Служанка

Глава I. Приглашение

Я не мёртв. Я очень и очень жив

Сонно моргая, Пич смотрела в древесный потолок. До будильника оставалось ещё пять минут. Целых пять минут до того, как приятная грёза уйдёт в небытие, уступив место заботам утра. Она наслаждалась этими моментами, этой тишиной и полумраком, накрывавшими её, словно второе одеяло…

Пять минут блаженства прошли быстро, и лягушка-будильник, надувшись, громко квакнула. Затем, словно не удовлетворившись этим, квакнула ещё громче, отчего у Пич заложило уши. Зажмурившись, она сладко зевнула и поднялась с кровати, мимоходом дав пару сушёных мотылей лягушке. Та притихла в своём садике, занявшись завтраком.

На утренние процедуры не уходило много времени: тело само совершало привычные движения, помогая разуму окончательно проснуться. Умываясь, Пич пригляделась к отражению в воде — и в ответ на неё посмотрела лань со светло-бежевой, похожей на почти спелый персик шёрсткой, и длинной гривой, по цвету напоминавшей разбавленные в воде чернила. Она прищурилась, и отражение сделало тоже самое.

— Отросли — со вздохом пробубнила лань и, смочив гребешок, принялась медленно проходить им по спутанным локонам. — Опять пауки будут цепляться. Надо бы к цирюльнику...

Всё так же продолжив укладывать гриву, Пич вышла из своей комнаты и медленно спустилась по винтовой лестнице вниз, на ещё пустую кухню. Оглядев её, она приметила листок с указаниями и достала с полок и из кладовки всё необходимое. Листья чая с мятой. Свежие, вчера собранные фрукты. Ореховая мука мелкого помола. Куриные яйца и пара лесных кокосов. Бутылочка кленового сиропа. Пара минут — и кухня наполнилась ароматом жареных на каменной печи оладий и фруктового чая, а на деревянных столешницах стояло восемь... девять глиняных тарелок, с разложенными по краям дольками лимонов, яблок и груш.

— Пич.

Голос сбоку на секунду отвлёк лань от готовки, прежде чем она продолжила, уже с улыбкой. Стройные ножки обняли её за шею, на макушке оказался чей-то изящный подбородок, и Пич уже по привычке прижалась поближе к подошедшей в ответ.

— Доброго утра, Фрут. Завтрак почти готов, можешь помочь расставить.

— Обязательно, — ответила ей сестра, подхватив пару тарелок, и зашагала с ними к столу-пню с разложенными вокруг него шёлковыми подушками. — Хм-хм, мне интересно, в какой момент папа начнёт путать твой завтрак с маминым, — усмехнулась она. — Тебя выдаёт сейчас только нарезка.

 — Разве что нарочно, — тихо ответила Пич. — Каким бы усталым он ни приходил, он всегда поймёт.

— А что насчёт девочек? — продолжила Фрут. — Я прямо вижу удивление на лицах Камиллы и Астры. «Неужели кто-то может готовить лучше мамы?»

— Это оладьи, — пожала плечами Пич. — Кто угодно научится хорошо их готовить, если будет это делать часто. М, — оторвав взгляд от сковороды, она оглянулась — и увидела, как Фрут, взяв последнюю тарелку, пошла к лестнице. — Ты куда?

— К Лазури, — пояснила сестра. — Оставлю оладушки ей в комнате.

— Да ну. Поставь к остальным, когда она придёт, ей…

— Она не придёт, Пич, — выдохнула ей в ответ Фрут и, сжав губы, потёрла переносицу. — И ты это знаешь.

— … — открыла было рот Пич, но вместо этого выдохнула, вернувшись обратно к оладьям. Дрожь пошла по её спине от одной лишь мысли, каким взглядом на неё сейчас смотрит сестра. Молчание затягивалась. — Ммммф… она придёт. Рано или поздно. Поставь тарелку рядом, на стол. Пожалуйста.

— Пич, она практически из комнаты и не выходит… — отвела взгляд Фрут и, подойдя обратно в столовую, поставила тарелку. — Ей будет всё равно.

— Мне не всё равно. И тебе не должно, — фыркнула Пич. — И она выходит. Помогает маме в саду и с уборкой.

— Да, и это единственное, что она вообще делает. Кроме сна и… эм… духи, я даже не знаю, чем она занимается в своей комнате.

— Ну, читает, скорее всего. Не стоит быть пессимистом, — хмыкнула Пич, выложив ещё один оладушек на общую тарелку, и оглянулась. — Утра, Шарп. Давно греешь уши?

— Минуту, не больше, — сонно пробормотал ей из-за угла гостиной олень с парой низеньких рожек и сложенными на спине крыльями. Зевок — и вот они вытягиваются вверх, дрожа десятками заострённых перьев. — Не хотел вам мешать. И давно вы жаворонки?

— С тех пор как работаем, Шарп, — широко улыбнулась ему Фрут, довольно поднимая голову. — И получаем за это кроны.

— Как прошла прогулка? — поинтересовалась Пич.

— Какая прогулка? — прищурил глаза Шарп.

— У тебя между перьями застрял шёлк. Возможно, ещё немного есть на хвосте, — приподняв уши, Пич указала копытцем на пару мест в крыльях оленя.

— Эм… а где? Я не вижу… — нелепо закружился он, переведя взгляд на указанные перья, а затем прижал их с хмурым видом, как только услышал тихий смешок от Фрут. — Очень смешно. Хорошая шутка, Пич. Заставила меня кривляться перед вами обеими, — с медленным вздохом закатил Шарп глаза.

— А как не смеяться, когда такое происходит? — прижала ухоженное копытце Фрут к губам и тихо прыснула носом.

— Можешь доготовить? — обратилась к ней Пич и, увидев утвердительный кивок, подошла к брату. — Ты их и не увидишь. Не с такими сонными глазами, — добавила она и, мягко пройдясь по крапчатому крылу Шарпа, раскрыла его. Зубчики гребешка нежно прошлись между перьями, собирая почти невидимые нити, а затем ещё и ещё. Минута —  и вот на гребешке появился шёлковый пучок, а крыло будто немного потемнело.

— Спасибо…  — оглядел его Шарп и развернулся, чтобы дать для чистки другое крыло. — И ведь такие мелкие… как ты их вообще заметила?

— Я чистильщицей работаю, Шарп, — ответила ему Пич, не отрываясь от чёса. — Приноровилась.

— Хмфх, «приноровилась», — ухмыльнувшись, повернулась в их сторону Фрут. — Перед нами сидит чистильщица сезона, а для неё это просто «приноровилась». Неужели нужно буквально за тебя гордиться, Пич?

— Я не люблю хвастаться, — пожала она плечами. — Не люблю привлекать внимания. А если ты будешь громко говорить о том, в чём ты хорош… на самом ли деле тебе поверят?

— Твоя правда, но… — Фрут сдвинула губы в сторону. — Разве это не приятно — чувствовать, что ты чего-то добился и многие это признают? Не поверю, что тебе это чуждо…

— Я бы на месте Пич не гордился тем, что я лучше всех вычищаю город, — нервно дёрнул крылом Шарп и недовольно зашипел от боли. — Чшшшш… айк, в смысле… это как хвастаться тем, что ты быстрее всех прочитал какую-нибудь книгу. Или что тебе письма быстрее приходят. Или…

— Пич делает хорошую работу, и благодаря ей Мотхаус становится чище. А чистый город — красивый город. С крыльями это тоже работает, — улыбнулась Фрут брату. — Какому перитону не приятно, что у него красивые перья?

— Вот, — выдохнула Пич и протянула гребешок, полный шёлковых нитей. — Советую не летать на краю города. Из-за засоренных крыльев пара моих знакомых умудрилась получить несколько синяков и пару ушибов. Потеряли манёвренность…

— И вы даже не поинтересуетесь, что я делал на краю города? — приподнял бровь Шарп.

— Нет, — покачала головой Пич. — У меня нет никакого желания лезть в чужие секреты. Глубоко, по крайней мере.

— Ты сразу заявляешь мне, что я прилетел с ночной прогулки, но не хочешь узнавать, что я там делал? Серьёзно? — наклонил вбок голову Шарп.

— Ну а что ты мог там делать, Шарп? — положив последний оладушек на общую тарелку, Фрут поставила её на середину стола вместе с глиняным чайником и с улыбкой поглядела на перитона. — Предположу, что навещал какую-нибудь сильфиду или дриаду…

— А если это была керонида? — подсел к ней Шарп, принимаясь наконец за завтрак

— Керонида? Здесь, в Шёлковом Лесу? — скептично хмыкнула Фрут. — Откуда?

— Они любят цепляться за шерсть и ткань, почему бы им?..

Убедившись, что они отвлечены новым разговором, Пич села за своё место и, поглядывая на Фрут и Шарпа, тихо принялась за завтрак. На громкий диалог вскоре пришли и остальные члены семьи — мама, младшие сёстры и брат, а через пять минут в дом вошёл и утомлённый отец в плаще и рубахе по самые копыта. Вся семья была за столом и обсуждала всё, что только можно: наступление Сезона Сбора, первые рожки у Финсилка, младшего брата, приезд родственников в ближайшие дни и обустройство комнат для них… Пич нравилось слушать эти разговоры, пускай сама она мало в них участвовала: какой стол может быть действительно семейным, если за ним молчат? Пустовало только одно место за столом… место Лазури, самой старшей сестры.

 Оно оставалось пустым даже тогда, когда Пич ушла, накинув серый плащ и взяв сумку с инструментами.

Подобно многим оленьим селениям, Мотхаус таился в лесной чащобе, где под густыми кронами тысячелетних деревьев всегда царил полумрак. Неопытный путешественник с лёгкостью мог пройти мимо любого из них, заблудившись в темноте среди петляющих троп. Но в Мотхаусе полумрак был гуще, темнее: Шёлковый Лес, окруживший его, покрывали тысячи паутин вперемешку с гусеничным шёлком и хлопковым пухом. Переплетаясь друг с другом, накладываясь слой за слоем, они укрывали Лес плотным коконом гулкой, жуткой тишины. Множество пауков, выраставших до размеров копыта, ползали по Лесу, охотясь и наблюдая. Даже для оленей, пришедших из далёких мест, всё казалось здесь страшным, опасным.

Ни Пич, ни любого другого жителя Мотхауса это не пугало. Маленькие оленята скакали по высоким веткам бок о бок с пушистыми городскими паучками. Подростки, сидя на крышах, говорили друг другу, что они видят в узорах паутин. Старухи, укутанные в пёстрые шелка, делились слухами и хвастались былым. Швеи в десятках мастерских одевали в тончайшие платья манекены, пока их ученицы раскладывали новые катушки и ряды тканей. Следопыты и стражи наслаждались заслуженным отдыхом, попивая ягодные настойки за барными столиками. Длинные полотна-вывески тихо качались на безветренных площадях, украшая дома в кронах и вокруг корней. Тысячи маленьких фонарей мягко освещали утренние — или уже дневные? — улицы. Мало чем отличался Мотхаус от любого другого оленьего города.

Конечно же, пока шёлка не становилось слишком много. Пока множество мелких, почти невидимых нитей, торчащих едва ли не отовсюду, не скапливались в плотные пучки, полные сора и пыли. Пока уже дикие, сторонившиеся цивилизации насекомые не принимали Мотхаус за часть Леса. Всё это могло украсить город так же, как смятые под ногами фрукты или ореховая скорлупа.

 Мало кто их мог заметить, да и не замечал, если не искал намеренно… но взгляд Пич то и дело цеплялся то за маленький кусочек на окне, то притаившийся между дверных щелей, то высоко-высоко на перилах кроновых террас. Совсем небольшие, и всё же требовавшие её внимания. С маленькими гусеницами, муравьями и пауками, опасливо выглядывающих из своих укрытий.

Благодаря этим малышам в Мотхаусе всегда хватало работы. Швейные мастерские работали без остановки, создавая пряжу и ткань. Зорко смотрели в Лес стражи, чтобы заранее выследить особо буйного духа или хищную тварь. И множество чистильщиков ходили по всему городу, вычищая его от мусора, грязи и всё того же шёлка. В конце концов, когда множество караванов приходят к тебе ради полотна высшего качества, твой дом не должен выглядеть заброшенным. Особенно когда приближается Сезон Сбора.

За какие-то минуты Пич добралась до центра города, а оттуда — до непримечательного здания, больше похожего на склад: за окнами виднелись десятки инструментов, прикреплённых к стенам, специальная одежда на вешалках, множество маленьких разноцветных флаконов на полках. Не увидев никого рядом, лань огляделась, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Затем ещё раз. Укуталась посильнее в плащ, прежде чем снова поглядела в один из переулков…

— Мун? Я думала…

— …что я приду позже? И заставлю тебя топтаться, пока остальные лентяи будут только просыпаться? — фыркнула ей синяя лань с белыми веснушками на щеках, торопливо зашагав к ней. — Ключ при тебе?

— Да, — кивнула Пич, быстро достав его из сумки, и на ходу открыла одну из дверей. — Всё ещё не вижу смысла, кто будет красть мётлы и феромоны?

— Детвора. Духи. Подвыпившие стражи, — пожала плечами Мун, приоткрыв дверь, и вместе они начали переодеваться. — Серьёзно, ты недооцениваешь пьяного рогача, ищущего чего ещё хлебнуть. Мой дед так иммунитет к паучьему яду заработал. Хм… не заметила каких-нибудь проблем на главной улице?

— Хммммм… — остановилась Пич на секунду. — Пару-тройку гусениц бритвокрыла около швейной Лонгрут. Скорее всего оказались в одной из корзинок.

— Неприя-ятно, — заскрежетала зубами Мун, доставая маленькую бутылочку с верхних полок. — Они ведь ещё не начали окукливаться?

— Нет, — замотала головой Пич и дёрнула ушком. — У нас какое-то поручение?

— Ну… да, — помедлив, ответила та. — Свадьба, Пич. Сегодня будет свадьба у Тайтнота и Редстринг. Надо будет особо тщательно вычистить главные улицы и площадь.

— С-сегодня? — заёрзала Пич, отведя взгляд от подруги. — Я-я… кхм, я похоже, п-перепутала дни…

— Это неудивительно, учитывая, что её один раз уже переносили, — пожала плечами Мунтред, бросив взгляд в окно. К складу постепенно собирались новые олени, в основном молодые, с бедно ветвящимися рогами. — Но она сегодня будет, и я уверена, что половину чистильщиков отправят чистить центр Мотхауса.

— И, получается…

— Да, — закончила за неё Мун. — Ты будешь среди них.

— Мф… — Пич на пару секунд зажмурила глаза. — Не понимаю, там всё равно нечего чистить.

— Ты знаешь, если перед чем-то важным будут видеть усердную работу и подготовку, все будут считать, что всё пройдёт как надо, — фыркнула Мун и, проверив плащ, вышла на улицу. — Особенно если среди этих неумех будет хоть кто-то действительно умелый.

— Эээээх, это всё равно… — вяло пошла за ней Пич, опустив голову.

— Ты можешь попроситься в другое место, если не хочешь, — обернулась к ней подруга. — К тебе точно прислушаются, Пич.

— Ну… — лань поглядела по сторонам, на других чистильщиков. Один за другим они заходили в соседние двери, а затем выходили, готовые к очередному дню уборки. Кто-то кричал им приветствия, но они как будто бы пропадали в воздухе, не доходя до их ушей. Десятки переступающих с ноги на ногу оленей и ланей, ожидающих распоряжений на сегодня. И добрая их часть будет наводить порядок по улицам от храма до главной площади. Или делать вид, что наводят. — Если мне дадут такое поручение — значит, точно есть причины его давать, — предположила Пич и, нервно улыбнувшись, добавила. —  Возможно, все они могут проглядеть ещё пару бритвокрылов или чего похуже, вроде сетевых ос.

— Ка-ак знаешь, — протянула Мун, разминая шею. — Главное не сделай за этих лентяев всю работу, — ухмыльнулась она, и её тут же неодобрительно окликнула пара оленей. Постепенно улица около складов заполнялась шумным народом, но всё мгновенно стихло, когда послышались указания и поручения. Всё как всегда: уделить внимание крышам и кронам, помочь садовникам с деревьями и гусеницами, отправить пару особо провинившихся на окраины, где даже намеренно напортачить нельзя… и, как и ожидалось, особое поручение на расчистку маршрута свадьбы: от храма к главной улице и до самого края города. Мун оказалась права: эту работу тоже поручили Пич, притом в первую очередь.

Услышав своё имя, лань по привычке проверила инструменты и вместе с остальными отправилась в центр — к самым высоким деревьям и самым интересным местам. Впервые за долгое время в Мотхаусе было шумно: пока чистильщики, вроде Пич, убирали паутину, добровольцы ставили столы, стулья и украшения, трактирщики выставляли всё наготовленное на праздник, оркестр репетировал под жестами дирижёра, а молодой друид под присмотром своего наставника договаривался о чём-то с духами леса, слетевшимися на праздник. Поодаль за всем этим наблюдала скучающая лань-аристократка в компании рослых рогачей в доспехах. Видимо, родственница одного из молодожёнов.

Сотни копыт, занятые делом. Десятки глаз наблюдающие, чтобы всё было как следует. За час тихий город превратился в тесный, гудящий муравейник, где каждый трудился на общее дело. Пич не раз видела, как Мотхаус внезапно просыпался и ворочался, словно куколка внутри кокона; это всегда происходило по окончании Сезона Морозов, при праздновании Основания Кервидерии и вот-вот должно было наступить снова, в Сезон Сбора, когда наступит Фестиваль Урожая. Обычно время тянулось рутинными буднями, похожими друг на друга — и оттого город жужжал в нетерпеливом преддверии праздника.

Наблюдая за подготовкой к свадьбе, Пич не сразу почувствовала зуд на задней ножке. Оглянувшись и не увидев ничего на плаще, она приподняла его и увидела на бедре… жука. Тёмно-красного жука-оленя с крупными жвалами и расставленными в разные стороны ножками, такого же цвета, как и её пятнознак… или он и есть её пятнознак? Сердце лани пропустило удар, щётка словно сама выпала из копыта, а дыхание стало неровным. Она в ужасе проморгалась, продолжая глядеть на своё бедро… прежде чем увидела, как жучок, клацнув жвалами, пополз вверх, на её тёмную спинку, практически слившись с ней. Бедро, теперь открытое, показывало всё тот же знак, который у неё был уже лет пятнадцать: спелый персик, похожий на сердце. Последнее пятнышко, не ушедшее вслед за детством.

— Фуууууух, — облегчённо выдохнула Пич и, осторожно подцепив жучка копытцем, поглядела на него. — Не пугай так больше, — пригрозила она ему и, достав ореховую коробочку, положила жука в одну из множества свободных секций. Где-то на краю города ей пришлось бы достать вторую, а тут… помимо жука там сидела лишь пара гусениц и паук.

В центре города и в самом деле было мало работы. Даже самые ленивые и нерасторопные чистильщики сейчас уже заканчивали свою работу, оставляя после себя и без того чистые улицы, и уходили либо помогать свадьбе, либо пить в ближайшей таверне. Пич, спустившись вниз и передав бригадиру коробку с жуками, тоже уходила на перерыв… но вместо того, чтобы найти Мун или кого-нибудь из друзей, она направилась к краю Мотхауса, к караван-сараю.

Здесь, в тихой компании полусонных охранников, стояли десятки разноцветных повозок со всей Кервидерии. Многие были простыми, ничем не примечательными, но некоторые были яркими, разукрашенными узорами, от которых шёл мягкий синеватый свет — признак Искусства. Около одной из таких повозок даже стоял голем — массивная резная фигура из камня, неусыпно наблюдавшая за всеми вокруг. Не было ни одного купца или караванщика — все они, скорее всего, ушли по делам или на отдых, более комфортный, чем дорожный. И всё же Пич знала, к кому стоило обратиться…

— Кхм… прошу прощения…

— Ррр? — на самом краю каравана, наблюдая за белым лесом, стоял волк с длинным копьём. Рослый, покрытый шрамами, с серебристой гривой, заплетённой в несколько косичек, он пристально посмотрел на лань, после ответа будто бы ставшей меньше.

— Я… я-я бы хотела… — запинаясь под его взглядом продолжила Пич. — М-мне нужна к-к-краска… б-белая…

— Ррррх… Иди к красильщику, керви. Я не торгаш, я страж, — буркнул ей волк, переведя взгляд обратно на лес, покрытый паутиной.

— Н-нет, мне нужна особая краска, — замотала головой лань, вдохнув побольше воздуха. — Такой здесь не найти…

— Иди, керви. Мне не платят за разговоры, — оскалился он и тихо зарычал, постукивая клыками.

— Я… я не могу идти… не могу… — опустила голову Пич и сжала губы до белизны. Её глаза закрылись, зажмурились, сжались настолько, что из них потекли слёзы… и резко открылись. — Воды Белафрии.

— Мммм? — дёрнул ухом волк.

— Помимо краски мне нужна вода из Белафрии, — поувереннее произнесла лань.

— Правда? А чем ты за неё будешь платить? — приподнял бровь волк и оскалился в грубой ухмылке. Но от этого Пич только неуютно закуталась в плащ.

— К-кровью сомбрита, — выдохнула Пич, и лицо стража мгновенно переменилось. Грубость пропала, уступив место каменной маске, и жестом он позвал идти за ним. Засеменив позади волка, она через минуту оказалась около небольшой белой повозки, спрятавшейся среди упавших стволов и паутин, сплетённых между ними. Перевёрнутый треугольник, раздробленный на три части, был впечатан в её двери.

— Кайсат! К тебе! — постучал копьём волк и встал рядом, зорко оглядывая лес вокруг.

— Кхм! — ответили ему криком, за которым последовал громкий гвалт, треск и звон бьющейся посуды… а затем маленькая дверца с треугольником отворилась, являя белую лисью мордочку из полумрака повозки. — Ааааааа, Пииииич… мой постоянный клиент… как делишки? Духи не докучают? В паутинках не путаешься?

—  Я в порядке и… Кай? — округлила глаза Пич. — Когда ты успел покраситься?

— М, хоро-оший вопрос, — приподнял он ушки и растянулся в длинной ухмылке. — Знаешь, я тут подумал, что в последнее время мне стоит найти место получше в этой жизни. Сменить имидж. Решил начать с шерсти, благо… есть, с кого брать пример, — поиграл он бровями.

— Кхм, не хочу задерживаться, Кай, — тихо кашлянула лань. — Сегодня в городе свадьба, и у меня скоро заканчивается перерыв…

— Свадьба? Мне казалось, что ты далека от таких светских мероприятий, — состроил он удивлённую мордочку. — Эх, жа-аль… мне так нравится с тобой говорить. Так приятно скрасить одинокий вечер в компании давней знакомой с животрепещущими проблемами, — сладко протянул лис и, закрыв дверцу, зашебуршал в повозке. Пара секунд — и вот он снова выглядывал из своего логова… на этот раз удерживая в лапках небольшую баночку без этикетки. — Как всегда — высшее качество. Не выведешь, если не знаешь, что она вообще есть…

— И, как всегда?.. — начала было Пич, доставая из сумки кроны, но лис ей лишь захихикал в ответ.

— Хм-хм-хм… Сожалеееею, Пич, но тарифы повысились.

— Повысились? Когда? Почему?

— На глобальном рынке перемены. Рост пиратства. Пошлины от Кахагарской Торгильдии. Да и не все ингредиенты доступные — достаточно просто достать масло какао, но что насчёт глубинного жемчуга и слюны морозного василиска? И… ммммм… к моему сожалению, один из моих поставщиков ушёл на покой, и его запасы уже подходят к концу. Его ученики не скоро дойдут до таких вершин, мне придётся закупать у них менее качественный товар. А он нужен, всем нужен — я знаю как минимум трёх друидесс, для которых просто необходимо в их ритуалах эта…

— Сколько? — прервала его речь Пич. Лис, до этого рассказывающий о проблемах, запнулся и поднял вверх уши, а вслед за ними встопорщил бакенбарды. Он щурился, приглядывался к ней, будто пытаясь что-то разглядеть на её лице…

— Пять сотен крон. За банку, — поставил он её перед собой, а затем ещё одну. — За две — девять с половиной. Как я уже говорил, это… старые запасы, лучше брать оптом…

— Но… они востребованы, — подняла одно ушко Пич, чуть наклонив голову вбок.

— Нууууу… некоторые готовы платить и за меньшее качество, но ты не такой клиент, Пич. Это… я знаю, — фыркнул он, помедлив. — К тому же ты используешь их не с такой завидной регулярностью.

— Пять сотен… — повторила цену Пич и перевела взгляд на копытце с парой серебряных монет, с отчеканенными на них кронами великих древ. Её взгляд словно сам перешёл на само копыто, с него на плечо и бок, а затем остановился где-то позади, на бёдрах. Опустив уши, лань поморщила нос и повернулась обратно. — Кисточка прилагается?

---

Всё было готово, когда она вернулась: главная улица, от центральной площади до самых ворот в Лес, превратилась в длинную паутину из разноцветных лент, а дорогу выровняли и вычистили настолько, что Пич впервые за долгое время ощутила удовольствие от ходьбы. Рогачи, взрослые и молодые, стояли смирно вокруг деревьев, походя на замерших богомолов, из-за балконов на ветвях то и дело выглядывали маленькие оленята с корзинками, полными цветочных лепестков. Где-то среди густых крон и шёлкового потолка притаились эфемерные фигуры любопытных духов.

Мотхаус замер в свежесотканной разноцветной сети. И лань была на ней как на ровном копыте.

— Пич? — услышала она оклик, но только посильнее закуталась в плащ и засеменила в один из переулков. — Пич! Вот ты где! — увы, именно из этого переулка и вышел навстречу Мастиан, коллега-чистильщик с недлинными рогами, рыжей растрёпанной гривой и глупой улыбкой до ушей. Пич едва не упала, но он вовремя перехватил её копыто. — Мы с Мунтред тебя уже обыскались, пойдём, пока свадьба ещё не началась!..

— Я не у-уверена, у нас ещё полно…

— Мы так хорошо поработали, что Спир дал вольную до конца дня, — закивал ей Мастиан, быстрым шагом ведя её между домов у корней. — Думаю, только благодаря тебе мы вообще можем присоединиться к празднику. Ну, хорошо, Физерион ещё уговорил окружных сильфид и дриад утихомирить паучков, но… — он ненадолго остановился, чтобы пропустить повозку, полную винных бочек, и мимолётно поглядел на Пич. — Без тебя нас бы просто послали собирать шёлк по задворкам. Спасибо.

— Эхех… думаю, Спир просто искал повод нас отправить на отдых…

— Но именно тебя он выбрал в качестве повода, Пич. Это уже о чём-то говорит, — его улыбка стала ещё шире, и перестала быть такой уж глупой, по крайней мере теперь.

Пройдя мимо ещё нескольких швейных, бакалею и грибную пекарню, Пич с Мастианом вышли на полукруглую площадь. Перед ней до самого паутинного  потолка возвышалось древо с витым стволом и узловатыми ветвями, полными маленьких веранд, притаившихся среди листвы. Сотни зачарованных оберегов висели на нём до самой кроны, превращая его в пёстрый вихрь, а паутинный потолок — в застывшую радугу из тысяч разноцветных нитей. Настолько тонкую, что через неё проходил свет, окрашивающий всех вокруг…

Увы, мало кто сейчас на это обращал внимания — даже маленькие оленята бегали туда-сюда, чтобы занять места получше, не говоря уже о взрослых оленях. Все торопились, и Пич быстро окинула взглядом круглые окошки храма в витом стволе. Они медленно загорались сверху вниз, от кроны — а значит, пара уже поженилась на самом верху, под открытым небом, и теперь спускалась обратно.

— Да где же Мунтред… — тихо посетовал Мастиан, вытянув голову повыше. — Она же говорила, что будет здесь…

— Мммм… Мастиан? — потянула она его за копыто. — Там, — указала она на небольшую фигурку с другого края площади, с такой же ищущей вытянутой вперёд мордочкой. — В-видимо, мы разми…

— Мууууууууууууууууууууууун! — заревел олень так громко, что у Пич заложило уши. — Мы здееееесь! Не уходи никуда! — добавил он и, подхватив лань, быстрым шагом направился к Мунтред, совершенно не обращая внимания на десятки перепуганных взглядов.

— А вот и вы. Куда ты пропадала? — тут же начала допытываться Мун, едва они подошли.

— Мммммм… — заёрзала Пич. — Я дома кое-что забыла, и искала очень долго, поэтому задержалась…

— Дома? Где ты её тогда искал? — взгляд лани сузился на Мастиане.

— А, я и не думал, что она дома, искал по окраине! — невозмутимо ответил он, быстро-быстро закивав, и Пич искоса посмотрела на него. — Тебя никогда не бывает на перерывах дома. Кто ж знал, что на этот раз ты будешь у себя. Собственно, я и нашёл тебя на окраине…

— Но ты же говорила, что…

— Э-это было… ммммм… д-для отца, — судорожно уточнила Пич. — Он забыл брошь — ну, ту самую, в виде серебряного мотылька — и… мне это показалось странным, поэтому решила… найти и отдать её. И всё же… я не думала, что будет едва ли не половина стражи участвовать во всём этом, его было трудновато найти и…

Пич осеклась, увидев, как Мун тихо, но тяжело вздохнула. Настолько тяжело, что, казалось, всё вокруг стихло, замерло, чтобы она услышала его, ощутила своей шёрсткой… и вновь заёрзала под плащом.

— По крайней мере ты здесь Пич. До начала свадьбы. Это хорошо, — легонько улыбнулась Мун. — Пожалуйста, просто не убегай. По крайней мере, не предупредив нас. И ещё… эм, куда ты смотришь?

— Окна, — указала Пич на третий этаж храма, на едва загоревшиеся окна. — Тайт и Рэд вот-вот выйдут. Лучше занять место получше, пока…

— Угум, мы ещё можем, — воодушевлённо закончил за неё Мастиан и пошёл к краю. Сновавшие олени тут же останавливались, уступая ему дорогу, и Мун с Пич засеменили за ним, пользуясь моментом.

Окружающий шум и гвалт постепенно стихли, рогачи приняли стойки смирно, а олени и лани собрались за ними по краям от площади. Сердце Мотхауса замерло в предвкушении…

И с ликованием зашумело, как только высокие двери храма отворились, являя оленя и лань в роскошных зелёных одеяниях с золотыми узорами и рунами. Рога оленя были украшены светлыми цветами, эти же цветы были и в волосах лани с откинутой назад фатой. Они были младше Пич, на порядок младше — шестнадцать или даже пятнадцать лет, но они уже были взрослыми… и радостными, улыбающимися всему Мотхаусу.

Они шли под аркой из скрещивающихся прямо перед ними копий. Лёгкий, прохладный ветер от почти что прозрачных сильфид колыхал их одежды и доносил до них лепестки цветов, брошенных издалека. Оркестр, возглавляемый мандолиной и панфлейтой, играл для них свадебный вальс. Десятки поздравлений и пожеланий летели, сопровождали их по дороге прямиком в Шёлковый Лес — там, где они проведут первую ночь и оставят совместные подношения духам, чтобы сама Кервидерия признала их парой.

И глядя на сотни улыбок, на пару счастливых молодожёнов, на дождь из риса и лепестков, Пич ощутила как… живот скрутило в узел, и он тихо заурчал, будто подражая оркестровому гобою или трубе. В горле застрял ком, а голова закружилась, и она зажмурила глаза. Открыв их снова, Пич увидела ровную дорогу, где лежали мелкие зёрна риса. Полсотни минимум, собравшихся в виде силуэтов внутри сердца — видимо, очередное озорство духов.

— Я т-толком… и н-не перекусила… — дрожащим голоском пробубнила Пич, и живот снова заныл, будто бы соглашаясь с ней. — М-мун, Мастиан… м-мне… мне надо и-ид… — слова никак не хотели выходить, застревая поперёк в горле, и не давали даже толком вдохнуть, чтобы собраться. Но головы друзей даже не дёрнулись — их внимание всецело поглотила свадьба. — М-мне нехорошо… — пропищала она наконец и осторожно зашагала назад. Кто-то тут же пришёл на её место, а остальные обступили, укрыв подобно плащу со всех сторон. Один шаг, другой, за ним третий, четвёртый — и Пич уже смотрит на спины и хвосты отвлечённых оленей. И парочку дриад, каким-то образом сумевших затаиться среди них. Напряжённо выдохнув, Пич развернулась и быстро зашагала к ближайшему переулку, но уже около него приостановилась, чтобы обернуться. Толпа постепенно двигалась вместе с парой, наблюдая за ней, и площадь пустела, оставляя только разбросанный повсюду рис и стражей-рогачей…

Зажмурив глаза, Пич обернулась назад и побежала в переулок, в тихий, естественный, свойственный Мотахусу полумрак. Она бежала всё дальше по улицам, едва ли разбирая дорогу, минуя пустые дома и лавки. Бежала вперёд, к краю города, где она видела всё больше и больше шёлка, где-то неубранного, а где-то незамеченного. Бежала до тех пор, пока стук её копыт перестал быть слышным даже для неё, а дорога…

— Ай!

…а дорога перестала быть ровной.

— Будьте осторожнее! — услышала Пич чей-то мягкий женский голос и, помотав головой, увидела стойку уличного бара. На другой её стороне находилась лисица со странноватой, светло-фиалковой шёрсткой, на удивление естественной. — Тут иногда… попадаются камешки.

— Хм, — кротко фыркнула лань, пожав плечами, и подошла к стойке. Достав изрядно полегчавший кошелёк, она вытащила из него несколько крон. — “Паучий поцелуй”, пожалуйста.

— Ээээээй… — округлила глаза лисица. — Керви, а керви, тебе вообще такое можно?

Глаза лисицы стали ещё круглее, когда на стойке вдобавок к кронам появилась ещё одна монета, побольше. Вместо лиственной кроны на ней был раскидистый дуб, укрывающий обширной кроной множество узловатых корней. По сторонам от ствола были отчеканены два слова: “Одно древо”.

— Меня могут уволить. Я не могу такое принять, это слишком мно… — шёпотом ответила лисица и открыла рот, увидев, как ещё одна такая монета появилась на стойке, но другая — на ней были уже был отчеканен клён. — …много…

— Караванщики принимают эти монеты. В худшем случае можешь попросить у них проезд, — кивнула ей Пич и облокотилась на стойку.

— У тебя очень тяжёлый день, олешка. Оставь второе древо себе, — печально покачала головой лисица и, протерев высокий стакан, поставила его на стойку. — Черника, голубика?

— Черника.

— Царский орех, фундук?

— Фундук, дроблёный.

— Как пожелаешь.

Ловкие лапы быстро выхватили из-под стойки всё необходимое для “Поцелуя”: лесной кокос, пара тёмных бутылок, веточка тростника и ступка с орехами. На глазах Пич она принялась смешивать их, едва ли не жонглировать, словно умелый фокусник. Лань заворожённо наблюдала за тем, как надрезался тростник и по надрезу стекал тёмный паучий ликёр, пропитываясь соком. Как, идеально расколов на две половинки кокос, лисица выливала половину молока в стакан, создавая новый слой, а вторую смешивала с черничной настойкой. Как тихо, успокаивающе скрежетал в ступке фундук, превращаясь в мелкие частички. Как лилась смесь настойки и молока, а поверх неё посыпался по спирали дроблёный орех… чтобы в конце “Паучий поцелуй” украсила сбоку пара фиолетовых, почти что в тон шерсти лисицы цветов, похожих на звёзды.

— Паслён?

— Этот — съедобен. Но ночью будешь спать без задних ног, — предупредила лисица, сгребая под стойку кроны с древом. И довольно улыбнулась, когда Пич нерешительно взяла стакан в копытца и сделала глоток. После него её уши опустились, носик задёргался и вдохнул поглубже, а уголки губ сами по себе немного поднялись. Прикрыв глаза, Пич легонько слизала часть орехов и отпила ещё, а затем откусила пару лепестков паслёна.

— Я и не думала, что он будет… таким хорошим. Как вас зовут?

— Файлин. Пару лет назад переселилась сюда из Дымчатых Гор.

— А… — тихо поникла головой Пич. — Тогда понятно, почему я вас не видела…

— Меня много кто не видел. Сюда обычно не приходят… просто так, — помедлив, добавила лисица. — Мотхаус очень тихий город. Даже слухов в нём довольно мало.

— Это плохо? — приподняла бровь Пич.

— Это скучно. Все либо чисты как стёкла, либо… держат всё при себе, — закатила глаза Файлин и потёрла переносицу. — Вот скажи мне, ты… эм, а как тебя зовут?

— Пи…

— Пич Бранч! — громко, невероятно громко для Мотхауса прокричал чей-то низкий женский голос, напоминавший одновременно вой урагана и громовой рёв. Вслед за именем по улицам пролетел сильный ветер, от которого зазвенели обереги на окнах и забились шёлковые штандарты-вывески. С веток деревьев сорвались листья, закружившись в свистящих водоворотах, и по дорогам, словно мыши, побежали десятки пушистых паучков. Плащ едва не слетел с Пич, и она быстро прижала его копытцами, пока Файлин быстрыми пальцами схватила уже было улетевшие цветы паслёна.

— К-кажется, этот город только что перестал быть скучным, — нервно ухмыльнулась фиолетовая лисица. Её улыбка медленно растворилась, как только она увидела зрачки лани, сжавшиеся до двух маленьких точек. — Ох…

 Вслед за ещё одним порывом ветра, от которого сорвались совсем плохие вывески, по улицам прошлось тихое эхо, звавшее бедную лань. Задрав голову, она увидела, как по ветвям порхали эфемерные фигуры сильфид, а дриады, затаившиеся среди веток, открывали глаза, высматривая что-то на земле и площадках в кронах. Пич моргнула и надвинула капюшон обратно на голову… и тут же ощутила, как волосы встали дыбом, а по спине словно сам по себе прошёлся холодок… чьи-то крохотные, похожие на иголочки копытца, пробежавшие по шерсти, словно по траве.

Выпрямившись, Пич замерла. И затем почувствовала, как под капюшоном  кто-то прижался к щеке.

— Хи-хи… нашла, нашла! — быстро выпалила “соседка” и с тихим хлопком выскочила живой молнией из-под плаща чистильщицы, оставляя её с растрёпанной гривой. Проморгавшись, Пич успела увидеть фигуру сияющей синей лани, стремительно уходящую по паутине вверх. Фигуру керониды, сотканную из тысяч маленьких искр, собранных вокруг скелета из разрядов молний. — Она здесь! Здесь! Пьёт с лисицами! — трещала она, взбираясь всё выше, пока не оказалась на кончике одной из веток. Выпрямившись, она с ехидной улыбкой посмотрела на Пич — и десятки взглядов, появившихся словно из ниоткуда, обратились к ней.

Пич сглотнула. Снова поднялся ветер, будто бы дувший со всех сторон — и в спину, и в бока, и в мордочку. Он трепетал её вставшую клоками гриву туда-сюда, словно не зная, куда её укладывать. Паутина и листва поднимались над улицами в вихре, сплетались в его кольцах и кружились так быстро, что вскоре растворялись… в полупрозрачную светлую дымку. Десятки воздушных колец кружились всё быстрее и быстрее, притягивая всё больше мусора к себе, срывая шёлковые вывески, заставляя ставни на окнах скрипеть и биться, а могучие ветви деревьев — качаться, словно молодой тростник… Дрожа всем телом, Пич широко раскрыла глаза, не в силах их отвести…

Кольца рассеялись, ветер мгновенно стих, и дымка расстелилась по улицам туманом, закрывая землю. Там, где кружил сильный вихрь, теперь парила внушительная фигура крылатой лани, будто сотканной из воздуха. Холодная дымка стелилась по её длинному, худому телу так ровно, что казалась платьем, а развевающаяся без ветра уложенная грива растворялась в воздухе. Изящные, ровные тонкие копытца выглядели так ухожено, что Пич ощутила в сердце неприятный укол, прежде чем взглянула на её… её ровную, без каких-либо черт голову, без ноздрей, рта и глаз, и на восемь масок, кружившихся вокруг неё. Восемь эмоций, от невероятного восторга до искренней злобы.

— Г-госпожа… Восемь В-ветров? — прошептала Пич, глядя на фигуру перед ней.

— Пич Бранч, — голосом зрелой лани ответила она, надевая спокойную маску, и по улицам тут же прошлось эхо, от которого вновь закачались ветви. Духи на периферии замерли, затаились, обратив теперь взгляды не только на Пич, но и на эфемерную сильфиду. — Знай, мы искали тебя по всей Кервидерии, от нашей сладостной вотчины на Поющем Побережье до мёрзлых мест Холодных Рогов, где ледяные ветра разрезают камень. Мы расспросили каждый ветер и бурю, но никто не знал о тебе. Мы прошлись по траве сотен полей, но ни одна не чувствовала твоих копыт. Мы не желаем быть здесь, Пич Бранч, ведь в этом месте вечный штиль и тишина. Но именно здесь, по воле злого рока, мы видим тебя.

— Аааааа… ааааа… — открыла рот Пич, но из него вышел лишь дрожащий, тихий выдох. Она дрожала с головы до ног, и почти не двигалась, неотрывно наблюдая за могучей сильфидой, не осмеливаясь даже моргнуть.

— Знай, Пич, другие духи обладают даже меньшим терпением, чем мы. Но… — маска Восьми Ветров сменилась на другую, раздражённую, а она — на заинтересованную, едва сильфида повернулась в сторону. — Маленькая молния, — обратилась она к сверкающей фигуре керониды, и та мгновенно оживилась. — Каково твоё имя?

— Имя?! — моргнула несколько раз она и помотала головой в недоумении. — Ам… зачем вам оно?

— Нам нужно знать имя того, кто помог нам. И кого нам стоит поблагодарить.

— Ох… — сжалась она до небольшой шаровой молнии. — У меня… нет имени.

— Шоковая Нить, — вновь обратилась к ней Восемь Ветров. — Отныне это — твоё имя. Носи его и никогда не теряй.

— Я… я… да! — просияла едва названная Нить и ярко вспыхнула, мигом забравшись по ближайшему древу к паутинному потолку. Дрожавшая от напряжения Пич проводила её взглядом, прежде чем спешно пригладила гриву и оглянулась напоследок на притаившуюся в тени лисицу. Та медленно кивнула ей.

— Ммм… г-госпожа… В-верескового Моря, — дрожащим голоском прошептала Пич. Не было смысла повышать голос рядом с Восемью Ветрами — она бы услышала любые слова, как бы тихо их ни произнесли. — В-вы пролетели к-к-крайне долгий путь… н-но зачем я потребовалась… В-вам? Я ведь… лишь ч-чистильщица шёлка… в г-г-городе н-на…

— Нам нет до тебя нужды, Пич. Мы никогда не алкали твоего запаха, слов или дыхания. До сих пор, — её маска сменилась на безразлично-спокойную, в чём-то даже сосредоточенную… после чего Восемь Ветров тряхнула гривой. Небольшой ветерок сорвался с неё, качая маленький изумрудно-зелёный лист. Пич никогда не видела чего-либо настолько насыщенного цвета, казалось, он окрашивал воздух в зелёный, и всё вокруг него будто бы серело, теряло привычные оттенки. И маленький, лёгкий ветер нёс тепло далёких полей вместе с ароматом множества трав, незнакомых Пич вместе с крохотным зелёным чудом, вскоре прилетевшим в её копыта. — Смертные. Как же легко вас очаровать…

— Это… письмо, — прошептала чистильщица, быстро пробежав по витым рунам на листе. В них говорилось что-то про Великое Древо и столицу, но слова были настолько изящно вырезанными, что Пич не сразу поняла их смысл. Проморгавшись, она шёпотом перечитала написанное про себя.  — Нижайше… прошу… явиться… к Конкордии… для… службы… детали… искренне… нет… не… не м-может быть… — губы предательски задрожали, и Пич подняла взгляд на Восемь Ветров. Та будто бы расплывалась перед глазами, двоилась и вновь становилась единой, но резкой, настолько резкой, что её контуры могли бы ровно срезать массивные ветви.

— Пич! — на голове сильфиды оказалась маска с нахмуренными бровями и сжатыми губами. — Не смей говорить нам, что может быть, а что нет! Нам подчиняются ветра! Бури! Птицы, рассекающие небо! И само небо по нашему зову начнёт греметь даже в ясный день! Лишь воля самой Природы властна над нами! Её воля и воля…

— Л-лесного Херрена!.. — тихо закончила за неё Пич, едва не выронив листок из копыт. Извилистые, похожие на лозы руны превращались в спиральные водовороты, слова дёргались, пытаясь вырваться, но лишь оставалось неизменным, недвижимым. Имя. — Мне… м-мне надо бежать… — выдохнула Пич всё тем же дрожащим голосом и соскользнула с барного стула.

— Пич? Ты не допила…

— Мненадобежать! — выпалила она лисице и помчалась по улице, на ходу накидывая плащ с сумкой.

---

Вся семья приковалась взглядами к сверхъестественно яркому листу на столе. Шарпфолл и Финсилк недоверчиво хмурились, глядя то на письмо, то друг на друга. Астра и Камилла шёпотом расспрашивали Фрут Маск, что там написано. Матушка Флаттерсенс проговаривала про себя слова, а Амплор Вокс, отец семейства, растерянно чистил крылья на своём шлеме.

Вся семья… кроме Лазури. Она сверлила её взглядом, и оттого Пич нервно дёргала плащ, подавляя нарастающее желание укутаться в него с головой, словно в одеяло — казалось, только так она сможет выдержать.

— …с благами шести сезонов… Лесной Херрен…

— Ну… это может быть розыгрышем. Как это обычно бывает… в смысле, вот у нас есть несколько скучающих на свадьбе духов, вот они собираются вместе, чтобы пошутить над первой попавшейся ланью…

— Это была Восемь Ветров, Шарп. Не просто старший — верховный дух! Попробуй сходу назови такого духа, не служащего Золотому Древу.

— Ну, восемь сильфид вместе сплелись, вместе довольно правдоподобно надурили Пич и…

— Уймись, Шарп. Даже если ты и прав, то хотя бы не обижай.

— Эй-эй, я знаю, о чём говорю! И говорю я о легковерности Пич… без обид.

Лазурь была похожа на тёмную кошку, затаившуюся в засохших стеблях тростника. За рыжей растрёпанной гривой скрывалась пара насыщенно-синих глаз, пристально смотревших на Пич. Сморщившийся носик едва вдыхал, лицо бесстрастно застыло, а спина выгнулась, будто перед прыжком. Лазурь замерла, словно готовясь к чему-то... или избегая?

— А лифкик? Офкута они вфяли лифкик?

— Да! На нём очень странненькие руночки! Это тоже чей-то розыгрыш?

— Да дриады же! Уж в нашем-то лесе найдётся какая-нибудь умелая дриада, которая очень хорошо пишет и может зачаровать руны… правда, Шарп?

— А отпечаток? Откуда они его взяли?

— Стрясли долг с какого-нибудь бугая, вот он и оставил им отпечаток, наверное, даже не понял, зачем он им.

— Слишком много совпадений, сынок. Особенно для простого розыгрыша.

Пич зажмурилась. И снова открыла глаза. Лазурь даже не моргнула, лишь сжала губы в бледно-белую линию. Каждая мысль о том, что сейчас о ней думает сестра, заставляла и без того напряжённую Пич ёжиться и дрожать. В отчаянии она посмотрела на копыта — и тут же подняла взгляд обратно на Лазурь, неслышно захныкав.

— А в ином случае нет? Грёбанный Лесной Херрен…

— Шарп, пожалуйста, следи за языком.

— Ай… кхм, Лесной Херрен даёт одному из старших духов письмо, но не говорит, где искать адресата, заставляет этого старшего духа пролететь половину Кервидерии, и им оказывается… ну… обычная лань? Э? В смысле, на… зачем всё так усложнять?

— Шарпи, ты не рад за Пич? Пич ждёт поездочка в столицу, а ты задаёшься неясными вопросиками!

— Просто… выглядит всё это странно. Неправдоподобно…

— Пвямо как в фкавке! Мама вафкавывала нам ф Камиллой фкавку пво маленьково мавькика, ва кофорым пвифёл оввомный великан! И она пойвёт в Афбовион, фтопы там купифь… вфякое!

— А она может и нам купить что-нибудь интересненькое? В столицу прибывает множество всяческих вещичек! А мы с сестричкой напишем письмецо в ответ Херрену, он явно будет рад!

— Дети, не надо срывать орехи с непосаженного куста. В конце концов это её письмо, и мы пока не знаем, зачем её вызвал в столицу Лесной Херрен. Но… это точно не подделка. Считайте это материнским чутьём.

Лазурь наклонила голову вбок, и рыжие локоны закрыли правый глаз. Пич выдохнула и тихо пробубнила слова про себя. Затем ещё раз, уже громче…

— Я не поеду.

Все посмотрели на неё. Шарп и Фин откинулись, округлив глаза, Фрут озадаченно подняла брови. Камилла и Астра открыли рты и сразу же прикрыли их, соблюдая приличие. Родители синхронно моргнули, мама обеспокоенно покачала головой, отец же устало вздохнул.

Лазурь опустила мордочку, скрывшись за гривой.

— Не поедешь? Персик, — обратилась мама, протянув к ней копытце. Только начавшее покрываться морщинами, как росток дерева, переходящий в саженец. — Ты уверена? Такое… такое редко с кем случается, второго такого письма не будет.

— Но Шарп прав. Это и в самом деле подозрительно, — помотала головой Пич, посмотрев на маму. — И… я просто не могу вас покинуть. Здесь мой дом, здесь вы и… у нас нет никаких родственников в столице…

— Ты поедешь в Арборион, — глухим, тихим басом ответил отец. И тем не менее даже так Пич сумела расслышать его.  — В Летний Дворец на Конкордии, в самое сердце нашей страны. Полное златорогих, адептов Искусства, старших духов и искателей приключений, заслуживших милость Херрена. Никто не причинит тебе зла.

— Отец. Она не об этом говорит, — фыркнула Фрут, поднявшись повыше над столом. — Без родни Пич будет там совершенно одна.

— Тогда я поеду с ней. Думаю, именно это и хочет Золотое Древо, — невозмутимо ответил он, поглядев на отражение в шлеме. — Уверен, с гарнизоном Мотхауса ничего случится за моё отсутствие.

— А мы ф Камиллой поефем ф вами? — подала голос Астра. — Пиф ф нами бувет ховофо…

— Дочки, вы всё ещё учитесь… — покачала головой Флаттер. — И, как вы уже слышали, Пич пока что не хочет ехать. Ей… — она повернула голову в её сторону. — Ей надо подумать…

— Я пойду, если никто не против.

Хриплый низкий голос разрезал воздух надвое, заставив Пич снова посмотреть вперёд, перед собой, на застывшую рыжую фигуру. Пока остальные говорили, та уже успела встать, завернуться в плащ, повесить на себя пару сумок и приоткрыть дверь на веранду сада. Моргнув глазами по очереди, Пич тряхнула головой и посмотрела на место сестры, а затем на неё. И ещё раз. Как она могла её упустить?

— Лазурь, куда ты?

После слов Пич все замерли, а затем, проследив за её взглядом, обернулись на Лазурь. Тусклые глаза блеснули под капюшоном, края губ задрожали — и синхронно с ними дрогнули губы Пич. Липкая, тягучая, сковывающая тишина заполнила воздух.

— В сад. Поработать, — упавшим голосом соврала Лазурь. — Скоро Фестиваль Урожая. Надо подготовиться, — добавила она и вышла прежде, чем кто-то что-то успел сказать.

— Что с ней не так? — шёпотом спросил у брата Фин, и Пич тут же смерила его горьким взглядом. Но маленького оленёнка это только сильнее смутило. — Пич? Я правда не понимаю… — она не стала дальше слушать. Встав из-за стола, Пич быстрым шагом вышла из общего зала, вслед за сестрой в сад.

Её семью знали во всём Мотхаусе. Отец-капитан, лучшая чистильщица в городе, время от времени ходили слухи о похождениях старшего брата… и сад. У каждого оленя дома были свои деревца во дворе или прививки на домах-деревьях, но только у семьи Пич был настоящий сад. В нём всегда было полно работы — пропалывать и поливать деревья в Сезоны Пробуждения и Цветения, а после, в сезон Жары и Сбора, собирать фрукты и ягоды. Внушительный вклад в и без того плодородный сад вносили шелкопряды и пауки: укутывая в шёлковых коконах кусты и деревья, они каким-то образом, непонятным для Пич — но определённо понятным местным друидам — создавали благоприятные условия для роста и созревания. Всегда требовались лишние копыта, и семья искала их как могла: Шарп, Пич и Фрут приводили друзей, мать нанимала подростков и разнорабочих, отец отправлял ленивых или опальных дозорных в наряды…

И, конечно же, Амплор Вокс и Флаттерсенс ширили семью, пока ширился сад. И каждый раз, когда у Пич появлялся брат или сестра, они сажали в саду дерево.

Когда-то давно, по словам отца, некий воин-"самурай" угостил его персиками из Сизой Империи, родины гостя. Розовые, пушистые, они напоминали утреннее солнце и были слаще мёда. Отец съел далеко не все: он хотел поделиться ими с тогда ещё маленькими Лазурью и Фрут и беременной мамой. И вернулся в Мотхаус как нельзя вовремя — как раз к… рождению Пич. В тот день все персики были скушаны, кроме одного.

Сейчас этот персик стоял перед верандой рядом с черничным кустом Лазури и лимонным деревом Фрут. Где-то поодаль росли орешники братьев и цветочные кусты младших сестёр. Пич заботилась о “своём” персике с малых лет, когда она научилась ходить, крепко держаться за вещи и слушаться маму. Поначалу только поливая, она позже научилась пропалывать его, чистить от шёлка и ухаживать за ним. Она пела и рассказывала ему всё, что было у неё на душе. И дерево из маленького побега выросло в здоровый саженец, а затем и в крепкое, раскидистое дерево, похожее на птичью лапу. Взрослое, сильное… но не дающее плодов. Единственное во всём саду. И это всегда сбивало с толку Пич, особенно теперь, когда работа в саду сменилась работой чистильщицы.

По привычке погладив персик, Пич огляделась по сторонам, выискивая сестру. Её не было видно ни среди деревьев, ни среди кустов и орешников. Она растворилась, подобно призраку, и это не на шутку испугало лань. Неужели какие-то секунды разделили их? Куда она пропала, если не ушла в сад? Обернувшись, Пич осмотрела веранду, но не увидела её и там.

— Лазуууууурь! — со всей силы крикнула она, но её крик потонул в раскинутых шёлковых сетях. Судорожно выдохнув, Пич побежала вперёд, набирая воздух в лёгкие, чтобы закричать снова…

— Я здесь, Пич.

…но резко остановилась, не пробежав и десяти шагов. Проморгавшись, она обернулась — и увидела сестру. Она медленно стягивала с себя плащ и сумки, сидя на траве рядом с её черничным кустом. Множество забродивших ягод лежало вокруг, неубранных и несъеденных, созревших слишком рано.

— Ты… как ты?..

— Не знаю. Научилась, видимо, — сухо ответила Лазурь, осторожно потыкав землю рядом с черникой, а затем, подцепив её, резко потянула на себя. Удивлению Пич не было предела, когда она увидела в её копытах ковёр из дёрна… и довольно глубокую яму, которую он скрывал.

— Д-для… для чего эта яма, Лазурь? — только и могла проронить Пич.

— Для компоста.

— Компоста? До Сезона Сбора ещё две недели, о каком компосте ты…

Бух!

Пич не договорила. С зажмуренными глазами Лазурь упала, сжавшись в позе эмбриона на дне ямы.

— Я… я сгнию здесь, Пич. Моё тело иссохнет, его завернут в паучий шёлк и, отслужив панихиду, оставят в глуши. Мои внутренности высосут пауки. Жуки съедят мою плоть. А всё, что осталось, раздробят и растворят корни в перегной. И от меня не останется ничего. Ни тела. Ни памяти. Ни имени. Даже душа… она размоется где-то там, в потусторонних водах, пока от неё не останется ничего. Лишь маленький блёклый обмылок.

— Лазурь… — тихо, почти неслышно прошептала Пич. — Э-это не так… ты не…

— Правда? Не ври мне, Пич. Хотя бы ты… — расслабила глаза сестра и медленно выдохнула. — Накрой меня дёрном. Так будет для всех лучше.

Открыв рот, Пич попыталась что-то произнести, но слова застряли комом, не желая быть чем-либо помимо сдавленных, беззвучных выдохов. Её копыто само по себе потянулось к рулону дёрна, и ей пришлось отойти назад, чтобы хоть как-то подавить это навязчивое, липкое желание. На глаза навернулись слёзы, размывая траву, кусты и сестру, а рот наполнился горькой желчью, от которой хотелось скрежетать зубами.

— Что я вообще могу сделать… — неслышно пробубнила Пич, покачав головой в пустоту. Утерев слёзы, она снова посмотрела на Лазурь, ёжившуюся в холодной яме… и, упав следом, прижалась к ней потеснее. — Ты не можешь говорить за всех, Лазурь. Уж точно не за меня. И не за саму Жницу.

— Это… ничего не поменяет, Пич, — тень удивления скользнула в глазах сестры, но тут же погасла, потонув где-то в темноте. — Пройдёт ещё один день. Месяц. Год. Снова будет Фестиваль Урожая. Снова будет Сезон Морозов. Снова случится чья-то свадьба или похороны. Снова кого-то на неделю похитят дриады. Снова приедут за шёлком караваны. В Мотхаусе ничего не меняется, Пич. Ничего.

— Но… н-но я могу поменять кое-что, Лазурь, — прошептала Пич, поднырнув под её мордочку, и подвинулась поближе к её уху. — Я могу взять тебя с собой. В путешествие. В Арборион. Ты покинешь Мотхаус…

— …и когда оно закончится, вернусь домой? — закончила за неё Лазурь. — И ты меня как воздушный шарик потащишь через всё Сердцелесье?

— Я смогу убедить Лесного Херрена…

— Ты? Убедить? Его? Кхм-хм! — кашлянула Лазурь. — Шарп не врёт. Ты и в самом деле очень наивна, Пич… и тебя это однажды погубит…

— Оно меня не погубит, если это сейчас сделаешь ты, Лазурь. Одумайся. Семье… мне не всё равно на тебя, — покрепче обняла сестру Пич и приложила на своё плечо её мордочку. Та не сопротивлялась. Но и не отвечала. Даже не двигалась, бессильно обмякнув.

— Пока не всё равно… — угрюмо фыркнула Лазурь, и Пич сдавленно захныкала, ударив её по спине. — Я сгнию здесь. В Мотхаусе.

— Ты… ты ведь пыталась его покинуть, Лазурь. Сколько раз?

— …четыре раза, — она помедлила, собираясь со словами. — В первый раз я шла пять дней по лесу, и он привёл меня обратно к городу. Остальные? Полдня. Может меньше, — наконец, она открыла глаза. Пару тусклых, лазурных глаз, похожих на мутные озёра. — Беги, Пич. Беги из Мотхауса. Пока у тебя есть шанс.

— … — она обречённо опустила голову, прижавшись к груди сестры. Всё резко стало бессмысленным — её работа в саду, чистка города, разговоры с семьёй и друзьями. Даже уход за родным персиком и любимые дела. Впервые за долгое время она почувствовала бессилие, неприятное, жгучее и такое знакомое. Любая попытка что-то поменять была тщетна, больно колола в спину, и Пич захотела прижаться к Лазури посильнее, укрыться дёрном и лежать. Лежать, пока не придёт Жница и не проведёт их к лодке, не проплывёт с ними под ивами. Пич обречённо зажмурилась…

И вновь открыла глаза, когда кто-то нежно провел копытцем по её щеке. Она посмотрела на Лазурь, но та мерно дышала и не двигалась. А затем наверх…

Персиковая крона, частично заслонённая черникой, ярко блестела в лучах нежного розового солнца. Что-то пробило паутинный потолок, прорвало его, и обнажило кусочек ясного вечернего неба. Из-за него дерево казалось совсем другим: розовым, цветущим, похожей на дикую корону с драгоценным жемчугом. Иным жемчугом. Пришедшим оттуда же, откуда и персик.

— Ты не умрёшь здесь, Лазурь, — твёрдо и отчётливо произнесла Пич.

— Пич, это…

— Не умрёшь, — повторила Пич. — Я найду место, где ты сможешь умереть с улыбкой. И способ привести тебя туда. В Арборионе. Там точно найдётся решение.

— Ты… — сестра поднялась, сев на дне ямы, и солнечный свет отразился от её глаз. Былая яркость насытила взгляд, сделав его особенно глубоким и пронзительным, похожим на два глубоких озера. Губы Пич тронула улыбка. — Ты можешь попробовать, Пич. По крайней мере не будешь скована Шёлковым Лесом.

— Только… — Пич сделала паузу, поднимаясь на все четыре копытца. —  Пообещай мне кое-что…

— М? — дёрнула ушами Лазурь.

— Моё дерево, — взгляд Пич заворожённо обратился к ветвям порозовевшего персика. Прищурившись, на него посмотрела и сестра. — Позаботься о нём, Лазурь. Никто не сможет позаботиться о нём так, как ты.

— Хмфх, — неясно хмыкнула она, замерев под мягкими лучами розового солнца, и закрыла глаза. Было слышно только её мерное, глубокое дыхание, пока она наконец не произнесла. — Хорошо. Но только... если ты будешь каждую неделю писать мне письма.

Глава II. Рубеж

Соскучились по мне?

Спать в повозке было непривычно. Качаясь туда-сюда под тихий скрип колёс, она напоминала Пич колыбель или гамаки братьев, подвешенные под самым потолком. Но в гамаках были наглые перитоны и их по утрам приходилось расталкивать швабрами, чтобы они сошли на землю, а в колыбелях… в колыбелях были спящие оленята. Пич иногда завидовала Лазури и Фрут — они успели застать маленькими не только Астру, Камиллу и Финсилка, но и её с Шарпфоллом. Маленькими младенцами, милыми и пятнистыми, качать которых было одно удовольствие…

И теперь она снова была в колыбели, пускай и… вот такой. В просторной, деревянной, полной выдвижных ящиков, посуды и приборов, с гамаками и коврами, но всё же колыбели. С небольшими окнами по бокам и люком сверху, из которого открывался кусочек неба, с застывшей в вечном зените луной. Её нежный свет касался звёзд и облаков, плаща и шёрстки Пич — и всё покрывалось серебром, чистым и прохладным. Ничто не пыталось закрыть луну — ни облака, ни ветви, ни летающие тени. И даже стрёкот сверчков и скрип колёс были особенно тихими, почти неслышными, будто бы не желая беспокоить безмолвное светило.

Караван из Мотхауса шёл уже две недели, а Пич всё находила что-то примечательное в путешествии, как в новом, так и в обыденном, привычном. Впрочем, что тут было действительно привычного? Даже Шёлковый Лес далеко за кронами Мотхауса был совершенно другим, не таким.

Шёлк на белых деревьях был таким плотным, что уже походил на кости или резные рога. Этот же шёлк едва ли не всюду покрывал дороги и тропы, превращаясь в белоснежную узорчатую мостовую, прочную и вместе с тем мягкую на ощупь. Если в паутинном потолке Мотхауса и были прорехи, то за его предместьями он становился сплошным, цельным, погружая Лес в жутковатый сумрак. Только благодаря фонарям около дорог можно было увидеть изящные арки и мосты, словно вырванные из окутывающей Лес тьмы. А где-то там, в свете множества светлячков, можно было увидеть на ветках паучьи города-коконы, дикие хлопковые поля и стоящие среди них шпили гнёзд атласных муравьёв.

Или это были глаза? Сотни, тысячи сияющих глаз диких духов и внушительных пауков-лукки, похожих на деревья? Всё было иным за стенами города — и лес, и его обитатели.

Но однажды, во время одной из стоянок Пич позвали караванщики. Она видела их, видела, как они рассказывали истории, болтали и смеялись, как кто-то нашёл у себя в повозке бандуру и бодро играл на ней, не опасаясь, что дикие звери или буйные духи придут и испортят утро. Наверняка они думали, что такое веселье отпугнёт их.  Привлечённая, едва проснувшаяся Пич вышла из повозки — и вместо шёлкового потолка, скрытого во тьме, увидела ясное небо с ослепительным солнцем в зените. Вместо шёлковой мостовой под ногами были грязь и трава, покрытая блестящей росой, белые деревья стали жёлто-зелёными, а на полянах вместо дикого хлопка росли лесные цветы и ягодные кусты. В воздухе жужжали пчёлы и стрекотали кузнечики, на ветках пели птицы и цокали белки, а ноздри заполнили пёстрые ароматы осеннего леса. За всего лишь одну ночь тихая тьма уступила симфонии жизни.

Пич упала в обморок, едва оглядев окружающую её красоту, и очнулась только под вечер, когда солнце постепенно остывало, превращаясь в луну. После этого и караванщики, и сопровождавшие их следопыты, подтрунивали её, “городскую лань”, впервые вышедшую за родные стены, и Пич стала проводить больше времени в повозке, кутаясь в белоснежный шёлковый плащ, подаренный на прощание друзьями. И только изредка она выходила, когда надо было помыться, попросить о чём-то отца или оставить подношения духам на дорожных алтарях.

Подколки и смешки исчезли, когда отец решил поговорить с остальными по душам. У тех, с кем поговорить не удавалось, появились шишки и синяки. И всё же это мало что поменяло — неприятное чувство, засевшее глубоко, подобно занозе, так и осталось, не давая как следует восхититься природой. Раз за разом Пич возвращалась к мысли, что каждый, кто находился в караване: следопыты, стражи, караванщики, другие пассажиры — все они приспосабливались намного  быстрее. Они не задавались вопросами, что да как, могли пережить солнечный удар и не теряли сознание от резкой смены обстановки. Возможно, она заслуживала такие подколки…

И от этого на сердце становилось только тяжелее. И в очередной раз, возвращаясь после купания в каком-нибудь придорожном пруде, Пич закрывала дверь повозки, ныряла в родную полутьму и, укутавшись в плащ, покачивалась в гамаке под ритмичный скрип колёс. А затем закрывала глаза и представляла великую Конкордию, сердце Кервидерии, что, по словам путешественников, закрывала собой небо. И оставленный где-то позади дом. С садом, где семья, друзья и вольные копыта собирают урожай.

Но не сегодня. Серебро луны кусало холодом, снаружи пели ночные птицы, а караван встал на отдых около небольшой заставы. Пич ворочалась, куталась, закрывала глаза первым попавшимся шарфом, перечисляла в голове цветы, а сон так и не приходил. В голову не лезли никакие мысли, даже образы дома и далёких городов стали блёклыми, словно ночные мотыльки.

И она сдалась. Пич поднялась с гамака и вышла наружу — и, к её удивлению, караван был пуст. Тускло горели фонари на повозках, тихо качались на слабом ветру обереги, с глупым интересом наблюдали за мотыльками тягловые големы. Только где-то на самом краю дороги, рядом с каменной дорожкой в лес, стоял одинокий следопыт.  

— Видишь ли ты трещину? — спросил следопыт, как только она оказалась рядом. Кажется, его звали Вайн и он, в отличие от остальных, не отходил от каравана, а если и отходил, то относительно недалеко. Плотно прижатая к телу одежда укрывала его до самых копыт, а пластины из серой коры были зазубрены и покрыты глубокими бороздами. Укрыто было и лицо: из под шлема из грубой грибной кожи и зелёного платка выглядывали только посеревшие глаза. Усталые глаза, смотревшие на полную луну.

— М… — Пич медленно перевела взгляд на небо и, чуть наклонив голову, ответила. — Вон там. Слева, внизу. Похожа на… промежуток между зазубринами.

— Хм-хм… и в самом деле. Знаешь, откуда она? — улыбнулся под платком Вайн.

— Знаю, — кивнула Пич, оживившись. — Однажды луна так низко пролетела над землёй, что… задела пик Рейна. И кусок, отколовшийся от неё, сверкал на самой вершине каждую ночь, пока горный олень Аврор не поднялся наверх…

— И в него не ударила молния, — глухо закончил за неё следопыт. — Превратив его в первого аврориана.

— Да. Легенды гласят, что именно из-за этой трещины луна стала расти и убывать. Не хотела, чтобы кто-то видел её шрам, — кивнула Пич, опустив взгляд обратно на следопыта, но в ответ увидела лишь тот же усталый, хмурый взгляд. Ненадолго — медленно, Вайн повернул голову обратно на небо.

— А теперь она всегда полная. Словно прибитая, — фыркнул он.

— Почему?

— “Почему”? — приподнял бровь Вайн, удивлённый вопросом. — Эквестрийцы. Точнее их мейнквен, Селестия и Лýна. Таким жестом они принудили королевства пони зарыть топор войны, когда не помогли слова. На месте тех королей я бы тоже подумал, а стоит ли биться с соседями, если две сестры буквально могут изменить что-то… неизменное. До сих пор неизменное.

— Это… это страшно, — опустила уши Пич. — Просто так взять и остановить луну с солнцем. Не думаю, что они хотели этого…

— Хмфх, — зажмурил на секунду глаза Вайн. — Никто не хотел. И никто не хочет. Но вопреки и потому случается. И даже луна теперь не может скрывать свои изъяны, по чьей-то божественной воле.

— Я бы… уууууууух, — взглянув на луну по-новому, лань задрожала, от копыт до самых кончиков ушей и хвоста, и быстро накинула капюшон. — Совсем не хотела бы быть на её месте. Каждую ночь сиять на небе, с таким заметным, хоть и мелким изъяном напоказ… который могут все увидеть…

— Ммфх… — фыркнул следопыт, прищурившись на небо, а затем повторил. — Слева, внизу, верно? — повторил он, медленно опуская взгляд обратно на Пич. И только потом до неё дошло.

— Вы… не видите… трещину…

— Не вижу? — прохрипел он, опуская повязку. Из-под неё выглядывало морщинистое, похожее на чернослив лицо старика, с идущей вниз неровной острой бородкой, такой же зазубренной, как и его доспех-кора. Такой же белой, как лунный свет. — Не замечаю, так будет вернее. За два века следопытства внимание стало заслуживать только что-то по-настоящему… важное, — блеснули его в глаза в отсвете дорожных фонарей. — Пока мои коллеги и ученики колобродят, выискивая нужные тропы.

— И… что же? — осторожно спросила Пич.

— Эххх… — покачал следопыт головой. — Притаившихся монстров. Переменчивых духов. Схроны контрабандистов… — повёл он в воздухе копытцем, а затем вгляделся в глаза Пич. — Дыхание Жницы за чьей-либо спиной.

Что-то хрустнуло позади Пич. Нервно оглянувшись, она увидела лишь голема, случайно наступившего на ветку, но переведя взгляд обратно… тёмный силуэт, притаившийся за спиной Вайна. Высокий и худой, он был одет в длинный балахон, доходивший до самой травы. Силуэт шёл медленно, неслышимо сквозь траву, хворост и корни, и они не трещали и не шелестели под его ногами. По спине Пич пробежал холодок, и она попятилась, вновь задрожав. Фигура подбиралась всё ближе и ближе, и она остановилась только когда свет отразился от её балахона, вырывая из-под её капюшона тощее чёрное лицо. Пич едва не вскрикнула, когда она протянула вперёд переднюю ногу, такую же сухую, похожую на обтянутой кожей кость…

И тихо прижала её к засохшим, сжатым губам.

— Чщщщщщщщщ… — прошипела она тихим ветром, прежде чем исчезнуть с ним в лесной темноте. Прямо за ней оказалась ещё одна фигура, быстро шедшая прямо к каравану. Будто бы назло, Вайн обернулся только сейчас.

— Кюрв! — по-доброму воскликнул он, обращаясь к ещё одному следопыту. — А я-то уже было подумал, чего наша спутница такая пугливая… поздравь, ты напугал ещё одну городскую…

— Нет времени, Вайн, — прошипел олень и, подойдя вплотную, вытащил из-под плаща длинный кусочек коры. Табличку, с вырезанными на ней линиями и символами, вместе складывавшихся в образы зверей… и монстров. — Я нашёл это буквально через поллиги. На каждом двенадцатом дереве. Они по всему Сердцежильному Тракту, если спригганы не врут.

— М? Хм… хм-хм-хм… ммррхх… Жопные черви! — воскликнул старый следопыт, округлив глаза, и оглядел табличку снизу вверх. — Червовый Лес, Дубовый Дол, Игла, Зелёные Скалы… нам придётся полностью менять маршрут…

— Менять? Зачем? Что случилось?

— Каждозверцы случились, — грубо ответил Кюрв. — Эти оборотни-язычники решили провести игрища в лесах по Тракту. Хоть на этот раз предупреждения нацарапали, а то обычно… “забывают”, — кисло поморщился он. — Мне, лягать, пришлось как-то одного княжеского сына спасать от их мороков, так сам чуть за ним не пошёл…

— Но… мы же идём по тракту, будут ли они нас тро… о… — замолчала Пич, оборвав фразу, как только оба следопыта медленно повернулись на неё.

— Ну конечно же, она же городская провинциалка, чему я удивляюсь?..

— Девочка… послушай, — начал Вайн. — Каждозверцам на игрищах всё равно, будем ли мы их трогать или нет, пойдём ли мы по дороге или заблудимся в лесу. Может, ты тоже поклоняешься Тысячеликому, но эти кре… кхм-кхм… кервидерцы впустили его в своё сердце и теперь верно следуют его заветам. Каждозверцы обращаются в животных, и они в первую очередь на этих игрищах — животные. Дикие, коварные и… чаще всего, злобные…

Сердце Пич замерло. Желудок неприятно сжался, а шёрстка на спине встопорщилась иголками. Глаза забегали, и захотелось сжаться вместе со всем внутри, стать как можно меньше и незаметнее… она выдохнула, долго, тяжело. И дрожащими губами спросила:

— Н-но зачем? З-з-зачем им всё это?

— Боги, Пич, — кивнул старый следопыт. — Мало кто может противостоять их воле. А некоторые ей подчиняются, добровольно.

— А-а… Лесной Херрен? Неужели о-он не… — она снова оборвалась, увидев, как следопыты опустили головы. Кюрв прижал копытце к голове с тяжёлым вздохом, а Вайн… Вайн снисходительно покачал головой. Словно друид, перед которым Пич сказала какую-то чепуху.

— Если бы у Золотого Древа была власть противиться воле бога, стал бы он закрывать на неё глаза?

Пич не ответила. Лишь опустила уши и медленно, нерешительно кивнула, прежде чем на дрожащих копытах повернулась и пошла к заставе. Всё стало только хуже — сон не пришёл, а в голове появились не самые приятные мысли. Жужжащие, как рой пчёл, они ползали внутри, извивались, довлели, сковывали движения, постоянно маячили перед глазами десятками образов. Нужно было рассказать обо всём отцу — об изменении маршрута, о каждозверцах, о собственных переживаниях… но только спустя минуту она поняла, что всё это время стояла на месте, глядя на заставу, горящую огнями окон и фонарей среди крон высоких деревьев.

— Беда… — тихо пробормотала она, зажмурившись. Вот она приходит к отцу — а что дальше? А дальше суматоха. Дрожь стен от его приказов. Бегающие по постам рогачи. Недовольное, раздражённое ворчание, а иногда и мычание, от которого душа уходила в самые копытца. И только потом он её… обнимет? Нет. Он скажет пойти в повозку и не выходить, пока всё не закончится. У него будет много работы, ради её же блага…

Разжав веки, Пич медленно выдохнула. Отцу всё равно скажут. Ей лучше не тратить его время. У него будет много работы, и ему же будет легче, если она сама закроется в повозке. Проводив взглядом спешащего Вайна, Пич вошла обратно в повозку… и простояла ещё минуту, глупо смотря в пустоту. Даже скрип досок и пение ночных птиц отошли на второй план, а то и вообще пропали, словно…

— Меня зовут Пич Бранч, — произнесла лань и услышала эти слова… но глухо, будто бы из-под воды. Так же глухо зашипев, Пич резко тряхнула головой и принялась рыться в сумках. Ореховые смеси, сухофрукты, домашний сок, бумаги, книги с трагедиями и комедиями, сотня крон, припасённых на чёрный день… и, наконец, та самая баночка без этикетки. А вместе с ней — небольшая миска, кисти и гребешок с короткими зубцами, для шерсти.

Если над тобой довлеет одна проблема и ты не можешь её решить — удели внимание другой. Более насущной. Вытащив всё необходимое, Пич заперла двери и люк на крыше, закрыла окна и на всякий случай плотно занавесила их. Зажгла небольшой шар-светильник, осветив повозку тусклым мягким светом.

Всё было готово: банка, вода, миска, кисти, гребень — но Пич медлила. Всегда медлила. Перед глазами проходила знакомая картина, всё было настолько привычно, что она понимала, как бы выглядела со стороны — и при этом прогоняла такой образ как можно дальше, чтобы не запаниковать. За уже наверняка тысячу раз она до сих пор не привыкла. Но затем вспоминала, зачем это нужно делать. Почему необходимо раз за разом откупоривать баночку с краской, макать кисть и приниматься за работу.

И Пич, уняв дрожь в копыте, открыла краску. Её неприятный, вонючий запах быстро разошёлся по повозке, и от него закружилась голова. Выдохнув, лань перехватила кисточку и, обмакнув её в краску, изогнула шею. Медленно, осторожно, она водила по шерсти, отбеливая один клочок за другим. Один ровный ряд за другим, чтобы ничего не упустить и не растратить понапрасну. Больно было дотягиваться, приходилось изгаляться и по-особенному перехватывать кисть, рассчитывать в уме, как и где будет ложиться краска. Тело затекло, замерев надолго в одном положении, краска противно холодила шерсть и кожу, а шея заболела, требуя вытянуть и размять её, но Пич продолжала, невзирая ни на что. Было так неприятно, что она тихо захныкала — и тут же унялась. На это будет время потом, когда всё закончится и всё высохнет.

Минуты кропотливой работы складывались в длинные полчаса — пока, наконец, Пич не закрыла банку и по привычке не открыла окно, оставив кисть отмачиваться в миске с водой. Свежий воздух заполнил ноздри и она полной грудью вдохнула его, облегчённо улыбнувшись. Было всё ещё неприятно, но по крайней мере теперь…

— …Пич…

Она запнулась в мыслях и подняла уши. Оглянувшись обратно в повозку, Пич не увидела кого-либо вошедшего — прежде чем вспомнила, что закрыла дверь. Вдохнув ещё раз свежий воздух, лань вновь подошла к окну, чтобы закрыть его… и увидела, как где-то в глубине леса что-то загорелось. Две маленькие красные точки, сверкающих, как брюшка светлячков. Как застывшая смола на сосновой коре. Как два тлеющих посреди ночного леса уголька.

— …Пич…

Сердце Пич внезапно застучало быстрее, дыхание стало неровным. Пич охватил страх, странный, неправильный, словно… вдруг это и в самом деле два уголька? И вот-вот начнётся пожар? Целый лес сгорит, даже следопыты не успеют что-то с ним сделать… а вдруг пожар станет настолько сильным, что он заворожит её?

Пич слышала жуткие истории про духов огня, потерявших рассудок в лесных пожарах, и из-за того только сильнее разжигали его, при этом вовлекая бедных путников и рогачей в безудержный последний танец…

Голова снова забилась мыслями, они всё сильнее жужжали, вызывали головокружение. Пич тщетно пыталась прогнать их, но они только сильнее стискивали её. Часто, судорожно задышав, она посмотрела вниз, на свои копыта…

И поняла, что ей нужно делать.

Сердце продолжало колотиться, пока она медленно вылезала из повозки через окно, не отводя взгляда от огоньков. Можно было пройти через дверь — но это было долго, каждая секунда была на счету, пожар мог начаться в любой момент. Каждый шаг вперёд был робким, её тело качало из стороны в сторону, а дыхание стало таким громким, что оглушало её саму. А что если Пич не сумеет справиться? Может, стоит позвать отца? Или хотя бы других следопытов? Она никогда до этого не тушила пожар… всё это тянуло её назад… но с каждым шагом эти мысли отлетали, одна за другой.

Она справится.

Это опасно, но если сделать как следует, то довольно просто.

И отец, и следопыты будут гордиться ею.

В конце концов, всё происходит в первый раз, верно?

Она справится.

Она.

Справится.

Сердце всё сильнее стучало, бешено, неистово, словно бой бубна. С каждым шагом оно будто бы пыталось выскочить из грудной клетки наружу, чтобы провести вперёд, поближе к углям. Но вместе с тем и постепенно пропадала и робость, нерешительность, дыхание выровнялось, хоть и не перестало быть таким частым. Мысли перестали неприятно давить — они ушли, осталась только одна. Единственная, что вдохновляла, окрыляла, двигала вперёд. Внушала странное, до сих пор неведомое чувство, но при этом… будто бы знакомое. Спавшее всё это время внутри неё. И оно пробуждалось, обретало бодрость с каждым пройденным шагом.

— …Пич…

Сомнения пропали. Неправильность исчезла. Остался лишь яркий, дикий восторг, с которым лань смотрела на два приближающихся огонька, пока они не стали так близко, что она смогла бы дотянуться до них копытом. Почти — как оказалось, вблизи они были на вершине крупного пня, поросшего густым, как шерсть, мхом. В воздухе витал аромат лесных трав и грибов, от которых пахло как от…

…Мастиана, её друга. Или от Шарпа, её брата? Такой знакомый запах только сильнее вдохновлял, она с лёгкостью сумеет взобраться на пень, потушить огонь и…

— Пиииииич!!!

Два огонька на миг погасли, будто бы их задуло ураганом… и лань согнулась от жуткой дрожи. Она судорожно попыталась сделать хотя бы глоток воздуха, ставшего таким густым, тяжёлым, отдающим… кровью? Вслед за ветром послышался свист, стук камня… и рёв? Пич подняла голову…

Перед ней, встав на задние копыта, был огромный монстр, покрытый густой бурой шерстью. Его массивные передние лапы были как у льва или тигра, грудь была рассечена множеством шрамов и отметин. Из крупной длинногривой головы выступали внушительные рога, перевязанные красными нитями, а морда была наполовину закрыта черепом, из-под которого была видна открытая в рёве острозубая пасть… и яркие, похожие на два уголька красные глаза.

Вдохновение и восторг пропали, и на их место пришёл страх, дикий всепоглощающий страх. Сердце всё продолжало стучать, а в голове всё кричало лишь одно — “беги, Пич, беги”! Лань попыталась встать — но от судорог она быстро упала и в панике поползла назад, подальше от монстра, от чудовища, к…

— Руууууууу!!!

…обернувшись, Пич увидела ещё одного монстра. Рогатого, злого, разъярённого, сверкающего молниями… буквально — они бегали меж его длинных рогов, лишь иногда разряжаясь в воздух. От каждого удара его копыт дрожала земля и качались ветки — и с ними дрожала и Пич. Бок о бок с этим монстром стояло несколько других рогачей — следопытов, судя по плащам и доспехах из коры.

“Молот и наковальня”, как сказали бы горные олени. “Меж челюстей”, добавили бы волки. Куда бы ни повернулась Пич, всюду были только жуткие монстры — и не важно, какой из них был хуже. Снова послышался свист — раскачав пращи, следопыты били камнями “костяного” монстра, а тот в ответ только сильнее ревел, выпячивая грудь. Ответным рёвом его встретил “громовой”, а затем рванул прямо на него, пытаясь повалить рогами. Он был меньше, но скорость “громового” была такой, что “костяной” пошатнулся, едва не упав на бок. Воспользовавшись шансом, Пич как можно скорее отползла назад, поближе к упавшему стволу, за которым её не заметят, не увидят… спешно, суматошно она цеплялась копытами за траву и камни, прижимаясь как можно ближе к земле, пригнув уши.

— Храаааааг!!!

— Ррууууурррхх!!!

— По глазам бей!

— В рога его! В рога обвёртыша!

— Хррраааааааррррх!!!

Она обернулась лишь один раз — проверить, не бежит ли за ней один из них. Монстры всё ещё сражались — покрытые ранами, истекающие кровью, они продолжали биться рогами и царапать копытами и лапами. В какой-то момент “грозовой”, воспользовавшись заминкой “костяного”, ударил его в бок и бросил подальше… прямо к Пич. Резко отскочив, она оглядела его снова, с головы до ног…

И остановилась на бедре. Светло-бежевом бедре, где был тёмный пятнознак в виде двух скрещенных зазубренных клыков. Едва он оказался перед её глазами, всё остальное пропало. Сейчас перед ней был только он и ничто более. Знак на монстре. Свойственный каждому оленю и лани. Зрачки Пич расширились, её затрясло.

Всё поплыло, смешиваясь в один тёмный цвет…

---

Пич резко вскочила, быстро-быстро задышав. Всё плыло, голова звенела, а сердце билось так громко, что отдавось в ушах. Паника охватила лань, и она инстинктивно отползла назад, оглядываясь вокруг… и не услышала ни рёва, ни свиста, ни грома. Только странный шум, похожий на… шум. Словно какой-то дух раз за разом тихо произносил слово “шум”. Или ритмично шелестели листья.

Дыхание выровнялось. В глазах перестало плыть, и сердце успокоилось. Она была под одеялом. На мягкой кровати. В тёплой комнате с деревянными стенами, каменным — в самом ли деле каменным? — потолком и широким панорамным окном, за которым было видно… море. Тихое море, лизавшее каменную набережную нежными волнами, в которых кувыркались наяды. И серое, укрытое облаками небо, откуда шёл далёкий гром и арии сильфид, вторящих ему.

Она в безопасности. Живая.

Пич легла обратно на кровать и укрылась одеялом. Если она в безопасности и ей ничего не угрожает, значит, можно понежиться ещё. В этой мягкой, тёплой, удобной, уютной постели, от которой веяло кофе с ореховым сиропом. В компании облачного дня и шелеста волн. Впервые в жизни.

Она заслужила этот отдых. Несколько недель путешествий в караване, насмешки со стороны следопытов, всё это странное подвешенное состояние и ещё это… нападение. Пич вздохнула и посильнее вжалась в постель, припоминая события… каких дней?

Сколько времени вообще прошло? День? Неделя? Месяц? Нет, месяц не мог пройти, иначе она была бы где-нибудь в больнице или в доме друида, в окружении лечебных трав и снадобий. Но и день не мог, слишком резкая перемена обстановки. Неужели она так и пролежала целую неделю без сознания? Отец, наверное, уже совсем не находил себе места, опасаясь за неё. И… где он?

Ворох мыслей уже привычно забил голову Пич, пока она ворочалась в кровати, чтобы лечь поудобнее. Настроение отдохнуть пропало, и на его место пришла тревога. Давящая, прижимающая, как чьё-то копыто, тревога, от которой с каждой секундой становилось всё менее уютно. Чудилось, что где-то среди шума моря слышится бег отца по улицам и его сбитое дыхание. Стоило бы его поискать…

Нет, не стоит. Лучше всего подождать его здесь, когда он вернётся и увидит её в сознании, здоровой и… спокойной? Навряд ли, картины пережитого всё ещё мелькали перед глазами, и казалось, что листва и ветки всё ещё были в гриве…

Пич прошлась копытом по своим локонам, ставшим особенно длинными с тех пор, как она уехала. О ней явно заботились, но далеко не нежно и бережно — для дороги это непозволительная роскошь. Грива была чересчур длинной, к тому же спутанной и неухоженной. Перед Пич пронеслись картины с ней, лежащей в гамаке на протяжении десятков часов, беспомощной, бормочущей что-то в бреду…

Настроение нежиться мгновенно пропало. Пич зажмурилась, тряхнула гривой и, тихо фыркнув, огляделась. Комната была на удивление чистой, пол, стены и потолок — до невозможности гладкими. Такими же гладкими и ровными были тумбочки у кроватей и высокий шкаф для одежды на краю комнаты. Окно выходило на балкон с небольшим обеденным столиком и парой подушек, а прямо перед ним, с другой стороны окна… стояла широкая ширма, прикрывавшая ванный уголок с ванной и умывальным тазиком. Улыбнувшись, Пич подошла к нему и, раскрыв ширму, принялась приводить себя в порядок.

Вода была холодной, а неухоженные локоны приходилось трижды промывать. Обычно приятное мытьё стало едва терпимым, и в голове снова и снова кололо от того, какой неухоженной она стала. Только после сушки и тщательного расчёсывания гребешком она облегчённо выдохнула.

— …никто ещё не умирал от морока, Танд…

— Амплор Вокс.

— Да, капитан Вокс…

И как раз вовремя. Выглянув из-за ширмы, Пич увидела, как со скрипом открылась дверь и в комнату вошёл тощий витранг. Его тело было укрыто белой лекарской мантей с красными узорами, из-под которой были видны только кристальные копытца. Его чёрные острые бакенбарды едва тронула седина, но его взгляд, такой же острый, ясно смотрел вперёд.

— Хм, — дёрнул он щекой, прежде чем посмотрел на неё. — Это вас надо осмотреть, я так понимаю?

— Д-да, — кивнула Пич. — Дайте только приоденусь…

— Пич? — выйдя из-за ширмы, Пич увидела вошедшего вслед за оленем отца, хмурого и напряжённого. Он мгновенно переменился, округлив глаза, и быстро направился к ней.

— Попрошу, капитан, — остановило его узорчатое копыто витранга. — Ваша дочь пережила тяжёлый морок, и нужно проверить, всё ли в порядке, — после этих слов отец, глубоко вдохнув, сел за столик неподалёку. — Для нежностей найдётся время. Так, Пич, а теперь сядь на кровать и расскажи о произошедшем. Во всех подробностях.

Осмотр, казалось, длился вечность. Лекарь-витранг методично осматривал Пич, осторожно щупал её виски, на запястьях. Прикладывал странные серые листья, от которых так неприятно жгло, что Пич тихо скулила. И при этом приходилось во время этого говорить о произошедшем…

— Значит, вы открыли окно, увидели два угля и решили их потушить, потому что… это бы одобрили остальные?

— Э-это не…

— Нормально, — дежурно успокоил её лекарь, снимая листья. — Во время морока никто не думает адекватно. Потом появился второй монстр, от которого шли гром и молнии, он кинулся на первого монстра и ты попыталась отползти подальше, но потеряла сознание.

— Да.

— Что-то ещё? — уточнил витранг, оттянув веки Пич и приглядываясь к её глазам.

— Я… потеряла сознание, когда увидела у одного из монстров… пятнознак, — помедлив, добавила она.

— Как выглядел пятнознак? — от низкого голоса отца Пич вздрогнула, а лекарь тяжело вздохнул, обернувшись на него.

— Капитан Вокс, прошу вас, не отвлекайте врача от работы.

— Два скрещенных клыка. Ну, зазубренных клыка, — добавила она и расслабилась, увидев, что отец стал заметно спокойнее. — Я не разглядела их как следует…

— Так, а теперь… следите глазами за копытом, не поворачивая голову, — скомандовал олень. — Часто употребляете алкоголь, Пич?

— По… по праздникам, — соврала она. — Ради приличия, иначе косо смотрят.

— Мгм, — удовлетворённо кивнул лекарь и, вытащив писчие принадлежности из сумки, начал делать пометки. Жемчужно-белое перо чайки едва ли не танцевало на бумаге, повинуясь чёрным сияющим нитям, идущим из копыта витранга. Нитям, точь-в-точь похожим на его витые узоры на ногах. — Вот, — казалось, прошла всего пара секунд, прежде чем он закончил. — Сознание ясное, психоза нет, только постгипнотический шок и утомление. Советую в ближайшее время не браться за какую-либо работу… и не переживать, — скосил взгляд олень на пару книг около кровати Пич. — Пейте побольше чая. И пройдитесь по набережной. Климат Сонного Моря благоприятно влияет на самочувствие.

Сдержанно поклонившись, лекарь накинул капюшон и, что-то прошептав отцу, вышел, оставив Пич наедине с ним. Смотрящий куда-то вниз и как всегда хмурый, он выглядел… растерянным. Даже сбитым с толку — впервые за всю её жизнь.

— Отец? — осторожно спросила Пич. — К-как… как долго я пролежала?

Он не ответил. Лишь тихо тряхнул головой, а затем посмотрел на собственные ноги, будто бы желая убедиться, что они у него всё ещё есть. Крепкие, тёмно-синие, на них было полно мозолей и потёртостей от накопытников, а на самих копытцах было полно мелких, едва заметных трещин. Чуждых для какого-то капитана стражи города в тихой глуши, раздающего рекрутам подзатыльники… но не для какого-нибудь следопыта или стража караванов.

Или кого-то посолиднее.

— Я… я чуть не погибла, — тихо пробубнила про себя Пич. — Из-за этого… оборотня… где ты был? Отец, почему?..

— Пич, я… грррх… — тихо прорычал Амплор про себя, зажмурившись. — Я был среди следопытов. Я метал камни. Из пращи. В того каждозверца.

— А тот громовой монстр? Откуда он взялся? — смутилась Пич.

— Откуда мне знать, Пич? — помедлив, произнёс отец. — Может, ветреный сильф. Кто-то из каравана воспользовался одним из долгов, чтобы помочь тебе. Видимо.

— В этом нет смысла…

— Я не знаю, Пич, — уже громче и чётче произнёс Амплор, подняв взгляд на неё. — Как ты вообще оказалась под мороком каждозверца? Я думал, ты закрыла окна, когда услышала о нём.

— Я и закрыла, — тихо ответила Пич

— Тогда почему оно открылось?

— Мне… мне стало душно.

— Душно? Ты бы могла открыть люк. Или оставить дверь открытой

— М-могла бы…

— Тогда почему не…

— Я-я… я не думала, ч-что это так п-произойдёт, отец! — дрожащим голосом воскликнула Пич. — Я просто ненароком посмотрела в сторону леса… за окном… и всё. О-от меня больше ничего н-не зависело, — она зажмурилась, пытаясь сдержать слёзы, но сделала только хуже, заставляя их парой ручейков пойти по щекам. Скривив мордочку, Пич прижала копытца к лицу, пытаясь закрыть их. — Т-ты когда-нибудь ощущал этот морок, отец? Я даже не понимала, что делаю, всё было так… е-естественно… и-и потом после него… я н-не могла даже сбежать. М-м-мне пришлось ползти по грязи и траве, пока следопыты отвлекали монстров… и я… я никогда не чувствовала себя такой… такой… б… б-бессильной…

Плотная, душная, горькая тишина заполнила комнату, и тихий шелест волн заглушил стук маленького сердечка лани. Её взгляд дрожал, смотря куда-то  сквозь стены и пол, в пустоту, пока внушительный олень раз за разом раскрывал рот… и снова закрывал, напряжённо выдыхая.

— Пич… — наконец начал он. — Я не знаю, что сделал бы с тобой оборотень. Но ты могла погибнуть. Просто из-за того, что ты посмотрела в сторону леса. Я понимаю, что ты к этому не была готова. Никто не готов. Я не хочу винить тебя за то, что ты поддалась. Или потеряла силы даже бежать. Мне знаком этот страх. Парализующий страх. От него не застрахован никто, Пич. Даже Лесной Херрен. Я не требую от тебя подвигов или великой силы воли. Я просто хочу… — тихо произнёс Амплор и, встав на четыре ноги, подошёл к дочери. — Просто пообещай мне одну вещь, — прошептал он, обняв её за тонкие плечи. — Будь осторожнее. Ты у нас с матерью одна такая, Пич.

— Мф… — тихо выдохнула лань, подняв лицо. — Я… я… п-попытаюсь, — нерешительно кивнула она. — Д-да, я должна быть осмотрительнее…

— Вот и хорошо, — медленно кивнул ей в ответ отец и, осторожно вытерев слёзы с её щёк, покрепче обнял. Сдавленно пискнув, Пич вскоре обняла его в ответ, положив подбородок на плечо, шерстистое и плотное.

— Тебя бы расчесать, — едва слышно пробубнила Пич. — Хочешь, я…

— Потом, Пич, — прохрипел Амплор. — Потом. У меня много дел. Из-за каждозверцев нам придётся иначе добираться до столицы. Как раз ищу транспорт. Мы тут задержимся… возможно надолго.

— Доктор… посоветовал мне пройтись по набережной… надеюсь, я смогу увидеть здесь местных наяд…

— Грррх… — снова проворчал отец. — Тебе лучше не покидать номер. Без меня.

— Я могла бы пройтись с тобой. Ты будешь всё время рядом, пока я…

— Исключено, — он ответил на удивление резко, прервав мысль Пич. — Тебе не понравятся мои собеседники. И ты сотрёшь со мной копыта. Я иду слишком быстро, особенно для тебя.

— И, получается, я тут буду сидеть целыми днями? — недоумённо подняла бровь Пич. — Без возможности хоть как-то следовать рецепту доктора?

— Хм… — отец задумался, переведя взгляд на набережную за окном. — У меня есть одна мысль. Иди за мной.

Накинув шёлковый плащ, Пич пошла вместе с Амплором по длинному коридору. Гостиница, где они остановились, выглядела непривычно: вместо живого древесного пола были полированные деревянные доски, а потолок и часть стен были из гладкого отшлифованного камня. Сами коридоры были довольно широкими, с мягкими подушками и небольшими столиками у стен. На некоторых даже сидели олени, болтая о чём-то за чашкой чая, и потому Пич не сразу заметила, как они вышли в обеденный зал.

В нём было мало посетителей, но зал всё равно казался шумным: олени беседовали о своих делах, шкварчали жареные орехи, грибы и овощи, кипели суп и кофе и где-то на фоне тихо наигрывала мандолина. От такой гостеприимной атмосферы и обилия приятных запахов Пич внезапно стало легче, словно не было никаких недель беспробудного сна.

С интересом оглядывая всё вокруг, Пич едва не потеряла из виду отца. Он, постояв немного посреди зала, указал ей на свободный столик, а сам подошёл к другому, за которым сидел олень в компании ореховой смеси и чего-то пенного. Он был молодым, лишь на пятнадцать-двадцать лет старше Пич. Гладко выбритая борода, аккуратно подстриженная короткая грива и ровная осанка выдавали в нём рогача, а куртка из тёмной грибной кожи с небрежной надписью “Личный феникс” — любителя эквестрийской музыки. Он не сразу заметил, как к нему подсели.

Сев за столик, Пич навострила уши, вслушиваясь в их разговор. Поначалу рогач сидел с безразличным видом, но едва взглянув на отца мгновенно переменился.

— Не может быть... — восхитился он. — Чтобы ко мне подсел сам?..

— Амплор Вокс, — представился отец, и восторг на лице оленя мгновенно сменился… непониманием? Оно дополнилось недоумением по мере того, как он говорил, слишком тихо, чтобы Пич могла расслышать.

—  Мотхауса? — не унимался олень. — Капитан… Вокс, для оленя вашей компетентности такая глухомань выглядит очень… — незнакомец прервался на полуслове, увидев, как Вокс нахмурился. — Неожиданным выбором.

— Как ваше?.. — остаток фразы потонул в криках за соседним столиком — за ним играли несколько друзей и, похоже, кто-то сорвал куш. Бросив тщетные попытки что-то услышать, она позвала официанта, и вот уже спустя минуту перед ней была миска горячего грибного супа с тройкой моховых галет, а под копытом появилась чашечка орехового кофе. Время медленно тянулось, и Пич наслаждалась маленькой утренней трапезой и переменчивой мелодией мандолины, пока к ней не подошёл отец в компании с рогачом.

— Пич, это Кул Флоу. Он — один из офицеров стражи Дримрока, — представил он его, краем глаза поглядев на оленя. — Пока я буду занят, он за тобой присмотрит.

— Можете за неё не бояться… А-амплор, — беззаботно улыбнулся Кул. — У меня самого есть дочь, и я тоже боюсь оставлять её надолго одну, хех… — его улыбка начала медленно сползать с лица, так и не получив ответа.

— Дримрок? — заинтересованно спросила Пич. — Я… была сонной, когда сюда прибыла, поэтому даже не видела этот город толком…

— О, ты запомнишь этот город, — улыбка рогача вновь поднялась. — А то, что ты была сонной, не страшно — это не редкость у берегов Сонного Моря.

— Кул, — положил ему на плечо копыто Амплор. — Храните её как зеницу ока, — прохрипел он и медленно пошёл к выходу. Проводив его взглядом, рогач медленно повернулся к Пич. Его улыбка ослабла, но теперь она была… уверенной. Словно очередной небольшой огонёк в полумраке обеденного зала.

— Значит, толком и не видела город? — ненавязчиво поинтересовался Кул и тихо фыркнул, увидев кивок Пич. — С чего бы тогда начать?

---

Дримрок был совершенно не похожим на Мотхаус. Вместо земляных дорог копыта звонко цокали по мостовым из каменных плит. Холодный, влажный, свежий воздух наполнял лёгкие, из-за чего хотелось только сильнее кутаться в плащ и вместе с тем вдохнуть полной грудью. Здесь не было широких белых крон и потолка из паутины — только серое, полное облаков небо, за которыми тускло сиял зенит. И длинная река текла сквозь город, впадая в тихое, спокойное море, в волнах которого едва заметно кувыркались водные духи.

Но главным отличием был не климат и не мостовые. Не воздух и не небо. Это были дома. Не башни вокруг деревьев с террасами в кронах и не вырытые у корней норы — это были… скалы. Массивные тёмно-серые скалы возвышались над широкими улицами, выходя из-под земли острыми шипами. Они накладывались друг на друга волнами, жались друг к другу как чешуйки дракона, сжимались подобно волчьим зубам, скрещивались арками — каждая скала переходила одна в другую, превращая Дримрок в застывшее каменное море.

Но таким он был только снаружи: внутри каждой скалы были прорезаны коридоры, комнаты и залы, отшлифованные и отделанные по вкусу владельцев. У каждой скалы было своё крыльцо, свои балконы и окна.

Внутри каждой серой скалы горел тёплый огонёк.

— Мы… мы всё ещё в Кервидерии? — тихо произнесла Пич, оглядывая новую улицу города, где дома-скалы встали полукруглой волной.

— Ох-хо, думаешь, раз мы гордые лесные олени, то должны жить только у деревьев и на них? — усмехнулся Кул, ненадолго оглянувшись на неё. — Даже Северная Кервидерия слишком большая, чтобы мы жили только под древесной кроной.

— Но… что тогда это за земля? — неуверенно спросила лань.

— Это? — приподнял бровь рогач и, выдержав молчание, привёл Пич к набережной. За низким каменным парапетом находились причалы, десятки каменных причалов, у которых пришвартовались лодки, яхты и даже пара бригов. Маленькие оленята плавали на кое-как слепленном плоту, брызгаясь с такими же маленькими и игривыми наядами. — Это Чаша. Давным-давно здесь находился лес, а за ним — кряж Сонной Стены, за которой находилось Сонное Море. Но однажды… — Кул указал куда-то вдаль. — Бух! Упала звезда. Она расколола горы, разбросала камни, разломала землю, и воды Сонного Моря потекли вниз, в появившийся кратер. И всего за пару десятков лет он наполнился пресной водой, подобно громадной чаше… и звезда скрылась на самом дне. Если приглядишься, то… — он провёл копытом по набережной. — Увидишь, что берег изгибается, как край чаши. А что осталось от тех расколотых гор… ты видишь перед собой.

— Всё это? — удивилась Пич, оглядываясь на дома в скалах. — Неужели кто-то просто начал нашёл все эти скалы на берегу и начал в них пробивать проходы?

— Скалы на самом-то деле были то тут, то там, многие из них просто привезли с других берегов. Ты даже не представляешь, сколько спин болело от того, что скалы тащили и высекали. В местном музее целый обелиск посвящён основателям…

— Такой… красивый… и всё же странный подвиг, — оглядела она сверху вниз один из домов, похожий на зазубренный драконий клык. — Но… пресная вода? Это же море.

— Не совсем, — приподнял краешек губы Кул. — У Сонного Моря нет выходов  в океан.

— То есть, это озеро.

— Это очень большое озеро. Вон те бриги тут не для парада, — рогач протянул копыто к одному из кораблей. — За границей Чаши заканчивается Сердцелесье и начинается Рассветный Берег, и даже при попутном ветре тебе придётся добираться отсюда до Давнгейта… неделю.

— Неделю… — хмыкнула Пич. — А до Арбориона?

— До Ар… аааааааа, — прервался на полуслове Кул, мгновенно переменившись в лице. — Три недели. С учётом того, что Арборионский Тракт перекрыт, поездка может растянуться на два-три месяца. И, на мой взгляд, было бы лучше посидеть до сезона Грёз, чем делать огромный крюк.

— Я… не уверена, что у меня есть время до Сезона Грёз, — тихо пробубнила Пич и глубоко вдохнула. Словно назло, ветер в этот момент усилился, и плащ с гривой лани быстро затрепетали. Пич попыталась придержать полы плаща, но грива, выросшая до плеч, постоянно лезла в глаза и нос, не давая ничего увидеть. Раздражённо фыркнув, Пич помотала головой в стороны, откидывая гриву с мордочки. — Кул, скажите… где тут ближайший цирюльник?

— Зачем? Вам необязательно платить кому-либо за то, чтобы он сплёл вашу гриву в косу или “овечьи ушки”...

— Я… — Пич задумалась, но ответ нашёлся быстро. — Я не просто так собираюсь в Арборион. Лучше быть готовой заранее.

— Ваша воля, — беззаботно пожал плечами Кул. — Знаю я одно местечко…

Извилистые улицы города поворачивались под самыми неожиданными углами, и Пич приходилось постоянно нагонять своего спутника, чтобы не упустить его из виду. Казалось, что скалы двигались, создавая запутанный каменный лабиринт. Пич то и дело смотрела по сторонам в надежде увидеть нужную вывеску, которую Кул бы упустил, но, как назло, всё было не то. Перед глазами лани появлялись то булочные, то кофейни, то мастерские резьбы по рогам и камню… попался даже некий “сонный клуб”, где обещали хорошую дрёму в приятной компании. В голову Пич закралась мысль, что они заблудились…

— Кул, мы скоро придём? — спросила Пич, переведя взгляд на…

Никого?

Пич застыла на месте и проморгалась. Задрожавшие ноги подкосились, и она едва не упала, лишь в последний миг расставив их пошире. Дыхание стало неровным, и лань медленно вдохнула и выдохнула, чтобы успокоиться. Она и в самом деле заблудилась… но что, в таком случае, делают олени?

Пич смутно припомнила уроки Инкхорна. Навряд ли Кул мог далеко уйти, а улица была довольно широкой и длинной, пускай и всё такой же извилистой. И она вела к перекрёстку, посреди которого рос белый, наполовину голый клён. И через этот перекрёсток шли по своим делам олени. Довольно хороший ориентир.

Облегчённо выдохнув, Пич прошла к перекрёстку и огляделась. Вокруг кленовой площади кругом стояли магазины с книгами и одеждой, а сама площадь была почти пустой — никто не задерживался на ней надолго.

— Ты выглядишь потерянной, Пич.

Она мгновенно обернулась на незнакомый голос. Перед ней стоял белоснежный олень в светлой, напоминающей облака мантии. Его алые рога были покрыты мягким бархатом, а одна из передних ног держала маленькую пачку белых листовок.

— Кто… — Пич привычно огляделась назад и рефлекторно поправила плащ. — Кто ты? Откуда ты знаешь моё имя? Ты следил за мной? Как долго? — посыпались из неё вопросы, и с каждым она делала шаг назад, подальше от странного чужака.

— Твоё лицо, — указал он плечом на неё. — Если камень зелёный, он зовётся змеевиком, если дерево разноцветное, его именуют радужным. А твоё лицо… ты сама похожа на персиковое дерево, — сделал он шаг вперёд.

— Меня могли назвать иначе, — раздражённо выпалила Пич.

— Вопреки твоей сути? И ты даже не попыталась бы это изменить? — недоумённо поднял олень бровь, и Пич остановилась. — Почему, Пич?

— С чего я тебе должна отвечать? Я вижу перед собой незнакомца, который что-то навязывает, и в такой ситуации сложно чувствовать что-либо кроме злости, — фыркнула Пич, глядя в его немигающие глаза. — Откуда такие вопросы?

— Ладно, хорошо, — чужак на пару секунд зажмурил глаза и медленно открыл их. — Как… ты думаешь, как меня зовут?

— Ох, откуда?..

— Как. Меня. Зовут. Пич? — спокойно повторил вопрос олень. Лань снова шагнула назад. Она не могла уйти с площади незнакомого города, но и этот странный олень не вызывал какого-либо доверия. Какая ирония — в миг, когда отец или Кул были нужнее всего, их нет! С другой стороны…

С другой стороны Кул мог не сразу заметить её отсутствие. И, возможно, обойдёт половину города, прежде чем он найдёт Пич. Нельзя было даже подойти к книжному и купить новый сборник Синдербёрна — можно с лёгкостью разминуться. Незнакомец… неожиданно стал возможностью скоротать время.

Пич медленно оглядела его. Неряшливая шерсть на копытах и груди будто бы шептала о гребешке. Его тусклые чёрные копытца, покрытые только-только сходящей серой краской, переступали с одного камня на другой, будто бы не желая оставаться надолго на одном месте. Белоснежная шерсть была странной, сплошной, без осветления на груди или потемнения на тыльной стороне — по крайней мере, видимой её части. Светло-жёлтая, похожее на жидкое кокосовое масло грива переходила на затылке в засаленные шипы, а на одном из висков висела короткая ученическая косичка. Но взгляд… усталый взгляд сине-зелёных, как хвоя, глаз был ясным, не просто смотрящим, а устремившимся вперёд, невзирая ни на что. И, кажется, он был не таким уж и незнакомым — Пич припомнила, что видела такой взгляд… в книгах… по истории…

— Номад, — уверенно произнесла Пич. — Номад Майнд, если точнее. Я… — она замялась. — Не ожидала встретить потомка одного из Хранителей… и не ожидала, что будет раздражать.

— Стемлет для меня — не более чем благородный предок, — тихо фыркнул олень. — Но меня и в самом деле зовут Номад. Ты очень внимательна Пич, возможно даже слишком. Как ты думаешь, почему?

— Предположу, что мне сейчас интересно, — выдохнула лань. — Просвети.

— Потому что ты боишься, — негромко объяснил он. — Тобой правит страх.

— … — Пич недобро прищурилась. — Страх чего?

— Страх остаться маленькой и беспомощной, — моргнул он. — Ты внимательна, ты ответственна и ты постоянно смотришь по сторонам. Но это не даёт тебе чувство… независимости. Не даёт чувствовать себя… полноценной.

Пич выпрямилась. Она попыталась сделать ещё один шаг назад, развернуться, уйти от него, от этого странного, жуткого потомка великого Хранителя Сезонов, но… не могла. Что-то держало её, как паучья сеть, — и оттого ещё сильнее хотелось уйти… убежать…

— П-почему?

— Потому что ты забываешь смотреть в одну конкретную сторону, Пич, — мягко ответил ей Номад. — Всегда забываешь. Поэтому… — он сделал ещё один шаг и оказался прямо перед ней. Осторожно вытащив листовку из пачки, олень протянул её лани. На её белоснежной поверхности не было ничего… кроме треугольника. Полупрозрачного серого треугольника, поделённого на три части. — Поэтому я бы хотел, чтобы ты научилась туда смотреть.

— Но… — Пич сглотнула. — Но зачем?

— Я хочу помочь тебе, Пич, — тихим, едва слышным шёпотом произнёс он.  — Я не хочу, чтобы такое прекрасное персиковое дерево засохло. Всего лишь протяни руку… в ответ…

Пич снова оглядела листовку. Неестественно белая, белейшая из всего, что она видела, рядом с ней даже шерсть оленя казалась сероватой. Никаких слов. Только символ. Всё это было слишком странно, слишком неправильно, как в тот раз… но, в отличие от каждозверца, Номад сказал, чего он хочет.

Дрожащее копытце Пич оторвалось от мостовой. Оно то и дело пыталось уйти куда-то в сторону от протянутой ноги Номада, но Пич продолжала напрягаться. Ей не следовало. Ей не нужно…

Но она хотела.

Ножка обречённо обмякла, едва схватив листовку.

— Но… куда я должна смотреть? — подняла взгляд Пич.

— Советую подумать об этом… самой, — неясно ответил Номад, накинув капюшон с прорезями под рога. Дёрнув краешком капюшона на прощание, он медленно прошёл мимо неё, оставляя наедине с листовкой. Почему на ней нарисован лишь треугольник? Где она могла видеть этот символ?

В размышлениях о произошедшем Пич не заметила, как быстро прошло время. Побледневший Кул был рад видеть её целой и невредимой, и виновато извинился, попросив не говорить о случившемся курьёзе отцу. Вымуштрованная походка впервые сослужила рогачу плохую службу… Но даже снизив темп Кулу приходилось раз за разом окликивать Пич, то и дело встающей посреди дороги, погружённой в свои мысли.

— Пич! — в который раз крикнул рогач. — Вроде не перитон, а всё равно витаешь в облаках…

— М? — в смятении обратилась Пич. — Да, я сейча-а-а!..

Выпирающий камешек на мостовой выбил её из мыслей. Споткнувшись, Пич едва не потеряла равновесие и остановилась, прижимая к себе бедное ушибленное копытце.

— П-простите, просто никак не могу понять, как я вас потеряла, и вся эта ситуация, и… — сердце Пич быстро, бешено застучало, и слова так же быстро проговаривались, бессвязно и иногда бессмысленно… прежде чем она посмотрела на снисходительную улыбку Кула. — М-мы… пришли?

— Да, пришли, — усмехнулся он, указав копытом на деревянную вывеску рядом. Вывеску, на которой были нарисованы кое-как сложенные бритвы, ножницы и гребешки.

“Шейвер и сыновья. Цирюльники с 14’841го”

Как и с гостиницей, внутри было приятнее и приветливей. Деревянный пол и каменные стены с резными картинами. Мягкий свет ламп в круглых, похожих на жемчужины абажурах. Просторный зал со стойкой и зеркалами, около каждого — пуфики и столики с ножницами, бритвами и кремами. Была даже пара ванночек для мытья головы. Перед одним из зеркал уже находился пожилой цирюльник, аккуратно подстригая такого же пожилого оленя. Ещё пара цирюльников сидела неподалёку, беседуя за чашечкой чая.

Они тут же закончили разговор, едва увидев, как Пич повесила плащ и зазвенела кошельком. Один из них подошёл к свободному месту и пригласил жестом. И вскоре Пич оказалась перед зеркалом. Оттуда на неё смущённо смотрела лань с длинной спутанной гривой цвета индиго. Возможно, и в самом деле стоило бы сплести гриву в косу или пучок, а то и подстричь подо что-то подобающее для Летнего Дворца…

Но в некоторых случаях мнением танов, ярлов и даже самого Лесного Херрена можно пренебречь.

— Кхм… — тихо прокашлявшись, Пич подумала, с чего ей начать. — Вы… когда-нибудь смотрели комедию “Невероятные приключения Жайю Пулен”?

Глава III. Крона

Beep beep, I'm a sheep
I said beep beep, I'm sheep

Требуется знаток финского языка

Пич медлила.

“Хорошо. Но только... если ты будешь каждую неделю писать мне письма.”

Письмо было написано. С третьей попытки, без досадных помарок или  клякс, ненароком попавших на зелёный лист. Маленькое копытце Пич оставило чернильный след на краю, напоминавший заботливый поцелуй в щёчку. Чернила даже успели высохнуть, поэтому расплыться они могли только в особо дождливую погоду. Всё, что оставалось сделать — это свернуть лист в трубочку, перевязать его, а потом передать в почтовое бюро. С просьбой доставить как можно скорее.

Но Пич почему-то продолжала смотреть  на письмо, перечитывая его вновь и вновь. Подробные описания пейзажей дикой Кервидерии. Услышанные краем уха истории, сжатые до сути, и искренние эмоции от пережитого ужаса. Ещё больше описаний, на этот раз уже Дримрока и Чаши. И небольшая радость…

Она наконец-то подстриглась.

Пич оглядела строки про посещение цирюльника. Он сразу всё понял, и, к её радости, даже напевал во время стрижки тему Жайю. Весь пол вокруг неё был устелен синими волосами… интересно, что с ними стало?

И в этот момент Пич осенило. Обойдя комнату и порывшись у себя в сумках, она наконец нашла ножницы для ухода за шерстью. Постояв в нерешительности около зеркала, лань медленно поднесла их к гриве. Пара тихих щелчков — и вот на столе лежат два плотных локона.

«P. S. Специально для тебя и Фрут я решила сохранить пару локонов. Я предварительно промыла их, и всё же советую тебе сделать то же самое, когда они придут. Надеюсь, духи не украдут их или посыльный не отдаст их в качестве платы за дорогу. Я не знаю, что именно ты будешь делать со своим, но Инкхорн говорил, что из моих волос можно сделать хорошую кисточку или оберег.

P. P. S. Не советую выставлять их напоказ — я заметила, что у мотыльков и духов Леса есть нездоровая тяга к срезанной шерсти и гриве. Похоже, им интересно, как мы… “линяем”. Береги себя, Лазурь»

Пич оглянулась на пустующую кровать отца. Постель и одеяло были смяты лишь в паре мест и при этом были чересчур гладкими, будто бы на них даже не лежали. Отца не было ни вечером, когда она вернулась после прогулки с Кулом, ни сейчас, утром. Мог ли он прийти и уйти тогда, когда она спала?

Она верила, что так и было. Ей хотелось верить. Она знала отца всю жизнь: его низкий голос, упорство, неуёмность. Он всегда был в движении, всегда чем-то занимался даже когда сидел или лежал. И всегда мало спал… когда был здоров. Больным или раненым он впадал в летаргию и выглядел так, словно над ним стояла Жница и терпеливо дожидалась, когда он перестанет дышать.

И теперь его не было. Снова. Словно ничего для него не поменялось. Но при этом ей нельзя было уходить из гостиницы без сопровождения, а Кул пока не пришёл. Пич так и не узнала, как долго она пролежала без сознания — и насколько она задержалась с еженедельным письмом. Даже если она опоздала на пару часов, это всё равно пара часов беспокойства сестры… не говоря уже о том, сколько времени займёт путь до Мотхауса.

Пич мельком посмотрела на свои дорожные сумки. В них было всё, не только необходимое, как и у любой приличной девушки. Идеальный порядок, понятный женщине, но кажущийся хаосом мужчине. Но даже сейчас лань сомневалась, что найдёт нужное. Протянув копытце, она медленно подняла одну из сумок и начала в ней методично перебирать.

Краска, кисти, кроны, орехи и сухофрукты, ткань для плаща, гребешок от наставника… наконец, небольшая широкая баночка для мази. Внутри неё был почти бесцветный порошок — перетёртые остовы и куколки сотен мотыльков, сбросивших свою кожу во время линьки. Её матушка, Флаттерсенс, сказала, что это краска, которой она в своё время рисовала пейзажи Мотхауса… когда Пич попыталась сотворить на уроке рисования этой “краской” пейзаж, Инкхорн нервно рассмеялся, указал на десяток недочётов и предложил ей сжечь картину.

Помешав маленькой ложечкой порошочек, Пич осторожно взяла две меры, пересыпала их в небольшую янтарную чашечку и равномерно разгладила. Встав из-за стола, она вышла на балкон и, поставив на пол, осторожно подожгла порошок спичкой. Тонкая струйка ароматного горько-сладкого дыма поднялась над чашечкой, и Пич села с закрытыми глазами, тихо надеясь, что прямо сейчас не поднимется ветер. Серый, такой же бесцветный, как и перетёртые куколки, дымок медленно поднимался вверх, над крышами, над молодыми перитонами и вольными птицами, пока, наконец, не соприкоснулся с укрытым облаками небом.

Дым заклубился. Словно фокусник на верёвке, из-за его тонкой линии появился эфемерный белый силуэт, подвешенный вверх ногами. Не открывая глаз, Пич тихо поклонилась.

— Какой интересный за-а-апах… — проворковала фигура, картинно потянув носом, и по-кошачьи довольно улыбнулась. — Никогда раньше такого не пробовала. Откуда он?

— Он из места вдали, в трёх неделях пешего пути отсюда, — как можно спокойнее произнесла Пич.

— Север? Восток? Запад? — повернула голову набок дымчатая лань.

— Я не скажу, пока ты… н-не окажешь мне услугу, — тихо прошептала Пич.

— Услугу? Я могу попробовать сама найти этот запах, — надула щёчки пришедшая. — И мне не придётся оказывать каких-либо услуг.

— Ты можешь попытаться, но… я не уверена, что духи ветров вообще найдут это место, — добавила лань, и собеседница оживилась. — Я могу сказать тебе, где оно, а ты передашь туда письма и моя родня узнает, что со мной всё в порядке. Это поможет нам обеим.

— “С тобой всегда… твоя семья...” — тихо запела дымчатая дева, медленно кувыркаясь вместе с клубами дыма. — И как я их узнаю? Сколько писем мне передать?

— Немного, — ответила Пич и, жестом попросив подождать, подошла обратно к письменному столу. Письма матери, друзьям, сёстрам… белый лист с символом разделённого треугольника. Чувство, что она что-то упустила, мгновенно пропало, уступив осознанию: она ничего не написала про разговор с Номадом. Как она могла забыть об этом? Неужели намеренно? Но почему?

Нервно посмотрев на лань, вьющуюся вокруг струйки дыма, Пич спрятала листовку под ближайшую книгу, свернула письма, перетянула их верёвками и вышла обратно на балкон.

— Вот, — передала Пич свитки. — Моя матушка такая же бежевая и зелёноглазая, как я, только потемнее. У неё длинные распущенные волосы тёмного-зелёного цвета, на некоторых локонах есть обереги из рогов и дерева, они примечательно звенят под ветром. Ей передашь вот эти письма, — протянула она стопку, оставив при себе только два.

— А остальные?

— Это, — протянула Пич письмо, перевязанное её локонами. — Для Лазури. У неё пронзительные синие глаза и длинные волосы цвета черники. И пахнет черникой. И она… — лань помедлила. — Выглядит поникшей, как ива. А это для Фрут, — передала она второе. — Она пахнет лимонами и выглядит довольно… светлой. У неё тонкие изящные ноги, если ты увидишь самую красивую лань в городе, то это наверняка она.

— Мммм, сёстрам отдельно? Хотелось бы, чтобы мои сёстры так хорошо ко мне относились…

— Кто твои сёстры? — сорвалось с языка Пич и она тут же сжала губы.

— Эх… Ты их не знаешь, они не появляются в Дримроке… — вздохнула сильфида и печально опустила голову.

— Возьми их с собой в Мотхаус, в Шёлковом Лесу. Там моя семья, когда ты передашь письма, вам там наверняка будет чем заняться… вместе.

— Хе, я не знаю, они могут меня даже и не… Мотхаус? Шёлковый Лес?! Там же штиль! — воскликнула воздушная лань. — Понятно, почему я не знаю этот запах — никакие запахи этот лес не покидают… и даже и не думала, что… — она остановилась и медленно, медленно закружилась вокруг струйки дыма от благовоний. — Там можно найти такие сокровища…

Пич не ответила и лишь легонько улыбнулась, сев снова перед чашечкой с тлеющими чешуйками.  Закрыв глаза, она слушала тихий ветер сильфиды, вкушающей дым, вместе с плеском спокойных волн Сонного Моря. Вскоре стих и ветер, напоследок погасив благовония — и Пич облегчённо выдохнула. Письмо скоро прибудет.

Тишина продлилась недолго. Дверь на балкон открылась, и пол задрожал под тяжёлыми шагами копыт в скрипящих поножах.

— Собирайся, Пич. Наш путь продолжается. Наконец-то…

В голосе отца слышалось облегчение, впервые за долгое время. Губы Пич тронула робкая улыбка.

---

Дорога была на удивление недолгой — постоялый двор располагался неподалёку от порта, и уже через пять минут копытца Пич звонко цокали по холодному каменному причалу. На самом его конце был бриг, один из тех, что не так давно ей показывал Кул. То ли из-за наступающего Сезона Грёз, то ли из-за атмосферы самого Сонного Моря, но в гавани было на удивление тихо, не так, как обычно описывалось в пьесах и романах. Даже оленей на этом бриге было мало — от силы шесть-семь… и чем ближе был бриг, тем яснее Пич понимала почему.

Тихие, накатывающие из ниоткуда волны качали корабль, и в каждом всплеске слышалось чьё-то имя. Ветер то и дело менялся, и в его свисте чудилось тихое, милое хихиканье. А когда Пич подошла с отцом к трапу, она ощутила неявное напряжение, от которого медленно дыбилась шерсть.

Не весь экипаж был материальным.

Да и сами олени-матросы были необычными: их крупные, массивные тела покрывал плотный мех, особенно густой на шее и груди, а округлые рога с небольшими отростками загибались полумесяцами. У некоторых из них были широкие крылья, как у соколов и коршунов, а у кого-то копытца блестели металлом и от них шли ровные правильные узоры… как у витрангов.

— Салама! — помахал копытом отец. Один из оленей обернулся к ним и, прокричав что-то неразборчивое, махнул копытом. — Мы тут. Можешь помочь дочке с багажом?

— Отец, у меня не так…

— Heeeiiija! — криком заглушил её олень. — Помогите леди, негоже ей на себе таскать все дамские примочки!

Ещё двое оленей расправили крылья и, подлетев, протянули копыта к Пич. Тихо вздохнув, она передала им свои сумки. Проследив за их полётом вниз, под палубу, Пич зашла вслед за отцом на корабль.

— Тут… довольно необычная команда, — негромко произнесла Пич. — Я даже не думала, что духи могут быть частью экипажа.

— У каждого из них долг перед моими матросами. Некоторые задолжали им жизнь, хех, и они попросту не могут отвязаться, — услышала она чужую усмешку и повернулась. Рядом с отцом стоял тот самый олень: крепкий, бородатый, с синевато-снежным пушистым воротником на груди. В его чёрную гриву и бороду уже вкралась проседь, напоминая потоки ночного ветра, а голову украшала пара длинных белых рогов-полумесяцев с парой латунных колец. — Ласкева Салама, капитан «Гибли», одного из быстрейших судов Кервидерии. К вашим услугам… Пич, — медленно поклонился рогач, и Пич отошла на пару шагов, заливаясь краской.

— К-капитан, не надо, — дрожащим голоском выдавила лань. — Я-я не знаю, что вам сказал мой отец, но… меня смущает ваше внимание…

— Хех, он ничего мне не сказал.  Амплор, мой старый друг, с которым я прошёл треть мира, ничего мне, волчара сутулый, не сказал! — залился смехом Салама и толкнул крылом в бок отца, и тот… отшатнулся, как от удара хлёсткой ветки. — Дружище, какая же она красивая! Я так и знал, что в вашем с Сенс саду вырастут такие прекрасные дети!

— Мы теряем время, Салама, — хмуро ответил отец, потирая бок. — Ты говорил, что корабль будет готов, когда мы придём…

— Эх, и всё такой же угрюмый, — улыбка пропала с лица морехода. — Не меняются некоторые вещи в мире, к моему сожалению… пойду тогда проверю, не утащила ли матросов какая-нибудь донница или что похуже, — скривился он и, размяв крылья, пошёл по палубе.

— Отец? Ты не… — Пич подошла поближе к отцу…

— Heiiiija, likainen hiisi! Pudottakaa huoranne, valmistaudumme purjehtimaan!¹

— …можешь рассказать, что сейчас происходит? — подождав, пока капитан перестанет горлопанить, она перевела взгляд обратно на Амплора. — Я разговаривала с Кулом, он говорил, что даже вплавь путешествие до Арбориона займёт два-три месяца. К тому же Сонное Море не имеет выхода к столице…

— С Саламой всё будет быстро. За шесть-семь дней доберёмся, — фыркнул отец.

— Шесть дней? — округлила глаза Пич и оглянулась обратно на экипаж. Пока одни матросы взбирались по лестницам обратно на корабль и целовали на прощание наяд, другие отдавали швартовы и занимались такелажем. Оживились и корабельные духи — тихий и нежный ветер вскоре приобрёл очертания оленей и ланей, быстро скачущих в самые высокие и далёкие части корабля, а из чьей-то бороды вырвалась маленькая сияющая лань и, сверкая искрами, юркнула сквозь решётки люка на палубе. Через пять секунд из этого же люка вылез взъерошенный чёрный лис, громко гавкая выразительные ругательства. Приглаживая на ходу вздыбившуюся шерсть, он достал секстант и начал определять курс, не прекращая ворчать. — Как за шесть дней можно добраться из Дримрока до Арбориона вплавь?

— Вплавь? — приподнял бровь отец. Пич выпрямилась и замерла, прежде чем немного наклонила голову вбок. А затем медленно, медленно обернулась на моряков. Они готовились к отплытию…

Нет, не к отплытию. Лис-навигатор смотрел не на север, в сторону Моря, а на юг, в сторону суши. Моряки прощались с наядами и уже заканчивали не с канатами и верёвками, а с теми самыми синими лозами, покрывавшими корабль. Сильфы и сильфиды столпились на палубе, рассеявшись по ней холодноватой дымкой… и только затем Пич посмотрела на сам корабль.

Он был совершенно не похож на те, что она встречала в книгах. Вместо дощатого скрипучего пола — сплошной древесный, как стены и потолок у неё дома, притом светло-фиолетового цвета. Корпус был покрыт пластинами из гладкой синеватой коры, с замазанными золотистой смолой стыками, а бортики корабля казались скорее вросшими — или выросшими? — из него. По палубе и бортикам беспорядочно вились лазурные лозы, от которых веяло чем-то… будоражащим, словно от наэлектризованной шерсти или шёлка. В смятении Пич подняла взгляд…

И только после этого заметила — на корабле не было мачт! Ни одной, хоть какой-либо, из-за чего корабль больше походил на огромную вёсельную лодку… если бы не два массивных полукольца, крепко закреплённых посередине палубы и на корме. Десятки длинных толстых спиц шли от них, тесно прижавшись друг к другу и чем-то тихо шелестя…

Опустив взгляд вниз с колец, Пич увидела капитана Саламу в десяти шагах от себя.  Он заканчивал переговаривать с лисом-навигатором, когда заметил её… и хитро, весело ухмыльнулся. В этот же миг синие лозы по всему кораблю засветились, а спицы на кольцах поднялись и раздвинулись в стороны, показывая протянутые между ними белоснежные полотна. Паруса.

Пич прижала уши.

— Taivaalle!²

Что-то затрещало и с громким жужжанием молниеносно пробежало по лозам через весь корабль. Полностью раскрылись паруса, полукруглым веером огибая корабль и накрывая тенью Пич и половину экипажа. И в этот же миг позади лани прошёлся порыв крепкого ветра, сдвинув её на несколько шагов. Прижав чёлку копытцем, Пич увидела, чем был этот ветер — стадо воздушных духов по команде ринулось на паруса, надувая их. К её удивлению, они выдерживали сильный поток, потрескивая от искр… и медленно потянули корабль наверх. С лёгкостью скользя по воде, он постепенно поднимался над ней, разрезая дымку… прежде чем поплыл только по ней, полностью оторвавшись от озёрной глади.

Не веря глазам, Пич крепко зацепилась за перила и посмотрела за борт. Причалы и каменные дома отдалялись, медленно превращаясь из огромных скал в валуны, а из них — в булыжники и зазубренную гальку на берегу пруда. Дримрок и его окрестности уменьшались, всё больше походя на чьи-то игрушки. А затем они и вовсе скрылись за лентами эфемерных серых облаков, разрезанных спицами паруса «Гибли».

Пич осторожно вытянула копытце. Подобно ручью, серые облака нежно обтекали её ножку, приятно щекоча прохладой. С растущим интересом лань медленно погрузилась ещё глубже… и вскоре ощутила, как кто-то мягко цокнул по её копытцу.

— Хех, нравится? И каково же тебе?

Медленно вытащив из облака ножку, Пич оглянулась на капитана. Его усы топорщились от задорной улыбки, а глаза сияли, подобно лозам на корабле.

— Мне… тяжело это описать, — смущённо улыбнулась Пич, отведя взгляд от рогача. — Это как… погрузиться в очень мягкий, но жидкий шёлк. Или очень густой снегопад. Или сухую воду. Наверное, я говорю какие-то глупости…

— Мир велик, Пич. Эти “глупости” могут оказаться правдой в других краях, — тихо рассмеялся Салама. — К слову о шёлке — как думаешь, из чего сделаны эти паруса? — указал он крыльями поочерёдно на оба кольца с полностью раскрытыми парусами, похожими на зонтики медуз. Медленно подойдя к одному из колец, Пич пригляделась… и изумлённо подняла уши. — Да. Они из паучьего шёлка, — кивнул ей капитан, похлопав крыльями. — Несколько сотен шагов этого шёлка стоили примерно столько же, сколько и половина всего корабля, но за тридцать лет они ни разу не порвались. Ещё немного — и буду думать, что шкуру дракона пробить будет проще, чем эти паруса.

— Наверняка над ними поколдовали адепты! — запрокинула голову Пич, продолжая оглядывать парус. — Приглядитесь, к паре во-о-он тех линий, — протянула она копытце в сторону едва заметных узоров. — Они идут по краю, повторяясь через каждые три копыта. Скорее всего, укрепляющие руны. И от каждой идёт линия… к центру, — указав на середину, лань тихо хмыкнула. — Но проходит сквозь него? Неужели у них нет связующего узла?

— Так ты знаешь Искусство, Пич? — поинтересовался Салама. — Может, мне стоит к тебе обращаться как-то более подобающе?

— Я… я не адепт, — опустила взгляд на крылатого горца Пич. — Почему… с чего вы так решили?

— Ты сразу заметила подвох парусов и при этом сразу сказала, в чём он, — пожал плечами капитан, подходя ближе. — Немногие в моей команде заметили узоры, и только один сказал, что это что-то большее, чем декорация.

— Навигатор? — в воздух предположила Пич.

— В точку, — кивнул Салама. — Вот что-то эти хитрые морды понимают, но не хотят говорить…

— [Эта “хитрая морда” видела тебя храпящим на лекции по астронавигации!] — отвлёкшись от приборов, фыркнул на родном языке  чёрный лис. — [Я хочу говорить, но некоторые аврорианы не хотят слушать…]

— Пфф… — как можно тише прыснула от смеха Пич, достаточно ясно поняв речь лиса. Она прыснула снова, когда Салама недоумённо посмотрел сначала на него, а затем на саму лань, явно желая объяснений. — Вы… не поняли?

— Хех, я знаю много языков, но на волчье-лисьем я знаю только ругательства, — проворчал он, скосив взгляд на своего подчинённого. — Мне уже второй век идёт, поздновато учить ещё один, притом только из-за Кастора. Что же он говорил?

— Вы… — она поёжилась и посмотрела на лиса. — Ему кажется, что вы уснёте, пока он будет разъяснять, что он понимает.

— Ха, тогда я спрошу его завтра утром, когда я буду бодрым и свежим, — ухмыльнулся Салама, оглянувшись на навигатора, а затем посмотрел снова на Пич. — Но если ты не адепт, то как ты увидела узоры и откуда ты знаешь о том, для чего они?

— Нууууу… — она подняла взгляд. Паруса почти не колыхались под сильным ветром, но узоры на них то появлялись, то исчезали, словно морские драконы в волнах. Извилистые руны на краях расплетались, разглаживались, будто бы не желая быть увиденными, а тянущиеся линии изящно вплетались в само полотно парусов, сливаясь с ним в единую материю. И всё же они оставались видимыми… но только для Пич? Сомнения внутри неприятно заёрзали, не давая покоя. — Я же всю жизнь прожила в Мотхаусе. Я видела адептов и друидов, шьющих обереги на плащах и браслетах. Я и не думала, что это… для кого-то в диковинку, — откровенно добавила она.

— Это всё ещё не говорит, что ты не адепт, Пич, — легонько ухмыльнулся Салама, и лань попыталась состроить недоумение. Не получилось — его ухмылка стала только шире. — В конце концов внутри каждого из нас есть немного магии. И даже обычный рогач, дойдя до определённого предела, может… обнаружить в себе что-то необычное, — между его рогами-полумесяцами проскочила мимолётная искра. Пич проморгалась, подумала, что ей показалось, почудилось, но вслед за одной искрой на секунду поочерёдно протянулись ещё три. — Кто знает, что внутри тебя дремлет…

— Я… я п-подумаю… н-над этим, — запинаясь произнесла Пич.

— Не волнуйся, у тебя полно времени. Мы на «Гибли» никуда не денемся…

Мягко поклонившись, капитан-аврориан медленно зашагал по палубе, оглядывая всё вокруг. Корабль постепенно поднимался, облака сгущались, обволакивая корабль, и Пич заметила, как её дыхание заклубилось паром. Укутавшись в плащ, она быстро поцокала в каюту.

Войдя, она увидела отца, сидящего на койке. Древесный доспех, казавшийся неотделимым от него, теперь висел на манекене, а рубашка и повязки под поножи лежали на прикроватной тумбе. На нём не было ничего; только старые шрамы на подтянутом теле, идущие вровень с ритуальными рунами. Длинная грива, тёмно-синяя, как и у Пич, ниспадала до плеч, но то тут, то там выпирали неухоженные, слипшиеся локоны.

Едва услышав скрип двери, Амплор резко развернулся и наклонил голову, направив на Пич рога. И сразу же поднял, рассмотрев её повнимательнее.

— Прости, — виновато произнёс отец. — Привычка.

— Ты… — она кинула взгляд на него и на доспех. Снова на него и снова на доспех. И нахмурилась. — Ты собирался спать?

— Нет. Думал идти помыться, — пожал плечами Амплор.

— Тут есть ванная?

— Душ. Кормовой парус собирает дождевую воду. Не спрашивай как.

— То есть… — она помедлила. — Ты сейчас пойдёшь мыться…

— Мгм.

— Затем будешь сушиться…

— Мгм.

— И после этого снова наденешь доспех и будешь шагать по палубе?

— Нет, буду шагать без него. Никто тут меня не знает кроме Саламы. Надеюсь.

— То есть… ты будешь отдыхать, — осторожно подвела итог Пич. — И тебе не нужно будет никуда торопиться.

— До самого Арбориона мы будем в воздухе. А в Саламу я верю. Как и в его команду, — ответил отец. — А… почему ты спрашиваешь? — догадался спросить он.

Вместо этого Пич подошла к своей койке и, порывшись вокруг неё, нашла одну из своих сумок. Под озадаченный взгляд отца она вытащила несколько гребешков разной длины и ширины, а вслед за ними — воск, заколки и пару флаконов с разноцветным содержимым.

— Если ты никуда не собираешься в ближайшие шесть дней, то… можешь тогда помыться с этим? — она протянула отцу один из бутыльков, с горными травами на этикетке. — А затем прийти сюда с миской воды и… побыть со мной?

— Хм, — хмыкнул он, посмотрев на дочь, прежде чем медленно взял и оглядел флакон. — Могу, — с энтузиазмом произнёс он и, увидев робкую улыбку дочери, улыбнулся в ответ. — У тебя будет пять минут. Думаю, этого хватит, чтобы ты подготовилась.

Кивнув ей, он прихватил полотенце и вышел. Пич проводила его взглядом, а затем снова зарылась в сумки, чтобы найти всё нужное. Не ради того, чтобы в доспехе он выглядел достойно — нет, Амплор и без того выглядел грозно и уважаемо. Прямо сейчас он был не капитаном Воксом, каким был всё путешествие, а… её отцом. Отцом, который в Сезон Сбора поднимал её вместе с братьями и сёстрами на спину, чтобы они могли достать до плодов на садовых деревьях. Отцом, рядом с которым были не страшны даже самые жуткие ужасы леса. Отцом, из-за которого мама плакала от радости, рассказывая, что снова ждёт оленёнка.

Амплор теперь был отцом, которому нужно было внимание и забота дочери. И когда он вернулся, укутанный в холщовое полотенце, она была готова её оказать. Её койка на время стала столиком цирюльника, полным гребешков, мазей и лосьонов, а постель на его койке была выглажена.

— Ты… очень решительно настроена, — только и мог ответить Амплор, прежде чем лёг на койку и подставил голову поближе к Пич. — Я весь твой.

Пич оглядела его гриву и шёрстку. Ей следовало ожидать, что отец не искупается, а скорее сполоснётся, смыв с себя неприятные запахи. Шерсть и грива были жёсткими, в слипшихся волосах виднелись крохотные комочки, и одним расчёсыванием обходиться было нельзя. Выдохнув, лань приподняла несколько локонов и, закрепив их заколками, принялась за работу.

Добавив немного масел в воду, Пич смочила в ней гребешки и стала медленно прочёсывать отцовскую гриву, наблюдая за его реакцией. Постепенно она приводила её в порядок: вычёсывала локоны, смазывала их бальзамом, повторно промачивала, снова расчёсывала и снова смазывала — чтобы в конце концов заплести их в тонкие косы, как в бороде у матросов Саламы. И отец понемногу принимал всё более пристойный, приятный вид. Настолько приятный, что… Пич подумала — может, именно поэтому матушка вышла за него?

— Ты так плохо выглядел, когда я только-только увидела тебя без доспехов… ничего, пока мы на «Гибли», я буду за тобой присматривать… хоть каждый день…

— Хм, буду только рад… — расслабленно улыбнулся рогач, прикрыв глаза.

— Но почему так? Неужели ты совершенно о себе не заботишься? — обеспокоенно спросила лань.

— Эх… — тяжело выдохнул он. — Не совсем. Долгоногам, мотылькам-убийцам и буйным спригганам всё равно на твой вид. Стражи редко видят меня без формы. Даже на праздниках я при параде. А так… редко когда удаётся.

— И что же говорит тебе мама, когда видит тебя такого?

— Много чего лестного, — иронично хмыкнул он. — А затем берёт зубами за рога и уводит в ванную.

— З… зубами? — недоумённо приподняла бровь Пич. — Но… зачем?

— Эм… кхм, она так… иногда… делает… со мной… чтобы было… больнее, — с долгими паузами ответил Амплор. — В общем… делает тоже самое, что и ты. Прямо сейчас.

— И тоже говорит, что ты себя запустил?

— Мммф… да. Тоже.

— И мама совершенно не злится за то, что ты постоянно на службе? И дома только по праздникам? — ненавязчиво спросила она отца.

— А с чего ей злиться? — откровенно удивился он.

— Вы постоянно друг от друга далеко… ты в гарнизоне или патрулях. И время от времени тан отправляет тебя в другие земли. И даже сейчас, когда ты сопровождаешь меня в столицу… неужели она не злится и не скучает? И не скучаешь ли ты, что так далеко до неё?

— Эх… некогда нам скучать, Пич, — выдохнул Амплор. — Пока у меня гарнизон, у матушки сад. Пока я в патрулях и разъездах, она спорит с караванщиками и авантюристами. Только поцеловал её утром перед уходом, а спустя минуту уже снова стоишь около порога. Смотришь на неё. А она смотрит на меня. И казалось бы нас разделяет всего минута… но где-то там, за густыми кронами, уже сверкают звёзды. Мы не заметим, что прошли уже месяцы…

— Это… — Пич остановилась. — Я и не знаю… что сказать…

— Время идёт, Пич, и чем старше ты, тем быстрее оно утекает. Но… — он задумался. — Не стоит волноваться об этом. Месяцы и года пройдут за минуты, если в этом мире есть кто-то, кому ты дорог. С кем ты связан. Супруг с супругом. Родители с детьми. Братья с сёстрами. Друзья с… друзьями. Не стоит жалеть время, если ты провёл его с кем-то важным. Или провёл с радостью.  Поэтому нам, старикам, уже нет времени на скуку.

— Ты не старик, — замотала она головой. — Не говори про себя так.

— Хмфх, это тебе только кажется. И пяти лет не пройдёт, а моя грива будет похожа на паутину. И даже ты будешь путаться, расчёсывая её.

— У тебя и седины нет, отец. В отличие от… — погрузив копытце в баночку с воском, она остановилась и посмотрела на отца. — А кто вообще этот капитан Салама? Как ты на него наткнулся?

— Случайно, — пожал плечами Амплор. — Я искал возможность, и нашёл её. Так уж получилось, что Салама знает меня. А я знаю Саламу. Я сказал ему, что мне нужно кое-кого доставить в Летний Дворец. И он согласился.

— А почему согласился? — продолжала Пич, осторожно проводя копытцами по гриве отца. — Салама о тебе говорит так, словно вы — давние знакомые. Старые друзья, можно сказать.

— М, — помедлил он. — Да, это так. Я и мама с ним учились вместе. Много времени. Потом наши пути разошлись. Думал, он обо мне забыл. Оказывается, всё это время помнил…

— И по старой дружбе предложил довезти?

— Не-ет, — возразил он. — Я пообещал, что Лесной Херрен ему за это заплатит.

---

По сравнению с долгими неделями в караване шесть дней на палубе «Гибли» пролетели быстро и незаметно. После того разговора с отцом время словно размылось, исчезли секунды, минуты и часы, оставив только неясный темп. Очень легко было перепутать утро и вечер, и только звёзды, что гасли и разгорались в сумерках, давали хоть какой-то ориентир.

Ещё легче терялся счёт времени, когда Пич смотрела на леса, пока «Гибли» пролетал между ними. Она никогда не видела столько оттенков зелёного, и почти каждый лес был чем-то примечателен. В одном месте из чащобы выходила длинная узкая скала, царапающая небо — Игла, о которой говорили караванщики, идущие в Арборион. В другом — деревья искривлялись так сильно, что напоминали змей, свернувшихся в длинный клубок. В третьем — открывались потрясающей красоты рощи, полные белых с чёрными отметинами деревьев; берёз. Смотря на пейзажи Сердцелесья, Пич за эти шесть дней расслабилась, почти что никем не сдерживаемая и не подгоняемая.

Почти.

Пока матросы занимались кораблём, а Салама и отец говорили о былых временах, духи увлекали Пич за собой. Болтливые сильфиды расспрашивали её о том, что она повидала, и делились своими слухами, не замолкая ни на секунду. Сильфы постоянно пытались перетянуть её внимание на себя, принося ей приятные ароматы из лесов внизу и привлекая скульптурами из облаков. Даже вечно занятая маленькая керонида, скользившая по синим лозам, обвившим корабль, как-то находила время, чтобы ребячески ужалить Пич за копытце или ушко. Энтузиазм духов быстро пропадал, когда рядом оказывался Амплор… и мгновенно возвращался, стоило Пич вновь остаться одной.

Но это были не тянущиеся дни в компании пренебрежительных караванщиков, от которых она пряталась в повозке. Духи «Гибли» могли раздражать, надоедать, доставать, но при этом их открытость и дружелюбие грели Пич среди холодных облаков. Словно дети и подростки, они пытались урвать внимания кого-то чуть более взрослого… и каждую ночь Пич возвращалась к отцу в каюту, мимолётом рассказывала ему во время ухода о долгом дне и засыпала с улыбкой.

Сегодняшнее утро было необычайно тихим. Обычно хвастливые сильфы теперь сосредоточенно направляли ветер, корректируя его поток, а сильфиды молча скакали по облакам рядом и посылали жестами понятные лишь капитану сигналы. Сам капитан стоял на носу, куда-то напряжённо вглядываясь. Подойдя к нему, Пич вцепилась в перила носа и посмотрела вперёд.

Впереди был… купол. Огромный тёмно-зелёный купол возвышался над неровными чащобами леса, словно холм посреди равнины. Сотни трещин, покрывавшие купол, сочились оранжевым светом, вместе напоминая рассветное солнце из старых книг и легенд. И, словно привлечённые этим светом, вокруг купола кружились, как мошки, десятки маленьких точек, едва заметных невооружённым глазом. В лесах рядом с куполом виднелись внушительные прогалины, похожие на следы огромного существа… и когда корабль пролетал над одним из них, Пич кинула взгляд за борт.

По земле тянулся длинный, полный зелени разлом. Мхи, лозы и вьющиеся кустарники шли вниз по его стенам. Лесные ручьи пропадали в его темноте Стволы огромных деревьев лежали поперёк разлома, связывая два края. Некоторые стволы были настолько большими, что кто-то обустроил там поселение или аванпост, и Пич разглядела огни фонарей и крыши домов.

А затем лань увидела… корень. Колоссальный корень, извивающийся подобно громадной змее, то появлялся, то пропадал в разломе, покрытый зелёными пятнышками поросли… и подлесков.

— Что это… за холм? — спросила Пич у Саламы, уже зная ответ.

— Конкордия. Великое Древо Кервидерии. Так оно выглядит снаружи.

— Как же… — лань запнулась, не сразу решаясь задать вопрос. — Снаружи?

— Это лишь крона. Дай нам шесть часов, и ты всё поймёшь, — ответил Салама и оглянулся. Матросы смотрели на далёкий “холм”, будто в первый раз. Слетев с носовой палубы, капитан прокашлялся и заревел. — Hejjjjjaaaa, hiisi, meillä on paljon työtä! Meidän täytyy vielä käydä oksien läpi!³

Матросы тут же бросились работать.

Шесть часов прошли незаметно. Великое Древо, издали казавшееся холмом, с каждой лигой становилось всё ближе и всё больше. Уже через час оно превратилось в гору, и «Гибли» присоединился к стае маленьких “мошек”, летавших вокруг кроны. Величественные воздушные галеоны, громадные эквестрийские дирижабли и хорсийские латунные крейсеры — они терялись на фоне Великого Древа. Медленно подняв голову, Пич попыталась разглядеть верхушку Конкордии… но увидела лишь огромную зелёную стену, в которой, как ульи, висели посты и причалы, а вокруг роились воздушные гондолы. Стена бесконечно расходилась в стороны — Пич не могла охватить её вглядом или даже заметить изгиб.

— Пич? — услышала она издали знакомый низкий голос. Повернувшись, она увидела… отца. В шаге от себя. — Что с тобой?

— Ч-ч-что со м-мной? — шёпотом спросила она.

— Ты вся дрожишь, Пич.

— Она… — Пич оглядела себя. Её шерсть стояла, копыта дрожали, едва удерживая её на ногах, и даже дыхание стало каким-то неровным, чересчур громким. Шелест огромной листвы заглушался её собственным сердцебиением. И лань едва-едва слышала собственный голос. — Она колоссальна, отец. Я знала, что Конкордия велика, но… я не могу поверить… мы как… муравьи на в-вековом… тысячелетнем дубе…

— Пич, — осторожно взял её за копыто Амплор. — Не бойся. Она не причинит тебе зла…

— Н-но что мне… что мне делать? Я так… так…

— Поклонись ей, Пич, — так же тихо ответил отец. — Прояви к ней уважение.

Судорожно выдохнув, она медленно села и, закрыв глаза, склонила голову. Медленно исчезли звуки на фоне: свист ветра, треск молниевых лоз, голоса матросов. Её дыхание растворялось в запахах свежей листвы, утренней росы и холодного воздуха. Мир постепенно пропадал, уходил куда-то далеко-далеко, пока все мысли и душа Пич направлялись к Великому Древу. Сейчас ничего не было так важно, как Конкордия.

Сейчас не было ничего, кроме неё.

Так было не всегда. Не с Конкордии началась история оленей. До Великого Древа был хаос. Десятки племён, выживающих в лесах. Древние духи, требовавшие жертв. Неисчислимые войны с волками, битвы с драконами, великие бедствия, кромсавшие землю. Не было ни единства, ни порядка.

Но именно с Великого Древа началась Кервидерия. С того самого момента, когда Братья посадили Конкордию, когда она пустила корни и потянулась к свету… появились кервидерцы. На место стоянок пришли города, на место вождей — таны и наместники, а закон перестал быть знанием старейшин и стал общим, единым и записанным. Сотни, тысячи оленей собирались под растущим Древом и забывали о своих распрях, признавая чужую кровь — и неважно, были они детьми лесов или гор. Десятки кругов друидов обращались к ней за мудростью и обретали просветление. Век за веком леса вокруг Конкордии становились всё менее жестокими и всё более плодородными, вскормленные её соком.

С появлением Конкордии у оленей наступила эпоха процветания.

И ничто не мешало процветанию. Ни войны с другими странами, ни великие бедствия, ни коварные интриги. Кервидерия приняла и далёкий Восток, и мятежные Глубины, и диаспору волков и лисиц, забыв о древней вражде. Что бы ни пыталось сокрушить Конкордию, оно отступало, либо находило место под её кроной. А те, кто жил на её земле, знали, что никогда не будут одни, ведь все они были связаны между собой.

В конце-то концов… Конкордия никому никогда не желала зла. Её не стоило бояться. Бесчисленные истории, услышанные ею за тысячи лет, не стали бы рассказывать кому-то злому. Сказки, поэзия, песни, маленькие невинные секреты и волнующие тайны — всё это было под её корой, которой она слушала своих верных подданных. И молитвы, бесконечные молитвы маленьких, совсем крошечных рядом с ней оленей. Мольбы в час нужды и восхваления в час изобилия. Она слушала их все…

И не могла сказать хоть что-то в ответ.

На уголках глаз Пич появились слёзы и безмолвными ручьями потекли по её щекам, капая на древесный пол. Страх и трепет, которые обуревали её, обратились жгучим стыдом, разъедающим сердце… и жалостью. Конкордия, что пятнадцать тысяч лет была сердцем Кервидерии, её символом, защитницей и опорой… возможно, всё это время была одинокой. Те крошечные, словно муравьи, олени сделали её символом, обращались к ней снова и снова. Ей рассказывали древние легенды, а она не знала, как ответить. К ней обращали взор, но она не могла посмотреть на них. Даже когда у неё появились дети, их посадили далеко от матери: в Краснолесье, в Рассветном Бреге, в Поющем Побережье, в Доме Бурь, в Оазисе Шифтов… дотягиваются ли её корни до дочерей? Или всё, что оставалось — это чувствовать, что она с ними делит одну земную твердь? Что слышат её дочери — неясный шёпот или далёкий крик?

Лань опустила голову. Разъедающее чувство в сердце дополнилось сосущей тоской по дому. По родным сёстрам и братьям. По матери и её нежным, мягким объятьям. По фруктовому саду, укрытому паутинными коконами. По собственному персику и Лазури, спящей с ним в обнимку, тоскующей по Пич. Всё это теперь было так же далеко, как далека была Конкордия от Сангвинии, Клементесс, Темпоры, Люцерии... Как далеко были от земли солнце и луна…

— Ай!

Что-то ударило её по голове. Тоска сменилась резкой болью, и Пич зажмурилась, потирая ушибленное место. Проморгавшись, она посмотрела прямо перед собой… на персик. Спелый, сочный персик, покрытый розоватым, как вечерние облака, пушком. Недовольно фыркнув, она оглянулась, пытаясь найти шутника… прежде чем ощутила, что шелест зелёной стены перед кораблём стих. Теперь она двигалась ровнее, тише, спокойнее… словно спящий, усталый зверь.

Тоска и стыд медленно отступили, подобно волнам в море. Её заметили. Её услышали.

Она поняла Пич.

— …поэтому мы вынуждены конфисковать судно на неопределённый срок до выяснения обстоятельств и вердикта суда. Экипаж будет задержан для допроса и дачи показаний.

Привычные звуки вернулись, но помимо матросов и отца на корабле был кто-то ещё. Офицеры. Быстро спрятав персик под плащ, Пич обернулась и увидела молодого рогача, равнодушно зачитывавшего приказ на своём планшете. Ещё несколько офицеров ходили по палубе и опрашивали матросов, а также проверяли корабль, оценивая его состояние… и, похоже, выискивая контрабанду.

— Ты говорил, что проблем не будет, — тихо зарычал Амплор, медленно, очень медленно поворачивая голову на Саламу.

— Я говорил, цитирую: “Если сам Лесной Херрен готов мне заплатить за доставку, то, скорее всего, он закроет глаза на мои грешки и пропустит в Арборион”. Конец цитаты, — громко фыркнул крылатый капитан, отвлёкшись от офицера. — То есть, ты мне соврал, и Херрен не настолько заинтересован в исполнении поручения?

— Нет. Но во что ты опять вляпался, Ласкева? — нижнее веко отца дёрнулось, пока он пытался держать голос ровным.

— Капитан Вокс, это вас не касается, вы и ваша спутница можете быть свободны… — перевёл рогач взгляд на Амплора, но тот в ответ грозно рыкнул, заставив его отшатнуться.

— Капитан Ласкева Салама — мой друг и брат по оружию, это и меня касается. Я не оставлю его просто так… равно как и его “грешки”.

— Ай, какая теперь разница? — отмахнулся крылом аврориан. — Но по итогу как всегда, Амплор! Ты говоришь мне, что мы понимаем друг друга с полуслова, а потом оказывается, что мы оба забыли сказать вторую половину!

— Мы задерживаемся, и что ты мне прикажешь делать? Из-за твоих грешков даже офицеры не верят, что мы здесь по поручению Херрена!

— Прошу прощения, капитан Вокс, но… — подал было голос офицер, но его быстро заглушил возглас Саламы

— Я без понятия, друг! — пожал плечами тот, пристально глядя в глаза Амплора. — Но мы в патовой ситуации: я не могу исполнить волю Золотого Древа, потому что меня не пускают в город, но и Золотое Древо не может получить своё, потому что у меня проблемы! И если он не собирается хотя бы пёрышком на своих крыльях пошевелить, то…

— Я не хочу повторять Истбарк! — от крика Амплора у Пич заложило уши, и она вместе с остальными поспешила их опустить, чтобы не оглохнуть. Проморгавшись, она снова посмотрела на отца… и увидела, как его тело вздымалось и дрожало от тяжёлого дыхания, едва-едва сдерживая клокочущую внутри него ярость, а мышцы на ногах напряглись, словно готовясь к броску. Все вокруг смотрели на него с широко раскрытыми глазами, словно не веря услышанному. Духи, наблюдавшие откуда-то сверху за сценой, ошеломлённо прикрывали рты, а пара сильфов спешно укрывали под крыльями маленькую керониду, сжавшуюся до крохотной шаровой молнии. О чём бы ни говорил отец, это удивило всех.

— То есть, это были… в-вы… н-нет… н-не может… э-это не Истбарк, капитан Вокс! — взял себя в копыта до того спокойный рогач. — Мы в Арборионе и мы лучше подготовлены к такого рода “инцидентам”! Ведь так? — обратился он к товарищам, но они не ответили, молчаливо смотря на отца. — В-ведь так?! — уже громче крикнул рогач, но его голос исчез в резко наступившей тишине. Не понимая, что происходит, Пич оглядела корабль и увидела, как все замерли, словно парализованные. Всё стихло, даже воздушные духи затаились, невольно создав штиль… словно бы перед бурей…

— Достаточно.

Ровный женский голос нарушил тишину. Пич вместе со всеми повернулась и увидела статную лань в сопровождении пары златорогих стражей. Её голову украшала серебряная диадема с тремя лунными камнями, а на ушах вилась пара каффов в виде лоз. Светлый вьющийся узор шёл по её ногам от кристальных копыт, копыт витранга. Её тело покрывала тёмно-пурпурная накидка с узорами звёзд, а видимая из-под неё шерсть была настолько чистой и гладкой, что блестела под солнцем. Гостья выглядела как аристократ или тан… но её гордая осанка, её прямая, напряжённая поза, её почти незаметные — но не для глаз Пич — полосы шрамов, идущие по щеке к носу выдавали в ней нечто большее. Как едва заметная прореха в картине, за которой мог оказаться как тайный сейф, так и гнездо сетевых ос.

Как только лань ступила на палубу, все преклонили перед ней колено: матросы, офицеры, духи, отец, за ними последовала и Пич… лишь капитан Салама остался стоять, как ни в чём не бывало.

— Госпожа, — обратился к ней нестройный хор голосов.

— Офицер Сирокко, — обратилась она к молодому рогачу. — Капитан Вокс, — её взгляд перешёл на отца. — Ласкева Салама, — отчеканила гостья, а затем, оглядев палубу, остановилась на… — Пич.

— Витаэла Ка-а-аст, — довольно протянул капитан. — Я так и знал, что это будете вы! Как же хорошо, что Лесной Херрен понимает всю важность моей работы! — на удивление беззаботно воскликнул он. — Путь прошёл без проблем, ваша подопечная доставлена в целости и сохранности, поэтому…

— Довольно, Салама, — жестом прервала его лань, и её губы сжались в тонкую линию. — Плутовские манеры не делают вам чести. И никогда не делали.

— …я вполне заслуживаю награды за то, что довёз её. Целой и невредимой, — закончил аврориан. — Мы заслуживаем, я и моя команда. Мне обещали, что Золотое Древо оценит наш труд по достоинству, — скосил он взгляд на Амплора, и тот в ответ тихо зарокотал.

— Хм. Херрен не славится скупостью, — кивнула Витаэла. — Шестьдесят мер янтаря за хорошую работу. Вид янтаря может быть произвольным, — добавила она, направляясь к Пич, но тихое покашливание офицера остановило её. — Что-то ещё?

— Г-госпожа… позвольте показать вам… — офицер Сирокко протянул лани свои документы. Быстро пролистав их, Витаэла закатила глаза.

— Ххххх… хорошо. Это всё меняет, — выдохнула она и развернулась к Саламе. — Восемнадцать мер. И прощение ваших преступлений в пределах Арбориона и Сердцелесья.

— Восемнадцать?! — поднял брови капитан и закрыл крылом Пич. — Требую хотя бы двадцать четыре!

— Тридцать мер янтаря Клементесс, — жёстко ответила Витаэла. — Только Клементесс.

— П-паааа… дайдёт, — сложил он крыло, вновь являя Пич перед ней. — Она вся ваша. И Лесного Херрена.

Смерив Саламу холодным взглядом, Витаэла медленно подошла к молодой лани, встав от неё в трёх шагах. Её глаза, льдисто-синий и изумрудно-зелёный, оценивающе оглядывали её, будто бы не веря, что перед ней была Пич, а не какой-нибудь перевёртыш или, что ещё хуже, самозванка. Смотря на неё снизу вверх, Пич чувствовала, как от одного лишь её присутствия под кожей что-то копошилось, и сдерживалась, чтобы не совершить что-то глупое. Например, несколько поклонов в её сторону. Или расспросить её обо всём прямо сейчас. Или… вообще плюнуть ей в лицо, что Пич откровенно пугало.

— Наконец-то. Ты здесь. Следуй за мной, Пич, — мягко произнесла она, прежде чем медленно развернулась и зашагала на причал.

— Н-но куда? Госпожа, — спросила она, поспешив за Витаэлой.

— В Летний Дворец. В самое сердце Конкордии, — медленно ответила она. — Возьми только самое необходимое — остальным багажом займутся и без нас.

— Г-госпожа, может ли мой отец п-пойти со мной? — едва произнеся эти слова, Пич прикусила губы. Ей не стоило это говорить, ей не следовало это говорить, ей не…

— Амплор? — уточнила она, посмотрев на хмурого рогача. Тот медленно кивнул на её немой вопрос. — Да. Может. Пока что.

— Б-благодарю, госпожа! — выпалила она и поспешила в свою каюту. Дважды перепроверив, что всё самое-самое необходимое — в сумках, она быстрым шагом пошла обратно на палубу, к отцу и странной аристократке. Те о чём-то полушёпотом говорили — и тут же замолчали, увидев спешащую к ним Пич. Без лишних слов они пошли к причалу… и лишь в последний момент, когда лань уже собиралась покинуть корабль, она оглянулась.

С ней прощались. Воздушные духи, разношёрстные матросы, жизнерадостный капитан — все они махали копытами, лапами и крыльями, улыбались, словно бы провожая в путь… это было в чём-то забавно, ведь её путешествие почти окончилось. Пич в изумлении открыла рот, тронутая и смущённая, прежде чем собралась с силами, мягко поцеловала своё копытце и подула от него, посылая воздушный поцелуй. Она не смогла сдержать улыбку, увидев, как экипаж восторженно зашумел, заревел, посылая ей десятки тонущих в общем гвалте пожеланий.

Сойдя с корабля на причал, Пич переглянулась взглядами с отцом и осторожно подошла к Витаэле. Заметив её, советница парой жестов указала на неё, и двое златорогих стражей встали по бокам от неё.

— Рут. Рэй. Храните её как саму Конкордию.

— Да, госпожа, — синхронным баритоном отозвались оба рогача.

— А вы, Амплор… — она замолчала, сделав неясный жест отцу и тот подошёл поближе, прежде чем они вместе направились в сторону таможни. Пич попыталась пойти за ними, но два копыта стражей крестом преградили ей дорогу. Они пошли вместе с ней только тогда, когда их и советницу разделяло больше десяти шагов.

Всё то время, что они шли, отец что-то бубнил, слишком тихо, чтобы разобрать слова, и при этом слишком громко, чтобы их нельзя было услышать. Пич то и дело пыталась подойти поближе, но рогачи по бокам вновь и вновь останавливали её. Она пыталась обратиться в слух, но десятки звуков: свист ветра, шелест огромных листьев, топот офицеров и писарей, негромкие разговоры — всё это перекрывало слова Амплора, как шёлк — перья. Что-то неприятно ползало под кожей, в загривке лани, когда после неясных слов отец с советницей оборачивались на неё… и продолжали говорить.

Пич перестала слышать их, когда они все вошли внутрь таможенного зала. Он был внутри огромной ветви: стены, пол и потолок поблёскивали древесными оттенками жёлтого, как янтарь или мёд. В нём было полно народа: все кресла, вырезанные в стенах, были заняты оленями, пони и грифонами, а перед тремя окнами, разделяющими приёмный зал и кабинеты, толпились долгие очереди. Несколько раздражённых ланей сидели с другой стороны, заполняя бумаги, и несколько скучающих стражников стояли у дверей, лениво наблюдая.

Всё изменилось, когда Витаэла левым копытом указала на одно из окон — и златорогий страж слева от Пич, Рэй, медленно пошёл сквозь зал. С каждым шагом всё больше взглядов приковывалось к нему. Хмурые посетители приободрились, охрана встала по стойке смирно, даже лани-служащие оторвались от работы и подняли головы. Одна из них, увидев, что Рэй направился к её окну, взяла в копыта цветок-колокольчик и что-то проговорила. По залу раздался её голос, призывая на время освободить окно для королевской гвардии — и очередь расступилась перед златорогим стражем, как косяк рыбы перед щукой.

— Теперь вы, Амплор, — произнесла советница отцу, когда Рэй освободил путь до окна. Пич шагнула вперёд, желая пойти с ним, но её тут же остановило копыто Рута. — Не торопись, Пич, — тихо обратилась к ней Витаэла. — Тебя позовут, когда потребуется. А пока что… — из её левого копыта проросло два сияющих цветка. Оглядев, она бросила их на пол — и за секунды перед ней на полу разрослись герберы и раскрыли два бутона. Сев на один, советница кивнула. — Располагайся. Нам стоит поговорить.

Будто бы вопреки её воле, ноги Пич подошли к импровизированным сидениям и посадили на бутон, оказавшийся на удивление мягким. Устроив ноги поудобнее, Пич повернула голову к Витаэле.

— У меня… н-накопилось довольно много вопросов за путешествие… п-поэтому вы хотите поговорить? — осторожно поинтересовалась Пич и, встрепенувшись, спешно добавила. — Г-госпожа Вита…

— Витаэла Каст. Одна из советниц Золотого Древа, хранитель Конкордии, куратор Сердцелесья, — наконец представилась ей статная лань. — Это значит, что я исполняю волю Херрена там, где она требуется, и через меня проходит достаточно большая доля бумаг, адресованных лично ему. Также это значит, что я ответственна за порядок во всём Сердцелесье, от Тонущего Берега на западе до Шёлкового Леса… на востоке, — помедлив, пояснила она. — Тем не менее, я не наместница или ярл — хоть и достаточно близка к этим титулам. Я в первую очередь… “решаю проблемы”, а не обеспечиваю порядок.

— Мгм, — кивнула ей Пич и, выждав паузу, спросила. — Госпожа, но почему именно вас послал за мной… Херрен?

— Работа, которую он предлагает, важна для всей Кервидерии. Я как советница буду твоим куратором, следящим за исполнением обязанностей. Поэтому меня можно справедливо считать глазами Золотого Древа.

— Госпожа, но… что это за работа и обязанности, которые предлагает мне Лесной Херрен?

— Не то время и не то место, Пич, — подняла голову советница и посмотрела на Рэя с Амплором,  пристально наблюдавших за работой служащей. Пич осторожно огляделась; все взгляды были обращены к ним, не к златорогому стражу. — Сейчас я могу сказать только то, что это работа важна. И только такая скрупулёзная, прилежная и внимательная лань, как ты, может с ней справиться.

— Н-ну… Г-госпожа, возможно, это всё так, но, возможно, мне недостаёт некоторых качеств для работы в столице… и в… Летнем Дворце? — шёпотом уточнила она, наклонившись к советнице поближе.

— Не совсем во Дворце, — понизила она голос, посмотрев на Пич сверху вниз. — И если бы тебе действительно недоставало необходимых качеств, Пич, тебя бы здесь не было. Это не предположение, это факт, — надавила Витаэла на последнее слово. — Не дай червям сомнения выесть тебя изнутри.

— Я не подведу вас, — склонила голову Пич и быстро подняла её.

— Пич Бранч, подойдите к окну номер два, — громкий голос лани-инспектора раздался в зале. Пич, быстро проверив сумки и плащ, поднялась и подбежала к отцу, ждущего её у окна. — Ваши документы, цель визита, срок пребывания, размер багажа…

— Вот, вот и… — положила Пич нужные бумаги перед окном. Раньше ей и в голову не могло прийти, что они действительно пригодятся хоть где-то, но теперь, так далеко от дома, в самом сердце страны ей, хоть и формально, приходится доказывать, что она — это она. — Из багажа — седельные сумки и три чемодана.

Нервный, быстрый взгляд на стража рядом, внимательный осмотр документов, спешный скрип пера о бумагу. Инспектор уже занесла над её удостоверением печать, прежде чем снова посмотрела на Пич…

— Каково содержимое седельной клади? — тон лани был формальным, спокойным, бесстрастным, но от её слов словно исходила угроза. Пич сглотнула и тихо выговорила:

— Н-ничего необычного. Еда, столовые принадлежности, подношения, к… книги, — запнулась она, чуть не проговорившись.

— Оккультные принадлежности? Артефакты Искусства? Химия, вроде зелий и микстур? — продолжала девушка за окном, и на каждый вопрос Пич мотала головой. — Будьте добры, пройдите в кабинет на досмотр, чтобы мы убедились…

Сердце Пич ушло в пятки, и она рефлекторно шагнула назад. В голове за секунды пронеслась картина, как она входит в кабинет, как её обыскивают, а сумки ворошат на столе. Как все взгляды приковываются к белой баночке краски без этикетки, как ей задают неудобные вопросы и как она вместо ответа отводит взгляд и жмурится в надежде, что это кошмар. Но вместо пробуждения — конфискация баночки, выписанный штраф или того хуже — дорога в камеру.

В голове промелькнула надежда — а если они поймут, что это просто краска, а не ведьминская мазь? Что если ей вернут краску обратно и скажут идти дальше? Пич улыбнулась… и в ужасе раскрыла глаза. Отец. Советница. Теперь они будут задавать вопросы. Вопросы, которые она боялась услышать. Чувство справедливости отца не будет снисходительно даже к ней, а Витаэла “решает проблемы” — и если она увидит проблему в краске, то…

Это конец.

— Н-нет, я не могу, — робко начала Пич, медленно отойдя от окна. — У меня…

— Это лишнее.

Тихий, обвивающий голос Витаэлы позади прошёл сквозь Пич. Она не рискнула оборачиваться, и всё, что она могла видеть — это сбитую с толку служащую. Дважды моргнув, та быстро вернула “служебный” вид и прокашлялась.

— Кхм, госпожа советница, это протокол, — медленно проговорила лань. — Статья девяносто восемь, параграф четыре, пункты с третьего по двадцатый. Мы обязаны досмотреть эту девушку на предмет контрабанды и вредоносных вещей…

— В проверке нет необходимости, — ответила ей Витаэла. Её голос был абсолютно спокоен — но Пич дрожала. С чего бы за неё заступаться? Это действительно закон. Даже советница должна ему подчиняться. Не может же быть так, чтобы она сумела вытащить её отсюда…

— Назовите точную причину, госпожа советница, — сжала губы служащая.

— Точную причину? Пич Бранч находится под крылом Летнего Дворца, по этой же причине я сопровождаю её вместе с златорогими. Мы её уже осмотрели, — Пич выдохнула. Это действительно может сработать — навряд ли бы её пустили даже на таможню, если бы гвардейцы её не проверили хотя бы формально. — В её сумках находится «Изгой: Осада Атласа», «Сборник Поэзии Синдербёрна», «Удивительные приключения Жайю Пулен», пять упаковок ореховой смеси без маркировок официальных поставщиков…

И именно поэтому Витаэла называла прямо сейчас всё то, что было в сумках. Пич вновь замерла. Она даже не смотрела в них, откуда советница знает, что там? И… она могла бы сказать что угодно и ей бы поверили, почему она тогда говорит правду? Только потому, что только правда звучит правдоподобно? В какой-то момент вся эта правда кончится?

— …средство по уходу за гривой «Оживление», швейный набор из пяти игл разных размеров и шести катушек с нитью из шёлка звездопряда, набор из семи гребешков, один с тройным благословением друида на добрый путь…

Может, прямо сейчас? Почти же ничего не осталось. Она же ведь не знает о…

— Миска из красной глины мягкого обжига, стандартный набор из трёх косметических кистей и… Краска.

Она знала. Знала.

— Краска для гривы. Официальный поставщик: кахагарский консорциум «Šedé Peří». Эксклюзивная версия с добавлением слюны морозного василиска для устойчивости.

Пич вышла из ступора. Её уши поочерёдно задёргались, будто бы вытряхивая из себя услышанные слова. На баночке не было этикетки. Ни на одной баночке, которую она приобретала на протяжении нескольких лет, никогда не клеили этикеток — Кайсат утверждал, что товар шёл прямо от алхимика. В конце концов, это совершенно не та краска — «Šedé Peří» Пич видела только один раз. В модном журнале Мунтред. По цене её годового оклада. Получается, всё это было блефом, чтобы не задавали лишние вопросы? Как и то, что это…

“Краска для гривы”. Силуэт Пич сжался в тонкую линию, и она отвела взгляд, чтобы не смотреть на Витаэлу.

— Принято. Моя оплошность, госпожа, — кивнула служащая, опуская взгляд обратно на бумаги. Громкий скрип пера из кабинета дополнился тяжёлым глухим стуком печатей. Спустя полминуты лань вернула все документы. — Можете идти. Следующий!

— Вот и всё, Пич, — она и не заметила, как по её плечу мягко похлопал отец. — Мы в Арборионе. Со всеми проверками это занимает часа два. А тут пятнадцать минут и всё. Всё закончилось.

— Да, — мрачно ответила Пич. — Всё закончилось.

Дорога через коридоры таможни была долгой. Её ноги еле-еле шевелились по полу с волнистыми узорами. Стражам и Витаэле пришлось ради неё идти медленнее. Пич метнула взгляд на советницу и тут же накрылась капюшоном. Слова вокруг стали гулкими, она шла мимо самых разных существ, от пони и оленей до грифонов и волков, но все они превращались в неясные тёмные силуэты. Извилистый узор медово-золотистого пола размывался, напоминая волны, а двери, повороты и ступени сменялись друг за другом в казалось бы бесконечном потоке.

На душе стало как-то неприятно, гадко… произошедшее не выходило из головы Пич. Она могла бы просто оставить всю краску в багаже, а не таскать её с собой в сумке на чёрный день. Не стоять и дрожать перед таможней. И думать о том, зачем ради неё соврала сама советница. Её будущий куратор. Не так давно журивший капитана Саламу за контрабанду, чтобы потом выгораживать уже саму Пич за… ту же контрабанду.

Лишь когда они вошли в ещё один зал, что-то наконец изменилось. Дверь сдвинулась вбок, открывая широкий зал с высоким потолком и десятками причалов, огороженных извилистыми перилами. Пришвартованные разноцветные гондолы качались в воздухе: длинные и быстрые, широкие и роскошные, маленькие и юркие. За причалами шёл длинный тёмный тоннель, напоминающий открытую пасть спящего монстра. Сквозь широкие окна виднелась мастерская, где сидели лодочники, ремонтируя гондолы. Зал был почти пуст, лишь несколько пилотов сидели в гондолах, убивая время за чтением, сном или небольшим обедом.

Быстрым шагом Витаэла подошла к одному из них. Рыжий пилот-волк сидел в небольшой чёрной лодке без каких-либо узоров или роскоши. К тому времени, когда Пич с отцом и стражами подошли к гондоле, советница успела обо всём договориться и передать ему кроны.

— Их пятеро, госпожа, а вы говорили “четыре”, — пробубнил тот, пряча монеты. — Кто из этих керви лишний?

— Амплор.

Все взгляды устремились на отца. Стражи оглядели его, будто бы восприняв обращение как приказ. Пилот удивлённо поднял бровь, видимо, не ожидая, что обратятся к нему. А Пич…

— Я благодарю вас, что привели Пич Бранч сюда, Амплор. Но я знаю, на что вы способны. И кто вы такой, — осторожно произнесла Витаэла. — Вы хотите всеми силами уберечь Пич, готовы ради этого пойти на что угодно… и по глазам Пич я вижу, какую пагубу могут принести ваши действия. И по вашим глазам я вижу внутри вас жгучий…

— Не при ней, госпожа Витаэла, — глухо попросил отец. — Прошу вас.

— Вы знаете, что я хочу сказать, Амплор. Поэтому я прошу вас… Вы сделали всё, что могли, и сейчас она под эгидой Золотого Дерева. Позвольте Пич пройти дальше одной. Попрощайтесь с ней.

С каждым словом советницы отец словно отдалялся, его образ становился всё более зыбким и смутным. Щемящее чувство в груди тянуло Пич к нему, он мог в любую секунду исчезнуть, как призрак или дух. Раствориться в порыве ветра. Она не замечала, как её ноги тихо, робко вели всё ближе к отцу… Высокому, массивному, суровому…

— Могу я остаться подольше? — низкий голос отца остановил её, подобно щиту на пути брошенного камня.

— Можете. Не торопитесь, Амплор.

Он повернулся к ней, весь закрытый доспехом и тяжёлым плащом. Последние шаги к нему были решительнее, смелее, и Пич подняла голову. Серо-стальные глаза смотрели на неё из-под шлема. Без слов она протянула копыта к нему, аккуратно ослабила несколько ремешков и медленно сняла с Амплора.

Поставив шлем, она обняла отца так крепко, как только могла. Тяжёлые ноги обняли её в ответ, а голова наклонилась поближе, поверх макушки Пич. Казалось, Амплор окружал её со всех сторон, закрывая ото всех бед, и ничто не могло потревожить молодую лань. Как тогда, больше двадцати лет назад, когда он вместе с мамой провожал её на первые уроки к старому Инкхорну… и ни в тот день, ни сейчас Пич не хотела его отпускать. Особенно теперь, когда он не будет ждать её вечером дома. Когда дом и родная семья теперь были так далеко…

— Никому не давай себя в обиду, Пич, — тихим голосом пророкотал он над ухом и, помедлив, добавил. — Напиши, когда возникнут трудности. Я и мама придём как можно скорее.

— Х-хорошо, — кивнула она, нежно потеревшись щекой о его шею… и осторожно обернулась на Витаэлу. Краешек её губ немного приподнялся, пока советница терпеливо наблюдала из гондолы за их прощанием. Пич облегчённо вздохнула и прижалась к отцу поближе. — Я пришлю что-нибудь в Мотхаус, прямо со следующим письмом. Никто не будет обижен: ни сёстры, ни братья, и… П-п-папа, — это слово соскользнуло очень тихо и робко, словно бабочка, которая едва-едва вылезла из кокона. Убрав копыта с отца, Пич залезла в сумки и вытащила оттуда… персик. Сочный, спелый, пушистый персик, упавший на неё, когда она ещё была на «Гибли». — Передай его маме. Она поймёт. Она всё поймёт, — протянула она плод, и отец, приподняв уши в удивлении, молча взял его. Пич и Амплор долго смотрели друг на друга, секунды молчания казались долгими минутами, отделяющими неизбежное…

— Прощай, отец, — произнесла Пич первой. — Доброй дороги.

— Прощай, персик, — ответил ей Амплор. — Береги себя. Госпожа, — Амплор вежливо поклонился советнице, надел шлем и, развернувшись, пошёл из зала. Пич провожала взглядом до тех пор, пока его фигура не скрылась за дверьми на станцию.

— Идём. Конкордия ждёт, —  голос советницы взбодрил её. Тряхнув головой, лань поспешила сесть в гондолу вслед за Витаэлой. Один из златорогих стражей, Рут, сел сбоку от неё, Рэй же занял место рядом с волком-пилотом.

— Я… думал, что уйдёт девочка. Ну да ладно, — хмыкнул он, проводя копытами по штурвалу. Края лодки засияли, поднимая небольшие бортики, а сама гондола поплыла вдоль причала в тёмный тоннель. Внутри горело множество красных огней, ярких, но не разгоняющих тьму. Постепенно гондола набирала скорость, и огни пролетали всё быстрее, пока наконец тоннель не кончился…

И гондола  не вынырнула в необъятный, бескрайний, мягкий полумрак.

Как снаружи, так и внутри Конкордия была огромна. Колоссальна. Куда бы ни кидала взгляд Пич, всё казалось далёким и оттого мелким, крошечным, незначительным. Сотни, тысячи фонарей, парящие в воздухе, стоящие на улицах, сияющие в коре — все они превращались в маленькие путеводные звёзды, едва разгоняющие мрак. Длинные ряды высоких разноцветных домов на длинных, огромных ветвях напоминали сияющий мох, а не роскошные кварталы. Десятки гондол, что проплывали мимо и где-то вдали, превращались в незаметные тени, перекрывающие десятки огней на миг или два — не более. Всё терялось в бесконечной, но на удивление уютной ночи, царившей под густой кроной.

Всё… кроме двух вещей. Силуэты массивных, длинных ветвей выныривали из темноты, подобно таящимся в глубинах океана левиафанам. Огромные листья казались плавниками, а изборождённая кора — чешуйчатой кожей, сверкающей в свете длинных рядов фонарей. А далеко под ними, на сотни метров ниже, сиял обширный, похожий на муравейник город, приютившийся у змеящихся корней и раскидистых деревьев — наверняка полных жизни и интересных мест, как и в Мотхаусе. Лишь ветви и город на земле давали хоть какой-то ориентир в безграничном полумраке...

— Поразительно, керви? — провыл ей пилот, проводя копытами по ярким рунам на штурвале и вокруг него. — Захватывает дух!

— Да! — закивала Пич и быстро вдохнула, желая оглядеть как можно больше. — Да…

— Я не люблю говорить о преимуществах конкурентов, но даже мне жаль, что вы решили взять экспресс, а не люкс. Смотреть на Арборион и Конкордию с такой высоты, выйдя прямо из таможни… просто потрясающе, — ухмыльнулся он, натягивая на себя очки-авиаторы. — Пристегнитесь. Лететь будем с ветерком… куда, госпожа?

— К Восточной Площади. Туда быстрее, — ответила советница, перекидывая через себя ремень. Пич поспешила сделать то же самое, и вовремя: гондола резко ускорилась, и все вжались в спинки сидений. Свистящий ветер задул на них, обтекая их фигуры, но далёкие огни и улицы на ветвях так и оставались недвижимыми. Словно гондола стояла на месте, а не летела вперёд.

— Тяжело оторвать глаза? — спросила Витаэла спустя минуту, и Пич, проморгавшись, перевела взгляд на неё. — Конкордия, несомненно, выглядит великолепно. Равно как и Арборион… весь Арборион, пожалуй.

— Весь? — смутилась Пич.

— Думаешь, что весь Арборион — внизу? — указала копытцем советница. — Может… десять-двенадцать тысячелетий так и было, но Арборион оброс Великое Древо, как мох, и теперь едва ли не одно целое с ним, — пояснила она и выдержала паузу. Увидев, как округлились глаза Пич и при этом поднялись её уши, она продолжила. — Внизу — очевидно, Нижний Арборион. Он же Старый. Раньше там жили все, но теперь он место для волков, лис, фордиров и нордиров, земных и водных пони… всех, кто хочет жить ближе к земле. А вот здесь… — указала советница на ветви и ствол Конкордии. — Уже Висячий Арборион. Заняты только тридцать шесть ветвей, на остальных — рощи, поляны, пруды… тут уже предпочитают селиться пегасы, грифоны, врановолки, перитоны и аврорианы. Как ни странно, козы и овцы, им нравится видеть мир сверху вниз. И самое главное… — она подняла копытце ещё выше, куда-то наверх… на что-то, плотно закрытое листвой и множеством извилистых веток-лоз, относительно небольшими по сравнению с ветвями Висячего Арбориона. — Видишь ли ты что-нибудь, Пич?

— Нет. Но я… чувствую, — тихо произнесла в ответ лань. — Чувствую, как что-то скрывается за всем этим, как гнездо птицы в кроне или дупле.

— Это правильное чувство, Пич, — довольно улыбнулась советница. — За этими ветвями скрывается Летний Дворец. Он располагается посередине кроны Конкордии, и его видно лишь с нескольких точек. Не отсюда — но, если всё пройдёт как надо, я скажу, откуда. Пара обзорных точек есть даже внизу…

— “Пройдёт всё… как надо”? — осторожно уточнила Пич.

— …сюда.

По указу советницы гондола проскользнула под массивными листьями к укромному причалу. На нём не было ни пышных штандартов, ни широкой лестницы, ни разноцветных узоров — ничего. Только высокий проход и пара фонарей, вместе напоминавшие открытую морду морской твари. Как только гондола остановилась, Витаэла сошла с неё первой.

— Теперь ты, Пич, — кивнула ей советница и, дождавшись, когда она окажется рядом, обратилась к стражам. — Рут. Рэй. Дальнейший разговор будет касаться Пич и только Пич. Даю вам тридцать минут отдыха, после которых вы должны явиться в Зал Травографии. Ждите нас там. Вольно.

— Принято, госпожа, — синхронно ответили рогачи, и их рога погасли, потускнели, потеряв золотой блеск. Теперь это были обычные рога, белые у одного и сиреневые у другого. Пич проморгалась — на миг ей показалось, что из ниоткуда возникли два совершенно других оленя. — Трогай, звездочёт! В “Iceburger”! Нас ждёт Кленовая Луна и Фисташковая Дуэль, —миг задержался, когда рогачи отчалили, громко обсуждая с пилотом, куда лететь.

— Как говорится, “первая сотня лет детства…” — в пустоту пробубнила советница. — Осталось немного. Минут двенадцать, если знать кратчайший путь, — серьёзное спокойствие вернулось к Витаэле. Вместе с ней Пич прошла через высокую арку в тихий тёмный коридор.

— Госпожа, — обратилась Пич к ней, когда арка осталась далеко позади. — Вы говорили “не то время, не то место”. А… теперь? — осторожно уточнила она. — Что именно за работу мне предлагает Лесной Херрен? В чём будут заключаться мои обязанности? Я… я бы хотела знать, к чему мне нужно готовиться…

— Почему ты хочешь узнать это сейчас? — спросила советница, продолжая смотреть вперёд.

— Потому что… — Пич вдохнула поглубже. — Госпожа Витаэла. Приглашение сюда мне прислала Восемь Ветров. На приглашении был отпечаток копыта Золотого Древа. Мой отец стал моим телохранителем на время пути, расходы на путешествие были покрыты из вашей же казны. Херрен от вашего лица простил тёмные дела капитану Саламе и заплатил за то, что привёз меня сюда. Всё ради того, чтобы я, простая лань из какой-то глубинки в Шёлковом Лесу, оказалась здесь… при этом не зная зачем… и что со мной будет.

— Хм, — Витаэла остановилась и, обернувшись, улыбнулась Пич. — Что ты знаешь о Конкордии?

— Это сердце Кервидерии, — моментально ответила она. — Великому Древу почти пятнадцать тысяч лет, и все эти тысячелетия она питает землю, защищает страну, служит символом единства для оленей… и не только. Именно поэтому в её кроне располагается Летний Дворец. И именно поэтому когда погибнет она… погибнет и Кервидерия.

— А знаешь ли ты, почему она процветает? Почему это раскидистое дерево, закрывающее кроной небо, а не сухой остов? Почему она… жива и при этом так велика? — с интересом спросила её Витаэла. Её улыбка стала чуть шире, когда Пич замотала головой. — У Конкордии есть свои хранители. Те, кто заботится о ней, ухаживает за её сутью и тем самым даёт ей расти ввысь.

— И Херрен?..

— Да, — кивнула советница и, развернувшись, продолжила путь. — Он Первый Хранитель, как в истории, так и среди остальных. И ему нужна ты, Пич. Ты нужна ему, чтобы следить за Конкордией.

— Но как?..

— Ты будешь не одна, Пич. В Летнем Дворце живут и работают тысячи подобных тебе. Но… даже я не могу сказать всё, что хочет сказать Лесной Херрен. И я думаю… — она медленно огляделась. — Мы пришли.

Пич резко затормозила. Перед ними была… стена. Простая, ничем не примечательная стена коридора. Тупик. Не было даже каких-либо ответвлений или развилок, долгий коридор от самого причала шёл только досюда. Лань медленно перевела взгляд на советницу в недоумении. Та, не обращая внимания, начертила на стене несколько изящных рун и быстро, словно бы наугад, нажала на них. Стена начала трескаться, но трещины были на удивление ровными и чёткими, постепенно создавая силуэт невысокой двухстворчатой двери. Когда она сформировалась перед Пич и Витаэлой полностью, её створки медленно отворились вовнутрь, во мрак. Кристальное копытце Витаэлы засверкало и тут же погасло, выпуская бело-зелёный огонёк.

— Тебе идти первой, — протянула она копытце Пич. Огонёк перескочил к ней, замерев где-то над правым плечом. Вдохнув, Пич вместе с советницей вошла во тьму. С тихим скрипом дверь закрылась за ними.

Этот коридор был ещё меньше и теснее предыдущего, казалось, ещё немного, и их уши будут касаться потолка. Из-за неровных, волнистых стен нарастало ощущение, что они идут где-то под землёй, в только-только прокопанной лисьей норе. Ощущение усилилось, когда Пич споткнулась обо что-то, посмотрела вниз и увидела пол, покрытый извилистыми корнями. Осторожно переступая через них, Пич шла вперёд. Но куда?

— Неужели Лесной Херрен живёт так глубоко? — вслух произнесла она.

— Мы идём не к Херрену, — вкрадчиво ответила ей советница.

— Не к Херрену? — Пич остановилась и оглянулась на неё. — Но тогда… куда?

— Ты можешь увидеть… прямо сейчас.

Вновь посмотрев вперёд, лань сделала несколько робких шагов и вышла… в зал. В огромный, тёмный зал, едва-едва освещённый десятками жёлтых, рыжих и оранжевых огней. Все они кружились вокруг неясных очертаний узловатой колонны, стоявшей в центре. От неё к Пич шёл массивный мост из корней, и несколько подобных мостов едва виднелись где-то в темноте. Задрожав, лань решила посмотреть за край моста — и увидела там такие же мосты, такие же огни и продолжение колонны… пропадающее где-то во тьме внизу.

— П-по меньшей мере лига… — проговорила Пич и сглотнула.

— Не бойся, — бесстрастно произнесла советница. — Мост широкий. Просто не подходи к краю.

Судорожно выдохнув, лань медленно подняла взгляд и медленно пошла вперёд, стараясь не опускать голову. Её ножки звонко цокали по мосту, и с каждым маленьким шагом, с каждым отзвуком колонна приближалась, наступая на крохотную лань. И только когда она почти вплотную подобралась к Пич, та увидела на ней жёлто-зелёные лозы, всюду оплетающие колонну… кроме прохода, закрытого дверьми, напоминающими то ли сжатые жвала, то ли грудную клетку.

На них не было ни замка, ни замочной скважины, ни даже зазора. Ничего. Покачав головой, Пич посмотрела на переплетения лоз, желая найти хоть какой-то ключ на них. Десятки, сотни цветов разных видов, знакомых и незнакомых Пич, смотрели раскрытыми бутонами во тьму. Многие были покрыты странным золотистым налётом, и от них совершенно не шёл запах. Цвели лишь единицы, источая мягкий аромат.

И только после этого Пич обратила внимание на множество нераскрытых почек, притаившихся между цветами.

— Мне надо выбрать нужный, госпожа? — обратилась к советнице лань. — Это… вроде как очевидный вариант…

— Хм-хм, а какой из них нужный? Этот? — указала Витаэла на позолоченную фиалку неподалёку. — Этот? — подняла она копытце повыше, на красный с синими полосами пион. — А может… этот? — она указала ещё выше, на вершину колонны — точнее, то, что было им видно. С копытца советницы сорвалась ещё одна сфера, снежно-белая, и на ней появилось ясное изображение…

Эти два цветка она никогда не видела. Их было тяжело описать. Они не напоминали ничего из того, что знала Пич ни формой, ни размером, ни даже цветом — она даже не знала о существовании таких цветов. Или… нет, Пич всё же смогла понять, что один из бутонов был полон пронзительно ярких холодных оттенков, а другой — мягких, нежных и тёплых. Но только это.

Пич знала лишь двух существ, которых можно было бы описать такими цветами. Их знал каждый олень в Кервидерии.

— Всё это — служители Конкордии?

— Да, — кивнула Витаэла. — Все эти цветы отражают суть и характер тех, кто в том или ином виде связан своей жизнью с Великим Древом. Она особенно чутка к своим подданным, и она помнит каждого. Даже если они давно мертвы, — скосила советница глаза на позолоченные цветы. — Или помнить о них смысла нет никакого… — перевела она взгляд обратно на два фантастических бутона.

— Тогда… я должна найти ваш, госпожа? — предположила Пич.

— Нет, — улыбнулась Витаэла. — Ты должна найти свой. Он неподалёку. Думаю, для тебя это будет несложно.

Пич медленно прошлась по лозам. Десятки раскрытых бутонов, цветущих и застывших. Сотни почек, только проклюнувшихся и набухших. Лань медленно зашагала вдоль лоз, как можно нежнее проходя по ним копытцем. В голове зазвучал голос мамы, её мягкие слова о десятках форм цветов, о том, как по почкам можно понять, что не так с деревом или кустом, как хорошо оно питается и чего ему не хватает. На миг появился её довольный, радостный облик, когда они вместе сажали в саду кусты Камиллы и Астры. И удивлённый голос Инкхорна, похвалившего Пич за то, что она уже в таком молодом возрасте знает о…

Копытце Пич нащупала крупную почку персика. Она видела их только на страницах книг — её персиковое дерево до сих пор не набухало. Было так странно видеть эту почку впервые вживую, в этом было что-то явно неправильное… как и в самой почке, которая, как казалось, должна была вот-вот раскрыться, прямо на глазах лани. Вместо этого она продолжала набухать, сдавливая зелёную мембрану. Но почему? Озадаченная, Пич медленно погладила её…

И услышала тихий, резкий скрежет, словно кто-то затрещал костями. Пич поспешила обратно к двери — и увидела, что она приоткрылась. На полшага, не давая ни ей, ни советнице пройти. Только протиснуться.

— Любопытно, — подняла брови советница и перевела взгляд на Пич. — Я думала, что они открываются полностью, либо не открываются вовсе. Что в тебе таится, Пич?

— Я… я не знаю, госпожа, — чувство неправильности, возникшее где-то внутри Пич, только сильнее укоренилось. Казалось, что она врёт советнице, несмотря на искренность. — И меня это тревожит… — даже сейчас. Может, это её не просто тревожило, а волновало, пугало, ужасало? Сильнее, чем она этого хотела признавать. Сильнее, чем она могла бы это объяснить советнице. Или меньше? Может, это не тревожило вовсе, а удручало?

— Надеюсь, Лесной Херрен сумеет развеять твою тревогу, — спокойно произнесла Витаэла. — Тем не менее, проход открыт. Пускай и так, — выдохнула советница и, раздвинув копытцами посильнее створки двери, осторожно прошла внутрь, стараясь не порвать свои одежды. С опаской Пич протиснулась вслед за ней…

Коконы. Десятки ярко-золотистых коконов покрывали волнистые стены внутри колонны, разгоняя темноту тусклым светом. В каждом что-то плавало, как в желе. Ведомая любопытством, Пич подошла к одному и пристально вгляделась в него. «Что-то» медленно повернулось к ней, позволяя разглядеть получше… и Пич увидела оленя. Старого, морщинистого, иссушенного оленя с закрытыми глазами, застывшего в позе младенца. Её сердце пропустило удар. Она подняла взгляд на другой кокон — в нём плавала в позе калачика такая же иссушенная старая олениха.

— Что это за… склеп? — прошептала Пич Витаэле.

— Янтарный Зал, — ответила она, продолжая что-то выискивать на стенах. — Мы в самом сердце Конкордии.

— С-сердц?!.. — от неожиданности слово застряло в горле лани, и она неверяще посмотрела на советницу. — Буквальном сердце?

— Вполне себе буквальном, — кивнула Витаэла. — И около самого сердца она хранит всех тех, кого сочла достойными. Всех их она попросила прийти сюда, когда Жница уже стояла за их спинами… — она помедлила. Приметив что-то около стены, советница жестом позвала Пич. — Это же место позволяет связаться с Конкордией напрямую. Если подгадать нужный миг, когда ты сможешь остаться в живых…

— Но… но зачем? — непонимающе спросила Пич. — Зачем она… — и остановилась. Чувство сосущей тоски внезапно разлилось по её телу, и ответ пришёл сам собой. — Она хочет понять нас. Хоть как-нибудь…

Витаэла не ответила. Вместо этого она подошла к одному из коконов, висевших на стене.

Пустому.

— Вы… — Пич оглядела его. Золотистый кокон был полон блестящей жидкой смолы. Ровно посередине шёл вертикальный разлом, янтарь не лился из него только благодаря едва видимой кожице-мембране. Словно из кокона выполз птенец или змеёныш, пробив яичным зубом скорлупу, а она попыталась затянуться. Вот только вокруг кокона было чисто, не было ни луж, ни даже капель, а Витаэла выглядела на удивление спокойно. По спине Пич прошёлся холодок. — Нет… это же… это же не мой кокон? Я же слишком…

 — Твой. Сама Конкордия создала его специально для тебя, — медленно, до ужаса спокойно произнесла советница.

— Я… я не могу…

— Не можешь? — лицо Витаэлы ожесточилось. — Почему? Ты хочешь оспорить волю Конкордии?

— Я… я… я сомневаюсь, — дрожащим голоском ответила Пич. Она попыталась отстраниться от советницы, но ноги отказывались идти. От тяжёлого взгляда Витаэлы нельзя было отвернуться, и только слова, хоть какие-то слова оставались барьером перед ней. — Неужели я действительно так важна, госпожа? Что заставляет саму Конкордию считать меня… нужной? Почему нет ни одной другой лани, которой она бы доверилась? Почему не вы? Почему не…

— Я прошла этот путь давным-давно, Пич. И сейчас ты можешь сотрясать само её сердце словами, но ты никогда не узнаешь на них ответов… если не… — Витаэла повернулась обратно к пустому кокону. — Станешь с ней единой. Возможно, это твой единственный шанс. Ты не живёшь столько, чтобы у тебя появился второй.

— Это не может быть единственным способом, госпожа, — возразила Пич. — За пятнадцать тысяч лет её жизни…

— …она перепробовала множество способов, Пич Бранч. Она меняла узор на своих листьях. Вкладывала в свою кору больший смысл, чем раньше. Цветы росли на её ветвях, с определённым ароматом и оттенком. Конкордия даже пыталась качать ветвями так, чтобы они напоминали чужую речь. Но всё это бессмысленно, — покачала головой Витаэла. — Во всём этом видели причуды, но не слова.

— … — потупила взгляд лань, стыдливо зашаркав копытцем по древесному полу. — Неужели без этого не обойтись?

— Все ответы — здесь, Пич. Если ты хочешь узнать их. И если ты считаешь себя недостойной, либо не желаешь  видеть себя такой, то… — Витаэла сжала губы. — Ты не должна быть здесь, Пич. Неужели ты хочешь сказать, что весь твой путь, от Мотхауса до Янтарного Зала… был пройден зря?

Лань съёжилась и медленно огляделась. Зал внутри колонны шёл вверх и вниз, сквозь пол и потолок из корней и древесной сердцевины виднелись сотни других янтарных коконов, похожие на золотистые капли росы или маленькие жёлтые звёзды. Перед глазами предстала огромная крона, воздушный корабль, обширная Чаша, полная воды. Долгие ряды деревьев, окружившие караванную тропу. Тёмные чащобы Шёлкового Леса и Мотхаус. Её родной дом…

Что-то больно кольнуло в бедро Пич, она нервно поцокала копытцами на месте, притупляя боль. Выдохнув, лань обратилась к советнице:

— Госпожа, пожалуйста… можете отвернуться?

Витаэла кратко кивнула и накинула на глаза капюшон. Как только она повернулась к Пич спиной, та медленно расстегнула сумки и сняла белоснежный плащ. По привычке посмотрев назад, она закрыла глаза. Выдержав несколько долгих мгновений, полных тишины, Пич коснулась копытцем прозрачной кожицы.

Оно медленно погрузилось, затянулось внутрь, словно мотылёк в густой мёд. Зажмурив глаза, Пич, вытянула второе копыто и, глубоко вдохнув, нырнула в кокон. Янтарь окружил её, обволакивая торс, конечности и голову, забивая ноздри и рот, но Пич не задыхалась. Тягучее естество кокона сковывало, ноги казались тяжёлыми и громоздкими, и каждое движение требовало усилий; усилий, которых у лани оставалось всё меньше и меньше. Любой бы на её месте запаниковал — но Пич вместо этого расслабилась и отдалась потоку. Выдохнув в последний раз, она закрыла глаза. Она сейчас походила на маленькую куколку бабочки, проходящую последнюю линьку… или семечко в скорлупке, что вот-вот пустит ростки в плодородную почву…

Когда Пич открыла глаза, на неё смотрел яркий, безжалостный лик солнца. Великого солнца, что наблюдало за смертными и бессмертными вечность, которую не способны были познать ни те, ни другие. Тысячи лучей шли от него, дрожащих, словно грива царственного, властного, уверенного льва. Словно слова, воплощающие волю в мир. Словно воля, сплетающая суть в смысл. Словно суть, определяющая порядок вещей внутри них же.

Пич протянула копыто к солнцу. Тень от её собственной ножки закрыла её лик, и лань, не зная, как она выглядит, ощутила, что стала темнее самой смерти, Жницы. Крошечные тени вращались вокруг неё и солнца, мелькая, как мотыльки перед фонарём. Тени танцевали, кувыркались, смеялись, хихикали, дрожали, бежали, летали… шли по ней, как жуки и муравьи идут по дереву или камню. Десятки маленьких теней, которых Пич могла бы и не увидеть, если бы не знала о том, что они существуют. И если бы она не знала, что одной из этих теней…

Была она сама?

Пич опустила взгляд на эту маленькую тень. На точку, на крохотную фигурку, в которой едва-едва угадывались её очертания. В удивлении Пич моргнула и сощурилась, чтобы её разглядеть… но вместо неё увидела лишь громадное лицо. Своё лицо. Настолько огромное, что лань и не догадалась бы, что это лицо, если бы не знала, что это она же. Пич в недоумении и панике оглядывала себя, трогала своё тело и по привычке оборачивалась — убедиться, что никого за спиной нет. Она стала силуэтом. Тенью, с привычными, родными чертами и формами, но без чётких деталей.

И цвета.

Пич почему-то захотелось рассмеяться. Рассмеяться так, как только она могла. Она была вся тёмной и обнажённой, в ней не было ничего лишнего — только голая суть, только… душа? И Пич, поддавшись порыву, тихо засмеялась. Безудержно, радостно, восторженно, как маленький оленёнок, и от её смеха дрожал космос. Он резонировал с ней, звёзды меняли свой путь и тряслись от её смеха, каким бы громким или тихим он ни был. Всё стало таким незначительным, всё стало таким правильным, верным и совершенным, почему бы нельзя было теперь и посмеяться? И в самом-то деле? Кто из теней мог бы её остановить? Или, быть может… они бы к ней присоединились?

Тихо хихикнув напоследок, Пич расслабленно выдохнула и опустила взгляд обратно на… землю. Двенадцать теней, привлечённые её смехом, стояли перед ней полукругом. Все они, как и Пич, не имели точных черт, и каждая из них выглядела как чёрная тень с пронзительными сияющими глазами. У каждой из них был свой цвет, как и фигура: у одной, с лозами шиповника на копытах и воротником из кленовых листьев, сияли кроваво-красные глаза, у другой, тощей с длинной прямой гривой, они напоминали тёмно-синюю гладь Сонного Моря. У третьей, пушистой, с плодами кипариса и можевельника на плечах, искрились хвойно-зелёные глаза, а у четвёртой, напоминающей расколотую молнией вишню, был насыщенно-розовый взгляд вишнёвых лепестков. Все эти силуэты напоминали дриад, мрачных и ярких, пышущих жизнью и полумёртвых, высоких и низких — и все они подозрительно походили на…

На дочерей Конкордии. Ростки Великого Древа.

Переглянувшись, они подошли к ней. Вытянув копыта, они касались её, гладили, трогали, толкали — изучали. Или ласкали? Пич словно бы оказалась на месте маленького пушистого зайчика, которого нашли где-то на окраине и принесли в класс, чтобы все его могли гладить и обнимать. Пич поёжилась от стеснения и отвела взгляд, но тело словно само… нет, по её желанию изгибалось так, чтобы погладить могли все и всюду. Приятный табун мурашек шёл по чёрной шерсти Пич, когда копыта проходили по её спине, ногам, макушке, груди, щекам. Она жмурилась от удовольствия… и от боли — тихо пискнув, она почувствовала, как одна из ланей нечаянно задела шипом её кожу и надрезала её. Где-то за ухом потекло что-то липкое…

Силуэты расступились, давая дорогу ещё одному, только появившейся. Это была ещё одна дриада, выше остальных, её фигура была изящной, плавной и вместе с тем мягкой и широкой, словно у молодой матери. Её растрёпанная грива была из десятков дубовых листьев с волнистой формой, а с ушей свисали небольшие жёлуди. Медленным жестом она отогнала всех дриад и мерным шагом подошла к Пич. Золотистые глаза оглядывали лань с любопытством и интересом, прежде чем пришедшая медленно провела вокруг уха Пич. Маленькая ранка затянулась, оставив едва заметный шрам, и копытце дубовой дриады — Конкордии! — медленно опустилось вниз, на щеку Пич. Приятное, тёплое чувство единения наполнило её грудь, пока она смотрела в мягкие глаза, сияющие добротой.

Она наконец-то явилась.

С тех самых пор, когда Пич опустила свои неокрепшие ножки на землю Кервидерии, когда она училась ходить, прыгать и скакать… когда она впервые напоила свой персик и стала за ним ухаживать… когда все слова, обращённые к маленькому саженцу, выросшему в крепкое дерево, отзвуками дошли до Конкордии…

Она ждала её.

И теперь…

Теперь они были вместе. И ничто не сможет их разделить — ни расстояние, ни время, ни чужие намерения.

Очарованная, Пич наблюдала. Конкордия медленно осматривала её, лань тонула в её нежном взгляде и прикосновениях.  Её копытце скользило по щеке, по шее и груди, по самому сердцу… а затем мягко потянуло вниз, глубоко под землю, сквозь почву, камни, древние кости и горячую кровь мира…

Она едва успела выставить копыта перед собой, чтобы не удариться об пол. Рот Пич, переполненный смолой, выплюнул её на пол, и она жадно, судорожно задышала. Вся мокрая от янтаря, капающего с неё на пол бесформенными сгустками, она попыталась встать на четыре ноги — и упала, едва не ушибившись. Отдышавшись, Пич медленно подняла голову…

В двух шагах, наблюдая за трепыханиями, стояла Витаэла Каст, её новоиспечённый куратор. Оглядев Пич с ног до головы, она тихо хмыкнула:

— Пора мыться.

---

Баня была жаркой. Пар стелился над мраморным полом и красными коврами, словно шёлковое полотно, изгибаясь вокруг арок и купален. Горячая пенистая вода пахла солью и степными травами, скрывая глубокий пол, до которого Пич едва доставала ножками. Изящные статуи наяд, сильфид и гелиад стояли над каждым бассейном, то ли одаривая своим благословением, то ли игриво наблюдая за обнажёнными посетителями. И так же игриво, с тихими, незаметными смешками наблюдали настоящие духи, таясь в пене, дымке и свете фонарей.

То, что напротив Пич сидела расслабленная Витаэла, не помогало. Стыд ползал под кожей лани: из-за незваных наблюдателей, из-за роскоши, из-за голой советницы, что будто бы не замечала всего этого. Пена скрывала больше половины её тела, но глаза Пич снова и снова скользили по её фигуре. Тонкой, изящной, с гладкой шерстью и лицом без единой морщинки… она казалась на год или два старше самой Пич — и моложе родителей с Лазурью и Фрут. И сложными длинными узорами, идущими от копыт по всему телу.

Пич не раз видела витрангов. У самых опытных среди них в Искусстве такие узоры доходили до бёдер и плеч… но у Витаэлы они покрывали всё тело до самой шеи, сплетались друг с другом густым плющом и превращались во вторую кожу. За пределами своей формы, своей мантии и украшений советница казалась совсем другой, похожей не столько на живую лань, сколько на дриаду.

Она бы могла просто сполоснуться — под одной из статуй наяд, вроде той, что держала кувшин с льющейся из него водой. Но нет, они заняли один из бассейнов и наполнили его пеной. Будто бы баня — повод, а не средство. Пускай и довольно приятный, но… повод. Из-за этого душистые ароматы становились приторными, пена — чересчур липкой, и даже вода казалась… не такой.

— Г-госпожа?

— Ммм? — вальяжно протянула советница и, приоткрыв глаза, опустила копыта под воду.

— Ч-что теперь? — вопрос звучал очевидно, но Пич не понимала, насколько — обстоятельства не давали ни намёка. Увидев приподнятую бровь Витаэлы, она продолжила. — Я же… теперь полноценная служительница Великого Древа, ведь так? Конкордия признала меня. Должна была, иначе… я была бы уже за пределами Дворца, — отвела взгляд Пич и провела ножкой по пене. Вместо чистой воды и отражения в ней была лишь мутная от соли и дымки вода.

— Хм, — прикрыла глаза Витаэла и обмякла, опустив голову по подбородок под воду.  — Теперь тебя должен увидеть сам Лесной Херрен.

— Должен? — смутилась лань.

— Ты боишься, Пич?

— … — её губы задёргались, пытаясь подобрать слова получше. И сомкнулись, так и не найдя их. — Да, госпожа. Я боюсь.

— Неудивительно, — пожала плечами советница. — Его не стыдно бояться. Правитель, мастер Искусства, сюзерен множества танов, ярлов и верховных духов, ему повинуется вся Кервидерия…

— Я… о другом, госпожа, — тихо выдохнула Пич, медленно поводив ножкой по мягкой воздушной пене. — Я… может, слишком дерзкая в таких вопросах, но… кто он, госпожа? Кто он как таковой? За пределами всех титулов?

— Ааааа… — протянула Витаэла и, прикрыв глаза, улыбнулась. Узоры на её теле засияли, и розоватая вода вокруг неё дополнилась зелёными оттенками, пока советница обдумывала вопросы. — Это уже интереснее. Нет, Пич, его личность — не секрет, и я понимаю, откуда исходит твоё… любопытство, — её голова поднялась над водой, сравнявшись с Пич напротив. — Лесной Херрен — бессмертный. Как правители Сизой Империи, Эквестрии, Хорсии… и Чейнджнарра. Подобно им, он видит мир иначе, его взгляд простирается далеко за пределы настоящего, и года могут обернуться для него минутами… но, вопреки этому, он — всё ещё олень. Лесной олень, как ты со мной: он не стесняется эмоций, ему не чужд вкус к жизни и соблазны смертных. Если он и бог, то только наполовину — а значит, он может совладать со своими порывами в трудный миг.

— “Если”? — подняла бровь Пич. — Что значит “если он и бог”? С чего бы ему не быть богом?

— Не следует путать богов и бессмертных, Пич, — улыбка пропала с лица Витаэлы, и её губы сжались в тонкую линию. — Грань между ними может быть неявной, но она ощутима. Как ощутима разница между пламенем лесного пожара и самим понятием пламени. Поэтому… — Витаэла поднялась. Извилистые узоры на её теле погасли, и она поднялась с бассейна на мраморный пол. Её шерсть высушилась за мгновения, и взмахом копыта притянула к себе окружающий пар. Обернувшись вокруг неё мягкой пеленой, он обратился в ткань халата. Одежды, вновь скрывающей её настоящую суть — без явных узоров Витаэла будто бы постарела, сравнявшись с родителями Пич по виду. — Помни: Лесной Херрен — такой же олень, как и ты. Даже если он бессмертный правитель.

— Ммм… — хмыкнула Пич и, не найдя ответа, кивнула. — И как я тогда до него?..

— Здесь, — вытащив из-под складок новосплетённого халата лист, Витаэла положила его перед Пич. На нём был план Конкордии, от нор под корнями до самой вершины, небольшой и приблизительный, но полный пометок и названий. — Эти бани предназначены для тех, кому Золотое Древо доверяет больше всего: другим советницам, архидруидам… искателям приключений, вроде Алой Четвёрки. А значит, отсюда можно за двенадцать-восемнадцать минут дойти до самой вершины, где располагаются покои Херрена. Хорошего дня, Пич, — кивнула ей — или поклонилась? — Витаэла и, поправив халат, направилась на выход… но остановилась на полпути.

— Госпожа?

— Пич, — не оборачиваясь прошептала советница. — Конкордия и Арборион полны любопытных существ. Держи всё, что скрываешь и чем дорожишь, особенно близко. Иначе в самый важный миг обнаружишь, что лишилась этого.

Советница скрылась в дымке, оставив Пич одну. Недолго просидев в бассейне, Пич поднялась, спешно накинула халат и, подобрав карту, пошла переодеваться. Маленькая светлая комната со шкафчиками, полотенцами и огромным зеркалом от пола до потолка встретила лань своей пустотой. Закрыв двери, Пич осталась наедине со своим отражением и принялась прихорашиваться. Наблюдая за тем, как лань напротив неё расчёсывала гриву и выпрямляла шёрстку, Пич припоминала советы мамы. Держать спину ровно, смотреть прямо вперёд, не садиться, пока хозяин дома не предложит место. Принять без остатка всё, что предложат, а при отказе найти причину и облечь её в вежливый ответ. Когда лань напротив проходилась щёточкой по бедру с пятнознаком, Пич ощутила болезненный укол в круп — где эти советы были раньше, когда она общалась с советницей? Впрочем, если уж она мылась с ней в одной бане, значит ли это, что советнице было всё равно? Тогда зачем она обращалась к ней как…

Пич замерла. Моргнув, она пригляделась к своему пятнознаку. Сердце пропустило удар, когда она заметила, что персик-сердце на боку стал с одного бока розовато-рыжим. Дыхание сбилось, копытца Пич выронили щёточку, а зрачки сузились до двух маленьких точек, когда она медленно, медленно поворачивалась крупом к собственному отражению.

И замерла, как одна из статуй в бане, разглядев себя. Кровь застучала в висках, взгляд помутнел, всё пропало, сосредоточившись лишь на её фигурке с приподнятым хвостом… и розовато-рыжим, как спелый персик, крупом.

Розовато-рыжим крупом.

Розовато-рыжим крупом.

Как спелый персик розовато-рыжим крупом… 

Как только Пич осознала, что цвет никуда не пропадает, что её круп остаётся таким, а не становится белым… Ужас захватил её с головой.

---

[1] Эй вы, грязные черти! Бросайте своих шлюх — мы готовимся к отплытию! (фин.)
[2] В небо! (фин.)
[3] Эй, черти, у нас так-то много работы! Нам ещё через ветки проходить! (фин.)

Интерлюдия I. Вершина

Неожиданно? Возможно

Краски в сумках не было.

Пич раскрыла трясущимися копытами сумки и как можно скорее просмотрела содержимое. Мокрое полотенце соскользнуло на пол от резких движений и обнажило розово-рыжий круп, заставив и без того напряжённую лань рыться в вещах быстрее.

Но краски в сумках не было.

Часто дыша, Пич вытащила всё, что было в сумках, на скамейку. Мысленно произнесла по названию каждый предмет. Расставила их так, чтобы всё было видно.

Но краски среди них всё ещё не было.

В отчаянии Пич едва ли не закричала, но вовремя прикрыла рот — не хватало, чтобы кто-то пришёл на её крик и увидел её круп! Ох, что же тогда произойдёт, что же тогда произойдёт! Стыд, да и только!

Глаза снова метнулись на пустые сумки. Или не пустые? Пич кинулась на них, вытряхивая, выворачивая наизнанку, принюхиваясь — была же в них краска, была, куда она?..

И в самом деле была. Едкий запах краски всё ещё шёл от сумок. Более того, шёл не только запах, но и… сама краска — по стенкам одной из сумок к краю тянулась тонкая белая линия. Надежда озарила Пич, и та принюхалась, а затем посмотрела на пол. Практически незаметная на светлом мраморном полу белая полоса шла вперёд, от скамеек, от сумок, в… баню? Обратно в баню? Но Пич не брала с собой краску, кто тогда?..

— Ха-ха! Ты теперь вся белая!

Лань как можно тише подкралась к двери — и увидела несколько сильфид, столпившихся вокруг одной из купален. Они окружили кольцом пара раздражённую наяду, чьё синее тело и мордочка покрыли белыми пятна и разводы… краски. В ушах нарастал неприятный гул, пока Пич осознавала, что наяда в той самой, её краске. Она поняла это, ещё до того, как заметила плавающую в купальне баночку, вокруг которой по воде стелилась белая плёнка.

— Хм… — фыркнула обидчицам наяда и, глубоко вдохнув, выплеснула из своей макушки воду, как дельфин или кит. Фонтан воды, смешанный с белыми сгустками, опустился на сильфид, и те поначалу засмеялись… прежде чем заметили, что краска растекалась по их воздушным мордочкам, пачкая их, и не растворялась в воздухе. — Ха-ха-ха! Это игра на двоих, девочки! — засмеялась наяда и продолжала брызгаться, прогоняя сильфид…

Но лань не видела этой сцены — она спешно собирала сумки и судорожно думала, где сейчас её багаж. Нет, это не могла быть единственная баночка краски, всегда есть запасная. Пич не настолько глупая, всегда должен быть…

Нет, она и в самом деле глупая! Она и в самом деле прозевала миг, когда наглые сильфиды стащили её краску! Она забыла застегнуть сумку как следует или спрятать её в шкафчике, понадеявшись на безопасность дворца! Как она могла быть такой… дурой! Зажмурившись, Пич захныкала и залилась слезами. Она попыталась заткнуть рот копытцами — но скулёж и рыдания предательски пробирались сквозь них, привлекая внимание… которое сейчас лани было совершенно не нужно. Ведь как только сильфиды заметят её, они подлетят к ней и увидят, что у неё…

Розово-рыжий круп!

Этого нельзя было допустить!

Сглотнув горечь, Пич поскорее накинула на себя белый плащ и соколом вылетела из бани. Нельзя было медлить — с каждой секундой рос риск, что её заметят. Что на неё обратят внимание… что на неё будут смотреть, её окружат, кто-то обязательно посмотрит под её плащ и…

Нельзя этого допустить! Нельзя!

Но она же во дворце! Почему она сейчас должна идти за краской? Неужели то, что Пич не сможет нанести краску на свой круп до того, как придёт к Лесному Херрену, будет означать конец всего?

Да, будет! Он наверняка попросит её повесить плащ — и затем увидит её круп, когда начнёт оглядывать! А затем он будет смеяться! Смеяться, как и другие до него! Он будет смеяться над её крупом, будет спрашивать, часто ли пороли её в детстве и не состоит ли Пич в родстве с макаками из Зелёного Океана? А может, её просто так часто кололи в зад осы, что краснота до сих пор не прошла? А что, если…

Нет, Херрен не стал бы такое спрашивать. Он же мудрый. Он правитель Кервидерии. Он старше самой Конкордии! Он не станет насмехаться над ней и задавать такие нелепые вопросы, он же не какой-нибудь задира или хулиган… нет, конечно же, нет…

Он всего-то заставит её пройти через весь Летний Дворец и Арборион так, чтобы все до единого, от искателей приключений и дипломатов до простых горожан увидели, что у Пич розово-рыжий круп! Он не будет осуждать её — нет, он превратит её в посмешище и заставит всех обратить на неё внимание! Всех! Сначала весь Арборион узнает о том, что у Пич розово-рыжий круп, затем эта весть пройдёт по Сердцелесью, по всей Кервидерии, по провинциям, а затем покинет границы государства — и все, все в этом мире узнают, что у бедной Пич Бранч!..

— Кха!..

Потонув в спирали разрушительных мыслей, Пич со всей силы в кого-то врезалась. Тряхнув головой, она по привычке, внезапно ставшей пагубной, оглянулась, а затем посмотрела на свой круп — всё ещё розово-рыжий! — и поскорее прикрыла его плащом…

И только затем увидела белого волка. Слепого волка: его глаза были перевязаны чёрной лентой, расшитой узором звёздного неба. Длинная тёмная роба укрывала его, а со спины на серебряных цепях свисали блестящие обереги, пара книг в металлическом переплёте… и каменный, грубо вытесаннй кубок. Тощая, узкая морда волка не смотрела на Пич — он принюхивался, подняв повыше нос. И только спустя две или три долгих секунды опустил голову, “смотря” на упавшую лань.

— Мммм? Пахнет пе-е-ерсиками, — вкрадчивым голосом с лёгкой хрипотцой произнёс незнакомец, ухмыляясь. — Неужели в меня врезалась дриада?

— Я… я… ххх… — пытаясь отдышаться, Пич с трудом выговаривала хоть какие-то слова. Любая фраза тонула в очередном выдохе, и вместо ответа лань просто поползла назад… — Ххххаааххх… уууххх…

— Ты боишься? — шагнул к ней волк. — Меня? Или чего-то, что тебя преследует? — Пич попыталась подняться, но дрожащие ноги сводило от бега, а сбитое дыхание не давало сосредоточиться. И, несмотря на слепоту, незнакомый волк будто бы видел её, ориентируясь исключительно по запаху. Пич снова отползла назад… и уткнулась спиной в стену.

— Хххх… хххх… — бежать было некуда. Не было времени для передышки. Но не было и возможности хоть куда-то уйти от него. Оставалось только…

— А-а-а, — он остановился. — Теперь я это слышу. Ты выдохлась. Позволь мне помочь… — протянул ей лапу волк. Пич опасливо оглядела её, худую, перевязанную льняными тканями, с широко раскрытой ладонью… и подала дрожащее копытце в ответ. Ухватившись за него, волк поднял лань на ноги.

— Мммф… кхех, — кашлянула вместо ответа лань, а затем, сосредоточившись, тихо выговорила. — Мне… надо… спеш-кхм-кхм… спешить…

— В таком виде никто далеко не убегает, хм-хм, — усмехнулся он и, стянув с цепей кубок, дал его Пич. Он был тяжелее, чем казался, и лань снова села, чтобы ненароком не упасть с ним, пока волк искал в складках робы. Наконец, он вытащил небольшой флакон и, откупорив, медленно наполнил кубок его содержимым.

Опустив взгляд, Пич увидела бело-серебряную, как жемчуг, воду. Мягко колыхаясь, словно жидкий шёлк, она отражала на поверхности цвета золотисто-жёлтых стен и фонарей. Они переливались в холодном, медленном танце, пока, наконец, не замерли, и на гладкой поверхности лань увидела неясную бежевую кляксу. Себя.

— Святая вода Белафрии. Другой у меня нет.

— С-святая… для кого? — прошептала Пич.

— Имеет ли это значение? — поднял уши волк. — А если и имеет, то святая ли она для тебя?

Клякса на поверхности воды приобрела более точные очертания, появились новые цвета, лань почти сумела различить свои глаза… прежде чем поднесла кубок к губам.

Холодная вода обожгла язык, нёбо, щёки, горло, стекала по внутренностям, покрывая их льдом. Пич ощутила, как всё внутри неё застыло, замёрзло, будто бы сейчас она превратилась в ледяную статую, поверх которой оставалась её цветастая шкура с её розово-рыжим!..

Терпение.

Пич медленно выдохнула застывший в лёгких воздух. Едва видимая струйка пара вышла из её рта.

Спокойствие.

Поставив чашу на пол, Пич медленно поднялась. Мышцы больше не горели от усталости. Дыхание выровнялось. Мысли улеглись, перестав метаться в голове, как мотыльки. Что бы сейчас ни было внутри лани, к этому она внезапно нашла противовес.

Стойкость.

Волк перед ней был немногим выше самой Пич. На полголовы. Он и в самом деле её не видел — он даже не дёрнулся мордой, когда она поднималась, и теперь смотрел на её грудь или шею. Он не увидит ни одного недостатка — какими бы они ни были.

Терпение. Краска подождёт. Они не увидят ни одного её недостатка — а значит, нет смысла от них бежать.

— Спасибо, — протянула Пич пустой кубок обратно волку. — Теперь я знаю, куда мне нужно идти.

— Хм! — с приятным удивлением вытянул он морду и, взяв кубок, повесил его обратно на цепи. — В тебе веры больше, чем во всех, с кем мне доводилось говорить в Конкордии. Кроме самих Херренов, пожалуй, в них веры не меньше. И одной милой мне девушке…

— Печально это слышать, — вздохнула Пич и, округлив глаза, моргнула. Она бы не произнесла бы такие слова — не будь она настолько…

— Кейл! — взгляд Пич метнулся в сторону нового голоса, повыше и пожёстче, чем у волка. Из-за арки неподалёку вышла чёрная козочка с пронзительными жёлтыми глазами. Она была одного с Пич роста и, в отличие от волка, была одета более практично: оливково-зелёный жилет, серая хлопковая рубашка, тугие короткие штаны — и всё это подчёркивало подтянутую форму девушки. Седельный колчан со стрелами ясно говорил о том, кем она была. Равно как и висящий на том же боку обратный лук, сложенный полукольцом. — Грррх… — закатила глаза она и ровным, бесстрастным голосом обратилась к волку. — Я только отвернулась, а ты уже флиртуешь с первой попавшейся ланью.

— Она сама в меня врезалась, Кина! — с наигранной обидой возразил волк. — Кроме того, я как раз рассказывал ей о тебе! О твоих… многочисленных достоинствах, я бы сказал…

— Эта правда? — приподняла бровь коза, переведя взгляд на Пич.

— Эхеее… — хрипло выдохнула лань и беззаботно улыбнулась. — Да. Он говорил, что вы полны веры. Немногие в Кервидерии могут сказать про себя так же — если будут искренними, — уверенно произнесла она, поочерёдно моргнув глазами. Улыбка медленно сползла с неё, уступив прохладному, как её кровь, спокойствию.

— Мммф, — фыркнула Кина и медленно повернула голову к волку. — И это те самые многочисленные достоинства?

— Это вишенка на торте, Кинаранн, — лукаво ответил Кейл. — На торте из целеустремлённости, уверенности, хладнокровия, изящных ножек и рожек, прекрасных глаз и…

— Ты даже не знаешь, какие у меня глаза, пастор, — оборвала его спутница. — И чего это ты называешь меня по-волчьи? Ты бы хотел видеть меня волчицей, а не козой?

— Будь ты волчицей, я бы потерял ту самую Кина’Ран, с которой я прошёл полмира. Без которой я бы так и не узнал, что в Га’ановене есть что-то прекрасное, — улыбнулся волк, медленно метая хвост из стороны в сторону. — Будь ты волчицей, я бы потерял ту самую Кину, которая изменила мою жизнь к лучшему.

— … — лицо козочки казалось непроницаемым, неприступным, но Пич чувствовала, как что-то ползает под ним, пытаясь найти выход. Взгляд лани переходил с Кины на Кейла и обратно, и с каждым разом правда становилась всё более очевидной. — Ты просто ищешь очередную возможность перевести моё внимание куда-то ещё.

— А ты ищешь очередную возможность получить от меня комплимент, — довольно ответил Кейл. — У тебя очень красивые глаза, Кина. Я слышал это от других.

— Прошу прощения, — тихо произнесла Пич, и пара повернулась к ней. — Мне надо идти. Как я могу вас в будущем отблагодарить… Кейл? — осторожно обратилась она к волку.

— Его зовут Кейлтомб, и он жрец Волчьих Островов, — ответила вместо него козочка. — Наставляет на путь истинный, с переменным успехом.

— А её зовут Кина’Ран, она лучший из следопытов Га’ановена. Беспощадна, как гарпия. Бесстрашна, как дракон, — добавил волк, тихо хихикнув. — Ты ничего мне не должна, персиковая дриада. Я делаю то, что должно.

— Как и я, Кейл. Где я смогу вас найти? — вновь спросила Пич.

— Лесной Херрен заинтересовался нашими талантами и знаниями. И предоставил место в Конкордии, — спокойно ответила Кина. — В “Садовых Покоях”, на этом… — она помедлила, подбирая слово. — Наверное, “ярусе”.

— Мы знаем то, чего не знает он. Мы говорим с теми, кто ему нужен. Мы здесь надолго. Ты легко найдёшь нас, — мягко кивнул ей Кейл. — Прощай, дриада.

— Ровной дороги тебе, лань, куда бы она ни вела.

— И вам доброго дня.

Попрощавшись, пара развернулась и медленно ушла по своим делам, продолжая препираться друг с другом. Проводив их взглядом, Пич поправила свой плащ и, по привычке оглянушвись назад, направилась к широким лестницам наверх. Чем выше она поднималась, тем меньше ей встречались олени, пони и прочие существа. Иногда мимо неё кто-то проходил по своим делам, и всё чаще это был не дипломат или дворянин, а какой-нибудь вычурный авантюрист, будто бы только пришедший из длинного приключения. Лестницы сменялись площадками, коридорами и павильонами, а в них разношёрстные компании культурно проводили своё время за разговорами, настойками и рассказами о былом. На самой вершине кроны были души, совершенно далёкие от светских законов и понятий,  но Пич, как ни странно, это совершенно не смущало.

Лишь два или три раза ей попадались на глаза лани в тёмно-зелёных формах, наводящими чистоту в коридорах. Они казались незаметными, незримыми, и всё же Пич цеплялась за них взглядом. Словно за пауков, затаившихся в темноте и желающих оставаться незримыми, чтобы все могли видеть их работу — но не их самих.

В последнем зале, кругом, обширном, напоминавшим эквестрийский амфитеатр, не было совершенно никого. Три лестницы вели в него, и только одна шла выше, к широким узорчатым дверям высотой в пять-шесть ростов Пич. Две статуи суровых стражей стояли по бокам от двери в вечном дозоре, готовые напасть на каждого, кто потревожит их покой. Глубоко вдохнув, лань пошла вперёд и толкнула одну из дверей, открывая достаточно широко, чтобы пройти.

Она не была готова к тому, что увидела за ними.

---

Они стояли друг напротив друга. Массивная стальная гора и величественное золотое дерево. Зимнее небо льдисто-голубых глаз и жёлто-зелёные глаза ранней осени. Лавово-рыжая борода, ниспадающая водопадом, и чащобно-чёрная короткая бородка. Серповидные рога-месяцы с пурпурными огнями на концах и ветвящиеся рога с десятками зелёных листьев.

Два бессмертных оленя стояли друг напротив друга и смотрели так, будто каждый из них был отражением другого. Лживым, жестоким, кривым, но всё же отражением. Каждый стоял замерев, готовый наброситься в любой миг.  Воздух вокруг них был настолько густым и резким, что время от времени в нём проскакивали молнии.

— И ты называешь это “всё под контролем”, — наконец произнёс один из них рокочущим, похожим на гром голосом, и его рыжая борода стала ярче. — Открытую вербовку ордена, о котором все давным-давно забыли, и под знамя которого тем не менее стекается всё больше наших подданных. И ты ничего при этом не предпринимаешь, — его губы сошлись в тонкую, бритвенно острую линию. — Ты можешь держать себя за дурака… но не меня.

— А у тебя же, в отличие от меня, всё в порядке, — иронично хмыкнул второй голосом, напоминающим сильный ветер, полный кружащей листвы. — Ни до чьих ушей не доходит речь Ордена. Все живут так, будто ничего не происходит. И никакие олени в чёрных одеждах со знаком дроблёной скалы не вламываются в дома и не ловят своих же сородичей. К кому после этого обращается наш народ? — приподнял он бровь и краешек рта. — К стражам, желающими защитить? Или к бунтовщикам, желающими перемен? Кто из нас дурак?

— Явно не тот, кто не обращает внимания на смутьянов. И точно не тот, кто не проявляет никакого внимания к проблемам, касающихся страны, — дёрнул головой первый и, поморщив нос, презрительно фыркнул, понемногу обходя собеседника. — Каждый день Конкордию и Рейн точат черви, желающие обрушить Кервидерию. Они хотят свергнуть нас, считают, что мы существуем слишком долго, что наше время прошло. Как мне воспринимать твоё бездействие, если не как согласие с ними… Верналис?

Тихая, неявная, но ощутимая дрожь пошла по воздуху, отдаваясь эхом в полу и стенах, в мебели покоев и костях спорящих. Долгие секунды отзвуки имени теребили их шерсть и гривы, и оба оленя терпеливо дожидались, когда всё стихнет.

— Сильное древо переживёт гнусных червей, что уж говорить о высокой горе, — медленно начал идти другой олень, синхронно с первым. — Ты считаешь, что преданность наших подданных шатка, а они поддаются своим желаниям. Но тогда скажи — почему мы всё ещё правим? Почему Конкордия и Рейн подпирают небо, а Новая Кервидерия не оставлена чужакам? Почему, несмотря на злобу, нас всё ещё уважают? Почему кервидерцы всё ещё гордо держат голову?

— Потому что они умеют давать отпор, а не терпят удары, — сделал выпад рогами в сторону соперника рыжебородый, подкрепляя этим свои слова. — Потому что они заслуживают каждый день своей жизни делами и деяниями, и потому что они не требуют большего и не желают чужого, но стоят за своё. Кервидерия стоит не потому, что она пытается раскинуть свои корни по миру, но углубляется в его твердь всё сильнее.

— И именно это делает кервидерцев сильными, — тут же подхватил его фразу. — Мы знаем, ради чего мы стоим. Мы знаем, что именно нас делает кервидерцами. И мы преданы чему-то большему, чему-то более значимому, чем титулы, чем слава, чем кровь и тем более чем Белый Дракон этого Ордена. И ты не найдёшь этой преданности в тех же эквестрийцах или грифенгардцах — ведь всеми ими правит ненасытность, неумеренность… и ненависть к чужому. Но есть ли эта ненависть в кервидерцах? И если нет, то кто ты… Монтем?

Новый отзвук прошёл по обширным покои, заставляя всё, что в них было, дрожать. Одно слово заставляло сам воздух трястись и меняться, сотворяя из напряжения маленькие тучи, оборачивающиеся мимолётными бурями. Выждав, олени продолжили свой разговор.

— Не путай ненависть и стремление защитить, — угрожающе пророкотал Монтем. — Я не стою в стороне, потому что в этом моя жизнь. Вся моя суть, которую я отдаю этой земле и каждому нашему сыну и дочери — это желание их защитить. И я защищаю их. Я укрываю их крылом тогда, когда они могут пасть. Я — рубеж, который помогает корням идти вперёд, который стремится не дать Кервидерии пасть в бездну, как это делают остальные. Меня знают как Синий Бастион и как Стальную Башню. Все понимают, что это значит — и доверяют мне. А что в ответ можешь сказать ты, брат? Что говорит твоя суть, пока черви глодают корни? Кто ты, “Золотое Дерево”? — фыркнул олень и стал терпеливо ожидать ответа.

Секунда. Вторая. Между их лицами проскочила зелёноватая молния, от которой густой воздух стал будто свежее. И горький, как могильная земля, ответ:

— Моя суть говорит “Я успел спасти Ссиан Вентрэ”. Моя суть шепчет “Прости меня, Аури, но я сделал всё, что мог”. Моя суть твердила “Оставь его в живых, похорони его в Обсидиановом Гробу”. И вовремя остановила словами “Доверься Хранителям Сезонов, как доверился им в первый день Кервидерии”.

Тяжёлая, звонкая слеза упала на ковёр с широкой щеки Верналиса. Губы Монтема расслабились, приоткрывшись, и он медленно моргнул.

— Девять тысяч лет назад я сразился с Сизой Императрицей на далёких берегах, чтобы ни одно копыто более не ударило кервидерца. Шесть тысяч лет назад я оставил от царя Соларона лишь душу, что ныне бьётся в Царе-Големе, чтобы его латунные дредноуты больше не поливали Кервидерию огнём. И три тысячи лет назад… я заточил мою единственную кровь в камень на три века, — ровно, неспешно произнёс ему Верналис. — Моя суть — вставать за каждого кервидерца грудью. Каждого, брат.

Тихий, почти неслышимый рокот вышел из рыжей бороды синего исполина. Его голова поднялась, и блестящие титаном рога с пурпурными огоньками на концах устремились в потолок. Вслед за ними поднялись и золотые рога, покрытые листвой.

Никто ничего не сказал. Никто больше ни на кого не смотрел. Воздух вдруг стал таким холодным и горьким, что в нём начали появляться маленькие красные снежинки, царапающие шерсть и кожу. Целую минуту слышались тяжёлые, громоздкие шаги Монтема к балкону, где он широко расправил крылья. Пара взмахов — и от него осталась лишь пара серо-синих перьев, кружащихся в воздухе.

— Можешь не прятаться, Пич. Заходи.

Глоссарий

Это довольно важно, не думаете?

Боги — в отличие от большинства народов, населяющих мир, у жителей Кервидерии до сих пор есть пантеон богов, так или иначе проявляющих свою волю в этот мир. Их четверо: бог дикости и хитрости Тысячеликий, богиня жизни и смерти Жница, богиня конфликтов и мастерства Война(также известная как Мастерица) и богиня искусства и ремёсел Грёза. Помимо этого олени обожествляют Природу как сущее, происходящее вокруг них — и поэтому поклоняются духам как проявлению её воли.

Друид — ранее общий титул друидизма, оленьей религии, обозначающий священнослужителя и жреца Природы. Долгое время только друиды допускались до знаний и тайных искусств, однако с развитием Кервидерии сами друиды переформировались из чисто религиозного общества в научно-религиозного. В нынешнее время словом "друид" в Кервидерии называется как священнослужитель, так и учёный, знакомый с основными теориями оленьего взгляда на мир.

Духи — сверхъестественные эфемерные создания, населяющие известный мир. Духов встречали в самых разных местах, но учёные всего мира бесспорно считают Кервидерию наиболее населённой ими. Существуют меньшие духи, которых часто можно увидеть в дикой местности, и так называемые старшие духи, мало попадающиеся на глаза простых путников, а также верховный духи, обладающие околобожественными силами. Жители Кервидерии часто обращаются к духам в поисках просветления или помощи, взамен оставляя им подношения и дары. Благосклонность или помощь духа, особенно старшего, считается проявлением огромного доверия для кервидерца, а также его избранность для чего-то великого.

Жница — также известная как Собирательница, Лодочница, Чёрная Смерть, Чернейшая из Мёртвых, Басстрастная Старуха и Приносящая Сон. Богиня смерти, посмертия, фермерства, цены и сна(но не сновидений). Жница фигурирует во многих легендах оленей; всегда найдутся истории о том, как кто-то пытался её обмануть, уговорить или подчинить, но терпеливая, спокойная Жница всегда находила способ не только воспротивиться, но и обернуть намерения оленей вспять. Считается, что она подтолкнула Прародителей пойти на их знаменательные деяния, а также научила оленей концепциям посмертия и цены. У Жницы много почитателей, но сравнительно мало последователей, которых, тем не менее, модно встретить всюду: это жрецы смерти и урожая, а также скрытные убийцы и упокоители неспокойных мертвецов. Несмотря на мрачную природу, Жница не злая и не добрая, с бесстрастным лицом исполняющая свою работу богиня.

Олени — общее названия ряда рас рогатых парнокопытных, происходящих из Кервидерии. Религиозные. В большинстве своём — травоядные. Долгоживущие — олений возраст может достигать до 250 и 300 лет. Ранее разделялись на две ветви: горных и лесных, однако вскоре после основания Эквестрии появилась третья ветвь, именуемая глубинными оленями. Каждая ветвь обладает схожими видами, но их культура, физиология и менталитет во многом различаются.

Прародители — мифические оленьи предки, считающиеся общими предками для каждой расы лесных и горных оленей. Согласно мифам прародители стали родоначальниками оленьих рас из-за своих деяний, определивших всю дальнейшую жизнь оленьих народов. Учёные всего мира сходятся во мнении, что на самом деле "Прародителями" является общий собирательный образ той или иной оленьей расы, созданный для воспитания оленят и для сохранения памяти о важных вехах оленьего сообщества.

Следопыт — распространённая в Кервидерии, Сизой Империи и Грифоньих Королевствах профессия, объединяющая в себе работу проводника, охотника, исследователя и картографа. В Кервидерии следопыты сопровождают туристов, путников и караваны по диким местам, чей ландшафт непостоянен из-за влияния духов.

Рогач — общее звание, обозначающее воина или солдата в оленьей культуре. Одно из древних званий, использовавшееся ещё в Докервидерскую эру — именно так, рогачами, называли защитников стад и стойбищ, охранявших остальных от хищников и монстров.

Танец сезонов — метафоричное название года в Кервидерии, обозначающее последовательную смену "сезонов" — шести месяцев-времён года в оленьем календаре: Холод(Зима), Пробуждение(Раняя Весна), Цветение(Поздняя Весна), Жара(Лето), Сбор(Ранняя Осень), Сны(Поздняя Осень).

Тонкое Искусство(англ. Subtle Art) — также просто Искусство, оленье название магии и волшебства. Метафора, происходящая из общеоленьего поверья, что мир состоит из множества тонких взаимосвязей одних вещей с другими; этой взаимосвязью и пользуется адепт Тонкого Искусства, когда творит его — в глазах оленей, несомненно

Тысячеликий — также Хищник-и-Жертва, Хитрое Сердце, Каждозверь и Вéндиго. Бог дикой природы, животных, охоты, а также хитрости, перевоплощений и первобытных желаний. Тысячеликому приписывают сотни деяний разной степени мрачности и жестокости, в которых он побуждал оленей действовать то хитро, то спонтанно, доверяясь своему внутреннему чутью, внутреннему зверю. Тысячеликому поклоняется каждый каждозверец и хитрец, а также оборотни — именно Тысячеликий даёт им право становится кем угодно, от мелкой птицы до огромного кита, а также видами других рас, вроде пони и грифонов.

Херрен — титул правителя в Кервидерии. На данный момент их носителями являются братья Верналис, правитель Северной Кервидерии, и Монтем, правитель Южной Кервидерии. Фактически херреном можно называть и Койарра Шифта, правителя Глубинной Кервидерии, но из-за культурных особенностей никто его так не называет.