Все тлен

Навеяно участившимися постами о безысходнсти.

Другие пони Человеки

Твайлайт и лазер

Любопытная единорожка наблюдает за работой лазерной установки для резки металла.

Твайлайт Спаркл

Арфа для Лиры

Ожившая сказка, воспоминание из детства... простой музыкальный инструмент. Лира.

Лира Бон-Бон

Fallout: Equestria. Price of the soul

В Пустоши немало судеб, не связанных с геройством. Не только Стойла защищали от мегазаклинаний. Ещё до возврата Найтмер Мун был построен особый бункер. Оклеветанный гений бежит из тюрьмы и случайно попадает в Пустошь, где находит тайны, невидимых врагов и любовь. Но душа - весьма ценный товар, и потеряв её, всякий начнёт мстить.

ОС - пони

Не дай жучку укусить себя за ногу

«Берегись постельных жучков, что могут укусить тебя за ноги» – часто говорил отец своему маленькому жеребенку, когда укладывал его спать. Однако тот не сильно-то верил в каких-то там жучков и не придавал этим словам особого значения, пока однажды его родители не ушли на ночь в гости, и он не встретился с королевой этих жучков, что жила у него под кроватью.

Другие пони Кризалис

Твой самый злейший враг

Принцесса Твайлайт и Рэрити встречаются. Другая Рэрити в жизни Твайлайт не вполне уверена, как к этому относиться.

Твайлайт Спаркл Рэрити

Очень благопристойная встреча класса Сансет Шиммер

Сансет Шиммер пытается объяснить принцессе Селестии, что произошло на встрече ее класса. И на этот раз она ни в чем не виновата. Совсем.

Твайлайт Спаркл Трикси, Великая и Могучая Принцесса Миаморе Каденца Сансет Шиммер

Файнал-экспресс

"Файнал-экспресс" всегда доставит вас по назначению...

Другие пони ОС - пони

Брошенный в небо

Как слепому описать красоту окружающего мира? Как безногому постичь радость бега? И как бескрылому отыскать свою лестницу в небо? В небо, которое манит тебя, заставляя идти до конца.

Другие пони

Пираты на день

Пипсквик и Динки проводят самый лучший день!

Пипсквик

Автор рисунка: BonesWolbach

Копытца

Копытца

Нет ничего неприятнее мартовской ночной духоты. На улице уже не лютует мороз, однако форточки еще не откроешь – простудишься, а батареи центрального отопления всё также раскалены, как и в декабре, вот и мучаешься в этом неприятном, давящем перегреве. А я еще и страдаю бессонницей. Сейчас уже не так, как сразу после развода, но иногда она приходит в такие вот пересушенный отоплением ночи, и нет ничего мучительнее этих душных часов без отдыха. Из-за усталости невозможно подняться из постели и добрести до письменного стола, хотя, наверно, это был бы наилучший вариант для этих утекающих часов, а нервное перевозбуждение, появляющееся всегда без причины, не дает угомонить усталые нервы и погрузиться в долгожданный сон. Ну а духота – из-за неё становится совсем невыносимо.

Я лежу и стараюсь занять свои мысли чем-то веселым и приятным, например, вспоминаю девочку-хипстера, виденную мной в троллейбусе: такая маленькая и забавная в своей светлой фасонистой шляпе, в курточке непонятного покроя и огромным фотоаппаратом на шее. А на ногах у неё были смешные сиреневые кеды. Может это и позерство тинэйджера, но в её годы я сам носил гирлянды фенечек, у меня были волосы чуть ли не до поясницы, я тщетно пытался отрастить бороду и зачитывался Кастанедой. Так что мне эта девчонка показалась подбодряющим приветом из того, что уже никогда не вернётся – из моей юности.

Воспоминания не приносят ощутимого облегчения, и я принимаюсь ждать то, что в конце концов случается на исходе каждой моей бессонной ночи. Я прислушиваюсь и теперь лежу в своей измятой напряженным телом постели полностью опустошенный – без мыслей, без чувств, без энергии, подобно неисправному роботу, у которого чудом еще работает микрофон, который бесстрастно фиксирует тиканье будильника, гремящее в обволакивающей тишине.

И вот, я наконец слышу то, что должен услышать непременно в такую ночь. Этот мерный звук пока еще тих – он сейчас только в самом подъезде. Я напрягаюсь. Тиканье будильника отдаляется на тысячи световых лет и становится неосязаемым. А робкое постукивание уже слышно с лестницы первого этажа. Глупо приписывать звукам то, чего в них нет – у звуков нет запахов или вкуса, но у этого постукивания есть цвет, и я знаю, что это – сиреневый. И я понимаю, что это цокают копытца по замусоренному бетону ночных лестничных площадок. И с каждой секундой шаги этих копытцев становятся всё неувереннее, и я уже чувствую робость, охватывающую чьё-то маленькое сердечко по мере приближения к моей двери, изгоняя то, что заставило эти копытца проделать весь этот неблизкий путь, ставший под конец очень нелёгким.

У самых моих дверей цокот замолкает, и мы оба обездвижены костной нерешительностью, мурлыкающей в сердце: «Не надо, пусть всё остается таким, как было прежде». Потому мы оба словно парализованы: сиреневое копытце не может подняться и постучать в дверь, а я не могу встать с постели и, отперев замок, впустить ту, которая и хочет, и боится войти в мою квартиру. Хотя бы за тем, чтоб вместе посмотреть «Magical Mystery Tour» или похрустеть чипсами. И если бы кто-то из нас преодолел эту неприятную нерешительность – она бы нашла в себе силы постучать в дверь, или я бы смог подняться и выйти в прихожую, тогда бы эта несчастная входная дверь была бы открыта и взгляд бирюзовых глаз встретился бы с моим, и две наши жизни стали бы складываться по-другому. Но нам обоим это не по силам. Ожидание ощущается непереносимой тяжестью, и я уже хочу, чтобы она ушла, смиряюсь с тем, что всё должно остаться таким, как и было прежде: без кино и чипсов, без взглядов в глаза дуг другу, без изменений в двух судьбах, какими бы безрадостными порой бы они нам обоим не казались.

И вот уже я слышу снова цокот копытцев – уже удаляющийся, уже не робкий, а в сердечном облегчении переходящий в бег. И я сам, наконец, ощущаю успокоение, дарящее мне первую за эту ночь дремоту.