Мир Сио: Отдельные рассказы
Победители
Любая война, будь то мировое побоище, в котором решается то, каким будет лицо мира на ближайшие столетия, или размолвка двух карапузов в песочнице, не смогших поделить игрушечное ведерко, рано или поздно заканчивается чьей-то победой и мирными переговорами. Победить может кто-то из сражавшихся, победить может третья, непричастная, сторона, иногда могут победить и все участники конфликта. Но победители есть всегда: всегда кто-то делит пирог, приготовленный войной. Но что есть этот пирог и кого можно считать победителями?
- И что же случилось с Джинубиал? — серая со светлыми "носочками" на лапах и крыльях грифина потянулась всем телом, извернувшись так, что заняла практически всю облачную подушку, на которой возлежала вместе с полной рубинового вина хрустальной чашей. Последняя категорически не гармонировала с белизной эфиропластиков и блеском стекла комнаты.
— А ничего. Дали ей то, чего она желала. Как и обещали, — белоснежный и златогривый аликорн чокнулся золотым накопытником о другой такой же сосуд, который телекинезом удерживала точная копия божества (если не считать отсутствующих крыльев и другой кьютимарки: выглядывающего из-за горизонта солнца).
— Ты бы, морда бессмертная, воздержался, — грифина пригубила из чаши, — Сегодня, конечно, праздник, но как мы тебя утихомиривать будем?
— Ну, Тиси, не бухти. Мне и так мой табунок мозги регулярно выносит. Дай хоть на сходке Правления оттянуться! И, вообще, это последний накопытник, и я снова — трезвенник, — аликорн выливает содержимое королевской регалии себе в глотку. Его двойник поступает точно так же.
— Ну, да, сходка... Вы чем, животные, Волкову опоили? — грифина шутливо подмигивает и указывает когтистым пальцем на мирно посапывающую на соседней облачной подушке до невозможности милую птицельвицу ярко-желтой масти, — И куда всех остальных спровадили?
— Тиси, а ты как сама думаешь? Кто у нас царь? — веселится выпивающий вместе с аликорном единорог-"нерожденный", — Гринблейз он сегодня моему братцу-коллекционеру отдал, предварительно наколдовав какую-то гадость. Свифт и Кропс тем же способом из игры вывел: минпогоды, должно быть, со своим жеребцом гон репетируют, а Кропси прямо на моих глазах шаловливки утащили. Ну, а Карпентер, Москаленко, доктор Лайф Пазл и Ирия уже в заговоре.
— А Сфи? Ты не тяни мыша за хвост, Брайтлайт — все равно, узнаю, — грифина подает жеребцам свою чашу, чтобы те снова наполнили ее хмельным напитком. Вдруг охотница останавливается, ее клюв бледнее, — Только не говорите, что Сфи снова в Кривом Зеркале! Вы же обещали, что раз и навсегда избавитесь от третьей Джинубиал!
— Не выщипывай перья, Красноклювик: у чертей Джинубиал. Буквально, — аликорн телекинезом засовывает в рот грифины ватрушку, пока единорог наполняет посуд птицельвицы, — Сбагрили эту покость в спектр ВХ40. Как я и говорил, чего желала, то и получила. Теперь этой "злой свободы" вокруг нее столько, что хоть пегасам скармливай. Правда, теперь она не архидемоница, гроза Эквестрии и наш головняк, а так — то ли ужас задрипаный, то ли еще какой бес среднего пошиба. Теперь мы, точно, от нее избавились. Оттуда в спектр Эквестри, с гарантией, никто не полезет — кому из рогатой братии понифицироваться охото? Про остальную местную отморозь я, вообще, умолчу. Технологии, может быть, у них и есть, а вот мотивации — по нолям. Особенно, у тех жизнерадостных курьезов ботаники. Хотя, не буду скрывать, мне чем-то их жизненная философия даже немного импонирует.
— Успокоили, — с облегчением выдыхает охотница, — Значит, можно расслабиться. Эту сумасшедшую вы в другой спектр миров вышвырнули, старые демоны разбежались, а новых создавать некому. Виват вам, копытная прохфессура! — грифина салютует жеребцам полной вина чашей.
— А еще первых двух хитростью победили, — вставляет слово раскрасневшийся от комплемента (и вина) единорог, — Первая теперь в услужении у Джейн, а сама она замужем за моим старшим братцем!
— Кстати, о замужестве, — хитро сверкает глазами в сторону грифины аликорн, — Мы тут с моим табунком кое-чего в книжках о законах и обычаях покопались, и решили, что с этим двоелюбием нашей Сфи надо кончать...
— К чему клонишь, царь Каденций? — охотница настораживается, — Сио, я знаю, что у тебя на уме, но только попробуй!..
— А чего попробовать? Почему как что, так обо мне сразу плохое думают? — картинно обижается аликорн, — Я Мозгомойке, как давнему другу, хочу помочь! В общем, выдаем, наконец, Сфи замуж за Ярса, а потом устраиваем ей "союзную свадьбу" с Пиросом. Ты у нас за свидетеля от клана будешь, а Пуховой Шарик — за второго. Фиг теперь Мозгомойка от замужества отвертится! Все по закону с обычаем устроим. А то уже все мозги прокомпостировала со своими сердечными метаниями! В общем, за семейное гнездышко Сфи и Ярса.
Бессмертный жеребец салютует пустым накопытникам, после чего делает вид, что отпивает из столь необычной посуды. Единорог повторяет движение аликорна, с той только разницей, что его накопытник полон и притворятся рогатому "нерожденному" нет нужды. Грифина фыркает и присоединяется к тосту, прибавляя к нему: — И за то, чтобы Дерпиург мое гнездышко тоже не забывал — я третьего птенчика хочу!
— Ты виновна! — грохнуло в каменных стенах. Розовая аликорна с изуродованным множеством шрамов телом сжалась в комок трусливо прижав уши, — По законам смертных и бессмертных, твое место в Тартаре!
— Твоим бесчисленным преступлениям нет ни оправдания, ни прощения, — продолжил грохотать голос, — Загубленные тобою жизни не имеют счета, излитый тобою на Эквестрию яд будет избываем века.
— Я-я виновна, — проблеяла аликорна.
— И что? — издевательски пронесся меж каменных стен голос, — Это признание вернуло хоть одному отнятые у него счастье или жизнь?
Розовошкурую богиню забила мелкая дрожь, а из озорно вздернутого носика потекла влага. Голос же не унимался.
— О, ты, конечно, уже представляешь себе тартарские муки: тысячелетия одинокого заточения, нужды и унижений... — продолжил он, — Насколько же ты жалка! Даже сейчас думаешь лишь о себе!
— Я... — пискнула крылорогая.
— Вон! — не дал ей договорить голос, — Вон! Скройся с глаз моих! Я дарю тебе свободу, ничтожество! Можешь бежать, прятаться, дрожать за свое незаслуженное сокровище!..
Поджав хвост и уши от этих слова, розовая аликорна поползла к черневшему в одной из стен комнаты выходу, поминутно всхипывая и не смея оглянуться.
— ... Или ты можешь остаться, и искупить все то, что натворила, — после небольшой паузы продолжил голос, остановив розовошкурую кобылицу у самого выхода, — Прощения ты не заслужишь — нет таким прощения. Но, может быть, будущие поколения решат, что твой труд на благо Эквестрии стал достойным поводом дать тебе шанс вернуться к пони.
Эти слова на полушаге остановили уже достигшую выхода заплаканную богиню.
— Только твое решение. Уползти сейчас, словно гадюка, и забиться под гнилую колоду в самом глухом болоте всех миров, оплакивая "несправедливость" мироздания. Или остаться, и тяжким трудом и покаянием вновь заслужить право на жизнь среди смертных, — из тени выступила величественная седогривая аликорна серой масти, — Я делаю тебе бесценный подарок: выбор.
Розовошкурая кобылица, с трудом веря в происходящее, молнией бросилась обратно к обладательнице голоса и, припав к ее передним ногам, сквозь рыдания начала говорить что-то неразборчивое, но преисполненное чувства благодарности, из чего можно было понять лишь немногие слова согласия и раскаяния. Статная аликорна не отстраняла от себя униженного сородича, но и не давала той поднять глаза вровень с собой.
— Довольно, — через несколько мгновений прервала самоуничижения розовошкурой седогривая богиня, — Встань.
Покрытая шрамами бессмертная суматошно подскочила, уже совсем не напоминая ту, кем она когда-то была.
— Ты станешь моей младшей служительницей, и не будешь знать ни минуты покоя, во искупление своих преступлений помогая смертным, — седогривая аликорна жестом приказала розовошкурой прекратить суматошные метания, — Я дарю тебе свое имя: очисти его, раз уж ты смогла его замарать.
Покрытая шрамами кобылица неверящими глазами уставилась на седогривую богиню.
— Теперь, прислужница Джинубиал, ступай. Снейф проводит тебя, — из-за седогривой аликорны выступила "демоница", наделенная парой нежно-вишневых пернатых крыльев. Смерив розовую презрительным взглядом, преображенная пони сделала приглашающий жест крылом, и поцокала к выходу из комнаты, нисколько не заботясь тем, следует ли за ней новообретенная подопечная. Та же потрусила за неприветливой провожатой походкой пони, которой только что, как минимум, подарили новую жизнь.
Проводив их взглядом, седогривая аликорна телекинезом развернула записку, которую украдкой сунула ей под крыло "демоница": "Нужно ли это, Пресветлая?", гласил кусочек бумаги.
— Нужно, Снейф, нужно, — усмехнулась аликорна, — Мудрее оставить без наказания раскаявшееся чудовище, чем своим рогом взрастить в его сердце жажду мести.
— ... Майнд, а правда, что Нитрит за Люминя замуж выходит? — спросила синего цвета единорожка-"нерожденная" у своей товарки, сидящей за терминалом лабораторного компьютера по другую сторону окна, забранного прозрачной сепарационной мембраной.
— По-моему, это уже весь Стольный Град знает. А тебе-то, Синт, какое дело? Ты же шаловливка, — статная ньяти, чьей кьютимаркой является зажатый в слесарных тисках понячий мозг, отпила немного кофе из удерживаемой телекинезом кружки с надписью "Я всех =:о][ за вымя".
— Майнд, я — твоя единственная подруга! Не издевайся, а то обижусь и разговаривать не буду, — синяя пони перевернулась на спину, позволив поддерживающим стропам взять на себя весь вес ее тела, и показала полосатой язык.
— Не разговаривай, — хмыкнула в ответ рогатая зебра, на глазок отмеряя в кружку коричневый порошок, — Только, кому от этого хуже будет? У тебя задних ног нет, у меня они есть. Я в любой момент уйти могу, а куда ты из регенератора уплывешь, я даже предположить не берусь.
— Майнд, ты — злюка, — обижено надулась единорожка, — И, вообще, напоминать пони в регенераторе, что у нее чего-то не хватает, это невежливо.
— Невежливо почтовый беспилотник в полете лягать, — ньяти поморщилась и подсыпала себе в кружку еще немного цикория, — А доводить до пациента в доступной ему форме полную и достоверную информацию о состоянии его здоровья это мой долг.
— Я его не лягала! Я тормозила! И, вообще, у меня двигатель из под контроля вышел. Это авария! — единорожка поудобнее устроилась в гнездышке из поддерживающих строп и от озорства выпустила носом густое облако пузырей.
— Авария по имени Синтета Хартстрингс? Помнится, именно она выкрутила из полетного имплантанта моей доброй подруги все ограничители, предохранители и... что там у вас, технарей, положено в железки вкручивать? — снова попробовав свой напиток, ньяти сморщила носик, — Фу! Ну, и гадость... Когда, наконец, у нас хороший кофе появится?
— А он мне имплантант тоже вырезал, — однотонная пони теперь напоминала какое-то фантастическое морское существо: множество отходящих от ее тела трубок и строп медленно колыхались в нагнетаемой насосами голубоватой жидкости подобно гигантским водорослям.
— В курсе. Я ассистировала. Давно пора было эту гадость убрать, — ньяти достала из стола небольшой ящичек с различными пузырьками и теперь с их помощью химичила над своим напитком, — С этим ящиком на спине на тебя ни залезть, ни ушки прикусить. Не удивительно, Синт, что тебя жеребцы десятой дорогой обходят.
— Майнд, давай тему сменим, — лежащая в регенераторе единорожка выразила свое недовольство, выпустив носом еще одно облачко пузырьков.
— Давай. Что вы с третьей Джинубиал сделали? — ньяти снова отпила из кружки и, оставшись довольной, вытащила из небольшой кобыльей ротной сумочки, стоящей на столе, прозрачный контейнер с парой пирожных. После чего, вооружившись изящной чайной ложкой, добавила, — А тебе нельзя: только протеины, витамины и липидная смесь.
— Злюка ты, Майнд, — обиделась единорожка, — Ты же мне сама вчера зонд вставила... Ну, дай хоть кусочек!
— Бха-ха-ха-ха! — ньяти от смеха чуть не уронила посуду со сладостями, но вовремя успела перехватить выпавший из ослабшего магического захвата контейнер ногой, — Сейчас, Синт, только за воронкой сбегаю: буду тебе по кусочку пирожное через зонд пропихивать. Кстати, тебе через какой из? Через тот, который у тебя из носа торчит и в желудке оканчивается, или через тот, который я тебе в, гм, первичный рот вставила?
— А еще ты — очень глупая пони, Майнд. Даже я знаю, что то, что вы, медики, пони под хвост вставляете, называется "газоотводная трубка", — с гордостью заявила опутанная лесом различных трубок и проводов единорожка, и снова показала язык товарке.
— Ну-ну, Синт. Уж я-то знаю, что говорю. Создатель перед твоим повторным погружением так и сказал: "Доктор Майндфлеер, поставьте нашему Бедствию под хвост зонд для кормления. Уж оттуда она его, точно, не вырвет. Не хочу поняшку на парентеральное переводить." — ньяти принялась с аппетитом уплетать принесенные сладости, — Ну, а все же, что вы с настоящей Джинубиал сделали?
— Нуууууууу, Майнд, всего-то пару раз было!.. — проныла единорожка, но увидев саркастическое выражение на мордочке полосатой, осеклась и предпочла сменить тему, — Ну, мы третью Джинубиал в другой спектр миров изгнали.
— Это я уже слышала, — ньяти прикончила первое пирожное и теперь прицеливалась, с какого края лучше приниматься за второе, — Желаю знать подробности, которые никто не знает. Только без вашего технического жаргона. Популярно и увлекательно.
— "Кривое Зеркало" очень близко лежит по отношению сразу к нескольким другим спектрам миров, а из-за Порчи третьего типа еще и немного совместимо с некоторыми из них, — единорожка снова перевернулась в гнезде из поддерживающих строп, продемонстрировав культи задних ног и почти затянувшуюся рану на спине, закрытые оболочкой из прозрачного голубого геля (сквозь последний виднелись молодые сосуды и нежные веточки будущих костей и связок), — Это что-то вроде высокого перевала в горах, откуда видно другие земли. А если очень постараться, то можно даже в них попасть.
— И как? Джинубиал постаралась? — полосатая единорожка положила себе в рот кремовый цветок и зажмурилась от удовольствия, смакуя вкус лакомства.
— Ага, она такой портал в развалинах Черного Гигаполиса открыла, что Спрайт даже испугалась, что нас всех туда затянет... Майнд, не будь жадиной, дай хоть ложку лизнуть! — облачка слюны, начавшие выплывать изо рта синей единорожки, оказались быстро окутаны образовавшимся из регенерационной жидкости гелем и уплыли в сторону слива биокамеры.
— Синт, лови! — ньяти бросила измазанную кремом ложку в сторону однотонной. Единорожка вся вытянулась, готовясь телекинезом поймать снаряд с заветным лакомством. Голубое сияние магии окутала ложку и... ньяти рассмеялась, глядя на то, как синяя пони безуспешно старается протащить свою добычу сквозь прочную мембрану. Последнюю с недовольным шипением поливал струями дезраствора аппарат самоочистки, смывая сладкое загрязнение с важного элемента биокамеры.
— Майнд, ты злюка, — недовольно буркнула однотонная, оставив свои бесполезные попытки добраться до вожделенной сладости.
— А надо головой думать, а не пинать любую мимопролетающую железяку, — ньяти подошла к мембране, и ехидно улыбнулась бесполосой. После чего, как ни в чем ни бывало, спросила, — А как вы, вообще, заставили ее портал открыть?
— Без понятия, Майнд. Сио, юные принцессы Никс и Джейн с той, которая тоже Джинубиал, против этой дискорднутой магички и ее монстров, сначала, чего-то дрались, а потом с ней разговаривали. Я в это время вместе с моими и Безопасностью пряталась в развалинах под защитой юных принцесс Спрайт и Шейд, — единорожка потерлась шеей об одну из поддерживающих строп, — Мы с девочками потом только запечатывали портал. Кошмаров в это время насмотрелась больше, чем за целые выходные просмотра ужастиков с Хартплеер.
— Лавнет смотрит фильмы ужасов? Она же перевертыш! — вздернула брови ньяти.
— Ну, да, — удивилась однотонная, — Правда, она одна их смотреть боится. Так что, всегда просит меня посмотреть вместе с ней. Не пойму, чего там страшного? В этих фильмах такие глупости, что даже жеребенок не испугается! Я все время просмотра над ними хохочу.
— Ясненько, вкусная хохотушка, — хитро сощурилась ньяти, — А что еще в "Кривом Зеркале" было?
— Да ничего такого. После изгнания Джинубиал мы улепетывали со всех ног, чтобы местные ничего не поняли. Ты же знаешь, как все к "Кривому Зеркалу" относятся... — единорожка оттолкнулась от заколыхавшихся строп и повисла в потоке регенерационной жидкости, — Ну, еще потом оставшаяся Джинубиал как кобылка после первого отказа раскисла и долго винилась перед Джейн. Джейн ее с собой забрала, а "демонов" отпустила. Сказала, что с какими-то делами они с Джинубиал с глазу на глаз разберутся. Один из сектантов, кажется, его называли Джолобота, долго уходить не хотел, пока ему сама аликорна не приказала. Затем мы обратно в Желтый-2 вернулись. Так что, больше я ничего не знаю... Майнд, а ты чего со мной сидишь? Сегодня же выходной! Ты говорила, что с новым жеребчиком встречаешься? Спелл Вейв, кажется...
— Он не соответствует моим высоким требованиям. Неотесанный мужлан, — гордо вскинула голову ньяти.
— Поооооонятно... — разочаровано протянула единорожка, — А я думала, что хотя бы ты в табунке будешь... Хочешь к нам присоединиться? Харт и Мелоди против не будут. Честно-честно!
— Поговорим о чем-нибудь более приятном, чем двурогие тупицы, — безапелляционно заявила полосатая, напрочь проигнорировав предложение рогатой поняшки, — О твоих новых проектах, Синтета.
— Давай! — оживилась однотонная, — Когда выйду из регенератора, я собираюсь…
— Мистер Голден Рекс, ужин ждет вас на веранде, — земнопони-слуга с подобострастным выражением на морде поприветствовал ржавого с золотой гривой сухопарого единорога, укутанного в просторный клетчатый халат.
— Молодец, Тоади, хорошо потрудился, — окутанная волшебным сиянием монетка перекочевала из кармана единорожьего халата в зубы слуги. Земнопонь прикусил желтый кружочек зубами, после чего тренированным движением спрятал его в карман форменного фартука. Единорог же подхватил поданную ему безрогим чашку кофе и подошел к окну.
— Мистер Голден Рекс, — на обернувшегося единорога заискивающе смотрели глаза земного жеребца, выклянчивая еще монетку, — На веранде вас ждет гость. Он сказал, что у него очень важный разговор к вам.
— Тоади, сколько раз я говорил тебе отвечать всяким попрошайкам, что я ужинаю в другой таверне? — единорог недовольно взглянул на земнопони, — Если это очередная должница из Машрумовки, выпрашивающая отсрочку, то, клянусь Пустотой, я побью тебя!
— Нет, мистер Голден Рекс, — испугался слуга, — Это очень серьезный пони! И он сказал, что вы с ним давние друзья.
— Да ну? — фыркнул единорог, которого вдруг рассмешила нелепая ситуация, в которую попал жадный до денег Тоади Сикофант, явно получивший от неизвестного еще одну монетку.
— Да, да, мистер Голден Рекс, — затряс головой земнопони, — И он велел передать, если вы будете не в духе: “Посидим, поболтаем, вспомним нашего доброго друга преподобного Зога”.
— Погорячился, Тоади. Это, и правда, мой старый приятель, с которым я не виделся долгие годы, — приветливо улыбнулся перепугавшемуся жеребцу единорог, одновременно телекинезом засовывая в карман его фартука увесистый кошель, — Надеюсь, нас не побеспокоят за дружеской беседой. И да, ты же помнишь, что серьезному жеребцу, такому как ты, не к лицу сплетни?
— Да, мистер Голден Рекс, — предано закивал головой слуга, в уме уже взвешивая полученный кошель.
По старой привычке попивая на ходу кофе, единорог вышел из "прихожей для особенно ценных клиентов" широко известной в очень узких (и довольно скрытных) кругах таверны "Капитан Боу". Когда дверь за его хвостом закрылась, земнопонь вытащил из фартука кошель и, распустив тесемки матерчатого мешочка, начал жадно пересчитывать желтые кружочки.
— Вот это понь! Не то, что ты, — раздавшийся со спины насмешливый кобылий голос заставил земного жеребца подпрыгнуть на месте и начать сгребать рассыпавшиеся биты.
— Да не зарюсь я на твои медяки, сквалыга, — появившаяся в поле зрения Тоади Сикофанта земная кобылица кремовой масти с подпалинами лишь скривилась от отвращения при виде того, как ее коллега трусливо закрыл хвостом собранную под живот кучку монет. После чего мечтательно взглянула на дверь, за которой скрылся единорог, — Знаешь, а я бы за мистера Рекса не раздумывая вышла замуж.
— Я бы за такие деньги тоже бы замуж вышел, да еще бы и родил, — сварливо ответил земнопонь, пряча биты в карман фартука.
— А у тебя все деньги на уме, крохобор, — кобылица недовольно взглянула на земнопоня, прервавшего ее мечтания своей мелочной скупостью, — Ты даже понятия не имеешь, что такое настоящий жеребец и как по нему скучает кобылье сердечко!
— А Рекс и не жеребец вовсе, — съязвил тот, проверяя, хорошо ли он распределил монеты в кармане, не выделяются ли они подозрительным холмиком на форменном фартуке.
— Будто я без тебя не знаю, — состроила недовольную мордочку кремовая кобылица, — Вот почему, Тоади, вокруг меня или женатые, как Анвил и Ханрахан, или забулдыги, как Дринкин Виски, или ты. А как попался, действительно, хороший понь, так он, бедолага, мерин. Видят богини, лучше бы это тебя, а не его случай жеребцовых клубней лишил!
— У тебя работы нет? Иди, убирай номер мистера Бонса — там со вчерашнего вечера от выпивки не продохнуть! — изобразил из себя начальника жеребец, — И, вообще, что это за разговоры о наших самых уважаемых клиентах?!
— Ну, распушил хвост! — усмехнулась кремовая и, подхватив зубами связку ключей, поскакала к ведущей куда-то наверх лестнице, напоследок крикнув, — В мистере Рексе даже сейчас в сорок раз больше жеребцовости, чем в тебе с твоими картофелинами!
Земной жеребец зло фыркнул вдогонку ускакавшей кобылице и, ворча о врожденной глупости слабого пола, принялся с остервенением надраивать тряпкой и так блестящие бронзой буквы “Добро Пожаловать, Уважаемый Гость”, примостившиеся на стене так, что первыми же попадалась на глаза входящему в эту часть “Капитана Боу”.
Допив кофе и поставив чашку на подоконник, единорог вышел на обращенную к морю веранду. Закат окрашивал плещущиеся внизу волны, подстриженную траву и дерево веранды в приятный розовый цвет. Во многом, именно из-за этих красивых спокойных закатов единорог любил эту таверну, предпочитая проводить вечера и ночи именно в ней, а не в своем особняке на Рекс Хилл. И даже сейчас, когда имя из прошлого заставило все внутри натянуться как струна, он не мог не отдать несколько мгновений тому, чтобы засвидетельствовать свое восхищение солнцу, создавшему эту красоту.
Но прекрасному свое время, а делам — свое. Единорог огляделся: справа стоял накрытый для него стол и его любимое "полумягкое" кресло из пальмового волокна, слева же на одном из низеньких табуретов, которые как только ни использовали состоятельные клиенты "Капитана Боу", расположились серовато-желтые мятый плащ и широкополая шляпа (тоже мятая, но мятая высокохудожественно, а не просто от неаккуратности владельца). Пони под плащом видно не было, но он там, несомненно, был. Тем более, что других ожидающих его "старых друзей" единорог на веранде разглядеть не смог.
— Вечер добрый, — поприветствовал плащ единорог, усевшись в свое кресло.
— И тебе хорошего заката, преподобный, — шляпа повернулась к единорогу, но лица собеседника из-под ее широких полей, по-прежнему, не было видно.
— Чем обязан визиту, уважаемый? — рогатый и виду не показал, что все внутри у него превратилось в ледышку. Хотя, немного холодка от этого айсберга, все-таки, смогло прорваться в слова.
— Ой, ну, что же нужно старому другу от его преподобия Зога? — голос из-под шляпы был какой-то странный: живой и веселый, но в нем не хватало некоторых ноток, какие делали голоса других пони столь привычными.
— У преподобного Зога не было друзей. Только один сердечный преображенный, — уже неприкрыто холодно заметил единорог, после чего деловым тоном добавил, — Давайте оставим эту глупую игру в намеки: сколько вам нужно для того, чтобы забыть о моем существовании?
— Ах! Ну, да, вы правы, у преподобного не было друзей. Ведь, он был такой важный пони... — рассмеялся плащ, а после секундной паузы выдал, — Так, может быть, поболтать со старым другом согласится Философер Стоун?
Нос единорога похолодел, а свеженький номер "Синичьих Сплетен" выпал из телекинетического захвата. Плащ же просто остался сидеть на прежнем месте, как будто, не замечая выкаченных в ужасе глаз собеседника и его тяжелого дыхания, с трудом проталкивающего в сведенное судорогой горло воздух.
— К-кх-то ты? — просипел единорог, нарушив затянувшееся молчание.
— Стоун, разве так приветствуют старых друзей? — рассмеялся плащ, все еще сидевший на своем табурете.
— Давай покончим с играми, — единорог более или менее совладал с собой, — Из тех, кто знал Философер Стоуна, друзей у меня не осталось. Да и, вообще, их уже давно нет никого в живых, кроме принцесс. Так что, просто назови имя того, за кого пришел мстить. Свое можешь оставить при себе — мне оно ничего не скажет.
— Стоун, Стоун, все так же: только о делах... Почему ты и подумать не можешь, что старый друг просто прилетел тебя проведать, выпить чаю и повспоминать о делах минувших? — с этими словами плащ встал и подошел к столику рогатого собеседника. Усевшись напротив него, он снял шляпу и подобрал передней ногой выпавший номер "Синичьих Сплетен", — И о чем же у нас сегодня пишут? Скажу честно, меня просто очаровала местная провинциальная пресса: такие наивность, простота и кобылья любовь к сарайным сплетням. Чем-то напоминает "Быстрокрылый Вестник" моей молодости.
— И, все-таки, кто? — единорог поправил свой халат, при виде лица собеседника став куда более спокойным. Если бы кто-нибудь посторонний увидел его сейчас, то сразу бы сказал, что сухопарый рогатый пони — многоопытный маг с тысячами опасных магических экспериментов за хвостом. По крайней мере, никого другого вид сидящего на противоположном конце маленького садового столика и мирно читающего газету свежих сельских сплетен понячьего скелета в мятом серовато-желтом плаще успокоить не смог бы.
Оживший костяк оторвался от своего занятия и, воспользовавшись парой незаметных клапанов в своей одежде, расправил за спиной остовы крыльев, — Неужели, Стоун, ты забыл, как я тебя учил за Лайм Харт ухлестывать? Помнишь? "Главное — прикуси ей ухо, а дальше — она твоя." Знатно она тогда тебе морду канделябром разбила.
— Стим?.. — от лица единорога вновь отхлынула кровь, а тело, несмотря на наличие теплого халата, забила дрожь.
— Да, он самый! Единственный и неповторимый Флаин Стим, — картинно выпятил грудь скелет, — Кьютимарку, жаль, показать не могу. Ну, да ты и сам помнишь: паровоз с крылышками.
— Чего ты хочешь? — севший голос единорога почти не был слышен.
— Вот, ну, что это такое? Ни "здравствуй", ни "как живешь", ни "где ты пропадал"! Сразу же "Чего надо?"! — притворно обиделся скелет, — А я с тобой только о нашем счастливом прошлом повспоминать хотел! Как встретились, как дружили, как кобылкам вместе хвосты задирали, как ты мне сердце вырезал и своей богине в жертву принес. Кстати, теперь она по мирам ходит: кается и поням помогает. Не знаешь почему?
Побледневший единорог ничего не ответил. Он сидел в кресле сам не свой, лишь иногда перехватывая воздух сведенным судорогой горлом. В его голове было пусто, а в груди застыла глыба льда.
— Думаешь, я за твоей шкурой пришел, Стоун? – прервал затянувшееся молчание скелет.
Единорог кивнул, после чего с трудом выдавил из себя, — Ты слишком прямолинеен, чтобы выдать меня принцессам, обречь на Тартар.
— А вот и не нужна мне твоя шкура, — скелет скосил голову и, наверное, улыбнулся, — Хотя, умирать было очень больно и обидно.
— Тогда, зачем? — просипел единорог, не могущий отвести взгляда от черных огоньков в глазницах нежити.
— Затем, Стоун, что, хоть ты и подонок, каких Эквестрия не видывала со времен сирен, но я все еще верю в тебя, — скелет поудобнее примостился на табурете, — Я тут от имени Солнечной богини. Считай меня своей персональной заменой тартарских пыток. Принцесса думает, что для тебя еще не все потеряно. Это огромная милость, Стоун, после всего того, что ты натворил.
— В Пустоту аликорнов! – в ответ внезапно вспыхнул единорог. Впрочем, силы его тут же снова оставили, — Если Солнечная считает, что я от раскаяния сойду с ума, как Джинубиал, и начну бегать по мирам — каяться и помогать пони, то она глубоко ошибается.
— Ай-ай-ай, Стоун. А ты все такой же: бросаешься как полоумный фестрал на всякого, кто тебе помочь хочет, — скелет взбил остатками копыт шляпу и лихо пристроил ее на хрустальный графин с темно-вишневым содержимым, — Успокойся, принцесса не столько о тебе пекется, сколько о том, чтобы ты новых бед не натворил.
— Тогда, пусть бы лучше меня убила. Так было бы проще для всех, — выдавил единорог.
— Убить?! — вскинул голову скелет, — Вот поэтому принцесса и попросила меня приглядеть за тобой, Стоун. Ты слишком изменился из-за этой Джинубиал, и теперь легко можешь навредить другим пони.
На несколько минут за столом воцарилось молчание. Скелет сидел на табуретке и, кажется, ничем особенным занят не был, а единорог нервно мял копытами свой клетчатый халат.
— Стим, как ты, вообще, вернулся? — через некоторое время с вымученной улыбкой спросил единорог.
— Ой, да все просто, — по лицу скелета нельзя было судить о его эмоциях, а нарочито веселому голосу, вряд ли, следовало доверять, — Ты меня зарезал — я умер. Но по глупости не полетел на Небесные Луга: думал, что тебя эти культисты чем-то опоили или заколдовали — собирался сначала тебе мозги вправить и вытащить из этой секты. Ну, ты, наверное, помнишь, как я тебе первые месяцы спать не давал.
— Помню. Тогда мне не могли помочь никакие снотворные: каждую ночь проводил в беседах с тобой. Пришлось бежать из родного мира, — напряженно ответил единорог, — Но как ты стал нежитью? И почему вдали от Вечносвободных лесов не разваливаешься на отдельные кости?
— А это просто, — хохотнул скелет, — Когда ты улетел другие миры для своей "богини" осквернять, я без дела послонялся, послонялся... А потом меня Солнечная нашла. Ваши тогда ее сил лишили, а заточить не смогли. Вот она под видом обычной единорожки по лесам и пряталась. Честное слово, я ее с кобылкой-подростком поначалу спутал! Настолько она слабой стала.
— Это не объясняет того, как ты обходишься без постоянного источника магии, — единорог все еще был до крайности напряжен, но его начало одолевать любопытство.
— А тут и объяснять нечего, — опершись на край стола передними ногами, по заговорщицки приблизил свое костяное лицо к лицу единорога скелет, — Ты же не забыл, почему принес в жертву именно меня?
— Превосходно помню, — лицо единорога вновь окаменело, — Ты был моим лучшим другом. Твоя смерть не оставила ни в ком сомнений о чистоте моих помыслов.
— А ты всех, как обычно, обдурил и залез в банку с печеньем вовсе не для того, чтобы его от младшей сестры уберечь, — гоготнул скелет. После чего распахнул плащ, давая единорогу увидеть свое костлявое тело, — Ты забыл упомянуть, что я был одним из Элементов Гармонии.
В клетке из ребер (всем, что осталось от груди неживого собеседника) вращался черный волчок, так и притягивавший взгляд единорога.
— Верность... — прошептал единорог, — И как я не догадался... Солнечная?..
— Она, — довольно ответил скелет, снова запахивая свой плащ, — Но она говорит, что это я. Впрочем, неважно. Стоун, ты от меня теперь не отвяжешься.
Единорог в задумчивости откинулся на спинку травяного кресла. Ему все еще было не по себе, но картина обретала ясность, даря хоть какое-то успокоение.
— Убить ты меня не хочешь, отдать на растерзание местным аликорнам не можешь, по-настоящему отравлять жизнь не умеешь... И что ты будешь со мной делать, Стим? — единорог в задумчивости подхватил телекинезом бриоши с тарелочки для сладостей и немного откусил от пирожного.
— Ну, я могу доставать тебя укорами. Вместо совести, которую ты, Стоун, держишь в черном теле, — скелет снова подхватил газету и, раскрыв ее на определенной странице, продолжил, — Вот, к примеру, зачем ты разоряешь Машрумовскую общину? Нет, я понимаю, ради денег. Но ты подумай о том, каково будет сельским поняшкам потерять свою землю и стать батрачками у тебя?
— А какая разница, как они к этому отнесутся? Стим, у меня за хвостом целые Лабиринты Выгоревших гораздо худших преступлений, — единорог флегматично уставился на неживого собеседника, без аппетита дожевывая сладость, — Я друга своего убил, наставницу предал, сестер в секту заманил, только Лабиринты Выгоревших знают, сколько юных душ развратил или раньше времени на Небесные Луга отправил, да и братьев по вере вместе с верой тоже предал. Ты думаешь, мне есть дело до страданий этих крестьянок? К тому же, они сами виноваты: никто не заставлял их брать ссуду. Тем более, у меня.
— Оправдываешься! — по костяному лицу скелета совершенно нельзя было понять его эмоций, — Значит, чувствуешь, что поступаешь неправильно. То есть, не до самого конца пропал. Я тебя, Стоун, насквозь, до самого хребта, вижу!
— А, разве, возможно поступить правильно? — закутался в свой халат единорог, — Живешь для других — предаешь себя. А это неправильно. Живешь для себя — предаешь других. Что тоже неправильно. Нельзя прожить жизнь, и остаться правым, Стим. На всех нас есть грязь: на ком больше, на ком меньше. Но это и не важно, ибо судьи на этом показе мод тоже любят валяться в лужах.
— Ну, что за упаднические настроения, Стоун? — скелет налил себе терпкий травяной напиток из чайника, на что единорог удивленно приподнял брови, — В Бездну твою философию! Тебе дали второй шанс, у тебя есть хороший капитал и доход, к тебе очень хорошо относятся местные, даже те, кого ты разорять пытаешься, старый друг, в конце концов, к тебе прилетел. Забудь ты про прошлое — просто будь хорошим пони, как когда-то! Да, забыл еще, тот артефакт, который ты украл из сокровищницы Джинубиал, он тебе еще лет двадцать молодости даст. По крайней мере, так Солнечная говорит.
— А если я тебе скажу, что Камень Жизни сделан из спектра мертвых, из жизней многих ни в чем не повинных пони, то, что ты насчет моей неестественной молодости скажешь, — единорог испытующе вперил взгляд в собеседника.
— Я в курсе, — скелет принялся размешивать палочкой из ароматных волокон сахар в своем напитке, — Ну, не пропадать же добру? Умерших это не вернет, а так, глядишь, в их память еще десятка два жеребят сделаешь.
— Вообще-то, я — мерин, — единорог заворожено наблюдал за тем, как зеленовато-бурый напиток льется вдоль позвоночника скелета, повторяя формы давно несуществующего пищевода и закручиваясь миниатюрным вихрем вокруг черного волчка, дарящего подобие жизни костлявому пегасу, — Стим, неужели, ты что-то чувствуешь?
— Вот это ты хорошо загнул! Салютую тебе крылом: толково придумано! Распустил о себе слух, что не жеребец, и кобылицы такого годного стволоноса в покое оставили. Это в твоем духе, хитрое единорожище! Только честно, сколько у тебя своих понек? И жеребят уже сколько? Или не считал? Хотя, не, ты же у нас маг, приземник и, вообще, из примерной единорожьей семьи: наверняка, всех учел и по списку нянчишься, — скелет отставил в сторону пустую чашку и подмигнул собеседнику. По крайней мере, на мгновение черный огонек в его левой глазнице вдруг превратился в тонкую горизонтальную линию, а потом вспыхнул с прежней силой.
— Я уже сказал, что я — мерин, — единорог телекинезом помассировал уголки глаз.
— Ну, это ты кобылам рассказывай, — скелет налил себе еще чаю.
Единорог вздохнул, немного поерзал в кресле и... распахнул полы халата.
— Ох, ни че ж ты, крыть меня кобылой! — скелет выронил из зубов чайник, украсивший стол неопрятным разливом ароматного напитка. Чуть раздвинутые задние ноги единорога открывали вид на "ножны" жеребцового достоинства, которые сзади огибала белесая подкова грубого шрама.
— Я сначала тоже "удивился", — усмехнулся единорог, запахивая полы халата, — Но через пару лет понял слова того поневала, что меня пользовал. Во вселенной все взаимосвязано. Я научился превращать в золото самые низкие устремления смертных и бессмертных, и использовал это умение без оглядки на последствия. Не удивляйся, это гораздо проще алхимического процесса с неблагородными металлами. Так что, вполне стоило ожидать, что вселенная возьмет с меня плату за бездумные поступки.
— Не переживай, Стоун. Я, в каком-то смысле, тоже уже давно не жеребец, — нашел "подходящие" слова скелет, — Но, ведь, живу!
— Неживешь, — автоматически поправил его единорог, — А, вообще, Стим, плохой пример: ты, моими стараниями, мертвец. Тебе, по-хорошему, нужно на Небесные Луга отправляться, вновь обретать мною отнятое и кобылкам ушки прикусывать. Нет, я тебя не гоню. Глупо бы было тебя гнать. Просто, у меня еще кое-что осталось, и я время от времени веселюсь с молодыми поняшками. Спасибо моим деньгам и Когхт Миксча с ее зельями. А у тебя, вообще, ничего нет. Даже такой вот отдушины.
— Ну, и ладно. Не в первый раз быть морде разбитой, — неунывающе хмыкнул скелет, — Главное — тебя к хорошим пони вернуть. А уж дальше я ветер до Небесных Лугов найду. Ну, а нет, так мне принцесса поможет.
— Мне бы твой оптимизм, — единорог зажег свой рог, что-то колдуя.
— А что такого, Стоун? Я же вижу, что тебе совсем не нравится то, во что тебя эти сектанты превратили! — скелет приподнял остатки крыльев, — Бросишь эти джунубиальские мерзости, начнешь жить правильно — пони к тебе потянутся. Вот увидишь! Да лягать меня тремя кроликами, они и сейчас к тебе тянутся! Я почти ничего плохого о тебе не слышал. Хотя, о толстосумах, обычно, столько гадостей шепчут, сколько о нас, пегасах, после гона не услышишь.
— Скорее уж, нежить. Давно подумываю о том, чтобы построить небольшой скромный дворец где-нибудь в Вечносвободных лесах и начать там кащеить, — единорог усмехнулся, глядя на то, как скелет отпрянул от бурого облачка, в которое под действием колдовства превратился разлитый чай, — Стим, это ты, простая добрая душа, меня простил. Хотя, я и не пойму за какие такие мои заслуги. Другие же пони куда умнее тебя. Так что, меня Небесные Луга не ждут. Скорее уж, Лабиринты Выгоревших.
— Бла, бла, бла... Стоун, ты самого себя послушай! — возмутился скелет, — Хватит уже себя жалеть! Эгоизм это не твое. Послушай меня, хватит только о себе думать!
— Если я не буду думать о себе, то кто обо мне будет думать? — заметил единорог.
— Стоун!.. — полувскочил на стол скелет, но тут же взял себя в копыта и уселся на прежнее место, — Знаешь такую Снейф?
— Я так понимаю, это уже слова принцессы. Слишком мудреный ход для тебя, Стим, — единорог взял еще одно пирожное, но надкусывать не стал, — Помню такую. Бедная девочка: сначала поверила в мое вранье, а потом попала в копыта к Нечистым. Сейчас, насколько я знаю, она в накладных крыльях участвует в клоунаде этой второй Джинубиал, заманивает новых легковерных дураков.
— У нее крылья настоящие, — скелет пристально посмотрел на единорога, — "Нерожденные" вернули ей Небо. Насколько я знаю, просто потому, что она раскаялась и перестала вредить пони.
— Какой же ты простофиля, Стим, — единорог поплотнее закутался в халат, — Никто ничего за просто так не делает. В обмен на крылья, допущу, что они настоящие, эта глупая демоница работает на их союзника, обманывает во славу еще одной Джинубиал. Обман, везде один обман. И жажда власти.
— Ну, даже если и так, то... — скелет замялся, но через секунду нашел нужное слово, — Подумай, Стоун: ты перестаешь делать зло пони и начинаешь им помогать, а в обмен они не гонят тебя с Небесных Лугов. По-моему, хороший ветер для эгоиста, которого ты из себя корчишь.
— В этом есть что-то разумное... и знакомое. Черноухий? — единорог снова засветил рогом, прогоняя чайное облачко прочь от стола, — Впрочем, на имя не обращай внимания — скорее всего, оно фалишивое. Просто скажи: ты услышал это от черного ночного пегаса-мутанта с кьютимаркой в виде пучка черных лучей на фоне темно-синей кляксы?
— Ну, да, — скелет перехватил облачко ногой и принялся мять его в копытах, — Не знаю, как его зовут, но "нерожденный", которого ты описал, на обеде перед нашим отправлением... Стойн, ты же не думаешь, что принцесса только одного меня просила заблудшие души к пони вернуть? В общем, этот "нерожденный" на торжественном обеде перед нашим отправлением разговаривал с принцессой и случайно обронил эти слова. Ну, а я и подобрал. Пригодилось же.
— Случайно, — усмехнулся единорог. После чего задумчиво добавил, — Черноухий... подонок и лжец, какого и среди тартарских душ выискать непросто. Но предложение заманчивое...
— Вот и чудненько! Начни с Машрумовки — пересмотри условия долга на понячьи. Пони это, точно, оценят, — просиял скелет, — Вот увидишь: и года не пройдет, как ты снова станешь прежним Стоуном, которого все ждут и который всем нравится.
— Это потребует времени, — единорог задумчиво откусил кусок бриоши, — Я не могу вот просто так взять и изменить кредитный договор. Что обо мне подумают другие деловые пони? Думаю, это можно будет приурочить к Капустному фестивалю. Да, думаю, именно к нему. Небольшой акт благотворительности, приличествующий празднику. Так сказать, подарок старого мерина машрумовским кобылкам, в честь дня их будущих жеребят.
— Вот видишь, а ты говорил, что ты, ну, прям злой Потерянодракон из сказок, — весело хохотнул скелет, после чего сконфузился, — Извини, совсем запамятовал... Может быть, мне поговорить с Солнечной? Она может замолвить словечко за тебя перед "нерожденными".
— Не обольщайся, Стим. Я лишь покупаю себе место на Небесных Лугах. Чисто деловое предприятие, не более, — единорог с огромным облегчением расслабился в своем кресле, — Насчет Потерянодракона: плюнь. Я уже давно смирился со случившимся. А с Нечистыми я больше не желаю иметь никаких дел — лживые двуличные лисы, подвешивающие перед носом тупого рогатого мула морковку, до которой, все равно, никак не дотянуться. Давай, лучше, поговорим о тебе. Где ты все это время был? Что делал?
— Вот это уже совсем другое дело, Стоун! — скелет выпустил из копыт облачко и, облокотившись о стол, лихо надел на костяную голову мятую шляпу, — Ну, с чего бы мне начать?..
Неживой жеребец принялся за длинный, полный перипетий, горестных событий и какой-то неистребимой жизнерадостности, рассказ о своей нежизни. Единорог иногда останавливал его и задавал вопросы о тех или иных событиях, общих знакомых или местах, что раньше посещал. Вечер сменился ночью, но беседа двух старых знакомых и не думала подходить к концу.