Неожиданный приказ.
Неожиданный приказ. Глава XII: Герцогство Волкенштурм.
"В связи с недавними событиями, МИД Королевства Чейнджлингов намерен выразить надежду в устранении силами нынешнего правительства Герцланда всех политических неурядиц, а так же полного умиротворения северных территорий, представлявших угрозу экономике и суверенитету государства. Наша Королева очень рада решительности и бескомпромиссности ваших действий и уверена в их счастливом и безоговорочном успехе."
Реакция чейнджлингского посольства на Северо-Восточную войну.
Дорога была разбита до последней степени, но в это время года такая дорога была всяко лучше грунтового просёлка. Её проложили ещё при Гровере III, а при последнем герцоге брусчатка была заменена гравием. Новых хозяев этой земли хватало только на поддержание дороги в более-менее приемлемом виде, хотя и это удавалось далеко не всегда.
Бурая полковая колонна шла вперёд. Над строем солдат высился частый частокол штыков, в центре построения несли крупный квадратный стяг — древнее знамя 4-го Кронского, под которым он сражался вот уже третий век. Они шли среди топких полей и заливных лугов, откуда-то с запада до них изредка долетал морской ветер и жирные чайки с бурым оперением, которые изредка охотились в зарослях на берегах Кляйны, постепенно превращавшейся из топкой речушки в полноценную глубокую протоку. Где-то позади остался порт Флюгахена, обойдённый ими с востока. Впереди же маячила цель — город Волкенштурм, считавшийся главным оплотом республиканцев.
Первое время после прорыва обороны, грифоны радовались и предвкушали полную и блестящую победу. На марше нередко тянули песни, а почти каждая стоянка превращалась во что-то вроде праздника. Однако, подобное ощущение начало постепенно проходить. Враг на их направлении фактически потерял свою боеспособность. Наступавшие имперские части натыкались на разрозненные отряды республиканцев, многим из которых удавалось скрыться, отделавшись перестрелкой и лёгким испугом. Другие же сдавались: зачастую это оказывались части, набранные из местного населения, плохо снаряженные и ещё хуже мотивированные. Были и те, кто дрался до последнего, и встречи с такими стоили имперцам времени и солдат. Вся оборонительная линия, выстроенная по берегу реки Кляйна, потеряла свой смысл после прорыва и форсирования реки в единственном месте. Войска республиканцев отступали с линии, но нередко оставались на старых позициях чтобы сдаться или погибнуть. Что-то творилось по ту сторону фронта, но герцландцы не могли этого понять. Какая-то неразбериха сковала их врагов, нарушила и уничтожила их порядок, тогда как сами имперцы в данной ситуации выглядели скорее как зрители, нежели как участники событий.
Тем временем, моральный подъём в полку начал постепенно спадать. Страна, в которую они вошли, была очень бедна и имела такой вид, будто бы по ней прошёлся ураган. Им постоянно приходилось участвовать в мелких стычках, нести в них потери и идти вперёд. Бой за Волкенштурм обещал быть длительным и кровавым, ведь всё то, что отступало с кляйнской линии наверняка двигалось на защиту столицы, а это всё же были какие-никакие войска.
Но несмотря на всё это, имперцы сохраняли моральный дух и порядок. Периодически им приходилось контактировать с частями других полков их дивизии, а иногда и корпуса. Везде господствовали оптимистические настроения и слухи о скором конце войны. Радостна была новость о том, что Кайзерхеер сдержал вражеский прорыв и теперь наступает по всему фронту, это известие только укрепляло уверенность в успехе.
Автомобиль обогнал колонну и двинул вперёд. Шины вязли в размокшей щебёнке, все пассажиры имели очень уставший и озлобленный вид. Впереди маячило крупное село, судья по огням в окнах — этот населённый пункт был ещё жив. За несколько дней похода им не раз встречались брошенные хутора и фольварки, причём брошенные очень давно.
— Как думаете, господин офицер, — спросил водитель у интенданта, сидевшего справа от него, — сколько там живых осталось?
— Не суть важно, лишь бы нам хватило. — Интендант мрачно отмахнулся от подчинённого. Его слова звучали зло и двусмысленно, можно было засмеяться с них, но никому даже в голову не пришло поступить подобным образом. Им предстояло выполнить невыполнимое — разместить более тысячи военных в нескольких десятках домов. Скорее всего, придётся ставить палатки, благо с провиантом пока не было проблем.
Майор цу Гардис смотрел в окно с задумчивым видом. Осень — тоскливое время года, в их теперешнем положении. Всё происходящее вызывало у него чёткие ассоциации с Весенней компанией, только вот места ему казались похуже оленийских. Пустые поля, брошенные поселения, мало леса, мало гор, слишком много открытого пространства. Это вызывало у чейнджлинга подсознательную неприязнь, заставляло раздражаться. Впрочем, все вокруг него были очень раздражительны. Даже солдаты порой отвечали офицерам грубыми шуточками, а те в свою очередь мало что могли им возразить помимо подзатыльников и крика. Сейчас следовало думать о том, что им всем вскоре предстоит отдых, это была лучшая мысль из возможных на данный момент.
Вот они въехали на главную деревенскую улицу. Никого не было видно, но в этом месте было какое-то ощущение обжитости, уюта, порядка. Дома при ближайшем рассмотрении оказались более-менее ухоженными, даже местная церковь выглядела так, будто её кто-то регулярно посещал. По мере того, как машина заезжала дальше в село, на неё обращали всё больше и больше внимания. На порогах домов показывались местные жители, кто-то сжимал в лапах двустволки и садовый инструмент. Наконец, интенданты притормозили у дома, который сильнее всех походил на дом старосты. Оттуда нехотя вышел сытого вида крестьянин пожилых лет. Вид у него был дружелюбный и заискивающий, но не без хитрости.
Офицеры покинули машину и направились к порогу. Староста развёл передние лапы и дружелюбно блеснул глазами.
— Господа офицеры, мы так ждали вас! — с натянутой весёлостью проговорил грифон. — Пройдёмте ко мне в дом, у меня всегда накрыт стол для освободителей.
Интендант молча посмотрел на него, затем раздался стук металлической набойки на его перчатке по кобуре.
— Если бы вы были против республики, у вас бы не было всё так жирно. Кемерскай вас миловал, а нас вы боитесь. — спокойно и твёрдо начал офицер. — В этой кобуре — сигнальный пистолет. Полковая колонна в получасе пешего хода отсюда. Будут фокусы — не оставят от вашей деревни даже головней. Поэтому, нам бы следовало честно и прямо решить вопрос, не прибегая к насилию.
Староста изменился в лице, глядя в глаза офицеру и пытаясь уловить его настрой. Агриас в это время стоял у машины рядом с солдатом из комендантской роты. Кольцо селян медленно, но верно сжималось. Двигало ли ими любопытство, либо какой-то чёрный замысел — пока что трудно было понять.
— Сударь... — голос старосты внезапно стал более серьёзным и жалобным. — Мы бедствуем, но наша судьба лучше прочих. Нам нужно обещание, честное слово, что вы не причините вреда нам.
— Честное слово даст мой полковник. А я могу дать вам лишь поучение, как вам поступать не следует. Вы не хотите грабежа, мы не хотим чтобы наших солдат резали во сне. Времени у нас пока хватает, проведите нас по деревне, покажите что и как. И постарайтесь ничего не прятать, для вашего же блага. — Эти слова звучали жёстко и бескомпромиссно. До старосты наконец дошло, что перед ним находятся настоящие военные, с которыми шутки плохи.
— Ладно. Если ваше подразделение совсем недалеко, то времени у нас немного. Я нужен вам?
— Разумеется.
Староста пожал плечами, что-то решил про себя и сошёл с порога своего дома. Жители, будто бы следуя какому-то незримому указу, расступились и как ни в чём не бывало стали расходиться по домам. Всего в деревне оказалось около пятидесяти дворов, пара крупных амбаров и иные хозяйственные постройки. Это было похоже на какое-то поселение-призрак. Интенданты не были суеверными, но даже у них в голове вертелся вопрос о том, почему здесь всё так хорошо. Видимо, слухи о республиканцах оказались правдивыми лишь частично.
— На нас не нападают в последнее время. Мы попали под прямую опеку Маршала-Президента и последние пару лет деревню стерёг его отряд. До этого творилось чёрт-те что. — Староста брёл впереди, в правдивости его рассказа теперь трудно было усомниться, ведь грифон понимал, что все пути для хитрости и лести уже обрублены наглухо. Теперь ему не оставалось ничего, кроме как говорить правду.
— Разве Кемерскай не имеет власть над всей территорией герцогства? — Нерешительно спросил Агриас, озираясь по сторонам.
— Кемерскай? Всей территорией? Тю! Да он, пожалуй, и столицей не владел прочно. Где лично ему верны — там он и власть имеет. А где не верны — там его власти нет. Отец мой ещё при старом герцоге жил. Тогда тоже не было так, чтобы всё из столицы правилось. Был у нас помещик, а над тем помещиком — граф. Драли с нас три шкуры, но хоть дома не жгли... Эти-то дома недавно построены, на пепелище построены... — Крестьянин показал открытой лапой на два стоявших в притирку дома. Чейнджлинг обратил внимание на местную сельскую архитектуру. Волкенштурм трудно было назвать богатой территорией. Не было здесь ни торговли, ни ремёсел, с фабриками ситуация тоже не складывалась, вот и дома местных селян казались более скромными и неброскими, нежели жилища герцландских бауэров.
— Вас грабили?
— Частенько. Первые пару лет ещё порядок был: помещиков конечно порезали да прогнали, но кто-то из них всё равно за республиканцами пошёл. — Агриас услышал, как презрительно засопел старший адъютант, имевший дворянское происхождение — Собственность переделили, чиновников назначили — лепота! Да только потом вообще неясно что случилось. То ли они меж собой передрались, то ли ещё что, да вот и началась у нас неразбериха и резня. Помнится мне, я ещё птенцом почти был, в деревню нашу народ стал течь чуть ли не сотнями. Всякое рассказывали, жуть страшная! А потом и до нас добрались. Лихие грифоны, военные по виду, да без начальства. Иной раз просто деньги и ценности заберут, а иной раз и подпалят чего... Приходили и хорошие солдаты, только мы уж потом и перестали понимать, кто разбойник, а кто друг — форма-то у всех одинаковая...
Староста умолк, и дальше говорил мало. Вскоре они обошли всю деревню, водителя с одним из офицеров направили в полк, остальные же решили дождаться своих на улице.
— Прохладно, ночью будет ещё холодней. — Посетовал чейнджлинг, доставая из кармана пачку сигарет.
— Зачем вы с ним болтали? Это же плут, форменный плут. — Проворчал интендант, набивая тонкую трубочку табаком, пока коллега чиркал спичкой.
— Да пусть и плут. Пока боится — будет как шёлковый. А мне, знаете ли, всегда интересно что-нибудь разузнать.
— Так в этом и проблема. Не надо мягкости с такими как он. Почувствует слабину — по своему вывернет. Вы больно мягкий, герр майор. А говорят ещё в боях участвовали...
— Участвовал, и спуску никому не давал. А сейчас мне... Скучно и грустно как-то. Никем не командую, ничем не полезен. Обо мне много слухов ходит, как вы думаете?
— О толках солдатни не думаю. — интендант сильно затянулся, а потом выдохнул синеватое облако резко пахнущего табачного дыма. Местный табак отличался своей ядрёностью, чейнджлинг первое время даже побаивался его курить. Как выражались сами грифоны: "Мы делаем табак из табака, а вы — из всякой дряни." Какая-то доля тут точно была. В среде перевёртышей было много шуток и домыслов на тему, что заворачивают в их отечественные папиросы. — А у нас обсуждать коллег не принято. Прикрепили вас — значит было зачем, значит пригодитесь. В конце концов, на всё воля Божья.
Агриас чуть не фыркнул, когда речь внезапно зашла о религии. "Ваш священник сам сказал, что на меня не распространяется воля ваших богов. Как я могу быть в ней замешан?" — подумал офицер, делая осторожную затяжку. Ему не хотелось поднимать острых тем: день был на исходе, силы были на исходе, голова гудела и требовала сна. Тем более, спорить с верующими цу Гардиса отучили ещё в посольстве.
Полковая колонна вошла в село тихо, даже, можно сказать, незаметно. Какое-то время ушло на размещение, это время было не очень большим, население встретило военных без каких-либо проблем. Агриас быстро нашёл штаб и воссоединился с ним. Айненкопф со своими подопечными и полковником должен был разместиться в доме старосты, так как он был самым просторным в поселении.
— Вы конфискуете у населения оружие? — Спросил чейнджлинг у фон Цапфеля, находившегося со штабом в тот момент.
— Нет. В этом нет необходимости. Нет нужды отбирать ружья у тех, кто достаточно разумен, чтобы не применять их.
— Но ведь это территория врага.
— Эти грифоны не поддерживают местную власть, как вы уже наверняка поняли.
— Тем не менее, они готовы защищать своё жильё. Я бы сказал, они не поддерживают никакую власть.
— Нашего интенданта нужно отлить в золоте. Великой харизмы офицер! В его деле важно находить с местными язык. — Усмехнулся полковник.
— Но что было бы, если бы ему не повезло?
— А вы не слышали, что он сказал? Мы бы тут всё сожгли к мааровым чертям.
Агриас многозначительно хмыкнул. Теперь ему было понятно, почему грифонских крестьян не нужно разоружать и какой логикой продиктовано их благоразумие. В этих местах война имела другие формы, эти формы порой очень сильно отличались от того, чему его учили и того, что ему довелось пережить.
Полк Кайзерхеера по численности был меньше чейнджлингского. В нём было меньше солдат второго эшелона, меньше различной обслуги. Строевых солдат так же было всего около тысячи, тогда как один чейнджлингский батальон числом мог превышать восемьсот штыков. Тем не менее, местным пришлось сильно потесниться.
Дом старосты казался убранным и просторным, но когда в нём оказалось несколько десятков военных, это ощущение быстро пропало. Перед тем, как отойти ко сну, нужно было провести короткое совещание. Майоры были со своими подразделениями, их мнение и не требовалось. За столом в большой комнате собрались Айзенкопф, фон Цапфель и Цеткин. Агриас так же был там, но собирался больше слушать, нежели смотреть.
— До Волкенштурма осталось меньше чем полпути. Какие донесения поступают от наших соседей, герр Айзенкопф?
— Они не встречали организованного сопротивления. Обстановка на их участках похожа на нашу. Всё идёт по плану начальства. Этой ночью нас догонит и перегонит Гельткройц.
— Рыцари? Это хорошо. Вы ведь знаете, что я знаю Гельткройца лично — командир он опытный и заслуженный, мимо его роты муха не пролетит. Герр Цеткин, что со снабжением? Нужно ли трогать местных?
— Я полагаю, у них нужно реквизировать всё что угодно, желательно без какой-либо платы. — Прямо высказался Цеткин. Полковник пристально посмотрел на него:
— Почему вы склонны так думать? Разве логистические цепи нарушены?
— Не нарушены, но это дело времени. Дорог уже не хватает, чтобы вовремя доставлять всё необходимое. Железнодорожный транспорт хромает на все четыре лапы. Местных жалеть нечего, иначе мы можем остаться без провианта.
— Тогда им придётся платить. Ваш интендант заявил старосте деревни, что ничего не будет изъято просто так. — Вмешался в разговор чейнджлинг.
— Язык моего интенданта это не мой язык. Он мог сказать это чтобы предотвратить какие-то действия в отношении себя, сейчас же местные нам уже ничего не сделают. Не стоит обольщаться успехами, господа. Сдаётся мне, что полномасштабная война скоро сменится войной малой, а в малой войне иной раз бывает намного труднее, особенно со снабжением.
Агриас умолк, полковник же и вовсе не собирался долго спорить со своим подчинённым, отлично зная на собственном опыте, что такое малая война.
— Ладно. Все мероприятия поручаю на вас. Если что-то случится — мне должны сообщить об этом. Герр Агриас, зачем вы опять проявили свою юношескую недальновидность? Мне иногда кажется, что вам пока велики погоны майора...
— Честно признаться, меня перевели в Грифонию исключительно за боевые заслуги. — Напряжённо произнёс перевёртыш. Он понял, что эти слова долго вертелись на языке у полковника. Они звучали не осуждающе, даже с какой-то шутливостью. Тем не менее, для молодого офицера подобное выражение было унизительно.
— Не стоит расстраиваться, господин майор. У вас пока есть возможность учиться. Так или иначе, ваше пребывание в нашей компании придётся только вам на пользу, когда вы вернётесь к себе на родину.
— Хотелось бы в это верить, герр полковник. Разрешите выйти?
— Разрешаю. Вашей сдержанности можно только позавидовать.
Чейнджлинг негромко, но отчётливо хлопнул дверью. Офицеры продолжили разговор, который вскоре закончился. По сути, всем итак была понятна ситуация и необходимые в ней меры, просто совещание позволяло собраться с мыслями. Война действительно была мало похожа на уже завершённую: банды неприятеля рыскали по окрестностям, а окрестности имели унылый и покинутый вид. Усмирение этого региона действительно потребует времени, усилий и немалой крови...
На улице уже было тихо, из домов доносились разговоры, музыка и даже какие-то песни. Вскоре должны были скомандовать отбой. Чейнджлинг занимал одно из чердачных помещений рядом с коморкой телефонистов. Карл Эрстфедер спал на разостланной шинели в другом углу помещения, тогда как чейнджлингу достался относительно комфортабельный топчан. Какое-то время назад перед ними разгорелся спор за это спальное место, в котором победил денщик, убедив майора его занять. Сейчас он заслуженно и крепко спал, судья по всему, не видя никаких сновидений. Цу Гардис сильно завидовал ему, ведь майору в последнее время снилась всякая бредятина, сшитая из обрывков прошедших событий, порой страшных и совсем неприглядных обрывков.
Вот и сейчас сон не задался, Агриасу приснился унтер-офицер Миллер с прострелянным животом, который смеялся смехом Транкса, лёжа при этом на паркете третьего этажа их казарменного корпуса в Гриффенхейме. Этот образ плавно перетекал в другой, а сам чейнджлинг при этом либо выступал в роли наблюдателя, либо делал что-то, но сам не понимал что. Это длилось то ли минуту, то ли десять часов, но в итоге чейнджлинг проснулся. Проснулся абсолютно самостоятельно, согласно собственным часам, заботливо налаженным сначала училищем, а потом и годами службы.
Карл ещё спал, значит общее время подъёма ещё не настало. В слуховое окошко пробивалась полоса солнечного света, за стенкой у телефонистов уже кипела деятельность. Чейнджлинг какое-то время сидел на кровати, пока его денщик на полу не начал наконец просыпаться. На улице уже начинали строить колонны, но это ещё не означало скорое отбытие. Предстояло сделать много важных дел, перед тем как покидать это место.
Оставив денщика наедине со своими грёзами, перевёртыш спустился со второго этажа. Первым его позывом было умыться, для этого он решил выйти на улицу и поискать там свежей проточной воды. На первом этаже Агриас повстречался с Цапфелем и старостой, грифоны беседовали на какую-то тему. Гельмут из вежливости перешёл на местный диалект, поэтому цу Гардис совсем не понимал их. Выйдя на улицу, он решил зайти за дом, так как по его логике там должен был находиться умывальник или хотя-бы какая-нибудь бадья. День выдался на удивление ясным, и поэтому деревня предстала в новом свете, став ещё аккуратнее и приятнее на вид. Действительно, какого же ума, удачи и трудолюбия были её жители, раз смогли выжить и сохранить свой быт?
За домом чейнджлинг повстречал высокую грифину молодых лет, она как раз возвращалась от местного родника с вёдрами воды. Офицер подошёл к ней и спросил путь до родника. Девушка изумлённо наклонила голову, но когда Агриас повторил свой вопрос — мотнула головой куда-то назад и быстро потопала в дом, с металлическим грохотом разбрызгивая из вёдер воду. Действительно, дальше по тропинке был родник, к нему как раз подходило двое солдат из полка, они тоже несли вёдра. Агриас узнал в них поваров полевой кухни.
— Господа! Разрешите одолжить у вас хоть полведёрка? — Улыбаясь спросил он у грифонов.
— Не можем, герр майор! Тогда гуляш выйдет слишком густым — герр Цеткин нам головы открутит! — таким же шутливым, но не лишённым правдивости тоном ответил один из поваров.
— Ладно, я вам не начальник.
Чейнджлинг нашёл за домом ещё одно ведро, набрал из родника воды и начал умываться. Утро выдалось сухое, и холодное. Этот холод бодрил, побуждал на какое-то действие. Снова хотелось идти, снова хотелось работать, снова хотелось быть полезным для этих существ, с которыми ему волею судеб довелось сойтись.
Закончив с умыванием, перевёртыш посмотрел на себя в оказавшееся поблизости зеркало: вид у майора был немного растрёпанный, несобранный. Трудно было заметить это невооружённым глазом, но для опытного военнослужащего было привычно внимание к мелким деталям внешнего вида. "Наверное, это мне передалось от грифонов. Они очень чистоплотные, но лёгкая неряшливость встречается у них постоянно." — Подумал цу Гардис, всматриваясь в мутное стекло, откуда на него глядело два серых глаза. — "Им наверное слишком трудно следить за перьями и прочим подобным, поэтому они и не заморачиваются." — Решил наконец майор, отрываясь от бессмысленного созерцания самого себя. От сельской церкви уже доносились песнопения, видимо Фогелькац решил провести заутреню пораньше и побыстрее, чтобы полк выступил в поход вовремя. В этих краях почти всё делалось медленно и неторопливо, быстрота и пунктуальность считались у грифонов проявлениями героизма, героизма скорее бессмысленного, чем обязательного.
Агриас вышел из-за дома и оказался на главной деревенской улице. Вокруг было тесно от солдат и местных, маленькая церква физически не могла вместить всех. Слышался шёпот молитв на старогрифонском языке, чейнджлинг быстро понял, что больше половины молящихся совершенно не понимает, что говорит. Перевёртыш хорошо помнил курсы старогрифонского в родном училище, и то, что он слышал здесь, сильно отличалось от его собственных знаний. Как потом выяснилось, почти все местные жители знали грамоту на уровне полуторагодового ликбеза, а молитвы просто кое-как зазубривались, без какого либо вникания в их смысл. В 4-м полку было много выходцев из деревни, которым пришлось доучиваться уже в войсках. По сравнению с местным жителем самый последний рядовой солдат мог считаться кем-то вроде профессора.
Майор задержался на месте, с интересом наблюдая за происходящим. Однако, интерес вскоре прошёл. Все эти молитвы навели на него скуку и даже какое-то презрительное отторжение. Да, он восхищался этим народом и это восхищение имело в нём самые крепкие и нерушимые корни, но в последнее время Агриасу стали понятны и худшие стороны грифонского мира. Они были известны ему и раньше, но в них не хотелось верить. Чейнджлингская пропаганда выставляла грифонов как глуповатых и отсталых существ, которым оказывают незаменимую помощь их великая Королева. Но эта пропаганда началась недавно, она не была рассчитана на Агриаса и его поколение. Большая часть военных всё ещё считали грифонов великим народом, но их величие сильно вставало под вопрос при виде всего этого уныния, грязи, невежества. Сейчас грифоны были так сильно похожи на оленей, даже в чём-то уступали им, а ведь олени всегда выставлялись существами второго сорта, существами, чей век давно минул... "Противоречие, герр майор. В ваших речах сквозит противоречие." — эти слова сейчас были справедливы как никогда. Что-то действительно ломалось в голове у перевёртыша, ломалось медленно, мучительно. Что с ним станет через три года, когда командировка кончится? "Что-то определённо станет, сейчас это не важно. Держись как подобает, не будь размазнёй." — говорил чейнджлингу его разум, разум военного, разум холодный и практичный. Он превосходил в его душе любую другую силу, мог командовать и распоряжаться по своему усмотрению. Нельзя было тонуть в болоте размышлений — он на войне, в действующем боевом подразделении. Он должен мыслить и действовать так, как требуется.
Молебен закончился, завтрак был подан, продовольствие было всё же закуплено, пусть и за нищенски мизерную цену. Батальонные колонны строились, готовясь выступить. У порогов своих домов стояли крестьяне, смотря на военных странными, многозначительными взглядами. Они смотрели на них, но думали о себе. Что будет дальше? Кончится ли смертоубийство и жестокость, захлестнувшая их страну и навязавшая им такие трудности, заставившая их отринуть свою совесть и гордость ради выживания и сохранения своего быта. Солдаты придут, солдаты уйдут, а что станет с ними? Никто уже не верил ни во чьи обещания. Республиканцы нарушили их, пусть и не по своей воле, а что сделают герцландцы? Неужели вернётся старая помещичья власть, неужели вернутся поборы и долговая каторга? Легче ли станет, чем при Кемерскае? Об этом думали все: грифонский бауэр мог быть неграмотен и необразован, но это не значило, что он был глуп.
Солдатам же в свою очередь было намного легче: сзади тыл, спереди — цель и неприятель. Знай себе топай по дороге, меси сапогами грязь, там и добредёшь куда-нибудь. А дальше — будь что будет, если повезёт — ещё и победу удастся отпраздновать. Армия действовала как автомат, автомат заведённый ей же самой, не державший ответа перед какой-то гражданской властью за её отсутствием, действующий по своему собственному разумению. Они могли бы убить тут всех, но не стали этого делать, хотя поступили бы так не раздумывая, вывернись ситуация иначе.
К одиннадцати часам утра полковая колонна уже готова была выступить. Раздался приказ — и сотни грифонов снова пошли вперёд по старой гравиевой дороге, оставляя населённый пункт позади. Агриас шёл с ними, будучи уверенным в том, что это место сотрётся у него из памяти через несколько дней или недель, как это было со многими селениями в Олении. В кругах его сверстников бытовало мнение, что войны нужны в том числе и для путешествий, мол можно повидать много нового и интересного во время походов и сражений. Это всё являлось правдой, только правда эта никак не прельщала. Какая романтика в том, чтобы идти по земле, народ которой не хотел бы видеть тебя здесь? В чём смысл быть незваными гостями, что приносят лишь смерть и горе на чужую, чуждую им землю? Волкенштурм когда-то был частью Рейха, Рейх был великой державой, но Рейх погиб, а местный народ серьёзно отличается от герцландцев, не видя в них освободителей или героев.
Герцландцы приходили в этот край много раз, и всегда это кончалось плохо. Рыцари древности хотели заполучить земли и богатую добычу, но получили лишь бедные владения на скупой северной почве. Республиканцы искали здесь убежища и шанса на воплощение надежды, но получили лишь анархию и разруху — участь любой потерпевшей поражение армии, лишённой духа, пополнений и снабжения. Сейчас сюда пришли войска верные Моргенклау, ведомые желанием вернуть былое, но что же они здесь получат?