По дороге дружбы
Глава 4. Часть 2. На новые круги своя
Музыка для погружения:
1. West Dylan Thordson — Cycles
2. Daniel Licht — Intro — The Return (Dishonored)
3. Hans Zimmer — Moral Insanity
4. Alexandre Desplat — Lily's Theme
5. West Dylan Thordson — Opening
6. Javier Navarrete — Pans Labyrinth Lullaby
7. Sabaton — Bismarck (piano)
8. West Dylan Thordson — David & Elijah
9. Michael Giacchino — Weasel Shakedown
10. Ben Salisbury ft.Geoff Barrow — What Do You Know?
11. Ben Salisbury ft.Geoff Barrow — Annihilation
12. Alfonso G. Aguilar — The Young Klaus And LydiaПримечание:
¹— Баул — большая дорожная сумка-мешок.
²— Whaler (анг. «Китобой»).
³— Фестралы/бэт-пони.
⁴— Старший помощник командира корабля.
⁵— Бриг — двухмачтовое судно.
«Как бы тебе это сказать…? Я — твоя крестная мама.» — время от времени крутилась фраза Ермак в голове жеребёнка, лежащего на спине и приходящего в себя. Ее голос отзывался эхом в пустой комнате с единственным шкафом и длинной тенью, что все также успокаивающе поддерживал сознание Аим. Голденмэйн сначала не поняла, почему она так перенервничала, но, обдумывая эти слова, прокручивая всю свою жизнь, она нашла ответ. Лёжа на спине на ее коленях, глядя в эти честные и полные беспокойства глаза, Аим все больше задавалась вопросом, который собиралась озвучить, как только к ней вернётся дар речи.
— Мне позвать мед-пони? Тебе сильно плохо?
— Нет, нет… Не надо. — ответила земнопони, садясь на круп. — Я тут лежала и мне в голову пришел вопрос…
— Почему я не сказала раньше? Почему меня не было в твоей жизни, когда нужна была? Или… Почему я не попыталась забрать тебя? — начала Ермак, нервно массируя голову и взъерошивая угольно-черный гриву. — Пойми, золотце, я правда пыталась. Я хотела это сделать, как только увидела тебя. Ты помнишь, что после того первого занятия у меня, твой отец хотел перевести тебя из моей группы в другое место?
— Нет… Я не помню.
— И он перевел. Потом, я все пыталась с ним поговорить, долбилась к вам домой в попытке вытрясти то, что в моих обязанностях — заботу о тебе. Но меня все время спроваживал ваш дворецкий. — сказала единорожка, ковыряя пол копытом. — В итоге, я заколебала твоего отца, и он разрешил мне видится с тобой на моих занятиях и только на них. Стряс с меня слово, что я не расскажу тебе об этом… У меня все равно бы не получилось забрать тебя к себе официально, ведь твой отец жив, а не мертв, и, с точки зрения закона, я лишь условно тебе родственник. — она протяжно и нервно выдохнула.
Кобылки чувствовали, что объяснение зашло в тупик, однако им хотелось поговорить хоть о чем-то, кроме Графа. Всё представление Аим об ее учителе, который, действительно, почти заменил той мать, все мысли и ощущения приобрели смысл. Но вставал вопрос: «Остаться ли с ней? Остаться ли с пони, что на самом деле может стать ей матерью, будет любить, заботиться и воспитывать?» Тень в пустой комнате открыла шкаф. «Придерживайся задуманного. В этом городе тебе делать нечего. Тебе нельзя оставаться в одном городе с тираном-насильником, снобами и всеми остальными тварями, что причиняли тебе боль!» Встав на ноги, кобылка прошла в сторону окна, из которого можно было увидеть крышу ее бывшего дома, и, открыв окно, вдохнула свежий и теплый воздух, в котором различались нотки пряностей и мучных изделий из пекарни на углу улицы. Единорожка также подошла к окну, встав слева от кобылки, и, робко положив переднее копыто ей на спину, приобняла ее.
— Я не заставляю тебя, но… То есть, я хочу, чтобы ты жила со мной. Я была бы рада, если бы ты согласилась. — она выдохнула, вытирая проступившие капельки слез. — Я хотела бы исправить все и сделать то, что обещала Мелоди.
Аим наклонила голову, прижав к голове уши, и хотела было сказать что-то в манере: «А почему никто не интересуется, чего я хочу? Почему все всё решают за меня?», но сдержалась. Слишком много навалилось на нее за этот день, поэтому она собрала все мысли и снова утромбовала их в одинокий шкаф.
— Нет. Я не против того, чтобы попытаться, но… Я думаю, отец может догадаться, что я могу быть у тебя. Да, я сказала не правду, говоря о переезде. Я сбежала. — Аим встала лицом к лицу с единорожкой, сдерживаясь от эмоций. — И я всё ещё хочу сбежать отсюда. Да, я это сделаю, но… Думаю, что, когда все уляжется, я смогу вернуться к тебе, но не сейчас. — что-то внутри начало тянуть кобылку прочь от Ермак, направляя в сторону двери. Аим попятились, не отрываясь от нее. — Мне нужно идти. Я не прощаюсь.
— Стой! — выкрикнул, а Ермак, подбегая к тумбочке, вытаскивая бумагу и перо, что-то написала и подошла к земнопони. — Вот. Это мой адрес. Если захочешь, можешь писать письма. Жалко, что нам не удалось больше времени проводить вместе. — единорожка отдала бумагу, на обратной стороне которой были ноты маминой мелодии, после чего крепко обняла кобылку. — Удачи.
«Она такая теплая, мягкая… Мне так хорошо в ее объятиях… Она дрожит.» — думала Аим, прижавшись к груди крестной. «<i>Нет! Тебе нужно следовать плану. Если ты останешься, он тебя найдет, затащит обратно и будет всё ещё хуже, чем было. Начать новую жизнь — новый город.» — он редко повышал голос, что означало серьезность ситуации. Кобылка отпрянула от единорожки, убегая прочь по пустому коридору, слушая, как разносится эхом цоканье ее копыт и частое дыхание.
Выбежав на улицу, Аим захлопнула дверь и облокотилась о нее спиной. Это было тяжело, но она сделала это — обрубила концы. Держа в копыте листок, земная кобылка хотела было его выбросить, но не смогла. Она не замечала проходящих и глазеющих пони, идущих по своим делам, согреваемыми солнцем Спаркл. Но осознание причины пришло молниеносно — она оставила брюки и рубашку в классе. Чувство обиды на саму себя начало разрывать, однако стопка ее вещей спустилась в телекинетическим поле ее крестной, что решила помахать кобылке на прощание. Одевшись, Аим положила бумагу с адресом за пазуху и пошла в сторону выхода из города. Ей нельзя было задерживаться или встречать кого-либо из знакомых. Она уже почти вышла на мостик через речку, как на нее что-то рухнуло сверху, прижимая к древесине. Кобылка заметила оранжевые копыта и, перевернувшись на спину, разузнала в пегаске Аутбрэйк, что выглядела удивлённой, взбаламошенной и обреченно-серьезной, какой ее Аим никогда не видела. «Мать моя Селестия, ее ещё не хватало…»
— Вот вы где, мисс! Извините, — она отошла, помогая земной кобылке встать, — но вы должны вернуться домой. Граф с ума сходит, думая о том, где вы.
— Правда? Мне казалось, что он давно сошел с ума. — язвительно поинтересовалась Аим, отряхивая одежду от песка. — А что же он сам меня не ищет? Да и потом, он сказал, что: «если увижу, то убью». Я что, дура по-твоему? Возвращаться туда, где тебе не место.
— Он поручил мне разыскать вас и привести домой. — повторила пегаска, словно на автомате. Аим присмотрелась к мордочке служанки и увидела небольшой, но глубокий порез на щеке под левым глазом.
— Этот больной ублюдок нападал на вас с ножом? — поинтересовалась земнопони, медленно отходя от Аутбрэйк в сторону водопада.
— Не смей так говорить о своем отце! — рявкнула она, но спала в лице, вспомнив, как она помогала Аим, когда Граф по пьяни рассек кобылке всю спину. — Это произошло случайно.
— Ага. Как же? «Случайно» пырнули себя? Тебе ли, Аутбрэйк, не знать моего отца? Бьюсь об заклад, он виноват, что мама ушла! Он виноват во всем! С чего тебе покрывать эту мразь? Будто ты не знаешь, что он делал со мной или с братом, или с тобой. — кобылка обернулась на шум воды и увидела, что отошла слишком близко к краю. Брызги прохладной воды мочили одежду, шкурку и гриву, а в душе начало колотить. Глянув в обрыв, она проследила за движением воды, что-то стало тянуть ее. — Ты не дашь мне уйти, правильно? — спросила кобылка, обернувшись к пегаска. Аим еле как стояла, борясь с желанием прыгнуть вниз или упасть на мостик, сердце колотилось, шум крови в ушах забивал журчание воды.
— Мисс Голденмэйн…? — пегаска с настороженным видом сделала шаг на встречу, опасаясь того, о чем она подумала. — Вы же не станете прыгать? Это самоубийство.
— Возвращаться в поместье — самоубийство. Возвращаться к тирану — самоубийство. Это — новая жизнь. — сказала Аим кантерлотским голосом, с ноткой ненависти к Графу, и, встав на задние копыта на краю моста, спрыгнула вниз головой. Без страха, не чувствуя ничего. Лишь очистив разум от всего можно совершить нечто подобное.
Водный поток сразу же подхватил кобылку, обволакивая ее своими прохладными объятиями. Она сразу вымокла, а из-за встречного ветра не могла вздохнуть. Вода будто резала ее. Бывшая графиня раньше никогда не пробовала себя в плавании, так как они почти не выезжали на курорт к морю, и, собственно, не умела плавать. Аим закрыла глаза, образ матери сразу пришел к ней в сопровождении какого-то другого единорога, что носил очки, как у зебры, что помогла ей сегодня добраться до Кантерлота «коротким путем». Казалось, будто нет острой воды, нет встречного, от падения, ветра, нет закладывающего уши шума водопада… Ничего нет. А она не падает, а висит в невесомости. Сквозь закрытые глаза, Аим увидела зелёное свечение, что сияло ярче солнца.
Никаких ощущений, кроме жесткости того, на чем оно лежит. На нем же ещё небольшой объект на уровне груди, что казался почти невесомым. Задняя часть, начиная от поясничного отдела, погружена в воду, а подхваченный рекой хвост смотрит по направлению течения. Оно упало с высоты водопада, но всё ещё живо. Опустив взгляд на грудь, оно замечает, что придерживает маленький комочек, с короткой золотистой гривой, который потерял сознание от страха. С трудом поднявшись на лапы и придерживая кобылку, зверь аккуратно кладет ее на траву, рядом с речкой. Его морда искажена болью, зубы едва ли не трескаются от напряжения. Всё же, в этом мире боль гораздо сильнее, а физические травмы серьезнее. Проверив пульс, существо с ужасом понимает, что сердцебиение и дыхание у земнопони отсутствуют. Реакция была незамедлительной: непрямой массаж сердца и искусственная вентиляция лёгких. Хватило пары нажатий, чтобы кобылка забилась кашлем, освобождая лёгкие от воды. Опасаясь быть рассекреченным, оно приняло вид зебры, чтобы, если вдруг, не шокировать кобылку ещё больше. Она и так только что спрыгнула с огромной высоты и чуть не утонула. Осмотрев кобылку всю, он заметил, что на задних копытах есть глубокие царапины, что обагряли влажную траву под Аим, а на ее подбородке размякла ссадина, которую она получила накануне. Подняв свое полосатое копыто, зебра, не отрываясь от кобылки, провел вдоль тела земной пони, оставляя небольшое зелёное свечение магии, что активно излечивала раны. Не то, чтобы оно могло исцелять все. Он, скорее, обладает способностью ускорять заживление, чем исцелять без единого рубца или шрама.
Освободив лёгкие, земнопони снова завалилась на спину, тяжело дыша, с закрытыми глазами. Все же, после клинической смерти, нужно некоторое время на восстановление. Увидев крышу знакомого домика на колесах, зебра исчезает в изумрудной вспышке, оставляя земную кобылку лежать на мягкой траве прогреваться под лучами солнца, но после возвращается, с тележкой, наполненной на половину всяким хламом, а на другую половину кладет Аим, поправляя свои круглые красно-голубые очки.
Черный силуэт единорога стоял в проходе, из которого изливался ослепительно белый свет, заставляя кобылку зажмуриться. Она поднимает копыто, чтобы попытаться закрыть глаза от света и рассмотреть того, кто стоит перед ней, но все счетно. Однако тень сама подходит, держа в левитационном облаке ту самую хворостину. Это Граф. От осознания этого, кобылка пытается уползти прочь, но упирается в стену. Тень быстро догоняет ее, замахивается хворостиной. Свист разрезает пространство и… Ее резко подбросило, словно на кочке. Аим с испугом открыла глаза, проснувшись от очередного кошмара, что снился ей почти все то время, что она была в отключке. Перед ней открылся знакомый интерьер тесненького дома на колесах, который немного трясло и покачивало. Видимо, он едет. От осознания этого, кобылка расслабилась, ощущая тепло по всему телу от одеяла, которым она была укрыта. Приподнявшись на локтях, земнопони залилась кашлем, а во рту ощутился привкус воды.
— Мама, мама! — послышался жеребячий голос, и единорожка, что до этого сидела где-то вне зоны видимости, куда-то побежала.
Когда она вернулась с Татушкой, Аим насторожил взгляд, с которым она осматривала ее. Единорожка выглядела так, словно увидела что-то странное и страшное, заставляя ощущать земную кобылку то же самое.
— Аим? Приятно знать, что ты в порядке… — она нагнулась к своей дочери и что-то шепнула ей, после чего маленькая единорожка ушла, оставив их наедине. — Не представляла… То есть, я даже не думала, что…! — пыталась она что-то сказать, но все никак не могла подобрать слов.
— Что? Ты о чем? Что случилось? — Аим встала на копыта и, увидев сушащиеся на верёвке ее вещи, стала искать глазами бумагу, что дала Ермак. — Где записка?
— Она там, на столике. — Аим подошла к маленькому столику, на котором лежала мокрая бумага, растянутая по краям с помощью разноцветных гладких камней с волнистыми узорами. — Не удивлена, что ты не помнишь ничего. — немного помолчав, она начала нервно объяснять, пытаясь сдерживаться. — Ты спрыгнула с водопада, но чудом выжила. Благо, тебя спас какой-то зебр, что отнес тебя к нам. Подумать не могла, что ты способна на что-то, что столь же безумно, как и самоубийство! Ты хоть понимаешь, что ты могла умереть? Зачем ты это сделала?!
— Какое тебе дело до меня и моих причин? Почему тебя это так интересует? А вообще, я не знаю, почему и как, но сподвигло меня этому моя служанка. Она нашла меня и хотела отвести назад. Вот я и… Сбежала.
Тату протяжно и тяжело выдохнула, закрывая мордочку копытом.
— Ты отчаянная и безрассудная кобыла… Кстати, мы скоро приедем в Понивилль. Поживешь у нас какое-то время, а потом ищи сожителя. У нас здесь слишком тесно для четверых.
После этого она ушла в том же направлении, куда убежала Сольминор, оставив Аим одну. Ей не хотелось думать ни о чем: ни о том, зачем и как она прыгнула, ни о том, как она выжила, ни о том, что это был за зебр или зелёное свечение. Она просто выдохнула, встав напротив окошка, смотря, как приближается вид деревушки, которую было видно из самого Кантерлота. Правда, с помощью телескопа, но все же. Эта деревня славилась своим гостеприимством, добротой и тому подобным, и именно поэтому Татту не переживала о том, куда бы пристроить земную кобылку. Ее обязательно кто-пони принял бы к себе. Поставив копыто под щеку, Аим смотрела на ноты, что стали лучше видны на слегка высохшей нотной бумаге.
Относительно пустое помещение, барная стойка, за которой стоял Реминор, обслуживая клиентов, небольшой табачный дым от зрителей в первых рядах и два музыканта, что подыгрывали Аим, играющей на пианино, которое было сравнительно лучше, чем в «В хвост и в гриву» в Кантерлоте. Однако, стоило отметить, что, сравнивая с кантерлотским помещением, это было гораздо больше, так как не было втиснуто между других зданий в грязном переулке. Несмотря на то, что это всего лишь второй день в Понивилле, кобылка не удивлялась тому количеству публики, что танцевало под ее ритмичную игру. Отбросив всю свою навязанную обществом прилежность и покладистость, Аим играла со всей страстью, получая от этого огромное удовольствие. И дым не забивает лёгкие до тошноты, и запах перегара не вызывает ненависть с неприятными воспоминаниями, и спина не болит так сильно. Понимая, что с этого момента ее жизнь несравненно улучшиться, на глазах кобылки проступали слезы. Игра в четыре копыта хоть и показалось ей сложным, но сейчас, играя с этим единорогом, простым, как два бита, ей, да и всем присутствующим, было очень весело. Где-то в углу Аим даже заметила стремительно приближающуюся розовую точку, что, в первый день прибывания в Понивилле, устроила земной кобылке экскурсию. Сам факт того, что кто-то всё ещё не бывал в Понивилле, ставил Пинки Пай в изумление, заставляя ее показать все самые-самые места, которых набралось не мало. Да что там «не мало»? Аим и Пинки заходили почти в каждый дом, смущая, а иногда и пугая тех пони, что там находились. Так или иначе, Аим узнала много полезной информации об этой деревушке: начиная от истории, заканчивая списком ее любимых ингредиентов. Так или иначе, сейчас, когда она клонится в прощальном поклоне зрителям, она прощается с ними только на эту ночь, ведь завтра будет новый вечер, новая публика, новые эмоции и новая музыка. Попрощавшись с Сафферинг и Реминором, кобылка вышла из паба, вдыхая чистый ночной воздух. Сегодня звёзды светят особенно ярко, словно те спустились поближе, чтобы послушать их игру. Проходя по таким свободным улочкам, Аим могла заглядывать в окна и видеть, что происходит в том или ином доме.
«Пончики Джо», что работает круглосуточно, сменил освещение и принимал клиента, не кого-пони, а саму бывшую принцессу — Луну. Голденмэйн даже подбежала к витрине, не веря своим глазам. Она знала, что две бывшие принцессы не исчезнут никуда и они будут жить, как обычные пони, но кобылка и подумать не могла, что когда-либо встретит одну из них. Аккуратно прильнув к окну, земнопони словно загипнотизировалась, глядя на переливающийся и двигающийся от избытка магии хвост. И несмотря на то, что Луна была в футболке и красной кепке, а грива ее была заплетена в шишку, большой рог и наличие крыльев всё ещё выдавали в ней бывшую правительницу Кантерлота и всея Эквестрии. По сравнению с ней, Аим чувствовала себя такой мелкой и беспомощной, но зато более свободной. Она представила себя на ее месте: бывшая принцесса, любимица многих пони просто так ходит, как обычный пони и без охраны. Конечно же этих фаворитов теперь стало больше, они достают ее так, что той приходится приходить в такие заведения под конспирацией в виде кепки и тому подобном. Луна тем временем приобрела коробку пончиков, как говорили: «самых лучших в Эквестрии», свежим кофе в кружке и уселась на диван из красного кожзама, поставила свой десерт на стол и принялась за трапезу. Вдруг, откуда не возьмись (из уборной), появилась сестра Луны — сама Селестия и тоже в конспиративной одежде, что выглядела на ней слегка нелепо, но зато создавала вид, будто она молоденькая кобылка, а не бывшая правительница, за плечами которой тысячи лет. Селестия приобрела себе эклеры и чай, и также села рядом с сестрой, начиная оживленную беседу. «Интересно, как она со своими габаритами уместилась в уборную для пони?» — ни с того, ни с сего повис вопрос в голове кобылки, который та отчаянно пыталась запихнуть в шкаф. Она почувствовала, как кровь подступила к ее щекам, а внутри подступал смех от приблизительной визуализации к решению этого вопроса. Принцессы так беззаботно и поглощено беседовали, словно наверстывали тысячи лет без общения, а у Аим при виде этого резко сменилось настроение: с оптимистичного и возбужденного до обреченного. Удушающая печаль подступила к горлу при виде этого семейного общения между сестрами, контрастом которой вставали образы Графа, издевающиеся снобы и брат. Аим отпрянула от окна, ей на мгновение показалось, что ее заметили, но она не бросилась убегать в страхе быть замеченной ими. В конце концов, встав на четыре копыта, она была ниже подоконника, так что была словно в укрытии, а сестрам могло подуматься, что им она показалась. «Слишком много я набегалась за этот месяц. Хватит убегать. Всё равно они не заметили меня.»
— Да уж. Кто бы мог подумать, что можно будет увидеть их обеих в одном месте, проводящими время, как простые пони? — тихий и знакомый, но резкий для Аим, голос заставил кобылку подпрыгнуть от испуга. — Святые пони! Я тебя не заметила.
— Я, вроде бы, не прозрачная. И не могла бы ты так не кричать? — графиня схватила ту за шиворот и прижала к земле так, чтобы ее не было видно в окно. — Не докучай бывшим принцессам. Думаю, они и без нас натерпелись слежки.
Перед Аим стояла салатовая земнопони с якским шлемом на голове, та, которую она видела в Кантерлоте в день Гала, в сопровождении яка. Она была все в той же странной, слегка большеватой одежде, в весьма приподнятом настроении. Аим показалось странным то, почему кобылка не удивилась ее реакции.
— А что же ты тут тогда делала, м? — спросила салатовая кобылка, вгоняя Аим в лёгкую краску.
— Я случайно. — прошипела она. — Я вообще мимо шла. Но вообще, я никогда их не видела, вот и засмотрелась.
— А ещё ты выглядела расстроенной. Давай, колись. В чем дело?
«Ей интересны проблемы незнакомой пони? Ах да, ты же в Понивилле, где каждому есть до тебя дело.» Аим отползла от окна, утягивая кобылку за собой. Сестры же, наблюдая за этим, тихо засмеялись. Луна собралась незаметно закрыть форточку, но Селестия ее остановила, желая услышать причину кобылки.
— Я… Глядя на них я почувствовала себя пустой и ущербной, так как у меня никогда не было ничего подобного: сестринских посиделок, милого общения, веселого времяпрепровождения… — Селестия тихо закрыла форточку, когда Луна специально стала дуть пузыри в кофе, создавая отвлекающее от подслушивания бульканье; желтоглазая кобылка удивлённо и огорчённо присвистнула. — Я никогда раньше не испытывала негативных чувств от такого, просто потому, что даже окружающие меня пони, до недавнего времени, не показывали таких теплых взаимоотношений. Ты довольна этим ответом? — язвительно спросила Аим, глядя на то, как салатовой кобылке стало неловко от того, что она полезла в душу.
— Я не знала, что все так серьезно. В смысле… Я, эм… Прости, короче, ладно?
— Ага. — ответила Аим, уголки ее губ растянулись в улыбке. — Чувствую, передо мной ещё не раз будут извинятся за то, что расколупывают старые раны.
— Погоди. Ты кажешься мне знакомой.
— В день Гала мы виделись на улице, а потом ты могла видеть меня на самом празднике за фортепиано.
— Это ты?! Ничего себе, я не узнала тебя. Ты изменилась. — она нагнулась так, чтобы их глаза были на одном уровне.
— Хех, не думала, что изменение имиджа может так сильно изменить мою внешность. — Голденмэйн ухмыльнулась, поправляя челку.
— Да не… Не только стиль «циклопа» изменил тебя. Твой взгляд на всё изменился. Хм, как бы тебе объяснить? — земная кобыла почесала гриву под шлемом, после резко поднялась и медленно, словно страж, пошла по улице, а Аим двинулась следом. — Не важно. Когда-нибудь ты поймёшь, что я имела в виду.
— Да ну тебя! — кобылка ткнула ту в бок. — Лучше бы вообще не заводила этот разговор. Теперь я не усну. — при мыслях про сон, Аим остановилась, совсем забыв, что она должна была сегодня уже съехать от Татту Прайс и Реминора, и найти дом, в котором она могла бы навязаться сожителем.
— Ты уверена, что тебе хватит одного дня? — спросила Татушка, кладя бумагу с нотами и адресом в письменный конверт, после чего отдала его Аим. — Понивилль хоть и считается Городом Дружбы и все такое… То есть, ты можешь не одну ночь переночевать у нас, пока ищешь дом.
— Да чего тут сложного? — задал риторический вопрос Реминор, толкая жену локтем в круп, на что получил злобный и смущенный зырк в свой адрес.
— Ну, я попробую подыскать что-нибудь. — ответила Аим, убирая конверт за пазуху, после чего поправила мешочек с битсами. — Тем более…
— Давай, копуша! Нам ещё стоооооолько нужно посмотреть и со стооолькими познакомиться! — прервала графиню стоявшая у входа Пинки Пай, что держала на своей спине свою дочь и умудрялась развлекать Сольминор.
— Не забудь, смена начинается в шесть вечера. — напомнил Реминор, хватая и утаскивая свою дочь с помощью магии.
— Хорошо! — ответила Аим, уносимая Элементом Смеха, вечной батарейкой Энерджайзер в одном месте, Пинки Пай.
— Ты чего? — спросила она, повернувшись полубоком к маленькой кобылке.
— Да я тут вспомнила, что… Мне жить негде. — Аим ухмыльнулась, смущённо ковыряя землю копытом. — Повезло ещё, что баула с вещами нет.
— То есть, ты нашла работу, но не нашла жилья?
— Меня устроила моя знакомая. Откуда ты знаешь?
— Да, я сидела неподалеку, слушая музыку из этого новенького бара и немного задремала. Сразу поняла, что это ты играла. — саркастично пошутила кобылка, на что получила серую реакцию со стороны Аим. — Я не любитель этих шумных и пьяных рож, вот я и слушала со стороны.
— Хм, слушай. Не то, чтобы я навязываюсь, просто… — растягивала она слова, стараясь не смотреть на салатовую кобылку.
— Ой, да я не против пристроить тебя к кому-либо! — воскликнула земнопони, подходя к Аим ближе, после чего взъерошила той гриву так, чтобы видеть оба рубиновых глаза. — Ты извини, что не ко мне. Просто, у меня уже есть сожительница — Даби. Тот самый як. Не то, чтобы я жаловалась, но она занимает много места и даже твои габариты тебя не спасут. — она растянула ядовитую улыбку, глядя на Голденмэйн сверху вниз, ее жёлтые глаза сияли от удовольствия.
— Я все понимаю, но может хорош напоминать мне, что я низкая. — брыкнула Аим себе под нос, поправляя челку копытом.
— Как скажешь, мелкая. — Аим закатила глаза, активно и шумно вдыхая, собираясь что-то ответить на это, но не стала. Она поняла, что эта кобылка почти как те близняшки из Кантерлота — Шарп и Квинта, но делает она это не со зла или с целью довести до белого колена. — Но я хочу тебя предупредить, что я отправлю тебя жить в наш семейный дом. Хоть мои три брата и две сестры там больше не живут. Уэйлер или Ктулху, которые должны время от времени навещать отца, появляются редко в последнее время. Ктулху — моряк, ему простительно быть не пойми где долго. Тебе будет там нормально. — серебристую земнопони подвергали в культурный шок подобные имена, однако она старалась не обращать на это внимания. Ведь имена коренных жителей Кантерлота пропитаны статью, а эти имена пахли солью и морем. — Отец мой живёт там. Он — клёвый пони! Только ты не пугайся его. Шанхай может показаться странным или даже страшным, но он лайтовый и вполне не плохой.
— Думаю, тему имён я оставлю на потом. — усмехнулась Аим, пытаясь представить себе описываемых пони.
— Слушай, раз ты задела тему имён, я тут вспомнила, что мы же так и не познакомились. Меня зовут Мозаика. — кобылка повернула голову налево, глядя на кобылку, идущую слева. Вокруг ее правого глаза было светлое бледно-салатовое кольцо, которое повторялось на ее спине, ближе к крупу, в виде круга. — Но я удержу при себе начальную часть своего имени, а то у тебя мозг расплавится. — она малодушно засмеялась, ускорив гарцевание, с тремя малиновыми медузами на боках.
— Мое имя Аим. Просто Аим. Без фамилии, без второго имени. — сказала кобылка, принимая эту истину для себя. «Теперь ты — чистый лист, у которого есть только имя. У листа нет фамилии, он чист и свободен для всего. Только ты решаешь, как назовешь себя и кем будешь.»
— Как скажешь. О! А пока идём, я расскажу тебе про сестер и братьев.
— Ох, блин… Это надолго. Кто-пони, спасите меня. — взмолилась Аим, идя бок-о-бок с Мозаикой.
Несмотря на то, что ночь спустилась уже давно, а большинство магазинов закрылось, иногда двум кобылкам попадались проходящие мимо пони или же «дети ночи», что предпочитали ночной образ жизни или любили устраивать тусовки в клубе имени DJ Pon-3. В основном, в самом воздухе веяло тишиной, а дорожка освещалась светом из жилых окон, за которыми время от времени проходили тени. Две земные пони остановились напротив двухэтажного дома, шириной в два обычных одноэтажных домиков коренных жителей этого города. На первом этаже горел свет, но внутри все выглядело слишком тихо. Мозаика поднялась по ступенькам и постучала в деревянную лакированную дверь, на которой был вырезан какой-то герб, прокрашенный старой, замаскированной под золото, обесцвеченной и потресканной краской. Само лицо дома выглядело слегка старым, однако проглядывались детали и части, которые недавно заменяли. Одна дверь казалась такой старинной и крепкой одновременно, словно двери главной библиотеки в Кантерлоте, в школе Селестии. За дверью стали слышны твердые и грузные шаги копыт и скрип половицы.
— Папуль, это я – Сцифозоя. — сказала салатовая кобылка, после чего открыла дверь и вошла, обнимая низенького и слегка широковатого жеребца, шкурка которого была слегка темнее, чем у самой Мозаики. Аим, по сравнению с ним, была слегка выше Шанхая, а салатовая кобылка превосходила его на целую голову. — Давно не виделись.
— Ну, ты заходила ко мне на прошлой неделе, так что не преувеличивай. И в отличие от остальных, приходишь чаще. — его голос был низким, слегка сипловатым, но звучал, как у большого паука — птицееда.
Обратив внимание на его глаза, Аим пошатнулась, увидев, что они были почти полностью слепыми, покрытыми белым, и лишь чуть-чуть проглядывался их бывший малиновый цвет. Грива жеребца была полностью белой от седины, длинной и заплетенной в дреды, которые были собраны в небрежную шишку, и некоторые из них свисали, закрывая шею. Хвост был такой же длинный и седой, но заплетен в тугую косу, глядя на которую Аим стала немного жалеть о том, что на нервах допустила, чтобы ее гриву и хвост остригли, да она ещё и сама настояла на этом. Зато ученики Ермак будут впредь ещё больше прислушиваться к тому, что говорит их учительница. Мозаика крепко обнимала, придерживая копытом за шею, соприкоснувшись со лбом, отца, который был одет в серый спортивный костюм.
— Вот, познакомься. Это Аим. — сказала кобылка, отпрянула от отца, открывая тому вид на серебристую кобылку, что тихо-мирно стояла в дверях, не подавая голоса.
— Здравствуйте… — тихо выдавила она из себя, теребя рукав рубашки. Ее красные глаза смотрели куда угодно, но только не на жеребца. Вот глаза упали в угол комнаты, где лежала какая-то книга, после чего скользнули на стены, на которых висели картины, нарисованные, как видимо, Ламинарией, а на одном месте, почти в самом начале, не было ничего, лишь осветленный участок обоев. «Видимо, не хватает какой-то из картин.»
— Привет. — сказал он, смотря прямо на нее. — У тебя очень странная энергетика, в которой темного больше, чем светлого. И когда это происходит, оно растет. — его голос заставил Аим оторваться от стены, посмотрев на жеребца. От слов и от того, как он их произносил, тяжёлый мед залил уши кобылки, заставляя ту отступить назад. — Не бойся, — он широко улыбнулся, — я не кусаюсь. — у земной кобылки создалось впечатление, будто ее копыта оплетает дикий плющ. А когда Шанхай демонстративно глубоко вдохнул воздух, закрыв глаза, будто принюхивался, Аим вообще захотелось выйти куда-нибудь в канаву.
— Паааап, не пугай ее. — отрезала Мозаика, и оковы с нагнетающей атмосферой словно растворились, вернув Аим в норму. — Мы чего зашли, собственно. Могу я тебя попросить принять ее сожителем? Она может спать в его комнате.
— Да, конечно. — радушно согласился он, от чего Голденмэйн в шоке раскрыла глаза, ровно, как и Мозаика. — Ее энергетика не устроит конфликт с той, что осталась в той комнате после него.
— Ну вот. Видишь? А ты боялась, что что-то может пойти не так. — зелёная кобылка улыбнулась, хотя эта улыбка показалась Аим нервной и натянутой. — Боялась, что такой добрый, милый и безотказный пони откажется.
— Я не против ещё одной пары копыт в этом доме. А то тут без твоих братьев и сестер стало тихо. Слишком тихо.
— Не грусти пап. — кобылка вновь обняла его и направилась к двери, подталкивая Аим глубже в дом. — Я пошла. Ещё заскочу как-нибудь!
— Пока. — ответила кобылка, после чего догнала ту в дверях и тихо, сквозь зубы, прошипела. — Нет, нет, нет! Не оставляй меня с ним наедине! Боюсь, я не выдержу. Стой!
Однако Мозаика проигнорировала ее просьбу и лишь оставила свой язвительный след ярко-желтых глаз, перед тем, как закрыть дверь. Когда она закрылась, сердце Аим дернулось, а уши немного опустились к голове. Оборачиваться было жутко, а стоять так всю ночь она не могла. Шанхай лишь пригласил ее в дом и сказал той идти за ним, чтобы показать дом. Сам жеребец не просто так делал то, что сделал. Иначе он никак не мог. Нипони ещё не удалось подавить свой талант или пойти ему наперекор.
— Так, откуда ты говоришь? — спросил он, мимоходом показывая гостиную с кухней.
— Но, я ничего не говорила. — сказала она, получив вопросительный взгляд жеребца, который даже густая заплетенная борода не исказила. — Ох, можете не сверлить так?
— Ты редко общалась с пони или ты просто не знаешь, что этот вопрос — это просьба рассказать о себе? — жеребец ухмыльнулся, закрывая какую-то книгу на столе. — И я даже предвижу твой вопрос: «Как ты видишь, если слепой?» — Аим поежилась, ведь это была правда. — Я не слепой. Был таким, но все исправилось. И могу заверить, что могу с пятиста ярдов попасть в яблочко из лука.
— Ну, раз так, то я из Кантерлота.
— Это очевидно. Чувствуется при одном взгляде на тебя. Но я спросил «откуда ты».
— То, откуда я, больше не важно. — холодно ответила кобылка, обернувшись в ту сторону, в которой располагался Кантерлот. — Я там лишняя и я им не нужна.
— Мгм, даже так? — спросил жеребец, слегка удивленный таким ответом. — Жеребёнок, двенадцати лет на взгляд, с хаотичной энергетикой, — Шанхай посмотрел на то место, где у Аим не было кьютимарки, — скрытым талантом, — она посмотрела на брюки, потом снова на жеребца, не понимая, как он все это узнал, — но… Знаешь, что мне в тебе нравится? — Аим отрицательно помотала головой. — Ты как пластилин — гибкая. Из тебя можно сделать все, что угодно, ведь ты обладаешь нужными свойствами.
— Именно поэтому вы позволили мне тут остаться?
— Не только поэтому. — жеребец повел кобылку на второй этаж по винтовой деревянной лестнице, что напоминала спираль. — Мне действительно тут слишком тихо. Да и в конце концов, кем бы я был, если бы не разрешил? Мы же пони.
«Такая простая истина, которую некоторые всё ещё не могут понять и делают так, как твой отец. А то и ещё хуже — убивают. Убивают себе подобных, кобылок и жеребят.» В ответ своим мыслям, Аим ужаснулась, по спине пробежали мурашки до самых ушей, а копыта чуть не переплелись между собой. «Почему я вообще об этом подумала? Откуда во мне эти мысли?»
— А ещё ты выглядишь доброй губкой, что легко впитывает информацию, образованной, ну или хотя бы, воспитанной, что уже хорошо. А остальному научить можно. — жеребец обернулся, встав напротив одной из дверей в спальню того, чье имя Мозаика и ее отец не произносили, но поняли друг друга. — Что с тобой? На тебе лица нет.
— Э, я просто устала за день, вот и… Уже на автомате иду. — ответила Аим первое, что пришло в голову.
— Хм. Хорошо. Располагайся пока тут, отдыхай. — Шанхай открыл дверь и отошёл, позволяя кобылке пройти во внутрь.
— Доброй ночи. — сказала она так, как обычно говорила со служанкой перед тем, как лечь спать, и закрыла дверь.
Внутри комната была намного меньше, чем в поместье, но больше, чем у Татушки: высокое окно, на дубовой тумбочке светильник из зачарованных кристаллов, что светились насыщенным синим светом, одноместная кровать, шкаф, книжная полочка и рабочий стол. Аим вытащила конверт из-за пазухи, положив его на стол, сняла рубашку с брюками, повесив их в шкафу, и, сняв с пояса мешочек с битсами, стала думать, куда его прибрать. Выбор сразу пал на тумбочку, что стояла как раз возле кровати. Она имела одну большую дверку с резными узорами в виде каких-то морских животных (то ли дельфинов, то ли китов) — идеальное место для тайничка. Пригнувшись к дверке, Аим попробовала ее открыть, но в последний момент заметила замочную скважину, которая не давала открыть дверь. Ключ — он определенно здесь нужен, ведь замок довольно старый и взломать его с помощью шпильки будет сложно. Кобылке осталось подумать над тем, где бы его раздобыть, сразу же не осознано смотря на рабочий стол, что так же имел отделения для различных бумаг и другой мелочи, как в рабочих канторах. «Будет весьма опрометчиво хранить ключ от тайника в подобном месте, но кто я такая, чтобы судить о тайниках, верно? Идея с трехфазным тайником мне пришла тогда случайно, после очередной неудачной попытки спрятать пробный дневник. Вот черт! Я оставила альбом и свой дневник дома у Татту Прайс! Надеюсь, она не захочет посмотреть его содержимое… если только она не посмотрела, пока я спала или была без сознания…» Вдруг в ее комнату резко постучали, от чего кобылка подпрыгнула и бросила мешок на стол, подбегая к двери. Это был Шанхай, что держал в копытах, на удивление Аим, ее дневник и альбом.
— От-ткуда это у вас? — спросила Аим, принимая свои вещи от жеребца, что также выглядел озадаченным.
— Не знаю. Кто-то постучал в дверь, а когда я ее открыл, там лежало это и никого рядом не было, наверно. Было темно.
— Может, вы заметили ещё что-нибудь? — кобылка посмотрела на жеребца с надеждой, хотя и сама не понимала, на что надеется.
— Искры магии зелёного цвета, что, как видимо, и постучали в дверь. Я не знаю, на что способны единороги.
— «Зелёные искры магии… Зелёная вспышка…» — проводила параллели земная пони, глядя на стопочку книг. — В любом случае, спасибо и, ещё раз, добрых снов. — Аим закрыла дверь, а в голове возник вопрос того, как Шанхай догадался, что эти книги нужно отнести ей.
Положив альбом с тетрадкой на стол рядом с кошельком, Аим перенесла светильник с тумбочки на рабочее место и уселась на стул, готовясь шариться в столе. В какой-то мере ей казалось все это не правильным, но в то же время у нее проснулся интерес к окружающим и окружению. И даже если часы на столике показывали половину двенадцатого ночи и ощущение сна давит на виски, она считала, что не сможет нормально заснуть, зная, что там может быть что-то интересное. В поместье графиня не могла себе этого позволить, а в доме Татушки и Реминора с их дочерью не позволяла совесть. Первый верхний ящик открылся без труда. В нем лежали свитки для писем, запасные перья, чернильница и полупустая банка с чернилами. Видимо, обладатель этой комнаты часто и много писал письма или какие-то рабочие проекты, списки, а может и вовсе был писателем. Но сразу видно, что эта комната принадлежит или принадлежала жеребцу. Мозаика не особо конкретно рассказывала о своих братьях, особенно об их хобби. Глянув на письменный конверт, что лежал рядом с ее книжками и кошельком, Аим слегка улыбнулась, что она все же будет как-то связываться с крестной мамой, ведь столько бумаги ей на долго хватит. Взяв этот конверт в копыта, кобылка положила его к письменным принадлежностям и закрыла ящик. Открыв следующий, земнопони ничего в нем не увидела, однако, наученная на своем опыте, она решила вытащить его и проверить на наличие второго дна. И, на удивление, она оказалась права. Достав перо из первого ящика, она вставила его острый конец в маленькую дырочку, открывая второе дно, в котором лежал дневничок и ключ, видимо от тумбочки.
— Мы в чем-то с тобой похожи, бывший житель комнаты. — сказала Аим, вынимая содержимое. — Однако, ты не сделал несколько ступеней защиты, чтобы сложнее было открыть.
Положив все на стол, кобылка вернула элементы на места и захлопнула (громче, чем она рассчитывала) ящик, открывая дверцу стола, которая скрывала книги, а именно — литературные произведения копытного написания. А ещё там лежало нечто, напоминающее плоскую лампу или блюдце, внутри которого была какая-то жидкость. Принюхавшись, Аим понял, что это масло, а сам предмет — масляная лампа, с удобной, для зубного хвата, ручкой. От неожиданного стука в дверь, Аим подпрыгнула и ударилась о стол головой так, что чуть не уронила кристальную лампу на столе.
— Да-да? Что такое? — спросила Аим, накрывая ключ с чужим дневником своими вещами, и подошла к двери, открывая ее. — Что-то случилось?
Шанхай стоял со взглядом, полным невозмутимости, глядя на место ушиба кобылки. Он был без спортивки, открывая то, что он, как видимо, и скрывал за одеждой — большой ожог на задней части тела, что затрагивал немного и задние копыта, и спину, и плечи, а место кьютимарки было полностью выжжено, шерсть на этих местах так и не отросла. Аим пошатнулась, отводя взгляд от него, пытаясь выкинуть из головы возникший образ того, как этот жеребец получил такие травмы.
— Что там такое? Я слышал хлопок. — жеребец попытался заглянуть в комнату.
— А, ничего, все в порядке. Я просто искала место, куда могла бы положить свои вещи и нашла для этого пустой ящик в столе. Подумала, что там с ними ничего не будет, да и лежать на столе не будут. — она ощутила, как капельки пота сбежали по ее шкурке вдоль спины, оставляя после себя холод, однако попыталась мило улыбнуться.
— На ночь свет в доме погаснет везде. Поэтому, если захочешь сходить по нужде, то возьми светильник или масляную лампу, которую ты также нашла. — протянул жеребец ровным голосом, неотрывно смотря ей в глаза. Его взгляд был полуприкрытым, но от этого становилось ещё более страшнее, так как Аим начало казаться, что он все видел и все знает.
— Хорошо. Буду иметь это в виду. — ответила она, закрывая дверь с повторным пожеланием спокойной ночи.
Вновь подойдя к столу, кобылка вновь нагнулась, потирая копытом ушибленную голову. Достав лампу, кобылка поднесла его к свету, рассматривая узоры и сам вид изделия. Эта лампа была вылеплена из глины и хорошо обожжена в печи, вся была в морских узорах и по ней было видно, что ею дорожили. Вся целенькая, без отколов и трещин. За окном стал слышен звук дождя, что, по-видимому, шел только ночью, чтобы полить пересохшую землю тогда, когда все пони и непони сидят по домам или спят в своих уютных кроватях. Раздался приглушённый гром. Внутри Аим все задолжало от восхищения. Она никогда не слышала подобных звуков, ведь в Кантерлоте не нужны дожди (нет грядок, нет водоемов, которые нужно пополнять дождевой водой). Оставив лампу на столе, земнопони закрыла дверцу и вновь открыла пустой ящик, сложив в него свой дневник и альбом с кошельком. Осталось только разобраться с ключом и дневником предыдущего хозяина. Глаза невыносимо начали слипаться, чувство усталости начинало все сильнее брать верх над Аим, отзываясь в протяжном зевании земнопони. «Думаю, это можно оставить на завтра. В конце концов, тебя не выпнут отсюда на следующий день. Неофициально, ты теперь проживаешь тут, со странным дедом, тайниками и тайнами.» Аим положила книжку из синей кожи с крепким переплётом, украшенным черными толстыми нитками, туда же, куда и свои вещи, вместе с ключом. «Так или иначе, можно сказать, что, вот она — новая жизнь. Теперь можно начинать жить так, как я хочу.» Расправив постель, Аим с облегчением завалилась и укрылась одеялом, закрыв глаза и прислушиваясь ко звуку дождя за окном, капли которого ритмично барабанили по крыше и единственному окну в комнате.
— Неужели нам так долго идти? — взмолилась кобылка, запрокинув голову так, чтобы посмотреть на небесный серп, что светил достаточно ярко, чтобы отражаться на металлическом шлеме ее новой знакомой.
— Не очень, но я смогу кратко рассказать о них, мало ли кто-то из них заявится к отцу в гости. — ответила Мозаика, оглянувшись назад. Увидев далеко позади двух сестер, что явно смотрели в их сторону, кобылка не подала и виду, лишь кивком поприветствовала их, стараясь, чтобы Аим этого не заметила. — Так воооот! Начну с самой старшей. И да, думаю, в обществе одних земнопони тебе должно быть комфортно. Старшую зовут Ламинария, она преподаватель в здешней Школе Дружбы, ведёт уроки живописи и любого другого творчества. Довольно энергичная кобыла, везде влезла, попробовала себя во всем. Потом я. Ну, меня ты теперь знаешь. Мой род деятельности — изучение культуры разных народов и рас. И, как ты могла понять, яки — мои любимые. Спроси любого этнографа в Кантерлоте. Я — мастер по Як-якистану!
— Звучит громко. И «скромно». — земная кобылка начала приглушённо смеяться, напоминая резню пилы по дереву.
— Дальше идёт мой старший брат — Уэйлер. Ну, кхм, он тоже, своего рода «моряк». Было время, когда он увлекался писательством, но никто из нас так и не узнал, что он писал. — продолжила Мозаика без былого энтузиазма. — Про него мне особо нечего сказать, он редко сообщает о себе, а у Шанхая лучше не спрашивай. Он его недолюбливает, но и про это не спрашивай, а то ещё даст нагоняи, мол «у меня язык без костей». — «Что верно, то верно.» — Вообще, никто не относится к нему так, как отец. Мы все относились к нему с теплотой, он даже какое-то время выходил в свет, но потом, вроде как, ушел работать на королевское судно по добыче чего-то-там из моря. Не буду врать, но, по-моему, китовый жир для заправки ламп, маяков и других полезных вещей.
— Почему ты говоришь о нем в прошедшем роде? Неужели он, ну, того...? Или ты думаешь, что судно могло…?
— Селестия упаси, нет конечно! Просто, он действительно долго не появлялся здесь, предпочитая море с океаном и их глубинами. Как к тебе вообще могло такое прийти на ум?
— Не знаю… Может, усталость так сказывается. — ответила Аим, смотря себе под копыта, чтобы перешагнуть через небольшую ямку. — Может, перейдём к другой теме или…?
— Да-да-да! Так, далее идут мои два «брата-акробата». Двойняшки, но абсолютно разные. Одного ты могла видеть в Кантерлоте на Гала, бирюзовый такой жеребец с белой гривой. Его зовут Лагун.
— Да, я видела кого-то подобного в баре и на Гала тоже.
— Анархист, радикалист, сексист, расист, аутист, ананист, трубочист…!
— Капец ты его так жестоко жалишь. Что он такого сделал?
— Мьех, ну… Он действительно бунтарь. Я с Ктулху много раз его из-под стражи вытаскивали. Сидел за хулиганство, короче проблемный он. А вот его брат-близнец — Ктулху — наша гордость, на равне с Ламинарией!
— А кто он?
— Оооо! Он старпом на «Две сестры»! Корабль, ранее принадлежавший Селестии и Луне, который расширял границы Эквестрии, добывал еду и вещи из-за границ и тому подобное. Сейчас же он не официально принадлежит нынешней принцессе Спаркл. Она же его использует для отправления послов дружбы на различные населенные континенты или острова.
— Ничего себе… Откуда ты это все знаешь? Ты же не плаваешь и не находишься рядом с принцессой.
— Брат постоянно пишет мне письма. Мне, как эквестрийскому этнографу, это очень интересно. Мало ли их корабль прибьет к какому-то острову, а там будет новый вид пони или другое существо, что превосходит нас? — кобылка снизила свой голос, словно рассказывала какую-то страшилку, опустив голову на уровень глаз Аим и сделала «Бу-га-га».
— Кааак страшно. Я тааак испугана, не поверишь. — протянула Аим с полным сарказмом, на который была способна. Всё же, несколько дней в обществе обычных пони выбили из нее весь аристократический гонор.
— Какая же ты скучная. Могла бы и испугаться для приличия, ха-ха. Ну и, я остановилась на последней сестре — Паверфул Три. Она всего на год старше тебя, так что… Да… Думаю, вы могли бы подружиться. Она спокойна, как удав, но любви к жизни больше, чем у всех в Эквестрии — живёт моментом и ни о чем не жалеет. Правда, она живёт с мамой в Эпплузе, но она иногда приезжает сюда.
— А почему она и твоя мама живут не здесь? Судя по твоему рассказу, дом твоего отца должен быть большим, чтобы держать, сколько, шестерых пони, жену и его самого.
— Ну, это личное между моими родителями, так что я и сама точно не знаю. Если Шанхай будет в хорошем настроении или ты ему понравишься, то можешь попробовать спросить. Если он скажет, что она умерла, не верь ему. У него такое скверное чувство юмора.
— Ммм, в тебя пошел. А точнее, это ты в него. — ухмыльнулась Аим, получая одобрительный, но слегка задетый, взгляд от Мозаики, а уголки ее губ создавали, довольно забавного вида, сдержанную улыбку.