Черная Кервидерия
Глава 1
Глава 1
Бой был жаркий: Елоулиф только и успевал отбивать удары, а Сильвертэйл — их наносить. Разгоряченные олени метались по поляне, ставшей импровизированной ареной для их поединка мужества, то бросаясь в атаку, стараясь поддеть соперника рогами, то ловко уворачиваясь от, казалось, неминуемого удара, то вставая на дыбы и молотя друг друга копытами. Было жарко, душно, а помятые и оцарапанные бока болели. Но дело того стоило: Сильвертэйл специально пришел с друзьями в деревню Кленов, чтобы проучить зарвавшегося выскочку Елоулифа, всю зиму подбивавшего клинья к его сестре Сноубриз. Да и покрасоваться перед Мэйплблюм (глаза Тэйла непроизвольно метнулись в сторону лани, чья красноватая шкурка виднелась на самом краю поляны среди прочих болельщиков) было очень кстати. При мысли о красивой ланочке ствол Тэйла, и так уже в горячке боя наполовину высунувшийся из ножен, встал в полную силу.
Мысли серебрянношкурого оленя были грубо прерваны мощным ударом копыта в грудь — противник не зевал, и не преминул воспользоваться мечтательностью оленя. Сильвертэйл пошатнулся, и отступил на два шага назад. Только что приложивший противника правой передней Елоулиф возликовал, и сам перешел в наступление, без устали нанося удары рогами в наглую морду "доброго соседа", столько крови попортившего Лифу прошлой зимой. И какого Дискорда эта серебряная шкура так взъелась на него, что всеми силами мешала родителям заключить брак между Лифом и Сноубриз?! Да, он не воин! И что?! Зато, Лиф такой маг, каких и за шесть дневных переходов не сыщешь! В конце концов, без его таланта фордиры уже давно загнали бы таких как Сильвертейл обратно в Вечносвободные леса! Воин, болотник ему в жены! Да этот выпендрежник из соседней деревни и с четверкой фордиров не справится! Тогда как сам Лиф трем десяткам недооленей каждый день мозги правит!
Нога потерявшего от злости самоконтроль оленя прошла мимо цели. Изрядно избитый Сильвертел не стал терять такой шанс, и снизу ударил противника рогами в грудь. У Лифа перехватило дыхание от неожиданности и боли. Желтошкурый олеш попятился, с ужасом осознавая, что передние ноги вдруг перестали доставать до земли. По морде же Тейла расплылась довольная улыбка: хоть шее и было тяжело держать на рогах не самого легкого из молодых витрангов соседнего селения, но перед глазами открылось просто восхитительное зрелище светлого, мягкого, пушистого и... совершенно беззащитного живота Лифа — самое оно, чтобы хорошенько наподдать этому зарвавшемуся выскочке по отъеденному брюху!
Серебряношкурый олень выбросил в ударе переднюю ногу, метя так, чтобы на совесть размять кишки оказавшемуся в дурацком положении противнику. Но удар не достиг своей цели — почувствовавший неладное Лиф начал дергаться, изо всех сил стараясь освободиться, и заставив Тэйла снова встать на все четыре ноги. Недовольный неудачей и болью в перенапряженной шее серебрянохвостый олеш всхрапнул, и снова попытался наподдать своему желтошкурому оппоненту ногой. Но тот, по всей видимости, уже догадался о намерениях своего негаданного насеста, и теперь самым бессовестным образом повис на тэйловых рогах, не давая ни как следует ударить, ни передохнуть.
Это начало выводить Сильвертэйла из себя. Он снова всхрапнул, и попытался сбросить копытный груз на землю. Но тот то ли застрял, то ли, наоборот, вцепился в своего противника намертво, и стряхиваться на землю совершенно не собирался. Тэйла это уже откровенно злило. И тут ему на глаза попался красный конус плоти, медленно втягивавший в складку на животе начавшего трусить харта. Проследив за ним глазами, олень зло ухмыльнулся: между широко расставленными задними ногами Лифа в кожаном мешочке болталась пара "лимонов", которыми тот очень дорожил.
— Эй, Лиф, давай готовить лимонад! — весело окликнул повисшего на его рогах противника Тэйл, и направил свой шаг к дереву на противоположной стороне поляны. Деревце было далековато, но аккурат входило Лифу между задних ног так, что, если хоть немного разбежаться, то желтая шкура пожалеет, что не родился ланью. Висящий на рогах Елоулиф деревца не видел, но упоминание лимонада заставило его яички прижаться к животу, а голову начать лихорадочно продумывать то, какую гнусную гадость решил подстроить ему Сильвертэйл. Впрочем, мучительная неизвестность была недолгой — кто-то из зрителей крикнул: "Лиф, фланки зажми! Он твои бубенцы по дереву раскатает!" Это было последней каплей для изрядно перетрусившего оленя: с кристального копыта витранга сорвался зеленый магический поток, и привычно начал искать какое-нибудь подходящее растение.
Тэйл растянулся. Самым позорным образом. Только что его копыта вонзались в дерн, неся трусливую желтую тяжесть к неминуемой и справедливой расплате, и вот уже сам олень слился с землей и сплевывает набившуюся в рот и нос траву. Вместе со вкусом земли и травяного сока к Тэйлу пришла нехорошая мысль, что сейчас самое подходящее время немного попинать его распластавшееся по земле тело. Серебряношкурый олеш не на шутку перепугался: проиграть на неизвестном старейшинам поединке мужества это одно, но быть побитым ногами, как какой-нибудь гриб или коряга, на глазах у своей лани (по-другому думать о Мэйплблюм он не желал) это уже совершенно ни в какое лукошко не лезет! Впрочем, немного пошарив единственным не заплывшим глазом вокруг, Тэйл успокоился: Елоулиф, кубарем скатившийся с его рогов, сам только-только начал возиться на земле, пытаясь вытащить оленью гордость из очень неудачно вцепившегося в ее острые веточки дерна. И, кстати, круп желтошкурого выскочки был очень удобно отклячен — обидно было бы не приголубить такой рогами.
Движимый заманчивой мыслью об отличном ударе, который его рога отвесят филейной части Лифа, Тэйл вскочил... Вернее, попытался это сделать: что-то с силой дернуло его за задние ноги и пребольно бросило мордой об землю. Серебряношкурый олеш застонал, и попытался взбрыкнуть. Но ногам снова противостояла некая сила... Тэйл выругался про себя, помянув Дискорда и болотников, и извернувшись на земле взглянул на то, что мешало ему ходить: ноги оленя оплетала трава, превратившаяся в некое подобие живой веревки.
— Магия! Ах ты!.. Подлый трус! — эти слова заставили Лифа сжаться: договор был биться на рогах, не на чарах. Но когда желтошкурый олень дрожал от страха на рогах своего противника, этот договор совсем вылетел у него из головы, и копыто само сотворило маленькое подленькое, но от этого не менее действенное заклинание. Он отлично понимал, что нарушил уговор и проиграл бой. Так что, оставалось лишь сдаться. А потому, Лиф завозился еще активнее, пытаясь освободить рога: нужно было как можно более достойно признать свое поражение. Желательно, стоя с гордо поднятой головой, а не беспомощно барахтаясь на земле.
— А ну лежи смирно, червяк! Ты не один тут колдовать умеешь! — Лифа опутали цепкие травы. А вот это уже было плохо: похоже, его маленькая подлость настолько разозлила Сильвертэйла, что он решил как следует унизить желтошкурого перед его же друзьями и пришлыми оленями. Возможно, потоптать ногами. Этого допускать было нельзя! Как нельзя было и колдовать, чтобы не выставить самого себя вообще ничего не стоящим зайцем. Лиф изо всех сил рванулся вверх, распрямляя свои длинные ноги и разрывая зеленые путы.
— Теперь ты моя лань! — грубый удар заставил Лифа остановиться, а слова — спрятаться узнавший их и пришедший в ужас разум. На спину оленя навалилась разгоряченная сопящая тяжесть, на загривке с силой сомкнулись зубы, заставив витранга тонко вскрикнуть, а под хвост грубо ткнулось нечто жаркое и влажное.
— Не трепыхайся, фордир недокастрированный! — за этими словами последовало несколько болезненных укусов, от которых по загривку Лифа потекло что-то липкое и теплое, а последние остатки мужества испарились, сделав оленя безвольной куклой в копытах победителя. Потом была жгучая распирающая боль под хвостом — Тэйл грубо вошел в побежденного. Лиф застонал и рефлекторно сжал фланки в тщетной попытки остановить твердый налитый кровью и жаром стержень, что сейчас нещадно драл его беззащитные внутренности.
— Да, лань, уже! Я сказал, уже! — яростная злоба Тэйла стремительно, с каждым ударом его крупа о круп его "лани", трансформировалась в хмель триумфа и жаркое возбуждение давно изголодавшейся плоти. Однозначно, сжавшееся в ужасе кольцо этого труса и его жалкие стоны нравились серебрянношкурому куда больше, чем редкие походы "спустить семя" к покорным фордирам. Похоже, это и был тот "нектар победы", о котором любят говорить бывалые воины. Тэйлу он нравился. Но хотелось еще — серебряношкурый витранг энергичнее замолотил крупом по фланкам Лифа, вгоняя свой ствол все глубже и глубже в кишки неудачливого оленя.
Лиф заорал. Глаза желтошкурого полезли из орбит, когда до крови закусивший его загривок победитель вдруг резко взял бешеный темп. Лифу казалось, что вот-вот и его кишки лопнут, а что-то очень важное внутри оленя будет порвано. Вот еще чуть-чуть и ствол безжалостного серебрянношкурого пройдет его насквозь, и вылезет через горло... Подстегиваемый животным страхом и все более возрастающим натиском твердого и жаркого стержня внутри, Лиф дернулся в сторону и... ствол Сильвертейла куда-то провалился. Стало так легко... почти приятно. Нет, продолговатый пульсирующий жаром поршень все еще ходил туда-сюда внутри витранга, сотрясая его тело и растягивая кишки оленя. Но теперь нутро не рвала долбящая в его стенки боль и не так беспощадно вытягивала на лесной свет через лифов зад. Все мысли улетучились, оставив лишь чувство облегчения...
- Хорошая лань! Я... уф!.. буду крыть тебя каждую луну, — Тэйл поднажал еще, вгоняя ствол в зад побежденного так, что его "лимоны" плотно ложились на фланки Лифа. Нет, когда этот слизняк дернулся, Тэйл было подумал, что у желтошкурого осталась какая-то гордость и тот попробует хотя бы вот так запоздало дать отпор. Он даже решил, что если Лифу удастся наполовину из-под него вырваться, то дальше унижать побежденного не станет... хотя, драть под хвост другого витранга было дискордовски приятно. Но нет, это ничтожество всего лишь вильнуло задницей, чтобы Тэйл смог вставлять на всю длину! Серебряношкурый был отнюдь не против: теперь, когда его достоинство входило в Лифа целиком, стало еще веселее. Собственно, настолько весело, что вот-вот... Яйца Тэйла прижались к животу, и выдавили в ствол оленя волну радости.
У Лифа перехватило дыхание — зубы на его загривке сжались с такой силой, что хотелось орать, а удары в зад стали особенно резкими и отрывистыми. Навалившейся на спину тиран тяжело засопел, и олень почувствовал, как тугая струя прыснула в его нутро. А потом был еще один отрывистый рывок горячего поршня в кишках, и еще одна волна жара, окатившая измученные потроха оленя. И еще. И еще. А потом зубы разжались, а распиравший его внутренности ствол куда-то ушел. Лиф уже ничего не хотел и ни о чем не думал. Он, просто, стоял, тупо уставившись в одну точку, и чувствовал боль истерзанного загривка и то, как жар изливается из его живот под трусливо прижатый хвост и дальше медленно течет по шерсти, теряясь где-то на "лимонах" оленя.
Так Тэйл еще ни разу в жизни не кончал! Сердце бешено стучало, голова кружилась, а член выбрасывал волну за волной скопившееся за несколько недель семя, даря оленю чистую плотскую радость. И приятной остринкой к этому фантастически прекрасному чувству было знание того, что он кроет под хвост не какого-нибудь фордира, а именно этого труса и ничтожество Лифа, маячившее где-то на краю затуманенного животным счастьем сознания оленя. Но все когда-нибудь заканчивается. И с последней струей семени, отправленной в глубины "лани", ствол Тэйла потерял силы, и начал нехотя дрябнуть и съеживаться, пока и вовсе не выскользнул из теплого подхвостья.
Олень наслаждался приятным чувством расслабленности и облегчения после бешенного триумфа лежа на спине побитого (и поруганного) соперника. Но покой для молодого витранга не бывает долог! Все нарастающий олений гомон привлек внимание Тэйла. Серебренношкурый витранг поднял голову и осмотрелся.
На полянке же происходило бурление страстей: зрительницы-лани куда-то исчезли, а между медянковскими и кленовыми хартами шла жаркая перепалка и кое-кто уже грозил соседям рогами. Сильвертэйл прислушался: кажется, весь шум был из-за него и этого желтошкурого слизня.
— Тэйл, наконец-то! Давай, белкой слазь, и уходим, пока нас на рога не подняли! Клены уже за еще своими послали! — к серебрянношкурому подскочил Бриттл Свитс, пухленький, но отнюдь не трусливый тэйлов друг.
— Идет, — Сильвертэйлу не понадобилось много времени, чтобы оценить всю сложность ситуации и принять единственное верное решение. А потому, спрыгнув с все еще тупо стоявшего на прежнем месте Лифа и продемонстрировав собравшимся свое не до конца спрятавшееся в ножны и еще влажное достоинство, Тэйл что есть мочи заорал, — Я удовлетворен ланью Елоулиф из деревни Кленов! Только лань могла поступить подло и нарушить данное слово, а потом своим нутром возместить обиду оленю! Мое почтение деревне Кленов и чистосердечное пожелание обильных урожаев, послушных фордиров, редких чудовищ и многочисленных оленят!
Речь серебрянношкурого смутила хозяев полянки, и они отступили к ее краю, дабы обсудить то, что теперь делать с гостями из Медянки. Те же не стали медлить, и воспользовались открывшимся шансом: просто ушли, пока кленовые шумели о том, наподдать ли восточным соседям за поруганного товарища или, все-таки, известить старейшин о случившемся и пусть старшие разбираются?
— ... Ха-ха-ха, а Елоулиф-то девкой была! Я сам кровь у нее под хвостом видел! — заливисто смеялся толстяк Бриттл, в десятый раз обсуждая утреннее приключение.
— Да еще какая! У нее пизда такая узкая, что я насилу ствол протолкнул! — захмелевший Сильвертэйл не мог удержаться перед подначками приятелей и в который уже раз не рассказать о своем сегодняшнем триумфе, — Я, значит, на нее залажу, и все... Не лезет! Я еще раз толкнул — ни в какую! Ну, думаю, и вправду, Лиф — олень.
— Вымя Дискорда, да мы все видели, что ты на похотливую ланку забрался! — Биг Стинг неуверенным чародейством плеснул в свою чашу еще хмельного нектара.
— Да никогда! Я же говорю, еще раз пихнул, посильнее... — Сильвертэйл был трезв как стеклышко, только вот никак не получалось попасть палочкой в плетеное из травы колечко, чтобы показать друзьям то, как оно на самом деле было, — Лиф так завизжала!.. А какая у нее пиздень!.. Такой задницы ни у одного фордира нет! Буду ее каждую луну крыть!
— Эй! А как же Мэйплблюм?! Ты же в нее втрескался! Вайн, нектара мне плескани, а то копыто заплетается! И себе налей! Че ты как мерин среди ланей?! — изрядно "веселый" Бриттл был уже совершенно не в состоянии колдовать, а потому просто зубами протянул чашу фордиру-слуге.
— А он и так мерин! — пьяно хохотнул Биг Стинг.
— Вайна не трожь — рога поотшибаю! Он мой оруженосец! Как мы тогда с ним хряков гоняли!.. — мысли вольно прыгали в голове Тэйла как белки по ветвям, — Мы с Вайном братья по оружию, во! Вайн, че ты как друид? Пей! Мне для братишки ничего не жалко! Хоть нектар, хоть ткань, хоть!.. О! Вайн, лань хочешь? Я тебе Лифа отдам, а сам на Мэйплблюм женюсь... Так и поступим!
— На кой болотник Вайну лань? — икнул Биг Стинг, — Ему же друиды бубенцы того...
— Не, у Вайна стоит. Сам с ним к фордирам семя спускать ходил, — сфокусировал на Биг Стинге глаза Сильвертейл, — Ты че мне не веришь? Рогами клянусь, Вайн вместе со мной фордиров в зад драл! Вайн, скажи!
— Мастер Сильвертейл говорит правду: друиды были со мной милосердны, — фордир склонил голову в поклоне перед тремя пьяными молодыми витрангами.
— А я те грю, Стинг! Вайн — вот такенный олеш, — язык Тэйла заплетался, — Если б родился витрангом, мы б с ним так за ланей подрались бы!.. А так друиды ему яйца отхватили... Чтобы не было у фордиров больше хороших олешей.
— И ствол с ними! — пьяно икнул Биг Стинг, — За оленят Лиф, шоб у нее задница поперек и наискось треснула!
— За пузо Лиф! За славное семя Тэйла! За его оленят! — Бриттл как-то умудрился не пролить ни капли из гуляющей туда-сюда чаши, — Вайн, пей! Ты че такой трезвый?!
— Ха-ха, за потроха Лиф! В следующий раз мы ее вместе с Вайном огуляем! — волшебство еще как-то слушалось Тэйла, — Вайн, пей! А то я тебе в башку залезу!
— За триумф мастера Сильвертейла! За его скорейшую женитьбу на чарессе Мэйплблюм из Кленов! — поднял зубами чашу Вайн из Медянки, внутренне улыбаясь тому, что надравшийся мастер Тэйл снова пригрозил ему промыванием мозгов: у серебрянношкурого хозяина это ни разу не получалось и на трезвую-то голову. Так что, вскоре он забросил попытки "исправить" Вайна, и просто с ним дружил как с оруженосцем и сверстником. Нет, все-таки, не зря друиды лишили Вайна его "лимонов", не зря. Фордир понимал правильность этого решения волшебнокопытных жрецов, но, порою, глядя на буйный и задиристый нрав хозяина, ему становилось очень горько и обидно, что он сам больше никогда не сможет стать таким же. С другой стороны, друиды обошлись с Вайном очень милосердно, оставив его стволу способность стоять и выбрасывать "оленье молоко", а самому Вайну — получать от этого удовольствие. Олень не знал, что таким милосердием обязан отцу Сильвертейла, давно подметившему дружбу своего сына с задиристым и своевольным молодым фордиром, а потому уговорившему друидов выхолостить опасного подростка помягче, "древним способом", чтобы Тэйл не лишился отличного товарища (а Медянка – прекрасного, хоть и из фордиров, воина). Так что, Вайн и не догадывался, что, перестав быть хартом, он, в отличие от других меринов, духом не изменился.
Четверка оленей опрокинула чаши себе в глотки. Сладкий хмельной напиток заполнил желудки, и вызвал из их глубин тепло и веселье. Речи полились еще обильнее и веселее, хвастовство стало ярче и пышнее, мрии о будущих женах — слаще, а неудачливый олень по имени Елоулиф превратился в самую развратную и похотливую лань, что когда-либо жила или еще только будет жить в Кервидерии. Но вскоре коварный золотистый напиток взял свое, и устроившийся в стволе гигантского дерева "попутный домик" огласили свист трех спящих витрангов и пьяное бормотание фордира, путано размышляющего о том, что завтра, если не кончится нектар, нужно будет вместе с хозяином найти какого-нибудь мракориса побольше, и обязательно начистить ему морду.
— ...разорвал тебе задницу. И поделом! Я бы на его месте кончил тебе в глотку, — голова Лифа склонилась до самой земли, а уши безнадежно прижались к голове, — Трус и паникер! Чего ты испугался? Боли?
— Он мог.., — пролепетал Лиф.
— ...при очень большой неудаче, лишить тебя одного из "лимонов", — закончил за него раздраженно вышагивающий по Ученической роще старейшина Растиливс, — И пусть! У десятков оленей в округе недостает одного, а кое у кого и обоих, но никто не говорит про них, что они трусы! А про тебя?
— Я-я волшебник.., — попробовал защититься паникующий Лиф.
— Это и есть твой ответ? — саркастически спросил старейшина, после чего грохнул, — Он у тебя один на все вопросы: я — волшебник!
— Я-я.., — попытался подать голос несчастный олень.
— Ты — лань! — снова прогремел старейшина, а потом сбавив тон спросил, — Почему ты лань?
— М-меня покрыл Сильвертэйл.., — из глаз униженного витранга непроизвольно побежали слезы.
— Идиот! — снова рявкнул старейшина, — Не ты первый, кто дрался на тайном поединки мужества! И не ты первый, в кого победитель спустил семя! Думай!
В Ученической роще воцарилось молчание: старейшина раздраженно вышагивал вокруг припавшего на передние ноги желтошкурого оленя, а тот не мог выдавить из себя ни слова. Елоулифу было очень плохо этим вечером. Впрочем, плохо ему было весь день: сначала избитого и поруганного витранга зло обсмеяли товарищи, называвшие его теперь не иначе, как трусливой ланью, потом был очень плохой разговор с отцом и встреча со старейшинами, а теперь от него чего-то допытывался дед Растиливс. И это было хуже всего.
— Ну? — прервал молчание старейшина Растиливс. Елоулиф весь сжался под крайне недовольным взглядом своего кумира с самого детства.
— Я-я нарушил договор, в-воспользовался магией, когда было уговорено ею не пользоваться. Я поступил не как сильный олень, а как слабая лань, по слабости вынужденная быть подлой, — пролепетал Елоулиф, изо всех сил давя мерзкие тянущие ощущения под хвостом.
— Ну, надо же! Наконец-то сообразил! — сарказм деда стегнул Елоулифа больнее, чем удар десятка сильвертейлов, — Так, а теперь что ты сделаешь, лань?
— Я не лань! — обида жгла Лифа изнутри, лишая дыхания.
— Да ты ну! — наиграно удивился дед, — А давай-ка вспомним. Ты подленько под ноги Сильвертейла травяную петлю подкинул? Подкинул. Ты свою подлость признал и заслуженное наказание с поднятой головой принял?..
— Он не дал мне времени! — проскулил Лиф, снова чувствуя, как горячий жесткий стержень разрывает его подхвостье.
— ...Не признал и не принял, — проигнорировал возражения внука старейшина, — Фланки развел и удовлетворил оленя по-ланьи, низко склонив голову и испуская стоны? Развел, удовлетворил и склонил. Так кто ты теперь?
— Лань.., — обреченно промямлил Лиф, мир которого рушился на глазах.
— Идиот! — витой жезл старейшины пребольно ударил молодого оленя промеж рогов, выбив из глаз сноп искр, — Ты, мой внук, идиот! Что ты теперь будешь делать?
— Я-я.., — просипел совсем потерявший понимание того, что вокруг творится, олеш.
— Ты залечишь свой зад, соберешь несколько товарищей и пойдешь в Медянку бросить вызов Сильвертейлу. И чтобы теперь без всяких ланьих подлостей! — жезл приподнял голову Лифа так, чтобы его глаза смотрели прямо в лучащиеся серьезностью глаза деда.
— Он же меня снова как лань покроет! — испугался желтошкурый олеш.
— Идиот! — удар витой палки снова наказал несообразительного внука, — Вызови его биться там, где ты силен.
— Он не согласится... это неравновесный бой, — проблеял побитый Лиф.
— А ты сделай его равновесным: копыто замотай или вызови Сильвертейла с каким-нибудь товарищем. У него, вроде, какой-то фордир-мерин в друзьях ходит... Представляешь, как здорово будет, если тебя еще и олень-без-яиц покроет? — старейшина Растиливс усмехнулся.
— Не представляю.., — поежился молодой олень.
— Выше нос, внучек, — вдруг подмигнул дед, — Все мы однажды совершаем ошибки. Но только действительно стоящие чего-то олени стараются их исправить.
— А?.. — открыл рот Лиф.
— Не акай, — жезл старейшины закрыл рот олеша, — Ни тебя первого под хвост пользовали, ни тебя последнего. Но лучше прослыть упрямцем с рваной задницей, чем трусом. Понял?
— Д-да,.. — промямлил молодой витранг.
— Катись! — жезл старого мага развернул желтошкурого олеша к выходу из рощи, и отвесил чувствительного тумака поперек спины. Лиф припустил со всех ног — дед терпеть не мог медлительных и непонятливых.
— Его побьют. Не жалко тебе внука? — когда Лиф скрывается из виду, скача исполнять то, что приказал ему дед, из тени деревьев выходит пожилая олениха.
— Побьют, обязательно побьют. Еще и подхвостье в два ствола растянут, — хихикает немолодой олень, после чего скашивает один глаз на олениху, — Я потому Лифа и отправляю, что мне его жалко. Разбаловался малец совсем... За своим званием прятаться стал. Хорошая трепка ему самое ко времени.
— Не боишься, что это его ранит? — олениха награждает старейшину неодобрительным взглядом.
— Динь, наш внук — олень. Олени — не лани: уязвленный харт должен злиться, и еще упорнее лезть в драку, а не прятаться за мамкиной ногой. Пару раз побьют и обсмеют — за ум возьмется, — олень уже целиком поворачивается к собеседнице, — Я только жалею, что в свое время не взял своего сынка за загривок, и не настоял на том, чтобы Лифа в друиды отдать. Там бы из него настоящего оленя сделали!
— Если какая-нибудь зверюга его не сожрала бы, — язвит олениха.
— Да брось ты. Я своего внука знаю — его не сожрешь. Вот только зазнался и размяк он чуток... Ну, эта-то дурь из него выбьется, — олень закидывает чародейский жезл в перевязь, и принимается поправлять какие-то чародейские принадлежности, хитро запрятанные между корней и сучьев деревьев, — Ты вот что скажи: как тебе этот Сильвертэйл, который сын Малахита?
— Как ты в юности, только в магии послабже и нравом подобрее. А так такой же вспыльчивый и помешанный на чести идиот, — фыркает олениха, — Хочешь сосватать за него Мэйплблюм? Думаю, ни Малахит, ни наш оболтус против свадьбы детей возражать не будут. Но что с Елоулифом? Вряд ли он такому мужу двоюродной сестры обрадуется.
— А, притерпится.., — олень снова хитро смотрит на подругу, — Я хочу их с Лифом сдружить. И не ворчи, женщина. Я знаю как: если мой внучек все как надо сделает, то Сильвертэйлу его упрямство понравится, а уж сам наш Листочек ради сестры этого серебряношкурого хоть с мракорисом за один стол сядет. Да и есть у меня еще один развадившийся оболтус, что проследит... И сам у Лифа кое-чему поучится.
— Ах ты ж, старый кознетвор, — шутливо бодает оленя немолодая лань.
— Старый, но еще не бесполезный, — не без гордости заявляет олень, и головой направляет спутницу к выходу из рощи.
Пожилая пара удаляется, оставляя Ученическую рощу в одиночестве дожидаться юных витрангов, которые с завтрешним рассветом снова начнут терзать ее своей неумелой магией.