Весенняя война

Весенняя война. Пролог: Последний мирный день.

"Любимая Ааму, пишу тебе с тоской на сердце.

Вот уже три дня мы роем траншеи, офицеры заставляют нас работать весь день, а иногда даже ночью. С той стороны границы тишь да гладь, из наших окопов ничего страшного не видно. Ходят слухи, что один капитан запретил солдатам своей роты идти в увольнение, хорошо что я успел! Был в деревне, выпивал с товарищами. Встретил там одного солдата-пограничника. Он был очень нервным и сильно налегал на водку, я пытался отговорить его, но он был очень высокомерен ко мне — кадровые солдаты не очень ценят нас, призывников. Офицеры тоже не любят нас — гоняют порой за пустяки, а порой и ради пустяков. Видели недавно в небе чёрный самолёт, кружил над нашими позициями как большой отъевшийся комар. Мой товарищ хотел выстрелить в него, но наш лейтенант дал ему по лицу, накричал и сказал, что война ещё не объявлена и нечего тратить патрон.
Любимая Ааму! Как же тоскую по своей студенческой каморке в Вейверфронте, ведь живём мы здесь на снегу, дожде и ветре. Батальон стоит в большом селе, название которого я, дорогая, ни в коем случае не должен раскрывать тебе. Дома в ней пусть и поизносились, зато жители очень добрые. Они нас подкармливали, а офицеры любили захаживать к местным самогонщикам и местным молодкам, но сейчас мы уже там не появляемся — наш дом теперь в холодных окопах, которые мы сами себе роем. Окопы выходят славные, крепкие, но мне они напоминают рвы, куда сваливают мертвецов.
Когда всё обойдётся, и я уволюсь из армии, я обязательно к тебе вернусь. И я надеюсь, что дальше всё у нас сложится как подобает.

Ответ от тебя согреет меня лучше самого горячего костра.
Твой Нильс."

Письмо оленийского солдата своей невесте, задержано армейской почтовой службой, и отправлено в архив в апреле 1008-го года.

Свет электрической лампы падал на стол, заваленный различными картами. Пару часов назад на аэродром вернулся самолёт-разведчик, сделанные им снимки дешифрировали, перерисовали и множеством копий отправили в штабы.
— Вот по этой гряде холмов проходит их главная позиция. На передних скатах засекли сеть стрелковых ячеек, видимо это их предполье. На обратном скате ясно различимы капониры для орудий или миномётов, там же находится их запасная линия. Они явно не будут опираться на пограничные заставы, их расположение крайне невыгодно для обороны. Мы сможем овладеть ими без серьёзного сопротивления... — Майор Альшпис водил указкой по карте, на которой был обозначен район наступления батальона: силы Альшписа растягивались менее чем на два километра, войска группы А, под командованием генерала Ларинкса стояли плотной компактной массой против сплошной линии укреплений, прикрывавших подходы к Вейверфронту, Эскскугу, Сиддлу и иным городам юго-восточной Олении. 11-я пехотная должна была атаковать на западном фланге вражеской группировки, смять вражеские части и произвести фланкирующий обход оленийской линии. Предстояли тяжёлые бои против окопавшегося врага. На "Линию Мантельхейма" бросали пехотные части, без поддержки танков и танкеток, которые были полностью переведены в группу Б генерала Фарникса, сосредоточенную в Тианхольме для нанесения главного удара на Манти — Триммелевского "Удара Серпом", который должен был рассечь оленийские коммуникации и дать возможность свободно наступать вглубь северной и западной Олении, а так же на Хьортланд — оленийсую столицу.
— Разведчики засекли множество маршевых колонн, тянущихся к их линии. Они до сих пор не собрали все войска. Завтрашнее наступление должно стать внезапным для них. Некоторые укрепления выглядят свежими, и большая их часть никак не замаскирована. — Продолжал Альшпис. — В рамках общего плана наш батальон должен выступить в три часа утра и с боем занять пограничные заставы. В три-тридцать начнётся артподготовка по главной и запасной позициям противника. За время артподготовки мы должны сконцентрировать силы рот в этих рощах, и в четыре-двадцать пять ударить в нескольких наиболее ослабленных районах вражеской обороны. — Указка Альшписа очертила несколько тёмных пятен, которыми обозначались рощи. Дальше начиналась свежая вырубка — следствие активной подготовки оборонительного рубежа. В этой вырубке вполне могли затесаться вражеские передовые заставы. Несмотря на формулировку "занять с боем", пограничные заставы оленей в принципе не подавали признаков жизни. — Имейте ввиду — оборона на обратном скате холма может оказать серьёзное сопротивление. После занятия окопов третьей линии сделаем паузу и перегруппируемся, затем двинемся дальше, по направлению на город Экскуг. — Указка проследовала тонкой змейкой по единственной асфальтовой автодороге, ведущей к этому городу. Так же на карте было отмечено несколько просёлочных дорог. — Для обеспечения дивизионной логистики следует овладеть всеми сёлами и высотами, что находятся у дорог или на их скрещении. В ближнем тылу противника есть несколько крупных деревень, авиаразведка показала, что там так же идут приготовления к обороне. Командование ждёт, что мы прорвём главную линию за два-три часа, и далее овладеем этими пунктами в течение остальных суток. — Альшпис наконец отвлёкся от карты и оглядел собравшихся: гауптманы его полевых рот внимательно смотрели на него и на карту местности. Ему бы следовало бросить нечто вроде: "Я верю в вас", но он просто коротко кивнул, получив в ответ такие же кивки.
— Вы свободны, отправляйтесь к ротам, воодушевляйте личный состав. В полночь выходим на передовые позиции.
— Так точно! — Почти хором ответили офицеры, отдавая салют.
Среди них был и Агриас: он внимательно слушал инструктаж и изучал составленную по снимку карту. Его взгляд то и дело цеплялся за тёмные пятна рощ и лесов: от своих цугфюреров он знал об опасности оленийских снайперов и вообще о том, что они умеют организовывать ловушки и засады. Снимки с самолётов демонстрировали свежие незамаскированные позиции, колонны идущих к фронту солдат, лихорадочные приготовления... к такой очевидной и традиционной обороне? Это выглядело очень странно, в это верилось с трудом. Тем не менее, гауптман надеялся что даже в случае какого-нибудь оленийского фокуса его бойцы не растеряются.
Рота расположилась в относительно крупном хюренском селе. (дивизию недавно перебросили из Кальскога в Хюрен, ещё более дикий и слабозаселённый край.) Штаб роты расположился в большом доме старосты. Остальные части батальона располагались в нескольких других, близких друг к другу поселениях.
— Я был на инструктаже, в штабе батальона. — Агриас сидел за столом в гостиной старосты, рядом с ним сидели его взводные и гауптфельдфебель. — Вот карта местности со всеми пометками, наша рота выступит в центре батальонного построения, мы будем на острие.
— Не нравится мне это всё... — Мрачно протянул Каринкс. — Олени — хитрые твари, точно попробуют подловить нас.
— Я тоже так думаю, поэтому все должны держать ухо востро, и я надеюсь, что вы это мне обеспечите.
— Обеспечим, герр гауптман. — Смеясь ответил Пейтис.
— Оленийская армия разлагается и тухнет. — Презрительно бросил Карриан, рассматривая карту. — Организация засады требует наличия опытных боевых офицеров и достаточно храбрых солдат, а у них, судья по всему, таких нет.
Никто ничего ему не ответил, только молчаливый и дотошный гауптфельдфебель сокрушённо покачал головой.
— Ясно, вас я выслушал. Стройте роту. — Агриас встал, и вышел на улицу: улица не сильно обрадовалась его появлению, и внезапный порыв апрельского ветра чуть было не сбил с него фуражку.
Более ста бойцов выстроилось на широком пустыре близ села, служившем роте аналогом плаца.
— Солдаты и офицеры! — Запальчиво и громко проговорил Агриас, выходя перед строем своих солдат. — Завтра, вы пойдёте в свой первый бой! Противник крепит свою оборону, но его линии не смогут сдержать вас, солдат самой лучшей, самой храброй, самой дисциплинированной армии в мире! Сражайтесь храбро за Королеву и Отечество! И помните — враг труслив, но коварен! Он попытается расставить нам западню, но многие из вас уже знают его в лицо, и могут вывести его на чистую воду — так бейте его без страха! Не жалейте этих рогатых шельм, пусть поплатятся за обман и подлость, проявленную к нашей Родине!
Речь встретило громовое "Ура!". Агриас сам удивился тому, что смог выдать такое. Он сделал короткую паузу, и уже спокойнее добавил:
— В полночь мы выступаем. У вас есть достаточно времени на подготовку. Разойтись.
Следующие несколько часов прошли в приготовлениях: солдаты вооружались, заполняли подсумки ружейными обоймами. Затыкались за пояс гранаты, затягивались портупейные ремни, проверялся прицел у винтовок, пулемётчики набивали патронами магазины и ленты, командиры отделений и взводов проверяли свои новенькие автоматы MP-07. Агриас тоже вооружился, взяв себе автомат и два длинных патронташа под автоматные магазины. В кобуре на поясе покоился пистолет марки "Ангринд", за ремень он заткнул две гранаты с длинными ручками. Готовилась к бою приставленная к роте артиллерия: миномётчики суетились возле своих нехитрых орудий, в распоряжение роты в усиление поступило несколько пехотных пушек калибром 75 миллиметров. Группы истребителей танков приготовляли к бою свои противотанковые ружья, по мимо них они имели связки гранат и трёхкилограммовые толовые шашки. Было у Агриаса и два отделения сапёров-штурмпионеров, выделенных ему Альшписом в качестве усиления как тому, кто будет на острие атаки. Ужин был отменён, судья по всему не предвиделось и завтрака. Старая солдатская мудрость: лучше не есть перед боем, будет легче перенести ранение в живот.
Полночь наступила быстрее, чем её ожидали: чейнджлингское войско начало стягиваться к переднему краю. Агриас шёл в голове своей ротной колонны, последний мирный день подошёл к концу.

Апрель — не самое лучшее время года в этих краях, но в конце Апреля снег сходит уже более чем наполовину, но раскисающие просёлочные дороги ещё схватывает морозец. Триммель считал, что это время — не лучшее, для манёвра, но у него не было особенного выбора. В этом бою политические интересы перевесили военные, и чейнджлингам явно предстояло столкнуться с распутицей на дурных оленийских дорогах.
Всё это прекрасно понимали чейнджлингские офицеры, и старались свести к минимуму манёвры главных сил своих соединений по просёлочным трактам.
Группа Б находилось в двояком положении. С одной стороны, в неё входил цвет чейнджлингской армии: панцергренадёрские и егерские дивизии, а противостояли им лишь пограничные заставы и малочисленные опорные пункты расположенные на горных перевалах и скрещениях дорог. С другой стороны, противнику и не требовалось много сил чтобы запирать малочисленные дороги, ведущие из Фантайна в крупные города Сакару, Цервус и Манти. Целью главного удара группы Б изначально стала дорожная развилка, расположенная в местности Сольгуд Бергсдейа. Разведка показала, что развилка эта прикрыта многочисленным гарнизоном, чьи позиции с севера защищает хребет Стулефьельхена, а с юга — горная цепь Снофьель. Задача панцергренадёр была крайне тривиальной — ударить в лоб всей мощью стали и огня, опрокинуть оленей и занять развилку. Егеря обеспечат им фланги и насолят врагу в тылу, а они пожнут лавры победителей. За танковой пехотой уже пойдут мотострелковые дивизии, которым останется только добить врага и обеспечивать танкам фланги и тыл во время глубокого удара на Манти.
Артису, как и остальным его сослуживцам эти особенности стратегии были не сильно важны. Они готовились к бою, к страшному бою, где они примут крещение огнём. Их тоже строили, тоже воодушевляли.
Грузовики ехали по просёлочной дороге. На прицепах везли пехотные пушки, в кузовах лежали миномёты.
Отделение тряслось в машине, все молчали, каждый был погружён в свои мысли.
— Помните чему вас учили и исполняйте указания. — Проговорид Кринг. Он буквально выдавил из себя эти слова, в них не было смысла. Ему покивали, кто-то пробормотал "так точно". Их выгрузили на позициях, замаскированных в лесу. Из леса была видна гряда голых холмов, переходящих в горы; вырытая канава с расставленными вдоль неё бело-голубыми столбиками; сбоку от них прямой стрелкой уходила вперёд железная дорога, тянулась дорога асфальтовая. Около них расположился пограничный КПП, главную заставу от бойцов скрывал один из холмов.
Время шло: кто-то нервно курил, кто-то спал, кто-то всматривался в даль чужой страны, которую им предстояло завоевать.

— Перевалы на северном хребте закупорены накрепко. — Около сорока бойцов гурьбой собралось вокруг офицера, разложившего карту на широком древесном пне. — Но перебежчики и авиаразведка донесли о том, что вот здесь и вот здесь есть козлиные тропы, по которым можно выйти в тыл оленям. Наш взвод пройдёт вот по этой тропе, и выйдет вот на этот просёлок. Он связывает основной оленийский укрепрайон с вот этим второстепенным опорным пунктом. Когда наши ударят там, скорее всего олени вызовут подмогу. Наша задача эту подмогу перехватить. Другие взводы так же проникнут в тыл и займут позиции на направлениях с которых враг может получить подкрепления. Вопросы?
— Что будем делать, если они пойдут большими силами? Даже несколько взводов в разных точках не удержат батальона.
— Разведка говорит, что к северу от "Линии Мантельхейма" у них очень мало сил, если и встретим большую силу — так или иначе будем драться. Внезапно атакуем, заставим развернуться в боевой порядок. Станут напирать — отступим дальше по дороге и снова устроим заслон. Будем биты — уйдём в лес. В лесу им уж точно тяжелее нашего придётся. — Унтер-офицер кивнул, остальные тоже. — Наша задача тяжела, будут потери, но вы подготовлены к бою, а они не ждут нашего удара, так что шороху наведём, об этом не волнуйтесь. — Среди егерей раздались смешки. Цугфюрер Кенрис тоже холодно улыбнулся.
— Спрашиваю в последний раз — вопросов нет? Вам, почтенные герры, везёт. Парням в пехоте ничего особо не размусоливают.
На этот раз ему никто не ответил. Все понимали тяжесть задания и были готовы его выполнять. Бойцам предстояла тихая ликвидация дозорных, длительный переход по горным тропам и борьба с врагом в его тылу. Бойцы легко перекусили залили костры водой и двинулись вперёд. Каждый егерь был вооружён до зубов: винтовка, трёхгранный штык, за пояс заткнут нож и пять-шесть копытных гранат, подсумки под завязку набиты патронами, а некоторые бойцы несут ещё дополнительный боекомплект. Пулемётный расчёт весь был обмотан лентами, миномётчик тащил лёгкий 50-ти миллиметровый миномёт, два его помощника были как мулы нагружены минами. Были в группе и сапёры с толовыми шашками и взрывными шнурами. Несли так же шанцевый инструмент, медикаменты, пропитание, егеря не носили касок, зато носили камуфляжные накидки. Имея ввиду горный хребет, какой-нибудь дилетант наверняка предложил бы крылатым перевёртышам просто перелететь через него, но тогда бы их просто заметили, и если бы не перестреляли в воздухе, то уж точно перебили бы на земле. Плотно стоящие хвойные деревья не располагают к нормальной посадке, а порывистый весенний ветер просто разметает и поубивает чейнджлингов с их слабыми мушиными крыльями, это не говоря о том, что придётся оставить на земле большую часть боеприпасов, тяжёлое оружие и снаряжение.
Отряд преодолел лес и оказался перед демаркационной линией: рвом и идущей за ним полосой перепаханной земли с раскрашенными в полоску столбами, обозначавшими границу. Патрулей не было видно, взвод быстро пересёк точку невозврата и вскоре скрылся в прогалине между холмами.
В тот день, когда обе страны ещё жили мирной жизнью, для бойцов егерских дивизий уже началась боевая работа.

Весенняя война. Глава I: Удар на восточном направлении.

"Поставили сегодня в дозор: крайне паршивая работёнка, как и вся эта армия. Стоишь себе на морозе, даже приткнуться никуда не можешь. Бинокля не дали, а без бинокля на ту сторону всё равно не видно ничего, я и не смотрел. Укко, смилуйся! Куда я попал!? Если не в тартар, то точно куда-то близко. Один пони как-то раз рассказывал, что в тартаре всякие злюки и завистники вечно дерутся и душат друг друга, как у нас до сих пор подобного не случилось, я ума не приложу. Офицеры ненавидят солдат и гоняют их с приказами, солдаты ненавидят офицеров в ответ и стараются исполнять приказы с точностью до наоборот. Вся эта проклятая система шатается и скрипит как прогнившая хибара, а тут ещё эта выходка наших буржуев против жуков. Если начнётся война, то нам всем кранты, и пусть эти сволочи в крахмальных мундирах подавятся своими россказнями о былой славе, которую они же и растащили по карманам. Пусть этот ублюдок Йохан прыгнет с фьорда в море, либо свалит в какую-нибудь Зебрику или ещё куда подальше, я сыт этим всем по горло.
Спать опять будем в окопах, натопили в блиндаже печку, кое-что скушали. Завтра, наверное, опять будем здесь, Нильс всё пишет своей благоверной, надеюсь письма доходят как следует, она хорошая олениха. Рад что он находит здесь хоть какую-то отдушину."

Из дневника, найденного у рядового Исмо Корхонена, погибшего со своими товарищами от прямого попадания снаряда в блиндаж.

Где-то вдалеке яростно лаяла канонада, солдаты прижимались к земле и ждали. Агриас хотел было посмотреть на часы, но спохватился: светить было нельзя, а до рассвета ещё было несколько часов.
— Сейчас начнут. — Тихо прошептал его ординарец, смотря на небо. Он был из фантайнских охотников, и мог определять время по солнцу и луне.
Прогноз сбылся. Откуда-то сзади, справа и слева громыхнули гаубицы. Впереди послышались ответные звуки разрывов.
— Вперёд! — Громким шёпотом скомандовал Агриас, цугфюреры тихо повторили его команду. Рота выросла из темноты: из-за деревьев и кустарников стали показываться фигуры бойцов. Взводы выстроились уступом, и двинулись навстречу неизвестности.
Они перемахнули через ров и полосу перепаханной земли, КПП и застава оказались полностью покинуты пограничниками, они даже ничего не заминировали, только оставили оскорбительные надписи на стенах. Так или иначе, нужно было идти так быстро, как возможно. Рота должна была оказаться у деревьев рощи до того, как закончится артобстрел. Сзади как могли поспевали артиллеристы: ров стал тяжёлой преградой для них, пушки пришлось тащить волоком. Не было торжественного сноса шлагбаума и государственной символики Олении, разве что два пограничных столба попытались перекинуть через ров, но они оказались слишком короткими. Суета, возня и тяжёлая работа в полной темноте — таковы были первые минуты весенней войны.
Наконец, роща достигнута. Роты батальона концентрируются для атаки. Отсюда уже видно вырубку, холмы, и взметающиеся столбы земли и огня.
— Хорошо бьют... — Прошептал ординарец.
— Огня артиллерии часто бывает недостаточно. Но предполья они скорее всего уже покинули.
В воздухе стоял свист и вой, орудия то били бегло, то затихали. Кресп изводил врага, мучил ожиданием атаки, а потом снова и снова бил из пушек, заколачивая оленей в землю. К грому канонады добавился другой звук: забили пушки с той стороны, снаряды начали рваться где-то в районе заставы, и дальше — в батальонном и полковом тылу. Снаряды оленей летели уже над самыми деревьями, бойцы пригибались, иные и вовсе вжимались в землю.
— Что, страшно? — Смеясь спросил Пейтис у одного из своих бойцов, который особенно трусил. — Крепись, ульевой ты трутень, дальше будет страшнее!
Последний столб взмыл над позициями врага, взмыла зелёная ракета, затем другая, третья, четвёртая.
— Вперёд! В атаку! — Крикнул Агриас, и рота вновь поднялась, весь батальон поднялся. И пошёл.
Чейнджлинги быстро топали среди пней, ступая по грязи и почерневшему снегу. Они не растягивались в длинные цепи, но шли плотными компактными группами.
Вот засвистели, защёлкали о землю первые пули. Бойцы не боятся их — стрельба редкая, разрозненная, в ответ хлопают чейнджлингские миномёты, мины с диким воем бьются о землю, рассыпая осколки. Забили пулемёты перевёртышей, залаяли ружья и автоматы. Видимо артиллерия нанесла весомый вред, раз главная позиция так вяло сопротивляется.
— В атаку! В атаку! — Подгоняет бойцов Агриас. Он окрылён: враг едва отстреливается, они наступают, скоро вся полоса обороны будет взята! Вот и передовые траншеи, ужасное зрелище: некогда трёхметровые, полного профиля окопы стали не менее двух метров в глубину, были здесь и трупы: присыпанные землёй, и ещё свежие — потери от огня роты.
Снова забили чейнджлингские гаубицы: снаряды просвистели и упали где-то впереди. Артиллеристы смогли спровоцировать оленей на ответ, и засекли их позиции.
Агриас спрыгнул в траншею и чуть не наступил на свежий труп: олень лежал на спине, сжимая в своих мёртвых копытах винтовку. Рога не давали голове запрокинуться назад, что придавало телу жуткий вид.
— Герр гауптман! — К Агриасу подскочил лейтенант Карриан, он хотел было продолжить, но вдруг застыл, как истукан, уставившись на мертвеца.
— Докладывайте, герр лейтенант! — Агриас загородил от него труп, и внезапно по-дружески потрепал по плечу. Улыбка сверкнула на его лице, но она была вовсе не весёлой. — Докладывайте...
Оцепеневший враксианец поднял округлившиеся глаза на натянуто лыбящуюся морду своего начальника. Карриан тут же преисполнился стыда, вытянулся как на плацу и отчеканил:
— Взвод занял первую линию окопов! Взвода иных цугфюреров так же заняли их! Каковы будут указания?
— Продолжайте наступать по ходам сообщения. Нужно выйти в тыл тем, кто до сих пор сопротивляется! Когда займём вторую линию, пошли кого-нибудь за остальными взводными. Будем думать.
— Так точно! — Карриан удалился, вскоре приказ гауптмана был донесён до остальных, рота пошла дальше. Гауптман постоянно прислушивался к канонаде пушек: их орудия перенесли огонь в оленийский тыл, видимо засекли их батареи. Оленийские пушки помалкивали, иногда огрызаясь залпами по позициям артиллеристов 11-й дивизии. На той стороне чаще слышались разрывы, чем выстрелы.
Вперёд летят гранаты, бойцы Агриаса ворвались на вторую линию: картина такая же, если не более худшая.
— Цугфюреров ко мне! — Крикнул Агриас, и достал из нагрудной сумки бинокль. Они достигли гребня холма, отсюда открывался неплохой обзор. В ночной темноте гауптман не мог разглядеть деталей идущего на его флангах боя: он видел очереди и единичные выстрелы, рвущиеся мины и гранаты, силуэты, метающихся врагов, всё ещё удерживающих позиции, но платящих за это слишком дорого. Чейнджлинги не наступали: встретив сопротивление они залегли среди пней и в пустых ячейках предполья, залегли и принялись засыпать оленей минами и градом пуль. Удар с тыла должен был окончательно сломить врага.
— Мы здесь, герр гауптман! — Послышался голос Пейтиса, Агриас бросил бинокль и обернулся.
— Расположите пулемёты так, чтобы ударить по очагам сопротивления справа и слева от нас.
— Мы отдали такое распоряжение как только вошли на вторую линию. — Ответил Каринкс. В доказательство его слов вскоре раздались очереди, противник оказался под перекрёстным огнём. Олени начали отступать.
— Хорошо. Наша дальнейшая задача состоит в том, чтобы занять третью линию и двинуться дальше на запасную. Смею предполагать, что третья линия будет хорошо простреливаться с обратного ската холма, а в лесу у его подножья явно есть замаскированные позиции врага. В темноте мы сможем отвечать им разве что по вспышкам выстрелов. Нужно дождаться, пока пушки и миномёты подтянутся. Нам понадобится тяжёлая поддержка.
Вся линия оленийской обороны превратилась в кашу: разрозненные отряды пытались сопротивляться, либо спасались бегством, чейнджлинги уверенно наступали, расширяя проделанную артиллерией брешь.
Вот подошли пушки и миномёты. Расчёты расположились между первой и второй линиями, и наводили жерла своих орудий на запасную позицию, готовые в случае необходимости перенести огонь на лес. Обслуге 75-ти миллиметровых пушек пришлось продвигаться со своими орудиями вне путей сообщения, зато они были готовы отстреляться в любой момент. Дождавшись подхода артиллерии, Агриас наконец скомандовал выдвигаться.
Они явно не ожидали обстрела. В разбитых блиндажах лежало множество мертвецов, что погибли даже ничего не осознав. На пути 2-й роты редко попадались уцелевшие блиндажи, намного чаще — развалины, ставшие братской могилой их обитателям.
Снова на всякий случай закидали траншеи гранатами, снова ворвались в пустые укрепления, где не было живых. Траншеи тянулись зигзагом, и бойцы не могли видеть ни удирающего противника, ни наступающих своих.
— Третья линия взята! — Крикнул кто-то из младших офицеров. И тут же в воздухе раздался визг приближающейся мины. Кто-то проорал "Ложись!", но этот крик потонул в разрыве. Так и есть! Они пристрелялись по окопам! Новые и новые мины с визгом обрушивались на ворвавшихся в траншею пехотинцев, вскоре к ним прибавилась ружейно-пулемётная пальба. Вспышки мелькали среди деревьев у подножья, окопы и капониры запасной линии стояли пустыми и нетронутыми, а среди солдат Агриаса уже раздавались крики раненых. Забили в ответ ротные миномёты и подошедшие пехотные пушки. В лесу начали рваться снаряды, взводы очнулись от первоначального ступора и начали отстреливаться, с целью подавить пулемёты, спрятанные в лесу. Ночью он казался одной сплошной чёрной стеной, чейнджлинги же были видны очень хорошо. Агриас со своими помощниками укрылся в развалинах блиндажа. Сделать сейчас что-либо было трудно: как ходы сообщения, так и поле были хорошей мишенью для противника. Агриас снова достал бинокль, и начал всматриваться в тьму. Ему удалось насчитать около четырёх пулемётов и ста-ста пятидесяти винтовок, миномёты были скрыты лесом и складками местности, вспышки не могли выдать их.
Перестрелка затягивалась: сколько не пытались пулемётчики, противника не удавалось подавить. Ни один пулемёт противника не умолк, потери роты множились.
"Амбразуры…" Промелькнуло в голове у Агриаса. Одна из пехотных пушек ударила по одному из пулемётных гнёзд, снаряд лёг точно в цель: пулемёт умолк. Другой такой же выстрел не дал результата, фугас будто бы ударился о что-то твёрдое, как железобетон.
Вот что не смогли заметить самолёты-разведчики. Оленийская хитрость и упорство продолжали работать даже перед лицом очевидного поражения.
Прямо над головой Агриаса раздался свист, его фуражка упала на землю, пробитая пулей. Гауптман тут же залёг, не давая вражескому стрелку повторить попытку. Ему повезло, но ещё немало чейнджлингов встретят смерть от таких метких пуль.
— Это кукушка, герр гауптман! — Нервно смеясь поведал ему неотступно следующий за ним ординарец. — Вот за это мы их не любим.
Одна за другой амбразуры глохли. Их стрельба выдавала их, делала уязвимыми для пушек. Миномёты врага перенесли на артиллеристов роты свой огонь. Одна из мин шлёпнулась рядом с одной из них. Бронещиток спас расчёт, но осколки сильно посекли его и само орудие.
— Миномётный огонь должен быть прекращён. Надо наступать... — Пробормотал Агриас, покидая своё убежище. Ликвидация пулемётов создала несколько мёртвых зон. Взводы теперь могли вплотную подобраться к ДОТ-у.
— Командира сапёров ко мне!
— Я тут, герр гауптман! — Прозвучал голос из-за спины гауптмана. Сапёры оказались рядом.
— Наши пушки вышибли несколько пулемётов, вы представляете как можно подобраться к ДОТ-у?
— Видеть бы его, герр гауптман! Но если пулемёты вышибли, то подобраться можно. Если получится, то заложим тол и там всё жахнет!
— Хорошо, я выдам вам взвод пехоты в помощь, вас прикроют огнём пулемётов и орудий.
— Этого хватит, герр гауптман! — Лейтенант отсалютовал Агриасу. — Слышали его? За мной!
И около двух десятков сапёров двинулось вдоль по траншее, их целью был один из ходов сообщения, попавший в мёртвую зону вражеского огня. За ними последовали бойцы взвода Пейтиса, в этом взводе служил ефрейтор Анрис, тот самый боец который когда-то задержал Агриаса на входе в батальонное расположение, Агриас высоко ценил этого бойца, но никогда его не выгораживал. Ручные пулемёты других взводов начали бить широкими очередями по лесу: снопы трассирующих пуль стремились подавить врага, лишившегося части огневой мощи. Противник в лесу затих, отбиваясь редкими выстрелами и очередями, пулемёты всё так же гвоздили, но уже не могли покрывать весь сектор обстрела. Отряд шёл вперёд, постреливая из ружей и автоматов, пулемётчики взвода Пейтиса заняли позиции на брустверах хода сообщения, и так же стреляли в обе стороны по невидимому врагу. Выскочив из хода в капонир, отряд залёг: до заветного леса оставалось около полутора сотен метров. Воздух над их головами чертили трассирующие пули, никто уже толком не целился, целью стал сам по себе лес. Миномёты противника замолчали, видимо у них кончились снаряды.
Лейтенант сапёров высунул голову из укрытия: он наконец увидел порядком потрёпанную железобетонную стену, скрытую складками местности и окружённую окопами с вражеской пехотой. На месте одного из пулемётных гнёзд зияла дыра, проделанная метко попавшим снарядом, рядом с ней было несколько выбоин от других попаданий.
— Кидайте гранаты туда и туда. — Лейтенант показывал головой слева и справа от себя. — Там прямо перед бункером окопы, так что без укрытий не останемся. Кидаем, а потом сразу в атаку, понятно?
Все кивнули и полезли за своими гранатами. У пони и оленей под метание гранат предусматривалась особая праща, и гранаты их были круглой и овальной формы. Чейнджлинги же недолго думая скопировали грифонские гранаты с ручкой — от ручки им толку не было, метали они их при помощи рога. Кто-то шутил, что ручка нужна для дополнительного поражения врага занозами. "Колотушки" полетели в цель, там послышались окрики, возня, а потом грянуло около десяти-пятнадцати взрывов.
— Вперёд! — Лейтенант поднялся и повёл свою группу в атаку. Увидев, что сапёры уже где-то совсем впереди, огонь поддержки стал слабеть. В траншеях начался ближний бой: чейнджлинги в упор били по уцелевшим оленям, но до штыков не дошло, те кто уцелел вынужден был отступить. Тем не менее, амбразуры оленийского дота продолжали стрелять. Это были пулемёты с водяным кожухом, торчащие из практически глухих казематов. Уничтожение двух из них сделало укрепление беззащитным с той стороны, с которой подошли перевёртыши.
Толовая шашка была зажжена и примотана к длинной палке, один из сапёров подполз к всё ещё стреляющей точке и впихнул палку с шашкой в амбразуру. В это время другие сапёры закинули в уже выбитые гнёзда по связке гранат, пока остальная группа окружала сооружение.
Грянул взрыв, затем ещё два. Пулемёт умолк навсегда, остальные так же затихли. От взрыва двух толовых шашек вынесло металлическую дверь, туда тут же полетело несколько гранат и только потом отряд ворвался внутрь. Зрелище было ужасающее: стены ДОТ-а были целы, но почти все кто находился внутри либо превратились в кашу, либо были тяжело контужены. В погребе укрепления нашли застрелившегося оленийского майора, карты и документы.
Время уже подходило к пяти утра. Солнце вот-вот должно было взойти, а бой на оленийских укреплениях уже подходил к концу. Миномётные позиции нашли в лесу брошенными, одно орудие было уничтожено, два остальных просто бросили. Ориентируясь только по своим группам и огням фонариков, действуя согласно отточенной тактике фантайнцы смогли быстро опрокинуть противника. Оказавшись выбитыми со своих укреплений, остатки разгромленных оленийских частей отступили в лес.
Рассвет торжественно забрезжил над полем брани. Заняв оленийские укрепления на всём своём участке, солдаты Альшписа перегруппировывались. Подсчитывали убитых, раненных доставляли в лазарет. Захваченных в бою многочисленных оленийских раненых тоже наскоро перевязывали, строили в колонны и отправляли в тыл. Тяжелоконтуженных положили на самодельные носилки, и поручили их тем, кто был ранен легче. Значительная роскошь — они пока не отстали от коммуникаций и могли позволить себе поцеремониться с пленными врагами. Олени были в серых запачканных шинелях, с перевязанными окровавленными головами и обломанными рогами. Кто-то из них шёл с гордо поднятой головой, кто-то трясся как банный лист, бросая взгляды на ружья и автоматы чейнджлингов, контуженные же вообще мало понимали, что творится вокруг них.
— Моя рота потеряла семнадцать штыков убитыми и двадцать восемь раненными. Пропавших без вести нет. — Агриас стоял среди остальных ротных командиров. За эту ночь его форма несколько истрепалась, но и остальные командиры не походили на паркетных франтов: у всех шинели приобрели грязевой оттенок.
— Маловато для такого боя, видать артиллерия хорошо отработала, либо вы молодец и везунчик. Так или иначе, вы отлично справились, герр Агриас, но мы ещё повоюем сегодня. Мне почти только что доложили, что наша разведколонна уже ворвалась на шоссе и навела там шороху. Говорят, с налёта взяли много обозов и пленных, любят же эти черти врать... Стройте роту, мы должны занять село неподалёку отсюда. Олени не любят уступать так легко, скорее всего они попробуют там закрепиться. У кого нибудь есть вопросы?
— Герр майор, прошу представить к награде два отделения сапёров и мой пехотный взвод, уничтоживший вражеский ДОТ.
— За эту ночь батальон захватил где-то пять или шесть таких укреплений, к награде предстоит представить слишком многих. Я ещё подумаю над этим, а сейчас у нас есть более насущная работа, отложим это до лучших времён.
Рота быстро построилась, вышла на просёлок и двинулась к селу. По дороге им встречались брошенные телеги с раненными, оружие и прочий военный мусор, брошенный врагом. В селе их никто не встретил, кроме пустых покосившихся домов и брошенных окопов. На дороге валялись трупы нескольких офицеров, заколотых штыками. Они все ушли, и солдаты и мирные.
— Пустая деревня. — Отрапортовал Каринкс. — Что будем делать?
— Наступать. Оставайся здесь, остальные пойдут за мной к другому селу. Занимай окопы по периметру, они их нам любезно оставили.
— Так точно, герр гауптман!
Наступление продолжилось, остальные деревни заняли без больших проблем: где-то попадались единичные солдаты, сопротивление было минимальным. Местные жители, которые не успели сбежать, со страхом и затаённой злобой взирали на оккупантов, так играючи расправившихся с их солдатами. К вечеру этого дня батальон углубился во вражескую территорию намного глубже, чем планировалось. По всему фронту чейнджлингам так же сопутствовал успех. Марш на Экскуг начался, предстояло сражение за город.

Весенняя война. Глава II: Удар на западном направлении.

"С боем отступили в лес. Перекличка показала: от роты осталось штыков двадцать, почти все ранены. Делать нечего: кое как перевязались, тяжёлых положили на самодельные носилки из жердей и шинелей. Удалось добраться до одной деревень, которая ещё не была занята врагом. Боюсь представить, что думали местные, когда увидели горстку усталых, грязных и подавленных солдат, у некоторых из которых даже не было оружия. Я поговорил со старостой, тот согласился дать нам провиант и отдых, удалось пообедать и даже умыться и привести в порядок то что осталось от формы. Староста предлагал оставить в деревне тяжелораненых, но я отказался. Эту деревню тоже скоро захватят, а я не хотел бросать своих бойцов на произвол захватчиков.
Деревня оставлена, больно смотреть в глаза олених, провожающих наше маленькое воинство. Связь с батальоном потеряна, а есть ли ещё этот батальон?.. Гоню от себя эти мысли: нужно выйти к своим, отступить к Эстскугу и дать там сражение. Враг напал подло и внезапно, наше командование даже близко не ожидало нападения. Оставалось надеяться лишь на герра Мантельхейма и наши собственные силы..."

Из воспоминаний Матиаса Скьярве, капитана из оленийской 3-ей пехотной дивизии, разбитой во время охвата "Линии Мантельхейма".

Земля дрожала, тяжёлые гаубичные снаряды с жутким визгом падали, взметая в небо столбы пламени и грязи. Из ушей шла кровь, каждый удар отдавался в голове дикой болью, а сердце замирало от страха. Вдруг стихло, олень выполз из своей норы и закашлялся, вдохнув взвесь пыли, поднятой взрывами. В траншеях показалось другие фигуры, они выползали из укрытий и блиндажей, и тоже кашляли.
— Приготовится к бою! Сейчас пойдут! — Боец слышит крик сержанта, и начинает кое-как отчищать от грязи свою винтовку. В голове ещё шумит, но он готов драться: дела, видимо совсем плохи, но развилку нужно удержать. Солдат прильнул к стенке окопа и направил винтовку в ночную темноту: где-то полчаса назад послышалась пальба на пограничной заставе, а потом начали гвоздить и по ним.
Снова визг, снова удары чудовищной силы. Кто-то крикнул "В укрытие!", но его слов никто не услышал. Всё потонуло в грохоте рвущихся снарядов, жуки не собирались заканчивать артподготовку. Они ещё не видели своего врага, но их потери уже исчислялись сотнями. Новая уловка чейнджлингов имела чудовищный эффект.

Погранзастава пала за полчаса, как и было спланированно. На неё обрушился огонь десятков пушек и миномётов, и пока пограничники приходили в себя, чейнджлинги ворвались туда. Продвижение шло быстро и решительно, панцергренадёры заняли плацдарм по ту сторону границы, в темноте послышался рёв и лязг танков. На коротком участке фронта наступало несколько десятков тысяч солдат при поддержке сотен танков и орудий. Во втором эшелоне их подпирала мотопехота и те егерские части, которые не были задействованы в тылу врага. Канонада то стихала, то начиналась вновь, а роты и батальоны уже занимали исходные позиции для штурма.
Батальон Артиса должен был наступать в первой линии атаки вместе с танками второго танкового батальона. Триммель строго настрого запретил распределять танки по пехотным частям, он намеревался задействовать их сплочёнными группами, которым в поддержку выделяли мотопехоту.
Пятьдесят грозных машин построились вогнутым клином по отношению к противнику. В темноте это было трудно сделать, пришлось использовать фары, фонари и помощь гренадёров.
— Мы быстро пойдём, вы уж поспевайте за нами. — Танкист в чёрной кожаной куртке высунулся из башни. Они с гренадёрами отлично знали друг друга, их обучали взаимному взаимодействию.
— Да уж попробуем. — Скалился Ляппис. — За вами трудно угнаться даже галопом, а мы не гнаться должны, а стрелять.
Танкист улыбнулся, и исчез в небольшой башне своей машины. Все звуки заглушил рёв танковых моторов, потекли минуты тягостного ожидания. Наконец, взлетела зелёная ракета, всё это двинулось вперёд.

Капитан Исмо Партанен шагал через позицию, за которую отвечала его рота. Артиллерийский обстрел порядком всё потрепал: стонали раненые, метались санитары, уцелевшие солдаты как могли приводили в порядок своё оружие и готовились к бою. Позиция их полка дугой проходила через дорожную развилку, их фланги прикрывали высокие, покрытые густым лесом холмы, занятые лучшими стрелками. По ним только что отработали гаубицы чейнджлингов, а из-за небольших высоток, начал нарастать гул моторов. Предстояла атака противника, это стало облегчением для бойцов: наконец жуки перестали их изводить. Сейчас они встретят их лицом к лицу.
— Держитесь, братья! Они не должны ворваться на развилку, иначе нашей стране конец! Вы сражаетесь за свои дома и семьи! — Исмо подбадривал своих солдат, а те сильнее вжимались в приклады своих винтовок. Он не упоминал короля, старый оленийский клич "За короля и страну" уже скорее деморализовал бойцов. Артподготовка длилась с трёх ночи, два часа орудия окучивали позиции полка, а танки перевёртышей не решались соваться на них в темноте. Наконец, когда забрезжил рассвет, из-за гребня высоты показалось несколько десятков вражеских машин. Они быстро вышли из-за холма и двинулись вперёд. За ними показались вереницы вражеской пехоты. их должны были задержать рвы и минные поля, противотанковые расчёты пока ждали, не выдавая своих замаскированных позиций. Вот они достигли рвов, вперёд высыпали отряды сапёров, с целью
подорвать их и позволить танкам проехать. Клин остановился.
"Бух-бух-бух-бух"... "Бух-бух-бух-бух"... Автопушки танков ожили, очереди фугасных снарядов начали перепахивать позиции защитников. Олени открыли огонь по наступающим из всего что у них было. Завязалась перестрелка.

Один за другим взрывались толовые заряды, проделывая проходы в противотанковых рвах. Взвод Артиса залёг в небольшом овраге, и вёл бой с оленями. Оружие не подводило пулемётчика: он бил очередями по виднеющимся брустверам вражеских окопов. Позади уже развёртывались и хлопали их миномёты, слышались хлопки тяжёлых миномётов роты поддержки. Над головами свистели пули: огонь был довольно плотный. Танки двинулись через рвы, пропуская вперёд отряды штурмпионеров с металлоискателями. Храбрые сапёры пересекли рвы и тут же залегли под плотным огнём оленей. Постепенно в бой втягивалось всё больше миномётов, подходили и открывали огонь лёгкие пехотные орудия, но противник продолжал упорно отстреливаться. Взводы перебегали от укрытия к укрытию, концентрируясь во взорванных рвах, около своих танков.
Первый танк грузно заехал в глубокую канаву, и тяжело рыча стал выбираться из неё, по проделанной пионерами бреши. В других местах машины так же пошли на прорыв, но когда первый панцер выехал на другую сторону, раздался визг, удар и дикий металлический скрежет. Из МТО повалил дым, башня распахнулась и из неё буквально выпал раненый и оглушённый командир машины. Чейнджлингские танки были слабо бронированы, вражеские пушки подпустили их достаточно близко. Свист раздался ещё раз, и ещё, снаряды не падали, но болванками вгрызались в землю около выезжающих из рвов панцеров. Дальше до оленийских позиций было практически голое, повышающееся в их сторону поле, около 700-800 метров нужно было пройти до их передовых окопов.
Сапёры делали свою работу, расчищая дорогу для танков. Артис видел, как один из их офицеров приподнялся над землёй для того чтобы осмотреться, и его тут же убило. Послышалась ругань и окрики, командование принял ефрейтор и работа продолжилась. Постепенно все танки батальона втянулись на ту сторону, за это время олени смогли подбить пять машин, ответным огнём танков и полевых орудий удалось уничтожить две или три пушки, ещё откуда-то били бронебойщики, их пока не вычислили. На одну оленийскую пушку отвечало десять-пятнадцать чейнджлингских, их позиции постепенно превращались месиво из перепаханной земли и тел. Чейнджлинги медленно, но верно наступали: не давали поднять головы вражеские снайперы, с холмов бившие по беззащитной пехоте. Пытаться подавить их пушками и пулемётами было равносильно поиску иголки в стоге сена.
Вдруг послышалось приближающееся жужжание моторов: с северо-запада в их сторону двигалась эскадрилья новеньких пикирующих бомбардировщиков. Панцергренадёры воодушевились от подошедшей помощи. Грозные машины зависли в воздухе над окопавшимся противником, а потом началась карусель.

Олень кричал от боли, привалившись к стенке окопа и пытаясь зажать уши. Свист и грохот обрушился на них, огневые позиции одна за другой взлетали на воздух от метко падающих бомб. Снова и снова они срывались в пике снова и снова раздавался ужасающий вой, сменяющийся пронзительным свистом. Кто-то тщетно стрелял в воздух, кто-то скорчившись от страха ждал, что будет, а кому-то было уже всё равно. Сквозь шум моторов и грохот боя прорвался единственный приказ их капитана: "Назад! Отступаем на вторую линию!". Этот приказ стал роковым. Всех вокруг захлестнул страх, и отступление превратилось в беспорядочное бегство. Бойцы выскакивали из своих окопов, пытались пробраться через заваленные ходы сообщения: уже не было ни рот, ни батальонов, всё смешалось в одну сплошную солдатскую кашу, а пикировщики всё веяли и веяли над ними, скашивая обезумевших солдат из пулемётов. Они выдержали обстрел и первые часы атаки, они были готовы и воодушевлены стоять до конца, но двенадцать машин с коронами на крыльях подавили храбрость солдат.
— Стоять! — Вдруг Навстречу паникующим вырвался майор со штабным отделением. — Мы должны удержать эту позицию! Стойте на месте, мать вашу! Никто не обещал, что уцелеете, зато уцелеют ваши дома! Каждого, кто запаникует, я казню на месте!
Бесформенная толпа вдруг встала, как вкопанная. Над ними завывала смерть, а солдаты стояли и смотрели на своего командира: это был уже поседелый, опытный офицер, один из немногих, кто пользовался реальным авторитетом в полку. Им стало стыдно, олени понурили головы, кто-то даже заплакал.
— Займите вторую линию и перегруппируйтесь, а мы пока поищем остальных.
— Так точно, герр майор! — Из толпы донёсся голос Исмо Партанена, именно он спровоцировал бегство и тщетно попытался его остановить.
Старый майор коротко кивнул, и пошёл дальше, не кланяясь пулям. Пристыженный Исмо принялся реорганизовывать остатки своих бойцов и тех, кто к ним прибился. Первая линия была сдана, но слишком дёшево. Авиация пришла на помощь врагу, они потеряли почти все противотанковые пушки. Так или иначе, они выиграли немного времени для передышки, подкрепление было уже на подходе.

Отряд шёл по лесной тропе, у всех позади был долгий и тяжёлый переход. Солнце клонилось к полудню, где-то там уже давно шло тяжёлое сражение. Егеря перемахнули через горы в относительно удобном месте, не нарвавшись на проблемы. Взвод уже несколько часов углублялся во вражескую территорию, а в него не было выпущено ни единой пули.
— Скоро выйдем на дорогу, проверьте оружие. — Скомандовал Кенрис. Егеря спокойно начали на ходу осматривать свои винтовки и автоматы. До них уже доносились звуки с пока ещё невидимого просёлка.
По дороге шло несколько подвод с ранеными, около них шли те из них, кто мог ходить. Тягловая пехота упиралась изо всех оленьих сил, таща свою ношу по разбитой, постепенно оттаивающей дороге. Слышались окрики приказов, стоны раненых и крепкая оленийская ругань, которая была крепкой настолько, что даже не понимая смысла слов всё было кристально ясно.
— Этих пропустить. — Шёпотом скомандовал Кенрис, пока взвод занимал позиции вдоль дороги. Пулемётные расчёты расположились в естественных укрытиях в канавах и рытвинах, прикрывшись стволами деревьев и густым кустарником. В своём бело-коричневом камуфляже егеря слились с местностью. Они достигли цели, теперь они могли дождаться прохода этой колонны и занять позицию и по ту сторону дороги.
Рейнис юркнул в небольшой овражек, на краю которого росли кусты какой-то дикой ягоды. Он просунул свою винтовку сквозь заросли, его же укрытием воспользовался боец его отделения по имени Хильф. Его буквально распирало от азарта и нетерпения, Рейнис же как обычно был тих и спокоен.
— Когда же они пойдут, чёрт возьми... — Сдавленно прошептал Хильф, Рейнис заметил, как у егеря едва подрагивает мушка на стволе.
— Они обязательно появятся. Успокойся и не тряси винтовкой, а то будешь мазать.
— Я слышал, у оленей тоже есть меткие стрелки.
— А ещё они лупят своих солдат шомполами от ружей.
Наткнувшись на такой аргумент, Хильф примолк.
Колонна с раненными исчезла за поворотом. Взвод занял обе стороны дороги и принялся ждать. Егеря уже подмерзали в своих укрытиях, когда раздался крик одного из бойцов:
— Стоять! Кто идёт?
— Это взвод оберфельдфебеля Нериса. Сюда скоро подойдёт и взвод под командованием нашего гауптмана, это он приказал выдвигаться сюда.
На встречу новоприбывшим подоспел Кенрис, он был несколько изумлён переменами в плане.
— Что случилось? Почему он собирает роту?
— Потому что навстречу нам идёт до батальона пехоты. — Спокойно ответил Нерис. Кенрис присвистнул и покачал головой.
— Будет драка. — Только и смог сказать он.
Вскоре подошёл и третий взвод. Гауптман Рекнис собрал взводных командиров и разъяснил обстановку. Собравшаяся рота начала распределяться по дороге, опытным охотникам было легко найти укрытия, ими организовывалась классическая засада. Противник был на подходе, но никто не выказывал беспокойства.
Из-за поворота показалась колонна пехоты. Рейнис впервые увидел своего врага: олени были одеты в светло-серые шинели с отложными воротниками, эта грубая одежда скрывала под собой очень лёгкие и быстрые тела. Их силуэты казались более высокими из-за рогов, хотя почти у всех они ещё не были достаточно длинными и ветвистыми. Их уши были крутились как локаторы: это выдавало в них напряжение и страх. Оленийская форма выглядела сильно потрёпанной, даже капитан, ведший своих солдат отличался разве что погонами и петлицами. "Резервная часть" подумал Рейнис, разглядывая врага в прицел винтовки.
— Их авангард...
— Пропустить. Ждём основные силы. — Рекнис постучал копытом по высокому дереву. — Они далеко?
— Будут через полчаса — Крикнул с дерева засевший там егерь, у него была винтовка с оптикой.
Рота оленей прошла, их шаги постепенно отдалялись от позиций засевших чейнджлингов. Расслабляться было рано, сигнал к атаке будет подан при помощи свистка.
Ещё один отряд противника, на этот раз колонна более растянутая: они идут бодро, слышен оленийский говор.
— Двадцать... Пятьдесят... Сто пятьдесят... Двести... Я насчитал три роты, но они явно урезанного штата. — Кенрис убрал бинокль в чехол, перекинул винтовку в предбоевое положение.
— Открывать огонь когда вся колонна покажется, я подам сигнал. — Кенрис кивнул, и полубегом-полуползком поспешил к своему взводу.
Хвост колонны показался тогда, когда голова уже входила в сектор обстрела пулемётных расчётов, расположенных на флангах засады. Егеря растянули свои порядки аккурат настолько, чтобы поймать противника в сплошной огневой мешок.
Они всё шли, как ни в чём не бывало, уверенные в том, что в тылу они в безопасности. Заветная минута приближалась. Рейнис сильнее налёг на приклад винтовки и задержал дыхание, готовясь нажать рычаг. Хильф так же замер, ожидая сигнала.
Раздался свист, все двенадцать пулемётов роты открыли огонь с четырёх сторон. Бойня началась. Олени начали метаться, но в плотной колонне они становились отличными мишенями. Рейнис нажал на спуск: он не понял, попал ли или нет, вражеские солдаты валились на землю как подкошенные. Пулемёты не прекращали стрелять, в колонне начали рваться мины лёгких миномётов и винтовочные гранаты. То, что минуту назад было батальоном, превратилось в неконтролируемую толпу, которая стремилась к одному — выжить. Офицеры тщетно пытались собрать паникующих солдат, и гибли от метких выстрелов егерей. Отдельные бойцы залегали среди павших и пытались отстреливаться, иные же со всех ног убегали: вперёд, назад, в лес — куда угодно.
Трупы кучами лежали в грязи на просёлочной дороге. Те, кому достаточно повезло — скрылись в лесу, либо добрались до товарищей. На этом всё не закончилось: предстоял новый бой. Олени впереди и сзади наверняка всё услышали, и должны были прибыть с минуты на минуту.
Пулемётчики меняли позиции, егеря перезаряжали винтовки. Рейнис достал из патронташа четыре патрона и зарядил их. Он был всё так же непроницаем, произошедшее побоище никак не тронуло его. Хильф же был явно растерян.
— Что-то быстро мы их перебили, это и боем трудно назвать...
— Ты видел этих солдат? Их и солдатами назвать трудно. — Спокойно ответил Рейнис, снова протискивая ружьё через кустарник.
Услышав стрельбу, рота оленей, что шла впереди, развернулась в цепь и двинулась назад. Егеря встретили их огнём: светло-серые вражеских солдат ярко были заметны среди бело-бурого апрельского пейзажа. Они начали нести потери и откатились назад, потом подошёл арьергардный отряд, но после первых пулемётных очередей олени повернули и быстро ретировались. Отбив атаки, егеря собрались и устроили перекличку: убитых не было, тяжелораненых тоже. Можно было продолжать операцию. Рота двинулась дальше по дороге, окончательно рассеяв остатки авангардной роты. За этот день они ещё несколько раз вступали в бой, не давая противнику передвигаться по дороге, фактически блокируя её.

Бой затягивался. Много времени прошло, пока сапёры проделали проходы в противопехотных минных заграждениях и панцергренадёры ворвались на первую линию. Передовые окопы быстро заняли, но выдвинувшиеся вперёд группы сапёров попали под сильный перекрёстный огонь из доселе скрытых оленийских ДОТ-ов. С серьёзными потерями сапёры отступили, к трём часам дня бой приостановился. Пехота засела в окопах первой линии, в дело вступила артиллерия. Пехотные пушки, миномёты, танковые автопушки, батареи гаубиц — всё это молотило по вражеской второй линии, но при каждой попытке нового приступа ДОТ-ы снова и снова оживали. Не смолкал и беспокоящий огонь снайперов, не умолкали и вражеские бронебойщики, не подпуская близко танки. Бутылочное горлышко ещё сильнее сузилось, остатки оленийского полка смогли перегруппироваться и крепко засесть в своих укреплениях.
Артис сидел в занятой ими траншее. Здесь помимо него сидел весь его взвод. За этот день из него выбыл десяток чейнджлингов. Рядом с ними рвались редкие мины, после каждого разрыва следовало несколько хлопков их миномётов: вражеская артиллерия и пехота в открытых позициях была намертво подавлена, но скрывашиеся за складками местности ДОТ-ы не давали им пройти дальше.
— Эх, найти бы там мёртвую зону... — Сквозь зубы проговорил Артис, высовываясь из укрытия. Он увидел перепаханную разрывами землю. Полотно дороги, вдоль которой они наступали, было почти полностью уничтожено. То, что он видел, казалось ровным полем, но это было не так: где-то там, спрятавшись в холмиках и низинках расположились вражеские бетонные крепости, вставшие им поперёк горла.
— Ничего не видно. Гвоздит и гвоздит, откуда — непонятно. Танкам мешают их бронебойщики, эти тоже куда-то попрятались. — Ответил ему Класпер, пытавшийся выбить грязь из своей винтовки.
— Ничего, наши пушки их выкурят оттуда. Когда-нибудь.
— И это называется манёвренная война, Лабрум?
— Я не знаю, как это называются, товарищ. Пользуйся передышкой. — Лабрум надвинул каску на глаза, и задремал. Класпер ворчливо фыркнул: "Даже под огнём дрыхнуть может.".
Артис снова выглянул из укрытия. Он увидел, как группа сапёров, залёгшая под небольшим бугром высовывала из-под него чучело в чейнджлингской каске и шинели. В ближайших окопах находился офицер с биноклем, пытавшийся вычислить нахождение оленийских пулемётных гнёзд. Вот чучело продырявила очередь, оно тут же опустилось. Офицер с довольным видом спрятался и сделал несколько пометок на своей карте. Сапёры переползли под другой бугор, снова высунули чучело — снова свист, снова щёлкают о мокрую землю вражеские пули, снова ложатся на карту новые отметины. Их обманывали, заставляли себя выдать, составляли сектора обстрела и устанавливали местоположение самих гнёзд.
— Эй, ребята! — Окликнул товарищей Артис. — Нам прокладывают путь!

— Почему наступление затормозилось? — Триммель отпрянул он установленной на триноге стереотрубы.
— Мощные и замаскированные ДОТ-ы противника. — Ответил ему Фарникс, стоявший рядом.
— Да... Тут нельзя торопиться. — Генерал-фельдмаршал медленно покачал головой, что-то прикидывая.
— Наши сапёры уже ведут разведку.
— Это хорошо. Когда будете затыкать их пулемёты — используйте тяжёлые зенитные пушки.
— Может быть до это не дойдёт.
— Почему?
— Егеря, герр генерал-фельдмаршал, они могут одурачить их и вынудить к сдаче.
— Олени упрямы... — Триммель опять задумался. — Но внезапность и огневая мощь не даёт им времени для упрямства. Жалко я не могу быть там...
— Если что-то случится, заменить вас будет некому. Вы — лакомый приз для вражеских снайперов.
— Мне ли не знать, герр генерал-полковник. К вечеру, надеюсь, вы здесь закончите. Нельзя отставать от графика.
— Даю слово офицера, герр генерал-фельдмаршал! Мы прорвёмся и выйдем к Манти в срок.
— Я на это надеюсь, вы ведь не хотите, чтобы Хьортланд взяла группа Ларинкса?
— Этому старцу итак достаточно славы.
Триммель сдержанно кивнул, и удалился к своей командной машине. Он торопился попасть в другое место, где он был так-же нужен. Этот командир стремился быть везде.

Олени не могли поднять головы, в расположении полка теперь не было тыла, везде рвались вражеские снаряды. Раненых старались сносить в ДОТ-ы, под защиту бетона и земли, но их становилось всё больше и больше. Олени были готовы драться, но рано или поздно постоянный обстрел должен был вынудить их дрогнуть. Полковник Мякеля сидел у себя на командном пункте, и тщетно пытался вызвать по телефону тылы: ответом ему было глухое молчание, отправившиеся на починку перебитого провода штабные так и не вернулись.
"Рано или поздно они раскроют и уничтожат ДОТ-ы, от полка осталось меньше половины состава, сопротивляться здесь уже бесполезно, надо продержаться до темноты, а потом отступить..." — Полковник взглянул на карту, и тяжело понурил голову: "Не могу отступить, надо держаться, иначе всему фронту конец."
Часы показывали без пяти минут пять, до темноты ещё было далеко. Вражеский обстрел вновь прекратился, надолго ли? У них предостаточно времени и снарядов, чтобы гвоздить сколько им будет угодно.
Полковник вышел на улицу. По обезображенному полю суетились санитары, искавшие раненых. Солдаты вылезали из своих укрытий и вновь приходили в боевую готовность: у них шла кровь из ушей, их серые шинели стали грязно-коричневыми из-за липкой грязи. Тонкая линия его полка перегруппировывалась и готовилась встретить новый вал.
Полковник пользовался интервалами в обстрелах для обхода позиций и встреч с командирами. Два майора погибли во время авианалёта, над батальонами взяли команду капитаны. От остального полка действительно оставалось меньше половины.
— Герр майор, как ваши солдаты? — Мякеля добрался до командного пункта одного из своих подчинённых.
— На грани. — Тяжело выговорил майор.
— Понимаю... Меня самого беспокоит подобное.
— Ни вперёд, ни назад. Будем драться — погибнут все, отступим — полк разбежится.
Майор прочитал мысли полковника.
— Да... Сейчас точно не время для Вальгаллы.
— Какая Вальгалла, герр полковник? Враги злобны и бесчестны, мы бессильны против них, наши воины не хотят воевать.
— Господа офицеры! Смотрите! — На командный пункт ворвался начальник штаба батальона, он указывал на небо.
Зелёные сигнальные ракеты взлетали прямо у них в тылу. Одна за другой, медленно оседая на землю. Солдаты уставились на это зрелище, и вдруг замерли как вкопанные. Послышались пулемётные очереди и взрывы, и шли они с тыла. Среди бойцов поползли шёпотки, подкреплений не было в принципе, а их подход обещали ещё несколько часов назад.
"Окружили! Окружили!" — Слышалось среди оленей. Паника распространялась как пожар.
— Я попытаюсь спасти то, что ещё можно. Попробуем выйти малыми группами. — Майор встал из-за стола, забрав с собой оружие.
— Я займусь полковым знаменем и штабной документацией.
Они поняли, что происходит. На их глазах полк погибал, они проиграли.
Снова заговорили жучиные пушки, это стало последней каплей: началась сумятица.

Чейнджлинги не видели того хаоса, который начался на оленийских позициях, но они видели ракеты их егерей. Гаубицы сделали три залпа и замолчали, под прикрытием миномётного огня панцергренадёры двинулись в атаку. Мелкими перебежками, от укрытия к укрытию, скрываясь от огня ДОТ-ов в мёртвых зонах они наступали вперёд. Некоторые оленийские пулемёты стреляли, но далеко не все: некоторые точки не оказывали сопротивления. Пионеры шли впереди всех, на этот раз практически в полный рост. Вот они добрались до вражеских позиций, Артис видел струи огнемётов, взрывы толовых шашек, слышал автоматную стрельбу, а в них никто не стрелял, даже снайперы в холмах внезапно затихли. Вот они запрыгнули в то, что осталось от окопов оленийской лении: зрелище ужасное, сожжённые, разорванные и расстрелянные оленийские мертвецы с выражением ужаса на лицах, они лежали здесь кучами, будто вообще не были готовы сопротивляться.
— Как же так их... — Пробормотал Артис, взобравшись на бруствер.
— Пионеры — страшные чейнджлинги. — Ответил ему Лабрум. Бойцы косились на искорёженные тела своих врагов, кто-то переговаривался, слышалась ругань. Сопротивления в окопах не было, олени беспорядочно разбегались кто куда. Взвод Ляпписа захватил в плен нескольких солдат и офицеров. Это был полный разгром на них, ими овладело отчаяние и страх, они истратили все свои силы, сдали укрепления, которые можно было удерживать неделями, за один день. Артису внезапно стало жалко этих измождённых, израненных солдат в заляпанных грязью шинелях, со смесью недоумения, ужаса и воинской гордости в глазах.
Развилка была взята, победа была одержана, но противник оказал серьёзное сопротивление. Группа войск Б выполнила свою задачу, но нужна была перегруппировка. Подсчитали потери, они оказались внушительными: две тысячи чейнджлингов, около 15 танков, несколько миномётов и пушек так же было выведено из строя. Знамя оленийского полка не было захвачено, как и большая часть высшего офицерского состава, что разозлило молодого и честолюбивого Фарникса. Он приказал завысить оленийские потери до пяти тысяч штыков, а чейнджлингские занизить до семи сотен. Пробка была выбита, и механизированный кулак Триммеля мог теперь свободно наступать вглубь Олении.
Перегруппировка заняла несколько часов и продлилась до глубокой ночи. Панцергренадёры смогли поесть, но о сне думать не приходилось.
Группа Б немедленно выдвинулась по Мантийскому шоссе. Солдаты сильно вымотались за первый день войны, но у них перед глазами уже маячили огни Хьортланда, маячила скорая победа.

Весенняя война. Глава III: Битва за Эстскуг. Часть первая.

"Шоссе Эстскуг-Вейверфронт под завязку забито нашими войсками, санитарными подводами и беженцами. Всё это двигается в противоположных направлениях и мешает друг другу. Эстскугский вокзал забит, туда на поездах стягиваются резервы. О враге ничего не известно, но ходит много баек, одна другой страшнее. Работать в таких условиях невыносимо, неужели они все рехнулись от страха? Эти гражданские, которые сначала говорят о том, как верят в нас, а потом откровенно мешают нам работать? Время тянется как кисель, голова раскалывается от бесконечного дорожного шума и тревоги.
Лейтенант отобрал у меня мою тетрадку, мол нельзя вести дневник, а я без этого точно не выдержу. Завёл новую, прячу в тайнике в целлюлозном пакете. Как же достали эти офицеры! Им ведь так же тяжко, но они имеют возможность отыгрываться на нас, а мы порой отыгрываемся на особо нерасторопных гражданских. Надеюсь, наши остановят их под Эстскугом и вся эта чехарда кончится. Хотя, говорят на этот раз мы с жуками по-серьёзному сцепились, правда тут даже генералы правды не знают, а солдаты вроде меня и подавно."

Из дневника Арвида Тингсона — постового-регулировщика тыловых войск Олении.

Серая солдатская форма приковывала к себе внимание немногочисленных прохожих. Колонна за колонной, отряд за отрядом — остатки оленийских сил входили в город. Шли подводы и грузовики с ранеными, немногие не брошенные при отступлении пушки. Солдаты и офицеры шли понурив головы от усталости и сгорая от стыда. В городе уже давно ходили слухи — что армия разгромлена, что армия отступает, что чейнджлинги вот-вот войдут в Эстскуг. Когда отсюда стала слышна канонада, а в небе зареяли чёрные чейнджлингские самолёты, из города потянулись вереницы беженцев. Отступающие под город остатки оленийских частей застали Эстскуг уже полупустым. Поредевшие части вставали на постой в брошенных домах, в ожидании перегруппировки. Была надежда, что город удастся удержать: здесь был штаб дивизии, на подходах к Эстскугу имелась заранее подготовленная линия обороны.
— Противник прорвал наши линии и быстро наступает по шоссе на Вейверфронт. — Генерал-майор Кнут Свенсон держал рапорт перед самим Мантельхеймом, приехавшим сюда в срочном порядке. На столе у них лежала карта, кое-как отражавшая положение дивизии: батальоны и полки в беспорядке ретировались под ударами противника на линию, прикрывавшую Эстскуг. Большую часть этих подразделений можно было бы смело вычеркнуть, они прекратили своё существование.
— Вы имеете данные по добравшимся до города частям? — В глазах престарелого Маршала стоял серый туман: его раздирали тяжёлые мысли. Донесения с остальных участков фронта говорили об относительных успехах, там чейнджлинги не могли развить прорыв, но там им это было и не нужно... Главный удар враг направил на это шоссе, и он сможет лишь задержать их, не остановить... Линия укреплений, его творение и его гордость, оказалась бесполезной против новой тактики чейнджлингов. Мантельхейм оказался в положении зверя, отчаянно ищущего спасение из смыкающихся клещей охотничьей облавы.
— Наши адъютанты обходят дома, постоянно приходят новые отряды. Мы начнём их перегруппировку незамедлительно.
— Это хорошо. Каковы ваши планы по обороне?
— На окраинах города есть несколько капитальных построек. Здание ратуши в центре города так же можно считать довольно крепким. Эти здания устойчивы к артобстрелу и бомбёжке, можно их использовать. Укрепления на подступах к Эстскугу не такие мощные, как на брошенной нами Линии, на них не может быть полной надежды. Большое значение имеет вот эта господствующая высота, захватив её враг сможет эффективно обстреливать город. — Закончив доклад комдив посмотрел на Маршала, тот всё ещё находился в раздумьях.
— Герр Мантельхейм, вы сможете предоставить нам резервы?
— Да, я направил сюда все резервы армии.
— Будет тяжело, надеюсь, мы удержимся.
Выходя из штаба, Мантельхейм тут же приковал к себе внимание множества солдат и офицеров: на него смотрели с надеждой и отчаянием, но Маршал будто бы не замечал этого, демонстрируя спокойствие и решительность. Эстскуг готовился встретить врага: разбитые части перегруппировывались и выходили на позиции. До города дошло менее трети состава дивизии, но вскоре должны были подойти подкрепления. Стыд за первую слабость переходил в желание драться и победить.

То, что творилось последние несколько дней было трудно назвать войной: разбитые оленийские части буквально растворились в лесах, а те, кто оказывал организованное сопротивление быстро подавлялись. 11-я дивизия шла в наступление на узком фронте, на максимальную глубину, ставя своей целью город Эстскуг. Несмотря на решительные успехи и удачу, пехотная дивизия не может наступать так быстро как танковая или моторизированная. Дорог в этой области хватало, но они большей частью были просёлочными, имели слабую пропускную способность. Чейнджлингские колонны шли медленно, подводы спотыкались на ухабах и вязли в грязи, тягловая пехота страшно страдала, старалась изо всех сил, но не могла поспеть за остальными силами.
Тианхольмский полк наступал в центре дивизионных порядков, следуя вдоль эстскугского шоссе. Здесь дороги были лучше, они продвигались быстрее чем полки к востоку и к западу от них, тылы отставали от передовых частей, дивизия неизбежно растягивала свои порядки. Разведколонна рвалась вперёд и громила хлипкие оленийские заслоны, которые те оставляли, отступая к городу. Время летело, но пока всё шло в рамках плана: никто не ждал от пехоты скоростных действий, части 11-й должны были добраться до Эстскуга за шесть-девять дней, и тианхольмский полк смог уложиться в срок, через неделю после начала войны добравшись до подступов к городу.
Роты батальона Альшписа заняли несколько хуторов и сёл, находившихся в непосредственной близости от Эстскуга. С холмов, на которых они стояли, уже были видны предместья этого небольшого города. Роте Агриаса достался небольшой хуторок на три двора. Жители бежали оттуда, бросив большую часть своих пожитков. Чейнджлинги расставили часовых, и заночевали в домах и амбарах. Вокруг уже не было леса, начинались пахотные поля, которые в стране чейнджлингов не были таким частым зрелищем. Агриас выбрал себе самый крепкий дом, с белой штукатуркой и крышей гофрированного железа. Здесь разместился его скромный штаб: телефонисты, ординарцы, гауптфельдфебель и несколько его помощников. По телефону гауптман связался со штабом батальона и отрапортовал о том, что успешно расположился на ночлег. Цугфюреры были со своими взводами, и Агриас не горел желанием их собирать, да и сказать им ему было нечего. Гауптман находился в подвешенном состоянии, у него не было времени и сил отрефлексировать происходящее, его беспокоили двоякие чувства, смесь гордой радости и тоскливой тревоги. Ему нужно было явиться в штаб Альшписа на совещание. Гауптман принял от гауптфельдфебеля сигарету, и вышел из дома вон.
На улице было темно, мерзко, тоскливо, сыро, холодно и почти пусто. Дома, в которых угнездились его воины, всё равно имели печальный, покинутый вид; видневшийся в вечерней дымке город не сверкал огнями, но стоял сплошной угрюмой стеной. На поле перед ним суетились какие-то фигурки, наверное это олени лихорадочно готовились встретить их. На голом пустыре, где из укрытий только их собственные укрепления. Сигарета давала тепло, чейнджлинг с удовольствием вдыхал терпкий дым. Это было хорошее эквестрийское курево, взятое как трофей у оленийского офицера. Это была не война, они просто ворвались в эту страну как толпа пьяных юнкеров, их шинели были уже скорее тёмно-коричневыми, чем тёмно-серыми, а их ноги покрыл толстый слой липкой грязи, они выбивались из сил во время пеших переходов, когда над их головами не пролетала ни единая пуля. Они наступали, они побеждали, они яростно и доблестно рвались вглубь вражеской державы, но как-то не замечали торжественности этого момента.
Штаб Альшписа расположился в низине между холмами, там никто и не думал спать. Альшпис ждал своих ротных командиров, к нему только что примчался мотоциклист с приказом из штаба полка. После этого приказа майор пребывал в сугубо паршивом состоянии, но не подавал виду.
— Ну что, завтра утром будем брать город. — Сдержанно проговорил он собравшимся командирам, пытаясь шутить. — Соседи тоже недавно получили приказ, у нас есть не более трёх часов на отдых. Полк должен взять город к вечеру-ночи следующего дня, оберст давит на меня, а на оберста давит Кресп, делать нечего.
— Это сразу стало ясно, когда мы под город подошли, не смотреть же мы на него будем. Там провиант и хорошие дома, там и отдохнём, вся дивизия отдохнёт. — Ответил ему один из гауптманов, хороший знакомый и товарищ Агриаса.
— Мы шли сюда неделю, коммуникации растянулись, а противник наверняка стянул сюда всё что мог, так что придётся тяжко. Гаубицы далеко и вряд-ли нас поддержат, но нам помогут с воздуха. План такой: в нескольких километрах от города есть линия оленийских укреплений, их захват это первый этап штурма. Вы уже делали это, так что понимаете о чём идёт речь, на карте указаны позиции ваших рот и где они должны прорываться. Второй этап — атака на непосредственно город. Благодаря авиаразведке мы имеем представление о том, где может концентрироваться враг — это мощные капитальные сооружения, вроде старых домов и некоторых заводских цехов. Некоторые из них имеют очень удачное оборонительное расположение, их взятие — ваша главная задача. В промышленных районах и предместьях улицы довольно широкие, там будет несложно атаковать, но у противника есть множество крепких укрытий, так что не жалейте гранат и взрывчатки. Третий этап — штурм центра города, купеческих кварталов. Улицы узкие, застройка хаотическая, строения достаточно крепкие и почти каждый дом здесь может стать отличным укрытием для врага. Они могут долго сопротивляться здесь, если их войска не рассыплются до этого. Цель нашего батальона — захват этого центра, городской ратуши, почты, телефонных и телеграфных станций, разгром сил врага, сосредоточенных здесь. Соседи будут двигаться слева и справа от нас, попробуют окружить город и захватить вокзал, находящийся в некотором отдалении от окраинных и центральных кварталов. На их помощь надеяться не приходится. На острие удара будет рота Агриаса, ей я придам больше всего сапёров и орудий, они должны будут выдержать основную тяжесть боя в старом городе. Вот карты с необходимыми пометками, отправляйтесь в роты и готовьтесь к бою. До утра к нам подойдёт батальонное тяжёлое вооружение, и мы сможем начать. Вопросов, надеюсь, нет. Вы свободны.
Агриас не без труда поднимался к своему хутору. Кроме того гауптмана никто ничего не сказал и не возразил, в этом случае они могли лишь подготовить и повести своих солдат в бой, выбора не оставалось. В доме, который занял гауптман, уже слышалось тихое сопение гауптштурмфюрера, который последние несколько дней страдал от сильного насморка.
Агриас собрался будить своих цугфюреров. Они и не спали, скорее дремали в ожидании каких-либо приказов, зная, что командир ушёл на брифинг.
— Нам дано три часа на отдых. Потом поднимайте взводы и готовьтесь выступать. Нам дали карты, завтра будет штурм.
— Будем брать город? — Спросил Пейтис.
— Да.
— Понятно, многих потеряем. По другому не будет, если они сами конечно не побегут, но такая удача не повторяется дважды...
— Так или иначе. Ознакомляйтесь с картой, я выступлю перед ротой.

Линия окопов змеилась посреди наполовину оттаявшего поля. В шести-семи километрах за ней уже начинался Эстскуг. Никто не рассчитывал на то, что чейнджлинги пройдут так далеко, поэтому за состоянием укреплений следили из копыт вон плохо, под Эстскугом не по плану пошло всё, что только могло пойти.
Оленийский офицер смотрел в стереотрубу — он видел гряду полуголых холмов, на которых стояли посёлки, в стремительно опускающихся сумерках было трудно различить что-либо даже вооружённым взглядом. Он видел несколько мелких силуэтов чейнджлингов, видимо в холмах уже засел неприятель, а завтра будет бой. Так или иначе — они к нему подготовились, как смогли.
— Матти, они закончили?
— Да, герр майор! Окопы приведены в порядок, личный состав заночевал, выставив дозоры!
— Что с разведкой? — Майор глубоко зевнул и спокойно направился к своему блиндажу.
— Разведчики докладывают о значительных силах, численностью до батальона, они сконцентрированы перед нашими позициями.
— Что соседи?
— Посыльные докладывают, что у них всё так же как тут.
— Понятно, хорошо. — Майор прошёл мимо своего ординарца и пошёл дальше по окопам. Его подчинённые тяжело дремали, часовые отдавали ему честь. Оленю сильно хотелось сомкнуть глаза, и он уже почти спал на ходу. Неделя скитаний по лесам с остатками штаба и горсткой голодных бойцов, затем перегруппировка и снова выход на фронтовую линию. Им толком не дали отдыха, но усталость притупляла страх и тревогу.

В воздухе послышалось прерывистое жужжание десятков моторов: в ночном небе их было трудно различить, а когда на город посыпались бомбы, стало слишком поздно. Взметнулись ввысь пожарища, в земле отдалась дрожь. Батальон Альшписа уже давно не спал, чейнджлинги выходили на исходные позиции для атаки. Всё это выглядело довольно сумбурно, уже не так слаженно, как неделю назад. В свете фонарей Агриас видел полусомкнутые, озлобленные глаза своих солдат. Они устали, истрепались, но это было ещё грозное войско, не понёсшее больших потерь и готовое к бою несмотря на невзгоды. Их не нужно было вдохновлять — чейнджлинги уже воевали по инерции: шли чтобы идти, дрались чтобы драться, их не манила слава победителей и богатства оленийских городов, они просто шли вперёд как заведённые автоматы, потому что таков был приказ.
Роты ждали в укрытиях, а где-то вдалеке перед ними полыхал Эстскуг — их цель, их приз, то, зачем они месили грязь и теряли товарищей. И они готовы были взять его, и бросить к ногам Кризалис.
Ночные часы тянулись медленно, пожарище постепенно стихало. Утро выдалось ясным и на редкость морозным: поднявшийся ветер разметал туман, а в воздухе снова раздались пропеллеры: это шли пикировщики чейнджлингов. Вот они зависли над невидимыми для батальона окопами оленей, вот закружилась дикая карусель: одна за другой, подобно хищным птицам самолёты срывались в крутое пике. Вой сирен пикировщиков сменялся визгом и разрывами бомб. Земля дрожала и стенала от тяжёлых ударов, но это не могло длиться вечно. Закончив свою работу, самолёты удалились, настал час пехоты.
Группы бойцов вырастали из оврагов на той стороне поля. Полк начал наступление на всём фронте. Агриас вёл свою роту, зрелище разбомбленных оленийских траншей было таким, что казалось, там некому было сопротивляться. Тем не менее, оттуда засвистели пули.
Несколько пулемётов ударило с расстояния в семьсот метров, им начали поддакивать десятки и сотни ружей. Среди порядков роты начали рваться вражеские мины.
"Залечь! Залечь немедленно!" — Бойцы повалились в грязь и начали отстреливаться, завязался отчаянный бой. Понеся потери, чейнджлинги пришли в себя и начали отвечать: залаяли пулемёты, забили миномёты и лёгкие пушки. Агриас свалился в грязь, осмотрелся и прислушался: вокруг него гремела перестрелка, откуда-то издалека доносилась ружейно-пулемётная пальба, соседи так же втянулись в сражение. Он не стал задавать глупых вопросов об обстановке, он всё сразу понял — идёт драка, их застали врасплох.
— Не бойтесь, они скоро прекратят! Олени измотаны, у них мало патронов, а храбрости нет вовсе!
Его слова услышали, его рота опомнилась и начала наступать. Оленийские позиции были заметны с холмов, но с поля их заметить было труднее. Пулемёты били из уцелевших гнёзд, их подавлял миномётный и пушечный огонь. Огневые позиции были опасны до тех пор, пока не вскрывалось их положение. Чейнджлинги не паниковали, они быстро замечали и уничтожали опору вражеского сопротивления, прячась в мёртвых зонах, подбираясь на расстояние броска гранаты.
Они не выдержали, не могли выдержать. Первая линия траншей была брошена, а за ней вторая, и третья. Наступление шло по плану, батальон не без труда выбил вражеские части с передовых позиций.
Агриас стоял в воронке от мощной авиабомбы, видимо попавшей в блиндаж с боеприпасами. Вокруг него перегруппировывалась его рота: солдаты собирались по взводам, проводился пересчёт, кто-то трофейничал. Агриас посмотрел на часы, потом на небо, в котором ясно был виден дым от тлевшего Эстскуга. Вдруг он услышал смех и отдалённо знакомый голос: около его воронки собирался взвод Пейтиса, солдаты общались с командиром в неформальной форме.
— Под двадцать ребят выбыло, стало быть, ополовинило нас. — Сказал хорошо знакомый ему ефрейтор Анрис, трудно было назвать эмоцию, с которой он это сказал. Они обсуждали потери, при этом посмеиваясь таким же странным и неопределённым смехом.
— Тем что ранен повезло. — как ни в чём ни бывало ответил ему Пейтис — Выйдут из госпиталя как раз к победе. Выпьем потом за это.
— А как же погибшие?
— И за них выпьем. Славные были солдаты, таких не забывают. — Уже серьёзнее и тише ответил ему Пейтис. Снова послышался этот странный смешок, так смеялись солдаты прожжённые настолько, что даже такая вещь как смерть казалась им чем-то будничным и лёгким. Среди этих ветеранов Пейтис был первым среди равных, редко вспоминая о звании. Гауптман ничего им не сказал, к нему подоспел ординарец с данными по потерям, они составили около четырёх десятков солдат, сильнее всего досталось Пейтису и Карриану. Погибло несколько сапёров, артиллеристов и миномётчиков.

Майор Йоаким Эклунд возвращался в расположение своего батальона. Зрелище было не из лучших: часть домов была разрушена и сожжена бомбёжкой, по улице метались посыльные-связисты и санитары с носилками, сновали туда-сюда оставшиеся гражданские. На брусчатке валялись горы мусора и щебня, какие-то бумаги и личные вещи, мёртвые тела. Йоаким возвращался от полковника, ему было поручено удерживать городскую окраину вместе с остатками отступивших частей полка.
— Герр майор вернулся! — Это кричит его верный денщик и ординарец, Матти Хаккала. Это весёлый и трудолюбивый парень, не терявший себя даже в самых дурных перекорах.
Батальон расположился в здании и промзоне целлюлозной фабрики. Их осталось меньше половины, жалкие остатки трёх пехотных рот были сведены в два отряда по восемьдесят-девяносто штыков в каждом. Одним из них командовал лейтенант Спарде, другим начальник штаба батальона, старший лейтенант Карлссон. У них осталось два пулемёта, немного патрон и гранат. Пробежал слушок, что склады в городе кто-то подорвал, так что ситуация с боеприпасами не обещала улучшиться.
— Каков приказ? — Карлссон встретил майора просто и без формальностей, Йоаким проигнорировал это: большая часть его офицеров погибло, командная цепочка уже не строилась на субординации и армейской системе.
— Занять завод, держаться тут сколько сможем.
— Подкрепления будут?
— Будут, обещают пушки и пехоту.
— Обещают...
Повисло молчание. Тяжёлое молчание смертельно измотавшихся существ.
— Ладно. занимайте здания цехов, поставьте пулемёты и ждите. Они вряд-ли смогут пройти мимо.
— Они ведь будут выкуривать нас как крыс.
— Будут значит будут, приказано удержать завод. Полку не очень интересно, выживем ли мы.
— Вот как... Тогда накой чёрт сдались нам такие командиры? Они все предатели и хапуги, из-за них мы отступаем и проигрываем! — В разговор вмешался Спарде. Эклунд смерил его взглядом, полным усталого безразличия.
— Ты ведь... Понимаешь, что мелешь дурь?
— Какая дурь, майор? Разве я не прав?
— Прав тот, кто старше по званию. Приказы нужно исполнять. Батальон будет драться, батальон уцелеет.
— Батальона уже нет, драться не из-за чего.
— Батальон есть, Спарде. Я — командир батальона. Это начальник моего штаба, это мой денщик. Батальон жив, пока я жив. Мы сражаемся, чтобы выжить. Сбежим — погибнем все, будем драться — уцелеет хоть кто-то.
Спрудо поднял взгляд на майора. Отчаянный, запуганный, он столкнулся со своим начальником, и не выдержал.
— Ладно... Укко нам помощник.
Майор медленно кивнул. Цеха завода занимали довольно крупное и крепкое кирпичное здание на окраине города. Потолок был разбит, копыта хрустели рассыпанным на полу стеклом. Кто-то спал, кто-то чистил оружие. Йоаким поднялся на верхний этаж и выглянул в окно: противник, видимо только подходил, либо проводил рекогносцировку. Установилось затишье.

— Хм-м... Значит ты хочешь обойти завод?
— Так точно, герр майор. Это здание можно обойти. Оно находится в относительном отдалении от дорог входящих в город. Засевший там противник окажется окружён, отрезан. Войскам первой линии нет смысла штурмовать эти цеха. Сколько бы там ни было солдат, попав в окружение они либо сбегут, либо сдадутся. Они могут бить в широком секторе перед цехами, но их фланговые сектора очень узкие, перекрыты другими постройками. Мы сможем проскочить мимо без проблем.
— Решение здравое, штурмовать это место не имеет смыла. Скоро начнём, возвращайся в часть.
Агриас отсалютовал и ушёл. Штаб Альшписа расположился в одном из загородных домов, близ порядков его батальона. Сделав марш бросок в несколько километров чейнджлинги остановились в предместьях Эстскуга. Ночную бомбардировку посчитали достаточной, чтобы полк мог войти в город. Полковая и дивизионная артиллерия разворачивались в тылу и готовились ударить по юго-западной части города и вокзалу, где, по данным разведки, концентрировались подходящие к Эстскугу оленийские резервы.
Рота залегла в нескольких оврагах и ожидала своего командира. Их усилили полковыми пионерами, несколькими пулемётами и тяжёлыми миномётами.
Город смотрел на завоевателей разбитыми окнами осыпавшихся домов. Они двинулись на штурм, не намереваясь останавливаться. Цели для захвата были обозначены, тактика отработана, в городе были слабые, уже много раз битые ими войска.
Вектор наступления роты изменился, теперь он огибал промзону целлюлозного завода его соседи из третьей роты поступили так же, и не стали атаковать массивное, почти не пострадавшее от бомбёжки строение, не имевшее большой важности. Вместо Агриас решил сосредоточиться на шоссе, вдоль которого он наступал. Рота растянулась в боевой порядок и быстро двинулась вперёд. Из домов перед ними началась стрельба, но она была быстро подавлена. Вскоре чейнджлинги уже ворвались в эти дома, и двинулись дальше. Гражданские строения не ДОТ-ы, у них намного больше мёртвых зон, ими активно пользовались. В окна летели гранаты, бойцы перемещались быстро и чётко, зная своё место и свою роль в этом действе.
Взвод Пейтиса шёл вдоль шоссе, взводы Каринкса и Карриана дрались за кварталы слева и справа. Дорога прямо шла через черту города, не делая поворотов. Чейнджлинги решительно продвигались по большой дороге, подавляя сопротивление в домах. Агриас выбрал своей позицией именно этот взвод. Он хоть и не мог управлять боем в полной мере, но он находился в центре порядков роты, что облегчало доступ к информации.
На перекрёстке им встретилась баррикада, два или три пулемёта открыли огонь в их сторону, но они вскоре подавили их огнём из пехотных пушек. Баррикада была наполовину разрушена, перекрёсток был взят. Судья по звукам стрельбы, бой закипел на всём фронте полка, и рота Агриаса шла примерно вровень с остальными частями. Противник же не выдерживал, бросая одну улицу за другой.
"Глупые олени, думали что если мы брали их доты, то не сможем брать их дома?" Промелькнуло в голове у Агриаса. Он снова действовал успешно, его рота рвалась вперёд. Перевёртыши приближались к старым кварталам.

Оленийский майор прислушивался к звукам боя: пальба теперь доносилась не только справа и слева, но и сзади.
— Герр майор, нас окружили! — В здание цеха вернулся связист, до этого посланный чинить оборвавшуюся связь. В его ноге зияла рана, он не замечал её от хлынувшего в кровь адреналина.
Послышался ропот, солдаты не на шутку встревожились.
— Герр майор, что будем делать? — К Эклунду подошёл Карлссон, видевший и понимавший весь страх подчинённых перед окружением. Йоаким понял: его обманули, его позиция оказалась вовсе не опасной для врага. Олень крепко сжал зубы, и простоял так около минуты.
— Надо выходить... Строй свой отряд, Спарде передай то же указание. Будем просачиваться в старые кварталы. — наконец проговорил он Карлссону. Лейтенант кивнул, и начал спускаться. Майор проверил свою амуницию и так же двинулся вниз.
Сто восемьдесят оленей собралось среди молчащих станков. Раненого связиста перевязали и положили на носилки.
— Пулемёты привести в негодность и бросить, патроны разобрать поровну на каждого. В авангарде пойду я и взвод Маннелига, остальная группа Карлссона и взвод Харконена пойдут по центру, в их ответственность вменяю раненого. Спарде с остальными — замыкающий. Выступаем через пятнадцать минут. Исполнять!

Новые кварталы остались позади за менее чем три часа боя. Часы показывали около двух дня, напор продолжался и всё шло к тому, что город будет взят к ночи.
В старых кварталах шоссе сужалось, сопротивление усилилось: всё чаще стали стрекотать вражеские пулемёты, ожили снайперы. Бойцы Агриаса прятались в домах, продвижение давалось им с трудом. Гауптман послал посыльных с целью узнать об обстановке. К нему самому же добежал Лигнис — один из помощников Альшписа.
— Как у вас тут дела? — Спросил он, пригибаясь под шальными пулями.
— Сейчас узнаем, я послал во взводы.
Офицеры спрятались за выступающей колонной старого дома, вокруг шёл бой: рота уже продвинулась вперёд, совсем рядом с ними, по верхним этажам домов, били пушки.
Вот из переулка выскочил чейнджлинг, это был один из посыльных.
— Герр гауптман!.. Каринкс ведёт тяжёлые бои в городской застройке, действуют совместно с соседями из первой роты. — Отрапортовал он, тяжело дыша и с удивлением наблюдая двух начальников вместо одного.
— Хорошо. Отдохни минуту, а потом беги к Карриану, от него что-то нет вестей.
— Так точно, герр гауптман!
— Значит, у вас так же, как и у остальных.
— Выходит, да.
В шуме боя можно было различить залпы гаубиц, уже давно обрабатывавших вокзал и часть города. Эти районы становились всё ближе и ближе. Они ждали посланца от взвода Карриана, шло время.
— Что там у соседей?
— Сражаются, герр гауптман. Кое-где олени упёрлись крепко.
— Потери большие?
— Не больше допустимых.
Агриас всё больше напрягался и нервничал, от взвода Карриана уже слишком долго не было вестей. В суматохе уличного боя могло произойти всё что угодно.
Вдруг, он увидел обоих своих посыльных. Один тащил на себе другого, оба были ранены. У Агриаса внутри всё сжалось.
— Герр гауптман!.. Карриан попал в засаду... Большая часть взвода... Перебита... Соседи из третьей роты прикрыли их... Сильный пулемётный и снайперский огонь...
Лигнис посмотрел на Агриаса со смесью досады и сожаления, ничего не сказав. Гауптман же более не замечал его рядом. Агриас ломанулся в тот проулок, не обращая внимания на свист пуль.
Узкая улица вывела его в небольшой внутренний дворик, во дворе у стен домов лежало несколько десятков раненых и мёртвых чейнджлингов. Его чейнджлингов. Среди них суетились санитары, бойцы стонали и кричали, слышалась ругань и мольбы.
— Что тут случилось?! — В бессильной злобе рявкнул Агриас, подходя к одному из офицеров третьей роты.
— Ваш цугфюрер угнался за врагом, выскочил на улочку под перекрёстный огонь. Наш взвод сейчас ведёт там перестрелку, ждём сапёров с огнемётами. — Чейнджлинг показал на подворотню, за которой начиналась неширокая улица, где вели бой бойцы третьей роты.
— Что с лейтенантом?
— Лейтенант очень плох, в него снайпер выстрелил, прилетело в шею. Может не выжить.
— Чёртовы снайперы... — Сквозь зубы прошипел Агриас, его голова качалась взад-вперёд как у болванчика, он никогда не чувствовал себя так плохо. Сколько их погибло? Скольких не спасут врачи? Он потерял треть своей роты, погибли те за кого он отвечал перед Альшписом…
Карриан лежал на распахнутой шинели и исходил мелкой дрожью. Повязка на его шее быстро пропитывалась кровью, и медсёстры сбивались с ног, постоянно перебинтовывая её и метаясь между другими ранеными.
— Как же так? — Спросил Агриас, глядя в полные боли глаза своего подчинённого. Он был почти мальчишка, выпускник юнкерской школы, сразу ставший лейтенантом. Поборник устава и педант, не видевший до того настоящей войны. Сейчас он лежал здесь, в чужом городе на земле чужой страны, вдали от родного Вракса. Возможно, это последние часы его жизни, которая кончится не успев начаться.
— П-простите... меня... — Прохрипел он, но договорить ему не дали.
— Герр гауптман, оставьте его в покое! — За спиной офицера послышался громкий и настойчивый голос старшей медсестры.
— Я...
— Это мой раненый и я за него отвечаю. Уходите отсюда, вы мешаете нам работать.
Агриас раздражённо фыркнул, и удалился. От досадной неудачи со взводом Карриана ничего кардинально не изменилось. Противник продолжал сопротивление в ряде очагов, штурмовые группы наступали несколько медленнее, но неуклонно продвигались, неся относительно небольшие потери. Взвод Пейтиса действовал очень эффективно — опытные солдаты хорошо пользовались укрытиями и достаточно метко стреляли, а непосредственная артиллерийская поддержка и вовсе облегчала дело. Он потерял всего лишь пятерых бойцов ранеными и убитыми, среди них был и Анрис, Агриас видел, как его выносили из боя, ефрейтору попали в голову, но каска спасла владельца, пуля прошла по касательной. Снайперов затыкали огнём пушек и пулемётов, бороться с ними было тяжело.

Стрельба не умолкала ни на минуту, в плотной застройке старых районов акустика превращала и без того громкие звуки в дикую несмолкающую какофонию. Им удалось проскочить, просочиться между чейнджлингскими отрядами, но Спарде со своим отрядом отстал, обещав задержать неприятеля. Йоаким узнал об этом не сразу, но когда ему донесли об этом, в глубине души он обрадовался: Спрудо был ненадёжен и сильно деморализован, на него было бы опрометчиво рассчитывать. Остатки батальона сейчас располагались за зданием ратуши. То, что осталось от командование обороной города решило оставить их в резерве. Где-то гремела вражеская канонада, оленийские же пушки молчали. Где они? Где вообще подкрепления? Где связь? Кто режет телефонные провода? Об этом было невыносимо думать, солдаты предпочитали этому сон. Вообще, олени — довольно выносливые существа, они могут активно работать несколько дней подряд без перерыва, даже через чувство дикой усталости. Но и у них был предел, переработавший олень мог упасть, и больше не подняться. Йоаким старался давать своим бойцам передышки, чтобы отдалить момент смертельного истощения.
— Поднимайтесь! Вас отправляют в бой. — К дремлющему майору подбежал адъютант полка, выглядевший непривычно свежо. Йоаким тихо выругался, и отдал соответствующий приказ. Его отряд кряхтя поднялся на ноги, и они двинулись к одной из улиц, стрельба на которой была сильнее чем где-либо. По пути им встретилась кучка деморализованных бойцов, они со всех ног неслись куда-то назад, кто-то из них был легко ранен. Их было невозможно остановить, страх застилал им глаза. Батальон шёл, таких беглецов становилось всё больше. Их задачей было занять и удерживать дом, но один из бежавших младших офицеров сказал им, что дом занял противник. Его никто не послушал, но на следующем перекрёстке по батальону открыли огонь. Перестрелка была короткой, по оленям стреляли из ружей и пулемётов. Исход боя был предрешён, пришлось отступать назад.
Бой, казалось, шёл повсюду. Предательская акустика искажала звуки пальбы и взрывов. На одном из перекрёстков они лоб в лоб столкнулись с вышедшим туда чейнджлингским отрядом. Их было мало, олени яростно набросились на захватчиков и перебили их. Это была отчаянная ярость, ярость тех, кто решил выжить любой ценой.
Когда они добрались до центральной площади, там уже хозяйничал враг. Ратуша была оставлена, но звуки выстрелов всё ещё звучали. То тут, то там напарываясь на огонь, теряя солдат и не имея возможности серьёзно отвечать, Эклунд теперь вёл свой поредевший батальон к вокзалу. Всё рушилось. Подкрепление не пришло, ослабшая третья дивизия была уничтожена, а город вскоре должен был пасть.
Юго-западную часть Эстскуга удерживали части переброшенного на вокзал пехотного полка. Из тыла пришли вести о том, что железнодорожные пути взорваны, их артиллерия осталась далеко позади. По этой части города работала вся мощь чейнджлингских орудий. Рушились здания, гибли солдаты, полк отступал под сильным огневым валом. До полковника дошла информация о том, что Эстскуг берут в клещи, и он готовился к отступлению. Отряд Йоакима Эклунда был одной из многих горсток бойцов, вырвавшихся к своим. Третья пехотная дивизия оказалась окончательно разгромлена, её штаб частично попал в плен, частично вырвался, командир дивизии покончил с собой. Предстояло новое отступление, солдаты до позднего вечера медленно откатывались к городским окраинам, а затем и вовсе покинули город.

Они ворвались в здание городской ратуши, уничтожая всех, кто оказывался у них на пути. Рвались гранаты и взрывпакеты, рушились и пробивались стены, в подвалы здания лилась огнесмесь. Олени попытались укрепить это здание, сделать его своим опорным пунктом. Бой за него был тяжёлым, но судьба защитников оказалась очевидна. Агриас лично ворвался на первый этаж, когда тот был уже зачищен. Ему в нос ударил запах пороха и смерти, наверху ещё слышались очереди и разрывы гранат. Старый, красивый дом, где раньше заседал совет цехов и гильдий, теперь превратился в огромную распотрошённую руину. Внутренние интерьеры оказались просто уничтожены во время штурма. Расстрелянные картины, содранные обои, горы битого фарфора, валяющиеся на полу, лежащие тут и там мертвецы. Агриас был довольно искушён в культуре, но ему было не жалко всего этого. Он был зол и гневен. Захваченных в ходе штурма пленных он приказал расстрелять под предлогом отставших тылов. В одном из подвалов соседних домов нашли остатки штаба дивизии. Агриасу хотелось расстрелять и их, но он сдержал себя усилием воли. Это были важные пленные, которые могли располагать ценной информацией. К ночи Эстскуг был полностью их, шла зачистка оставшихся очагов сопротивления. В этот день было много крови. Если в роте Агриаса фактически осталось всего два боеспособных взвода, то другие роты понесли ещё больше потерь.
Полк дорого заплатил за свою авантюру, но солдаты смогли преуспеть, и овладели Эстскугом в срок. Теперь нужно было закрепиться в городе, и ожидать вражескую контратаку. Переброска вражеских подкреплений оказалась сорвана, но резервы Мантельхейма всё равно должны были оказаться здесь. Наступательная фаза битвы за Эстскуг закончилась, предстояла фаза оборонительная.

Весенняя война. Глава IV: Битва за Эстскуг, часть вторая.

"Сражение за Восточную Олению можно было бы назвать роковым и позорным часом для оленийского оружия. Тем не менее, согласно с правилами устоявшейся военной доктрины, ни одной фатальной ошибки допущено не было. Войска были расставлены там, где ожидалось вражеское наступление. В каком-то смысле, мы даже смогли предвосхитить намерения фельдмаршала Триммеля по "удару серпом" на Манти, но силы в том районе оказались недостаточны.
Наше поражение и наша беда крылись в другом. Во первых: мы недооценили масштабы будущего конфликта, не понимая того, что для Кризалис инцидент осени 1007-го года был лишь поводом для полномасштабного вторжения. Во вторых: наша армия была деморализована не только ввиду общего нежелания воевать за Йохана и недовольства политикой его властей, но и ввиду физиологических особенностей оленей, связанных с быстрым ростом рогов весной. Чейнджлингское вторжение пришлось на те самые три недели, когда иному оленю и на ногах устоять трудно, не говоря уж о войне. И наконец, в третьих: противник применил против нас новую модель ведения войны, беспринципно жестокую и варварскую идею пресловутого "блицкрига", воплощённую в жизнь. Наше консервативное офицерство, наш ещё более консервативный генералитет (включая меня), оказался практически беспомощен против решительных и инициативных генералов Триммеля.

Отрывок из "Великого Лихолетья", мемуаров оленийского маршала Мантельхейма.

Железная дорога из Вейверфронта во Вракс была одной из первых, что были проложены в Олении. Это был совместный проект с молодым государством чейнджлингов, и тогда воспринимался как символ сотрудничества двух соседствующих народов.
Сейчас же старое полотно было взорвано вместе с артиллерийским эшелоном, спешившим в сражающийся город Эстскуг. Больше железных дорог в округе не было, переброска подкреплений была сорвана единственной успешной диверсией. В округе был найден труп постового-регулировщика, а так же тела нескольких гражданских. Диверсантов обнаружить не удалось.
Продвижение оленийских войск было замедлено на двое суток, чейнджлинги начали устраивать постоянные авианалёты на оленийские колонны, и подкрепления понесли большие потери ещё до того, как подошли к городу. Пострадали и уходившие из Эстскуга беженцы. Пикировщики не делали абсолютно никакого различия между военными и гражданскими, дорога была для них одной сплошной мишенью.

Несколько солдат и офицеров сидели на просыпающемся ото сна весеннем солнышке и щюрясь смотрели в небо. В воздухе шёл бой: эскадрилья чейнджлингских истребителей гоняла по чистому голубому небу две пары вражеских лётчиков. Чейнджлинги впервые видели такие машины у врага, они казались более "толстыми" по сравнению с их самолётами, чьи формы стремились к форме шила. На фюзеляжах вражеских лётчиков помимо символов ВВС Олении были известью нарисованы солнца с короткими, вьющимися лучами.
Несмотря на подавляющее численное превосходство лётчиков Люфтваффе, неприятельские пилоты продолжали упорно драться, маневрируя и уходя от снопов трассирующих пуль чейнджлингских истребителей.
— Не знал, что у оленей есть такие умелые пилоты. — Каринкс затянулся сигаретой, его взгляд был прикован к схватке. Это всё было похоже на просмотр какого-то спортивного состязания, только тут речь шла о жизни и смерти, а не об одних лишь лаврах победителя.
Тут один из чейнджлингских самолётов задымил, и вскоре вынужден был покинуть бой, затем другой чейнджлинг получил очередь, задевшую хвостовые закрылки, и вынужден был выбыть. Четыре машины противника были в трёхкратном меньшинстве, но при этом продолжали яростно отбиваться, используя преимущество на вираже и превращая нехватку мощности своих моторов в преимущество, пропуская быстрые чейнджлингские машины вперёд и делая их своими мишенями. Оберфельдфебель так засмотрелся на это зрелище, что забыл выдохнуть табачный дым, офицер разразился сильным кашлем, а затем и руганью. Как же так, чёрт побери? Кто они такие, чтобы так издеваться над их лучшими в мире лётчиками?!
Тем не менее, вражеские самолёты так же не остались невредимы: в фюзеляже и крыльях "толстяков" возникали пробоины, их лётчики стремились уже не победить, но быстро смыться.
Вот одна из чейнджлингских машин удачно зашла с пикирования и всадила несколько очередей прямо в один из вражеских самолётов. От машины повалил чёрный маслянистый дым, и смертельно раненый "толстяк" начал снижаться, видимо пилот из последних сил пытался совершить посадку. Прочертив собой голубое небо, машина с надрывным воем пронеслась над головами бойцов и грохнулась где-то около небольшого озерца, куда солдаты роты Агриаса ходили за водой для помывки и прочих нужд. Сам гауптман не принял участия в легкомысленном наблюдении за воздушной битвой, он в это время сидел с гауптфельдфебелем в доме лесника, оборудованном как штаб. Частям, занявшим Эстскуг было приказано расположить свои позиции в некотором отдалении от города, в полях, а конкретнее — на высотках и островах хвойного леса, очень удобных для создания там обороны. У них было около сорока восьми часов на это, батальон Альшписа упорно зарывался в грунт, работая не покладая кирки и лопаты. Агриас, наивно воображавший себе апартаменты в честно захваченном городе, ещё сильнее расстроился от перспективы опять попасть в поле. Его весёлость и задор, бывшие с ним в начале войны, постепенно улетучивались, оставляя на своём месте обычного чейнджлингского офицера: строгого, дотошного, взыскательного и педантичного. Он старался не думать о тяжело раненом Карриане, который уже вполне мог лечь в могилу, не думать о фатальной его ошибке, всю тяжесть которой гауптман взял на себя. Сейчас он сидел на трофейном стуле и смотрел на то, как его гауптфельдфебель пишет представления к наградам и похоронки, похоронок было шестьдесят пять штук. Больше трети личного состава роты.
— Герр Гауптман! — на пороге оказался один из бойцов взвода Каринкса, наблюдавший за воздушной схваткой. — Там наши оленя сбили!
— Ну и что? — Спокойно и несколько пренебрежительно спросил Агриас, смотря то на гауптфельдфебеля, то на почерневшие от старости половые доски.
— Самолёт упал совсем рядом с нашим озерцом!
— Солдаты подняты?
— Герр Каринкс поднял два отделения на поимку лётчика!
— Ладно, я к вам скоро подойду. А ты свободен, иди копай окопы, вечером проверю лично.
Солдат отсалютовал и тут же ретировался. Агриас ещё минут пять посидел, потом встал и вышел из дома, его заместитель этого будто бы и не заметил.
"Хорошо что я успел сегодня умыться, как бы эта машина не изгадила воды..." Подумал он, глядя на чёрный след от упавшего самолёта. В воздухе сражение подошло к концу, чейнджлингские лётчики видимо удовольствовались победой над одним из пилотов, и решили не тратить топлива и патрон на такую глупую и бессмысленную стычку.

Выпускать шасси было бесполезно. Фонарь почти полностью перекрывала маслянисто-чёрная завеса дыма. Он вёл самолёт наугад, благо мотор окончательно заглох, и скорость машины неуклонно падала. Масло постепенно догорало, и пилот смог понять, что летит он более-менее параллельно земле, и скорее всего не рухнет в лес и не гробанётся на чей-то дом. Наступило облегчение, но мозг тут же резанула мысль: "Сейчас всё равно придётся придётся падать."
Лётчик со всей силой потянул штурвал на себя, непослушная машина чуть-чуть выровнялась, но на большее израненный "Хоукер" был уже не способен. Он сжался в комок в своём кресле и зажмурился: перед глазами пролетела вся его недолгая жизнь, считанные секунды прошли как целая вечность. Зачем он приехал сюда? Зачем отправился воевать за страну, которая никогда не была дружна с его Родиной? Почему он променял шумные увольнительные и кантерлотских красавиц на это злое, безразличное небо севера, на свою трагическую и безвременную смерть? Лётчик не успел ответить на этот вопрос, его машина повстречалась с землёй.
Удара не последовало, остов самолёта проскользнул по чему-то топкому и на всей оставшейся скорости рухнул... в воду. Озеро, или речка, это было неважно для него. Створки фонаря были откинуты, усилием воли он смог избавиться от ремней безопасности и оказаться на поверхности воды. Вокруг стоял смрад горящего масла и краски от разбитого и ушедшего под воду по самый хвост "Хоукера", может был обожжён и он сам, но боли не было, только что простивщавшийся с жизнью пилот не чувствовал её.
До него донеслись крики, кто-то звал его на непонятном языке. Ему подали длинный черенок от лопаты, он ухватился за него и вскоре почувствовал под собой глинистый, покрытый жухлой прошлогодней травой берег. Лётчик осмотрелся вокруг себя, он оказался среди врагов.

— И ради этого чёрта вы позвали меня сюда? — Перед Агриасом предстало нечто, полностью почерневшее от гари и копоти. Только большие серые глаза, ошалевшие от всего пережитого озирали окружавших его чейнджлингов. Зловонное чёрное облако ещё висело над тем, что раньше было чистым и приятным прудиком, откуда теперь торчал хвост сбитого самолёта.
Агриас остановился, и внимательно осмотрел их нового пленника. Что-то в нём забавляло его, как и во всех лётчиках. Такие кичливые и гордые, но рискующие погибнуть самой неприглядной смертью, не оставив от себя даже останков. Этот тоже был хорош, но при этом не сильно походил на оленя... Местами сквозь гарь просвечивала кремового цвета шерсть, такой у оленей не было. Кое-как придя в себя, лётчик снял с себя разбитый лётный шлем, под которым оказалась малиновая грива...
Агриас оторопел и едва слышно выругался. Что пони делают здесь? Неужели Эквестрия вступила в войну? Что вообще это значит?! Нужно было успокоиться, вокруг него были его солдаты. Гауптман сделал глубокий вдох и выдох, припоминая свои знания центрально-эквестрийского наречия. Наконец, он успокоился и собрался достаточно, чтобы начать разговор, а точнее допрос.
— Фамилия, звание, воинская часть. — Агриас произнёс эту дежурную фразу практически без акцента.
— Уайтмейрс, лэнс-капрал белой эскадрильи. — Спокойно ответил пони, более-менее оправившись от посадки.
— Что за эскадрилья? — Переспросил Агриас.
— Белая, сэр. — Невозмутимо ответил Уайтмейрс, бросая на чейнджлинга наглый и презрительный взгляд.
— Отвечайте конкретно! — всё ещё спокойно, но уже более сухо проговорил гауптман, при помощи рога расстёгивая кобуру. — Я не собираюсь возиться с вами долго, у вас же есть реальный шанс уцелеть, пользуйтесь им!
На тёмном от грязи лице сверкнула белоснежная улыбка. Агриас говорил неумело, усиливающийся акцент выдавал натянутые нервы офицера. Тем не менее, опасно распахнутая кобура была намного красноречивее его слов, и поэтому пони решил повиноваться:
— Не волнуйтесь, наша эскадрилья — единственное подразделение, состоящее из эквестрийцев, что сражается здесь. Мы — добровольцы, Эквестрия не намерена вмешиваться в эту войну. Но, так или иначе, я являюсь эквестрийским гражданином и офицером Королевских ВВС, и вы обязаны...
— Я тут решаю, кто кому и что обязан! Какая у вас была задача?
— Наше копьё вылетело на перехват пикировщиков. Ваши молодцы за милую душу бомбят толпы беженцев на эстскугском шоссе, вы, надеюсь, об этом осведомлены.
Агриас наклонил голову на бок, уставившись на лётчика ещё пристальнее. В каждом слове эквестрийца сквозило презрение, его наглость злила чейнджлинга, но он больше не подавал виду, он ответил на улыбку улыбкой.
— Умерьте свою спесь, мои солдаты убили бы вас без раздумий, если бы не мой приказ. Я же прощаю вам вашу глупость и насмешничество, я сохраняю вам жизнь. Надейтесь, что наша благородная Королева смилостивится, и вы когда-нибудь вернётесь туда, откуда явились.
— Я благодарен вам, сэр чейнджлинг. Надеюсь, мы ещё встретимся.
— А вот я не надеюсь... — проговорил Агриас — Отделение! Стреножьте его и отведите в тыл. Этот ощипанный орёл меня утомляет! — Это он уже сказал громко, грозно и на своём языке. К пилоту подошли солдаты, Уайтмейрс спокойно позволил сделать это, не выказав ни толики страха. Другого отделения взвода Каринкса уже давно не было: остальная рота была плотно вовлечена в рытьё окопов. Гауптман бросил взгляд на озеро, из которого его солдаты когда-то брали хорошую, чистую воду. Теперь вода здесь была в мерзких маслянистых разводах, форма берега искорёжена упавшим самолётом, сам "толстяк" покоится на дне. Как его машина испортила этот водоём, так и он сам испортил Агриасу настроение. Он мог лишь надеяться, что его храбрые молодцы не стали терпеть выходок этого сэра, и по дороге избавили его от пары-тройки лишних зубов.
Когда-то давно он спокойно болтал с эквестрийским путешественником о верности и чести, когда-то ему было тошно от картины гибели и разрушения, от бессмысленного убийства. А это ведь было каких-то два года назад...
Эта война скоро закончится, скоро они победят и честно оккупируют этот полудикий край, когда-нибудь он снова увидит отца и Агриннис, и снова станет тем мечтательным юношей с полузабытых фотокарточек. Но сейчас он очень зол и жесток, раздражён на себя и дурную удачу, на трусливых и коварных оленей, на дерзких и наглых эквестрийцев, на разбитые в болото дороги и на превращённые в руины города, ставшие братскими могильными курганами. Он чувствовал себя живым автоматом, машиной, чьё сознание свелось до выполнения своей функции. Хотелось водки, хотелось спать, но он не должен был поддаваться. Он — командир роты, на нём более сотни штыков личного состава, а ведь им всем ещё хуже и тяжелее...
Из тыла пешим маршем пришло пополнение, и к вечеру рота Агриаса практически полностью восстановилась от потерь. Пополнением командовал лейтенант, оно целиком состояло из биненштокеров. Окопные работы продолжались, рота занимала позицию между двумя высотами, в одном из тех самых "островов", мимо которого проходило две просёлочных дороги. Чейнджлинги сначала вырыли индивидуальные ячейки, а потом связали их ходами сообщения. Пушки были вкопаны и замаскированы, созданы усиленные позиции для истребителей танков, для накатов пришлось заняться рубкой леса. Альшпис регулярно являлся на передний край и проводил инспекцию, этот офицер начинал свою службу в сапёрных войсках и отлично знал толк в земляных работах.
Всё говорило о том, что противник будет атаковать завтра. В воздухе часто раздавался звук моторов их самолётов, летящих бомбить пока невидимые колонны подходящих оленийских частей. Их авиация так же активизировалась, имели место воздушные бои, по беспроволочному солдатскому телефону ходили новости о том, что противник даже кого-то где-то бомбил. Ночь выдалась ветренной и промозглой, до начала мая оставалось двое суток.

Утром поднялся густой туман, сплошная белёсая стена встала перед окопами. Перевёртыши начали просыпаться: послышался кашель и охрипшие от простуды окрики младших офицеров. За ночь в ячейках накопилась вода, всё вокруг пропиталось влагой. Агриас проснулся позже всех, ощущения были до ужаса мерзкие, возникло желание затопить печку, но был приказ соблюдать маскировку. То, что в итоге кто-то точно подхватить туберкулёз или пневмонию, никого особенно не волновало. Скоро должно было начаться сражение, такая погода по идее должна была больше навредить оленям, нежели им.
Солдаты вычерпывали воду из окопов, движение помогало справиться с холодом и сыростью. Офицеры ходили между взводами пританцовывая, озноб нельзя было скрыть даже под толстыми чейнджлингскими шинелями. Гауптман подошёл к новоприбывшему цугфюреру, тот стоя на месте быстро переставлял ногами, чтобы хоть как-то согреться.
— Будете сигарету? У них порой попадаются очень хорошие. — Агриас залез во внутренний карман своей шинели и достал оттуда недавно захваченную пачку эквестрийских сигарет. Лейтенант принял подарок, но сигареты в пачке уже были немного подмочены, и пришлось потратить большие усилия чтобы запалить её.
— Погода очень опасная, а ваши солдаты мало привычны к ней. Я опасаюсь заболеваний вроде туберкулёза. Отнеситесь к этому со строгостью, герр лейтенант.
— Я приказал им согреваться работой.
— Хорошо, нам тут не нужно небоевых потерь. Считайте это своим первым боевым приказом.
Лейтенант коротко кивнул, уходя от его позиций Агриас слышал, как его новый подчинённый строит взвод. Он так же обошёл и других своих командиров, общее состояние его подразделения трудно было назвать хорошим, но оно всё ещё было более чем боеспособно.
— Вы в последнее время сильно напряжены, герр гауптман. — Спокойно и прямо сказал ему гауптфельдфебель, когда Агриас вернулся в штаб. Агриас очень уважал этого перевёртыша, но подобные слова от подчинённого раздражали его.
— Я исполняю свои обязанности, этого ли не достаточно? У меня нет поводов для расслабления, осмотритесь вокруг и вы поймёте почему.
— Вы до сих пор переживаете из-за потерь? Я слышал, в других ротах потери больше. Вы всё равно не смогли бы ничего там поделать. Карриан — мальчишка, это он погубил своих бойцов, он подвёл вас.
Агриас тяжело опустился на стул, в его памяти снова всплыли события прошедшего боя.
— Я ничего не мог поделать, но я должен был... — гауптман покачал головой. — Вы организовали питание?
— Так точно, можете не волноваться по этому поводу.
Завтрак был подан вовремя, батальонные повара сварили отличную жирную похлёбку, что значительно подняло бойцам настроение. Туман держался долго, он мешал слушать так же сильно, как и смотреть — звуки пробивались как сквозь толщу воды. Агриас знал, что где-то в это время разведывательная колонна дивизии должна была завязать бой с подходящими вражескими частями. Но ни очередей автопушек, ни ответной пальбы слышно не было, об авиации можно было не думать вовсе. Там, за туманом, могло происходить всё что угодно. Может быть разведчики разминулись с оленями, может они прямо сейчас дрались с ними, а может и вовсе сами попали в ловушку и были биты врагом, никто не мог сказать точно.

Части двух оленийских полков наступали несколькими колоннами, не имея ни малейшего представления о том, что творится перед ними. Растянувшиеся по разбитым просёлкам, лишённые видимости и прочной связи, они шли вперёд наугад. Основные части танкового полка двигались по шоссе. В танках не было радио, телефонисты же терялись и отставали, та же беда была и с делегатами связи. Откуда-то изредка доносились звуки стрельбы, некоторые колонны столкнулись с передовыми дозорами противника, причём для последних эта встреча явно была такой же неожиданной и внеплановой, как и для первых. Осознавая все проблемы, связанные с непогодой, командование оленийских частей решило отдать приказ остановиться, и ждать развеивания тумана. Между колоннами побежали посыльные. Где-то им удалось донести приказ, где-то олени и так остановились, ведя бой с разведчиками и думая, что напоролись на главные силы вражеской обороны. Добежали они и до танков, идущих по шоссе, но приказ остановиться выполнили только главные и арьергардные подразделения, тогда как танковая рота капитана Йохансона, шедшая в авангарде, так и продолжила идти вперёд, не подозревая о том, что был отдан приказ стоять и ждать.

Откуда-то справа от них послышались звуки выстрелов и странный лязг. Это были не ружья и пулемёты, но нечто более тяжёлое. Агриас прислушался: искажённые туманом звуки были похожи на огонь лёгких орудий, калибром от тридцати до сорока миллиметров, лязг же походил на тот, который издавали их дивизионные полугусеничные тягачи. Неужели бой уже начался? Это было чертовски странно, будут ли олени атаковать в таком тумане и без артиллерийской подготовки?
— Боевая готовность! — Крикнул Агриас. Бойцы тут же начали занимать свои ячейки.
— Герр гауптман, вас вызывает батальон! — К офицеру подбежал старший телефонист, его слова подтверждал треск телефонного зуммера. Гауптман поднял трубку, на том конце провода зазвучал голос Альшписа:
— На участке соседней роты идут в атаку девять танков противника. Ни пехота, ни артиллерия их не поддерживают, бой идёт успешно. Они, видимо, подошли совсем близко, так что будь начеку. Жди удара основных сил когда спадёт туман.
— Вас понял, герр майор!
— Надеюсь на это, конец связи.
Голос умолк, Агриас положил трубку и принялся ждать. На часах уже было без десяти минут девять, туман постепенно сходил на нет. Постепенно видимость улучшалась, в бинокль можно было различить поле и начинавшийся за ним ельник, до которого было около полутора километров. Бой на шоссе постепенно сходил на нет. Стычка была скоротечной, и закончилась очень плохо для противника.
Всё внимание солдат устремилось на чернеющий впереди лес, где наверняка сосредотачивался враг. Туман практически исчез, но время продолжило тянуться. Рота будто попала в какой-то временной пузырь: где-то справа шёл бой, спереди тоже изредка доносились редкие ретирадные очереди отходящих разведгрупп, у них же всё было тихо. Агриас напряжённо ходил по отсыревшему полу. Телефон молчал, всё вокруг отдавало ложным спокойствием.
Наконец, снова затрещал телефон.
— Герр Агриас, по вам сейчас отработают из пушек. Ждите танков и пехоты, будут рваться на высотки слева и справа от вас. Припрячьте пушки до поры, бей только по необходимости.
— Принято, понял вас. Мы тут уже на ушах стоим.
— Стойте дальше. Не подведи батальон!
Снова обрыв. Видимо, затевалось нечто серьёзное, раз Альшпис так активно переговаривался с ротными командирами. Странное дело, в сложившейся ситуации у майора было больше информации, чем у тех, кто находился непосредственно на переднем краю.
Послышался характерный приближающийся визг, затем треск разлетающихся в щепки верхушек деревьев и мощный разрыв. В крыше образовалась дыра величиной с копыто, прямо перед Агриасом в полу торчал крупный осколок снаряда. "Началось" — подумал он, выходя из дома и на ходу расчехляя бинокль.
Артобстрел был не кучным, били явно по широкой площади, без серьёзных ориентиров и достоверных представлений о позициях противника. Били явно с ходу, быстро и торопливо. Такой обстрел не мог причинить больших потерь, зато мог показать чейнджлингским артиллеристам, где примерно располагаются вражеские батареи. В ответ на этот хаотический огонь начался мощная, беглая контрартподготовка из большей части полковой и дивизионной артиллерии, занявшей позиции на большой возвышенности близ Эстскуга. Гром своих пушек позади вдохновлял личный состав, хоть никто и не выражал этого.
— Всем быть на чеку! — крикнул Агриас, выходя из штаба и направляясь на наблюдательный пункт. "Их связные коммуникации очень плохи, мы уже видели это на примере вырвавшихся вперёд танков. Атака может начаться в когда, они просто не смогут заставить части выдвинуться вперёд в то время, в какое им нужно."
Наблюдательным пунктом был замаскированный окоп со стереотрубой. Сюда перенесли телефон, чтобы была возможность связаться со штабом батальона. Гауптман приник к трубе: он увидел накапливающуюся в лесу пехоту, у двух просёлков собирались танки. Их было довольно много, лес мешал понять их точное число. Агриас видел их заляпанные в грязи шинели, некогда бывшие светло-серыми, их винтовки и портупеи. Они явно не думали о предстоящем бое, офицеры носились между своими частями и на кого-то кричали, творилась организационная суматоха. Был соблазн ударить по ним из пушек и миномётов, но он не должен был этого делать: раскрывать своих позиций нельзя, так приказал майор.
Снаряды ещё падали на чейнджлингские позиции, когда вражеские части развернулись в цепи и двинулись вперёд. Агриас наблюдал за этим с нараставшим боевым напряжением: вот цепь вражеского батальона вышла на поле, вот в её порядках заняли позиции танки. Эти машины были малогабаритными, но их пушки и пулемёты всё равно имели довольно грозный вид. Тем не менее, у чейнджлингов было средство противостоять всему этому: имелись противотанковые ружья и толовые шашки, пехотные пушки можно было зарядить бронебойными болванками.
Цепи противника двигались шагом в полный рост, танки шли за пехотой с такой же скоростью, перемалывая гусеницами размякшую землю. "Лёгкие мишени" — подумал Агриас, продолжая наблюдать за ещё начавшимся боем. Стереотруба показывала, что противник вскоре должен был подойти достаточно близко, чтобы можно было открыть огонь. Оленийская цепь тем временем изменила своё построение: две роты противника, что находились на флангах развернулись и пошли на высоты, та же рота, что была по центру продолжила наступать на позиции роты Агриаса. Воздух разорвали первые пули, противник открыл огонь из винтовок и лёгких копытных пулемётов. Позиции перевёртышей ответили молчанием. Сейчас... Сейчас они окажутся на нужном расстоянии...
Первая вражеская цепь преодолела невидимую черту в пятьсот метров. Олени шли и стреляли, их огонь поддерживали танковые пулемёты. В чейнджлингских окопах начали появляться раненые. Справа и слева началась перестрелка — соседи вступили в бой. Гауптман Агриас понял: "Пора!"
— Командира артиллерии ко мне!
В окоп спрыгнул фельдфебель, командир батареи пехотных пушек, приданных его роте.
— Я, герр гауптман!
— Зарядить и доложить!
— Уже заряжено!
— Тогда по цепям фугасами, огонь!
— Понял!
Через полминуты совсем рядом ухнуло четыре выстрела — в поле разорвалось четыре фугаса. Это был сигнал для пехоты. Оказавшись под артиллерийским огнём олени тут же попали ещё и под ружейно-пулемётный.
Первая цепь полегла почти вся, остальные были вынуждены броситься на землю. По танкам оленей открыли огонь бронебойщики, машины же продолжили наступать, не приняв во внимание залегшую под сильным огнём пехоту. От выстрелов из противотанковых ружей у танков слетали и рвались гусеницы, бронебойные пули убивали и калечили членов экипажа, одна за другой машины застревали на месте. Те же, что продолжил двигаться, вперёд были уничтожены сапёрами при помощи взрывпакетов. Чтобы хоть как-то осмотреться, командиры танков высовывались из башен, и гибли под кинжальным огнём. Отстрелявшись фугасами, артиллеристы перешли на болванки — на таком расстоянии их пушки могли без труда подбить лёгкий танк .
Очень скоро олени лишились своей бронетехники, а залёгшие в поле взводы не имели возможности поднять головы под мощным обстрелом. Чейнджлинги понесли относительно небольшие потери, Агриас был доволен, к нему возвращалось ощущение превосходства над врагом, гордость победителя.
Первая атака была отражена, противник понёс тяжёлые потери и отошёл подальше в поле, ожидая подкреплений. В воздухе уже кружили чейнджлингские бипланы-разведчики, передававшие по рациям информацию о противнике. Канонада походила на оркестр: одни батареи замолкали, другие наоборот начинали стрельбу по обозначившимся целям. Оленийская артиллерия так же стала опаснее. Теперь они имели более чёткие представления о позициях Агриаса и других, поэтому снаряды стали падать чаще. Лес частично защищал от них, но щепки деревьев становились не менее опасными, чем осколки снарядов.

Штабные автомобили плотной массой стояли во дворе немного потрёпанного загородного имения. Бои шли по всей протяжённости фронта войсковой группы А, здесь и сейчас они имели решающее значение.
На столе было разложено несколько карт, офицеры плотно столпились у них.
— Предприняты все меры, чтобы вражеские части на эстскугском направлении лишились стратегической инициативы. В данный момент олени предпринимают попытки прорвать оборону 11-й фантайнской. — Ларинкс провёл тупой стороной карандаша по линии, занятой частями фантайнцев.
— Что происходит на других направлениях? — Спросил находившийся здесь же Триммель.
— Наши части успешно гонят противника, если так конечно можно выразиться. Линия Мантельхейма преодолена, но быстро наступать пехота не может из-за слякоти на весенних дорогах. Так или иначе, это не мешает раз за разом вынуждать противника к отходу всё дальше вглубь восточной Олении. Серьёзных кризисов пока не возникало, хоть в сводках часто отмечается пресловутое "коварство" противника.
— Потери велики?
— Не выше запланированных, герр генерал-фельдмаршал. — Ларинкс поднял голову от карты и посмотрел на Триммеля. — Но всё равно, я чувствую недостаток подвижных частей и смею осуждать ваше решение направить все моторизированные дивизии в группу Б.
— Вы правы, герр Ларинкс. Пропускная способность мантийского шоссе оказалась сомнительной. Прорыв на том направлении идёт успешно и молниеносно, но отмечаются серьёзные небоевые потери в технике. Была бы на месте фантайнской дивизии дивизия мотопехотная — вы были бы уже в Вейверфронте, можете не сомневаться.
— Сейчас уже ничего не поделать. Как вы думаете, скоро ли король Олении начнёт переговоры?
— Не мне выдвигать предположения об этом, герр Ларинкс, я могу сказать только, что король Йохан выступил самым верным другом и союзником нашей Королевы в сложившемся положении.
Триммель провёл в ставке Ларинкса достаточно много времени, и остался доволен тем, как генерал выполняет поставленную задачу. Отдав несколько последних распоряжений, фельдмаршал покинул штаб группы А. Ларинкс был с Триммелем в напряжённых отношениях, за глаза считая его выскочкой и прохвостом. Это не мешало ему выполнять свои обязанности, но старый генерал всегда стремился избегать лишних встреч и разговоров со своим молодым и непоседливым начальником, который скакал между штабами как сумасшедшая блоха. Характер у Триммеля был странный, он в чём-то походил на опытного артиста, умевшего играть множество ролей, и в любой компании способного пойти за "своего". Для таких как он, путь к славе был так же короток, как и путь на виселицу.

— Какова обстановка? — Голос Альшписа звучал довольно спокойно, если учесть всё, что произошло за это время.
— Отбил атаку, противник отступает, по ним работает наша артиллерия. Видимо, сейчас будет перегруппировываться для новой атаки. — Агриас отвечал примерно так же, несмотря на то, что только что был бой, а вражеская артиллерия начала довольно кучно обстреливать его позиции.
— Ясно. Каковы потери роты?
— Два десятка раненых, убитых нет, но по нам сильно гвоздит артиллерия, так что может всё и серьёзнее.
— Хорошо, скоро прекратят, их батареи уже засекли. Не расслабляйтесь, ждите новую атаку.
— Вас понял!
Телефонная мембрана смолкла, гауптман положил трубку на место и приник к стереотрубе: зрелище было не из лучших, на поле валялись останки тел и остовы танков, артиллерия во всю силу била по полю, несмотря на то, что противнику уже удалось добраться до спасительного леса. Несмотря на этот локальный успех, на других участках фронта всё ещё кипело сражение. Эта победа была выкована ещё до боя, создана при помощи диверсий, авианалётов и дезинформации. Атаки оленийских полков почти на всех пунктах обороны встречали сильный огонь с высот и из засад, танки не могли дать решающего преимущества. Растянувшись в линию и не имея сильных резервов, вражеские силы были обречены на разгром.
Агриас закурил. Чувство азарта снова вернулось к нему, пусть и не так ярко, как раньше. Раненых отправили в батальонный лазарет, роту снабдили боеприпасами, на помощь подошло два расчёта противотанковых ружей. Время потянулось медленно и тяжело, грохот разрывов оленийских снарядов искажался акустикой деревьев. Противник не намеревался атаковать, они или ждали, или опять не могли наладить связь.

Кто-то шёл вперёд, кто-то шёл назад; рвались снаряды, солдаты и офицеры падали на землю без ног и без голов. Что происходит? Наверное даже сам Укко не найдёт ответа на этот вопрос. Бой идёт далеко впереди них, но снаряды падают и здесь, в тылу. Эклунд сидел в окопе, рядом с ним были его солдаты. Их новый полк отступил от города и загородил собой дорогу. Правда, вообще трудно было вообще описать то, что происходило с ними. Приходили противоречивые приказы, мимо них шли войска, а солдаты просто не понимали, что им делать. Сейчас шло сражение, их товарищи из подошедших частей пытались прорвать чейнджлингскую оборону, но явно терпели неудачу.
— Вы чьи?! — В траншею спрыгнул младший офицер, чьих опознавательных знаков было не видно из-за налипшей на него грязи. Олень тяжело дышал, и нетвёрдо держался на ногах, что точно отличало в нём делегата связи.
— Полковника Юста, его командный пункт во-он в той стороне. — сказал Йоаким, указав направление копытом. — Матти, проводи его.
Денщик коротко кивнул. Посыльный прошептал что-то в знак благодарности, и поплёлся за ним. Этот парень весь в грязи, видимо за это время ему не раз приходилось падать на скользкой дорожной грязи.
Впереди гремела вражеская канонада, их батареи гибли одна за другой. Шоссе постепенно заполнялось подводами, полными раненых. Попадались им и ошалевшие солдаты, бежавшие из боя. В большинстве случаев их удавалось вразумить и отправить обратно в части. Йоаким выглядывал из своего окопа, и осматривал происходящее. Это был хаос, и только бойцы их поредевшего полка были якорем некого порядка. Он происходил из рода "морских оленей", и редко пользовался языком своих "лесных" собратьев, но сейчас ему хотелось выругаться самыми грязными словами, которые знал их незамысловатый язык. Он уже не был горячным юношей, но не мог подобрать никаких слов, кроме матерных.
— Герр Эклунд! Вас вызывают в штаб батальона! — Ещё один "бегун", только уже из их части принёс очередное распоряжение. Коротко кивнув сидевшему рядом Калссону, олень выбрался из укрытия и трусцой побежал к другому. Видимо, пришёл очередной приказ. Командный пункт майора Горна являлся таким же окопом, только имеющем телефонный аппарат, стол, и иные атрибуты штаба. Майор начал сразу, встретив Йоакима коротким кивком.
— Полк поднимается в атаку. Это приказ от командования наступающей группировкой.
— В этой толчее что атака, что оборона — всё едино. — Нервно усмехаясь ответил Эклунд.
— Так или иначе, надо наступать... — Майор Горн склонил голову, раздумывая о чём-то тяжёлом.
Полк построился в маршевые колонны. Вокруг творилось чёрт-те что. Так или иначе, была даже какая-то странная радость от того, что их ввели в дело. Ни полковник Юст, ни его солдаты и офицеры не знали точно того, что творится впереди. По колоннам прошёл приказ, полк двинулся на помощь товарищам.
Чем дальше они продвигались — тем страшнее становилась картина. Завязшие в грязи танки и орудия, полевые госпиталя, где раненых было столько, что многим из них не было никакой возможности оказать помощь. Эклунд видел жрецов, которые соборовали умирающих, их проповеди звучали сбивчиво и едва слышно, они боялись как и все, особенно на фоне слухов о том, что жуки не брали священников в плен... Снаряды падали всё чаще и чаще, шальные осколки поражали солдат, некоторые истекали кровью на месте, некоторые пополняли собой число раненых. Передовая становилась всё ближе, а была ли эта передовая вообще? Повсюду шныряли кучки потерявшихся, отбившихся от частей солдат и даже офицеров. Некоторые из них потеряли себя от ужаса сражения, их уже нельзя было ввести в строй.
Колонна батальона вышла к лесу, верхушки деревьев сильно выщерблены осколками снарядов, многие из них повалены, везде лежат тела. Не успев дойти до врага, они уже потеряли несколько десятков солдат ранеными и убитыми. Всё вокруг смердело смертью и нагоняло страх.
— Духи этого места осквернены... — Проговорил Карлссон, осматриваясь вокруг.
— Откуда такая религиозность? — Спросил Йоаким.
— Сам посмотри.
— Вижу. Далать нечего, они мертвы, а мы живы.
Колонна прошла через лес и вышла на другую его опушку, они увидели там несколько десятков бойцов, укрывавшихся за кочками и в оврагах. Это были остатки роты, которая дважды ходила в бой за этот день и потеряла больше половины бойцов.
— Кто тут старший? — ответом послужило молчание, разозлившее офицера. — Кто старший?! — Резко повторил он.
— Старшего нет, старшего порвала на части жучиная бомба и он лежит там где и все остальные. Всё кончено, герр майор. Уводите своих солдат, они перебьют вас всех до одного...
— Кто это брякнул, растак его мать?! — Совсем вышел из себя Горн, он так же был из "морских", но позволил себе выругаться на "лесном" наречии.
— Я, герр майор. — Из оврага выбрался чумазый и побитый боец, сквозь слои грязи проблёскивали ефрейторские петлицы. Он был здесь за старшего, видимо офицеры и правда были мертвы. Горн не стал его долго рассматривать, просто врезал ему копытом так, что тот тут же скатился обратно в овраг.
— Нет времени на препирательства с дезертирами! Мы должны выполнить приказ! Батальон, стройся!
Батальон начал размыкаться в правильную цепь. Уточняющих указаний дано не было, поэтому решено было просто наступать и действовать по обстановке. Глупое решение, идиотское решение, но иного принять было невозможно.
Цепь двинулась вперёд. Вокруг рвались мины и снаряды, перепахивая и утрамбовывая землю.
— Быстрее! Бегом! — Скомандовал майор, и солдаты перешли на лёгкий бег. В других местах выступили и другие батальоны, сформировав таким образом единую полковую линию. Йоаким бежал вместе со всеми, увлекая за собой тех, кто остался с ним. Он не собирался умирать, но ничего не мог изменить.

— Герр гауптман! Они опомнились! — К Агриасу подбежал один из его ординарцев, указывая на поле, бывшее в их секторе огня. Собравшийся было передохнуть гауптман тут же вскочил к стереотрубе: он увидел, как из лесу вышел свежий вражеский батальон, шедший прямо на них. Они ждали эту атаку, но рота уже потеряла часть своей боеспособности, солдаты устали, число активных штыков уменьшилось.
— Телефонист! Соедините меня с миномётами четвёртой роты! — Крикнул он, всматриваясь в наступающие порядки противника. Они не шли, но бежали. Относительно слабый артиллерийский огонь не причинял им серьёзного ущерба. Четвёртая рота была усилена тяжёлыми миномётами и большим числом пулемётов. Альшпис держал её в тылу как мощный резерв. "Ну Альшпис, вот и пригодятся твои пулемёты" — подумал он.
— На нас идёт батальон! Поддержите миномётами! Пристрелочный пункт двадцать пять! — Дрожащим от напряжения голосом проговорил Агриас в мембрану. В ответ он не услышал ни слова, только за мембраной был слышен грозный голос артиллериста: "По двадцать пятой! Пятнадцать фугасов! Беглым! Огонь!".
— Герр гауптман! Наши артиллеристы ждут приказа!
— Зарядить и доложить! — Отмахнулся он, всматриваясь в линзы стереотрубы.
— Заряжено!
— Огонь!
Заухали их пехотные пушки, за ними подхватили ротные миномёты. Вражеский батальон таял на глазах: сейчас они повернут, сейчас испугаются, струхнут продолжать! Олени всегда бегут от их огня, они недисциплинированные трусы!
Противник прошёл зону обстрела, но попал под перекрёстный огонь с высот и из леса. У них были укрытия в виде подбитых танков и тел своих товарищей, олени залегли и начали отстреливаться.
Несмотря на подавляющее превосходство чейнджлингов, перестрелка вышла тяжёлой. Противник стрелял метко и бегло, только подход резервов четвёртой роты и плотный миномётный огонь заставил их отступить.

Над полем боя вновь воцарилась тишина, дело было уже к вечеру. Кое-где ещё шла перестрелка, но на большинстве участков противник оленей отбросили с большими потерями, но и чейнджлинги потеряли многих в этот день. Агриас ходил среди позиций своей роты. Где-то окопы были разворочены попаданиями мин и снарядов, стрелковые ячейки стали могилами для тех, кто там находился. Взводы его роты строились, велась перекличка, перевязка раненых, сбор тел убитых. Этот день выдался тяжёлым, но в этот день они разбили врага наголову.
Гауптман подошёл к оберфельдфебелю Пейтису, старый солдат курил, делая длинные затяжки, прикрывая свои воспалённые от недосыпа глаза после каждой из них. Другие офицеры тоже были рядом и устало курили, их солдаты расселись кучками у костров. Разговоров было мало, накопившаяся за неделю усталость начала тяжело сказываться на них.
— Вы отлично показали себя сегодня. — Неуверенно начал Агриас.
— Да тут не нас надо хвалить. — В полголоса ответил ему Каринкс.
— Когда они на нас чуть было в штыки не пошли, я вообще бежать думал, — встрял в разговор молодой лейтенант, — но мои ничего, выдержали перестрелку. Знаете, я думал, что эти олени вовсе ничего не умеют, раз вы их так бьёте. А они...
— А они сволочи, герр лейтенант! — хрипло смеясь бросил Каринкс. — А вы, герр гауптман, что о них думаете?
— Я солидарен со своими подчинёнными. — С напускной важностью, но при этом улыбаясь сказал Агриас. Ему захотелось поддержать эту шутку, после успешного боя его настроение склонялось к тупой, приглушённой весёлости. Вечером погода улучшилась, ночь обещала быть более-менее сухой и не такой туманной. Чем не повод для хорошего настроения? Зачем огорчаться из-за вещей, которые здесь стали сущими пустяками? Через недельку они уже будут праздновать в Вейверфронте, а тем временем товарищи из группы Б отрежут восточную Олению и возьмут Хьортланд, и тогда эта война наконец кончится. За этой войной последуют другие, иначе не может быть, но это будет потом и в других местах, где климат лучше, а враги ещё трусливее и глупее.
Перекур длился не очень долго, ужин был короток, спать не дали вовсе. Батальон перегруппировался и продолжил наступать. До заветной цели были дни пути, но они уже видели огни далёкого портового города, манящие к себе завоевателей.

Весенняя война. Глава V: Море и сосны.

"

СТОЙ!

Не сопротивляйся!

Йохан приказал кончить войну.

Застрелите ваших офицеров, которые не слушают приказания вашего Короля.
Солдат! Кончай сейчас же сопротивление! Йохан дал приказ окончить войну. Да здравствует Его Величество Йохан Дьявулен, покровитель народа Олении!
Вам должны были дать хорошее обмундирование, потому что Его Величество хотел, чтобы Вам было хорошо нести службу. Офицеры дали вам всё же дурную одежду и плохое снаряжение. Они обманули Вас и Его Величество, они поступили преступно против Олении и Оленийского Оружия.
Офицеры гарантировали Вам и Его Величеству, что война будет лёгкой и вы легко разгромите чейнджлингские войска. Теперь же вы проигрываете её, хотя тысячи бойцов сложили головы в неравном бою с захватчиками. И здесь ваши офицеры лгали вам и обманули Йохана.
Йохан хочет мир, но офицеры, предатели Олении, хотят войны. Убивайте офицеров! Расстреливайте их! Боец! Если не исполнишь этого приказа Его Величества, тебя отправят в тюрьму в Остлот и поставят к стенке.
Воины Олении, не давайте себя убивать на этой несправедливой войне. Тысячи оленийских солдат уже убито, сотни оленийских танков сожжены под Эстскугом, десятки бомбовозов сбито. Всё это вина предателей-офицеров, которые не слушают приказания Короля Дьявулена.
Но ужасы весенней войны, распутицу, голод и страшные чейнджлингские снаряды пора прекратить. Теперь по домам! Да здравствует Йохан, объявивший мир! Долой предателей и поджигателей войны, которые врут что скромный чейнджлингский народ и благородная Королева Кризалис будут ущемлять права Оленийской державы.
Да здравствует Новая Оления, мирное небо и Его Величество! Долой войну! Стреляйте сейчас же командиров!"

Текст чейнджлингской агитационной листовки, распространявшейся среди оленийских военных. Эффективность данного пропагандистского текста признана сомнительной. Авторы воззвания понижены в звании и отстранены от агитационной деятельности.

Колонна грузовиков медленно двигалась по просёлочной дороге, из-под колёс брызгала грязь — недавно прошли первые сильные дожди. Дорога ещё была нормальной, они были первыми, кто проезжал здесь в таком числе. Впереди колонны ехали группы мотоциклистов-разведчиков. Они смогли обнаружить крупное село, подходящее для расквартировки батальона. Манти был всё ближе, дикие края уже были позади. Эти панцергренадёры шли в авангарде, и им было намного легче преодолевать весенние грунтовки.
О враге ничего не было слышно, те маленькие гарнизоны, что встречались им, в основном сдавались в плен. Понятие "фронт" и "тыл" как-то и вовсе потерялись. Доходили слухи о том, что егеря где-то кого-то отражают, что у них в тылу бродят крупные и опасные отряды, способные учинять всяческие пакости. Это не могло не напрягать, но делать нечего — знай себе трясись в кузове, да жди своей участи.
Село стояло по обе стороны от шоссе, разведчики смогли насчитать в нём около полтораста дворов, но при приближении выяснилось, что немало домохозяйств заброшено. Колонна въехала на главную сельскую улицу, со всех сторон на них со страхом и любопытством смотрели местные. Машины замедлились и Артис смог чётко разглядеть оленей, живших здесь. Выглядели они... довольно просто и прилично, их одежда и повадки были сильно похожи на те, что Артис видел в чёйнджлингских бауэрах, среди них даже были видны охотники, хотя пулемётчик точно знал, что олени не питаются мясом и им нет нужды охотиться на дичь.
Проехав какое-то расстояние, колонна остановилась. Прозвучал приказ вылезать. Стоявшие до этого спокойно олени начали беспокоиться: игравших на улице оленят тут же разогнали по домам, взрослые так же начали прятаться за дверьми своих домов. Артис смотрел на всё это с недоумением:
— Почему они так шугаются? — Полушёпотом спросил он стоявшего рядом Лабрума.
— Думают, что мы будем их грабить или ещё что. — Ответил он.
— Грабёж? Вот дураки, нам их халупы десять лет не сдались. — Грубо сказал Класпер, исподлобья осматривая нехитрую обстановку.
— Петля на шею видно тебе тоже не сдалась, рядовой? — Внезапно вклинившийся в разговор Кринг прозвучал и шутливо, и предостерегающе. Он был прав в своей жёсткости. Момент был ответственный, солдатам предстояло передохнуть, но нужно было оставаться на чеку: в селе наверняка есть охотничьи ружья, а солдаты могут натворить непростительных глупостей, и тут не поможет дисциплина, только строгий и взыскательный надзор.

В дом старосты зашёл майор в компании гауптфельдфебелей, интендантов и отделением солдат. Нужно было решить ряд вопросов. Внутреннее убранство дома старосты выглядело довольно богато: висевшие на стенах фотокарточки в резных рамках соседствовали с замысловатыми оберегами из медных и серебряных бляшек с вытравленными на них вьющимися узорами. Чейнджлинги с интересом рассматривали эти религиозные символы, но не оказывали ним почтения, они ничего не значили для них. Находясь в положении побеждённых, олени не могли их в этом осудить. В большой прихожей комнате стоял стол, за столом сидел поседелый олень, смотревший на вошедших спокойно и непроницаемо. Двое солдат встали у входной двери, остальные заняли углы комнаты и места у окон. Не дожидаясь приглашения майор сел на табурет напротив старосты, его "свита" выстроилась полумесяцем за его спиной, между старостой и майором занял место переводчик.
— Герр староста, ваше село попало под оккупацию нашего батальона. Вам придётся выполнить ряд требований, которые будут вам предоставлены.
Толмач перевёл слова чейнджлинга, староста кивнул головой, и ответил на заявление майора. Его речь чем-то отдалённо напоминала чейнджлингский, но без переводчика офицер не мог с ним общаться.
— Олень говорит, что выбор у него невелик, ему придётся следовать вашим требованиям.
— Чудно. — майор похвалил переводчика. — У меня немного времени, и требований у меня так же немного. Во первых, предоставьте список всех вооружённых лиц в вашем селе. Их дома будут нами обысканы, а их оружие предписывается изъять и запереть в доме старосты, а позже — в оккупационной комендатуре. Во вторых, мой батальон будет стоять здесь до следующего утра, но ваше село назначено перевалочным пунктом, так что мы тут не последние. Исходя из этого, имейте ввиду, что чейнджлингской армии нет никакой нужды грабить вас, устраивать принудительные реквизиции, а так же учинять насилие над поселянами у чейнджлингских солдат нет, наши части итак снабжают всем необходимым. Однако, вам всё же придётся поступиться пространством на время расквартировки военных, а так же наши хозяйственные офицеры оставляют за собой право потребовать от вас передачи в их распоряжение разного рода инструментов, продуктов и прочего подобного, издержки будут возмещены вам. Так же, офицеры батальона могут захотеть купить у ваших жителей что-либо. В этом случае можете устанавливать цену путём торга, но валюту придётся принимать в наших марках, имейте ввиду. В третьих, проведите сейчас же общее собрание и донесите до населения, что мы не собираемся причинять им вреда, но вынуждены временно пребывать в их домах, что чейнджлингским солдатам нет резона причинять вред мирным жителям и они будут строго наказаны за проступки в отношении местных. Так же, посвятите их в первые два пункта. И ещё: эти указания распространяются на все останавливающиеся здесь чейнджлингские части, сюда вскоре прибудет оккупационный администратор, а военными будут созданы все необходимые условия для обеспечения отдыха, ремонта и дозаправки техники. Всё это будет свёрнуто после окончания войны.
Переводчик несколько минут переводил эти слова оленю, тот сокрушённо пожал плечами и ответил утвердительным кивком. Далее последовало ещё несколько формальностей, старосте предоставили под подпись документы. Потом было устроено сельское собрание, на котором старосте пришлось всё изложить. Олени покачали головой, побурчали, но делать было нечего — в их село вошло несколько сотен вооружённых до зубов военных и никакого желания им противостоять вовсе не было.

Небольшая группка оленей стояла во дворе дома старосты. Их собрали здесь, пока панцергренадёры проводили обыски в их домах. Кто-то из них плевал на землю и шёпотом матерился, большая же часть просто угрюмо молчала, прикидывая своё грядущее бытие. Как долго жуки будут стоять здесь? Идёт война, много тел лежит непогребёнными, волки могут расплодиться и оборзеть, кто будет защищать народ? Меж их домов шастают эти чернопанцирные сволочи в серо-зелёных шинелях, они ведут уже ведут себя как хозяева, староста потакает им, а может ли он не потакать?..

Домов в селе было достаточно, чтобы разместить в каждом по отделению, но перед этим нужно было сделать многое.
Автомашины согнали в подходящее место, рядом расположился батальонный артиллерийский парк. Дело подходило к обеду, но перед этим вокруг села были выставлены патрули и дозоры, мотоциклисты и вовсе ненадолго здесь задержались, поехав дальше по дороге. Когда подошли батальонные инженерные части, начали возведение топливного хранилища, так же они начали разбирать на брёвна и доски брошенные дома и сараи. Предполагалось, что из этого материала потом будут возведены бараки для солдат, да и без дров было не обойтись. Шедший в авангарде батальон теперь должен был создать здесь военную базу, чтобы идущие по дороге части могли делать здесь остановки. В чейнджлингской армии было чёткое разделение труда на военные и хозяйственные части, но когда требовалось быстро выполнить задачу, то боевые части батальона могли привлечь к хозяйственным мероприятиям.
Взводу Артиса пришлось помочь в работах. Они получили топоры и пилы и отправились разбирать покосившийся сарай, стоявший на самой окраине села. Пулемётчику и его напарнику доверили пилу-дружбу. Сарай наполовину сгнил, его трухлявые доски можно было только сжечь. Инженерные войска побрезговали возиться с этой развалиной, поэтому сюда направили обычных солдат, что их конечно не обрадовало. Чтобы конструкция рухнула, потребовалось несколько метких ударов топора. Дальше можно было только разбирать и пилить доски. Артису доставались толстые доски и брёвна, вскоре под местом его работы образовалась кучка опилок и щепок, некоторые доски сами ломались и рассыпались. "Ничего, зато будет чем топить полевую кухню" думал он, когда его товарищи уносили на своих спинах очередную связку аккуратно связанных досок. Они провозились с этим всем где-то два часа. Солдаты ругались, бранили начальство и хозяйственные части, пожалевшие своих усилий на эту гору червивых обломков, но при этом они скорее раззадоривались, чем уставали. Всё таки всю дорогу они сидели в кузовах машин, а не месили грязь копытами.
Потом повара наварили похлёбки на весь батальон. Снабжение немного отстало, поэтому харчи на этот раз вышли скорее обжигающе-горячими, чем сытными. После обеда было построение и развод. Кого-то направили в патруль, на часы и в некоторые наряды; остальных же части начали делить по отделениям и располагать в сельских домах. Всего в батальоне было около девятиста солдат, в деревне с треском отыскалось такое количество домов, но проблем с размещением не возникло.
Отделению Кринга достался дом местных середняков. Унтер-офицер ещё перед войной уделил время изучению языка, поэтому смог кое-как объясниться с хозяевами дома. Это была пара молодых оленей, муж и жена, детей у них ещё не было, а сам дом выглядел так, будто построен был совсем недавно. Солдатам разумеется были не рады, но их не очень это волновало. Хозяин стремился держаться твёрдо и с достоинством, хозяйка вообще так и не появилась перед гостями, видимо сбежала к соседям, либо где-то спряталась. Оказавшись внутри дома, солдат удивило обустройство комнат и их просторность, может даже излишняя из-за новизны. Одну комнату оставили за четой, всё остальное заняло отделение. Кроватей тут оказалось больше чем одно лишь супружеское ложе, видимо олени их имели на случай приезда родни или гостей издалека. Их всё равно не хватило на всех, части отделения пришлось заночевать на разостланных шинелях. Но до захода солнца было ещё далеко, предстояла ещё помывка, так как наконец выдался хороший момент для этого. В ротной кладовой было достаточно мыла, с водой же в этом сыром краю никогда не было проблем. Класпера и Лабрума тут же послали к ближайшему озеру за водой, кто-то затопил печку, чтобы потом нагреть воду. Как уже было сказано, с мылом был полный порядок, но Кринг решил проявить хитрость и смекалку, выторговать мыло у хозяина.
Агриас и ещё несколько его товарищей сидели у печки в большой комнате, пока их младший командир беседовал с оленем. Разговор этот выглядел довольно забавно: чейнджлинг плоховато знал язык, но при этом выказывал всяческое дружелюбие и даже панибратство, олень же с виду был спокоен, но при этом очень сильно насторожен, не до конца понимая собеседника и от этого беспокоясь. Для начала, унтер-офицер заявил, что им разрешено устраивать реквизиции, но он не видит для них повода, поэтому предлагает честный обмен. Его солдатам нужно мыло, а он готов предложить за это три пачки сигарет и карманные часы с латунными створками. Олень посмотрел на это всё, и что-то ответил. Кринг засмеялся, и сказал какую-то фразу, которая явно выбивалась из правил оленийского языка. Олень же снова посмотрел на предложенные вещи... И вдруг его передёрнуло от отвращения и гнева. Он резко встал из-за стола громко шепча какие-то ругательства, но увидев в комнате солдат тут же ослабленно сел, укоризненно качая головой. Кринг тоже как-то обмяк, сделал глубокий кивок, в его голосе прозвучало железо. Он забрал эти вещи, встал из-за стола и вышел вон, ничего не сказав солдатам. В комнате повисло что-то неприятное, какая-то невидимая, но горькая взвесь испортила это место. Артис тогда подумал о том, что Кринг и домохозяин просто не смогли договориться, может чейнджлинга подвёл язык, и он обидел оленя. Пулемётчик поднялся с пола, и последовал за ним. Унтер-офицер стоял на крыльце и напряжённо курил, смотря, как по дороге едут и едут грузовики их полка. Это зрелище действительно было довольно умиротворяющим, при некоторых условиях.
— Герр офицер, что случилось? — Этот вопрос Артис задал глупо и по-детски. Кринг сделал глубокую затяжку и обернулся на него. В глазах чейнджлинга всё ещё горели искры злобы и раздражения, но он смирял себя так, как подобает офицеру.
— Рядовой, это не твоё дело. Я попытался с ним договориться, но вышел разлад, твой командир ошибся в разговоре на чужом языке, этого достаточно? — Ответ вышел жёстким и явно не очень правдивым. Кринг очень редко называл своих солдат "рядовыми", и обычно это не значило ничего хорошего.
Потом уже Артис узнал, что Кринг пытался обменять мыло на вещи, снятые с трупов после штурма укреплений в первый день войны, олень почуял запах мертвечины, всё понял и с возмущением отказался. Никто из солдат ничего не сказал ему по этому поводу, у чейнджлингов это было не принято. В конце концов, он ведь ради них старался, и не знал, что олени имеют такой хороший нюх.
После помывки у солдат началось время, которое можно было бы назвать свободным. Отбой должен был произойти в восемь вечера, то есть довольно рано, чтобы выдвинуться в путь ещё затемно. Вокруг было тихо и спокойно, они даже дезертиров не встретили, будто в этом месте и вовсе не было войны.
Стол был быстро оккупирован игроками в скат, солдаты курили и громко обсуждали подробности прошедших дней, будто бы и не было хозяев, запершихся в одной из комнат. Лабрум, Артис и его второй номер вышли покурить на крыльцо, где до этого стоял их командир, дремавший теперь у печки. Стоял весенний вечер, солнце светило с запада, заставляя дома и фигуры отбрасывать длинные тени. По дороге всё ехали и ехали машины, оставляя после себя разбитую кашу. Завтра придётся тяжело, может даже потребуется вытаскивать грузовики из распутицы. Небо отдавало багрянцем, и не было ни чистым, ни затянутым облаками, находясь в каком-то странном промежуточном состоянии, которое трудно было описать.
— Скорее бы войне конец... — Проговорил Артис, глядя в залитые уходящим светом небеса. Он уже мечтал о возвращении, воображал радость братьев, матери, Той, которая обещала ждать его.
— Скоро она действительно кончится, товарищ. Офицеры говорят, Манти — важный город, а сопротивление там вряд-ли будет. После того как войдём туда, говорят, олени и рыпаться перестанут. — Ответил ему Лабрум, выдыхая сигаретный дым.
— Они итак не рыпаются. Когда в последний раз по нам стреляли? — Голос подал второй номер пулемётного расчёта, крепкий и молчаливый парень. Видимо, обстановка всё же вынудила его на участие в беседе.
— Лучше бы больше и не стреляли. После драки воздух не лягают, а драка для них уже проиграна. Правильно делают, что сдаются. Дрались бы упорно — мы бы сейчас от этой деревни и развалин не оставили. — Артис ещё какое-то время думал о доме и родне, но его нынешнее бытие ещё было сносно и приемлемо, так что эти мечты не очень долго тревожили пулемётчика.
— Это да... Понимают видать, или пресмыкаются. — Сказал Лабрум, размышляя о чём-то. Сослуживцы мало знали о прошлом Лабрума, кроме того, что у него было высшее образование и какие-то виды на высокую жизнь, но армия решала совсем иначе.
— Пресмыкаться это вряд-ли. Ты видел хозяина этого дома? Да он чёртов герой, послать нашего унтер-офицера в лицо, да ещё при нас.
— На Ляпписа или ротного нашего он бы рта не открыл... А хорошее тут местечко всё-таки.
— Да уж получше, чем те что были до этого. Откуда такая меланхолия, Лаб?
— Курево хорошее. Никогда такого не курил. Помнится, писали в нашей ульевой газете, мол какой-то везалипольский профессор медицины сказал, что курение вредит здоровью. Вот наши папироски точно здоровью вредили, запах у них отвратительный. Спасибо оленийской армии, обеспечили они нас хорошо и надолго.
Солдаты похмыкали от остроумного замечания товарища. Погода была далеко не так уж и хороша, но им от этого было вовсе не плохо.
Ужин выдался хорошим, а сон крепким, ночь будто бы началась и закончилась в одночасье. В три утра в доме прозвучала команда "подъём", и солдаты, только оценившие уют ночёвки в стенах дома, тут же вынуждены были собираться и покидать своё временное пристанище. Отделение построилось и влилось во взвод, а взвод влился в роту. Артиса и остальных провожали взгляды местных жителей, для которых этот батальон появился и исчез, оставив за собой лишь тревогу и страх неопределённости. Жизнь этих существ была обречена перемениться, и вовсе не к лучшему, а панцергренадёры невольно послужили причиной этой перемены. Скоро сюда приедут оккупационные чиновники, скоро меж домов начнут расхаживать молодчики-олени с винтовками наперевес, с полицейскими значками на рукавах, и будут ли они так спокойны, как то войско угрюмых малорослых солдат, нагрянувших и исчезнувших в одночасье.
Батальон был построен и погружен на машины, часть солдат была "спешена" на случай, если придётся помогать машинам двигаться по порядком разбитому просёлку. Грязь, темнота, вонь бензина, электрические фары режут глаз, моторы надрывно тарахтят, заставляя машины продираться через кашу, в которую превратилась дорога. Ночью прошёл лёгкий дождик, но этого оказалось вполне достаточно для окончательного превращения грунтовки в болото.

Им передали приказ: свернуть на перекрёстке на главную дорогу, к этому моменту батальон уже порядком отдалился от села и даже не сильно отставал от графика. Грузовики пришлось пускать по обочинам, потому что дорога превратилось в нечто совершенно непригодное и ужасное.
Зря Кринг торговался с оленем за мыло, зря они вообще мылись, потому что эта дорога вымазала всех и каждого в грязи. Артис лично участвовал в спасении нескольких грузовиков своей роты, и после таких приключений утомился совсем нешуточно, а ведь нужно было ещё и следить за оружием...
Колонна начала постепенно заворачивать в сторону шоссе. Это нужно было сделать быстро, ведь по чьей-то гениальной ротационной схеме их часть должна была одной из первых войти в злосчастный Манти.
Асфальтовая дорога и ж/д полотно проходили по берегу реки, носившей название города. Она уж точно не была похожа на пресловутый "ручей", вместе с которым иногда употребляется название Манти. Наверняка это было связано с очередной оленийской легендой-байкой, интересовавшей перевёртышей меньше всего. Единственные мысли, возникавшие у них при взгляде на водную гладь были мыслями о гигиене и питье. Фарникс вовсе не готовился к пресловутому "Блистательному входу в поверженный город", скорее он намеревался сходу его брать, и его не интересовал внешний вид бойцов и техники, идущих на Манти. Сейчас их колонны шли очень быстро, и поздним днём они уже должны быть в городе.
С ещё невидимого моря уже дул солёный ветер, но в грузовиках пахло потом, сыростью и табаком. Солдаты устали, но были веселы от того, что совсем скоро их длительный марш-бросок кончится. Ещё неизвестно было, будет ли сражение за город, но они были готовы принять любой бой, лишь бы достигнуть цели.

Мотоциклетный разъезд подъезжал к линии траншей, преграждавших подход к городу, стрелки готовились устроить разведку боем, но боя не последовало: из окопов выкинули белый флаг, а затем навстречу им вышло несколько оленийских солдат. Они объявили о своей капитуляции, их командир заявил о своём нежелании губить своих солдат в бессмысленном сражении, так как все резервы из-под Манти перебросили куда-то в юго-восточную Олению, и его часть была фактически брошена вышестоящим начальством. Обескураженные мотоциклисты поспешили оповестить об этом майора, и он принял капитуляцию вражеского отряда.
Это произошло уже совсем близко от городской черты, панцергренадёры вошли в Манти вместе с танковыми батальонами, когда передовые отряды ворвались на улицы, по ним ещё ходили трамваи, а местные жители с недоумением и страхом смотрели на заляпанные грязью грузовики чейнджлингов. Это было вовсе не похоже на триумфальное шествие: все слишком устали, чтобы изображать из себя бравых вояк. Главное было то, что они взяли город, а их внешний вид имеет мало смысла.
Панцергренадёры покинули грузовики, и шли по улицам пешком. Артис впервые видел полноценный город, с улицами, домами, фонарями и брусчаткой. Манти трудно было назвать большим городом, да и очень старым тоже. Здесь был порт, какие-то фабрики и какие-то достопримечательности, но какое это имело значение?
Рота расположилась в жилых домах в квартале близ морского побережья. В роте были бойцы родом из Диртрисиума, они рассказывали о том, что такое море, но жители иных ульев редко видели даже большие реки, не говоря уже о морях.
— Воздух здесь другой. — Класпер распахнул окно квартиры, в которой разместилось отделение. Настроение перевёртышей вновь стало приподнятым, тяжёлая дорога осталась позади, квартира же оказалась довольно милым местом для времяпрепровождения.
— Знаете, а я был бы не против посмотреть на море. — Вдруг сказал Артис, почувствовав запах бриза, приятного и лёгкого ветра, дувшего с востока.
— Оно почти как Ключ-Озеро, только намного больше. — пошутил Лабрум, растянувшись на стоявшей тут кушетке. — Только вряд-ли мы на него посмотрим, в городе наверняка найдётся много работы для военных, иначе быть не может.
В помещение зашёл запыхавшийся Кринг, он недавно основательно отстирался и придал себе бравый залихватский вид.
— Ляппис собирает взвод на улице, у нас особое поручение из штаба дивизии.
— Этого не хватало... — Пробормотал Класпер.
— Торопитесь, чёрт побери! Я не шучу!
После этих слов солдаты повскакали со своих мест и через несколько минут отделение свежих, отстиранных и отмытых солдат стояли на улице среди порядков своего взвода.
— За мной! — Скомандовал Ляппис, и весь его отряд двинулся по улице по направлению к морю.

Помимо грузового порта, в Манти была и набережная, улица, что шла вдоль пляжа. Взвод свернул с улицы в переулки, чтобы срезать путь. Они шли быстро, почти скакали. Вот из переулка они вырвались на свет...
Небо. Это всё, что пришло ему на ум, когда он увидел то, что увидел. Угрюмое, тёмно-синее, рассечённое густыми шеренгами серых и свинцовых облаков. Оно отражалось в необозримом, гладком просторе, который зажимали с двух сторон изрезанный фьордами Мантийский залив.
Солдаты вышли на набережную. Ещё совсем недавно здесь гуляли состоятельные парочки, сновали разносчики газет, а в летних кофейнях играла заказная музыка. Сейчас же здесь было пусто, ни единой души. Белая ограда набережной ярко контрастировала с цветом неба и моря. Это зрелище нагоняло чувства, которые трудно было осознать.
Солдаты спустились с набережной на пляж, покрытый мелким светлым песком. Отсюда открывался вид на покрытые лесом прибрежные горы, сосны свешивались над жуткими обрывами, в их кроне искал покоя морской ветер, обречённый на буйство и вечные скитания...
Артис дышал этим воздухом и смотрел на море. Оно шумело и волновалось, но в узком заливе оно не могло разгуляться во всю силу. Низкие волны бились о песок, зрелище было завораживающим. Пулемётчик вспомнил суровый пейзаж Ключ-Озера, серые воды этой грозной и капризной стихии, почти круглый год покоящиеся под коркой льда. Море было не похоже на него, море было другим. Оно навевало меланхолию и приятную тоску, оно вдохновляло творить и философствовать.
— Генерал Майор Хелькерис распорядился набрать из этого залива воды, и направить её в Везалиполис. Таким образом, мы засвидетельствуем свой триумф над врагом. — резкий голос цугфюрера прервал созерцание, и вогнал пулемётчика обратно в суетную действительность. — Честь сделать это предоставляется одному из солдат нашего взвода, нас сейчас фотографируют для прессы, имейте ввиду. Набирать воду буду я.
Сказав это, Ляппис достал из-за пазухи шинели бутылку, и направился к воде. Мокрый песок как бы пружинил под его копытами, следы офицера были очень хорошо заметны на нём. Сзади, на набережной стояли военные корреспонденты с фотокамерами, так Артис и его взвод попали на страницы газет и отпечатались в истории. Война ещё не кончилась, но победа уже была за чейнджлингами. Тяжесть походов и боёв была оправдана, теперь солдаты чувствовали себя героями-победителями, закономерно считая, что всё самое страшное уже позади.

Весенняя война. Глава VI: Лес.

"1. Кто твёрдым шагом в стан врага
Идёт, отбросив страх?
Кто прячется в тени лесов,
Диких зверей норах?

Плевать нам на возгласы ваши,
Мы злобный и дикий народ.
Для нас нет желания слаще
Чем Родины милой покой.

Где мы — там бушуют сраженья,
И черти хохочут вот так:
Ха-ха-ха!
Из тёмного леса
Из пущ и угодий
Идут егеря на войну.

2. Вступили мы в предел врага
И дали ему бой.
И не было грома славней,
Чем гром победы той!

Везде наши ружья трещали
Враги угодили впросак.
И быстро олени бежали
Из егерских страшных засад.

Где мы — там бушуют сраженья,
И черти хохочут вот так:
Ха-ха-ха!
Из тёмного леса
Из пущ и угодий
Идут егеря на войну.

3. Высоко взвился белый стяг
На нём Стальной венец.
Мы наводнили их страну
Скоро войне конец!

И будет великая слава,
Всем метким ликтидским стрелкам.
Ведь нет в мире лучше солдата,
Чем в диких, зелёных лесах.

Где мы — там бушуют сраженья,
И черти хохочут вот так:
Ха-ха-ха!
Из тёмного леса
Из пущ и угодий
Идут егеря на войну."

Неофициальный марш егерских дивизий, сочинённый во время Весенней войны. Позже эта песня обрела большую популярность и обзавелсась множеством версий.

Взвод егерей осторожно продвигался по чаще. Точка на карте, обозначенный для прочёсывания район, с каждым днём патрули заходили всё глубже и глубже, на след врага пока напасть не удалось.
В лесу было тихо, только ветер колыхал верхушки старых елей. Воздух был влажным и тяжёлым, весной здесь часто бывали густые туманы, позже начинались проливные дожди. Воевать в таких местах никогда не было приятно, и никто не ждал, что чейнджлинги будут наступать именно отсюда. Сейчас моторизированные части были где-то далеко: по дорогам, взятым под контроль егерями шла бесконечная вереница грузовиков и тягачей, по железнодорожным путям пошли составы, гружённые доверху всем необходимым для снабжения постоянно наступающих подразделений. Это всё надо было защитить, ведь если эти тонкие ниточки будут перерезаны хоть на сутки, то всё может пойти совсем не по плану, для этого вдоль дорог расположилось две дивизии егерей.
В глухом и густом воздухе вдруг раздались какие-то звуки: весь взвод тут же замер, звуки раздавались откуда-то спереди, было трудно определить их характер, увидеть их источники мешал крупный бурелом и густой кустарник, мешавший обзору несмотря на отсутствие на нём листьев.
Решение приняли быстро и безмолвно: отделение правого крыла залегло и по-пластунски направилась к источнику звука. В этом отделении находился егерь по имени Рейнис, и сейчас он бесшумно полз по жухлой прошлогодней траве и опавшим иголкам, прислушиваясь к каждому шороху и всматриваясь в каждый метр, верная винтовка была всегда наготове.
Ползать хорошо по ровному песку, а вот по влажной и заросшей лесной земле ползать совсем не хорошо. Бывшие изначально бело-коричневыми камуфляжные накидки быстро стали буро-серыми, с другой стороны, так было даже лучше, ведь с момента их первого боя снег уже почти полностью растаял.
Десяток бойцов обогнул бурелом, странные звуки превратились в треск костра и переговоры на неизвестном языке, вернее, язык был вполне известен, это было лесное оленийское наречие. Взору чейнджлингов открылся небольшой лагерь из землянок и палаток, между которыми ходили сливавшиеся с серо-бурым пейзажем фигуры, было заметно несколько отдельно стоящих силуэтов часовых.
Командир жестом остановил отделение, затем послал одного из стрелков к командиру взвода, а сам прополз немного дальше, занял позицию на небольшом замшелом бугорке и с биноклем начал оценивать обстановку. В это время остальные бойцы ждали, замерев и спрятавшись от врага.
Вскоре подполз лично цугфюрер:
— Я отдал указания, мы окружим их и атакуем. Надо взять языков. Развёртывайте отделение, снимем часовых и захватим их врасплох.
— Я насчитал два десятка оленей в лагере, скорее всего их больше. Часовых мало, убрать их легко. О чём они вообще думают?..
— Всё. Действуйте. — Лейтенант прервал разглагольствование подчинённого и пополз назад. Делать было нечего, предстоял бой.
Отделение егерей тихо развернулось против вражеского лагеря. Атака была назначена на определённое время, и когда оно настало, чейнджлинги начали медленно смыкать кольцо.
Рейнис оказался вблизи от одному из вражеских часовых, олень стоял на двух ногах и смотрел по сторонам, пытаясь хоть что-то различить в лесных потёмках и сырой дымке, ворот его шинели был поднят, изо рта торчала сигарета. Чейнджлинг тихо подползал, прячась от бдительного глаза среди голого кустарника и замшелых кочек — холмик мокрой земли, не больше. Сейчас он окажется совсем близко, ему не потребуется ни штыка, ни кинжала: Рейнис бросился на часового и впился зубами в его ногу, тут же потянув вниз, валя на землю. Часовой не понял, что произошло, когда надо было звать на помощь — было уже поздно. Чейнджлинг со всей силы ударил его копытом в шею, и вместо крика олень смог только сипло захрипеть. Рейнис ударил его ещё несколько раз, на всякий случай. Затем он продолжил ползти вперёд. Его товарищи так же расправились с остальными дозорными, олени в лагере остались абсолютно беззащитны. Егерь тихо сплюнул кровь и комки оленийского меха. Обычный биненштокер бы поморщился от омерзения, но егерей учили действовать таким образом, так что они намного спокойнее относились к использованию клыков в бою.
Раздался свисток, сигнал к атаке. Тихо кравшиеся чейнджлинги вдруг выросли из земли и рванулись вперёд. Олени в лагере было засуетились, но сделать что-либо они уже не могли. На них обрушился шквал огня, те, кто не погиб сразу были взяты в плен, улизнуть не удалось никому, по крайней мере, так егеря справедливо посчитали. Кенрис, как и все чейнджлингские офицеры, досконально проштудировал разговорник, так что имел возможность допросить пленных. Среди них оказался кто-то походивший на офицера.
— Ваш отряд явно слишком мал для расположения в таком крупном лагере. Куда ушли ваши основные силы? — Начал он, делая долгие паузы чтобы припомнить сложные для чейнджлингского восприятия речевые конструкции лесного наречия оленей.
— Я ничего не знаю об этом, честное слово! — олень смотрел на егеря умоляюще, его обуял страх. Видимо он понимал, что взводу егерей некуда девать военнопленных, что после допроса их всех казнят. — Я очень плохо знаю лес, я не представляю куда ушли мои товарищи и вернутся ли они вообще! Мы разгромлены, мы уничтожены, наш командир — единственный кто верит в то, что мы ещё можем сопротивляться! Я родом из Саккары, я городской житель, чего вам нужно от меня?!
Кенрис сплюнул и шёпотом выругался. Он не до конца понял смысл высказывания, но интонация оленя вызывала у него острое отвращение. Захотелось ударить его, но егерь сумел удержаться от этого.
— Говорите связно и по делу. Мне плевать на ваши эмоции, мы можем и не убить вас, если вы расскажете всё, что знаете.
— Хорошо... — обнадёживающие слова будто бы успокоили пленного. — Нашей группировкой командует капитан Партанен, наша численность составляет около полутора сотен штыков... Он ушёл отсюда в другое место, оставив здесь мой отряд на всякий случай, капитан опасался... Ваших действий.
— Насколько они далеко?
— В сутках пути отсюда.
— Сколько у них пулемётов?
— Очень мало, патронов тоже почти нет, как и продовольствия...
— Каков замысел вашего командира?
— Я не знаю... Он собрал отряд из остатков полка, мы пытались найти кого-то из майоров или полковника, но безуспешно, они пропали с концами. Ходят слухи о других похожих отрядах, но встретить их нам не удалось.
— Ясно. Вы сказали всё, что мне было нужно. — Кенрис закончил говорить на оленийском, и обратился к стоявшим рядом солдатам уже по-чейнджлингски: — Увести. Расстреляйте его с остальными пленными.
Командовавший солдатами ефрейтор молчаливо кивнул, оленя вывели из блиндажа. На улице вскоре послышалась яростная ругань, звуки глухих ударов, потом через несколько минут до слуха Кенриса донёсся ружейный залп. Отсылать их в тыл было действительно далеко и чревато, они победят в этой войне и никто не осудит их за это.
Лейтенант сел за стоявший тут стол и попросил бумагу и ручку. Радиостанций во взводе не было, нужно было отправлять делегата. Чейнджлинг немного подумал, затем начал выводить:
"В ходе прочёсывания района был обнаружен крупный брошенный лагерь противника, оставшиеся в нём олени были ликвидированы. По данным взятого "языка" можно судить о наличии в лесу отрядов численностью до сотни штыков и более. Я со своим взводом занял лагерь, останусь здесь на несколько часов, ночью выступлю назад, в расположение роты. По данным "языка" противник находится в сутках пути от меня, так что время у меня есть. Данное место можно использовать в будущем как передовую базу для борьбы с остатками врага.

Лейтенант Кенрис, из района №33, квадрат 47-90."

Закончив, чейнджлинг подозвал своего ординарца:
— Доставь в штаб роты, придаю тебе пятерых ефрейторов.
— Доставлю в лучшем виде! — Посыльный принял бумагу, отсалютовал и вышел.
Егеря тем временем окапывались. Лагерь действительно был довольно крупным, поэтому часть его построек была ликвидирована в угоду фортификации. Вокруг скопления землянок и блиндажей рыли круговую оборону: егеря впивались короткими лопатками в сырую вязкую землю, пытаясь отрыть себе хоть какие-то укрытия. Рейнис вырыл себе неполнопрофильный окоп, закрывавший чуть меньше чем на три четверти, у его товарищей выходило не лучше: у тех, кто копал слишком глубокие ячейки на дне набиралась вода, которую было бесполезно вычерпывать. Окопы были здесь и до этого, но их решено было усилить, на всякий случай.
— Герр лейтенант. — к Кенрису подошёл один из командиров отделений. — Не нравится мне всё это. Принимать тут бой — не лучшая затея.
— Я понимаю, но скорее всего боя и не будет.

Он бежал что есть сил, страх и ответственность поддерживали его, интуитивное чутьё направляло его в нужную сторону. Бок резала острая, страшная боль, тёмно-бордовое пятно расходилось по его форменному френчу, от шинели он давно избавился.
В голове темнеет, взгляд успевает уловить блеск пламени костра и знакомые очертания шалашей и землянок. Его хватают, падая он слышит обрывки слов, но не успевает ответить, темнота оказывается быстрее...
Очнулся беглец спустя некоторое время, его напоили и перевязали, но он потерял очень много крови, а в их нынешнем положении оказание помощи тяжелораненым было очень затруднительным.
В землянку вошёл олень, это был его командир. Его вид мало чем отличался от вида остальных: он был устал, простужен и зол, но сейчас помимо этого на его лице ясно ещё отражалась тревога и интерес.
— Олаф, что произошло? — Голос Партанена прозвучал практически безэмоционально из-за сильного истощения.
— Оборотни... Они п-пришли в наш старый лагерь... Они т-точно никого не оставили в живых...
— Сколько их было?
— Много, г-герр капитан. Я... не з-знаю... — Лежавший на охапках лапника солдат скорчился от боли, его рана не переставала кровоточить.
Исмо некоторое время постоял над раненым, взгляд его был абсолютно невозможно прочитать. Офицер ничего не сказал, просто вышел из землянки-госпиталя. Олаф скорее всего умрёт, его организм слишком вымотался, чтобы бороться за жизнь, а у них недостаточно лекарств и бинтов. Можно было бы добраться до какого-нибудь хутора или деревни, но и там его скорее всего не спасут, они только навлекут на крестьян претензии от оккупантов. Потери стали нормой, смерть — досадной обыденностью, уже около недели они сражаются с голодом, болезнями и отчаянием, но они всё ещё солдаты, а их собранный из мелких лоскутов отряд — воинское подразделение. Их окружают враги, и с каждым днём клещи сжимаются, они — жалкие недобитки, но на их уничтожение оттянуто множество сил врага. Кто знает, может это сыграет свою роль? Может быть, где-то далеко, где бьются их основные силы, захватчикам сейчас тяжелее, чем если бы их не было здесь, если бы они не продолжили драться несмотря ни на что?
В наскоро вырытой штабной землянке собрались его командиры: в основном сержанты, лейтенанты и ефрейторы, старших офицеров не осталось.
— Спасшийся из старого лагеря доложил о том, что его занял враг. Если мы выступим сейчас — сможем настигнуть их к вечеру. Скорее всего их отряд довольно мал, не больше взвода, иначе наши товарищи из других групп наверняка заметили бы их продвижение.
— Наш отряд очень ослаблен. Более целесообразным решением было бы отбить у жуков какой-нибудь хутор и поживиться местной провизией, чем распылять силы на мелкие отряды врага. — Возразил ему один из командиров.
— У вражеских следопытов есть оружие и много боеприпасов к нему. Я уже говорил об атаках на хутора, сейчас на каждом из них сидит минимум рота, и наверняка они все между собой связаны, так что нет никакого резона делать это, только если мы не хотим умереть. Разве вы боитесь пары десятков этих вонючих карликов?
— Капитан прав. Разбив их отряд мы только упрочим боевой дух наших воинов. — вмешался в разговор другой офицер. — Но, может быть стоит скооперироваться с другими остатками?
— Они не смогут оказать нам помощь, потому что далеко. Но наш успех даст мне основания для того, чтобы собрать внушительный отряд для атаки на один из вражеских укреплённых пунктов, а то и вовсе для того, чтобы перерезать врагу пути снабжения... Я думаю, совещание окончено, собирайте свои штыки и выступайте к старому лагерю, дайте нашим бойцам возможность отомстить.
Собравшиеся офицеры ответили Партанену собранными кивками. Намечался бой и олени ловили себя на мысли, что ждали этого момента.

Солнце медленно клонилось к закату. Взвод расположился на привал в захваченном лагере, и резон был, ведь отряд выступил ночью и провёл в пути и неусыпном бдении очень длительное время. Сейчас солдаты собирались по отделениям у костров. После приёма пищи почти все чейнджлинги уснули. Правда, отдых был очень чутким: одно отделение стояло на часах, другое тут же вышло на рекогносцировку ближайшей местности и недавно вернулось, третье отделение вышло в ближнюю разведку. Этим третьим отделением оказалась группа унтер-офицера Стрикса, группа в которой состоял Рейнис.
Лагерь был расположен на крупной поляне, он был бы отличной мишенью для самолёта-разведчика, но авиация в этот раз оставила их. Поляна обильно поросла кустами, и из окопов, вырытых егерями, простреливать её было довольно проблематично.
— Лес отсюда виден плохо. Трудно разглядеть тех, кто на опушке. — Двое егерей ходили вдоль окопов и осматривали поляну. Это били Кенрис и командир вернувшегося с рекогносцировки отделения.
— Нам не обязательно точно стрелять, достаточно подавить их пулемётным и миномётным огнём. Что вы нашли вокруг, если не считать тех буреломов, что мы уже видели?
— Ещё несколько буреломов, пара довольно крупных и заметных троп, явно не звериных. По одной из них отправилась разведгруппа.
— Ясно. До заката осталось немного, скоро мы выступим назад и вернёмся сюда с большими силами.
— Тяжёлые мыслишки у меня, герр лейтенант. — Егерь пристально посмотрел на Кенриса, в его взгляде читалась тревога и дурное предчувствие.
— У меня тоже. — Кенрис опустил взгляд и какое-то время рассматривал свои ноги: "Что будет, если они всё таки нападут? Как я буду отвечать, если многих потеряю?" Пронеслось у него в голове, но чейнджлинг подавил эту мысль, и легко ухмыльнулся, вселяя уверенность в своего подчинённого.
Тем временем, десяток бойцов крался вдоль тропы. Все были сосредоточены настолько, насколько это возможно и смотрели во все глаза. Рейнис шёл на правом фланге группы, рядом с ним был Хильф, в центре построения двигался Стрикс.
Тропа вела их вперёд, чейнджлинги перемахнули через две небольших поляны, обогнули обильно разросшиеся кусты ежевики и оказались на опушке довольно крупной лесной проплешины, больше напоминавшей небольшое поле.
— Там развалины домов. — Громким шёпотом проговорил Хильф, указывая направо, где действительно различались останки каких-то строений, развалившиеся и поросшие мхом, мало чем отличавшиеся от небольших холмиков земли и трухлявых брёвен.
— Видимо, развалины какого-то хутора. — Предположил один из солдат.
— Похоже на то... — тихо произнёс Стрикс. — Пошли, в поле будьте осторожнее.
— Герр унтер офицер! — Почти в голос рявкнул чейнджлинг, только что задававшийся вопросом происхождения руин.
— Что?
— Смотрите!
Из противоположной им опушки леса один за другим начали выходить какие-то существа.
— Может охотники? — Хильф сильно напрягся и едва заметно сглотнул.
— Охотники не ходят в шинелях... — Мрачно ответил ему Рейнис, присевший у удачно подвернувшегося толстого корня и уже приготовивший свою винтовку к бою.
— Залечь! Оружие к бою! — Унтер-офицер отреагировал незамедлительно, правда его подчинённые залегли и приготовились ещё до отдачи команды.
Одна фигурка выходила за другой, формируя какое-то подобие походной колонны. Они медленно приближались, не подозревая об опасности. Чейнджлинги быстро разобрались в боевое построение и замерли, следуя своей излюбленной манере.
— Рейнис снимет голову колонны, пулемётный расчёт даст очередь когда они начнут разбегаться по полю. Отходим по моему приказу, эта тропа ведёт прямиком в наш лагерь, надо предупредить Кенриса! — Шёпот командира был напряжён, но спокоен. Ему ответили короткими кивками, а противник приближался...
Он захватил в прицел идущего впереди офицера: он был в потрёпанной и грязной шинели, но петлицы предательски выдавали его своим блеском. Стрелок замер, ожидая команды.
— Огонь! — Это слово прозвучало почти в ту же секунду, как Рейнис нажал на рычаг.
Пуля ударила оленя в грудь, сразу повалив его наземь. Его подчинённые тут же бросились в рассыпную, но тут ожил пулемётчик, а Стрикс дал длинную очередь из своего автомата, остальные бойцы активно поддерживали их ружейным огнём.
Но их было больше, и опомнились они быстрее, чем ожидалось.
Над головами егерей засвистало. В начинавшихся сумерках видимость была ограничена, но плотность огня не оставляла маленькому отряду шансов на сопротивление.
— Отходим! — Скомандовал Стрикс, и его бойцы начали перекатами уходить в лес. Они отстреливались, им крепко отвечали. С вражеской стороны помимо ружейного лая стало доноситься кряхтение лёгкого копытного пулемёта, иногда встречавшегося в оленийских порядках.
Рейнис сделал выстрел, а за ним ещё и ещё, откуда-то сзади донеслось "трра-та-та", это их пулемётчики заняли новую позицию, значит и ему можно отходить. Охотник обладал хорошим зрением, но в наступавшем полумраке становилось трудно ориентироваться. Противник видимо разомкнулся в цепь и втянулся в лес, вспышки ружейных выстрелов как светлячки мелькали среди деревьев, отдаваясь свистом и глухими ударами в землю и деревья.
Под ногами прелая трава и грязь, вокруг шум боя, отдававшийся эхом в лесу. Вдруг вблизи раздался треск проламываемого пулей панциря, раздался сдавленный полукрик-полустон.
— Рейнис! — Кричит Хильф, он укрылся за деревом, рядом его товарищ с пробитой шеей. Тот егерь быстро умирал, кровь хлестала из раны и изо рта. Увидев всё это, Рейнис на секунду опешил, и тут шальная пуля попала в дерево в считанных сантиметрах от него, охотник вовремя зажмурился, чтобы щепки не попали в глаза. Чейнджлинг вскинул винтовку и дал два выстрела, на третий спуск винтовка отозвалась глухим щелчком.
— Назад! — Громко ответил он, отходя в ту сторону, откуда бил их пулемёт. Хильф громко и резко выругался, к тому времени его товарищ уже остывал. Егерю ничего не оставалось, кроме как забрать с тела удостоверения личности бойца и быстро драпать за Рейнисом.
Пули свистели повсюду, они были подобны рою вездесущих кровососов. Олени не видели чейнджлингов, чейнджлинги не видели оленей и все просто били в сгущающийся мрак, куда-то в направлении врага. В таком бою решала не меткость, а банальная воля случая и численное превосходство. Минуты тянулись как часы, перевёртыши отходили всё дальше в лес и лишь врождённые навыки помогали им ориентироваться.
Стрикс залёг под деревом и отстреливался из автомата. Вокруг стоял треск, гром и визг. Они потеряли одного бойца, становилось слишком жарко...
— Назад! Отходим! Нужно оторваться от них! — Скомандовал чейнджлинг, затем он вскочил и пуля с визгом и скрежетом ударила его в бок.

— Послание от лейтенанта Кенриса! — Ординарец положил на стол донесение. Рекнис взял его и начал читать. Это не заняло много времени.
— Хорошо. Я доведу эту информацию до штаба батальона, а где сейчас взвод?
— Должен выступить после заката.
— Он остался в захваченном лагере? — Гауптман несколько напрягся.
— Да, по данным от "языков" противник далеко, наши успеют уйти. Мы выступим через три-четыре часа.
— Кенрис… Чёртов болван, это всё чертовски сильно похоже на западню. — Офицер тяжело опустился на стул. Он не собирался вымещать злость и тревогу на подчинённом, но было видно, что он очень не доволен действиями цугфюрера.
— Олени же трусы, они так или иначе испугаются нас атаковать...
— Иди. Ты свободен. — Коротко отрезал чейнджлинг, не собираясь выслушивать эту глупость. Что было делать сейчас? Посылать подкрепления? А что если они где-то затеряются, а что если тревога ложная? А что если придётся потерять два взвода вместо одного? Рекнис подпёр голову копытом и оскалил зубы в бессильной досаде. Его ведь за это точно не наградят, это ведь он будет виноват во всём, что может случиться с его бойцами... Нужно что-то сделать и он не может...
"Они егеря, они справятся." Эта мысль успокоила гауптмана, пусть это было ложное спокойствие. Чейнджлинг вышел на улицу и закурил. Выкурив одну папиросу, он тут же принялся за другую, глядя на багровое небо.

Часовой вскинул винтовку и прицелился в смутный серый силуэт, показавшийся между деревьев. Он уже был готов нажать на спуск, но в последний момент понял, что это свои. Девятеро чейнджлингов быстро выскочили на поляну и вскоре оказались в союзных окопах.
Кенрис увидел, что бойцы явно были в бою, кто-то из них был легкоранен, унтер-Офицер Стрикс сильно хромал, его спасли часы, лежавшие в кармане шинели.
— Что случилось? — Спросил цугфюрер командира отделения.
— Олени. Много оленей. Они будут здесь через полчаса. Будет драка. — Проговорил Стрикс в ответ, то и дело кривясь от боли и поджимая левую заднюю ногу.
Глаза лейтенанта округлились, но в остальном он не выдал своего страха и удивления.
— К бою! — Скомандовал Кенрис, и его приказ был услышан. Егеря тут же повскакали и начали занимать окопы. Пулемётчики расположились на замаскированных позициях, расчёт лёгкого 50-ти миллиметрового миномёта так же приготовился к стрельбе. Отделение Стрикса так же заняло позиции, Рейнис занял отрытую им ячейку, залёг и направил винтовку в сторону леса. Установилось короткое затишье.
До заката оставалось два с половиной часа, видимость становилась всё хуже и хуже. Рейнис крепко прижимал винтовку к плечу. Вокруг царило спокойствие: пели ещё редкие перелётные птицы, что по весне возвращаются сюда. Шумели деревья, а небо было залито багрянцем заходящего солнца. Этому месту было плевать на жалкую грызню низших тварей, эти леса были стары, глухи и постоянны. Древние ели не интересует то, что творится в их сени...
И вдруг всё грянуло тысячей громов. Не ясно, с чьей стороны открыли огонь первыми, кто заметил подходящих оленей. От момента покоя до начала стрельбы прошёл будто считанный миг. Воздух наполнился свистом пуль и ружейно-пулемётным боем, врага практически не было видно, так же как и он не мог чётко различать чейнджлингов, спрятавшихся в окопах.
Вот ударила вражеская очередь и егерь с криком боли осел на дно своей ячейки, вот другого сразила вражеская пуля, в бруствер ячейки Рейниса ударило несколько пуль, вынудив его спрятаться. Хильф же не переставая бил из своего карабина, но вскоре тоже оказался прижат. Пулемёты чейнджлингов стреляли длинными очередями, почти без передышки. Они меняли позиции, не давая врагу засечь себя. Взвод нёс потери, олени постепенно подбирались к окраине поляны, а от неё до позиций было всего двести метров... Егеря начали постепенно отступать на запасные позиции. Раздались миномётные хлопки, раздались вспышки лёгких осколочных мин. С той стороны донеслись панические крики, матершина и пистолетные выстрелы.
Стрельба не стихала не на секунду, Рейнис бил во всё что двигалось. Он уже бросил свою первую ячейку и перебежал до другой. Вдруг один из чейнджлингских пулемётов осёкся и умолк, среди деревьев на полсекунды что-то блеснуло, что-то похожее на линзу. Потеряв первого номера, второй видимо попытался продолжить стрельбу, но тут же смолк опять, на этот раз навсегда. "Вражеский снайпер", пронеслось в голове у Рейниса, и он выстрелил туда, где только что видел блеск. Это было бесполезно и наивно, вражеский снайпер перемещался по полю боя, и ему было невозможно его заметить.
От сорока бойцов егерского взвода осталось всего двадцать пять. Пулемётчики стреляли всё реже и реже, ружейная стрельба подавлялась градом оленийских пуль. Точка невозврата была пройдена — пехота неприятеля в полный рост вышла на поляну, и не прекращая беглого огня двинулась на егерей. Их потрепало, но они всё ещё превосходили чейнджлингов в разы. Рейнис стрелял, и они валились на землю. Но таких как он было уже критически мало. Рядом с ним яростно бранился Хильф, так же не прекращая стрелять. Миномёт замолк, отстреляв все мины.
— Егеря! Приготовить гранаты! — Сквозь гром боя раздался голос цугфюрера Кенриса. Он был натянут как струна, но не дрожал даже перед лицом смерти. Рейнис спрятался в ячейку и сдёрнул с пояса яйцеобразную гранату. С чейнджлингской стороны огонь стих, взвод собирался дорого продать свои жизни врагу. Вот до врагов осталось сто метров, вот семьдесят... тридцать... десять...
Рейнис сдёрнул чеку с гранаты и закинул её куда-то в сторону противника. Разрывы, выстрелы, откуда-то сбоку внезапно ожил один из их пулемётов. Часть вражеского отряда бросилась назад, остальная — ринулась вперёд. Начался ужасный апофеоз.
Выстрелы в упор, разрывы гранат, глухие удары прикладов. То, что творилось вокруг было трудно описать словами. Это был не бой, это была дьявольская звериная схватка. Егеря убивали и гибли сами, они дрались прикладами, копытами и клыками. Рейнис приложил одного оленя прикладом, но сам тут же получил удар копытом в нос. Удар дезориентировал его, но на помощь пришёл Хильф, рывком поваливший наземь нападавшего. Их было больше, но они были в смятении, их ярость быстро обратилась в страх и были вынуждены отойти.
Темнота ночи медленно опускалась на поле боя. Обе стороны разошлись, установилось затишье. В лагере, занятом егерями слышался стон раненых и оклики уцелевших командиров. Рейнис медленно шёл к небольшой группке солдат, собравшихся вокруг одного из блиндажей. Постепенно подходили уцелевшие, почти все были ранены или травмированы.
— Кенриса нашли в окопе, ранен штыком и бит прикладами. Будет жить, ему повезло, но контузия сильная. Стрикса убило наповал, другие командиры отделений тяжело ранены, остался только я. Из твоего отделения остался только ты, Рейнис и ещё двое солдат. — голос последнего уцелевшего унтер-офицера тихо звучал в небольшом кругу товарищей. — Сделаем носилки, положим раненых и будем выбираться. Командование приму я.
Солдаты ответили кивками. Хильф, начавший разговор упёр глаза в землю, в них стояли слёзы горечи и усталости. Отряд собрался, сделал всё необходимое и ушёл. Они уже прикинули более короткий путь до ротного расположения. Оба отряда были истощены до предела в этом бою, и никто не собирался продолжать сопротивление.

Исмо Партанен лежал на носилках и тихо стонал. С него сняли шинель и китель, исподняя рубаха офицера была густо заляпана в крови, вместо одной задней ноги у него был забинтованный окровавленный обрубок. Живот, спина и часть шеи были посечены. Его бережно несли, но каждый корень и каждая неровность тропы вызывали у него приступы накатывающей боли. Он почти не соображал, всё было в тумане и болезненном бреду. Остатки его отряда шли назад, подобрав с собой всех, кого могли. Тяжёлое небытие подступало волнами, кровь не хотела останавливаться. Вот носилки положили на землю, над ним склонился санитар. Ему разбинтовали остатки ноги и начали забинтовывать заново. Вдруг тяжёлая пелена немного спала, Партанен попытался приподняться и увидел свою ногу.
— Бросьте меня... — Прохрипел он и упал на носилки без сознания.
Это был последний раз, когда капитан Партанен приходил в себя.

Над зелёной грядой леса поднимался пламенеющий солнечный шар. Всю эту ночь Рекнис не спал, вся его комната насквозь пропахла сигаретным дымом. Гауптман сидел за столом над картой, офицерская фуражка лежала рядом с ним. Кенриса ещё не было. Неужели они все погибли?
— Герр гауптман! — В помещение внезапно ворвался его ординарец. Рекнис нервно вскочил из-за стола.
— Что случилось?
— Бойцы Кенриса вернулись!
Этих слов было достаточно, гауптман коротко кивнул своему подчинённому и бодрым шагом направился на выход.
Редкая цепочка вышла из лесу и двигалась по направлению к позициям роты. Они несли с собой нескольких тяжелораненых.
— Это все, кто выбрался, герр Гауптман. — с усталым спокойствием отрапортовал унтер-офицер. — Мы вступили в бой с превосходящим врагом и вышли победителями. Цугфюрер Кенрис уцелел, но тяжело ранен.
— Я решу его судьбу. — мрачно произнёс Рекнис. — Вы молодцы, что выбрались. Я надеюсь, наши командиры смогут выудить с фронта пару пикировщиков, чтобы накрыть этот гадюшник к чёртовой матери... — После этих слов офицер закачал головой, его ударил едва заметный озноб.
Каждый егерь ценился на вес золота и даже для командиров солдаты были в первую очередь земляками и товарищами, а потом уже подчинёнными. Этот бой не вошёл в историю Весенней войны, но о нём вскоре знала уже вся дивизия. Солдат, по ошибке начальника оказавшихся во вражеской западне представили к наградам, но не стали придавать эпизод огласке.
Егеря — элитные, непобедимые войска, разве могут жалкие оленийские дикари что-то сделать с ними, верно?

Весенняя война. Глава VII: Предательство.

"Так как Вы отказались от нашего предложения, и провалили Своё предприятие против наших конкурентов, а так-же из-за Вашей фатальной недальновидности и недалёкости, Эквестрия не расценивает поддержку Вашего правительства как проект, способный окупиться и привести к успеху и взаимной выгоде. Более того, Парламент и Принцессы считают Вашу власть в Олении нелегитимной, ввиду наличия более прямого наследника трона. Наши благородные и милосердные правительницы не будут ограничивать частные инициативы граждан Эквестрии, направленные на помощь в борьбе Олении с чейнджлингскими захватчиками, но, как уже было сказано выше, Эквестрия ни в коем случае не намерена оказывать Вашему Величеству прямой военной помощи, и тем более вмешиваться в конфликт на Вашей стороне. Части оленийской армии, эвакуировавшиеся в Эквестрию будут интернированы, и приведены под присягу королеве Вельвет, Вашей достопочтимой сестре, а так же новому правительству Олении, созданному в Ванхувере.
Дипломатическая миссия Эквестрии настоятельно рекомендует Вам сопротивляться до последней возможности. Армия Королевы хоть и действует против Вас крайне успешно, но наши генералы, в частности принц Блюблад, считают, что у Вас ещё остаётся возможность нанести Вашему неприятелю весомый ущерб."

Из дипломатической переписки между королём Олении и представителями Эквестрии о возможной военной помощи. Датируется началом мая 1008-го года.

Огни ночного города мерцали в окнах королевского дворца. Он долго смотрел в эти окна, ужасные мысли мучали его. Небо чертили световые столбы прожекторов, но ночных бомбёжек почти не было. Они наведывались утром, либо в полдень, а затем уходили практически безнаказанными. В первых воздушных боях над столицей их лётчики потеряли многих, и сейчас едва ли могли сделать хоть что-то. Фронт с каждым днём подступал всё ближе, индустриальные окраины города постепенно превращались в руины от регулярных налётов, а здесь не происходило... ничего, будто бы их намеренно обходили стороной. Недавно во дворце вообще устроили бал и пиршество...
Ему предлагали ему начать мобилизацию ещё месяц назад, но король отказался, мотивировав это дефицитом бюджета. Разумеется, ведь сэкономить на армии и флоте легче, чем на вечерах, новых усадьбах, автомобилях и любовницах. Когда началась война, ему прожили расширить бюджет армии и ускорить темпы едва начавшейся мобилизации, приструнить обнаглевших военных чиновников и попытаться задержать врага на направлении Манти, но это он проигнорировал, мол "Чейнджлинги увязнут в грязи и не смогут совершить быстрого прорыва". Что этот недоумок вообще понимал в войне? Да, у него был Мантельхейм, но сейчас этот мощный старик сражался где-то на востоке, в окружении и брошенный всеми. Он делал то, что мог и умел, и этого оказалось недостаточно.
Сейчас враг стоял практически у ворот Хьортланда. Только сейчас свежие части начали подходить к новому фронту. У них нет серьёзного командования, плана и подготовленных позиций обороны. Шансов нет. Этот фронт будет порван на части как бумажный лист, а виной тому одно единственное венценосное величество, окружённое стайкой прихлебателей, шутов и слуг. Скоро они все побегут из страны подобно крысам, спасающимся с тонущего корабля. Они побегут на восток, в Эквестрию, в этот чудесный и лучезарный край, где они никому не нужны. У Селестии уже есть целая карманная королева, зачем ей в придачу ещё эти графья, помещики и бонсы? Он видел этих лощёных и улыбчивых пони из эквестрийского посольства, видел насколько их лоск фальшив, насколько глуп и лицемерен их блистающий оскал. Сейчас в эквестрийском консульстве не было ни единой живой души, видимо заботливые Принцессы решили заранее эвакуировать своих подданных отсюда, пока в город не ворвались танки чейнджлингов, а их самолёты и пушки окончательно не превратили его в гору щебня.
Королевский кабинет был дальше по коридору, пятый поворот направо. Йохан заперся в нём ото всех, ему не спалось уже пятую ночь. Он там один, охраны здесь мало, на момент возникает мысль: "Я вооружён и имею все ключи от всех дворцовых дверей, я могу избавить Родину от него...". Олень смотрит в ту сторону, он колеблется, медлит.
Наконец, что-то заставляет его сорваться с места, он идёт, почти бежит туда, его обуревает навящивая и яростная мысль, и он не может ей противиться. Молодая кровь взыграла в его сердце, а честь? Что честь? Честным придётся страдать за бесчестных, потому что последние будут спасаться, а первые нет. Он не бросит свой дом, он умрёт на родной земле, а как и от кого — уже не важно.
Вот и заветный поворот. Верный "Лахти" будто бы ворочается в своей тесной кобуре, он жаден до грязной бастардской крови, но тут... Он обнаруживает дверь кабинета открытой, в самом кабинете нет ни души. Король ушёл, короля здесь нет. На оленя будто бы плеснули холодной водой, к нему вернулось здравомыслие и страх. Он отшатнулся от двери, на момент ему показалась ужасной сама мысль, которую он себе позволил.

Вся жизнь Йохана Дьявулена была похожа на один сплошной лихорадочный припадок. Он хотел достигнуть власти и он получил её, но дальше балов, пиров и оргий его планы не простирались. Алкоголь, табак, кокаин и морфий стали его верными товарищами. Страна разрушалась, а он праздновал, властная верхушка была этим довольна. Он фактически стал марионеткой в копытах клики толстосумов, бессовестно разворовывающих государство его отца.
От него ничего не зависело тогда, не зависело и сейчас. Армия сражалась под началом своих генералов, а то и вовсе без него. Аллахержаржи где-то поднимает ополчения, но его уже приказано убить, так как Йохан боится усиления жреческой власти. Ордам захватчиков оказалось глубоко плевать на укрепления Мантельхейма и древнюю славу оленийского оружия, у Кризалис сотни танков и гаубиц, сотни тысяч штыков и бесчисленное число вездесущих и пытливых глаз, проникающих повсюду. У него нет ничего, кроме собственной пустой головы...
Сейчас он начал задумываться о своём положении. Сутками напролёт короля преследовал единственный вопрос: Что делать? Бросать всё и бежать? В Эквестрии находится Вельвет и её прихлебатели, в бывших колониях так же засели враги, в гробу видавшие власть метрополии, в иных он так же был никому не нужен, его карта была разыграна, а песенка спета.
В дверь постучали. Порядком подточенные нервы Йохана дали сбой: тело короля забил крупный озноб, голова закачалась как маятник. За дверью сейчас мог скрываться кто угодно, неужели для него всё сейчас закончится?
"Ваше величество! Герр Ристо Кекконен просит вас об аудиенции!" За дверью прозвучал голос его верного слуги, но с другой стороны, кому сейчас можно было верить? Король встал, и шатаясь направился к двери. Подойдя в плотную, он осторожно открыл её.
— Чего ему нужно? — Голос Йохана звучал сонно и сипловато, напоминая голос бродяги или хронического алкоголика. Слуге пришлось приложить усилие, чтобы не выдать своего отвращения и ужаса.
— Мне не велено знать, но он хочет встречи с вами тет-а-тет, для обсуждения дел государственной важности.
— Дел государственной важности?
— Дел государственной важности, Ваше величество.
Йохан какое-то время простоял в дверях, затем сказал:
— Я устрою ему встречу... Завтра утром, часов эдак в двенадцать утра. Передайте ему, что я сугубо заинтересован в его... идеях.
— Благодарю, Ваше величество. Я передам ему это сейчас же.
На эти слова король ответил простым кивком. Слуга быстро исчез в потёмках дворцового коридора, его выдавал только звук цокающих о паркет копыт. Король же решил, что нужно хоть как-то поспать, и поэтому покинул свой кабинет.

Когда солнце восходило над Хьортландом, в небе опять показались чёрные крыльях чейнджлингских бомбовозов. Их было немного, меньше чем обычно, прикрытие у них тоже выдалось скромное. Они сбросили бомбы на хьортландский портовый район, а затем безнаказанно удалились. Центральная часть города всё так же осталась абсолютно нетронутой. Вид рассвета оказался испорчен столбами пыли и чёрного дыма от подожжённых нефтехранилищ. Но Йохана это мало заботило, он проснулся в одиннадцать часов утра. Все утренние приготовления заняли у него где-то сорок пять минут. Разгульный образ жизни уже начинал на нём сказываться, но Йохану одна мысль об этом была противна.
После приведения себя в надлежащий порядок, Король тут же направился в один из залов для аудиенции, где должна была состояться беседа с Кекконеном. Этот олень занимал должность главного секретаря королевской канцелярии и приходился Йохану ближайшим советником. Большая часть указов, изданных во время его правления были изданы с подачи Кекконена. Сейчас Дьявулен ухватился за него как утопающий хватается за тонкий соломенный прут. Наконец осознав всю тяжесть положения король теперь жаждал совета и мудрости от своего самого верного подданного.
Зал для аудиенций был мал в размерах и обставлен довольно аскетично — два кресла и круглый стол овальной формы, а так же специальный небольшой столик для стенографиста, в данный момент пустующий. Это место было предназначено для официальных встреч, но сейчас здесь проходила встреча тайная, и это было довольно странно и нелепо.
Ристо уже ждал его, сидя в кресле предназначенном для приглашённого. Он был одет в довольно дешёвый костюм и круглые очки с тонкой металлической оправой, вид у него был спокойным и слегка весёлым. Так обычно стремятся выглядеть те, кто желает добиться чьего-то доверия.
Йохан разумеется не был одет в свои королевские регалии, на нём был простой серо-синий китель с такими же галифе. Вид у него был слегка рассеянный, в последнее время ему вообще было трудно сосредотачивать внимание, но сейчас он делал для этого всё, что мог.
— Я слушаю вас. — Король начал диалог. Он держался спокойно и высоко, но его тревога и напряжение всё же были очень заметны.
— Ваше величество, я явился сугубо серьёзному поводу. — Кекконен помрачнел, заставив своего собеседника нервничать ещё сильнее.
— По какому же поводу?
— Когда вы в последний раз слушали доклады от главного командования армией?
— Из восточных регионов давно не приходило вестей... Может, из-за взятия Манти? — Йохан замялся, ему было тяжело говорить и при этом сдерживать себя. — Сейчас на подступы к Хьортланду бросают свежие дивизии, мне обещают, что они справятся...
— Вы сами верите в эти слова? — Задал вопрос Кекконен. Йохан в ответ только отрицательно покачал головой и тяжело вздохнул.
— На востоке армия разгромлена и бежит через море в Эквестрию. Мантельхейм и его генералы предали вас и намереваются присягнуть Вельвет. Те же части, что сейчас формируют линию под Манти едва ли обладают достаточной боеспособностью чтобы сдержать сильную вражескую группировку, находящуюся там.
— Откуда вам это известно? — С практически нескрываемым ужасом проговорил Йохан. Разумеется, он уже знал и о первом, и о втором факте. Именно они пугали его до глубины души.
— Не в обиду Вашему Величеству, но мои осведомители намного честнее, чем ваши. Это известно уже практически всем, народ негодует и вот-вот выйдет на улицы из-за постоянных бомбёжек и воинского призыва. О поражениях на фронте не только ходят слухи, но эти слухи ещё и в стократ преувеличены. Если война затянется хотя бы ещё на тридцать дней, то произойдёт общественный взрыв. На примере северных земель Эквестрии вы, надеюсь, сможете вообразить себе масштабы и последствия...
— Довольно! — выдохнул Йохан, откинувшись в кресло и опустив голову. — Мне известно многое из того, что вы сказали. И, признаться, я нахожусь в дурном расположении из-за этих сведений. Я рассчитывал на поддержку от вас, как самого моего близкого и доверенного лица. Так вот дайте мне совет...
— Вам нужна моя помощь? — Кекконен явно просиял, но скрыл своё удовольствие. Что-то злорадное, лицемерное блеснуло в его глазах, но король не видел этого. — Что-ж. Я не раз приходил на помощь, когда Вашему Величеству она требовалась, приду и сейчас. Моя пилюля будет горька, но она убережёт страну от излишних разрушений и тягот, а так же сохранит вам жизнь, а может быть даже и власть... Суть в том, что начавшийся конфликт — суть есть деловой спор между их корпорантами и корпорантами нашими. Дело в деньгах, значит, есть шанс урегулировать конфликт путём переговоров, и, как ни печально, разумных уступок.
Йохан внимательно слушал собеседника. "Вот оно, спасение! Плевать на всё и на всех, сейчас любые средства будут хороши, лишь бы мне уцелеть." Подумал он в этот момент, глаза короля загорелись.
— Каких же уступок?
— Дипломаты чейнджлингов предъявили нам ультиматум, надеюсь вы помните его содержание. Королева предложила нам сдать две пограничных области и выплатить компенсацию. Сейчас у них есть немало веских причин затребовать больше, так что в данный момент придётся готовиться к более существенным издержкам.
— Вы предлагаете полную капитуляцию?
— Нет, я предлагаю заключить перемирие и заняться переговорами на их условиях. Я уверен, что они оставят нас в покое, если мы позволим им продиктовать свои условия и признаем себя проигравшими. Их аппетиты не должны выходить за рамки приличий, ведь в ультиматуме речь шла исключительно о предпринимательских вопросах и деле справедливости.
— А что будет после? Страна и народ претерпят унижение, что будет, если случится восстание, о котором вы сами мне говорили?
— Вы сказали важную вещь... Тогда стоит попросить у чейнджлингов ещё и военной помощи для подавления, если таковые возникнут. Королеве не нужна вторая Северянская Республика у самых её границ. У её войск уже есть опыт подавления восстаний, ведь красная зараза имело место и в их стране. Оления слишком уж сильно пострадала от амбиций наших промышленников и нашей неумелой дипломатии, но, полагаю, страну можно будет восстановить. У нас ещё будет возможность взять реванш, а все строптивые генералы сами избавили нас от своего назойливого присутствия. Те, что остались, более лояльны и охотнее пойдут на перемирие. Да, это будет позор для военных, но их честь придётся принести в жертву, уже слишком много солдатской крови пролито, и прольётся ещё больше, если не опомниться и не поспособствовать мирному решению конфликта.
— Что-ж... — Дьявулен какое-то время колебался, раздумывая над словами советника. Да, это был позор. Былые конунги предпочли бы погибнуть, защищая свою страну, чем сдаваться на милость врагу. Он войдёт в историю как предатель, но с другой стороны, разве это его волновало? Кекконен своим советом спас не сколько страну, сколько его власть и жизнь. Более того, он только укрепил её, ведь чейнджлинги должны были превратиться из врагов в союзников, помочь ему избавиться от политической оппозиции... — Я согласен с вашим решением. Полагаю, с вашей помощью вскоре оно будет реализовано. Вы свободны, герр Кекконен.
Чиновник учтиво кивнул, и пятясь вышел из зала. Йохан же какое-то время просидел в кресле. От важности момента и силы принятого им решения короля прошиб холодный пот. Он тяжело сглотнул, встряхнул головой, встал из-за стола и тоже покинул залу.
Аргументов "против" у Дьявулена не оказалось, вместо сопротивления была избрана сдача. Так, король Йохан Дьявулен, вступивший на трон Олении после своего отца и клявшийся в верности своему народу, оказался глупцом, трусом и предателем.

Толпа народа заволновалась и зашумела, когда двери вагона открылись. Местная вокзальная служба и полиция уже оттеснили массу зевак, создав широкий коридор, кто-то из них даже взлетел для лучшего обзора, открытое расположение вокзала позволяло это. Из дверей начали выскакивать высокие солдаты в тёмно-синих мундирах с белыми аксельбантами. Одни усилили кордон, другие остались у вагона и встали по стойке "смирно".
И вот в дверях показалась она. Всё вокруг взорвалось воем ликования, криками "Ура!" и "Слава!". Кризалис быстро сошла на перрон, за ней последовала небольшая свита из гвардейских офицеров и чейнджлингов одетых в чёрные кожаные куртки. Она уже давно обходилась без карикатурных пажей, поддерживающих полы монаршьей одежды, так как для таких поездок Кризалис предпочитала современные фасоны одежды. Так королевское платье сменилось белоснежным военным кителем и такого же цвета фуражкой.
Кулекс ходил среди толпы, внимательно всматриваясь в неё. На нём был серый неприметный пиджак и фетровая шляпа. Протискиваясь между перевёртышами он увидел так же одетого чейнджлинга, когда все вокруг него кричали и махали копытами, он спокойно наблюдал за происходящим. Они с Кулексом встретились глазами, он коротко кивнул и тут же растворился в море голов и тел.
Помимо видимой охраны Кризалис стерегла охрана невидимая. Со всех крупных ульевых управлений тайной службы были отобраны лучшие оперативники для охраны Королевы, приехавшей сюда ради встречи с высшим командованием чейнджлингских сил Олении. Штаб собирался переезжать, и визит Кризалис не должен был сорвать этого намерения. Генералитет был готов встретить Королеву.
К счастью для всего охранного кортежа, Кризалис не стала тратить слишком много времени на любезности, вместо этого она просто быстро прошла сквозь расчищенный для неё проход, отделываясь от верноподданных улыбками и короткими кивками. В Фантайне вокзальная загруженность была ниже, чем в крупных ульях, но длительные церемонии тут тоже были вовсе не желательны.
Выйдя с вокзала Королева быстро направилась в гарнизонный шпиль. За ней незримо следовали агенты Службы в штатском.
После массовых расправ над сторонниками Торакса, как и после разгрома Ротфронта из рог изобилия королевских милостей снова начал свою работу. Многие, кто участвовал в действиях были как минимум материально награждены, как максимум — повышены. Среди них оказался и Кулекс, получивший за свои действия серьёзную должность и значительную сумму денег. Теперь он служил в отделе контрразведки, его работа заключалась в непосредственном участии в задержаниях подозреваемых, от роли простого силовика чейнджлинг пока ушёл недалеко, но уже стремился всеми правдами и неправдами пойти на повышение. У него наконец появились деньги. Кулекс смог позволить себе собственную квартиру в высоком шпиле Вракса, но пользоваться благами такой жизни выходило редко, ведь если он не участвовал в охоте на какого-нибудь очередного резидента якякистанской разведки, то был занят на курсах подготовки следователей. Повышение манило его, а тягловый труд простого оперативного кадра отталкивал всё больше и больше. Кулекс старался забыть о былой полицейской карьере: он забыл дружбу и участие своих прошлых коллег, ведь деньги и положение важнее всякой дружбы, забыл он и фрау Кардию, ведь теперь он может не задаваться вопросом жилья, а его записная книжка полнилась куда более красивыми и доступными адресами... После начала войны работы сильно прибавилось, но прибавилось и возможностей проявить себя. Это задание по охране Королевы наверняка должно было хорошо сказаться на карьере, и никакая усталость не могла перебить удовольствия от предвкушения награды за труды.
Сейчас он стоял на углу, где коридор ведущий в гарнизонный шпиль пересекается небольшим переулком. Он курил, их работа оказалась тяжёлой и напряжённой, но они были нужны здесь и выполнили свою задачу.
— Хорошо, теперь надо дождаться, пока она пойдёт назад. Это где-то три или четыре часа. Наш пост временно сдан. — Сказал чейнджлинг, назначенный в их группе за старшего. В этот переулок постепенно втянулись все товарищи Кулекса.
— Стало быть, по шнапсу? — Предложил кто-то из оперативников.
— Разве только по одной рюмке... — Протянул другой, явно не желая терять бдительность.
— Нет, господа. Вы же знаете, что в таких местах если пить, то только чтоб крепко надраться. Выпивка на вокзале ужасная, а в этом заштатном улье ещё хуже, это точно. Напиваться нельзя, что тогда делать?
— Может в карты?
— Скучно...
Разговор перевёртышей продлился в этом ключе ещё некоторое время, в конце концов решено было просто пару часов подремать.

— Моя Королева! — Триммель вытянулся, генеральский китель сидел на нём как влитой. Именно ему в большей части предстояло держать ответ, остальные же генералы были нужны скорее для дополнения своего начальника, а то и вовсе как живая декорация. — У меня для Вас исключительно положительные новости, наша армия действует успешно на всех стратегических направлениях. План вторжения пока не дал осечку ни в одном из пунктов.
Кризалис кивнула, медленно прошла от дверей к столу и заняла специально подготовленное для неё кресло. Ей тут же подали кипу бумаг, подтверждающих слова фельдмаршала, но она пока что не обращала на них внимания.
— Вам известно о коррективе, внесённой в план в связи с деятельностью агентурной разведки при дворе их короля? — Сразу спросила Королева.
— Да, Ваше Величество. Радиограмма пришла сюда ещё позавчера, бросок на Хьортланд был отложен на трое суток. Танки остановились в Манти и ждут дальнейших указаний.
Кризалис тем временем принялась изучать письменные отчёты. Тот обманчиво невозмутимый вид, с которым она читала доклады подданных пугал сильнее всего. Словесно можно обставить любую ситуацию так, как выгодно, но документы зачастую не оставляют такой возможности, поэтому все и нервничали.
— Так вот... Если верить хьортландской резидентуре, то им удалось через завербованного агента склонить короля к прекращению огня. К началу следующей недели война уже должна официально завершиться моей победой. Полагаю, мои слова в данный момент есть трата времени, ведь вы осведомлены об этом, не так ли, герр Триммель?
— Так точно, Ваше величество. Если силы нашей армии и продолжат действовать на оленийской территории, то уж точно не в рамках военного плана.
Кризалис тем временем уже проштудировала значительную часть документов. Она явно не была разгневана, скорее даже довольна.
— Бои за восточную Олению идут успешно и скоро закончатся, но имперская разведка докладывает, что там имела место эквестрийская активность. Что вы можете сказать на этот счёт? — Кризалис подняла глаза от бумаг и направила их на Триммеля. Это всё напоминало какую-то странную форму допроса, своеобразная проверка на лукавость и излишнее желание угодить ей. В такие моменты следовало держаться твёрдо и достойно, говорить начистоту. Королева чейнджлингов не терпела лести когда речь шла о делах государства, ведь лесть суть есть ложь, а ложь в таких случаях имеет губительную опасность.
— После двух недель боёв, главные силы вражеской армии заперты в Вейверфронте и Сиддле, завтра должен начаться штурм этих городов. — Триммель вытащил из-за пазухи заранее заготовленную телескопическую указку и стал водить ей по притороченной к стене карте региона. — По данным авиаразведки, враг переправляет свои соединения в Эквестрию, видимо с целью интернироваться. Так же имели место столкновения с эквестрийскими лётчиками. — После этих слов маршал указал несколько точек, где произошли воздушные бои с добровольческими ВВС. — По донесениям из эскадр Люфтваффе, они проявили себя на высоком уровне, но и сами понесли потери в ходе схваток с нашей авиацией. Гауптман Агриас цу Гардис из одиннадцатой пехотной дивизии смог захватить в плен пилота Скрупа Вайтмейрса, сбитого Люфтваффе в ходе битвы за Эстског. Пленный сейчас находится в концентрационном лагере под Волистадом, на особом положении. Честно признаться, мы ещё не решили что с ним делать. Если вам угодно, подробнее о боях за регион вообще и за этот город в частности вам может рассказать генерал Ларинкс, присутствующий здесь.
Услышав эти слова, Кризалис окинула собравшихся многозначительным взглядом. Доклад о сбитом лётчике её скорее разозлил, чем удивил.
— Почему об этом мне не было доложено сразу же? — с напряжением в голосе спросила она, генералы занервничали, даже такого слабого намёка Королеве было достаточно, чтобы обозначить своё недовольство происходящим.. — Его следует немедленно направить обратно в Эквестрию. Этот Уайтмейрс может быть с лёгкостью использован как Casus Belli, как вы этого сразу не поняли, герр Ларинкс? А вы, герр Триммель, куда делась ваша проницательность?
— Каюсь, Моя Королева... — Негромко откликнулся Ларинкс, понурив голову.
— Виноват, Ваше Величество. — Более твёрдо и убедительно проговорил Триммель, пытавшийся держаться молодцом.
— Кстати, а где командующий воздушными силами?
— Он тяжко захворал на весенней погоде, Ваше Величество. Герр Мантис обязательно поправится, его отчёты о действиях его эскадр приложены к документам. — Кризалис коротко кивнула на это объяснение.
Отчёт пошёл дальше, она просто задавала один вопрос за другим, как бы сверяясь с содержанием документов. Это заняло значительное время, и когда толстая кипа наконец закончилась, Кризалис встала из-за стола.
— Я довольна действиями армии, скоро настанет час, когда позорное пятно будет окончательно смыто с ваших мундиров. Строптивый оленийский народ должен быть полностью покорён, природные богатства их страны должны быть использованы моей Империей в максимально возможном объёме для дальнейшего наращивания военной мощи. Вы все понимаете, что это лишь первый шаг... Старый миропорядок скоро рухнет и вы станете его могильщиками. Чейнджлингская раса огнём и мечом должна вырвать себе место под солнцем!
— Да будет так! — Хором ответили генералы.

Победа в войне была уже в их копытах. Трусливый оленийский король оставлял свою страну им на растерзание. Его армия была разбита и бежала, а те, кто остался в строю были либо деморализованы, либо дрались из последних сил, забытые и брошенные, обречённые на гибель. Агония некогда великой страны подходила к своему концу. Не было ни последней битвы, ни пресловутой "Гибели богов", только грязь, кровь, коварство, подлость и предательство. Чейнджлингам потребовалось всего три недели, три недели чтобы уничтожить государство, что веками наводило трепет на всех своих соседей.

Весенняя война. Глава VIII: Вейверфронтский исход.

"Война, бушующая сейчас на многострадальной земле Олении ярко демонстрирует звериный оскал чейнджлингского империализма. Королева Кризалис, которая штыками реакционной военщины учинила кровавую расправу над чейнджлингским рабочим движением, сейчас намерена поработить и ограбить оленийский народ. Её генералы и фельдмаршалы сейчас продвигают не что иное, как хищнические интересы финансовой верхушки Чейнджлингии, всеми силами поддерживающей тираническую и реакционную диктатуру Кризалис.
Монархический режим Олении оказался неспособен бороться с подготовленной и вышколенной армией агрессоров. Король Йохан Дьявулен, как и его генералы, проявили глупость, недальновидность, халатное и безразличное отношение к собственному народу и стране. Оленийская элита уже спасается бегством в соседние государства, в то время как рабочие и крестьяне выносят все ужасы и тяготы войны, страдая от обстрелов и бомбёжек, под тяжёлым копытом захватнических орд.
Но главная вина за кровопролитие лежит не только на плечах Кризалис и стоящей за ней корпоративно-военной клики. Эквестрия, сильнейшая буржуазно-демократическая держава, правительницы которой на словах ратуют за пресловутые "гармонические ценности", на деле не придают значения преступным действиям озверевших чейнджлингских орд. Молчание и бездействие эквестрийских принцесс дорого обойдётся не только Эквестрии, но и всему остальному миру."

Из заметки северянской газеты "Правда" о Весенней войне. Несмотря на резкое осуждение бездействия Эквестрии, в Сталлионграде в это время так же мало интересовались отдалённым от республики конфликтом. Причиной этому была относительно недавняя отставка генсека Альтидии и начавшаяся в партии борьба за власть.

Морской ветер обдувал усталое лицо, придавая бодрости. Солдаты построились в длинные колонны-очереди, некоторые из них суетились и сновали по пляжу. Многие были без оружия, без шинелей, без форменных портупей и знаков различия, всё это было брошено, потеряно или выменяно на еду и иные вещи. На фарватере бухты стояли корабли Вейверфронтской эскадры: броненосец "Хьортланд", лёгкий крейсер "Эндрёкт" и четыре эсминца, помимо них была целая вереница гражданских судов всех классов и размеров. Портовые причалы были разбомблены вражеской авиацией, в порту бушевало пожарище.
— Быстрее! Быстрее! — Кричал Йоаким Эклунд, маленькая горстка бойцов, оставшихся от его батальона мастерила плот из того, что попалось под копыта. Когда-то он командовал отрядом в несколько сотен штыков, но за две недели непрерывного отступления они почти все погибли, либо отбились от части и сгинули где-то на дорогах, среди отставших и потерявшихся.
За солдатами постоянно прибывали всё новые и новые шлюпки, олени расставались с последней тяжёлой амуницией, лишь бы уместиться в них. Офицеры запрещали бросать оружие, тяжёлые портупеи, но их осталось немного и они не могли за всем уследить. Когда переполненные лодки оказывались неспособны отплыть от берега, морякам приходилось выталкивать за борт лишних пассажиров, это сопровождалось перепалками и благим матом. Все понимали: шлюпок на всех не хватит, как и кораблей. Из разрушенных городских домов и складов тащили всё, что может плавать: брёвна, доски, брус, даже автомобильные покрышки. Отряды умельцев сколачивали из этого плоты, среди них и была группа Эклунда. Эвакуация длилась уже второй день, вражеские войска должны были скоро нагрянуть, а на берегу оставалось ещё около половины всех тех солдат, кто смог пробиться в Вейверфронт.
Матти прибежал из города с несколькими длинными и широкими досками, видимо выломанных из половицы разрушенного дома.
— Смотрите, что я принёс, герр майор! — Проговорил он запыхаясь. Казалось, только ему среди этого столпотворения удавалось сохранить весёлость и оптимизм.
— Молодец! Тащи ещё! — Выпалил в ответ Эклунд, бросившийся помогать своим бойцам с плотом.
— Не беспокойтесь, мы от...
— ВОЗДУХ!!! ВОЗДУ-У-У-Х!!! — Полный ужаса крик заставил денщика осечься. Эклунд тут же поднял глаза вверх: они шли с северо-запада, девять чёрных точек на фоне сине-серого неба.
— Ложись!!! — Крикнул майор изо всех сил, надеясь что его услышат. Кто-то бросался на песок и закрывал голову копытами, кто-то вырвался из колонны и бросился бежать, началась суматоха, они были здесь как на ладони. Сквозь гомон терявшей организацию массы прорывались окрики и приказы командиров, но они уже мало что могли сделать. Всё это заглушил гул моторов и вой сирен, на пляж посыпались бомбы.
Земля задрожала, Эклунд зарылся носом в песок, сжал зубы и закрыл глаза. Вдруг, рядом ударило что-то тяжёлое: фонтан песка сначала поднялся, а потом опустился ему на голову. В уши ворвался чудовищный писк, олень почувствовал, как по щекам стекает что-то горячее. Несколько других таких же ударов послышались в отдалении, на смену им пришёл звук вспахиваемой очередями земли, а потом всё стихло.
В ушах ещё звенело, но ни гула моторов, ни свиста бомб уже не было слышно.
Он тяжело встал и открыл забитые песком глаза... Всё слилось в жуткое месиво: пляж, солдаты, море, город, всё двоилось, троилось и текло, свет резал глаз, будто солнце светило отовсюду. Йоакима повело, голова кружилась и сильно болела, лицо всё в песке и крови, шедшей из ушей. Ноги дрожали, бил озноб, он вот-вот должен был упасть, но сделать этого ему не дали:
— Майора Эклунда контузило!.. — Донёсся до его покалеченных крик верного Матти. После этих слов майор потерял сознание.

— Разведка доложила о вражеских моторазъездах в полутора сутках пути от города. Солдат слишком много, их не переправить за полтора дня... — Мантельхейм ходил по комнате, дымя сигаретой. Он вызвал на разговор полковника Сконсона, командира городского гарнизона. — Так что вам придётся как-то сдерживать вражеские силы.
— Полиция вооружена винтовками, реально задействовать несколько старых броневиков. Старшие курсы морского и военного училища так же могут быть поставлены под ружьё.
— Бросите в бой юнкеров? — Мантельхейм остановился и пристально посмотрел в глаза Сконсону.
— Иначе не получится, герр маршал. — сдержанно проговорил полковник, тупя глаза в пол. Повисло короткое молчание. Тикали часы, телефон и радио молчали, никто уже здесь не ходил. Штаб уже эвакуировался, Маршал тоже собирался покинуть город, но перед этим хотел отдать свой последний приказ.
— Вы готовы бросить на верную смерть юнцов, но готовы ли погибнуть сами? Вейверфронт падёт, это решённый вопрос, самое большее что могут сделать ваши подчинённые — выиграть несколько часов... — Наконец сказал Мантельхейм, глядя куда-то в стену. Он не осуждал полковника и не подбадривал его, это скорее были размышления вслух, будто в этой комнате был он один.
— Это так. Мораль низкая, полиция разбегается кто куда. Пришлось прибегнуть к казням, чтобы остановить это. Юнкеров же слишком мало и они-то точно не выдержат.
— Я даю вам добро делать всё, что вы считаете нужным для того чтобы выполнить мой приказ. — заключил Маршал. — Не теряйте самообладания, когда над нашей страной развеется мрак, вас запомнят как героя, спасшего десятки тысяч жизней.
Сконсон нервно сглотнул, кивнул и отдал салют. Мантельхейм ответил своим салютом и покинул помещение.
Совсем недавно кончился авианалёт. Колонны и оцепления пляжа снова выстроились Выделенные команды оттаскивали убитых и искали раненых. Мимо маршала прошмыгнуло двое санитаров, на их носилках лежал контуженый олень в звании майора. Мантельхейму было не до этого, он торопился. Его ждал катер, успевший перевезти штаб на "Хьортланд" и вернуться.
Когда пал Эстског и фронт армии начал разрушаться, он всё для себя решил. Он освободил себя от присяги Дьявулену, который итак мечтал извести старого маршала. Пусть лучше он спасёт то, что осталось от армии, чем продолжит воевать за бездарного и мнительного короля. Фактически, он стал предателем, но эта мысль сейчас беспокоила Мантельхейма меньше всего.

— Радиографируйте в штаб группы А. моя дивизия, согласно плану операции, выступает с целью сходу овладеть городом Вейверфронт. — Генерал-майор Кресп диктовал донесение радисту, который сидел за своим аппаратом и выстукивал морзянку. Его полевой штаб расположился на одной из господствующих над городом высот, отсюда он мог лично вести наблюдение за своими войсками. Основные силы ещё были в походе, но один из полков и вся дивизионная артиллерия уже были развёрнуты. Генерал намеревался взять город с налёта, не тратя лишнего времени на подготовку. Данные разведки говорили о слабости вражеского гарнизона, а масса эвакуирующихся солдат вряд-ли была способна оказать сопротивление.
— Герр генерал-майор! Телефонограмма из штаба Тианхольмского полка! Они готовы выступить, ожидают начала артподготовки! — Доложил один из штабных телефонистов.
— Пусть выступают с её началом, я распоряжусь.

Рота Агриаса занимала позицию в лесополосе на краю поля, за которым условно начинались пригороды Вейверфронта. Солдаты тихо болтали и посмеивались, усталость от той грязи и слякоти начала проходить. Приморские районы Олении разительно отличались от глуши приграничных территорий. Здесь было много асфальтовых дорог, привалы и ночлеги теперь почти всегда происходили в жилых домах, на нормальных кроватях. Погода стала стремительно улучшаться. Казалось, что чем дольше они идут на юг, тем лучше становится погода, разрешили даже снять шинели и перейти на летнее обмундирование.
Это всё наложилось на полный успех, достигнутый на фронте и вот уже только что проклинавшие всё на свете перевёртыши спокойно и с юмором обсуждали, чем кто займётся после занятия города. Не хватало только раненых, что лежали в госпиталях, да убитых, которым было уже всё равно на славу и почёт.
Вот сзади забухали гаубицы. Короткая передышка закончилась.
— Рота! Вперёд! — Скомандовал гауптман, поднимаясь с земли и увлекая их за собой. Для этой войны уже выглядело архаично, чтобы командир роты шёл впереди, поэтому Агриас вскоре отошёл за цепи своих взводов.
Они прошли поле, миновали несколько фермерских усадеб и загородных поместий, вот-вот они должны были выйти к промышленным кварталам, что находятся на западной окраине города.
А артиллерия тем временем молотила по единственному месту, куда был смысл стрелять. Батареи 11-й дивизии обстреливали пляж, с которого эвакуировались оленийские войска.

Часы отбили одиннадцать утра, когда в штаб полковника Сконсона стали приходить донесения о том, что противник надвигается на город в боевых порядках. Он ожидал этого, но на несколько часов позже одиннадцати утра. Всё обещало рухнуть в одночасье, олень бросился к телефонному аппарату:
— Соедините меня с северо-западным полицейским участком! — Рявкнул он в трубку. Потянулось драгоценное время, наконец с того провода ответили.
— Полковник Сконсон?
— Да! Поднимайте своих по тревоге, вас скоро будут атаковать! Чейнджлинги перешли в наступление! — Последовала ещё одна пауза, полковник уже хотел прикрикнуть на подчинённого, но тот вовремя опомнился:
— Понял вас, выдвигаемся на перекрёсток Алдара.
Услышав утвердительный ответ, полковник так же вышел на связь с другими частями городской полиции. Везде ему отвечали утвердительно. Наконец, он потребовал соединить себя с бронеотрядом, в который входило несколько устаревших броневиков. На этот раз молчание длилось дольше, трубку поднял какой-то незнакомый голос:
— Герр… Полковник?
— Кто это говорит?!
— Старший механик, Трувор Свярд.
— Где делся ваш командир!?
— Он... — Голос в трубке замялся.
— Что он?! — Негодовал Сконсон.
— Он исчез, герр полковник! — Наконец выпалил машинист.
— Ты теперь за главного?!
— Да.
— Всё, выдвигайтесь на перекрёсток Алдара, поддержите полицейских из северо-западного участка.
Вновь молчание, каких-либо звуков по ту сторону тоже не слыхать.
— Герр полковник... Большая часть наших броневиков пришла в негодность, кто-то залил какую-то дрянь в бензобаки и моторы. В пригодном состоянии осталась всего одна машина.
— Исполнять приказ! — Совсем разозлившись крикнул Сконсон, бросая трубку.
Глубокий вдох, затем глубокий выдох, он приводит себя в порядок. За напускной яростью скрывается страх: что он навоюет таким войском, а вдруг на них идёт целая дивизия? Так или иначе, полиция была оповещена.
Сконсон вышел из комнаты, в коридоре его уже ждал старый отставной офицер, назначенный командовать отрядом курсантов сухопутного офицерского училища. Звали его Феликс Турссон.
— Где юнкера?
— Ждут во внутреннем дворе, герр полковник. — в уставной манере отозвался Турссон. — Куда направляетесь?
— Хочу лично осмотреть участки действий, не верю я телефону. Посыльных нет, сами понимаете.
— Понимаю, тут делать нечего. — Прокряхтел Феликс, когда они спускались по лестнице в прихожую.
На улице стоял строй солдат, а вернее, солдатиков. На них были светло-серые, почти белые шинели, вооружены они были несколькими старыми эквестрийскими пулемётами и винтовками с примкнутыми штыками.
— Батальо-он! Напра-а-во! — скомандовал Турссон, курсанты чётко выполнили приказ. Подполковник Турссон с несвойственной старикам прытью занял позицию во главе колонны.
— За мной! Бегом марш! — И отряд покинул внутренний двор, их было чуть больше двух сотен, все кто явился в назначенный час. Сконсон проводил их взглядом, а потом быстрыми шагами вышел из двора и двинулся по улице.
Горожане запирались в своих домах, улицы Вейверфронта пустели. Сконсон шёл к тому самому перекрёстку Алдара, крпупному скрещению дорог на северо-западной окраине города. Оттуда ждали нападения, туда стягивали всё, что могли.
Вдруг, из-за поворота выскочили какие-то фигуры: они мало напоминали уличную шпану, даже издалека и в тени они выделялись своей выправкой. Сконсон замедливался и начал всматриваться в бегунов, вдруг его поразила мысль: "Неужели это полицейские? Кому ещё мотаться по улицам в таком нарядном виде?" Он не хотел верить своим глазам, но это были они. Полковник видел, как на бегу эти трусы рвали с себя знаки отличия, вдруг один из них остановился и одним движением буквально содрал с себя портупею с кобурой, на другом её уже не было...
— Стоять! — Завопил офицер, вставая на задние и готовясь выхватить пистолет. Но его не стали слушать, бывшие служители закона и неудавшиеся защитники города перемахнули через улицу и шмыгнули в тёмный переулок.
Сконсон продолжил свой путь, но ему вскоре начало встречаться всё больше и больше беглецов, на уличной брусчатке валялись винтовки, кепи, пуговицы и ремни. Полиция, на численность которой должна была опереться хрупкая оборона, струсила и разбегалась. Откуда-то донёсся единичный выстрел и обрывки красочной матерной тирады, видимо оставшиеся в себе офицеры пытались привести подчинённых в чувство, но что они сделают?..
Отчаяние брало над полковником верх. Он с самого начала сомневался в боеспособности полиции, и его сомнения оказались правдой. Кто-то специально распалял панику в городе и сейчас это сыграло свою роль. Всё рушилось, скорее всего они не смогут оказать какое-либо сопротивление врагу. Бежать некуда, все генералы уже сбежали на корабли, а на оставшихся на берегу солдат им трижды плевать. Чейнджлинги пройдут по улицам как на параде, а что он? Пойдёт сдаваться в плен? Нет, этому не бывать! Все вокруг предатели и трусы, на него свалили всю ответственность, Мантельхейм освободил себя от присяги Йохану, так отчего же ему не сделать так же?! Сконсон сел на скамейку, ему внезапно стало очень тяжело идти.
— Маршал... Мантельхейм… Приказал мне делать всё, что я считаю нужным. — Громко проговорил Сконсон, расстёгивая свою кобуру. Вдруг к горлу подступили слёзы, но полковник смог сдержать. Он отвалился на спинку скамейки, вынул из кобуры свой пистолет, приставил ко лбу и нажал на спуск.

— Вы поняли меня?
— Так точно, герр подполковник. Пройти по этой улице, все грузовые автомашины — экспроприировать, при отказе и сопротивлении — угрожать оружием...
— Вот и выполняйте. У вас есть тридцать минут.
Группа юнкеров быстро отсалютовала и двинулась по одной из отходящих улиц. Остальной отряд продолжил двигаться к перекрёстку Айдара. Он был уже совсем близко, там должны были находиться силы полиции и броневик, но ни того, ни другого там не оказалось.
Небольшая горстка полицейских курила, сидя у мешков с песком, которыми укрепили перекрёсток. На земле валялась гора мусора, некогда бывшего элементами полицейской формы. Бронемашина так же не подоспели на помощь.
Турссон был спокоен, будто не произошло ничего необычного.
— Что, разбежались? — Спросил он у старшего полицейского как бы уже зная ответ. Тот даже не утрудил себя словами, просто кивнул, не вынимая папиросы изо рта. Подполковник тоже не был сильно расстроен по этому поводу.
— Первая рота — на правую сторону, вторая — на левую! Огонь по моей команде, залпами! — Начал распоряжаться капитан. Курсанты быстро и без разговоров выполнили приказ. Сзади послышалось тарахтение двигателя, вскоре к перекрёстку подъехал грузовик с отправленным на его поиск отрядом.
— Больше не нашли, герр подполковник!
— Этого тоже хватит. Один у машины, остальные — на позиции!
Копыта простучали по старой брусчатке, юнкера укрылись за мешками с песком, формируя подобие шеренги. Воцарилось молчание и тяжёлое ожидание. Наконец, из-за домов показалась плотная цепь тёмно-серой пехоты. Это были чейнджлинги. Они не катили с собой лёгких пушек, пулемётчиков так же не было видно в первых рядах. Они шли быстро, не ожидая встретить кого-либо, считая что дело уже сделано. Однако, они ошибались.
— Батальон! Залпом! Пли! — Прогремел приказ Турссона.
Раздался треск ружейного залпа, забили юнкерские пулемёты. Чейнджлинги сразу увидели их, но что-то предпринять не успели.
— Заряжа-ай! Пли!... Заряжа-ай! Пли! — Кричал офицер, и его подчинённые не прекращали огня. Противник вскоре залёг и начал отстреливаться, над головами засвистели пули, но дисциплинированные курсанты держались твёрдо. На какой-то момент показалось, что им удастся удержать перекрёсток, но вдруг с фланга начали прилетать пулемётные очереди.
— Нас обошли! Отходим! — Скомандовал подполковник, увлекая свой отряд назад. В перестрелке было серьёзно ранено несколько оленей, их погрузили в грузовик и отправили в городскую больницу. Юнкера отходили назад, перейдя с залпов на частый, "моросящий" огонь.
Вскоре они добрались до другого перекрёстка и там снова заняли оборону. Судить о чём-либо ещё было проблематично, поэтому Турссон послал гонцов в другие районы города, где ожидали противника. Он намеревался запросить подкреплений и дополнительные боеприпасы.

Цепь батальона Альшписа подходила к городу с запада. Здесь находились промышленные кварталы и спальные районы, ничего интересного и примечательного. Авиация серьёзно прошлась по этим местам, сильно разрушив или повредив большую часть фабричных корпусов.
Рота Агриаса миновала предместья и втянулась на довольно широкую улицу, в которую превращалась входившая в город с запада дорога. Вокруг было тихо, слышен был только звук канонады, да какая-то стрельба в северо-западной части города. По улицам слонялись бродяги и пьянчужки, из окон уцелевших домов изредка высовывались головы местных обитателей, с ужасом смотревших на чейнджлингов.
"Дурное место, чем-то напоминает Вракс." подумалось Агриасу, когда тот осматривал местную архитектуру. Действительно, выглядело всё довольно бедно, а картина разрушений придавала лишь всё усугубляло. Из-под развалин периодически показывались фрагменты тел, он видел как несколько сестёр милосердия укладывали на носилки раненых, вовсе не обращая внимания на его солдат, идущих совсем рядом. На земле валялись обрывки одежды и бинтов, битые кирпичи, щебень, брошенные вещи. Бывшие когда-то атрибутами чьей-то жизни, сейчас они бесхозно валялись на искалеченном бомбами асфальте, покинутые и брошенные.
Однако, вскоре им стало вовсе не до сантиментов. Впереди был перекрёсток, занятый противником.
— К бою! — Скомандовал Агриас, взводы быстро рассеялись, солдаты прижались к стенам домов. Пушки были ещё далеко, но гауптман расчитывал пробить вражескую оборону и без них.
Улица, по которой они шли не была прямой, но немного уходила в сторону, поэтому они не сразу увидели неприятельские позиции. Перекрёсток был укреплён мешками с песком, едва увидев его чейнджлинги начали стрелять из винтовок и пулемётов. В ответ полетели редкие винтовочные выстрелы, бойцы Агриаса начали продвигаться под прикрытием своих пулемётов, ведя плотный огонь. Всё оборачивалось в их пользу, как вдруг кто-то крикнул: "Броневик!"
Из-за развалин жилого дома выехала вражеская бронемашина, вызвав у Агриаса острое чувство дежавю. Грянул пушечный выстрел, в боевых порядках чейнджлингов разорвалась фугасная граната.
— Залечь! — Скомандовал Агриас. В ушах звенело, в голову ударил адреналин. Рота быстро повиновалась приказу, только роли поменялись: забили башенки бровеника, подавленная пехота начала чаще огрызаться из винтовок, откуда-то затрещало два или три копытных пулемёта.
Чейнджлинги прятались за кучами мусора и в переулках, кто-то просто вжимался в землю и гиб под вражескими пулями. Пулемётчики отчаянно отстреливались, но вновь прижать врага к земле не удавалось.
— Командира бронебойщиков ко мне! — Агриас продолжал управлять боем, они не были застигнуты врасплох. Вскоре к нему подполз лейтенант, командовавший приданными роте расчётами бронебойщиков.
— Твои солдаты на фланге Пейтиса?
— Так точно, герр гауптман!
— Вы знаете что делать, уничтожьте броневик!
Лейтенант коротко кивнул, и начал отползать к своим бойцам. Приказ был передан, стрелки с противотанковыми ружьями расползлись на три разных позиции. Вот один их них вскинул винтовку: раздался выстрел, отдача мощно ударила стрелка в плечо, того аж перекосило от боли. Тяжёлая пуля попала в стальную тушу машины, но выстрел не нанёс броневику вреда: одна из башенок довернула влево, и очередь скосила стрелка. Другой бронебойщик даже не успел выстрелить, третий был прижат к земле мощным огнём. Это зрелище ужасало гауптмана, но ненадолго: нужно было что-то делать, он просто не имел права дрогнуть перед подчинёнными.
— Цугфюрера Пейтиса ко мне! — Командир роты перекрикивал грохот боя. Несмотря ни на что, его рота продолжала драться и сохранять порядок. Его приказ был продублирован несколькими бойцами и быстро дошёл до Пейтиса.
— Я здесь, герр Гауптман! — Офицер перебежал со своего фланга к Агриасу, ему повезло не быть задетым вражескими пулями.
— Хорошо! Придаю одному твоему отделению всех сапёров и бронебойщиков, подберитесь к противнику через переулки, уничтожьте машину!
— Понял вас!
Отряд из пионеров и пехотинцев скрылся в переулке. Прошло несколько минут, через грохот перестрелки прорвался стрёкот копытного пулемёта, бой винтовок и автоматов. Они напоролись на сопротивление, противник был готов их там встретить. Броневик начал медленно пятиться назад, не прекращая вести огонь из всех орудий. Бой продолжался, он длился уже больше часа. Вернулась из переулка поредевшая группа истребителей, не сумевшая прорваться к своей цели.
Гауптман цу Вахт оскалился, ударил в бессильной ярости копытом по земле. Оставить орудия далеко позади было огромной глупостью, они дорого за неё поплатились. Но вот огонь вражеской пехоты резко начал слабеть, с соседней улицы послышались раскаты ружейно-пулемётного огня, на помощь подошла соседняя рота, обошедшая противника с фланга.
Вдруг, одна из пулемётных башенок осеклась и замолчала, за ней умолкла и другая. Люки на машине откинулись, оттуда в дикой спешке полез экипаж. Среди бойцов роты раздался крик Каринкса: "Бутылку трофейного тем, кто их пристрелит!". Неприятельский броневик живым не покинул никто.
Пехота противника начала беспорядочно отступать, только сейчас чейнджлинги увидели, что это были не солдаты, а полицейские и кто-то отдалённо напоминавший моряков. Они бросились в рассыпную, бежали со всех ног кто куда, лишившись порядка и дисциплины.
Агриас поднялся с земли, только сейчас поняв, что ранен. Какой-то мелкий осколок разорвал его китель на спине, пробил панцирь и застрел под ним, вызывая боль и сильный зуд. К нему подбежал командир взвода, присланный на место раненого Карриана.
— Герр гаупмтан, может вам следует отойти в госпиталь? — Робко спросил он.
— Наплевать! — резко отмахнулся Агриас. — Я доведу своих солдат до конца, можно и потерпеть. Эй, товарищ! — Он подозвал своего верного денщика-охотника, чудом уцелевшего в бою.
— Я! Герр гауптман!
— Дай-ка мне запасной китель.
Верный чейнджлинг кивнул и полез в свой ранец-седло. Осколок вошёл под углом и серьёзно распорол сукно, принявшее на себя часть силы попадания. Ходить с большой дырой на спине было бы совсем нехорошо, поэтому Агриас, сохранявший толику везалипольского чистоплюйства, приберёг себе ещё один китель, на всякий подобный случай.
Рота продолжила наступать, гауптман вскоре нагнал своих солдат, повстречавшихся с бойцами соседней роты, которой командовал его хороший товарищ.
— Вас ведь там серьёзно поприжали, а на вас китель как новый. — Сказал другой гауптман, после того как они обменялись салютами.
— Да так уж вышло, — скрывая смущение ответил Агриас, — разное на войне бывает, не так ли?

Жуки продолжали напирать, у курсантов стали кончаться патроны. Они медленно отступали к городской ратуше, противник рвался за ними по пятам. Турссон бесстрашно ходил под пулями, его подчинённые дрались дисциплинированно и отважно. Юноши стали мужчинами, убивая и умирая, выигрывая драгоценное время для братьев на берегу. От двухсот штыков осталось сто шестьдесят, но никто из них не дрогнул, стоя не на жизнь а насмерть, заставляя врагов дорого платить за павших. Это были будущие офицеры, прекрасно обученные и дисциплинированные, но захватчиков было просто больше...
Ещё одна улица оставлена, ещё несколько молодых воинов осталось на окровавленной земле.
— Герр подполковник! Герр подполковник! — Феликс услышал срывающийся юный голос и стук приближающихся копыт. Это был гонец из западной части города.
— Герр подполковник! Они прорвались к западу от фабрик Локия, нам заходят в тыл!
И впрямь, сзади донеслись отдельные выстрелы и плотные очереди пулемётов. Сопротивление там не выдержало, враг теперь был повсюду.
Турссон недолго принимал решение, на его поседелом лице пролегли глубокие хмурые тени.
— Батальон! Бегом! Назад! Пулемётчик, дай очередь!
— Юнкера повиновались, занятые позиции были оставлены, пулемётчик отстрелял остаток барабанного магазина по наступавшим чейнджлингам, а затем так же припустил за всеми. Они отступали так несколько улиц, наконец оторвавшись от противника.
— Батальон! В две шеренги — стройсь! — Гаркнул Феликс Турссон. Его приказ был исполнен. Он хотел сказать ещё что-то, но вместо этого вдруг замолчал, будто в нём боролись нравственные силы. Олени увидели тяжёлую усталость на его лице. Подполковник был мрачен.
— Юнкера!.. — Твёрдо, но с усилием проговорил офицер. — Рвите погоны и петлицы! Бросайте оружие, бегите на пляж! Я останусь и задержу неприятеля.
Строй стоял как вкопанный, растерянно глядя на старого командира. Никто не был готов выполнить приказ.
— Но... Герр подполковник...
— Не сметь прекословить! Спасайте себя, шельмы! Рвите погоны, бегите на пляж! Бе-ги-те на пляж! — Подполковник кричал со всей силы. Все поняли: он жертвует ради них. Драться уже нет смысла, город фактически потерян, они выиграли достаточно времени, пора спасаться, прорываться к морю, к спасению! Юнкера один за другим подчинились приказу: на землю полетели погоны и петлицы, олени срывали их вместе с шинельным мясом, винтовки так же были брошены. Турссон принял от пулемётчика оружие и зарядил его. Он залёг, уперев старое оружие сошками в землю. Один из убегавших юнкеров обернулся и в последний раз посмотрел на своего командира, сегодня заменившего им всем отца. Тот смотрел в прицел пулемёта, распластавшись на земле. Юнкер продолжил бежать, отряд рассыпался по проулкам и тесным улочкам старого Вейверфронта, спасаясь от чейнджлингов. Они слышали длинные, отчаянные пулемётные очереди, это Феликс Турссон отстреливался от напиравших чейнджлингов. Они вскоре смолкли, сердце каждого юнкера сжалось от тоски и боли, как будто погиб последний воин оленийского народа. Погиб, как подобает — крепко сжимая в копытах оружие, в неравной битве с полчищами врагов. Он наверняка уже присоединился к вечному пиру Укко, воссев среди подобных себе под сенью огненных чертогов...

Снаряды с диким свистом перепахивали белый песок вейверфронтского пляжа. Погибших уже никто никуда не оттаскивал, они валялись на земле как пустые войлочные мешки, раненых становилось всё больше. Снаряды так же рвались и в воде, вызывая фонтаны брызг и переворачивая уже отчалившие от берега шлюпки. Последние части армии Мантельхейма уходили с пляжа. Из города уже доносились звуки пальбы, но судья по всему, Сконсон ещё удерживал вошедшие в город части чейнджлингов, выигрывая драгоценные минуты. Из прибрежных деревушек и городков продолжали приходить суда, принимавшие на борт солдат и офицеров. Раненых решено было увозить самыми последними, времени становилось в обрез и Маршал был готов ими пожертвовать.
Йоаким начал приходить в себя. В ушах ещё звенело, но муть и головокружение отступали. Он лежал на носилках в госпитале, а вернее в месте, которое называлось так. Между двумя или даже тремя тысячами раненых бешено носилось несколько десятков врачей и медсестёр, они успевали только менять бинты да давать воду, трудно это было назвать это лечением.
— Что вы здесь делаете? Посторонним сюда нельзя! — Над ним послышался голос врача, он довольно чётко видел его белый халат.
— Мы подчинённые майора Эклунда, мы пришли забрать его. — Йоаким тут же узнал голос Карлссона, как же он был рад этому голосу!
— Зачем? Я вам не могу вам позволить, я отвечаю за этого раненого, я не могу отдать его вам!
— Немедленно отдайте его нам, иначе я вас пристрелю! — Раздался звук расстёгиваемой кобуры. Врач отпрянул и прошептал под нос: "Делайте с ним всё что вам угодно..."
Его носилки взяли и понесли. С Карлссоном был так же Матти. На его молодом лице была глубокая царапина — отметина после вчерашнего авианалёта. Как он потом в шутку признался, царапину ему оставил не осколок бомбы, а щепка от тех толстых досок, которые он принёс. От плота, который они делали, попадание бомбы не оставило ничего.
— Бросьте носилки, я могу идти сам. — слабым, но твёрдым голосом произнёс майор. Его просьба была исполнена, ходить он действительно мог, пусть пока и не так хорошо. Ему оказали своевременную помощь, поэтому он смог так легко отправиться. — Карлссон, Матти, вы меня отбивали у докторов?
— Герр майор, вы слышали, что всех раненых хотят бросить? — Офицер ответил вопросом на вопрос.
— Нет, не слышал. — От этих слов Йоакиму вдруг стало немного хуже. Как Маршал мог опуститься до такой подлости?!
— Этим учёным эскулапам жуки ничего не сделают, а вот раненные им уж точно живьём не нужны... — в разговор высших чинов вклинился Матти, чему оба не были сильно против. — Мы, как бы вам сказать, зафрахтовали тут один кораблик. Места хватит для всех наших кто уцелел, да ещё на оленей пять-шесть в придачу.
Йоаким вскоре сам увидел, о чём идёт речь. У небольшого самодельного причала стояло рыбацкое судно, у причала ждал его крохотный отряд и ещё несколько прибившихся солдат. Таких причалов было сооружено несколько штук, к шлюпкам с крупных кораблей присоединились и вот такие малые посудины.
На борту судна была прибита жестяная доска с выдавленным на ней названием на центрально-эквестрийском. Рядом с дощечкой белой известью было аккуратно выведено изображение солнца с тонкими вьющимися лучами.
— Герр Винди, этот пассажир последний! — С этими словами Карлссон взошёл на борт. Капитаном судна был пони, из-за войны застрявший в одном из оленийских рыбацких деревень.
— Хорошо. В трюме поместится. — Вид у жеребца был неважный, он будто сидел на иголках. Судно было всем его состоянием, он боялся того, что при попытке уйти в Эквестрию оно будет потоплено или повреждёно силами одной из сторон.
— Погодите-ка, он наш командир. — Возмущённо, но всё ещё учтиво возразил Карлссон.
— Ладно, ладно! Простите мне мою дерзость. — Капитан явно испытывал страх перед Карлссоном, а вернее перед содержимым его кобуры. Вокруг рвались снаряды, один из них упал рядом, заставив кораблик сильно накрениться. Пони начал быстро и резко отдавать указания на эквестрийском языке, в его приказной речи часто мелькало слово на букву "ф".
Вскоре корабль отчалил, родной берег Олении остался позади. Там уже начинали грузить на суда и шлюпки раненых, силы оцепления вокруг пляжа так же начали отходить для эвакуации. Сюда смог пробраться и кто-то из юнкеров Турссона, некоторые гражданские так же смогли прошмыгнуть на эвакуационные корабли. Последние оленийские военные покидали пляж, жертва юнкеров и оставшихся в строю полицейских позволила перевезти на корабли всех раненых, которых сначала собирались бросить на откуп врагу. С моря Вейверфронт выглядел особенно красиво, это были восточные торговые ворота Олении, где всегда кипела жизнь и бурная коммерция. Сейчас же над ним возвышались столбы чёрного дыма от горящих нефтехранилищ и заводов. Война изуродовала это место как и много других.
Корабль Винди смог выйти из зоны артиллерийского огня, наступило хоть какое-то спокойствие. Вид брошенного города и отходящих от него кораблей, пляжа, на котором уже не оставалось живых. Эклунду вдруг стало очень горько. Они ведь и впрямь уподобились крысам, бегущим с корабля, какие они теперь солдаты? Там, на суще он делал всё, чтобы сохранить свой батальон, сейчас же у него под командой осталось меньше взвода. Он стремился спасти свою жизнь, но теперь, видя уходящую землю Восточной Олении, его родную землю, он чувствовал себя ничтожеством, предателем и грязным подлецом. Ужасная трагедия, несчастная страна...
Вдруг у него над ухом кто-то резко и яростно выругался. Это был Карлссон.
— Что произошло? Зачем так крыть? — Спросил его Эклунд.
Карлссон просто указал на небо. Там снова показались они, и было их уже не девять, а двадцать семь. Пикировщики чейнджлингов шли в сомкнутом боевом порядке, шли бомбить и топить корабли вейверфронтской эскадры. На кораблях началась суета. В спешном порядке приводились в боеготовность орудия ПВО, старые оленийские корабли не имели мощной противовоздушной защиты, на них в данный момент находились десятки тысяч солдат и гражданских... Эклунд, Карлссон, Матти и капитан эквестрийского рыбака принялись наблюдать за этим чудовищным зрелищем.
Забило корабельное ПВО, пикировщики же всем скопом ринулись на старый броненосец "Хьортланд", на котором было меньше всего зенитных пушек. Они стремительно приближались к набитому оленями кораблю, готовясь сбросить на него свой смертельный груз, но зенитные пушки с нескольких эсминцев и стоявшего рядом "Эндрёкта" сбили несколько бомбардировщиков, вынудив их отступить. Тогда чейнджлинги предприняли вторую атаку, на этот раз избрав целью лёгкий крейсер. Перегруппировавшись в воздухе, они снова пошли в атаку. Теперь ПВО атаковало их под прямым углом и его огонь стал менее опасным. Чернокрылые машины приблизились на нужную дистанцию, и с воем сирен начали пикировать, их бомбы легли точно в цель.
"Эндрёкт" на несколько секунд превратился в огненный шар. Чудовищная вспышка света ослепила всех вокруг. Взорвался орудийный погреб крейсера. Несколько тысяч погибло в первые секунды после взрыва, остальным же не оставалось ничего иного, как прыгать за борт, в холодную воду Лунного залива. Выловить смогли не всех. На многих кораблях, стоявших на рейде Вейверфронта уже не хватало места, чтобы принять ещё солдат. Их спасали как могли, и многих удалось втащить на палубы эсминцев и гражданских судов, тогда как многим другим не оставалось ничего, кроме как плыть обратно к берегу, либо гибнуть в смертельно холодной воде.
Экипаж и пассажиры рыбацкого корабля ошеломлённо смотрели на картину, будто бы вышедшую из чьего-то ночного кошмара: огромное множество копыт, туловищ, голов бултыхались в воде, пытаясь ухватиться за обломки быстро ушедшего под воду корабля. Их спасали, для них спускали шлюпки и плоты, но их было слишком много...
— Я... Я ещё могу помочь им. — С сильным акцентом сказал пони, сглатывая слюну.
— Да... — почти прошептал Матти, заворожённо смотревший всё это. — Герр капитан, пожалуйста, помогите им!
Они смогли поднять на борт ещё тридцать оленей, но ним к тянулись ещё сотни копыт и голов, снизу доносились мольбы и проклятия. К сожалению, они уже не могли им помочь. Взяв на борт всех кого могли, корабли флота эвакуации стали покидать вейверфронтский рейд. Этот день стал чёрным днём страны, которую они покидали. Для десятков тысяч оленей начиналась тяжёлая и непредсказуемая жизнь в эмиграции с мизерным шансом увидеть свою страну вновь. Они будут желать вернуться, умолять Селестию вернуть им их страну, но это будет потом. Сейчас они просто спасали свои жизни.

День подходил к концу. Подавляя остатки разрозненного сопротивления чейнджлинги не успели застать эвакуирующиеся войска на берегу. Вид самого пляжа поражал: горы брошенного оружия и амуниции были раскиданы тут и там, олени бросали всё, лишь бы спастись. Сегодняшний день не должен был быть омрачён тяжёлыми потерями, но некоторые роты и батальоны тианхольмского полка потеряли довольно много штыков ранеными и убитыми в ходе стычек.
Агриас стоял на перепаханном бомбами и снарядами, заваленном мусором пляже. Вдалеке мелькали едва видные силуэты уходивших оленийских кораблей, на месте ушедшего под воду "Эндрёкта" всё ещё плавало много обломков. Вид морского побережья поражал воображения чейнджлинга, за свою недолгую жизнь видевшего лишь сушу да ульевые коридоры. Оно было прекрасно и бесконечно, а розовые краски заката лишь делали его красивее.

Генерал-майор Кресп стоял на высокой набережной и тоже смотрел на море. Вдруг, сзади послышался звук двигателя штабного автомобиля. Командир дивизии обернулся, и увидел как выехавшую из-за угла машину покидает генерал-полковник Ларинкс. Ченджлинги обменялись салютами.
— Герр Кресп, я доволен вашей проницательностью и тем, что вам не потребовалось иных сил кроме ваших для овладения этим важным городом.
— Рад служить Королеве, герр Ларинкс. Но мы упустили оленей, они улизнули от меня в последнюю минуту.
— В этом нет вашей вины, таковы превратности военной удачи. Надо понимать, что оленийский командующий спас вовсе не армию, но бесформенную и безоружную толпу. Такая же толпа недавно переправилась через реку Сиддл, к северу отсюда. Не стоит беспокоится о том, что они усилят нашего будущего врага.
— Да... — Кресп снова повернулся лицом к морю. Ларинкс присоединился к созерцанию Лунного залива. Однако, в их взгляде не было восхищения, лишь жадность и амбиции. Генералы не видели моря и неба, но видели землю, что начиналась за Лунным заливом.
Они видели богатую и великую страну, желанный приз для их Королевы и большой куш для их честолюбия. Им представлялись завоёванные города, военные парады и торжественные банкеты, орденские ленты и новые звания, белые флаги с чёрными коронами, что будут реять на белокаменных башнях, величайшей столицы мира...
Они видели славу и почёт, воплощение всех своих планов и амбиций. Едва закончив одну войну, они уже мечтали начать другую.

Весенняя война. Глава IX: Мантийское перемирие.

В кадре проходят чейнджлингские пехотные колонны, играет бодрая маршевая музыка. Крупным планом показывают Ларинкса, охотно общающегося с корреспонденцией. Генерал явно пребывает в положительном расположении духа. Далее следует панорама уцелевших районов города: на улицах, проспектах и площадях гуляют солдаты и офицеры чейнджлингской армии:

"Восмьмого мая 1008-го года завершился разгром вражеских сил в Восточной Олении, победоносные дивизии генерал-полковника Ларинкса триумфально вступили в оленийский город Вейверфронт. В стремительных и решительных атаках были полностью побеждены лучшие силы оленийской армии, что должно склонить неприятеля к скорейшему перемирию..."

Музыкальный мотив меняется на более спокойный и размеренный, видам города приходит на смену пляж и воды Лунного залива. Среди гор захваченных трофеев стоят чейнджлингские военные, многие из них с изумлением и интересом всматриваются в морскую гладь:

"Вейверфронт — один из крупнейших портов Олении, поэтому в Эквестрию морем эвакуировалось немало вражеских солдат и офицеров. На пляже вейверфронтской бухты лежат горы брошенного оленями оружия и аммуниции. Вражеская армия бежала в ужасе и панике, потеряв даже подобие порядка и дисциплины. Так олени доказали свою слабость и трусость перед великой силой чейнджлингского оружия!"

Зрителям демонстрируется анимированная карта боевых действий, на ней показывается, как чёрная стрелка чейнджлингского удара достигает белой точки, подписанной как город Манти. Затем камера показывает идущие колонны танков, танкистов и панцергренадёров, снятых под красивыми ракурсами. Показывают и генерала Фарникса, шагающего вдоль шеренг своих подчинённых и проводящего награждение. В кадре мелькает и группа ликтидских егерей, патрулирующая оленийское село:

"На северо-западном участке фронта наши войска овладели стратегически ценным городом Манти, отрезав восточные регионы от остальной территории Олении. Молниеносный танковый бросок поверг неприятеля в панику, танки генерала Фарникса уже совсем близко к вражеской столице, Хьортланду. Новый бросок панцерваффе должен окончательно рассеять силы неприятеля и решительно навязать оленийскому королю справедливое перемирие, если тот сам не согласится заключить его раньше."

Начинает играть вступление к известной грифонской опере, киноплёнка демонстрирует как пикировщики один за другим взлетают в небо, после этого камера перемещается уже на борт одной из машин, открывается вид на боевое построение "Веспидов" и землю с высоты птичьего полёта. Бомбардировщики начинают атаку, сквозь гром симфонического оркестра пробивается вой сирен и грохот разрывов.
Место действия снова меняется на взлётную полосу аэродрома, на ней стоит несколько десятков чейнджлингов в синей униформе. Ракурс камеры подчёркивает мужественность их лиц. Потом демонстрируются кадры воздушных дуэлей, в которых чейнджлинги всегда выходят победителями. Демонстрируются фотографии лётчиков-асов:

"Доблестное Люфтваффе оказывает постоянную поддержку нашим наземным силам. Отважные лётчики ежедневно совершают десятки вылетов, нанося вражеским войскам значительный ущерб. В яростных воздушных боях куют себе славу храбрые асы-истребители: гауптман Хартлинг записал на свой счёт четырнадцать вражеских самолётов, оберлейтенант Аргостроши — десять, ещё перед войной эти пилоты заключили между собой соревновательное пари, победитель пока неизвестен. Сражение в воздухе уже практически выиграно, вражеские самолёты опасаются подниматься в небо, позволяя нашим бомбардировщикам совершать дерзкие налёты на вражеские города. Бомбёжки наносят врагу тяжёлый моральный и материальный ущерб, частое их повторение рано или поздно вынудит оленей капитулировать."

Последние мгновения фильма показываются бомбёжки оленийских городов, снятые с чейнджлингских бомбардировщиков.

Поезд мчался по рельсам, проходя километр за километром. Они выехали со станции ранним утром, а на месте должны были оказаться поздним днём. В составе помимо паровоза было всего два вагона: один предназначался для министров, военных и дипломатов, а в другом должна была состояться встреча с чейнджлингской делегацией. Ещё глубокой ночью по всем станциям и полустанкам, занятым оленийскими войсками был разослан приказ пропускать поезд не задерживая и не досматривая. Никто ничего не скрывал, но истинные цели поездки в Манти ещё были неизвестны для большей части населения страны. По обе стороны фронта ходили упорные слухи о скором перемирии и конце войны, находилось немало тех, кто воспринимал это положительно. Война длилась всего две с половиной недели, но нанесла огромный не только физический, но и моральный ущерб.
Кекконен смотрел в окно: перед ним в утренней дымке бежал пейзаж богатых земель оленийского хартленда, ныне обезображенных разрушениями и вездесущим присутствием военных. Да, безусловно, они ещё могли дать бой. Дать его и погибнуть. Какая разница, сколько времени и сил затратят полчища Кризалис на окончательный разгром армии и оккупацию страны, ведь результат будет тот же самый. Они убедили его в этом, и хоть он и понимал, что их слова были правдой лишь отчасти, но всё равно не видел смысла в борьбе с чейнджлингами. Король остался в столице, проявив наплевательское отношение даже к делам, которые имели величайшую для него важность. По крайней мере, там он был в относительной безопасности...

Отделение егерей медленно двигалось по сельской улице, делать им было особенно нечего. Недавно их перебросили в район Манти и дивизия заняла свой участок фронта против подошедших вражеских частей. С тех пор практически ничего не произошло, лишь пара малых стычек и беспокоящих артиллерийских обстрелов. Вчера роту Рейниса ротировали в тыл. Войск здесь было очень много, так что за непрерывность линии фронта никто не переживал.
— Надо будет спросить у других солдат, где тут самогонщики промышляют. — Проговорил командир отделения, назначенный за место павшего Стрикса. Это был ефрейтор по имени Кистрекс, Рейниса недавно тоже назначили ефрейтором, а так же наградили штурмовым пехотным знаком, как и всех уцелевших в том бою. Ему не хотелось командовать, да и вряд-ли назначили бы вместо Кистрекса, превосходившего его в опыте и выслуге лет.
— Неплохая идея! Говорят, что скоро войне конец, почему бы не выпить? — Хильф согласился с командиром, не утруждая себя формальностью. Все ещё не очень привыкли к новой должности ефрейтора.
— Что ты думаешь, Рейнис? — Кистрекс обратился к шедшему с ним стрелку. У того ещё болел ушиб, полученный в рукопашной с оленями. Постоянная ноющая боль портила настроение ликтидца, а в дурном расположении он был ещё менее разговорчив, чем в каком-либо ещё. Поэтому он просто утвердительно покачал головой и буркнул что-то, чего никто не услышал. Командир отделения спрашивал только у старослужащих, остальные солдаты из пополнения просто молча плелись за своими более опытными товарищами, разумно помалкивая.
Погода выдалась хорошая, тёплая. Было ещё сыровато, но уже можно было обходиться без шинели. Обретя цель на ближайшее время, солдаты решительно двинули по улице, к группе таких же праздно шатающихся мотострелков из соседней с егерями дивизии. Однако, расспросить товарищей им не дали: внезапно перед группой с какой-то улочки вынырнул офицер полевой жандармерии с двумя своими помощниками. Вид горжетов и вечно сердитый взгляд офицера быстро отрезвил егерей, ведь чейнджлингская полевая жандармерия как правило состояла из очень принципиальных и жестоких бойцов, не жалевших в случае необходимости ни мирное население, ни собственных сослуживцев.
— О, хорошо что вы тут проходили. — заговорил жандарм, продолжая смотреть на отряд прямым, практически не моргающим взглядом. — Мне нужен один хороший стрелок, прямо сейчас. Так, ты — пойдёшь со мной. — Чейнджлинг не долго думая ткнул копытом в Рейниса. Делать было нечего, жандарм был старше его и Кистрекса по званию, так что пришлось подчиняться.
Шли они недолго, вскоре оказавшись у странного дома, находившегося недалеко от местного капища. Двери дома были распахнуты, через проём можно было разглядеть результаты пристрастного обыска. На дворе перед домом стоял олень в длинной чёрно-коричневой рясе. Рядом с ним стояло несколько жандармов и другой олень, одетый как местный житель. Они все чего-то ждали, Рейнису так же было приказано ждать.
Наконец, из стоявшего рядом с домом сарайчика вышел жандарм с лопатой. Эту лопату вручили жрецу. Офицер обратился к Рейнису:
— Этот жрец — шпион и пособник неприятеля. Отведи его в лес и заставь вырыть себе могилу. Как выроет — казни и закопай.
Ликтидец многозначительно посмотрел на офицера, затем пожал плечами и сказал:
— Так точно, герр лейтенант.
Ему выдали винтовку и вместе с горе-священником отправили в лес. Рейнис был чертовски недоволен всем этим, но выполнял приказ. Тем более, подобные дела ему были уже не впервой.
Они шли по одной из тропок где-то пять или шесть минут. Жрец двигался впереди, а егерь подгонял его сзади. Оленя заранее стреножили, а чейнджлинг был готов застрелить его в любой момент. Рейнис думал: "Что за тупость? Почему они не пристрелят его сами, зачем им понадобился я? Неужели этим верзила опять помешала какая-то формальность? Чуть что — сразу валят нам на горб самую грязную работу..." И вдруг, олень внезапно заговорил:
— Я не делал того, в чём меня обвиняют. Это всё мой односельчанин, он донёс на меня из-за того, что мы не могли договориться насчёт участка земли.
Жрец оказывается мог говорить по-чейнджлингски, правда Рейнису его слова были совершенно параллельны. Он толчком заставил оленя свернуть с тропинки в лес. Где-то здесь и должна была быть вырыта могила.
— Ты ведь понимаешь, что сейчас убьёшь непричастного? Это несправедливо, ты опозоришь своих предков. Твои начальники поступили глупо и неправильно, моя смерть настроит жителей моего села против вас...
Рейнис не дал ему договорить и снова придал пленнику ускорения.
— Плевать мне на твою причастность, я выполняю приказ. А предков моих уже никто не опозорит. — Спокойно ответил егерь.
— Как же никто? Их духи следят за тобой, чейнджлинг. Я чувствую их печаль, я ведь волхв Укко...
— Топай быстрее, болтай меньше. Ваши рясы и висюльки ничего не значат, а то что ты жрец это лишь ещё один повод пустить тебе пулю.
Олень вздохнул и продолжил покорно следовать под конвоем. Наконец, они дошли до небольшой поляны, которую стрелок избрал подходящим местом. Рейнис развязал оленя, затем направил на него винтовку и сказал:
— Копай.
Тот повиновался, влажная земля хорошо поддавалось. Он копнул раз, копнул другой, третий.
— Подумай ещё раз, какой тебе толк? — Вдруг снова заговорил олень, но Рейнис уже его не слушал. Странно было, в голосе жреца не звучало ни страха, ни мольбы, он был абсолютно спокоен. Как никак, это был не простой олень, а служитель их дурацкого культа. Он должен был уже обмякнуть, смириться, но его голос прозвучал вновь:
— Ну ладно, извиняй уж тогда...
Эти слова, и всё что было дальше, смешались в один единственный миг: пленник вдруг перестал копать, перехватил лопату и изо всех сил рванулся на чейнджлинга, который даже не понял что произошло. Инструмент со звоном опустился Рейнису на голову и он вырубился.

Ватага перевёртышей в военной форме выходила из дверей кинотеатра. Им показывали пропагандистский фильм об успехах их армии на фронте. Обычно, агитация воспринималась многими как своеобразный белый шум, но сейчас она вызвала у бойцов неподдельный интерес.
— Я никогда не видел, чтобы самолёт снимали с другого самолёта! — Артис восхищённо рассказывал Лабруму свои впечатления.
— Как-то у них выходит, это ведь целая наука. Вообще кадры красивые получились, море и пляж особенно. Хотелось бы побывать в этом Вейверфронте после войны.
— А что там делать? Что там интересного? — Спросил Лабрума шедший тут же Класпер.
— Дома всякие, улицы.
— Так они ведь везде есть. Ты их в Манти не видел?
— Манти маленький, а Вейверфронт — большой. В этом и разница наверное
— А какой в этом вообще толк?
— Интересно мне Класпер, как за границей живут.
— Паршиво ведь живут, ты ведь сам всё видел. В селе где мы на постое были почти половина домов сгнила и развалилась, в хорошей стране такое вряд-ли будет, не кажется тебе?.
— Ну, как знать...
Компания солдат отделилась от основной массы и бодро пошла по улице, продолжая болтать ни о чём. Они искали рюмочную, чтобы испробовать местного шнапса. У оленей было и пиво, и даже вино, но чейнджлинги мало интересовались таким алкоголем, не видя смысла смаковать то, что в первую очередь должно пьянить.
Полк Артиса так и остался в Манти в качестве гарнизона. Служба здесь была довольно раздольной, относительно других мест. Солдаты имели здесь серьёзные свободы и чувствовали себя победителями, которым всё это досталось как трофей.
Тем не менее, в городе царила железная дисциплина. За последнюю неделю было уничтожено несколько банд мародёров, промышлявших в покинутых состоятельными эмигрантами домах и лавках. Со стороны чейнджлингов не произошло ни единого случая мародёрства и насилия по отношению к местным. Правда, некоторые офицеры из штаба дивизии захотели прикарманить себе кое-какие ценности из оставленного бежавшими богачами имущества, но их скромные желания никто не придал резкой критике, о них вообще мало кто знал.
Часы показывали три часа дня, скоро нужно было явиться на батальонное построение, проводившееся в половину пятого. Артис и компания сидели в какой-то дешёвой оленийской забегаловке. Хозяин с натянутой улыбкой поставил на стойку рюмки среднего размера.
— За победу, товарищи! — У Лабрума лучше всего получалось говорить тосты, на этот раз у него вышло довольно лаконично, но вовсе не плохо.
Шнапс отдавал чем-то кислым, явно его настаивали на ягоде. Артис уже пил нечто подобное у тианхольмских крестьян, но это пойло явно было менее крепким, а так же имела красивую бутылку розового стекла.
Их командира с ними не было, Кринг ошивался в компании Ляпписа и других офицеров в каком-то более интересном месте, нежели обычная рюмочная. Лабруму, Артису и Класперу точно не помешало бы знание языка, которым располагал Кринг, но им итак было хорошо, ведь простое слово "шнапс" разумеют как перевёртыши, так и олени.
— Слабовата настойка. — С досадой констатировал Класпер.
— Главное, не зайти в этом деле слишком далеко. — Предостерегающе заметил Лабрум.
— Артис, покажи ему, чтобы налил ещё.
Пулемётчик уже было собрался выполнить просьбу Класпера, как вмешался Лабрум:
— Построение скоро, какой "ещё"?
— Это да... — Разгорячённый выпивкой Класпер быстро протрезвел, вспомнив, что офицеры очень чутки на запах спирта, а более приемлемые условия дали им повод особенно яро придираться к внешнему виду солдат. — Пойдём тогда, приведём в порядок кители.
— Хорошая идея.
Артис молчал весь этот разговор. Его товарищи были знакомы друг с другом дольше чем он с ними, иногда ему было просто нечего вставить в их беседы. Вся троица спрыгнула с высоких барных стульев и пошла к выходу. Артис не знал как на языке оленей будет "спасибо", поэтому просто широко улыбнулся хозяину и оставил ему несколько мелких монет сверх платы.
Нужно было торопиться, долгое время до построения было обманчивым: до их расположения нужно было идти около двадцати минут, на все приготовления с формой так же уходило немало времени. Если не говорить о том, что в панцергренадёрских дивизиях считалось практически обязательным быть полностью готовыми за 10-15 минут до.
На улицах было мало гражданских, олени старались не выходить из дома без лишнего повода. Вид угрюмых и вооружённых захватчиков был угрожающим, особенно если это были фельджандармы.

Состав приближался к городской черте. Из окон не было заметно моря, а кварталы Манти представлялись своей самой некрасивой частью. В вагонах специального дипломатического поезда была тяжёлая и напряжённая обстановка: олени вообще не любят замкнутых пространств, а то, что им предстояло сделать ещё сильнее заставляло всех пассажиров ощущать некоторую нервозность.
— Герр Кекконен, не хотите выпить кофе? — К всё ещё смотрящему в окно Ристо учтиво подошёл один из работников поезда.
— Прошу прощения, но мне не по нраву этот напиток. — С натянутым спокойствием произнёс советник, удаляясь в другую часть вагона. Ему действительно не нравился кофе, чтобы поддерживать себя в тонусе у Кекконена было средство получше.
Город становился всё ближе. Приближался вместе с ним и злосчастный мантийский вокзал, где они встретятся с послами Кризалис. Он был одним из немногих, кто знал настоящий текст "перемирия", которое им предстояло заключить. Фактически это было не перемирие, а полная капитуляция. Король Дьявулен уже давно приравнял подпись Кекконена к своей собственной, соглашение этого оленя приравнивалось к соглашению главы государства...
Вот оно, они уже въехали в городскую черту. Вокзал находился поблизости от центра города, поэтому послы и вельможи долго наблюдали за скопищами чейнджлингских солдат, занимавших Манти. Паровоз постепенно замедлялся, вместо рядов домов в окне появились вокзальные склады и корпуса, серая полоса перрона. Здесь было тихо и чисто, видимо территория вокзала была оцеплена со всех сторон.
Кекконен заперся в своём купе и нарядился в свою "парадную" одежду: дорогой чёрный костюм с синеватым отливом, нёсший на себе блестящую звезду и серо-синюю ленту "Королевского почётного креста" и несколько других мелких наград. Его коллеги одели свои вышитые серебряными шнурами мундиры, так же готовясь к важному событию.
Наконец, все оленийские представители собралась в комнате, предназначенной для встречи, до которой оставалось ещё несколько минут.
Вот на перроне показались чейнджлинги. Их делегация состояла из министра иностранных дел, а так же военных, среди которых были генерал Фарникс и генерал-фельдмаршал Триммель. С ними был единственный стенографист.
Они зашли в вагон, министр кивком поздаровался с Кекконеном, в то время как генералы-чейнджлинги отсалютовали оленийским военным. Они вскоре расселись за столом, чейнлжлингский и оленийский стенографисты уселись в углу за своими агрегатами, готовясь вести документальную запись всего происходящего. Кекконен заметил, что чейнджлинги были одеты намного более скромно, чем его спутники. Это была издевательская ирония победителей над проигравшими.
— Что-ж. Быстрее начнём — быстрее закончим. — сказал чейнлжлингский министр, его покрытое серым панцирем лицо было абсолютно непроницаемо. — Вы согласились заключить мир на условиях Её Величества. Они изложены в тексте документа, который сейчас будет представлен и зачитан. Сразу хочу предостеречь вас о том, что лучше проявить благоразумие и согласиться с положениями договора. Наша милостивая госпожа итак отнеслась к вам с большей благосклонностью, чем планировала. Речь идёт не о вашей личной чести, а о стране за которую вы держите ответ.
Олени утвердительно покивали. Чейнлжлинг подал знак и в вагон зашёл его помощник с бумагой. Он встал на задние, развернул листок и начал:

"Мы — Кризалис, королева ульев и императрица всей чейнджлингской земли, представляем данный документ во внимание послов Олении, государства с коим у Нас не разрешён ещё военный конфликт.
Ввиду того, что монарх Оленийский силой своих полномочий позволил Нам заключить мир на своих условиях, Мы, руководствуясь своей высокой мудростью и государственным интересом чейнджлингской нации вывели ряд требований, необходимых для прекращения ставшего уже бессмысленным кровопролития:

Первое: все воинские части Олении должны быть разоружены и распущены, их офицерский состав должен быть доставлен в специальные лагеря в целях допроса и составления досье. Все военные священники, находящиеся в войсках должны так же быть выданы чейнджлингской стороне. Все стоящие в портах корабли, всё изъятое у войск вооружение, включая артиллерийские орудия, танки и самолёты, чейнджлингская сторона заберёт себе в качестве трофея.

Второе: монархический режим в Олении должен быть низложен и заменён временной оккупационной администрацией. Власть администрации распространяется на все без исключения регионы страны. Полиция и административные органы должны быть распущены и набраны заново из добровольцев и избранных чейнджлингской стороной лиц. Церковь должна быть законодательно отделена от государства, заместо погибшего Юрвы должен быть назначен новый Аллахержаржи, лояльный администрации. Среди жрецов так же следует провести чистки нелояльных элементов.

Третье: в целях обеспечения безопасности временной администрации, на всей территории Олении должны быть размещены военные гарнизоны чейнджлингской армии, регулярные части так же по началу будут присутствовать на территории Олении, причём настолько долго, насколько это будет необходимо. За действиями администрации будут тщательно следить чейнджлингские спецслужбы.

Четвёртое: Права и полномочия чейнлжлингских офицеров и гражданских чинов, а так же предпринимателей на время оккупации становятся выше прав и полномочий оленийских представителей власти и гражданских лиц.

Пятое: Оления должна выплачивать контрибуцию в размере двухсот миллионов золотых крон ежегодно в течение оккупации и ещё двадцать лет после её окончания. В случае отсутствия средств, контрибуция будет взыматься в виде живой рабочей силы либо участков территории. Каждому оленийскому предпринимателю, имеющему в своём владении минимум одно фабричное производство следует выплатить 50 миллионов крон в пользу чейнлжлингских предпринимателей. В случае невозможности этой выплаты — их имущество будет конфисковано и передано во владение чейнлжлингского государства. На время оккупации Олении её природные ресурсы полностью переходят под контроль чейнджлингских компаний, ответственность за добычу и распределение целиком берёт на себя чейнджлингская сторона.

Шестое: регионы Фир-Далар и Сольгуд-Бергсдейа целиком и навсегда отходят чейнджлингской стороне. Остальная территория Олении будет возвращена ей после окончания оккупации. Оления так же отказывается от своих внешнеполитических амбиций и претензий, отныне и навсегда признавая чейнджлингское государство как своего старшего экономического и политического партнёра..."

Документ оказался довольно длинным и включал около трёх десятков главных и второстепенных пунктов. Ристо ловил на себе уничтожающие взгляды коллег, им всем предстояло совершить самый унизительный поступок в своей жизни. Чейнджлинги же были совершенно спокойны и сохраняли выдержку, но за их светскими масками скрывалось ликование и радость, они были готовы расплыться в своих скалящихся клыкастых улыбках, но волевыми усилиями сдерживали себя.
Наконец, последний пункт был зачитан. Документ предоставили на стол для подписания. Первыми это сделали чейнджлинги: их подписи, сделанные с помощью рога, выглядели тем не менее угловато и скучно. Подписи собравшихся здесь оленей были намного более витиеватыми, но ставить их им до тошноты не хотелось. Тем не менее, один за другим, они всё же расписались под дьявольской бумагой.
Всё было кончено. Оления погрузиласъ во тьму.

Егерь очнулся на больничной койке. Голова сильно болела, а яркий белый свет бил в глаза. В палате он был не один. Оказалось, что кое-кто из раненых и больных был ему знаком.
— Рейнис очнулся. — Сказал раненый, в котором егерь узнал солдата из роты его батальона, у которого ему как-то пришлось выменивать какие-то вещи. На нём не было следов тяжёлых ранений, но по лицу было видно, что он страдает от сильного жара. Странно, егеря были менее подвержены болезням, видать этому парню сильно не повезло.
Рейнис зажмурился и зарылся под одеяло. А обитатели палаты тем временем разговорились:
— Это тот солдат, что из взвода Кенриса? — Спросил у того бойца другой чейнджлинг, он тоже был егерем, но уже однополчанин, из третьего батальона, он страдал от лёгкого осколочного ранения.
— Да, это он, из того самого взвода. Доставили вот час назад. Врач сказал, мол, сотрясение мозга.
— Да, я оттуда. — Ответил Рейнис из-под одеяла.
— О, да ты, выходит, не из робкого десятка. Слышал, вы в лесу почти все погибли, дрались страшно.
— Дрались. — Коротко ответил егерь, снова вылезая на свет. Больше ничего о том случае он рассказывать не собирался.
— Обидно тебе видать. В таком переплёте уцелели, а в госпиталь попал по такой глупости. Тебя ведь по голове кто-то ударил, верно? — Спросил его товарищ из соседней роты.
— Да, лопатой приложили. Глупое дело, жандарм приказал одного оленя расстрелять и в лес отправил. Тот олень меня по голове и стукнул, он был жрец вроде как.
— Ох уж эти жандармы! — досадливо произнёс чейнджлинг промышлявший меном. — Я вот как-то договорился с одним оленийским крестьянином, хотел папиросную бумагу на кое-какие безделушки поменять. Сущий пустяк, чёрт побери, а жандармы эти тут как тут: нельзя, мол, таким заниматься, не по-солдатски! Посмотрели бы по сторонам, да у нас вся армия регулярно выменивает у местных самогон за сигареты! Что за тупоумие у них, я не понимаю...
Кое-кто согласился с таким заявлением, кое-кто промолчал. В защиту полевой жандармерии никто не выступил.
И тут в палату вошёл офицер, всё сразу попритихли и прекратили крамольные рассуждения. Вошедший был одет в форменный китель, имел при себе погоны и все иные атрибуты, но всё это на нём сидело как-то не по-военному. Как оказалось, это был офицер службы пропаганды. В его обязанности входил надзор за процессом киносъёмки и писательской деятельностью, а так же периодические выступления перед солдатами, но не прямое командование какими-то частями.
— Товарищи! — заговорил он с радостной улыбкой на лице. — Час назад состоялись переговоры между нашей и оленийской делегациями, завершившаяся безоговорочной капитуляцией Олении. Вражеские части на фронте прекращают сопротивление и складывают оружие. Война окончена!
После этих пафосных слов в палате установилось какое-то странное малчание. Чейнджлинги даже и не знали, как отреагировать на такую новость.
— Герр офицер. — наконец подал голос один из перевёртышей, бывший ефрейтором-панцергренадёром. — А война правда кончилась?
— Э... — Офицер смутился, иной бы на его месте уже приструнил зарвавшегося солдата, но в нём явно было слишком много гражданского для излишней жёсткости. — Да, они подписали капитуляцию и убрались восвояси. Всё благодаря герру Триммелю! Молниеносная война, молниеносная победа!
— Триммель и правда хороший генерал, у меня с ним даже словом перекинуться вышло. Подарил он мне пачку сигарет. — Добавил кто-то из егерей, до этого молчавший.
Несмотря на попытки как-то развеселить бойцов, бурной реакции на новость всё же не было. Офицер пропаганды удалился, пациенты госпиталя снова оказались предоставлены самим себе.
— Ну, если война и впрямь кончилась. — произнёс егерь из батальона Рейниса, только что поносивший жандармов. — То кто что будет делать тогда?
— Сначала что прикажут. — вздыхая сказал ефрейтор, заваливаясь на другой бок. — А потом, надо ведь до дома добраться. У меня семья в Везалиполисе, давно не видел их, только переписывались.
— А мы, егеря, почти все меж собой земляки, все с деревень да артелей окрест Ликтиды. Я вот сам лесоруб, но нашему брату тоже с ружьём общаться приходится. Есть у меня и деревня родная, и отец с матушкой, и милая ждать обещалась. Так что надо бы мне тоже вернуться поскорей.
Обсуждение последних событий быстро перешло в рассказы о доме. Чейнджлинги поняли, что очень давно не видели своих родных мест, и надеялись на то, что им дадут отпуска. Они понимали, что капитуляция это лишь формальность, и для них война может продлиться ещё очень долго...
Рейнис тоже рассказал о своей артели, ведь головная боль уже почти сошла на нет. Рассказал он и о своей родне, и о земляках, которых тоже призвали в егерские части и которых ему хотелось бы где-то повстречать. Не упомянул он только об одном, о том что держал в сердце, о том что придавало ему сил и храбрости в трудную минуту. Он не сказал о своей любви, что верно ждала его под старой раскидистой елью, которую по легендам не брала ни одна пила или топор.

Ещё один замечательный майский день подходил к своему завершению. Кекконен обещал решить все дела, и Его Величество больше не беспокоилось о своём положении, не говоря уже о положении страны.
Сегодня он испробовал несколько старых сортов из винных погребов его отца, и утраченное расположение духа снова стало возвращаться к Йохану. Он решил выйти на прогулку в разбитый близ дворца парк. Погода была очень хорошей, ведь к концу дня солнце уже успело прогреть землю, а в парке начали покрываться маленькими листочками высаженные там клёны.
Короля как обычно сопровождал телохранитель из гвардии. Он вышел на широкую аллею и медленно пошёл по ней, гвардеец молча следовал за ним. Ветер заставлял деревья шелестеть вновь обретёнными листьями. В этом месте будто бы и не было никакой войны, оно мало изменилось со времён его детства. Йохан свернул на аллею поменьше, углубляясь дальше в парк. Дворцовый комплекс Хьортланда был построен два века назад, во времена расцвета и великой славы, это место мало изменилось с тех пор, в отличие от остальной Олении.
Дьявулен забрёл в одно из своих любимых мест, выйдя на небольшую полянку с прудом и скамейками чугунной ковки. Король присел на одну из них, практически не замечая своего спутника. Здесь было очень хорошо, и Дьявулен решил посидеть здесь какое-то время.
Шло время, солнце клонилось к горизонту, а морской ветер стал более холодным.
"Пора возвращаться во дворец", решил король, и было попытался встать, как вдруг его остановили слова:
— Ты понимаешь, что натворил, бастард? — Сбоку от него звучал напряжённый как струна голос, принадлежавший его телохранителю. Его силуэт поднялся со скамьи и распахнул пистолетную кобуру. Йохан не мог понять, что происходит.
— Что ты делаешь?! — В ужасе, но ещё с тенью спокойствия проговорил он.
— Нечего больше сказать? Ладно... — Офицер вынул из кобуры пистолет и направил на Йохана. Тот замер и оцепенел, смотря вылезающими из орбит глазами в дуло пистолета. Бывший верный слуга не дал ему много времени на размышления.
Первая пуля попала Дьвулену в шею и пробила артерию, шесть остальных были пущены в грудь. Офицер всё стрелял и стрелял, пока в обойме не остался единственный патрон.
Король был мёртв, его мундир был изрешечён и сочился кровью, а тело завалилось на спинку скамейки, сильно запрокинув голову назад. Всё произошло быстро, в миг ненависть сменилась дрожью и осознанием содеянного. Выстрелы были хорошо слышны отовсюду, он был обречён. Ему не удалось убить короля той ночью, он морально готовился к этому вечеру несколько дней, а сейчас... Сейчас было уже поздно думать, поступил ли он правильно. Жажда мести и справедливости погубила его, он лучше убьёт себя, чем будет несправедливо поруган.
В "Лахти" оставался последний патрон, и он им воспользовался.

Весенняя война. Глава X: Триумф.

"Дорогая матушка! Не волнуйтесь за меня — я жив, здоров и относительно сыт.

Как тебе известно, я служу мотоциклистом в разведывательной колонне N-ой мотопехотной дивизии. Война формально кончилась, но у нас в этой стране ещё много работы. Я вернусь домой к середине июня, не раньше.
Сейчас солнце заходит над лесом, а мы ночуем в одном местечке в Западной Олении, название которого я не должен здесь упоминать. В люльке мотоцикла спит мой напарник и друг по имени Крац, запомните это имя — ему я обязан жизнью. Я пишу это письмо в свете электрического фонаря, почти на голой земле, так что не судите меня строго. Через несколько часов нам снова выступать в поход, за несколько дней мы прошли много километров, ещё больше нам предстоит пройти. Жизнь в пути тяжела, но разведчики-мотоциклисты к ней привычны. Местные жители боятся нас, но не выступают, а мы быстро покидаем их, снова выступая в путь.
Так как скорее всего я вернусь к вам в полной целости и сохранности, мне бы хотелось просить сердца у дочери нашего соседа справа. Этот герр дружил с отцом и в целом был не против наших отношений. Призыв в армию разрушил эти планы, но сейчас у нас появляется возможность заключить законный брак.

Не пишите мне ответного письма, так как оно скорее всего не дойдёт до меня.
Ваш Керинкс"

Письмо чейнджлингского мотоциклиста, прошло через пункт досмотра 24-го мая 1008-го года.

— Вы, герр Агриас, странный чейнджлинг. Свалились нам на голову аж из самого Везалиполиса, держитесь как интеллигент, но любите пить...
На улице уже была ночь, но в вейверфронтском ресторане "Винка" ещё был вечер, и он был в самом разгаре.
Здесь собрался средний командный состав Тианхольмского полка и ещё несколько случайных офицеров, гражданских не было. Гауптфельдфебель наблюдал за тем, как Агриас наполнял свою рюмку оленийским шнапсом. Это был обычный крепкий алкоголь, олени настаивали его на ягодах или травах, впрочем как и чейнджлинги.
— Знаете, герр гауптфельдфебель. Я, как везалипольский юнкер, получил самое разностороннее военное образование. — Ответил гауптман гауптфельдфебелю. Уже был произнесён первый тост за здоровье Королевы и опрокинуты первые рюмки. Агриас уже начинал впадать в свою философскую меланхолию, на этот раз смягчённую тёплой и многочисленной компанией.
Во главе стола поднялась поджарая фигура майора Альшписа, все остальные так же подорвались со своих мест с рюмками на готове:
— За гремящую славу чейнджлингского оружия! — Громко продекламировал майор, ответом ему было слаженное "Слава!"
Рюмки были опрокинуты, все снова сели. На столах была разложена засоленная рыба: чейнджлинги мало ценили закуску к алкоголю, но кое-кто из присутствующих всё же был не прочь погрызть чего-нибудь между возлияниями.
— Я так полагаю... — снова заговорил Агриас, слегка мотнув головой и скушав немного рыбы. — Что жизнь военного не может быть заурядной сама по себе, нам всегда приходится претерпевать разного рода обстоятельства. Вот скажите, эта кампания разве не похожа на приключение?
— С моей точки зрения — мало похожа. — Старшина хотел сказать немного больше, но сдержался.
— Ваша печаль понятна мне, герр гауптфельдфебель. — С неожиданной серьёзностью произнёс цу Гардис. — Сколько похоронок вам пришлось написать за время компании?
— Около шестидесяти, если мне не изменяет память. И это если не считать умерших в госпиталях, о которых мне пока не известно.
— Шестьдесят? — в разговор вмешался сидевший рядом гауптман роты, обычно находившейся на левом фланге батальона. — Моё подразделение потеряло восемьдесят, подразделение вашего соседа справа — под девяносто штыков. Ваши потери по сравнению с их потерями довольно таки малы!
— Может и так, всё равно в такой маломасштабной кампании очень неприятно терять подчинённых. — Агриас посмотрел на своего коллегу и учтиво улыбнулся. Правда тому вовсе не понравился такой жест.
— Терять солдат всегда "очень неприятно". Малая ли кампания, большая — всё одно. Радуйтесь своей удаче и не корчите из себя столичного франта. Здесь уже давно как нет места для мальчиков в мундирах. — Угрюмо проговорил он, Агриас понял свою ошибку и кивнул:
— Прошу прощения, герр гауптман. Вы правы, мне уже давно не восемнадцать лет.
После второго тоста наступил долгий перерыв. В отличие от солдатских попоек, офицерские ограничивались всего тремя тостами и проходили в духе дисциплины и воздержанности. Правда, кому-то даже трёх рюмок было достаточно, чтобы развеселеть.
— Уважаемые офицеры, не желаете ли выслушать анекдот? — Из-за соседнего стола поднялась фигура одного офицера из штаба полка. Это был молодой биненштокер, так что никто не ожидал от него чего-то по-настоящему смешного. Тем не менее, в ответ раздались одобрительные возгласы. Перевёртыши видимо собрались посмеяться не над шуткой, а над её рассказчиком.
— Встретились как-то на границе пони с чейнджлингом, эквестриец значит у чейнджлинга и спрашивает: "А как вы оленей победили?". А чейнджлинг ему отвечает: "А как нам их не победить, если оленей иной раз и косяк дверной побеждают?"
Зал взорвался хохотом. Анекдот оказался неожиданно хорош. Волна громкого смеха быстро переросла в аплодисменты. Офицер штаба картинно раскланялся и вернулся за своё место.
Агриас тоже смеялся, но ему вдруг вспомнилась одна недавняя новость, по поводу которой они здесь и собрались: война оказывается кончилась...
— Хьортланд должны занять где-то к 15-му числу. Доедем мы туда за два-три дня. Потом репитиция...
— Вы о параде? — Спросил его коллега-гауптман.
— Да, о нём. Знаете, это первый серьёзный парад в моей жизни. Да и город тот я видел только на фотографиях.
— Парад — дело серьёзное, хорошо было бы погонять солдат перед поездом, но пусть лучше отоспятся да отойдут от всего. Кстати, как там ваши? Ничего не натворили?
— А что, должны были? — в лёгком недоумении спросил Агриас. — Нет конечно, ни единого проступка.
— То-то же, у меня один ефрейтор напился и полез на официанта. Жандармерии вмешиваться пришлось, благо тут он быстро всё сообразил.
— М-да, низко пал боец. Благо, это всего лишь досадное исключение.
— Бывает иногда. Старые солдаты иной раз начинают мнить себя хозяевами жизни и выходят из берегов.
Агриас молча согласился с этим доводом, давая понять, что не может более продолжать разговор. Он теперь никак не мог перестать думать о параде. Ещё будучи курсантом он мечтал о том, чтобы печатным шагом идти во главе своего подразделения, сверкать серебряным аксельбантом и приковывать к себе тысячи взглядов, трепещущих перед мощью и блеском марширующей пехоты.
Сейчас его мечта сбылась: у него было и подразделение, и аксельбант, только вот иллюзий уже не было. Мысль о предстоящем параде заставляла его сильно нервничать, в такие моменты праздность гарнизонного бытия становилась ему ненавистной, ведь нужно было уже готовиться, готовиться заранее, но вместо этого им было предписано отдыхать. Репитиция в Хьортланде обещала быть чудовищной и выматывающей. Оставалось надеяться только на то, что солдатам поможет та муштра, которую они прошли ещё в Тианхольме.
Тем временем, настало время для третьего тоста. Они звучали в разное время, в разных концах заведения, но за этим столом он должен был прозвучать в третий и последний раз. Альшпис поднялся с полной рюмкой шнапса, за ним как по команде поднялись остальные:
— За покой и благоденствие нашего Отечества!
— Слава!! — Уже как-то по инерции откликнулись офицеры и выпили им причитающееся. Их время в этом месте подходило к концу.
Шнапс ударил Агриасу в голову, он решил посидеть здесь ещё какое-то время.
— Герр гауптфельдфебель, не можете сказать который час? — Спросил он старшину, отвлёкшегося было на разговор с кем-то другим.
— Без десяти минут полночь. — Незамедлительно ответил старшина, достав из потайного кармана свои часы.
— Поздновато... Думаю, надо вернуться в роту.
— Вы думаете? — спросил Агриаса гауптман, с которым они только что говорили. Он явно хотел, чтобы цу Гардис остался здесь ещё на какое-то время.
— Да, беспокоюсь я, из-за парада. — Проговорил Агриас, вставая из-за стола. Гауптельдфебель последовал за ним. Оставшиеся за столом офицеры провожали его взглядами и жали плечами. Ничего удивительного, он ведь самый молодой среди них, ему вполне позволительно быть более непоседливым, чем остальные.
На улицах горели газовые фонари, ночь была сырой и ветренной, вчера прошла одна из первых весенних гроз. По тротуарам и мостовым ходили небольшие группки чейнджлингских военных, торопливо возвращавшихся с попоек по своим расположениям. Батальон Альшписа квартировал всего в квартале от "Винка", так что двое офицеров хорошо себе представляли этот маршрут.
Шли молча, темы для разговоров кончились, хотя гауптфельдфебель явно был недоволен тем, что его так резко выдернули из приятной обстановки. С другой стороны, они уже расходились и всё бы всё равно скоро кончилось.
Они прошли по одной улице, затем свернули на другую. Прохладный ночной воздух быстро развеял спирт и голова Агриаса прояснилась. Он понял, что сорвался с места совершенно без причины, а мысль о параде была спонтанной, он воспринял её слишком близко к сердцу, на пьяную-то голову. Агриасу стало стыдно, но делать было нечего. Извиняться за собственные приказы было бы верхом глупости, чейнджлингский офицер не пошёл бы на такое даже под страхом смерти.
Вот и их "вотчина". Батальон с удобствами размещался в десятке многоквартирных домов, находившихся в так называемом "Районе писцов", что находится в восточной части города, между центром и рабочими кварталами. Здесь жили мелкие чиновники, канцелярские служащие и все те, кто держался среднего достатка. Местные дома представляли собой пяти- или шестиэтажные строения, чьи крыши имели форму трапеции и были покрыты серой, чёрной, бурой либо бордовой черепицей. Застройка кварталов такова, что дома образуют дворы-колодцы, связанные друг с другом тёмными подворотнями. Эти дворы чейнджлинги сочли хорошим местом для ротных и батальонных построений.
Агриас отдал приветствие стоявшим у входа в подворотню часовым. В подворотне стояло ещё двое солдат с электрическими фонарями. Во дворе так же горел свет и было несколько дозорных вместе со старшим по вахте. В эту ночь роль старшего выполнял Пейтис. Он не стал ни улыбаться, ни разговаривать, просто молча отсалютовал и позволил пройти внутрь дома. Во дворе была сильная акустика, разговор мог бы потревожить спящих.
Гауптфельдфебель остался на первом этаже, Агриас начал подниматься на третий. Там была квартира, которую он оставил для себя.
Здесь до него жил кто-то довольно состоятельный. В прихожей стоял вычурный гардероб, вешалка для одежды и ванночка для мытья ног. Чейнджлинг быстро выполнил эту нехитрую процедуру и двинулся в одну из спален. На стенах коридора висело несколько картин-миниатюр и фотокарточек в лакированных рамках. С карточек смотрели бывшие хозяева: муж и жена при двоих оленятах. На фотобумаге они остались счастливой, дружной семьёй. Чейнджлинги нашли эту квартиру пустующей, в ней были видны следы лихорадочных сборов, много брошенных мелких вещей. В суматохе эвакуации хозяева пожертвовали многим, в том числе и своей памятью о былой жизни. Солдаты вынесли отсюда много вещиц для того, чтобы потом обменять их, а позже здесь угнездился Агриас. Гауптман мало интересовался судьбой бывших хозяев квартиры, но как-то раз он решил рассмотреть карточки по внимательнее. Тогда он подумал, что было бы неплохо если эти олени смогли благополучно спастись.
Ординарец, верно следовавший за гауптманом во время похода, всё же не являлся его слугой. Агриасу пришлось приготовляться ко сну без посторонней помощи. В спальне была широкая постель, на которой он и уснул.

Сновидения — интересная штука. Их можно трактовать очень по-разному, это извечный объект интереса различных магов и эзотериков различной степени шарлатанства. Но Агриасу в эту ночь приснился совершенно простой и понятный ему сон. Ему приснился парад.
Звуки оркестра мешались друг с другом, будто бы споря между собой какую мелодию им следует играть. Ряды марширующих солдат напоминали нечто странное, похожее на часовой механизм или ленту конвейера. Они то текли бесформенной массой, то обретали такт и ритм, их окружения в виде толпы и городских улиц либо не было видно вовсе, либо представлялись они так же расплывчато и странно, с редкими чёткими вкраплениями "нормальных" вещей типа уличных фонарей, фетровых шляп, фрагментов домовых фасадов, флагов, единичных надписей и букетов цветов... синих цветов.
Офицер проснулся. Голову неприятно мутило, а организм настойчиво требовал чего-нибудь выпить. Часы на стене показывали пять часов и тридцать шесть минут утра, он проспал достаточно, ему уже не требовалось большего.
Гауптман потянулся и сел на кровати. Под ней у него было уже кое-что припрятано на этот случай. Он извлёк оттуда бутылку. На бутылке не было каких либо обозначений, она была закупорена обычной пробкой. Агриас налил её содержимое в стоящий на прикроватной тумбочке стакан. Его содержимое пахло букетом из всех возможных запахов, но аромат был слаб и едва уловим. Чейнджлинг выпил жидкость и почувствовал прилив сил, а так же лёгкую эйфорию. Это была эмоциональная эссенция, ему казалось, будто он не пил её целую вечность.
Умывание и приведение себя в порядок заняло немного, но достаточно времени. Предстояло очередное построение, стандартная рутина. Он спустился вниз, на улице уже во всю светило солнце. Наружу со всей возможной торопливостью выходили и строились его взводы. Кто-то на ходу надевал каску, кто уже был в ней. Формальность всё ещё требовала проводить построения в стальных шлемах. Агриас оглядывал быстро формирующийся строй его подразделения. Солдаты выглядели отдохнувшими, это его радовало. Утренний развод прошёл быстро и чётко, как и в другие такие же дни. Календарь тем временем показывал уже 14-е число, завтра по его расчётам, уже должен был быть занят Хьортланд.
— Герр Агриас! — К офицеру подходил один из ординарцев Альшписа.
— Слушаю вас. — Ответил гауптман, оборачиваясь к нему.
— Герр майор передаёт вашей роте приказ: выступить маршевой колонной в район вокзала, где сейчас собирается батальон.
— Понял вас! Мы уже выходим. — Агриас отсалютовал младшему офицеру, будто перед ним был лично майор. В этот момент его нервы опасно натянулись.
Колонна шла по утреннему городу. Путь до вокзального района лежал через кварталы, серьёзно пострадавшие от бомбёжек. Сейчас среди развалин суетились местные жители, разгребая завалы и восстанавливая то, что могли восстановить своими силами. Улица местами была завалена щебнем, битым кирпичом и иным мусором, на колонну уже мало кто обращал внимание: местные пытались привести свою искалеченную жизнь в порядок, им было не до очередной группы захватчиков.
Вот наконец и вокзальный район, где так же попадались разрушенные бомбами дома. Вокзал Вейверфронта был довольно крупным, и как ни странно, практически не пострадал. Как и другие ключевые объекты в городе, он был взят под военный контроль.
Гражданское поездное сообщение временно затормозилось из-за войны, паровозы и составы стояли мёртвым грузом, но всё обещало вернуться на круги своя. Повсюду была чейнджлингская серая форма, уже несколько дней сюда исправно приходили только их военные эшелоны.
Агриас привёл свои штыки на место сбора, где к тому времени были уже все остальные части батальона. Альшпис тоже находился здесь, вид у него был такой, будто проснулся он от ведра воды в лицо.
— Герр майор! Моя рота в полном составе прибыла в назначенное место! — Отрапортовал Агриас. Майор обратил на него внимание и кивнул:
— Хорошо. Поезд будет через полчаса. Ждите здесь.
После этих слов майор быстро удалился. Батальон собрался у здания вокзала, солдаты разместились вдоль стены. Отсюда было видно, как сюда приходят другие военные части. Агриас узнавал офицеров из батальонов тианхольмского полка. Вся эта ситуация была чертовски странной и напоминала форс мажор. Правда, никто не удивлялся: мало ли для чего мог понадобиться целый полк, когда война де-факто ещё не кончилась?
Майоры и гауптманы бурчали, выражая непонимание и недоумение. Солдат тоже довольно резко выдернули из ставшего привычным уклада, но они мало задавались различными вопросами. Вот из-за очередной ротной колонны вынырнуло двое: майор и оберст. Один из них явно был вовсе не доволен всем происходящим, а другим был Альшпис. Говорили они довольно тихо, шли быстро, но о чём идёт речь всем было ясно. Завидев начальника, к оберсту стали подходить и другие майоры. Какое-то время они разговаривали, а вернее разговаривал он один, объясняя им ситуацию.
Наконец, это действо закончилось, офицеры разошлись к своим батальонам.
— Нас перебрасывают в Хьортланд для участия в параде. Ни я, ни оберст, ни генерал-майор вообще ничего не знали об этом до сегодняшнего утра. — Объявил он своим гауптманам. У тех не было возражений, но все явно были на взводе в большей или меньшей степени.
Агриас полез в карман кителя за пачкой сигарет, он недавно прикупил её в одном оленийском ларьке. Курево оказалось не эквестрийским, а местным, то есть довольно низкого качества. Так или иначе, сейчас важнее было закурить, чем смаковать. Полк занял собой всю площадь перед зданием вокзала. Солдаты расселись на брусчатке, начались тихие разговоры, кто-то уже подшучивал над самой ситуацией. Полк поместился в городе компактной массой, рядовые и офицеры получили возможность друг с другом пообщаться. Те военные, что занимались охраной вокзала, так же были весьма заинтересованы творящимся действом, но сами смотрели со стороны, верные своим задачам и подчинённые своим командирам.
— Герр гауптман, что вы думаете об этой ситуации? — Из-за спины Агриаса послышался голос лейтенанта, заменившего раненого Карриана.
— Герр лейтенант, вам случалось участвовать в параде? — Офицер ответил вопросом на вопрос и обернулся к собеседнику.
— Нет, но я думаю, что муштра вполне подготовила к нему меня и моих солдат.
— Что-ж, меня поражает ваше спокойствие.
— Моя ответственность не так велика как ваша, а в остальном я тоже очень сильно взволнован. Плохо, что нас заранее не оповестили.
— Не стоит винить начальство, герр лейтенант. Мы должны быть рады тому, что все наши действия во время боёв были распланированы так, что генералы чётко знали что с нами делать. Всегда нужно быть готовым к такому, в конце концов мы военнослужащие на вражеской территории, нельзя позволять себе излишне расслабляться, верно?
— Верно, герр гауптман.
Два других цугфюрера молча стояли у своих взводов. Им было нечего сказать, так как они были абсолютно спокойны. Тогда как молодые офицеры развеивались путём болтовни друг с другом, этим товарищам было нечего обсуждать.
Полчаса прошло, на вокзал с воем и шипением въехал военный эшелон чейнджлингов. Полк побатальонно начал занимать вагоны. Батальон Альшписа заходил вторым, всё происходило в умеренной спешке. Солдаты по одному заскакивали внутрь, пока их товарищи стояли в ожидании своей очереди. Бойцов было много, но погрузка произошла в довольно короткий срок.
К радости солдат и офицеров, эти вагоны не оказались теплушками. Здесь стояли ряды одноярусных кроватей и тумбочек, являя собой подобие казарменного барака. Рота Агриаса расположилась в части вагона. Чейнджлинги начали занимать свои койки, гауптман же собирался удалиться в офицерский вагон. Ему не сильно этого хотелось, всё же он привык общаться больше с офицерами своей роты, чем со своими коллегами и тем более с начальством в лице майора. Так или иначе, так предписывал устав, а у чейнджлингов принято принимать такие авторитетные документы во внимание.
— Пейтис! Оставайся за главного, а я пойду в офицерский вагон. — Громко проговорил он, стараясь перекричать возню своих подчинённых.
— Обижаете герр гауптман! Нам без вас всегда как-то скучно.
— Не волнуйтесь, я к вам вернусь когда будем подъезжать.
Сказав это, Агриас двинулся к тамбуру, стремясь к вагону офицеров. Предстояла дорога, она наверняка продлится пару дней, если не больше. За это время нужно было успокоиться и сосредоточиться для серьёзного дела.

Путь из Вейверфронта в Манти, а оттуда в Хьортланд лежал вдоль морского побережья и мелких городков-гаваней. Состав мчался на всех парах, без остановок даже на самых крупных станциях. Агриас по своей привычке смотрел в окно, из него почти всегда виднелась полоса моря, уходящая в горизонт. Он никогда не был здесь и красивый вид сильно приковывал его внимание. Парад уже не был для него чем-то странным. Его подчинённый был прав: тем офицерам, на которых лежит большая ответственность всегда сложнее, а его звание, как ни крути, всё же довольно низко.
Вид был хорош, но для чейнджлинга он не был большим откровением, ведь он уже видел море, а до того много читал и видел фотографии пляжей и берегов. Гауптман отвернулся от окна, в вагоне тоже было довольно интересно.
— … Наш батальон встал поперёк дороги, где ожидался основной удар неприятеля. — Рядом с ним общалось несколько офицеров, все были гауптманами. Он понял: речь зашла о бое с оленийскими силами на подступах к городу Эстког.
— Стало быть, вы были на нашем фланге, а мы занимали высоту. Наш батальон был в центре полкового порядка. Пришлось отбиваться от танков и пехоты, серьёзный был бой... — Агриас узнал голос офицера, с которым общался вчерашним вечером. Он решил дополнить его рассказ.
— Герры офицеры, я... — Хотел было поздороваться он, но тот гауптман не дал ему договорить.
— О! Знакомьтесь, это — Агриас цу Гардис, его бойцы выдержали три атаки вражеской пехоты, поддержанной танками. Достойный офицер, командир второй роты нашего батальона.
— Да, это я. — Несколько смутившись проговорил Агриас.
— Я о вас слышал, герр гауптман. Это ведь вам повезло захватить вражеского лётчика? — Спросил чейнджлинг, только что рассказывавший о бое на шоссе.
— Лучше бы его убило. — Не сильно раздумыая ответил цу Гардис. Теперь уже смутились его собеседники.
— Почему же так?
— Очень уж он злословил, этот лётчик. Зря я его не застрелил.
— Вас возмутило злословие какого-то пони? Я и не подозревал, что вы настолько нежная натура. — Один из офицеров хмыкнул, сейчас Агриас уже несколько подзабыл ту обиду, которую ему нанёс тот лётчик. Всё равно он не мог его убить в ту минуту, этот пленник был опасен, опасен для всех.
— Они чертовски остры на язык, когда им утирают нос. — Проговорил он, улыбаясь в ответ. Его коллегам понравилась эта колкость.
— Хорошо, вы всё равно большой молодец, герр Агриас. Так что было на дороге?
— Мы вступили в бой первыми, нас атаковала группа танков неприятеля. Ну как атаковала, они видимо не ожидали наткнуться на нас и были перебиты нашей артиллерией. Потом пошла пехота и другие танки, мы отбились и от них. Олени атаковали вслепую, мы застали их врасплох и рассеяли огнём. Их танки, казалось, были слепы и глухи, у них не было радиостанций и мы справились с ними без серьёзных потерь. А что было у вас?
— В центре порядков нашего батальона было жарковато. Противник штурмовал высоты, а потом попытался просочиться между ними, где им и преградили дорогу взводы Цу Гардиса. Танки удалось отсечь от пехоты и ликвидировать силами бронебойщиков и сапёров. Моя рота стояла на высотке, противник больше наседал на другом фланге, но мне и моим бойцам тоже пришлось тяжело. Холм был голый, наши позиции быстро раскрыли и ударили по ним артиллерией. Плохонько стреляли, но потери были...
В разговоре наступила пауза. Некоторые собеседники отвлеклись на пейзаж, кто-то стал закуривать. Агриас решил воспользоваться заминкой чтобы перехватить инициативу.
— Из засады мы действовали успешно, но противник имел много шансов на прорыв, когда в атаку двинулись силы их резерва. У оленей судья по всему была та ещё неразбериха. Про пленных и трофеи говорить нечего.
— Страшно подумать, — снова заговорил гауптман из соседнего батальона, — что нашим танковым войскам придётся применять оленийские трофеи. Я лично обследовал такую машину, это жуткое ведро с гайками, там много заклёпок и сама сталь довольно хрупкая, для экипажа намного опаснее сам такой бронелист, нежели вражеский снаряд, попавший в него. Радиостанции ещё можно смонтировать, а вот броня...
— Броня у них слабая. — Резюмировал Агриас.
— Да, это так. — кивнул один из гауптманов. — Вообще, Оления бедная страна, это видно практически во всём. Подумать только, ещё лет десять назад мы считали их очень сильным и грозным соседом...
— Sic transit gloria mundi. — Агриас продекламировал известную старогрифонскую поговорку. — Солнце их славы зашло, колесо фортуны дало оборот.
— Курсы везалипольского училища для вас даром не прошли, герр цу Гардис. — Заметил командир из его батальона.
— Да, я там времени не терял.
— А правда, что вас там даже танцам обучали?
— Нет, такого не было. — задумчиво проговорил Агриас, почёсывая копытом лоб. — Но я всё таки кое-как танцевал там, правда давно это было и с тех пор я чем угодно занимался, кроме этого.
— Танец нашим офицерам не к лицу. Это грифонская особенность, а мы её переняли даже не подумав. Помню я и уроки, и затрещины учительские, и тот цирк который являла наша рота на различных мероприятиях, когда нас заставляли это исполнять. Рождённый ползать летать не может, но нашему тогдашнему начальству ещё лишь предстояло до такого додуматься, хе-хе.
— Наши юнкера славятся умением сочинять. У нас даже место такое было, называлось оно "Муравейник". Сейчас не знаю что с ним, но оно было живо ещё года два назад.
— Вы ведь не славные оды сочиняли, надеюсь?
— Конечно нет, в основном всякую сатиру. Правда, как-то раз кто-то из наших сочинил хвалебную песнь о похождениях группы старшекурсиников, которые ночью улизнули в жилблоки и напились там до животного состояния, учинив походя ещё несколько злодеяний. Их выперли разумеется, но наши уважаемые виршеплёты увековечили их память.
— Столичная жизнь...
— Не то слово герры, я тогда горя не знал. — Задумчиво и печально сказал Агриас. Он вспомнил то славное время, когда он был юнцом пятнадцати лет, когда вся его жизнь умещалась в ранец для учебников, а в подчинённых у него числился только он сам. Чёрт побери, а ведь всё это кончилось всего-то года четыре или три назад...

Поезд прибыл в Манти спустя полтора суток после своего отбытия. Здесь полк должен был какое-то время отдохнуть, получить горячую пищу, а потом снова тронуться в путь.
Агриас тепло попрощался со своими коллегами и отправился к роте. Ему потребовалось пройти два вагона, полных солдатами. Там стоял возбуждённый галдёж, где-то пели песни и играла гармоника. Его приветствовали, причём некоторые бойцы делали это почти неформально. Именно здесь, среди этих парней, Агриас чувствовал, как крепко спаялся полк в боях и походах. Предрассудки на почве места рождения и выслуги лет стёрлись, призывники встали вровень с ветеранами, вместе пройдя с ними огонь и воду, осталось пройти лишь медные трубы.
Вот и его вагон, он входит и говорит:
— Через пятнадцать минут выгрузка, готовьтесь!
Солдаты вскакивают с коек и вскоре шеренги взводов стоят по обе стороны от него в полной готовности. Им потребовалось около двух минут. Тем временем в других вагонах так же происходят построения: Агриас опять начать распоряжаться раньше всех, более опытные и спокойные офицеры обычно не так сильно торопились. Поезд тем временем уже въехал в город, мимо окон полетели улицы и дома, и действительно через четверть часа он уже был на мантийском вокзале.
Состав затормозил перед полосой перрона, на которую вскоре начали выскакивать солдаты. Они не знали: именно здесь и кончилась война. В месте, где решилась судьба целой страны сейчас должен был быть устроен обед.
Батальоны быстро высыпали из поезда и построились на перроне. Здание вокзала было небольшим и не вместило бы весь полк, исключений делать никто не хотел, поэтому обеду предстояло состояться здесь. Здесь уже стояли дымящиеся полевые кухни.
— Герр оберст! Личный состав первого тианхольмского полка построен и ожидает разрешения на приём пищи! — Отрапортовал начальник штаба полка, печатным шагом выйдя вперёд и отдав воинский салют стоявшему перед строем оберсту.
— Приём пищи разрешаю! — Коротко ответил офицер, принимая приветствие своего ближайшего помощника. Строй полка сломался, стали формироваться очереди. На каждую роту приходилась отдельная кухня. Первыми пищу получали ефрейторы, за ними — остальные рядовые. Офицеры получали еду самыми последними, убедившись в том, что подчинённые им солдаты и младшие командиры получили продовольствие. Отдельные офицерские кухни в чейнджлингской армии отсутствовали как явление, все питались из одного котла. Правда, офицеры не стояли в очереди сами, еду им приносили их ординарцы.
Агриас не был сильно голоден, он мог спокойно потерпеть. Тот стакан эссенции всё ещё позволял ему держаться молодцом. Некоторые его вещи так и остались в той квартире, но он не волновался за них, ведь обоз роты остался в Вейверфронте. Жаль конечно, что мастерам, снабженцам и хозяйственным офицерам не предстояло участвовать в параде, но с какой-то стороны им везёт...
Пока его очередь не наступила, он должен был ждать. Это испытание было далеко не самым приятным, а сама очерёдность уже походила на какую-то странную формальность, будто поварам есть резон утаивать от голодных товарищей плоды своих трудов.
Здание мантийского вокзала не было очень крупным, оно бы не смогло вместить всех солдат, даже если бы его набили перевёртышами под завязку, а этого делать было решительно нельзя делать. В итоге солдатам пришлось размещаться прямо здесь — на перроне. Пришлось расстилать шинели, благо их котелки как раз и были предназначены для подобного применения.
Вот наконец и пришла его очередь: ординарец быстро подходит к нему, ловко неся в зубах два котелка. К этому времени уже вся его рота, включая командиров взводов, яростно налегала на еду. Агриас подошёл к майору Альшпису и отчеканил:
— Вторая рота в получила довольствие в полном составе, герр майор!
— Вас понял, герр гауптман. Вы исполнили долг перед солдатами, уважьте теперь поваров. — С долей иронии ответил майор. Они обменялись кивками.
Когда до него дошла очередь, суп уже не был настолько горяч и приятен на вкус, но делать было нечего. Цугфюреры были со своими взводами, компанию ему составил лишь его ординарец-охотник.
Обед продлился где-то час. Оберст уже знал о том, что Хьортланд занят и что третья панцергренадёрская дивизия уже прошла триумфальным маршем по главной городской улице. Помимо этой акции задумывался ещё один парад, на этот раз своеобразная "солянка" из полков самых отличившихся в боях дивизий. Иными подробностями никто пока не располагал. Пообедав, полк снова построился, провёл перекличку и начал грузиться обратно. Манти остался позади, как и другие города. Им оставалось менее суток пути.

Артис слабо пытался представить себе столицу Олении, и увидев её наяву он особенно не удивился. Вид оленийского города был очень необычен для чейнджлинга-биненштокера, но по мнению сорифца, Хьортланд отличался от того же Манти только лишь размером и степенью разрушений, причинённых ему авианалётами.
Его отделение занимало укрепление из мешков с песком на одной из главных площадей города. Они и ещё один такой блокпост защищали крупное здание государственного банка Олении. Так же были перекрыты все перекрёстки и выходы из города. Все подводы и автомашины строго досматривались, населению было запрещено выходить на улицу после шести часов вечера. Готовилось что-то большое и серьёзное, в воздухе повисла тяжёлая взвесь.
Пулемётчик глубоко зевнул: вид площади и редких прохожих начинал его утомлять. Тем не менее, ему нужно было продержаться ещё два часа, дело было уже к вечеру.
— Унылый городишко. — Проговорил сквозь зубы Кринг.
— Согласен, герр унтер-офицер. И как у них язык поворачивается звать его своей столицей? — Поддакнул ему один из солдат.
— Ничего, мы исправили это недоразумение. Их новая столица будет уж всяко лучше прежней! — Съёрничал Класпер. Эта колкость явно пошла бойцам на пользу.
Тем не менее, караулу было суждено продолжаться ещё долго. Плохо скучать одному, а скучать в компании — ещё хуже. Многие из панцергренадёров сейчас наверняка в тайне от себя мечтали о возвращении холодной и сырой поры, ведь в такое время посты сменяют чаще.
Вдруг, по улице пошла колонна пехоты. Внимание чейнджлингов тут же оказалось к ней приковано, ведь это было хоть что-то новое и необычное за последний час.
— Опять идут, это уже вторые за последнее время. — Сказал Лабрум, вглядываясь в идущие шеренги. Это была обычная пехота, и судья по всему её перебросили в город поездом. Это было легко установить, ведь от вокзала до единственных незанятых казарм путь лежал как раз по улице, проходящей рядом с их площадью.
— Парад будет видимо. — Предположил Класпер.
— Рановато ещё для парада, мир ведь липовый ещё. — Возразил второй номер Артиса.
— Ничего, подождём пока станет не липовым, заодно подготовимся. — Осадил всех Кринг, располагавший большей информацией и понимавший, что сидеть они здесь будут скорее всего до июня.
— Эх, опять муштра...

Хьортланд оказался довольно мрачным местом. Район вокзала и даже сам вокзал подверглись более сильной бомбардировке, чем в Вейверфронте. Здесь ещё не начали работы по восстановлению, поэтому вовсе не редкостью было наблюдать вокруг местных жителей, оставшихся без крова над головой.
— И ведь скорее всего центр опять не тронут. — С досадой проговорил Пейтис Агриасу.
Тот только покачал головой, ничего не сказав. Сейчас гауптмана занимали другие мысли, ему было не до страданий народа покорённой ими страны.
Полковая колонна в ногу маршировала по улице, одним своим видом заставляя освободить себе проход. Предположения обер-фельдфебеля были верны: по мере отдаления от вокзала разрушений становилось всё меньше, вскоре они оказались среди в элитных городских районах. "Именно здесь всё и случится, их будет мало интересовать то, что творится вне этих кварталов." подумал Агриас, осматривая дома и монументы. Да, именно по этим местам журналисты и писатели будут формировать общественное мнение. Все запомнят их триумф здесь, но никто и знать не будет о том, что им пришлось вынести ради этого триумфа. Агриас не волновался об этом. Ему и самому хотелось, чтобы никто не узнал о тяжёлых страницах этой войны.
Путь полковой колонны лежал практически через весь город, они дошли до Южных Казарм когда было уже затемно. Как оказалось, здесь уже квартирует два полка, а прибытие ещё двух полков запланировано на ближайшее время. Старшие офицеры отправились на разговор к местному начальству, солдатам же быстро выделили жилые корпуса и ужин, после чего новоприбывшие дружно отдались сну.
Агриас ночевал в корпусе для офицеров. Обстановка этого места удивила его своим практически излишним богатством. Из истории он знал, что оленийская армия отличалась железной субординацией и в буквальном смысле палочной дисциплиной, которая ставилась их военными превыше всего. Офицеры были относились к солдатам как к батракам, от которых требовалось беспрекословное повиновение. Было время, когда именно олени, а не чейнджлинги были самой мощной силой на севере Эквуса. Эти корпуса были одним из последних напоминаний о силе и величии, их строители и подумать не могли о том, что в этих стенах могут заночевать завоеватели.
Утро обещало быть довольно напряжённым. Старшим командирам предстояло наладить связи с командирами других полков, тогда как для остальных уже начиналась совместная муштра — напряжённая, сложная и однообразная работа. Целыми днями подразделения маршировали, выполняли перестроения, исполняли ружейный артикул, вспоминая старые уроки. У них было достаточно времени для того, чтобы отточить строевую подготовку до совершенства. Вскоре прибыло ещё два полка и упражнения продолжились теперь уже с их участием. Стала известна дата проведения парада — 25-е мая.

Большие окна королевского дворца выходили на восточные кварталы города. Ансамбль не имел господствующей высоты по сравнению с домами, поэтому отсюда были видны скорее крыши домов и фабричные трубы, чем улицы.
Триммель разгуливал по галерее, багровевшей в лучах зари. Солнце медленно вставало над крышами домов, знаменуя рассвет нового дня. Этот рассвет и этот день принадлежали ему одному. Сегодняшний день должен был стать часом его славы, часом славы того оружия, которое он перековал и закалил. Эта страна стала богатым трофеем, который было легко взять. Теперь он знал: они могут взять что угодно. Нет никакой силы, что сможет их остановить. Хотя нет, есть — это воля Госпожи, но Её Величество пока не требовало ничего кроме побед.
Насладившись видом, генерал-фельдмаршал двинулся по коридору, постепенно набирая шаг. Очарование от вида рассвета постепенно проходило, нужно было думать о более серьёзных вещах. Двое лейб-гвардейцев встали по стойке "смирно", когда он подошёл к дверям.
— Ваши товарищи пойдут сегодня в первых рядах. Завидуете им? — Внезапно спросил Триммель. Каменное выражение лиц гвардейцев в какой-то момент выразило что-то вроде изумление. Где-то десять секунд оба молчали, затем один медленно повернул голову к другому и со значением посмотрел на своего товарища. Оказавшись под перекрёстным огнём, боец наконец выдал:
— Так точно, герр генерал-фельдмаршал, завидуем, но жаловаться не приучены.
Услышав ответ, Триммель дружески улыбнулся:
— Ничего, нам ещё много парадов предстоит, можете не волноваться на этот счёт.
Сказав это, фельдмаршал прошёл дальше, оставив двоих бойцов наедине со своими страхами и недоумением. Уже на выходе он встретился с Кризалис и её небольшой свитой.
— Доброе утро, Ваше Величество. — Триммель учтиво поклонился Королеве.
— Здравствуйте, герр генерал-фельдмаршал. — Ответила она, принимая любезности своего подданного. Дальше разговор не продолжился. На улице их ждали два автомобиля. Нужно было поторапливаться, их уже давно ждали.

Они стояли как стена, как вода озера в тихую погоду. В этот час они все были как один. Каждый здесь горел внутри, но снаружи был подобен подобно стали. Не солдаты — но кровь и плоть, не полки — но единое, живое целое. Позади порядков пехоты стояли машины: грозные танки держали идеальные интервалы, командиры торчали из своих башен подобно головкам заводных валов.
Перед ними стоял заранее сооружённая трибуна, предназначавшаяся для Королевы и её свиты. Генералы же стояли в шеренге перед войсками, здесь была большая часть генерального штаба, командиры дивизий и войсковых групп. Вокруг сновали кинооператоры и фотографы, кто-то из них даже поднимался на крыльях в воздух ради удачных кадров. В остальном же здесь было пусто: это поле изначально предназначалось как сугубо военный ответ, да и местные навряд-ли смогли бы изобразить радостную толпу в своём нынешнем. В воздухе висело молчание, воздух тяжелел как перед грозой. Солдаты ждали свою мать и своего отца. Тех, за кого они шли через огонь и смерть.
Агриас стоял в коротком интервале между ротами его батальона. Его грудь перетягивала едва заметная кожаная перевязь, в специальную петлю которой было продето длинное древко офицерского протазана. Протазаны тианхольмского полка не отличались красотой: это были унитарные штампованные изделия стандартной формы, на их широких лезвиях был золотом вытравлен полковой номер. Аксельбант офицера сверкал в лучах молодого майского солнца, новенький парадный китель сидел как влитой, а кокарда на фуражке блестела серебряными лавровыми листьями. Он стоял здесь вместе со своими бойцами, ставшими ему заместо сыновей и братьев. Сейчас настал момент их общей славы, купленный потом и кровью момент.
Они появились почти одновременно: их Госпожа и Главнокомандующий. Кризалис появилась на высокой трибуне, а Триммель проехал между коробками солдат, отдавая салют трибуне.
Королева свысока оглядела своё воинство: около двадцати четырёх тысяч солдат сейчас смотрело на неё.
"Солдаты и офицеры! Ваша задача состояла в том, чтобы сделать эту страну моей. Сейчас вы стоите на земле неприятельской столицы, моё знамя водружено здесь, как и везде, где вы ступали. Вы исполнили мою волю с пылкой радостью, я горда гордыми сынами своего народа!"

"Долгой жизни Королеве!! У-у-р-р-а-а!!!"

Дружный и оглушительный клич прокатился по рядам чейнджлингов. Будто бы могучая волна с рёвом накатила на берег.

"У-у-р-р-а-а-а-а!!! У-у-р-р-а-а-а-а!!!"

Снова и снова накатывали валы, клокотавшая энергия выплёскивалась наружу: они видели свою Королеву, среди них был их главный командир, были их генералы, что хранили верность не только Короне и присяге, но своим верным штыкам. Агриас кричал во всё горло, но его голос смешивался с голосами десятков тысяч его братьев. Он весь дрожал от радости и распиравшей его внутренней силы. В этих рядах стоял и Артис из 3-ей гренадёрской, и вернувшийся из госпиталя ефрейтор Анрис, и другие его товарищи, живые и мёртвые.
Наконец, Она сделала жест ногой, призывая свои верные полки к тишине. Когда бушующие волны успокоились, она продолжила говорить:
"Оленийская монархия была государством распада, государством дегенерации. Было время, когда они были сильны, было время, когда наши ульи жили в страхе перед ними, ведь "Слабый должен бояться сильного.", но сейчас сильными стали мы! Отныне, я торжественно клянусь, что более ни одна нация не посмеет посягнуть на мою страну и мой народ. Пусть они видят нашу силу! Пусть страшатся её!"
Кризалис окончила свою речь, ответом ей вновь послужил рёв полков. Он продлился около пяти минут, пока Кризалис наконец не сделала ещё один успокаивающий жест, одновременно давая слово Триммелю:
"Ваше Королевское Величество! Генера-фельдмаршал Триммель ожидает указания для начала парада!"
"Начинайте, герр генерал-фельдмаршал!"
Шеренга генералов прошла вперёд и встала у подножья трибуны, формируя в центре своей линии пробел для триммелевской машины. Сам же фельдмаршал проехал вдоль полковых рядов, каждый полк приветствовал его криками "Ура!" Триммель был похож на солнце: на приветствия он отвечал салютом и улыбкой, каждому солдату и офицеру казалось, будто улыбка эта направлена к нему. Вот и тианхольмский полк. Машина притормаживает и гремит приветственный клич. Агриас с открытым от крика ртом смотрел на Триммеля: тот водил взглядом по рядам солдат и офицеров, ему на миг показалось, что взор главнокомандующего остановился на нём, они смотрели друг на друга меньше секунды, но цу Гардис сразу понял, что Триммель его узнал.
Наконец, длинная стена полков кончилась, автомобиль с генералом на борту занял место в центре генеральской шеренги. Это был сигнал для оркестров: они тут же начали играть старый везалипольский марш, заревели движки танков, пехота в коробках начала медленно переставлять ногами.
Первыми прошли знаменосцы: это был сводный отряд из лейб-гвардейцев и отличившихся солдат из всех одиннадцати полков. Солдаты несли захваченные оленийские знамёна — демонстрацию их победы. Агриас увидел среди них знакомые лица: одно из знамён нёс Анрис, боец из его дивизии. Был там и ещё кто-то знакомый ему, но он не успел его разглядеть.
За отрядом с трофеями пошла колонна 15-го враксианского моторизированного полка, части которого первыми вошли в Хьортланд. Впереди колонны шагало полковое знамя и его командир, протазаны шедших сбоку от колонн майоров и гауптманов тоже являлись заводской штамповкой, ведь это подразделение родилось всего полгода назад. За мотострелками пошли панцергренадёры из 4-го Везалипольского и 14-го Враксианских полков: их знамёна были чёрно-белыми, имевшими различие только в символике рода войск и номере полка. За 14-м пошёл 3-й егерский: егеря отличались от всех остальных, их парадные мундиры были зелёного цвета, а вместо касок были кепи. Знамя 3-го егерского полка представляло собой зелёное полотнище с красной бахромой, пересечённое прямым белым крестом с трапецевидными лучами, в центре креста был золотом вышит старый герб улья Ликтида, номер полка находился в нижней части полотнища. Протазаны егерей имели красно-зелёные древка, а их широкие острия были позолочены и стилизованы под кленовые листья. Строевая подготовка егерей была несколько хуже, чем всех остальных подразделений, но здесь и сейчас они шли с особенной гордостью и достоинством.
Вот последняя зелёная коробка прошла вперёд и вывернула на свой маршрут. Очередь была за гренадёрами. Никто не кричал команды, подразделение молча повернулось "направо" и двинулось вперёд. Артису досталось место внутри колонны, его взгляд упирался в козырёк стального шлема шедшего впереди бойца. Слева и справа были товарищи, а мыслей не было, были лишь четко отточенные и вызубренные формулы, позволявшие ему действовать почти автоматически. В уши бил оркестр и топот тысяч ног, всё это создавало чёткий ритм, напоминавший тиканье часов или частые удары водяного молота. Он чувствовал духоту, но продолжал шагать: их было много, они шли в унисон, ритм их шага опьянял, поглощал голову как болотная топь.
Агриас уже переступал ногами, стоя на месте. Их очередь должна была наступить через десять минут. Его организм был напряжён до предела, офицеру казалось, что если он уснёт — то спокойно проспит около недели, а то и больше. С утра прошло уже несколько часов, наступал день. Солнце начинало палить в полную силу, за шиворот гауптманского кителя уже струился пот, время будто замерло, а солдатские колонны казались неподвижной стеной. Наконец, настало их время. Ведущий батальон повернулся и пошёл, выдержав краткую паузу повернулся и батальон Альшписа. Они пошли, дальше всё зависело только от муштры и концентрации. Батальон идёт в центре колонны, так что на плечах его майора не лежит каких либо серьёзных задач. 1-й Тианхольмский должен был пройти вперёд, затем завернуть и двинуть фактически в обратную сторону, проходя мимо трибуны Кризалис.
Оркестр начал играть новый марш. Колонна батальона плавно заворачивала вправо. Чейнджлинги взяли равнение на трибуну. Кризалис и стоявшие под трибуной генералы отдавали войскам салют, но гауптман не успел их разглядеть, колонна его полка довольно быстро прошла мимо трибуны. Несмотря на это, строй продолжал держать равнение до самой городской черты.
Полк пошёл по главной городской улице, но их никто там не ждал. Народу на улицах было мало, зато было много чейнджлингских военных, чьим полкам не выпало такой большой чести. Батальоны шагали уже не по приказу или плану, а просто по инерции, из удовольствия от процесса. Бойцы были рады тому, что у них всё получилось, что они не подвели своё начальство, оправдали себя. Агриас улыбался во весь рот, он был счастлив как ребёнок.

На оленийскую столицу опустилась ночная тьма, чейнджлинги праздновали. Все рюмочные, кабаки и рестораны были набиты солдатами и офицерами как рыбные консервы. Шнапс, эссенция и креплёное вино текли рекой, многим сейчас было не до приличий.
— Да здравствует Кризалис! Да здравствует победа! — Вопил какой-то оберлейтенант в зелёном егерском мундире. На его яростный тост эхом откликнулись его собутыльники. Кто-то кричал так же горячо, кто-то уже более вяло, были тут и те, кто уже тихо спал, облокотившись на спинку кресла. Агриас находился где-то между второй и третьей категориями. Он уже принял свою дозу спирта и сейчас находился наедине со своими мыслями. Философствовать у него не выходило, потому что его никто не хотел слушать. Это было мало похоже на те душевные попойки, что были у них в Вейверфронте, где шнапс был чуть ли не на позиции элемента декора. Этот вечер был варварски размашистым, чейнджлингам нужен действительно весомый повод для того, чтобы устраивать подобное.
Вдруг, двери заведения распахнулись и туда ввалилась компания лейб-гвардейцев. Их тут же осыпали приветственными возгласами и колкими шуточками, эта компания тут же влилась в общую атмосферу. Агриас решил рассмотреть прибывших, один из них показался ему знакомым... Гауптман медленно встал, и слегка пошатываясь пошёл к нему. Да, это точно был он, ошибки быть не могло.
— Асилус! Чёрт побери, какая встреча! — Не на весь зал, но довольно громко сказал он, ускоряя шаг. Один из гвардейских офицеров вдруг встрепенулся, обернулся и обомлел.
— Агриас! — Выпалил он, и двинулся к старому товарищу.
Объятия были крепки, оба чейнджлинга были навеселе, поэтому в их искренности не было необходимости сомневаться. Отстранившись друг от друга, два офицера рассмеялись и двинулись за стол. Оба уже не испытывали нужды в шнапсе, а говорить стоя на уже подкашивающихся ногах было бы не очень приятно.
— Ну что, как поживает моя сестра? — Спросил гауптман вновь обретённого друга.
— Да уж не очень хорошо, — хмыкнул Асилус, — почему ты ей не писал? Олени отбили у вас всю бумагу? Говорил мне её беречь, а сам что?
— Да уж не мог... — Агриас оскалился уже не от радости, а от неловкости и стыда. Он и впрямь не писал писем своей семье. Конечно, на это были причины, но разве они могли что-то значить?..
— Да уж... Ну хоть повоевали вы хорошо. Нашему брату не довелось в этот раз, часть ведь "паркетная". — Иронизировал лейб-гвардеец, видимо уже наслушавшийся подобных упрёков за этот вечер.
— Старина, неужели ты забыл нашу последнюю встречу? Это хорошо, что ты не лезешь на рожон, ты ведь муж моей сестры, а не абы кто.
— А ты вообще её брат, это ведь тебе не мешало ходить под пулями.
— Не мешало... — Агриас задумался над словами товарища. Они были вполне справедливы. — Но без этого никуда, мы ведь воевали, сражались. Много ребят моих и вовсе в землю легло, а ведь у них тоже были сёстры, и не только.
Теперь задумался уже Асилус.
— Сгущаешь больно, — проговорил он, — но так оно и есть.
— А у вас что? Королеву часто видишь?
— Чаще, чем хотелось бы. К нам она порой очень сурова. С другой стороны, так ведь и должно быть...
Разговор пошёл дальше. Началось обсуждение начальства и организации, поговорили о параде, а потом вспомнили и о былых временах, временах их славной курсантской дружбы. Но праздник постепенно затухал: офицеры начали расходиться отсюда. Кто-то сильно шатался, кого-то тащили под ноги. Стол был заставлен пустыми бутылками, уборщикам предстояло много работы.
Агриас и Асилус вышли отсюда вместе, беседа продолжалась до тех пор, пока они не оказались на развилке. Пришло время для расставания. Двое чейнджлингов остановились и какое-то время смотрели друг на друга. Оба замечали, как сильно они изменились за это недолгое время.
— Нам надо идти. — Наконец проговорил Асилус, его товарищи стояли за его спиной.
— Что-ж, идите. — засмеялся Агриас. — Передавай привет Агриннис, скоро я приеду вас проведать.
— Хорошо! — улыбнулся Асилус. — Будем рады вам, для тебя в моей квартире стол всегда накрыт!
И они расстались. Эта встреча была мимолётной, но Агриас надолго запомнил её. Сегодняшний день был настоящим праздником для него, настоящим праздником для всех его товарищей и подчинённых.
Вскоре вся оленийская территория была взята под контроль чейнджлингов. Весенний поход закончился в первых числах июня. Армии предстояло с победой вернуться домой.

Весенняя Война. Эпилог: "На Олении они не остановятся..."

"Будущее туманно. Страх неизвестности наполняет наши души и сердца. Враг бесчинствует в нашей стране, мы же ютимся в чужих краях, не имея ни крова над головой, ни твёрдой земли под ногами. Мы — изгнанники, наша жизнь наполнена горечью и тоской по Родине, которую нам не хватило сил отстоять.
Единственное, что у нас осталось — это память. Память об Олении, которую мы потеряли. Потеряли из-за своих и чужих пороков, из-за слабости и нерешительности как нашей собственной, так и тех, на кого мы решили положиться. Воспоминания о былом терзают наши умы, полнящиеся картинами варварского ига, что обрушилось на народ нашей страны, брошенный нами трусливом бегстве.
Но знайте все те, кто сейчас томится на чужбине, знайте и те, кто остался в покорённых врагом пределах Родины! Оления не потеряна, Оления не погибла, Оления жива, пока жив последний оленийский солдат и моряк, пока вьётся по ветру отеческое знамя! Настанет час, и мы вернём свой потерянный дом! Борьба не окончена в мантийском вагоне грязными копытами предателей! Борьба идёт, пока пепел Эстскога бьётся в грудь каждого воина Олении, пока жива наша надежда, жива наша память!
Пусть весь равнодушный и кровожадный свет услышит: Оления жива! Оления сражается! И рано или поздно, Оления победит!"

Один из вдохновляющих очерков оленийской эмигрантской газеты "Возрождение". Автор остался анонимным. Воззвание было опубликовано где-то между июнем 1008-го и январём 1009-го.

Солнце двигалось к зениту, шум прибоя и солёный морской ветер влетали в распахнутое окно кабинета. Комната была обставлена по последнему слову моды и ясно говорила о богатстве местного обитателя: пол был выложен дорогим паркетом, письменный стол был вырезан из красного дерева и выглядел настолько мило, что настоящим кощунством было бы пролить на него хоть каплю чернил. У стен стояло два небольших шкафа из того же материала, сами стены были покрыты сине-золотыми обоями на которых был витиеватый растительный орнамент. Помимо всего этого, здесь было два роскошных кресла, обитых синим бархатом.
У окна стояла олениха, она смотрела в морскую даль. Сине-серые волны бились о скалы далеко внизу, а горизонт скрывал за собой берега страны, с которой она уже давно была в разлуке.
Жизнь в эмиграции для королевы Вельвет вовсе не была тяжёлой. Скорее наоборот — в Эквестрии ей оказались очень рады, как и всем её сторонникам. Принцесса всё так же жила великосветской жизнью, регулярно получая деньги лично от Селестии. Она даже не особенно планировала свергать своего незаконнорожденного брата, надеясь на повсеместную помощь её всемогущей благодетельницы.
Но последние события сильно всё поменяли. Её наследная земля оказалась захвачена, а ненавистный ей Йохан Дьявулен скончался так жестоко и внезапно, что Вельвет ужаснула это. Она не желала такой страшной гибели для своего сводного брата, кем бы он ни был. В Эквестрию хлынули толпы эмигрантов с запада: множество военных и гражданских, которым не осталось иного выбора, кроме как просить помощи у неё и её ближнего круга. Принцессу решено было короновать, а утверждение оленийского правительства в изгнании стало уже не блефом, а простой необходимостью.
Сегодняшний день не один из многих, сегодняшний день должен был иметь значение.
— Госпожа, герр Мантельхейм хочет поговорить с вами. Он ждёт вас внизу. — В дверях раздался голос служанки. Молодая королева обернулась, вид её был возвышенно-непроницаем, но в глазах читалась смесь усталости, скуки и тоски.
— Передай ему, что я сейчас спущусь.
Служанка коротко кивнула и скрылась с глаз долой, Вельвет же подошла к стоявшему здесь ростовому зеркалу, имевшему для неё значение большее, нежели стол для бумаг. Она осматривала себя около пяти минут, после чего пришла к выводу: "В таком виде вполне можно показаться."
Вельвет вышла в коридор, он был короток и обит почти такими же обоями, как в кабинете. После коридора начиналась лестница на первый этаж, где была устроена гостиная. Там, в одном из уютных кресел сидел пожилой олень в сером костюме. На вешалке в прихожей осталась его фетровая шляпа. Карл Густав Мантельхейм после эвакуации перестал носить военную форму.
— Здравствуйте, Ваше Величество. — Произнёс он, вставая из кресла и кланяясь спускающейся по лестнице Вельвет.
— Здравствуйте, герр маршал. — ответила она ему, проходя по комнате и садясь в одно из кресел. — Вы явились намного раньше намеченного времени, с какой целью?
— Ваше Величество, — заговорил олень, — я хочу рассказать вам о моей поездке в Кантерлот. Вы, наверняка, о ней уже осведомлены.
— Если вы хотите мне что-то рассказать, то значит осведомлена недостаточно. Насколько я знаю, вам удалось добиться того, что здесь будет проведён серьёзный военный совет. — Королева склонила голову на бок, пытаясь прочитать мысли старого офицера. Она знала его с малых лет и всегда считала очень достойным и хорошим оленем. У неё всегда была надежда на то, что он перейдёт на её сторону, но разумеется не при таких чудовищных обстоятельствах.
— Проблема в том, что это единственное, чего мне удалось добиться. Селестия благоволит нам, а Луна прислушивается к нашим предупреждениям, но вот только этого недостаточно... — Олень сделал короткую паузу, как бы пытаясь найти слова. — Кантерлотский двор мало влияет на местные власти. Военные чиновники ванхуверского округа даже не хотят меня слушать, а федералы ничего не могут им сделать. Они отказываются собрать эмигрантские полки, они даже не хотят меня слушать! Надеюсь, на собрании удастся как-то повлиять на ситуацию.
— Герр Мантельхейм, зачем вам собирать армию сейчас? Прошу прощения, но я не вижу логики...
— Моя госпожа, логика тут самая простая. Те силы, что я смог эвакуировать, сейчас находятся в Ванхувере. У них нет ни денег, ни довольствия — они фактически безработные, бродяги. Если подразделения снова не организовать и не поставить их на снабжение, то у нас вовсе не останется солдат. Они станут бандитами и чернорабочими, либо просто сопьются. Я не могу этого допустить.
— Прошу прощения за мою непроницательность, мне очень тяжело даже думать о том, что то, что осталось от нашей армии сейчас в таком ужасном положении. Но чего вы хотите от меня добиться?
— Вы имеете связи в местном бомонде, было бы хорошо, если бы вы воспользовались ими на благо наших воинов.
Выслушав это предположение, Вельвет улыбнулась, но улыбка её была печальна.
— Да, у меня есть связи, но тут всё совсем непросто... Один мой хороший друг неплохо знаком с двоюродным братом ванхуверского военного администратора. Вы наверняка тоже знаете его — это Арвид Хьортссон, он бежал вместе со мной во время известных событий.
— Да, я знал его. Достойный и честный офицер.
— Так вот, — продолжала королева, — он с недавних пор вхож в их семью и знает о них многое. Как известно — помимо дружбы и гармонии, в Эквестрии очень любят ещё одну вещь — деньги. Более того, им зачастую отдают большее предпочтение, ведь в отличие от эмпирических понятий, деньги имеют самый материальный вес. Если коротко, то всё упирается в военный бюджет. Округ просто не хочет выделять денег на содержание лишних подразделений. Не то чтобы денег на это нет, просто господа чиновники хотят распорядиться ими несколько иначе... Вам это ничего не напоминает?
— К сожалению — напоминает, Ваше величество. Нет гидры страшнее и лицемернее, чем гидра военной коррупции. В стране, где армия содержится за счёт регионов, ей суждено разойтись пышным цветом. А самое тут глупое — это то, что они пилят сук на котором сидят. Герр Блюблад намерен выжечь всю эту сволочь калёным железом, главное — чтобы не стало слишком поздно. Не знал, что здесь всё так запущено, ведь это пограничный регион, на их лежит большая ответственность.
— Их это мало волнует, уж поверьте. Эквестрия сотни лет ни с кем серьёзно не воевала, в этой стране военный бюджет — это то, что разворовывают на практически законных основаниях.
— Это так... Как бы не хлебнули горя наши новые союзнички из-за таких "традиций".
Послышалось приближающееся тарахтение моторов. В прихожей послышались торопливые шаги.
— Господа, господа! Военные прибыли! — Встревоженно воскликнул один из домашних слуг, поставленных "на часы" у дороги.
Мантельхейм кивнул ему, а затем повернулся к Вельвет.
— Вы будете присутствовать?
— Прошу прощения, но я не вижу в этом смысла. Надеюсь, у вас всё получится.
Тарахтение машин приближалось, собеседники встали из кресел.
— Я тоже надеюсь. — Ответил наконец маршал, а потом пошёл на улицу встречать гостей.

Процессия медленно подъехала к усадебным воротам. Раздались гудки, заранее готовые лакеи бросились к дверям, чтобы их открыть. Машин всего было три: это были довольно крупные и дорогие автомобили чёрного цвета, с плавными и приятными глазу формами. Дорогие игрушки, которые мог позволить себе далеко не каждый.
Лакеи отворили двери двух машин, от третьей они вежливо отпрянули, видимо пассажиры отказались от их услуг. Мантельхейм пошёл навстречу к своим коллегам.
— Здравствуйте, сэр Мантельхейм! — Услышал он резкий, но вежливый голос Принца Блюблада. Он был одет в тёмно-серую накидку, под которой была его военная форма. Его спутники были одеты в похожую одежду, но её крой отличался друг от друга. Среди генералов выделялся пони в зелёном френче с красно-золотыми нашивками и петлицами — это был северянский посол-атташе, комкор Костылин. Карл Густав видел его в первый раз и ничего о нём не слышал, но присутствие коммуниста ему не очень нравилось.
— Я тоже рад вас видеть, сэр Блюблад. — ответил ему маршал. — И вас тоже, господа офицеры.
— Давайте поскорее перейдём к делу. Погода сегодня отличная, но мои спутники бы предпочли провести всё в стенах дома.
Олень кивнул, они двинулись к дверям. Прошло немного времени, и они уже стояли в той гостиной, где только что у Мантельхейма был разговор с Вельвет.
— Сэр, а где ваша форма? В Олении, насколько я знаю, с этим не такой беспорядок, как у нас. — Спокойно и вовсе не осудительно спросил Блюблад. В Эквестрии к воинским регалиям относились более спокойно, так как само понятие "воин" звучало и выглядело несколько иначе, чем в соседних странах.
— В Олении всё действительно было именно так. — печально проговорил Карл Густав. — Но сейчас я не в Олении, а моё звание не имеет никакого смысла, мне просто некем командовать.
Блюблад наклонил голову и пристально посмотрел на маршала:
— Я, кажется, понял о чём вы, это ещё нужно обсудить.
Они вошли в небольшой конференц-зал, находившийся на первом этаже. Пони спокойно расселись за столом, на котором вскоре оказались все необходимые документы. Мантельхейм занял место во главе стола, Блюблад — на другой его стороне.
Олень начал без особенных прелюдий:
— Я смею надеяться, что здесь присутствуют исключительно патриоты своей... своих стран. — вовремя поправился он, глядя на Костылина, тот спокойно вёл конспект всего происходящего и вообще вёл себя сдержанно и спокойно, не обратив внимания на оговорку Карла Густава. — Потому что всё, о чём я могу вам рассказать, должно быть взято в расчёт, как для блага как Эквестрии и Северяны, так и для блага Олении, находящейся сейчас под неприятельской оккупацией... — Олень сделал небольшую паузу, осматривая присутствующих. Он с ужасом понял, что внимательно слушают его только Блюблад и Костылин.
— Продолжайте, сэр маршал. — Кивнул Блюблад.
— … Нападение Чейнджлингии, произошедшее в середине апреля — событие серьёзное и опасное для всего Эквуса, если не для целого мира. Их армия с лёгкостью преодолела наши укрепления и за считанные дни уничтожила и рассеяла все наши силы, что попытались им сопротивляться. Неприятель применил смертоносное и опустошительное оружие: новейшие модели танков, самолётов, артиллерийских систем и стрелкового оружия. Он превзошёл наши силы как качественно, так и количественно. Чейнджлингская армия на данный момент организована и вооружена по последнему слову техники и военной науки. Судья по всему, Кризалис уже отмобилизовала около нескольких сотен тысяч солдат и их мобилизация только продолжится. Я хочу донести до вас, что на Олении они не остановятся. Чейнджлинги намерены снова атаковать Эквестрию, а нам, оленийским эмигрантам, не остаётся ничего, кроме как выступить против них на вашей стороне. Я не могу от вас ничего требовать, но было для вашей же пользы было бы сформировать из оленийских эмигрантов боевые подразделения. Многие из них — профессиональные военные, они патриотически настроены и хорошо знают нашего врага.
Один из генералов закурил толстую сигару и со скрытой насмешкой посмотрел на маршала. Это был пегас в светло-синем мундире.
— Как ваши солдаты могут быть нам полезны, если они уже потерпели поражение? Это лишняя трата военного бюджета, не более. — Учтиво, но едко сказал пони.
— Сэр, а тот милый домик близ Вайнияполиса, разве не лишняя трата? — Осадил его Блюблад, не переставая при этом радушно улыбаться.
— Ваше мнение здесь пока не имеет определяющего значения, я бы не советовал вам делать таких замечаний. — Подал голос третий генерал.
— Мои замечания правдивы, значит их резкость оправдана. — Парировал принц.
— Я купил его исключительно на деньги, из своего жалования! — Попытался оправдываться пегас.
Начался спор, который вовсе не относился к теме собрания. Мантельхейм испытывал смесь недовольства и сикамеонского стыда, глядя на тех, от чьих действий зависела судьба десятков тысяч его соотечественников в данный момент, а так же всей его страны в будущем. Практически никто из них не имел военной выправки, это были чиновники с генеральскими погонами, а их перепалка походила на свару чего-то не поделивших базарных баб. Маршал поймал недоумённый и полный презрения взгляд Костылина, спокойно наблюдавшего за этой глупостью. "Блюблад — достойный офицер, но он вынужден считаться с этой грязью." — думал олень, терпеливо ожидая, пока это закончится.
— Довольно! — наконец не выдержал принц. — Вас всех скоро выпрут отсюда взашей, я лично за этим прослежу, когда стану главой военного комитета! Вендиговы трутни, хватит трепать о деньгах! У вас сволочей ни цента не останется, если с Эквестрией случится то, что случилось с Оленией! — Выпалил Блюблад на своих собеседников. Воздух в зале вдруг стал тяжёлым, как перед грозой. Запахло озоном, генералы резко притихли, северянский атташе многозначительно кивнул, выражая свою солидарность с принцем. Тот тяжело дышал и стрелял глазами во все стороны, готовый опять сорваться в любой момент. От его приторной центральноэквестрийской вежливости не осталось и следа, белошёрстный единорог очень сильно менялся, когда его раздражало.
— Что-ж... Сэр маршал, я к вам прислушался. Правительство в изгнании уже собрано, а у любого правительства должны быть свои вооружённые силы. Во всяком случае, пара тысяч простых оленийских парней навряд-ли будут стоить Принцессам больше, чем пара десятков оленийских аристократов. — С вернувшейся к нему улыбчивостью закончил Блюблад, пристально всматриваясь в своих припугнутых коллег.
— Я тоже согласен с гражданином Мантельхеймом. — наконец подал голос Костылин. — Северянская сторона заинтересована в оленийских офицерах, которые могли бы передать Красной армии опыт боёв с чейнджлингскими силами.
— Для начала нужно вновь их собрать. — ответил ему Карл Густав. — А ещё вопрос заключается в доверии.
— Доверии? — Переспросил северянин.
— Доверии. Я вам не доверяю. С каких пор Принцессин решил дружить с Кантерлотом? Вы здесь как наблюдатель, но не как союзник.
Костылин окинул Мантельхейма многозначительным взглядом. Он вовсе не выглядел уязвлённым, по крайней мере его дипломатическая миссия не позволяла ему лишний раз выказывать характер.
— Как вам будет угодно. — Наконец сказал он с такой же многозначительностью.
Далее пошло обсуждение конкретных моментов компании. Мантельхейму пришлось рассказывать о безуспешных действиях своих частей. Он почти не был на передовой, зато в его докладе была достаточно хорошо описана штабная организация, работа связи и иные важные стратегические моменты. Эта информация не являлась какой-то сенсацией для пони, но опыт оленийской армии должен был принести большую пользу в грядущей и неизбежной борьбе с чейнджлингами, войти в учебное пособие солдат и офицеров, которых ещё только предстояло мобилизовать.
Но старый маршал добивался здесь вовсе не этого. Он хотел бороться, хотел смыть позор и отомстить. И Блюблад пошёл ему навстречу, путь к созданию "Сражающейся Олении" был открыт.

Заседание окончилось, эквестрийские генералы поспешили уехать. В гостиной сидело трое: Мантельхейм, Блюблад и Костылин. Им ещё было о чём поговорить.
— Благодарю вас за честность, сэр Блюблад, но можете ли вы быть уверены в том, что принятое вами решения действительно вступят в силу?
— Ха! Я один из немногих в этой стране, чьё решение может действительно вступить в силу. Формальное родство с аликорнами открывает многие двери. Тем более, я скоро официально стану главнокомандующим, так что этим остолопам уже не останется иного выхода, кроме как подчиняться. — Усмехнулся единорог.
— Не хочу показаться резким, но вам бы следовало исполнить свои сегодняшние обещания Им не место в армии. — Заметил Костылин.
— Товарищ, я не могу смотреть на вас без жалости. Вас отправили сюда приглядывать за нашей армией, а наша армия состоит из идиотов, казнокрадов и оборванцев, которые не знают каким концом держать ружьё.
— Воздержусь от оценок. Некоторые части всё-таки хороши.
— "Некоторыми частями" не остановить танки чейнджлингов… — Блюблад взохнул. — Мне предстоит очень много работы.
— Это так. Дивизии, находившиеся под моей командой, были кадровыми, подготовленными частями. Тем не менее, их просто не хватило.
— Думаю, тут всё дело в линейной тактике. Она изживает себя. — Предположил Костылин.
Правда, его тезис никто не захотел поддерживать либо опровергать. За сегодняшний день войны было достаточно. Настроение у всех было не лучшее, ведь то, что описывал Мантельхейм ещё предстояло изучить и чётко сформулировать. Причём сделать это как можно быстрее. Страшные события, которые Блюблад и Шайнинг Армор предрекали ещё в конце 1006-го года, начали происходить.