Не говоря ни слова

Авторское предисловие

Семья — штука странная. Как правило, это неудобоваримое месиво противоречащих друг другу личных интересов, которое, как ни странно, умудряется оставаться единым целым. Узы, связывающие нас с нашими близкими, почти неразрывны; эта связь способна преодолевать огромные расстояния и почти любые препятствия. Разорвать ее — все равно что отсечь часть своего тела: ничем, кроме боли, закончиться это не может. Гранд Пэр убедился в этом на собственном горьком опыте, когда отрекся от дочери из-за семьи, с которой та осмелилась породниться. Семь лет спустя старые раны открываются вновь, когда он узнаёт, что ее больше нет.

Я написал этот рассказ не от хорошей жизни. Первая половина 2017-го года была для меня очень тяжелой: за какие-то несколько месяцев в результате череды трагических случайностей я потерял свою собаку и соседа по комнате. В то время я еще плохо умел справляться с горем и целые месяцы держал все переживания в себе. Как ни странно, тем, что освободило их из-под спуда, стала серия о Брайт Маке и Лютик.

Мне хватает мужества признать, что этот эпизод заставил меня разрыдаться. Он так сильно повлиял на меня, что почти всю следующую неделю я даже не мог нормально есть; этот рассказ и стал тем руслом, куда я смог перенаправить свои эмоции. Это было нелегко, и мне потребовался почти месяц, чтобы его закончить, но я чувствую, что он этого стоил.

Избежать горя невозможно. Рано или поздно все мы теряем что-то дорогое или кого-то дорогого нам, но как мы переживаем эту потерю — зависит только от нас. Горе может поглотить вас без остатка и сбить с пути, или вы сможете воспользоваться им, чтобы двигаться дальше. Потери причиняют боль, но как Феникс, восстающий из пепла, мы можем принять ее и обратить в нечто большее.

— Jack of a Few Trades

Рано утром

— Что ж, вот и все, — сказала Пэр Баттер, поставив чемодан на землю.

Где-то вдали паровозный свисток затянул свою долгую грустную песню; когда состав дернулся, ей вторил громкий лязг вагонных сцепок.

— Спасибо, что проводил меня до вокзала, папа.

— Рад был помочь, — ответил Гранд Пэр.

Он оглядел платформу, но не увидел поблизости ни души. Довольно странно — обычно здесь было не протолкнуться от пони.

— Скажи, могу ли я хоть как-то отговорить тебя? Тебе так нужно ехать?

— Я бы хотела остаться, но ты же знаешь, я не могу.

Пэр Баттер повернулась и крепко обняла его; Гранд обнаружил, что стоит глубоко зарывшись мордой в ее гриву. Он сделал медленный вдох, и его нос заполнили запахи сирени и сахара. Отец и дочь, наслаждаясь последними мгновениями близости, застыли почти на минуту. Кобылка разорвала объятия первой.

— Ты уверена, что взяла все, что нужно? — спросил он.

— Агась, все путем, — кивнула она. — Прошлой ночью я попрощалась с Анжу, Бартлеттом^[1] и мамой, так что можно ставить точку. Я готова к…

Ее прервал пронзительный гудок паровоза.

— По вагонам! — крикнул проводник, стоящий где-то у головы состава.

— Похоже, мне пора, — сказала Пэр Баттер.

Ухватившись зубами за ручку чемодана, она двинулась было ко входу в тамбур, но остановилась на полпути. Выплюнув свою ношу, она подбежала к отцу и быстро поцеловала его в щеку, а затем вновь поскакала назад. Она поднялась в вагон, когда состав, оживая, слегка дернулся: машинист чуть сдал назад, чтобы ослабить натяжение сцепок.

— Я люблю тебя, папа! — крикнула кобылка, махая ему копытом, пока поезд медленно уносил ее прочь.

Несмотря на то, что его ноги словно приклеились к земле, Гранд Пэр нашел в себе силы помахать в ответ.

— Пока, милая! — крикнул он, пытаясь перекричать грохот колес. — Счастливого пути!

Его дочь становилась все меньше и меньше, но он не сводил с нее глаз, пока она не скрылась за чередой высоких черных пассажирских вагонов, что все быстрее проносились мимо.

Наконец состав закончился. Ярко-красные огни последнего вагона канули в предрассветный туман, их мягкое красноватое свечение растаяло во мраке. Поезд ушел, и Гранд Пэр, повернувшись, зашагал к дому. Один. Он шел, опустив голову и разглядывая узоры плитки, которой была выложена железнодорожная платформа.

Однако, к его удивлению, станция недолго оставалась безмолвной. Раздался резкий свист, и на тот же путь, с которого всего несколько секунд назад ушел поезд с его дочерью, ворвался еще один состав. Гранд Пэр увидел паровоз, с шипением и скрежетом безуспешно пытающийся затормозить.

Но что-то было не так. Черный, как ночь, локомотив застонал и вздрогнул, а затем какофонию звуков разорвал оглушительный треск. Где-то позади истошно закричала кобылка, и в тот же миг кипящее злое облако раскаленного пара рванулось к нему так быстро, что у него не хватило времени даже на то, чтобы испуганно моргнуть.

---

Широко распахнув глаза, Гранд Пэр уставился в потолок на большое бледное пятно прямо над своей кроватью, бывшее там с тех самых пор, как он въехал в этот дом. Его сердце колотилось как сумасшедшее, пижама насквозь промокла от холодного пота. Прошло несколько минут, но все, что он мог, — это лежать, задыхаясь и отчаянно пытаясь успокоиться. Когда жеребец пришел в себя настолько, что хоть немного начал соображать, он с трудом моргнул и протянул копыто, чтобы зажечь ночник. Внезапно ему в глаза ударил яркий свет, он вздрогнул и сощурился, пытаясь разглядеть стрелки будильника.

— Четыре тридцать семь утра. Ну ты даешь, брат, — пробормотал он себе под нос.

Одеяло рядом с ним зашевелилось, и его жена, Пе́ра Роша^[2], вскинулась на постели, громко ахнув и сорвав с лица маску для сна. Заполошно оглядев комнату, она уставилась на мужа.

— Гранд, что случилось? К нам кто-то вломился? — испуганно спросила кобыла.

— Нет-нет, все в порядке, — ответил он, откинул одеяло и уселся на край кровати, нашаривая ногами тапочки. — Можешь спать дальше.

— Тебе снова приснился этот сон?

Сердито зыркнув на супругу, Гранд соскочил с кровати, тихонько крякнув, когда его копыта столкнулись с полом. Они немного онемели, достаточно, чтобы у них появился повод пожаловаться на столь раннее пробуждение. Выключив ночник, жеребец направился к выходу.

— Нет, все в порядке. Просто сегодня я решил встать немного пораньше.

Медленно, но верно Гранд пробрался на кухню, миновав гостиную и холл. Его глаза успели вновь привыкнуть к темноте, и, пока он шел через комнату, яркий свет кухонной лампы заставил его прищуриться. Слегка замызгав плиту, жеребец наполнил старую, видавшую виды, кофеварку свежей водой и молотым кофе и поставил ее на огонь, даже не удосужившись навести порядок. Ворча что-то себе под нос, он подошел к столу и уселся, дожидаясь, когда кофе будет готов.

Раздался громкий скрип — старый деревянный стул привычно застонал, принимая на себя вес земного пони, но сейчас и этого звука было достаточно, чтобы напугать его. Гранд Пэр вздрогнул.

«Мне нужно отвлечься, — подумал он. Как и прошлым утром, он все еще был во власти кошмара. — Хотя, если подумать, до кошмара ему далеко. Может, это был просто дурной сон?»

Пожав плечами, он постарался выкинуть эти мысли из головы. Раздумывая, чем бы себя занять, жеребец огляделся вокруг и быстро обнаружил лежащую на столе вчерашнюю газету, которую не дочитал накануне.

«Я так и не успел посмотреть финансовый раздел. Сейчас это было бы весьма кстати».

Он начал листать страницы; утреннюю тишину нарушало лишь тихое шуршание бумаги под его копытами. Вчерашние новости шли туго. Кроме статьи, предсказывающей обвал на бирже Кантерлота в ближайшую пару недель, он не нашел для себя ничего полезного.

«Лучше бы они написали, как мне заставить себя снова заснуть».

Услышав тихое шарканье тапочек по линолеуму, Гранд Пэр навострил уши и чуть наклонил голову, чтобы краем глаза увидеть дверной проем. В нем стояла Пера, ее пушистая, взъерошенная со сна коричневая грива беспорядочно свисала по обе стороны головы. Одного быстрого взгляда на лицо кобылки было достаточно — жена беспокоилась за него и, если он хоть что-то сумел узнать о ней за годы семейной жизни, она этого так просто не оставит.

Но сейчас она колебалась, что было не совсем обычно. Судя по всему, она никак не могла решить, с чего начать.

— Я же сказал тебе, все в порядке. Тебе нужно поспать.

— А тебе разве нет? — спросила Пера.

Гранд услышал приглушенное цоканье ее копыт, когда она пересекла кухню и уселась за стол рядом с ним.

— Ты просыпаешься в такую рань уже третью ночь подряд. Как ты умудряешься не уставать?

— Я в порядке, — уткнувшись в газету, проворчал он.

— Нет, ты явно не в порядке, Гранд. Ты давно смотрелся в зеркало? У тебя уже мешки под глазами.

Желтое, как одуванчик, копыто коснулось газеты и опустило ее вниз, открыв лицо жеребца.

— Тебе снова приснился этот сон? О поезде?

Их взгляды наконец встретились, и Гранд Пэр вздохнул, повесив уши:

— Ага. Снова.

— Хочешь об этом поговорить?

— Не очень. Но, если подумать, выбора у меня нет, верно?

Пера покачала головой и пододвинула стул поближе. Ее муж вновь вздохнул и отложил газету в сторону.

— Я просто не знаю, что сказать, — начал Гранд. — Я думал, что давно с этим покончил. Сколько лет я уже не разговаривал с Пэр Баттер, шесть или семь?

Ненадолго замолчав, он откашлялся.

— Впрочем, это не важно. Она в Понивилле со своей новой семьей, а все остальные здесь, со мной, в Ванхуфере. Прошло уже достаточно времени, чтобы мы с ней смогли во всем разобраться, верно?

— Я думаю, что раз тебе снятся такие кошмары, возможно, ты разобрался не до конца.

— Может быть, — пожал плечами Гранд. — Понятия не имею. Наверное, это просто странное совпадение.

Кофейник тихо свистнул, и жеребец поднялся со стула, чтобы снять его с плиты. Повернувшись к жене, сидящей с постной миной, он понял, что ее не слишком-то удовлетворил его легкомысленный ответ.

— Ладно, уговорила. Если этот сон повторится, я запишусь к психиатру.

— Он скажет тебе то же самое, что и я, — покачала головой кобылка. — Как думаешь, может, пришло время помириться?

— Слишком поздно, Пера, — ответил он. — Она сделала свой выбор, а я свой.

— Но она наша дочь! — воскликнула Пера. — Я все еще люблю ее так же сильно, как и тогда, когда мы ее оставили, и, хотя ты ни за что не признаешься, я знаю, что и ты тоже.

— Есть вещи, которые я не могу простить, — сказал Гранд, налив себе кофе и сделав глоток. — Породниться с этой семьей?

Он отхлебнул еще раз, побольше, и ошпарил язык горьким обжигающим варевом.

Не обратив на это внимания, он продолжил:

— Послушай, я люблю тебя, Пера. Очень. Но я был бы крайне признателен, если бы ты не пыталась заставить меня изменить свое решение. Я отрекся от дочери, и мне с этим жить.

Пера застыла на мгновение, сидя с открытым ртом, словно собираясь что-то сказать, но так и не произнесла ни слова. Она просто молча смотрела на мужа, а ее взгляд выражал множество эмоций, которые он был не в состоянии прочесть. Смятение? Сострадание? Чувство вины? Было еще слишком рано, а он слишком устал, чтобы пытаться хоть что-то понять.

— Пойду умоюсь, — проворчал Гранд и покинул кухню, прежде чем его жена успела сказать что-нибудь еще.

---

— Итого, с вас четырнадцать бит, мэм, — сказал Гранд Пэр и подвинул через прилавок две банки грушевого джема.

— Вот, пожалуйста, — ответила покупательница, передав деньги.

Ее рог засветился, и банки поднялись в воздух, а затем аккуратно переместились в седельные сумки.

— Большое спасибо, мистер Пэр! — сказала она, поворачиваясь к выходу.

— Спасибо, что заглянули к нам, Ти Кеттл^[3]. Передавайте от меня привет детям.

— Непременно! — уверила кобылка, вышла на улицу и растворилась в потоке пешеходов.

Гранд Пэр смахнул монеты в выдвижной ящичек и откинулся на спинку стула. Даже для среды этот день тянулся слишком медленно. За последний час в магазине побывало лишь несколько пони, и все, что ему оставалось делать, — это сидеть, уставившись на стеклянную дверь, в ожидании нового покупателя.

И, конечно же, это означало, что у него было полным-полно времени, чтобы подумать о том, что произошло сегодня утром. Он не хотел этого признавать, но Пера была права. За годы, прошедшие с тех пор, как он последний раз виделся с Эпплами, его чувства к ним несколько смягчились. Не то, чтобы эта семья начала ему нравится, но тем не менее, думая о них, он понимал: единственным, что мешало восстановить отношения, была его гордость. Ему хотелось вновь начать общаться с дочерью, но он не желал быть тем, кто сдастся первым.

Нет, он не мог этого сделать: у него была репутация и ее необходимо было поддерживать. Он был суровым, но справедливым главой семьи, способным держать в узде безумные выходки остальных домочадцев. Что бы они не вытворяли, было достаточно одного его слова, чтобы это прекратилось. Они слишком уважали его, чтобы перечить, и это было именно то, чего он — бессменный патриарх семьи Пэр — так усердно добивался все эти годы.

Но, несмотря на это, он хотел сдаться. И неважно, как именно.

«Они поймут, — подумал он. — Все так переживали, когда мы переехали. Возможно, они будут рады увидеться с ней вновь».

Звякнул дверной колокольчик, и Гранд, подняв голову, увидел почтальона, вошедшего в магазин и уже роющегося в сумке.

— Как твое ничего, Глайдер^[4]? — поздоровался Гранд Пэр.

— Доброе утро, мистер Пэр, — ответил пегас, подходя к прилавку. — Бизнес процветает?

— Если бы, — фыркнул жеребец. — За все утро я толкнул, от силы, банок двадцать.

— Ого, это же почти шесть банок в час! Не работа, а мечта, просто не бей лежачего.

— Посмотри, какое пузо я отрастил за этим прилавком, а потом уж завидуй, — засмеялся Гранд Пэр, покачав головой. — Ты должен быть в форме, а то, неровен час, разочаруешь своих поклонниц, — с лукавой усмешкой продолжил он.

Глайдер засмеялся в ответ и, вытянув крыло, подвинул к нему через прилавок небольшую пачку конвертов.

— Сегодня писем мало. Похоже, заказать джем по почте тоже никто не торопится.

— Ну вот, а я-то надеялся, — огорчился Гранд Пэр.

Сдвинув корреспонденцию в сторону, он освободил место возле кассы.

— Спасибо, Глайдер. Я ценю твое сочувствие.

— Не за что, мистер Пэр. До завтра!

Колокольчик звякнул, дверь закрылась, и в магазине вновь настала тишина.

— Ну-с, посмотрим.

Гранд Пэр достал из футляра очки для чтения и аккуратно водрузил их на переносицу. Взяв с прилавка небольшую стопку конвертов, он начал неторопливо перебирать их. На самом верху оказался ежемесячный счет за воду, а под ним — четыре или пять писем, судя по обратным адресам, пришедших со всех концов Эквестрии. Это были денежные переводы, он получал такие ежедневно. Жеребец уже собирался отложить их в сторону, чтобы не попутать со счетом, как вдруг его внимание привлек следующий конверт. Он был слишком легким для перевода, внутри явно не было ни одной монетки. Судя по всему, кто-то прислал ему пару бумаг. Увидав обратный адрес, Гранд Пэр удивленно приподнял бровь.

Городская ратуша Понивилля. В заказах из этого города не было ничего необычного: в конце концов, он прожил там достаточно, чтобы успеть обзавестись постоянными клиентами, которые присылали письма практически каждую неделю. Но он еще никогда не получал заказов от мэра. Насколько он помнил, она не очень-то жаловала груши.

«Пожалуй, с тебя и начнем».

Вскрыв конверт плавным отработанным движением копыта, он вытряхнул на прилавок его содержимое: сложенный в несколько раз лист — скорее всего, письмо — и другой, более толстый, похожий на буклет. Развернув письмо, Гранд обнаружил, что оно написано не на официальном бланке, а на обычной бумаге. Почерк был довольно небрежным, буквы теснились, налезая одна на другую; весьма неожиданно для мэра или секретаря. Опустив на нос очки, он начал читать:

«Уважаемый Гранд Пэр,

На прошлой неделе случилась беда. Твоя дочь, Пэр Баттер, и мой сын, Брайт Мак, попали в аварию. Их не стало в пятницу вечером. К тому времени, как ты получишь это письмо, похороны уже закончатся. Мне очень жаль, что ты не поспеешь вовремя, но ты же знаешь, как медленно ходит почта. Поскольку жеребята остались без родителей, о них позабочусь я.

Я знаю, что мы не очень-то ладим, но она — твоя кровь, и ты имеешь право знать. Ради Лютик Пэр Баттер, надеюсь, ты и твоя семья сможете приехать и навестить ее. Я не надеялась, что ты прочтешь это письмо, если я сама его отправлю, поэтому попросила мэра об одолжении, и она отослала его прямо в твой магазин.

Хотя тебе, скорее всего, давно нет до нее дела, знай: она никогда не сдавалась. Она была слишком упряма, чтобы разлюбить тебя.

Грэнни Смит».

Не успел Гранд Пэр дочитать до конца, как письмо выпало из его копыт и, кружась, упало на прилавок, словно осенний лист. Приоткрыв рот, он замер, уставившись на свои копыта и не в силах даже моргнуть. Весь мир вокруг него будто исчез, поле зрения сузилось, превратившись в туннель. Все звуки умерли, растворились в монотонном жужжании, заполнившем уши. Лишь через полминуты он пришел в себя настолько, чтобы просто закрыть глаза.

«Она лжет».

Гранд Пэр открыл рот и жадно глотнул воздуха. Оказывается, он был настолько ошеломлен, что забыл дышать, и теперь, когда жжение в легких стало невыносимым, оно-то и привело его в чувство.

«Ну разумеется! Как я вообще мог купиться на такое?! Грэнни Смит — одна из Эпплов. Конечно, она прислала мне поддельное письмо, чтобы подпортить бизнес!»

Это явно имело смысл. Эпплы были злокозненными пони, и он не должен был верить ни одному их слову.

Внезапно все показалось ему не таким уж и страшным. Приоткрыв глаза, жеребец огляделся. Похоже, свидетелей его минутной слабости не оказалось. Облегченно вздохнув, он откинулся на спинку стула и с самодовольной ухмылкой уставился в потолок. Чтобы заставить Гранд Пэра сдаться, нужно нечто большее, чем какой-то дурацкий розыгрыш.

«Но что, если это правда?»

Его ухмылка тут же исчезла, и он со страхом посмотрел на письмо, лежащее на прилавке. В конверте ведь был еще один листок. Жеребец взглянул на него, почувствовав, как вновь перехватывает дыхание. Буклет был сделан из более толстой бумаги; выпав из конверта, он чуть приоткрылся и сейчас лежал лицевой стороной вниз. С трепетом подняв и перевернув его, Гранд Пэр почувствовал, как его сердце вновь мучительно сжалось.

В центре буклета была фотография Пэр Баттер и Брайт Мака, сидящих рядом; камера запечатлела счастливый момент, когда они, смеясь, что-то беспечно рассказывали друг другу. Над этим снимком были напечатаны два простых слова: «Торжество жизни».

— Приглашение на похороны, — прошептал Гранд Пэр.

У него в животе возникла и начала разрастаться сосущая пустота. С трудом моргнув, он почувствовал, как голова становится все легче и легче; чтобы не упасть, он ухватился за прилавок.

«Держи себя в копытах».

Сделав глубокий вдох, он с трудом оторвал взгляд от лежащих на прилавке листков бумаги. Ему казалось, что его шею обвивает удав, сдавливая горло и не давая дышать.

«Только не снова, — подумал жеребец. — Слишком долго я жаловался на жизнь и жалел себя. В прошлый раз я чуть не потерял из-за этого все. И пусть меня поглотит Тартар, если я позволю этому повториться».

Собираясь с силами, он крепко зажмурился и внезапно почувствовал, как что-то изменилось. С трудом сдерживаемые слезы отступили, напряженные мышцы слегка расслабились. Открыв глаза, Гранд Пэр обвел взглядом свой магазин, ряды полок, плотно заставленных банками с джемом, готовыми к продаже. Нарушив давящую тишину торгового зала, из задней комнаты донеслись негромкие звуки: там работал его сын, Анжу. За стеклом витрины двигался нескончаемый поток пони; не пройдет и нескольких минут, как кто-нибудь из них обязательно решит заглянуть внутрь.

«Вот что на самом деле важно. А не то, что случилось на другом конце страны».

В последний раз взглянув на письмо и приглашение, лежащие на прилавке, он небрежно смахнул их копытом. Они упали на пол, рядом со стулом, и как только они скрылись с глаз, жеребец фыркнул: «Ее не стало? Ну и что? Я потерял дочь еще семь лет назад».

Недолго думая, он схватил один из оставшихся конвертов и вскрыл его, приступив к следующей части своих ежедневных обязанностей. На этот раз в конверте оказался предварительный заказ с предоплатой. За первым заказом последовал второй, за ним третий, пока Гранд Пэр не разобрал всю свежую почту.

Покончив с ней, он приступил к следующей части: составлению точного списка пожеланий всех своих клиентов. С его помощью, пока не было покупателей, он мог заняться формированием заказов, которые, снабдив каждую посылку написанной лично запиской с выражением своей признательности, он рассылал адресатам. Это было обычной практикой, сложившейся за много лет.

Но, видимо, с этим придется обождать. Звякнул колокольчик, и в магазин вошел очередной посетитель.

— Как твое ничего, Фоссил? — произнес Гранд Пэр со своей обычной теплой улыбкой.

Фоссил Браш^[5], шиферно-серая единорожка в очках с толстой оправой, улыбнулась в ответ и подошла к прилавку.

— Привет, Гранд, как дела? — раздался знакомый, немного гнусавый голос.

Пожалуй, он был громче, чем ожидал Гранд. Она явно не привыкла бормотать под нос.

— Как у издольщика в засушливый год. Ничего необычного, — усмехнувшись, сказал он.

— Все так говорят, — Фоссил усмехнулась вслед за ним. — Ты помнишь ту банку грушевого джема, что я купила на прошлой неделе? — В ожидании ответа, она замолчала.

— Ага. Тебе попались жучки, которых я туда подложил?

— Жучки? — удивленно переспросила единорожка.

— Шучу. Разумеется, никаких жучков.

Гранд закатил глаза. Обычно он был не прочь перекинуться парой шуток с покупателями, но его шутки не всегда находили понимание, особенно среди таких ученых пони, как Фоссил. Непринужденная болтовня о всяких пустяках не всегда давалась им легко.

— В общем, я взяла этот джем с собой в институт археологии, чтобы угостить кое-кого из своих коллег, и он произвел фурор! Как назло, с полевых исследований вернулась очередная группа и они слопали его за один присест.

— Так вот почему ты вернулась так скоро! Прикупить еще?

— Агась! — улыбнулась Фоссил. — Мне нужно две банки джема и что-нибудь эдакое, чего мы никогда не пробовали. Может, засахаренные груши или грушевое масло?

При этих словах зрачки Гранда сжались в крошечные точки.

«И чего ей вздумалось упомянуть грушевое масло?»^[6]

Он вновь почувствовал растущую тяжесть в груди и с трудом удержал на лице улыбку.

— Ага. Они на полках в среднем ряду. Мимо не пройдешь.

— Отлично, я мигом!

Развернувшись на месте, Фоссил быстро исчезла в одном из проходов. Гранд Пэр воспользовался этим, чтобы зажмуриться изо всех сил.

«Прекрати думать об этом. Уже ничего не изменишь. Она больше не твоя дочь и все тут!» — раз за разом он вдалбливал себе в голову эту мысль, но никак не мог унять сердце, пустившееся вскачь.

— Мистер Пэр? Вы в порядке?

Он открыл глаза и лишь спустя секунду сумел сосредоточиться и разглядеть Фоссил, выложившую свои покупки на прилавок. Жеребец потряс головой и откашлялся.

— Да, конечно. Две банки джема и банка г-грушевого масла. Все вместе будет двадцать бит, — чуть заикаясь, ответил он.

Фоссил молча достала и опустила на прилавок монету в двадцать бит, а Гранд тем временем упаковал банки в коробку и придвинул ее к ней.

— Что-то случилось? Ты как-то резко спал с лица, — приподняв бровь, спросила единорожка.

— О, я в порядке. Просто чутка проголодался, — ответил Гранд, с трудом заставив себя улыбнуться.

Непохоже, что он убедил ее. Фоссил пристально посмотрела на него, слегка склонив голову и так и не опустив бровь, а затем сделала шаг назад.

— Попробуй немного вздремнуть. Судя по твоему виду, тебе это явно не повредит, — сказала она.

В голосе единорожки прозвучал недвусмысленный намек на вопрос. Впрочем, она решила не развивать эту тему, и Гранд вздохнул с облегчением. При помощи магии Фоссил подняла ящик в воздух и направилась к выходу.

— Всего хорошего, мистер Пэр!

— Да-да, взаимно, — пробормотал жеребец.

Пустота и давящая тяжесть в груди все росли и росли, он даже не заметил ухода единорожки.

«Я так больше не могу».

Оттолкнув стул, он встал на все четыре копыта, которые сейчас казались больше похожими на кирпичи, подвешенные к ногам, и поковылял к двери, ведущей в заднюю комнату.

— Анжу! — позвал он сына, склонившегося над столом и очищавшего груши от кожуры.

— Да?

— Заканчивай работу и не забудь вымыть копыта. После обеда встанешь за прилавок.

— Не вопрос. В чем дело? Что-то случилось?

— Да. — Шагнув к прилавку, Гранд подобрал с пола письмо Грэнни Смит вместе с буклетом и конвертом. — Пока, Анжу. — Сняв шляпу с крючка, вбитого в стену, он бросился к выходу.

Во всем мире осталось лишь одно-единственное средство, способное унять боль в его груди.

Поздно вечером

Это место выглядело почти так же, как и пять лет назад, когда он был здесь в последний раз. На стене у самого входа все еще висела старая неоновая реклама светлого пива; в воздухе плавали знакомые еле уловимые запахи табачного дыма и пота, даже несмотря на то, что в баре не было ни одного посетителя; и все тот же старый ржаво-красный грифон по-прежнему стоял за стойкой.

Паб Герри ничуть не изменился.

Немного нерешительно Гранд Пэр вошел в бар, но ему не потребовалось много времени, чтобы сориентироваться и прямиком направиться к стойке. Герри копался в одном из пивных кранов, похоже, пытаясь его починить, но, заметив подошедшего жеребца, сразу же обернулся к нему.

— Чтоб меня зажарили с чесноком и луком, Гранди, старина, ты ли это? — просияв, спросил он.

Герри был крупным грифоном, его басовитый смех звучал так низко, что легко заглушил сиплый рев кэмп-блюз-рока, доносившийся из двух колонок над барной стойкой.

— Привет, Герри, — ответил Гранд, усевшись на высокий стул напротив бармена. — Давно не виделись, верно?

— Проклятье, как по мне, даже слишком давно. Без тебя здесь все стало по-другому, — ответил грифон.

— Да ладно, так уж и все? — Жеребец огляделся еще раз. — Ты, никак, сменил сукно на бильярдном столе?

— И купил новые кии, — усмехнулся Герри. — Что будешь, Пэри? Как обычно?

— Ты все еще это помнишь? — удивился земной пони.

— Мартини со льдом и побольше вермута, — не помедлив ни секунды, ответил бармен.

— Спасибо, Герри, но сегодня я буду виски.

— Будь по-твоему, — пожал плечами грифон. — Какой тебе?

— Джимми. Вряд-ли на свете найдется что-то получше.

— Мне нравится ход твоих мыслей. Со льдом?

— Нет, чистый.

Кивнув, бармен взялся за дело. Открыв бутылку, он подставил стопку и ловко наполнил ее, не пролив ни капли. Одним плавным движением он перенес ее на стойку, толкнул к Гранду, и она, словно в этом не было ничего необычного, остановилась прямо напротив него.

— За эти годы твоя меткость явно возросла, — усмехнулся Гранд.

— Вот что значит — регулярные тренировки, — ответил грифон.

Вернувшись к сломанному крану, он достал из ящика с инструментами, лежащего за стойкой, небольшой гаечный ключ.

— Кстати, по-моему, раньше ты никогда не приходил сюда до темноты. Что привело тебя так рано? Проклятье, раз уж на то пошло, что вообще привело тебя сюда?

Вместо ответа Гранд одним глотком опрокинул стопку. Прошло уже довольно много времени с тех пор, как его желудок последний раз согревала крепкая выпивка, и жеребец довольно хрюкнул, вновь почувствовав внутри знакомое тепло.

— Это долгая история, — наконец ответил он.

— Оглянись вокруг, приятель. Сейчас лишь половина двенадцатого. У меня нет ничего, кроме времени.

— Чтобы начать, надо тяпнуть еще, — сказал Гранд и отправил стопку обратно к бармену, где она остановилась, звякнув о пивной кран.

— Не подмажешь — не поедешь? — спросил Герри, наполняя ее вновь. — Вот вечно ты так, — проворчал он, отправив виски обратно к земному пони.

— Спасибо, — сказал Гранд и пропустил еще одну, на этот раз чуть дольше подержав напиток во рту, чтобы насладиться его мягким, немного дымным, фруктовым вкусом, прежде чем проглотить. — Ох, как же мне этого не хватало…

— Пока ты не начал, дай угадаю, — сказал бармен. — Твоя жена пилила тебя так сильно, что ты не выдержал и бросился в мои объятья?

— Не угадал, — Гранд вздохнул. — Пера иногда перегибает палку, но мы давно живем душа в душу. Я бы сказал, что сейчас я счастлив в браке, как никогда.

— Блин, тогда прости, что спросил. Большинство жеребцов заявляются в такую рань только поцапавшись со своими благоверными. Стоит ли винить меня за то, что я пошел по привычной дорожке?

Гранд сделал знак повторить и, как только стопка возникла перед ним, немедленно выпил.

— Думаю, не стоит. Но раз уж ты хочешь знать, я здесь затем, чтобы кое о чем забыть.

— А, вон оно что… Ты уверен, что хочешь об этом поговорить?

— Еще пара минут, и я напьюсь, как свинья. Так что, почему бы и нет? — ответил Гранд, опрокинув еще одну.

В его животе уже бушевал настоящий пожар, но кроме него жеребец не чувствовал ничего особенного. Возможно, он до сих пор был крепок на выпивку; это полезное свойство он приобрел много лет назад.

— Этим утром я получил письмо от одной своей давней соперницы из Понивилля. Помнишь, я рассказывал тебе о том, как моя дочь сбежала с сыном этой старой карги?

— Да, припоминаю. Что там у тебя стряслось? Ты стал дедом?

Гранд сделал знак налить ему еще, но бармен покачал головой:

— Притормози чуток, а то снова увидишь то, что успел проглотить.

— Наверное, у меня уже есть внуки, но провалиться мне на месте, если я знаю. Я порвал с ней, как только мы покинули Понивилль, так что, даже если она и писала об этом, я все равно не читал ни одного письма.

— Точно, я помню, как ты пришел сюда в первый раз. Кажется, ты что-то рассказывал о дочери.

— Ну да, как раз из-за нее я и начал наведываться к тебе, — сказал Гранд.

Он почувствовал, как его потихоньку начинает охватывать то самое, хорошо знакомое чувство приятного отупения, которого он так жаждал; он заметил, что связно выражать свои мысли становится немного трудней. Впрочем, это было неважно. Скоро он напьется в стельку, и это единственное, что еще имело значение.

— Когда я, вот так, взял и бросил ее, это было очень больно. Проклятье, пару раз я чуть не сдался, был почти готов умолять ее вернуться, но я, — он рыгнул, — я должен служить им примером. Если мои дети не хотят меня уважать, они не могут быть моими детьми.

— Хм, иногда нужен просто железный коготь, в смысле копыто, чтобы держать семью в узде. По себе знаю. Мой папаша был настоящей задницей, упертый старый осел, но это уберегло нас от многих неприятностей, — сказал грифон. — До сих пор его ненавижу, а ведь он уже лет пятнадцать как в могиле.

— Вот почему я всегда любил приходить сюда. Ты меня понимаешь, Герри. Всегда понимал. — Облизнув губы, Гранд нервно постучал копытами по стойке. — Как я и сказал, то, как жестоко я поступил с ней, было полным отстоем, но это стало наглядным примером для всех остальных. Впрочем, я здесь не поэтому.

Гранд умолк и выпил еще.

— В том письме было сказано, что моя дочь умерла на прошлой неделе.

Земной пони умолк, ожидая от старого грифона приличествующих случаю соболезнований, но ответом была лишь тишина. Он посмотрел на Герри, который был явно не в своей тарелке от такого поворота, и увидел, что тот снова взялся за сломанный кран; жеребец предположил, что это был лишь повод для того, чтобы не встречаться с ним взглядом. Однако его это не смутило. Гранда уже несло, и, Селестия свидетель, останавливаться он не собирался.

— Ага, они прислали мне письмо, в котором было сказано, что она уже мертва и вдобавок похоронена. Можешь себе представить? Раз — и ее уже нет, — он резко пристукнул копытами. — Просто не верится.

— Ты это о чем? — спросил бармен.

— Я пытался убедить себя, что эта старая мымра Эппл просто морочит мне голову, но она прислала доказательство — приглашение на п-похороны…

Опьянение становилось все сильнее; потеряв мысль, Гранд тупо уставился в стену. На несколько долгих секунд разговор прервался, но вот Герри наконец ответил:

— Я правда не знаю, что сказать, приятель. Обычно сюда приходят за тем, чтобы поговорить о разводах или паршивой жизни, но это? — грифон повернулся к собеседнику. — Это очень тяжелая штука. Я не мозгоправ, но ты уверен, что выпивка — лучший способ справиться с ней?

— Нет, — ответил Гранд. — Наверное, это самое худшее из того, что я мог сейчас сделать.

Замолчав, он посмотрел вниз и увидел на стойке перед собой целую россыпь пустых стопок. Когда жеребец попытался сосредоточиться на них, он заметил, что они немного двоятся.

На несколько минут бар погрузился в молчание. Герри вновь занялся краном, а Гранд просто сидел, опустив глаза и подперев голову копытами. Он чувствовал, что с каждой минутой становится все пьянее и пьянее. Это было как раз то, за чем он и пришел сюда. С тех пор, как он прочел письмо, все, чего ему хотелось, — это поскорей его забыть. И вот он здесь, и что дальше? Он увидел слабое размытое отражение своего лица в лакированной барной стойке, и чем дольше он всматривался в него, тем сильнее становилось чувство, что сосущая пустота в груди сменяется чем-то столь же неприятным.

Отвращением к себе.

Сделав глубокий вдох, Гранд Пэр с трудом поднял глаза на грифона.

— Знаешь, почему я перестал заглядывать в твой бар, Герри?

— Нет. И откуда бы? В один прекрасный день ты просто не пришел, вот и все. С тех пор я о тебе даже не слышал.

— Я бросил пить, потому что это разрушало мою семью, — ответил Гранд, с трудом проглотив комок в горле. — После того, как мы переехали сюда, дела шли плохо, и я знаю, что в глубине души все винили в этом меня, но мы все еще оставались семьей, пока я не начал каждый вечер приходить домой пьяным. В конце концов мои сыновья Анжу и Бартлетт перестали со мной общаться, а моя жена Пера стала спать в отдельной комнате, и от этого все становилось только хуже.

— Что же заставило тебя бросить?

— Однажды я надрался в хлам и подбил ей глаз, а потом упал и треснулся башкой о кофейный столик. Несколько дней провалялся в коме, придя в себя, как следует поразмыслил и решил завязать. — Гранд вздохнул и опустил глаза. — Я дал ей слово, что никогда в жизни больше не притронусь к выпивке, и я не шутил. Но вот я здесь. Я облажался, Герри.

Пони и грифон снова замолчали. Даже сквозь алкогольный туман в голове, Гранд чувствовал боль, что пробудили эти воспоминания; уже несколько минут он безуспешно пытался сохранить самообладание.

Совсем позабыв о Герри, он невольно вздрогнул, увидав его когтистые лапищи у себя перед носом. Бармен сгребал в кучу пустые стопки.

— Как я понимаю, ты закончил, — сказал грифон.

— Ага. П-погоди, у меня где-то завалялось несколько бит, — сказал Гранд, пытаясь вспомнить, куда он засунул кошелек.

— Не парься, приятель. Тебе лучше пойти домой, — ответил Герри.

Несмотря на то, что его клюв был не самым лучшим инструментом для выражения эмоций, Гранду показалось, что грифон улыбается.

— Я еще в состоянии платить по счетам, — ответил жеребец ровным голосом.

Бросив на стойку пять бит, он спрыгнул со стула.

— Береги себя, Герри! — сказал Гранд Пэр на прощанье, в последний раз оглядел бар и вышел на улицу.

---

Много лет назад ему довелось посмотреть один документальный фильм о ежегодном нересте лосося близ Ванхуфера. Каждое лето тысячи и тысячи рыб отправлялись в далекий путь, поднимаясь из океана в горные реки, где они когда-то появились на свет и где им было суждено дать начало новой жизни. В частности, ему запомнилась одна сцена, когда камера, погруженная в воду прямо под самым водопадом, скользила мимо сотен лососей, с тревогой ждущих начала сурового испытания. Им предстояло перепрыгнуть небольшой водопад и миновать целую шеренгу медведей, терпеливо застывших в ожидании легкой добычи и готовых выхватить ее прямо из воздуха.

И хотя медведей поблизости не наблюдалось, Гранд Пэр не мог не вспомнить эту сцену, сидя на холодной металлической скамье и глядя на пони, снующих у входа в железнодорожный вокзал Ванхуфера. Их головы были опущены, а взгляды устремлены вперед; они твердо следовали своим путем, не слишком задумываясь о тех, кто двигался с ними бок о бок. Просто у них было слишком много неотложных дел, чтобы поступать иначе.

— Вот чем это место отличается от Понивилля. Там у каждого пони достаточно времени, чтобы поболтать с другими, — проворчал Гранд себе под нос.

Он так и не смог привыкнуть к шуму и гаму большого города. Впрочем, скоро этому придет конец. С тех пор, как он ушел от Герри, прошло уже несколько часов и он изрядно протрезвел. Он уже чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы приступить к следующей части плана, пришедшего ему в голову во время бесцельных скитаний по городу.

Он собирался взять билет на поезд, идущий в Понивилль.

Большие богато украшенные часы, стоящие посреди огромного вестибюля, пробили три четверти. Было без пятнадцати пять. Долгий опыт разъездной торговли подсказывал Гранду, что ночной поезд на Кантерлот отправляется чуть позже пяти; ему следовало поторопиться, если он собирается на него успеть.

Жеребец неторопливо поднялся на ноги, но стоило ему выпрямиться, как у него резко закружилась голова. Пытаясь восстановить зрение, он старательно заморгал, и через несколько секунд, мало-помалу, его начало отпускать. Прогоняя из головы последние остатки тумана, он потряс ею и тут же чуть не потерял равновесие: его качнуло куда сильнее, чем он ожидал.

«Ладно, может, я не настолько трезв, как думал».

Впрочем, плевать. В том, чтобы притворяться трезвым, ему не было равных. Достаточно ступать прямо и не дышать на всех перегаром, и никаких проблем не будет. В конце концов, не торчать же тут вечно.

«Шаг за шагом, вот и вся недолга».

Первые шаги были слегка нетвердыми, но Гранд быстро приспособился и уверенно направился через вестибюль к кассе, влившись в поток пони, двигавшихся к указателю с надписью «На посадку». Чуть позже он намеревался покинуть его и присоединиться к ручейку пассажиров, направлявшихся к кассам. Большинству пони, чтобы сесть на поезд, требовалось заплатить.

«Так, а на билет-то мне хватит?»

Спохватившись, Гранд протолкался к краю толпы, заработав несколько злобных взглядов от пони, которым пришлось уступать ему дорогу. Впрочем, ему было плевать. Им не было дела до других, а ему не было дела до них.

Достав кошелек, он облегченно вздохнул. Сегодня он собирался оплатить кое-какие счета и предусмотрительно запасся несколькими монетами в сотню бит. На обычный билет до Понивилля хватит с лихвой.

Улыбнувшись про себя, он вновь направился вперед, медленно приближаясь к окошку в противоположной стене. Перед ним было несколько пони, но по своему опыту Гранд знал, что очередь в кассу движется довольно быстро. У него еще будет время перекусить в вокзальном ресторане, прежде чем сесть на поезд.

«Проклятье, сперва надо было зайти домой и собрать чемодан. Было бы куда проще».

Ему здорово не хватало тех вещей, что он привык брать с собой в дорогу. Впрочем, их можно было купить. На перроне стояло множество ларьков, в любом из них он мог спокойно приобрести небольшую сумку с туалетными принадлежностями и другими предметами первой необходимости.

Тут его ногу слегка занесло, и он чуть не споткнулся.

«А ну, тпру!» — буркнул Гранд про себя. Не стоило слишком отвлекаться во время ходьбы.

Он заставил себя сосредоточиться на том, куда идет и как туда добраться, и проделал остаток короткого пути не сбиваясь на посторонние мысли.

Он встал в очередь за маленькой желтой кобылкой в шляпе с красным бантом. Услышав его шаги, она мельком глянула на него уголком глаза. Гранд сказал ей: «Привет!» И она, ответив ему короткой улыбкой, вновь уставилась вперед.

«По крайней мере она не поняла, что я пьян», — подумал жеребец. Он уставился в затылок стоящей впереди пони, вспомнил о жене, и его улыбка погасла: «Пе́ру невозможно обвести вокруг копыта. Стоило мне выпить хоть каплю, она сразу это замечала».

Очередь покинул еще один пассажир, и Гранд вновь посмотрел в сторону кассы. Все сдвинулись на пару шагов вперед и вновь застыли. Теперь перед ним остались всего две пони.

«Что на это скажет Пера? Я даже не предупредил ее об отъезде, — Гранд поморщился, а затем нахмурил брови. — Она с ума сойдет от беспокойства, еще подумает, что я решил сбежать от нее».

Да, после такого нелегко будет взглянуть семье в глаза, но он должен был это сделать. Должен был съездить в Понивилль. Он просто не смог бы жить в мире с самим собой, если бы не сделал этого.

И тут до него дошло: «Я же ничего им не сказал. Кроме меня, никто не знает, что произошло».

Выходя из магазина, Гранд сунул конверт в складки шейного платка, и сейчас он достал его, чтобы взглянуть вновь. Он был точь-в-точь таким же, как и тогда, когда Гранд впервые взял его в копыта. Возможно, какая-то частичка его разума все еще страстно желала, чтобы все оказалось сном, но отрицать это было уже невозможно.

Его дочери больше нет.

Гулкая, болезненная пустота с новой силой начала разрастаться в груди, и ему потребовалось все напряжение остатков воли, чтобы не сломаться под этой чудовищной ношей, не рухнуть прямо здесь и сейчас.

«Я покупаю билет, чтобы навестить ее могилу, — подумал он, — и я даже не потрудился сообщить об этом семье. Что я делаю? Что я вообще за отец?».

— Сэр?

Чей-то голос вырвал его из размышлений, и Гранд, подняв взгляд от письма, увидел, что подошла его очередь.

— Сэр, вы будете брать билет или нет? — спросила стоящая за ним кобылка гнусавым недовольным голосом, словно у нее не было ни времени, ни желания дать ему хоть пару секунд на раздумье.

— Нет, — спустя несколько мгновений, потребовавшихся на то, чтобы найти в себе силы заговорить, выдавил он. — Я не могу этого сделать.

Отвернувшись от окошка, Гранд, осторожно переставляя копыта, двинулся прочь. По мере того, как он ускорял шаг, его походка становилась все более шаткой и неуверенной, но он упорно стремился вперед.

Словно лосось, плывущий против течения, Гранд Пэр боролся с потоком пони, отчаянно пытаясь как можно скорее покинуть вокзал.

---

— Дорогой, что это ты делаешь на крыльце?

Когда чье-то копытце коснулось его плеча, Гранд Пэр вздрогнул и чуть приоткрыл глаза, ровно настолько, чтобы в них смог пробиться лишь тоненький лучик света. Впрочем, и его оказалось достаточно, чтобы обжечь их, словно огнем. Застонав, жеребец перевернулся на другой бок, отбиваясь от того, кто пытался его разбудить. Он хотел спать и, Селестия ему свидетель, он будет спать.

— Гранд, просыпайся! Если будешь дремать на закате, ты не сможешь заснуть сегодня ночью.

Голос казался очень знакомым, но все же ему потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, кто это. Перевернувшись на спину, он прищурился, чтобы сфокусировать на ней взгляд и защититься от солнечного света, бьющего прямо в глаза.

— Пера? Сколько времени?

— Уже почти восемь! Почему ты здесь, на крыльце? Анжу сказал мне, что ты ушел еще до обеда, не сказав куда, и больше не появлялся. Я чуть с ума не сошла от беспокойства!

Гранд попытался сесть, но тут же пожалел об этом. Стоило ему пошевелиться, как голову пронзила боль, и он вновь застонал.

— Пера, ты не могла бы чутка убавить громкость?

— Нет, пока ты не сядешь и не ответишь прямо, — все еще на повышенных тонах возразила она. — Что на тебя сегодня нашло? Я знаю, ты устал, но это непохоже на тебя — вот так просто взять и исчезнуть.

Гранд почувствовал, как она ухватила его за копыта, и не успел он опомниться, как его дернули вверх.

— Ох! — прошипел он, сморщившись от боли. — Полегче!

— Потерпишь, — отпустив его копыто, сказала жена, и в ее голосе явно прозвучало осуждение. — Что произошло, Гранд? Куда ты сбежал? — усевшись рядом с ним на подвесные качели, продолжила она.

Жеребец отвел глаза, прижал уши и низко опустил голову. Он чувствовал, как ее взгляд буквально буравит ему бок, и открыл было рот, чтобы ответить, но не смог подобрать слова. Он лишь хрипло вздохнул и промолчал.

Через несколько секунд Пера заговорила вновь, и Гранд с удивлением заметил, что ее голос смягчился, хотя он ожидал обратного.

— Гранд, ты можешь посмотреть на меня? Я просто хочу с тобой поговорить.

Он искоса глянул на нее, пытаясь разведать почву, прежде чем встретиться с ней взглядом. Казалось, она была искренне обеспокоена; в ее глубоких и в то же время мягких и нежных глазах застыл вопрос. Она потянулась к его копыту и он, немного помедлив, позволил ей взяться за него.

— Пожалуйста, ты мог бы рассказать мне, что случилось?

— Я правда не хочу говорить об этом, — сказал жеребец. У него перехватило горло, но он через силу продолжил: — Но если не сказать, думаю, все станет еще хуже.

Жена легонько сжала его копыто, и Гранд наконец повернулся к ней лицом.

— Даже не знаю, с чего начать. Не уверен, что я… — Он замолчал на полуслове, когда Пера внезапно нахмурилась.

Наклонившись вперед, она быстро обнюхала его морду и тут же с отвращением отпрянула назад.

— Ты уходил, чтобы напиться, да?

Гранд оцепенел, его желудок ухнул куда-то в копыта.

«Вот я дурак, знал же, что ее не проведешь».

Не вставая с места, он бессильно смотрел, как она молча соскочила с качелей и бросилась к двери, с каждым шагом топая все громче.

— Пера, — сказал Гранд, но она не обратила внимания, и ему пришлось встать и пойти за ней. — Позволь мне объяснить, что слу…

— Нет! — обернувшись в мгновение ока, крикнула она.

Ее лицо успело покраснеть, а в глазах стояли слезы.

— Даже не смей так поступать со мной! Только не снова! Целые годы я была готова простить тебе все что угодно, лишь бы дать еще один шанс. Я просто стояла и смотрела, как ты катишься по наклонной, не уставая твердить себе, что ты изменишься.

Она шагнула вперед и заглянула ему в лицо.

— Но, знаешь что, Гранд? С меня хватит. Помнишь, что я сказала тебе, когда ты вышел из комы? Я сказала, что если ты еще раз придешь домой пьяным, я брошу тебя. А ты сидел и плакал, умоляя меня не уходить, и думаю, какое-то время после этого ты и правда держался, но ты нарушил свое обещание. — Пера глубоко вздохнула, ее голос стал холоднее. — Я собираю вещи и ухожу.

— Постой, Пера, я… ох!

Стоило ему открыть рот, жена тут же отвесила ему пощечину.

— Ты можешь хоть раз просто заткнуться? — процедила она, развернулась и ушла в дом, хлопнув за собой дверью.

Потерев щеку, Гранд застыл, уставившись на крыльцо и пытаясь понять, что же сейчас произошло. Через несколько секунд, когда ему удалось собраться с мыслями, он бросился в дом, подбежал к спальне и обнаружил, что дверь в нее закрыта и заперта.

— Пера? Открой! — заорал он, колотя в дверь.

Замолчав на пару секунд, он услышал, как хлопнула дверца шкафа и по ковру приглушенно простучали чьи-то копыта.

— Пера!

— Я тебя не слушаю, — отозвалась она.

— Проклятье, Пера, выслушай меня! Я должен с тобой поговорить!

— Или что, Гранд? Поставишь мне еще один синяк, как в прошлый раз? А может, сломаешь кость или две, чтобы до меня лучше дошло?

— Открой! — крикнул он, но ответом была лишь тишина.

Он постучал еще раз, и дверь затрещала под его копытом. Его отчаяние росло как снежный ком, он чувствовал себя так, будто его голова сейчас взорвется. Жеребец заметил, как прогнулась дверь под его ударами, и у него родилась идея.

А ведь он мог просто выбить ее.

Развернувшись задом, Гранд прицелился, чтобы пнуть ее сразу обеими ногами. Скорее всего, одного или двух хороших ударов будет достаточно. Конечно, он наверняка повредит себе копыта, но ему было плевать.

Он должен был поговорить с Перой.

Гранд нахмурился: «Я собираюсь выломать дверь, чтобы поговорить с женой?» Крепко зажмурившись, он помотал головой и ему стало чуть легче, напряжение, поселившееся в затылке, немного ослабело: «О чем я собирался с ней говорить, если был зол настолько, чтобы выбить дверь?»

— Я не могу так поступить, — прошептал Гранд. — Только не снова.

Сделав несколько глубоких вдохов, он постарался хоть немного успокоиться, а затем развернулся и со всей сдержанностью, на которую был способен, постучал в дверь. Вежливо и осторожно.

— Пера… пожалуйста, выйди и поговори со мной.

В мертвой тишине тускло освещенного коридора он услышал еще несколько приглушенных ковром шагов.

— Не пытайся убедить меня остаться, Гранд. Я уже приняла решение.

По звуку ее голоса он понял, что жена стоит прямо за дверью.

«По крайней мере, она больше не делает вид, что меня не существует».

Он почувствовал, как охватившие его злость и напряжение уходят, уступая место все той же пустоте, от которой он так стремился избавиться.

Пришло время все рассказать.

— Если ты решила уйти от меня, значит, так тому и быть. После всего, через что я заставил пройти тебя и детей, другого я и не заслуживаю. — Гранд всхлипнул, и его глаза начали наполняться слезами. — Но мне все еще нужно поговорить с тобой. Есть кое-что, о чем тебе следует знать.

— Я слушаю, — спустя несколько секунд отозвалась Пера.

— Ты не могла бы открыть дверь? Я не смогу сказать это, не видя твоего лица.

После еще одной паузы дверь открылась ровно настолько, чтобы Пера смогла просунуть в нее свою мордочку.

— Ну? Начинай.

— Сегодня я получил письмо из Понивилля, — сказал Гранд, проглотив комок в горле и сморгнув слезы, а затем достал сильно измятый и покрытый пятнами пота лист, который весь день протаскал в шейном платке. — Оно от Грэнни Смит.

Он снова запнулся, пытаясь собраться с духом и произнести страшные слова. По его щекам потекли слезы, горячие и жгучие.

— Она пишет, что Пэр Баттер и ее муж погибли в прошлую пятницу.

Дверь спальни распахнулась настежь, и Пера вышла в коридор.

— Что?

— Смотри сама, — сказал он, передавая письмо.

Жена резко выхватила его, буквально выбив из копыт. Он видел, как лихорадочно заметался ее взгляд, перескакивая со строчки на строчку. Затем уши кобылки опустились и плотно прижались к голове, почти сразу же за ними опал ее пышный хвост. Закончив читать, она протянула письмо обратно; ее глаза заблестели от слез.

— Это правда? — спросила Пера. Было видно, что она из последних сил пытается держать себя в копытах.

— Да. Как я ни старался убедить себя, что оно поддельное, это не так. Ее больше нет.

Жеребец протянул копыто, чтобы забрать письмо, но едва он успел прикоснуться к нему, Пера бросилась вперед и заключила мужа в крепкие объятья.

А затем ее плечи мучительно дрогнули и она разрыдалась. Уткнувшись ему в грудь, она душераздирающе всхлипнула, затем еще и еще. Все, что мог для нее сделать Гранд, — не разжимать объятий, несмотря на то, что сил сдерживать собственные слезы уже не осталось. Он зарылся лицом в пушистую гриву жены и заплакал вместе с ней.

Они сидели в темном коридоре, тесно прижавшись друг к другу, и плакали. Вся его вина и подспудная тоска, копившиеся годами, рвались наружу, словно бурный поток, стремясь выплеснуться вместе со слезами. Весь мир словно исчез, оставив Гранда наедине со своими мыслями. Будто незваные гости, явились мучительные воспоминания всех этих долгих, долгих лет после переезда в Ванхуфер: боль расставания с дочерью; холодное отчуждение, разрастающееся между ним и его семьей; вечеринки в честь дней рождения и даже обычные семейные обеды, которые он испортил своим пьянством.

— Это я во всем виноват, — прошептал Гранд.

Терзаемый собственным горем, он не заметил, что Пера больше не плачет. Теперь уже она поддерживала его, успокаивающе гладя по спине. Она ничего не ответила.

Ее объятия были едва ли не единственным местом на свете, где он чувствовал себя достаточно безопасно, чтобы излить душу.

Они еще долго сидели вместе, пытаясь справиться со своей бедой и не решаясь оторваться друг от друга.

— Я хочу тебе кое-что показать, — сказала наконец Пера.

Осторожно разорвав объятия, она встала и подошла к шкафу, стоящему в прихожей. Муж последовал за ней. Достав из-за шкафа стремянку, кобылка забралась на нее, чтобы дотянуться до верхней полки, пошарила по ней копытцем и спустилась вниз с маленькой коробкой.

— Что это? — спросил Гранд.

— Целые годы я прятала ее, боясь, что ты ее уничтожишь, но, думаю, пришло время показать их тебе.

Пера сняла крышку, и жеребец увидел, что в коробке лежат десятки конвертов. Они были надорваны, но все письма все еще оставались внутри. Он наугад вытащил один из них.

Письмо было отправлено с фермы Эпплов.

— Я же велел прекратить общаться с Пэр Баттер после переезда, — удивился Гранд. — Я лично проверял почту и сжигал любое письмо, если оно было от нее. Как же тебе это удалось?

Пера улыбнулась. Это была слабая, кривая улыбка, но, учитывая обстоятельства, это было лучшее, на что она была способна.

— Сразу после переезда я тайком от тебя арендовала абонентский ящик.

— Стоило догадаться, что ты найдешь способ обхитрить меня, — проворчал Гранд.

— От нее мог отречься ты, но не я, — сказала кобылка, усаживаясь на пол рядом с мужем. — Она все еще была моей дочерью, и неважно, как сильно ты был против.

Нахмурившись, Гранд Пэр взглянул на жену и увидел, что она выжидательно смотрит на него с тем самым выражением лица, что бывало всякий раз, когда она пыталась сыграть на его чувстве вины, но сейчас в ее глазах была некая убежденность. Он понял, что она говорила от чистого сердца.

Гранд уставился в пол, его уши опустились, а на глаза вновь навернулись слезы.

— Я знаю, что этим не искупить того, что я сделал тебе и всем остальным, но мне очень жаль, Пера. — Он проглотил комок в горле. — Мне жаль, что я не давал тебе видеться с ней и заставил пройти через все, что я творил. Прости за то, что я был таким ужасным мужем.

— Ты не ужасный муж, Гранд, — сказала Пера, обняв его и придвинувшись ближе. — Все эти годы ты кормил и содержал нас, и хотя ты сделал много того, что нелегко простить, ты все равно мой муж.

Она легонько чмокнула его в щеку, и, когда он опять заплакал, нежно погладила по плечу.

— Ты все еще хочешь уйти от меня? — сквозь слезы спросил жеребец.

— Я… в общем-то, блефовала, — отведя глаза, призналась Пера. — Я никуда не уйду, Гранди.

— Видимо, от меня не так-то легко избавиться, да?

— Ага, похоже на то, — улыбнулась кобылка.

Наклонившись, она взяла один из конвертов и протянула мужу.

— Не хочешь узнать, что ты пропустил?

Следующие несколько часов Гранд Пэр и Пера просидели рядом, перечитывая каждое послание, отправленное их дочерью за последние семь лет. Письма начали приходить почти сразу после переезда в Ванхуфер, в них была подробно описана ее жизнь на ферме семьи Эппл. Пэр Баттер много писала о муже, о том, как он заботится о ней и старается сделать ее счастливой, и о том, как сильно она его любит. И если поначалу у Гранда было небольшое подозрение, что со временем восторги его дочери несколько поутихнут, то следующие письма заставили его развеяться.

Не было ни одного письма, в котором не говорилось бы о Брайт Маке. Похоже, год от года она любила его все сильнее, их счастье росло и росло, и Гранд почувствовал в сердце новую боль, не такую, как прежде, — это здорово напомнило ему их отношения с Перой, во всяком случае до того, как все пошло наперекосяк.

А потом родились жеребята. Незадолго до этого Пэр Баттер начала с каждым письмом присылать фотографии. На первой был ничем не примечательный портрет: она, практически на сносях, и Брайт Мак. Следующая была почти такой же, но с одним принципиальным отличием — теперь с ними был ярко-красный новорожденный жеребенок, завернутый в синее одеяльце. Биг Макинтош.

Так Гранд Пэр впервые увидел собственного внука, и это стало причиной новых слез, хотя уже не таких горьких. Он продолжил читать, замечая, как с каждым новым фото жеребенок становится все больше и больше. Было ясно, что ростом он пойдет в отца. А затем появилось новое дитя — оранжевая кобылка по имени Эпплджек, явно уродившаяся в мать. После ее рождения письма стали приходить реже, и они становились все короче. Вскоре Пера и Гранд добрались до последнего конверта. В нем не было ни одной фотографии, а сам текст был всего на пару абзацев. Пэр Баттер благодарила мать за подарок, присланный на годовщину свадьбы. Также она упомянула, что в их семье снова намечается прибавление, а в самой последней строке задала вопрос: «Как думаешь, когда-нибудь папа захочет снова поговорить со мной?»

И больше ничего. За какие-то пару часов Гранд Пэр узнал о том, что он пропустил за целые семь лет, во всяком случае, узнал, насколько смог. Все, через что прошла его дочь, все взлеты и падения, прекрасные и неприятные моменты, о которых она успела рассказать. И все то, чего не успела, и о чем он уже никогда не узнает.

После того как Гранд убрал в коробку последнее письмо, настала тишина. Пера молча глядела на него затуманившимися глазами, ожидая, что он скажет ей что-нибудь, но он не мог этого сделать. У него не было для нее слов, и, когда его жена поняла, что он не в силах ничего сказать, она сделала это сама.

— Знаешь, по-моему, пора навестить Понивилль. Мы и так потеряли уйму времени, но мы могли бы хоть немного наверстать упущенное, если бы стали частью их жизни.

Пера придвинулась к мужу, пристально глядя ему в глаза.

— Не думаю, что Эпплы будут нам рады, — чуть помедлив, ответил Гранд, и у него тревожно кольнуло в груди. — Теперь, когда ее не стало, они наверное ненавидят нас еще больше.

— Вместе с ними мы могли бы попытаться забыть нашу вражду. Неужели этих семи лет было недостаточно, чтобы найти взаимопонимание?

— Возможно. Может, мы и смогли бы, н-но я не знаю, готов ли я к этой встрече.

Пера понимающе улыбнулась, и, взяв мужа за копыто, прижалась к его боку.

— Думаю, сейчас не лучшее время. Как насчет того, чтобы обождать пару дней, рассказать обо всем остальным, а там и решить?

— Поживем — увидим, — ответил Гранд. Слегка сжав копытце жены, он положил голову на ее плечо: — Поживем — увидим.

Визит

Прошло двенадцать лет.

Ворота распахнулись, их слегка заржавевшие петли тихонько скрипнули. Гранд Пэр сделал шаг, гравий захрустел под его копытами, когда жеребец медленно двинулся вперед. Это далось ему нелегко, особенно беспокоило правое переднее колено: каждый раз, когда он наступал на эту ногу, его пронзала слабая боль.

Старость и правда далеко не радость.

В тени вокруг него еще оставалось несколько раскисших сугробов, но и им было суждено исчезнуть в ближайшие дни. Повсюду виднелись полянки цветущего клевера, попадались даже одуванчики. Легкий ветерок принес лишь небольшую прохладу — благодаря местной погодной команде, весна в Ванхуфере выдалась просто изумительной.

Поправив шейный платок, Гранд откашлялся и неторопливо зашагал по старой, хорошо знакомой дорожке. Путь был недолгим, он без труда отыскал нужный ряд. Со вздохом облегчения он сошел с гравия на мягкую сочную траву. Идти оставалось совсем немного.

За последнюю пару лет он, хоть и не сразу, сумел запомнить имена, выбитые на камнях, ведущих к тому, который был нужен. Пайн Нидл. Мундаст. Шугар Спайс. И, наконец, Пера Роша.

— Привет, Пера, — опустившись на колени перед надгробием, сказал Гранд.

Первым делом надо было заняться цветами. Вскоре после похорон он соорудил вокруг могилы небольшую клумбу и теперь каждую неделю приходил ухаживать за гвоздиками. Была ранняя весна; они еще только начинали цвести, но один увядший красный цветок уже портил всю картину, и жеребец быстро срезал его ножницами, предусмотрительно прихваченными с собой. Затем он взялся за сорняки, как обычно изо всех сил стремившиеся пробраться в клумбу, и удалил несколько побегов, вытянувшихся за аккуратно подстриженные края.

Со временем его горе притупилось. Первые несколько месяцев ему редко удавалось не расплакаться, навещая ее могилу, но постепенно Гранд смирился и с этим. Его еженедельные визиты, необходимые, чтобы ухаживать за клумбой, приносили все меньше боли, и через некоторое время он уже начал ждать их с нетерпением. В посещении кладбища он находил некое успокоение, как будто здесь он и правда еще мог увидеться с ней, а большего ему было и не нужно.

Но сегодня, взглянув на надгробие Перы, он ощутил в груди знакомую давнюю боль, которая, как он надеялся, оставила его годы назад. За те несколько недель, что он отсутствовал, по краям могилы выросла трава. Когда-то давным-давно он сказал пони, ухаживающим за кладбищем, что будет сам заботиться о могиле жены, и вот, пока его не было, ее не касалось ничье копыто.

— Я наконец-то сделал это, — сказал Гранд, продолжив работу. — Вернулся в Понивилль. — Он вырвал сорняк, выросший рядом с гвоздикой. — Все пони были так рады увидеть меня вновь. Стоило мне занять свой старый прилавок, как они скупили почти весь наш джем в первый же день.

Жеребец вздохнул. Даже после нескольких недель отсутствия, работы было немного. Всего через несколько минут могила стала идеальна, как и всегда. Не вставая с колен, он отодвинулся к краю клумбы и медленно растянулся на траве. Устраиваясь поудобнее, он услышал, как негромко хрустнули его суставы.

— Это было незадолго до того, как я встретил наших внуков, — продолжил он. — На самом деле это они меня нашли. Биг Макинтош, Эпплджек и Эппл Блум. Все трое.

Лежа у могилы, Гранд наблюдал за тем, как высоко в небе лениво проплывают белые пушистые облака; вокруг одного из них кружил одинокий пегас.

— Они здорово выросли. Не думал, что скажу это, но, похоже, Грэнни Смит прекрасно их воспитала.

Гранд помолчал, утирая слезы, и улыбнулся.

— Кстати, о Грэнни Смит. Мы помирились. Это и правда было почти так же легко, как ты предполагала. Может, нам просто помогли наши внуки, но, думаю, ты была права — время лечит любые раны. После всего, что мы сделали друг другу, достаточно было просто извиниться. Провалиться мне на месте, она даже разрешила мне остаться на ужин! — Он умолк, и его улыбка угасла.

Он посмотрел вправо, словно надеясь увидеть ее, лежащую рядом и слушающую рассказ о его поездке, но обнаружил лишь то, что видел каждый раз, приходя сюда: холодный, тщательно обработанный кусок белоснежного мрамора, навеки застывший в лучах полуденного солнца.

— Я всегда считал, что у нас с тобой еще достаточно времени. Каждый год мы говорили, что уж на этот раз мы точно вернемся в Понивилль, но нам всегда что-то мешало. Я повредил спину, магазину потребовался ремонт, а потом… — Гранд проглотил комок в горле, — …потом тебе поставили этот диагноз.

Он помедлил.

— Честно говоря, это я боялся возвращаться. Боялся встречи с Эпплами и того, что они захотят мне сказать. Я мог бы решительней настаивать на поездке. Мог бы перестать придумывать отговорки, чтобы не ехать.

Замолчав, Гранд повернулся к надгробию.

— Мне очень жаль, Пера. Хотел бы я, чтобы и ты с ними познакомилась.

Гранд Пэр немного повернулся, чтобы облегчить боль в бедре. Он вновь не смог удержать слез; скатываясь по щекам, они закапали на траву.

— Думаю, мои сожаления уже не помогут. Слишком поздно. Где бы ты ни была, ты, наверное, даже не слышишь меня.

Вздохнув, он закрыл глаза и замолчал на несколько минут, прислушиваясь к пению птиц в кронах деревьев.

— Я уже рассказал остальным, так что скажу и тебе. Я возвращаюсь в Понивилль, чтобы остаться. Как бы мне ни нравился Ванхуфер, с тех пор, как я потерял тебя, чего-то в нем не хватает. Анжу и Бартлетт все еще не слишком хотят со мною общаться, а вся остальная родня просто не обращает на меня внимания. Хотя я их не виню. За эти годы я совершил множество ошибок. Сделал много такого, что невозможно исправить.

Гранд зашелся кашлем.

— Конечно, все наши родственники живут здесь, — отдышавшись, продолжил он, — но я больше не чувствую, что в этом городе у меня осталась семья.

Его снова прервал кашель.

— К тому же, пора мне подыскать местечко потеплее. Этим старым костям больше не по душе здешние холод и сырость.

Издалека донесся негромкий бой часов. Без четверти три.

— Скоро прибывает поезд до Понивилля, так что мне, наверное, пора на станцию.

Перевернувшись на живот, Гранд медленно поднялся на ноги, негромко закряхтев, когда несколько суставов, приняв на себя его вес, выразили недвусмысленный протест.

— Я больше не смогу приходить сюда так часто, так что о могиле позаботятся местные смотрители. Ты остаешься в надежных копытах, вдобавок, я попрошу Анжу навещать тебя время от времени.

Гранд в последний раз взглянул на могилу, и его слезы потекли сильнее.

— Скоро мы снова встретимся, Пера. — Его голос дрогнул. — Я люблю тебя. И всегда буду любить.

Он повернулся к выходу и, не говоря больше ни слова, на подгибающихся, ноющих ногах направился к вокзалу, чтобы вернуться к своей семье.