По дороге дружбы
Глава 1. Семейство Голденмэйн
Музыка для погружения:
1. В. А. Моцарт — Симфония №6 «Ближе к ангелам»
2. Max Richter — On The Nature Of Daylight
3. Групповой ирландский степ.
4. Apocalyptica — Farewell
5. П. И. Чайковский — «Ноктюрн»
6. Roque Banos — You Can't Blame Me
Солнце, поднимаемое принцессой дружбы Твайлайт Спаркл, только начало подниматься, однако в трехэтажном особняке, выкрашенном молочно-желтой известкой, с вычурным балконом на втором этаже, уже играло фортепиано. «Ни свет, ни зоря по всей улице пилик-пилик.» — скажет кто-то, хотя для этого дома — это далеко не впервой, ведь этот особняк является домом потомственных музыкантов — пианистов и скрипачей. Перед домом располагался небольшой садик с фонтаном и беседкой, а сзади были видны магазины фруктов, тканей, украшений и замок. От крыши, покрытой фиолетово-золотой черепицей, отблескивали лучи поднятого золотого солнца. Ранние пташки, принадлежащие к «низшему классу Кантерлота», пони тяжелого физического труда уже спешили по своим делам. По всем улочкам тянулся сладкий запах свежего хлеба и пирожков с самыми различными начинками, запряженная кобыла тащила в повозке несколько бидонов свежего молока, которое не портилось из-за тепла с помощью нехитрой охладительной системы. Жеребята с туго набитыми седельными сумками торопились в школу.
Стоявшее в гостиной фортепиано в данный момент едва ли не дымилось от активной игры маленькой кобылки, чья кукурузно-золотая грива была собрана в хвостик, однако пара локонов свисала и лезла в глаза. На кафельном полу лежал бархатный ковер багрового цвета с золотыми узорами в виде нот по центру и золотой каймой по краям, который вел на второй этаж, а там и на третий. Под потолком первого этажа, прямо в холле, свисала огромная антикварная люстра с восковыми свечами. По залу носилась пегаска-служанка, держащая в зубах метелку от пыли. Она смахивала пыль с поверхностей картин, тумбочек, шкафов, стараясь не сильно маячить перед глазами Графа Голденмэйна. Кобылка играла на инструменте, словно Музой поцелованная, со всей страстью, наслаждаясь тем, как и что она играет. На малое мгновение она даже забыла, где находится и какую сильную боль ей приносит музыка. Вдруг жеребец, что стоял справа от кобылки, ударил копытом по клавишам, едва ли не прижав ее копыта. От удара оранжевая пегаска вздрогнула, выронив метелку из зубов. В комнате повисла гробовая тишина, в которой даже взмахи крыльев служанки прекратились. Настрой, с которым земная кобылка играла, сразу улетучился куда-то, возвращая обладательницу в реальность.
— На Грант Галлопинг Гала ты также будешь смазывать ноты? — спросил кобылку статный жеребец единорог в черном фраке, наклонив голову на уровень клавиш. — Придешь во дворец принцессы Спаркл и начнешь создавать эту какофонию, позоря весь наш род? — кобылка молчала, слегка наклонив голову и опустив уши к голове. — Меня не уважаешь, так хоть себя уважай. — с укоризной процедил Граф. Заметив исчезновение взмахов крыльев, жеребец осмотрелся, грозно посмотрев на пегаску, которая тут же возобновила уборку. — Каждый год мы выступаем на Гала безупречно и тут ты решила мокнуть нашу фамилию в грязь? — единорог возобновил свою тираду, на его глазах нависла тень. — «Голденмэйны, которые больше не блистают» — это ты хочешь услышать от окружающих? — спросил он, беря магией пучок гривы кобылки и резко дернул его, от чего голова кобылки дернулась и потянулась по направлению рывка. — Мало того, что ты — земнопони, так ты еще и бездарная.
— Нет, папа. — твердо и рефлекторно ответила кобылка, держа в глазах слезы. — Они не будут так говорить. Я не оплошаю. — по ее шкурке побежала мелкая дрожь от кончиков ушей и вдоль позвоночника до поясницы.
Жеребец долго прожигал ее взглядом, после чего дернул магией в противоположную сторону, от чего кобылка ударилась лбом о клавиши, и в зале прозвучал этот громкий и смазанный гром нот. Единорог лишь сердито хмыкнул, обходя земную пони со спины.
— Назови мне интервалы, Аим. — потребовал жеребец, глядя на то, как кобылка потирает ушибленный лоб. Но когда Аим заметила его взгляд, то сразу же села ровно.
— Восемь простых интервалов. — ответила кобылка, глядя перед собой, но единорог тут же убрал ноты с помощью магии.
— Назови и покажи мне их. — надавил жеребец, от чего она закрыла глаза.
— Прима — обыкновенное повторение звука, — начала кобылка и нажала на ми два раза, — секунда, — пони нажала на ми и фа, — терция, — прозвучали ми, а за ней соль, — кварта, — легким движением копыта она нажала до и фа, — квинта, — ми и си, — секста и септима, — Аим сыграла соответствующие ноты с интервалом сначала в шесть, затем в семь нот, — и наконец октава. — земная кобылка сыграла до первой октавы и до второй октавы, после чего подняла копыта над клавишами, ожидая следующих вопросов.
— И в чем твоя проблема, если ты все это хорошо знаешь и можешь сыграть по отдельности, м? — на этот вопрос, кобылка лишь набрала в легкие воздуха, ожидая получить хлесткий удар по спине, но его не последовало. — Сыграй симфонию №6 еще раз и только попробуй смазать ноты. — все также жестко и безэмоционально потребовал Граф, на что кобылка сразу же приступила к выполнению задания и зал опять наполнился музыкой. И несмотря на быстрый темп, игра была лишена того чувства, какое обычно закладывают в исполнение.
Со второго этажа спустился жеребчик-единорог, также одетый в черный фрак, на его спине висела кобура, в которой лежала скрипка. Жеребец лет восемнадцати с причесанной назад золотой гривой спустился и что-то шепнул отцу, от чего тот со злостью закрыл крышку фортепиано, придавив копыта кобылки, та вскрикнула и заплакала. Ее брат слегка поежился, но не предал вида, глядя на страдания своей сестры, слегка прикрыв глаза. Аим высунула копыта и прижала к груди, сгорбившись так, что вылезшие пучки волнистой гривы закрыли половину мордочки. Вновь повисла тишина.
— А ну-ка быстро пошла перезаправлять свою кровать, лентяйка, а ни то получишь у меня хворостом. — приказал единорог, указав копытом на лестницу.
Земная кобылка закрыла ноты, задвинула стул и, прихрамывая, пошла на второй этаж, в свою комнату. Сегодня она проспала и не заправила кровать идеально ровно, как того требовал Граф, чтобы успеть на занятие с отцом. Однако ее братец — граф Стринг Голденмэйн по своему обыкновению проверил состояние комнаты своей «ненаглядной сестрицы», чтобы в лишний раз показать отцу свою наблюдательность и старательность. В конце концов раньше огребал он, хоть и не так сильно, лишь в воспитательных целях. У Аим, как и у него, было кое-что общее, помимо умения играть на музыкальных инструментах, и это были шрамы от хвороста, которым Граф хлестал за любую провинность или небрежность. И эти следы жесткого воспитания Граф закрывал на них концертными фраками.
Молча позавтракав, кобылка и ее брат направились в консерваторию на отбор для Гранд Галлопинг Гала. Дорога была относительно не долгой, ведь их особняк всего в нескольких кварталах от обсерватории и путь пролегал в «благополучных районах». Репетиций дома было мало, как думал Граф Голденмэйн, а жеребятам было проще не находиться дома и видеть других пони, которые были, если не также, слегка высокомерны, что свойственно коренным жителям Кантерлота. Занятия проходили гладко, брат и сестра были, как всегда, лучшими, однако старались быть еще лучше, задерживаясь на тренировку следующей группы. Даже после долгих занятий, на отборе на королевское Гала, они продолжали блистать. Все было скучно, как всегда, ведь они не видели конкурентов в других, однако на их репетицию зашла принцесса Спаркл. Жеребцы и кобылки тут же поклонились правительнице Эквестрии, вгоняя ту в легкую краску.
— Встаньте, пони. — величественно и мягко приказала принцесса, одаряя всех своей улыбкой.
— Чем обязаны, принцесса? — спросил учитель, подходя к аликорну.
Принцесса Спаркл осмотрелась, после чего направилась вместе с ним, объясняя в своей манере: «Вы понимаете, как я обычно планирую все заранее и имею запасные планы на этот план, поэтому мне просто хотелось проверить, что Гала завтра пройдет, как надо.» Две фигуры покинули комнату, в которой все, кроме Голденмэйнов, начали перешептываться, предполагая причину посещения принцессы и обсуждая Гала. Все они, кроме графа Стринга, отбирались сегодня на выступление на Гала-концерт в первый раз в жизни и для этого долго, усердно тренировались. Все понимали, что подберут не всех и это означало жесткую конкуренцию против Голденмэйнов, а именно конкуренцию за игру на фортепиано и скрипке. Их учитель дирижер подобрал по два пони на каждый вид инструмента, однако за фортепиано жеребец посадил именно Аим, сказав перед этим, что, среди всех его выпускников-пианистов, она была одной из самых одаренных. А это, в свою очередь, вызывало бурные дискуссии среди «ущемленных» пианистов. Но, ох, если бы только пианистов задевало то, что их даже рассматривать, как кандидатов, не будут.
— Я слышала, что эта простушка из Понивилля — Лира Хартстрингс будет выступать с нами. — розовая кобыла надменно тряхнула гривой и засмеялась.
— Слава Селестии, что ее прикроет маэстро Октавия Мелоди. — ответил жеребец, что также играл на скрипке. — Хотя, меня интересует то, почему они все еще выступают. Им обоим на пенсию пора.
— Две деревенские простушки-лесбушки. — фыркнула все та же розовая кобыла, на что получила подзатыльник от Стринга.
— С ума сошел что ли?! Ты у нас любитель копыта распускать, Голденмэйн? — спросила сестра — близняшка розовой кобылки Шарп, глядя на светло-серого жеребца снизу-вверх. — Защищаешь их или просто любишь стукать всех, кого не попадя, как твой папаша? — на этот вопрос тот лишь высокомерно фыркнул, сдерживая злость, и отошел к фортепиано, за которым сидела Аим. — Что, сказать нечего?
— Правильно! — продолжила сестра Шарп — Квинт. — Ваш папашка такой же: бьет всех без причины.
— На прошлой неделе он наорал на моего отца. — подал голос жеребец со скрипкой, что поступил в консерваторию на бюджет.
— Ты вообще молчи! — заткнула его Шарп.
— А по какому поводу? — поинтересовалась Квинт, на что поймала вопросительный взгляд своей сестры.
— Да, собственно, без причины. — ответил коричневый единорог, поправляя свои ноты. — Просто «потому, что». Может мой отец ему как-то дорогу перешел, а может ему овес пережарили. Сено его знает. — ухмыльнулся жеребец, разведя копыта в стороны.
Граф Голденмэйн всегда отличался исключительной высокомерностью и агрессивностью к тем или иным пони, всегда унижал тех, кто ниже его по статусу, а перед Её Величеством готов на шпагат сесть и спеть сопрано. Он такой и его отец был таким, и отец его отца был таким, защищая честь начинателя рода Голденмэйн, который, по сути дела, «вылез из грязи в князи», в нашем случае в графы, став мужем графини, которая потеряла своих родителей, а он был мастером облапошивать снобов и влился в это общество легко, получив имя и статус.
— Эй, пустобокая! — на распев окликнула Шарп нашу земную кобылку, которая злобно и высокомерно подняла голову. — Надеюсь хоть ты не такая чокнутая, как твой братец или папашка. Не хотелось бы, чтобы на Гала ты все испортила. Замены-то нет.
— Я не «чокнутая». — пробубнила кобылка и отодвинула свои кукурузные локоны. — И не собираюсь портить нам дебют. — сказала Аим, услышав в словах единорожки то, что та с ней считается и видит ее музыкантом на Гранд Галлопинг Гала. Однако Шарп лишь гордо отвернулась от нее, но получила утвердительный кивок от Квинты.
После занятий, брат и сестра собрались вернуться в особняк, однако граф Стринг решил «откланяться на встречу с прекрасной кобылкой», которая являлась дочерью знаменитой портной Кантерлота и бизнес-пони, и всучил сестре свою скрипку, пригрозив, что, если даже с чехлом что-то случится, то она получит сначала от него, а потом и от отца. Аим же поплелась к водопаду, неся за спиной скрипку. Для своих двенадцати лет она была девяносто сантиметров роста, что для кобылок ее возраста является низким, и, когда мимо нее проходили высокие пони, то уступали дорогу, чтобы «не затоптать». На занятия в обсерваторию Граф настаивал, чтобы кобылка одевалась в темно-синий костюм с брюками, что закрывали ее пустые бока, а она и сама была рада тому, что никто этого не видит.
— «Какой позор для семьи! Взрослая кобылка без кьютимарки! Тьфу!» — прокручивала в голове Аим голосом отца. — «Ты хоть знаешь, сколько времени я на тебя потратил? В твоем возрасте твой брат уже третий раз выступал во дворце принцессы. А ты? Ничтожество! Бездарность! Надо было сдать тебя в детский дом!» — земная кобылка вышла к водопаду и встала у реки, однако даже сейчас в ее ушах гулял свит от хвороста, а после смачные удары.
Пони и непони носились, погруженные делами, и не замечали маленькую кобылку, стоящую у бурной речки. Аим расстегнула черный футляр, достала скрипку и смычок, и, встав на задние копыта, положила скрипку на плечо, придавив головой, начала играть. Несмотря на то, что она — земная кобылка, ей легко удавалось осваивать музыкальные инструменты и вот кажется, что именно в музыке должен быть ее особый талант, однако, сколько она не пробовала играть на инструментах, сколько не пробовала проявить себя в музыке, ее метка упрямо не желала проявляться. Аим, закрыв глаза, вложила все свои мысли в игру, скрипка плакала и разрывалась от душевных терзаний обладательницы. «Придешь во дворец принцессы и устроишь эту какофонию?» — прокручивала она в своей голове нарицания Графа, вспоминая ту порцию очередной боли, которую он ей нанес о свой же инструмент. Вместе с этой болью в передних копытах, ее смычок быстро, твердо и злобно скользил по струнам, заставляя инструмент плакать теми слезами, которые сдерживала земнопони. Кобылка даже не замечала, как возле нее останавливались прохожие и кидали в раскрытый чехол битсы. Вообще, по-началу, она и не думала зарабатывать, играя на улице, как бродячий музыкант. Аим просто любила приходить к водопаду и, с помощью музыки, выговаривать воде все свои разочарования, страхи и обиды. Но тут скрипка замолкла, погрузив все в тишину, которая разрывалась шумом водопада, кидающим брызги своей прохладной воды на шкурки слушателей. Аим еще с минуту стояла на задних копытах с закрытыми глазами, медленно опуская копыто со смычком, и лишь шум аплодисментов заставил ее раскрыть глаза. Толпа, из восьми пони (рабочих и среднебогатых) и одного пожилого кирина, который вытирал слезу из уголка глаза, благодарила кобылку за красивую и чувственную игру. Аим почувствовала волнение и страх, глядя на публику, которой становилось каждый раз все больше. Она убрала скрипку и смычок в футляр, вытащив заработанные битсы и спрятав их по карманам, накинув сумку на спину, поспешно поклонилась своей публике и легким галопом двинулась в сторону дома, не замечая провожающих взглядов, среди которых был один — самый пристальный взгляд, полный заинтересованности.
Сейчас она бежала на хореографический кружок, в который ей было дозволено ходить, когда угодно, главное — чтобы не шлялась где попало. В свое время, Аим, помимо различных музыкальных инструментов, изучала и искусство танца. Помимо того, что танец — хороший способ поддержать физическую форму, он еще и развивает чувство ритма и помогает высвободить энергию. Когда она зашла в класс, то сразу привлекла внимание учениц и учительницы. Взрослая единорожка, лет тридцати пяти, с короткой черной гривой улыбнулась, глядя на вошедшую графиню, в то время как ученицы начали перешептываться.
— Разрешите присоединиться, мэм? — спросила Аим, глядя на предмет своего обожания, своего рода, заменившая мать.
— Давай только бегом. Помнишь, что я говорила по поводу гривы?
— Если не будет шишки, обстригу под нолик. — сказали кобылка и единорожка одновременно. Помимо убранной гривы, в ее группе пони и не только занимались без каких-либо костюмов — ради того, чтобы всем естеством отдаваться танцу.
Положив скрипку и сняв с себя костюм, Аим быстро заплела гриву и встала в ряд. В данный момент она не беспокоилась об отсутствии своей кьютимарки и о старых шрамах, что довольно хорошо разглядывались со стороны. Она не обращала внимания на кобылок, концентрируя свое внимание лишь на ней. Ермак была одним из тех преподавателей, что не делил жеребят по классам, расам, возрасту, наличием или отсутствием кьютимарки. Она знала все танцы мира, передавала танцем всю страсть народа, что обладал своим национальным стилем. А еще она любила дрюкать своих учеников классическим балетом, на что уходило много сил жеребят, однако это окупалось их физической формой.
— Сегодня у нас чечетка Таппахани, так что постарайся вспомнить, что это такое. — сказала единорожка, ставя зебринский барабан между ногами, а передними копытами начала отбивать ритм.
Танец зебр племени Таппахани отличался от танцев других зебринских племен тем, что нужно было отбивать копытами ритм, не забывая про пластику движений, пружинность и легкость в копытах. На самом деле, этот танец можно было использовать почти с любой музыкой, однако госпожа Ермак уважала традиции и учила кобылок в первую очередь национальному танцу.
— Следи за копытами, Свит Мун! А ты, Гранд Прайс, чувствуй ритм и не лети вперед паровоза! Голденмэйн! Голденмэйн, не пробей дыру! Легче чечетку! Тянись макушкой к потолку! Стоооооп!
Закончив тираду, которая не относилась к одной зебре, что знала и понимала эти танцы, как полоски и узоры на своем теле, Ермак прервала отбивание ритма, встав на четыре копыта. Все кобылки вернулись в исходное положение, на свои места, переводя дух.
— Это касается не только их! На второй восьмерке вы все делаете одну и ту же ошибку. — единорожка отбила копытами так, как это сделали жеребята, те в свою очередь поморщились, видя, как со стороны выглядело то, что они делали. Но затем Ермак отбила тоже самое, только с наибольшей легкостью, точностью и резкостью, присущей зебрам того племени. — Понятно? — все кобылки кивнули. — Аим, покажи, как ты поняла.
Земная златогривая кобылка повторила движения второй восьмерки почти с идентичностью, добавив в конце еще один элемент зебринского танца, не замечая двадцать пар глаз. Одна из учениц — голубая пегаска Пэттенс Блу — даже присвистнула, увидев дополнительное и гармоничное движение, которое в этом танце поставлено не было.
— Вот, так даже лучше. — сказала Ермак, одобрительно кивнув. — Добавим это движение в танец. — на это заявление некоторые возмущенно замычали, ведь теперь им придется переучивать эту часть танца.
Закончив с зебринской чечеткой, они перешли к импровизационной части занятия. На этом моменте каждый мог блеснуть своими знаниями и умениями в танцах, а некоторые просто танцевали то, что чувствовали, чтобы освободить из себя все хорошее и плохое. Аим попросила госпожу Ермак сыграть что-нибудь на скрипке, ведь это та музыка, в которой можно было буквально прочитать эмоции. Единорожка, на все копыта и магию своего рога мастер, также обладала талантом играть на многих инструментах, однако решила преподавать танцы жеребятам. И сейчас, когда графиня передала ей скрипку своего брата, она могла сыграть любую мелодию, даже ту же самую мелодию зебринского танца, однако Ермак, каким-то чудесным шестым чувством, догадалась об эмоциях, что находились сейчас внутри кобылки, и решила дать той высвободить ее истинное нутро наружу. По правде говоря, единорожка знала, что Аим Голденмэйн приходит только тогда, когда той нужна энергетическая разрядка, и, глядя на то, как она четко повторяла за ней движения, она поняла, что эта земная кобылка настроена решительно. Может даже, что, на основе ее танца, Ермак сможет поймать вдохновение для нового танца старшей группы.
Музыка наполнила помещение, зрители — кобылки смотрели на земную пони, что-то обсуждая, однако, когда Аим сорвалась в танец, почувствовав ритм, то обсуждения сразу прекратились, и все начали наблюдать за тем, как кобылка буквально порхала над полом, а движения ее были точными и плавными, словно движение огня в керосиновой лампе. В голове у Аим была настоящая буря из переживаний и предчувствии чего-то нехорошего. Она танцевала с прикрытыми глазами, не боясь оступиться, запнуться о свои же копыта, ушки были прижаты к голове, что означало то, что она все еще танцует не в полную силу.
— А теперь включись на полную! — приказала ей Ермак, начав играть на высоких и трепещущих нотах.
Графиня раскрыла глаза, ее уши поднялись, она просто взорвалась танцем, который буквально кричал: «Да, я — графиня, да, я — живу в богатой семье и являюсь одаренной в музыке. Я маленькая для своего возраста, да еще и особого таланта так и не появилось! Отец бьет меня, унижает, заставляет трудиться в музыке даже если это не является моим талантом! Мой брат также настроен против меня, и за молчание о моих увлечениях требует плату! Наша мать нас бросила у этого тирана! Наши спины располосованы хворостиной за любые провинности! Я заперта в клетке!»
Игра затихла, Аим продолжала стоять на задних копытах, обнимая себя передними, наклонив голову, стараясь скрыть слезы. В помещении слышалось лишь тяжелое дыхание кобылки, но потом зрители начали аплодировать ей второй раз за день. Ермак подошла к кобылке и обняла ее, опуская ту на копыта, ощутила влагу на своей короткой шкурке. Некоторые из жеребят и зебра тоже подошли к Аим, подбадривая и хваля ее танец.
Время пролетело незаметно и теперь ей нужно было возвращаться в свою клетку. Отец, как всегда, встречал их у порога, а вместе с ним и вернувшийся из отпуска дворецкий, который был одного возраста с Графом и был едва ли не таким же, как его хозяин. Служанка порхала по дому, раскладывая на места вещи дворецкого, и, заметив графиню, улыбнулась, после чего продолжила работу. Аим так и замерла на месте, не видя своего брата. «Неужели он еще не пришел? Ух, Тирек его затопчи, если он опаздывает. Что мне сказать? Или ничего не говорить?» — мысли кобылки перекрывали друг друга, однако кобылка уже давно научилась прятаться за маской спокойствия и надменности. Но к счастью братец зашел прямо в ту самую минуту, когда Граф уже хотел начать очередную осуждающую тираду, полную отсчитывания за все грехи мира.
— Сегодня к нам заходила принцесса Спаркл, — начал вошедший Стринг, гордо смотря отцу в глаза, а Аим выдохнула с облегчением, — она сказала нашему учителю, чтобы в репертуаре обязательно была классическая полька Понивилля. Видимо для своих «друзей» старается, чтобы те чувствовали себя «как дома». — Граф усмехнулся, но затем перевел взгляд на Аим, медленно подходя к своим жеребятам.
— А что до нее? — поинтересовался жеребец, все с таким же укором смотря на кобылку, которая смотрела перед собой, не поднимая на него взгляд.
— Учитель выслушал ее и среди всех претендентов на игру на фортепиано она была лучшей. По сути сказать, претендентов ей вообще сегодня не предоставили.
— Хмх, «лучшей». — усмехнулся Граф, на его лице поползла страшная улыбка. — Неужели у них все на столько плохо?
— Даже больше. Маэстро Октавия Мелоди и миссис Лира Хартстрингс также будут выступать на Гала-концерте.
— Понивилльские старушки-простушки?
— Да, отец.
Весь их диалог кобылка стояла, гипнотизируя лестницу, и прокручивала в голове то, что ее брата хотели не брать на Гала, предпочитая того коричневого единорога, однако учитель решил перестраховаться и взять жеребца, чей отец, если бы узнал, что его сына исключили из светского события, поднял бы бучу и все испортил. Дворецкий — жеребец желтой масти смотрел на нее сверху вниз, полный желания вновь докучать ей правилами этикета и светским премудростям, за невыполнение которых хворост Графа переходил в его полное распоряжение.
— Оба ужинать и в душ. — отчеканил жеребец, разворачиваясь от своих отпрысков и идя «по своим делам». — Через пять минут чтобы оба были на кухне.
— По правде, я не очень голоден… — начал молодой единорог, вспоминая то, как перекусил со своей кобылкой, на что получил грозный взгляд в его сторону, как ответ на пререкание. — Хорошо, отец. — сказал он, дернув Аим за собой.
Молодые граф и графиня начали подниматься по лестнице, на которой стоял дворецкий, не изменяя своего полузакрытого взгляда. Они поприветствовали его, на что тот кивнул, тряхнув серебряной от седины коротко постриженной гривой.
Зайдя в свою комнату, Аим первым делом переложила первую часть битсов под подушку, а вторую положила на кровати. В дверь постучали — это ее брат пришел проверить сестру. Кобылка открыла дверь и впустила его, а, подойдя к кровати вместе с ним, отдала ему битсы, что лежали на покрывале. Он спрятал их в карман, после чего потрепал ее по гриве и ушел обратно. Да, Аим приходилось отдавать (малую) часть своего «заработка» в обмен на его молчание. В день, когда Стринг впервые узнал про это, ей пришлось отдать все в обмен на его обещание, что он будет давать ей играть и не расскажет об этом, а она не расскажет отцу о его любовном увлечении. Однако жеребец настоял, чтобы она отдавала половину каждый раз, как будет зарабатывать этим. Ему эти битсы, как думала Аим, нужны для подарков своей особенной и не такой влиятельной пони, ведь, если он попросит у отца, то выдаст свою тайну и навсегда лишится возможности видеться с ней (отец может и не такое устроить). Но Аим тоже не копытом деланная и откладывает себе побольше. Зададитесь вопросом: «Куда она их спрячет?», но на него есть довольно очевидный ответ — тайник. Земные пони не могут творить магию, как единороги, или летать и ходить по облакам, как пегасы, но зато у них очень хорошее воображение и высокая склонность к таланту созидания своими копытами. Аим подошла к комоду, что стоял между кроватью и окном с видом прочь из Кантерлота, и взяла зубами из шкатулки с украшениями шпильку для гривы. Подойдя к левой ножке у изголовья кровати, вставила в маленькую дырочку, в результате чего из ножки выдвинулась дощечка. В самой ножке лежал маленький перьевой стержень, который она сделала из выпавшего пера служанки. Вытащив его, она снова подошла к комоду и открыла ящик с нотами. Вытащив всю макулатуру, она вставила стержень под дно ящика в маленькую дырочку и прокрутила, в результате чего откинулось второе дно. Аим с облегчением улыбнулась и скинула битсы в коробочку, что лежала там. Для того, чтобы содержимое второго дна не дребезжало, она выслала на дно бархатную подкладку и остатками обложила коробочку. Быстро закрыв и убрав все на места, она сняла одежду, переодевшись в домашний фрак без брюк, повесила на плечики в шкаф и поднялась на кухню.
— И как прошла репетиция по-твоему, Аим? — спросил Граф, обращаясь к земной кобылке, что смотрела пустым взглядом на сервиз. — Пошевеливайся, Аутбрэйк! — приказал он служанке, что уже плавным галопом приближалась к столу, неся на крыльях две тарелки и третью на голове с помощью специальной подставки.
— Все прошло идеально, отец. — безэмоционально отчеканила кобылка, подняв глаза перед собой. — Я была лучшей, как и сказал Стринг. В игре на фортепиано мне не было конкурентов. — жеребец лишь фыркнул, приподняв надменно голову.
<Пегаска поставила тарелки с ужином на стол и ушла восвояси. Сегодня на ужин подали морковную кашу и капустный салат с горошком, заправленный нерафинированным маслом. Да, единорогом довольно удобно использовать столовые приборы, ну и пегасы могут это делать с помощью крепких перьев, а вот что с земными пони? Отец позволил Аим использовать специальную резиночку, которой она могла фиксировать столовый прибор на копыте. Большинство знати из земных пони рекомендовало использовать для приборов специальные обручи на копыта, которые не требовали усилий для фиксации, но Граф не собирался упрощать дочери жизнь и заставлял приматывать ложку, либо же вилку. Принимать душ ей также приходилось в копытную, прикрепляя специальные щетки и мочалку на копыта. Всем этим премудростям по бытовому использованию копыт научила Аутбрэйк, которой крылья не помогали только в душе и ей приходилось также все делать копытами. После душа, Аим зашла в свою комнату, а вслед за ней зашла и пегаска. И сейчас в ее обязанности входило: расчесывание желтой гривы графини, уход за ее светло-серой шкуркой, чтобы та отливала серебром на свету и проверка копыт. Для создания умиротворительного настроения, Аутбрэйк подошла к стеллажу с гранд-пластинками, взяла одну и поставила в граммофон. На пластинке была записана одна из главных и ранних композиций маэстро Октавии, которая стала классикой. После этого пегаска надела на копыто самодельное кольцо для удержания гребешка.
— Да может хватит уже? — немного раздраженно поинтересовалась Аим, садясь на стул перед зеркалом на комоде. — Мне не пять лет, что я не могу ухаживать за собой сама. — гордо сказала она, глядя на служанку через зеркало. Ей казалось, что именно так она должна была разговаривать с прислугой, чтобы донести то, что Аим от нее ничего не нужно.
— Так, миледи, дайте хоть расчешу вашу гриву. — картаво настаивала пегаска, с акцентом пони, живущих в западной части Эквестрии. — Ваша мягкая грива вьется и легко путается. Особенно на затылке, где вам не видно. — кобылка мягко улыбнулась, увидев в глазах графини понимание.
— Ну… хорошо. — согласилась Аим, снимая с гривы мокрое полотенце, которое тут же подхватила крылом пегаска. — Но только гриву.
Служанка начала расчесывать гриву графини, собирая в голове темы для разговора. Обычно она и не надеялась вытянуть из этой кобылки что-то честное и откровенное, но сегодня ей что-то яро подсказывало, что Аим будет не против рассказать что-нибудь накипевшее. Пегаска уже хотела спросить, нет ли у молодой графини каких-либо вопросов на уме, как та глубоко вздохнула и прошептала:
— Как она надоела… эта музыка… — кобылка задумалась, после чего начала погромче. — Завтра Гала-концерт, а у меня даже ни в чем пойти. Не пойду же я в обычном костюме?
— Я позабочусь о том, чтобы портной пришел завтра после вашей репетиции, снял мерки и до вечера перед концертом платье будет готово, миледи. Какого цвета предпочитаете?
— Боюсь, у меня нет выбора, ибо отец, как всегда, «выберет самое лучшее» для меня. — ответила кобылка, раздражительно прикрыв глаза цвета тусклого рубина. — В конце концов, вам ли не знать, за кем остается решение в выборе одежды, да и всего…?
Служанка уже закончила расчесывать кончики гривы, невольно смотря на шрамы, оставленные упругим хворостом на спине графини, и перешла к хвосту.
— Я слышала, как возле водопада и фруктово-овощных магазинов звучала прекрасная игра на скрипке. — увильчиво и, как бы невзначай, сказала пегаска, наблюдая за тем, как выражение лица графини стало настороженным. — Поговаривают, что этот скрипач будет получше вашего брата. — она усмехнулась, глядя в зеркало на широко раскрытые глаза Аим. — Интересно, будет ли он выступать на Гала? Хотелось бы лично посмотреть на этого талантливого пони.
— К сожалению, на Гала в роле скрипача будет лишь мой брат. — ответила кобылка, вернув самообладание и слегка «кантерлотский» взгляд. — Если ему, конечно, нипони не бросит музыкальный вызов.
Закончив с процедурами, пегаска положила гребешок на комод около шкатулки, пожелала спокойных снов и вышла. Как только закрылась дверь, Аим будто сдулась: идеальная осанка изменилась на усталую и слегка сгорбленную, голова поникла так, что влажные и волнистые локоны залезли на мордочку. Она поджала передние копыта к груди, зажимая то, которое сегодня сильнее всего пострадало от крышки фортепиано: на копыте была глубокая вмятина, покрытая свежей кровью. Взяв с комода шпильку, Аим повторила вечернюю процедуру по открытию своего тайника. На этот раз она не стала доставать коробочку для битсов, а вынула маленькую темно-зеленую кожаную книжечку и карандаш с угольным стержнем. Аим уселась на кровати, зажав карандаш в зубах, и, держа книжку на передних копытах, открыла последнюю запись, которую она посвятила волнительному отбору на Гала, что прошел сегодня. Именно об этом она решила написать.
Двадцатое июня.
Отбор на Гранд Галлопинг Гала прошел так, как я и ожидала: маэстро Октавия на виолончели, миссис Лира на арфе, Стринг на скрипке, Шарп сыграет на трубе, а ее сестра Квинта на дудке. Я же буду играть на фортепиано, ведь была лучшей, как всегда. Но, давай будем честны. Мне вообще не предоставили конкурентов. Даже у брата был достойный конкурент. Правда, жалко того единорога со скрипкой. Он очень талантливый и чувство ритма лучше, чем у Стринга. Готова поспорить на все, что угодно, но Стринга взяли только ради того, чтобы мой отец не устроил разнос нашему дирижеру.
Сегодня снова ходила к водопаду играть на скрипке Стринга. Играла абсолютную импровизацию, однако удалось собрать 38 битсов — без учета налога за молчание брата. Слава Селестии, что служанка Аутбрэйк, которая ходила, видимо, за продуктами, и не решилась проверить, кто играл.
Завтра репетиции в консерватории не будет, поэтому я все же надеюсь, что мне удастся погулять по городу. Это так расслабляет. Глядя на этих пони, я в очередной раз чувствую что-то странное внутри.
Завтра мой отец наверняка будет очень стараться, чтобы я из кожи своей вылезла, но играла лучше своего идеала. Хоть сегодня хворостом он и не бил мою спину, досталось моим копытам, которые завтра будут болеть сильнее, чем сейчас. Да еще и дворецкий вернулся с отпуска прямо перед праздником. Я просто надеюсь, что, после утренней репетиции, портной не будет сильно засматриваться на мою полосатую спину. Иногда задаюсь вопросом: «а не избить бы его крышкой фортепьяно, и смог бы и дальше сохранять свою надменную морду, сдерживая боль?» Я бы посмотрела на его реакцию, когда эта тяжелая крышка с хрустом зажимала его копыта.
Кобылка задумалась, повиснув над тетрадкой с карандашом в зубах, проверяя все то, что написала. Получив моральное удовлетворение от изливания своих мыслей, Аим закрыла книжку, убрала в тайник и вернула все элементы на места. В ее голове все еще стояли различные картины, в которых она избивала отца до полусмерти или хлестала хворостом по его лицу, нанося глубокие увечья. Принцесса Спаркл сменила день на ночь, подняв на черное полотно полумесяц, который не уступал бы по яркости полнолунию. Земная кобылка с выдохом грохнулась на кровать, подложив копыта под голову и в который раз начала рассматривать узоры на настенном светильнике. Однако долго лежать просто так ей не дала служанка, и пегаска, чтобы графиня ложилась спать, задула взмахами своих крыльев свечи и выключила граммофон.
Аим проснулась от того, что дверь в ее комнату с шумом открыли. Спросонья кобылка плохо могла различить, кто стоит в проходе и что вообще происходит. Но, когда она увидела, что этот кто-то держит в левитационном облаке тонкую и гибкую хворостинку, поняла, что ничем хорошим это не закончится. Граф, неровной походкой, стремительно подошел к кровати дочери, сорвал зубами одеяло на пол и начал хлестать хворостом, словно кнутом, а из его рта разило перегаром дичайшей степени. Свет магии от рога освещал его золотые, слегка косящие от выпитого алкоголя, глаза. Аим рефлекторно сжалась от ударов, повернувшись к буйному Графу спиной, в очередной раз подставляя ее под хлесткие удары, рассекающие плоть. В комнате стоял свист, который заглушал кого-пони, кто был в коридоре и пытался угомонить ее отца. Кобылка не кричала, слушая, как каждый раз палка рассекает ее спину, окрашивая шкурку и простынь кровавыми разводами. Но через несколько минут запал жеребца угас и тот, оставив хворостину на полу, пошатал обратно на первый этаж, прямиком в бар, где дворецкий составлял ему компанию. Эти несколько минут Аим показались настоящей вечностью, в которой она так боялась заплутать и остаться навсегда. И только сейчас, когда он ушел, ее словно прорвало: сердце быстро застучало так, что пульс вместе с болью начал давить на мозг, создавая звон в ушах. Она могла чувствовать, как по спине стекает что-то теплое и липкое, а под ее боком становилось влажно, как и между задних копыт. Кобылка зарыдала, вновь чувствуя, насколько она ничтожна перед отцом, особенно если тот нетрезв. Каждый раз, как она судорожно набирала в легкие воздух с металлическим запахом, ее спину вновь разрывала невыносимая боль. Аим даже не сразу заметила, как к ней подошла пегаска, которая зажгла несколько свечей и попробовала поднять кобылку. Но потом пришел Стринг и, шокированный увиденным, слегка потерял чувства, однако, под хлесткой пощечиной служанки, пришел в себя и помог отнести сестру в душ с помощью магии, а пегаска мигом полетела за аптечкой.
В душевой брат попытался поставить Аим на копыта, однако она была не в силах стоять и кричала от боли. Тогда он аккуратно положил ее на расстеленное полотенце, взял полотенце для мордочки, намочил его слегка холодной водой и начал протирать спину сестры, на что та еще громче заплакала.
— Да тише ты! — шикнул на нее единорог, прикрывая рот кобылки копытом. — А то он опять придет и уже нам всем достанется.
Единорог достал из ящика упругую плюшку из резины и засунул сестре между зубами, чтобы она их не сломала, после чего продолжил промывать раны. Ему пришлось включить душ, чтобы смыть кровь и мочу со шкурки. Красная вода побежала до самого стока, полотенце также было влажным от воды и крови, и теперь некогда белоснежное махровое полотенце приобрело цвет ковра на лестницах. Аим не могла ни о чем думать: ей очень хотелось спать и также было ужасно больно, что не сомкнуть глаз. Пегаска прилетела с ящичком и, положив его рядом с кобылкой, поблагодарила единорога за помощь. Достав шприц, она наполнила его обезболивающим и воткнула его в спину кобылки, вливая содержимое. После этого они выключили воду и начали обработку ран антисептической жидкостью, что заставило Аим взвыть от боли, сжимая зубами резиновую плюшку, которую раньше использовал Стринг для подобного. К счастью, обезболивающее начало действовать и почти снизило боль до нуля, кобылка перестала трястись и вскоре начала успокаиваться. Стринг вновь приподнял ее с помощью магии, а Аутбрэйк взяла бинты и перевязала Аим спину. Белые бинты сразу начали частями краснеть и мокнуть, впитывая в себя кровь.
— Нужно избавиться от этого. — жеребец указал на мокрые красные полотенца, пегаска кивнула. — Я унесу ее.
— Простынь на кровати тоже нужно выкинуть. — добавила служанка, бросая мокрые полотенца в пустую коробку.
— Хорошо. — ответил жеребец и понес Аим в ее комнату.
Поменяв простынь, он аккуратно положил сестру, которая уснула и все еще слегка подрагивала. Подняв одеяло с пола, жеребец накрыл им Аим и уже собирался уходить, как наступил копытом на хворостинку, которая была покрыта кровью и, лежа на полу, окрасила доски вокруг себя. Внутри него все ёкнуло, когда вспомнил, как его почти также хлестал отец, пока не стал выступать на важных мероприятиях и куда его приглашали, как искусного скрипача. Выкинуть эту палку нельзя ровно также, как и оставлять ее. На следующее утро, если отец не обнаружит ее, то может перейти на смычок, не приведи Селестия и Луна. Поэтому Стринг взял хворостину магией и отнес ее на первый этаж к фортепиано. Пегаска же выкинула окровавленные тряпки и, припасшись аптечкой под крылом, решилась следить за Аим всю оставшуюся ночь, сидя рядом.