Нашествие.
Нашествие. Пролог: 21-е июня.
"Согласно информации, полученной от наших агентов, Кризалис намерена напасть на Эквестрию зимой, либо в следующем году. Перехваченные радиограммы гласят, что численный состав, подготовка, организация и слаженность частей чейнджлингской армии на 1011-й год не устраивает верховное командование неприятеля, что даёт основания считать, что война начнётся не раньше чем через полгода."
Из отчёта главы S.M.I.L.E касательно международной обстановки за 1-й квартал 1011-го года.
Стоял погожий летний день, на вокзале шумно толпился народ, ожидая прибытия поезда. Состав опять опоздал, но не так сильно: машинисты старались не расстраивать соотечественников в канун праздника. Паровоз встретили овациями и приветственными криками. Из вагонов так же махали и кричали, в день перед Солнцестоянием эта радость была особенно бурной: на вокзалах временно воссоединялись семьи, встречались старые товарищи и друзья. Этот день было принято встречать с близкими, как бы далеко эти близкие не находились. Вот поезд затормозил: из вагонов повалили пассажиры. Начались объятия и поцелуи: радость от кончившейся разлуки часто оказывалась сильнее общественных приличий.
Но вот из вагона выскочил молодой жеребец, на боку у него висел дипломат. Его никто не встречал, сам он постоянно озирался и стремился побыстрее уйти с вокзала. Одет он был строго, но неприметно, вид у него был интеллигентный, но не бросавшийся в глаза. Близ перрона его ждало двое: одеты они были похожим образом, но это сходство было трудно определить с первого взгляда. Втроём они быстро и спокойно покинули вокзал, перекинувшись лишь несколькими фразами, явно не имевшими отношения к их настоящему делу.
У выхода из вокзала поджидала автомашина с правительственными номерами. Троица быстро села туда, и только там у прибывшего появилась возможность расслабиться. От вокзала до Замка ещё предстоял некоторый маршрут, но их водитель знал короткую дорогу. В дипломате жеребца лежали аккуратные пачки документов, на всех из них стоял гриф "Совершенно секретно". Это была свежая развединформация добытая силами герцландского посольства.
Из-под колёс грузовика вылетал грунт, поднимая за машиной облака пыли. Было слышно пение птиц, вольный ветер бил в лобовое стекло и трепал шерсть на щеках и ушах. Просёлок проходил вдоль колосившихся нив, им навстречу ехали другие грузовики и повозки, часто вёзшие попутчиков. Они улыбались, кто-то даже махал копытами ему и его шофёру.
— Эх, жаль вас в полк вызвали, капрал. — Шофёр обратился к попутчику, сидевшему рядом с ним. Это был жеребец-единорог в тёмно-зелёном кителе и такого же цвета галифе. На его коленях лежала фуражка с красным околышем и кокардой в виде золотого солнца с прямыми лучами. Сам пони был светло-коричневого цвета с белыми вкраплениями на носу и под глазами. Он улыбался, явно не разделяя сожаления водителя.
— Отмечу Солнцестояние уже в части. Мне не впервой, хе-хе. — Улыбнулся единорог, блеснув белыми и ухоженными зубами.
— У вас ведь семья в городе, я не ошибаюсь?
— Моя семья не в городе, сэр. Отец держит ферму в окрестностях. В городе у меня кое-что поважнее семьи... — Единорог задумался, в пролетавшие мимо поля и фермерские хозяйства.
— Благоверная?
— Благоверная, сэр. Ездил в город чтобы, так сказать, объясниться в чувствах. Через день-два сыграем свадьбу.
— Ну свадьба это хорошо, тут уж не поспоришь. — В голосе шофёра прозвучала затаённая горечь и досада. Следующие несколько минут они проехали уже молча.
— Вот и ферма Ламберов. Скоро будем на месте. От Ламберов до моей деревни полторы мили, а там и до вашего расположения недалеко. — Наконец оживился водитель, указывая головой на начинавшиеся справа от него посадки ржи и ячменя. Вскоре показалось и среднего достатка гнездо фермерского семейства. На крыльце сидел старик в выцветшей клетчатой рубахе. "Счастливого Солнцестояния!" — крикнул хозяин и помахал грузовику копытом. "И вам тоже, дядюшка Джон!" — крикнул в ответ шофёр, широко улыбаясь. "Что везёшь, малой?" "Старики послали в город продать кое-какое барахло, на выручку купил впрок масла и запчастей, а то генератор в последнее время глохнет." "Передай своим старикам от меня привет!" "Обязательно!" — грузовик проехал мимо дома фермера. Шофёр всё ещё улыбаясь откинулся на спинку сидения.
— Они хорошие пони, были бы все такими хозяевами! — Не остывая от радости и восторга сказал водитель попутчику. Тот мог только сдержанно кивнуть.
— Как вас зовут, кстати?
— Артур. Артур Вайз. — Ответил капрал.
— Я Калеб Тайлер. Калеб Тайлер-младший, если точнее.
— Вас назвали в честь отца?
— Нет, в честь деда. Бедняга ещё живёт на этом свете, но крепко разбит параличом.
— Жаль старика.
— Конечно жаль, кто спорит. Долгую жизнь прожил жеребец, много сделал хорошего, но не всем ведь дано просто отойти во сне. Страшные вещи могут произойти с существом на старости лет, смерть — первосортная сволочь, как по мне. Иной подлец живёт за других и мрёт радостно и спокойно, а иной всю жизнь за чужое счастье кладёт, а умирает мучительно... Хорошо что мы с вами молоды, сэр. Нам пока до этого далеко. — Тайлер произнёс эти слова спокойно, почти весело. Да и Вайз не был склонен драматизировать подобные вещи. Вскоре владения Ламберов кончились, а грузовик оказался среди небольшого поселения, стоявшего на перекрёстке дорог. В нём было немного дворов, но жизнь здесь била ключом.
— Притормозите, я сойду прямо здесь.
— Может быть, до дома? Мы вам и обед организуем.
— Не стоит. Я должен торопиться. Начальство не в духе.
— Что-ж... Тогда прощайте.
Единорог кивнул, надел на голову фуражку, лихо заломив её набекрень, потом открыл дверь грузовика и выскочил наружу. Шофёр не раздумывая поехал дальше, к своему дому. До воинской части оставалось совсем недалеко.
Автомобиль затормозил на главной площади Кантерлота. Здесь начиналась высокая лестница, ведшая во дворец. Жеребцы покинули автомобиль и двинулись к гвардейцам, охранявшим подъём. Ими командовал туповатого вида сержант, не сразу вникнувший в ситуацию. Он было приказал своим бойцам преградить пони путь, но когда один из них показал ему ксиву с аббревиатурой из пяти букв, гвардеец понял в чём дело и пустил их всех наверх. Когда агенты уже были достаточно далеко, офицер спросил у своего заместителя:
— Как думаешь, что у него в этом чемодане? Давно весельчаки не заявлялись во дворец.
Заместитель бросил долгий взгляд вслед поднимавшимся и ответил:
— Не могу знать, сэр. Думаю, что-то очень важное. Нам это точно не положено знать.
А троица тем временем уже преодолевала один гвардейский кордон за другим. Новости быстро распространяются среди гарнизона кантерлотского замка. Вскоре все узнали, что они прибыли чтобы доставить какие-то секретные документы, причём доставить непосредственно пред светлые аликорньи очи. Разумеется, это трудно было быстро осуществить: жеребцов встретили без каких-либо формальностей, отвели в приёмную и заставили ждать. Время шло, время вылетало в трубу, но агенты тем не менее сохраняли невозмутимость и самообладание.
По свежему летнему воздуху разносились звуки игры крепостного оркестра. Это была последняя репетиция перед торжеством завтрашнего дня. Несколько десятков пони различных полов и возрастов пытались извлечь из своих инструментов что-то красивое, и сейчас это получалось: месяцы напряжённой работы оправдали себя. За игрой наблюдало несколько старших офицеров: среди них был комендант крепости, командир полка пограничников, квартировавшего здесь, а так же командир стрелкового корпуса, квартировавшего в крепости. Комендант и полковник были из местных, и носили зелёные мундиры с красными нашивками на лацканах. Генерал же был в другой форме, отличавшейся от акронейджских частей.
Оркестр наконец кончил играть, начальство осталось довольно репетицией. Музыканты ушли, разошлись и немногочисленные слушатели. Командованию крепости так же нужно было уходить по своим делам.
— Праздник в этом году обещает быть достойным. — Произнёс комендант, оглядывая своих коллег.
— Знаете, у нас с полковником есть серьёзная тема для разговора. — сухо произнёс генерал, остававшийся невозмутимым. — Отложите мысли о празднике на потом.
Комендант не ответил на эти слова, но его взгляд изменился, после того как он услышал их, в его глазах отразилось раздражение, похожее на то, которое испытывает недавно выпустившийся студент, вернувшийся на деревню к своим полуграмотным суеверным родителям. Так или иначе, через какое-то время офицеры уже были в кабинете коменданта крепости, за плотно закрытыми дверями.
— У генерала накопилось немало претензий к вам, сэр. — вежливо проговорил полковник погранцов. — И я с этими претензиями не могу не согласиться.
— Я готов их выслушать, раз уж их так много. — С прохладой ответил комендант, садясь за свой письменный стол. Тут в коридоре послышались шаги, раздался стук в дверь.
— Кто это? — Хозяин кабинета насторожился.
— Разрешите ему войти, это мой посыльный. — Сказал генерал.
— Ладно. Входите!
Полковник отпер замок, дверь отворилась и в кабинет вошёл пегас в форменной гимнастёрке и сбитой набок фуражке.
— Вот, ваше благородие. — По-северянски обратился он генералу, доставая из планшетки папку документов. Генерал принял её, кивнул, а затем жестом головы приказал гонцу исчезнуть.
— Слушаюсь! — Выдохнул пони и покинул кабинет коменданта, будто бы и не заметив акронейджских командиров.
— Что за наглость. — Проворчал комендант, когда дверь снова была заперта.
— Мои подчинённые не привыкли тратить время на излишние формальности. — объяснил северянский командующий. — Лучше ознакомьтесь с этим.
Комендант нехотя раскрыл папку и начал читать аккуратно составленные отчёты. С каждой страницей его взгляд становился всё мрачнее и мрачнее. Пони остановился на полпути и перевёл глаза с бумаги на своих собеседников.
— Это всё произошло за последнюю неделю? Почему мне раньше не сообщили?
— Потому что вы сами приказали отправлять отчёты раз в неделю. Сегодня воскресенье, сэр. — Из-за спины генерала послышался голос полковника. Комендант хотел прикрикнуть на него, но тут же вспомнил собственный приказ, отданный им месяцем ранее.
— И это только на нашем участке границы. С каждым днём число провокаций растёт. Чейнджлинги наглеют, понимаете? — Голос генерала поменялся. Теперь он звучал не с сухой строгостью: в нём звучало недовольство и тревога.
— Они никогда не отличались вежливостью. Никаких серьёзных предписаний из генштаба не поступает. Разведка молчит за неимением точной информации. Склонен предполагать, это связано с кануном Солнцестояния. — Не успел комендант это договорить, как раздался сильный удар по столу:
— Да как вы не понимаете! — внезапно взвился северянин, резко перейдя с повышенного тона на пониженный, стараясь заглянуть собеседнику в глаза. — Полгода назад провокаций было в четыре реза меньше, а год назад их вообще не было. Прошлый комендант был поумнее вашего, сэр. А вы тут расселись так, будто не в воинской части, а у себя дома. Все эти жёнушки, деточки, платьица, платочки... Вы же понимаете, чем это может кончиться? Я нахожусь в подчинённом положении, я вам указывать не могу, но могу вам строго-настрого посоветовать: вывезите отсюда гражданских, и о празднике этом проклятом забудьте поскорей. Я не за своих солдат, и не за солдат Коттера — я за ваших подчинённых беспокоюсь. У вас ведь есть голова на плечах, вы ведь должны иметь ввиду...
— Я имею ввиду, господин Пирогов. — перебил его комендант. — Крепость находится в полной боевой готовности.
— Благодаря нашим усилиям. — Снова подал голос Коттер. Северянин кивнул в знак солидарности с ним. Комендант акронейджской крепости оказался меж двух огней, это заставило его крепко и тяжело задуматься.
— Что-ж. Скорее всего вы правы. В конце концов, как начальствующее лицо я должен быть солидарен со своими подчинёнными. Завтра утром все гражданские будут вывезены обратно в город.
— Хорошо, что в вас ещё не иссякло благоразумие. — сказал на последок генерал. — А теперь, нам пора уходить. До свидания.
Пони удалились из кабинета, оставив коменданта наедине со своими мыслями.
— Франтишко из кантерлотской академии, будь он проклят. — В сердцах сказал генералу полковник Коттер. Тот ничего не ответил ему, отделавшись сухим прощанием.
— Вы понимаете, что задерживаете важнейшую информацию!? — Молчание в комнате ожидания наконец кончилось. У одного из агентов всё же сдали нервы.
— Прошу прощения, сэр, но мы не можем организовать всё и сразу. Имейте терпение.
— Эти бумаги были вывезены из Герцланда за сутки до ликвидации посольства, его везли через половину глобуса и за это время делегата трижды пытались перехватить! Кровь эквестрийцев была пролита ради того, чтобы мы здесь оказались! Это дело государственной важности, вы — слуги этого государства! — не унимался жеребец, тыча копытом в дипломат своего товарища. — Принцессы оповещены?
— Да, оповещены. — Сдержанно ответил гвардейский офицер, смотревший за ними. После своих слов жеребец как бы невзначай стукнул задним копытом в дверь. С той стороны послышались торопливые шаги и бряцанье доспехов. Услышав всё это, разгорячённый "весельчак" молча опустился на стул и повесил голову. Его шерсть лоснилась от пота, зубы были сжаты в перекошенной гримасе, в которой сквозила скорее не ярость, а отчаяние.
Прошло несколько томительных минут. За дверью кто-то суетился: слышался лязг металла и тихие переговоры. Они торчали здесь уже около часа, а время всё продолжало идти. Наконец, эта проклятая дверь отворилась и в ней показался силуэт гвардейского капитана.
— Идите за мной. Вас готовы принять.
— Ну наконец-то...
Их вывели в короткий коридор, ведущий к другой двери. Эту дверь охраняло около двух десятков гвардейцев, стоявших в промежутках между высокими витражными окнами. Кантерлотский дворец был очень красивым местом, многие думали, что красивее здания нет в целом мире. Только вот сейчас всем было плевать на эту красоту, любоваться ей было совсем некогда. Их ввели в небольшой конференц зал и снова сказали ожидать.
Через полминуты вошла Она: все присутствующие на какой-то момент оказались ослеплены, но их глаза быстро привыкли. Гвардейцы отсалютовали, агенты отделались короткими поклонами.
— Ваше высочество, у нас для вас важнейшая информация. Начальство приказало доставить её лично вам, в обход иных инстанций. — Наконец подал голос пони с чемоданом.
— Мы потеряли много времени из-за недалёкости вашей охраны. — Проговорил тот жеребец, который только что ругался с офицером. Гвардейский капитан покосился на него, а потом с как-то странно уставился на принцессу. Впервые за свою долгую карьеру агенты S.M.I.L.E видели страх в глазах офицера Гвардии.
— Капитан, вы свободны. — Прозвучал высокий и властный голос. Стражи отдали салют и быстро ретировались. — А вас, господа, я попрошу остаться.
Трое агентов сели за стол, Селестия заняла своё место напротив них.
— Что-ж. Раз уж вы явились сюда без всякого спроса, значит у вас была причина.
— Ваше высочество. Для начала следует сказать... — Начал было жеребец с дипломатом.
— Я знаю. Я уже знаю о погроме в Гриффенхейме. Наше консульство уничтожено. Вы собирались передать эту информацию?
— Нет, ваше высочество. Мы хотели передать вам вот это. — Пони раскрыл свой чемодан, вытащил из него прочно опечатанную коробку, вскрыл её канцелярским ножом и выложил на стол несколько папок с маркировками "Совершенно секретно". Селестия притянула их к себе и начала читать. Делала она это очень быстро, будто бы понимая смысл написанного раньше, чем видела сам текст. Её лицо было каменно спокойным, и с каждым прочтённым документом оно становилось всё более и более безжизненным. Глаза, в начале сиявшие внутренним пламенем, вскоре превратились во что-то тусклое и холодное, не выражающее ничего. Трудно было понять: гневается она или нет. Они не могли залезть к ней в голову, зато она могла залезть в голову к каждому из них. Наконец, последняя папка была прочтена и отложена в сторону. Селестия оторвала глаза от бумаги и снова посмотрела на агентов. Её взгляд в эту секунду отпечатался в их сознании на всю оставшуюся жизнь.
Из раструба граммофона играл военный марш: в воздухе пахло тушёнкой, табаком, потом и бензином. Солнце уже закатывалось за горизонт. Пехота механизированного батальона стояла позади тарахтевших на малых оборотах машин. По дороге слева от них уже ехали вперёд какие-то колонны, чьи очертания размывались в вечернем мареве. Наступала ночь, за ночью начнётся день. Этот день станет самым важным днём в их жизни.
— Солдаты! — перед строем вышел майор, он пристально осматривал своё подразделение. Это был прожжённый, опытный офицер, но даже ему было трудно сдерживать напиравшую волну эмоций. — Наша великая Королева сделала обращение к нашей армии и приказала разослать его в письменном виде по всем воинским частям. Сейчас я зачитаю его. — чейнджлинг извлёк из-за пазухи сложенную бумагу, развернул её и начал читать: — "Храбрые солдаты Королевской армии, отныне на вас полностью ложится судьба Родины и чейнджлингского народа! Вы выступаете в быстрый и победоносный поход против разобщённой, варварской и дикой страны — Эквестрии, которой сотнями лет удавалось грабить, унижать, обманывать и стравливать между собой народы в целях исключительно собственной выгоды. И теперь, вы вступите на вражескую землю, как это сделали когда-то ваши героические отцы. Помните: вы идёте на бой не с государством и не с армией — вы идёте на бой с самой идеей Эквестрии, с самой её подлой и двуликой сущностью. И вы победите в этом бою! Вы уничтожите смертельного врага! Не думайте ни секунды — вставайте и идите, я благословляю вас на победу!" — Голос майора едва заметно дрожал. В строю панцергренадёр послышался трепетный ропот. Стоявший в первой шеренге Артис тайком повернулся к стоявшему рядом Лабруму: тот стоял прямо, статно, глядя перед собой. Но вблизи было заметно, что он так же нервничает.
— Грузитесь в крафтфарцойги, мы идём на войну! — Добавил от себя майор. Раздались команды офицеров, строй сломался и отпрянул назад, к машинам. Вскоре их колонна влилась в мощный и бурный поток грузовиков, танков и бронеавтомобилей. Все они шли на восток, к исходным позициям.
Стрелка карманных часов медленно ползла слева направо, отсчитывая секунды, минуты и часы. Вокруг царила почти полная тишина, сильно воняло сигаретным дымом. Всё уже было готово. Оставалось только дождаться, пока роковая стрелка перевалит через заветную отметку. Многие в этот вечер смотрели на часы, часам же видимо было совершенно наплевать на то, что на них смотрят. Они казнят и милуют, спасают и обрекают на гибель, но в этом абсолютно нет их вины, ведь часы идут только потому, что кто-то завёл их и заставил идти.
И вот снова на циферблат кто-то смотрел: это был зеленоглазый чейнджлинг в серо-зелёном мундире. Вот длинная чёрная стрелка сделала свой оборот, остановившись на цифре двенадцать. Фельдмаршал наконец оторвал глаза от часов. Какое-то мгновение он медлил, буравя взглядом карту, лежавшую перед ним на столе. Однако, это промедление закончилось. Он взял трубку, и произнёс:
— Передайте в штабы групп армий: операция "Закат" началась.
Нашествие. Глава I: Самый длинный день. Часть первая: Страх.
Стройные порядки бомбардировщиков шли навстречу поднимавшемуся солнцу. Светило уже окрашивало в розовый башни небоскрёбов Мейнхеттена, когда открылись бомболюки и на Эквестрию посыпались бомбы. В эти роковые минуты большая часть страны ещё спала, предвкушая наступавший праздник Летнего Солнцестояния. Этот праздник так и не начался. Враг не собирался медлить и церемониться — он напал внезапно и подло, поставив под свой первый удар мирные города. Воздушная операция началась раньше наземной, авиация должна была уничтожить аэродромы и создать хаос в тылу у пони. Эквестрийские ВВС не удалось застать в расплох: многие авиакрылья оказались в воздухе и вступили в неравный бой, но ещё больше было уничтожено на земле. Мощному авианалёту подвергся и порт Ванхувера, где базировалась одна из эквестрийских авианосных групп. Запертые в тесном заливе, захваченные врасплох — эквестрийские моряки и лётчики оказывали отчаянное сопротивление, но пикировщики топили один корабль за другим. Когда эскадра предприняла попытку выйти из залива — по ней открыла огонь захваченная чейнджлингами береговая батарея. Авианосец "Систерхуд" и линкор "Сомнамбула" вместе с несколькими кораблями сопровождения были потоплены, крейсеры "Хоуп" и "Кантерлот", лёгкий дозорный крейсер "Мэригольд" и три эсминца сумели вырваться из западни, но почти все эти корабли позже были засечены и уничтожены чейнджлингскими судами. До порта Лас Пегасуса смог дотянуть только "Хоуп": многочисленные повреждения судна вынудили его встать на длительный ремонт. Вскоре после разгрома эквестрийских кораблей, на мысе Акадия высадилась вторая волна чейнджлингского десанта. Этот момент совпал с началом общего наступления чейнджлингских войск по всему фронту.
Началась Великая Война — война, к которой всё неумолимо шло всё эти годы. Война, которую невозможно было предотвратить. Рок свершился — для Эквестрии и её союзников настал самый тёмный час.
Грохот. Гул. Свист. В их казарму вбегает капитан:
— Рота подъём! — Кричит он, надрывая голос. По его команде все тут же вскакивают, начинают одеваться, строиться. Кто-то уже прислушивается к происходящему вокруг. Звучит тихий вопрос: "Это что, учения?" Он звучит скорее про себя, на него никто не отвечает. Нет, они пока не напуганы — каждый из них видел и слышал канонаду, они проходили военные манёвры и знали какого это. Странно было одно: кто начал учения утром самого главного праздника в стране?
Наконец, все были построены. На это ушло около двух минут. "Рота, за мной!" — без долгих раздумий сказал капитан, и исчез в дверном проёме. Его голос звучал как-то по-иному: это не был голос щеголеватого командира, гордого своей должностью и пользовавшегося ею. Это был надорванный, ошеломлённый голос, автор которого не думал над тем, как он звучал. Офицер вёл их на склад, получать оружие. "Зачем оно, что вообще творится?" — пробормотал кто-то среди солдат. Его слова услышали, слова заронили сомнения, непонимание. Из этих двух чувств начал медленно, но верно разрастаться страх.
Они получили винтовки, пулемёты и какое-то количество патрон. Начальник склада смотрел на солдат с широко открытыми глазами: он тоже не понимал, что происходит. Он проснулся всего десять минут назад. Капитан шепнул ему что-то, тот кивнул: было видно, как он начинает дрожать мелкой-мелкой дрожью, а его выражение лица превращается в перекошенную оскаленную мину. Рота тем временем получила оружие и покинула казарму. На плацу воинской части строился батальон. Строился не с целью развода, но с другой целью. Небо, залитое утренним багрянцем, теперь включало в себя ещё один цвет, цвет маслянисто-чёрного дыма, толстыми столбами поднимавшегося от находившегося поблизости аэродрома. Свист, гул и грохот всё не прекращались. казалось, что этот жуткий звук заполонил всё вокруг, что кроме него ничего нет. Кто-то из пони напряг зрение, и увидел в небе множество чёрных силуэтов: они шли бесконечной лавиной, шли с запада.
— Смотрите! Смотрите! — Кто-то из солдат ткнул Артура в бок, показывая копытом в небо: он увидел, как косяк этих силуэтов сорвался в пике с ужасающим воем, сбрасывая бомбы на стоявший невдалеке аэродром. С аэродрома начали взлетать их самолёты, видимо лётчики наконец пришли в себя и сумели добраться до машин. Один за другим эквестрийские истребители оказывались в воздухе, где тут же оказывались в окружении вражеских машин — быстрых истребителей, которые атаковали скопом, с высоты. В небе развернулось настоящее побоище: самолёты пони падали один за другим, немногим удавалось уйти от преследования, ведь у врага было превосходство в скорости и высоте.
— Это не провокация... — Проговорил Артур, глядя вверх и не имея абсолютно никакой возможности оторвать взгляд от происходившего кошмара. Никто не ответил ему, хотя уже несколько сотен пони вокруг него тоже смотрели на небо. Многие в этот момент поняли, что случилось, но боялись даже самого слова, даже самой мысли об этом.
Перед строем вышел майор, командир батальона. На нём не было лица, его голос звучал неуверенно и едва ли мог перекричать грохот бомбёжки.
— Пришёл приказ из штаба полка! Батальон покидает расположение и своим ходом двигается к границе. Наша задача... — майор неожиданно замялся, пытаясь подобрать слова. — Наша задача — отразить наступление неприятеля на нашу страну! За Гармонию, Принцесс и Эквестрию!
Батальон повернул "направо" и двинулся к выходу из расположения. Роты вели капитаны, взводы — лейтенанты. Батальон был полностью снаряжен и вооружён. И пусть солдаты и были серьёзно деморализованы происходящим, они всё же готовы были действовать, пока существует командование и дисциплина. Пони тут же забыли о празднике, который должен был начаться сегодня. В эти тревожные минуты их головы быстро заняли совсем другие мысли. Мысли более серьёзные и тяжёлые.
Капрал Артур Вайз шёл вперёд вместе со своими сослуживцами. В его отделении почти все являлись его хорошими товарищами, два совместной года службы и положительный характер единорога позволили ему сдружиться даже с сержантом, хотя тот имел довольно вздорную и противоречивую репутацию.
— Арчи, как думаешь, что из этого будет? — Спросил у единорога шедший рядом рядовой — жеребчик-новобранец, попавший в батальон всего полгода назад. Капрал было посмотрел на него, но быстро отвернулся.
— Посмотрим, Джонни... Посмотрим. — Проговорил он, думая о чём-то совершенно другом. Только что его резанула страшная мысль, о которой он тут же предпочёл забыть.
В небе раздался протяжный, надрывный вой, постепенно перешедший в визг. В ста метрах от дороги в поле врезался горящий чейнджлингский самолёт: он пропахал носом землю и замер, продолжая гореть. Колонна инстинктивно пригнулась от громкого удара, но вскоре в ней послышался смех: падение самолёта приободрило пони, они сами пока не до конца понимали почему. "Так его! Наши отбиваются!" — Крикнул кто-то из солдат. "Ура! Ура-а!" — Отвечали ему, находя хоть мизерный повод для радости, ища в этом хоть какой-то повод и смысл идти дальше.
Вдруг, в воздухе раздался другой свист, не похожий на свист бомбы. Рядом с дорогой взметнулась вверх земля, блеснула яркая вспышка. Колонна снова пригнулась: радость поутихла. "Никого не задело?" "Никого!" "Вперёд, пошли!"
Не успел офицер приказать идти дальше, как ударил второй снаряд. Кто-то в колонне застонал: боец, шедший перед Артуром припал на заднюю левую, споткнулся и упал. Его штанина стала тёмной от крови. Из-под краги начал вытекать тонкий тёмно-бордовый ручеёк. Солдат тут же попытался встать, но снова споткнулся, на этот раз почувствовав сильную боль и вскрикнув. Капрал и ещё несколько сослуживцев остановились у упавшего: "Ребята... Оно, кажись, застряло там..." — С круглыми от страха и боли глазами сквозь зубы шипел раненный. — "Идти не могу... Болит, как режет..." "Сэр! У нас тяжелораненый!" — Крикнул сержант Смит, командир Артура. "Оставьте его, санитары подберут." — послышался издалека голос капитана: "Рота! Перейти на рысь!"
Пони оставили своего товарища на полевых медиков и легко побежали вперёд. Нужно было торопиться: вокруг всё чаще и чаще рвались снаряды. Артобстрел заглушил и гул самолётов, и свист бомб. Бойцам казалось, что бьют именно по их батальону, будто кто-то невидимый и вездесущий уже давно знал, что они будут здесь проходить. Акронейджцы начали гибнуть: шрапнель и осколки выбивали из строя всё больше и больше солдат. Вокруг Вайза послышались крики раненых и умирающих. Он смотрел только вперёд: в затылок шедшему перед ним бойцу, стараясь не обращать внимания на окружающее. Вокруг стоял грохот и визг, на дорогу подобно морской пене сыпалась оседающая после попаданий в земля. Ему приходилось переступать через своих же товарищей: у многих были широко распахнуты глаза, многие истошно кричали, скорее от страха, чем от боли. Офицеры терялись среди множества спин, голов и крупов, их приказов не было слышно, и они тоже гибли от вражеского огня. Всеми вокруг овладел страх: Артур видел, как один из стрелков замер на месте, перед тем как осколок начисто срезал ему голову. Другому бойцу, пегасу, оторвало полкрыла, отчего тот мгновенно погиб, обливаясь ярко-красной кровью. Кому-то вспарывало бока, кому-то отрывало и контузило уши, кому-то ломало кости и вскрывало артерии — смерть властвовала над ними, а страх гнал вперёд. Не приказ капитана, а именно страх уже заставлял их нестись во весь опор, уже интуитивно пригибаясь, припадая к земле от каждого свиста и хлопка. Среди всей этой массы бегущих был Артур Вайз — молодой единорог, носивший капральское звание только из-за связей, на деле же не имевший ни малейшего опыта за спиной. Он мечтал о финансовых биржах Мейнхеттена, об особняках и проспектах Кантерлота, а получил страшную дорогу близ Акронейджа, заваленную трупами тех, с кем он смеялся и болтал считанные часы назад. Он уже не думал ни о чём, он видел перед собой пространство размером со слуховое окно, всё вокруг этого пространства размывалось и принимало форму сплошного чёрно-коричневого морока, наступавшего со всех сторон.
Но вот всё кончилось: нет, не той чёрной пустотой, в которую смерть погружает умершего, но светом солнца, светом жизни. Батальон преодолел вал огня, внезапно оказавшись в относительной тишине. Первые несколько минут они не верили тому, что уцелели. А потом наступила такая усталость, что мало кто сумел удержаться на ногах. Повалился и капрал. Не сел, не лёг, а просто упал набок, прямо в истоптанную дорожную грязь. Уши саднели, из них текло что-то жидкое и горячее, впитывающееся в мех на лице. Зрение прояснялось. Единорог закрыл один глаз, потом другой, потом открыл их оба и понял, что они целы. Всё тело болело от нагрузки, но ему вскоре стало ясно, что это боль мышц, а не боль от пореза или перелома. Артур глубоко вздохнул и так же выдохнул: лёгкие целы. Единорог взмахнул хвостом и поднялся с земли: ноги дрожали, но дрожало и всё остальное тело. С него сбило форменную фуражку: на роге остался болтаться козырёк с ломтями рваной ткани. В остальном же, он был цел.
— Артур, ты как? — Послышался сбоку голос товарища. Вайз сразу его не узнал, ведь Джон Стинг обычно говорил с другой интонацией.
— Цел. — Едва выговорил единорог, поворачиваясь к сослуживцу. На Стинге не было фуражки, лицо же выглядело жутко: глаза были широко открыты и смотрели куда-то сквозь Вайза, рот же растягивался в его обыденной добродушно-хитрой улыбке, которой он пользовался всегда, когда мог. Земнопони колотил сильный озноб, лицо же было абсолютно неподвижно. Артур невольно вспомнил лекции по психиатрии, на которых он бывал вольным слушателем во время своих отъездов в город. Тогда рассказы о помешательствах и расстройствах воспринимались им с интересом и даже какой-то иронией над их жертвами. Теперь же он увидел это вживую. И это было совсем не смешно. Джон был сам не свой. Оставалось надеяться, что товарищ сможет оклематься от потрясения.
— Батальон! Стройся! — Прозвучала команда майора. Голос его едва заметно дрожал, но всем было наплевать. Солдаты строились по отделениям, взводам и ротам. По крайней мере по тому, что осталось от них. Первый шок был тяжёлым, но и он начал проходить: отыскались офицеры, прошли переклички, выяснилось, что от батальона потеряно меньше сотни, а значит не так уж и много. Уцелел и сержант Смит, правда взводный командир всё же поймал сквозной осколок и чувствовал себя совсем уж неважно.
Батальон построился и пошёл дальше, оставив с ранеными нескольких солдат. Линия обороны была не так уж далеко, как навстречу колонне выбежало и пронеслось мимо несколько оборванцев, отдалённо похожих на солдат. "Идут... Идут! Танки! Мотоциклы! Много!" — едва помня себя прокричал колонне один из убегавших. "Куда бежите, сволочи!?" — Прокричал им вслед один из солдат. "От смерти бежим!" — Ответил ему один из удалявшихся восвояси дезертиров. Некоторые пони провожали их гневным взглядом, но никто сразу не подумал стрелять. Батальон преодолел ещё какое-то расстояние, пока к колонне не подлетел пегас-посыльный.
— Приказ из полка! Немедленно останавливайтесь и окапывайтесь поперёк дороги. — Запыхаясь проговорил делегат связи, глядя майору в глаза.
— Где остальные батальоны? — Ответил командир вопросом на вопрос, надеясь выяснить у гонца хоть какую-то информацию о творящемся вокруг?
— Не знаю. — Чётко ответил пони. Затем повернулся "кругом", пробежал несколько шагов и снова воспарил в небеса.
Делать нечего, значит противник уже серьёзно углубился в их порядки. Нужно было останавливать их здесь. Сделать хоть что-то от них зависящее. Они уже чувствовали страх и видели смерть, но смерть и страх ещё не обращались к ним всеми своими лицами и сторонами. Испытания не закончились, они только начинались. Рота Вайза заняла позицию на фланге батальона: им даже не пришлось ничего копать, подвернулся удачный овраг, разделявший засеянное и пустое поле, оставленное под пар. Отсюда было видно поросший осинами гребень, за которым уже должны были начинаться коммуникации оборонительной линии. Из-за этого гребня они ждали врага.
Установилось напряжённое молчание: только стук лопат о рыхлую июньскую землю и рокот канонады нарушали тишину. Пони наскоро выкапывали себе стрелковые ячейки: в батальоне не было никаких средств борьбы с танками, надеялись на то, что из тыла подойдут пушки или подкрепления. Но из тыла только прилетали делегаты. Пегасы спрашивали о приказах, о частях, об обстановке. Они являлись из их полка, из соседних батальонов и даже соседних полков. Являлись и ординарцы из штаба дивизии. Всё это давало хоть какую-то надежду на то, что их не забыли, что где-то поблизости есть товарищи, что над ними есть какое-то начальство, что оно руководит ими, что о них не забыли.
Вот из тыла подходит небольшая колонна грузовиков с прицепленными к ним лёгкими пушками: артиллеристы быстро отцепляют орудия, располагают их вдоль позиций батальона и начинают их окапывать. "В дивизионном тылу всё хорошо." — говорит их майору командир "красноногих" — "Провода побило, но посыльные справляются. Полки выдвигаются на позиции. Будем драться." Пехота ободряется от этих слов: акронейджцы готовы встретить их лицом к лицу, взглянуть наконец на своего противника, способного только сыпать снарядами издалека. Тяжёлые и страшные мысли отодвигаются назад, задвигаются подальше. На место им возвращается какое-то подобие запала, азарта, радости от предстоящего дела. Артур снова посмотрел на Джона: тот уже пришёл в себя, отойдя от потрясения. Он нервничал, но старался это не показывать.
— Что с тобой случилось тогда? — Спросил у него единорог.
— Не знаю, странное дело. Будто бы рехнулся, сейчас — более-менее. — Ответил ему Стинг, возившийся со своей винтовкой. Делал он это довольно неуклюже, даже по меркам пони.
— Ты больше таких рож не корчи, ладно? — С натянутой улыбкой проговорил единорог. Джон ответил ему коротким кивком, одновременно дёргая затвор винтовки. Винтовка была хороша: десятизарядная, небольшая, с удобным затвором, позволявшим бить из неё в бешеном темпе. Таких винтовок было не так много по всей стране, но части Западного, Центрального, и Восточного округов были вооружены ими практически целиком.
"Противник! Приготовиться к стрельбе!" — Крик взводного заставил всех напрячь зрение: действительно, впереди стали заметны мелкие чёрно-серые силуэты, медленно и осторожно выходившие из-за невысокого холма. До них было ещё слишком далеко, но кто-то из солдат не выдержал и сделал несколько выстрелов в их сторону. Выстрелы не дали никакого результата, противник же быстро вскрыл их местоположение. За чейнджлингской пехотой из-за холма начали выползать танки и броневики: их было около двух десятков, они двигались не в линейном построении, а в каком-то подобии вогнутого в обратную сторону клина: вот показалось две фланговых машины, потом ещё две, ещё две... Зазоры между танками занимают бронетранспортёры, из бронетранспортёров выскакивают маленькие чёрные силуэты пехотинцев. Артур вжался в землю и прильнул к мушке своей винтовки: земля начинала дрожать, лязг гусениц нарастал с каждой секундой.
Одна из коробок остановилась: башня сделала небольшой доворот, ухнуло короткоствольное орудие. Снаряд упал рядом с оврагом, где залегала их рота, не причинив особого вреда. В ответ ударила одна из эквестрийских пушек: послышался металлический лязг и скрежет, болванка ударила машину в лоб и разлетелась на сотни кусочков. Танк сделал второй выстрел, на этот раз попавший в цель: лёгкое орудие подпрыгнуло от мощного разрыва, погребя под собой расчёт. Другие танки так же начали стрелять: фугасные снаряды рвались среди позиций батальона, вскоре он снова понёс потери. Землю трясло к в лихорадке. Тяжёлые, многотонные махины шли прямо на них, извергая пламя, за их стальными тушами пряталась пехота, бившая по ним из ружей и пулемётов.
Артур стрелял в наступавшего врага, но ему быстро стало казаться, что это бессмысленно: чейнджлинги прятались за техникой, залегали, отвечая многократно большей силой. Эквестрийские пулемётные расчёты подавлялись один за другим, пехота вжималась в землю, теряя боеспособность, боясь отвечать огнём на огонь. Бой был проигран, нужно было отступать, но сделать это в порядке и организации пони уже не могли.
Первым сломался майор. Он отдал приказ отступать, но сделал это так, что все просто бросились бежать. Остатки батальона бросили укрытия, оказавшись в чистом поле под уничтожающим огнём. Среди отступавших начали рваться мины, вражеские танки косили их из башенных и курсовых пулемётов. Когда все рванули назад — Артур бросился вместе с ними. Он бежал не оглядываясь — теперь страх гнал его в другую сторону. Краем глаза он увидел, как Джону в бедро попала пуля. Он хотел было повернуть и вернуться к товарищу, но разорвавшийся рядом танковый снаряд снова подстегнул его, отдавшись тупой болью в голове. Сквозь грохот и лязг слышались крики раненых и умирающих, мольбы о помощи пополам с руганью и божбой. Пони бежали что есть сил, ориентируясь по тёмно-коричневому полотну дороги. Они проскакивали мимо свежих воронок и погибших товарищей, оставшихся здесь всего-то меньше часа назад. Батальон был сломлен. Батальона больше не было — была разрозненная толпа обезумевших от страха солдат. Тем не менее, через какое-то время бегство остановилось: все просто выдохлись.
— Солдаты! — Артур услышал чей-то знакомый голос. Как оказалось, говорил сержант Смит. — Капитан погиб, лейтенант тоже. Нужно выходить к своим, иначе нам крышка. Я беру командование отведу вас к штабу полка, если он остался.
Вайз осмотрелся по сторонам: он находился в месте, сразу показавшемся ему незнакомым. Единорог хорошо знал окрестности Акронейджа, но редко забирался сюда. Судя по столбам дыма, город сейчас находился где-то к юго-западу. Когда Артур понял, что в городе пожар, его сердце сжалось.
Вместе с ним осталось около двух десятков сослуживцев, среди которых Смит был единственным офицером. Это точно были не все уцелевшие, но другие недобитки скорее всего разбежались по всей округе. Сзади ещё доносилась стрельба, видимо другим батальонам удалось встретить врага более достойно. В остальном же всё сливалось в какой-то странный трудноразличимый гул, по которому настрадавшиеся уши единорога уже мало что могли понять. Солнце ещё было далеко от зенита, самый длинный день в году только начинался...
Отряд двинулся по узкой просёлочной дороге, намереваясь выйти к батальонному расположению, а оттуда уже добраться до какого-нибудь командного пункта, либо просто выйти к своим. Местность вокруг была равнинная: с невысоких возвышенностей можно было видеть хорошо и далеко. Пони проходили через вершину одного из таких холмов. С него было видно практически всё: и реку, и недостроенный участок береговых укреплений, и подходящие к фронту эквестрийские части. Видно было и врага: по захваченному мосту сплошным серо-чёрным потоком шли грузовики, танки и бронетранспортёры. На восточном берегу Акрона уже роились тучи чейнджлингской саранчи, готовые двинуться вперёд вслед за танками. Казалось, что им не было числа. Это было нашествие — ужасающий потоп, хлынувший в их страну.
В это не верили, но подспудно боялись. Это осмеивали, но в каждом заголовке газет и журналов искали заветные слова: "Кризалис, чейнджлинги, Триммель, война..." Все ждали этого, но в итоге оказались не готовы, застигнуты врасплох. Артур вспоминал, как три года назад, летом 1008-го всех поразила новость о падении Олении. Первую неделю все ходили на ушах, записывались в ополчения и искали в подполах чейнджлингских шпионов, через месяц народ ещё был в напряжении, но это напряжение уже больше походило на решительный оптимизм. Армия начала перестраиваться, Блюблад сыпал громами и молниями, срывая погоны с вороватых военных чинуш. Через полгода ситуацию начали поднимать на смех, а через год все военно-организаторские потуги уже воспринимались с ворчанием: "Опять принцессы отвлекают народ." — Говорили скептики, листая утренние номера "Эквестрии". "Зачем ещё усиливаться? Нас ведь пронесло!" — Радостно восклицали оптимисты, читая те же самые выпуски. Всем казалось, что беда обошла страну, что Кризалис испугалась, что кровожадная и бесчисленная орда в ужасе отпрянула от показавшей свою силу Эквестрии, что мир будет длиться и дальше...
Но мир обрушился, сгинул в пламени и громе. Кошмар явился наяву, превзойдя собой всё, с чем пони сталкивались ранее. Страх, который пропитывал их души, родился не сегодня и даже не вчера. Он рос и креп всё это время, пока они заглушали его своими мирскими тяготами. Сейчас он вырвался наружу, подобно лазутчику-предателю, распахивающему ворота крепости для врага. Оборотни знали об этом страхе, они потакали ему, заставляли его проявляться. Страх шёл впереди чёрных полчищ, расчищая им путь, страх был сильнее пушек, самолётов и танков. Страх был их главным оружием.
Путь продолжался, им нельзя было стоять на месте. По пути им попадались отставшие и сбежавшие с поля боя солдаты. Все они увязались за Смитом надеясь на то, что сержант выедет их к своим, поможет уцелеть. Вскоре, впереди замаячило небольшое селение. "Там скорее всего наши, можно будет расспросить о чём-нибудь." — высказал мысль один из бойцов, уцелевшие обрадовались этому и двинулись вперёд с новыми силами.
Вдруг, из городка выехало несколько мотоциклистов. Они двигались по дороге, проходившей в небольшом отдалении от тропы, по которой шли солдаты Смита. "Ложись!" — крикнул он, все попадали на землю, позволив мотоциклетам промчаться мимо. Это были чейнджлинги: Артуру впервые удалось разглядеть их. Это были низкорослые и щуплые существа, покрытые чёрными и серыми панцирями. На их головах были глубоко посажены серо-зелёные каски, глаза существ оставались скрыты густой тенью. Мотоциклисты носили длинные кожаные плащи, поднимавшаяся от дороги пыль заставляла их скалиться клыкастыми пастями. Рёв и тарахтение мотоциклетов заглушали их переговоры, но единорог успел услышать обрывки слов — слов на резком, лающе-шипящем наречии. Даже язык этих тварей вызывал отвращение, ненависть. Кто-то из солдат вскинул винтовку, но товарищ быстро осадил его: на мотоциклах были смонтированы пулемёты, лучше было не рисковать.
Колонна проехала дальше, куда-то к своим, а жеребцы остались в поле, уже не решаясь идти дальше. Неужели враг пробрался так далеко? Когда они успели оказаться за линией фронта, и была ли эта линия вообще? После коротких, но тяжёлых раздумий, поселение решено было обойти по оврагам и полям. Постыдное, но необходимое для выживания решение. Вдруг, со стороны городка прогремел взрыв, а потом послышалась ружейно-пулемётная пальба. "Наши!" — воскликнул кто-то из солдат. И действительно: с той стороны слышались выкрики на эквестрийском языке. Чейнджлингов начали теснить, видимо они не успели закрепиться в домах и организовать оборону.
"За мной!" Смит вскочил с земли и побежал вперёд. Его подчинённые двинулись за ним. У них возник шанс пробиться к своим, и они намеревались им воспользоваться. Перевёртыши начали постепенно откатываться на окраины городка, ведя постоянную перестрелку с напиравшими пони. Ударивший с тыла и перекрывший путь к отступлению отряд сыграл с ними очень злую шутку. Оказавшись меж двух огней, противнику пришлось несладко: часть чейнджлингов смогла уйти, часть была вынуждена сдаться. Артур и его товарищи наконец сумели прорваться к своим: в поселение вошли две роты мотострелков при поддержке лёгкого танка. Вскоре туда втянулись основные силы — около пяти сотен штыков и десяток боевых машин. Командир батальона объяснил Смиту ситуацию:
— Мы уже встречали недобитков вроде вас. Враг перешёл реку в большом количестве мест, линия укреплений прорвана и противник развивает наступление. Смею считать, что большая часть пограничных частей разбита либо отступает. Наша дивизия занимает оборону с целью удержания вражеских танков. У нас много пушек, нам в поддержку придана техника, в том числе и тяжёлая. Это должно хотя-бы выиграть время.
— Что с городом? — Спросил сержант.
— Город окружён и взят. Крепость скорее всего ещё сопротивляется. Командование не предпринимает никаких планов по прорыву блокады. Противник слишком многочисленен и силён. — С крайне хмурым видом ответил майор мотострелков.
Пленных чейнджлингов держали в центре городка, на перекрёсток. Скоро подъехал грузовик и их начали грузить туда. Артур наблюдал за ними: их вид был ошеломлённым, растрёпанным. Только что они чувствовали себя непобедимыми, а сейчас в ужасе таращились на своих пленителей, будто бы страшась того, что кто-то решит пустить им пулю или же бросит под танковые гусеницы. На них не было касок, их форма была измята и порвана, блестящие петлицы, погоны, ремни и краги сорваны. Жалкость перевёртышей только множила презрение к ним. "Такая тщедушная сволочь права не имеет соваться к нам." — с жестокой ухмылкой подумал единорог, когда мотострелок ударом приклада загнал последнего захваченного врага в кузов. Вскоре подали автомашины и для них. Остатки разбитых на границе частей решено было доставить в тыл, чтобы потом уже решить их судьбу. Для пони Смита потребовалось три грузовика. Благо, в распоряжении мотопехоты было достаточно машин.
Солнце замерло над землёй: стоял полдень. Летний зной становился только сильнее из-за выхлопов, пыли и дыма. Чистое, практически безоблачное небо было перечёркнуто чёрными столбами пожарищ, бушевавших в городах, на аэродромах, в воинских расположениях. Авианалёты продолжались, и небольшой автоколонне очень повезло, что чейнджлингские стервятники не выбрали их своей целью. Прошла только половина дня, а все уже были вымотаны так, что насилу могли идти. Артур Вайз, бывший некогда капралом, сидел, и смотрел в изувеченное небо. Его прошлая жизнь была перечёркнута, теперешняя жизнь могла кончиться в любой момент. Он вспоминал тех, из его товарищей кто погиб или пропал этим роковым утром, и оказалось, что кроме Смита и Артура полегло всё отделение. Среди выживших у него почти не было знакомых. Они все мертвы: Джон, Роберт, Вильям... Их больше нет с ним, их забрала смерть. Раз за разом мысли Единорога возвращались к городу Акронейдж. Если враг действительно вошёл в него, если он занял все его окрестности, то его родители и его возлюбленная в страшной опасности. Артур представил себе, как в дом его отца заходят те чернопанцерные молодчики, как они переворачивают всё вверх дном, как они издеваются над его родителями, куражась и лопоча на своём гортанном варварском наречии. Он представил себе разорённую и разгромленную квартиру своей любимой, где накануне его отъезда в часть они проводили такие прекрасные вечера... Эти мысли заставляли его зубы скрипеть. Артур был не из храбрых, и не отличался силой воли, но за тех, кто дал ему жизнь он готов был погибнуть. Сейчас он жалел, что не остался в городе в тот злополучный вчерашний день, что не смог защитить то, чем дорожил, хоть бы это стоило ему жизни.
Нашествие. Глава II: Самый длинный день. Часть вторая: Решимость.
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО. ПО ПРОЧТЕНИИ УНИЧТОЖИТЬ.
"От кого: Особая Канцелярия Кантерлотского Замка.
Кому: Министр культуры Эквестрии. (ЛИЧНО)
Дарованной Нам властью, Мы, Принцессы-Аликорны, в порядке прямого указания ОТМЕНЯЕМ все праздничные мероприятия, запланированные ко дню Летнего Солнцестояния. Согласно полученной полученной секретной информации, на следующий день (22-е июня) запланирована МАСШТАБНАЯ ВОЕННАЯ ПРОВОКАЦИЯ со стороны ВООРУЖЁННЫХ СИЛ Королевства Чейнджлингов. Располагая данной информацией и прикладывая всю свою мудрость и целесообразие, Мы не ждём от вас, но напрямую ПРИКАЗЫВАЕМ вам исполнить наше прямое поручение.С полным уважением, принцессы Селестия и Луна."
Документ, доставленный в Министерство Культуры в ночь с 21-го на 22-е июня. Министра не удалось застать на рабочем месте, его поиски заняли время. Когда же чиновник принял меры, обозначенные в бумаге — он не смог, либо не успел связаться со всеми своими подчинёнными в разных концах страны. Из-за этой ошибки, утром 22-го июня в некоторых городах и округах Эквестрии всё же были предприняты попытки справить праздник Летнего Солнцестояния.
В бронетранспортёре было тесно, пахло сигаретами и потом, то и дела в тихих переговорах бойцов мелькала ругань, причём самая непечатная. Они все были на взводе, в полной боевой готовности. Они были готовы сделать то, чему их учили и к чему они яростно и активно готовились все эти годы. Они были с разных ульев, их судьбы имели разные пути, имели свои отличия и сходства. Но сейчас они были едины в общей цели, общем приказе и общей доле. Им предстоял поход, которого не смогли представить ни их деды, ни их прадеды. Перед ними лежал край врага, край неизведанного, край знакомый им какими-то мелкими, скудными чертами, тщательно пропущенными через цензуру. Кто-то из них испытывал ненависть, взрощенную пропагандой, кто-то же — жажду приключения и мечты о славе.
Артис приподнялся над бортом машины и глянул вдаль: уже почти рассвело, перед занятыми ими исходными позициями простиралась нейтральная полоса, за которой начинались вражеские пограничные укрепления. По ним сильно била их артиллерия, расчищая проход для сапёров, танков и пехоты. По донесённой до них информации, ДОТ-ов у пони было много, только вот состояние у них было не ахти: там не достроено, тут не спрятано, где-то и вовсе пустая брешь без каких-либо признаков солдатской жизни. В Олении было труднее: у оленей были спрятанные амбразуры и меткие стрелки, они могли сражаться храбро и упорно — пони же представлялись чейнджлингам эдакими дурачками в форме, едва знавшими каким концом держать ружьё. Артис наслушался много всякого про Эквестрию и пони за эти три года, теперь ему было интересно: как же там на самом деле.
Вот стоявший на холостом ходу двигатель затарахтел громче: их крафтфарцойг сдвинулся с места и начал ползти вперёд, давя кустарник и скача на ямах от выкорчеванных пней. Двинулись не они одни: затарахтело, загремело и залязгало по всему фронту, насколько Артис и его товарищи могли услышать. Танки, бронемашины, бронетранспортёры: сотни тонн стали двинулись вперёд будто по единой команде. 3-я панцергренадёрская уже давно не была прежней, теперь на один танковый полк приходился пехотный батальон, а не наоборот, как раньше. Танки тоже изменились — теперь это были восемнадцатитонные махины, вооружённые пушками и пулемётами. Сейчас эти громады выползали из-под деревьев, блестя своей металлически-серой бронёй на свежем июньском солнце. Командиры в новеньких чёрных кителях торчали из башен, с щеголеватым и надменным видом осматриваясь вокруг. Они пока могли позволить себе это: скоро засвистят пули и противотанковые болванки, а эти молодчики снова попрячутся по своим люкам.
— Ну что ребята, готовы? — Почти прокричал Кринг, которого после Весенней кампании повысили до унтер-фельдфебеля.
— Готовы, герр официр! — Громко ответили все остальные. Отделение было на кураже: кровь стучала у всех в висках, каждому в этот момент хотелось одного — поскорее выскочить из транспортёра и дать волю ногам, как они уже делали на многочисленных учениях. Хотелось драться, хотелось побеждать. Мысли о смерти и тяготах были раздавлены, заглушены, отодвинуты назад. Всем казалось: эта война будет стоит любых тягот, любых невзгод, любых усилий и трудностей. Эта война сделает их сильными и счастливыми. Все будут твердить их имена, и не важно — будут ли они живы, или нет.
Вот они прошли через нейтральную полосу, вот уже достигли той почти уже незримой линии, где начиналась территория другой страны. Впереди уже замаячили разбитые вражеские окопы, воронки от взрывов, выкорчеванные с корнем и отброшенные на десятки метров деревья. По броне крафтфарцойга ударила короткая очередь: стоявший за пулемётом боец дал очередь в ответ, тут же пригнувшись от новых пуль. Шедший рядом с их крафтфарцойгом танк остановился и дал выстрел в сторону противника. По всей линии их наступления вскоре затрещала перестрелка: вот и начался первый бой новой войны.
— Наружу! За мной! — Скомандовал Кринг, первым выскакивая из машины. За ним поспешили остальные солдаты, Артис со вторым номером спрыгнули на землю последними. Отделение спряталось за корпусом медленно шедшей машины: Кринг дал очередь из автомата, ему вторили Лабрум, Класпер и остальные. Артис с напарником залегли под небольшой кочкой, на которой удобно было упереть сошки пулемёта. Всё было готово меньше чем за минуту: Кринг дал несколько коротких очередей в сторону окопов, откуда то и дело прилетал свинец. С вражеской стороны не было слышно пушек, зато ружейно-пулемётный треск шёл плотный — будто бы там засело что-то вроде пулемётного взвода или роты тяжёлого вооружения. Так или иначе, у невидимых врагов и без того не было шансов: чейнджлинги обрушили на них пушечный и миномётный огонь, подавили превосходящим числом пулемётов. Вскоре стрельба из разбитых окопов притихла, а танки и пехота продолжили продвижение.
— Это было только предполье. Дальше придётся потяжелей. — Говорил на ходу Кринг, увлекая за собой подчинённых. Всем, да и ему самому в том числе, было наплевать на эти слова. Любое укрепление можно разрушить, любой бетонный колпак можно снести, было бы достаточно тола и гранат. Они знали это, уповая на выходящих вперёд штурмпионеров и шедшие до того во втором эшелоне штурмовые орудия. Порядки полка перестраивались буквально на ходу. Панцергренадёры не заметили, как отошли назад, во вторую линию атаки. Мимо них проезжали приземистые самоходки с куцыми рылами 75-ти миллиметровых пушек, проезжали крафтфарцойги гружёные то угрюмой, то весёлой штурмовой пехотой. При пионерах было всё что нужно: взрывпакеты, огнемёты, подрывные шнуры, много автоматов и пулемётов: все они были обвешаны подсумками и лентами с ног до головы. Чейнджлинги шли быстро, почти бежали, поспевая за своей машиной. Другие взводы и отделения так же покинули транспорты и спешили вперёд.
Какое-то время они шли в полном молчании: слышен был только лязг гусениц и рык движков. В таком грохоте было трудно расслышать друг-друга, поэтому офицерам приходилось орать на пределе голосовых связок, чтобы их могли понять. Все сейчас были на пределе, все сейчас ощущали себя бодрее, сильнее, выносливее, чем когда-либо. Артис не чувствовал на себе веса пулемёта, его товарищ не чувствовал лент и цинок, нагруженных на него. Это было странное, дурацкое чувство, но оно не могло не доставлять удовольствия.
Отделение быстро перемахнуло через те окопы, откуда по ним открыли огонь. Там лежали трупы вражеских солдат: Артис не успел их разглядеть, тела лежали в стрелковых ячейках и небольших траншеях как мешки с землёй, их головы было трудно отличить от туловищ. От позиций предполья к основной вражеской позиции вели тропинки и дорожки, шедшие по дну чего-то вроде покатых искусственных оврагов.
Вот снова засвистели пули, крафтфарцойг затормозил, огрызнувшись очередью из пулемёта, однако основной удар приняли уже штурмовики, быстро выскакивая из своих машин и прижимаясь к земле под плотными очередями из амбразур и гнёзд. Из-за корпуса машины Артис и товарищи видели, как группы сапёров начинают ползти вперёд, пока самоходки и пулемётные роты бьют из всего что есть. Драка уже серьёзнее: танковые пушки бьют часто и кучно, им отвечает враг: то там, то тут слышится лязг и скрежет бьющих по броне снарядов и противотанковых пуль. Самоходки пробить не так то просто: их лобовая броня не по зубам эквестрийским лёгким пушкам.
Тут совсем рядом раздался громкий визг, в следующее мгновение — громкий лязг и надрывный скрежет. Бойцы почти сразу бросились на землю. Когда же поднялись, увидели, что шедшему рядом танку сбило гусеницу. Болванка видимо расшиблась от удара, либо отскочила в какую-то другую сторону. Танк проехал ещё несколько метров, повернувшись к противнику углом своего левого борта. Из лючка на боку башни выскочил заряжающий, осмотрел место попаданий и что-то проорал внутрь танка. Оттуда ему эхом ответил голос командира, и тот залез обратно. Панцер повернул башню на тридцать градусов и дал выстрел. Артис знал этот экипаж. Ребята из 7-го батальона, рота гауптмана Шосса. Их рота была прикомандирована к 7-му батальону, между пехотой и панцерзольдатами быстро установилось что-то вроде товарищества. Сейчас кипел бой и всем было особо не до того. Линия вражеских укреплений всё же оказалась довольно прочной: панцергренадёрам приходилось залегать в поле, полагаясь на броню своей техники, тогда как пионеры пытались прорваться вперёд, следуя мёртвыми зонами, канавами и разрушенными путями сообщения.
Кринг снова крикнул идти за ним. Бронетранспортёр уже окончательно остановился, ведя огневой бой, и не мог более обеспечивать прикрытие. Панцергренадёры выдвигались вперёд, намереваясь оказать поддержку сапёрам. Однако, в иных местах боя было трудно поднять голову от плотности вражеского огня. Бойцы передвигались ползком, делая мелкие перебежки. Появились и первые потери, в том числе и в бронетехнике. Эти пони оказались не такими неумёхами, как думали чейнджлинги. Так или иначе, противник был обречён: штурмпионеры подбирались всё ближе и ближе, всё больше пушек и миномётов вступало в бой. Земля начала дрожать от разрывов фугасных снарядов, огневая мощь чейнджлингских пулемётов всё сильнее мешала вести ответный огонь. Пони готовились встретить здесь батальон, а встретили усиленный танковый полк, подпёртый с тыла двумя эшелонами пехоты и мотопехоты. Так или иначе, судья по всему враг намеревался драться в силу своих возможностей. Похвальное, но бессмысленное решение, они вряд-ли смогут задерживать танки дольше, чем рассчитывали атакующие.
Артис стрелял из своего пулемёта, давая короткие очередь, а потом делая короткую перебежку, чтобы поспеть за своими. Пули свистали рядом с ним и его сослуживцами, но пока что миловали их. Вот над головой опять свистнула очередь, прострочила раскатистая очередь: Артис узнал этот звук, он сам когда-то служил при таком оружии. Старые, тяжёлые, но способные косить пехоту как траву. Пулемёты с водяным кожухом — опасная вещь, но неповоротливая. Чейнджлинг брякнулся на землю, посмотрел в прицел: в прицел его "машинки" попало скрывавшееся за холмиками гнездо, откуда бил неприятель. У вражеского пулемёта был чёрный кожух и блестевший на солнце раструб. Артис не стал делать пристрелку — сразу дал мощную очередь. Приклад больно вдавило в плечо. Стук пулемёта прекратился, но вражеский огонь в общем не смолкал. Каждая остановка для стрельбы могла стоить Артису жизни — он спиной ощущал, что противник старается выцелить именно его.
"Артис! Шевелись!" — Окуда-то спереди звучит крик Кринга. Сорифец без раздумий вскакивает и что есть силы несётся вперёд. Останавливаться надолго, укрываться, вжиматься в землю — всё это означало смерть. Бегущего бойца не так легко подстрелить, чем лежачего. Пройдено ещё несколько метров: отделение нашло укрытие в удачно подвернувшейся ямке овальной формы. До вражеских окопов оставалось метров сто. Уже звучал грохот рвущегося тола, некоторые ДОТ-ы поддавались и танковым снарядам, зачастую затихая только для того, чтобы ожить снова. Их бетон было трудно пробить, но мощный взрыв мог сильно оглушить всех находившихся внутри, выведя пулемётчиков или артиллеристов из строя. Нарастал лязг гусениц: танки и самоходки снова поползли вперёд, уже не опасаясь оставшихся в малом числе орудий. Бой подходил к кризису, к кульминации: предстояла решительная гранатная атака с целью окончательно выбить противника из траншей. Тем не менее, пони ещё сопротивлялись: пулемётные гнёзда и ДОТ-ы подавлялись, но стрельба из окопов продолжалась. Кучный, мощный, отрезвляющий огонь заставлял храбрость уступать рассудку. Шедшие впереди пионеры потеряли многих в этой атаке: отделение Кринга то и дело проходило мимо распростёртых тел с сапёрными ранцами на спинах. Даже посмертно они указывали опасные места, помогая обходить их. Их жертва была необходимой, оправданной. Трудно было сказать, презирали ли чейнджлингские передовые сапёры смерть, но они всё равно вынуждены были смотреть ей в глаза. Такова была их обязанность, таков был их долг.
В траншеи и амбразуры меж тем полетели первые связки гранат. Часть сапёров была вооружена специальными ружьями, позволявшими далеко выстреливать смертельный груз. Зачистка первых линий — потом быстрое их занятие. Небольшие взводные группы проникали во вражеские порядки, открывали огонь с флангов и тыла, закидывали гранатами. Увидев, что сапёры уже достигли цели, панцергренадёры так же предприняли рывок вперёд. Артис видел, как работали огнемётчики: они действовали поодиночке, либо в расчётах подвое, когда один нёс брансбойт, а другой — бак с огнесмесью. Пионеры заливали замеченные амбразуры, били тугими длинными струями вдоль траншей. Они в основном не жгли — но выкуривали. Высокая температура и отсутствие воздуха вынуждали пони выбираться из блиндажей и убежищ наружу, где их либо убивали, либо брали в плен. Пулемётчик видел небольшую группу таких пленных — часть из них громко и надрывно кашляла, другая часть старалась держаться максимально спокойно и не вызывающе. Почти у всех были чёрные от копоти морды, сквозь черноту иногда просвечивали ярких цветов гривы и шерсть. "Они почти не отличаются от нас." — пронеслось в голове у Артиса — "Такие же зачуханные парни, разве что повыше немного." — Подумал гренадёр, но тут же забыл об этой мысли. Бой продолжался: противник начал откатываться назад, но не думал прекращать сопротивления. Перестрелка шла из окопов и воронок, расстояния сильно сократились, что позволяло чейнджлингам активно пользоваться гранатами. Пони тоже бросали их, что представляло собой серьёзную опасность. Эквестрийская граната имела короткий фитиль и взрывалась быстро, чейнджлингские "колотушки" в свою очередь часто откидывали назад. Длинные ручки были абсолютно бесполезны для перевёртышей, но играли с ними злую шутку.
Взвод лейтенанта Ляпписа наконец был в сборе. Панцергренадёры действовали во второй линии атаки, но это не означало, что им совсем не доставалось работы: тут и там встречались очаги сопротивления, мелкие недобитые группы врагов, которые продолжали отчаянно отстреливаться, создавая угрозу флангам и тылу. Нужно было уничтожить эти очаги до того, как здесь появятся танки. Танк слеп и неповоротлив среди траншей, его легко поразить взрывчаткой. Бойцы слышали и знали о боях за Эстског и о том, как их товарищи из 11-й пехотной уничтожали вражескую бронетехнику даже не имея большого числа противотанковых пушек. Пони был недоступен этот опыт, но это ещё ничего не значило.
Бойцы бежали по захваченной траншее: на её стенках догорала огнесмесь, на дне лежало несколько обгоревших трупов. Вот из-за поворота выглянул кто-то в зелёной фуражке: Кринг тут же скосил его очередью из автомата. "Гранату туда!" — Крикнул он, не прекращая движения. Лабрум вытащил из-за ремня гранату, выдернул чеку, прождал пару секунд, а потом бросил. В том ответвлении послышались крики, а потом хлопнул взрыв. Отделение прошло мимо не оглядываясь: впереди них гремели пулемёты, били ружья. Эти звуки уже было легче отличить друг от друга. Там ещё сопротивлялись какие-то силы противника. Туда периодически попадали миномётные снаряды, но защитники всё равно продолжали сражаться. Эта позиция могла стать атакующим как кость в горле, нужно было её подавить, перед тем как она начала доставлять проблемы.
— Первое и второе отделение — сверните направо и идите в обход. Третье и четвёртое — за мной! — Командовал Ляппис. На его шее висел бинокль и автоматный ремень. Цугфюрер смотрел то в линзы, то в мушку: в этом бою он дрался как и все, вёл свой отряд и руководил им в меру своих полномочий. У их роты был открытый приказ: наступать в конкретной полосе, уничтожать любое сопротивление. В рамках этих формулировок у гренадёр была практически полная свобода действия.
Артис был в большом напряжении: вполне возможно, им предстоял ближний бой. Гранат ещё было достаточно, но окружённый и загнанный противник скорее всего серьёзно ожесточился. Их группа шла на звуки стрельбы, встречая лишь единичных солдат противника. Траншеи эквестрийцев петляли зиг-загом, за каждым поворотом мог встретиться враг, либо ещё какая-либо неприятность. Они изучали этот укрепрайон по картам, составленным благодаря аэрофотосъёмке. Бойцы были осведомлены, что основные скопления противника находятся именно на таких вот небольших пунктах, концентрируясь вокруг бетонных укреплений. Остальная же часть траншей нужна была скорее для перемещения по ним, нежели для обороны. Эти траншеи простреливались из тех укреплённых пунктов, поэтому продвигавшимся по ним гренадёрам пришлось остановиться.
По ним ударил пулемёт: выскочивший было из-за поворота солдат тут же был втащен обратно, чудом не пострадав. Пули засвистели над головой, вскоре в небольшом отдалении тоже послышалась стрельба — видимо посланные в обход первое и второе отделения тоже наткнулись на противника. Тут же бросили несколько гранат: раздались хлопки, но пулемёт и поддерживавшие его стрелки не замолчали от этого. "Слишком далеко!" — Констатировал высунувшийся из траншеи боец. Гранаты не долетали до них. Нужно было действовать иными средствами. Во взводе так же водились винтовочные гранатомёты, но все они были переданы в усиление группе обхода. Что с ней сейчас происходило — трудно было понять, поэтому нужно было выбираться самостоятельно. Кринг отдал приказ: двое пулемётчиков отбежали немного назад, заняли позиции и открыли огонь по вражескому гнезду. Артис напряжённо оскалился: плечо болело всё сильнее, дух атаки медленно, но верно улетучивался. Боец начинал уставать. Его очереди и очереди его товарища заставили противника спрятаться, их отделения снова двинулись вперёд по траншее сообщения, вскоре начав бросать в противника гранаты. Засевшие в узле пони не оставались в долгу, но точность их бросков оказалась невысокой. Нескольких гренадёр посекло осколками, но остальным удалось ворваться на вражеские позиции. Другая группа так же сумела проникнуть туда, но как потом оказалось — с большим трудом. Гарнизон пункта оказался небольшим и капитулировал как только чейнджлинги подошли вплотную. Там оказалось десятка два более-менее боеспособных бойцов и ещё несколько десятков раненых. Они лежали вдоль стенок траншей. Кто-то стонал, кто-то молча смотрел вверх или прямо перед собой. У части были замотаны головы, другую часть не успели, либо уже не могли перевязывать — эти несчастные уже просто лежали на расстеленных плащ-палатках, смотря на всё вокруг с какой-то смесью мольбы, тоски и боли. Окруженцами командовал боец с стреловидными нашивками на запачканном рукаве. Он оказался "капралом" — чем-то вроде их ефрейтора или фельдфебеля. Он заявил, что под его ответственностью находится более сотни контуженных и раненых бойцов, в том числе и командир подразделения, который вот-вот готов был испустить дух. Гренадёры думали совсем недолго: Ляппис отрядил для конвоя "ходячих" пленных нескольких своих бойцов, остальных же оставил лежать там, где они лежали, аргументируя тем, что "Тыловые разберутся." Зрелище захваченной позиции трудно было назвать лёгким. Артис смотрел на всё это с притуплённым чувством, но чётко понимал, что ещё не раз и не два вспомнит это место. Они не были трусами и дураками, они исполняли свой приказ до последней возможности. Их трудно было назвать умелыми солдатами, но они хотя-бы попытались исполнять свой долг.
Атака на первую линию закончилась закономерным исходом: пони были выбиты, их окопы заняты и обращены на восток. На перегруппировку отводилось меньше часа: потрёпанные пионерские части отходили в тыл, уступая место резервам. Танки и броневики заезжали на изрытую и перепаханную землю, готовясь выдвинуться по первому сигналу. Предстоял ещё один бой: такой же, если не более упорный. В небе над ними часто мелькали чёрные крылья пикировщиков — эскадры бомберов летели на новые цели для ударов, либо искали их самостоятельно, охотясь на колонны и штабы во вражеском тылу.
Передышка была не слишком короткой и не слишком длинной, за её время не было сказано ни единого лишнего слова. Бойцы ждали приказа в напряжённом ожидании, готовясь снова рвануться вперёд. Они устали от первого боя: бой был яростным и упорным, но военная наука требовала развивать успех. За эти сутки они должны были вклиниться во вражеские порядки на десятки километров, им, может быть предстояло выдержать ещё не один такой бой, так что места усталости не было. Не было места и распылению внимания на всякие глупые мелочи. Они должны были следовать приказу — сейчас это имело большее значение, чем когда-либо ещё. Впереди, на второй линии неприятеля начали рваться гаубичные снаряды. Рвались они недолго — около двадцати, двадцати пяти минут. Спустя это чётко отсчитанное время танковая лавина снова двинулась вперёд.
Следующий участок вражеской обороны был укреплён лучше, но защитников уже было меньше: туда отошли остатки частей, дравшихся за первую линию, а серьёзную часть резервов, обязанных занять оборону здесь, остановили обстрелы и артналёты в глубине вражеских позиций. Была так же и ещё одна сила, сбивавшая пони с толку, но об этой силе не знали ни пони, ни чейнджлингские солдаты, снова шедшие на штурм.
Второй бой был похож на первый: перевёртыши применили к противнику ту же тактику, что и в первый раз, опрокинув основные силы и подавив очаги сопротивления. Когда стрельба на участке наступления полка стихла, оберст рапортовал в штаб из своего командного танка, что проход на их участке проложен. Третья линия была взята уже по инерции. Там стояли разбитые и подавленные артиллерийские позиции, так и не сумевшие открыть огонь по атакующим. Полк продолжил наступать, двигаясь в боевом порядке. Вокруг раскинулась сельская местность — широкие поля с невысокими холмами, аккуратные и явно небедные домики фермеров, изредка — небольшие городки, выросшие из общинных деревень. Земля вокруг Акронейджа была не такой благодатной, как в центре Эквестрии, но и здесь трудолюбивый и многочисленный народ сумел создать процветающее хозяйство. Артис смотрел вокруг из-за борта бронетранспортёра, его взгляд наполнялся удивлением и даже восторгом.
"Красиво тут у них..." — эта мысль промелькнула у него в голове. Он не стал соглашаться с ней, не стал доказывать обратное. Он был занят другим, красота и прочие черты мирной жизни, казалось, больше его не трогали. Он был заряжен совершенно другим духом, этот дух заставлял его идти вперёд не оглядываясь.
Их ханомаг ехал метрах в пятидесяти от грунтовой просёлочной дороги. Дождей не было давно и ничего не предвещало о них, поэтому танки и машины не испытывали никаких трудностей с дорожным полотном. Вот впереди показались обгорелые остовы: там были вражеские танки, но в большей частью — грузовики. У обочины россыпями валялись трупы, трупы лежали в кузовах, торчали из танковых башен — трупы были повсюду. Всё внимание бойцов сосредоточилось на этом странном зрелище. Артис видел, как из одного транспорта выскочили гренадёры и направились к разгромленной колонне, с целью осмотреть её. Остовы были ещё свежими, от них поднимались столбы чёрного дыма. Таких столбов было много в чистом утреннем небе, поэтому чейнджлинги не сразу поняли, чему принадлежит этот конкретный.
— Видимо их застиг авианалёт. — Предположил Кринг глядя на картину разгрома и уничтожения, которому подвергся их противник. Земля была взрыта и испахана крупными и мелкими воронками. Нестерпимо воняло гарью, кто-то из товарищей Артиса закашлялся от пахнувшего в их сторону дыма. Самого пулемётчика мутило от вида истерзанных и распростёртых тел, хотя на своём коротком веку их он повидал немало.
— Обычное дело. Хорошо наши поработали. — Ответил ему один из бойцов отделения. Голос его стремился казаться невозмутимым, но даже он чувствовал себя как-то подавленно от всего увиденного. Колонна оказалась не очень крупной, навскидку можно было предположить, что противнику шла помощь численностью до одного-двух батальонов.
Вперёд выехала колонна мотоциклистов с целью разведать округу. Время уже текло быстрее: отдалённые отзвуки сражения были слышны на полковых флангах, и то это было больше похоже на локальные перестрелки. Перед основными же силами противника не было. Мотоциклисты вернулись и доложили, что в ближайших хозяйствах и поселениях противник так же отсутствует. Приняв это в расчёт, полк начал перестраиваться в походное построение, разделяясь на несколько колонн. К вечеру танкам удалось достигнуть обозначенных в плане пунктов — нескольких небольших городков к северо-востоку от Акронейджа. Вскоре с ними соединились части из других полков дивизии. Ночью не планировалось делать никаких остановок, но двигаться только вперёд. Предстоял изнурительный, но быстрый марш. Панцергренадёры 3-ей танковой дивизии находились в отличном моральном расположении и были готовы к подвигам во имя Королевы.
Нашествие. Глава III: Самый длинный день. Часть третья: Хладнокровие.
"15.05.11: В небе над Акронейджем замечено два чейнджлингских самолёта неизвестной конструкции. Машины находились вне досягаемости орудий ПВО и зависли над нейтральной полосой, что не позволяло сбить их.
23.05.11: В районе Ванхувера сбит чейндлингский высотный разведчик. Фотоплёнка и иные материалы большей частью уничтожены, допрос лётчиков результатов не дал. По уцелевшей документации был сделан вывод: в задачи самолёта входила фотосъёмка приграничных районов страны.
17.06.11: На западном берегу реки Акрон замечены чейнджлингские военные с наблюдательными устройствами. На некоторых участках по разведчикам был открыт одиночный ружейный огонь. Обстрел результатов не дал, вынудить неприятеля прекратить наблюдение за пограничными укреплениями не удалось.
20.06.11: На всей протяжённости эквестрийско-чейнджлингской границы были зарегистрированы военные провокации в виде одиночных ружейных и орудийных выстрелов. Среди сил пограничников и расположенных на границе линейных частей есть раненые и убитые, итого: около шестидесяти пострадавших. Чейнджлингская сторона отделалась формальными извинениями и заявила, что все нарушители были преданы наказанию. Из Кристальной Империи приходит аналогичная информация.
21.06.11. 22.00: На ряде участков границы отмечают, что заграждения и КПП с чейнджлингской стороны были свёрнуты.
22.06.11. 0.00: С нескольких пограничных застав поступают сообщения, что с чейнджлингской стороны доносятся звуки танковых и автомобильных моторов.
22.06.11. 0.15: Телефонная связь с заставами прерывается. Радиосвязь заглушена помехами.
22.06.11. 2.00: В порту Ванхувера происходит взрыв топливных цистерн. Десять минут спустя начинается пожар на крупнейшем из военных складов.
22.06.11. 2:10: Телефонная связь с гарнизоном Ванхувера прерывается. Радиосвязь заглушена помехами.
22.06.11. 2.30: Береговая батарея "Акадия" сообщает, что гарнизон ведёт бой с многочисленным неприятельским десантом.
22.06.11. 3.00: Связь с береговой батареей потеряна.
22.06. 3.30: Приграничные города Эквестрии и Кристальной Империи подверглись массированному авианалёту."
Из кратких донесений военных штабов и спецслужб Эквестрии накануне Великой Войны. Большая часть из данных сообщений не дошла до высших инстанций. Своевременные меры приняты не были.
Быстрые и слаженные движения вёсел двигали надувную лодку вперёд. Противник был шокирован внезапной и массированной артподготовкой, теперь дело было за малым — захватить плацдармы и обеспечить переправу на них основных сил. На одном из участков фронта эта операция была поручена частям 5-й егерской дивизии. Они опять действовали разрозненно, отдельными ударными ротами и батальонами. Как предполагалось, на берегу не должно было остаться сил, способных оказать сопротивление. Все укрепления были разведаны заранее: артиллерия ударила не только сильно, но и точно.
Рейнис грёб молча, то и дело посматривая в сторону, прислушивался, старался получше разглядеть землю, к которой они собирались пристать. Среди солдат царило полное молчание: все знали свой приказ, предпочитая не тратить время на трёп. На вид они были спокойны и готовы к действию, что они при этом чувствовали — никого не волновало. Самым главным сейчас было не смотреть назад, но никто об этом и не думал. Чейнджлингские солдаты стали похожи на живые машины, не думающие и не делающие больше, чем положено. Это утро было уже множество раз отрепетировано, оно отпечаталось у них в мозгу ещё до того, как настало.
Весло коснулось чего-то твёрдо. Рейнис понял, что отталкивается не от воды, а от прибрежного ила. Всё. Точка невозврата пройдена. Они вступили на вражескую землю, дальше нет пути назад.
"Сходим." — Прозвучал короткий приказ унтер-офицера. Егеря как один начали спрыгивать в воду, держась копытами за борта лодки. Справа и слева слышится плеск воды, отрывистые команды: лодки одну за другой втаскивают на берег, а где-то позади уже отчаливает вторая волна десанта на плотах. Егеря же устремляются вперёд, с целью занять опустошённые артиллерией позиции.
Траншеи эквестрийцев начинались в некотором отдалении от берега, занимая собой пологий гребень. Когда-то тут было вполне живописное место, но сейчас от него не осталось ничего. Траншеи были обрушены и завалены трупами захваченных врасплох пони. Вид мёртвых тел вызывал у егерей некоторое удивление, ведь многие из них ни разу в жизни не видели пони, скорее всего даже на картинках в книжке. Рейнис видел, только было это слишком давно, чтобы говорить об этом с точностью. По крайней мере, тогда он имел дело с живым пони, а сейчас вокруг были только мёртвые.
Вдруг над траншеей поднялся оборванный силуэт в заляпанном грязью кителе. Его сильно качало, два налитых кровью глаза тупо и безэмоционально уставились на егерей. Он пытался что-то сказать, но не мог. Изо рта у него шла кровь, от одного из ушей остался только обрубок, из другого шла кровь.
Командир отделения жестом остановил своих солдат и сделал шаг по направлению к пони. Тот с усилием повернул голову по направлению к нему, снова промямлил что-то нечленораздельное, а потом с тихим стоном упал набок.
— Контуженный. — Шепнул Рейнису Хильф. Тот молча кивнул. Эквестриец лежал на земле как мешок, его спина слабо опускалась вверх и вниз, из забитого грязью и кровью рта слышались слабые стоны и хрип. Так выглядел первый трофей новой войны. Первый пленный.
— Оттащите его к берегу. — Скомандовал оказавшийся рядом цугфюрер Акрис.
— На носилках? — Уточнил у него унтер-офицер.
— Нет, можно и так. — Ответил ему лейтенант. Вскоре он вовсе забыл о пленном и приступил к организации обороны взвода на захваченном плацдарме.
Егерям удалось взять обозначенный участок побережья, беспрепятственно переправить на другой берег ротные миномёты, приданную им в усиление батарею лёгких горных пушек. Теперь задача была проста — продержаться, пока сапёры не наведут мост.
Позиция взвода Акриса расположилась в центре. Егерям пришлось быстро обращать захваченные позиции в сторону противника. Чейнджлинги выкопали несколько стрелковых ячеек, укрепили уже имевшиеся окопы мешками с песком. Времени, чтобы избавляться от трупов не было — их старались просто вытащить из траншей и свалить в воронки от взрывов. Некоторые тела были использованы в качестве импровизированных укрытий. Не прошло и часа, а егеря уже заняли оборону.
Рейнис смотрел через прицельную планку карабина: перед их позициями раскинулась равнина, изрезанная дорогами и границами фермерских хозяйств. Над золотистыми полями поднимались столбы серого и чёрного дыма, над головами егерей пролетали снаряды тяжёлых орудий, рвавшиеся где-то вдалеке, за гребнями холмов и островами леса, скрывавшими от них вторую полосу вражеской обороны. Вот из-за одного из таких гребней показалось что-то зелёное: Рейнис напряг зрение и быстро понял, что это наступающая маршевая колонна. Впервые они увидели боеспособного противника. Колонна была не одна: слева и справа от неё шли две другие колонны.
Лейтенант Акрис оторвался от бинокля и передал его гауптману Рекнису, указав копытом направление. Тот принял бинокль и смотрел в него около минуты. Затем он вернул инструмент подчинённому и сказал:
— Их атака обречена. Вы знаете что делать. — эти слова были так же направлены и другим младшим командирам, в том числе и командирам приданных сапёрных частей и артиллеристам. — Радист! Передай в штаб, что мы атакованы неприятелем. Пусть поддержат артиллерией с того берега! — Рекнис обратился к сидевшему рядом связисту. Тот тут же начал исполнять приказ.
Колонны эквестрийской пехоты начали разворачиваться в цепи. По мере их приближения силуэты вражеских солдат становились всё более и более различимыми: на них были тёмно-зелёные френчи, офицеры носили кители с открытыми воротниками, подозрительно походившие на кители чейнджлингских офицеров. Касок на них не было — были такого же цвета фуражки с крупными кокардами, делавшими из военного отличную мишень. Рейнис ждал приказа открыть огонь. Эти воины не пугали его, он не чувствовал к ним какого-либо подсознательного уважения, которое обычно испытывает боец сталкиваясь с равным себе. Острый глаз охотника видел пони насквозь: каждый шаг давался им с огромным трудом, они были ошеломлены и напуганы ещё до того, как вступили в бой.
— Бризантными снарядами — огонь! — Отдал приказ командир батареи. Лёгкие орудия дали залп: над цепями пони с хлопками начали рваться снаряды, начинённые шрапнелью. Цепь какое-то время прошла под огнём, но когда по ним начали бить миномёты — пони остановились и залегли. Издалека было видно, что атакующий их отряд уже находится в панике и сильно подавлен. Вот над залегшими поднялась фигура одного из офицеров: он махал копытами, и что-то орал, сила его рога держала в воздухе револьвер на кожаном ремне. Его усилиями эквестрийцы вновь поднялись вперёд и прошли около десятка метров: в егерей полетели первые пули, вражеские солдаты стреляли на ходу, практически не целясь, куда-то в направлении, откуда прилетали снаряды. Вражеский отряд на поверку оказался батальоном, причём довольно крупным. Он понёс значительные потери от осколочных снарядов и мин, но де-юре ещё имел серьёзную численность, поэтому бесполезный ружейный огонь, который пони вели больше для морального успокоения, всё же заставлял егерей пригибаться. С каждой секундой молчать становилось всё труднее и труднее, Рейнису хотелось поскорее спустить заветный рычаг, хоть как-то ответить на тот вал огня, который наступал на них. Эквестрийские винтовки были скорострельнее и имели больший боезапас, в огневом бою чейнджлингам оставалось полагаться только на пулемёты и миномёты.
— По наступающим цепям — огонь! — Крикнул Акрис, давая очередь из своего автомата. Примерно в то же время аналогичный приказ отдали и остальные цугфюреры. Забили пулемёты и карабины, вражеские солдаты снова начали падать на землю, в их цепях снова началась паника и неразбериха. Поднявший всех в атаку командир погиб, сражённый меткой егерской пулей. Потеряв вождя, батальон лишился и вернувшегося было наступательного духа. Вдруг, откуда-то свысока послышался нарастающий снарядный визг, а потом среди неприятельских порядков с диким грохотом разорвалось два гаубичных снаряда. Когда взвесь от взлетевшего вверх грунта начала оседать, чейнджлинги увидели только спины и крупы беспорядочно отступавших пони. Их контратака провалилась, но это была лишь первая контратака. Рейнис посмотрел в сторону и увидел Хильфа: тот приподнялся над прицелом своей винтовки и смотрел в след отступающим, стиснув зубы от напряжения. Им было нечего сказать друг другу в этот момент.
На их участке наступило затишье. Можно было бы теоретически броситься вслед отступающим частям, занять оставленные ими позиции и продвинуться вперёд, но в таком случае егеря подставляли под удар наводившуюся переправу. По плану, её должны были соорудить к полудню, чтобы перебросить на другой берег штурмовые орудия, обеспечить дальнейшее наступление чейнджлингских дивизий. Где-то вдалеке постоянно что-то громыхало, не умолкала и их собственная артиллерия на западном берегу. Изредка в небе можно было увидеть возвращающиеся с вылета косяки бомбардировщиков, откуда-то с флангов вскоре начала доноситься бешеная ружейно-пулемётная стрельба. Наступать планировалось тогда, когда на восточном берегу сконцентрируются силы пионерского батальона. Согласно данным аэрофотосъёмки, они могли занять некоторые укрепления без помощи штурмовых орудий. Роль егерской роты в этом плане де-факто уже была целиком выполнена. Им оставалось только поддерживать основные силы.
— Герр гауптман! Новый приказ из штаба! — К Рекнису обратился радист, только что передавший донесение об успешном отражении контратаки. Рекнис взял у него гарнитуру.
— Гауптман Рекнис слушает. — В ответ из наушников послышался искажённый помехами голос командира полка:
— На вашем плацдарме скоро высадится сапёрный батальон. Проведите разведку неприятельских позиций, лежащих впереди от вас. Нужно обновить данные аэрофотосъёмки. Приступить к исполнению немедленно. Каждая секунда у нас на счету!
— Понял вас, герр оберст. — Проговорил в микрофон Рекнис и вернул гарнитуру радисту. Через полминуты он уже изъяснял новое указание для их части.
— Идём стандартным разведывательным порядком. Впереди — два-три отделения дозорных, остальные силы концентрируются в тылу, готовые прийти на помощь в случае необходимости. — на спине одного из штабных была развёрнута карта района, над которой сгрудились цугфюреры егерской роты. — Акрис, твои пойдут вдоль центральной дороги, твой взвод — вдоль левой, а твой — вдоль правой. — Рекнис то и дело отрывался от карты и копытом показывал на обозримую ими местность. — Остальное вы итак знаете, разойтись!
И офицеры разбежались по своим взводам: нужно было посоветоваться с подчинёнными и приготовиться к новому броску.
— Вы пойдёте в авангарде колонны. — сказал Акрис унтер-офицеру, командовавшему отделением Рейниса. — Ваша задача — не обнаружить себя, добыть информацию и вернуться. Остальные отделения будут вашей поддержкой на случай непредвиденного. Будьте осторожны, за гребнем может находиться что угодно.
Унтер-офицер кивнул и не высказал никаких возражений. Лейтенант жестом отправил его к отделению. Дальнейшее совещание продлилось совсем недолго: всем всё было понятно, местность не вызывала никаких вопросов, ведь их уже обучали работать в такой местности. Пока что война не выходила за рамки плана и походила на тщательно отрепетированный спектакль.
Егерская рота покинула занятые ей позиции на невысоком прибрежном холме, и двинулась вперёд тремя колоннами, впереди которых в рассыпанном строю продвигались разведчики. Они миновали тела убитых в контратаке пони и вскоре оказались на тех самых трёх дорогах, проложенных к берегу военными в целях снабжения находящихся там передовых позиций. Видимо, командование эквестрийцев рассчитывало на то, что те несчастные должны продержаться дольше, чем те минуты уничтожительного артобстрела.
Отделение двигалось быстро, но замедлялось с каждым шагом. Чётко различимый с соседнего холма гребень незначительной высоты при ближайшем рассмотрении стирался. Через какое-то время егеря уже медленно шли, напряжённо вглядываясь в постепенно менявшийся пейзаж. Командир отделения периодически доставал бинокль и осматривал окружавшие их поля. Они преодолели одну сотню метров, затем другую, а потом и третью. Вскоре в поле их зрения оказалось несколько домов и сараев: унтер-офицер тут же приказал всем залечь и затаиться, а сам пополз вперёд, чтобы рассмотреть строения получше.
Линзы бинокля выхватили один из домов: это было невысокое здание, явно походившее на жилище фермера. Он был повёрнут к егерям сплошной стеной без окон и двери. Там, где должен был находиться чердак, но чуть ниже, зияло небольшое слуховое окно, похожее по форме на вертикальную бойницу. Другой дом был развёрнут к егерю другой стороной. Его окна выглядели странно, будто бы они вели не в какое-то помещение, а прямо за ними начиналась глухая стена. Два этих дома стояли рядом друг с другом, слева и справа от дороги. Их нижнюю часть скрывала высокая пшеница, выше которой залегший перевёртыш не мог подняться. "Подозрительные дома." — подумалось командиру. — "В этой части Эквестрии их строят иначе, не ловушка ли это?" — унтер-офицер начал быстро прикидывать: "Если это ДОТ-ы... То они могут быть замаскированы так, что комар носа не подточит..." — чейнджлинг снова посмотрел в бинокль, но не увидел ничего нового. — "Есть только один шанс проверить. Рисковый, но шанс..."
Тут к дому подъехал джип с двумя пони на переднем сиденье. Из одного дома выскочил солдат и отдал салют. Офицер в джипе что-то сказал ему, тот ответил. Беседа длилась около двух трёх минут, после чего джип развернулся и уехал обратно. У унтер-офицера отлегло от сердца: дома обычные, их можно сровнять из полевых пушек. С этой новостью перевёртыш уполз к своим. Вскоре отделение двинулось назад, к остальному взводу.
— Почему отступили? Наткнулись на противника? — Спросил у унтер-офицера Акрис.
— Да. Те дома — замаскированные пулемётные точки. Обходить?
Акрис не сразу ответил. Можно было бы вернуться назад и доложить о вражеских силах, но в приказе было чётко сказано: разведать именно линию вражеских позиций, а она начиналась дальше. Какие-то пулемётные заслоны не должны были их останавливать. Нужно было двигать дальше. Но можно ли было остаться незамеченным целому взводу в открытом поле? Скорее всего нет. Значит придётся отправлять разведку одну.
— Да. Обходите. Я радирую другим взводам и в штаб. Исполняйте, герр Викрис.
— Понял вас, исполню или погибну.
— Лучше погибнете вы один, чем всё ваше отделение. Помните об этом.
Малая группа егерей взяла вправо, намереваясь обойти злополучные дома. Расположение пулемётов в непредназначенных для этого строениях всегда создаёт трудности для стрелков. Такая позиция имеет больше мёртвых зон, чем ДОТ, поэтому её легче обойти. Чейнджлингам удалось это сделать без особого труда. Вокруг при этом всё время что-то происходило: вдалеке можно было увидеть, как около какого-то острова леса рвутся гаубичные снаряды, как куда-то едут бурого цвета грузовики. Где-то там шли бои за другие переправы, бои более яростные и ожесточённые, нежели у них.
Вдруг, откуда-то послышался странный шорох — отделение тут же залегло, затаилось. Викрис медленно показал копытом вперёд.
— Оттуда. — Шёпотом проговорил он, жестом отдавая команду двигаться тихо. Чейнджлинги продвигались вперёд максимально бесшумно. Поднявшийся слабый ветер помог им в этом. К странному громкому шороху прибавились разговоры на эквестрийском языке. Что там? Какая-то спрятанная позиция? Нет, не похоже. Нужно было проверить, на всякий случай.
Вот высокая пшеница стала расступаться, обнажая небольшой островок-полянку тёмно-зелёной травы. На поляне сидело двое эквестрийцев. Они вели какой-то разговор, который трудно было расслышать. Это были не солдаты, а гражданские, застигнутые в поле грохотом и воем, слишком напуганные чтобы предпринимать что-то. Это были кобыла и жеребец, они прижались друг к другу и вслушивались в происходящее вокруг. Чейнджлинги выскочили из пшеницы быстро и решительно, думая, что имеют дело с солдатами. Вид гражданских не сильно их смутил, ведь от них тоже можно было получить какую-то информацию.
— Где солдаты? Где траншеи? — Унтер-офицер говорил на эквестрийском с сильным акцентом. Он обращался к жеребцу, но целил в кобылу. Те даже не пытались бежать, наоборот — смотрели на захватчиков широко открытыми глазами.
— Т-там. — Пони показал копытом на восток.
— Сколько?
— Н-не знаю...
— Где живёшь? Твои дома? — Викрис показал в сторону домов, которые они обходили. Жеребец не понял сразу, но потом кивнул.
— Солдаты далеко?
— С четверть мили...
— Ясно. — Уже по-чейнджлингски сказал командир, после чего расстрелял сначала кобылу, а потом вскочившего было жеребца. Два трупа осели на землю, в их стекленевших глазах был страх и непонимание. Никто из чейнджлингов не дрогнул: такова была их боевая задача. К унтеру было бы больше претензий, если бы он сохранил пони жизнь. Теперь у отделения была более конкретная информация.
Бетонные коробки чернели в тени деревьев, линии траншей ползли с севера на юг, извиваясь зиг-загами и переплетаясь между собой. Они достигли этой линии довольно скоро. Информация, полученная от того фермера оказалась верной. Позиции, возведённые в небольшом отдалении от реки Акрон, были действительно грамотно организованы, если бы их пришлось атаковать без разведки и подготовки — войскам пришлось бы очень тяжело.
— Крепко они засели... — Вслух пробормотал командир отделения, издалека рассматривая чернеющие пасти амбразур. Этот участок был не так силён, как прочие, но всё же вызывал некоторую оторопь у неопытного наблюдателя. Егеря были опытными, их не пугали эти бетонные коробки, которые можно было с лёгкостью обойти. Они не сомневались в том, что их коллеги-сапёры без проблем зажарят эквестрийских вояк в собственном соку, если те попытаются оказать сопротивление. Было видно, что артиллерия чейнджлингов серьёзно обстреливала этот участок. Вполне возможно, что сопротивление врага было подавлено ещё до начала боя.
К моменту, когда рекогносцировка была завершена, сапёры уже находились в полной боеготовности. Им удалось перетащить с того берега пушки, взрывчатку и прочее снаряжение. Мост был готов ещё только на четверть, а на вражеском берегу уже была развёрнута внушительная и относительно самостоятельная сила. Посланные на соседние участки разведчики вернулись с новостями о том, что позиции противника вдоль восточного берега Акрона оставлены, либо захвачены переправившимися частями. Когда из поля вернулись егеря, майор пионеров уже начинал нервничать из-за поджимавшего графика.
Получив откорректированную информацию о вражеских позициях, чейнджлингские командиры собрали короткий военный совет, после чего решено было выдвигаться вперёд и брать штурмом тот участок линии, который им было приказано. Предстоял тяжёлый бой, пусть и против серьёзно ослабленного противника. Сапёрные роты выступили вперёд четырьмя колоннами, егеря двигались на их флангах, обеспечивая прикрытие.
Обнаруженные развечиками дома сложили из полевых орудий как только те показались в зоне видимости. Из строений успело выскочить несколько солдат, которые стремглав ломанулись назад, к главным позициям. На флангах батальона так же было уничтожено несколько подобных застав. Рейнис шёл вперёд вместе со своим взводом, справа от них продвигался взвод пионеров. Сапёры были более общительными и разговорчивыми перед боем: они шутили, смеялись, вспоминали какие-то забавные моменты из своей службы. Егеря в сравнении с ними казались хмурыми угрюмыми молчунами.
— Эй, ликтидцы! До врага ещё далеко, чего пригорюнились? — Спросил у егерей один из пионеров с ефрейторскими знаками отличия. Рейнис молча посмотрел на говорившего, что-то подумал про себя, но не ответил.
— Много болтаешь — мало смотришь. Вам линейным об этом не надо заботиться, а нам — надо. — Коротко ответил более разговорчивый Хильф
— Мы? Линейные? Ну ты, товарищ, загнул. — С деланной обидой в голосе, но всё ещё широко улыбаясь проговорил сапёр. Больше им не удалось перекинуться словами. Сапёров можно было понять — они первыми шли под вражеские пули и снаряды, они в любом случае имели меньше шансов уцелеть, чем егеря, которых наоборот всячески берегли и старались не пускать на убой.
Атака на линию укреплений началась с обстрела из пехотных пушек, которых у сапёров было достаточно. Артиллеристам удалось поразить несколько амбразур и гарантированно подавить окопы шрапнелью. Лес принял на себя часть снарядов, но это было совсем не критично. Когда обстрел был окончен, сапёрные роты начали выдвигаться вперёд. Мёртвые зоны, замеченные и обозначенные егерями, были расширены. Именно в эти зоны и устремились штурмовые группы. Егеря и часть других пионеров поддерживали наступавших огнём пулемётов, в ответ правда не получая практически ничего: по наступавшим, казалось бы, бил всего один-два пулемёта или десять-двадцать ружей.
Вот одна группа прильнула к бетонной стене подавленного ДОТ-а, и для верности забросила в разбитую амбразуру связку гранат, вот другая группа юркнула в разбитую траншею, пока их пулемётчики били вдоль неё, уничтожая невидимого для егерей противника. Из какой-то амбразуры внезапно полыхнуло огнём: несколько сапёров упало, остальные среагировали и распластались на земле. К недобитому ДОТ-у подползли бойцы с зажжёнными толовыми шашками на длинных палках. Внезапно оживший пулемёт вскоре замолчал навсегда.
Бой продолжался совсем недолго. Когда егеря и оставшиеся на прикрытии пулемётные группы добрались до захваченных позиций, там уже всё было зачищено. К удивлению перевёртышей, вместо внушительных сил противника они встретили всего лишь роту солдат, которые быстро капитулировали, как только начали нести тяжёлые потери. В плен попал и их капитан — единорог небольшого роста, приказавший своим бойцам капитулировать. Так получилось, что Рейнис оказался рядом в момент, когда один из пионерских офицеров допрашивал захваченного:
— Вас тут всего одна рота. Где остальное подразделение? — Спросил его гауптман, опираясь на накрепко заученный чейнджлингско-эквестрйский разговорник
— Наши части серьёзно пострадали от обстрела и бомбёжки, связь со штабом была потеряна неизвестно когда. Часть ушла вперёд, часть — назад. Приказов нет, мы не понимаем что творится вокруг. — Пони отвечал с необычным для подобной ситуации спокойствием. В его виде не было ни досады, ни презрения, ни страха. Он казался абсолютно спокойным, будто бы был готов к такому стечению обстоятельств.
— За вами серьёзные силы? — Снова спросил чейнджлинг, удивляясь такой выдержке.
— Должны быть, но я уже не знаю точно... — Пожал плечами эквестриец, будто бы разговаривая со своим коллегой или подчинённым.
— Ясно. Вас отконвоируют к нам в тыл, где допросят получше. — проговорил штурмпионер. Он собирался уже отправить пленного восвояси, но вдруг задумался, и после короткого молчания спросил у него:
— Почему вы так спокойны? Зачем вы сдали нам своих бойцов?
— Я спокоен, потому что таковы мои обязанности. Я сдаюсь вместе с подразделением, потому что намерен спасти жизни своих солдат. — Твёрдо отчеканил единорог, глядя гауптману прямо в глаза. Тот не смог выдержать взгляда. Он хотел сказать что-то ещё, но на этот раз решил промолчать. Пленного увели, остальных пони разоружили и так же направили к реке.
Солнце тем временем уже подходило к зениту, работа над мостом уже была практически окончена. Сапёрный батальон, усиленный егерской ротой и продолжавшими переправляться резервами серьёзно расширил и укрепил плацдарм, заняв первую линию вражеских укреплений. Противник был ошеломлён и застигнут врасплох: малые части разрозненных подразделений, отставшие солдаты, брошенные раненные и умирающие, бесплодная и кончившаяся большой кровью контратака — на этом вражеская активность на их участке ограничивалась.
После полудня реку начали форсировать штурмовые орудия — тяжёлые машины на базе новых танков "Панцер-4" с лязгом и грохотом перешли реку и двинулись на помощь силам авангарда. На корпусах машин сидели новые силы: мотопехота и сапёры — основная движущая сила наступления, которое началось по-настоящему только сейчас. За самоходками пошли вереницы грузовиков, бронетранспортёров и тягачей. Оставшиеся укрепления были подавлены к вечеру. Сопротивление пони было в основном посредственным, слабо организованным и неумелым. Очаги отчаянного сопротивления немногочисленных храбрецов окружались и уничтожались. Борьба с долговременными огневыми точками требовала времени и усилий, зачастую и жертв, но она всегда вела к одному результату — маленькие крепости гибли одна за другой. Акронская линия стала не кладбищем чейнджлингских сил, Триммель расплатился с Блюбладом не кровью, но потом и временем.
К ночи на участке наступления 160-й моторизированной дивизии была пробита широкая брешь: путь вглубь вражеской территории оказался окончательно проторен. В полночь автоколонны перевёртышей достигли первого населённого пункта — небольшого сельскохозяйственного городка, носившего имя Эбигейл. Их встретили огни и радостные возгласы товарищей — поселение уже успели занять части 15-й танковой дивизии. Все силы пони, оказавшиеся в этот момент между рекой и городком Эбигейл попали в окружение. Чейнджлингские войска подобно чёрной вездесущей саранче ринулись на восток. Никакие преграды не могли сдержать многомиллионную военную машину, вооружённую и организованную по последнему слову техники и военной мысли. Пограничное сражение закончилось для Эквестрии кровавейшим разгромом, а река Акронн не смогла сдержать полчища захватчиков. 22-го Июня 1011-го года само существование Эквестрии встало под жирный знак вопроса.
Нашествие. Глава IV: Самый длинный день. Часть четвёртая: На исходе.
"... Сегодня, в этот торжественный для страны час, я намерена обратиться к своему народу. Некоторое время назад, главные силы моей армии перешли границу Эквестрии. Началось возмездие, которого мы ждали всё это время! Эквестрия должна дорого заплатить за все свои прегрешения против нашей страны. Все тяготы, выпавшие на долю моего народа — есть следствие эквестрийских провокаций, эквестрийских заговоров и эквестрийских же подстав! Олигархическая, стяжательская и порочная по своей природе власть, установившаяся над этой страной уже тысячу лет как, за свою длинную историю занималась исключительно разбоем и грабежом, а так же подлыми и коварными интригами, гнилостная суть которых нагло попирала любые нормы и правила, созданные окружающими эту страну народами и государствами! Эквестрия уподобилась гигантскому спруту, опутавшему весь мир, но Мир устал выносить подлость и ничтожество народа пони! Мир восстаёт против лживой и фиктивной гармонии, против кровавых и дегенеративных идей коммунизма, распространившихся как чума исключительно с намеренного попустительства кантерлотских ведьм! В этот день начинается борьба чейнджлингского народа, борьба всех иных достойных и славных народов против Эквестрии и её жалких прихвостней!. Мы идём в бой не с эквестрийской властью, мы идём в бой и с эквестрийской нацией, с самой сутью и идеей этой ненавистной Миру страны!.."
Отрывок из речи Кризалис о начале Великой Войны.
Армейский автомобиль притормозил у дверей крупного особняка. Дверь распахнулась, и оттуда резко выскочил единорог в форме высокопоставленного командира. Настроение его было чудовищно ужасным: он выехал ещё утром, но добраться сюда ему удалось лишь сейчас. За время пути они несколько раз натыкались на пробки и заторы, будто кто-то умышленно организовывал их. Потом они въехали в черту Уайтбелла — относительно крупного города, служившего столицей этому округу страны. Первое что бросилось в глаза — последствия бомбёжки. Разрушенные дома, хаос и паника на улицах. Местным констеблям на силу удалось организовать проезд, но это всё равно заняло время. Время ускользнуло от него, он чувствовал, что остался в проигрыше.
Единорог уже чуял, что творится за стенами этого дома. До него долетали отголоски мыслей и эмоций, все они отдавали каким-то животным чувством — чувством, которое он ненавидел всей душой. Пони решительными шагами двинулся к дверям, за ним вился шлейф из адъютантов и младших офицеров, оказавшихся поблизости. Они засыпали его какой-то пустой и взбалмошной болтовнёй, на которую тот не отвечал ни единым звуком. Правда, среди них были и те, кто хорошо знал принца: эти молчали, шикая и одёргивая крикунов.
— Сэр! Наконец-то вы явились! У нас тут полное расстройство! — Прорвался к единорогу один из штабных. Это было уже у самой двери. Перед тем как войти, Блюблад повернул к нему голову и прошипел:
— Не веди себя как кобыла... — от интонации, с которой эти слова были сказаны, офицер тут же замер и затих. — Если у вас тут полное расстройство — то вам всем место на виселице, а не в штабе!! — Уже прокричал Принц, чтобы все вокруг услышали его. После этого, он дёрнул дверь так, что та чуть не слетела с петель, и оказался внутри помещения.
Появление маршала заставило всех смолкнуть и встать по стойке смирно. Генералы, адъютанты, связисты и прочие замерли и вытянулись, мысленно уже гадая о своей судьбе. Страх пересилил страх. Они пока боялись своего начальника сильнее, чем кого-либо ещё.
— Шаттерс! — Рявкнул Блюблад, делая чисто показательную попытку сохранять формальность и воздерживаться от откровенной ругани. Генерал Энвил Шаттерс был назначен им главой генштаба и должен был выступить в качестве заместителя в случае чего-либо непредвиденного. Перед ним выстроились жеребцы в мундирах различных оттенков красного и зелёного, но мундира и регалий Шаттерса среди них не было видно. Прошла одна минута, другая. В зале стояло гробовое молчание.
Наконец, среди толпы послышались шаги. Из-за шей и голов показалась измождённая фигура. На ней не было фуражки, а короткая грива была растрёпана. В глазах, в осанке, во всём виде этого пони сквозила подавленность, отчаяние. Блюблад понял, кто это. Это был его ближайший заместитель, Энвил Шаттерс. Взгляд офицера поник, уткнувшись в паркетный пол. Ярость Блюблада на мгновение спала, он воззрился на генерала со странным чувством, не походившим ни на что.
— Энвил, что произошло? — Спросил он, уже более неформально и спокойно. Земнопони мог только пожать плечами и вздохнуть.
— Я не справился, сэр. Всё кончено, мы не знаем что нам делать... — Почти прошептал офицер, всё ещё глядя в пол. Блюблад мог поклясться, что хотел на месте испепелить его за неисполнение обязанностей, слабость и трусость, но в этот момент в его душу закралась тоска. Энвил был выбран им из тех немногих, кто казался ему достойным высокой должности. Тогда это был замечательный, умный и трудолюбивый офицер... А сейчас? Как он должен был поступить с ним?
— А должен был справиться! — с вернувшимся гневом воскликнул Принц, буравя взглядом своего подчинённого. — Уведите его. Он предстанет перед военным трибуналом. А вам, господа, следовало бы прекращать колотить себе гробы. Ведь если на то пошло — я загоню вас туда раньше, чем жуки! А теперь вольно, разойтись. Старших офицеров попрошу остаться. Всё ясно?!
— Сэр, есть сэр! — Почти в один голос грянули собравшиеся вокруг блюблада штабные. Вскоре все разошлись по своим делам, перед Блюбладом осталось только несколько генералов. Несмотря на всё уже пережитое, Блюбладу пришлось узнать много нового и интересного, все эти новости сделали его ещё более хмурым и злобным, но уже в большей степени держащим себя в копытах. Вместе, пони удалось-таки кое-как наладить штабную работу.
— Когда начали поступать первые донесения с границы — все были в панике. — С горечью в голосе отчитывался Блюбладу один из генералов.
— Не с границы, а с фронта, сэр. — Мрачно поправил его единорог, нервно доставая сигарету из потайного кармана. Воздух вокруг принца пах озоном, но этот запах постепенно сходил на нет.
— Так или иначе, сэр принц. — вздохнул тот же генерал. — Данные приходили противоречивые, трудно было отличить ложь от правды. Много телефонных линий между штабами оказалось перебито, а по радио доходят лишь обрывки сведений — всё глушится, ничего не понять. Несколько раз нас извещали о новых авианалётах, но их не происходило. Какие-то паникёры отдавали приказы о сворачивании и переносе штаба, но...
— Вы казнили их?
— Нет, не казнили. Они куда-то делись, мы не смогли их найти.
— Вот что, господа. Зарубите себе на носу и на роге — если я здесь увижу любое проявление паники, то паникёр будет казнён лично мной без суда и следствия. Ваши действия уже погубили множество жизней, я не допущу того, чтобы подобное продолжалось. — громким голосом проговорил Блюблад, так чтобы все его услышали. — Так какую информацию вам удалось получить из армий?
— Почти ничего, достоверная ситуация пока неизвестна. Мы точно знаем, что войска на фронте вступили в бой и встретили неприятеля, что скорее всего бои идут до сих пор. Насколько продвинулся враг, каковы потери, какие действия предпринимают армейские штабы — всё туманно и полно противоречий. Из-за отсутствия информации мы и не могли ничего предпринять.
— Пока связь не будет налажена... — начал вслух размышлять Блюблад. — Не получиться наладить координацию частей. Слушайте же. Я намерен объездить штабы армий и лично всё разузнать. Если у вас порваны провода — шлите пегасов-посыльных либо мотоциклистов, и приставляйте к ним охрану, ведь вся эта пропавшая связь это точно не просто так. А теперь докладывайте, что к вам поступало. Ложь, правда — всё одно! Я слушаю.
— Из 1-й и 2-й армий поступала информация о том, что противник прорвал оборону по всей Акронской линии и за сутки углубился чуть ли не на сто километров, разгромив и уничтожив наши части на линии укреплений. Были и данные о том, что части отступили и ведут бои за каждый пункт, что неприятель вынужден продвигаться медленно из-за малого числа переправ. Данные сильно рознятся, не понятно что с этим делать.
— Что пришло из под Акронейджа? Как 5-я и 8-я армии?
— Там всё ещё сложнее... То Крепость взяли, то Крепость ещё стоит, то прорвали оборону, то ещё держатся... Ничего не ясно. К северу и востоку от Акронейджа идут бои, у противника большие силы. Вот и всё что можно сказать.
— Аэродромы? Что с авиацией?
— Авиация уничтожена. — Твёрдо ответил генерал, не думая ни минуты. В этом он был уверен, значит подобное действительно имело место быть...
— Ясно. Что по остальным силам? Что творится в Ванхувере?
— Тем, что продвигались к фронту? Они не понимают что творится, так же как и мы. А Ванхувер... — генерал потупил взгляд, его лицо исказилось от ужаса. — Ванхувер молчит. Несколько часов назад поступила информация о том, что там ещё идут бои, но это может быть и ложью... Если враг возьмёт Ванхувер — весь наш фланг окажется под угрозой охвата и окружения. В том районе было мало сил и им не сдержать вражеского прорыва...
— У нас в тылу множество вражеских диверсантов. — замявшегося коллегу перебил другой офицер. — Мне кажется, вам не следует лишний раз куда-то выезжать.
— Не вам давать мне советы. Подключите полицию, ополчение — достучитесь до весельчаков в конце концов! Я обязан сделать то, что от меня требует ситуация, я в ответе за себя. Чтобы к завтрашнему вечеру у меня была подробная сводка с достоверными данными из армейских штабов. Всё вам ясно?
— Слушаюсь, сэр! — Вытянулись по струнке генералы. Только оказавшись в здании штаба, Блюблад тут же решил его покинуть. Ему хотелось спалить тут всё к чертям, но выдержка пока не давала этого сделать. Принца не покидало ощущение, что стоит ему отлучиться куда-либо, как всё тут же пойдёт наперекосяк — его лучшие подчинённые окажутся трусливыми болванами, не справятся со своими обязанностями, либо намеренно пустят дела на самотёк. Он сталкивался с этой мыслью постоянно, стоило лишь начать ворошить и перестраивать тот змеино-осиный клубок, которым являлась эквестрийская армия. Эта работа была неблагодарной, но в ней была крайняя, великая необходимость, которую во всей стране осознавали разве что он, Луна и узенький кружок военных и чиновников. Остальным же было наплевать, и сейчас их наплевательство выливалось в такие чудовищные последствия, которых не могла предугадать ни Селестия, ни он сам, ни кто-либо ещё. Единорог вновь покинул штаб, забрался в свою машину, подождал пару своих ближайших адъютантов, а потом резко гаркнул в ухо своему водителю: "Трогай!". Автомобиль сорвался с места и исчез в наползавшей вечерней дымке. Генералы Пауэр и Ортис, оставшиеся за главных, смотрели ему в след. Им было нечего сказать, им оставалось только действовать. Их труд обещал быть отчаянным, непрерывным и скорее всего — безуспешным, но им более не оставалось ничего. Эквестрийская армия не воевала столетиями, среди эквестрийских военных не было развито тех догм и правил, которые были у тех же грифонов. Попав в серьёзное положение, они скорее впали бы в апатию, чем ринулись бы осуществлять какие-то решительные либо рискованные действия. Блюблад ехал по дороге и смотрел в окно, смотрел на вереницы военных, гражданских и полицейских, снующих взад-вперёд без смысла и повода. Его разум пронзила горькая и тяжёлая мысль: он понял, что теперь эта армия научится воевать только сражаясь. Кровь и поражения рано или поздно заставят их вести себя иначе, заставят думать, действовать. Но сколько им придётся заплатить за всё эти уроки?
В воздухе стоял сильный смрад бензина, уши забивал грохот сотен и тысяч машин, нескончаемым потоком шедших на восток. Вечернее марево всё никак не хотело сменяться прохладой, хотелось спать и пить, но эти необходимости невозможно было удовлетворить в данный момент. Нужно было рваться вперёд — настолько далеко, насколько позволит бензобак и ноги. Небольшой лагерь расположился в отдалении от обочины: здесь было раскинуто несколько маскировочных сетей и палаток, тарахтели на холостом ходу ханомаги с радиоаппаратурой. Здесь царило рабочее спокойствие: связисты и штабные работали в штатном режиме, будто бы находились в каком-нибудь здании, а не в выхлопах и едкой пыли, на полях чужой им страны. Дело шло хорошо, поводов для беспокойства не было. Триммель какое-то время сопровождал колонну одной моторизированной дивизии, наступавшей на центральном направлении. Происходящее его более чем устроило и теперь он намеревался вернуться в только что захваченный Акронейдж чтобы организовать там более постоянную штаб-квартиру, откуда можно было бы координировать действия групп армий. Его подчинённые знали свой приказ, но он не мог не испытывать в этом справедливого сомнения. Ситуация как на военном фронте, так и на фронте политическом, могла измениться в любой момент, и он обязан был иметь возможность держать всех в курсе. Скоро здесь должны были собраться генералы: командиры армий, дивизий и корпусов. Он намеревался обсудить с ними прошедшие дневные события. Это решение было принято им недавно, и сейчас он намеревался реализовать его. Прямо здесь, в чистом поле, без каких-либо формальностей и прочей жуткой чепухи. Подобное генерал-фельдмаршал начал практиковать ещё на учениях, так что ни для кого подобный ход не должен был стать новостью.
Начали подъезжать автомобили, из которых один за другим выкарабкивались офицеры в запылённых мундирах. Кое-кто из них и вовсе был в кожаных куртках и пальто, спасаясь таким образом от пыли, но не от жары. По ним видима была усталость, многим из них было уже немало лет. Триммель же выглядел свежо и бодро, чем невольно раздражал их. Через какое-то время у раскладного стола собралось уже внушительное число командиров, явился и Ларинкс, командовавший группой армий.
— Ну что господа, как вам начало нашей прогулки? — С живой улыбкой спросил Триммель. Ответом ему послужили лишь сдержанные кивки. На такой вопрос никто не нашёлся ответить.
— Что-ж, ладно. Перейдём пожалуй к нашей диспозиции. — Триммель перестал улыбаться и стал более серьёзным. Его взгляд вновь стал непроницаемым, сосредоточенным. — Герр Ларинкс, что вам известно о группе армий "Центр" на данный момент? Как обстоит ситуация?
Ларинкс вышел вперёд, приосанился и начал говорить:
— Передовые силы группы армий "Центр" прорвали неприятельскую оборону во всех означенных пунктах и наступают согласно плану, не выбиваясь из графика. Части 4-й и 5-й танковых армий в большей своей части уже форсировали Акорн и перешли в наступление на своих направлениях. Части пехотных армий ещё продолжают форсирование, но танки не оторвутся от пехоты на расстояние свыше означенного в плане операции.
— Акронейдж взят? — Спросил Триммель, устремив пристальный взгляд на своего коллегу.
— Взят, герр генерал-фельдмаршал. Приграничный транспортный узел полностью перешёл в наши копыта. — Твёрдо ответил чейнджлинг.
— А крепость?
— Незначительный очаг сопротивления. Нам потребуются считанные дни, чтобы подавить силы неприятеля.
— Надеюсь на это, герр Ларинкс. Будет очень дурно, если вы провозитесь там дольше. — заметил Триммель, лишний раз решив уколоть своего подспудного оппонента. — Хорошо. Мне всё понятно. Что могут сказать командиры танковых армий?
— Дивизии брошены в ночной марш, крупного очагового сопротивления на пути не обнаружено. — начал докладывать один из генералов. Другой просто кивал ему, давая понять, что его ситуация почти такая же. — Передовые части продвинулись на несколько десятков километров и продолжают наступать до встречи с серьёзным сопротивлением. Основные силы продвигаются с некоторыми затруднениями из-за слабой инфраструктуры, но грунтовые дороги пока что выдерживают бронетехнику, так что это не большая проблема.
— Будет хорошо, если за ночь удастся преодолеть сотню километров, но не больше, иначе отстанут тылы. — Добавил к их докладу Ларинкс. Триммель глубоко кивнул, соглашаясь с ним.
После командующих армиями начали доклад командиры дивизий. Они рассказывали о боях с неприятелем и более мелких деталях творившегося действия. "Противник очень податлив и слабоорганизован." — заключил один из комдивов, когда все его коллеги отчитались. Триммель выслушал их, недолго поразмыслил, а потом они склонились над картой, где уже были отмечено их продвижение. На бумаге всё выглядело красиво — стройные синие линии пронзали эквестрийскую территорию, тогда как вражеские части выглядели как нечто несуразное и мелкое, разгромленное и обращённое в бегство. Эту картину портило только одно: маленький прыщик оставшейся за неприятелем земли, нашедший себе место у самой границы. Акронейджская крепость была окружена, но все приступы не дали результатов. Чейнджлингам оставалось только продолжать осаду и планомерно расходовать на окопавшегося врага снаряды, патроны и солдат. Первая и единственное отклонение от плана, которое, тем не менее, не могло разрушить его.
Посовещавшись с подчинёнными, выслушав их доклады и указав им свои соображения, Триммель отпустил их восвояси. Встреча длилась совсем недолго, но это время прошло не без смысла. Главнокомандующий был крайне пунктуален и не любил тратить времени больше, чем следует. График был жесток, часы неумолимо тикали в голове у каждого генерала и маршала, отсчитывая дни, недели и месяцы до победы, которую они должны были одержать точно в срок. Пограничное сражение закончилось не начавшись: теперь предстояло иное сражение. Сражение, которое виделось Триммелю генеральным.
Нашествие. Глава V: Уайтбелл - Истроуд - Дёртуэйд. Часть первая: На подступах к Уайтбеллу.
Сломив дезорганизованное сопротивление приграничных эквестрийских частей, чейнджлингские танковые армии устремились вглубь страны. За считанные сутки были преодолены сотни километров, и через полмесяца войска Триммеля уже подходили к реке Екон и городу Уайтбелл, являвшемуся генштабом эквестрийского командования. Чейнджлинги намерены быстро форсировать Екон и ударом с нескольких направлений окружить и взять Уайтбелл, по данным разведки, служащий районом сосредоточения серьёзных сил неприятеля. Однако, в последние дни темпы наступления начинают замедляться из-за слабой инфраструктуры и новой развединформации о планах эквестрийцев.
К началу июля на восточном берегу Екона собираются внушительные эквестрийские контингенты: из тыла на фронт перебрасываются четыре механизированных корпуса — главная ударная сила эквестрийской армии. Блюблад намеревается форсировать Екон и ударить в лоб частям группы армий "Центр". Разведка доносит информацию о том, что вражеские танки серьёзно оторвались от пехоты и растянули свои коммуникации. Эквестрийский маршал увидел в этом возможность реванша, возможность ударить по ослабленному противнику и обратить его в бегство. В это время, остатки разбитых на границе частей быстро отступают к Екону, надеясь выйти к своим и принять участие в дальнейших боях.
Отряд медленно пробирался по лесу, день начинал подходить к концу. Ближайшая дорога была далеко отсюда: оттуда доносился непрекращающийся гул моторов, звучащий день и ночь, будто одни и те же машины и танки гоняют по отрезку дороги, намереваясь сбить с толку противника. Однако, это было не так: по дороге шли не одни и те же силы, а бесконечный поток грузовиков, танков и тягачей, шедших в одном направлении — на восток. Этот гул выматывал, подавлял, наводил на мысли столь тяжёлые, что хотелось застрелиться. Каждого из них в том или ином виде посещала мысль: "Выйти к своим уже не получится." И действительно: враг уже был повсюду, и с каждым часом фронт отдалялся от них всё сильнее.
Впереди колонны из пары десятков бойцов шагал сержант Смит. Он был вымотан, как и все, но старался не подавать виду. Он понимал, что головой отвечает за всех тех, кого собрал под своим началом, и теперь думал лишь об одном — как вывести их живыми из того положения, в которое они попали. Среди оставшихся в живых был и капрал Вайз. Ему удалось уцелеть, но за прошедшие дни ему пришлось похоронить очень многих. По началу он пребывал в напряжении, ужасе и тревоге, но его мозг постепенно заглушал и сдвигал эти эмоции куда-то на второй план, концентрируясь вместо этого на более важном — выживании. Он мало разговаривал со своими товарищами и постепенно уходил в себя. Кто-то замечал это, кому-то же было вовсе не до проблем товарища, так или иначе достучаться до него в момент такого забвения было довольно трудно.
Тем временем — дело подходило к привалу. Переход длился несколько дней, а из пищи у солдат были лишь чёрствые галеты да подножная трава. В середине лета она ещё была довольно сочной и питательной, но даже рассчитанному под неё организму этого было мало, если он был истощён стрессом и усталостью. Нужно было отдохнуть, все это понимали. Найдя небольшую поляну пони расселись у нескольких поваленных деревьев. Костёр зажигать не стали — все боялись, что их заметят и найдут. Эквестрийцы знали, что чейнджлинг чувствует себя в лесу как рыба в воде, что ему не составит никакого труда добраться до них, если он их заметит. Это были ещё довоенные слухи, но солдаты были склонны верить в них.
После того, как все расселись и улеглись, началось какое-то отдалённое подобие ужина: жеребцы начали шарить в своих сухарных сумках и карманах в поисках хоть чего-то. Кто-то находил почти целые сухари, кто-то мог лишь вытряхнуть в рот последние крошки. Когда сумки окончательно опустошили, солдаты начали щипать с земли траву. Земля пахла сыростью и прошлогодней листвой, этот запах был сильным и довольно отталкивающим, но сейчас он не значил абсолютно ничего. Жеребцы слышали о том, что в Зебрике крестьяне питаются тараканами и червями, чтобы просто не погибнуть с голоду, тогда это звучало для них как доказательство превосходства над "варварами", как что-то забавное и и даже почти справедливое, а сейчас... а что сейчас? Сейчас представители просвещённой и великой цивилизации с корнем рвали с земли зелёные стебли, жевали их вместе с грязью, вместе с вечерней росой, осевшей на них. Бойцы уже давно забыли и о тех рассказах, и о своих мыслях по их поводу: прошлое будто резко отсекло от настоящего, будто невидимая стена выросла между тем славным временем, когда в воздухе не реяли вражеские самолёты, а дороги не топтали бесчисленные полчища чёрных.
— Ребята. Спим пару часов, потом сразу выступаем. Гул моторов негромкий, значит танки ещё позади. — полушёпотом вещал своим подчинённым Смит. Кто-то слушал его, кто-то же продолжал самозабвенно щипать траву. — Мне кажется, мы сумели их обогнать, либо скоро обгоним. Надо не останавливаться, я знаю эти места, был здесь, до войны. — Сержант сделал короткую паузу, намереваясь что-то добавить, но так и не решился что-либо сказать. Вместо этого он отдал простое указание: "Спите."
И они заснули: почти одновременно, почти сразу, счастливые по этому случаю, но вместе с тем уже неспособные это счастье выразить. Заснул и Артур. Его сознание погрузилось в какую-то тяжёлую и глубокую темноту, похожую на смолу или мазут. Он тонул в этой темноте, ничего не видя и не чувствуя, лишь слыша какие-то звуки, доходившие до него откуда-то извне. Странный сон, страшный сон — такие сны часто снятся единорогам в трудную минуту. Во сне Вайз чувствовал, что его лёгкие пустеют, а чёрная жижа начинает проникать в уши, рот и нос. Наступила паника, тут кто-то дёрнул его за плечо и единорог тут же очнулся, громко пробормотав ругательство. Вокруг стояла тёплая летняя ночь, лес стрекотал и шумел ветвями деревьев, ненавистного гула моторов уже не было слышно.
— Кто... Что... — Спросонок начал Артур, озираясь по сторонам.
— Это я. — Послышался приглушённый голос. Вскоре единорог понял, что он исходил от сидевшего перед ним пегаса. У него была фамилия Флайт, Вайз был немного с ним знаком, но почти не знал его. Флайт служил в другом батальоне полка и пересёкся с Артуром лишь единожды, когда они вместе кутили в какой-то акронейджской забегаловке по случаю именин или свадьбы какого-то высокопоставленного окружного начальника. С того времени прошло много времени, чертовски много...
— Чего тебе надо, Лаки? — Спросил его Артур, наклоняя голову.
— Смотри. Я тут подобрал кое-что. — Пегас залез в карман своего кителя и вскоре извлёк из него сильно смятую светлую бумажку, испещрённую каким-то текстом. Пони хорошо видели в темноте, но буквы трудно было разобрать. Тогда пегас достал из-за пазухи спичку и чиркнул ей: взвилось маленькое пламя, текст листовки стал выступать чётче. Единорог с интересом склонился над находкой, и напрягая глаза начал читать:
"Эквестрийские солдаты! Ваше сопротивление бесполезно! Оно не несёт никаких выгод вам и вашему народу! Чейнджлингские войска вступили на вашу землю исключительно с целью освободить вас от тиранического правления кантерлотских ведьм! Благородные солдаты и офицеры Королевской армии не станут издеваться над вами в плену — вам предоставят питание и медицинскую помощь, обеспечат всем необходимым! Штыки в землю! Переходите на нашу сторону!"
Эти слова заставили единорога сморщиться: он припомнил события 22-го числа, припомнил страшные и отчаянные бои у границы, в котором он и его товарищи чудом уцелели. Припомнил он и Акронейдж... Слова листовки звучали сухо и глупо, они явно были рассчитаны на доверчивых и... отчаявшихся. Единорог покосился на Флайта:
— Читай дальше. — Шепнул пегас. Единорог неуверенно кивнул и продолжил.
"На обратной стороне листовки представлен пропуск, предъявив который вы сможете сдаться чейнджлингским частям. При подходе к позициям, следует размахивать листовкой и кричать: "Штыки в землю! Смерть Селестии!" Тогда по вам не станут открывать огонь."
Единорог автоматически перевернул бумажку: на обратной стороне и действительно было что-то вроде пропуска: какая-то странная картинка с печатью и надписями на эквестрийском и чейнджлингском языках. Вернее, из эквестрийского там было только одно слово, собственно, "Пропуск".
— Мы можем сдаться вместе. Они нам ничего не сделают! — шёпот Флайта усилился, стал более напряжённым. Артур молча обернулся к нему и начал слушать. — К чёрту войну! К чёрту Селестию! Зачем нам воевать? Власти для нас не сделали ничего хорошего. Эквестрия прогнила насквозь, мы погибнем попусту, если будем её защищать. Аликорны нарушили почти все свои клятвы и обещания перед тремя племенами, как их можно после этого поддерживать? Нас обманули, предали и отправили на убой, понимаешь?
Артур ещё какое-то время смотрел в глаза своему товарищу, не находя или не желая отвечать что-либо.
— Понимаешь? — Почти в слух повторил пегас.
— Дурак ты, Лаки. — Спокойно произнёс единорог, снова устраиваясь на своё место.
— Я? Дурак? А может ты дурак? — не унимался Флайт. — Убьют тебя где-нибудь в этом лесу, а потом и не вспомнят. Эквестрии на тебя плевать, зачем ты её защищаешь?
— Откуда ты, Лаки? — С раздражением спросил у него Артур, отрывая голову от вещмешка.
— Какая тебе разница? Какой в этом толк? Мы все свалены в один котёл, у нас общая беда...
— Беда общая, вот ты и держись со всеми. Ты либо будешь бороться, либо сдохнешь. Простого пути тут нет. — Перебил его единорог, и уже больше не обращал внимания на слова своего сотоварища. Последнее, что он услышал — шум крыльев, но этот звук не вызвал у него каких-то вопросов: может быть Лаки просто устраивается на ночлег. Он не придал значение произошедшему разговору, ведь трусость, малодушие и упадничество уже воспринималось как что-то само собой разумеющееся. Пони не боялись высказывать своего мнения и порой явно давали слабину, но никогда ещё это не приводило ни к каким последствиям. Смит собирал всех вокруг себя, он вёл оставшихся за собой, давая им волю бороться за жизнь и не терять самообладания.
Утро для них наступило скоро, когда солнце ещё только начинало выкатываться из-за горизонта. Отряд быстро поднялся со своих мест и снова начал строиться в колонну. Провели короткую перекличку, и тут выяснилось, что рядового Лаки Флайта на месте не оказалось. Он пропал вместе со своим оружием и снаряжением, не оставив, казалось бы, никаких следов. Смит спросил у тех, кто спал рядом с ним, но те лишь пожали плечами. Начали искать: поиски не могли продлиться долго, но Смит всё равно хотел предпринять хоть что-то, не бросать же товарища просто так.
Прошло десять минут, потом ещё десять. Наконец, Смит опомнился и решил таки уходить отсюда. Позади отряда слышались какие-то звуки, похожие на отдалённый гул. Самолёты ли это были или танки — никто не хотел проверять. Нужно было идти, идти быстро и без остановок, иначе их судьбе трудно будет позавидовать. Никто так и не понял, куда делся пегас, и только до Артур мог предположить, что на самом деле случилось с Лаки. Единорог подошёл к сержанту, и вполголоса заговорил:
— Сэр, я кажется знаю, почему он пропал.
— Ну и что же с ним случилось? — Смит посмотрел на Артура с интересом и тревогой. Вайз недолго мялся, но потом коротко изложил сержанту события прошлой ночи. Он видел, как взгляд командира становился всё более и более пристальным, как копилась в нём горечь и злоба, скрытая холодным военным спокойствием. Шедшие позади бойцы силились расслышать разговор, у кого-то это даже получалось. Когда рассказ единорога закончился, Смит произнёс:
— Хорошо, что он ушёл. Меньше хлопот с этой сволочью. Зря ты его не пристрелил, Арчи.
— Я и не подумал в него стрелять. Думал, одумается...
— Такие не одумываются. Знаем мы эту породу — трусы, приспособленцы, любят поговорить о высоком. — Смит с досадой сплюнул в траву.
Вдруг, к гулу прибавился ещё один звук, на этот раз он был уже намного ближе. Первым его услышал Смит: он отдал всем остальным приказ остановиться и залечь. Вдруг, на той стороне поляны кто-то показался: серо-зелёная фигура перебегала между деревьев, за ней — ещё одна, слева и справа от неё — ещё. Отряд Смита успел отойти достаточно далеко, перед тем как на их поляну вывалилось десятка с два чейнджлингов.
— Вот и приплыли... — Прошипел про себя Смит, и начал медленно подниматься с земли. Утренние сумерки ещё не до конца спали, у них был шанс отступить. На первый взгляд силы были равны, но у пони практически не было патронов. В случае боя весь отряд Смита мог сделать всего-лишь пару десятков выстрелов. Преимущество их винтовок стало недостатком — скорострельность требовала большого количества патронов, а их просто не было.
Отряд снова двинулся вперёд и прибавил ходу, оставляя нагрянувшего неприятеля позади. Артур двигался за товарищами, стараясь не оглядываться назад. Начавшие свистеть пули только придавали ускорения, быстрый шаг вскоре превратился в бег, но этот бег уже не являлся паническим — бойцы видели своего лидера, они следовали за ним, огибая овраги, кочки и поваленные деревья. Никого пока не задели, по крайней мере криков ещё слышно не было.
Прошло несколько минут: свист стих. Противник отстал, либо прекратил преследование. "Стой!" — крикнул сержант, и весь его отряд тут же повиновался. — "Занять этот овраг. Я и Грин осмотримся. Увидите врага — стреляйте одиночными, патронов у нас мало."
Бросок был коротким, но забрал много сил. Истощённые переходами солдаты уже навряд-ли могли бы удрать от противника, если тот действительно собрался их преследовать. Однако, судья по всему, чейнджлинги решили не гоняться за ними. Это было вполне логично с их стороны: по виду это были обычные мотострелки, явно не желавшие и не умевшие ходить по лесу, тем более незнакомому. Передохнув какое-то время в овраге, снова проведя перекличку и пересчёт патрон, отряд двинулся дальше. У всех отлегло от сердца, снова
— Это пегас их навёл! — Предположил один из жеребцов, спустя какое-то время.
— Шкура проклятая. Я-то думал... Тьфу! — Сплюнул другой.
На этом обсуждения прекратились. Побег Флайта только придал остальным решимости. Отчаяние было не властно над ними, пока им было за кем идти и ради чего идти. Лаки выбрал свою судьбу, выбрал её от глупости ли, или от отчаяния — это было неважно.
— Стой! Кто идёт? — Впервые за долгое время они услышали речь на понятном им языке.
— Свои! — Крикнул Смит.
— Своё "свои!" себе поглубже засунь! — снова послышалось из кустов. — Часть на... — Говоривший не успел договорить. Смит рванулся к нему навстречу и напоролся на небольшой отряд разведчиков. Те вскинули ружья и прицелились в сержанта. Их командир, тоже сержант, смотрел на Смита со слегка выпученными глазами. Это был юнец с почти дрожавшим голосом, явно не готовый отвечать за свои слова.
— Я сержант Блэк Смит, 144-й акронейджский пехотный полк, 45-я акронейджская пехотная дивизия. Может вам ещё округ назвать, джентльмейн?
— Я... Вы... Вам бы следовало... — Начал бормотать командир разведчиков, неумело выпячивая грудь.
— Я одного звания с вами, так что нечего вам надуваться. — с усталой улыбкой проговорил Смит. — Со мной два десятка штыков. За мной ещё утром гнался взвод чейнджлингов. Если не хотите получить пулю прямо в вашу блестящую кокарду — не ходите далеко в этот лес. Там уже их земля...
— Сколько примерно?
— Километров десять-пятнадцать. Вы передовой дозор?
— Точно так. 15-я кантерлотская пехотная, из состава 2-го мехкорпуса.
— Мехкорпуса? — Смит оживился.
— Точно так. Ночью форсировали Екон, сейчас закрепляемся на плацдарме. — Ответил ему коллега.
— Ясно... Дайте нам проводников чтобы выйти в ваше расположение.
— Слушайте, а вы не... — сержант замялся, но всё же сумел натянуть на себя подобие улыбки. — Вы не диверсанты случаем?
— Если бы мы были диверсантами — вас бы уже не было в живых. Чейнджлинги не любят церемоний. — Серьёзно сказал Смит, глядя юнцу прямо в глаза.
Путь до их расположения был недолгим — передовое охранение оказалось не таким уж и передовым. За лесом начинались поля и луга, типичный аграрный ландшафт Эквестрии, разве что более пустынный и запущенный. Берега Екона были низинными, болотистыми, сама река пусть и имела какую-то широту и силу, но на её берегах почти не было пристаней и паромов, почти не было той бойкой жизни, что шла на иных реках страны пони. По сравнению с южными притоками Акрона и иными реками западной Эквестрии — Екон был скорее не водной дорогой, а водной преградой, земли вдоль которой привлекали немногих. Участки покупались теми, у кого не хватало денег на землю близ Акронейджда или Солт-Лика, где всё уже было раскуплено давным-давно, а местные риелторы драли три шкуры за последние свободные акры земли. Здесь же можно было купить землю задёшево, либо и вовсе занять пустырь и не платить за это никому.
Так или иначе, особенности местной жизни почти не колебали военных, намеревавшихся сражаться на этой земле. Переправы через Екон были забиты транспортом и живой силой. Здесь, на плацдарме площадью в 400 квадратных миль разворачивался один из эквестрийских механизированных корпусов. Пехотный батальон, с которым встретился Смит, был авангардной частью, которая обязана была прикрыть переправу танковых дивизий, разворачивавшихся где-то в тылу. Часть майора Марбла растянула свои позиции вдоль лесной опушки, перекрыв пару малых просёлочных дорог. Пони наскоро вырыли кое-какие окопы, разместили противотанковые орудия и засели на своих позициях, ожидая неприятеля. Появление отряда недобитков вызвало серьёзный интерес как у солдат, так и у командования батальона.
Как только Отряд Смита оказался в расположении, их тут же принялись откармливать. На батальонной кухне сварили капустный суп и картофель, к которым подали по куску хлеба. Первая порция оказалась съедена за считанные минуты, тут же возникла необходимость во второй. Стрелки из кантерлотской дивизии окружили своих товарищей: кто-то делился сигаретами и сухарями из пайка, кто-то просто решил полюбопытствовать. Через какое-то время завязался разговор: "Как вышли? Что там впереди?" — кантерлотцы начали заваливать бойцов Смита вопросами. Сам сержант покинул своих бойцов, лишь только удостоверившись, что те получили провиант.
Акронейджцы неохотно отвечали на вопросы товарищей, обращая больше внимания на еду. "Кое-как да вышли. Впереди жуки, кто же ещё?" — Отвечали кантерлотцам уставшие, но уже более-менее сытые пони. Бойцы справедливо считали, что за них отчитываться должен Смит, а не они сами.
— А там... А что с вами случилось? — Обратился к Артуру один из рядовых. Капрал обратил на него внимание, но не сразу ответил.
— Били нас. Скоро и до вас дойдут. — Коротко ответил единорог, окончательно опустошив свою тарелку.
— Били?
— Били. Сначала нашу дивизию, потом ту, к которой мы примкнули. Теперь ваш черёд.
— Ха! Ну тогда мы им покажем, нас им точно не побить. — Усмехнулся боец, поддержанный несколькими стоявшими рядом товарищами.
— Покажете, покажете... — Многозначительно протянул Вайз, невесело глядя на солдат в новой и ещё толком не ношеной форме. Они были в поле совсем недолго, и ещё были полны оптимизма по поводу происходящего. До кантерлотских частей доходили смутные слухи и неточная информация, они не могли знать правды, либо знали её в общих чертах.
— А какие они? Эти... как их там...
— Жуки? Чёрные как смоль, мелкие и злые. У них много танков и пушек, так что ты их навряд-ли увидишь.
— А сколько их?
— А виндиго там поймёт: может миллион, может два. Много, в общем. Больше чем наших. Идут по дорогам сплошными колоннами, будто саранча. День и ночь моторы гудят, в самой чаще слышно.
— Да они и есть саранча. — встрял в разговор ещё один кантерлотец. — Только большая.
Послышались смешки. Артуру и его товарищам этот смех очень не нравился.
— Будешь так смеяться, когда тебя танком задавит. — Огрызнулся один из акронейджцев.
— Не задавит, у нас свои танки есть. И пушки.
— А много у вас этих танков да пушек?
— Достаточно. Говорят генералы, что наступать будем. Обратим вражину вспять и прогоним туда откуда явились.
Теперь смех послышался уже от уцелевших. Этот смех был безрадостным, но не саркастичным. В нём сквозила горечь и печаль. Этот смех заставил кантерлотцев призадуматься. Всё-таки, то что говорили солдаты Смита, вполне могло оказаться правдой.
— Наша дивизия была разгромлена в первый день войны. — сержант Смит стоял перед майором, являя полную противоположность ему. Марбл носил бежевого цвета китель с красными петлицами и несколькими наградами. Он был гладко причёсан и в целом выглядел так, будто находился не в поле, а в каком-нибудь казарменном расположении. Это был щёголь лет тридцати, успевший побывать в Зебрике и послужить в колониальных войсках. Звание досталось ему легко, опыт его выражался в нескольких мелких стычках с зебрами и киринами, участием в которых майор гордился не меньше, чем своим не последним происхождением. Перед Марблом стоял уставший и вымотанный офицер, примерно одного с ним возраста, но младше его на два ранга. На нём был измятый и местами порванный тёмно-зелёный китель, а грива и шерсть висели на лице и шее длинными тёмными сосульками. Перед ним стоял ветеран первых боёв с новым врагом, которому повезло меньше в одном, но больше в другом. Он усталыми, воспалёнными глазами смотрел на майора, и вёл свой доклад. — Мне удалось собрать уцелевших и примкнуть к другой части. Но спустя несколько дней боёв мы опять оказались в окружении. Бои шли тяжёлые... и мы проигрывали их. Противник наседал отовсюду, а у нас не было ни танков, ни пушек, ни какого-либо плана действий. В конце концов, мной было принято решение уходить к своим. К тому времени фронт сильно продвинулся на восток, поэтому нам пришлось несколько дней пробираться через занятую врагом территорию. Сейчас я командую отрядом из двух десятков бойцов, оставшихся от частей, разбитых на границе.
— Что вы можете сказать о противнике? — Задумчиво проговорил Марбл, разглядывая своего собеседника. Серьёзность Смита быстро передалась ему, сейчас майор чувствовал себя несколько стеснённо и пытался привыкнуть к новой информации, полученной от сержанта. Его собственные мысли о происходивших событиях, а так же мысли его ближайшего начальства, мягко говоря, не совпадали с вырисовывающейся реальностью.
— Численность мне неизвестна, но их передовые части стоят в полусутках пути отсюда. — бровь майора медленно поползла вверх, а голова слегка наклонилась. — Скорее всего, рано или поздно, начнутся бомбёжки и обстрелы. Они делают это очень точно и разрушительно, их разведка вездесуща.
— Что-ж... — майор задумался и начал ходить взад-вперёд около своего стола, на котором были разложены карты. — Не верить вам было бы крайне глупо. Поэтому, я передам всё в штаб полка. А вас обеспечат всем необходимым, как вы и просили. Действительно... вас бы следовало привести в надлежащий вид, всё таки вы эквестрийский офицер, а ваши солдаты из хороших и уважаемых подразделений...
— Этих подразделений больше нет, сэр. — твёрдо и сурово проговорил Смит. — И мне бы не хотелось, чтобы вы повторили их судьбу, ведь ваша часть тоже очень "хорошая и уважаемая". Один сержантик, командир вашего дозора, очень кичился этим всем. Молодой юнец, таким в разведке делать нечего. Отправляйте в лес только тех, кто имеет опыт. Иначе вы слепы и глухи перед врагом.
— В таком случае... Мне некого будет отправлять. — прямо ответил Марбл, качая головой. — Вы свободны, сэр. Утолите свой голод... и помойтесь. Простите меня за грубость, но не беспокоили ли вас блохи? Так много дней похода... У нас пока никто не цеплял этих проклятых насекомых, не хотелось бы распространения...
— Не беспокойтесь по этому поводу. — Кивнул сержант и без всяких церемоний удалился восвояси. Майор тоже недолго оставался у себя в штабе. Он думал, думал, а потом подозвал своего ординарца и приказал подавать машину.
В тылу батальона было очень много шума и пыли: колонны пехоты и танков двигались к исходным позициям, вокруг суетились мотоциклисты и пегасы-посыльные, спешившие к неведомым штабам с неведомыми приказами. Грозная сила эквестрийского мехкорпуса выдвигалась вперёд с решительной целью действовать. Сам Марбл ни секунды не сомневался в целесообразности этих действий, но отчёт Смита казался ему подозрительным. Он хотел посоветоваться с полковником, а желательно — дойти до командира дивизии, либо корпусного командира. Сам Смит его уже не волновал, с ним предстояло разобраться позже.
Штаб полковника Уика располагался в одном из фермерских домов, стоявших возле Марипозского Шоссе, заполненного под завязку двигавшейся техникой. Майора встретили с недоверием, но быстро пустили к начальству.
— Господин полковник, сэр, я явился к вам с серьёзным донесением. — Заявил Марбл, входя в помещение.
— Почему вы явились сами, а не прислали бумагу с ординарцем? — Спросил его Уик, глядя на майора через стёкла круглых очков.
— Так вышло. Я не мог доверить информацию штабным.
— Ну и что это за информация? — Со слабым интересом произнёс полковник. Его интонация раздражала подчинённого.
— Противник находится уже в двенадцати часах ходьбы от наших передовых позиций. Судья по всему, чейнджлинги действуют не так, как мы ожидали...
— Что за околесицу вы несёте? Наша разведка не может ошибаться.
— Тем не менее, она ошибается, сэр.
— На каких основаниях?
— Эту информацию нам поведал отряд уцелевших бойцов из акронейджских частей. Они отступали через лес.
— И вы поверили этим оборванцам? Они запуганы, деморализованы, и уже навряд-ли могут назваться солдатами. Так что их россказни и бита ломаного не стоят, вот что я вам скажу.
— Но...
— Возвращайтесь к своим обязанностям, а не морочьте мне голову, майор. — Отмахнулся Уик, спорить с ним было бесполезно. Потерпевший неудачу Марбл вынужден был ехать обратно в батальон.
Нашествие: Глава VI: Уайтбелл - Истроуд - Дёртуэйд.Часть вторая: У хозяйства Стид.
"Удалось отступить с приграничных аэродромов, не знаю как остался в живых. Вражеских самолётов в небе как комаров — почти вся эскадрилья кроме меня и моего ведомого осталась на земле. Эти сволочи налетают десятком на одного, драться бесполезно. В Олении они были поосторожнее, видимо из-за малой численности. Сели на поле близ Уайтбелла, наши машины — решето. Солдатня таращится как на что-то невероятное. Что стряслось с остальным авиакрылом — непонятно, скорее всего кто-то кроме меня и Страйка уцелел. Иными словами — полетаю я ещё нескоро, а положение наше самое паршивое. Как вылез из кабины — захотелось дать кому-нибудь в морду. Злой как виндиго, готов спать три дня подряд. Вокруг творится сплошной кавардак, город недавно бомбили. Разыскали интенданта какой-то местной части, получили что полагается: пищу, бельё, одеяла и прочее. Первое время проспимся у него — потом будем искать начальство, если оно вообще осталось. Надеяться могу разве что на себя."
Из дневника лётчика-аса Скрупа Вайтмейрса.
Стоял жаркий июльский день, над дорогой поднималась гигантское облако пыли и выхлопов, сквозь которое смутно виднелся пылающий солнечный диск. Всем хотелось пить: жажда сводила с ума. Чейнджлинги жарились внутри своих машин, внутри своих собственных панцирей. Пыль набивалась под одежду, въедалась в хитин, вызывала кашель. Трогать колодцы и принимать что-либо от местных было строжайше запрещено, тогда как армейского снабжения просто не хватало. Вода стала цениться сильнее, чем топливо. В последние дни противник редко оказывал сопротивление: вражеские части рассеялись в лесах и теперь скорее стремились спастись, нежели сражаться. "Им везёт." — думали чейнджлинги, глядя в тень редких лиственных лесов, через которые проезжали их колонны. — "Там хотя-бы не так жарко, как здесь."
Третья танковая дивизия продолжала свой манёвр, начатый ещё в первую неделю войны: её панцеры прикрывали основные силы с севера, огибая озеро Вестлейк и выходя во фланг вражеским силам, занимавшим оборону на реке Екон. Ей предстояло быстро форсировать две крупных реки, впадавших в Вестлейк и охватить Уайтбелл с севера. Танковую дивизию поддерживало несколько лёгких и моторизированных дивизий. Охват должен был пройти быстро и не встретить какого-либо ожесточённого сопротивления, но последние приказы, поступавшие из штаба армии и базирующиеся на данных разведки, требовали от частей как можно быстрее перестраиваться в боевой порядок. В напитанном дорожной пылью воздухе повисло тревожное и томительное ожидание.
Артис сидел в броневике, вместе с бойцами своего отделения. Последняя фляга с водой была выпита два часа назад, а солнце к тому времени ещё стояло в своём зените. Чейнджлинги были без касок, с расстёгнутыми кителями и сильно закатанными рукавами. Разговаривать было тяжело — во рту скрежетал песок, а горло болело от нехватки влаги. Пулемётчик то смотрел на то чистое голубое небо, то на своих товарищей. Лабрума сморила тяжёлая дрёма, Класпер тяжело дышал и бормотал про себя ругательства, тоже постепенно забываясь. Сейчас всем было очень тяжело, Артис пытался сохранять какой-то оптимизм: "Танкистам сейчас ещё хуже." — думал перевёртыш, смотря куда-то вперёд колонны, где шли танки их батальона. В пыли виднелись искажённые силуэты грозных машин. Им там действительно было паршиво — внутри жар, снаружи — пыль и копоть. В конце концов и пулемётчика стало одолевать марево: Артис облокотился на горячий борт ханомага и закрыл глаза. Мозг почти сразу выключился: желание спать в последнее время стало навязчивым и неутолимым, его приходилось подавлять из последних сил. В ведомости офицеров находились таблетки первитина, но они пока берегли их, не видя какой-либо острой необходимости в их применении.
— Просыпайся, мы выходим! — Второй номер тормошил его за плечо, Артис быстро очнулся. Мотор ханомага был заглушен, а колонна находилась в некотором отдалении от них. Его товарищи покидали машину, пулемётчик должен был следовать за ними.
Спрыгнув на землю, чейнджлинг понял, что рядом стоит ещё несколько транспортёров, в числе которых угадывался взвод Ляпписа. У машин уже толпились гренадёры: кто-то кашлял от пыли, кто-то разминался. Здесь было не так жарко, как на дороге.
— Привал! — объявил вышедший из-за машин цугфюрер Ляппис. — У нас есть минут двадцать-тридцать на отдых, пока колонна не пройдёт дальше. — Артис увидел, что они остановились у небольшого фермерского дома, окружённого парой хозпостроек. Это было одно из тех мелких эквестрийских хозяйств, на которые они уже более чем насмотрелись. Местные встречали их по-разному: кто-то угрюмо, кто-то заискивающе — Ляппис предпочитал обращаться со всеми ними с одинаковой грубостью и пренебрежением.
— Отделение Кринга, пойдёте со мной. Остальные — ждать у входа, пока не договоримся. — Отдал приказ Ляппис и быстрыми шагами направился к калитке, служившей проходом через символический забор. Из дверей дома уже показалась скромно одетая кобыла, смотревшая на пришельцев со смесью страха и тревоги.
— Эй, жаба! Где хозяин? — Резко обратился к ней Ляппис, когда они приблизились. Кобыла не сразу нашла слова для ответа, она даже не сразу поняла, что ей только что сказали.
— Я сама хозяйка. — Наконец ответила она.
— Брешешь. У тебя что, нет мужа? — Продолжал наседать Ляппис, скорее желая оскорбить, нежели испытывая какое-то отвращение.
— Нету. На фронт ушёл. — Проговорила фермерша, глядя с крыльца на лейтенанта. Услышав эти слова, тот растянул нарочито вредную улыбку.
— Стало быть, у тебя его и впрямь нет. Мы многих ваших перебили. — едко заметил перевёртыш, наблюдая за тем, как наполняются отчаянием глаза кобылы. — Ладно. Дай нам воды. У тебя есть вода?
— Есть.
— Хорошо. Принеси. Эй ты! — Обратился Ляппис к одному из ефрейторов. — Проследи за ней, чтобы ничего не натворила.
— Слушаюсь! — Ответил ефрейтор. Чейнджлинг и кобыла исчезли в дверном проёме. Оттуда вскоре послышался плеск. Через какое-то время кобыла вышла из дому, неся два металлических ведра. За ней вышел и боец.
— Что, она ничего не выкинула?
— Следил за ней, герр лейтенант. Ничего.
— Ясно... — Задумался цугфюрер, вглядываясь в плескавшуюся в вёдрах воду. Она выглядела чистой, не испорченной.
— Рядовой, у тебя есть кружка? — Спросил Ляппис у стоявшего неподалёку Класпера.
— Есть, герр лейтенант.
— Дай ей, пусть выпьет. При нас.
Класпер подал кобыле немного помятый стакан, служивший крышкой для его фляги.
— Пей сперва сама. — По-эквестрийски обратился к ней перевёртыш. Кобыла кивнула, и недолго думая выпила собственной воды.
— Зачем мне её травить. Если кто-то из вас сволочей помрёт — вы ведь и меня убьёте, и хозяйство спалите. — Объяснила она. Её голос дрожал, в глазах стояли слёзы. Лейтенанту было на это абсолютно наплевать.
— Гм! — с фальшивым возмущением хмыкнул Ляппис. — Я бы тебя сразу пристрелил, но у нас вдов обижать не принято. Нынче в Эквестрии вдов итак многовато... Тащи ещё вёдра, у тебя они есть?
— Есть...
— Тащи.
Фермерша снова исчезла в дверях неказистого здания, вскоре перед гренадёрами оказалось ещё два ведра воды. Вёдра были новыми и сильно блестели на солнце. Вещь в походном хозяйстве очень полезная, разумеется они не собирались их возвращать. Процедура дегустации повторилась — вода оказалась чистой, не отравленной. Нагрузив солдат отделения вёдрами, чейнджлинги вернулись к ждавшим их товарищам.
У ханомагов их ждали с нетерпением: прохладная, свежая вода стала большой радостью для уставших гренадёров. Да, Ляппис нарушил приказ, но при этом соблюл все меры предосторожности. Его начальство навряд-ли возмутилось бы подобным действиям. Бойцы наполнили из вёдер свои фляжки, оставшейся водой кое-как умыли лица. Оставшейся водой решено было поделиться с остальной ротой на одном из привалов.
— А эта кобыла держалась молодцом. — Заметил Лабрум, после того как сделал два больших глотка из вновь полной фляжки.
— На первый взгляд. А так — трусила, наверное, ещё как. — Возразил ему Класпер.
— Странный у неё говор, как наш лейтенант её вообще понял?
— Он побольше нашего понимает, Артис. Офицер всё-таки.
— Ну это да. А вообще — жалко мне её. — Признался пулемётчик.
— Ну ты и брякнул. — фыркнул подошедший Кринг. — Эквестрийцев жалеешь? Совсем что-ли? Не ожидал от тебя, Артис.
— Извините меня, герр унтер-фельдфебель. — Артис спокойно посмотрел на командира отделения, не ожидая от него каких-то сильных взысканий. — Я в этом смысле немного... Ну...
— Простоват, понимаю. Сорифцы вообще, насколько я знаю, славятся подобным. Странное дело: живут среди белых медведей, а сами ведут себя как неженки. Пони — это сволочь первосортная. Они говорят одно, делают другое, а думают третье. Слышал, что нам Королева нам говорила? У нас со всеми пони война. И с этой кобылой тоже, понимаешь? Она от солдата вражеского почти ничем не отличается, так что ты, товарищ, такие вещи не говори...
— Понял вас, герр унтер-фельдфебель. Буду следить за языком.
Кринг кивнул и удалился. Этот разговор быстро вылетел у обоих из головы.
— Скоро будет сражение. — Сказал один из ефрейторов. Тот, что конвоировал кобылу.
— Ну будет и будет. Сил у нас хватит. Мы много их войск уже разбили, пони теперь совсем слабые. — Беспечно заявил другой боец.
— Загнанная крыса будет драться до конца.
— Пони ещё есть куда загонять. Они ещё не загнанные, а когда станут — для них уж поздно будет.
— Да, скоро войдём в этот проклятый Кантерлот, а там хоть трава не расти...
Привал подошёл к концу, чейнджлинги начали грузиться обратно в транспорты. Вскоре, взвод присоединился к уже продвинувшейся вперёд ротной колонне, другой взвод, правда, уже не стал делать никаких остановок — все вокруг уже были на боевом взводе, предстояло развёртывание и подготовка к встрече с неприятелем. Пыль ещё досаждала, но жара уже начинала постепенно спадать. Однако, появлялась новая забота: колонна постепенно замедлялась и перестраивалась развёрнутый порядок. Танковые батальоны расщеплялись на роты, роты — на взводы и так далее. Части предстояло сходу вступить в бой, так что все трудности дороги меркли по сравнению с предстоящим испытанием.
Вот и колонна бронетранспортёров с пехотой начала разъезжаться в разные стороны. Машины сворачивали с дороги, чтобы присоединиться к уже развернувшимся танкам. Впереди было несколько низких холмов, которые они должны были занять до темноты. В небе всё чаще виднелись самолёты-пикировщики, издалека доносился свист и грохот бомб, падающих на ещё невидимого противника. Это была подготовка к тому, что должно было начаться утром.
Гренадёры и техника добрались до холмов ещё в сумерках. Пехота и противотанковые орудия окопались на гребне высоты, танки заняли хорошо укрытые позиции за холмами и в низинах. Копая стрелковую ячейку под пулемёт, Артис прислушался и понял, что наступает относительная тишина. Колонна развернулась в некое подобие прерывистой линии. Развернулась и замерла в ожидании, выпустив вперёд передовой дозор. С холмов открывался очень хороший вид, но наползавшие сумерки размывали и искажали отдельные объекты, мешая разглядеть их. Вдалеке изредка были заметны вспышки, оттуда доносился грохот и гул пропеллеров. Самолёты чейнджлингов часто можно было увидеть в небе, у них было много работы. Сейчас Люфтваффе бомбило переправы и скопления техники, отсекая танки от пути к отступлению. Их работа должна была облегчить завтрашний день, и гренадёры очень сильно надеялись на это.
Ячейка вышла глубокой, земля охотно поддавалась лопате. Артис выкопал основную яму, а в ней проделал ещё несколько небольших ответвлений под коробки для ленты. Второй номер с большой охотой помогал ему в этом деле. Закончив со своей ячейкой, чейнджлинги начали прокапывать проходы к соседним. У них была целая ночь на это, времени более чем достаточно. Выброшенную лопатами землю разровняли, брустверы дополнительно укрепили и замаскировали росшим здесь кустарником. На позициях Ляпписа вкопали пушки, всего на роту панцергренадёров приходился дивизион лёгких и средних противотанковых орудий. Где-то в тылу располагалась специальная батарея тяжёлых зениток на тягачах. Это был батальонный резерв, беречь их нужно было как зеницу ока.
Вид открытого поля нарушали только силуэты выехавших вперёд лёгких разведывательных бронемашин, удаляющихся навстречу неприятелю. Они должны были занять защитную лесополосу, пролегавшую вне видимости бойцов на холме. Именно они начнут бой, именно они будут наводить на врага артиллерию, которая разворачивалась где-то в тылу. Их задача была смертельно опасной, но необходимой.
— Вот как думаешь, мы с тобой уцелеем? — Спросил у Артиса второй номер. Окопы уже были вырыты, чейнджлинги засели в них, готовясь встретить неприятеля. Уже стояла тёмная ночь, но разводить костры перед боем было запрещено. Ужина они так же не получили, как и о обеда. Времени на еду у солдат не было, поэтому они предпочитали просто не думать о еде.
— Должны уцелеть. Мне погибать рано. — Ответил напарнику пулемётчик.
— Знаешь, не нравится мне эта война. Едем сутки напролёт, а края не видно. Так и выдохнуться можно.
— Эквестрия — большая страна. А мы ещё отдохнём, шанс будет. Не могут же они нас гнать просто так, не думая.
— Не могут. — Согласился второй номер, при свете карманного фонарика пересчитывавший патроны в лентах, чтобы как-то занять себя. Спать не хотелось, в висках стучало напряжение, которое всегда появляется перед боем.
"Первая рота на позиции" — Сквозь слабый треск статики прорвался голос одного из гауптманов батальона. "Принято" — в ответ прозвучал голос майора. — "Батальон, слушай меня: соблюдать полную готовность! Неприятель скоро окажется в непосредственной видимости, бой начнётся рано утром. Первыми в дело вступит пехота, мы поддержим их из-за высот. За ночь к нам подойдёт подкрепление, так что мы не в меньшинстве."
"Принято, герр майор." — Шосс произнёс эти слова вместе с остальными гауптманами. Он был спокоен, и даже доволен происходящим. "Рота! Не спать! Держать готовность." — Скомандовал он, сменив частоту. "Принято, герр командант!" — отозвались лейтенанты. Остальные экипажи молчали, их радиостанции работали исключительно на приём.
Отвлёкшись от переговоров, Шосс осмотрел свой танк: башня командной "четвёрки" была просторной и вмещала в себя троих: командира, заряжающего и наводчика. В корпусе танка помещался мехвод и стрелок-радист. В машине было довольно жарко, но духота постепенно сходила на нет.
— Что думаешь, Фарникс? — Спросил командир у своего наводчика. Тот пожал плечами и потянулся за сигаретой.
— Думать не о чем, герр гауптман. — Ответил он без каких-либо формальностей.
— А мне вот есть о чём, товарищ. — Признался ему командир, доставая свои сигареты и готовясь высунуться из башни.
— О чём, если не секрет?
— Да вот думаю, сколько на этот раз танков сожжём. В июне мы их подбили много...
— Главное самим не быть подбитыми. — Заметил откуда-то снизу мехвод Кранкс.
— Волков бояться — в лес не ходить. Кстати, как там Ликс? Что-то затих парень.
— Дрыхнет, герр гауптман!
— Растолкай. Майор приказал быть на чеку.
— А заряжающему значит спать можно? — Лукаво спросил мехвод.
— Так я уже не сплю уже час как. — Оживился дремавший у стенки заряжающий.
— Знаем мы, как ты не спишь!
— Растолкай уже радиста, гауптман приказал. Всё шуточки твои... — Фыркнул Фарникс. Внизу послышался хриплый смех и возня. Шосс же к тому времени уже высунулся из командирской башенки, где и закурил.
Вокруг царила ночь: тёплый ветер трепал кустарник и невысокие деревья, росшие на холмах. Танки стояли в тишине, заглушив моторы и ожидая заветного часа. Где-то впереди тихо копошилась пехота, откуда-то сзади доносился рёв моторов и лязг гусениц — это подходили подкрепления. Гауптман сделал глубокую затяжку и посмотрел на небо: толстый месяц луны был окружён мириадами звёзд. Их мягкий свет падал на землю, придавая всему вокруг смутные и загадочные очертания. Было тепло, но не жарко. Воздух пах травой и сигаретным дымом. Шоссу была почти не известна такая тихая и приятная ночь, он наслаждался ей, пока у него была на то возможность.
Нашествие. Глава VII: Уайтбелл - Истроуд - Дёртуэйд. Часть третья: 6-е июля.
"1-е Июля. 1011-го года.
Прошла неделя после того, как началась война. Муж ушёл на фронт и от него нет вестей. Меня беспокоят ужасные мысли о его смерти, но всё же хочется надеяться, что милому удалось уцелеть. Хозяйство валится из копыт без него, одна я навряд-ли справлюсь, а в округе трудно найти каких-нибудь наёмных рабочих, да и денег для их найма просто нет. Зря я решилась на эту дурацкую авантюру... Покупать участок, строить дом с нуля... Что бы сказали мои родные, увидев меня теперь?
2-е июля 1011-го года.
Сегодня произошла неприятная встреча — ко мне заявилась группа солдат из какого-то фестральского полка. Я слышала, что они до этого ошивались где-то у границы, но эти слухи тогда мне были совсем до лампочки. Сейчас же мне пришлось увидеть их наяву. Странные они, дурные, всё лопочут по-своему, а их командир по нашему говорит так, что хоть стой, хоть падай. Ну пригласила я их за стол, накормила чем смогла, начала расспрашивать: вдруг что-нибудь знают. Офицер молчит, отнекивается, но по глазам видно, что сильно трусит. Другой фестрал на меня смотрел так, что плюнуть в него захотелось. Эдакая морда, думал наверное про меня всякое. Но накормить их всё-таки пришлось, всё таки наши солдаты. Тем более в наше время фестралов уже не хорошо обижать.
Кружат в небе чёрные самолёты. Страшно смотреть на них. Что теперь будет? Если армия наша разбита, то как мне тогда быть? Хозяйство я не брошу, больно думать о таком. Мы с мужем всё это строили, жили тут, а теперь какая-нибудь сволочь будет распоряжаться? Надо было раньше думать, а сейчас поздно. Эх Селестия... что-ж ты делать будешь?
6-е июля 1011-го года.
Думаю, что пришёл мне конец. Нету у меня больше ни дома, ни двора, да и самой мне жить осталось недолго. Проехала мимо меня колонна. Всё в пыли да дыму, машины словно коробки, чёрные или серые — трудно разобрать. Как увидела это всё — так сердце в ноги ушло. Потом ещё заходило ко мне с десяток этих морд. Чёрные, пыльные, глаза как у крыс бегают. Командир их надо мною глумился, чтоб ему подохнуть! Заставил принести воды, да столько, что можно десятков пять к разу напоить. Да ещё пробовать заставил, будто я её отравить могу, чтоб его! Приставил ко мне какого-то солдата, тот молчит и скалится. Явно искал чего притырить, но что бы я ему сделала? Я одна, а их десяток. Воины, называется. Вдесятером ограбили одну безоружную кобылу! Я теперь без воды и без вёдер, денег нет почти, да и купить негде. Страшно мне теперь за себя, только толку?"
Записи из дневника эквестрийской фермерши Камелии Стид.
- ВОЗДУХ!!! ВОЗДУХ!!!
— Прерывистый гул моторов над головой вдруг резко сорвался в душераздирающий вой сирены. Он действовал на пони жутким образом: кто-то бросался на землю, кто-то пытался укрыться в придорожных канавах, кто-то в исступлении палил в небо, тщетно пытаясь поразить пикирующие машины смерти. Они ещё не знали, что это такое. Всё вокруг наполнилось криками ужаса и беспорядочным топотом сотен ног, потом земля встала на дыбы, взметая грязь, пламя и покорёженное железо. Крики заглушил дикий грохот и визг падающих бомб. За бомбами дорогу вспахали очереди из пушек и пулемётов, а потом наступила тишина, нарушаемая лишь звоном в ушах.
Артур очнулся в придорожной канаве, до которой ему повезло добраться с несколькими другими бедолагами. Ему повезло не быть контуженным — спасла недавно выданная стальная каска. Солдатики из кантерлотской дивизии шутили над этими широкополыми шлемами и пренебрегали ими, но как оказалось, эти "тарелки" были довольно полезной вещью, способной сохранить жизнь. Единорог осторожно поднялся на ноги и быстро себя осмотрел: на нём не было никаких ранений, только несколько ушибов от прыжка в овраг.
— Вылезайте, скорей! — Сверху послышался знакомый голос, которому Вайз оказался очень рад. Это был сержант Смит. Артур быстро выскочил из канавы, за ним последовало ещё несколько бойцов, но остальные не могли пересилить себя. Они лежали на дне канавы, скуля, плача и дрожа.
— Вы! Встать, немедленно! — Гаркнул им подскочивший к канаве батальонный офицер. Его лицо было перекошено и искажено из-за смеси страха и ненависти.
— Я... Я не могу... — Всхлипывая простонал один из деморализованных.
— Ты солдат, мать твою! Встать, это приказ!!
— Нас и так всех убью-у-у-т! — истерически закричал солдат. — Мне... Мне страшно, я дальше не пойду!
— А как же Селестия?
— Да плевать! Плева-ать!!! — Не унимался он.
— Доплюешься, мразь! — Лейтенант потянулся к пистолету, но Смит остановил его.
— Нет смысла, сэр. Надо организовывать тех, кто ещё боеспособен. А эти... Эти уже мертвы, нечего тратить на них патрон.
Лейтенант зыркнул на сержанта, оскалился, но сдержанно кивнул, не найдя ничего против.
— Ладно. Может ещё опомнятся. — Проговорил он сквозь зубы, подавляя в себе гнев.
Вокруг горели остовы грузовиков и танков, на дороге валялось много раненых и мёртвых, были и те, от кого остался лишь обрывок кителя и пара оторванных ног. Так или иначе, уцелевших всё же было достаточно. Выжившие офицеры вновь собрали батальон. Часть танков из колонны так же не пострадала и была готова продолжать путь. Шок был чудовищным, но он прошёл достаточно быстро. У них была задача, и они должны были выполнять её. Остальное имело малое значение. Майор Марбл погиб, его место заступил начальник штаба. Марш продолжился.
Они выступили со своих позиций ещё рано утром, почти ночью. Дивизии пришёл приказ срочно выдвигаться вперёд при поддержке танков. Примерно в то же время началась и бомбёжка. Небо наводнили вражеские самолёты, загремели взрывы в тылу — первыми подверглись ударам переправы и мосты через Екон. Потом пикировщики переключились на колонны техники и пехоты. Пони ещё не увидели своего врага, но уже были ослаблены, расстроены. Местность вокруг была сильно осложнена лесом, танкам было трудно маневрировать здесь. Командование думало, что противник находится за этим массивом, а майор Марбл, знавший правду, теперь лежал на перепаханной земле с закрытыми глазами. Его полномочия оказались окончательно исчерпаны.
Вдруг впереди раздался громкий металлический скрежет: головная "Мултильда" внезапно забрала вправо и наполовину съехала с дороги. Одна из гусениц танка оказалась перебита. Из корпуса машины показался механик, но тут же получил меткую пулю. Из-за кустов и деревьев заговорили чейнджлингские пулемёты.
— В укрытие!! — Проорал кто-то из командиров. Солдаты не раздумывая послушали его. Остатки батальона бросились за танки, под танки, в придорожные рвы. Начался беспорядочный и бесцельный ружейный бой. Пони разряжали винтовки быстро, лихорадочно, не видя противника и даже не понимая, откуда он стреляет. Артур изловчился залечь под днище одной из лёгких машин, откуда так же начал стрелять. Он уже был чем-то научен и не тратил пули в пустую, силясь понять, откуда идёт огонь, но противник будто бы сливался с местностью. Вспышки выстрелов мелькали в кустах, из-за деревьев, кочек, рытвин. Что-то мелькало там, в лесу, но при этом оставалось почти недосягаемо.
И тут, перестрелка кончилась. Противник отступил так же быстро, как и появился. Пони же ещё какое-то время продолжали палить из всего, что у них было. Поняв, что невидимый враг исчез, эквестрийцы постепенно успокоились. По танкам был открыт огонь из противотанковых ружей, но большого урона они не понесли. Одна из тяжёлых машин оказалась сбита с гусеницы, два других танка получили повреждения катков, погиб один танкист. Среди пехоты снова было серьёзное число убитых и раненых.
Заместитель Марбла и командир танкового батальона решили, что повреждённая техника останется на дороге под прикрытием пехоты, пока сюда не доедут тягачи-эвакуаторы. Путь продолжился. Лесное эхо доносило звуки выстрелов, уханье танковых пушек. Где-то уже шёл бой, где-то по дорогам шли другие части. За батальоном Марбла шла другая колонна, она тоже попала в засаду. Сзади снова послышались выстрелы и пулемётные очереди, но тем бедолагам они мало чем могли было помочь.
Впереди замаячила широкая просека. Когда-то это место отбили у леса какие-то фермерские семьи, но сейчас их дома уже развалились и заросли. По ту сторону просеки показались чёрные коробки вражеских машин. Танки чейнджлингов выезжали на поле, валя невысокие деревья и пригибая к земле кустарник. Их пушки молчали, будто бы давая возможность эквестрийскому батальону развернуться. Танки пони воспользовались этой возможностью: машины выстроились в линию, пехота повзводно была закреплена за танками. Никто не стал задумываться о странности ситуации, о том, что это могла быть ловушка. Эквестрийцы наконец увидели своего врага и были готовы дать ему бой. Остальное не имело большого смысла.
Взвод Вайза держался у одного из тяжёлых танков. Большая часть батальона состояла именно из них, но было в нём и какое-то количество легкачей. Вот линия двинулась вперёд: расстояние до противника быстро сократилось до дистанции эффективного поражения. "Мултильды" сходу открыли огонь по вражеской технике. Снаряды 40-миллиметровых пушек били по вражеской броне, но далеко не всегда наносили существенный вред. В свою очередь и чейнджлинги никак не могли поразить эквестрийцев. Их болванки рикошетили и расшибались о лобовую броню танков, высекая снопы искр. Шедшая за танками пехота ободрилась, чувствуя себя за танками как за каменной стеной. По ним уже начала стрелять вражеская пехота, с замаскированных позиций заговорили вражеские противотанковые пушки, но и им не удавалось пронять эквестрийскую броню.
Потеряв несколько своих машин и не нанеся никакого вреда противнику, чейнджлингские танки начали пятиться обратно в лес. "Драпают!" — Думали пони, продолжая наступать. Заговорили курсовые и спаренные пулемёты "Мултильд", шедшие за ними поредевшие взвода старались поддерживать их винтовочным огнём. Вражеская пехота перестала стрелять, вжавшись в землю. Позиции лёгких и средних противотанковых орудий вскрывались и тоже попадали под огонь. Артур видел всё это, он был рад происходящему, несмотря ни на что. Вот-вот они их опрокинут, вот вот неприятель побежит! Повторялся тот страшный бой на границе, только теперь в роли атакующих были они. Вот и настал момент отмщения!
Вдруг, одному из эквестрийских танков начисто снесло башню. Машина встала на месте, превратившись в гигантский факел. Другой выстрел угодил в лоб второму танку и взорвал боекомплект, убив этим десяток пехотинцев, шедших за машиной. Послышался шипящий звук падающих мин, снова ожили подавленные было вражеские пулемёты — пехота тут же залегла, поражённая внезапным изменением обстановки. Танки остановились, не желая отрываться от пехоты. Неизвестные орудия били из-за вражеских позиций, с большой дистанции. Их снаряды будто бы не замечали толстой брони, вскрывая и потроша тяжёлые машины. Чейнджлингские танки начали охватывать пони с флангов. Отстреливаясь и теряя машины, пони начали пятиться назад. Противник не отставал от них, наступление быстро превратилось в отступление. Чейнджлинги брали их скоростью и числом, вражеские машины не отставали от отступающих.
Смит вёл за собой оставшихся бойцов своего отделения. Они стреляли куда-то в сторону противника, прикрываясь бронёй отходившей назад "Мултильды". Порядок отхода постепенно терялся, начиналась паника. Танки не могли развернуться, не могли быстро отступать. Тяжёлые машины медленно пятились назад, втягиваясь обратно на дорогу, пока вражеская артиллерия выбивала их одного за другим. Батальон быстро потерял все свои лёгкие танки, судьба тяжёлых так же была предрешена.
"Назад, назад!" — Слышались отовсюду крики пехотных офицеров. Солдаты нестройной массой втягивались обратно на дорогу, танки пытались хоть как-то прикрыть их отход. Командир пехотного батальона носился между машинами в поисках командирского танка. Наконец, ему указали на неё. Начштаба вскочил на борт машины и постучал в один из башенных люков. Вокруг свистели пули, но офицер не замечал их. Навстречу ему вылез чумазый танкист, звание которого трудно было разобрать.
— Лейтенант Марлоу! — Гаркнул он в лицо своему коллеге.
— Лейтенант?!
— Да сэр! Майора убило, капитанов не осталось, лупят по командирской технике!
— Нужно как-то задержать их! — Крикнул уоррент-офицер, пригибаясь под вражескими очередями.
— Могу оставить два танка прикрывать отступление, тогда другие смогут уйти! — Лейтенант сразу принял решение, не медля ни секунды.
— Исполняйте. — Заместитель майора спрыгнул с борта танка и побежал к своим. Две машины остановились, загораживая дорогу, в то время как остальные повернулись кормой к противнику и двинулись вперёд на максимально возможной скорости — около 20-ти километров в час. Вскоре поредевший отряд сумел оторваться от преследования, но тут же наткнулся на своих.
Относительно непострадавшая колонна танков и пехоты двигалась прямо им навстречу. Из головной машины высунулся офицер, он отдал приказ остановиться. Когда две колонны поравнялись, танкист вызвал к себе уоррент-офицера.
— Почему отступаете?
— Нас опрокинул неприятель, впереди вражеская засада. — Начал отчитывался заместитель погибшего Марбла.
— Почему не дождались нас? — Не с яростью, но скорее с каким-то раздражением спросил танкист.
— Слышите? — спросил пони, указывая себе за спину. — Это противник, и он скоро будет здесь. Два танка его ненадолго задержат. Нужно готовиться к обороне, либо отступать.
— Но ведь из штаба приходят приказы о наступлении...
— А я намерен спасти солдат. Я не знаю, сколько у них танков и пехоты, но я уверен, что на вас её более чем хватит.
Спокойное и невозмутимое лицо танкиста немного изменилось, но он никак не ответил на эти слова. В этот момент откуда-то из леса раздался пушечный выстрел, и стоявшему вторым в колонне среднему танку продырявило борт. Кто-то крикнул: "Засада!" — но было уже поздно. Среди колонны начали рваться осколочные снаряды, спрятанные в лесу пушки поражали в борта вставшую на дороге технику, снова послышался треск вражеских ружей и пулемётов. Первые минуты боя стоили дорого, но пони быстро опомнились от шока. Это был уже не первый обстрел и не первая засада, их застали врасплох, но вскоре они начали отбиваться.
Между деревьями замелькали фигурки вражеских солдат в серо-зелёной форме. Вайз прицелился, и тремя выстрелами из винтовки сумел уложить одного из них. Какая-то странная и безудержная радость вдруг наполнила его, но залп вражеского пулемёта тут же заставил прижаться к укрытию Вступали в бой уцелевшие танки: стоявший рядом средний "Тимбервульф" выстрелил из пушки по показавшейся пехоте, затрещал спаренныё пулемёт, но тут ударило вражеское орудие: снаряд с визгом ударил машину в борт, угодив прямо в моторное отделение. Экипаж тут же бросился из люков наружу: из башни спасся командир и заряжающий, мехвод и радист были либо контужены, либо мертвы. Это был не обычный огневой налёт, противник перекрыл оба пути к наступлению и теперь намеревался принудить запертые части сдаться.
— Патроны кончаются! — Крикнул Артур, распахивая предпоследний подсумок и кое-как пытаясь зарядить обойму в ружьё. Огневой бой был не в их пользу, большая часть патронов, выпускаемых пони, уходила "в молоко", тогда как вражеские пулемётные расчёты били метко и кучно, заставляя вжиматься в землю. Укрытий у эквестрийцев практически не было, дорога простреливалась с обеих сторон. Положение становилось всё более критическим с каждой секундой, к уцелевшим командирам ясно и чётко пришла в голову мысль: "Надо прорываться."
— Примкнуть штыки! За мной!!! — Раздался крик какого-то офицера, покинувшего своё укрытие и рванувшего назад по дороге, навстречу вражескому огню. За ним последовала группа его бойцов, за ней — ещё солдаты, за ними — ещё. Без какого-либо прямого указания, пехота рванулась по дороге, беспорядочно паля во все стороны. К ним присоединялись уцелевшие танкисты, ведь к тому моменту в строю осталось лишь несколько танков, которые те без раздумий бросили. В едином, отчаянном порыве эквестрийцы навалились на вражескую пехоту, пытавшуюся перекрыть тракт. Произошло то, чего жуки ожидали меньше всего — штыковая схватка. Артур видел, как сержант Смит бьёт копытами чейнджлингских солдат, сам единорог всадил штык своей винтовки в живот какому-то офицеру, укол оказался настолько сильным, что чейнджлинг упал, а ружьё пробило его насквозь и уткнулось в грунт. Он шипел и верещал, тщетно и бессознательно пытаясь выдернуть из себя винтовку. Жуткое зрелище, но Артур почему-то был доволен им. Через минуту офицер уже был мёртв.
— Сержант! — Крикнул единорог, с треском выдёргивая ружьё из неприятеля. Он начал озираться в суматохе ближней схватки, но не мог найти его среди сражающихся.
— Я здесь, Арчи! — Послышался откуда-то снизу слабый голос. Смит лежал на земле, стиснув зубы от боли. Его нога была прострелена навылет.
— Проклятье! — выругался Вайз. — Кто-нибудь, помогите ему!
Капрал начал взваливать раненого командира на себя, вскоре ему на помощь пришёл один из товарищей. В суматохе происходящего единорог не заметил, что от всего отделения остались только он и Смит. Тем не менее, им всё же удалось вырваться из западни. Противник опешил от их дерзости, либо просто потерял интерес к уже разбитому и лишённому всей техники отряду.
Остатки четырёх батальонов выходили из леса, откуда ещё доносились звуки сражения. Несколько раз за последние часы им приходилось вырываться из окружения. Все танки были подбиты врагом, либо брошены экипажами. Пехота была угрюмой и усталой, бойцы тащили за собой раненых, которым ещё можно было помочь. Артуру снова удалось уцелеть, но он не был рад этому. Почти все бойцы из разбитого акронейджского полка, ставшие ему товарищами за время скитаний, погибли. Сержант Смит уцелел, но волочил за собой простреленную ногу. Атака провалилась. Корпус вошёл в лес и не вышел из него, такова была цена глупости и пренебрежения. Тысячи солдат, сотни танков, пушки, машины... Можно ли было это всё восстановить? Навстречу им попадались уже чужие части, имевшие иной приказ и занимавшие оборону на плацдарме вокруг уайтбельских переправ. Встречались им и остатки корпусных частей: оставшиеся без танков танкисты, ошеломлённая и подавленная пехота, тыловики. Отдельные ручейки выживших сливались большую реку, и при их виде приходила радостная мысль: "Значит, уцелел ещё кто-то. Значит, не только мы спаслись..." Но было и другое осознание, осознание того, что на одного спасшегося приходится десяток тех, кто продал свою жизнь по дороже, прикрывая отступление товарищей.
Тем временем, уже наступал вечер. Командование окопавшихся на плацдарме частей отправило уцелевших на ту сторону реки. Переправы всё ещё бомбили, но большой железнодорожный мост оставался нетронутым. Его планировали подорвать сами эквестрийцы, если придётся отступать за Екон.
Город встретил их развалинами. За последнее время Уайтбелл подвергся нескольким авианалётам и почти половина всех зданий обратилась в руины. Всё выглядело серым и покинутым, жители оставляли свои дома и бежали на восток. На отходивших солдат лаяли собаки, оставшиеся без хозяев. Прохожих на улицах было мало, зато было достаточно военных из тыловых частей. Проходя по одной из улиц, Артур увидел фигуру в плаще и генеральской фуражке, сквозь козырёк которой торчал белый рог. Фигура стояла в тени дома, и молча смотрела на них. Когда единорог обернулся второй раз, странной фигуры уже не было на том месте.
Солнце заходило за горизонт, постепенно поднимался ветер. На смену дневной жаре приходила прохлада вечера. Поблизости было тихо и спокойно, но из иных мест ещё доносились звуки отчаянного сражения, обещавшего затянуться до темноты.
— Взвод! Собраться! — Лейтенант Акрис стоял у сожжённого эквестрийского танка, его солдаты осматривали разгромленную колонну, добивая раненых и трофейничая. За долгий летний день они увидели много трупов, но для них это было абсолютно неважно. Это была их работа — грязная и неблагодарная, но завещанная им. Рейнис тихо и спокойно ходил от трупа к трупу, заглядывая в искажённые и мертвенно-спокойные лица. Егерь убил многих за этот день, но сейчас мертвецы наводили его на какие-то мысли, которые сам он не мог понять. Какая-то странная тоска в их неприглядном виде, какое-то немое сожаление о чём-то, слепки последних мыслей и чувств, оставшиеся в глазах. "Мёртвым не всё равно." — Наконец сложилась у него странная мысль.
— Рейнис, ты чего? — Хильф ткнул товарища копытом в ногу. Тот тут же очнулся и посмотрел на него своим холодным и сосредоточенным взглядом.
— Пошли. — Произнёс Рейнис, увлекая товарища к месту сбора. Вокруг было немало солдат из других частей. Здесь была и мотопехота, и панцергренадёры. Эта отступавшая колонна была разгромлена относительно недавно, но казалось, что бой был давно. Танки уже выгорели, а тела остыли. Вражеские силы оказались заперты на дорогах, на узких просеках, между лесами и болотами. Колонны расчленяли на узкие котлы и уничтожали по частям. В открытом поле пони могли причинить немало проблем, но в лесу один чейнджлингский противотанковый расчёт мог стоить нескольких подбитых танков, а толстая броня "Мултильд" теряла всякий смысл, когда в дело вступали тяжёлые зенитки и тол.
У сожжёного танка собралось около четырёх десятков бойцов, другие взвода находились где-то поблизости. Рота Рекниса всё ещё была приписана к той самой части. Изначально они должны были действовать на южном направлении, но потом их перебросили в группу армий "Центр". Таким образом, егеря внезапно для себя оказались удостоены чести наступать на Кантерлот. Здесь им встречались земляки и товарищи из других егерских дивизий. Рейнис повстречался с парнями из своей артели: они долго сидели у костра, обсуждая бои и походное бытие. Тогда случился один из тех редких моментов, когда охотник разговорился. Хильф впервые увидел у Рейниса улыбку на лице, впервые услышал его смех. Он долго говорил с земляками, расспрашивая их обо всём. Его глаза блестели так живо и радостно, как не блестели никогда до этого. Только один вопрос он задал не весёлым, а серьёзным тоном, и ответа на этот вопрос он не получил. "Она из других мест, мы уж не интересовались." — Пожимали плечами егеря, а он вдруг провалился в думу: глаза егеря подёрнула дымка, голова склонилась в угрюмом молчании. "Ты чего, товарищ? Надо было тебе ещё тогда нас попросить, мы бы приглядели. Нас ведь попозже твоего призвали." "Да ладно уж, не беда. Зачем мне беспокоиться? Всё с ней будет хорошо, не дура." — Отвечал им он, когда тревожные мысли прошли. Хильф хотел было спросить, о ком шла речь, но быстро понял, что это — личное. Его самого ждала невеста, и он понял туман в глазах своего товарища. Он чувствовал, что старая почва уходит из под ног, что вера во что-то незыблемое и постоянное теряет свой смысл. Он испытывал тревогу от того, что творится вокруг. Эта новая война была хаотической, масштабной и жестокой, а они оказались в роли гаек в гигантской военной машине их страны. Все вокруг верили в скорую победу, но были и те, кто был уверен: произойти может всё, что угодно.
— Пора выдвигаться вперёд. К утру мы должны быть уже у границы леса. Рекнис получил приказ, наступление продолжается. Как настрой?
— Положительный. — Коротко ответил один из ефрейторов. Остальные егеря покивали, в знак солидарности с ним.
— Тогда пошли. — Лейтенант двинулся вперёд, за ним потянулись и все остальные. Их задача состояла в том, чтобы перебить небольшие группы уцелевших и провести разведку лесной опушки. Моторазведка была где-то в другом месте, поэтому здесь всё должна была исполнить егерская пехота. Остановившаяся на короткий момент боевая работа вскоре вновь возобновилась. Завтрашний день обещал быть ещё более тяжёлым, чем сегодняшний. Потери ликтидцев были невелики, но каждый погибший или раненый воспринимался тяжело.
Нашествие. Глава VIII: Уайтбелл - Истроуд - Дёртуэйд. Часть четвёртая: Истроудский контрудар.
"6-е июля отметилось первым серьёзным столкновением. Силы 7-й,и 20-й танковых дивизий не успели занять означенные позиции в дефиле между дёртуэйдским болотом и озером Вестлейк и вынуждены были вступить во встречное танковое сражение с превосходящими силами неприятеля, неожиданно оказавшегося по ту сторону дефиле.
Рано утром (приблизительно 6:45) передовая разведка сообщает о многочисленных танковых силах неприятеля, уже развернувшихся для атаки. Командир разведколонны 20-й ТД Ханкс цу Фантайн предполагает, что столкнулся с силами не менее чем двух-трёх танковых дивизий. После короткого авангардного боя бронемашины отступают. Идущие впереди основных сил части 7-й, 8-й и 20-й ТД начинают развёртываться в боевой порядок.
Главное сражение началось в полдень, когда первые эшелоны 7-й ТД сошлись с линиями эквестрийских танков близ высоты 991 в 34-х км от западного берега Вестлейка. Высоту заняла пехота (87-й панцергренадёрский батальон.) при поддержке артиллерии (12-й отдельный зенитный дивизион). Командование дивизии приняло оперативное решение сконцентрировать резервы на своём северо-восточном фланге с целью охвата и принуждения противника к отходу и сворачиванию наступления. Однако, удар танковых полков встретил упорное сопротивление и столкнулся с техническим превосходством вражеских машин. В ходе встречного боя 166-м и 24-м полками были понесены тяжёлые потери, эквестрийцы были остановлены, но не отброшены.
В центре и на левом фланге бой начался некоторое время спустя. Основной удар неприятеля пришёлся на стык фронтов танковых дивизий — короткий участок фронта, прикрытый двумя панцергренадёрскими (76-й и 45-й) батальонами и противотанковой артиллерией (включая дивизионы зенитных орудий, 13-й ОЗД) под командованием майора Криста. Смяв и отбросив части 19-го танкового батальона, противник столкнулся с этим заслоном и был остановлен концентрированным огнём зенитной артиллерии.
На правом фланге удар частей 20-й ТД имел ограниченный успех: противник понёс серьёзные потери и начал отступать, но подошедшие вражеские резервы заставили танковые полки увязнуть в ближнем бою. Основные потери в танках и живой силе пришлись на промежуток с 11:00 по 13:00, после часа дня давление на неприятеля было усилено за счёт авиации и артиллерийской поддержки.
Во второй половине дня (13:00-14:00) вражеские соединения подвергаются мощному удару с воздуха, что позволяет 7-й и 20-й собраться с силами. Отведя потрёпанные части в резерв и развернув подошедшие из резерва части ПТО, 166-й, 24-й, 187-й и 124-й ТП возобновили натиск на противника к 14-ти часам дня. В дальнейших действиях проявили отлично проявили себя расчёты орудий FlaK-08 из 14-й, 18-й, 20-й и иных батарей, действовавших совместно с танками. Противник, осознав своё положение, свернул атаку и начал отступать обратно к дефиле. Удалось замкнуть несколько локальных окружений, но окончательно разбить вражескую группировку до наступления темноты всё же не удалось. Пони отступили за Екон.
За 6-е июля было безвозвратно потеряно около сотни танков, более двух сотен машин ещё ремонтопригодны. Потери противника и наши трофеи пока не посчитаны. 166-й танковый полк потерял 70% машин, 24-й полк — 50%. 7-я танковая дивизия временно отводится в тыл на перегруппировку.
Из журнала боевых действий танковой группы Ацура.
"Батальон! Боевая готовность!" — Ожившее радио сдёрнуло пелену чуткой дрёмы.
— Заводи мотор! — скомандовал Шосс мехводу, слыша, как звук двигателя его машины превращается в общий сплошной рокот десятков и сотен других танков. — Рота, готовность!
"Первый взвод готов! Второй взвод готов!" — звучали на ротной частоте голоса цугфюреров. Тем временем, на батальонной частоте ещё вещал майор: "Вражеские силы наступают на наш рубеж. Заградительный огонь уже начался. Ждите команды." "Принято." — Ответил Шосс, вторя голосам других гауптманов.
— Зарядить фугасный! — Скомандовал он, вставая к смотровым щелям комбашенки, чтобы осмотреться вокруг. Послышался лязг орудийного затвора и крик заряжающего: "Бронебойный заряжен"!
Танки Шосса стояли на обратном скате холма, занимая своё место в плотном боевом порядке батальона. За ночь из тыла подошли сильные подкрепления, ещё вчера казавшийся непрочным фронт вдруг превратился в серьёзную преграду на пути наступающих эквестрийцев. И сейчас этой преграде предстояло выдержать испытание на прочность. Командир дивизии, генерал-майор Хелькерис, имел приказ: контратаковать сразу после первой вражеской атаки. Штаб танковой армии не собирался терять времени, тем более, в высших кругах командования постепенно зарождалось беспокойство, медленно опускавшееся всё ниже и ниже по командной цепи.
Откуда-то из-за холма был слышен рокот рвущихся снарядов, батареи ПТО ещё молчали — значит враг ещё находится на расстоянии нескольких километров, вне досягаемости зениток. По дороге мимо них проезжали разведывательные броневики, некоторые — с отметинами и пробоинами на бортах. Эти парни уже успели поучаствовать в бою. Шосс лично знал командиров этих лёгких машин — разведчики были опытными и дерзкими военными, некоторые из которых до этого служили в егерских частях. Они отлично ориентировались на местности, знали всё о различных ландшафтах и при этом были хорошо подкованы в техническом плане — настоящие воины-практики, выросшие из рядовых, а не спущенные командованием сверху.
Время тянулось медленно, в эти томительные минуты каждый танкист оставался наедине с самим собой, борясь со страхом и напряжением, готовясь действовать согласно приказу. Шосс тоже тревожился, тоже боялся, но внешне был абсолютно спокоен. Он нёс ответственность за свой экипаж и за экипажи той дюжины машин, которой командовал. Он не имел права демонстрировать свои чувства в ответственный момент.
Впереди послышались громкие хлопки — это открыли огонь зенитки. Шосс громко выпустил воздух из ноздрей, он чувствовал, что скоро настанет и их черёд. Гауптман никогда до этого не участвовал ни в чём подобном. Война с оленями, июньские бои — всё это перечёркивалось и забывалось, по сравнению с тем, что должно было начаться сейчас. В этом бою танки сойдутся с танками. Тысячи машин с обеих сторон. Возможно, таких сражений история войн больше не узнает...
Грохот усиливался. К тяжёлым хлопкам зениток постепенно прибавлялся лай более лёгких пушек, захлопали и зашипели миномётные батареи, и только пехотинцы в окопах ещё ждали приказа открыть огонь. Кровь стучала у Шосса в висках, но это было здравое и подконтрольное чувство. Он будет стоять здесь, пока не получит приказ от майора. Будет стоять до последнего, чтобы не случилось.
По всему фронту в десятки и сотни километров уже шёл страшный бой: из радиостанции доносились отголоски переговоров других частей, но их полк молчал, угрюмо ожидая своего часа. Небо над ними почернело от клиньев пикировщиков, летящих на помощь своим товарищам на земле. Им навстречу взлетали сигнальные ракеты, помечая цепи для бомбометания. Вдруг танк сильно тряхнуло: рядом раздался разрыв артиллерийского снаряда.
"Артиллерийский огонь. Возможно гаубицы" — Доложил по внутребатальонной связи один из гауптманов. "Стоять. Ждать приказа." — Спокойно ответил майор. Его подчинённые верили ему, этот командир был достоин своего звания.
Грохот пушек постепенно начал сливаться в сплошной монотонный гул, а звуки отдалённых боёв стали похожи на раскаты грома. Один за другим, впереди вырастали столбы чёрного маслянистого дыма, от которого синее небо принимало грязный серо-чёрный цвет. Шосс достал из потайного кармана свои часы, но они ничего не сказали ему. Время в такие моменты принимало очень странные, обманчивые формы. Он посмотрел в щель комбашенки: Гребень холма был подёрнут пылью и дымом от разбитых и горящих тягачей и грузовиков. Огонь ПТО был яростным, но ярость постепенно переходила в отчаяние. Они потрепали пони, но не остановили. Сколько же их там?
"Батальон, вперёд!" — Наконец скомандовал майор, высчитав какой-то ведомый только ему момент, когда их роль в происходящем стала критической. "Рота, вперёд!" — Повторил его приказ Шосс. Тарахтевшие всё это время на холостом ходу двигатели почти одновременно взревели, приводя в движение катки гусениц.
— Фарникс, проверить оптику! Кранкс, полный вперёд! — Почти кричал гауптман. Шум в танке быстро превратился в практически невыносимый грохот, в котором почти невозможно было докричаться до кого-либо. Танкисты теперь практически не должны были что-то отвечать командиру, только исполнять его приказы.
Три десятка танков ползла вверх по пологому скату холма. Гусеницы перепахивали землю и давили низкий кустарник, и без того в большом числе вырванный и срубленный во время ночной подготовки. Всё внутри танка слегка дрожало и качалось, позади боевого отделения ревел и рычал мощный мотор, гусеницы то и дело наезжали на мелкие препятствия типа пней и бугорков, оставшихся после корчёвки. Шосс постоянно смотрел по сторонам, силясь видеть как можно больше. Вокруг уже свистели снаряды и осколки, так что он и не думал высовываться из своего укрытия.
Вот показались расчёты пушек, стоявшие на гребне холма. Все они были вкопаны в землю и неплохо замаскированы. Артиллеристы работали на износ, стреляя так быстро, как это вообще было возможно. Рядом с пушками падали вражеские мины и снаряды, мимо подходивших танков пробегали санитары с ранеными на плечах. То и дело какой-нибудь фугас бил пушке прямо в щит: орудие подпрыгивало и падало на свой расчёт, давя его насмерть. С некоторых зенитных пушек такие щиты уже были сорваны, у каких-то других орудий вместо четырёх-пяти солдат уже работало двое или трое. У Шосса стало горько на сердце от того, что те минуты ожидания были куплены жизнями всех этих бойцов. Но он был уверен: их жертва была необходима.
Его танк выехал на гребень холма последним из роты, тогда он и увидел врага. Сильно поредевшие шеренги вражеских танков шли вперёд на небольшой скорости, непрерывно паля из коротких, но скорострельных орудий. За ними в развёрнутых цепях быстрым шагом поспевала пехота, то и дело залегая под постоянными разрывами чейнджлингских мин. Это всё выглядело именно так, как и предполагалась. Такая тактика была известна чейнджлингам ещё с оленийской кампании — ударить в лоб всеми силами, навалиться грубой массой, а не огнём. Солдатской грудью и танковыми гусеницами прорвать вражескую оборону. Этому чейнджлинги успешно противопоставляли манёвр, засаду и огневую мощь. Сейчас, где-то на флангах полка, вступили в дело усиленные резервами части прорыва. Они охватят противника, тогда как их батальон обязан был опрокинуть их лобовым ударом. Противотанковая артиллерия и авиация сделали за них большую часть трудной работы.
Панцеры один за другим съезжали с гребня холма, двигаясь навстречу вражеской технике. От брони некоторых машин уже рикошетили снаряды мелкокалиберных эквестрийских пушек, тогда как чейнджлингские орудия ешё молчали, пока наводчики быстро прикидывали расстояние до своих целей. Шосс достал бинокль и начал тщательно осматривать вражеские машины. Танки пони оказались громоздкими, неповоротливыми пятибашенными гигантами, шедшими на такой скорости не по прихоти своих водителей, а не имея возможности двигаться быстрее.
— Прямо по курсу неприятельская машина, расстояние — восемьсот метров! — Послышался снизу громкий крик Фарникса.
— Не стрелять, это не наша цель! Прижми сперва пехоту! Поворот на тридцать!
— Вас понял!
Башня машины плавно сдвинулась влево. После чего внутри башни раздался грохот от только что сделанного выстрела. Шосс нашёл глазами место попадания: фугас лёг аккурат посреди пехотной цепи, заставив её залечь. Гауптман видел, как какой-то эквестрийский офицер залез на броню танка и что-то выкрикнул командиру машины. "Требует остановиться." — подумал чейнджлинг. В первых боях они поняли одну важную вещь: эквестрийские танковые экипажи были сильно зависимы от пехоты и не могли действовать отдельно от неё. Стоило чейнджлингам заставить пехоту лечь, как за ней останавливалась и техника. Стоящие танки в свою очередь становились мишенями для ПТО.
Другие машины его роты так же открыли огонь, метя не в танки, а в пехоту. Когда батальон перестал закрывать обзор для артиллерии, пушки с холма снова открыли огонь. Сражение вступило в новую, более ожесточённую фазу. Эквестрийские болванки с трудом, но пробивали чейнджлингскую броню, чейнджлингам же оставалось только маневрировать и брать тяжёлые "Церебрусы" в огневую вилку, имея численное преимущество над ними.
"Рота, слушай меня! Перед нами шесть вражеских машин! Приказываю: "тройкам" разбиться на группы по две машины, цель каждой пары — один эквестрийский танк! "Четвёрки" — подавляйте пехоту, мы отвлечём танки от вас!"
"Понял вас!" — Почти единогласно ответили подчинённые.
"Верная мысль, гауптман! Этих зверюг надо выбивать по одному!" — Внезапно вмешался в разговор майор, прослушивавший переговоры своих офицеров. Шосс широко оскалился, услышав одобрение от своего начальника.
Танковая рота начала перестроение, рядовым танкистам на какое-то время дали "право голоса", и из-за этого ротная частота заполнилась шумом и переговорами.
— Зарядить фугасный!
— Заряжено!
— Огонь по скоплению пехоты, десять градусов от курса!
Снова гремит выстрел, снова Шосса качает в комбашенке. Его оскал из восторженного переходит в напряжённый: обстановка складывается в их пользу, увидев нового противника и снова попав под огонь зениток, "Церебрусы" начали пятиться. Вражеская пехота сильно поредела и так же начала беспорядочный отход. "Строевая у них хорошая, но сломать их легко." — думал про себя командир танка, глядя в смотровые щели на беспорядочно бегущие эквестрийские цепи. Они бросили своих танкистов на произвол судьбы. Танковый бой превратился в побоище: чейнджлингов оказалось намного больше, чем уцелевших эквестрийских машин. Часть уцелевших "Церебрусов" была сдана собственными экипажами, остальные танки отчаянно оказывали сопротивление, и чейнджлингские противотанковые снаряды пусть и могли пробить их борта, но с трудом могли поразить жизненно важные части танков, из-за их большого размера. Пулемётные и пушечные башни отчаявшихся отстреливались до последнего, надеясь и ожидая непонятно чего. В конце концов, те "Церебрусы" что не удалось уничтожить огнём пушек, подорвали толовыми шашками.
Когда бой утих, а вражеские силы отошли за лесозащитные полосы, наконец наступило короткое затишье. Танки встали в поле, ожидая дальнейших указаний. Само поле было изрыто воронками и телами, на нём стояло несколько десятков танковых остовов. Передышка была короткой: пехота покидала свои позиции на высоте и спускалось в поле, чтобы поддержать танки.
— Я так понял, герр гауптман, этих тяжеловесов трудно будет засчитать кому-нибудь конкретному. — Экипаж начал постепенно отходить от напряжения рабочей обстановки, появилась свободная минута для разговора.
— Да, Фарникс. Не бой — а бойня. — Ответил наводчику мехвод, открывая свой люк и готовясь высунуться.
— Так и должно быть, разве нет? — вмешался в разговор подчинённых Шосс. — Врага нужно всячески ослаблять ещё до нанесения главного удара. А счётчики оставьте лётчикам.
— А что вы вечером говорили? — Снова начал лукавить водитель.
— Я шутил, Ликс. Это была шутка. На нашем танке пушка не годится на такое.
— Окурок... — С некоторой досадой протянул Фарникс. Шосс в это время снова высунулся из башни.
Снаружи стоял дикий смрад гари и жжёного топлива. Танк Шосса остановился неподалёку от подбитой ещё в начале атаки вражеской машины: в лобовой проекции танка была не одна пробоина, а целых две. Видимо, расчёту зенитки потребовалось целых два выстрела чтобы остановить стального гиганта. Люки машины были распахнуты, у гусениц в перепаханной земле лежало обгоревшее тело в остатках бурого танкового комбеза.
"Батальон! Построиться в боевой порядок, начинаем движение через десять минут." — В гарнитуре гауптмана снова заговорил майор. Первый бой был жарким, но не последним. Шосс вздохнул и тут же скрылся в башне своей машины.
Кринг шагал во главе своего отделения. Короткая колонна из десятка бойцов быстро спускалась с восточного склона холма. Хвост колонны занимали Артис и его второй номер. Вражеская артиллерия в очередной раз ударила по их холму, а они в свою очередь получили приказ выдвигаться вперёд. Эквестрийские фугасы визжали в небе и перепахивали землю, а чейнджлинги быстро и дисциплинированно сворачивали свои позиции.
Этот бой был самым тяжёлым из тех, что Артис мог припомнить. Всё началось с того, когда из защитной лесополосы на них выехало несколько десятков громадных многобашенных танков, а вслед за ними — вереница пехоты. Они тут же навели на них пикировщики и открыли огонь из всего что было, как только противник подошёл достаточно близко. Грохот и лязг вражеских гусениц заставлял землю дрожать, вражеские пушки били очень часто и довольно метко, трудно было поднять голову, а её нужно было поднимать, особенно Артису и его коллегам-пулемётчикам. Противник несколько раз наводил на них артиллерию. Эквестрийские пушки стреляли кучно и мощно, ограничиваясь короткими, но сильными налётами. Чейнджлинги потеряли несколько пушек, немало артиллерийской обслуги. Досталось и панцергренадёрам, крепко окопавшимся на восточном скате холма. В отделении Кринга было двое раненых, в целом взвод потерял около пятнадцати бойцов ранеными и убитыми.
— Артис, ты как? — Спросил у пулемётчика напарник, который плёлся позади. Бойцы сильно устали. В прямую перестрелку вступить не довелось, но вражеская артиллерия всё же доставила бед.
— Нормально. Переживу.
— Сильно по нам бьют. Олени так не могли. — Заметил Лабрум.
— Артиллерия — она как гроза. Так мне один старый доброволец рассказывал. — вмешался Кринг. — Постреляет и перестанет, главное забраться в нору поглубже. Она на мораль действует, она запугивает больше, чем убивает. Нас им уж точно не запугать, мы сами кого хочешь запугаем.
— Герр Ляппис будет пострашнее всякого фугаса. — Заметил Класпер. В строю послышались смешки.
— Пригнись! — над головами раздался громкий визг падающего снаряда, секунду спустя сменившийся грохотом. Фугас упал где-то в метрах пятидесяти от них, но все тем не менее бросились на землю. Чейнджлинги в свою очередь быстро поднялись и продолжили идти.
— Миллиметров сто-сто пятьдесят. Что-то типа нашей дивизионки. — Предположил один из бойцов.
— Да, но может полегче. Наши визжат как-то иначе, ниже что-ли. — Ответил ему другой.
— А у этой сволочи с пушками-то порядок! — Заметил третий.
— А чего не порядок? Заводов у них хватает, насколько я знаю. — Снова вмешался Кринг.
— Я думал, у них и армия-то поменьше нашего. А оказывается — и пушки, и танки прут что конца-края нет. Равный противник, чтоб его!
— А ты Эквестрию вообще на карте видел? Это огромная страна, такую страну без армии не удержишь.
— Я чейнджлинг простой, герр унтерфельдфебель, но мне не понятно, накой им из пушек по каким-нибудь зебрам-то палить...
— Разговорчики! — Резко осадил подчинённого Кринг, поняв что тот заговаривается. Отделение тем временем уже подходило к танкам, успевшим к тому времени снова выстроиться в наступательный порядок. Несколько повреждённых в ходе боя машин отбуксировали в тыл, остальные же были уже готовы и ждали только приказа. Справа и слева от их батальона находились другие танковые части при поддержке своей пехоты, из тыла уже выходила на исходные позиции вторая волна танков, готовая поддержать передовые части, а за ней — третья. Противник отступил, но явно не готов был оставить попыток контратаковать. На него постоянно воздействовала артиллерия и авиация, но этого уже явно не было достаточно, чтобы заставить пони остановиться или отойти.
Рота гренадёр распределилась между танками. Пехота в основном сопровождала более тяжёлые "четвёрки", а ротное командование располагалось у танка командира батальона. Ханомаги остались в тылу и догоняли панцеры уже находясь позади. Отделение Кринга было быстро прикомандировано к танку под номером 234, принадлежавшему роте гауптмана Шосса.
Сигнал был подан: машины двинулись вперёд. Пехота сначала пошла шагом, а потом перешла на лёгкий бег, чтобы угнаться за своими танками и не отстать от них. Они быстро миновали лесополосу, где наткнулись на какое-то количество деморализованных эквестрийских солдат. Их пленили, и отправили в тыл. За зашитной полосой начиналось новое новое поле, а на поле был враг.
Танковые порядки эквестрийцев разворачивались в новую атаку. Это была уже не тяжёлая техника, а лёгкие машины, быстрые, но уязвимые. На поле рвались снаряды и падали бомбы, эквестрийцы несли потери ещё до прямой встречи с врагом.
Чейнджлинги двинулись вперёд, не дожидаясь пока враг приготовится к встрече с ними. Когда эквестрийцы увидели выходящие из-за деревьев танки и пехоту, они тоже двинулись вперёд. Началось второе за этот день танковое сражение.
Первыми стрелять начали пони, чейнджлинги же решили подпустить их поближе. Когда расстояние сократилось до шестиста метров, батальон открыл огонь на поражение. Пушки "троек" и "четвёрок" одинаково эффективно пробивали тонкую броню лёгких танков. Почти за каждым чейнджлингским выстрелом следовал стальной скрежет или взрыв. Спустя какие-то минуты противник уже отступал назад, а танки на скорости преследовали отходящих эквестрийцев, стреляя на ходу.
Панцергренадёры поддерживали свои экипажи огнём из-за брони, но это в основном были лишь единичные выстрелы и очереди, большой роли пехота в этом бою не сыграла. Артис просто бежал, стараясь не отстать от своих. Через какое-то время они ворвались в небольшое поселение, стоявшее на берегу какого-то малого притока. Его уже успел кто-то поджечь. На окраинах городка их встретили пушечными выстрелами и огнём противотанковых ружей. Танки остановились и начали стрелять в ответ. Пехота залегла.
Артис дал несколько очередей, целясь в окна верхних этажей домов, где успел заметить вспышки от выстрелов. У противника почти не было пулемётов и винтовок, судья по всему это был противотанковый заслон, чтобы прикрыть отступление основных сил. Нельзя было терять на него времени — танки двинулись вперёд, невзирая на ответный огонь. Удачное попадание из вражеской пушки поразило машину, шедшую рядом с танком отделения Кринга. Болванка угодила аккурат между корпусом и башней и пробила слабый участок брони. Панцер остановился и вскоре начал дымиться.
— Ты, ты и ты — за мной! Надо помочь экипажу! Артис — прикрой нас! — Прокричал кринг. Он, и ещё трое гренадёр бросились к подбитой машине, у которой уже распахивались люки. Артис дал несколько длинных очередей, заставляя противотанковые расчёты заткнуться. Шедший впереди них танк остановился и выстрелил в сторону, откуда прилетела болванка. Командира подбитой машины удалось вытащить, но его ноги были раздроблены в труху, а сом он был почти смертельно контужен, заряжающий так же был тяжело ранен, мехвод и радист не получили тяжёлых травм, но были так же сильно контужены. Наводчик погиб, его бездыханное тело вытащили перед тем, как машина начала гореть.
Бой на окраине городка был арьергардным — он быстро закончился, ведь противник отступил сам, понеся относительно небольшие потери. Пожар в поселении разрастался, постепенно перекидываясь на окрестные рощи и поля. Когда перевёртыши уже прошли через город, за их спинами полыхала сплошная стена огня. Вокруг ещё гремела канонада, слева и справа от их участка фронта постоянно доносилась стрельба. Танки и малочисленное пехотное прикрытие рвалось вперёд, подчиняясь приказу. За эти сутки они должны были отбросить противника на внушительное расстояние, а завтрашний день обещал пройти в таком же пекле, как сегодняшний.
Артис ужасался и недоумевал: "Сначала они бежали, а сейчас контратакуют. Почему они идут на верную смерть? Что их толкает? Может незнание, может фанатизм, а может..." — Артиса вдруг передёрнуло. Он посмотрел вокруг: небо снова заволокло чёрным дымом от многочисленных пожарищ, вокруг гремели взрывы и свистели пули, сама земля стонала и горела от того, что на неё обрушилось. Ужас, ненависть, гнев — всё это витало в воздухе, но за всем этим было видно что-то странное, невидимое для чейнджлинга, но Артис вдруг понял это. Понял и тут же отстранился: "Я не должен думать так. Мы здесь, потому что так надо, и шли они все лесом..."
Нашествие. Глава IX: Крепость.
В наш великий Кантерлот
Северянский сын пришёл
Там, прекрасна где земля
Вся, каждый счастлив шёл.
Песни с улицы красивой,
Важной, хоть кривой...
Вдруг Вася обезумел
И воскликнул сам не свой:Припев.
Долгий путь до Петерсхуфа
Путь далёкий домой
Долгий путь до Петерсхуфа
До души моей родной
Прощай, Проспект Лунный
Прощай, Френдшип-сквер,
Очень долог путь до Петерсхуфа,
Но душа моя лишь там, поверь!Телеграмму пишет Вася
Душеньке своей:
"Если почту не получишь,
Напиши скорей.
Если встретишь ты ошибки,
Милая моя,
Это ручка виновата,
Но, конечно же, не я!Припев.
Аня сразу написала
Другу свой совет:
"Сашка с улицы Садовой
Тоже ждёт ответ
От меня, пойду ли замуж,
Так что возвратись,
Ведь любовь такая штука,
Что скорей ей покорись."Припев.
Песня, написанная незадолго до начала Зимней Революции, позже ставшая одним из неофициальных гимнов тех северянских частей, что остались верны присяге и отступили на юг согласно приказу Селестии.
С потолка подземного каземата уже несколько часов к ряду сыпались последние уцелевшие участки штукатурки. Земля и стены дрожали, сверху доносился неопределённый гул, перекрывавший собой все остальное. Все уже знали, что последует за этим гулом, все уже знали: легче перенести чейнджлингский приступ, чем выносить их обстрелы. Хуже жучиной артподготовки не было уже ничего.
Они держались уже три недели в полном окружении: связи не было, продовольствие кончалось. Противник напирал всё сильнее и сильнее, несмотря ни на что. На месте одного выкошенного ими батальона тут же вставал другой, каждый подбитый танк тут же заменял новый. В небе постоянно кружила вражеская авиация, артобстрелы и бомбёжки длились часами, и всё же, не смотря ни на что, крепость отказывалась сдаваться. Под Акронейджем, практически на самой границе Эквестрии, чейнджлингский солдат впервые познал чувство страха. В первые дни он шёл в полный рост, твёрдо уверенный в своём успехе. Он был дерзок, решителен, напорист. Теперь же вражеские сапёры не совались вперёд без "аргументов" в виде пехотных 150-ти миллиметровых гаубиц и эскадрильи "лапотников" в небе. Теперь они крались осторожно, медленно, заливая любую щель огнесмесью и закидывая гранатами. Но всё равно они напарывались на залпы и штыки, всё равно у них за спиной нет-нет да оживали уже было подавленные амбразуры, всё равно они падали на землю, обливаясь кровью, всё равно раз за разом звучало в их ушах душераздирающее "Ура!", заставляющее их останавливаться и бежать, довольствуясь лишь очередными метрами превратившихся в груды мусора домов, перепаханной снарядами земли, очередным продвижением по выжженному и заваленному трупами коридору.
Тем не менее, защитникам было намного тяжелее. С каждым днём множилось число убитых и раненых, а патронов, снарядов и провизии становилось всё меньше. Когда противник начал использовать тяжёлую артиллерию, потери увеличились. Бои постепенно переходили от бастионов к внутренним постройкам, от внутренних построек — к главным казематам. Шла четвёртая неделя обороны, и сейчас враг вколачивал оставшихся защитников в землю, готовясь к штурму верхних этажей.
— Значит, пегасы Белокрыльского прорвали кольцо... — Он сидел за столом, на котором были аккуратно разложены карты и бумаги. Здесь же стояла и пара стаканов для чая, и телефон, глухо молчавший уже месяц как.
— Так точно, ваше благородие. Восточный бастион оставлен. — Перед ним в очередной раз отчитывался ординарец. С каждым днём его лицо становилось всё более осунувшимся, а бодрый голос молодого жеребца теперь звучал через силу.
— Ясно... Ясно... — Он встал со стула, и чуть не повалился набок: живот отдался ноющей, невыносимой болью, а в голове потемнело. Тем не менее, генерал Пирогов остался стоять.
— Шилов организует оборону?
— Так точно, но верхние этажи сильно утюжат, хотят занять с ходу. Там так трясёт, что кровь из ушей.
— Всё-таки, надо задержать их на верхних этажах. Мы... мы не можем действовать иначе. Нужно выигрывать время, пока есть возможность. Отправляйся к Шилову и скажи, чтобы дрался за верхние этажи до последней возможности. Как там погранцы? Что у них?
— Разведчики пока не вернулись, а оборона так же крепится. Храбрые, всё им нипочём.
— Да уж. За свою землю дерутся, не то что мы. Ладно, передай Шилову мой приказ.
— Ваше благородие... — обратился было к нему ординарец. Генерал сразу всё понял по его взгляду. Он тяжело вздохнул и произнёс:
— Если суждено нам умереть — то только так, как мы сейчас умираем. Не бойся, Сашка.
— Я не боюсь за себя, ваше благородие. Я боюсь за...
— И за них не бойся. А теперь иди поскорее отсюда.
— Слушаюсь! — Пони отдал честь и исчез в пыльной взвеси, сыпавшейся с потолка. Пирогов тяжело прокашлялся.
— Они все... умрут... — Раздался голос из тёмного угла помещения, где с трудом угадывались очертания матраца и лежачего на нём тела. Это был командир пограничников, тяжело раненый в живот. Он до последнего пытался руководить ситуацией, пока бред и жуткая боль не начали брать своё. В госпиталях уже не было места, а на лечение больных и раненых уже почти не было никаких средств, кроме бинтов, небольшого количества спирта и мутной воды, добываемой из давно непригодного для этого подземного колодца. Чейнджлингские диверсанты уничтожили водопровод и электрическую подстанцию в крепости, их армейские товарищи окончательно закончили дело при помощи бомб и снарядов. Пирогов посмотрел в угол: в ответ блеснуло два лихорадочных огонька некогда живых и энергичных глаз. Это был не бред, для медленно погибавшего командира настал короткий момент прояснения.
— Я понимаю, Стоун. Но я не сдамся. — Проговорил генерал, опуская глаза в землю.
— Ты... не сдашься... а они? Они не выдержат...
— Пусть. Я — командующий гарнизоном, и я приму смерть на своих условиях. Враг ненавидит нас сильнее, чем всю остальную эквестрийскую армию вместе взятую. Если солдаты, не дай Селестия — гражданские, сдадутся, то всё равно погибнут. Нам ни разу не предлагали сдачу, значит враг намерен уничтожить нас всех до единого.
— Это отчаяние, Юрий... — Слова Стоуна перемежались шипением и стонами. Его голос звучал слабо, но твёрдо. Он говорил ужасную правду с сознанием своей судьбы, не умоляя и не жалуясь.
— Ты храбрый командир, Стоун. Родись ты в былой Северяне — был бы уже полным генералом.
— Я не дворянин, Юрий... — попытался усмехнуться пограничник, но это вызвало очередной приступ боли. Лицо Стоуна перекосил оскал. Он забился мелкой дрожью и обмяк, снова начав бредить. Ему уже было не помочь. Пирогов понимал, что окажись он на его месте — он разделил ту же судьбу. В этих казематах полковники умирали вместе с рядовыми.
Генерал позвал медсестру, она явилась через двадцать минут. Кобыла была в почерневшем от грязи и крови халате, не способном скрыть истощённых голодом и тяжёлым трудом боков. Впалые щёки, вечно слезящиеся усталые глаза, на лице отпечатывалась боль и истощение, но она всё равно продолжала исполнять свои обязанности. Она начала перебинтовывать раненого, параллельно шепча ему что-то на ухо. Стоун постепенно успокоился и затих, его бред прошёл, дыхание стало более ровным. Закончив с бинтами, кобыла дала ему воды из фляжки. Вода была мутной, но в их нынешнем положении не имела цены. Юрий молча наблюдал за этой сценой, когда сестра закончила — они обменялись короткими кивками.
— Сколько? — Спросил он полушёпотом.
— Не протянет и пары суток. — Просипела кобыла, тупя глаза в пол. Северянин снова коротко кивнул, медсестра удалилась.
Какое-то время Пирогов простоял в помещении, не двигаясь с места. Вчера к нему пришлось занести ещё двоих "тяжёлых". Оба скончались сегодня утром, скончались тихо, без агонии. Их тела убрали какие-то кобылы из гражданских и отнесли в специально выделенный каземат. Пока они могли позволить себе эту роскошь — хоть как-то избавляться от трупов.
Наконец, генерал сдвинулся с места: он направился к дверному проёму, подёрнутому пеленой висячей пыли. В коридоре сновали взад-вперёд медсёстры, где-то стонали выносимые откуда-то из-под обстрела раненые. Почти все они имели контузии: вражеские снаряды не сразу пробивали прочную крепостную кладку, но их ударная сила всё равно поражала защитников. Пирогов направлялся в госпиталь: каждый день боёв он старался посещать это место, чтобы воодушевлять солдат. Многие умирали, но кому-то становилось лучше, и они снова вставали в строй. Однако, на подходе к госпиталю его остановил врач-хирург.
— Сэр, вам туда нельзя. Много контуженных, есть очень тяжёлые. — Акронейджец говорил это спокойно и прямо, глядя прямо в глаза.
— Тогда передайте им, что я с ними.
— Хорошо, передам. Ваше слово лечит уж всяко лучше того, что у нас осталось. — С этими словами хирург повернулся к Юрию и двинулся обратно. Юрий же пошёл дальше по коридору, пройдя мимо госпиталя.
"Бух... Бух..." — Удары сверху то замолкали, то возобновлялись с новой силой. Иногда оживали дальнобойные мортиры — и тогда даже под землёй всё дрожало тряслось, а ослабленный медперсонал прижимался к стенам, чтобы не упасть. Юрий шёл туда, где скопились гражданские — семьи солдат, запертые в крепости и не имеющие никакой возможности выйти за её пределы. По-началу кого-то удавалось эвакуировать, в первые дни, когда кольцо ещё не обрело плотность, а пони не забились под землю. Большей части не повезло. Юрий редко навещал их, но когда делал это — старался проявлять весь оставшийся оптимизм. Поначалу он говорил кобылам и жеребятам, что блокаду скоро прорвут, что вот-вот их выручат бойцы из 2-й и 5-й армий, однако об этих частях не было ни слуху, ни духу, а паника среди гражданских постепенно росла. В конце концов, генерал сказал им, что положение их безвыходно, а надеяться они могут разве что на судьбу. Кто-то принял это тяжело, кто-то спокойно, в конце концов, в крепости грань между военным и гражданским почти целиком истёрлась. Многие жёны встали за своих мужей, и готовы были помогать тем, чем могли. Постепенно они начали привыкать к тому, что происходит вокруг: к смерти, тесноте, голоду, но, казалось, они не могли привыкнуть к одному: к мысли о том, что им, а значит и их детям, уготована гибель от копыт захватчиков, либо туманная перспектива чейнджлингского плена. Они видели, как безжалостен и коварен враг с их защитниками, так почему же он должен делать скидку для них? Сейчас Юрий шёл к ним, чтобы снова что-то сказать. Вот ему навстречу попалась какая-то кобыла в истёртой и заплатанной шали — это была жена погибшего коменданта крепости, взявшая негласное шефство над гражданскими. Некогда высокая и честолюбивая, гордая собой и своим мужем, сейчас она куда-то брела, понурив голову не от грусти, но от банальной физической усталости.
— Здравствуйте, сэр. — Проговорила она, увидев генерала.
— Здравствуйте. Как обстановка у вас?
— Очень тяжело. — сказала комендантша в слух, а потом приблизилась к уху Юрия: — Мне кажется, скоро дети начнут умирать. У жены одного пограничника заболел сын, врачи ему не помогут... — Генерал увидел, что у кобылы стоят в глазах слёзы. Как и всякий другой на его месте, он заколебался. "Стоит ли оно того? Зачем ты сопротивляешься?" — Промелькнуло у него в голове, но он сжал зубы и опустил голову:
— Простите меня. В нашей крепости совсем немного детей, а по всей стране наверняка уже гибнут и страдают тысячи и тысячи жеребят. Я не могу принять никаких мер.
Комендантша с минуту буравила его немигающим взглядом. В её глазах стояли слёзы, но она находила в себе силы не плакать.
— Вы очень жестоки, сэр. Неужели все северяне такие? Неужели ваш характер не знает милосердия?
— Обстоятельства обязывают нас, мэм. Иного выбора нет. — Выдавил из себя он, практически не находя иного выхода.
— Может лучше... Сдаться? Нам уже не придут на помощь, наше сопротивление теряет смысл. Они повсюду, а всё всё меньше и меньше... Вы готовы принять свой конец: вы военный, но есть и те, кто не способен на такое.
— Плен будет для вас ещё худшей участью. Враг разъярён, он не намерен вас щадить. Чейнджлингская жестокость граничит со зверством, даже грифоны не способны совершить то, что способны совершить они.
— То есть вы хотите, чтобы мы все умерли? — дрожащим, но тихим голосом спросила она, не отводя от военного глаз. — Может быть, вам лучше будет просто пристрелить нас? Это будет легче, чем смерть от голода. — Юрий увидел, что что-то надломилось в ней, что она уже не может выносить всего, что творится вокруг. Её былой образ поник, оголив настоящий характер, характер не слабый и не подлый, но всё же хрупкий, сломавшийся. Генералу нечего было ей сказать, он сам давно решил для себя, что гибель неизбежна, что все его подчинённые с радостью пойдут на смерть, следуя присяге и долгу, но он забыл о тех, кто этой присяги не давал, о тех, кого здесь в принципе не должно было быть...
Она уткнулась носом в карман его гимнастёрки, ткань быстро начала пропитываться слезами. Комендантша плакала молча, не всхлипывая и не причитая. Сердце Пирогова замерло, он приобнял её крылом.
— Ничего не бойтесь. — Твёрдо сказал он комендантше. Та не ответила, продолжая рыдать. Плач длился около пяти минут, пока кобыла наконец не пришла в себя. Она коротко кивнула и пошла дальше. Больше они не обменивались ни единым словом, ведь всё итак было ясно, а словами, слезами и мольбой нельзя было что-то изменить.
Гул начинал смолкать, наступали короткие минуты тяжёлой тишины. В штабе, под тусклым светом лампы стояло несколько измождённых фигур: светло-зелёные офицерские гимнастёрки почернели от грязи и постоянного ношения, только награды блестели на некоторых из них, блестели ярким и чистым блеском белых крестов и золочёных медалей. Все молчали, говорил только один из них:
— Нас осталось мало, и продержимся мы недолго. Тем не менее, сдача неприемлема. Оказывать сопротивление до последнего солдата, не смотря ни на что. Экономьте патроны, всегда оставляйте один, чтобы застрелиться.
— Нам известен ваш приказ, зачем нас вызвали, ваше благородие? — Поинтересовался Шилов, неприметного вида жеребец, носивший звание капитана.
— Возможно... Это последняя наша встреча, господа офицеры. — Тяжело проговорил Пирогов, опуская взгляд на стол.
— Вы собираетесь убить себя? — На ломаном северянском спросил его Кроу, один из оставшихся акронейджских пограничников.
— Враг не должен взять меня живым. Даю вам своё последнее благословение: сражайтесь насмерть. Я буду драться на последнем рубеже с теми, кто остался от комендантской роты. Исполню свой долг до конца, иначе зря я прожил всё это... — Юрий замолчал, в его голове прокручивались события его долгой и трагической жизни: Он вырос тогда, когда о подобном ужасе никто даже и не слышал. И в час, когда все вокруг отворачивались от своих присяг, он решил: "Пойду до конца." И вот теперь он стоял здесь, в крепости Акронейджа, проживая свои, может быть, последние часы. Конец приближался, и он был горд тем, что его конец был таким. Он знал: Эквестрия жива, Эквестрия сражается. Сражается и его родная и далёкая Северяна. Он позволил им оправиться от первого удара, позволил встать на ноги. Кровь последних княжеских полков пролилась не зря.
— Разрешите исполнять?
— Исполняйте.
Офицеры вышли, оставив его одного. Генерал открыл ящик и достал оттуда оружие — револьвер системы Мартенса, заряженный и готовый. Ручка оружия была инкрустирована костью, по ней золотом было выгравировано: "Юрию Алексеевичу Пирогову". Генерал окинул взглядом пистолет и сунул его в кобуру. Осмотревшись вокруг, он повернулся в угол, где лежал Стоун: пограничник спал тяжёлым сном, доживая свои последние сутки. Юрий было захотел даровать ему покой, но ему не хватило бы сил убить своего товарища, с которым они бок о бок сражались здесь.
Кончив с раздумьями и воспоминаниями, генерал вышел из штаба и направился наверх. Туда, где уже начиналась отчаянная перестрелка.
Нашествие. Глава X: В Уайтбелле.
"Здравствуйте, дорогие сослуживцы! Я — рядовой Лаки Флайт, пишу вам из чейнджлингского плена. Полмесяца назад я решил сдаться, потому что понял, что эта война — не наша война, и уважающему себя свободному гражданину Эквестрии на этой войне делать нечего. Селестия — обманщица и распоследняя сволочь, именно она виновата в том, что чейнджлинги напали на нас, именно она спровоцировала Кризалис начать войну, ведь в ином случае цивилизованный и культурный чейнджлингский народ ни в коем случае не преступил бы границы соседнего государства! Я призываю вас — сдавайтесь в плен, а если ваши офицеры не дают вам этого сделать — убивайте их без жалости! Офицеры — слуги преступного аликорньего режима, они гонят вас на верную смерть, они глупы и трусливы! Помни, товарищ, офицер — хуже врага, он стреляет тебе в спину! Если вы соберётесь сдаваться — обязательно возьмите с собой личное оружие. За винтовку вам заплатят тысячу марок, за пистолет — шестьсот, за пулемёт — две тысячи, а за пистолеты-пулемёты — три тысячи. За угнанную технику так же положена плата: за машину — пять тысяч, за танк — десять тысяч, за самолёт — двадцать. Помните — в плену вас не ждёт ничего плохого!
Чейнджлингские военнослужащие — честные и простые солдаты, которые не причинят вам никакого вреда в плену. Вам будет обеспечен провиант и выпивка, с кобылками у нас тоже полный порядок, а после войны мы все вернёмся домой живыми. Не верьте лживым бредням о том, что солдаты Королевской армии мучат и расстреливают пленных — это наглая ложь, распространяемая предателями эквестрийского народа. Наша власть давно потеряла доверие — Аликорны и их прихвостни совсем разучились управлять страной, а их ошибки стоили нам слишком дорого. Кризалис воюет не с Эквестрией, а только лишь с её коррумпированной и слабоумной властью. Чейнджлинги идут освобождать нашу страну от захирелой и плохо прикрытой диктатуры, не способной выполнить и половины своих клятв и обещаний. Долой пустое кровопролитие! Долой поганую власть! Сдавайтесь в плен, всё будет хорошо!"
Чейнджлингская агитлистовка, проходившая под индексом "1331-A". На этой листовке изображались фотографии самого Флайта, а так же фотографии, демонстрирующие сытую жизнь в чейнджлингском плену. В период с конца июля по сентябрь 1011-го года данная агитка имела некий успех.
В городе было грязно и уныло, после недель жары прошло несколько крупных дождей, и теперь на улицах стояли глубокие мутные лужи. На месте былых домов стояли обгорелые остовы и высились горы из щебня и битого кирпича, на тротуарах ещё лежало много всякого мусора: личные вещи, документы, обрывки одежды, иногда даже попадались брошенные чемоданы, полные всякого добра. В городе и окрестностях жило около восьмидесяти тысяч пони, но к приходу захватчиков там осталось всего около двадцати-тридцати тысяч, и это число продолжало убывать. Уайтбелл стал опасным местом — армия ушла, за ней пришла другая. В кратких, но ожесточённых боях за город западные окраины потерпели серьёзный ущерб, множество жителей погибло от бомбёжек, обстрелов и "случайных" взрывов, гремевших на улицах чуть ли не каждый день.
Тем не менее, к этому времени в Уайтбелле ещё теплилась жизнь. Местные ещё заходили в опустевшие и исхудавшие лавки, кто-то пытался разгребать завалы и искать своих погибших родственников и друзей, шарахаясь и прячась от патрулей полевой жандармерии, рыскавшей по всему городу в поисках "подозрительных". Да, таковы теперь были устои новой жизни: кого угодно могли обыскать прямо на улице, на улице же и избить до полусмерти. Регулярно жандармы вламывались в чьи-то дома, кого-то арестовывали, кого-то публично казнили, как "бандитов" и "мародёров". На подхвате у них быстро появлялись компании молодчиков с повязками на рукавах — это была так называемая "полиция", которую формировали на добровольной основе. Если чейнджлингские жандармы всё-таки блюли какой-то порядок, то эти не гнушались абсолютно ничего, быстро породив к себе страх и жгучую ненависть у всех горожан.
В центре города стояло здание комендатуры — высокий красивый дом, являвшийся до этого городской мэрией. Теперь с его фасадов свисали белые флаги с чёрными коронами. На площади перед комендатурой стояли грузовики и бензовозы, по центральной улице непрерывным потоком шли на восток колонны техники и пехоты. Городской вокзал был быстро восстановлен и пущен в дело. Все местные составы реквизировали, а вокзальных рабочих заставили трудиться в авральном режиме. Какая-то часть Уайтбелла была крепко занята военными: там находились склады, мастерские, госпитали, штабы и строения, выделенные под личный состав. Было там и какое-то количество ресторанов и прочих увеселительных мест, которые в последнее время работали только на перевёртышей. Высший свет города бежал ещё в июне, у остального населения были проблемы совершенно другого уровня. В этих местах всё ещё звенели бокалы и играла музыка, может быть для их хозяев финансовое положение только улучшилось за счёт притока клиентов, но для остальных пони ситуация складывалась далеко не лучшая.
— ... И тут сбоку как застрочит! — рассказывал уже изрядно поддатый ефрейтор-сапёр, сидя за столом, покрытым плоховато вымытой клеёнкой. На столе стояли рюмки, бутылки и какое-то количество закуски — рыбы и просоленных сухарей. Сидевшие за столом перевёртыши слушали его с интересом, сильно зависевшим степени "готовности". — Я ору: "На землю!", сам бросаюсь в воронку, со мной двое моих ребят. Всего нас тогда было десятка два — все кто от взвода остался... А он строчит и строчит, непонятно откуда, главное. Бастионы мы зачистили, вроде как, дома тоже, а они — как будто оживают, будто их наши пули не берут! В общем, вышли мы опять как идиоты на открытое место — вот и покосило где-то штыков с пять-шесть, и это ещё ничего — в первые дни могли в одной атаке роту-другую могли потерять спокойно, а от 815-го штурмбата вообще никого не осталось... — пионер потянулся за бутылкой, и снова наполнил свою рюмку, более похожую на небольшой стакан. — Возились мы там месяц — не меньше. Потом всё же загнали их под землю, скоро их наши товарищи там совсем добьют. Сколько ребят полегло ни за шиш, мама дорогая... Всё эти сволочи-пони, дерутся как звери, их будто бы вообще невозможно убить! Сидишь порой в какой-нибудь яме-рытвине, вжался в землю под очередным пулемётом, и тут слышишь... — чейнджлинг резко опрокинул доверху наполненную рюмку. — Крик... Дикий... Будто... Будто черти кричат... Поднимется эта лава — тут только бежать, ничего не сделаешь. Кто со штыком, кто с лопатой, кто просто так — на самих форма подрана, все в бинтах кровавых, орут... Будто это мертвецы ожили! Я вас, ребята, выслушал. Вам, ребята, лёгкая доля — ваш эквестриец глуп и труслив, а хуже нашего эквестрийца не найдёшь врага...
— Вас на другой участок переводят, так? — Спросил кто-то из собутыльников.
— Да, переводят. Стоит наш батальон пока здесь. Пока народу мало, пополнения нужны.
— Ты, товарищ, не дрейфь. Побили мы их так, что уже не очухаются. Скоро будем в Кантерлоте!
— Тебе ли, тыловой крысе, меня подбадривать?! — огрызнулся сапёр в ответ. Говоривший действительно был оружейником из какой-то мастерской. — Вот так и будет: мы опять будем землю жрать, а сволочи вроде вашего — трофейничать! У-у-у, чёрт...
— Да чего ты... — Начали было его успокаивать, но сапёр уже ушёл в себя, никому ничего не отвечая.
Наступал вечер, в кабачке уже становилось прохладно и сыро, но разговоры не умолкали до самой ночи. Кто-то рассказывал о каких-то забавных случаях, кто-то шутил, кто-то хвалился своей храбростью. Был там один танковый лейтенант, всем показывавший свою Железную Корону, полученную им буквально на днях. Он рассказывал о том, как его взвод устроил засаду на пути отступавшей вражеской колонны, а потом лихо всех передавил и разогнал. "Сколько вы там набили?" — Спрашивали у него пехотинцы, лукаво и недоверчиво улыбаясь. "Десяток лёгких танков, тридцать автомашин, пехоту вообще не считал!" — Гордо заявлял лейтенант. "Тогда вам, герр официр, надо с самим Триммелем водку пить, а у нас вам делать нечего! — Отвечали ему со смехом. Был здесь и Артис, его батальон задержался в городе для перегруппировки. Он мало пил, но много слушал о том, что толковали. В местных кабаках бывали бойцы из всей группы "Центр", и каждому было что рассказать. Везде шли бои, везде чейнджлинги быстро наступали, каждому хотелось похвалиться о своём участии в таких-то и таких-то сражениях и стычках, рассказать какую-нибудь историю.
— Кажется мне ребята, что мы тут надолго встряли... — за столом Артиса сидел пехотинец из 11-й Фантайнской дивизии. Он курил сигарету и смотрел в окно, на синие эквестрийские сумерки. Из рюмочной было видно другую сторону улицы, первые этажи которой тоже были заняты какими-то кабаками. Снаружи стояли военные, на улице слышались громкие пьяные разговоры, смех. — Идём мы быстро, а края не видно...
— А с чего ты взял? — Спросил у него сидевший рядом с Артисом Класпер.
— Вам, гренадёрам, судить легко. У вас машины, а мы — пешком. Вы ударите там где надо, а потом гоните так, что только крупы видать, а мы всегда в самую грязь, в самую рутину. Дерёмся со всякой мелочью, а народ всё равно гибнет. Тяжёлые бои идут, очень тяжёлые. Знаете, мне кажется, что не успеем мы к осени.
— Успеем, должны успеть. — Проговорил Артис.
— Должны. Пропадём все, если не успеем. Я так думаю. Как говорили наши командиры: "Воюем со страной", так?
— Так.
— Ну вот. Мы со страной воюем, а страна воюет с нами.
— Как же воюет! — фыркнул Класпер. — Пони боятся нас как огня!
— А вы слышали, что где-то в округе фермеры траванули отделение солдат? — понизив голос произнёс пехотинец. Оба гренадёра насторожились и заинтересовались. — Бывает такое, причём часто. Меня самого как-то раз, кажется чуть не траванули. Зашли мы на какой-то хуторок местный, а нам навстречу старичок: бойкий такой, в клетчатой рубашке, как у них принято. Ну наш командир и начал с ним толковать, мол, так и так, дай того и этого. Ну дед закивал, заулыбался, и принёс нам, значит, самогонки местной. Они её на яблоках настаивают, хорошая дрянь! Только вот командир наш как понюхает её, да как заорёт на него благим матом. Эквестрийской ругани он не знает, но вот нашу — более чем. Таких слов я от него никогда не слышал, честное слово.
— И что дальше, убили деда? — Поинтересовался Артис.
— Зачем брали шнапс у местных? Совсем дураки? — Ухмыльнулся Класпер.
— Да нет, не убили, хотя командир наш ему всыпал по уху так, что тот аж набок завалился. Бутыль — вдребезги, конечно. Пусть там уже жандармерия разбирается. Мы ведь у него ничего такого не просили, он сам предложил.
— Значит, убили.
— А что? Это война, здесь убивают. Мы местных стараемся не обижать, негласный приказ генерала Креспа, говорят.
— Кресп? О нём, помнится, в газетах писали. Стало быть, не последний офицер.
— Да уж, не последний. Славный генерал, опытный. Мы под ним ещё в 1006-м ходили, били оленийскую сволочь. Не любит он всей этой оголтелой дряни, старого покроя командир, как никак.
— Ну ясно, как бы никто про него чего не написал...
— Не напишут, вы уж за это не волнуйтесь, ребята. У нас коллектив дружный, опытный. Спаян прочно. Я вот служу в Тианхольмском полку, слыхали про гауптмана Карриана?
— Нет, не слыхали.
— Так я в его роте служу, этот гауптман уже второй у нас.
— А что первый?
— Пошёл на повышение... — чейнджлинг вздохнул. — Славный был малый, прошли с ним до самого Хьортланда, а потом... Делся куда-то. Ничего почти не слыхать.
Двое гренадёров шли по улице, вокруг уже было темно. Класпер был порядком поддат, Артис же выпил меньше, поэтому и взял ответ за товарища на себя. Вокруг было шумно и даже почти радостно, в воздухе висело какое-то странное веселье, а так же полная уверенность в собственной безопасности. Кажется, будто все тут давно уже решили для себя, что война уже выиграна, хотя с начала боёв не прошло даже месяца. Уже устраивались попойки, уже произносились тосты, а первые орденоносцы новой войны вели себя так, будто их "ошейники" — пик военной карьеры. Так или иначе, вся эта повеселевшая масса всё-таки не теряла порядка, готовая в любой момент сорваться с места и двинуться вперёд. Все вокруг были строго уверены в том, что война кончится через месяц-два, но эти два месяца ещё нужно было пережить...
— Товарищ... Товарищ... ик! — Язык Класпера заплетался, простая ходьба вдруг превратилась для него в задачу не из лёгких.
— Чего? — С раздражением отозвался Артис.
— Я вот... Думаю... ик!.. Шнапс это же... Тоже что-то типа яда... Так зачем его травить?
— Эй, пьяница! — раздался откуда-то сбоку резкий окрик фельджандарма. — Не позорь свой мундир, чёрт бы тебя побрал!
— Так точно!! Герр... Официр...
— Пошли, Класп, пошли. Дурак я!
— Почему?.. ик!
— Нельзя давать тебе волю, пьёшь как не в себя!
— Да разговор... Попался...
— Да пошли уже!
Батальон квартировал в нескольких домах неподалёку от вокзала. В окнах горел свет, виднелись фигуры часовых и расхаживающих туда-сюда штабных и офицеров.
— Что, этот налакался? — Жёстко спросил Артиса один из часовых.
— Налакался...
— Ну и дурак. На жандармов не нарвались? Всё нормально?
— Нормально.
— Проходите.
Оба чейнджлинга вошли в дом, а потом отправились искать место, где спало его отделение. Комнаты, коридоры, гостиные — всё это было грубо переделано под казарменные нужды. В этих домах до них кто-то жил, но их просто выгнали на улицу. Солдаты нашли своё отделение и заночевали без всяких проблем и вопросов. Класпер конечно выпил лишнего, но эта степень заочно считалась приемлемой. Артис без лишних разглагольствований лёг на своё место и быстро уснул.
Он чувствовал давление окружавших его стен, чувствовал тесноту и тепло, исходившее от батареи. В комнате стоял приторный, но приятный аромат эссенции. За столом сидели мать, отец и трое его братьев — Артис-старший, Марис и его средний брат. Была там и его невеста, с которой он так трагически расстался четыре года назад. Они смотрели на него, но их взгляд трудно было прочитать. Всё вокруг будто было подёрнуто странной дымкой, смазывавшей очертания. "Что это? Что всё это значит? Отец ведь давно умер, разве нет?" — Промелькнуло в голове у Артиса, но эта мысль быстро исчезла, сменившись сильной и безотчётной радостью. Он так давно не видел их, он так давно не был дома... Военная служба длилась уже слишком долго, он должен был вернуться домой ещё полгода назад...
Всё вокруг казалось пулемётчику обманчивым и опасным, жизнь в походе и в бою требовала напряжения больших сил. Они уже похоронили немало товарищей, ещё больше гренадёров сейчас лежало в далёких тыловых госпиталях. Скольких они ещё потеряют, сколько времени ещё потребуется, чтобы весь этот труд наконец подошло концу? Им обещали скорый конец, только вот уверенности в словах офицеров тоже было не слишком много. Несколько дней назад они вдребезги уничтожили гигантское эквестрийское войско, но при этом с фронта всё ещё ехали колонны гружёные калеками, а число солдатских кладбищ вдоль дорог росло...
Радость от ощущения дома стала сменяться тревогой. На Артисе всё ещё была форма: пропитанный потом и гарью китель, истёртая портупея, тяжёлая каска висела на боку. Вдруг, замкнутое пространство резко сменилось бескрайним полем, а фигуры родных растаяли без следа. Запах эссенции выветрился, вместо него потянуло горелым мясом, резиной, кровью. Он стоял на задних ногах в широком бескрайнем поле, утопая по пояс в пшенице. Где-то далеко перед ним горела деревня: высокая стена огня взметалась в небо, переходя в столб чёрного дыма, закрывавшего собой солнце. Среди полыхающих домов метались какие-то фигуры, сквозь рёв пламени доносились крики ужаса и отчаяния, а он стоял и смотрел на это, не предпринимая ничего. "Это то, чего ты хотел?" — Укоряющим тоном проговорил кто-то. Артис начал озираться, но не увидел никого вокруг себя. Он был один среди гигантского поля, уходящего за горизонт, наедине с пламенем, отчаянием и болью чужих ему существ. Он с ужасом понял, что голос принадлежит ему самому. "Это моя обязанность." — Прозвучало в ответ, эти слова были сказаны машинально, будто сами собой. Они тоже принадлежали ему. "Ты умрёшь здесь, и никто тебя не запомнит. Эта страна поглотит нас всех целиком." "Если я умру, значит так было положено. Я солдат и моя жизнь — разменная монета."
— ПОДЪЁМ!!! — Дикий крик гауптмана как багром выдернул пулемётчика из страшного сновидения. Он быстро пришёл в себя и тут же принялся застёгивать на себе китель. Его товарищи так же засуетились, даже подвыпивший и спавший сном убитого Класпер вскочил и начал натягивать и застёгивать краги — такова была сила слова их командира. Минуты не прошло, как их рота стройной колонной двигалась к выходу. Выходили и другие роты батальона — всех подняли раньше времени, по тревоге. Это чувствовалось в интонации и поведении офицеров. Солдатам же ничего не стали объяснять, вместо этого был отдан приказ двигаться по направлению к центральной площади.
— Что творится? — Вполголоса спросил Лабрум, озираясь по сторонам.
— А чёрт его... — Мотая головой и скалясь отвечал Класпер. Артис тупо молчал, пытаясь вспомнить то, что видел какие-то секунды назад. И без того смутные образы слились и размылись, превратившись в абсолютно бессвязный бред.
По дороге им попадались военные: сновали какие-то офицеры в поисках своих частей, откуда-то уже выруливали колонны пехоты. Кто-то шёл в касках-кто-то шёл без касок, у кого-то не было краг, у кого-то китель был расстёгнут чуть не до половины. Забавное зрелище, если не брать в расчёт контекст.
— Может, бандиты или диверсия? — Спросил кто-то из гренадёр.
— Похоже на то. — Протянул Кринг, указывая головой на поднимавшийся от главной площади столб дыма. Где-то вдалеке слышался какой-то грохот, похожий на выстрелы из пушки. Артис понял: что-то стряслось, что-то очень паршивое.
Они миновали одну улицу, другую, отовсюду слышались окрики, приказы, топот солдатских ног. Где-то тарахтели моторы. Во всей этой суете и фальшивой хаотичности чётко читалось одно: где-то идёт бой, но они пока что были далеко от переднего края. Хотя... Был ли вообще этот передний край? Какие-то роты сворачивали в переулки, где-то послышался вопль какого-то местного жителя и дикий взрыв ругани на чейнджлингском языке. Батальон панцергренадёров в свою очередь продолжал быстро топать к центральной площади, откуда уже доносился запах горящего топлива.
Грянула команда: "Принять вправо!" — Колонна резко свернула ближе к тротуару, вскоре вскрылась и причина манёвра: по брусчатке старой улицы тёкли ручейки горящего бензина. Они выгорали быстро, но распространяли от себя вонь и едкий дым. Гренадёры кашляли и грязно ругались, дым постепенно начал въедаться в глаза. Кто-то высказал мысль: "А что если там уже город горит?" Ему ответили: "Если бы это был город, то мы бы шли от центра, а не наоборот." Кто-то посмеялся, но смех тут же сорвался в кашель.
Центральная площадь города выглядела ужасно: пылали остовы бензовозов, из их цистерн разливалось горящее топливо. Повсюду стояли остовы техники, среди которой оказалась и пара броневиков. Трупы оказавшихся там солдат и лежали на земле обгорелыми бесформенными тушами.
— Чёрт побери, что тут случилось?! — Обратился к какому-то командиру майор, ведший их батальон.
— Я, думаете, знаю герр офицер!? — резко осадил его старший по званию чейнджлинг. — Он явно не принадлежал к их части. — Мне приказали вас поднять. Я вас поднял. Сейчас будете тушить тут всё.
— Чем?
— Вон, машины едут.
И действительно, из какого-то проулка вырулило несколько грузовиков, гружёных песком и грунтом. На подножках и в кузовах машин находились местные пожарные, быстро взятые в оборот оккупационной администрацией. Гренадёры не успели "к делу", им оставалось только помочь в устранении последствий. Никто уже не думал о том, что случилось и что происходит. Нужно было заняться делом, и они им занялись. Чейнджлинги надели противогазы, разобрали лопаты и начали бороться с ещё горевшим пламенем. Бензин мог выгореть и сам, но это всё создавало опасность пожара, а чейнджлингам не свойственно было пускать всё на самотёк.
Артис невольно вспоминал первый день войны, обгоревшие трупы эквестрийцев, разбросанные у опалённых остовов машин... Сейчас всё было почти как тогда, только роли поменялись. Можно было стерпеть вид изувеченных пони, но изуродованные трупы сородичей вызывали у чейнджлинга физическое отторжение. Он был крепок, закалён многими обстоятельствами, но это не сделало из него автомата. Артис начал вспоминать свой сон: огонь, дым и поле, слова о смерти и предательстве. Вспомнил он и слова пехотинца, с которым они пили вчера: "Не только мы воюем с этой страной, но и эта страна воюет с нами." И всё происходящее вокруг подтверждало эти слова. Произошло что-то труднообъяснимое, что-то, что невозможно было предвидеть. Что-то органическое, выходящее за рамки логичного понимания вещей.
Дымящаяся и покинутая машина стояла близ невысокого двухэтажного дома. На корпусе танка зияли многочисленные пробоины, на земле возле него лежало трое танкистов, ещё четверо навсегда остались внутри своей машины. Вокруг танка с любопытством суетились чейнджлинги: солдаты и офицеры рассматривали корпус и башни, обращали внимания на распростёртые тела эквестрийцев, погибших в перестрелке при попытке скрыться во дворах. Тут же шли различные толки, кто-то даже подшучивал над происходящим. Среди этой спонтанно собравшейся толпы был и Артис. Он молча осматривал убитую машину.
— Что случилось здесь? — Спросил он у наводчика противотанковой пушки, которая сделала решающий выстрел по эквестрийской машине.
— Эта зверюга ворвалась в город откуда-то с северо-запада. Уничтожала всё на своём пути. Видели центральную площадь?
— Видели.
— Её работа. Танк вроде неповоротливый, а двух часов не прошло — и он уже здесь, в пригородах. Чуть не ушли. Подняли вас поздно, шли вы долго. Пропустили всё.
— Ясно. — Пулемётчик отвлёкся от разговора с артиллеристом и снова уставился на танк.
— Чёрт его знает, откуда взялся. У нас здесь вроде как глубокий тыл, а вон что творится... Стало быть, нет у нас теперь тыла. Везде война.
— Как и обещано было. — С горькой усмешкой проговорил Артис.
Танк пустили на металлолом, а тела танкистов отдали местным. Восьмого танкиста не нашли, хотя на это была поднята вся жандармерия и полиция. Начальник местной администрации был вне себя от ярости, понимая, что сбежавшего пони скорее всего укрыл кто-то из горожан или окрестных поселенцев. Однако, никаких мер против них предпринято не было. О налёте не написала ни одна военная газета, а стоявшие в городе воинские части вскоре покинули его, получив пополнения и отдохнув после июльских боёв. Несмотря на всю решительность и дерзость, произошедшее выглядело как комариный укус, жалкая попытка остановить неумолимо наступающую машину, которой являлась чейнджлингская армия. Однако, у тех кто был там и видел всё своими глазами начало зарождаться странное и трудно объяснимое чувство, зачастую тут же забытое и отринутое. Ещё недавно праздновавшие победу, твёрдо стоявшие на вражеской земле солдаты поняли, что их твёрдая поступь не так уж и тверда, что смерть теперь будет преследовать их всюду, а не только на передовой.
Чейнджлинги начали войну, суть и масштаб которой сами понимали не полностью. Её истинный облик начал проявляться для них только сейчас, и этот облик был неописуемо ужасен.
Нашествие. Эпилог: Большая игра начинается.
Граждане и гражданки Северянской Республики!
Советское правительство и его глава товарищ Панцушенко поручили мне сделать следующее заявление:
22-го июня 1011-го года, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий Эквестрии и Кристальной Империи, без объявления войны, чейнджлингские войска напали на союзные Северяне государства, атаковали их границы во многих местах и подвергли бомбёжке их города — Акронейдж, Ванхувер, Уайтбелл, Кентерин и некоторые другие, причём убиты и ранены были сотни и тысячи мирных граждан. Артиллерийскому и авиационному налёту подверглись так же территории Нового Мейрленда и Аквелийской Республики. На стороне агрессора так же выступили Вингбардия и Герцланд.
Это неслыханное нападение на территорию нашего союзника является беспримерной в истории цивилизованных народов акцией жестокости, варварства и зверства по масштабам разрушений и беспринципного насилия, произведённого над населением приграничных областей обоих стран. Вся ответственность на это разбойничье нападение целиком и полностью падает на чейнджлингскую королеву Кризалис. Эквестрийская армия, а так же войска Кристальной Империи оказывают отчаянное сопротивление захватчикам, и советское правительство со всей добросовестностью готово выполнить все свои обязательства согласно союзническому договору.
Уже после совершения нападения, эквестрийский посол в Сталлионграде Тритмент через сутки после нападения, сделал мне, народному комиссару иностранных дел, заявление от имени своего правительства о том, что Эквестрийское правительство решило требовать от Северянской Республики союзнической помощи в связи с мощными чейнджлингскими силами, наступающими вдоль всей эквестрийской границы.
В ответ на это мною от имени Советского правительства было заявлено, что до последней минуты Чейнджлингское правительство не предъявляло никаких претензий к Эквестрийскому правительству, что Чейнджлингия совершила нападение на Эквестрию, несмотря на миролюбивую позицию Эквестрии, и что тем самым империалистическая Чейнджлингия является нападающей стороной.
По поручению Правителсьтва Северянской Республики, я должен так же заявить, что наши войска и наша авиация находятся в полной боевой готовности и в скорейший срок выступят на помощь союзным государствам. Заявления чейнджлингского радио о союзном расположении Северяны к государству Кризалис является сплошною ложью и провокацией, направленной в первую очередь на наших союзникв — Эквестрию, Кристальную Империю, Аквелию и так далее.
Теперь, когда нападение на Эквестрию уже свершилось, Советским Правительством был отдан нашим войскам приказ — отбить разбойничье нападение и изгнать чейнджлингские войска с территории нашего союзника.
Разгоревшаяся война должна решить судьбу всего мира. Силы, ополчившиеся и выступившие против Эквестрии и её союзников являются силами реакции, милитаризма и агрессивного империализма. Они стремятся к переделу мира, к захвату ресурсов, силовому порабощению трудового народа, к установлению прямой, кровопийческой и террористической диктатуры капитала. Северянский народ, а так же выразитель его воли, Коммунистическая партия, провозглашают своим интернациональным долгом помощь Эквестрии, невзирая на все политические, экономические и идеологические конфликты, существовавшие ранее. Кризалис уже поработила народ Олении, а герцландская и вингбардийская военщина, прикрываясь чуждыми народу и откровенно реакционными идеями, покусилась на независимость таких государств, как Скайфол, Волкенштурм, Вайсшванц, Фалькор и Сикамеон, завоевав их и установив над ними террористическую власть, по степени своей жестокости не уступающую чейнджлингской. Этой расползающейся по всему Эквусу язве пора положить решительный конец. Правительство Северянской Республики выражает непоколебимую уверенность в том, что наши доблестные армия и флот и смелые соколы Северяснкой авиации с честью выполнят долг перед Родиной и миром, перед северянским и всеми прочими народами, и нанесут сокрушительный удар агрессору.
Правительство Северянской Республики выражает твёрдую уверенность в том, что всё население нашей страны, все рабочие, крестьяне, интеллигенция, жеребцы и кобылы отнесутся с должным сознанием к своим обязанностям, к своему труду. Весь наш народ теперь должен быть сплочён и един, как никогда. Каждый из нас должен требовать от себя и от других дисциплины, организованности, самоотверженности, достойной настоящего северянского патриота, чтобы обеспечить все нужды Красной Армии, флота и авиации, чтобы обеспечить победу над врагом."
Текст выступления наркома иностранных дел А. Л. Копытина 1-го июля 1011-го года.
Из узких раструбов динамика лилась музыка. Бойкие, маршевые мотивы слегка искажались помехами радиопередачи и поэтому звучали немного сумбурно и наигранно. Только что было сделано очередное заявление правительства, касательно участия Северяны в войне. Мерный и спокойный голос диктора заявил, что части Северянской Красной Армии уже двигаются к фронту, а так же то, что северный сосед готов оказывать любую посильную помощь. Новость всеми силами хотели подать как радостную, но эквестрийские солдаты не очень-то воспряли духом от неё. "Что, нельзя было сразу помочь?" — Пробурчал один из рядовых, шарясь по карманам в поисках сигарет. "От этих красных будет больше вреда, чем пользы." — Заявил какой-то младший офицер, тут же поймав на себе несколько взглядов молчаливого неодобрения.
Разбитые эквестрийские части стояли на переформировании в городе Мейрчестер, где пока что ещё находился глубокий тыл. Бои шли уже близ Шира и Йондерхилла, на севере кристальные пони отступали к Кэнтерину и Квебаку, причём, судья по заверениям прессы, делали это с "упорством и умением, нанося противнику ощутимые потери". Вообще, пресса в последнее время всячески разливалась похвалами мужеству, храбрости, находчивости, упорству, только толку от этого было мало, и ситуацию подобная макулатура скрасить не могла.
В мыслях капрала Артура Вайза царил полный бардак. Единорог практически не понимал, что творится вокруг, чётко зная лишь одно: они все находятся в глубокой заднице. На его глазах остатки уничтоженных подразделений сводили в новые, а иные части наоборот расщепляли для того, чтобы усилить другие. В этом месте царила старая добрая эквестрийская бюрократия, работавшая в худшем из своих проявлений — в безудержной, панической, беспорядочной спешке. Одновременно с реорганизацией боевых частей ставились в ружьё части национальной гвардии и народного ополчения. Ополченцы, гвардейцы и солдаты пополнений путались и причудливо растворялись друг в друге, провоцируя множество различных казусов и создавая хаос. Так, в их расположение как-то раз пришёл дяденька лет сорока, на нём была форменная пилотка и китель, но гражданские штаны, на спине висело охотничье помповое ружьё, явно частного владения. Жеребец явился в штаб батальона и три часа требовал выдать ему какое-то "ополченское довольствие" в деньгах и провианте. Их новый командир батальона, носивший звание капитана и буквально неделю назад досрочно выпустившийся из Кантерлотского училища, был абсолютно бессилен перед напором этого гражданина, тут же начавшего ссылаться на "дом, жену и троих жеребят". В конце концов, то, что он ошибся улицей и домом, ополченцу пришлось объяснять уже силами военной полиции.
Было тут и немало кобыл в военной форме, многие пошли в ополчение и гвардию, кто-то даже норовил попасть в строевые части, пусть даже на положении поварих и медсестёр. Различных казусов и глупостей, связанных с ними, тоже было достаточно. Солдаты в тылу нередко выходили из под дисциплинарной палки: перепивались, дрались, воровали. Различные истории по женской части так же происходили, причём регулярно, а обязанные наказывать своих подчинённых за это командиры в свою очередь сами оказывались замешаны в подобном, поэтому вынуждены были закрывать глаза. Артура это бесило. Он никогда не был ревнителем благочестия, трезвости, порядка и дисциплины. Раньше, как и многие другие молодые призывники, он по началу успокаивал себя мыслью о том, что никто не умеет закатывать пирушки и попойки так, как это делают военные.
Но теперь он потерял вкус к подобному, потерял из-за мысли о том, что в его любимых акронейджских забегаловках теперь пируют враги. Его воротило от всяческих любовных похождений, ведь его единственная любовь осталась там, на занятой врагом земле. Артур с трудом мог воспринимать происходящее вокруг него, но одно он знал чётко: война с чейнджлингами это дело не только государственное, но и дело его личной мести. Он не будет счастлив, пока ненавистный и кажущийся всесильным враг наконец не будет разбит наголову. Ребята из центрально-эквестрийских районов плохо могли его понять. Их дома ещё находились в относительной безопасности, многим из них ещё приходили письма от матерей, жён и невест, и они могли быть уверены в том, что с ними всё хорошо. Да, среди них были те, с кем он бок-о-бок дрался в уайтбельском лесу, были те, кто вынес грохот и вой авианалёта, понюхал пороха, побывал в бою, но и они не понимали всей глубины того горького и яростного отчаяния, в которое впали акронейджцы.
Сержант Смит полностью оправился от ранения благодаря магии хирурга-единорога, своевременно оказавшего помощь. С тех пор он старался держаться так же, как и раньше. Смит не обращал внимания на происходящую вокруг неразбериху, более того, он чувствовал какую-то радость и вдохновение, читая газеты и слушая радио. Суровый жеребец искал любые поводы для уверенности и спокойствия, не давая прохода чёрным мыслям даже в том случае, если они были подкреплены суровой правдой. Однако, сегодня он всё-же поддался мрачному расположению духа: из какого-то штаба пришло указание о том, что его отделение переводится в другой батальон. Последняя ниточка, связывавшая Артура с памятью о боевых товарищах, с которыми он служил целых два года, должна была оборваться сегодня. Может быть, оборваться навсегда навсегда.
Дослушав радио до конца, бойцы отправились обедать. В тыловых столовых кормили хорошо, видимо блюбладские ревизии примерно научили управленческий аппарат отпускать на обеды, завтраки и ужины ровно столько, сколько к ним приходило, а не утаивать еду с целью личной наживы.
— Так что Северяна? — Единорог обратился к сержанту, чтобы как-то упорядочить сумбур, вызванный запоздалым и поверхностным радиообращением.
— Они на нашей стороне. Теперь мы союзники. — Просто отвечал Смит, не отрываясь от еды.
— Да, было бы хорошо, если бы они пришли к нам на помощь. Стало быть, не такой уж и дурак этот Панцушенко, понимает что к чему, да и военные из северян крепкие, кто бы что не говорил. — Согласился с сослуживцем один из капралов, сидевший рядом с ними.
— Да Панцушенко ваш ещё какой дурак! — донеслось с другого конца стола. Это был тот самый серж, который открыто высказался какое-то время назад. — Разучились северяне воевать, коммунисты их совсем доконали!
— Постойте, сэр. Я не улавливаю логику. Они ведь наоборот готовились к войне, вроде как. В газетах, помнится, писали, что они вот-вот на нас нападут, а тут сразу — "разучились". — Возразил ему кто-то, сидевший рядом.
— Понимаете, эти проклятые коммуняки развратили народ...
— А в газетах писали, что они наоборот доедают последние коржи. Это называется "развратили"? Побывали бы вы-ка в Мейнхеттене, вот там, мне кажется, разврата побольше. — За столом послышались смешки.
— Я имею ввиду не это, сэр! Они готовились к войне с нами, но они обречены были её проиграть. Они голодали, но при этом были развращены. Это всё из-за красных идеек, понимаете? Красные идейки из самого лучшего пони сделают дерьмо!
— Я посмотрю, вы с этим справились сами, без их помощи. — послышался властный голос командира роты, только что вошедшего в столовую. — Сержант Хорн, встать!
Пони встал из-за стола и вытянулся по струнке.
— Что-то у вас слишком язык развязался, не находите?.. Отвечать!!
— Сэр, нахожу, сэр!
— Хорошо. Похвально. Я доволен этим, а теперь слушайте, сержант, нам спустили чёткий приказ, где на гербовой бумаге чёрным по белому написано — пресечь любые попытки морального разложения частей на передовой, в глубоком и ближнем тылу. Вы своими словами мутите воду, всё вам понятно?
— Сэр, понятно, сэр!
— Имейте ввиду, в следующий раз так легко вы не отделаетесь. Я ещё найду, за что вас привлечь. Довожу до всех — чтобы больше я таких разговоров не слышал! Лучше бы кобыл обсуждали, честное слово. — Произнёс капитан под конец, хмыкнув.
Обед закончился, после него должны были начаться стрельбы, но по какой-то известной только начальству причине батальону дали двадцать минут незанятого ничем времени. Для Артура это была большая удача, он решил как следует проститься со Смитом. Они вышли на улицу, в то место, где до этого слушали выступление. Стоял погожий летний день, дул лёгкий и приятный ветер, пение птиц заглушала вечная суета города, во много раз умноженная присутствием здесь большого числе военных.
— Слухи ходят всякие, Арчи. — проговорил сержант, закуривая сигарету. — Кто-то говорит, что скоро нас отправят на фронт, кто-то — что через неделю-две. Начальству виднее, в конце концов. Дивизия наша жива — и слава Аликорнам.
— Береги себя. — Артур смотрел Смиту в глаза, понимая, что прощается с тем, кто спас ему жизнь. Жеребец улыбнулся:
— Я уж постараюсь, мне не впервой. Знаешь, я о другом беспокоюсь.
— О чём же?
— Война, сынок. Всё эта сволочь-война... — Блэк замолчал. Его лицо резко помрачнело, осунулось. — О самих себе мы уже не можем думать — нет у нас, Арчи, ничего. Захвачен наш край, так что, считай, что нет у нас больше ни кола, ни двора, и родня наша вся погибла. Своё уже нет смысла защищать, значит думать о стране надо, вот что я тебе скажу. Мы погибнем, скорее всего, а страна должна выжить.
— А кто будет гнать жуков из Акронейджа? Кто, если не мы?
— Не мы — так другие. Отомстят ещё за нас и за наш край, если Эквестрия выстоит.
— Но если мы уцелеем — то будем гнать. Гнать без пощады будем.
— Знаешь, Арчи... — снова задумался Смит, глядя в небо. — Ты ведь помнишь, что я городской, так?
— Из рабочих, насколько мне известно.
— Ну как тебе сказать... Наверное да. Какое-то время работал я на фабрике в Уайтбелле, когда у отца дела совсем плохо пошли. Дело было где-то в девяносто пятом или девяносто шестом — весёлое было время.
— Да уж, помню. Полиция разгоняла демонстрации, я тогда ещё в школу ходил.
— Так вот. Я тогда этим делом тоже загорелся, даже в профсоюз местный вступил. Всякое там слушал, интересно было. Я уж и забыл потом всё это, но сейчас что-то вспомнилось. Я и раньше не понимал, а сейчас тем более не понимаю этих коммунистов. Они говорят, что народы все равны и что существо существу — друг, товарищ и всё такое, но виндиго меня побери... Если какая-то сволочь сжигает твой дом, то будешь ли ты считать его братом после этого? Я — нет, не буду, вы уж извините. Знаешь Арчи, если случится мне дожить до конца этой мясорубки, если загонят наши жуков обратно в их логово и в этом же логове задушат — подойду я к последней оставшейся стенке их главного улья и напишу там: "Вражескими развалинами удовлетворён." И точка.
Какое-то время жеребцы сидели в тяжёлом молчании, вспоминая пройденный вместе путь. На каждом метре этого пути лежали их товарищи, их земляки, их соотечественники. Они помнили многих из них, хотели бы помнить их всех, но мертвецов было слишком много. Теперь они остались только в их мыслях. Их глаза смотрели на сержанта и капрала, их голоса звучали в их снах по ночам. Эти голоса требовали справедливости, отмщения.
— Помни, откуда ты родом, Арчи. Не теряй себя по пустякам. — Смит встал на ноги и отряхнулся, за ним поднялся и единорог. — Прощай.
— Прощай. — Отрывисто кивнул Вайз. Сержант ответил таким же отрывистым кивком, а потом отправился в штаб батальона.
Коробка пехотинцев в полной обмундировке стояла на городской площади. Грянула команда: "Равняйсь!" — И пони резким движением повернули головы к притормаживающему кортежу автомобилей. Из штабных машин один за другим показалось несколько генералов, вслед за ними вышел Блюблад. Принц-Маршал чувствовал слабость и усталость от постоянных разъездов и недавнего ранения, полученного во время стычки с диверсантами. Он уцелел только чудом, его автомобиль был окружён и противник начал поливать их огнём из автоматов. Водитель и охрана попытались отстреливаться, но были убиты или ранены. Сам Принц получил ранение в бедро, пуля попала в кость и раздробила её. Принц по началу отстреливался из табельного пистолета, но поняв своё положение быстро перешёл на боевую магию, испепелив нескольких нападающих молниями и вызвав тем самым возгорание сухого кустарника, из которого и стрелял противник. Первую помощь он оказал себе сам, потом в дело вступила эквестрийская магическая медицина. Блюблад до этого уже воевал в Зебрике и подобная засада не стала для него большой неожиданностью. Тем не менее, он был угрюм и зол, но при этом спокоен.
Рядом с маршалом шла Принцесса Луна. Её настроение трудно было определить из-за присущей древним аликорнам выдержки, но оно тоже не отличалось от хорошего. Первые недели Нашествия младшая сестра была занята совершенно другими, не менее важными государственными делами. Теперь же она решила лично явиться в ставку, просто материализовавшись в мэрии Шира, не тратя времени на кортежи и бравур.
— Первая Ширская ополченческая бригада. Закончила доукомплектовку только вчера. — Отчитывался начальству один из генералов. Блюблад угрюмым взглядом осматривал ряды солдат. Как бы это странно не звучало, но их строй выглядел... нестройно. На бойцах была надета форма старого образца, сильно потёртая и изношенная, в одних шеренгах стояли высокие и низкие, старые и молодые, кобылы и жеребцы, кто-то был вооружён старыми однозарядными винтовками, кто-то принёс в ополчение своё собственное оружие: спортивные винтовки, охотничьи двустволки, помповые дробовики. Тем не менее, взгляд у ополченцев был твёрдый: они готовы были драться и погибнуть за родной город.
— Это лучшее, что вы смогли собрать?
— Так точно, сэр. Все запасы оружия и униформы в округе полностью исчерпаны. К концу недели мы укомплектуем десять бригад, это более тридцати тысяч бойцов.
— Что с национальной гвардией?
— Полностью готова. Ширский нацгвардейский полк переформирован в дивизию. Десяток тысяч пони, полностью укомплектованы.
— Торопитесь. Время играет против нас.
— Вас понял, сэр! — Генерал отдал Блюбладу салют. Тот кивнул и обратился к строю.
— Граждане Эквестрии! Среди вас есть рабочие, чиновники, студенты и ученики, среди вас есть родители и вдовы тех, кто отдал жизнь в бою с ненавистным врагом! Ещё совсем недавно вы жили мирной, спокойной жизнью, но сейчас для неё не осталось места! Враг наступает на ваш город, враг наступает на Эквестрию, и отныне ваш долг — защищать их до последнего вздоха! Я не буду таить — многие из вас погибнут, но каждая смерть за Родину, каждая смерть за Страну — есть подвиг, достойный высочайшей славы.
— Пони! — внезапно обратилась к ним Луна, до этого молчавшая. — Государство нуждается в вашей храбрости так сильно, как не нуждалось никогда ранее. Война, начатая против нас, имеет чудовищный облик. Это война, страшнее и масштабнее которой мир ещё не знал. Поражение в этой войне означает лишь одно — уничтожение Эквестрии и гибель пони. Враг коварен и силён, но на вашей стороне правда и любовь к родной стране!
Строй взорвался громовым "Ура!" В общем крике слышалось множество разных голосов, но вместе они звучали как один. Когда овации закончились, военные удалились в здание мэрии, где теперь располагался штаб. Луна, Блюблад, а так же командующие вновь сформированными армиями вскоре оказались в небольшом конференц-зале, на широком круглом столе которого были разложены карты. Блюблад угрюмо посмотрел на Луну, свою титулярную "тётушку". Она в свою очередь посмотрела на него, причём взгляд её не выражал ничего осуждающего, что очень сильно раздражало принца. "Лучше бы она испепелила меня на месте." — Подумал он, глядя в синие, бездонные глаза аликорна.
— Итак. Обстановка на фронте следующая. — начал маршал, после короткой, но тяжёлой паузы. — На юге остатки 1-й армии отходят в район Толл Тейлса, где с июня создаётся укрепрайон вдоль южного берега реки Тейл. Из Роквилля и Лас-Пегасуса туда двигаются войска Юногого Военокруга — два пехотных корпуса и четыре лёгких бригады под командованием генерала Дикси.
— Как скоро они окажутся на тейльском рубеже?
— Нужна неделя, не меньше. До середины Августа придётся удерживать фронт теми силами, что есть. Я сместил генерала Винди и назначил командовать одного из своих приближённых — генерал-полковника Флинта. Старое командование отдано под трибунал.
— Опять казните подчинённых?
— Казню, Ваше Высочество.
— Плохо, сэр Принц. Так у вас никого не останется. Глупо наказывать такой высокой мерой за единственную неудачу.
— Эта неудача стоила нам крепкого фронта и сотен тысяч жизней, Ваше Высочество. — Блюблад позволил себе резкость, Луна никак на это не отреагировала, просто пожав плечами и кивнув.
— Ясно. Что известно о противнике?
— Первое время мы не могли ничего о нём судить, но сейчас можем. Судья по всему, на юге чейнджлинги располагают силами, равными одной танковой армии при поддержке внушительного числа артиллерии и пехоты. Это направление воспринято нами как малозначимое, потому что на севере и в центре ведёт наступление куда большее количество войск. Мы наконец начали вести фоторазведку вражеских колонн, но это пока что осложнено действиями авиации чейнджлингов.
— Что с нашей собственной авиацией?
— Остатки авиакрыльев перегруппировываются в районе мейрчестерского аэродрома. — подал голос генерал ВВС, вступивший в свою должность в первый же день войны, когда его начальник застрелился после того, как совершил облёт разбомбленных аэродромов. — В предстоящих боях эти части уже должны двинуться в бой.
— Ваше Высочество. Я слышал о вашей поездке в Мейнхеттен. — почти перебил коллегу Блюблад. — Как скоро там будут готовы свежие крылья?
— Не раньше чем осенью. Подготовка идёт медленно, этого никак не исправить.
— Ясно... — Блюблад опять о чём-то задумался, разглядывая карту, почти каждая стрелка и значок на которой вызывали у него сомнение и тревогу. Луна давила на него одним своим присутствием, и у него не было практически никаких средств для того, чтобы как-то снизить это давление. — В центре и на севере мы испытываем наибольшие трудности. Противник рвётся на Центрально-Эквестрийскую равнину, нацеливаясь на Кантерлот. 2-я и 5-я армия были практически полностью уничтожены, попытка контрудара под Уайтбеллом так же потерпела провал и привела к большим потерям. Фактически... мы лишились всех крупных танковых соединений на данном театре военных действий.
— А значит лишились маневренной силы. — заключила Луна. — Статичная оборона ни к чему не приведёт, без танков у вас не получится сдержать их.
— Я прекрасно это понимаю, поэтому и не намерен удерживать Шир до последнего. Главное — обескровить Триммеля, заставить его увязнуть в обороне, понести потери, а потом отступить на новый оборонительный рубеж. Первые поражения были понесены из-за эффекта внезапности, сейчас же мы уже знаем, что можно ожидать от вражеских сил. — Луна кивнула, принимая тезис Блюблада, он же продолжал говорить, водя указкой по карте. — Марипозско-Йондерхилльский укрепрайон пролегает по этой полосе пересечённой местности. На случай вражеского прорыва на юго-восточном направлении так же подготовлены позиции. У нас осталось ещё несколько дней на подготовку обороны, но, честно признаться, я этому времени не верю. Враг уже успел преподать нам один из главных уроков — он всегда ближе, чем кажется.
— Положение ваше тяжёло, я это прекрасно вижу. Насколько мне известно, оборона Кристальной Армии так же прорвана, и отступление её частей может создать дыру на вашем северном фланге.
— Эту карту мне крыть нечем. — прямо отвечал Блюблад. — Резервы с Восточного Побережья придут нескоро.
— Что-ж. Ситуация мне ясна. А теперь мне бы хотелось поговорить с вами наедине, дорогой племянник. — Последние слова аликорна прозвучали чуть холоднее, чем прежде. Генералы закивали, отдали салют и начали покидать помещение. Вскоре, там осталось только двое: Блюблад и Луна. Какое-то время царило молчание, но Луна всё же заговорила первой:
— Ваше положение висит на волоске. Я имею ввиду не армию, а конкретно вас, Блюблад. — Синие глаза аликорна постепенно начали темнеть, воздух в помещении становился всё тяжелее и тяжелее с каждой минутой. Принцесса внешне была абсолютно спокойна, но Принц чётко осознавал, что в данный момент у неё на уме.
— Если потребуется — я предстану перед любым судом. — твёрдо отчеканил маршал, склоняя голову. — Я понимаю причину вашего недовольства, но не имею никакой возможности что-либо исправить.
— Это печально, сэр. Это печально... — В глубине тёмно-синих глаз на долю секунды блеснуло пламя. — Тем не менее, я прошу вас не забывать о том, что вы являетесь моим родственником лишь формально, и я имею право сделать с вами всё, что угодно.
— Вы намереваетесь меня судить?
— Пока нет, но ваши действия заставляют меня и мою сестру склоняться к этому решению. Вы казните и смещаете офицеров, причём эти действия не приводят ни к каким результатам. Фронт всё ещё трещит и откатывается на восток, а противник до сих пор не понёс никакого существенного ущерба. Это... Заставляет меня и мою Сестру сомневаться в вашей компетенции...
— В защиту себя скажу, что я сделал всё, что было в моих силах...
— И потеряли все наши танки. Поймите, Принц, от вас требуется только одно — продержаться до зимы, не сдав врагу Кантерлот. Если у вас это получится — Кризалис уже проиграла, план её генералов провалится, а в затяжной войне у нас уже будет больше шансов. Напутствую вас в последний раз — ваша дерзость и взбалмошность приближают скорее поражение, чем победу. Неправильно всё сваливать на подчинённых.
— Клянусь своим маршальским протазаном... — Сквозь зубы проговорил Блюблад. Он опёрся головой на копыто и зажмурил глаза, принимая слова аликорна. Никто не мог ему возражать, только Сёстры. Когда они хвалили его — он был счастлив, когда укоряли — он чувствовал раздражение и горечь. Сейчас это чувство имело совершенно иной облик, более угрюмый и прямолинейный, подстать положению, в котором он оказался.
— Не подведите Эквестрию, Принц. — Произнесла Луна, растворяясь в ближайшей тени. Её тёмно-синяя фигура становилась всё более и более размытой, пока постепенно не исчезла вовсе. Последними пропали большие синие глаза, в которых сквозила недоступная никому мудрость и мощь. Эти глаза смотрели на него. Смотрели сурово и требовательно, пока не пропали вслед за своей владелицей.
Под высокими сводами Дворца всегда было прохладно. Это место создавалось для существ, которым даже само время было нипочём, не говоря уже о каких-то там сквозняках. В этом месте нередко появлялись посетители, и то, зачастую они оказывались простыми посыльными, являвшимися заместо своих начальников. Сейчас же здесь царила абсолютная тишина: было слышно только чеканный шаг гвардейцев и завывания ветра, к осени становившиеся всё более злыми и сильными. Отсюда открывался широкий вид на город и Центрально-Эквестрийскую равнину, многие горные курорты могли бы позавидовать такой панораме. Она смотрела в даль, стоя на открытом балконе. Дул сильный ветер, но это не было большой помехой. Она пользовалась этим местом вот уже тысячу лет напролёт, немало решений, изменивших мир, было принято здесь.
— Ваше Высочество, делегация ожидает вас. — За спиной послышался голос гвардейца. Она отреагировала не сразу, мысли не сразу отпустили её.
— Луна уже здесь?
— Так точно, Ваше Высочество. Она ожидает вас.
— Что-ж, она дождалась.
Селестия пошла вслед за гвардейцем, уходя с продуваемого всеми ветрами балкона.
— Вам бы следовало пореже выходить туда.
— То же самое говорили ваши предшественники ещё тысячу лет назад, и с тех пор ничего не поменялось. Вы, сэр, недавно вступили в своё звание?
— Месяц назад, Ваше Высочество.
— По вам видно, что вы ещё новичок.
— Я, конечно, догадывался, что вам не страшно заболеть, но...
— Ваш долг требовал от вас поступить именно таким образом.
— Да. Точно так, Ваше Высочество.
Луна ждала сестру в небольшом зале, образованной двумя пересекавшимися коридорами. С ней было двое её гвардейцев-фестралов. Оба бойца были в старомодных тёмно-синих доспехах. Вид у них был угрюмый и суровый, вступая в контраст с любившей покутить и полной карьеристов Дневной гвардией. Сопровождавшего Селестию жеребца передёрнуло от взгляда одного из фестралов, державшегося особенно свирепо.
— Доброе утро, сестра. — Произнесла Луна, отпуская символический поклон.
— И вам тоже утра доброго. Как прошла ваша командировка?
— Очень долго рассказывать.
— Время у нас есть, Сестра. Рассказывайте.
— Следует ли заставлять северян ждать?
— Они навряд-ли увидят в этом проявление неучтивости. Нужно заставить послов ждать. Пойдёмте спокойно, нет смысла торопиться.
Две принцессы вместе двинулись по галерее, высокие окна которой выходили на город. Гвардейцы сопровождали их, о тихо переговариваясь между собой.
— Армия находится в тяжелейшем положении, Блюблад оказался не так эффективен, как мы предполагали. Вражеское наступление пока нигде не остановилось, а жёсткие меры маршала не приносят никакой решающей пользы. Дело дошло до создания городских ополчений и введения в бой национальной гвардии. Дела могут принять крайне тяжёлый оборот.
— Они уже его приняли, хуже уже не будет. — Глубокомысленно произнесла Селестия, глядя в окна и продолжая о чём-то думать.
— Почему вы так решили?
— Видите ли, я совершенно не планировала того, что начнётся война. А если она началась, значит я ошиблась, меня переиграли на политическом поле. Эта войну не получится выиграть теми способами, какими войны выигрывались ранее. Эта война — мясорубка, в которой проиграет тот, у кого быстрее закончатся ресурсы. Тот, кто быстрее надломится.
— И мы, Сестра, рискуем надломиться первыми. Нужно переводить страну на военные рельсы, и чем быстрее — тем лучше. На Восточном Побережье находится основное количество наших верфей и заводов, необходимо предпринять все усилия для того, чтобы заставить их работать на пределе.
— На пределе... На пределе, Сестра. Действительно, нам остаётся только мобилизовать все силы и найти тех, кто мог бы их правильно применить. Я знаю: есть те, кто может. Чейнджлинги скорее всего своего не добьются. Их усилия велики, но большая часть их действий должна обернуться против них. Кризалис сильная, но глупая. Она стремится к достижению целей, которые не выгодны ни ей лично, ни её стране, за которую она, подражая нам, взяла самую высочайшую ответственность. Она поступает невежественно, она надеется на удачу и идёт на огромный риск, который не оправдается.
— Вы думаете?
— Я знаю, Сестра. На моей памяти немало таких правителей, которые пытались откусить больше, чем могли проглотить. Их авантюры были либо провальными, либо были обязаны величайшей удаче, впоследствии не кончаясь ничем хорошим для тех, кто притворил их в жизнь. Понимаете, мне иной раз даже трудно вспомнить само имя: "Кризалис". Она для меня является продолжением тех сотен и тысяч чейнджлингских королев, правление которых мне довелось видеть. Трудно назвать их одинаковыми: кто-то был благоразумен, кто-то был глуп, кто-то сочетал в себе и то, и другое. Единственное отличие Кризалис в том, что она оказалась более удачливой, дерзкой и агрессивной. Такие высоко поднимаются, громко падают.
— Хотелось бы, чтобы она упала поскорее.
— Я сомневаюсь в том, что война будет быстрой, Сестра.
— Современные войны имеют скоротечный характер. Даже сейчас чейнджлинги наступают в очень быстром темпе и явно намереваются достичь своих целей в очень короткие сроки.
— Только лишь потому, что в нынешних реалиях пока не было по-настоящему масштабных конфликтов. Сам факт того, что Кризалис хочет разделаться с нами быстро говорит о том, что у неё не хватит сил на долгую войну. Если их войска остановятся — они уже не смогут идти вперёд с той же лёгкостью, как раньше. Я очень мало понимаю в современном военном искусстве и война для меня есть высочайшее из зверств, но этот тезис мне понятен. Кстати, каково положение в обществе?
— Война воспринята с рвением и патриотизмом, но большая часть пони ещё не понимает ситуации. Враг распространяет пропаганду через листовки и запрещённое радиовещание, но это не имеет особого эффекта. Скоро ли вы сделаете официальное заявление? Прошло уже немало времени, даже северяне успели высказаться. Ваше молчание стоит очень дорого.
— Только лишь потому, что моё слово стоит ещё дороже. Когда моя речь будет нужна — я её произнесу.
— Она нужна прямо сейчас, сестра. Многие ваши подданные обеспокоены тем, что от вас не поступает никакой реакции.
— Это не может быть мне приятно, но тем не менее, я ещё не готова выйти на трибуну.
— Вы... Вы аликорн. Вы глава государства.
— Вы тоже аликорн, Сестра. — с едва заметной резкостью произнесла Селестия. — Я люблю свой народ. Неправильно предполагать, что я не окажу ему поддержки в час нужды.
— Вы, кажется мне, вовсе хотите дистанцироваться от происходящего. Вы пускаете всё на самотёк, Сестра. Парламент не вынесет принятия военных решений. Нужно ваше прямое участие.
— Я ни в коем случае не собираюсь пускать всё на самотёк. Не понимаю даже, как вы могли о подобном подумать. Просто... Мне очень тяжело на душе. Тяжело от того, что во многих нынешних проблемах есть моя вина и вина моих подданных. Мы приняли слишком много глупых решений в последнее время. Мы оказывались суровы там, где требовалась мягкость и беззубы там, где требовалась сила. Можно было бы заранее предотвратить всё произошедшее и происходящее, но... Время идёт только вперёд. Аликорны могут обмануть смерть, но время они обмануть не в силах. Даже самая сильная магия неспособна остановить его навечно. Эпохи сменяются, это неизбежно. Может быть, настанет время, когда мы уже станем не нужны Эквестрии...
— Хотелось бы, чтобы это время не наступало как можно дольше. — слова сестры тоже заставляли её задумываться. Очень часто получалось так, что собеседникам Селестии по ходу разговора передавались её степенность и спокойствие. — Впрочем, мы отошли очень далеко от того, что я хотела вам рассказать.
— Что вы хотели мне рассказать? О том, как идут дела на военных заводов и о том, как в Шире собирается ополчение? Это интересно. Это действительно интересно. Но я вижу всё это в несколько ином плане. Знаете, я полагаю, что наши предстоящие переговоры окажут куда большее влияние на наше положение, нежели действия нашей армии.
— Вы имеете ввиду помощь из Принцессина? Будет ли она решающей?
— Это уже больше зависит от северян. В последнее время, моё мнение об их новой власти значительно переменилось. По крайней мере, перед лицом общего врага независимая Северяна является нашим единственным и довольно-таки весомым союзником.
— Это так. Аквелия сама просит о нашей поддержке, эта страна пока не может нам помочь.
— А насчёт Аквелии, Сестра, я позволяю себе сомневаться. В их положении я не могу быть уверена. Вполне возможно, что мы лишимся этого союзника, причём довольно скоро. Если для нас есть хоть какая-то надежда, то из Аквелии до меня доходили только плохие новости...
Разговор сестёр продолжился, постепенно перейдя на более узкие и сложные темы. Что-то они говорили вслух, что-то читали друг у друга в мыслях, но их беседа продлилась достаточно долго и закончилась только тогда, когда перед ними уже возвышались двери конференц-зала, в котором должно было пройти совещание. Там их ждали военные, чиновники и дипломаты, к которой аликорны были вполне готовы. Здесь, в высоком замке Кантерлота всё воспринималось с отставанием. Жизнь целой страны кипела где-то далеко внизу, а обитатели этого места редко покидали его стены. Однако, отголоски всемирного бедствия пусть и не сразу, но всё же докатились сюда. Селестия приняла разгорающийся мировой пожар спокойно и холодно, задвинув страх, тревогу и прочие подобные эмоции куда-то очень далеко вглубь своей души. Новые силы, алчущие величия и возмездия, вступили в единоборство с умом, удерживавшим мировое первенство вот уже тысячу лет. Начавшееся противоборство имело стало тем, чего одни боялись, а другие желали.
В воздухе стоял едкий и острый запах пороха и гари. Она шла по заваленной щебнем и взрытой землёй дороге, за ней следовала её свита: фотографы, журналисты, телохранители и представители иностранных государств. Ей навстречу выступала делегация из чейнджлингов в военной форме. За их спинами, вдоль дороги было построено несколько сотен солдат, стоявших по стойке "Смирно", причём с таким усердием, что издалека их трудно было отличить от очередной чудом сохранившейся стены какого-то крепостного здания.
— Здравия желаю, Моя Королева! — Громко и отточено отчеканил Триммель, отдавая салют. Кризалис приняла его коротким и отрывистым кивком.
— Как продвигается ваш план герр Триммель? — Сухо спросила она, всё так же холодно и взыскательно глядя на своего любимца.
— Всё идёт по графику, Ваше Величество. По крайней мере, на приоритетных направлениях это так. Крепость, в которой вы находитесь, — Триммель обвёл передней ногой вокруг себя, демонстрируя развалины, — фанатично сопротивлялась целый месяц, но по итогу была взята силами пяти наших дивизий. За моей спиной стоят солдаты и офицеры, удостоенные высших наград за храбрость и инициативу, проявленную в ходе боёв. На деле, награждено было намного больше, но многие получили ордена посмертно.
Кризалис прошла вдоль строя солдат, внимательно всматриваясь в их глаза. Чейнджлинги стояли как каменные изваяния, на их шеях блестела чёрная эмаль Железных корон.
— Ты, рядовой. — Вдруг Королева обратилась к одному из солдат.
— Я, Ваше Величество! — Отчеканил тот.
— За что ты получил свою награду?
— За штыковой бой, Ваше Величество!
— Штыковой бой? Славно. Молодец, рядовой. Сколько врагов ты заколол?
— Троих заколол, Ваше Величество!
— Троих? А они что? Упорно дрались?
— Упорнее некуда, Ваше Величество! Один их солдат пятерых наших в штыковом бою стоит, Ваше Величество!
— Странные вещи говоришь, рядовой. — Кризалис ухмыльнулась. Её белая, тонкая улыбка являлась большой редкостью и могла означать всё что угодно. — Пони на такое не способны.
— Фанатики, Ваше Величество! Дрались как загнанные крысы!
— Это ещё можно понять. Насколько мне известно, трусость может принимать форму храбрости, но редко. — Кризалис кивнула награждённому, прошла несколько шагов и обратилась к другому бойцу:
— А тебя за что представили?
— Спас жизнь командиру роты, Ваше Величество! — Так же громко и чеканно проговорил боец, вытягиваясь по стойке "Смирно" ещё сильнее, чем до того, как к нему обратились.
— Похвально, рядовой. А что с твоим командиром сейчас?
— В лазарете, Ваше Величество! Его из пулемёта ранило, пять пуль в бок поймал. Должен уцелеть, говорят.
— Из какой ты части, рядовой?
— 891-й пехотный батальон, 100-я пехотная дивизия, Ваше Величество! Гауптмана моего зовут Антакс цу Вракс.
— Герр Триммель, передайте гауптману мои пожелания. — Произнесла Кризалис, слегка отклонившись назад.
— Обязательно передам, Моя Королева. Насколько мне известно, 891-й понёс большие потери в крепости, но выполнил свою задачу.
Кризалис едва заметно пожала плечами и пошла дальше вдоль строя, холодным и властным взглядом скользя по каскам, кителям и лицам, более похожим на бесчувственные маски. Перед ней стояли новые солдаты Её армии: идеально вымуштрованные, идеально обмундированные, получившие первый тяжёлый опыт боёв. Это были настоящие боги войны, со стальной осанкой и свинцовыми глазами, прошедшие через пламя и закалившиеся в нём. Она видела в этих юношах тех, кто возьмёт Кантерлот, тех, кто смоет пятно позора с её Империи. Это было то самое "новое поколение", как один вставшее в ружьё чтобы сделать свою нацию великой.
Ей показали добытые у врага трофеи. Они не отличались богатством — в основном это были лёгкие противотанковые пушки и станковые пулемёты устаревших конструкций. Какое-то количество винтовок и пистолет-пулемётов. Многие из них были намеренно или случайно выведены из строя. Чейнджлинги не считали всё это своим главным трофеем. Вместе с оружием и амуницией на земле лежали горы кокард и золотых погон.
— Я не припомню таких опознавательных знаков у эквестрийцев. — Сказала Кризалис Триммелю, пока фотографы щёлкали затворами, запечатлевая момент для пропаганды и архивов.
— Здесь оборонялись северянские части. Численностью до корпуса, довольно крупный гарнизон.
— Селестия бросает на передовую дикарские части. Обычное дело для неё. Натравить одних дикарей на других — излюбленная забава Эквестрии.
— Им нужно отдать должное, Моя Королева. Фестральский туземный корпус был целиком разгромлен менее чем за сутки.
— Дикари дикарям рознь, герр Триммель. Какие-то из них трусливы и бесполезны, другие же отличаются звериной яростью и упорством. Здесь вам пришлось столкнуться со вторым типом. Насколько мне известно, нам вскоре предстоит напрямую столкнуться с северянскими коммунистами. Думаю, опыт боёв в этой крепости должен нам помочь.
— Этот опыт действительно является незаменимым, Моя Королева.
Кризалис впервые за долгое время вступила на эквестрийскую землю, ненавистную ей, но необходимую её стране. Посещение Акронейджской крепости, где совсем недавно завершились бои, где пыль поднятая уничтожающими обстрелами ещё не осела, имело для неё большой смысл. Павший Акронейдж стал первой демонстрацией непобедимости и неостановимости чейнджлингских сил, двигавшихся по Эквестрии подобно гигантской паровой машине, сметая всё на своём пути. Возмездие начинало свершаться, и ни у кого пока не было серьёзных причин сомневаться в этом.