Вознесение Луны

Эквестрийский Совет

Послеполуденное время. Находящееся в зените летнее солнце щедро делилось с пони своим светом и теплом. Настолько щедро, что взмокшие пони медленно двигались по улочкам Понивилля, стараясь выбирать тенистый маршрут. А если случалось идти под солнцем, то каждая пони обязательно должна была взглянуть на небо — не нагнали ли пегасы пару тучек? Но редкие облака зависли высоко и совсем не двигались. Понивилль жил своей размеренной тихой жизнью.

Своей размеренной жизнью жила и Пинки, носящаяся взад и вперёд с корзиной пригласительных на сегодняшнюю вечеринку в честь возвращения Принцессы Луны. На паре цветных карточек розовая пони даже попыталась изобразить улыбающуюся принцессу, но Рарити попросила оставить остальные — без Луны. Поэтому во второй корзине у Пинки были конфеты, которые должны были прилагаться к пригласительным без рисунка, чтобы пони не огорчались.

— Лира! Лира-лира-лира, открывай! — кричала Пинки, стуча задним копытом в дверь с такой скоростью, с какой успевала произносить имя единорожки. А говорила Пинки очень быстро.

— Пи… Пинки Пай? — медленно открыла дверь Лира, слегка побаиваясь гиперактивную земнопони.

— Я самая! — подтвердила та. — Сегодня в Понивилле намечается самая крутая и самая яркая вечеринка! Вечеринка-в-честь-возвращения-принцессы-Луны! Оу, тебе попался пригласительный с принцессой! Он был выпущен тиражом всего два экземпляра! Тебе не полагается конфета, но держи, ведь ты не виновата, что тебе попался такой…

— Луны? — изумилась Лира, смутившись, — спасибо… но я, пожалуй, посижу сегодня дома… — пробормотала пони, попытавшись скрыться за дверью.

— Ты что, боишься Луны? — спросила Пинки, изогнув шею так, что она обогнула дверь, вызвав вскрик ужаса у Лиры. — Глупышка, ты же всего боишься! Луны-то не будет!

— К… как не будет? — спросила Лира, приходя в себя.

— Не будет! Честно-честно! Копыто на сердце, без лишних фраз, пирожок мне прямо…

— Стой! — остановила её Лира, успев схватить копыто Пинки с необъяснимо откуда взявшимся в нём пирожным. — А тогда в честь чьего же возвращения вечеринка?..

— В честь возвращения Луны, конечно! — вновь залилась смехом Пинки, проглотив маффин, предназначавшийся для глаза. — Ты такая чудная! Возьми, передашь Бон-Бон лично в копыта! — наказала розовая пони, вручая Лире ещё один пригласительный и конфету. — А мне пора!

— Твайлайт, открывай! — кричала Пинки, стоя у библиотеки. — Твай-твай-твай-твай! — тараторила розовая пони.

— Я здесь, Пинки, что случилось? — озабоченно спросила Твайлайт, открыв дверь, склонив голову на бок и удивлённо поглядев на гостью.

— Похоже, вам со Спайком досталось приглашение на супер-пупер-классную вечеринку-в-честь-возвращения-принцессы-Луны! — проголосила пони, вручив два пригласительных и конфеты. — Это компенсация за то, что на пригласительном нет Луны. Но, с другой стороны, это логично, ведь её не будет и на вечеринке в честь её возвращения…

— Не находишь это странным? — спросила её Твайлайт, затолкнув Пинки к себе в библиотеку. — Скажи, ты общалась с Селестией? Она тебе что-нибудь говорила насчёт сегодняшней вечеринки? Почему она проходит в честь той, которой не будет?

— Не-а! — покачала головой та. — О, святая Селестия! — подскочив и вытянувшись в струнку от ушек до самого кончика хвоста, проголосила Пинки. — Селестия не получила пригласительный на вечеринку-в-честь-возвращения-своей-же-сестры! Я должна немедленно это исправить!..

— Стой, Селестия в Кантерлоте и занята более важными делами… — попыталась обуздать её Твайлайт.

— У неё, — звонко сообщила Пинки Пай, прислонившись к мордочке единорожки, что их носики соприкоснулись, — не может быть дел важнее, чем её сестра! — произнесла она страшным голосом, сделав свои зрачки маленькими-маленькими, едва крупней горошины. — Тем более, моё Пинки-Пай-чутьё, — добаила она уже совсем другим голосом, — подсказывает, что она сейчас тут! Прости, Твайлайт, я должна вручить ей пригласительный. Встретимся на вечеринке!..

— Какая же ты глупышка… — вздохнула Твайлайт, глядя вслед уносящейся пони.

— Не знаю, — пожал плечами Спайк, перенося стопку книг из одной части библиотеки в другую. — Может, она и странная, но Спайк-чутьё мне подсказывает, что её Пинки-Пай чутьё не ошибается. По крайней мере, — добавил дракончик, глядя в окно вслед удаляющейся Пинки, — ты ничего не теряешь, если решишь это проверить. Разве что пять минут своего драгоценного Твайлайт-времени, — произнёс тот, сдержанно засмеявшись.

Занятия у мисс Чирайли окончились, и жеребята высыпали из школы пёстрым маленьким табуном. За ними чинно вышли сама мисс Чирайли и принцесса Селестия. Принцесса улыбалась и понимающе кивала, смотря на кобылку. Они остановились посреди школьного двора, и жеребята то и дело налетали то на мисс Чирайли, то на принцессу.

Подумаешь, Селестия… Она является почти трижды в год, и всегда одинакова. А такого дня, как сейчас более никогда не будет! Они игрались, носились друг за другом, смело изучали мерно гудящих толстых шмелей, принюхивались к невзрачным полевым цветам и прыгали под летним солнцем, вовсе не чувствуя его обжигающих лучей.

Селестия, попрощавшись с кобылкой, вышла со школьного двора, и уже была готова взлететь в небо, как неожиданно на тропинку перед ней выскочила Твайлайт, застав принцессу врасплох, что не выразила мордочка принцессы, но о чём дали понять распушённые крылья Селестии.

— П-приветствую тебя, моя верная ученица…

— Добрый день, принцесса! — наиграно непринуждённо ответила взаимностью Твайлайт. — Вы тоже получили приглашение от Пинки? — поинтересовалась она в лоб, глупо улыбнувшись.

— Конечно, — кивнула Селестия, доставая карточку с нарисованной на ней Луной, — но, к сожалению, я не смогу оказаться на празднике…

— Принцесса, скажите, я ведь правильно поняла содержание письма… Вы точно хотели устроить вечеринку в честь возвращения собственной сестры? — настойчиво поинтересовалась единорожка.

— Конечно, Твайлайт, ты поняла всё верно.

— Но я не понимаю, принцесса, почему вечеринка? Ведь до сих пор неизвестна судьба Луны… И почему вы не хотите приходить…

— Твайлайт. Я очень люблю Луну. И признаться, нередко чувствую себя виноватой за то, что с ней произошло… Скажи, ты ведь понимаешь меня?

— Да, принцесса… — машинально ответила лавандовая пони и хотела успеть тут же вставить очередной вопрос, но Селестия сыграла на опережение.

— Но пони Понивилля, как и пони всей Эквестрии в принципе, наученные глупыми сказками, знают только Найтмер Мун. Которая приходит в ночь кошмаров, и забирает жеребят, не сумевших откупиться от неё горкой сладостей… Этакий карикатурный образ злодейки… Но они совсем не знают Луны. Они не знают всей истории и не могут поверить, что моя Луна — вовсе не Найтмер…

— Но почему?

— Сложно поверить в то, что трудно понять. Поэтому я хочу, чтобы мои маленькие пони хотя бы отчасти познакомились с ней. А кто сможет донести до всех нечто таинственное и пугающее более умело и более непринуждённо, чем Пинки Пай? Смотри, — кивнула Селестия в сторону бутика Рарити, — как ты думаешь, зачем ей привезли столько синей материи?

— Судя по количеству ткани, уверена, Пинки нагрузила свою подругу сшить сто метров скатерти с серебряными полумесяцами и вышивкой Луны к сегодняшнему вечеру, — не удержалась Твайлайт.

— Но разве это не прекрасно? Выводить силуэты собственного страха стежок за стежком, изучать его, мысленно общаясь с ним. Осознавать, что сейчас твоё самообладание возвышается над объектом страха, и не нужно ни избегать его, ни скрываться… и вот, ты готов уже прикоснуться к нему и понять его природу. В этом есть что-то пугающее и одновременно завораживающее. Страх — от незнания.

И я очень хотела бы, чтобы жители Понивилля, столкнувшиеся с тёмной личностью Луны в ту ночь, сегодня стали чуть ближе к объекту их благоговейного трепета перед ней, и чтобы в это момент кто-то непостижимо уверенный и невозмутимый провёл их за собой. И если только они поверят ему, так же, как он верит в себя, им откроется новая и совершенно для них неведомая сторона Луны.

Той самой Луны, для которой молчаливый героический подвиг, совершаемый ей каждую ночь в мире снов, был смыслом существования и призванием. Мог ли бы кто-то вообразить, насколько тяжела работа, каждый миг которой наполнен противостоянию страхам? Сама по себе магия снов — созидательна. Она уносит пони в другой мир, волшебный, и совершенно не похожий на наш. Её стихия наполнена яркими воспоминаниями самих пони, первозданными восторженными чувствами, как некогда в далёком детстве.

Детство… Помнила ли ты, Твайлайт, ту неуловимую магию, которая ждала за дверью собственного дома, каждое утро превращавшейся в портал в совершенно новый, неизученный мир? Были ли мы тогда в состоянии оценить её простоту и великолепие, её всеобъемлющий, поистине вселенский масштаб? Только спустя годы, оглядываясь назад, мы способны хоть сколько-нибудь постичь грандиозность мира, созданного кристально-чистой фантазией жеребёнка — большое видится на расстоянии. А нам уже туда возврата нет. И только сны далёкими отголосками способы попытаться воссоздать утерянные миры детства. Луна знала это как никто другой, и оттого ещё более ценила спокойствие сна.

Но есть и иная сторона Царства снов. Нет, не тёмная магия разрушает его тонкие материи, а то, с чем приходят в него пони. Ведь жизнь за пределами владений сна состоит не только из неподдельного счастья, лёгкой грусти, радости и предвкушения… Даже в старательно оберегаемом мной мире находится место для страданий, обиды и страха. Они редки, но болезненны. Они острыми частичками оседают в самом сердце, но не приносят ощутимого вреда пони, чья душа наполнена сильной и светлой субстанцией любви, сострадания и неравнодушия.

Магия сна — созидательна, но бесстрастна. Она — проявление чистого вдохновения и фантазии, готовой работать с любыми материями, и случается — те самые, редкие частички тревоги или обиды внезапно прорастают осязаемыми страхами. Я не хотела бы даже думать, что способно создать Царство снов в своих бесчисленных вариациях того, с чем приходят пони в его владения — я сама стала свидетельницей этих кошмаров тысячу лет назад. Но ранее каждая пони могла быть уверена, что Луна не оставит её один на один со страхами.

И если бы меня спросили, кого я считаю самой отважной и сильной пони, я бы, не задумываясь, назвала свою сестру, чьё умение возобладать над страхом и искусство постигать страдания и обиды других, стали редчайшим даром, а то героическое самопожертвование, с которым она отдавала себя каждую ночь каждой пони в Эквестрии — венцом альтруизма. Она, как путеводная звёздочка, освещала дорогу в ночи. Она светила ярко, но без заботы, понимания и поддержки со стороны — недолго.

Героическое самопожертвование и вечная изнуряющая борьба не могли пройти бесследно для бедной Луны, на чьей тонкой и ранимой натуре паразитировала Найтмер — порождение невысказанных обид, накопившихся страхов, страданий, боли и переживаний, свидетельницей которых она являлась. Луна устала. Устала от вечной борьбы, протекавшей в стороне от житейских бурь Эквестрии, далеко, вне физического мира и оттого казавшейся суетной и ненужной.

Всё то, с чем боролась Луна во снах других пони, всё то, что она там видела и слышала, что осело где-то в глубинах её подсознания, однажды бурным потоком вырвалось наружу, всецело завладев ей. Равнодушие — страшный грех, способный сломить даже самую отважную и сильную пони. Жаль, что я поняла это слишком поздно…

Сейчас Луна напугана. Она слаба как никогда, и, может, больше не верит в добро. Она боится меня и вас, и никакие слова и никакие убеждения будут не способны вернуть утраченное доверие. Может, этот праздник — последний для Луны. А может, она и вовсе никогда не узнает, как сильно её старшая сестра сожалеет о случившемся…

…Селестия прервалась и подняла взгляд в небо — так проще сдержать слёзы. Ей редко приходилось плакать, но если и приходилось, то тихо-тихо. Так, чтобы никто и никогда не видел, что принцессы тоже плачут. Высоко в небе сияло солнце, в траве жужжали насекомые, ветер легко касался самых кончиков листьев. Жизнь продолжалась и текла своим чередом…

---

Только Спитфайр проводила взглядом высокого жеребца в чёрной накидке, умчавшегося вслед за голубой пегаской, как на блёклом от света небе чётко вырисовались три точки, которые приближались. Как показалось командиру Вондерболтов, вместе они образовали клин, но с крыши здания было трудно различить, так ли это.

Пегасы, как ни странно, редко летают над домами. Они более привыкли пользоваться уже проложенными дорогами, и скорее всего оттого, что искусство градостроения пони постигли значительно раньше, чем в этом появилась хоть какая-то необходимость. И едва ли не с самого основания, неспешное разрастание городов передавалось в ответственные копыта мэров и градостроителей, развивавших город так, как требовала загадочная магия цифр и математической статистики. Быть может, именно поэтому, редко можно было увидеть пегаса, решившего сэкономить пару мгновений, перелетев через здание.

Пегаска огненного цвета не могла остаться незамеченной на чёрной крыше и, ловко перекатившись к боковой части здания и убедившись, что под ней не окажется балкона, Спитфайр сорвалась вниз, расправив крылья почти у самой земли. Мельком оглядевшись и удостоверившись, что никто не стал свидетелем этого акробатического номера, пегаска прижалась к самой стене, спряталась за широкой балкой и подняла голову, глядя на приближающуюся группу пегасов.

Над городскими строениями действительно летел клин пегасов, но не на полной скорости. Их скорость была даже медленнее обычного полёта — они явно кого-то искали, и Спитфайр на всякий случай ещё плотней вжалась в каменную стену, дожидаясь, когда клин пролетит мимо. В тот момент, когда группа оказались за ней, пегаска ещё раз выглянула из своего убежища, чтобы как следует рассмотреть троицу.

«Силы социальной полиции?» — изумилась она, увидев знакомую форму, которую не разглядела издалека.

Звонко свистнув, Спитфайр вышла на середину улицы. Пегас, летевший во главе клина, оглянулся и подал передним коптом знак летевшим сзади. Сделав крутой разворот, пегасы приземлились чуть поодаль, словно желая убедиться, не произошло ли ошибки. Чуть более двух секунд две стороны смотрели друг на друга.

— Я — начальник полиции Ванхувера, Санс Гард, — сделав шаг в сторону Спитфайр, сообщил жеребец в форме. Он был едва старше самой Спитфайр, но седина уже коснулась его тёмной гривы, контрастировавшей с рыжей шерсткой и крыльями пегаса. — Мы прибыли сюда по распоряжению Шайнинга Армора, — продолжал он, пока Спитфайр, пытаясь не подавать виду и смотреть собеседнику в глаза, изучала нашивки на его форме, — главнокомандующего вооружёнными силами Эквестрии. Нам поручено разыскать вас и передать этот приказ, — окончил он, протянув потрепанный свиток.

Спитфайр ещё раз оценивающе взглянула на офицера и приняла бумагу, недовольно хмыкнув — придворный жеребец, по факту лишь начальник королевской стражи, чьи полномочия ограничиваются пределами дворца Селестии, вдруг в одночасье вырос до главнокомандующего. С чего бы? Он не отслужил в рядах вооружённых сил и половины того, что отслужила Спитфайр, не он следит за порядком во всех концах Эквестрии, и этот жеребёнок даже не догадывается, что означает дисциплина и ответственность! Он лишь прислуга принцессы. Придворный слуга, чьи гвардейцы украшают залы Селестии своими позолоченными доспехами.

Спитфайр, ранее подчинявшаяся лишь правительнице Эквестрии, почувствовала, как чувство несправедливости завладевает ей. Ранее казавшийся вполне приемлемым для королевской гвардии жеребец, на своём новом месте словно стал каким-то неумелым и легкомысленным. Каждый, даже самый незначительный его изъян, ранее лояльно воспринимаемый Спитфайр, вдруг стал очевидным, словно повышение, подобно увеличительному стеклу выявило все самые неприглядные стороны его очевидного непрофессионализма. Глубоко вдохнув, она решила оставить это на потом. В конце концов, чем скорее найдётся Луна, тем быстрее разрешится вопрос с должностью Шайнинга Армора. Так или иначе, на то была воля принцессы, и, плотно сжав губы, Спитфайр развернула свиток.

«Согласно приказу принцессы Селестии, я, Шайнинг Армор, ныне исполняющий обязанности главнокомандующего силами Эквестрии, приказываю командиру Вондерболтов Спитфайр оставить разведывательный пост и возглавить операцию по освобождению Луны, взяв командование над прибывшими из Ванхувера силами социальной полиции.

Причины и цели сокрытия Луны неизвестны. Оставляю за вами возможность действовать по своему усмотрению на основании полученной во время разведывательной операции информации.»

— И всё? — намеренно удивлённо подняла брови Спитфайр, демонстративно повертев свиток, словно желая найти что-то ещё. — И это называется приказ? — спросила она, небрежно вернув бумагу кончиками перьев. — Поди туда, не знаю куда, в случае чего действуй на своё усмотрение, а я отчитаюсь об успешно проведённой операции? — наседая спросила пегаска, отчего троица, стоявшая напротив, совсем растерялась, словно вопрос был направлен к ним.

— Полетели, пегасы! — приказала Спитфайр, ухмыльнувшись. — Тоже мне, приказ…

---

Мэйджор сидел в кресле. Он так и не шелохнулся с тех пор, как ушёл Жером. В его голове роем кружились мысли. Много мыслей, но все они казались какими-то невероятными и фантастическими, и в то же время были отрывочными, не способными вырасти в какую-то единую мысль и составить план действий. Он словно наперёд надеялся на Жерома, не веря, что всё не разрешится чудесным образом и на этот раз. Но надеялся отстранённо и безучастно, как надеются на изобретательность персонажа книги или кинофильма. И мэр сидел, чувствуя, как поджимает время, но продолжая ждать какого-то внезапного озарения, которое, как он сам прекрасно понимал, не придёт. Жером, кажется, называл такое состояние каким-то замысловатым словом «прокрастинация». Самому же Мэйджору «прокрастинация» напоминала разновидность какой-то изощрённой пытки…

«А в этом что-то есть», — подумал он и вдруг дернулся, прогоняя от себя мысли, которые пошли совсем в другую сторону.

— Какой бред! — рявкнул тот, словно сбрасывая с себя покрывало нерешительности. — Я, в конце концов, мэр тут или кто?..

Но ни громкие восклицания, ни резкие движения не придали ему уверенности. Тяжело вздохнув, он подошёл к окну. Клин пегасов спустился через улицу и исчез за домами.

«Надо держаться Жерома, — подумал Мэйджор, словно чувствуя какой-то островок безопасности рядом с ним. — Вчера я был пьян, и теперь в опасности по собственной же вине… Но я могу сыграть из себя слугу Селестии. Подойти к начальнику полиции, откланяться и сказать, что никто иной как я помог найти принцессу Луну. Ведь стоило мне только узнать, что её скрывает Жером, я сразу же сообщил об этом её Высочеству. И, в конечном счёте, пронаблюдать за тем, как пленного Жерома выволокут из его убежища. Но тогда…»

Мэр направился к выходу, продолжая усиленно размышлять, словно опасаясь потерять нить.

«…Тогда, благодаря милосердию Селестии, мне придётся бояться Жерома. Он не простит предательства, и тогда я пожалею, что сам не сдался принцессе. Или махнёт на меня копытом? Нет, глупости, всё глупости. Без Жерома это место превратится в настоящий, полный конкурентов гадюшник…»

— Никого не впускать! — приказал Мэйджор, спешно покидая дом.

«Луна. Гуляла себе по городу, едва прикрыв свои крылья накидкой, — размышлял Мэйджор, пытаясь понять общую картину. — Она совсем не выглядит опасной. Скрывает истинную сущность?.. Вряд ли. Жером не тот, кого можно так запросто провести. Но почему она не вернулась к Селестии? Она её боится? Раз скрывается, значит, боится… А Селестия тем временем стягивает силы социальной полиции, чтобы арестовать Луну… Может, кокатрис с ним, с Жеромом? Вдруг, если я не появлюсь, про меня даже и не вспомнят? И, правда, кому есть какое дело до мэра забытого городишки?»

Мэр остановился, словно взвешивая в голове эту идею и последствия. Желание поддаться соблазну было велико. Однако, мысль, что как доносчик он уже пользуется определённым доверием, и что даже в самый критический момент, ему, как инициатору и спасителю Луны, будет не поздно сделать шаг назад, предоставив спасение Жерома ему самому, придала Мэйджору уверенности, и он вновь поспешил к дому Жерома.

---

Спитфайр и Гард стояли за углом, в тени одного из домов. Потребовалось совсем немного времени, чтобы силы социальной полиции рассеялись по ближайшим улицам, пытаясь раствориться среди немногочисленных жителей Даркстоуна, недоверчиво косящихся на пони в отличительной синей форме. Мирная жизнь маленькой Эквестрии уже давно превратила жандармов порядка в социальных помощников, готовых перевести пожилую пони через улицу, починить жеребёнку сломанный скутер или посоветовать бездомной пони, где можно безопасно переночевать. Как штурмовать здания с опасными преступниками — говорилось только в книжках. Лет триста назад.

— Судя по вашему рассказу, — произнёс Санс Гард, — нельзя однозначно сказать, находится ли принцесса Луна в этом здании.

— Судя по моему рассказу, — с нажимом заметила Спитфайр, — нам стоит опасаться этого Жерома. Я сама была свидетельницей, как он чуть не снял скальп с жеребца вдвое крупнее него.

— В любом случае, — рассуждал Санс так, словно говорил о планах на сегодняшний вечер, — мы можем подойти к зданию и всё разузнать. На то и существуют силы социальной полиции. Нам стоит поговорить. Вдруг Луна и знать не знает, что принцесса Селестия жива и здорова… Ну, мало ли, — словно оправдываясь, пожал плечами жеребец, глядя Спитфайр в глаза, — вдруг мы наоборот напугаем принцессу Луну.

— Санс, — твёрдо произнесла она. — Это не Ванхувер. И это почти не Эквестрия. Я за эту Луну, — повысила голос пегаска, приложив переднее копыто к горлу, — головой отвечаю. И я видела, на что способен Жером, — сказала она, глянув на Санса из-под тёмных очков. Но мы поступим разумно, — добавила она, вставая с каменного уступа. — Мы предложим Жерому сдаться, и отдать нам Луну, которую скрывает у себя. Любой пони на его месте, не имея за собой грешков, выйдет из дома. И если произошла ошибка — никто не пострадает и ничего не случится.

— Но если не ошибка. Мы можем спугнуть принцессу…

— Можем. Переживёт. А впоследствии будет благодарна, — отрезала Спитфайр. — Лишите её возможности телепортироваться, и любой из Вондерболтов настигнет её в два счёта, если та решит бежать.

— Но если…

— Спасибо, Санс Гард, — прервала его Спитфайр, — я выслушала ваше мнение. Но операцией командую я. Вондерболты уже на позициях. В случае штурма вы заходите с двух сторон здания, а мы контролируем его с воздуха. Выставьте оцепление по периметру, чтобы никто не мог покинуть зону действий. Вы слышали приказ? — с нажимом спросила Спитфайр, видя, что начальник полиции вновь собирается возразить.

— Так точно! — произнёс тот и зашагал в сторону дома, отдавая приказы.

— Именем Селестии! — громко произнёс начальник социальной полиции, встав поодаль от дома. — Мы призываем пони по имени Жером, также известного под прозвищем Паук, добровольно отдать принцессу Луну.

Наступила тишина. Санс Гард стоял в центре небольшой площади перед домом Жерома. Минуты шли медленно, и Санс то и дело нервно оглядывался, словно ожидая приказа Спитфайр.

— Повторяю! Именем Селестии, мы призываем Жерома добровольно отдать принцессу Луну! — вновь повторил жеребец, на этот раз ещё громче. — В таком случае, вы лишь предстанете перед судом милосердной Селестии! — добавил он, понимая, что Спитфайр, похоже, была права и дело идёт к штурму. Меньше всего Санс хотел увидеть на первой полосе новость о том, что силы полиции, вместо того чтобы сохранять спокойствие граждан и оказывать им помощь на улицах Ванхувера, штурмом брали дом в Даркстоуне. Вне зависимости от того, насколько штурм будет успешным. Насилием власть лишь показывает собственное бессилие. А Санс так много сделал для повышения имиджа социальной полиции в глазах пони.

— Именем Селестии! Мы посылаем последнее предупреждение! Если вы не сдадите принцессу Луну добровольно, мы будем вынуждены применить силу и начать штурм здания, — произнёс Санс, понимая, что пути назад нет. — Исполните волю Селестии, и вам зачтётся это, когда вы предстанете перед её судом. Селестия милосердна!

Санс Гард обернулся и поднял взгляд на засевшую на крыше Спитфайр. Та медленно кивнула, дав добро. Жеребец тяжело вздохнул и махнул копытом, подав знак. Пони в форме разделились на группы, одна из которых выстроилась по периметру, другая — направилась к чёрному ходу, а оставшаяся группа, которую возглавил Санс — с парадного. Наступила томительная пауза. Все ждали приказа.

Напряжение росло, достигнув кульминации, когда дверь со щелчком распахнулась, едва не задев начальника полиции, который поначалу даже растерялся. На пороге стоял облачённый в чёрную накидку Жером, держа магией стакан виски. С немалым удивлением взглянув с высоты своего крыльца и роста на собравшихся у порога, он заигрывающе улыбнулся, словно эксцентричный актёр со сцены, и бросив мимолётный взгляд на бокал, вновь одарил своих гостей улыбкой.

— Чем могу быть полезен? — спросил тот, играя голосом. — Я был уверен, что вы снимаете кино. Нет, правда, — добавил он, опершись об угол дверного косяка. — Вы вторая съёмочная группа в нашем городе за этот год.

— Мы — силы социальной полиции, — произнёс Санс Гард. — Меня зовут Санс Гард. Мы получили донесение, что в вашем доме скрывается одна разыскиваемая нами пони.

— А она тоже из социальной полиции? — проигнорировал вопрос Жером, кивнув куда-то в сторону Спитфайр на крыше.

— Командир Вондерболтов Спитфайр, — произнесла спикировавшая к порогу пегаска. — Мы обязаны обыскать ваш дом. Это приказ Селестии, — равнодушным голосом пояснила та, видя промелькнувшее на морде Жерома отвращение. — И нам тоже копаться в вещах не доставит большого удовольствия.

— Не вопрос, — улыбнулся Жером, отойдя в сторону, чтобы пропустить Спитфайр, — раз уж будете обыскивать, сообщите, если найдёте мою серебряную брошь, точно как у меня на груди, только с рубином, — добавил тот, улыбнувшись. Но Спитфайр не оценила шутки. — Пойду, открою чёрный ход, а то вторая ваша группа так никогда и не узнает, что такое штурм.

— Нет, — твёрдо сказала Спитфайр, крылом подозвав к себе. — Оставайтесь тут, со мной. Чёрный ход откроешь ты, — выбрала она одного пони из отряда. — Простите, конечно, но на время обыска нам придётся взять вас под охрану.

— Только прежде чем вы начнёте, — вмешался Жером, — обязан сообщить, что этот дом не простой…

— Что значит — не простой? — раздражённо спросила Спитфайр, начиная уставать от фокусов Жерома.

— Он публичный, — улыбнулся Жером, жадно ловя каждое изменение на мордочке Спитфайр, — так что не удивлюсь, если среди моих посетителей окажется та, которую вы ищите. Кстати, как она выглядит? Может, я упрощу ваши поиски.

— Ну… — призадумалась пегаска, с надеждой глянув на Санса и, прочтя растерянность в его взгляде, закатила глаза.

— То есть, вы даже не знаете, кого ищете? — изумился Жером, и его морда расплылась в широкой улыбке.

— Синяя кобыла. Высокая, — сообщила Спитфайр. — Или… чёрная. Не мешайте, пожалуйста, — бросила та, чувствуя себя слегка униженной. — Вы трое, — указала Спитфайр, — спускайтесь за мной в подвал. Санс Гард. Распределите три этажа между своими. Осмотрите чердак. — добавила пегаска и направилась к двери в погреб.

— Не сюда, — поправил Жером, когда Спитфайр заглянула в коморку Даста. — Это комнатка одного из моих слуг, — пояснил жеребец, с неподдельным любопытством наблюдая, как капитан Вондерболтов пытается представить Луну на грязной подстилке среди груды пустых бутылок.

— Обыщите, — приказала она двум единорогам и вышла из комнатки вместе с Жеромом.

— Погреб. Если вы таковой ищите, — услужливо проговорил Жером, слегка поклонившись.

— И до него доберёмся, — отрезала Спитфайр, всем видом давая понять, что она не приемлет ни шуток, ни уж тем более флирта.

Даст ходил по винному погребу, бесцельно перетаскивая бутылки вина с одной полки на другую, чем смешивал Жерому всю его коллекцию, так старательно разложенную в строгом порядке. Зато, когда на лестнице заплясали тени спускающихся пони, Даст невозмутимо продолжал заниматься, как казалось со стороны, крайне важным и ответственным делом. Настолько важным, что из всех вошедших пони, краткое приветствие получил только хозяин.

— Даст, это наши гости, — представил Жером Спитфайр и остановившуюся за ней в дверях троицу, — они ищут какую-то серебряную брошь с рубином, — произнёс тот, ухмыльнувшись.

— Хорошо, — буркнул Даст, всем видом показывая, что он совсем не рад гостям, которые отвлекают его от дел.

Спитфайр оглядела погреб. Было темно, и только два горящих факела освещали помещение со стеллажами. После часа на крыше под прямыми солнечными лучами вряд ли что-то могло быть приятней прохлады, и Спитфайр медленно вошла внутрь, осматриваясь. И первым, что привлекло её внимание, оказались объёмные бочки в дальнем углу, словно намеренно выставленные так, чтобы оставить пространство сзади.

— Покажите, что за этими бочками, — попросила Спитфайр, указывая крылом.

— Вы пришли делать обыск, вы и занимайтесь, — ухмыльнулся Даст и, удовлетворённый своим ответом, взял со стеллажа в зубы две бутылки.

— Он просто слишком занят, — заступился Жером, — позвольте мне помочь…

Внезапно подвал огласился невнятным восклицанием, более похожим на ругательство, и тотчас же громкий звук стекла заставил вздрогнуть и обернуться всех присутствующих: в неосвещённой части погреба стоял Даст, держа в зубах бутылку вина. Вторая же сейчас лежала на полу в виде осколков и большой лужи, расплескавшейся во все стороны на несколько шагов.

— Нет, — отрезала Спитфайр, но уже без той резкости, с которой намеревалась отказать до того, как её прервали. — Вы двое. — сказала она, обращаясь к единорогам, — разберитесь с бочками. Ты, — приказала она пегасу, — обыщи стены.

Два единорога одну за другой переносили магией бочки, осматривая каждую на наличие магической ауры. Но Жером более следил за парящим над потолком пегасом. Почему Спитфайр решила искать потайные ход именно в погребе, Жером также догадывался. Потайную комнату едва ли спрятать на этаже, но под землёй это сделать проще всего. И пока одна за другой бочки перемещались из одного угла в другой, пегас, старательно осматривающий каждый камень, приближался к стеллажам.

— Может уже хватит поднимать муть в бочках! — не выдержал Даст, подойдя вплотную к Спитфайр. — Эту бурду потом даже пьяница за ломаный битс не купит!

— Как бы, он в чём-то прав, — невозмутимо заметил Жером, разглядывая бутыль вина на свет. — Всё-таки, Санс Гард очень дорожит своей репутацией перед народом пони именно в качестве слуги и помощника, а не блюстителя и тем более карателя.

— Поосторожней с бочками, — приказала Спитфайр, обернувшись, и неспешно направилась к тому месту, где Даст разбил бутылку.

— Десять лет выдержки, между прочим, — вздохнул подошедший Жером, осматривая лужу, — будьте осторожны, осколки очень острые. Даст! Принеси факел, мисс Спитфайр, вероятно, хочет осмотреть это угол. И немедленно прибери осколки!

— Клетки, — констатировала та. — Вы держали животных?

— Животных, — подтвердил Жером, — они малы для пони. Что опять не так? — улыбнулся жеребец, уловив на себе осуждающий взгляд Спитфайр.

— Всё осмотрено! — отчитался подлетевший пегас. — Ничего не обнаружено. Единороги так же не обнаружили никакой ауры.

— За стеллажами тоже смотрели? — многозначительно подняв бровь, спросила Спитфайр. — Вот за этим стеллажом, в частности, — указала она как раз на то место, где прятали Луну.

— Н-нет…

— Осмотрите, — приказала она, но Жером перебил её.

— Осмелюсь сказать, это уже большая наглость, — произнёс тот, подходя к клеткам. — Какой смысл заниматься этим, если ауру этой вашей пони не обнаружили? Тем более, что прежде чем двигать стеллажи, с них придётся всё снять.

— Снимем, — уверила Спитфайр, — сейчас же и приступим, — добавила она, разглядывая полосы на полу, тянувшиеся от тёмного угла с лужей вина к противоположной стене.

— Я тоже их вижу, — произнёс Жером, намеренно обратив внимание на улику против себя, желая действовать наперекор ожидаемой логике преступника, — и они свежие, ещё даже не замазаны грязью. Им максимум неделя. Это Даст тащил стеллаж, у нас уже неделю идёт перепланировка.

— Я не узнаю в вас того актёришку, что встретил нас у порога, — усмехнулась Спитфайр. — Вы были ненастоящим тогда или сейчас? — спросила она, наблюдая, как единороги управляются с бутылками, одну за другой распределяя их по другим стеллажам.

Оставалось от силы минут пять до обнаружения Луны. Пять минут до того самого момента, когда старательно выстраиваемая Жеромом пирамида, становившаяся всё выше, вдруг рухнет от одного неверного движения манипулятора, настолько уверовавшего в собственную неуязвимость, что чувство неоспоримого превосходства сделало его слишком небрежным к своим соперникам. Это была красивая игра, ранее просчитываемая заранее на много ходов вперёд, но с каждой победой заставляющая верить, что никогда уже не случится неотвратимого, и что победитель по призванию настолько всевластен, что даже поток случайных событий, иным ломающий судьбы, сам с готовностью вынесет его из пучины по его воле.

И выход был. Грязный, но он был. Жером не хотел так поступать. Он гордился силой своего разума, способного объять и смоделировать целый промежуток пространства-времени так, словно он уже когда-то существовал, и сделать это искусно, как никто иной. Вот где настоящая сила и мастерство — возносится над достойным на незримом поле битвы. Свято верить в собственное превосходство, до готовности давать бессчётное число шансов противнику продолжить сражение вновь. Вот где истинное могущество! А вознестись над мертвецами — не много чести.

Сейчас же ни воля случая, ни сила разума не смогли бы спасти Жерома. Он глянул на Даста, медленно прикусив сперва верхнюю, затем нижнюю губу.

Даст ничуть не смутился. Взяв одну из бутылок со стеллажа, будто продолжая заниматься делами, он понёс её к тем, что лежали у входа. Поравнявшись с дверью, он сперва прикрыл её боком. Убедившись, что это не вызвало подозрений и, вероятно, даже оказалось незамеченным, возвращаясь обратно, он боком подтолкнул её, на этот раз закрыв до конца. Жером тем временем намеренно цокая копытами подошёл сзади-сбоку к Спитфайр, ожидая, когда Даст выберет одного из единорогов, занятых разборкой стеллажа.

— Спитфайр, — обратился Жером к пегаске, — скажите, а распоряжение Селестии при вас? Согласитесь, мне, как хозяину, хотелось бы видеть основания для подобного вмешательства.

— Это вряд ли спасёт вас от моего намерения узнать, что вы скрываете. Но если это вас успокоит…

Даст уже подошёл к одному из единорогов сзади, прикрываясь наведением порядка и бесцельно перекладывая вина с полки на полку. Всё это время он бросал мимолётный взгляд в сторону Жерома, ожидая знака, но Жером почему-то не давал команды. Он о чём-то говорил со Спитфайр и даже улыбался, принимая переданный ей свиток. Затем жестом копыта он указал на стеллажи сзади, заставив жёлтую пегаску чему-то улыбнуться. Казалось, её время медленным ленивым потоком утекало, растворяясь в срези каменных стен и приближая развязку, но команды не было, словно физическая победа над противником стала бы признанием собственной слабости Жерома.

— Прошу прощения… — склонил голову к жёлтой пегаске Жером, копытом, трясущимся от сдерживаемого истерического смеха, указывая на строчки письма, — но, похоже, у нас выходит просто невероятное недоразумение.

— В каком смысле? — и взглядом не удосужив Жерома, спросила Спитфайр больше для того, чтобы как-то занять время.

— Дело в том, — начал Жером, подступив к Спитфайр на полшага, — что указанный здесь мэр города — Мэйджор — мой старый знакомый и приятель, и очень я сомневаюсь, что он оказался бы в числе первых, кто сообщил бы Её Высочеству, скрывай я даже самую разыскиваемую пони. А тут… приписали какую-то Найтмер из детских сказок. Кто-то ещё в это верит? Это истории для маленьких жеребят. А это, — произнёс тот, потряся бумагой, — наглый и довольно глупый донос с целью разрушить отношения элиты в лице меня и власти в лице мэра, — окончил тот, сжимая бумагу.

— Нам велено разыскать принцессу, — отмахнулась Спитфайр, забирая приказ обратно. Вне зависимости от того, верим мы в это или нет.

— А принцесса Селестия верит. И кто-то грязно сыграл на её единственной слабости. Единственной и оттого очеви…

— Что за шум наверху? — перебила Спитфайр, насторожившись.

— Видимо, отловили Найтмер Мун, — предположил Жером, но громкое «Тссс!» от жёлтой пегаски заставило всех замолкнуть и прислушаться. Возня продолжалась, переходя в ожесточённое противостояние, и Спитфайр, подозвав за собой двоих единорогов и Жерома, которого опасалась оставлять под чью-то ответственность, стремительно взлетела вверх по лестнице, оказавшись в гуще событий первее остальных.

Увидев Спитфайр, двое пегасок до этого висевших на крупном полноватом жеребце, расступились в стороны. Перед капитаном Вондерболтов стоял земнопони средних лет, в чёрном костюме с белой, уже явно потрепанной манишкой. Дышал он тяжело, запыхавшись.

— В чём дело? — строго спросила Спитфайр, крылом дав знак пегаскам, что они свободны. — Вы кто?

— Простите, не представился, — отвечал тот, касаясь лба белой салфеткой. — Можете звать меня просто Мэйджор, я мэр этого городишки.

— Вы здесь будете очень кстати, — кивнула Спитфайр. — Обыск как раз в самом разгаре.

— Обыск? — изумился мэр, пристально взглянув сначала на пегаску, затем на Жерома. — Чёрт побери, этот Жером опять влип в какую-то переделку? — усмехнулся тот, но почувствовав, что никто не разделяет его непринуждённости, добавил: — Он известный чудак, но что такого случилось, что потребовало даже прилёта Вондерболтов?..

— Приказ Селестии, — ответила Спитфайр, но вдруг, смутившись, недоумевающе взглянула на мэра. — В каком смысле, «что случилось»? — спешно поинтересовалась она, изменившись в морде.

— Самому любопытно, — ответил тот, оглядывая холл Жерома так, словно видел его первые.

— Минуточку, — произнесла жёлтая пегаска, доставая две бумаги. Не ваше ли? — спросила она, протянув мэру отправленное вчера письмо с уже сломанной печатью, а затем бросила мимолётный взгляд на Жерома, стоящего в стороне. Он был невозмутим, и повернувшись спиной к Спитфайр, внимательно разглядывал потрескавшийся от времени деревянный наличник. Пегаска не видела его морды, но могла предположить, с какой долей сарказма и снисходительности сейчас улыбается жеребец, предвкушая кульминационный момент.

На самом же деле Жером, внимательно следил за происходящим, понимая, что упустил что-то очень важное, ещё не понимая, что именно, но сейчас желая это наверстать. Краем глаза он наблюдал, как Мэйджор внимательно разглядывал письмо, то приближая, то отдаляя, и как на его морде отражалось всё большее и большее недоумение. Наконец, он гневно вернул бумагу.

— Это подделка! — презрительно заявил он.

— На нём ваша печать. Селестия не передала бы нам подделку, — пытаясь сохранить спокойный тон, ответила Спитфайр.

— Кокатрис с печатью! У меня не королевская печать, которую не подделать! — напротив, ещё более распаляясь, стал ходить Мэйджор взад и вперёд, громко стуча копытами. — Переверните все отчёты в моей мэрии — у меня другой почерк, каждый бланк, каждый отчёт!..

— То есть, вы уверяете, что вы не писали письма? — удивилась командир Вондерболтов, ещё раз перечитав бумагу. — Тогда чьих копыт это дело? — спросила она растерянно.

— Я не уполномочен решать такие вопросы, — парировал Мэйджор, — но подобные письма обычно пишут недобросовестные политические конкуренты.

— Конкуренты!.. — фыркнула Спитфайр, обводя взглядом наведённый беспорядок.

— О, Святая Селестия! — воскликнул Жером, вскинув копыто кверху и резко развернувшись. — Да вы же не можете не понимать, что мэр не стал бы писать донос на своего же друга! — А даже если бы написал, — продолжал тот, видя, замешательство в глазах Спитфайр, — пришёл ли бы он сейчас сюда отрицать свои действия?

— Между прочим, справедливо, — улыбнулся Мэйджор, — Жером, прикажи подать нам в гостиную своего виски! Выпьем за…

— Но-но-но! — запротестовала Спитфайр. — Никакого алкоголя! Я хочу знать…

— Ах, — приложил Мэйджор копыто к своему лбу, перебив пегаску громким возгласом. — Вы же Вондерболты, здоровый образ жизни, всё такое… Да, простите, — извинился тот. — Я иногда чрезмерно болтлив, особенно когда в моём городе появляются такие гости…

— Спитфайр, — раздался голос спустившейся с лестницы кобылки-земнопони, — единороги проверили все помещения. Ни Найтмер Мун, ни её ауры не обнаружено.

— У нас тоже всё чисто, — отчитался подошедший Санс Гард, бросив мимолётный взгляд на двух жеребцов. — Разве что нашли это… — добавил он, протягивая Спитфайр три монетки по десять битсов.- Их обнаружили в камине, — поясняет он, уловив на себе вопрошающий взгляд пегаски.

— Было бы и впрямь интересно узнать, как они туда попали, но ведь мы всё равно этого никогда не узнаем, да, Жером? — ухмыльнувшись, спрашивает Спитфайр.

— Вероятно, никогда. Ведь мне самому это любопытно, — отвечает жеребец, принимая переданные Спитфайр монеты.

— Дело ясное… — протянула Спитфайр, обращаясь к Сансу, — дело ясное, что дело тёмное… У меня в погребе тоже всё чисто. Плюс вырисовываются интересные подробности, достойные детектива.

— Правда? — удивился Санс Гард, медленно переступая с копыта на копыто.

— Плэйт! — громко приказал Жером. — Принеси нашим гостям стулья!

— Благодарю вас, я постою… — ответил Санс. — Так в чём же дело?

— Письмо — фальшивка, — вставил Жером скорей, чем успела Спитфайр. — Кто-то намеренно решил рассорить власть и элиту городка.

— Мэр этого города, господин Мэйджор, — перехватила пегаска, кивнув в сторону земнопони, — не является истинным отправителем письма. Более того, они с Жеромом уже давно поддерживают приятельские отношения, и намеренный донос — исключён.

— Почерк не мой. Определённо, — твёрдо сказал мэр, выступив на шаг.

Повисло молчание. Санс Гард всё же сел на предоставленный Плэйт стул и сейчас рассматривал обстановку в холле, словно пытаясь что-то сообразить, но без особого напряжения, предоставляя это право командиру Вондерболтов. Жером с прежней невозмутимой улыбкой расхаживал по помещению, пытаясь прочувствовать момент, когда следует вмешаться. Он не сводил глаз со Спитфайр, которая так и не воспользовалась стулом и сейчас стояла, плотно сжав губы, смотря в пол и пытаясь понять, как действовать. Мэйджор же нетерпеливо переминался с копыта на копыто, то откашливаясь, то громко вздыхая. Наконец, он не выдержал:

— Да что ж мы тут как неприкаянные, чёрт побери! Если произошла кража моей печати, то начинать надо с мэрии! В конце концов, у меня лучший виски в городе!..

— Предлагаю так и поступить, — явно оживился Санс Гард, услышав предложение мэра.

— И отчитаться о провале принцессе? — взглянула Спитфайр на Санса.

— Мы, как первые лица в городе, всячески готовы вам посодействовать, тем более, что история прямо касается нас, но мы не в силах найти вашу Найтмер, если её нет, — ответил Жером, принимая бокал от Плэйт. — С другой стороны, дерзнувший так грязно сыграть на чувствах и горе её Высочества должен предстать перед её судом. В таком случае, вы не только добросовестно выполните свои обязательства, но и отведёте гнев её Высочества от себя на доносчика.

— Я исполняю свой долг. И не боюсь гнева Селестии, — чётко произнесла Спитфайр.

— Глупо бояться того, чего нет, — улыбнулся Жером, возвращая бокал. — Пойдёмте, по крайней мере, сейчас я не занят и готов помочь вам, — произнёс он, сделав шаг в сторону выхода, и впившимся в Мэйджора взглядом заставляя его поступить так же.

— Ах, да-да, — заторопился тот, — если это был кто-то из города, то мы в два счёта распутаем дело, — громко и самоуверенно бросил тот, более для привлечения к себе внимания.

— Пойдёмте, Спитфайр, — положил копыто Санс Гард на плечо пегаске. — По крайней мере, мы сделаем всё, что в наших силах.

— Плэйт! — громко подозвал служанку Жером. — Я ухожу к Мэю, надо что-то решать с его печатью. Чтобы к приходу всё было убрано! — добавил он, окидывая взглядом беспорядок после обыска. — Ты меня услышала?

---

Зал для проведения Совета был убран ещё со вчера, и ещё со вчера комнаты для гостей были готовы принять членов Совета. Для Кантерлота это был лишь очередной день, ничем не ярче предыдущих и, может, даже скучнее, потому что редко когда дворец Кантерлота проводил собрания. Скучные собрания, результаты которых у дверей ожидали самые быстрые пегасы и напыщенные жеребцы из высшего общества, чтобы многозначительно покивать гривами и поспешить на что-то более интересное.

Так вот, Эквестрийский Совет был ещё скучнее, потому что длиться он мог несколько дней, пока приехавшие из всяких Балтимэеров и Мустанжий провинциальные пони не наговорятся и не налюбуются Кантерлотом всласть, прежде чем вынесут решение. Которое всё равно никто, кроме Селестии, не узнает. А если подойти и спросить только что вышедшую с Эквестрийского Совета пони, как их решение повлияет на рынок ценных бумаг или какие перспективы развития отраслей заложены в окончательном варианте их решения, то пони посмотрит на тебя удивлёнными большими глазами, пару раз моргнёт, пытаясь переварить услышанное, и, ничего не поняв, лучезарно улыбнется и ответит:

— Мы решили, что в Ванхувере зимой очень холодно. А в Понивилле собирают несколько урожаев за сезон. Условная «Твинкл Спринкл» сказала, что Клаудсдейл неравномерно распределяет осадки, и в Эпплузе их почти нет, но «Спринкл Твинкл» ответила, что дождь попортит весь урожай её фермы. А ещё у нас был перерыв на чай с печеньками. С сахаром и без, а ещё…

Пустая понячья трескотня, из которой Селестии как-то удаётся выудить хоть сколько-нибудь полезную информацию. Печеньки и чай, чай и печеньки, снова понячья трескотня… По крайней мере, именно так представляли себе Эквестрийский Совет члены высшего общества. И были недалеки от истины.

Эквестрийский Совет — странный орган, не имеющий никаких полномочий, не способный отклонить или одобрить указ, и ни к чему не обязывающий собравшихся за его столом представителей. Члены Совета собирались раз в год под сводами кантерлотского дворца и представляли интересы жителей городов и населённых пунктов Эквестрии. Собравшиеся пони решали поставленные перед ними вопросы, давая советы и рекомендации, которые хотела получить принцесса Селестия. Или же, если в мирно живущей Эквестрии вопросов так и не находилось, собирались за столом, пили чай и за непринуждённой беседой решали локальные проблемки региона или договаривались о совместной помощи нуждающемуся городу.

Как ни странно, но члены Совета и понятия не имели от том, что такое политические фракции, каков валовый продукт страны за прошлые годы и сколько битсов стоит бочка нефти. Зато они чётко знали, чем живёт их город, в чём он нуждается, что готов предоставить и сколько стоит корзина яблок на рынке у дома. Таких неглубоких познаний, вкупе с простейшей бытовой логикой, вполне хватало, чтобы не только давать принцессе стоящие советы, но и самостоятельно решать вопросы местного значения и координировать действия на дальнейший год.

Пони избирались на срок в четыре года совершенно случайно. Любая взрослая пони, не занимающая государственной должности, могла подать заявку по почте и, если повезёт, получить ответ, подписанный лично принцессой Селестией, которая отбирала пони по очень сложному и только ей известному алгоритму. Или случайно. Таким незамысловатым методом и собирался Эквестрийский Совет, постоянные позиции в котором принадлежали лишь главе Совета, пост которого ныне занимала Флёр де Ли и помощнику — ныне жеребцу по имени Нейсей. Нейсей координировал действия органа, не имея права принимать непосредственного участия в решении вопросов. Роль Флёр де Ли была ещё проще — она представляла на рассмотрение вопросы принцессы и докладывала ей о принятом решении, изредка принимая участия в беседе.

Бабуля Смит была членом Эквестрийского Совета уже четвёртый год из четырёх возможных. О том, что она стала избранной, сама Смит не знала ровно до тех пор, пока с визгом и восторженными криками в кухню не влетела Эпплджек, без всякой задней мысли радостно сообщив, что теперь-то бабуля точно увидит Селестию. Но бабуля Смит увидела не только Селестию. За предыдущие три года она познакомилась со многими пони, которые приезжали из разных городов. В былые времена Эквестрийский Совет собирался в составе восьми, реже — девяти членов. Многие из присутствовавших пони были ей знакомы.

Вот Винди Вислз из Клаудсдейла — вечно улыбающаяся пегаска голубого окраса с коротко обрезанными блёкло-рыжими гривой и хвостом. Она здесь всего второй год, но бабуля Смит сдружилась с ней на первом же собрании. Голосистую и активную пони трудно было не заметить. Своим напористым характером и звонким голосом она была так похожа на бабулю Смит в молодости, что в прошлый раз пожилая кобылка завела с ней беседу сразу же после того, как Флёр де Ли объявила о начале совещания. Даже несмотря на то, что Винди была многословней, чем то любили привыкшие к равноправному сочетанию слова и дела Эпплы, неиссякаемый оптимизм голубенькой пегаски не мог не вызывать симпатии бабули Смит, к своим годам уже расставившей жизненные приоритеты.

А ещё Винди любила семью. Она хорошо отзывалась о собственном супруге, вспоминая моменты их семейной жизни, и самозабвенно рассказывала о своей дочери — Радуге Дэш с её мечтой вступить в ряды Вондерболтов. Нередко, усевшись во время перерыва где-нибудь на подоконнике, две кобылки, забыв почти обо всё на свете, делились своими самыми ценными семейными историями. Бабуля слушала, кивала, давала советы, радовалась или огорчалась вместе с Винди, и не без внутреннего трепета понимала, что ныне еще молодая и полная внутреннего энтузиазма Винди, доживя до возраста бабули Смит, ни разу не пожалеет о прожитой жизни, как не жалеет и сама бабуля. Пожалуй, для пожилой кобылки это были самые ценные минуты Эквестрийского Совета, ради которых стоило приехать.

До начала собрания ещё полчаса, и члены Совета, уже оставившие свои вещи в отведённых им гостевых комнатах, в отсутствие заданной темы собрания пока не решаются влиться в общий разговор и сидят по одному или ведут беседу парами. Звонче всех слышен резкий голос Винди и напротив — мягкий и приятный голосок её собеседницы — Петуньи Петлс. Эта парочка говорит уже давно, почти с того самого момента, как на стол поставили чай и сладости, которые и свели двух кобылок у накрытого стола вместе.

Собеседница Винди — пухленькая земнопони розового цвета с пышной сиреневой гривой. Петунья говорит, что приехала из Лощины Надежды, и, едва заслышав про это место, Винди тут же с упоением начинает вспоминать, как давно Клаудсдейл пролетал неподалёку той самой Лощины. Это было всего три месяца назад. Как раз после последней встречи с Радугой. В тот день Радуга Дэш, самая быстрая, самая ловкая, самая-самая пони в Эквестрии принесла очередную награду с какого-то конкурса летунов на короткие дистанции, после чего все они семьёй решили отметить… Петунья всё время улыбается и участливо кивает. Она слишком доброжелательна, чтобы даже намекнуть о смене темы. Настолько, что даже мысль о подобном не приходит ей в голову, несмотря на то, что за всю беседу ей лишь изредка удавалось вставить слова одобрения и поддержки Радуги, что вызывало бурную нескрываемую гордость Винди за свою дочь. И для неё эта пухленькая, вечно улыбающаяся кобылка казалась идеальным собеседником.

Но самой же Петунье казалось, что семейное счастье, как, впрочем, и любое счастье, вещь настолько личная, что даже думать не стоит о том, чтобы пытаться о нём рассказать. Ведь если собеседник будет такой же, как Винди, то он не погнушается едва дождавшись конца повествования о самой твоей заветной мечте, начать рассказывать о том, как хорошо он провёл прошлые выходные. А если собеседник окажется такой же, как сама Петунья… увы, он так же будет поддерживать разговор и даже улыбаться, боясь признаться даже самой себе в непервозданности своей улыбки. Нет, это вовсе не значит, что розовенькая кобылка считала, что собственное счастье не может быть ни с кем разделено. Но ей казалось, что таких пони настолько мало, что первый же, кто это будет готов сделать хотя бы наполовину так же искренне, как и ты, и будет тем самым «особенным пони». А особенный пони, может быть, у неё уже был.

— Кантерлот восхитителен! — восклицает подошедшая за печеньем пони желтого окраса со светло-зелёной гривой и хвостом, уложенными не особо опрятно, но, по крайней мере, наводящими на мысль, что кобылка-земнопони старалась, как могла.

— О, не то слово, но вы не видели красоту Клаудсдейла! Особенно когда начинается пора снегопадов. Знаете, окна моей дочери как раз выходят почти к самому краю облака, и оттуда хорошо видно… А вы, кстати, откуда? — вдруг внезапно срабатывает какой-то внутренний тормоз Винди. — Сколько лететь пегасу? — добавляет она, несмотря на то, что её собеседница не скрывает своего отсутствия крыльев под одеждами.

— Я из Мустанжии, но я земнопони, поэтому добиралась на поезде. На поезде ехать шесть часов…

— Значит, самому быстрому пегасу два часа от силы!

Взяв общую тарелочку с мармеладом, пони уходит и приносит её за стол переговоров. Желтенькая пони по имени Пичботтом с зелёной растрёпанной гривой и хвостом, сидит одна и глядит по сторонам, стараясь не смотреть наверх — высокие потолки почему-то кажутся опасными. Они словно бездны, в которые можно упасть, если посмотреть. Она ищет взглядом того, с которыми можно поговорить, но не все пони готовы так запросто начать беседу с совершенно незнакомой кобылкой. Особенно с манерами провинциальной пони. Но, к счастью, сама она этого не знает.

Она многого не знает, и в своём жеребячьем неведенье готова прожить всю оставшуюся жизнь. Она не станет лгать и лицемерить. Не потому, что это неправильно, а потому, что не умеет. Она добра душой. Наивно добра, но не сделает в этой жизни ничего доброго. И никакие великие мечты и цели не станут ей путеводной звездой. Для счастья ей этого не нужно. Она счастлива просто так и готова разделить свой восторг с любым пони. Как никто иной она способна осязать радость настоящего момента, не замутнённого воспоминаниями прошлого и ожиданиями будущего. Таких пони, как она — большинство. Чтение, путешествия, и завораживающая магия наук не прельстят их своими потаёнными знаниями. Их медленно затягивающийся паутиной маленький мирок никогда не будет способен объять что-то по-настоящему большое. Вся их жизнь — маленькая история и маленькая трагедия, вырванная из контекста. Приторно правильная, ни с чего не начинающаяся и ни к чему не ведущая.

До начала Эквестрийского Совета остаётся совсем немного времени. Пока Винди Вислз рассказывает Петунье о том, какая потрясающая фотография Радуги получилась на фоне центрального фонтана в Мэйнхеттене, бабуля Смит сидит в стороне и разговаривает с рыжегривым песочно-желтым жеребцом в ковбойской шляпе. Брейбёрн — её внучатый племянник из Эпплузы. Он рассказывает о жизни в городке, и слишком часто улыбается, бросая взгляд на пожилую кобылку словно слегка её стесняясь. Существует особый тип жеребцов, гендерная принадлежность характера которых ничуть не вызывает сомнения при всей их манерности. Но Брейбёрн к ним не относился.

Нет, он не был, как выразился бы Айрон Вилл, «рохлей» или размазнёй. Но он относился как раз к тем, для кого единственной силой было отсутствие страха показать собственную слабость. Подверженные влиянию идеи, в своём сиюминутном порыве они готовы свернуть горы, но податливость и безответственность никогда не позволят зародиться в них внутреннему стержню, достаточному, чтобы следовать намеченной цели.

Такие пони — фантазёры и мечтатели, которые говорят убедительно и вполне трезво рассуждают, и в отличие от играющих на публику актёров, умело сменяющих маски, за показной игрой демонстрируют свою истинную сущность и искренне верят в то, что говорят. Они — пони, способные заслужить симпатию своей эмоциональностью и обаятельностью, способные завоевать внимание умело отпущенной неоднозначной экстравагантной фразой или поступком, но в силу бессистемности своих подходов, ненадёжности и общей неорганизованности, вне повседневных непринуждённых бесед и случайных, ни к чему не обязывающих диалогов, никем всерьёз не воспринимаемые.

— Простите. — К бабуле Смит подходит высокий серый жеребец. — Селестия хочет начать Эквестрийский Совет немедленно, не подскажете, вы видели этих пони? — спрашивает он, протягивая список.

— Рада вас видеть, Нейсей, — улыбается пожилая кобылка, принимая список, — как там поживает принцесса?

— Неплохо. Поживает, — украдкой отвечает он, оглядываясь по сторонам. Нейсей нетерпелив, но готов обождать бабулю Смит, которая неспешно надевает очки. В отличие от остальных суетящихся под ногами пони, её авторитет он признаёт.

— Сури… Сури Поломэйр из Мэйнхеттена, — читает бабуля, всматриваясь в фотографию. — Эта милая поняшка? Помню, помню, жила раньше у нас в Понивилле. Нет, сегодня она не приходила.

— А Глэдмэйн? — торопит её Нейсей. — Из Лас-Пегаса.

— Этот галантный джентльпони? — интересуется бабуля Смит, вспоминая первую встречу с ним в кругу Эквестрийского Совета. Четыре года назад они вошли в зал вместе в сопровождении Флёр де Ли, как новые прибывшие члены Совета, который на удивление радушно принял Бабулю смит и Глэдмэйна. Пожилая пони в силу своего возраста уже ничуть не боялась публики и в первый же год нашла особый подход к каждому пони. Ещё через два года, когда «старики» покинули Совет, его члены стали держаться бабули Смит с её жизненным опытом и добрым, располагающим к себе нравом и Глэдмэйна, который профессионально держался на публике, умел сказать то, что от него ждали и промолчать, когда это было нужно.

Он являлся одним из тех пони, который в силу своей профессии не мог быть искренним с каждым, но с каждым мог быть вежлив. И именно эту формальную вежливость простые пони воспринимали как знаки искреннего проявления доброты и соучастия. И когда бабуля Смит, стуча копытом по столу, кричала, что предложенный вариант — вздорен и не стоит гнилого яблока, Глэдмэйн всецело соглашался с вариантом, но уверял, что его можно сделать ещё лучше, стоит лишь внести некоторые коррективы. Но пони любили их обоих.

— Да, он здесь, — кивнула бабуля Смит, озираясь по сторонам. — Честное слово, был здесь, вероятно, куда-то вышел…

— Ничего страшного, — перебил её Нейсей. — Продолжайте.

— Черри Джубили из Додж-Сити, — прочла кобылка. — Помню такую… Владеет ранчо в этом городе и выращивает вишню. Сколько она её хвалила, а всё кислятина оказалась, — поморщилась бабуля Смит. — Она была тут несколько минут назад… Если мне не изменяет память. А что?

— Хотим знать, сколько пони в сборе. Хорошо. Совет начинается.

— Стойте, я хочу знать, кто у нас из новеньких, — настоятельно потребовала бабуля Смит, вцепившись в лист, который Нейсей уже собирался забрать.

— Из новеньких — поп-звезда Сапфир Шорс и какой-то мерин из Ванхувера, — ответил жеребец, надеясь как можно скорей забрать список.

— Кто?! — чуть не вскричала бабуля Смит, ткнув копытом в последнюю строчку списка.

— Члены Эквестрийского Совета! — раздался голос с возвышавшегося над всеми ложе. Но голос вовсе не тот, которым принято открывать значимые мероприятия во дворце принцессы. — Я — Флёр де Ли, и мой первый советчик Нейсей рады приветствовать вас в стенах Кантерлота. — Кобылка сдержано засмеялась, поправила розовую гриву и, оперевшись передними копытами о белокаменные перила, выгнула спину, чуть приподняв заднее копытце. — Сегодня её Высочество принцесса Эквестрии Селестия хочет провести очередной съезд…

— Внеочередной, — грубо поправил Нейсей, направляясь к лестнице в ложе.

— Внеочередной, — улыбнулась кобылка, наматывая на копытце локон своей гривы. — Сперва… — она прервалась, потому что в зал неспешно вошли Глэдмэйн, Сури Поломэйр и Черри Джубили, активно о чём-то перешёптывавшиеся. — Сперва мы, по традиции, поприветствуем новых членов нашего Совета и как можно скорей будем решать вопросы от принцессы Селестии…

Флёр де Ли снова прервалась — Нейсей одернул кобылку. «Вопросы от принцессы Селестии за тысячу» — шепнул Брейбёрн бабуле Смит, и улыбка пробежала по мордочкам членов Совета, оценивших шутку. Тем временем в ложе происходила какая-то возня — прикрывшись бумагой, жеребец гневно выговаривал кобылке своё недовольство, но ничего, кроме угрожающе шипящих звуков, было не разобрать. Лишь в отпущенной напоследок розовогривой кобылкой фразе едва угадывалось «Моё место!». И судя по выражению морды Нейсея, это и было сказано.

— Так что там дальше у нас? — не выдержала бабуля Смит. — Требуем вопросы от принцессы Селестии! За тысячу!

Совет засмеялся, на это раз уже не скрываясь за маской приличия.

— Итак, — произнесла Флёр де Ли, видимо, не прочувствовав шутки. Она продолжала, обращаясь к присутствующим заигрывающе-томным голосом, словно ничего не случилось. — Позвольте представить нашего нового члена Совета — Сапфир Шорс от города Кантерлот! — продекламировала пони, проведя бледно-жёлтую синегривую кобылку к периллам ложе на обозрение публике.

Остроносая, остроухая, с остро подведёнными глазами и неестественно поддёрнутым кверху подобием улыбки кобылка, осмотрела со своей вершины присутствующих, едва поведя взглядом. На ней был странный наряд — маленький высокий белый цилиндр с сиреневой лентой, белая блузка с мелкими оборками, оканчивающаяся заострённым позолоченным каркасом и острые, как у Найтмер Мун или Дэйбрейкер накопытники.

— А интересы города Ванхувер в ближайшие четыре года будет представлять Гранд Пэа! — объявила глава Эквестрийского Совета.

---

«Нужно что-то решить с печатью мэра. Чтобы к моему приходу всё было убрано», — вспоминала слова Жерома пегаска, нервно расхаживая по коридору взад и вперёд. В этой фразе не было ничего особого, если бы не тот нажим, с которым хозяин произнёс в самом конце: «ты меня поняла?»… И Плэйт знала, что эта фраза не свойственна Жерому. И предполагала, как действовать. Она не в первый раз получала подобные задания, и, может, именно благодаря тем вечерам, проведённым с Жеромом за долгими беседами, Плэйт ни разу не подводила своего хозяина.

Жером любил воскресным вечером, накануне отъезда Плэйт в Ванхувер, просить заварить ему чай или глинтвейн и подать в кабинет на подносе с двумя комплектами чайных приборов. Когда всё было готово, кобылка шла по длинному коридору к высокой двери кабинета Жерома, крыльями неся поднос перед собой. В кабинете её ждал хозяин. Обычно он перебирал какие-то бумаги, но всегда откладывал их в сторону, когда осторожно стучавшись, голубенькая пегаска ожидала разрешения войти.

— Чай с лимоном и сахаром, как вы и просили, — говорит она, и Жером кивком подзывает её к себе. Он встаёт из-за стола и магией одну за другой гасит свечи, пока их не остаётся две-три на всё помещение. Садясь в кресло, он приглашает Плэйт сесть напротив, внимательно наблюдая за каждым её действием. Он смотрит за тем, как она раскладывает блюдца и как дрожащими от волнения копытцами наливает чай. Её пугает такая близость. Она не знает, что скрывается за всем этим действом, и отказывается верить, что Жером, главная фигура города, разговаривает со своей служанкой, как с близкой по статусу, просто так.

Первое время она сидела зажатая, обхватив чашку чая, и нервно кивала, одобряя каждое слово хозяина, желая как можно скорее покинуть уютное кресло. Первый раз — она ждала выговора. Второй раз — допроса. Затем ей стало казаться, что как только она привыкнет к таким вечерам за чаем или же, скорее, крепким глинтвейном, он попросит её убрать с его массивного стола бумаги и документы, и проведёт её, шатающуюся, под копытце, подсадив на лакированную поверхность дерева. Он будет улыбаться, как тогда улыбался тот жеребец. Плэйт не могла себе представить Жерома таким, но внутренний страх, засевший в ней с первого её раза ещё тогда, вызывал в ней дрожь.

— Ты боишься, что я тебя изнасилую, да? — однажды спросил Жером Плейт, отчего та вздрогнула и отрицательно замотала гривой. — Посмотри мне в глаза, — попросил он. — Сначала ты боялась выговора, теперь того, что я начну приставать. Не буду. У меня есть опытные кобылки и молодые страстные filly, которые преуспели в это искусстве гораздо лучше тебя. Они умеют соблазнять и завораживать, знают, когда надо вести за собой, а когда — быть ведомыми. Но всё их умение, весь их талант не сравнится с умением двух зрелых разумных пони вести осознанный разговор.

— Я не так умна, как вы думаете, — скромно замечает Плейт. — Я ещё многого не знаю…

— Знания? — изумляется Жером. — Грош им цена в голове пони, не способной ими воспользоваться. Посмотри, Плейт, — просит Жером, понижая голос. — Оглядись. У меня на полках — тысячи книг. Это сотни тысяч страниц и миллионы фактов. Но чего они будут стоить, перед миром, ожидающим нас вне стен библиотеки? Перед миром, в котором вопросов — бессчетное множество. Найдутся ли на них на все ответы даже в самых обширных архивах Кантерлота?

— Не найдутся…

— Умение мыслить — это искусство. Искусство получить знание в чистом виде и преобразовать его в сложный механизм решения задачи. Знания ли — ключ от всех дверей? Нет. Знания — заготовка. И только мысль способна выточить из неё ключ для любого замка. Смотри, — произнёс Жером, доставая с полки тяжёлую книгу в кожаном переплёте. — Это математика. На какой странице кончается реальность и начинается фантастика? Там, где среди цифр начинают мелькать буквы? Или же где единственной цифрой среди сплошных рядов букв оказывается ноль?

— Я ещё плохо знаю математику, — отвечает Плейт на всякий случай, — но мне кажется, что всё сказанное здесь — реально. Иначе бы эта книга не хранилась бы в вашей библиотеке… — Плейт от волнения запинается, но в то же время не может не чувствовать, как аккуратно и красиво звучало сказанное ей.

— Твоему умению отвечать на каверзные вопросы позавидует половина адвокатов здешних мест, — удовлетворённо улыбается Жером. — Ты быстро адаптируешься, — похвалил он. — Я хотел сказать, что называть эти знания далёкими от жизни будут только те, кто имеет лишь поверхностное суждение о природе данного знания. Даже это, — Жером перекидывает огромную массу страниц, долистывая почти до конца. — Даже это применимо не только в абстрактной науке, но и в повседневной жизни. Например, когда ты доводишь до кипения чайник, смотришь за траекторией повозки на улице, глядя на небо прикидываешь, успеешь ли добежать до начала дождя. Едва ли задумываясь, ты высчитываешь перемещение туч за единицу времени, их движение, делаешь поправки на силу ветра. Для только что появившихся на горизонте облаков, можешь прикинуть, как далеко они, опираясь на знания о кривизне планеты или обращаясь к тригонометрии. Здесь решают не точные знания — они лишь конкретизируют результат. Здесь решает умение именно мыслить и создавать модели в своём воображении.

Эта, казалась бы, бытовая мелочь, безделушка для развлечения ума, однажды приведёт тебя к тому, что ты начнёшь по праву считать себя не такой, как они, ты будешь сильнее и выше них. С каждым днём ты будешь постигать этот мир совсем не так, как тому учат в школах и университетах, заточенных на неразумное большинство. Им дают знания, но не учат ими пользоваться, потому что сами не умеют этого делать. Наступит момент, и ты перестанешь задумываться над твоим новым фильтром реальности. Расчёты станут идти в подсознании, не затрачивая твоих ресурсов, но постоянным потоком выдавая тебе исчерпывающую неочевидную информацию о каждом объекте. Совершенствуя свой навык, ты начнёшь осязать мир иначе и понимать невидимую материю цифр, из которых создана наша вселенная.

Это — озарение. Чистая энергия разума, открывающаяся лишь тем, кто не просто владеет знанием, а кто постиг его суть и готов это знание преобразовывать, сотворяя нечто новое. И тем оно принципиально отличней от всего созданного ранее, чем гениальней творец. Творец, для которого есть некоторая отправная точка необходимых знаний, после которой они становятся способными воссоздаваться тем быстрее, чем их больше. И в этом превосходство интеллектуала над эрудитом — ничем не ограниченная свобода мысли, способной создавать необходимое, а не использовать имеющееся.

Вся эта библиотека, — повёл копытом Жером в сторону уходящих в темноту книжных рядов, — готова дать тебе необходимый запас знаний для твоей отправной точки. В любое время, когда пожелаешь, ты можешь подойти и спросить у меня любую книгу. Если её не окажется в библиотеке, я достану её в Ванхувере. Не будет в Ванхувере, её привезут из Мэйнхеттена или Кантерлота. Ты ведь понимаешь, о чём я?

— Да, Жером…

— Служанок много. Их в одном Даркстоуне на твоё место наберётся с несколько десятков за плату вдесятеро меньше твоего жалования. И… ты ведь понимаешь, что ты не служанка?

— Да… — едва слышно произносит пегаска.

— Поэтому, — продолжает Жером, доставая магией с полки пару книг и ставя их перед Плэйт. — Это элементарная математика и логика, — говорит он, показывая небольшую потрёпанную книжку в мягком переплёте. — А это — сборник нетривиальных на мой взгляд детективных историй. Возьми. На следующей встрече расскажешь, что интересного тебе удалось узнать.

— Спасибо, хозяин, — улыбается Плэйт, глядя на медленно кивающего Жерома. Она чувствует какую-то глубокую благодарность и симпатию. Сейчас она ещё не понимает, за что ей оказывается такое внимание со стороны самого Жерома, но уже клянётся сделать всё, чтобы не подвести своего хозяина.

— Можешь идти, — улыбаясь ей в ответ произносит Жером, — только прежде, скажи, ведь теперь я не кажусь настолько страшным?

— Нет, — качает головой Плэйт, и её гривка вторит движениям головы пегаски, — почти. — Добавляет она, решившись быть честной до конца.

— Это хорошо. И я очень хочу, чтобы впредь ты не боялась таких вечеров. На них мы будем пить чай или глинтвейн, и разговаривать обо всём, что ты узнала нового и интересного, будешь рассказывать о себе, а я в свою очередь — делиться своим пониманием сути вещей. Мы будем читать философские тракты и труды Старсвирла, а в ясную погоду ничто нам не помешает изучать астрономию. Только так ты научишься понимать меня без слов. А это действительно важно.

---

— Члены Эквестрийского Совета, — произнес Нейсей, обращаясь к присутствующим, — как уполномоченный координировать действия данного органа, сегодня я обязан сообщить вам, что срочный его созыв продиктован вовсе не прихотью его главы или волей Селестии. Каждый из вас получил письмо с настоятельнейшей рекомендацией приехать, и, как я вижу, мы почти в полном сборе. Итак, прежде чем мы начнём, я должен, как то требуют условия проведения срочных созывов, взять с вас подписку о неразглашении…

В зале поднялся шум. Смущённый шум и перешёптывания пони, для которых эта процедура была новой. Впрочем, она была новой абсолютно для всех, включая не присутствующую Селестию, которая никогда не появлялась перед членами Совета до принятия ими окончательного решения.

— Сейчас, — продолжал Нейсей, дождавшись, когда зал утихнет сам, — каждый из вас получит бумагу, в которой напишет свои пожелания. В них вы можете указать, кому из ваших родных друзей или близких отправить официальное предупреждение о вашей задержке в Совете на неопределённый срок или иные регламентированные указом Селестии требования и пожелания. Учитывая указ Селестии номер 2333 раздел 3, согласно которому «Каждый пони вступает в членство Эквестрийского Совета на добровольной основе и может, уведомив Главу Совета или его заместителя в любой форме, добровольно покинуть свой пост без каких бы то ни было штрафных санкций», любой пони, не согласный с ограничением его права на свободу слова или свободу действий, волен покинуть Эквестрийский Совет.

Возьмите бланки перед вами. В них следует указать, согласны ли вы с проведением заседания в закрытой форме, и если да, то отметить, что вам разъяснены условия, которые вы обязаны соблюдать с момента дачи соглашения, а также ответственность, в случае несоблюдения условий.

— А какие условия? — успела втиснуться бабуля Смит.

— Нам действительно было бы интересно это услышать, — подержал её Глэдмэйн, — тем более, что Эквестрийский Совет подобного формата никогда ранее не проводился.

— Перед вами лежат нераспечатанные конверты, — продолжал Нейсей, уже не тем официальным тоном, которым начал выступление. — Распакуйте и прочтите соглашение. В соответствии с этим документом, при вашем согласии участвовать в закрытом Эквестрийском Совете вы будете лишены права передвижения по Эквестрии до окончания Совета стенами Кантерлотского замка. При этом вы будете обеспечены всем необходимым для проживания и деятельности, направленной на решение поставленных перед Советом вопросов и проведения досуга.

Вы лично несёте ответственность за разглашение тайны Совета и передачу сведений во внешний мир. Подписывая соглашение, вы подтверждаете, что обязуетесь не вступать в контакт ни с какими лицами за исключением членов Совета, давших согласие на сохранение государственной тайны, главы Эквестрийского Совета и его законных заместителей, королевской гвардии, а также представителей власти и правопорядка при предъявлении ими соответствующего ордера от Принцессы Селестии.

Связь с внешним миром будет полностью исключена. Вы не сможете пересылать информацию и любые материальные объекты и принимать что бы то ни было с момента подписания соглашения и до окончания сессии Совета. Его окончание инициируется лично принцессой Селестией и вступает в силу с момента подписания соответствующего распоряжения.

Нейсей отложил бумагу и глянул на присутствующих. Похоже, пони совсем не ожидали такого расклада, но тем заманчивей казалось участие в тайном Эквестрийском Совете, ведь каждая, без исключения, пони по своей природе до ужаса любопытна. И пока члены Совета переглядывались, взвешивая своё решение, Нейсей решил продолжить.

— А пока, — говорил он, выступив вперёд Флёр де Ли, — вы внимательно читаете эти строки, разрешите напомнить вам, что когда-то давно Эквестрийский Совет был учреждён принцессой именно для того, чтобы решать сложные проблемы страны в непростой для неё час.

Несколько пони, в том числе бабуля Смит, Пичботтом, Винди Вислз и Глэдмэйн оторвались от чтения и запрокинули головы кверху. Кто-то действительно слушал, а кто-то это делал из приличия.

— На ваши плечи, — продолжал он отчётливей и громче чем прежде, словно внимание членов Эквестрийского Совета придало ему сил, — возложена задача. Задача, которая решит будущее Эквестрии и будущее всего её народа. Страна!.. — ещё громче произнёс тот, и поэзия речи, так любимая многими ораторами умерла под натиском железной воли, чеканившей каждое слово. — …выбрала вас! Она выбрала вас так же, как и меня. И я в этот судьбоносный момент заявляю: ни при каких обстоятельствах я не сложу свои полномочия. Моя главная обязанность — оправдать возлагаемые на меня надежды каждой эквестрийской пони! Мы не имеем права отступиться перед лицом ответственности! И вместе с вами я подпишу эту бумагу…

— Нейсей! — вмешалась Флёр де Ли, но её голос потонул в металлическом голосе оратора.

— …и оправдаю возложенные на каждого из нас ожидания. Мы докажем…

— Нейсей! — ещё громче произнесла глава Совета, сделав шаг и встав почти вровень с трибуной.

— …что мы достойны быть представителями народа пони Эквестрии! — окончил тот, прежде чем Флёр его отодвинула крупом, заняв место за трибуной.

— Пони-пони! — привлекла она внимания, цокая копытом по белокаменным перилам, — напоминаю, что никто не призывает вас подписывать эти бумаги. Вы вольны покинуть зал прямо сейчас и явиться уже в следующий раз на очередной Совет…

— Яблочная гниль! — выругалась бабуля Смит. — Я ехала из Понивилля не для того, чтобы просто увидеть Кантерлот! Ваш помощник прав. Мы не подведём пони, чего бы это ни стоило. Правда, Глэд?

— Вы совершенно правы. Чем секретней поручение, тем ценней и ответственней наша задача, — согласился Глэдмэйн и, дождавшись, когда бабуля начертит свою каракулю, уверенным росчерком пера поставил свой вензель на желтой шершавой поверхности пергамента.

— А если Селестия не подпишет распоряжение об окончании, — единственная из всех присутствующих решила осведомиться Черри, — у меня ферма, за которой нужен постоянный уход.

— Вы вольны покинуть Эквестрийский Совет, — напомнила Флёр де Ли, коварно улыбнувшись стоявшему в стороне Нейсею. — Тем более это высокая ответст…

— У меня, — вмешалась бабуля Смит, не обратив внимания на слабый голосок Флёр, — тоже, между прочим ферма. Но когда решается судьба Эквестрии…

— У вас, по крайней мере, есть на кого её оставить, — ответила Черри, недовольно поморщив мордочку.

— Прошу не задерживаться, принцесса хочет получить ответ сегодня же, — громко перебил Нейсей, обращаясь в зал.

— У меня на этой неделе показ мод… — вздохнула Сури Поломэйр, наблюдая, как пони, одна за другой подписывают согласие, и её единственный отказ может навредить её карьере.

— Считаю своим долгом предупредить вас, — обратилась Флёр де Ли, — что, скорее всего, судя по тому, что сообщила мне принцесса Селестия, вы не покинете Кантерлота в ближайшее время.

— Не переживайте, — поддержал её Глэдмэйн, — я могу организовать ваш показ мод в холле моего отеля в Лас-Пегасе. Даже не представляю, сколько пони посетят этот отель только ради того, чтобы оказаться в первых рядах на вашем показе! Мы дадим рекламу…

— Все подписали? — спросил Нейсей, собирая магией бумаги. — Отлично…

— Сейчас я вам озвучу основные проблемы, по которым мы ждём решения… «Мои пони, — начала читать Флёр де Ли, — перед празднованием дня летнего солнцестояния я освободила свою сестру из тысячелетнего заточения. Намереваясь избежать паники, я сделала это втайне от всех. Однако принцесса Луна скрылась сразу же после освобождения, и ныне нет достоверной информации о её местоположении. Я собрала вас здесь, чтобы вы дали мне ответ на следующие вопросы:

1) Какие слухи и домыслы среди народа появились после исчезновения силуэта принцессы Луны с поверхности луны?

2) Как пони относятся к Луне. Знают ли они, на ваш взгляд, различия между Луной и Найтмер Мун.

3) Ожидают ли пони каких бы то ни было действий их принцессы?

И, наконец, главный вопрос, по которому хотела бы получить ответ принцесса, — произнесла Флёр де Ли, поменяв позу. — Исходя из всей известной вам информации, а также являясь законными волеизъявителями жителей Эквестрии, как следует… что? — изумилась глава Совета, пристально вглядываясь в бумагу, — …как, по мнению жителей Эквестрии, следует поступить её высочеству в отношении принцессы Луны?..

— Не может быть! — не поверил Нейсей, нахмурившись.

— Здесь так написано! — отдёрнув бумагу, повысила Флёр де Ли голос на жеребца, попытавшегося отобрать свиток, чтобы убедиться в достоверности прочитанного. — А теперь, — произнесла белая высокая кобылка, обращаясь к залу, — мы предоставляем вам обсуждение этих вопросов.

— Можете оставить свиток? — поднял копыто Глэдмэйн, — похоже, после объявления о побеге Найтмер никто ничего не записывал.

— Принцесса ждёт решения сегодня же, — с нажимом произнесла Флёр де Ли, передав бумагу магией.

Глава Эквестрийского Совета и его заместитель покинули ложу.

— Вы нарушаете свободу выбора! — прошипела она, как только закрылась дверь.

— Меня назначила сама принцесса Селестия, чтобы я следил за соблюдением формальностей в устроенном ей балагане с тобой во главе. И в мои обязанности входит зачитать пони их права и обязанности…

— Ты агитировал членов Совета на дачу ими согласия!

— Напомнить пони о важности их гражданской позиции — моя обязанность, — улыбнулся Нейсей. — Почему же ты против того, чтобы все десять членов Совета участвовали в заседании? Есть какая-то тайна, да? — с издёвкой добавил Нейсей, однако ни голосом, ни эмоцией этого не показав.

— Я не говорила, что я против! — прикрикнула на Нейсея кобылка, боязливо оглядевшись. — Я никогда этого не говорила! — снова зашипела она, опасаясь оказаться услышанной.

— Зато это сказал Фенси Пэнс.

Нависла пауза. Флёр де Ли впилась взглядом в Нейсея. Нейсей принял её вызов. Так продолжалось несколько мгновений, пока, наконец, глава Совета не отвела взгляд.

— Ещё раз пойдешь поперёк моего слова, и ты лишишься своего места! — ответила кобылка, гордо вскинув голову. Так высоко, что кончик её мордочки оказался почти вровень с кончиком её рога. — А напоследок — запомни. Ты — всего лишь труженик-единорог, за всю жизнь своими стараниями поднявшийся всего лишь до прислуги Флёр де Ли. А я — элита. За мной стоит о-о-очень влиятельный пони, — добавила та, задним копытом проведя по ковру, словно обдавая собеседника пылью. — Учти это, если дорожишь своей карьерой.

Но Нейсей промолчал. Он был спокоен, потому что знал: за ним стоит сила, которую боится сама Селестия.

---

— Найтмер Мун сбежала?! — в панике восклицала Пичботтом. — Почему нам никто об этом не говорил?

— Разве над вашей Мустанжией восходит какая-то другая луна? — уколола особо голосистую кобылку Сапфир Шорс, — у меня, между прочим, теперь срывается выступление, к которому я готовилась полгода!

— Небо… было затянуто облаками. Я не видела луну… А ночью в поезде я спала.

— Нда? — подняла бровь её собеседница.

— Мы, земнопони, — вступился за провинциалку Брейбёрн, — не привыкли смотреть в небо. Я и сам пропавшую Найтмер увидел, когда мне об этом сообщили.

— В любом случае, мой концерт…

— А у меня ферма! — перебила Черри. — Показ мод можно провести и в темноте при огнях, а я, если солнце перестанет восходить, разорюсь!

— Можете не переживать, если солнце не взойдёт, страдать вам останется недолго, — ответила Сури. — У меня, между прочим, срывается…

— Тихо! — встал со своего места Глэдмэйн, видя, что бабуля Смит безучастно смотрит в сторону нового члена Эквестрийского Совета. — Паниковать бессмысленно. Мы заперты здесь надолго. До тех пор, пока не окончится заседание или…

— Или не сменится власть, — вставила Винди Вислз.

— Как всегда, мы узнаем это самыми последними, — фыркнула Сапфир Шорс.

— Винди, — обратился к ней Глэдмэйн, — не нагнетайте обстановку. Члены Совета взволнованны и очень серьёзно воспринимают подобные шутки.

— Бабуля, что с вами… Помогите же, — просил Брейбёрн, встав с места и подойдя к бабуле Смит, — вы всегда наполняли оптимизмом каждый наш Совет…

— Первое, — выделил Глэдмэйн, надеясь хотя бы на время взять верх над нарастающей паникой, — как пони, по своей профессии обязанный внимательно читать документы, я хочу обратить ваше внимание на то… Петунья… слёзы вам не к лицу. Гранд Пэа, вы с краю, будьте добры, передайте столовую салфетку. На то, что слово «Найтмер» прозвучало единожды, и лишь в качестве теоретического объекта сравнения.

Услышав слово «Найтмер», зал затих. Затихли даже перешёптывания и причитания.

— Верно, — выступила бабуля Смит не вставая с места, и Глэдмэйн, улыбнувшись, кивнул ей, словно передавая эстафету. — Не пойму, чего все так переполошились по этому поводу. Я на своём веку пережила две задержки восхода солнца. Одну — в раннем детстве, когда я ещё была жеребёнком. И знаете, что это было?

— Клаудсдейл включил Фабрику на полную мощность? — с воодушевлением спросила Винди Вислз, и пони тут же устремили свои недоумевающие взгляды на неё. — Что вы на меня так смотрите? — спросила та удивлённо. — Именно так поступает Клаудсдейл в любом постапокалиптическом романе!

— Нет, всё проще. Селестия проспала…

По залу пронёсся смешок.

— Как же я её понимаю, — улыбнулась Сапфир Шорс, — приятно слышать, что даже у Селестии есть свои слабости.

— Если бы у Селестии не было бы слабостей, она бы не собрала нас здесь. Уверена, она очень взволнована. Хочется надеяться, что мы сможем ей помочь, — улыбнувшись, произнесла Петунья, промокнув глаза бумажной салфеткой.

— Безусловно! — подбодрила её Винди. — Глэдмэйн, зачитайте-ка нам первый пункт!

— Кхм-кхм, — откашлялся Глэдмэйн, встав. — Принцесса Селестия интересуется, какие слухи и домыслы появились среди пони после исчезновения силуэта принцессы Луны с луны.

— Как представитель наиболее пострадавшего… а точнее, повидавшего города, прошу первое слово, — заявила бабуля Смит.

— Первое слово всегда за вами, — кивнул Глэдмэйн. — В зале не найдётся пони, способного отобрать у вас первенство.

— В ту ночь пропала принцесса Селестия. И вместо неё на балконе мэрии появилась Найтмер Мун… Хватит вам уже теряться при упоминании имени этой кобылы, — махнула копытом бабуля Смит, — она такая же пони, как и все мы…

— Ничего более сентиментального я сегодня не слышала, — произнесла Сапфир Шорс, — демонстративно отвернувшись.

— Вам дадут слово сразу после бабули Смит, — выкрикнула со своего места Винди Вислз. — Бабуля — лучший оратор в этом Совете!

— Благодарю, моя дорогая, — улыбнулась она. — Так вот… о чём я говорила?

— О том, что пони Понивилля знают о… о Найтмер, — напомнил Брейбёрн.

— Верно. Весь Понивилль был свидетелем того, как Найтмер явилась на праздник Летнего Солнцестояния и затем исчезла, превратившись в облако синего тумана.

— Странно слышать, что из всех городов она выбрала именно Понивилль, — произнесла Сури Поломэйр. — Я тоже жила там когда-то давно. Ничем не выдающийся городок, разве что у самого подножия Кантерлота. Честно сказать, в то утро я не видела исчезновения силуэта Найтмер. У нас слишком высокие здания, чтобы можно было увидеть луну, особенно, если живёшь в самом сердце Мэйнхеттена. Но задержка восхода меня насторожила, как и многих жителей города. Впрочем, я была наслышана историями о том, как Селестия забывала поднять солнце, и не придала этому значения.

— Но как можно не придать значения такому?.. — удивилась Петунья.

— Милая, в больших городах пони слишком заняты, чтобы обращать внимания на такие пустяки. Это в деревеньке пони могут с утра собраться на главной площади и до полудня трещать о том, что не взошло солнце. А в городе всем управляет время. И только всякие провинциалы…

— Эм, — вмешался Глэдмэйн, возвращаясь к столу с чашкой чая и блюдцем с мороженым. — Мы не оскорбляем ни горожан, ни провинциалов.

— Ни в коем случае, — моментально сменила тон Сури, — в конце концов, я, как уже сказала, и сама из провинции… Клубничное? — улыбнулась она, попытавшись перевести внимание с себя на мороженое. — Пока что обсуждайте, я тоже возьму. Кому-нибудь ещё принести?

— Если не трудно, — отозвалась Винди, — и если есть, то пломбир.

— А как у вас пегасы отнеслись к пропаже Найтмер? — спросила её Сури, ложечкой накладывая мороженое.

— Мы сразу заметили. У нас лучшая видимость во всей Эквестрии, и я даже различила четыре сходящихся к луне звезды. Но мы почему-то подумали, что это подарок от Принцессы Селестии на день Солнцестояния. Ведь представьте, каково видеть Найтмер, пусть даже в виде силуэта, но каждую ночь.

— Честно говоря, пони в Эпплузе подумали точно как и вы. Эпплуза находится в южной части Эквестрии, и затерялась среди прерий и пустынь. У нас почти не бывает дождей, а пылевые бури заслоняют солнце гораздо чаще, чем грозовые тучи. Так что, нам тоже показалось, что Селестия решилась стереть это страшное воспоминание с поверхности луны. Наш мэр так и сказал.

— То есть, — встал с места Глэдмэйн, — так и запишем: «За исключением Понивилля, все города в большей или меньшей степени посчитали произошедшее недоразумением, никак не связанным с Найтмер. Жители Эквестрии слабо отреагировали на события того дня». Теперь позвольте мне озвучить следующий вопрос, а потом сделаем небольшую паузу. Мы так быстро решаем вопросы, что иначе пони будут думать, что мы сюда развеяться приходим, — оправдался Глэдмэйн, и пони захихикали.

---

— Ну, а я ему говорю, — продолжал Мэйджор, проходя по коридору к своему кабинету. — Сюда, сюда, по лестнице. А я ему, значит, говорю: «В сравнении с моим виски из Кантерлота, эта твоя жижа — просто самогон!» А он пьян был, и я тоже и, помню, схватились мы с ним здорово. У меня вон — ухо порвано!..

— Ваш товарищ по пути до мэрии уже полжизни рассказал, — сказала Спитфайр, обращаясь к молчавшему всю дорогу Жерому. — Не хотите ли и вы что-нибудь рассказать?

— Моя жизнь не замкнулась физическими границами города. И её не рассказать по дороге до дому.

— У нас будет много времени, — уверила пегаска, — и, надеюсь, вы ответите нам с Сансом на пару вопросов о вашей жизни.

— Мой кабинет, — произнёс Мэйджор, и толкнул дверь, пропуская гостей.

Спитфайр вошла первой. Затем, дождавшись, когда в комнате окажутся Жером и Мэйджор, вошёл Санс Гард.

— Довольно строгий кабинет, — оценила скудность убранства Спитфайр, приняв его за минимализм.

— Зато ничего не отвлекает, — усмехнулся мэр, стараясь скрыть свою растерянность наведённым в его отсутствие порядком.

— Печать, если она здесь, найти не составит труда, — произнёс Санс Гард, прохаживаясь по комнате и осматривая её интерьер.

— Приступайте, Санс. А мне надо уточнить некоторые вопросы.

— Присядьте, — предложил Мэйджор, пододвигая к газетному столику кресло и усаживаясь напротив. — Я так понимаю, вы всё ещё думаете, что дело нечисто, и в этом замешаны непосредственно мы?

— У меня есть основания полагать, — сухо произнесла жёлтая пегаска, положив на стол солнцезащитные очки. — Вы рассказали убедительную историю, в которую я почти поверила. Но в этой истории есть некоторые несостыковки. И несостыковки значительные. А потому, скажите, Мэйджор, где вы были сегодня к полудню?

— Эм… — призадумался мэр, понимая, что надо ответить быстро, но при этом не потянув за собой массу дополнительных вопросов. — У меня был ланч.

— Хм… — призадумалась Спитфайр, и тут же пришла в себя. — Нет. Я спросила, где вы были, а не что делали.

— В этой чёртовой дыре нормальный ланч можно поесть только в собственном доме! — выругался мэр, давая понять, что вовсе и не собирался юлить. — Хорошо хоть выпить сносно дают… Если знать, где, — добавил он, чтобы придать непринуждённости сказанному.

— Хорошо. Если вы были дома, вы виделись с Жеромом? Он приходил к вам?

— Конечно, приходил! — перехватил вопрос жеребец в черной накидке, понимая — сейчас велики шансы, что мэр соврёт, чтобы покрыть Жерома. — Что за очевидные вопросы!..

— Молчите! — резко вскричала Спитфайр, отчего Санс Гард даже обернулся. — Вы нарушаете чистоту допроса, — пояснила она, сурово глянув на Жерома.

— Спитфайр… — обратился к кобылке Санс Гард, медленно подходя к её креслу. — Они вполне законопослушные пони. Право же, любой на их месте растеряется.

— Санс, у каждого свои методы работы. И если пони действительно непричастен, поверьте, мой опыт меня не обманет, — произнесла жёлтая пегаска и повернувшись обратно к Мэйджору и Жерому, продолжила. — Но мои сомнения подкреплены хотя бы тем, что один из этих законопослушных пони сегодня чуть не перерезал одному жеребцу глотку.

— Неужели? — воскликнул Санс, напрочь забыв про поиск печати. — Чем?

— Вас действительно интересует, чем, а не сам факт? — надавила на начальника полиции капитан Вондерболтов.

— Это, между прочим, очень важно, — втиснулся Жером, и улыбнулся, позволяя Спитфайр перехватить слово.

— Что вы хотите этим сказать? — раздраженно спросила она. — Будто для того, чтобы перерезать горло нужен какой-то особенный нож или особенная сталь.

— Нужна сталь в принципе. Скажите, — произнёс Жером, — видели ли вы у меня нож? Уверены ли вы, что я поднёс именно лезвие к его горлу, а не просто решил проучить хама, приставив к его глотке вполне безопасный предмет? Ведь Стронг, как-никак уже десятый год служит верой и правдой моему другу Мэйджору…

— Не валяйте дурака, — обиделась Спитфайр, — если это был нож, то, скорее всего, он при вас. Сейчас Санс вас обыщет.

— Не стоит, — покачал головой Жером, — я сам сдам всё, что вы так хотите увидеть. Вот нож. Складной. Согласитесь, во время драки его ещё нужно успеть раскрыть. Вот пара бумажек и карандаш, — произнёс жеребец, магией выложив на стол перед Спитфайр содержимое внутреннего кармана мантии.

— Орудие нападения, — произнесла Спитфайр, оценивающе повертев складной нож — Правда, Санс? — спросила она подошедшего полюбопытствовать жеребца.

— Обороны, — поправил Жером. — Но позвольте спросить, почему вы взяли нож, а не, допустим, карандаш? Вы подсматривали с крыши соседнего здания, верно?

— Я вела наблюдение, — поправила Спитфайр, — и, да, с крыши соседнего здания. Разве это что-то меняет?

— Вероятно, меняет, — улыбнулся Жером, вставая с кресла, — пройдёмте, господа, подышим воздухом и заодно посмотрим, с какой крыши за мной наблюдали.

— Не дай Селестия это очередной ваш фокус… — начала Спитфайр, но Жером её прервал.

— Нет, что вы. Это будет не фокус, а магия. Ведь кому, скажите, как не мне знать, что со стороны парадного входа в мэрию есть только одно здание, приходящиеся по высоте вровень с крышей самой мэрии. И расположено оно в семидесяти шагах. Учитывая высоту здания в двенадцать-пятнадцать шагов, имеем расстояние… — Жером призадумался, — …приблизительно семьдесят пять шагов. И с такого расстояния вы видели вот этот маленький нож?

— Я поддерживаю желание Жерома выйти во двор и во всём разобраться, — поддержал довод Жерома Санс. — Тем более, там есть тот, кто от первого лица нам расскажет, как то было на самом деле.

— Вы, — говорила Спитфайр, спускаясь по лестнице, — по-жеребячьи наивны. Что Мэйджор, что Жером — первые лица города, которых покроет любой житель Даркстоуна.

— Впрочем, против фактов не пойти, — пожал плечами Санс, когда все четверо оказались на крыльце. — Не могу не согласиться с Жеромом, что даже мне в лучшие мои годы было бы не увидать ножа с той позиции, — произнёс Санс Гард, указывая копытом на наблюдательный пост пегаски. — Нож слишком мал, — добавил Санс, внимательно, оценивающе поглядев на складной нож и затем вернув его обратно хозяину.

— Я не говорила, Санс, что видела сам нож. Я видела блеск лезвия, — продолжала настаивать Спитфайр.

— Это уже через край! — возмутился Мэйджор. — Мало того, что вы ворвались в чужой дом в чужом городе, обвиняете в том, что не совершал ни я, ни Жером, так ещё и заставляете нас оправдываться?!

— Тише, — невозмутимо поднял копыто кверху Жером, обращаясь к Мэйджору. — Мисс Спитфайр, видимо, очень хочет оправдать всех Вондерболтов сразу за тысячу лет. Даже если я скажу, что блеска ножа она видеть не могла, потому что к двум часам это место уже находится в тени, то…

— Следы борьбы действительно есть, — удовлетворённо заметил Санс, рассматривая пыль у крыльца. — Прошу прощения, — обратился к крупному жеребцу по имени Стронг начальник полиции, — вы работаете на мэра, и на вас было совершено нападение, верно?

— Чего? — переспросил стоящий у забора Стронг, явно недовольный, что его побеспокоили.

— Жеребец по имени Жером собирался вас зарезать? — спросила Спитфайр в лоб.

— Может быть, — ответил тот, тупо глядя на присутствующих. — Хозяин приказал никого не впускать. Я и не впускал.

— Он считает, что я ему плачу за то, что он выполняет приказы, а не думает, — пояснил мэр, — я, конечно, сказал, никого не впускать, но, чёрт побери, я не упомянул Жерома, двери моей мэрии для которого всегда открыты.

— Это уже нас вряд ли касается, Спитфайр, — произнёс Санс Гард, возвращаясь к крыльцу. — Предлагаю вернуться и продолжить в кабинете, здесь мы больше ничего не найдём.

— Постойте, Санс, — остановила жеребца Спитфайр, коснувшись его плеча. — Стронг!

— Чего ещё? — обернулся тот, ещё более угрюмый, чем прежде.

— Писать умеешь? — почему-то спросила пегаска, и Мэйджор замер в испуге.

— Чего? — состроил страшную морду тот, будто ему предложили что-то непристойное. — А, вы про это. Не, не умею, — отмахнулся Стронг и вновь отвернулся, уже не скрывая своего раздражения.

— Но, — продолжала пегаска, когда все четверо вернулись обратно в кабинет, — мне всё равно многое остаётся неясным.

— К примеру? — спросил Жером, встав в проходе.

— К примеру, ваша голубенькая пегаска. Она прилетала сюда. Я видела это, когда наблюдала за вами.

— Она мой секретарь, если это поможет делу, — перебил Жером, слегка обеспокоенно. — Кажется, я оставил складной нож на крыльце. Позволите отлучиться?

Санс кивнул, и Жером, одарив пони улыбкой, исчез.

— Вы ведь не думаете, что он сбежит, — ответил он Спитфайр, бросившей вопрошающий и недоумевающий взгляд на Санса.

…— Стронг! — подозвал Жером земнопони, стоявшего у забора. — Слушай сюда. Похоже, у нас с Мэйджором серьёзные проблемы. Немедленно напиши кодовую фразу «Ужин будет готов к 20:00. Письмо сожги», сложи бумагу пополам и подпиши «1-2». Кинь его под дверь, постучись и удались, чтобы тебя никто не видел. Это тебе, — сказал Жером, вручая Стронгу кусочек пергамента, карандаш и три монетки по десять битсов.

Жером тотчас нырнул обратно в мэрию и уже через десять секунд был в кабинете, покручивая в воздухе складной нож.

— Нет-нет, — покачал головой Санс, передавая какие-то бумаги Спитфайр, — все отчёты заполнены совершенно другим почерком. Нет никаких сомнений, что письмо написал некто сторонний.

— Или левым копытом, — предположила Спитфайр.

— Определённо, нет, — не согласился начальник полиции, — здесь я могу однозначно заявлять, что написанные левым копытом буквы были бы… А, Жером, вы вернулись! Присаживайтесь. Спитфайр нашла способ, как разнообразить этот день.

— Ничуть не сомневаюсь, — ответил Жером, усаживаясь в кресло. — И что же на этот раз?

— Как насчёт допроса вслепую? — поинтересовалась пегаска, усаживаясь напротив.

— Я лишь интуитивно догадываюсь, что это, но звучит как захватывающая интеллектуальная игра, — улыбнулся Жером, откинувшись в кресле. — Я в деле. Надеюсь, Мэй тоже.

— Не привык играть без выпивки… — пробормотал Мэйджор.

— На вашей стороне и без того сильный союзник, — улыбнулась Спитфайр, глянув на Жерома. — Санс, подайте бумагу и пару перьев, — попросила пегаска, и разорвала полученный пергамент надвое. — Я задам вам несколько вопросов. Вы должны, не совещаясь друг с другом, ответить на каждый. Итак, приступим. Встречались ли вы вчера? Если да, то когда и с какой целью? Встречались ли вы сегодня. Вопросы те же. Когда вы узнали о подложном письме? На этом всё. Как окончите, сложите бумагу на стол.

— Хо-хо, — раздался голос Санса за спиной Спитфайр, — откуда это? — поинтересовался он, показывая здоровенный бутыль виски. — Я смотрю, из погребов самой Селестии!

— Ах, это… — с облегчением выдохнул мэр. — Знакомые дарят. А так как я не особый любитель алкоголя, у меня этой коллекцией заставлена целая полка, можете выбрать, что будем пить сегодня после игры.

— Спитфайр, — подошёл к ней Санс Гард. — Вы не любите крепкого, но вина из Кантерлота неужели за компанию не выпьете?

— Я на службе, Санс, — строго напомнила она, а потом, ещё раз подумав, добавила: — Разве что немного и только как окончим сегодняшние дела. Не хотите помочь? — спросила пегаска, протягивая бумагу Мэйджора Сансу. — Чтение по ролям, — пояснила она.

— Я должен подготовиться к просмотру! — заявил Мэйджор, вставая с кресла и направляясь к шкафу.

— Мне бокал, — попросил Жером, уловив, что Мэй имел в виду, упоминая «подготовку». — И госпоже Спитфайр, думаю, тоже.

— Совсем чуть-чуть, — подбодрил её Санс, положив копыто откинувшейся в кресле пегаске на плечо. — Как в ресторане, у каждого свой напиток, — пошутил он предвкушая стакан хорошего виски полувековой выдержки.

— Мы, — ответил ему Мэй, чувствуя, что напряжение в комнате, создаваемое Спитфайр, постепенно идёт на спад, и игра переходит от Спитфайр и Жерома к нему и Сансу, — простые пони, с нас хватит и виски. А эти утончённые натуры пусть распивают вино. Я все равно его недолюбливаю.

— А что же так? — спросила Спитфайр, безучастно глядя на плещущуюся в бокале жидкость глубокого бордового цвета.

— Не пробирает, — ответил Мэйджор, окончив разливать напитки. — Теперь я готов! — оповестил он, плюхнувшись в кресло, отчего оно жалобно скрипнуло.

— За здравие принцессы Селестии! — громко произнёс Санс Гард.

— За здравие её Высочества, — поправил Жером и, улыбнувшись, поднёс бокал к губам.

Минута шла за минутой. Пони молчали — наступила звенящая тишина, нарушаемая лишь голосами снаружи мэрии. Похоже, день выдался трудным для всех. Но он уже медленно шёл на спад, и полуденный зной отступал, оставаясь где-то позади, там же, где осталась опасная кульминация сегодняшнего дня. И комната, ранее озарённая солнечными лучами, и сиявшая неестественно ярко, теперь потускнела и приобрела знакомые очертания, и выглядела обыденно, словно после яркой вспышки мимолётных событий, время решило замедлить свой ход, и теперь текло медленно и лениво. Как лениво тёк теплый воздух от раскрытого окна к приоткрытой двери комнаты.

— Пожалуй, я начну первым, — произнёс Санс, подобрав едва шевелящийся на сквозняке лист и разогнав нахлынувшую сонливость. — Все готовы? — спросил он, окинув взглядом сидящих за столиком. — «Вчера, — начал читать Санс Гард бумагу Мэйджора, отойдя чуть поодаль и повернувшись к Спитфайр, — я виделся с Жеромом вечером. Мы выпивали.»

— «Вчера, — отвечала ему Спитфайр, парадируя богатый на интонации голос Жерома, — я был в гостях у Мэя. Он пил.»

Комната огласилась громким смехом, среди которых один звучал так, что содрогались стены.

— Жером, собака ты страшная! — хохотал Мэй, наливая себе и Сансу очередной стакан. — Я думал, мы друзья!

— Сдал вас, — улыбалась Спитфайр, даже не сопротивляясь Мэйджору, налившему ей второй бокал.

— «А сегодня у меня был ланч», — продолжал Санс, не дождавшись, пока смех затихнет. — Напомним, что ланч здесь можно есть только у себя дома, — добавил от себя начальник полиции, — «и ко мне пришёл Жером.»

— А с какой целью? — спохватилась Спитфайр, понимая, что Мэйджор ответил не на все вопросы.

— Вероятно, на ланч. Читайте, вы же Жером, вам лучше знать, с какой целью вы ко мне пришли, — уколол её Санс, усмехнувшись.

— Верно, — согласилась Спитфайр, решив, что после всего, что сегодня было, дальнейшие расспросы будут не просто неуместны, но и оскорбительны в такой уже непринуждённой обстановке. Тем более для пони, которые несмотря ни на что так радушно приняли нежданных гостей. — «Я приходил к Мэю сегодня. Хотел у него, как у мэра, узнать, что произошло, и почему сюда едет полиция.»

— Что? — удивился Санс. — Вы знали про приезд полиции заранее? Это как понимать?

— Город известен тёмными делишками. Здесь каждый десятый думает, что едут за ним, — уклонился от ответа Жером, — а слухи разлетаются быстро.

— А почему вы подумали, что это за вами? — с улыбкой спросила Спитфайр, поднеся бокал к мордочке и вдохнув терпкий винный букет.

— Первые лица города за всё, что произошло здесь по их и не по их вине, от вышестоящих принимают удар на себя. Увы, такова наша судьба и призвание, — вздохнул Жером, всем видом показывая, что ничуть об этом не сожалеет. — Находиться так высоко — большая ответственность. Кому, как не вам, это знать.

— Мне это известно. Но я не жалуюсь, — вновь вернулась к сухому тону Спитфайр. А после неожиданно добавила: — И я ни разу не вздрагивала от писем принцессы Селестии. Быть может потому, что я честно исполняла свою работу не только перед ней, но и перед своей совестью. А принцесса всегда была моей наставницей, и никогда — начальством. Мы часто виделись с ней на балах и официальных мероприятиях Кантерлота, ещё когда я была в рядах Вондерболтов в качестве новобранца. И нельзя не отметить, насколько странным мне тогда казалось оказываемое ей внимание.

Нередко в перерывах она подходила и расспрашивала нашего командира о лётной программе, о его семье и о том, как и чем живёт Академия Вондерболтов. Спрашивала заинтересованно и внимательно слушала, улыбалась и кивала в ответ. Я много раз видела Селестию и до сего момента, но в тот день принцесса впервые заговорила со мной лично. Она сразу признала во мне новенькую в рядах лётного состава, и потому поинтересовалась, довольна ли я, и чего хотела бы достичь.

На первый вопрос иного ответа, кроме ожидаемого, быть не могло. Но произнеся это вслух самой Селестии, я словно сама ещё глубже и ещё искренней поверила в сказанное. Зазубренной за многие годы скороговоркой я хотела выпалить ответ и на второй вопрос, но если бы вы знали, насколько окрыляющим было внимание самой принцессы… Что я не смогла отнестись формально на эту искреннюю заинтересованность. И тогда я призналась, что под «стать самым быстрым пегасом» я подразумеваю, что мечтаю о звуковой радуге…

— Как в доэквестрийских мифах о самом быстром пегасе? — спросил Санс, перебив Спитфайр. — Но ведь никто и никогда не совершал звуковой радуги на самом деле.

— Ошибаетесь, — произнёс Жером, отставив пустой бокал в сторону. — Всего несколько лет назад одна ранее никому не известная пегаска по имени Радуга достигла скорости звуковой радуги.

— Да, — твёрдо произнесла Спитфайр, более обращаясь к Сансу, ожидавшему опровержения. — Та пони стала первой, кто преодолел эту скорость.

— Ваш взгляд лишён восторга, — заметил Жером, — значит, не саму звуковую радугу вы ждали. А что её совершите вы.

— Не вижу ничего плохого в том, чтобы хотеть быть первой и единственной в чем бы то ни было, — недовольно ответила Спитфайр. — Я мечтала стать самым потрясающим Вондерболтом, о котором когда-либо слышала Эквестрия. Самым быстрым, смелым и отважным. Ну, какой пегас в наших рядах не мечтает об этом же? Я же хотела быть на голову выше. Когда я сообщила о своём желании Селестии тогда, будучи новенькой в рядах Вондерболтов, шесть пегасов уставились на меня такими недоумевающими взглядами, будто я озвучила желание каждого из них, в котором они просто боялись признаться, может, даже самим себе. Может, это было нечто настолько личное или вызывающее… не знаю. Но единственная, кто обнадёжила меня, была именно принцесса.

«Уверена, — шепнула она мне, — твои усилия не окажутся напрасны.»

И в её словах я услышала нечто настолько воодушевляющее, что не будь принцесса рядом, я бы непременно сорвалась бы с облака вниз и сложив за спиной крылья, вытянув два передних копыта мчалась бы вниз, пока небо не озарила бы яркая радужная вспышка. Ведь Её Высочество не могла обмануть. Она коснулась меня словом, вселив в меня такое стремление и надежду, что я ни на миг не сомневалась в её словах ещё много лет. Тогда я была молода, и понимание, что призвание и натура Селестии заключены в её кьютимарке Солнца — светить ярко всем, но ни для кого в отдельности, пришло слишком поздно.

Годы я посвятила тренировкам и почти не бывала дома. Дом… Так мало значат эти слова для тех, кто одержим. А какой жеребёнок, едва став взрослым пегасом, не одержим неведомой несбыточной мечтой в радужных тонах? Что ему могут дать стены дома взамен бескрайних просторов неба? Быть безгранично свободным и безгранично одиноким, быть превосходным, спать в облаках и бороться с непогодой в неравной схватке — вот предел мечтаний молодого пегаса. Но, сверх того, я мечтала о невозможном.

Я жила в Академии и грезила лишь одним — достичь звуковой радуги. Каждый день я посвящала тренировкам. Усердно, как только могла. Уверена, в те годы я запросто бы утёрла нос той напыщенной пегаске — Сильвер Скай, по которой сходила с ума половина наших жеребцов всех возрастов, но я была, как я считала, выше этих мелочных разборок любви, ненависти и ревности. Они отнимали слишком много сил и казались слишком суетными перед лицом великой цели. А цель была, и я мчалась к ней, оставив далеко позади родной дом, моих родителей и личную жизнь.

…В тот день была солнечная погода. Все условия по давлению, влажности и температуре воздуха словно по волшебству сошлись идеально. По крайней мере, на мой взгляд. Облака зависли высоко над лесом, и у меня вполне хватило бы времени разогнаться. Свидетелей не было, да они мне были и не нужны. Я вдохнула полной грудью, чуть взлетела над облаком и сорвалась вниз.

Скорость стремительно возрастала, и проносящийся воздух свистел у меня в ушах. До такой скорости разгонится любой уважающий себя пегас. Ещё немного, и моя грива начала хлестать меня по шее, а становящийся жидким, словно вода воздух, обтекал меня с боков. Я и раньше разгонялась до таких скоростей. Редко кто мог летать так же быстро, но это не было мои пределом. Предел скорости для простого пегаса — его физическая неспособность лететь быстрее. Для таких как я — невозможность удерживать крылья в восходящем потоке. Я старалась держаться, но встречные струи воздуха вцепились в мои крылья, будто желая их оторвать. Несмотря на все мои усилия, моё левое крыло начало дрожать и отходить от тела, сложенного в почти идеально обтекаемую форму. И крыло не могли удержать даже напряжённые до боли мышцы.

Тогда я поняла, что если не замедлюсь, то потоки вывихнут мне крыло, и на такой скорости, скорее всего, я разобьюсь о землю, не успев затормозить своим единственным здоровым крылом. Я распрямила грудь, и встречный ветер стал постепенно замедлять моё стремительное падение. Затем я медленно развела передние копыта, и только когда земля была совсем близко рискнула расправить не слушавшиеся от напряжения крылья. Что говорить, тогда я упала в лесную чащу и не вставала до самой ночи. Обратно я вернулась пешком.

Крыло мне подлечили — я всё-таки его ушибла, когда упала в лес и ударилась о дерево. Знаю, вы думаете, я скажу, что было не залечить самолюбие и гордость, но это не так. Я довольно быстро оправилась, словно и не предавала мечту. Или что звуковая радуга не была мечтой. Мне казалось это постыдным, но сейчас, возвращаясь всякий раз к себе домой в Клаудсдейл, я понимаю, что в тот день поступила абсолютно правильно. После того случая я взяла отпуск и месяц провела дома, с родителями и старыми друзьями из Клаудсдейла.

Мечты я так и не предала. Вернувшись, я начала всё сначала. Но уже совсем не так, как ранее — я отступила чуть в сторону, дав дорогу тем, кто мог бы побороться за то, чего мне уже было не достичь. Тогда я уже занимала должность при Академии, и по моей просьбе из-под лёгкого пера Ренделл Сторма вышло распоряжение о создании нового отряда, куда зачислялись только самые быстрые и сильные пегасы. Именно их обучению я посвятила многие годы своей карьеры вондерболта. Я учила их всему, что знала сама, и они по праву были превосходными летунами, но… Год шёл за годом, и вместо того, чтобы быть ближе и явственней, мечта становилась всё дальше и всё призрачней, в суете жизни растворяясь и превращаясь в несбыточное воспоминание.

Скажите, чувствовали ли вы когда-то, бесполезность того, во что вы так старательно день за днём вкладывали свою душу? Отдавая себя всю безвозмездно, осознанно ставя крест на личной жизни и отнимая себя у родных? А я почувствовала. Одним утром мне принесли газету. Первый же заголовок гласил, что впервые некая пони-пегаска, ещё едва ли подросток, достигла звуковой радуги. Вот так просто. Невежда, скорее всего, даже не знала, что это невозможно, и потому сделала это. Что должна чувствовать пони, когда дело всей её жизни оказывается ненужным?..

Спитфайр тяжело вздохнула, и в комнате наступила тишина. За окном на город медленно спускался вечер, и за историей жёлтой пегаски никто не заметил, как в кабинете стало сумрачно. Только шпиль здания напротив горел цветами заходящего солнца на фоне синего неба. Жара спала и казавшийся бесконечным день угасающими красками заявлял о своём уходе. С улицы доносился визг и ржание жеребят, толпой высыпавших на пыльные улочки и мощённые площади с уходом палящего солнца.

— Грустная история… — проговорил Санс Гард, поставив стакан на стол.

— Простите, — покачала головой Спитфайр, — сегодня я была слишком откровенна…

— Не переживайте, — поддержал её Жером. — Сейчас, только сейчас вы были настоящая пони, борющаяся за своё простое счастье.

— А эта пони… — продолжила Спитфайр, — ну, которая Радуга… Да и все пони, в принципе. Что они должны думать о нас? Какая-то пони-подросток на голову обскакала всех Вондерболтов… Тысячу лет мы считаемся элитным лётным отрядом, но так и не смогли оправдать возложенных принцессой ожиданий. А сейчас мы оказались даже не в состоянии справиться с задачей, для решения которой были созданы первоначально. Видимо, наша участь — выступать на Гала и показывать своё умение эффектно выписывать фигуры под облаками… или состязаться в скорости на потеху высшему обществу. Видит Селестия, я всеми силами пыталась это исправить. Скорее всего, напрасно.

Вновь наступила тишина. Спитфайр сидела, обхватив голову копытцами и не шевелилась. Мэйджор и Санс переглядывались, но непринуждённо, вскользь, словно боясь после откровений Спитфайр надолго встретиться взглядом. Жером и вовсе о чём-то думал. Наконец, увидев, что Мэйджор начинает беспокойно вздыхать и заламывать копыта, Санс, уловив его взгляд, кивнул, чуть прикрыв глаза. Тот же знак он подал и Жерому, подставив копыто к губам.

Тихо встав, Мэйджор и Жером направились к выходу. И лишь на пороге Жером обернулся, ещё раз встретившись взглядом с Сансом. Сейчас он сидел ещё ближе к Спитфайр, по-дружески, но без фамильярности обняв пегаску. Кивнув и улыбнувшись, Санс помахал уходящему жеребцу копытом и опустил голову. Жером бесшумно закрыл дверь и направился к лестнице, копытом пригласив Мэйджора следовать за собой.

— Мэй, я не знаю, сколько продлится эта неразбериха с… — Жером обернулся и стал говорить тише. — …с этими обысками и тому подобным. Но сейчас я хотел бы, чтобы ты разместил гостей в своей мэрии. Так, по крайней мере, мы будем держать их в поле зрения и…

— Хозяин, это вам… — произнесла вошедшая голубенькая пегаска, чей призрачно-светлый силуэт замелькал в темном холле со стороны парадного входа.

— Благодарю, Плэйт, — кивнул Жером, быстрым шагом удаляясь от Мэйджора. — И не переживай, — обернулся он, возвращаясь к прерванному диалогу. — Уже завтра к утру всё прояснится…

Жером раскрыл сложенный пополам лист бумаги.

«Ужин будет готов к 20:00. Письмо сожги» — гласили буквы, выведенные тем же почерком, что и в доносе.

— А, нет. Всё уже прояснилось, — прошептал Жером и, скомкав письмо, решительно направился к выходу.