История рыцаря
X
Две горячечные недели провел Нобл Харт в жгучем бреду, балансируя на узкой, как лезвие Сонгбёрда, грани между жизнью и смертью. Две недели пони из избушки на краю леса ухаживала за ним, как за собственным сыном, и поила отварами целебных трав. Понемногу болезнь сдалась перед напором знаний и умений Поушен Пот, которая недаром славилась по всем окрестным деревням как искусная травница (и каждый сомневающийся мог убедиться в том, только лишь взглянув на ее бок).
Наконец Поушен Пот объявила своим сыновьям (которые, снедаемые жесточайшим желанием разузнать все то, что тебе, о мой внимательный читатель, уже известно, исправно интересовались, как чувствует себя их найденыш), что рыцарь пошел на поправку. Через пару дней это подтвердил и сам Нобл Харт, открывший наконец глаза, но, к его ужасу и моему сожалению, увидеть свою спасительницу он не смог. Болезнь, для которой сам Нобл Харт оказался слишком крепок, уходя, забрала с собою его зрение, отправив того в пучину вечной тьмы. Несмотря на все старания травницы, зрение так и не вернулось.
Предсказание зебры-шаманки Мфити все-таки сбылось – пусть даже совершенно не так, как предполагало его главное действующее лицо.
Как ни рвался рыцарь в дорогу, прошло не менее четырех месяцев, прежде чем Поушен Пот признала, что Нобл Харт достаточно окреп и освоился в новом своем положении, чтобы продолжать путь.
В самом разгаре была весна, как раз установились теплые, погожие деньки. Нобл Харт бодро шагал вперед; ему не нужны были глаза – его вело удивительное чутье земных пони, позволяющее безошибочно находить дорогу к родной земле.
Наверное, следовало бы прежде всего наведаться в родную деревню и проведать матушку. Но рыцарь так давно разлучился со своей любимой, что лишний день, проведенный вдали от нее, был для него подлинной мукой, потому на знакомой развилке он решительно свернул на дорогу, ведущую в Город.
Лишь в большом городе он в полной мере ощутил все прелести нового своего положения. Его то и дело толкали, грубо прогоняли с пути, со всех сторон на него сыпалась брань…
— Нобл Харт! — ахнул кто-то совсем рядом. — Ты ли это, мой мальчик?
— И сказал бы, что рад видеть тебя, сэр Арморхуф, да, увы, не могу, — ответил названный пони, обращая к наставнику незрячие свои глаза.
— Похоже, тебе есть, что мне рассказать, да и у меня имеются для тебя вести, — помолчав немного, глухо проговорил Безрогий Рыцарь. — Но, сдается мне, и то, и другое лучше воспринимать на хмельную голову.
Два жеребца зашли в тот самый трактир, где когда-то произошла их встреча, и Арморхуф, справедливо полагая, что от того, сообщит ли он самую тяжелую для своего ученика новость раньше или позже, та легче не станет, почти сразу поведал Нобл Харту о судьбе его возлюбленной и о том, что даже в свой смертный час помнила она о любимом рыцаре.
Нобл Харт достойно воспринял страшное известие. Ни рыданья, ни стона не сорвалось с плотно сомкнутых губ; но Арморхуф видел, что в нем что-то мгновенно надломилось, за считанные мгновения состарив молодого пони на много лет.
— Внук – единственное, что осталось старику Стронгхолду после его дочери, так что с тех пор свое отношение к земным пони он в корне изменил, — продолжал Арморхуф.
… После ухода Нобл Харта вражда между земными пони и единорогами продолжала накаляться, в то время как погода, напротив, становилась все холодней. Уже миновали все зимние сроки, но ни намека на весну не было в морозном воздухе. Бесконечные метели превратили бы земли, на которых проживали пони, в снежную пустыню, если бы не событие, что памятно нам благодаря Дню Согревающего Очага. Стало ясно, что порознь роду пони не выжить, но принцесса единорогов Платина не поддержала этого решения. Именно тогда сэр Строгнгхолд, воплощение единорожьей чести и гордости, против своей воли породнившийся с земными пони, решительно выступил за объединение с двумя другими племенами. Поскольку рыцари представляли собою силу, с которой волей-неволей пришлось мириться и особам королевской крови, принцесса вынуждена была уступить.
Ни в коей мере не подвергая сомнению историю о виндиго – все произошло именно так, как гласят старинные легенды, – и не преуменьшая ее значимости, я все же призываю тебя, о пытливый читатель, задуматься о том, что мир и единение меж столь разными племенами пони не могли установиться за одну лишь ночь. Кроме того, история складывается не только из деяний великих, но и личностей куда более незначительных – таких, как, например, безрогий рыцарь и его дама сердца.
Если не считать сообщения о том, что у него есть сын, Нобл Харт выслушал этот рассказ равнодушно. Чтó ему было теперь до вражды племен, чтó – до ее прекращения! Его Найтингейл больше не было среди живых, и одно лишь это имело теперь для него значение…
С утратой зрения слух Нобл Харта, как это всегда бывает в подобных случаях, заострился чрезвычайно; теперь даже самые незначительные оттенки в речи говорящего не ускользали от его внимания. А потому, явившись в замок сэра Стронгхолда и поведав о судьбе своего отряда, он не мог не заметить в голосе магистра глубочайшей горечи и скорби.
— Еще одна кара мне за все мои деяния, — задумчиво промолвил тот. — Сколько горя я принес в этот мир… А ведь мы не столь уж и различны между собою, только теперь осознал я это в полной мере.
«Для этого вам пришлось потерять единственную дочь», — мрачно подумал Нобл Харт, но не стал озвучивать то, что и без того легло тяжким грузом на плечи безутешного отца: возлюбленной его не вернуть посредством столь низменной мести. К тому же он хорошо представлял себе, как тяжело было единорогу признать свою неправоту, и сей поступок даже заставил его проникнуться к Стронгхолду некоторым уважением.
Тем временем последний продолжал так, словно прочел мысли Нобл Харта:
— Гордость моя сгубила единственное, что было дорого мне, — плоть мою и кровь. Пытаясь утаить от тебя бесценное свое сокровище, я лишился его сам… Прими же, о славный рыцарь, мои искренние сожаления и мою дружбу. Ты можешь ударить меня и будешь прав…
Он повернулся к рыцарю лицом и закрыл глаза, но удара не последовало; Нобл Харт ответил тихо:
— Я не подниму копыта на отца моей возлюбленной.
Почти каждый день славные жители Города могли видеть необычную пару – слепого пони, которого сопровождал жеребенок, превратившийся с течением лет в жеребчика, а затем и в молодого жеребца. Шли годы, рыцарь старел, седели его черная, как смоль, грива и бурая шкура, в то время как юнец расцветал и мужал, словно молодость и сила отца перетекали к нему. Не спеша пересекали они Город и исчезали за воротами последнего приюта бренных наших тел.
Там, на кладбище, старый пони тяжело опускался на колени перед простым каменным надгробием с начертанным на нем именем любимой. Юнец отходил в сторону; он не помнил матери и не мог в полной мере разделить отцовской тоски. Нобл Харт припадал лицом к холодному камню, ощущая каждую перекладинку и черточку родного имени, и лежал так долго-долго, напряженно вслушиваясь в тишину, словно откуда-то из небесных чертогов доносился до него любимый голос; из незрячих глаз его катились слезы. В сумерках он поднимался на ноги, целовал хладный камень и отправлялся в обратный путь в компании своего молчаливого сопровождающего.
Здесь вынуждены мы покинуть наших героев. И можно было бы сказать, что все жертвы, принесенные ими, были напрасны, если бы не расставила все по своим местам сама история. Пусть любовь благородного Нобл Харта и звонкоголосой леди Найтингейл и не прославилась в веках благодаря балладам менестрелей и преданиям, передающимся из уст в уста, но, тем не менее, ей суждено было сыграть немаловажную роль в зарождающейся дружбе трех племен – дружбы, что не разрушится вовеки.