Конфетти на снегу
Глава 6: Матери и дети
Утро встретило Никиту безо всякого будильника. Никакого механического звона, ничего, что могло бы потревожить безмятежную душу. Впрочем, сам парень уже давно проснулся, и сейчас лишь смаковал приятное чувство дремоты, когда не нужно никуда идти, не нужно вставать в школу, универ или на работу. Кажется, за годы размеренной, но выматывающей жизни, Никита совсем отвык от такого блаженного состояния.
Наверное, многим знакомо ощущение, когда тебя захлёстывает некоторое чувство, да так, что переполняет, и в тебе просыпается жажда действий. Хочется бежать, прыгать, колотить что-то или кого-то. Вот и с Никитой приключилось нечто схожее. Парень просто не мог полностью насладиться таким забытым чувством, а потому, скорее по инерции а не от желания, открыл глаза.
В комнате царил полумрак. Сквозь шторы глубокого синего цвета пробивались еле заметные солнечные лучи. Кругом не было слышно ни звука… кроме чьего-то размеренного дыхания. Парень повернул голову на звук. Рядом дремала пони. Спросонья мозг думал медленно. Серая шёрстка, коричневая грива… А! Это же Литлпип!
Никита потянулся и осторожно, стараясь не нарушить сна единорожки, встал с дивана. Проверил время. Телефон показал, что сейчас семь часов по местному. Рано, но в Питере уже отгремело десять, так что будь сейчас Никита дома – уже суетился бы поручениями от мамы.
Получить отдельное жильё тем, кто волочил своё существование в Сером городе, всегда было большой проблемой. Нет, недвижимость была довольно дешёвой, но несоизмеримо дорогой в сравнении с зарплатами населения. Никита, устраиваясь на различные подработки получал в среднем не больше четырехсот кредитов при стоимости квартиры в минимум пятнадцать тысяч. Впрочем, для его района это была вполне себе вменяемая зарплата. Что там говорить – именно на неё парень последние года полтора жил, учился, и даже умудрялся копить. Правда, хватало накоплений лишь на различные мелкие вещи, либо на случай форс-мажорных обстоятельств.
Никиту с самого детства приучали откладывать и ни в коем случае не тратить деньги попусту. На этой почве в отрочестве у него возникали разногласия с Вадей, ещё до переезда последнего из бывшего Питера в Люблянскую Котловину.
Парень, окончательно проснувшись, встал и направился в ванную – привести себя в порядок. Радует, что у Вадима всегда были одноразовые зубные щётки – всё же, жизнь последнего порою пересекалась с принятием гостей.
Кончив умываться, Никита направился на кухню – нет, не за завтраком. Парню просто хотелось подышать свежим воздухом, а с кухни аккурат выходил балкон.
Никита задумался. Тут определённо был нужен план. Что делать, как они приедут домой? С чего начать? Искать вновь работу, или сперва всецело заняться обучением Литлпип? Успевать и то и другое будет почти невозможно, а уломать маму на передышку будет тоже задачей не из лёгких – она в принципе плохо относится к его увлечению, а как узнает, кого он нашёл – превратит жизнь в ад если не самому Никите, то Литлпип уж точно, если с ней это не обговорить. Вот же дилемма – ставить её перед фактом или пытаться уговорить? Оба варианта, честно сказать, по-своему плохи.
— Ну же… Что ж с тобою делать, маменька?.. – размышлял парень, стоя подле окна и глядя на только-только просыпающийся город.
— Тоже не спится? – кто-то окликнул Никиту сзади. Парень развернулся и тут же столкнулся взглядом с Вадимом. Приятель как раз ставил чайник.
— Как видишь, – отозвался Никита. – Никогда не понимал, почему ты всегда ставишь его вручную?
— Кипятильник, что ли?
— Ага.
— Что ж… — на английском протянул Вадим. – Это скорее привычка. Да, через комм проще, но приятнее самому прийти на кухню, самому набрать в него воды, самому поставить. Какое-то ощущение ностальгии от всего этого.
Чайник отозвался едва слышным гулом. Последние модели издавали совсем мало шума, оттого не было риска разбудить или причинить дискомфорт звуком. Никита приготовил несколько бутербродов, а Вадим поставил на разогрев суп.
— Как там, кстати, мама твоя? – вдруг спросил Вадя. Никита даже брови вскинул от такого вопроса.
— Нормально, большей частью… — проговорил он.
— Всё так же?
— Увы… да. – Никита поставил бутерброды на стол. – Не понимаю её. Вроде человек не глупый, даже вполне себе просвещённый, но такой…
— Какой?
— Как это сказать… категоричный, вот.
— Представляю, что случится, как вы приедете… — Вадя тихо присвистнул.
— Есть такое. Я, собственно, поэтому на балкон и вышел. На свежем воздухе думается лучше. Мне кажется, она в моё отсутствие жизнь Пип превратит в сущий кошмар.
— А учитывая, что тебе придётся ходить на работу, дабы прокормить её, картина вообще не радужная… — закончил Вадим.
— Да. Впрочем, у меня есть накопления. На еду их хватит. Думаю, добрых месяца три, если знать где что брать, мне не прижучит голод.
— Думаю, за это время мама твоя уже привыкнет к Пип.
— Хотелось бы верить…
— Но верится с трудом, знаю.
Друзья уже было хотели приняться за еду, когда услышали цокот из гостевой.
— Доброе утро. – Поприветствовала парней с зевком пони. Естественно, на английском.
— Доброе утро. – Вадя ответил на понятном пони языке, а вот Никита, то ли спросонья, то ли намеренно сказал по-русски, из-за чего получился некоторый рассинхрон голосов.
Литлпип лишь кивнула в знак признательности и скрылась в ванной.
— Удивительные же они… — протянул Никита.
— Ты это о ком? О Пип?
— В принципе о синтетах. Это ж надо – сделать самостоятельно жизнь. Сотворить её такой, какой её не смогла сделать даже мать-природа.
— Братан, мать-природа не сделала таких как Пип не потому что испытывала творческий кризис, – усмехнулся Вадя, беря очередной бутерброд. – А потому что не посчитала их достаточно приспособленными. И твой случай ещё куда не шло – она может говорить, может вполне выживать даже в самых суровых реалиях. А ты подумай о всяких тепличных персонажах. Им в диких условиях просто не выжить.
— Как и нам, впрочем… — заметил Никита.
— Именно. И ведь люди додумались до такого.
— Ну, грубо обобщать здесь всех людей… Скорее, БРТОшники додумались.
— БРТОшники превратили это в натуральный бизнес и начали грести деньги лопатами.
— Ничего не имею против. Их право. – Никита, как не жил в бедности, никогда не понимал, отчего бедным должно быть дело до богатых. Парню казалось, что если ты беден – то это сугубо твои проблемы, из которых надо выбираться, а не проклинать тех, у кого получилось подняться “из грязи в князи”.
— Ты – первый человек с окраин Серого города, от которого я слышу подобное. – Вадя аж брови вскинул.
— А ты что, многих оттуда знал?
— Не очень, но наведывались. И все об одном и том же: БРТО враг, жители Шпилей – ублюдки. Понабрали себе охраны, собрали оргии да пируют, а простой народ по помойкам шляется.
— Не знаю. Мне кажется, это банальная зависть, прикрытая ширмой борьбы за псевдо-равенство. Скорее, таким как я просто хочется самим оказаться на вершине, но они судьбою не вышли.
На кухню вошла Литлпип. Судя по её виду, пони знала толк в уходе за собою. Грива была расчёсана, зелёные глаза ясно, без всякой утренней мути смотрели на Никиту и Вадима, а свалявшаяся ото сна шерсть теперь окончательно приняла свой обыкновенный, не лишённый ухода, вид. Мягко зевнув, единорожка разместилась подле двоих парней и принялась за суп.
Позавтракав и распрощавшись с Вадимом, Никита и Литлпип направились к станции маглева. Времени ещё мало, а потому они успеют аккурат на ранний утренний рейс. Правда, в Питере уже полдень. Впрочем, это даже на руку – никого не будет дома, а потому шанс пересечься с мамой минимален.
Заняв места, оба помолчали с минуту, после чего Никита сам решил начать диалог.
— Скажи пожалуйста, а как ты вообще оказалась в Петербурге? От Порту до туда ведь несколько тысяч километров.
— Что ж… в общем… это долгая история. – Сразу замялась пони.
Никита улыбнулся, после чего поглядел на часы.
— До нашей станции ещё не скоро. Время у тебя есть.
Пони выдохнула. Было видно, что выбора ей парень более не оставил.
— Ладно. Слушай. Сперва я хотела просто сбежать невесть куда. Благо, у меня тогда остались средства, а потому я ушла ещё до того, как Фестус проиграл пари. Узнала об этом лишь после. Тогда мне было совсем плохо. Ощущение, будто мир обрушился, сгинуло всё, что я знала о нём. Никогда бы не подумала, что меня вот так легко отдадут кому-то другому.
Никита смотрел на Литлпип с сочувствием. Он понимал, что, пускай эта пони похожа на реальную Дарительницу Света лишь внешне, история у неё далеко не самая беззаботная.
— Так я оказалась в Бордо. А там, пробравшись в порт, сумела спрятаться на корабле. Затем с ним оказалась в Петербурге.
— Странно… — проговорил Никита. – Что же понадобилось им здесь?
— Дешевая рабочая сила, – тут же нашлась с ответом пони. – Они в порту набирали людей для каких-то… экологических работ. Видимо, хотели заняться расчисткой непригодных зон.
— Что ж… теперь понятно, для чего им нужно было столько людей. Набирают тех, кому терять нечего. Как я понял, это был пассажирский корабль?
— Как тебе сказать… Его таковым можно назвать лишь с натяжкой. – Литлпип чуть прищурилась, едва в окно уже тронувшегося поезда ударил солнечный луч.
— А в Петербурге почему ты оказалась на улице?
— А куда я пойду тут? Всё на русском. Там очень сложно найти себе место для жизни, если у тебя нету денег. А даже если есть — легче не становится, ибо с деньгами там быть... небезопасно.
— Не понимаю. – Никита даже чуть нахмурился. – В Петербурге полно полузаброшенных мест. Для чего ты лежала в коробке вместо того, чтобы укрыться, не знаю, в подвале?
— Не забывай, в каком я была тогда состоянии. У меня просто рассыпался весь мир, когда я ушла. Это было уже отчаяние, желание умереть.
— И почему ты так легко пошла со мной?
— Ну, это было отнюдь не легко, надо сказать. Просто ты оказался небезразличен, захотел помочь. Ну и язык знал – само собой. А мне было вовсе не до желания строить недотрогу.
— Хорошо… — протянул парень. – У меня последний вопрос. Почему ты сказала, что чип тебе перебили и выбросили? Ты же ушла сама, как сейчас сказала мне, верно?
— Верно. – Кивнула пони. – Просто пойми, что разница между “я ушла сама” и “меня выбросили” весьма ощутима. Позиция слабого порою даёт свои плоды. Извини, пожалуйста, что пришлось тебя обманывать, но… у меня просто не было выбора. – На Литлпип было жалко смотреть. Её вид ясно давал понять, что единорожке очень стыдно. Ещё бы – обмануть единственного неравнодушного к себе человека. Глаза погрустнели, утратя привычную искорку, а ушки опустились.
— Извиняю. – Чуть улыбнулся Никита. – Я даже начал тебя… понимать, что ли.
— В каком плане? – не поняла Литлпип. – Ты вроде, вполне неплохо знаешь английский. Акцент только бьёт по ушам.
— Нет, я о другом. Я говорю в принципе о тебе и твоему отношению к миру, к людям, ко всему.
— Что ж… я… я даже не знаю, что на это и сказать-то… — глаза единорожки стали как два чайных блюдца.
— Ладно, сменим тему.
— Не откажусь. – Пони кивнула. – Ты, кажется, говорил, что этот чёртов звук легко выговаривать.
— Да. Насчёт этого. На самом деле, звук “Р” учат именно в последнюю очередь. И русская “Р” – не то же самое, что английская. – Запинаясь, произнёс парень. Ещё никогда ему не доводилось объяснять кому-то по-английски нормы орфоэпии. Да от такого голова может кругом пойти!
— Да. Это я понимаю. – Пони кивнула.
— Что ж… Как бы тебе объяснить… — Никита вновь принялся массировать виски. Его лицо исказилось в гримасе, точно от боли. – Как произносится английская “R” в слове “вишня”.
— Но в этом слове самая обыкновенная “R”. Может, чуть посильнее. – не поняла единорожка.
— Попытайся произнести его без оглушения перед “R”. – Никита сделал неопределённый жест ладонью. – Попробуй произнести, как это делаю я: “ЧеРри”.
— Cherry. – Отозвалась пони. – Верно?
— Не совсем. Именно, постарайся… — Никита вновь забыл слово и полез в переводчик. – …выделить букву “R”.
Литлпип повторила слово. Звук вышел более чистым, но ещё не потерял картавости.
— Уже лучше. Мм… — Никита сжал губы и цокнул, после чего полез в телефон – перевести нужные слова.
— Всё равно не понимаю… — свесила голову пони. – Зачем придумывать такой звук?
— Ну… это вопрос для лингвистов, не для меня. – Пожал плечами Никита, не отрывая взгляд от телефона. – Так-с… Я всё перевёл.
— Что именно?
— Когда произносишь звук “Р”, кончик языка должен быстро ударяться о нёбо.
— Эм… Кажется, ты перевёл что-то не то. – Литлпип выгнула бровь. – Как язык может ударяться о небо?
— Не небо… Ай… — Никита изобразил вымученную гримасу. – На русском называется “нёбо”. Это верхняя часть рта. Об неё и ударяется язык при говоре.
Пони лишь выпучила глаза куда-то в пол, ничего не ответив.
— У тебя уже хорошо получается. Просто попытайся выговаривать звук, ударяя о нёбо языком.
Шумно выдохнув, единорожка вновь попыталась изобразить звук. Поначалу довольно несуразно, но с каждым повтором у неё выходило всё лучше и лучше. Никита даже подивился – вот же умеют БРТОшники синтетов обучаемых клепать. Отправь такого как Пип в школу – за пять лет весь курс освоит.
Уже на подступе к Петербургу, Литлпип могла отчеканить бывший ненавистным звук. Никита даже обучил её нескольким словам с “Р”.
— Петербургский квартал. Следующая станция – Хельсинский квартал. – послышалось из динамиков.
— Пошли. – Никита встал с места.
— Пошли, Никита. – на русском ответила парню пони. Он почувствовал, как на лице проступает самая светлая из всех улыбок, что ему удавалось испытать за свою жизнь. Чистая русская речь, без всякой задоринки – идеально!
Путь до дома выдался спокойным и размеренным. Пони и человек шли по мостовым и переулкам. Никита ещё раз блеснул своими знаниями в области краеведения, чем вызвал у единорожки очередной приступ любопытства.
Никите нравилось видеть её счастливой. Видеть, как пони его расспрашивает, как интересуется, а ему приходится в спешке переводить или массировать виски в надежде откопать в глубине подсознанья нужное слово. Как в этой паре зеленых глаз видится пускай и малая, но не утерянная часть реальной Литлпип.
Ну, вот и дом. Привет, обшарпанный фасад, грязная дверь и неухоженный двор, ставший за это время похожим на какой-то диковинный зимний лес. Казалось бы, обычная российская реальность, ан нет – свой шарм в ней ощущался налицо.
Оказавшись на лестничной площадке, Никита достал ключи, вставил их в скважину и провернул.
Но щелчка не последовало. Квартира была заперта на засов, а не на ключ. Никита про себя чертыхнулся. За дверью послышались шаги.
— Ну пиздец… — чуть слышно проговорил он, закатив глаза.
— Что случилось? – спросила парня по-английски Литлпип.
Но ответ нашёлся сам собой. Дверь медленно открылась, явив в проёме столь знакомый парню образ.
Им открыла невысокого роста женщина, бывшая уже в возрасте, судя по морщинам на лице и пропускам седины на макушке. Но сложением она была довольно стройным, даже немного худым, что вкупе с её невысоким ростом играло скорее на руку. Карие глаза, доставшиеся и сыну, оглядели того с головы до ног.
— О, Никита, привет. А я что-то удивилась – квартира заперта, тебя нет.
— Привет, мам. – отозвался парень. Хорошее настроение начало медленно его покидать. – Я тоже, честно. Думал, ты на работе. Три часа дня, как-никак.
— А, ты представь: на предприятии случился казус. Рабочих погнали. Сказали, мол, сокращаем, коль убытки начались.
— И ты вновь попала под сокращение?
— Нет. Просто выдали что-то типа отгула по случаю остановки. Два-три дня… Ну а там, дальше – вновь на работу. Ты заходи – чего на пороге стоишь?
Мама открыла дверь лишь наполовину, а потому не сразу заметила стоящую слева от Никиты пони. Последний всеми силами старался не выдать подругу раньше времени.
Но прогнозы не оправдались. Мама открыла дверь полностью, и тут же столкнулась со взглядом зелёных глаз.
— Мать честна́я! А это кто? – хозяйка квартиры поглядела сперва на пони, потом на Никиту. Последний лишь шумно выдохнул.
— Ладно, полагаю, есть смысл вас познакомить. Мама, прошу к знакомству – Литлпип. – Парень показал рукой на пони. – Литлпип – это Анастасия Андреевна, моя мама. – Последнюю фразу он перевёл на английский.
— Спасибо. Здравствуйте. – На почти идеальном русском языке ответила пони, чуть наклонив голову. Слово это Никита благоразумно заставил пони заучить одним из первых.
— Что ж, скажи ей проходить. – Лишь ответила мама, пропуская пару вперёд. Однако, дождавшись, когда единорожка отойдёт на пару шагов, одёрнула Никиту за рукав.
— Нам с тобой нужно очень серьёзно поговорить. – Она поглядела на парня со всей доступной строгостью.
— Что ж, я на иное и не рассчитывал. – Пожал плечами тот, снимая куртку. – И ещё, забыл сказать. Она русским владеет, считай, что никак. Я её взялся учить.
— Хорошо, тогда разговор переносится вперёд, – шёпотом сказала мама. – Пойдём-ка, обсудим.
Оба прошли в холл, где сейчас стояла Литлпип и с неподдельным интересом разглядывала стоящие на местных полках фотографии. Какие-то были старыми, уже несколько выцветшими, какие-то – ещё свежими, но все они были родными Никите, видевшему их, кажется, ещё с далёкого детства.
— Литлпип, мы пойдём, поговорим. Хорошо? – обратился Никита к пони.
— Конечно. – Отозвалась та по-английски.
Пройдя в мамину комнату и закрыв дверь, Никита встал напротив матери, скрестив руки на груди.
— А теперь объясняй всё. Живо! – отозвалась та.
— Поясняю, – спокойно ответил тот, не снимая, впрочем, сердитого выражения лица. – Я подобрал её на улице. Два дня назад. За то время, пока меня не было, договорился с Вадимом и поставил ей алфавит и русское произношение. Осталось лишь натаскать её по языку.
— Мгм… Что-то я не вижу здесь пункта “Поселить её у нас”.
— Расценивай это как хочешь, но я уже всё решил. Денег мне хватит, чтобы её прокормить. На пару месяцев уж точно. За это время я постараюсь обучить её хотя бы базе, и дальше она сама уже сможет изъясняться. А я вновь пойду на работу.
Мама опёрлась кулаком о стену.
— Просто отлично... А меня ты хоть спросил, а?
Никита даже чуть улыбнулся и закатил глаза.
— Спросил бы… если бы в этом был смысл… Ты думаешь, я не знаю, какой будет ответ? Мне не десять лет, мам, чтобы наивно полагаться на великодушие.
— Но это всё ещё мой дом! И я тут решаю, кто в нём будет жить, а кто – нет! – отозвалась мама. Никита даже подивился про себя. И как в таком маленьком человеке умещается столько обиды на свет?
— Какая же ты категоричная, Боже мой… — покачал головою парень. – Из-за такого пустяка закатывать базар.
— Да, потому что у нас – да-да, именно что у нас, а не у тебя, — появился лишний рот. Ты будто не знаешь, что мы и так концы с концами едва сводим.
— Да, и это, типа, нормально? – Никита выгнул бровь.
— Это-то тут причём? – не поняла мама. – Тему не своди.
— Это нормально, полагаю, что мы сводим концы с концами?
— Кто сказал?
— Ну, ты.
— Где я это сказала?
— Ты это показала. После вашего с папой развода и его смерти, мы, извини за выражение, едва ль не по помойкам шляемся вот уже как десять лет. И ничего не поменялось. А теперь, когда у меня появился кто-то, способный что-нибудь с этим всем сделать, ты решаешь гнать её с порога, потому что, видите ли, “денег нет”. Это я сейчас тебе должен претензию высказывать – какого чёрта, маменька, мы так живём.
Повисла недолгая пауза.
— Мам… Ради Бога, дай мне шанс. Это первый раз, когда у меня действительно есть стимул кому-то помочь. Ты же сама меня приучала помогать другим. Вот я и захотел воплотить советы в жизнь.
Анастасия Андреевна медлила с ответом. С одной стороны, оставлять эту игрушку в квартире совсем не хотелось – ещё учудит её сын с ней невесть что, а с другой… пусть уж лучше так. Как она не была рассержена поступком сына, сразу заприметила у того хорошее настроение. Такое с ним бывает крайне редко. А уж она – далеко не глупая женщина, чтобы не замечать таких уж очевидных деталей.
— Доведёшь же ты меня до могилы, сына. – Сказала она наконец. – Ладно уж… оставляй. Но чур – вся ответственность на тебе! И не вздумай с ней чего учудить! По рукам?
— По рукам! – отозвался живо Никита и пожал протянутую руку.
— Ну-с, иди уж к ней, объясняй, раз уж она по-русски ни бум-бум.
Они вышли из комнаты, каждый со своими мыслями. Мама ушла на кухню, а Никита остался в холле.
Там его уже ждала Литлпип. Сама пони крайне озадаченно глядела на Никиту, выгнув бровь.
— Что случилось? – поинтересовалась она.
— Мы… беседовали. – объяснился Никита.
— Слышу, довольно громко беседовали. – пони прищурилась. – Что случилось? – Она говорила без всякой укоризны. Даже с некоторым сочувствием.
— Я уговорил маму разрешить тебе остаться. – Не без ликования проговорил Никита.
— Ты, кажется, говорил, что она плохо относится к синтетам?
— Ну, как сказать, плохо… — Никита вовремя осёкся. Мама его недолюбливала именно пони, считала увлечения ими чем-то нездоровым. А так – к синтетам она была на “ты”. Что уж говорить – в её бригаде работали синтеты.
— Ты хочешь есть? – спросил Никита, переводя тему.
— Нет, спасибо. Полагаю, мне нужно побыстрее освоить язык. У нас время ограничено, верно? – Литлпип даже не заметила перевода темы.
— Да, – признался парень. – Очень ограничено. Два-три месяца.
Пони поглядела на Никиту с толикой страха.
— Ты ведь шутишь?..
— Нет, – покачал головою тот. – Ни капли.
Литлпип лишь наиграно присвистнула. Ситуация была не из лучших. Это ж сколько ей предстоит сидеть за словарями да книгами, чтоб всё это выучить?..
— Звучит… безумно. – Она уставилась куда-то в пол.
— Знаю. – Никита снял с себя кофту, оставшись лишь в футболке. – Но иного варианта у нас нет. Точнее, есть… — он поспешно добавил. – Но… ситуация будет тяжёлой.
— Как это?
— Мне придётся работать и ещё тебя обучать. И я, честно, не уверен, что это будет эффективно. У меня есть свободные деньги. Их хватит на пару месяцев чтобы покупать еду. Но это максимум.
— То есть ты хочешь, чтобы я освоилась до того, как деньги кончатся. – Догадалась пони. – Слушай, я могла бы тоже устроиться куда-нибудь. Чип-то у меня теперь зелёный.
— Идея хорошая, но тебе всё же нужно выучить базу. Просто чтобы разговаривать. И дальше – конечно.
— Думаю, так и поступим. – пони чуть улыбнулась.
“Какая же она молодец! – подумал про себя Никита. – Самоотдача – ещё одно наиважнейшее качество Литлпип.”
В остальном же, день прошёл спокойно. Ссор в доме не происходило, хотя, пару раз Никита слышал, как мама шепотом говорит: “И куда же мы катимся, с такими увлечениями…”, но особо не сердился – не выгнала, и слава Богу. Тем более, завтра намечается не самый лёгкий день, как впрочем, и все последующие.