Диверсия Нублина
Главное Меню - Конфигурация - Сеттинг
"Субституты" (от рег. substitute — замещать) являются реконструкцией и расширением (а по мнению современных учёных — изящной подделкой двухсотлетней давности) древнего летописного текста, который возник неким загадочным образом одновременно в нескольких вариантах на четырёх окончаниях Трапезы1.
Все подлинники, учтённые в описи Замка Двух Сестёр под буфером "Либерия" (от обыч. liber — книга), погибли вместе с Библиотекой Здравого Смысла. Виной тому был фаерболл, которым Селестия хотела испепелить восставшую на неё Найтмер Мун. Из-за него те были навсегда утрачены, а их незаурядные достоинства затмены прекрасно сохранившимися и наоборот дошедшими до нас переписками знатоков лора, которые в шутку любили поспорить о преждевременных смертях и сексуальных похождениях античных героев.
Альтернативные истории и скабрезные солёные замечания соблазняли многих на амбицию восстановить и дополнить "Либерию". На этом сайте (от рег. site — место археологической стоянки) выложен художественный перевод "Субститутов", являвшихся одной из попыток "прозревших" конспирологов описать события прошлого в доселе невиданном для Эквестрии масштабе: от первых этносов, принёсших в её холмистые долины прообразы государства и цивилизации, вплоть до наступления современной эпохи, когда Эквестрия стала страной, "над которой никогда не заходит солнце".
Точнее, не просто перевод, а перевод его странного перелога, который был совсем недавно издан на глобальном языке, одинаково востребованном как для составления королевских указов в Кантерлоте, так и для ведения переговоров между драконами — "Substitutions — The histories to end one single history".
Дело в том, что замысел безымянного автора "Субститутов" столкнулся с неразрешимой практической задачей. "Либерия" — это литературный памятник старины, и как любой другой плод архаики, она пестрила ужимками устной речи и бесконечными наслоениями. По сведениям знатоков, в книге была и своя космология, были и различного рода притчи, лироэпические поэмы, а также целый трактат по риторике, которые, ко всему прочему, были записаны на бычьем, козьем, ослином и наречьях диких лошадей — тарпанов, распространённых на территории былой Эквестрии до наступления Эры Колокольчиков.
Инкогнито превозмогая следовал доступным ему представлениям о предшественнике, но то были наивные и самообесценивающие слова о силе личности, прогрессе и национальной исключительности эквестрийцев. Спустя очередной век, изыскания "Субститутов" были признаны необъективными, литературные формы — устаревшими, а сочинитель подвергся удалению из реестра общепризнанных "либералов" — исследователей "Либерии". По этой самой причине, я не могу распространяться о его настоящем имени.
Несколько лет тому назад его мартышкин труд подвергся внезапной ревизии. Нашумевший графоман Эпигонис высыпал на прилавки пародию "Субститутов" в виде шести полновесных томов, порадовавших читателей травестированием их любимых жанров — куртуазной космооперы, заметок попаданца, постапокалиптической утопии, саги о могильщике, чифиристики и фанфика о том, как стать популярным.
"Диверсия", как и любой другой перевод, делит число аспектов, содержащихся в оригинальном произведении на два, и представленное выше ассорти выжато мной до усреднения научной фантастики, фэнтези и документальной прозы. На мой взгляд, эти три ипостаси вполне себе исчерпывают всё, что предки могли поведать нам о своих домыслах, будних днях, а также тех отдалённых вещах, которым предстояло или ещё предстоит когда-нибудь сбыться.
Во время своей работы, я пользовался не только словарём теперешней lingue franca, но и новыми активами науки — находками, гипотезами и дискурсами, которые пока никак не укладываются в цельный хронотоп, но несомненно соберутся в одни общий паззл при нашем совместном усилии.
"От того, что положат в архив, будет зависеть вся дальнейшая история", — услышал я от чернокнижника, который пускал в меня цитатками давно отстранённого и умершего (или усопшего, а только затем уволенного) доцента. Эти слова, вложенные в его уста отсутствующей остротой разбитой амфоры, произвели на меня неоднозначное, смутно великое впечатление — будто бы я обязан запечатлеть их где-либо и посвятить доказательству/опровержению этого афоризма целый masterpiece, то есть один тяжеловесный и легкомысленный кусок литературы.
Ведь правда: что же произойдет с источником, если тот изрядно залежится в архиве и станет непонятным для дешифровщиков, скажем, в следствии осквернения языка и порчи физического носителя? Многие считают, что у них есть право взять и достроить обратно недостающие факты: с корыстными ли целями или же с намерением подкрепить свои личные убеждения.
"Диверсия Нублина" полагает, что такой источник стоит выбросить и не давать повода для глупой интерпретации.
II
(далее следует одна из главных притч "Либерии")
Как-то два брата-тельца, забывшие племя своё, шли по сельской тропе и завидели руха:
— Скажи нам, небесный, каков нрав народа твоего? Чувствовал ли ты, что не понят? И как ты справлялся с ложью и пустословием? — крикнули они.
Старый птиц ответил:
— Многое повидал я. Но даст вам всё то, что знаю я и более того самая лучшая из книг. Она там, где мы, рухи, завершаем свой путь.
В отчаянье, пошли братья к склону горы, куда указал им дорогу рух. В руинах, лежащих окрест, не обнаружили они целой скрижали, но везде раскиданы были обломки во всяческих языках.
Братья начали сопоставлять их, делая это каждый по-своему. Первый из них подбирал сходные многим фрагменты, а второй загребал всё, что только видел.
Спорили два брата:
— Какой-то "Бубель" у тебя получается...
— Что за понятие такое "Бубель", брат?
— Словотворение всех известных во всём белом свете частиц и междометий, что ты собрал воедино.
— Что ж, моё собрание доселе не слышало о нём.
Много нового узнавали они, но всё сильнее и сильнее расходились их взгляды. Счёту научился один и постановке ударений второй. Узнал первый брат, что гора, возле которой бродили они, зовётся Стимфалией, а другой брат, что мир, лежащий вокруг, был прозван Ферой.
Не дали покоя им эти знания, и углубилось их одиночество.
Вновь показался рух, парящим в небе. Увидел он с высоты, как ругаются братья на костях товарищей его, и спустился на вершину башни.
— Нету покоя вам те, кто ходит на четырёх! Смотрите вы себе под ноги, ковыряясь во прахе и черепице, но не хотите поднять голову, чтобы узреть душу друга.
Поняли волы, что имел ввиду рух под лучшею книгой, и совестливо стало им. Говорил тот правду, которую не ведали они и которая не была предначертана.
— Дай ты нам, рух, имена, чтобы могли мы вновь обращаться к друг другу!
Согласился тот и изрёк новые слова — один брат получил имя Эций, а второй — Сорус. Вместе с ними возник диалект, на котором и впредь говорили быки.
Смолкла речь птицы, и увяла она в предсмертной слабости, уловив взглядом тень свою и тени падших.
Братья подбежали к подножию стен, пытаясь в благодарность наречь своим языком и руха.
Донёсся до него первый слог — "Бо", и стал тот последним звуком, что услышал рух.
Бо же был последним из рухов, которого знали быки.
III
Два холма, которые образовались от братской самодеятельности, легли в основание Аферы (с обыч. столица мира; ныне она лежит под улицами Кантерлота). Они тоже имели свои особые топонимы. Тот погост, что был собран Эцием получил прозвище Поэзия, а собранный Сорусом — Дисциплина. В последствии то и другое название будет утрачено, и в эпоху Прозрения, когда по приказу принцессы Селестии произошло переустройство исторического центра Кантерлота, возвышенности пометят на схеме города, как "Фееричная" и "Энциклопедичная".
Эций и Сорус объявили себя соправителями нового государства, а их потомки будут гордо носить фамилию Номин (от обыч. nomine — имя; разделились на династии Наминов и Нуменов около I-ого в. до э.к.).
В общину Аферы могли вступить все желающие — быки принимали абсолютно любых переселенцев, если те готовы были выучить законы, вырезанные Сорусом на стенах башни. Судя по всему, она была построена из мягкого, податливого для бычьего рога обсидиана или туфа. На её верху красовался Вечный Огонь, служивший маяком для скитавшихся посреди бедных на еду пастбищ.
Видимо, в доисторическое время это была дахма — башня молчания, возлежа на которой представители расы рухов соединялись с планом мёртвых. Посредниками в процессе минерализации выступали стервятники, веками освобождавшие “души” рухов от физического тела. Поедавшие плоть постепенно мутировали, превратившись в грифонов, сохранявших традицию подобного трупоположения, пока тот не был запрещён, а дахмы признаны рассадниками болезней и привлекателями хищников.
Рухи повлияли не только на быков и грифонов, но и вообще на всех обитателей древней Эквестрии (далее я буду использовать слово Трапеза, т.к. Эквестрия — это сугубо "страна лошадей", более молодое название). Они были первыми учёными и волшебниками — их оперенье, переливающееся иридием, обладало огромной магической силой. Совершая длительные перелёты, рухи нехотя передавали свою сущность малым народам. Козы, быки и ослы питались опавшими перьями и сами преисполнялись, обретая способность мыслить, разговаривать и сотворять заклинания. Самые умные и сытые становились жрецами и вожаками стад, но рухи никогда не вмешивались во внутренние взаимоотношения копытных, оставаясь для тех дикими полубогами.
Несмотря на всеобщее почитание, пернатые демиурги в конце концов исчезли. На то повлияла их немногочисленность и безмерность ареала, по которому всего лишь горстка особей была рассеяна. Многие из рухов даже улетали в поисках партнера на необитаемые континенты и более не возвращались в Трапезу. По легенде, один из них — Декар пытался долететь до солнца, чтобы найти своих сородичей в космосе, но взорвался на подлёте в тропосферу. Излучённая им энергия достигла самых отдалённых мест Трапезы, и, по достоверной версии, именно она подарила разум якам, оленям и другим периферийным этносам.
Генеалогически рухи могут быть связаны с драконами — также развивавшимся автономно, но, увы, мы не имеем возможности сравнить их геномы в отсутствии сохранившихся останков первых (возможно, их общим предком были динозавры?)
Таковы все виды, сознание которых имело/имеет своим источником естественные процессы в перемешку с эссенцией случайности. О тех, чьё происхождение имеет другую природу, мы поговорим в следующих главах.
Итак, почему же двое градоначальников не стали предводителями того стада, которому они принадлежали, и которое навсегда покинули? Видимо, это произошло не по их собственному желанию. Степи, расположенные в самом сердце Трапезы, призревшие миллион крыс, сусликов и луговых собачек, были благоприятной средой для появления и распространения смертельных заболеваний. Популяция быков регулировалась эпидемиями, голодом и прочими прелестями неустроенной, скотской жизни.
С развитием мифологических представлений о мире, в родовых общинах начал практиковаться Обычай — часть здоровых юных тельцов по жребию изгонялись из стада, как те, кто мог выживать вне его и довольствоваться меньшим прокормом, чем было необходимо плодоносящим взрослым коровам, занимавшим самые лучшие земли.
Отличие общины, созданной братьями, от всех предыдущих в первую его пору заключалось именно в той роли, которую те исполняли будучи не просто старейшинами или шаманами, интерпретирующими волю стихийного мира, а непосредственными составителями тех законов, которым подчинялись они и граждане Аферы безотносительно к авторитету предков и прорицаний.
Можно считать Эция и Соруса первыми “царями” Эквестрии, соучастниками божественного промысла рухов, но этой прокламации ещё не было достаточно для того, чтобы прокормить всё новых и новых иммигрантов. Для этого требовалось придти к новым формам общественной организации, и город постепенно двигался к тому, чтобы стать военным лагерем.
_________________________________________________________________________
1 Трапеза — слово, придуманное козами, означающее весь заселённый копытными мир. Грубо говоря, те земли, где возможно обеспечить себе пропитание травой. Впредь я постараюсь не выносить важную информацию в примечания — это предупреждающий последний случай.
Кризис - Экспансия - Аддон
Судьба будущей Эквестрии и её предшественников была живо описана стихотворцами Платинового Века, длившегося от основания Аферы до Исхода. Честно говоря, их свидетельства весьма недостоверны.
Стоит также отметить, что легенды быков многое заимствуют у сюжетов, придуманных задолго до их цивилизации. Например, схожие истории рассказывали друг другу козы. Когда аферисты разграбили Амалфею, словно братья, вкусившие мудрость Бо, быки поглотили культуру своих новых данников.
Со страной коз произошло тоже, что и со всеми остальными провинциями — из неё просто начали выкачивать ресурсы для сильно возросших нужд Аферы. Бычий Форум, на котором прежде никак не могли избавиться от вони, а народное собрание восседало в чём мать родила на грязной земле, становился чистым и ухоженным; благодаря мрамору, вывезенному из завоеванных земель, облик Аферы преобразился и запомнился потомкам великолепными сооружениями из камня, упрочившими могущество города.
Как же тому удалось сделаться столицей мира, а быкам — присвоить достижения других народов? Первое, на что указывают древние сочинения — это катастрофа, ввергнувшая прежде известный мир в предсмертное состояние. Тельцы могли только подозревать, что поселились рядом с действующим вулканом. На момент извержения в Афере находилось не более двух сотен жителей — спаслось же всего пара фамилий.
Следующее гласит миф: некие пришедшие в поселение оракулы пророчили местным, что в ближайшее время их жизнь прервётся, а город будет стёрт с лица земли. Преданные граждане хоть и были обеспокоены будущим, порешили остаться и принять уготованный им жребий. Чужаки же удалились прочь.
На следующее утро, быки проснулись от крика домашней птицы. Вместо привычного воя волков из Вечнодикого Леса, горожан приветствовал дым, зависший над вершиной Стимфалии. В расщелинах скал закипала и струилась магма.
По словам очевидца, описывавшего ход событий, именно ему, как обладавшему даром речи, пришла идея сойти в гробницы, оставленные рухами. Часть жителей последовала за ним, а оставшиеся продолжили заниматься повседневными делами. Никто не бежал, когда вулкан взорвался и навечно потух.
Укрывшиеся пробыли под землёй неопределённый промежуток времени, обнаружив, как об этом завуалировано сказано, "неведомые закрома". Как вы можете догадаться, быки растирали в съедобный порошок захороненные скелеты; грубо говоря, им пришлось питаться костной мукой, чтобы выжить.
Свидетель по имени Скриптор, запечатлевший для нас это происшествие, закончил рассказ в момент кульминации. Вероятно, он погиб от голода или был стар настолько, что не нашёл в себе достаточно сил и вдохновения для положительного окончания.
Продолжение этой истории написал Панегирист, известный восхвалитель бычьих добродетелей - немногие выжившие, услышав радостное пение птиц, вышли наконец на поверхность. Чувство скорби переменилось, и они вновь увидели небо и солнце.
Как будто сама природа поручила им во владение обширные, благодатные земли, взятыми в обмен за утраченных родичей. Дикие племена, окружавшие город и не знавшие земледелия, в страхе покинули плодородное сердце Трапезы. Прежние никчёмные наделы укрупнились — вдоволь удобрённые пеплом, они могли прокормить теперь тысячи и тысячи поселенцев.
Панегирист специально упустил из виду трудности, что пришлось преодолеть гражданам позже, хотя ему скорее помешала воля заказчика нежели внутренние сложности. Гражданам Аферы, в расцвете её сил, не было угодно видеть порицание того, за что они сражались, а политикам и аристократам — критику того, чего они уже добились.
В первые годы после катастрофы горожанами не доставало рабочей силы. Территории, не тронутые до этого сохой, занимались медленно, а старое население обручалось друг с другом, не находя способа увеличить своё поголовье.
О том, как аферисты справились со своими проблемами, повествует Элегий. В "Тавромахии" за его авторством мельком упоминается о похищениях и обмане. Следуя Обычаю, быки всё также продолжали отсылать молодых тельцов за пределы сообщества, но отныне его проводили в качестве эмансипации, а не изгнания.
Чтобы доказать свою возмужалость, юноши отправлялись в племенные общины и сватались к местным туземкам. Затем, под любым предлогом, они должны были доставить своих будущих жён обратно в Аферу. В дело шли блага цивилизации — от различных украшений до пива и вина.
У таких миссий было экономическое и менее очевидное для неспециалиста идеологическое обоснование. С одной стороны, быкам было выгодно заключать браки и собирать представителей разрозненных племён. Таким образом, в оборот входили новые копыта, дикари приучались к созданию домохозяйств и, тем самым, закрывали демографическую брешь, возникшую в последствии катаклизма.
А с другой, в культурном плане разрешался спор в пользу нового социального уклада. На место распутным, многочисленным стадам-коровникам приходила семья, как закреплённое в праве соглашение между самцом и самкой. В конечном счёте она победила родовой строй, и этой победе неоднократно посвящались городские праздники, пелись дифирамбы.
Её важность также подчеркивают барельефы храмов, оставшиеся в отдельных уголках Эквестрии. На фронтоне Канона, который до сих пор украшает центр Кантерлота, можно узреть сцену борьбы одетых в тоги быков и вымерших туров, показанных с высеченными кривыми рогами и жуткими, выпученными глазищами. Первые, с которых давным-давно сошла белая краска протыкают лоб вторым.
Похожие изображения можно проследить и в вазописи: с той же присущей жестокостью чёрные фигуры туров прогибаются под ударом своих красных братьев.
Что говорит нам такая кровожадная интерпретация мотива? Логично предположить, что общение Аферы с её соседями было отнюдь не мирным. Быки применяли насилие не только к чужим видам, но и к своим недалёким сородичам. Ещё на раннем этапе, начались формироваться военизированные отряды.
Они пополнялись на основе тех юнцов, что отбывали в дикие земли. С самых телячьих лет, будущих граждан готовили к предстоящему походу. Для этого народное собрание содержало три государственных учреждения. В Цирке дети бодались друг с другом на открытом воздухе, учась вступать в бой в том случае, если его было невозможно избежать. В Лабиринте обучали увещеванию и красноречию, необходимому для заведению знакомств и ведению пропаганды, а на Ипподроме быки соревновались в беге, чтобы стать достаточно выносливыми для долгого изнурительного путешествия.
Значение каждого из этих институтов деформировалось и они стали столь же нарицательными, что и имена поэтов, вошедшие в "Либерию". В круг, называемый антиковедами Квадривиумом, причисляют всех трёх вышеперечисленных авторов: Элегия, Панегириста и Скриптора. Традиционно последним, то есть четвёртым, среди них считается Сатирик.
Очень долгое время и даже нынче некоторые памфлетисты приписывают ему следующий стих:
У этой песни нет начала.
Urbs aeterna без сомненья,
Посланцы града только тени
Солдаты век не засыпали.
Они заснут с кошмаром солнца.
Сомкнутся линзы сибаритов;
Возникнет, лёжа на граните
В дождливой бронзе растабара.
И в аркасольный крепкий сон,
Притянут за уши прохожий -
В забытое как зонт сравнение
Его смутили эти души:
"Бульвары и телячьи неписи
Посолены золой и снегом -
Застыли в ожидании нежности,
Под градом зрелища и хлеба.
Тяжёл лопаты черенок
Из слоистых достанет череп,
Среди кондового бетона
Культурный нами слой исчерпан".
Такое мёртвые уста
Твердят живущим с ними рядом,
Но те свободны от искусства
Творенье масс сильней порядка.
Пока стоит квадрат из стенок,
Шесть струн гитары дышат медью
И три оттенка главных в смальте -
Финал настигнет эту песню.
Естественно, мало-мальски внимательный исследователей приметит современную гитару, которая ставит под сомнение принадлежность стиха к перу Сатирика — тем более, что науке неизвестна его версия на оригинальном языке (этот даже не написан в гекзаметре).
Поражает здесь, однако, аналогия, которая оказывает скрытое влияние на каждого ссылающегося, цитирующего сочинения неизвестного. Уму с определённым складом мысли захочется приспосабливать различные детали подобных ловушек к прогоняющимся через его аппарат ежедневным, текущим реалиям жизни.
Однако художественная или какая бы то ни было другая задача подделки всегда синтетична. Другими словами, целое — это результат суммы, а не разделения частей.
Обман соединяет в себе то, что делает для нас характерным тот или иной феномен, опуская подробности, которые практически незаметны, которые так легко заменяемы нами по неразумению.
Главной такой аналогией, неосознанной ложью стало применение этого стиха в качестве рефлексии (совсем не оправданной и пошлой) по существу "тысячелетнего" правления принцессы Селестии, подданные которой "посолены золой" и "заснули с кошмаром солнца", что не соотносится с подлинной сутью этих метафор.
Хотя, признаться честно, и мне бывают свойственны некоторые параллели. Касаются они в первую очередь последнего четверостишья — "квадрат из стенок" плотно ассоциируется у меня с тем самым Квадривиумом, о котором я сам недавно узнал будучи увлечённым подборкой материала.
Тогда я подумал, а что если его строки образуют цифровой ряд? Четвёрка выше, шесть струн, три оттенка и один (в конце не указывается число песен, будем считать, что она дана в единственном числе).
О том, кого в истории Эквестрии было шесть и три уже догадываются регулярно шарящие по её задворкам в поисках сложностей, но я прерву своё лирическое отступление, подытоживая его пребывающим в отдельности от всех глав "Диверсии" заключением о верности красивой, органичной аналогии — связи, пронизывающей мировой сюжет. Рассказы, входящие друг с другом в постоянное смешение, конечно, не могут пролить для нас свет на действительное положение вещей. Однако они дают нам достаточный простор для рождения исторического воображения, и, положенные на одну полку времени, их единство образует вектор, который, по крайней мере, имеет в себе гармоничное подобие. Осмысленную точку конца.