Снаружи

Последняя

Нагрудники, щиты, длинные наконечники целого леса сарисс поднятых вертикально вверх, всё было начищено почти до зеркального блеска, фаланга представляла собой настоящую реку сверкающую золотом и серебром. Разве что реки не умеют течь боком, и не оставляют за собой настолько огромное облако пыли.

Вытянутая долина, по которой шла дорога ведущая к городу, волей случая представляла собой идеальную площадку для действий фаланги: долина была покрыта песком, за столетия слежавшимся настолько что в него не проваливалось копыто минотавра. Справа и слева  её ограничивали ряды песчаных дюн, не слишком высоких чтобы создавать видимость глубокого ущелья, но и не настолько низких чтобы их можно было сходу пересечь и атаковать с фланга. Хотя даже на этот невероятный случай по гребням дюн шли отряды легко вооруженных воинов, способных поддерживать высокий темп двигаясь по крутым осыпающимся склонам. Далеко вверху, в молочно-голубом небе, как обычно сновали небольшие отряды крылатых наёмников, защищавших фалангу от любых угроз с неба, даже если этими угрозами были такие же наёмники, только с вражеской стороны. По словам самих грифонов, это было даже интереснее.  

Далеко позади строя фаланги медленно плелись колесницы, обычно шедшие на одном из флангов. С появлением тараксиппов они из грозной силы для решающего прорыва превратились в средство для преследования убегающих. В ближайшем будущем этому роду войск вообще пророчили вымирание, впрочем как и многим другим: тараксиппы оказались чересчур эффективным оружием. 

Впрочем, тараксиппариям, со всей возможной аккуратностью несущим громоздкие установки на собственных плечах, от подобной ответственности было нисколько не легче, и любой из них с радостью променял бы тараксипп на сариссу и место в фаланге, или даже на лёгкий щит и пучок дротиков пельтаста. Однако все кому доверяли столь тонкое в обращении оружие были тщательно отобраны из многих тысяч воинов, и никого не интересовало что они думали о своих назначениях. 

Тараксиппарии шли чуть позади, готовые в случае чего быстро продвинуться между синтагмами фаланги вперед и начать стрельбу. Хотя сил единорога, заключенного в ящике, в обычном режиме хватало всего на полтора десятка выстрелов, либо на сплошной луч длительностью секунд пять, этого было достаточно чтобы сокрушить любую возможную оборону. Основная масса тараксиппариев двигалась за фалангой, однако несколько наиболее выносливых воинов шли по гребням дюн справа и слева от неё, готовые помочь легко вооруженным собратьям, или даже крылатым наёмникам, хотя из тараксиппа было бы очень трудно попасть в летающую цель размером меньше воздушного шара. 

Один из минотавров, несущий потёртый тараксипп с двумя оплавленными отверстиями в боках, двигался с такой массивной ношей настолько быстро, что периодически обгонял идущих налегке воинов рядом, вызывая у тех удивленные возгласы. Оказываясь на ближайших к долине дюнах, он периодически оглядывался вниз на идущую фалангу, непроизвольно восхищаясь тому насколько четко фалангиты держали строй, и насколько величественным бело зрелище, даже притом что фаланга шла не в атакующем построении: сариссы были подняты, а пронзительные трели авлосов давали воинам походный ритм ходьбы. Конечно, заодно он пытался найти там внизу своего друга, ведущего один из отрядов тараксиппариев, но с такого расстояния и при таком количестве поднятой пыли рассмотреть отдельных воинов было слишком тяжело. 

Далеко впереди, в зыбком мареве устья долины, уже можно было рассмотреть высокие и узкие башни города который сегодня предстояло взять. Удивительно, но в этот раз, даже зная что город никто не обороняет, минотавр нервничал гораздо больше чем перед самой жестокой схваткой. Неизвестность пугала сильнее чем вражеский строй ощетинившийся копьями. Где-то на краю сознания он каждую секунду ожидал как на него обрушится какая-нибудь гадость вроде едкой воды, и он больше никогда не сможет снять шлем в публичном месте. Но гадость всё не обрушивалась, а чуть впереди, за несколькими дюнами, показались изящные лопасти ветряной мельницы, судя по всему стоящей в предместьях города. 

Минотавр и близко не был знаком с земледелием, но даже он задумался над вопросом зачем же нужна такая мельница в такой пустынной местности. Из размышлений его вывел один из воинов впереди, который первым забрался на небольшой холм, а затем вдруг быстро присел на одно колено, вглядываясь куда-то вниз, в сторону фаланги. Одновременно с этим до них донеслось несколько отрывистых и до боли знакомых команд: «фалангитам стоп», «опустить сариссы». Тараксиппарий быстро взобрался на дюну вслед за воином, ожидая увидеть перед фалангой врагов, или какую-то ловушку, что угодно кроме того что он увидел. 

Там, прямо перед ощетинившимся сариссами монолитным строем стоял одинокий пони. Даже с такого расстояния минотавр разглядел на нём белый кусок ткани, надетый на манер гиматия. Выглядело по-дурацки, пони-путешественники прилетавшие иногда в метрополию на дирижаблях, никогда не носили ничего подобного, но этот зачем-то надел. Минотавр вдруг удивился сам себе, осознав что мысленно рассуждает об одежде этого пони, вместо того чтобы подумать о том откуда он здесь взялся настолько внезапно.

Несколько лохосов в центре фаланги синхронно разошлись в стороны, пропуская вперед колесницу с полемархом, и заодно отряд тараксиппариев, тут же опустивших свои установки на уровень пояса и готовя их к бою. Конечно, минотавр не мог слышать о чем говорили полемарх и тот пони, но разговор не занял много времени. Полемарх махнул рукой и колесница, лихо развернувшись, понеслась обратно в тыл, чуть не сбив с ног одного из тараксиппариев, расположившихся на пути. Строй фаланги сомкнулся, снова прозвучали команды, а авлосы громко заиграли мелодию от которой у любого минотавра в груди возникает щемящее чувство: «фаланга вперед» и «шаг на два-четыре». Огромная масса воинов синхронно тронулась с места всё в том же восхитительно правильном боевом порядке, несмотря на то что перед ней стоял всего один пони. Всё это время он что-то кричал, топая передними копытами и потрясая головой, но, судя по неотвратимо приближающимся сариссам, его слова не имели никакого эффекта. 

Когда расстояние между ним и кончиками копий сократилось до десятка шагов пони вдруг исчез. Минотавр не понял как это произошло, он просто моргнул — и на месте пони уже никого не было. Его не было ни в небе, ни где-то еще, где его можно было увидеть. Исчезновение парламентёра вызвало среди рядом стоящих воинов синхронный вздох удивления, но ни у кого не было возможности спокойно обсудить произошедшее: позади гаркнул один из десятников, призывая воинов двигаться шустрее и прочесать дюны по флангам. Конечно, обычный пехотный десятник не имел власти над тараксиппарием, но минотавр всё равно двинулся вместе со всеми, надеясь побыстрее подойти к городу и увидеть что их там ждёт, ведь, судя по жесткой реакции полемарха, пони говорил не о сдаче. 

До ветряной мельницы впереди оставалось всего две или три гряды небольших дюн. Здешняя местность не была безжизненной пустыней, кое-где торчали заросли низких корявых деревьев, не дающих никакой тени, под ногами росли пучки сухой и колючей, но всё же живой, травы. Однако для того кто вырос на островах метрополии, где каждый свободный клочок земли был наполнен благоухающей зеленью, мрамором и бетоном, местное окружение выглядело долиной смерти. 

Минотавр, стараясь держать тараксипп на весу и не трясти его, спустился в небольшую ложбину между ближайшими дюнами. На миг потеряв ориентировку он начал раздумывать на какой склон следует взобраться следующим, как вдруг лёгкий ветерок, донёс до его ушей нечто странное. Ветер среди дюн постоянно менял направление, периодически то заглушая доносящиеся со стороны города звуки, то наоборот усиливая их. Несмотря на желание поддерживать темп, минотавр остановился, навострив уши. 

Больше всего это было похоже на пение очень большой толпы. Немного асинхронное, слишком протяжное и грустное, еще и под аккомпанемент каких-то диковинных инструментов, совсем не похоже на музыку к которой он привык. 

— Они что, так молят о пощаде? Или взывают к своим богам? — сквозь одышку усмехнулся один из воинов, остановившихся рядом с тараксиппарием, — Ну это им не поможет. 

— Поднять щиты, остолопы! — заорал десятник где-то совсем рядом, и минотавр непроизвольно дёрнул левой рукой, только через мгновение вспомнив что щита у него нет. Вместо этого он посмотрел наверх, ожидая увидеть там что-то знакомое по предыдущим кампаниям, но происходящее снова заставило его замереть в изумлении. 

Впереди, как раз на полпути между ними и городом, в воздухе вдруг возникло сизое клубящееся облако. Оно казалось темнее чем есть на самом деле, но даже будь оно идеально белым, оно не стало бы менее неуместным посреди неба, чистого буквально минуту назад. Песня, доносящаяся со стороны города, видимо как раз достигла своей кульминации: ветерок дул с нужной стороны и казалось что поют где-то за ближайшей дюной. А потом, одновременно с этим, на облаке появилась призрачная фигура, словно сотканная из постоянно переливающейся массы голубого аквамарина. 

Огромная лошадь, размером с самую высокую башню, взошла на это облако словно живая статуя на пьедестал, расправила гигантские крылья и открыла глаза, целиком сияющие белым светом. Летучие наёмники, едва завидев это, тут же ринулись в разные стороны со всей возможной скоростью. Через мгновение с кончика рога огромного призрака сорвался ослепительный луч, направленный на левый фланг фаланги и расширяющийся ближе к земле. Луч походил бы на солнечный, если бы не светился безупречно-белым, и не двигался по земле одним плавным росчерком, словно тяжелый поисковый прожектор установленный на дирижабле. После того как луч прошел от одного до другого края поперек долины, неестественное облако быстро начало таять, а лошадь склонив огромную голову быстро растворилась в воздухе. 

Минотавр не сразу осознал что стоит раскрыв рот и немигающим взглядом глядя на участок неба, где клубились последние следы быстро исчезающего облака. Мимо него быстро пробежал один из воинов, на ходу отбрасывая щит для того чтобы бежать было легче. Для воина не было проступка серьезнее чем потеря щита, за это могли признать дезертиром, но минотавр даже на миг не задумался почему этот воин так сделал. Словно в тумане, с переливающимися белыми всполохами в глазах от увиденного яркого света, он взошел на гребень ближайшей дюны, откуда открывался вид на долину. 

Фаланга была на месте, и теперь, без поднимающихся клубов пыли, еще больше походила на реку созданную из золота. Начищенная бронза сияла ничуть не менее ярко чем в начале этого дня, шеренги и ряды воинов по-прежнему были безупречно выстроены. Только через мгновение минотавр осознал что не слышит ни простеньких трелей авлосов, ни резких команд десятников, ни скрежета и ударов доспехов друг о друга. Ни одного звука сопровождающего огромную массу воинов. И еще через мгновение он понял что не видит ни одной поднятой сариссы. Тысячи воинов лежали на земле, упав как подкошенные прямо там где стояли, по команде подняв щиты и укрываясь ими от неизвестной угрозы. Над фалангой вился слабый белый дымок, словно от только что испеченного хлеба. Где-то слева в тылу металось несколько десятков пеших фигурок, бывших слишком далеко от фаланги чтобы попасть под луч. Колесницы катались кругами на одном месте, поднимая тучи пыли: возницы были ошеломлены и не понимали что делать дальше. Один из них, остановившись рядом с лежащим чуть в стороне десятником, попытался растолкать его и поднять на ноги, но перевернув того на спину, отпрянул, вскочил обратно на колесницу и во весь опор понесся прочь. Туда, где в поднятой пыли виднелись две резервные синтагмы, в полном беспорядке бегущие прочь.  

Постояв меньше минуты на гребне дюны и глядя вниз, минотавр вдруг ощутил уже почти позабытое чувство, которое в последний раз помнил еще совсем новобранцем. Когда с горсткой воинов, которых едва хватало на одну шеренгу, остался блокировать узкую улочку какого-то городка в метрополии во время восстания из-за очередного повышения фороса. Он не помнил даже названия этого города, разве что врезалось в память то что они держали оборону рядом с бакалейным магазином. Это забытое чувство, словно глоток неразбавленного вина, постепенно разливалось от груди к конечностям, заставляя их мелко дрожать, а глаза слезиться. Однако в этот раз рядом не было верного друга, который вовремя придержит за локоть. Друг лежал там, внизу, и над ним поднимался белый дымок.

На миг тараксиппарию показалось что уже почти растаявшее облако снова начинает сгущаться.

Громко взвыв от ужаса, минотавр сорвался с места, прочь от долины. Несколькими скачками спустившись с дюны, он начал быстро взбираться на другую,  затем в два прыжка сбежав и с неё, сразу начал подниматься на следующую. Он не разбирал дороги, все дюны вокруг были на одно чужое лицо, просто кучи серо-желтого песка кое-где поросшие чахлой травой. Страдая жуткой одышкой, он спустился с очередного бархана, и оказался на достаточно ровной местности размером с городской квартал, в дальней части которой за холмиком торчала пара сараев и большая ветряная мельница с изящными лопастями, непонятно зачем построенная здесь. Остановившись от неожиданности, минотавр попытался отдышаться, и только тогда понял что всё это время не выпускал из рук тараксипп. Он уже настолько привык к тяжелому ящику что совершенно не задумываясь нёс его всё это время. Тупо уставившись на потёртую установку, от которой на бегу из-за тряски отвалилась табличка с номером, он не сразу заметил пони, приближающуюся откуда-то справа. 

Не двигаясь, минотавр проследил за ней одними глазами. Единорог, еще совсем молодая, была облачена в какое-то подобие архаичных доспехов, состоящих из нагрудника и шлема со смешным гребнем, которые отдалённо напоминали те что использовали в империи, еще в старые славные времена. Минотавр, до этого никогда не видевший единорогов настолько близко, всё же отчетливо понимал что она сама боится его. С одного взгляда в её огромные фиолетовые глаза было ясно, что пони толком не знает что делать дальше. Осторожно обойдя его полукругом, единорог заметила стоящий рядом тараксипп, и её взгляд мгновенно переменился. 

Минотавр тоже посмотрел на свою ношу, и ему в голову пришла какая-то идея. Еле заметно улыбнувшись, он нагнулся, приподняв увесистый ящик за один край, и попытался привычным движением нашарить скрытые защёлки для того чтобы открыть верхнюю крышку.

Когда он неожиданно протянул руки к ящику, рог единорожки засветился, и пони, одним молниеносным прыжком влево, оказалась вне поля зрения воина. В следующее мгновение минотавр понял что ноги его больше не держат, инстинктивно он попытался не упасть на тараксипп, но это получилось скорее по случайности. Тяжело повалившись на спину, с неловко подогнутыми ногами, он уставился в молочно-голубое небо, которое начало постепенно блекнуть, сужаясь по краям.

Последним что он видел была какая-то птица, летевшая в сторону мельницы.