Осколки Эквестрии

51. My Gift to You

Хотя дверь хотелось захлопнуть со всей силы, мы всё же удержались и закрыли её о-о-очень аккуратно. Разве что штукатурка с потолка посыпалась. Но ведь ремонтировать ничего не придётся, у нас тут есть самый лучший дизайнер интерьера, да и в целом самый лучший дизайнер... если та часть Кьюриоса, что за это отвечает, ещё не забыла свои навыки. А скоро он будет ещё лучше, и тоже отчасти благодаря нам, пусть наша задача много легче, чем то, что пришлось сотворить Аркану. Значит, мы молодцы? Молодцы. Мы справляемся со своими эмоциями. Мы — лучший сотрудник Департамента. Мы — лучший друг Искры.

И главное, что мы счастливы, подумали мы, начав с первого широкого шага долгое-долгое триумфальное шествие от кабинета Аркана до арсенала. Как же удобно, что потолки такие высокие, иначе пришлось бы идти, согнувшись в три погибели. Спасибо неизвестному архитектору, что учёл потребности таких, как я. То есть как мы.

Это счастье — неправильное. Не то счастье, которое следует испытывать. Что-то глубоко внутри шепчет об этом. Какая-то пони с давно поседевшей гривой монотонно повторяет, повторяет и повторяет... Тьфу ты! Мы энергично помотали головой. Нет, невозможно. Это просто рефлексия. Банальнейшая.

Кстати, откуда мы знаем слово "рефлексия"?..

— Дамы, господа и прочие присутствующие, как бы вы себя ни называли! — в искренней радости завопили мы, отбросив выдернутую "с мясом" ручку двери и размахивая над головой предметом, что Аркан торжественно вручил нам по прибытии. Ну, когда наконец достучался до наших мозгов до такой степени, что мы отвлеклись от Ранта, делая его всё более счастливым — ну, счастливым на момент, когда он выйдет из камеры и отойдёт от ломки. — Смотрите, что у меня есть! Наблюдайте! Удивляйтесь! Мы круты! Мы круче всех! Мы воистину способны на удивительнейшие деяния! Просто поглядите, что у меня есть! Давайте, присмотритесь! Обещаю, вы будете воистину счастливы!

Ответом нам было угнетающее молчание. Часть здания, в которой находились практики, дознаватели, следователи и прочие активные сотрудники, была отделена от той, где сидели жалкие бумагомараки, то есть те, кто в основном отвечал за то, что Отдел функционирует. Те же, кто в последнее время из-за введения комендантского часа занимались примерно ничем, почему-то предпочли взять отпуск за свой счёт или сказаться больными.

Ну и ладно. Им же хуже. Они наверняка будут не настолько счастливы, узнав о случившемся уже после.

Шаг за шагом, шаг за шагом. Знакомые сменяющие друг друга газовые лампы и магосветильники. Плитка, повторяющая узор камня, из которого когда-то и был выложен Отдел. И он, некогда переполненный практиками и сотрудниками уровнем чуть выше, вымер. Совсем недавно кипевшее жизнью — если не считать подвалов, — здание теперь отвечало на мои слова только гробовой тишиной и эхом. И разве что редкими звуками торопливого топота — будто кто-то убегал. От нас. Даже обидно как-то.

Аркана ложившаяся обстановка вполне устраивала. Меня же — весьма расстраивала.

— Дорогие вы мои! Родные вы мои! — продолжали мы в надежде, что кто-то выбежит из-за угла, увидит, что мы держим в руке, и восторженно забьёт копытами. — Воистину, сегодня счастливейший день! Мы не знаем, почему нам так хорошо и прекрасно, но это и неважно, ведь мы уверены, что то же почувствуете и вы! Вы будете счастливы! Счастливы! Сча...

Увидев, как из-за угла, вяло переставляя ноги, почти что выползает Станд, мы на мгновение примолкли — чтоб тут же рвануться к нему и, невзирая на протестующий хрип, сжать в крепких-крепких объятиях. Обнимашки — это хорошо. Особенно они помогают тем, кого недавно выпил какой-нибудь оборотень.

— Ста-а-анд! — счастливо взвыли мы на два голоса — видимо, тот, кому принадлежало наше тело, тоже был рад его...

Мне просто приятно видеть нормального пони, а не весь этот дурдом. Кстати, а чего это он так вовремя вышел? Не подозрительно, не?

...встретить. Как бы то ни было, нас буквально переполняло счастье. Мы наконец-то можем хоть кому-то это показать!

— Кха... твою мать... Кемис, — прохрипел Станд. — Отпусти... меня...

— Мы не Кемис, мы Саффер, — радостно сообщили мы, не разжимая рук.

— Рад за тебя... очень рад... а теперь... пожалуйста... немедленно... положь меня... вниз... хватит меня души-и-и-ить...

Мы послушно разжали руки, и Станд грохнулся на пол, надрывно кашляя. Наша сияющая улыбка дёрнулась, но только слегка. Совсем немного. В конце концов, мы же не виноваты. Наверняка нет.

— Мы счастливы тебя видеть, — сказали мы бодро. — Ты заболел? У тебя простуда?

— Да... она... кх-х-х... самая, — без малейшего проблеска иронии согласился Станд.

— А где же твой приятель Стрикер?

Не то чтобы нам было дело до того, куда Стрикер делся, но... Что-то внутри говорило, что он, по крайней мере, и наш приятель тоже, даже если не друг. Стоило бы спросить.

— Ему твой ненаглядный Сторм все рёбра переломал, — фыркнул Станд. — Он отлёживается дома. Ему что, надо было работать в полудохлом виде?

— Передавай ему мои извинения от лица Сторма, — мы поклонились.

Станд, отхрипевшись наконец и отплевавшись после знакомства с моей манерой обнимашек, разглядывал меня. Нехорошо как-то разглядывал, с непривычным, ненормальным для него видом, едва шевеля губами, будто проговаривая что-то про себя. Не свойственно ему было такое.

— А ты, однако, подрос с нашей последней встречи.

— Ага, — кивнули мы. Хотя мы не помнили, чтоб подрастали. Мы же не изменились. Мы всегда такими были.

— Как-то, знаешь, повыше стал, — продолжал практик. — Помассивнее. Но при этом худобы у тебя не убавилось. Войду очень нравилось собственное тело. Наверное, и ты такой поэтому? Правда, всё ещё субтильнее Аркана.

— Ага, — добродушно повторили мы. Что-то внутри и меня, и... не меня старательно проигнорировало имя "Войд". Настолько старательно, что это могло бы показаться подозрительным, но разве могу я хоть в чём-то подозревать себя? Мы вообще не знаем, что такое "Войд". Вроде бы, "пустота" на древнеэквестрийском, да?

— И у тебя, я так понимаю, резкий приступ любви к архитектуре? Или у Аркана? Кто из вас сделал потолок на первом этаже таким высоким, причём не перестраивая здание?

А разве потолки не всегда были такими? Я... я не могу вспомнить.

— Что, тоже не помнишь? — в голосе Станда слышно нескрываемое сочувствие. Очень тусклое, едва заметное — но, учитывая, что его совсем недавно выпило несколько оборотней, это уже прогресс. — А я-то думал, что вы уже всё впомнили. Ты у нас ещё не идеальное тело, да? Не слился с NA? Ну да, несовмести-и-имость. Плохо быть альфа-версией продукта в раннем доступе, ага? Помочь?

Нет, я тоже не помню. И не понимаю, почему. И широкая улыбка за мгновения, как будто губы сжимаются, как будто их уголки опускаются сами собой, превращается в гримасу грусти. А нарочито превращённое во что-то под названием "взрыв на макаронной фабрике", торчащее во все стороны нечто, беспорядочный ворох ярких кудрей моего нового тела, хоть это и не волосы, а что-то вроде жучиных усов, опускается — будто под тяжестью мыслей в голове. Превращается в гладкую, ровную причёску. Прикрывающую один глаз ровной чёлкой.

— Ой, как у тебя волосики опустились вместе с твоей поганой радостной улыбкой, — насмешливо сказал Станд. — А я-то так бесился. Зная необходимые команды, можно заставить тебя сделать вообще всё.

Откуда он это...

— И не только тебя. Всех вас. Всех шестерых уж точно, да и других, наверное, тоже. Дизастера, например.

...знает, если...

— Уродец, мать твою, на привязи. Или это именование больше подходит для...

Я помню эту причёску, осознала я, не слушая дальнейшую болтовню Станда, старательно не замечая неслышимого визга ввинчивающейся в правый висок фантомной дрели. Помню, как счастье сменялось беспросветной, съедающей сердце тоской. Когда-то, помнится мне, второе было всегда, тоска была и осталась бы моей вечностью до самой смерти, пока я не увидела... увидела... нет, не помню. Что я видела тогда? Нечто яркое, сияющее над впервые разошедшимися тучами, разноцветное, сияющее... Это отпечаталось во мне навсегда. Благодаря этой памяти я стала той, кто я есть. Я даже помню, благодаря кому это произошло... Её звали Дэш, я уверена, её имя было таким. Только из-за неё я превратилась из очередного сгустка серости в вечно сияющий осколок счастья. Так почему же я не могу...

Что вообще я здесь делаю? Где Твайлайт? Она же только что была... прямо передо... мной?

— Приве-е-ет, Пай, — я помню это напряжённое, как деревянное, лицо, губы, сжатые в бессмысленной попытке изобразить тёплую улыбку. Я помню интонацию, которой никогда не ждала бы услышать в её иполнении — и помню, как диссонанс резал слух, будто иглы вонзались в барабанные перепонки. — Ты бегала дольше всех, кроме Дэш. Мы же подруги, да? Вспомни нашу юность. Как насчёт того, чтоб помочь мне?

Больше я не помню ничего. Ни рая, ни ада, ни Тартара. Только тишина и темнота. Даже не смерть, просто забытьё. Что случилось в тот раз? Моё те...

— Не-а, — печально сказал Станд с нотками невысказанных извинений в голосе. Как будто ему было даже жаль меня. — Нельзя вспоминать, нельзя.

— Нет, я же почти...

— Ага, и потому нельзя, — перебил Станд.

Нет, нет, нет... Да нет же! Память — это единственное, что у меня оставалось! У меня забрали волю, у меня забрали тело, мне осталась только память! Она была моей! Не смейте ее трогать! Я хочу помнить! Я хочу... помнить... даже самое худшее... я должен... помнить...

А почему я должен, собственно?

— Считай, что я вручаю тебе подарок, — предложил Станд. О чём вообще... — У нас сегодня внеплановый День Весны, до него осталось-то всего ничего. Разносим подарки вместе, ага? Аркан тебе выдал свой подарочек, я вот тоже кое-что припас. Control Disaster. F-8-B-9-C-D.

В мозгах словно бомба взорвалась. Зашипев, я опёрлась шестипалой когтистой рукой — откуда у меня такая? — о стену, лишь бы не упасть.

— А теперь — последние штрихи, — продолжил Станд. — Disaster Void. A-B-Y-S-S. И-и-и... "reset".

...ло просто восхитительно. И не так уж важно, что мы чего-то не помним. Пока мы счастливы, исправить можно всё. Правда ведь, дружище?

— Кьюриос, конечно, — не задумываясь, ответили мы, стряхивая дурман краткого оцепенения. Что за дурацкий вопрос? — Ты вообще в арсенал ходил?

А надо было бы задуматься, прежде чем такое выбалтывать.

— Погоди-ка секунду, — насторожился Станд. — Кьюриос... Кьюриос... Да ну, я же в арсенале много раз был, я же много раз...

стоп стоп стоп СТОП СТОП СТОП СТОП ОСТАНОВИСЬ

Резко присев — так, чтоб наше лицо оказалось на уровне лица Станда, мы с улыбочкой поинтересовались:

— Что ты там много раз? М-м-м? Не расскажешь? Нам вот, например, веьма любопытно, что и зачем тебе там было "много раз".

Взгляд во взгляд. Глаза в глаза. Мы знаем, он будет счастлив, когда мы отвернёмся. Значит, делать так — правильно. Разумно. Логично.

Погоди-ка, откуда в нас вообще логика?..

Логика... разум... эти качества были близки скорее... как же её звали... как звали... Твай... что-то там про свет... и про Искру, да, ту самую Святую Искру... Как же было её...

СТОП. Считай, что я не задавал этот вопрос.

Глаза в глаза. Взгляд во взгляд.

А и правда, откуда?..

— Ничего я там, — сдался Станд, усевшись на пол и подняв передние ноги. — Ни одного раза. Очевидно же. Я никого не видел, ничего не слышал, я вообще самый бесполезный сотрудник в Департаменте, как можно заметить. Моё хилое и неудобное тельце абсолютно не крутое, в отличие от ваших. Вы вдвоём взвод боевых магов заменяете. Просто иди дальше, я к Аркану.

Зачем ещё ему...

...нет, неважно.

— А мы — к Кьюриосу, — помахивая зажатым в левой руке предметом, сказали мы. — Можешь передать Аркану, что всё прошло идеально. Мы всё сделаем в лучшем виде, конечно же. Ты же в нас веришь?

— Я-то в вас верю, — бросил Станд, удаляясь, даже не повернув головы. — Но вот верит ли Аркан — далеко не факт.

Мы не поняли его последних слов. Но нам и не надо.

Мы же по-прежнему способны принести всем вокруг счастье, правда? А это — единственное, что нас вообще интересует. Делать пони и других разумных рядом счастливыми.

Ещё несколько сотен шагов по всё тому же коридору под привычно высоким потолком, под которым нам даже не приходится пригибаться, достаточно высоким, чтобы мы не царапали рогами побелку. Или плитку, или что там ещё было в каждом конкретном коридоре — как мы помнили, каждое помещение Отдела могло разительно отличаться от предыдущего. Главное, что сейчас мы с лёгкостью, не нагибаясь, способны дойти до лестницы, ведущей в арсенал. До лестницы, в конце которой нас ждёт один из наших друзей. И мы принесём подарок.

Ведь за этим нас послал один из наших лучших друзей, Аркан. И значит, мы принесё и сделаем всё необходимое.

И кем бы он ни был...

...например, бывшим полутрупом, почему-то превратившимся в прямоходящий насекомоподобный организм, ага?

...он наш друг. Мы же любим своих друзей? Мы хотим, чтоб они были счастливы.

Всё те же коридоры Отдела Департамента вольного города Альвенгарда, или же Альвена. Всё та же плитка, имитирующая серый, тусклый камень. Всё тот же привычный путь до арсенала, который мы видели уже неоднократно. Почему только теперь появилось ощущение, будто что-то не так? Словно на самом деле эти коридоры были совсем иными, даже в тот раз, когда мы проходили их вместе со Сторм, едва прикрытой чужим, не по размеру комбезом.

Что же изменилось на самом деле?..

Нет, неважно, машем головой мы, тряся вновь расправившимися кудрями, вытряхивая из черепушки все лишние мысли, с каждым шагом подходя всё ближе к дверью, за которой находится наша цель. За которой находится... смотритель арсенала, Кьюриос. Мы принесём ему это. Мы принесём, думаем мы, помахивая подарком, спускаясь по ступеням, шаг за шагом, шаг за шаго. Мы принесём. Он будет счастлив. Он будет сча...

— Приве-е-ет! — восклицаем мы, впечатав дверь в стену. — Привет-привет-привет! Ты посмотри, мы же принесли пода-а-арок! Возрадуйся же!

Арсенал тоже не изменился. Как только он стал таким, мы запомнили его таким и никаким иначе. Всё в порядке. Высокий потолок, деревянная стойка, уходящее куда-то вглубь, далеко вглубь, в бездонную пасть, готовую сожрать в любой момент, помещение за ней. Всё нормально. Всё как было. О чём волноваться?..

Смотритель, погруженный в свои мысли, вздрогнул и обернулся. В руках у него мы углядели что-то вроде недошитого комбинезона на кого-то очень крупного размера.

— Ради Искры, будь же потише, Пай, — выдохнул он. Разглядев меня как следует, он поднял бровь. — Ты что, ещё... подросла? Опять?

Да почему "опять"?! Откуда они все это берут? Мы всегда такими были! Всегда! Все...

— Ага, — кивнули мы. Не думать. Только не думать. Иначе голове опять будет больно. Нам не нравится, когда нашей голове больно. В такие моменты мы несчастны.

— А я только новую форму сделал, — уныло сказал Кьюриос со страдальческой миной. — Я так старался, а ты, как всегда, всё портишь.

— Неважно, — перебили мы его. — Ты же можешь сделать новую? И масочку, пожалуйста. Под нынешнее лицо.

Кьюриос, тут же расплывшись в радостной улыбке, кивнул. Секунду покопавшись в шкафчике для уже готовых костюмов, он бережно положил на стойку сложенный комбинезон и маску — теперь точно под моё лицо. Предыдущая почему-то свалилась.

В ответ жестом, исполненным истинного счастья, мы вознесли то, что несли в левой руке, высоко вверх и уронили на ту же самую стойку рядом. Чуть в стороне, чтоб не запачкать комбезы.

— Мать моя кобыла, — уныло сказал Кьюриос, разглядывая то, что мы ему притащили. — Это и есть тот самый подарок, что ты упоминала?

— Ага-а-а, — кивнули мы с дурацкой лыбой, застёгивая молнию комбеза. Встал как влитой, однако. И нигде не давит.

— Ну и на кой, позволь спросить, диз мне, дорогая, башка Фила? Ну, вроде, это он.

— А что, не догадываешься? — мы изобразили искреннюю грусть.

— Ни капли, откровенно говоря, — виновато покачал головой Кьюриос.

— Ну как же! У тебя целое AN, у него целое NA! — мы повертели в воздухе рукой. — Аркану надо, чтоб ваши мозги смешались. Фил плюс Дейзи плюс ты. Ну, знаешь, это как белки для теста взбивать, потом желтки, муку просеять.... И всё в одну миску, и лопаточкой, лопаточкой, да поаккуратнее, а то ведь опадёт, и вместо пышной выпечки получится невнятная гадость, в которой зубы вязнут. А у нас, если мы всё делаем как положено, лопаточкой, получа-а-ается... Кто? Давай, догадайся! Это не так уж сложно!

Кьюриос поднял взгляд.

В его глазах зажглось осмысление.

— Талли не хватает, — с непривычной кривой усмешкой сказал он. Подняв грифонью руку, он аккуратно загнул один из четырёх пальцев. — Три ингредиента, нужно четыре. Не рановато? Я бы подождал. Я здесь о-о-ох как долго ждал. Дольше Аркана.

— Да не дрейфь ты, — подбодрили мы. — Пора, пора. Так тебе будет проще его найти.

— Ну ладно, — Кьюриос вздохнул. Кажется, с каким-то беспокойством. Возможно, до него что-то дошло. — А как мы это, собственно, сделаем?

— Мы же сказали, — с упрёком напомнили мы, помахивая ладонью, — лопаточкой! Осторожненько вскрываешь филову черепушку, зачёрпываешь, а потом...

— О Искра, ты головой ударилась, что ли?! — возмутился Кьюриос.

— А у тебя есть альтернативы?

Кьюриос задумался.

— Вот и у меня нет.

— Селестия с тобой, — вздохнул он. — Сделаю я всё, сделаю, просто шутил. Надень маску, пожалуйста. Хочется в последний раз оценить своё творение собственным взглядом.

А ведь и вправду, подумали мы. Если не повезёт... он может исчезнуть.

Маска прислонилась к лицу, даря ощущение прохлады. Не холода. Словно жарким летним днём прячешься в тени широкой древесной кроны. Как если бы марево палящего зноя вдруг сдул лёгкий ветерок. Интересно, и откуда такой эффект?

— Восхитительно, — восторженно произнёс Кьюриос. — Полноценный экзекутор Саффер.

— А эта ухмылка... — пробормотали мы, обеспокоенно ощупывая фальшивые "зубы"... нет, клыки. — Она должна быть... вот такой? Мы вообще-то счастье несём, а не ночные кошмары.

— Ага, счастье, оно самое, — кивнул Кьюриос. — Тебе только шкатулочки в руках не хватает.

— Какой шкатулочки?

— Не важно, — хихикнул он. — Итак...

Взяв за волосы левой рукой голову Фила, он некоторое время смотрел ей в лицо. На мгновение уголки его губ приподнялись, и он пробормотал что-то насчёт иронии судьбы. А потом...

Мы даже отреагировать не успели. Кьюриос резко приставил ребро грифоньей лапы к шее, и насмешливо сказал:

— Вив ла революсьён!

Ожидая чего-то громкого и неаппетитного, мы почему-то зажмурились. Как будто сто раз такого не видели. Потом осторожненько приоткрыли один глаз.

Обезглавленное тело перед нами стояло, покачиваясь, но вопреки всем законам биологии не падая. Потом левая рука поднялась и насадила ровный срез шеи Фила на идеально, казалось бы, подходящий срез на шее собственной.

И тело свалилось лицом этой самой головы в ту же разделяющую помещение стойку, не подавая особых признаков жизни.

На какие-то мгновения мы почувствовали сожаление, просто представив, что могли бы сделать, имея эту голову, а не отдавая её нашей... нашему... Кьюриос, в общем, прекрасно бы без неё обошёлся. Нам уж точно было бы лучше...

— И почему лучше? — язвительно поинтересовался голос внутри. — Типа, у тебя получилось бы покрыть шоколадной глазурью всю Вселенную? А потом мы дружно, в обнимку, пошли бы мочить тех, кто мне не нравится?

— Да заткнись! — возмутились мы. — Я вообще не о том!

Да молчу я, — голос истерично хихикнул. — А хули мне ещё делать.

И вот он, приподнявшись, открыл глаза. Мутные, отражающие полное непонимание, можно даже было сказать — пустые.

Ещё бы. Аркан высосал из него всё, что могло помешать делу, включая достаточно полезные воспоминания. Но если бы он этого не сделал, то как ещё можно было бы заставить Фила сотрудничать?

— С днём рожде-е-ения, — радостно пропели мы, подавая ему руку. — Как тебя теперь обозвать? Фьюриос? Кьюрлесс?

Во взгляде постепенно разгорался разум. И что-то внутри нас очень не хотело, чтобы это оказался тот разум, который был в этой голове изначально. Лучше бы это остался тот, что был внутри тела.

— Да подите-ка вы куда подальше с такими днями рождения, — отрезал он, опёршись на стойку и разве только немного пошатываясь. — И с подобными дегенеративными именами тоже.

М-да. Это уже точно не Кьюриос. Но, по крайней мере, и на Фила не очень-то тянет.

Но нас всё-таки что-то беспокоило. Нет, не то, как быстро он очухался. Скорее волновал вопрос: почему Кьюриос так быстро решился собственноручно лишить себя головы? Даже не задумавшись, в один миг...

— Мою предыдущую голову спрячешь в холод, — Фил — или Кьюриос? — махнул рукой назад. Перегнувшись через стойку и присмотревшись, я убедилась, что голова на самом деле вовсе не аннигилировалась и теперь валялась на полу, таращась растерянным взглядом — ну да, смерть наверняка очень обескураживает — в потолок. — Пригодится. Скажешь Аркану, что всё готово. А у меня дела. Надо покопаться с собственных мозгах.

— Скажем, скажем, — кивнули мы. Немного нервно. То же самое "что-то" глубоко внутри по непонятной причине очень не хотело здесь находиться. — И голову уберём.

Кьюриос или Фил, кто бы он ни был, уже готовый было уйти куда-то в глубокую, бездонную темноту арсенала, обернулся и недоумённо вскинул бровь. Этот жест был очень похож на Кьюриоса. А вот холодный, пронизывающий, оценивающий взгляд — на...

...нашу первую с этой мразью встречу?

— Почему "мы"? — поинтересовался он. — Мне казалось, в этом мире подобной хернёй не страдают. Не доросли ещё пока, хотя до педиков и доросли.

— Потому что я питаю искреннее уважение к моему донору тела, — мы шутливо поклонились. — Не хочу отодвигать его в сторону и делать вид, будто тут только я.

— Донору тела, говоришь, — повторил он. — Донору тела... и кстати о педиках... Можешь масочку снять? На секунду. Может, я её подправлю.

Мы протянули руку к застёжкам...

НЕТ

— ...не могу, — выдохнул Кемис. — Я... мы с ней сроднились. И вообще, мне в ней хорошо, а то здесь жарковато.

Фил ещё некоторое время смотрел на него бледными до белизны глазами. Затем пожал плечами, отвернулся и молча удалился куда-то вглубь. Во мрак. В Хаос, и чем бы он там ни занимался — он будет как можно дальше от Кемиса, что уже неплохо.

Если бы только в маске не было своеобразной системы кондиционирования, Кемис вынужден был бы снять её, чтобы утереть с лица пот — если это тело умело потеть, он ещё не проверял. Пошатываясь, он подошёл к стене, опёрся о неё, вновь ощутив, как тепло от батарей внутри отступает от его тела, и тяжело съехал по ней спиной. Сел, скрестив ноги, скорчившись и сжимая голову руками.

О Искра. О Селестия. О Луна. Да хоть кто-нибудь, он сейчас готов был молиться даже Дискорду, если бы тот не был заперт в теле, которое, вероятно, скоро всецело будет принадлежать самому гнусному психопату в мире по личной оценке Кемиса. Лучше бы Кемис дальше оставил управление этой жизнерадостной идиотке, которую можно перезагрузить банальным голосовым управлением.

— Что ж я, блядь, наделал, — сказал он серым безжизненным голосом. Ответом ему была тишина — голова Кьюриоса была не лучшим собеседником. — Что ж за невообразимую хуйню я только что сотворил.

Ответом была тишина — голова Кьюриоса, до сих пор, наверное, лежавшая под прилавком, была не лучшим собеседником.

— Ну и хрен ли теперь? — продолжал Кемис, всё повышая голос, в котором можно было расслышать нотки истерики. — Ну, приказал Аркан, а эта двинутая сука выполнила, а мне-то что? Он же меня убьёт. По-любому убьёт! Делать-то мне что?! Мне, блин, даже в лицо ему взглянуть страшно! Я...

Кемис вдруг замер. Он вспомнил.

— Считай, что это мой тебе подарок...

Вот оно что. Она не запомнила. А вот он — запомнил отлично.

— Я в домике, — Кемис нервно хихикнул. — Я в домике. И хрен ты меня оттуда вынешь, мразота бледноглазая. Я знаю, что делать.

— О, и что-о-о же ты будешь делать?

— Заткнись.

Если бы у Кемиса было зеркало, а на нём самом не было маски, он бы увидел потрясающее сходство между её искусно вырезанной ухмылкой и ухмылкой собственной, широкой, от уха до уха. Так ухмылялся Фил до того, как потерял зубы. Так он мог бы делать это теперь своим новым лицом.

— Я в домике, — повторил Кемис голосом, всё более близким к откровенному срыву. — Контр... контроль... как там... Контрол Дизастер. Эф восемь би девять си ди.

В мозг, как тогда, словно вонзилась тысяча кинжалов. Кемис зажмурился...

...и мы снова открыли глаза.

Глаза, в которых отражалось чистое, безбрежное, бесконечное счастье.