Дорога на Кантерлот
Дорога на Кантерлот. Пролог: К Хоуп Холлоу
"Чем дольше мы наступаем — тем тяжелее нам приходится. Погода ухудшается с каждым днём, вражеское сопротивление становится всё более отчаянным и фанатичным. Иногда возникает ощущение, что сама природа этой страны противостоит нам. В дивизии за последнюю неделю умерло или получило тяжёлые травмы более четверти тягловых солдат, пополнение не смогло восстановить эти потери. Длительные марши по разбитым дорогам изматывают наших товарищей, но Оленийская компания и летние бои всё же многому научили нашу дивизию: несмотря ни на что, наступление продолжается и боевой дух всё так же высок. Всё чаще мы идём не по разбитым колеям, а по хорошим асфальтовым магистралям, мы отдыхаем в каменных домах, кажущихся усадьбами и дворцами нашему неприхотливому солдату, и уничтожаем остатки сопротивления, встающие у нас на пути. Война обернулась для нас великим испытанием, но мы близки к тому, чтобы его преодолеть."
Фрагмент из летописи 11-й Фантайнской дивизии. Помимо информативных и сухих журналов боевых действий, при чейнджлингских дивизиях и полках так же велись и более официозные документы, информация в которых подавалась в идеализированной и романтизированной форме. Подобная практика считалась обыденностью для многих других армий мира и имела явно грифонское происхождение.
Гусеницы бронетранспортёра месили липкую октябрьскую колею, из отсека водителя то и дело слышалась дикая брань, заглушаемая скрежетом и воем начинающей надрываться машины. Сидящих в десантном отделении чейнджлингов трясло и бросало в разные стороны. Перед ними так же плёлся другой такой же ганомаг, сзади них слышалось холостое тарахтение мотора и всё та же ругань: ехавший за ними колёсный грузовик застрял в грязи, и его экипаж теперь безуспешно пытался вытащить его оттуда.
— Эквестр-рийские ублюдки! — рычал командир отделения, унтер-фельдфебель Кринг. — На триста метров асфальта пожалели, а мы тут!..
"Эй вы! Стой!" — Сзади послышался уже успевший сорваться голос водителя.
— Чего вам? — Недовольно крикнул Кринг, перекидываясь через борт броневика.
— Застряло! Мы там чуть не надорвались! Помогите вытащить, тут немного силы надо!
— Ладно, чёрт бы вас. — крякнул офицер, а затем обратился к своим бойцам: — Все на выход! Водитель — стой!
Фарцойг остановился. Водитель, его помощник и Кринг начали возиться с лебёдкой, тогда как десятеро чейнджлингов направились к грузовику. В машине везли снаряды для миномётов, её водители до этого имели в своём распоряжении целый БТР, но тот недавно получил серьёзные повреждения и едва не взлетел на воздух вместе с экипажем, после чего был направлен в тыл на ремонтную станцию, а вместо него в батальон направили обычный армейский грузовик, любимый в частях за все возможные достоинства, но не за проходимость.
Копыта Артиса уходили в грязь чуть ли не на половину. Он чувствовал, как рукава его шинели тяжелеют от неё, но сильный и противный ветер не вызывал у него и тени желания от этой шинели избавиться. Чейнджлинг бросил взгляд на стоявшие у дороги старые раскидистые ели. "Почти как дома." — Угрюмо подумал он, подходя к корме грузовика, у которой уже собрались его товарищи. Тактика уже была отработана: двое упирались в кузов, четверо брались за задние колёса, задачей остальных было вытащить из кузова груз, чтобы машину было сподручнее выталкивать. Пулемётчику досталась роль толкающего: он прижался боком к облипшему грязью колесу, упёрся задними ногами в землю. Впереди уже привязали лебёдку, трое панцергренадёров быстро заскочили в кузов и выгрузили оттуда штук пятнадцать небольших снарядных ящиков, чтобы снизить нагрузку на грунт. Мины быстро разложили на относительно сухой обочине, а троица принялась помогать остальным. Процесс взял под команду водитель застрявшего грузовика.
— Ну-ка давайте ребята! Упёрлись, приготовились, и... Толкай! — Впереди заревел двигатель фарцойга, закряхтел и мотор грузовика. Машина немного подалась из грязи, но после первого толчка вернулась на место. За первым толчком последовал второй, более сильный: машина подалась чуть лучше, но ещё не могла выехать самостоятельно. "Да шло оно всё!.." — Выругался Класпер, пытаясь перевести дух перед последней попыткой. Транспортёр впереди заревел ещё сильнее, из-под его гусениц и колёс фонтаном полетели комья грязи. Гренадёры собрались с силами, и принялись в последний раз.
Толчок был силён настолько, что застрявший грузовик буквально вылетел вперёд, окатив грязью всех стоявших за ним. Артис и вовсе не удержался, упав носом прямо в колею.
— Вставай! — Уже весёлым голосом крикнул ему Класпер. Он подал копыто, но пулемётчик поднялся сам. Вид у него был плачевный — серо-зелёная шинель, лицо и сидевшая на голове пилотка окрасились в коричневый цвет. Посреди толстого слоя грязи на них смотрело два недовольных зелёных глаза: это зрелище заставило бойцов залиться хохотом, но времени на подобное было немного. "Пошли!" — Хлопнул пулемётчика по плечу подошедший Кринг. Выехавшую из затора машину вновь нагрузили, и короткая заминка закончилась.
Им повезло, что вытащить грузовик удалось так быстро. Эквестрийские дороги в окрестностях столицы были хорошими, качественными, но их роте не повезло оказаться на таком просёлочном участке, который прокладывали не федеральные службы, а местные жители. Через какое-то время дорога стала менее расквашенной, сменившись на какое-то подобие полубрусчатки. Части дивизии двигались по параллельным дорогам чтобы лишний раз не нагружать асфальтовое полотно. Основное ядро их дивизии наступало прямо по Риверпульскому шоссе, на которое чейнджлингам удалось выйти после дня боёв с остатками эквестрийских сил, пытавшихся заслонить им проход. Где-то ещё слышась пальба, но на их участке было фактически пустомое место, где не было реального сопротивления.
— Чёртова враксианская колымага, не хочет работать как положено! — всё не унимался водитель. — Давай, мать твою-кочерёжку, дава-ай!
— Она не поедет лучше, если ты будешь орать на неё! — Кричал водителю Кринг, тот не слушал её за шумом мотора. Тряска продолжалась, чейнджлингам то и дело приходилось хвататься за борта и биться головами друг о друга, но этот ужас постепенно сходил на нет. Недавно начался дождь, и шёл он почти неделю. Каприз природы или вражеская диверсия — но всё вокруг превратилось в болото, и несмотря на то, что вода начала отходить, приметы говорили о том, что она не отойдёт раньше заморозков.
— Ребята, мне одному кажется, что это всё не просто так! Эти сволочи специально навели всю эту дрянь! — Класпер полустоял на дне отсека, относительно удобно упёршись копытами и выпирая из ганомага чуть ли не по грудь.
— Верно! Эта тварь-Селестия потеряла всех своих солдат, видимо думает, что нас теперь остановит болото! — Поддакнул ему помощник Агриаса, являвшийся вторым в отделении по степени заляпанности.
— Знаешь дружище, я сомневаюсь в том, что оно не способно нас остановить!
— Да пошёл ты, Лабрум! — огрызнулся второй номер. — Был бы я таким умным как ты — уже давно-б повесился!
Среди бойцов снова послышались смешки, а потом в воздухе раздался ещё тихий, но быстро нарастающий гул.
— Что это? — Громко спросил Артис, прерывая болтунов. Кринг внял его вопросу, поднялся во весь рост и прислушался:
— Самолёты... Летят с востока! Водила — рви направо, отделение — на выход!
Ганомаг рвануло вправо, надрывный рёв и скрежет заглушил даже нарастающий гул моторов. Десяток чейнджлингов спешно выпрыгивал из БТР, Артис по уже отточенной схеме оставил оружие на второго номера, а сам перемахнул через борт и приземлился прямо на дорогу. Товарищ бросил ему его оружие и спрыгнул сам. Всё это заняло меньше минуты. Вся колонна следовала подобному примеру, ведь у гренадёров уже был опыт: что у эквестрийцев получалось — так это авиаудары. Вражеские штурмовики атаковали быстро, точно, совершая короткие и дерзкие вылазки-укусы, часто оставляя Люфтваффе с носом несмотря на его полное превосходство в воздухе.
Вот из-за лесной гряды вынырнула дюжина бурых силуэтов: чейнджлинги сразу узнали в них шестеро пузатых двухмоторных самолёта, прикрываемых таким же количеством истребителей. Они приближались очень быстро, и бойцам очень повезло заметить их раньше, чем те рассчитывали. Стрелять по самолётам было бесполезно, в ротной колонне почти не было средств ПВО, тогда как штурмовавшие их двухмоторники славились своей живучестью. Перевёртышам оставалось только ожидать, пока всё это кончится.
Восемь самолётов отделилось от группы и двинулось в разные стороны, на колонну заходило только четыре машины. Чейнджлингская техника, согнанная к обочинам, была видна с воздуха как на копыте. "Заходят парой, не хотят распыляться." — промелькнуло в голове у Артиса, наблюдавшего эту картину из-за ствола толстого дерева. Двойка истребителей осталась кружить наверху, тогда как тяжёлые машины с воем зашли на бреющий полёт. Гулко застрочили автопушки, все прижались к земле. Жужжание моторов в какой-то момент стало оглушительным и невыносимым. Что-то прошило дерево прямо над головой пулемётчика, сквозь общий шум прорвался чей-то крик и громкий взрыв: бомб на самолётах не было — это рванул тот самый грузовик, который гренадёры только что вытаскивали. Первый заход оказался единственным: тяжёлые машины начали набирать высоту и разворачиваться в обратную сторону. Где-то в отдалении забила какая-то зенитная батарея, в сером пасмурном небе начали рваться снаряды, но вражеским лётчикам уже было не до этого. Бой автопушек всё равно не представлял для них угрозы, и эквестрийцы этим пользовались.
На земле все опомнились довольно быстро: наскоро пересчитав подбитые машины, убитых и раненых, бойцы снова бросились к уцелевшим грузовикам и транспортёрам, намереваясь продолжить путь как можно быстрее. Триста метров откровенно неудобной дороги, идущей через кем-то насаженный и запущенный ельник оказались слишком богаты на различные злоключения.
— Уйдёт ведь, мразь! — В ярости крикнул Класпер, угрожающе замахиваясь копытом на начинающие удаляться силуэты.
— В этот раз ушли — в следующий раз сцапают. — Успокоил его Лабрум, залегший рядом.
— Хоть панцирь с меня сдирайте — но мы войдём в этот чёртов городишко! Войдём и всех там!..
— Как прикажут, так и поступим. Мы — военные, а не сброд. — Сурово оборвал их оказавшийся поблизости лейтенант Ляппис.
Тем временем, в воздухе начало раздаваться прерывистое жужжание, приближающееся с запада.
— Наши! Идут на перехват! — С азартом воскликнул Кринг.
В небе показалось восемь чейнджлингских машин, терявшихся среди серых облаков. Четыре пары шли вдогонку за уходящими и вскоре они их настигли: два узконосых "Спита" отделились и вступили с ними в бой. Чейнджлинги оставили на противоборство с ними две пары, тогда как остальная масса самолётов атаковала штурмовики. Догонять их было бесполезно: чейнджлингские моторы были слабее эквестрийских. Отпустить так же было нельзя, ведь эти машины были у врага на высоком счету и каждая потеря такого самолёта значила многое. Эскадрилья перехватчиков решила притвориться ослабленной, усыпить вражескую бдительность — а потом напасть. Два самолёта спряталось в нависавших облаках, а остальные к тому моменту уже достаточно далеко отогнали штурмовики от своих истребителей. Их пилоты, видимо ведомые внезапно нахлынувшим азартом лёгкой добычи, развернулись на два оставшихся "Шварма", но едва сблизившись с ними — тут же оказались атакованы сверху. Застрекотали пушки и пулемёты: один чейнджлинг пошёл к земле, в крыльях и фюзеляже другого появились пробоины, но тот сумел удержать машину над землёй. Одному двухмоторнику начисто оторвало хвост, другому пробило кокпит, но его пилот, видимо раненый, но не убитый, ещё какое-то время пытался управлять самолётом, но не сумел уйти от преследователь. Схватка истребителей закончилась несколько мягче: один "Спитфайр" был изрешечён и сбит, другая машина попыталась уйти, но чейнджлинги захватили её в плотный капкан, фактически взяв лётчика в плен. Однако, тот попытался уйти, и получил очередь аккурат в мотор. Его двигатель заглох и пилот, пытаясь планировать, упал где-то далеко впереди, возможно уцелев. Всё это закончилось за считанные минуты, и чейнджлинги на земле уделили немного внимания произошедшему. Для усталых гренадёров не было никакого резона наблюдать за воздушным боем, для них главным было то, что врага всё-таки перехватили.
Артис опасливо выглядывал из-за борта броневика: серое небо было расчерчено чёрными дымными полосами, откуда-то доносились звуки зенитной или гаубичной пальбы. Ему на какой-то момент стало тяжело и тревожно, будто бы всё окружающее давило на него и бросало ему вызов. На войне спокойствие всегда должно быть бдительным, иначе это чревато гибелью. Глупо было считать, что чейнджлинги расслабились, оказавшись так близко от заветной цели. Скорее наоборот: они всё больше, ожесточались и настораживались, ведь солдатская молва и солдатское чутьё для опытных бойцов всегда более правдивы, нежели любая агитация и сводки из газет.
Стояла октябрьская ночь, когда на единственный вокзал города Хоуп Холлоу начали приходить военные поезда. На чёрных паровозах в свете фонарей поблёскивали красные звёзды. На станции слышались гудки, среди пара и тумана из вагонов выгружались и строились роты, батальоны и полки. Всё происходило в спешке, но не без порядка: вокзальная служба ждала прибытия дивизии, и оказала всю необходимую помощь в выгрузке солдат, орудий, продовольствия и всего остального. Менее чем через два часа все три полка, усиленные в Мейнхеттене артиллерийским полком при новых противотанковых орудиях, были в полной готовности выдвигаться.
Грау стоял во главе своего батальона, ожидая выдвижения. Он был собран и напряжён: его лейтенантская форма сидела на нём как на параде, его бойцы выглядели так же. Последний день пути перед выгрузкой был тяжёлым днём: в небе несколько раз показывались вражеские самолёты, откуда-то слышались звуки бомбовых разрывов. Тем не менее, машинисты не останавливаясь вели поезда вперёд, считая каждую секунду до прибытия на место.
— Как вы, Брехт? — Спросил Иоганн у батальонного политрука, стоявшего рядом с ним.
— Неплохо, товарищ старший лейтенант. Повезло нам не попасть под налёт. — Прямо высказался он.
— Повезло... Может быть и так, но я не верю в "повезло", товарищ политрук. — С некоторой задумчивостью проговорил лейтенант, зорко всматриваясь в ночное небо: луна была полностью скрыта плотным фронтом облаков, ночь была темна даже для грифонского глаза.
Батальон построился достаточно быстро: три пехотных роты Пежина, Уздцова и Адлера, пулемётная рота младлея Поттенбаккера и батарея лейтенанта Яблочкина, обоз в несколько двуколок и четырёхколок — все были в сборе и на взводе, все были бодры, несмотря на длительный, почти безостановочный перегон из Мейнхеттена прямо под Кантерлот. "Первый батальон! Напра-во! Второй батальон! Напра-во!.." — Наконец начали отдавать приказы к выдвижению. Какое-то время проведя на вокзальных перронах и придя в походный вид, дивизия начала покидать их, уходя в город. Численность 109-й стрелковой была её слабостью и её преимуществом: она могла быстро развернуться, быстро собраться в компактную массу. В ней было не так уж много средств связи, но большая часть командиров были опытными кадровиками, умевшими обращаться с личным составом.
— Третий батальон! Напра-во! — Своим зычным, приказным голосом отчеканил комбат Грау, и всё его небольшое воинство как один повернулось в затылок друг-другу. Лейтенант занял место в голове образовавшейся колонны и снова скомандовал: "Шагом -арш!" — И батальон двинулся вперёд. Загремели сапоги и зацокали копыта, бодро покатились по земле буксируемые пушки и подводы. Наблюдавшие за этим двое эквестрийских железнодорожников с мрачной иронией взглянули друг на друга: "Задорно кричат, а ведь и они пойдут на убой..." — Будто бы говорили их привыкшие к местным реалиям глаза. Северяне действительно выглядели задорно и свежо, но им ещё предстояло столкнуться с местными реалиями.
Дивизия покидала территорию вокзала несколькими колоннами. Хоуп Холлоу представлял собой город средних размеров, разросшийся и принявший свой вид относительно недавно. Когда-то он был мало отличим от крупного села, где уживались десяток-другой фермерских и мастеровых семей, но новое время превратило его в локальный центр, с заводами, фабриками и достаточно плотной застройкой. Батальон Грау замыкал полковую колонну, которая двигалась к окраинам города. Среди домов и уличных фонарей громко и заунывно завывал ветер, редкие фигуры прохожих, оставшихся в городе констеблей и солдат гарнизона расступались, с интересом и тревогой вглядываясь в тёмную вереницу военных в необычной форме, говоривших на необычных языках.
— Тихо тут что-то, а город-то немаленький... — Заметил в строю кто-то из стрелков.
— Соблюдают светомаскировку, да и нечего ночью шум разводить. — Ответил ему шедший рядом товарищ.
— В Мейнхеттене было иначе! — Съязвил третий боец. После упоминания Мейнхеттена в строю послышались смешки и приглушённый шёпот.
— Молчать! — Каркнул на них комроты — среднего роста, но крепкий в телосложении лейтенант Адлер. Этот грифон всегда отличался грубостью к подчинённым и за глаза его изредка называли "Герцмейстером". Он, как и Грау в своё время, приехал в Северяну как диссидент, и его служба в батальоне ясно показывала, что у него ещё до этого был некоторый боевой и организационный опыт. Иоганн обернулся на окрик и оглядел смутные, освещаемые редкими фонарями порядки роты: солдаты действительно примолкли, затих даже шёпот. Общее запустение действительно угнетало: вид разбитых и заколоченных окон, полуразрушенных домов, усталых и злых солдат, смотревших на северян как на мертвецов... Старший лейтенант быстро справился с мыслями об этом: "Нужно готовиться к худшему." — решил он про себя, и старался не заострять внимания на городе, в который уже пришла война.
Кварталы высоких пяти-шести этажных домов сменялись промзонами, а те в свою очередь плавно переходили в более старые двухэтажные кварталы. Вот в одном из домов зажёгся и тут же исчез неяркий огонёк света: видимо хозяева вовремя спохватились и задёрнули шторы. По колонне пронёсся приказ "Принять вправо!" — Впереди обнаружилась крупная воронка от тяжёлой бомбы, в которой уже успело набраться воды. Пони глазели по сторонам: кто-то ёжился, но не от ветра, а от подступающего страха, кто-то наоборот был спокоен и решителен, более задумываясь о будущем привале и харчах, нежели о чём-то ещё. Грифоны скорее склонялись ко второй категории, несмотря на то, что большая часть из них не имела ничего общего с армией до Войны.
— Товарищ комбат, разрешите обратиться? — За спиной Грау послышался голос его ординарца Белова, старавшегося не отходить от своего командира ни на шаг.
— Разрешаю. — Проскрежетал грифон, невольно вздрагивая от внезапного порыва ветра, с воем и визгом обрушившегося на пустынную улицу.
— Я, кажется, припоминаю этот городишко, товарищ комбат. Кое-что знаю о нём.
— Ты знаешь о нём что-то, чего не знаю я? — Фыркнул Грау и с некоторым недоверием и укором посмотрел на пегаса. Это разглагольствование было ему совсем не по нраву, но отнёсся к этому с некоторой снисходительностью. Говорили они тихо, почти шушукались, будто бы в этом месте был строго запрещён не только лишний свет, но и лишний звук.
— Я слыхал где-то, что это место не простое, а заколдованное. Мол, здесь цветов не было. Всё в этом городе было чёрно-белое. Как на фотографиях, только наяву, взаправду.
— Всё ты веришь в эти поповские бредни! Как так может быть, чтоб здесь... — Иоганн осёкся на полуслове, призадумался и понял, что хватил лишнего. Его грифонский вид на магию здесь давал осечку: Эквестрия действительно была особенной страной, и быть тут могло... всякое. — Всё равно в этом мало чего-то особенного: ваши единороги ведь магию эту уже давно изучили, это теперь что-то сродни физике или химии, как я понял.
— Не скажите, товарищ комбат, не скажите...
Самая окраина Хоуп Холлоу представляла собой полосу из фермерских огородов, садов, парников и оранжерей. Полк остановился и начал располагаться на привал среди яблоневого сада, ныне дочиста облетевшего, обобранного и покинутого. Батальону Грау предстояло встать в домах и амбарах, направо от дороги. Колонна свернула вбок, несколько потеряв свой порядок во время прохождения через достаточно густо насаженные деревья. После некоторого времени хождения в потёмках, они всё-таки добрались до своей цели. На их удачу и неожиданность, в одном из домиков явно топили.
— Я выйду на переговоры к местным. — Сообщил Иоганн своим подчинённым, когда этот факт вскрылся.
— Товарищ комбат, я тоже неплохо по-эквестрийски говорю, я и политрук всё-таки... — подал голос успевший устать и утомиться Брехт. — Для солидности, в конце концов.
— Вам, Брехт, лучше отдохнуть. — заявил комбат, кивая на тот дом. — Я беру на себя ответственность за весь наш постой, пусть уж лучше она лежит только на мне, а не на вас тоже.
— Будь по вашему. — Пожал плечами комиссар, Грау в свою очередь начал действовать: он подошёл к запертой двери и громко постучал в неё своей громадной кожаной перчаткой. За дверью послышалась возня: кто-то тяжело охнул, а потом к двери начали приближаться шаги. Щёлкнула щеколда, преграда отворилась и перед лейтенантом предстало странное зрелище: жеребец лет шестидесяти стоял перед ним в одной ночной рубашке, в копыте он держал свечной огарок, а на боку у него висел помповый дробовик. Лейтенанту сразу бросилось в глаза оружие: он бросил быстрый взгляд на ствол, потом снова посмотрел на хозяина дома, припоминая свой недавный опыт эквестрийского спика.
— Что вам нужно? Вы кто такие? — Фермер опередил его. Слова жеребца несколько огорошили Иоганна: в Северяне военных никто не встречал вопросом "Вы кто такие?"
— Командир 3-го батальона 170-го стрелкового полка 109-й стрелковой дивизии. И знаете что, уважаемый? Я не пристрелил вас на месте только потому, что уверен в том, что это ружьишко вам ни к чему. — Жёстко ответил Иоганн, ни на миг не замешкавшись. Он неплохо знал эквестрийский язык, пусть и говорил на нём с явным акцентом.
— Может и ни к чему. — несколько оробев проговорил фермер. — Так что вам собственно нужно, сэр? Вашей части нужен провиант?
— Моей части нужно проспать хотя бы часа четыре, а ещё мы голодны, как волки. Пусть кто-нибудь из ваших домашних созовёт всю округу, чтобы все знали об этом.
— Сэр, мы остались одни во всём квартале. — Печально ответил жеребец.
— Остальные эвакуировались?
— Так точно. — кивнул фермер. — В паре домов ещё остались какие-то старики, но толку с них...
— Ясно. В вашем доме переночую я и мой штаб.
— Ваша воля. — Вздохнул старик. Грау молча посмотрел в его усталые выцветшие глаза и удалился.
Батальон начал устраиваться на постой, но ночевать предстояло практически в развалинах. Некоторые дома стояли пустыми уже пару недель, в иных же остались лишь старики, которым уже трудно было передвигаться. Северяне быстро распределились между строениями: кому-то достались нормальные жилища, кому-то пришлось ночевать в амбарах, благо те ещё не успели покрыться щелями и развалиться, но уже успели порядком намокнуть после прошедших октябрьских ливней. Сам лейтенант со своим штабом — Кауровым, Брехтом и несколькими связистами и ординарцами, временно вселился в дом того самого пони, встретившего Грау с ружьём. Его звали Грином Картером, и он жил здесь вместе со своей женой и дочерью.
Первым делом командиров усадили за стол и накормили тем что оставалось: северянам дали супа с хлебом и навели им чай. Грифонам не понравилось то, что суп был приготовлен на воде, а не на бульоне, но то, что в Эквестрии мясных продуктов не жаловали для военных уже было не в новинку. Один Кауров ел с удовольствием, поглядывая на молодую дочь Грина. Иоганн перехватил его взгляд, и лейтенант чуть не поперхнулся от него, но виду не подал. Комбата, как и любого серьёзного начальника, раздражало подобное. Особенно он сердился, когда дивизия стояла в лагере близ Мейнхеттена, по известным, даже слишком очевидным причинам.
— Значит, вы приехали выручать нашу армию? — Спросила Грау жена Картера.
— Выручать? — удивился Иоганн. — Ваша армия держит фронт за несколько десятков километров от города. Наша дивизии им скорее в довесок.
За столом повисло тяжёлое молчание, ведь продолжить этот не самый приятный разговор было нечем. Никто на самом деле понятия не имел, стоят ли перед Хоуп Холлоу эквестрийские или же их нет. У одних был приказ, других же постепенно захватывал страх неизвестности. Трапеза вскоре закончилась и все отошли ко сну. Грау и остальным членам его штаба выделили небольшую гостиную с камином, от которой дом и получал тепло. Здесь стояли диваны и был расстелен пушистый ковёр, поэтому место для сна было не самое худшее. Лейтенант улёгся на один из диванов, Кауров — на другом, что был постарее и поменьше, Брехту же и вовсе досталось кресло.
Засыпая, Грау размышлял о происходящем вокруг. "Город будто скован страхом и апатией. Все молчат и боятся каждого шороха, не глупо ли это? К ним на помощь пришла целая дивизия в десять тысяч штыков, скоро здесь окажутся и другие, а они уже сбежали, побросав дома и землю... Да, это всё не просто так. Есть за этим какая-то... сила. Есть сила долга, есть сила воли, а есть сила страха... Как её перебороть?.." — После этой мысли лейтенанта накрыл сон.