Сборник драбблов

2.3. Вопросы гендерной идентичности

Он впервые увидел её на Гала. Стройные ноги танцовщицы, идеальная осанка, пранцузская поэзия и сталлионградская проза, длинные и тёмные волны волос покачиваются и пенятся крупными локонами, в глазах — бликующее море перед грозой. Рэрити, запакованная в блёстки, розовые платьица и мечтания о прекрасном принце.

Фэнси Пэнтс наблюдал за ней, только чтобы после торжества подойти к прекрасному принцу, со скрипом приходившемуся ему другом, и дежурно поздравить с очередной победой, которой самовлюблённый альфа даже не заметит — только пожалуется на то, что очередная игрушка не выразила ему достаточно восхищения в постели. Каждая из них одинакова. Каждая надеется, что её сладкие речи, влюблённые взгляды и обещания омежьего тепла окажутся именно тем, чего не хватает пресыщенному аристократическому сердцу. Каждая надеется, что крутые бёдра, длинная шея и жаркое горло окажутся именно тем, что приведёт избалованного принца в экстаз и привяжет на всю оставшуюся жизнь. Каждая надеется на роскошную свадьбу, безбедную жизнь, шикарные подарки, и каждая готова рожать таких же испорченных жеребят, чтобы затем бросить их на многочисленных нянь и репетиторов.

Каково же было удивление Фэнси Пэнтса, когда на следующий день он увидел своего друга в бешенстве.

Бета не знал эту дерзкую и храбрую омегу в лицо, но уже начал уважать её, потому что у неё хватило смелости сделать то, чего он сам сделать не мог, как бы того ни хотел: не поддаться чарам Блюблада и высказать ему прямо в лицо всю правду о нём и его характере, а затем безнадёжно испортить его неразумно дорогой смокинг тем самым жирным сливочным тортом, под удар которого он минуту назад выставил саму Рэрити и даже не думал, что встретит яростный ответ. Он вряд ли хоть раз в жизни предполагал, что хоть что-то не сойдёт ему с копыт.

Фэнси Пэнтс запомнил не внешность, но сущность этой омеги. И, когда они только встретились, Рэрити меньше всего походила на отпечатавшийся у него на подкорке образ.

Львиный взгляд с оленьим недоумением в уголках, тяжёлый бархат и густые вуали загадочных слоёв одежды, лабиринты плетений в сложных причёсках, поставленная речь с капканными защёлкиваниями согласных, наброшенные на каждую значимую фигуру Эквестрии лассо связей, уверенный шаг царицы большого города. Она гуляет по бесконечным ночным улицам Кэнтерлота в собственнокопытно сшитом платье и вписывается просто прекрасно. Рэрити неотличима от опостылевших журнальных омег до тех пор, пока не предстаёт перед остро наблюдающим за ним Фэнси Пэнтсом, грудью закрывая ввалившихся на светскую вечеринку друзей — прямолинейных и простых пони, которые не станут аплодировать титулу вместо заслуг и в кратчайшие сроки перейдут в разряд персон non grata.

Тогда она вступается за них, и бета наконец чувствует в ней ту юную кобылку с Гала. Праздник был совсем недавно, и Фэнси поражён произошедшей в ней перемене. Она вступается за своих друзей с принципиальностью альфы, и, видя это, бета подспудно рад назвать столь преданную и безапелляционную омегу своим лучшим другом, если она сочтёт его достойным своего незримого крыла. Это новое для самого влиятельного пони Кэнтерлота чувство.

Но впечатление, производимое маленькой решительной омегой, ему хорошо знакомо.

На сей раз Фэнси Пэнтс не позволяет ей ускользнуть, но это и не вышло бы, даже если бы он захотел. Рэрити завоёвывает своё место в мире — большой моды и в целом.

Она учится хватке древоволка, возрождению феникса, очарованию сирены, властности грифона, сохраняя честность Эпплджек, великодушие Флаттершай и благородство Рэрити. Она пробивает себе путь талантом и трудолюбием, и Фэнси Пэнтсу всё труднее воспринимать её, как омегу; Рэрити сама намекает всем существом, что не стоит этого делать. Даже общество чувствует это.

Жёлтые газетёнки в своих робких разгромных статьях не осмеливаются проходиться по её полу и гендеру, тщетно пытаясь подковырнуть лишь украшающие наряды от деловой белой единорожки драгоценные камни в поисках непрочных гнилых нитей её успеха. Кукольные омежки, на которых Рэрити не так давно походила сама, но которые смотрели на её неказистое происхождение с насмешкой, теперь тянут к ней копыта с вожделением и восхищением, готовые растерзать, едва почувствуют каплю её крови.

Рэрити не позволяет одурачить себя, пока садится на трон. Она не делает вид, что не понимает интриганских игр высшего общества. Она обличает его пороки с присущей себе элегантной игривостью и видом, будто, смеясь над раболепием и самоумалением пешек светской партии, она смеётся прежде всего над собой. Но ни одна омега так и не ухитряется подобраться к её надушенным юбкам.

Рэрити становится незаменимым гештальтом в мозаике элиты. Её самоконтроль, чинность и величественность так очевидны и привычны, что общество каждые полгода тревожится и удивляется её полному исчезновению со всех радаров на неделю или две. У Фэнси спрашивают, как у самого близкого к молодой законодательнице мод, в чём причина, и ему каждый раз смешно и нелепо напоминать об омежьей сущности новой королевы балов и вечеринок.

Ещё смешнее и нелепее встречать собственное запоздалое удивление, что это действительно так, и как он мог сказать это своим же ртом и лишь позже осознать смысл произнесённых слов?

Фэнси знал о Рэрити всё, но всё равно каждый раз узнавал ещё больше. Сложность и цельность её натуры не переставала волновать и интересовать его, он раскладывал её на составляющие и удивлялся, как самые разные противоположные черты гармонируют друг с другом и с ним самим. Бета хранил секреты омеги, и они больше походили на секреты такой же беты. Фэнси столь сильно проникался стремлением Рэрити оставить проклятье своего гендера на задворках жизни, что потакал ему и действительно оставлял. Омегой для него была Флёр де Лис. Рэрити же… стояла выше любой идентичности. Рэрити была для него Рэрити.

Она добилась своего. Она больше не встречала на своём пути сексизм и предвзятость, её судили по успехам и провалам, не связывая их причины с физиологией. Фэнси Пэнтс лучше любого другого знал, какую работу — в том числе над собой — Рэрити проделала, чтобы этого достичь.

Тем страннее и неожиданнее для него оказалось услышать от неё после традиционного межсезонного исчезновения:

— Пожалуй, мне нравятся большие города именно идеей победы пони над природой, но даже в этом утверждении есть своя доля наивности. Природа прорастает своими побегами даже в небоскрёбы из стекла, и мы покоряемся ей. Будет ли когда-нибудь найдено средство уйти из-под этой власти и не отвлекаться на карнавал естества?

Фэнси Пэнтсу потребовалось время, чтобы осознать смысл услышанного. Эти слова пустили круги по отфильтрованной, стерильной воде мироустройства Рэрити. Она действительно сточила все неровные и острые углы своего бытия и имиджа — выскобленная копытами, пропущенная через мясорубку и отполированная в дорогостоящих салонах. Странно и неестественно оказалось после этого встретиться с жалобой, неуверенной с непривычки, но всё же исходящей от её гендерной обезличенности, на чисто омежью проблему.

— Вы хотели бы стать альфой? — растерявшись, прямолинейно предположил Фэнси Пэнтс и опустил себе в рот мягкотелое соцветие брокколи на вилке зубчиками вниз.

Они находились, словно на странице модного журнала: ажурное дерево решёток дорогого ресторана, фонтан мифологической тематики, одежда в стиле шебби шик и микроскопические порции красиво разложенной еды, которая кричала всем своим изысканным видом: «Я нахожусь здесь, чтобы подчеркнуть имидж и состояние своих едоков, а не чтобы утолить их голод, ибо они забыли, что это такое, если вообще когда-нибудь знали».

— Нет, безусловно нет, — единорожка покачала головой и поморщилась, отпивая кофе, будто ей не понравился неизменный капучино без сахара. — Это бы значило сменить одну мороку на другую.

— Значит… бета?

— Да, — медленно проговорила Рэрити, многозначительно скользя взглядом по лицу и видневшейся над столом груди Фэнси Пэнтса. — Бета.

В тот раз она плавно перевела тему, но Фэнси начинает замечать.

Уши Рэрити чутко и внимательно поворачиваются на любые разговоры о медицине и новинках в области гормонов, которые обсуждают в стороне от развлечений элитных тусовок знаменитые хирурги и учёные.

В узком и длинном кармане её сумочки то и дело мелькают буклеты с оптимистичными пони в белых халатах, когда она достаёт кошелёк на благотворительных базарах.

На счета исследовательских лабораторий после каждой успешной сделки мисс Рэрити падают кругленькие суммы анонимных пожертвований.

Она присоединяется к моде на личного психотерапевта, но крайне обобщённо, кистями из тумана обрисовывает область его работы, когда ей из вежливости задают уточняющие вопросы.

Все думают, что у такой взвешенной и полноценной натуры с самыми лучшими в Эквестрии друзьями нет нужды копаться в жеребячестве и выделять пятнадцать минут в день на дыхательные практики, кроме как, действительно, следование тренду, и Фэнси Пэнтс напряжённо отмалчивается на эти заявления.

Старается он избегать и вопросов Рэрити, потому что они внушают ему необъяснимую тревогу. Беты склонны к полноте или худобе? У бет встречаются специфические пристрастия к пище? Бетам легче держать лицо, соблюдать манеры, учить этикеты других областей и стран? Беты критикуют, ненавидят, раздражаются? Беты подвержены вредным привычкам вроде курения и алкоголя больше или меньше?

Откуда-то берётся больше свойственное омеге или альфе чутьё, которое шепчет отшучиваться и не выдавать однозначных истин, но тогда Рэрити просто приближает к себе группку бет и обсуждает это с ними. Фэнси думает, что это мелочно, но вместе с тем понимает, что сам недалеко от неё ушёл.

Это её тело. Это её жизнь. Это её самоопределение. Почему он (не) имеет право ей мешать?

Тем более, Флёр де Лис его участие нужно гораздо сильнее. Она беспокоится о своей возможной беременности. Беспокоится так сильно, что просит его сопроводить её в клинику за результатами. А что же отец, участливо спрашивает Фэнси Пэнтс. Когда омега раздражённо выдёргивает из его сухих тёплых копыт свои ледяные и влажные, закатывая глаза и поджимая губы с негодующим бормотанием, с отцом становится всё ясно.

Пока такси везёт их к безукоризненно-белому зданию с блестящим красным крестом, обвиваемым изумрудной коммерческой змеёй, бета в порядке эксперимента размышляет, способен ли он при худшем сценарии взять роль отца для жеребёнка подруги на себя.

Когда на удобной банкетке в конце коридора Фэнси Пэнтс различает ласковые, плавные очертания силуэта Рэрити, теребящей в копытцах какой-то лист, он до пульсации в голове отчётливо понимает: может, но не для той омеги, о которой думал изначально.

Он молится о том, чтобы врач принял Флёр сразу же, и ему можно было бы покровительственно отправить её в кабинет, оставшись снаружи — и его молитвы услышаны. В частной клинике не бывает опозданий; из задержек — только те, на которые жалуются её пациентки. Фэнси Пэнтс мягко подталкивает подругу в сияющий дезинфицированным светом кабинет и, пытаясь сдержать размахивающуюся ширину шага, идёт в самый конец коридора с немигающими глазами.

Рэрити поворачивает голову на звук его шагов, и он наконец видит, хотя зрение и подрагивает от маршеподобной дроби сердца: у неё омежье лицо, омежье, омежье.

— Фэнси Пэнтс? — уголки мягких губ легко приподнимаются в улыбке, которая не трогает взволнованно распахнутые синие глаза. — Не ожидала увидеть Вас здесь. Пожалуйста, скажите, что Вы здоровы, иначе я сперва рассержусь, что узнаю об этом последней, а затем испереживаюсь.

— Не сказал бы, что я могу похвастаться полным и всесторонним здоровьем, но в этой клинике я не по свою душу, — джентлькольтским поклоном поприветствует кобылку Фэнси Пэнтс и аккуратно усаживается рядом с ней. — А что Вы делаете здесь? Я ожидал увидеть Вас скорее отделом ранее.

— Пустынно здесь, не так ли? — слабо смеётся Рэрити, скользя взглядом по символическому изображению бет на табличке, разграничивающей отделения.

— Весьма. Вы решили благородно разнообразить будни врачей? — голубые глаза Фэнси набатно поблескивают, зрачки дрожат, не зная, на чём остановить взгляд — на омежьем лице, на омежьей фигуре, на мягкости омежьих жестов в каждой мелочи.

Разумеется, Рэрити с омежьей чуткостью замечает его встревоженность. Точёные омежьи копыта берут его чуть ниже вычесанных до шёлка щёток:

— Дорогой мой, Вы пугаете меня. Пожалуйста, поделитесь своей бедой, хотя я, разумеется, надеюсь, что всего лишь ошиблась. Если же нет — мне важно знать.

— Потому что скоро это будет иметь к Вам прямое отношение?

Рэрити прикусывает нижнюю губу краем жемчужных зубок.

— Вы правы.

— Но зачем, Рэрити? — её заботливый жест оказывается накрыт заступническим прикосновением широкого голубоватого копыта. — Вы добились того, чтобы Вас перестали судить, как омегу — неужели этого мало для того, чтобы Вы были счастливы? Скажите мне, что Вам нужно. Скажите, потому что…

«Потому что я сделаю всё, что Вы скажете».

— …потому что я отношусь к Вам так же трепетно, как Вы ко мне, и мне важно знать, что причиняет Вам дискомфорт. Разве мы недостаточно близки?

Жалобный и умоляющий взгляд пронзает Фэнси Пэнтса так, что он с подсасывающим ощущением под ложечкой болезненно осознаёт: нет, недостаточно.

— Мы близки, — уклончиво и нехотя ответила омега, — но некоторые моменты частной жизни должны оставаться неприкосновенными.

Некоторое время они молчат, и за этот короткий промежуток голос беты садится.

— Вы… Вы знаете о рисках?

— Да, доктор любезно объяснил мне всё честно и без единого приукрашивания и обнадёживания.

— Вы готовы пойти на это? Ваша омежья сущность тяготит Вас так сильно? Лично Вас, а не общество, которое Вас окружает?

— Общество уже забыло о том, что я омега, — небрежно отмахивается Рэрити. — Но я помню об истине даже лучше альф, которые пытаются подобраться ко мне поближе.

— И это тяготит Вас.

— О, не так, как Вы думаете. Вряд ли Вы поймёте, чем именно, и именно этому я в Вашей природе беты и завидую. Вы не способны понять то, с чем омега сталкивается каждую секунду. Вы… Вы закрыты. Вы контролируете свои мысли и порывы без каких-либо усилий. Вы никогда не ведёте себя… глупо.

— Вы тоже никогда не вели себя глупо, — Фэнси Пэнтс не может удержать слабой улыбки, но он не говорит, что вспомнил самое начало её пути в сливки общества.

— Но Вы не представляете, — он спотыкается о своё слабое веселье, когда ему кажется, что глаза единорожки вот-вот заслезятся под надломившимися бровями, — каких усилий мне это стоит! Как много и как сильно мне приходится сдерживаться, чтобы не повредить своему имиджу и действительно слыть бетой, но слыть и быть — это очень разные вещи! Я решилась на такой шаг, чтобы перестать это чувствовать. Чтобы вообще это забыть и жить так, как я стремилась выглядеть всё это время, а не так, как мне велит природа, которая может только всё разрушить.

— Вы правы в одном: слыть и быть — действительно очень разные вещи, — нахмурившись, кивает Фэнси. — И всё, что Вы сделаете против своей природы «быть», останется в разряде «слыть». Вы — очень сильная и по-хорошему упрямая омега. Я никогда не говорил Вам этого, потому что это пошло бы против того, во что Вы о себе верите, но, видимо, молчал зря. Именно Ваша омежья природа делает Вас тем, кто Вы есть. Если Вы думаете, что никто не понимает, сколько сил у Вас уходит, чтобы быть похожей на бету, Вы ошибаетесь, потому что я понимаю. И это всегда было для меня поводом уважать Вас. Я бы не обратил внимание на бету, которая живёт, как Вы, потому что все ждут от беты именно такой жизни. Но видеть, как возлагаемые на бету ожидания и нагрузки оправдывает и выдерживает омега — невероятно. То, что Вы — омега, придаёт Вам шарма. Я снова рискую быть уличённым в вуайеризме, но… Ваше омежье воплощение завораживающе. Будучи бетой, Вы сохраняете омежьи мягкость, гибкость… нежность. Я следил за Вашим восхождением с восхищением, и не меньше. Мне не нравится идея того, что Вы страдаете — напротив, я хотел бы счастья для Вас. Но знайте, что, если Вы решили совершить переход только из-за того, что быть бетой в теле омеги слишком тяжело, Вы должны знать, что не обязаны держаться вечно. Никто уже не превзойдёт высоту, которую Вы взяли, даже если Вы перестанете так рьяно цепляться за эту планку. Если Вы иногда позволите себе перестать сдерживаться.

— Правда? — шепчет Рэрити, и на секунду Фэнси Пэнтс видит в ней ту незрелую, но перспективную кобылку, которая мелькнула много лет назад на Гала в искусно расшитом платье.

— Правда, — кивает он, и его опустившееся на мгновение вниз лицо внезапно сталкивается с лицом омеги.

Даже внезапное, непрошеное соприкосновение губ выходит плавным. Бархатным совершенно по-омежьи. Рэрити ошеломляет Фэнси так, как умеет только омега, и целует его долго и отчаянно, касаясь его рта со всех углов, терзая застывшие в изумлении губы давно не находившей выхода лаской. Когда она с резким вдохом, как из-под толщи воды, отстраняется, неизвестным жестом прикладывает копыто к своему всё ещё приоткрытому рту и сбегает быстрее тренера «Вондерболтс», бета всё ещё не может поверить, что всё это время просто сидел неподвижной статуей, как идиот.

Ещё явственнее Фэнси Пэнтс не может поверить, что обнаружил в себе странную вещь.

Такую досаду на своё бездействие он испытывает ещё и потому, что на самом деле давно на это надеялся. Просто контролировал себя так искусно, как умеет только бета.

После разговора в клинике Рэрити больше не интересуется бетами и постепенно начинает вливаться в беседы других омег. Она здорово сближается с Флёр де Лис и за кофе набрасывает милые одёжки для её будущего жеребёнка.

Однако после демонстрации и одобрения Флёр Рэрити разрисовывается, и безликий крошечный поникен на этих зарисовках всё чаще противоестественно, но идеалистично начинает ссылаться в своих чертах на Фэнси Пэнтса, а не на Блюблада.