Расскажи мне про Эквестрию

Расскажи мне про Эквестрию

— Ба, можно пойти погулять?

 — Нет, малыш, нельзя.

 — А зажечь свечу?

 — Нет, Бичи, сейчас не время для свечей.

 — Но ведь на улице уже темно и ничего не видно.

 — Это очень хорошо, что ничего не видно, малыш.

 — Ну а вылезти из-под стола уже можно?

 — Пока ещё нет, крошка… Знаешь, что? Попытайся закрыть глазки и поспать. Чем быстрее ты заснёшь, тем быстрее настанет новый день.

 — А он настанет, ба?

 — Ну что такое ты говоришь, Бичи? Разве можно такое спрашивать? Он всегда настаёт.

Но здесь и сейчас во мраке крохотной кухни в это верится меньше всего на свете. За окнами не видно ни зги, только одна колючая тьма скребётся в окна — слышно, как они трещат и поскрипывают, точно брёвна в лютый мороз. Да где-то далеко, на самой окраине города, бормочет ветер, заблудившийся в стеклянном саду. Выходить наружу сейчас нельзя ни в коем случае, даже если крыша дома вдруг обвалится или нападут драконы, или начнётся пожар, или всё это вдруг приключится разом — так сказала ба. А если ба что-то сказала, с ней уже не поспоришь. Да, может быть, она уже и «обжила своё», как говорит мистер Гланц, и ходит она с трудом, опираясь на палку, и зубов у неё не хватает, а в ушах растут волосы. Всё верно, однако кое в чём ба до сих пор не знает себе равных. Она умеет готовить самые вкусные в мире тарталетки и говорить так, чтобы все тут же слушались. Даже эти здоровенные мерины с Южной шахты. Как-то раз ба прикрикнула на них, как следует, — так те были готовы сквозь землю провалиться, прямиком в свои тоннели. Один со страху накрыл голову кадушкой и дрожал, как амбарная мышь под носом у кота. Досталось им за дело, конечно: сами здоровяки, а принялись отбирать еду у семейства Строу. У тех ведь четыре жеребёнка – а на детей отдельные пайки, как известно, не выдают. Что может мистер Строу супротив троих огромных коняг, жирных, точно мухи в хлеву? Так бы и померли с голоду всей семьёй, если бы не ба. Вот такая она у Бичи, самая храбрая на свете.

И лежать у неё под тёплым боком совсем-совсем не страшно. Пусть даже в комнате стоит такая темнота, что с трудом можно разглядеть кончики собственных копыт, а за тонкими стенами дома стонет и плачет ветер. Бичи пытается уснуть, как было велено, но сон не желает приходить.

 — Ба, а почему так темно?

 — Тссс, тише, Бичи. Ты почему это не спишь? Ну-ка быстро закрывай глазки.

 — Я закрыл. Но спать не хочется. Ба, а когда вернётся папа?

 — Папа? Папа должен прийти уже скоро. Вот только закончит все дела, и сразу… найдёт нас.

 — А он не заблудится в темноте?

 — Ну что ты, конечно же нет. Твой отец и с закрытыми глазами отыщет дорогу к себе домой.

 — Прямо с закрытыми?

 — Прямо с закрытыми.

 — Даже если их завяжут самой плотной на свете повязкой и запретят подглядывать вот хоть настолечко?

 — Даже если так, малыш.

 — А мама?

Тишина.

 — Ба?

 — Не задавай глупых вопросов, Бичи. Она тоже придет… в своё время.

 — А это когда, ба?

 — Скоро, малыш, уже совсем скоро.

 — Ну ладно.

Бичи вздыхает и возится под боком старой кобылы, но, как ни старайся, на жёстком полу удобно не устроишься. Стены и стёкла потрескивают во мраке, как стулья в костре, который ба развела прямо на полу, чтобы продержаться с Бичи ещё одну особенно холодную ночь. Это единственное, что нарушает тишину в доме. Не пискнет и мышь в подполье, не шелохнётся от сквозняка лист герани, которая высохла уже недели назад. Молчит даже последнее сокровище семьи — древние настенные часы. Ветер воет, захлёбываясь, как раненый зверь. Он ползёт по окраине мимо пустых домов и чёрных провалов окон. Когда завывания становятся громче, кобыла наваливается на Бичи, и он слышит, как быстро колотится её сердце. Так же оно билось и у мамы — в тот день, когда под окнами впервые раздались стальной лязг и цокот десятков копыт. Становится немного страшно. И Бичи просит:

 — Ба, расскажи мне что-нибудь.

Она отвечает не сразу.

 — Что же ты хочешь услышать, малыш? Сказку?

 — Да.

 — И какую сказку тебе рассказать?

 — Любую, ба. Только не страшную.

 — Не страшную, говоришь…

Кобыла хмыкает и задумчиво потирает копытом нос. И потирает его так дольше минуты.

 — Ба? Ты их все забыла?

 — Что? Конечно же, нет! Откуда только такие вопросы берутся в твоей голове, мистер Бич Бранч? Надо же, выдумщик ты, оказывается, поболе твоего деда, когда погреб надо было копать. Бабушка просто… просто выбирает самую лучшую.

 — Про драконов?

 — Хм… да, наверное, про драконов.

 — И про рыцарей?

 — Да, они там тоже будут, пожалуй…

 — А битвы?

 — Может быть…

 — Тогда выбирай поскорее, ба.

Кобыла возмущается.

 — Не подгоняй бабушку, сорванец! Вот поживёшь с моё, тогда и будешь всех гонять и в хвост, и в гриву. А пока сиди тихо и жди.

 — Ну, ба!

 — Ладно, ладно. Хм… вот тебе одна. Она о волшебной стране, которая… которая есть на самом деле. И лежит далеко-далеко на юге.

 — Очень далеко?

 — Так далеко, что пешком и за десять дней не дойти.

Бичи восхищённо кивает. Самое дальнее место, до которого он добегал, — это Северная шахта, где работает отец. Оттуда уже не виден дом: его скрывают сады и частокол. По словам ба, чтобы добраться до шахты и вернуться назад с пайком, нужен час, а то и все полтора. А если бежать надо аж десять дней, то эта страна, наверное, лежит аж на краю света.

 — А как она зовётся?

 — Та страна? Эквестрия.

 — Краси-и-иво.

 — Да и сама она красивая, уж поверь мне. Все дома там разноцветные, точно полоски на радуге, и…

 — Что такое радуга, ба?

 — Что за вопросы, Бичи? Ты никогда радуги не видел?

 — Нет, ба.

Кобыла замолкает секунд на десять.

 — Вот незадача… С чем же мне её сравнить? С чем же… ты ведь помнишь мои половики?

 — Угу.

Бичи помнит. Когда-то давным-давно он собирал на них маленькие замки из камешков и соломинок. Ткань под копытцами была яркой и пёстрой — и совсем не походила на серые дома, грязно-рыжие облака и пожухлую траву. Тогда эти половики казались ему чудесным краем, где только и могут жить все эти благородные герои, прекрасные дамы и страшные, но оттого не менее замечательные чудовища из сказок ба.

 — Вот. Помнишь, какими они были? Полосочка к полосочке, и всё разные цвета: красный, оранжевый, жёлтый, зелёный… Радуга — точно такая же: цвет идёт за цветом, как на половиках, и тянется она через всё небо в вышине.

 — Ба, ну ты скажешь тоже! Половики в небе!

Бичи смеётся. Старая кобыла вскоре присоединяется к нему, и два голоса — скрипучий старческий и тоненький жеребячий — долго звенят в тишине. Но потом бабушка вдруг серьёзнеет и обрывает внука.

 — Тише, Бичи. Сейчас нельзя шуметь.

Жеребёнок послушно замолкает, но в его воображении половики уже раскинулись над миром — и эта картина всё никак не идёт у него из головы. Коврикам в доме Бичи стукнуло уже немало лет, но цвета их и не думали тускнеть. Половики точно бросали вызов самому времени, и даже когда сами стены почернели, и ничьё копыто уже не поднималось на уборку, разноцветные тряпочки у порога ещё долго оставались самым светлым пятном в доме. Единственным светлым пятном. Ба сожгла их следом за стульями.

Но Бичи приятно думать, что такая красота сохранилась где-то ещё.

 — А в Эквестрии есть радуга?

 — Да… да, конечно, есть! Она там повсюду, Бичи. Только голову подними — и сразу её увидишь. Или обернись — она там над каждым ручьём, в каждом окне. Сколько не ищи, не найдёшь там ни единого чёрного пятна. Нигде — ни следа гари, ни горстки угля. Горы там сверкают золотом и самоцветами, в озёрах и реках — вода чистая и прозрачная, как слеза, а уж вкусная!.. А в полях растет зелёная-зелёная трава и распускаются цветы: красные, белые, жёлтые, голубые. А над ними порхают бабочки и…

 — Бабочки?

 — Да, такие маленькие насекомые. Вроде мух, только крылья у них побольше – гораздо побольше — и на каждом своя собственная радуга.

 — Ух ты! Радужные мухи!

 — Это ещё что, Бичи. Радуга там прямо с небес льётся! В горах Эквестрии есть такое место, где и днём и ночью стоят облака…

 — Как над нашим городом, ба?

 — Не совсем, малыш. То необычные облака, дружок, о нет. В небе их много, очень много — а всё ж они никогда не закрывают света. И холодный ветер под ними не дует. А с боков у них… ах, Бичи, если б ты видел! С них текут вниз потоки волшебной воды! Когда светит солнце, то в его лучах они сверкают даже не семью – сотней красок! Со всех краёв приходят пони, чтобы своими глазами увидеть такое диво. И каждому там хватает места, потому что красота эта простирается на мили и мили вокруг.

 — Здорово!

 — Ещё как здорово, Бичи. А ведь тамошние пони так эти облака любят, что даже строят себе на них дома и…

 — Ба, что ты такое говоришь? Как можно построить дом на облаке? Там же никто не сможет жить!

Кобыла сердится.

 — Не перебивай меня, мистер Бранч. Неужели твоя старая бабушка не рассказала тебе, что в Эквестрии живут пони, которые могут ходить по облакам?

Бичи отрицательно мотает головой. Потом вспоминает, что в кромешной тьме этого, должно быть, не видно, и добавляет вслух:

 — Нет, ба, ты не рассказывала.

 — Вот тебе и раз. Говорю-говорю про радугу, а о самом главном и забыла. Пони в Эквестрии не похожи на нас, малыш. У некоторых из них из боков крылья растут. Самые настоящие, как у птиц.

Бичи изумлённо ахает.

 — И над ними не смеются, ба?

 — Почему это над ними должны смеяться, Бичи? Наоборот, в Эквестрии их очень уважают, ведь только их и слушается погода.

 — Погода… слушается?

 — Да. Они умеют собрать облака в одну большую тучу и тогда уж устраивают ливень, чтобы поля зеленели. А могут, наоборот, всё разогнать, чтобы солнце ярче светило. Могут угомонить ветер, а могут поднять настоящий ураган.

 — А радугу они могут сделать, ба?

 — О да! Некоторые из них летают быстро-быстро — так, что воздух под крыльями берёт и взрывается! С грохотом, от которого кто угодно оглохнет! И тогда по небу расходится огромная радужная волна… как… ну… хм. Ага! Вот как на поверхности лужи, если туда бросишь камешек. Только этой волне не видно ни конца, ни края.

 — Вот это да!

Бичи закрывает глаза и представляет себе эти самые полнеба, сияющие всеми красками половиков. Нет, по его мнению, такие чудесные пони здесь бы не помешали. Вот бы они добрались сюда… Пусть не все, пусть даже одна-единственная, самая маленькая из целой Эквестрии. На целый город её, конечно, не хватит, но если бы хоть где-нибудь, хоть когда-нибудь она разгоняла эти надоевшие тучи и делала радугу… Нет, можно даже обойтись без радуги, но если бы над городом появился — пусть на пару минут, не дольше – крошечный просвет в тучах, и Бичи смог бы подсмотреть, как выглядит небо там, наверху, — о, тогда жеребёнок не стал бы никогда больше ни о чём просить. Только бы узнать, действительно ли оно — цвета маминых глаз, как говорила ба.

 — А расскажи ещё что-нибудь о пони из той страны?

 — Хм, что же тебе рассказать? Там… я говорила уже, что там живут самые добрые кобылы и жеребцы на свете?

 — Как дядя Эрл?

 — Да, как дядя Эрл. Они никогда пройдут мимо того, кому нужна помощь, и всегда поделятся с тобой последней попоной, если ты будешь замерзать.

 — А пайком?

 — И пайком. Хотя ещё никогда никто из них этого не делал. Потому что в Эквестрии всегда всего хватает на всех: и еды, и воды, и попон, и домов… А уж дома там загляденье, Бичи. Пони красят их во все цвета радуги. А ещё — сами носят радугу на себе: вот сядет однажды вечером какая-нибудь кобыла и сошьёт себе красивое платье. Длинное и шелковистое. Как у прабабушки Патти. Помнишь, портрет тебе показывала?

 — Ага.

Портрет прабабушки Патти висел над камином, сколько Бичи себя помнил. Пока не кончил свои дни в костре рядом с половиками.

 — Вот такое она себе и сделает. И пойдёт в нём гулять по улицам.

 — За пайком?

 — Нет, малыш, просто так. Потому что ей так хочется.

 — И её никто не схватит?

 — Нет, Бичи. Никто. Пони там могут делать всё, что захотят, и ходить, куда захотят.

 — А когда они работают в шахте?

 — В Эквестрии нет шахт, Бичи. Каждый пони занимается лишь тем делом, к которому у него душа лежит.

 — А так бывает, ба?

 — Конечно, бывает, малыш. Когда-то и у нас так было… очень давно.

Кобыла замолкает. Жеребёнок задумывается ненадолго, а потом задаёт новый вопрос:

 — Ба, а в той стране есть король?

 — Что? Нет, Бичи, в Эквестрии нет короля. Но зато… там есть принцессы. Это самые мудрые, самые красивые и самые могучие пони из своего народа. Они — сёстры. Старшая по утрам выводит на небо солнце, а по ночам младшая поднимает луну и звёзды.

 — Вот это да!

 — Да, Бичи. Именно так. Давным-давно они вместе сразили страшного дракона, который мог изменять суть всех вещей…

Что такое «суть всех вещей», жеребёнок не очень себе понимает, но думает, что это точно важная штука, раз для того, чтобы одолеть такого зверя, понадобилось сразу два столь сильных создания, как принцессы.

 — Он правил Эквестрией в давние времена и приносил своим подданным одни несчастья…

 — Он заставлял их работать в шахте?

 — Не… не знаю, Бичи. Думаю, да.

 — И выдавал маленькие пайки?

 — Наверное. Слушай дальше. Принцессы вели с ними битву три дня и три ночи…

 — И не ели всё это время?

 — Нет, только сражались. И к закату третьего дня всё же одержали верх.

Жеребёнок всматривается во тьму. Там, среди черноты, текущей из окон, перед его внутренним взором разворачивается картина битвы: огромный, клыкастый зверь покрытый ярко-алой чешуёй, стоит посреди поля — одна лапа на одном краю, другая на другом. Перед ним — две крошечные пони. Он заносит лапу с серповидными когтями. Но пони уворачиваются и запрыгивают чудовищу на голову — и молотят изо всех сил. Один удар, второй, третий – вот копыто старшей попадает дракону в правый глаз, а копыто младшей — в левый, и побеждённый зверь валится, рыча и задыхаясь от боли. Но всё же есть в этой картине одна деталь, которая сильно удивляет Бичи.

 — Ба… но они же девочки!

От неожиданности кобыла давится собственным смехом.

 — К… как? Ч… что? Бичи! Ну и что, что они девочки? Твоя бабушка, между прочим, тоже девочка, а хоть куда! Я, может, двадцать таких драконов могла уложить в свои лучшие годы!

Жеребёнок хохочет. Кобыла тоже начинает посмеиваться, но тут же разражается сухим и лающим кашлем. Его отголоски перекатываются в коридоре и больших пустых комнатах, залитых непроглядной тьмой. Эхо тонет в свисте ветра, который подобрался почти к самому дому. Слышно, как скрипят и раскачиваются старые деревья на той стороне улицы. Бабушка охает негромко, а затем так наваливается на Бичи, будто собирается вдавить его в пол. Для жеребёнка это знак, что со сказками — и вообще с разговорами — на сегодня покончено. Но он всё же шепчет на ухо кобыле:

 — Ба, а что если… а почему бы этим принцессам не прийти к нам? Ну, ненадолго. Только победили бы Короля — и сразу назад в свою Эквестрию вернулись. Мы бы не стали больше ничего у них просить… и солнце у нас само поднимается…

Но та лишь напряжённо слушает голос шторма и сердито обрывает внука.

 — Хватит болтать ерунду, Бичи! И спи, наконец, сколько можно мучить бабушку глупыми вопросами?

 — Ладно, ба…

С ней не поспоришь. Хотя он и впрямь спросил бы ещё немало. Например, бывала ли сама ба в этой Эквестрии — она ведь так уверенно про всё рассказывает, точно сама видела своими глазами. А ещё он узнал бы, из чего строят свои дома те крылатые пони, которых слушаются ветер и облака. Спросил, что подают там на обед. И в какие игры играют тамошние малыши? И знают ли две загадочные и далёкие принцессы о маленьком королевстве, затерянном в северных снегах, где вот уже целую жизнь творятся неправильные и плохие вещи?

Сон накрывает жеребёнка тяжёлым шерстяным одеялом, а глаза слипаются против воли. И когда Бичи уже готов оставить этот тёмный мир и соскользнуть в океан грёз, ярких, как половики, он слышит бабушкин шёпот:

 — Они придут, малыш. Они помнят про нас и непременно придут.

Ураган набрасывается на маленький дом. Стены и стёкла отчаянно стонут, точно жилище кобылы и жеребёнка вдруг за одно мгновение переместилось на дно океана, и теперь тонны воды пытаются ворваться внутрь. Ветер уже не рычит и не воет, но вопит и пронзительно визжит, и в каждом новом его порыве слышатся проклятия — безумные, отчаянные, страшные. Породить такие не способно ни одно живое существо. По крайней мере, то существо, в котором ещё уцелел рассудок. Старая кобыла охает и закрывает копытами жеребячьи уши. Но внук под её боком спит так крепко, что не проснулся бы, кажется, даже если дом разваливался на части прямо над его головой. Малыш спит и не слышит бури, и за это бабушка благодарит всех богов и богинь, каких только ещё может вспомнить. Ей самой остаётся только сильней вжиматься в пол. Да сетовать на то, что в огне исчезли все одеяла, которыми можно было накрыться с головой.

Глаза кобылы слипаются точно так же, как и у Бичи, а голову всё сильнее клонит вниз, несмотря на рык ветра. Но засыпать ей нельзя никак. Она сама запретила себе. С тех самых пор, как заметила, что после пробуждения теряет что-то очень важное. Одну из немногих вещей, которые ещё имеют смысл в этой беспросветной тьме.

Свою память.

Когда Бичи только-только появился на свет, мир тяжело заболел. Не было ни ночного холода в задних ногах, ни апатии, ни озноба, который всегда предшествует лихорадке. Не ждали, не гадали – а мир просто взял и забился в судорогах и застонал в бреду. Принцесса мертва! – эта новость за одно мгновение облетела весь город. Никто не хотел верить. Никто тогда и не мог поверить. Толпы высыпали на улицы, народ гудел у подножия королевской башни, а пожилая соседка Бранчей, от волнения позабыла в духовке пирог. Жеребцы и кобылы вылавливали на улицах стражников, но те и сами не знали, что же творится во дворце.

Оттуда долгое время не было никаких вестей. Целый день – залитый солнцем и страхом – там царила тишина. А вечером, когда солнце окрасило дворец в багряные тона, врата верхней ложи распахнулись, и к перепуганным пони вышел он.

Король.

Единорог из земель, что лежат на юге за вечными снегами и метелями. Как все узнали много позже, он взял своё по праву сильнейшего. Никто из стражей не смог его остановить, потому что никто не умел бороться с тёмной силой, которая исходила от узурпатора, как в жаркий день исходят миазмы от ямы с нечистотами.

И жизнь переменилась. Бичи едва научился самостоятельно вылезать из кроватки, когда его маму и папу забрали в шахты.

Прежде шахтёрское ремесло почиталось среди пони. Тех, кто работал в шахтах, уважал даже самый распоследний бездельник и лоботряс. Шахтёров был всего десяток-другой на весь город. Не зная устали, они трудились глубоко под землёй, чтобы вынести из тьмы на свет прекрасные кристаллы – гордость Империи. Не случайно вот уже тысячу лет она звалась Кристальной. Из дивных камней здесь строили дома, один краше другого. Кристаллами мостили дороги, из кристаллов возводили мосты. Из них же в незапамятные времена сложили и стройную башню дворца, которая тянулась ввысь до самых облаков. Где бы ты ни стоял, ты видел её высокий и чистый шпиль. И каким же счастьем наполнялись сердца пони, когда те поднимали головы и смотрели на дом своих правителей. И видели, как он велик и светел. В ту пору город сиял и переливался на солнце тысячами цветов и оттенков – куда там жалким половикам у порога. И жители его сияли тоже – от старика до самого маленького жеребёнка.

Много дней прошло с той поры. И в шахтах уже работал всякий, кто мог держать кирку в копытах. Вот только никто уже этому не радовался. И слово «шахты» теперь значило не почёт, но безысходность и отчаяние. Дома почернели, как вянут листья на морозе. А дворец – уже не Принцессы, но Короля – насквозь пропитался мраком.

Мир заболел и провалился в агонию на долгий год. Кончилась она лишь с его смертью.

Кобылы тогда не было дома: она выбралась проведать старую подругу, от которой уже больше трёх дней не было ни слуху, ни духу. Но когда бабушка едва ступила на мостовую той улицы, где жила товарка, то вдруг услышала далёкий горн. Мимо неё промчалась парочка надсмотрщиков – даже и не взглянули на старуху, которая бродит по улицам без дела. Бежали они к окраине, да так быстро, что подковы едва искры не выбивали. По крикам кобыла поняла, что происходит нечто важное и опасное. И сразу поспешила назад, к Бичи, который остался дома совсем один.

Она бежала к нему так быстро, что сердце едва не выскакивало из тощей груди, а кровь стучала в ушах. Улицы отвечали гулким эхом – в ту пору уже никто не выходил из дома лишний раз, и никто не выглянул из окон, и никто не встретился кобыле на пути.

Когда до дома ей оставалась лишь пара кварталов, что-то вдруг возникло слева, высоко в буром небе. Повернув голову, старуха успела увидеть то, отчего у неё перехватило дыхание. На фоне грязных облаков недвижно висели два изящных силуэта.

А потом ударил свет. Всё сияние и все краски, каких эта земля не знала вот уже несколько сезонов, казалось, слились в нём – и он вошёл прямо в чёрного ссутулившегося урода, которым обернулся дворец их любимой Принцессы. Как нож входит в масло.

Но мир умер не сразу. Вначале был Голос. Всего несколько страшных секунд он грохотал высоко в небе и — кобыла была уверена — его услыхал каждый, кто имел уши. А кто не имел, услышал его в своём сердце.

И только потом обрушилась тьма. Она пробирала морозом до костей и выцарапывала из лёгких остатки воздуха. Сипя и задыхаясь, кобыла каким-то чудом, едва не на ощупь сумела отыскать свой дом и ввалилась в коридор. Здесь её и встретил хнычущий от страха жеребёнок.

Внутри стало легче. Старушка отдышалась и попыталась пораскинуть мозгами. Прежде всего нужно было достать огарок – свет помог бы собраться духом и прогнать липкий страх. И мысль о том, что произошло нечто страшное и непоправимое. Кобыла уже отправилась на поиски, когда пришёл ветер. Ураган — но с Голосом. Знакомым до ужаса, от которого внутри всё сжимается, а потом выворачивается наизнанку. Под кровать они с Бичи не поместились бы, поэтому спрятаться пришлось под кухонным столом. Погреб, конечно, годился больше, но до него — целый десяток метров по ледяной темноте, в которой бродит Он.

И всё замерло. Давным-давно в большом и старом доме скрипели половицы, шуршала, осыпаясь, кристальная крошка, а в ночи, отдавая дневное тепло, тихонько звенели стены. Но теперь этот дом, где родилось и выросло не одно поколение семейства Бранчей, казалось, умер – такая тишина воцарилась в нём. Встали даже старинные часы, которые исправно отсчитывали минуты вот уже больше сотни лет. Вместе с ними встало и само время.

Кобыла не помнила, как давно вернулась домой, и как давно, схватив внука в охапку, спряталась с ним на кухне. Порой казалось, что прошла всего пара часов, а порой – что они с Бичи лежат на полу вот уже долгие века, и ничего, абсолютно ничего не меняется. Всё та же тьма, всё тот же скрежет морозных когтей по стеклу. Король, превратившийся в ветер, приходил ещё несколько – или, может быть, сотню тысяч — раз и бился об окна и стены домов в бессильной ярости. Его речи и проклятия делались всё бессвязнее и безумнее, будто мрак, который он призвал на город, по капле пожирал его самого.

Но мрак добрался не только до Короля.

Несколько минут, часов, дней, а может и тысячу лет назад — время во тьме не ощущалось, как не чувствовались голод или жажда — кобыла вдруг заметила странную вещь. Король приносил с собой не только ураган и злобу. В самый разгар бури на бабушку с внуком вдруг накатывал сон, неодолимый и тяжкий. С которым и не хотелось бороться. И они засыпали. Но почему-то, пробудившись, бабушка и Бичи не сразу могли понять, кто же они и где находятся. Со временем память возвращалась – как тогда казалось. Но вот однажды кобыла так и не вспомнила, как выглядел рисунок на обложке книги сказок, которую читала Бичи ещё до смерти Принцессы. Поначалу старуха не обратила на это внимания — всё-таки они пробыли во мраке уже очень долго. Но затем из памяти стёрлись имена всех соседей. А потом кобыла вдруг позабыла все страшные и смешные истории, которые когда-либо слышала. И вот уже тогда – к её ужасу — пришёл черёд действительно важных вещей.

Она забыла имя своей школьной подруги. Забыла вкус первого испечённого блина. Забыла, какого цвета было на ней платье в тот день, когда она встретила своего мужа. Да и само лицо Бранча раз от разу возвращалось к ней всё с большей неохотой. Невестку она не помнила уже совсем, и о том, что та вообще жила на свете, говорил лишь маленький жеребёнок, притулившийся под боком. И кобыла страшно боялась, что однажды проснётся и не вспомнит, кто такой Бичи, потому что забудет всех, включая своего единственного внука.

Воспоминания покинули и малыша, хотя немного не так, как это случилось с его бабушкой. Однажды жеребёнок попросту начал забывать всё, что происходило незадолго до сна. Каждый раз, открывая глазки во тьме, Бичи переживал один и тот же вечер. Он говорил всё те же фразы, задавал всё те же вопросы, смеялся над всё теми же бабушкиными шутками. Бесконечность, которую кобыла отмеряла ударами сердца, для него сжалась до нескольких часов. И эти часы бабушка старалась скрасить, как могла.

Но одна беда — сказки, простые детские сказки, которые рассказывала ей мать, и о которых раз за разом спрашивал Бичи, начисто стёрлись из памяти. Осталась лишь одна, самая старая и самая любимая — ещё с жеребячьего возраста. Тогда маленькая кобылка с нетерпением дожидалась ночи, чтобы услышать, как старая бабушка рассказывает легенду о далёкой южной стране, которая есть на самом деле. Туда подросшая кобыла мечтала уехать однажды. Туда, где творятся чудеса и правят настоящие живые богини, где пони умеют летать и колдовать, и где каждый может вершить великие дела.

Порой даже чересчур великие. Пришелец не опускал солнца, но его сил хватило, чтобы погрузить во мрак сердца целого народа. А потом и сам народ низвергнуть в небытие.

И всё же кобыла гнала от себя эту мысль. Небытие – это когда чего-то не бывает, а они с Бичи — очень даже есть. Живые, пусть и неспособные видеть, двигаться, желать и помнить. Вместе они будут ждать рассвета и непременно дождутся, потому что он всегда настаёт, потому что не было ещё ни одной ночи, которая длилась бы вечно. И эта тоже лишь задержалась чуть дольше, чем надо. А маленькая сказка, которую и сказкой сложно назвать, которая вместе с ними чудом уцелела во мраке, — эта сказка поможет им сохранить себя во тьме и безвременьи.

Рокот стихает. Сон уходит. Чёрный повелитель удаляется призывать своих рабов над другими домами.

Им надо жить.

Под боком шевелится и зевает жеребёнок.

Если старый мир погиб, они дождутся рождения нового. Ну а пока…

 — Ба, а расскажи мне сказку?

 — Какую, малыш?

 — Ту… ну, ту — про волшебную страну...

 — Про Эквестрию?

 — Да, расскажи мне про Эквестрию.