Осколки Эквестрии

###: Штормовой ветер

Все-таки у меня категорически дерьмовая работа. С этим мало кто будет спорить. Ни мои коллеги, ни объекты обработки — вторые, впрочем, потому, что им уссаться как страшно со мной пререкаться. Хотя и первые на самом деле, скорее всего, испытывают что-то подобное. Почти наверняка. Потому что среди них есть те, кто нашу работу дерьмовой не считает, уж я-то знаю. Знаю такого как минимум одного, но этого одного хватило на весь Отдел. В его присутствии всегда становилось как-то... зябко. И немного сумрачно, хотя куда уж сумрачнее — в Альвенском-то Отделе?

В этом Искрой проклятом здании всегда наполовину темно. Везде: в коридорах, где когда-то были окна; в комнатах и на рабочих местах сотрудников практической направленности, вроде меня, Фила, Брокдона, других дознавателей и следователей — и в кабинетах дирекции, пусть даже те благодаря такому освещению уже через полгода закупаются очками; в каждой крохотной каморке в общежитии, где обретается Кемис и прочие практики, что умудряются не найти собственного жилья в городе; в столовке, на кухне, в подсобках, и далее, далее, далее. Тот, кто задавал Отделу его нынешний визуальный стиль — а был это уж точно не наш любимый, но чисто формальный, как и все его предшественники, директор Приккл, — либо страдал альбинизмом и не любил яркого света, либо был вампиром. Есть более разумные версии, но воображать автора образа самого страшного здания во всем Альвенгарде красноглазым, клыкастым, в мрачном черном плаще, с запутавшейся в гриве паутиной и гробом вместо кровати в личных апартаментах куда как забавнее. Многое объясняет.

И только кое-где глаз отдыхает от вечного копытотворного вечера, там, где, казалось бы, как раз и есть самое место пугающему полумраку. По иронии неведомого мне имиджмейкера самыми ярко освещенными в Отделе были камеры в подвале. Вероятно, удобства ради. Возможно, из своеобразного садизма — яркий свет во время допроса уж ничуть не прибавляет объекту смелости и силы духа, уж поверьте. Особенно если бьет ему прямо в харю — некоторым этого хватает до такой степени, что ничем другим в их хари бить не приходится.

По первости меня смущал этот полумрак. Теперь не смущает. Меня вообще не смущает очень многое из того, что в мою жизнь в Нижнем вызвало бы отвращение. Похоже, не только Винд и Рейн зависимы от фона, к обычным пони это относится в той же степени. Сколько пони проживет нормальным, лишенный важного внутреннего органа? Печени. Почек. Легкого. Да уж, мне никогда не давались метафоры... Другое дело, что лишение фона не убивает. Просто делает их... иными. Хуже, чем раньше. Наверное, хуже. Тут уместен другой пример: как может не ожесточиться сердце, лишенное любви? Дружбы? Любых чувств? Пусть даже лишенное не в полной мере, но достаточно, чтоб это сердце ожесточилось. И мое ожесточилось точно так же.

Толкнув дверь бывшей любимой камеры Фила, которому, несомненно, повезет не оказаться в ней с иной стороны, чем обычно, я небрежной походкой вваливаюсь внутрь. Шиверс, сидящая в кресле с широко раскрытыми глазами, нервно дергает ухом и с таким нелепым усилием скашивает в мою сторону глаза, что я даже слегка улыбаюсь. Под маской этого, впрочем, не видно, так что утешения моя улыбка ей не приносит. Возможно, именно потому у меня слегка дурная репутация даже среди коллег: они никогда не видят моего лица, и в попытках угадать эмоции им приходится полагаться на голос. А полагаться на этот голос, глухой, будто дергающийся и отдающийся эхом, ничуть не проще — спасибо невесть как воткнутой в маску хреновой туче акустических устройств. Судя по тому, что наболтал мне о маске хранитель арсенала, когда выдавал ее, она вся состоит из этих дизовых устройств, иначе их некуда было бы впихивать. Или это анмарская технология, что многое объяснило бы... или грифонья, что объяснило бы столько же, хотя и с иной перспективы.

— Сторм, — шипит Шиверс. Еще менее уверенно, чем в мой первый визит: попробуй-ка сохранить силу воли, будучи полностью раздетым, прикованным к креслу в камере, ожидая, что с минуты на минуту тебе начнут задавать вопросы, и отнюдь не самым приятным способом. Однако кой-какая уверенность в ней осталась, и даже больше, чем должно было. Или она категорическая дура, что в семнадцать лет нормально, или действительно куда более сильна, чем мы ожидали. Больше похоже на первое. Скалит клыки, явно неродные — смешная, нелепая пародия на фестрала. Не удивлюсь, если и шерсть у нее крашеная, пусть и не похоже. Кемис рассказал, что раньше она носила линзы и красила гриву в темно-синий... Было бы забавно, если бы не было так грустно. С ее стороны это тоже маскировка.

— Шиверс, — отвечаю я скучающим голосом. Впрочем, вряд ли она уловит интонации сквозь маску — ее этому не учили, а возможности... "Флай Шиверс"... в этой камере заблокированы. Это гарантировал Аркан, и пусть раньше мне не приходилось здесь работать, в этом я ему доверяю. — Или "Визл"? "Флай"?

— Поди нахуй, — немного срывающимся голосом рычит пегаска. Да, явная пегаска, хоть и с возможной примесью фестральей крови, если вспомнить о некоем Ховере Шиверсе. Если бы Фил не сорвался, то сейчас младшая Шиверс была бы нам совсем не нужна. Но Фил — это Фил, и он, узрев вблизи ненавистную ему магию, не удержался. А и старался ли он удержаться вообще? Это было бы не в его духе. И теперь мне приходится разговаривать с этой девчонкой, изо всех сил пытающейся скрыть, что ее едва не трясет от страха. Девчонкой, получившей от каждого из родителей не только детали внешности, но и кое-что более важное, по словам Аркана.

Все-таки меня всегда умиляла возможность скрещивания столь разных существ. Пусть пони и считаются одним видом, но даже не разбирающийся в анатомии может гарантировать, что пегасы отличаются от земных, а единороги — от тех и других.

— Пойду, обязательно пойду... — с коротким зевком я подхожу к креслу, и Шиверс рывком вжимается в спинку. Все же она не настолько смелая, как хочет показать. Но я всего лишь аккуратно щелкаю зажимом, освобождая ее голову. И следующим, уже на шее, и следующим... — Вот только с тобой разберусь.

Страх в ее глазах, прикрываемый уже изрядно ослабевшей яростью, сменяется недоумением. Точно так же, как и в прошлый мой визит, только теперь недоумения еще больше. Не учили ее общаться с сотрудниками Департамента, никогда не учили, хотя старший Шиверс мог бы и озаботиться, покуда был еще жив. В конце концов, это его плоть и кровь, и каким бы мудаком он ни был, стоило хоть немного подготовить единственную дочь к тому, что может ждать ее благодаря его подарку. От которого она, возможно, предпочла бы отказаться, будь у нее выбор. Такие подарки никто не согласился бы принять по собственной воле. Винд Дизастер, как и отец его, и сын его, наглядно продемонстрировали мне это.

Я раскрываю последний зажим, нарочито медленно разворачиваюсь к Шиверс спиной и прохожу к стене камеры. Ожидая ее дальнейших действий, от которых и будет зависеть ход нашего разговора. Видит Искра, я не люблю насилия, даже сейчас, спустя почти пять лет после ухода из Нижнего. Разница в том, что тогда мне было очень тяжело обращаться к насилию — теперь же, какая бы нелюбовь меня ни преследовала, действий моих она отнюдь не сковывает. Легче причинять боль. Легче проливать кровь. Еще пять лет — и мне станет безразлично. Настолько же безразлично, как было Винду, когда он становился... Дизастером. Одним из бесконечной череды свихнувшихся, сломанных пегасов, за единственную уникальную способность расплачивавшихся всеми понячьими чувствами.

— Флай Шиверс, семнадцати лет, — начинаю я, слыша, как она, еще не веря в то, что ее и впрямь освободили, пытается сползти с кресла — и едва не падает. Ноги у нее, конечно же, затекли. — Также известная как Визл. Родственники — Фейри Шиверс, пегаска, прямо сейчас тоже находится в Отделе. И нам не очень хочется работать с вами всерьез. Понимаешь... — я невольно кривлюсь. Конечно же, она понимает, что нам нужно. И совсем не желает понимать нас самих. За это я ее совсем не виню. — Нам нужно совсем немного информации. О твоем друге Твисте. О Норе — о том, что произошло там в ту ночь, когда она развалилась. После этого...

Шиверс, успевшая незаметно, по ее мнению, подкрасться, избавила меня от необходимости объяснять, что будет после. Тихо и стремительно — опять же, только по ее мнению — она бросилась вперед. Непонятно на что рассчитывая. Впрочем, как раз-таки понятно: сидящий спиной противник прямо-таки провоцирует напасть. Жаль, что она выбрала именно этот вариант: спровоцироваться, а не попробовать хоть немного подумать. Немного напоминает меня... задолго до начала работы в Департаменте.

Ее глаза едва успели расшириться, когда она увидела, как я разворачиваюсь — намного, намного стремительнее, чем она. И еще быстрее я поднимаю правую переднюю ногу, будто собираясь поздороваться с ней, но немного выше. Шиверс, естественно, не успевает остановиться, не успевает даже слегка затормозить.

И с разбега — с такого, какой возможен в не очень-то просторной камере — врезается носом прямиком в мое копыто, в перчатку со стальными набойками, гарантирующими, что если я буду бить в полную силу, то как минимум проломлю череп, раскрошу кость в мелкую пыль. Я не бью в полную силу, я вообще не бью. Я не люблю насилие. Однако ее собственной скорости хватило для того, чтоб от удара едва не отлететь назад и всем телом грохнуться на пол.

С некоторым огорчением я прикидываю, что нос, скорее всего, сломан. Если не повезло, выбито несколько зубов. Мне этого не хотелось, но она сама выбрала нападение, вынуждая меня... Да, тут сложно удержаться от смешка. Вынуждая к защите? Учитывая разницу в наших весовых категориях, это была даже не защита. Я на две головы выше нее, шире, накачаннее, но при этом и быстрее. "Защита" в моем случае звучит как издевка. Скорее вынуждая к тому, чтоб остудить ее.

По крайней мере, судя по тому, что она, хоть и на трясущихся ногах, пытается подняться на пол, ни потеря сознания, ни скоропостижная смерть ее не ждет. Пусть даже она изо всех сил хлюпает носом и сглатывает, пытаясь всосать в себя всю бодро льющуюся из ноздрей кровь. Неуверенно пошарив во рту языком, она сплюнула на пол зуб — ну, хотя бы всего один — и подняла на меня затравленный взгляд.

И вот теперь в нем ничего, кроме страха, не оставалось.

Вот тут мне стало действительно смешно. Девчонка с четырнадцати лет таскалась в Нижний Город, промышляла мелким воровством, регулярно захаживала... ну, не то чтобы в притон, но в очень сомнительное местечко, то бишь в Нору — и при этом ее ни разу не били и даже не пытались? Нет, это действительно повод посмеяться! Всю дорогу она строила из себя крутую только потому, что не знала, насколько больно может быть получать по морде!

Как быстро, оказывается, можно лишиться уверенности в себе. Может, ей помогали ее способности и только они. Может, за ней незаметно приглядывал ее друг-оборотень, во что мне легко поверить — очень уж она к нему привязана, явно отличный объект для регулярной подпитки... практически бесконечный завтрак, обед и ужин. И вот теперь, от одного удара, она оказывается в мире, в котором еще никогда не была. Мире, где всего один удар по лицу заставляет провалиться в воронку страха и боли, и уже не фантомной боли в сердце, вызванной эмоциями, к которой у нее была возможность привыкнуть, а обычной, грубой, физической боли. Если до того у нее были какие-то иллюзии относительно того, что она сможет ничего не выдать, то теперь они, скорее всего, развеялись.

— Напоминаю, — я разглядываю накопытник, на котором тоже остались брызги крови, но не спешу его вытирать — это тоже часть представления. — Твист. Нора. Это все, что от тебя нужно Департаменту. Возможно, тебя даже не отправят в колонию.

Ее гарантированно не отправят в колонию, насколько я понимаю из того, что сказал Аркан. Однако этого упоминать не стоит.

Шиверс отводит взгляд. Но за мгновение до этого я успеваю заметить, как в чистый страх во взгляде вливается примесь ненависти. Ожидаемой, но настолько сильной, что ее может быть достаточно для того, чтобы и впрямь держаться. Слишком поспешными оказались мои выводы, похоже... Может, это и был первый в ее жизни серьезный, полноценный удар — не по чувствам, а настоящий, — но пережить его она смогла на удивление легко.

— Ну, продолжай, что ли, — процедила она, сплюнув красной слюной на пол. Пошатывающаяся, упорно не глядящая мне в глаза, но — с такой злостью, что стало ясно: просто так она теперь ничего не скажет. Из чистой ненависти. Из упрямства, построенного на этой ненависти. — Или ты, мудила, думаешь, что я тебе просто так все вывалю?

Мда. Если честно, именно так мне и хотелось думать. Однако теперь уже не получается.

— Ты думаешь, мне этого хотелось? — еле заметный вздох она вряд ли уловила. — Отстегнуть тебя от кресла только для того, чтоб тут же вернуть обратно?

— Ты сделал это только потому, что думаешь, будто я тебе ничего не сделаю, гнида! А ни хрена не ради задушевного разговора! Какой вообще задушевный разговор может быть с такими уродами, как вы?!

Вот теперь мне становится интересно:

— Такими, как мы? Ты имеешь в виду?..

— Да отлично ты понимаешь, кого я имею в виду! — рявкнула Шиверс. Все это время она медленно пятилась от меня и теперь наконец уткнулась задом в стену. К двери, естественно, даже не подумала подойти, и правильно. — Тебя! Ебаного предателя Аффара! Блядскую мразь дознавателя Фила! И всех, кто здесь работает! Вы вообще не способны испытывать эмоции! Гребаные машины!

А вот это было несколько обидно. Настолько обидно, что я неосознанно делаю шаг вперед, сжав зубы, но тотчас же говорю себе расслабиться.

— Ты действительно в это веришь, девочка? — спрашиваю я. Тихо, спокойным, даже уговаривающим тоном. Хоть уговариваю я только себя.

— А ты докажи, что это не так, мразь! — взвизгнула она, уже явно совсем не в себе. — Давай, расскажи мне какую-нибудь печальную историю из своей жизни, как у тебя домашний хомячок подох или кто-то из родственников копыта откинул! Может, я вся обрыдаюсь и...

Я не помню, как оказываюсь возле нее. И не помню, отчего все тело так напряжено, а в висках так резко и часто стучит пульс. Но вижу в глазах Шиверс вернувшийся страх, и уж это меня точно радует. Радует так, как радовало всегда с тех пор, стоило мне покинуть Нижний Город. Так, как радовало до того, как меня затащил туда Винд. Это, пожалуй, даже не совсем радость. Это нечто вроде тихого, спокойного счастья с нотками вины, которое способен, наверное, испытывать больной циррозом, которому сообщили, что найдена печень для пересадки. Заключенный, которому сообщают, что куда более опасных сообщников, которых он сдал, удалось поймать, и в связи с этим ему в скором времени положено условно-досрочное, а то и полноценная амнистия. Тот, кто понимает, что испытывать счастье — неправильно, но не способен от него отказаться. Чувство, раскатывающееся по всему телу, но плавно утихающее ровно перед головой. Намекая, что голова сейчас не нужна.

Хотя, с тоской думаю я, мне ведь так хотелось и к Шиверс отнестись по-нормальному. Видит Искра, я действительно не люблю насилия. И свою категорически дерьмовую работу, раз за разом толкающую меня к тому самому насилию.

— Кто-то из родственников, да? — сейчас мой голос наверняка звучал бы устрашающе даже без маски. Шиверс, осознав, что заметно перегнула палку, открывает было рот — смешно, она что, извиняться собирается? — но я с силой прихлопываю ее челюсть копытом. — Ну, давай посмотрим, что я могу тебе на эту тему рассказать.

— Ты расспросил старшую Шиверс?

Мышцы наконец-то расслабились, и теперь я аккуратно протираю перчатки передних копыт платком. Негоже расхаживать по верхним этажам или по улице в таком виде.

— Расспросил, — Кемис старательно делает вид, что не пялится на мои ноги. Впрочем, пялится он не на окровавленные их части, а на те, на которые обычно пялятся юноши, у которых давно не было никаких контактов с противоположным... ну, в его случае со своим полом. Хотя эти взгляды слегка удивляют, по большей части все же приятны. Однако парень тоже растет. Стоило ему увериться, что его собственная жизнь вне опасности — сразу же начал обращать внимание на менее важные потребности. Впрочем, смотрит он туда явно наполовину неосознанно. — Она не знает ничего, я гарантирую. Что с младшей?

— Та же хрень, — небрежно отбрасываю платок на пол. — Про Нору она все выложила, но свидетель из нее так себе — ни диза не понимает. Насчет Твиста же выложила только еще про двух оборотней, но в таком случае хрен мы его найдем.

— Ну, он цель менее приоритетная, — взгляд Кемиса становится еще более задумчивым, но оттого не менее пристальным. Нет, это действительно приятно... Имею я, уже почти пять лет как оставшись без Винда, чувствовать некоторое удовольствие от того, как на меня пялятся? А всего-то стоило отнестись к нему по-нормальному. — Аркан заявил, что теперь он вообще не важен. Так что... Честно говоря, сейчас нам остается только рутинная работа. То есть копирование протоколов и прочее.

Так и есть. Ну, конечно, еще надо оттащить обеих Шиверс к Аркану, уж не знаю зачем, но пока что это потерпит. И еще надо их накормить, по крайней мере младшую, которая, по ее собственным словам, не ела минимум пару дней. Меня очень просили ее не калечить, так что есть она в состоянии. И вряд ли после всего, что произошло между нами, устроит демонстративную голодовку.

Не сговариваясь, мы с Кемисом развернулись и направились к лестнице. Но Кемис, похоже, опять был категорически настроен задать какой-то вопрос. Интересно, почему он спрашщивает меня о чем-то именно здесь? Потому что здесь мы задаем вопросы объектам работы?

— Давай уже, спрашивай, — дружелюбно говорю я на ходу. Хотя маска наверняка стирает дружелюбие напрочь. — А то ведь изведешься.

— Кхм, — Кемис в явном смущении запинается. Но все же спрашивает: — Вы... ты говорил о Винде. Кто это?

Вот теперь запинаюсь уже я, и от взгляда Кемиса это не ускользает. Действительно, стоило отнестись к нему нормально, как пони, и он уже не воспринимает меня как психа, работающего здесь из любви к пыткам. Но есть вопросы, на которые я пока не хочу отвечать.

— У нас с ним были близкие отношения, — мрачно говорю я. — Достаточно близкие. Теперь его, к сожалению, нет. Вот и все.

Это далеко не все, и Кемис это чует, но спрашивать дальше не решается. И правильно. Однако то, что я не хочу отвечать вслух, не мешает мне думать о том, что было тогда.

Около пяти лет назад мне пришло в голову, что Департамент может помочь найти Рейна, и лучшим способом было устроиться сюда работать. Для практика мой возраст был уже не лучшим, но у меня получилось доказать, что я подхожу, и в итоге подняться в должности. Скорее всего, Рейна у меня бы действительно получилось найти, тем более что в итоге он сам сюда явился.

Но вот Винд решил отправиться на поиски сам. И покинул Нижний Город, в полном раздрае, в истерике, зная, чем ему это грозит. У меня получилось бы отговорить его, однако именно тогда все мое время уходило на то, чтоб попасть на работу в Отдел.

Винд ушел в Верхний Город — в растерянности, в панике. И закономерно съехал с катушек. Это было неизбежно. Он решил, что если он сможет найти сына, оно того стоит. Мне не меньше его хотелось найти Рейна, однако Винд захотел сделать все сам.

Задерживать его отправили меня.

Задержать его живым не получилось.

Все, чего мне удалось добиться — того, чтоб Винда похоронили на кладбище при храме Искры в Нижнем. Департамент заявил, что Винд был всего лишь маньяком с внезапно поехавшей крышей. Полагаю, большая часть сотрудников Отдела так и считала. Но меня — меня вызвал к себе Аркан, который, как я понимаю теперь, что-то знал. Больше, чем "что-то", намного больше. И пусть он предпочитает выдавать свои знания по крупицам, того, что он сообщил мне, было достаточно, чтоб согласиться работать на него.

Может, если я проработаю здесь еще пять лет, мне станет более-менее наплевать на мои воспоминания, но почему-то я в это не верю. В крайнем случае я напрошусь на круглосуточное дежурство в Нижний, чтоб точно не забыть, зачем я здесь.

— Тем более что теперь в Нижнем происходит именно что самое интересное, — тихо сказал Кемис. Ой. Похоже, последнюю фразу меня угораздило пробормотать вслух.

Ну да неважно.

— Именно так, друг мой, — я сгребаю Кемиса передней ногой за шею, а другую переднюю выставляю вперед в смешном недопафосном жесте. — И нас ждут великие дела. Величайшие! Ну, после того, как мы накормим Шиверсов. Погнали в столовку, что ли?

Отпустив Кемиса, я в очередной раз треплю его по голове. Хоть обычно наших клиентов в ней не кормят, но иногда бывают исключения. Не морить же их голодом, если они важны и нужны? Кемис, хоть явно только что полузадушенный, с явным энтузиазмом кивает, и мы направляемся к столовой.

Нормальное отношение все-таки творит чудеса.