← Глава VIII EVANESCENCE Глава X ANOTHER BRICK IN THE WALL Часть I →

Алый Солнечный Свет - Том I: Расслабься / Scarlet Sunlight Vol. I: Relax, Take it Easy

Глава IX POLICY OF TRUTH

ГЛАВА IX. POLICY OF TRUTH

Часть I.

«… И потому вам следует встретиться с последствиями, которые уготовила вам жизнь за подобную наглость! Вам придётся встретиться со главой Жандармерии Истины – Стэндин Стилом!..»

— Мисс Прудэнс, позвольте, я перебью ваше лаконичное объяснение, но что происходит снаружи? – вытянув копытце вперёд и ловким жестом указав своему терапевту на необходимую той тишину, медленно изрекла напрягшаяся Дэйлайт, развернув пошатнувшуюся головушку в сторону потолка. Затем добавив. – Я ощущаю некую нестабильность. – её локоны, подёрнутые возымевшим место ветерком, опали на мордашку, закрыв мягким пурпуром до скуки серый вид.

— О чём вы, мисс Лайт? – прервавшись, весьма невежливо ответила вопросом на вопрос отвлёкшаяся от сути дела смиренно улыбавшаяся психолог. – О какого рода нестабильности вы говорите? – в её глубоких глазках сверкнула искра, и, воссияв желанием проявить активность, она уточнила. – Ох, вы ощущаете нечто наподобие нарушения внутреннего баланса, так, мисс Лайт?

И, помявшись, тяжело вдохнувшая единорожка, с трудом подобрав правильные для того слова, вежливо изрекла, глядя на учащавшееся сияние её пурпурного камушка:

— Не знаю, как и объяснить, мисс Прудэнс, — глядя на свою собеседницу и потирая затёкший загривок, плавно начала она, приготовившись к долгому монологу. – Чувство, напоминающее дискомфорт в передней части головы близ рога. Будто бы меня вот-вот постигнет могущественный всплеск энергии, за которым последует магическое истощение.

— Ох, мисс Дэйлайт…. Не хочу вас пугать, но, — её копытце задёргалось так, словно бы та была на грани срыва; излишне напряжённо закусив нижнюю губу, земная пони, потупив голову в пол, выпалила, — вас пытаются насильно вытащить из сета! И, — она сглотнула, подумывая о последствиях сказанных ею слов, — быть может, к вам наведался ещё один гость, требующий вашего внимания!

— Я даю вам последний шанс, сеньорита Дэйлайт! Иначе я за себя не отвечаю! – продолжал Стил, запугивая до ледяных мурашек сидевших внутри обомлевших от накала страстей жеребцов, пока снаружи доносились агрессивные отзвуки побоя не такой уж и плотной двери копытом поистине каменной твёрдости.

БАМ-БАМ-БАМ-БАМ-БАМ-БАМ-БАМ-БАМ-БАМ-БАМ-БАМ

Продрав глаза, восставшая из весьма экстравагантной медитативной стойки единорожка, с силой сжав отдохнувшие веки, двинулась навстречу тревожному гулу опасности, изредка оглядываясь назад на свою только очухивавшуюся собеседницу, неловкие пошатывания которой то и дело приводили к глухим постукиваниям той о мягкую поверхность коврика. Из-за окна повеял холодный поток вечернего ветерка, с грохотом распахнув створку, оборвавшую хлипко державшуюся на своём креплении тонкую штору, тут же накрывшую собой забавно распластавшееся на полу тельце психолога, отчего и без того перепуганные жеребцы, схватившись за швабру, были вынуждены обернуться на воззвавший к вниманию тревожный шум, пока уверенная в себе хозяйка набиралась сил воздать по заслугам очередному нарушителю её покоя. Откашлявшись, она оправила свои плечи и талию да прилизала роскошно развевавшуюся на ветру гриву и, удостоверившись в серьёзности своего вида, распахнула злосчастную дверь. Стараясь всмотреться в перекрытую пеленой тени морду гостя, Дэйлайт сурово отчеканила, холодно, словно сама смерть:

— Добрый вечер, мистер, — отрезала она, закрыв глаза. И, выждав несколько секунд, она добавила, пока её дыхание становилось всё ровнее, словно сами потоки полного свежести, хаотично тёкшего ветра, обдувавшего гармонией природного равновесия её прогулочное летнее платье со всех возможных сторон, красочно воздымая кверху тонкий подол. – Что вы забыли в моём доме? Я вас не приглашала, — её распахнувшиеся очи блеснули стойким, решительным взглядом, красота гордости которого подчёркивалась густыми угольно-чёрными ресницами, придававшими лазури её глаз сияние благородной насыщенности. Это был поистине сильный ход. Казалось, элементы её милой мордашки в этой момент приобретали совершенно иное значение: угловатые черты, в связи с возраставшим уровнем накала, выходили на передний план. Выразительно грубые фрагменты её бледно-золотистой шёрстки выделялись на фоне общей красоты, отчего вся физиономия в целом одним своим видом могла припугнуть эмоционально не готово к подобному пони – столь могущественной была сокрытая за пеленой гнева черта и без того не самой слабой духом личности Дэйлайт.

— Сеньорита Дэйлайт! – вежливо, но агрессивно, и что самое важное, без промедления отрезал еле сдерживавший в себе гневные потуги Стил, в туманном мраке воспарив над искрившим закатными лучами полом, в то же время окунаясь распахнутым крылом внутрь пестривших таинственностью толщ своего задрипанного угловатого плаща. – Вы будете осуждены по справедливости! Я, Стэндин Стил, воздам вам за ваши дела, Дискорд вас побери! Вы будете страдать за грехи прошлого, чтоб вас, Дэйлайт! – не замолкая ни на секунду, чуть ли не с пеной у рта молвил пегас, разгорячённая кровь которого, казалось вот-вот закипит от градуса накала страстей. И, вобрав в себя достаточно живительного кислорода, он произнёс, сверкнув из тьмы кроваво-алыми очами, теряя самообладание. – Вы ответите за ваше безразличие к чужим страданиям, Дэйлайт, я клянусь!

Одной луной тому назад.

Город Гемтаун.

Полтора часа до полудня.

Солнце. Тишина. И песок. Один лишь песок и пустые безжизненные улицы, полные слоняющихся без дела, трясущихся от зяблого похмелья пьяниц и постепенно теряющих тягу к существованию горожан, вынужденных отрабатывать остаток своей скудной жизни на одной и той же несправедливо ужасной работе. Тут и там, словно призраки утекающей в небытие жизни, под палящим солнцем юга, в лучах яркой небесной лазури купаются твёрдые, словно сталь, безжизненные кустики, издавна лишившиеся своего зелёного одеяния, придающие сему городу своеобразный колорит. Посредине города, на главной площади, близ низенькой ратуши, коею стоило бы уже давно перекрасить: столь тусклой и до уныния мёртвой казалась её посеревшая со времён основания яркая мотивирующая окраска – располагалось, так уж сложилось, самое именитое заведение во всём городе, салун имени некоего Джека Рода, по слухам, отстрелившего собственный язык после исполненного ядовитой злобы обвинения собственной жены в измене в пьяном бреду.

— Эй, барпонь! Налей-ка мне ещё одну, будь добр! – бодро отрезал измазанный в саже рабочий-пегас, звучно стукнув по залитой алкоголем барной стойке обмякшим мозолистым копытом. – Хорошая у тебя сегодня гонка! Думаю, и мне повезёт в кое-то веке: надоело уже в этой шахте сидеть – так и ужариться можно, летом-то! – задумчиво потирая свой загривок, сказал расслабленный сорокоградусными водами сурово выглядевший жеребец, заглядываясь на милых дам, после чего лишь многозначно цокнул, достав из кармана плотную самокрутку. Вставив ту в зубы, он поджёг её, ловкими движениями натренированного крыла сотворив из лежавших близ него деревянных палочек тускловатую искорку. И, дождавшись, пока пламя возгорится, он откинулся на сиденье, обернувшись к выходу, дабы, глядя в заляпанные жиром и грязью окна, узреть в сводах пустой пустынной улицы хоть что-то приятное глазу, выдыхая в воздух густые дымчатые кольца, сквозь пелену горечи отдававшие приятным ароматом ванили.

— Так, Стил, дружище, заканчивай, это тебе не курилка, туши бычок, — с толикой насмешливости затребовал старавшийся оттереть до блеска погрязшую в десяти слоях грязи стойку одной лишь тряпочкой бар-пони, проходясь той подле места, занятого излишне своенравным пегасом.

— Да будет тебе. Ты своих посетителей-то видел вообще? Будто тут кому-то дело до моего табака есть, — наблюдая за тем, как в соседнем здании, заливаясь звонким смехом, культурно проводят досуг дамы в пышных ало-угольных платьях на пару с их слащаво разодетыми пингвинчиками-кавалерами, спокойно парировал расслабленный Стил, выдыхая в воздух ещё больше дыма и с каждой секундой погружаясь во всё более глубокие душераздирающие раздумья. В конце концов, рабочий перерыв не вечен, и он мог себе это позволить. – Ну вон, что с них взять, — задрав кверху наполовину опустошённый бурый фитилёк, растворявшийся на фоне серости орехового окраса бара, искавший разговора пегас плавно продолжил, налету обернувшись в сторону вольно развалившихся за столами завсегдатаев, как и следовало ожидать, уткнувшихся грязными, заросшими отвратительной щетиной мордами в толщу столов, пропахших смрадными запахами. – Вишь – и никто не против!

— Стил, — повысив на своего приятеля голос и выдержав достаточно продолжительную паузу, дабы добавить силы своим словам, серьёзно отрезал молодой пони за стойкой, одетый в весьма приличную по местным стандартам жилетку делового стиля. Блеснув на собеседника взглядом, лишённым даже намёков на шутливость, тот огласил, ужасающе нависнув крепким и здоровым телом над фигурой обомлевшего Стила, — Когда же до тебя дойдёт: половина моих посетителей по нерасторопности носит в седельных сумках производственную взрывчатку! Помнишь, что случилось с «Мятным Элем» месяц назад? – сказал как отрезал остывший бар-пони, продолжив выполнение своих основных обязанностей, однако на сей раз ввергнувшись в беседу с наиболее чётко проглядывавшимся интересом.

— Старый «Эль» этот? Да ну тебя! Тоже мне, нашёл, о чём вспомнить, ха! – смачно стукнув копытом о барную стойку, беззаботно отчеканил излишне нахальный пегас, залившись смехом, да так, что бархатистый бас его голоска эхом прокатился по полу заведения. Вдоволь насладившись моментом, он довёл мысль до конца, оправив съехавшую на нос шляпу. – В шахту безопаснее было прийти, чем в ту дыру, сам же знаешь. Немудрено, что на воздух взлетело. Впрочем, оно, наверное, и к лучшему, — вновь обратив свой полный надежды взгляд на кружившихся в темпе вальса грациозных красавиц по той стороне улицы, умерив темп повествования, Стил решил окончить мысль феерично. – Так бы салун просто сгнил, а тут выпала возможность записать своё имя в историю нашего городка! Чем не шанс прославиться, мМм? В конце концов, никто ведь не пострадал, — испустив в воздух над собой ещё одно кольцо, докончил пегас, ехидно озирнувшись в сторону своего, должно быть, слишком терпеливого приятеля, око которого подёргивалось так, будто бы того сейчас хватит нервный тик.

В помещении на мгновение воцарилась тишина, лишь изредка прерываемая краткими посапываниями разлежавшихся на столах вусмерть надравшихся пьянчуг. Наблюдая за всем этим, пони за стойкой трижды проклял место своей работы, попутно опустошив пепельницу, снизу доверху заполненную пеплом, источавшим до омерзения гадкий запах, и, не сводя взора с насмешливо подёргивавшихся уст Стила, произнёс, состроив тому в подтверждение своих намерений самую серьёзную и решительную мину, что ему позволяла его мягкая фактура мордашки:

— Стил, извини, дружище, но я не фанат взрывов. А поскольку твоя сигарета тебе, как я понял, как младенцу соска, мне придётся сказать тебе всего лишь два слова: пшёл вон! – крикнул он, жёстко указав на дверь, не желая иметь дело с неприятностями разрушительного характера, одновременно с тем тесно граничащими с нарушением законов города. Так, благодаря нахальству сеньора Стила, этот бар и стал первым заведением в городе, по инициативе молодого сотрудника которого была введена система условных знаков наподобие «НЕ КУРИТЬ!», в дальнейшем закрепившаяся за многими развлекательно-досуговыми объектами. Что примечательно, значки сие, выделанные чрезмерно просто, но понятно, в должной мере разъясняли суть каждому, от заплутавших в бреду средь улиц во тьме гуляк до пожаловавших в гости образованных гостей из земель просвещённого севера.

— Должно быть, вы не поняли меня в должной мере, господин, посему, рискуя усомниться в ваших умственных способностях, я повторюсь, — не теряя возможности подтрунить над нарушителем её покоя, галантно парировала Дэйлайт столь внезапно брошенные в её адрес возгласы возмущения личного характера, не теряя спокойствия ни на миг. Казалось, с каждой секундой её дух лишь крепчал, а преисполненный могущества взор, насквозь пронзавший дёргавшийся от волнения силуэт гневавшегося пегаса, становился всё ровнее. – Кто вы такой, чтобы вламываться в мою спальню в мой выходной день? И какое у вас есть право обвинять меня в каких-либо грехах, господин? – сделав размеренный шаг навстречу, она заставила сидевших позади жеребчиков в очередной раз вздрогнуть, и, смотря на приземлившуюся фигуру сверху внизу, словно хищник, готовый растерзать жертву, возомнившую о себе слишком много, без тени притворства она отчеканила. – Вы являетесь ко мне в дом, в мой выходной день, без приглашения, безо всякого сожаления выдёргивая меня из медитативной практики, назначенной мне моим лечащим врачом, — надвигаясь всё ближе, Дэйлайт продолжала наращивать напряжение, не спуская со своего собеседника взора. Даже не моргая. – Да кто вы, чтоб вам пусто было, такой, дабы иметь наглость обвинять меня в каких бы то ни было «грехах» после всего того, на что вы обрекли меня!

Однако, вопреки зародившемуся в душе чувству глубокого страха, крепчавшего с каждым мгновением, Стил не поник: пылавший гнев не позволил ему развернуться назад – и вот, собравшись с силами, сделав шаг вперёд, поравнявшись со своим грозным оппонентом, почувствовав силу, он выпалил, чувствуя под грубыми перьями своего порхавшего крыла мощь пролетевшего по комнате ледяного ветра:

— Вы, сеньорита, позволили себе слишком многое! Именно поэтому я здесь! – надвинув на глаза густые брови, стараясь порушить спокойствие эмоционально нестабильной единорожки, начал угольно-чёрный пегас, обратив свои тирады, исполненные в гневном порыве, в жёстко звучавшие, серьёзные высказывания, суть которых только предстояло раскрыть. – Должно быть, вы думали, что никто не узнает, сеньорита Дэйлайт! Но нет… Чтоб вас, правда никогда не уходит от Стэндин Стила, никогда! И ваша коллекция жертв теперь в моих копытах, ха-ха! Я с удовольствием бы послушал, зачем вы храните память о собственном грехе, но я здесь не за этим – отмщение – вот моя цель!

— М-мисс Дэйлайт! – внезапно воскликнул вдоволь отдышавшийся инженер позади, и, подобрав для того наиболее удачный момент, наконец пояснил. – Это жандарм! Пока вы пребывали в трансе, он выжидал вашего ответа, а вы, так уж вышло, подоспели а-аккурат к моменту, когда он собирался с-с-стрелять! – по интонации вновь запутавшегося в слогах пегаса было нетрудно догадаться, что затея сия была ему явно не по душе, ровно как и весь негатив, продолжавший накапливаться вокруг агрессивно настроенных оппонентов.

Потупив голову в пол от осознания тщетности сложившегося положения, Дэйлайт с горькой досадой прикрыла глазки, прислушиваясь к мягким отзвукам просыпавшейся позади Прудэнс, чьи крохотные копытца раздвигали опавшие на неё металлические элементы интерьера вкупе со шторой. И затем, озирнувшись по сторонам, единорожка, довольная собой, резко переменилась в настроении: ехидная ухмылка гордо заменила потерянный лик, а приподнятые кверху уголки рта горели живостью и неугасаемой уверенностью. Вверив не только оппоненту, но и самой себе столь великую решительность в намеченном плане, она произнесла:

— Выходит, вы обвиняете меня в проступке, связанном с некими «жертвами», верно? Хотелось бы услышать поподробнее, мистер. Если вы, конечно, будете столь любезны!

— «Столь любезны»? С чего вдруг такая смелость в словах, Дэйлайт? – оскалив зубы, произнёс Стил, оглянувшись на циферблат настенных часов, близившихся к ознаменованию первых минут уютного летнего вечера. Насытившись внутренним спокойствием, Стил, как ему и подобает…. Без толики сдержанности выпалил всё, что думает о своей собеседнице, в кое-то веке подведя столь фантомно звучавшие обвинения к сути, вес которой тут же ударил прямо в сердце статной кобылки, пошатнув её уверенность на пару десятков пунктов. – Готов поспорить, ваша уверенность не была столь же крепкой, когда вы бросали своих пациентов на произвол судьбы, щеголяя на зов золотых монет к сеньору Ричу, не так ли?! – и, завидев в задёргавшихся глазках своего противника долгожданный пепел искры подбитой решительности, Стил улыбнулся шире. В тот момент инициатива перешла под контроль пегаса, что был готов пойти на всё во благо торжества общественной справедливости. Во всяком случае так думал именно он.

«Animal Instinct»

Весьма причудливое название для, как в последствии показало время, наиболее приличного и полного душевности дома в Гемтауне, зачастую принимавшего в уютных стенах своих комфортабельных спален гостей-аристократов, послов южных земель и милых дам, исполненных навыков эрудиции, столь редкой, отчего и желанной на просторах простой пустынной провинции. Само по себе строение не блистало дизайнерскими изысками: классический двухэтажный отель, располагавший чредой спален различной меры заселённости, стерильно вылизанным баром и вечно тёршимися близ окон попрошайками, готовыми выхватывать лишнюю мелочь буквально из карманов неосторожных посетителей.

Однако, не обладай сей оздоровительно-гостиничный пункт какой бы то ни было изысканной изюминкой, и в помине не настало бы того дня, когда нёсшие свет вести о нём разошлись по всей широте жаркого юга. И действительно, быть может, для кого-то подобное могло показаться абсурдным преувеличением, однако именно из еле приметных мелочей наподобие душистых трав, заботливо расставленных на журнальных столиках в каждой спальне, спокойных, речистых и просто приятных обращений обслуживающего персонала, а также чистых столиков складывалась атмосфера непринуждённого домашнего комфорта. Что умудрялась не падать ниц благодаря усилиям повидавшего жизнь хозяина, умудрившегося состроить вокруг столь простого заведения среду размеренного, духовного отдыха, безо всяких хлопот извне, подобно тому, как привыкли проводить досуг персоны, близкие тому по складу жизни, согласно стереотипным взглядам простонародья, именуемым обществом тех столичным.

— Да уж, что бы кто ни говорил, а этот старый пёс знает, как заставить баб кружиться вокруг себя хороводом, — втыкая меж передних зубов горький свёрток табачного листа, ни без доли насмешливости изрёк выставленный за порог бара Стил, высматривая в только-только отмытых окнах апогея местной культуры элегантный вальс подлетавших кверху платков милых дам.

— Здаров, Стил! Всё куришь? Ты смотри, я тебе не отец, но ты столько дымишь, что, мне кажется, скоро у тебя лёгкие окрасятся в цвет твоей шерсти, ха-ха! – остроумно подметил подошедший неспешной рысью к своему товарищу по делу молодой земной пони, пересчитывая в копытах битсы, переливавшиеся на солнцепёке слепившим глазки солнечным светом.

— Ох, какая шутка, Вин, да я вижу, ты достиг комедии, — в упрёк банальности прозвучавшей остроты тут же ответил затянувший внутрь себя пару литров дыма махорки угрюмый пегас, оправив выбившиеся из положения края своего плаща, казалось, насмерть прибитого к шёрстке сеньора. Не бывало и дня, сколь бы жарким тот ни был, в коий Стил имел бы желание снять с себя этот чёрный плащ-накидку. Вдоволь оправив свой костюм да удобно оперевшись о несущую деревянную колонну близ стенки «Инстинкта», он ловко переменил тему разговора, показательно махнув густо заросшим копытом в сторону кружившихся за окном красавиц. – Слышишь, ты не в курсе, чего это сегодня столько знатных гостей собралось? Празднование что ли какое? Или это бизоны опять со своими идеями лезут? Дискорд бы их побрал.

— Ха! Да нет, вроде как: бизоны в последнее время тихонько работают, там да тут, ни слуху ни духу от них у мэра. А жаль: порой такие штуки предлагают интересные, что всеми копытами «за» будешь! – гордо заявил жеребчик, наблюдая за взглядом своего собеседника, как и обыкновенно, источавшим лишь две эмоции: безразличие и недовольство, за которыми, однако, при детальном рассмотрении можно было разглядеть тревожность. – А ты, я погляжу, всё никак не перестанешь ругаться по этому поводу?

— А чего мне, молчать что ли? – сухо отрезал Стил, яро топнув копытом о разгорячённый песок широкой улицы, хорошенько прожарившему под пеклом полуденного светила. – Одно дело – сотрудничать с ними, это я понять могу. Но когда они приходят к нам, суют нос не в своё дело, пытаются перелопатить свои праздники под наш лад…. Тьфу! Даже говорить не хочу!

— Эх ты, старый пернатый мешок, это ж сейчас везде так! Интеграция называется. Полезный процесс, между прочим. Помогает обеим культурам расширить зону влияния, разве же это плохо? – словно бы полный недопонятных до конца знаний гуманитарий, только изучивший книги по информационной глобализации, поделился своим мнением товарищ Стила, с искренней улыбкой на мордашке размышляя о будущем своей страны.

Сплюнув на землю близ себя, безо всякого сожаления, Стил оформил свой ответ как прямую конфронтацию:

— Это всё понятно, но если мы будем пускать сюда кого попало и разрешим им воротить наши традиции, как они захотят, от наших обычаев ничего не останется, и мне плевать, что получится по итогу!

— Мда, Стил, что ж я могу сказать…. Доведёшь ты себя со своим куревом: ещё тридцати не исполнилось, а ты уже по всем параметрам старикашка вылитый, ха-ха! – издав звонко отразившийся от стёклышек смешок, пророкотал жеребчик, окончивший пересчёт звеневших золотом битсов. Близ него, заглушённое завыванием налетевшего ветра, в свою очередь послышалось довольное фырканье непроизвольно улыбнувшегося Стила, на сей раз оценившего остроту приятеля. Однако тот не возымел возможности этого понять. И, не желая более тратить время на пустые разговоры ни о чём, земной пони добавил, озирнувшись в сторону пышно разодетых кобылок, под галантно выставленные копытца кавалеров расходившихся по своим номерам, под громыхание накопытников о ступени дубовой лестницы. – А эти, судя по одежде, откуда-то с севера. Дипломатическая поездка, скорее всего. Ну или прислали к нам на обмен опытом своих работников, впрочем, маловероятно: не думаю, что эти неженки хоть раз книгу по обработке минералов открывали, что уж там до шахт. Ладно, отдыхай, Стил! Ха-ха, только не переборщи, а то скоро твои лёгкие сами в свёрток свернутся, если так дымить будешь! – и он ушёл, подмигнув приятелю на прощание.

— Мда, — немногословно изрёк повеселевший пегас, тут же прикрыв опухшую морду своей широкополой шляпой, пока его ловко раскрывшееся в мгновение ока крыло почёсывало затёкший загривок, — ну ладно, одна хорошая шутка из трёх – тоже хорошо, хе! – и, продолжая заглядываться на интересные декоративные элементы костюмов милых дам внутри, Стил бросил сигарету в урну, смело раскрыв двери гостеприимного отеля и направившись прямиком к номерам.

Оскорблённо насупившись, Дэйлайт сделала шаг назад, обхватит пурпурным сиянием чародейства ручку двери, и, надменно задрав кверху голову, произнесла:

— Прошу, предъявите ваш значок, уважаемый жандарм! Если же вы, конечно, не самопровозглашены таковым! – и, воссияв яркой улыбкой, источавшей рвавшийся наружу насыщенный колючий настрой, она взвела кверху брови, в нетерпении узреть то, что готов ей предложить сей хулиган.

— У меня его нет, — однозначно отрезал Стил, заводя копыто за копыто в решительной манере уверенного бойца. – Но зачем он мне, когда справедливость обязана восторжествовать! – и, словно бы по велению заблаговременно обозначенного плана, он точно подметил, вполголоса добавив. – Вы же сами когда-то дали клятву, согласно которой вы не имеете права вредить своим пациентам, не так ли, сеньорита?! Быть может, мне стоит предать огласке простых пони, скольких вы бросили в погоне за деньгой? – его радужка засияла ярче путеводной звезды в темнейшую ночь, а он сам взбодрился так, будто бы был ошпарен ледяной водой, потому и движения его, точные и быстрые, внушали страх: этот чёрствый пегас явно умел давить на больное. И, почувствовав под крыльями диалога достаточно прочную опору, он гордо огласил, призывая остолбеневшую хозяйку к ответственности. – Именно так, Дэйлайт! Предстаньте же пред своей судьбой! Всякое деяние обязано быть наказанным, и вы это знаете! Я вызываю вас на дуэль! – обливаясь лучами солнца, стремившегося к закату, он пулей вылетел в окно, взмыв в небо, и его тень, чёрная, словно угольная шахта, легла на дом удивлённой единорожки, с лёгкой опаской метавшейся взглядом вдоль роскошно алого горизонта чистого неба.

Одной луной тому назад.

Город Гемтаун.

Час до полудня.

Подхватив налету удобно расположившуюся близ ряда приветственных витрин шестиструнную гитару, приободрённый пегас, шелестя размятыми пёрышками, поднялся по винтовой лестнице на второй этаж небезызвестного отеля и, щеголяя меж занятых номеров, приостановился, дабы насладиться атмосферой эстетически приятного момента. Перевалившись распростёртыми крыльями через ограничительные перила, непоколебимый в своих намерениях жеребчик, уложив близ копыт сверкавшую светом дубовую гитару, осмотрелся, в поисках источника природного вдохновения.

Просторный гостевой зал, разделённый двухметровыми колоннами на исключительно обособленные зоны, предстал пред миролюбивым взором расслабленного Стила. Мягкие алые коврики, соединявшие воедино прогулочные тропки от бара вплоть до расположившейся на улице обеденной зоны, иронично изобиловавшей солнцезащитными зонтиками и кремами, при имении в той от силы трёх столиков на две персоны каждый. Вычищенная до белизны приёмная стойка, во главе с вечно заспанным сотрудником, близ которого, источая в воздух великолепный аромат, стыло крепко заваренное травяное кофе восточного производства, собранное на землях болот трудолюбивыми зебрами и особенно ценящееся за свою экстравагантность в кругах любителей гастрономических изысков. Безусловно, когда речь заходит об интерьере «Инстинкта», беседа не может считаться завершённой, коль на обозрение собеседника не будут представлены мило выставленные на журнальных столиках вычурно изрезанные в нестандартных формах рогов золотистые канделябры, освещавшие путь во тьме густых ночей, будучи под завязку заполненными должной порцией воска.

— Ох, добрый день, сеньор, позвольте потревожить ваш покой? – словно бы вишенка на торте любования красотами местного уюта, из-за спины ободрившегося пегаса донёсся милый голосок, и, судя по грации постановки речи, донёсшийся именно из уст прекрасной леди, желавшей внимания к своей персоне.

— Да, сеньорита, одну секунду… Я, так сказать, занят малёха тут, — неловко перебирая по струнам жёстким окончанием подбитого крыла, вежливо ответил Стил, отвлечённый настройкой мелодичного инструмента, на нотки чьих чарующих симфоний тот имел большие планы.

Она была одета в белоснежную робу, еле касавшуюся подолом пола близ окончаний её тоненьких копытц, окутанных высокими серебристыми накопытниками. Крохотные бирюзовые пуговички, плотно затягивавшие вырез на её груди, выглядели весьма и весьма интересно в сочетании с плотным полосатым шарфиком цвета морской волны. Словно бы сама она представляла собой истинное природное изящество и грацию: стояло лишь коснуться взором форм её подтянутого тела, легонько извёрнутого в драматически прекрасной позе, и тут же у иного бы перехватило дыхание. Столь манеристой казалась на вид эта юная любопытная особа, от ухоженной светловолосой гривы которой исходил чарующий аромат мятной прохлады далёкого севера.

— Так у вас будет минутка, сеньор? – галантно приставив копытце ко лбу, вопрошала пони, переваливаясь через перила, дабы всмотреться в простенькие потолочные своды, лишённые напыщенности элитарных заведений. – Я бы была весьма признательна, если бы вы помогли мне кое с чем…

— Да подожди ты, баба! Не видишь – занят я, инструмент в порядок привести пытаюсь, Дискорд тя дери! Имей терпение, коль те так сильно от меня что нужно, — со злости сплюнув в лозы цветочного горшка близ дерматинового диванчика, отрезал Стил, не удосужившись даже поднять глаз на мордашку милой леди, возможно, излишне вежливой по отношению к нему.

— Ах! – залившись багряным румянцем, непроизвольно выпалила встрепенувшаяся особа, тут ж прикрыв розоватые щёчки широким рукавом яркой робы. – Да что вы себе позволяете! – ответила она и фыркнула, отвернувшись в сторону, в ожидании от собеседника слов искренного прощения.

— Тихо, — немногословно сказал тот, внимательно вслушиваясь в мелодичную дрожь натянутых струн, пересекавшихся друг с другом в мелодичном слиянии их мягких приглушённых ноток. Окончив проверку инструмента, угрюмый пегас, надвинув на глаза широкополую шляпу, важно осел на диване, держа пред собой гитару, готовую к исполнению на ней спокойной симфонии и, взглянув на выжидавшую леди, без толики сожаления выдал, — что нужно?

Не в состоянии поверить в столь вопиющую наглость угольно-чёрного комка самоуверенности, вальяжно разлежавшегося на диванчике, леди, важно топнув копытцем, взвела кверху головушку и, глядя негодяю прямо в глаза, осудительно произнесла:

— Прошу простить мою откровенность, но ваши манеры просто ужасны, сеньор!

— И? – закинув в зубы ароматный свёрток кофейного налива, сухо парировал тот, подготавливая свои лёгкие к очередной порции едкой табачной заправки, запах источника которой, однако, в неподожжённом своём состоянии казался весьма приятным.

— И?! – тут же пискнула обозлённая леди, надвинув свою крупную головушку, разрывавшуюся от раздражения, прямиком к наглой вопиющей бородатой морде. Стукнув ещё раз да смахнув с сиявших бирюзой глазок опавшие волосы, она прояснила суть своего возмущения. – Должно быть, рамки приличия были придуманы не для вас, верно?

— Верно, — преспокойно подтвердил тот, обжёвывая передними зубами горькую оболочку новенькой самокрутки, пока его крепкие крылья обхватывали широкий гитарный гриф.

Окончательно обомлев от столь нежданного ответа, впавшая в ступор пони лишь тяжело вздохнула и, потирая висок крылом, задала вопрос, лишившаяся всякого желания оставаться наедине с этим господином более необходимого:

— Вы не могли бы быть столь любезны и поведать мне, где располагается мэрия вашего уютного городка?

— А тебе на кой? – состроив подозревающую морду, тут же уточнил жеребец, поджигая спичкой краешек коротенькой сигары. – Вообще, подозрительная ты какая-то. «Сеньором» всё кличешь, «сеньором», а по виду ну никак не отсюда, — и, испустив в воздух над собой облако белого дыма, он окончил, с азартом в голосе произнеся. – Я бы сказал, что ты уроженка севера, но…. Взгляд у тебя слишком натуральный.

— В каком смысле «натуральный»? – готовая прождать лишнюю минутку, произнесла леди, объятая любопытством, предварительно отодвинувшись к перилам, дабы не портить своё обоняние едким амбре одурманивающих смертельных трав.

Отодвинув в сторону свёрток, Стил, хорошенько обдумав ответ, что было для него весьма нехарактерно, ответил:

— Ну, знаешь, обычно у этих снобов не глаза, а хрусталь столовый, — вернув самокрутку в зубы, он продолжил, медленно заговаривая милую даму. – Вот смотришь: вроде, видно, что принадлежат к чему-то высокому, а по факту – обычная напыщенность. Души в них нет, если проще!

— Что происходит?! – потеряв, должно быть, одну из последних крупиц и без того не самого мужественного самообладания, не оглядываясь на последствия до комичности нежного писка испуганно пророкотал впавший в панику Сурвайвор, плотно обмотавшийся льняным одеялком, словно маленький жеребёнок.

— Значит, так, господа-жеребцы, — тут же заявила Дэйлайт, не отворачивая своего крепкого, словно сама сталь, решительного взгляда от раскрытого настежь окна, от которого веяло ледяной прохладой закатного солнцепёка. Её летнее уличное платьице нежно колыхнуло, а собранная в острые формы грива вздыбилась кверху, отчего и без того серьёзный вид единорожки подошёл к фазе своего торжественного довершения, и она произнесла, еле заметно приподняв уголки рта. – Мистер Радиохэд, будьте любезны, подготовьте ваше устройство к работе: быть может, сие чудо прогресса сослужит мне великолепную службу в грядущей битве!

— Б-битве?! – тут же взвизгнула Прудэнс, широко раскрыв глазки, исполненные робкой нерешительности. – Мисс Дэйлайт! Но вы не можете просто взять и вступить в драку с тем, чьих намерений вы даже не поняли! – испуганная до мурашек, прильнувшая к передним копытцам своей пациентки, непоколебимо стоявшей в гордой позе, скорее пыталась вразумить ту обеспокоенная психолог, в панике острой беседы прикусывая нижнюю губку.

— Вы так уверены, мисс Прудэнс? – насмешливо произнесла статная особа, мерно вышагивая вперёд по винтовой лестнице к развёрнутому часами назад выходу, сиявшему алым светом. И, будучи в нескольких метрах от заветной двери, она добавила, издав звучный смешок да манерно прикрыв мордашку манжетой белёсого рукава, чувствуя ниц своего подола прилипшую к копытцу земную пони, до сих пор смиренно выжидавшую смены настроя своей непреклонной пациентки. – Как мне кажется, если он сам всем нутром своим жаждет достойной драки, с моей стороны будет грубостью отказать ему в оной, ха!

— Н-но мисс Дэйлайт! – обескураженная столь справедливо прозвучавшим умозаключением, из последних сил умоляла милая терапевт, от горечи опустив тяжёлые ушки к поникшей мордашке, приговаривая. – Вы же только-только вкусили блага душевного равновесия и спокойствия! К-как вы можете быть столь безрассудны! Я же сделала всё, чтобы вы могли быть блаженны в тишине и уюте собственных чувств! – закапываясь всё глубже, она продолжала озвучивать вслух тревожившие её противоречивые мысли, пока её нежная салатовая радужка колебалась вслед узеньким пуговичкам-зрачкам, казавшимися столь серыми в тот момент упадка её сильного духа.

— Тшшш, — приложив тёпленькое копытце к мягким губкам терапевта, спокойно прервала ту распереживавшуюся кроху высокая кобылка, на чистой мордашке острых форм которой без труда проглядывалось истинно доброе намерение, отчего сия неоднозначно выглядевшая сцена вкупе с яркими глазками парочки, глядевшими друг другу в самое сердце, со стороны напоминала нечто наподобие близкого семейного перемирия, столь же простого, внезапного, милого и родного. – Мисс Прудэнс, я очень ценю вашу тревогу касаемо моего состояния…. Но кто сказал, что для сражения мне понадобится терять столь драгоценную мне и вам безмятежность? – сказала она, мягко прихлопнув ресничкой правого глаза, и, подмигивая, помогла своей собеседнице подняться с холодного пола, не переставая глядеть в её глубокие мокрые глазки, до сих пор полные по-детски робкой неуверенности. И затем Дэйлайт позволила себе докончить внезапно подорвавшийся заботой своего терапевта важный предейственный монолог, обернувшись в сторону фигуристо вырезанной колонны ведшей к спальне лестницы. – Итак, мистер Радиохэд, как я и выразилась раньше, готовьте своё чудно′е устройство! А ты, Сурвайвор, дорогуша, приготовь мне, себе и каждому из наших уважаемых гостей по чашечке «Ганпаудера[1]» да поторопись! Мне не хотелось бы задерживать моего нетерпеливого оппонента на чрезмерно долгий срок, ха-ха!

— Мисс Дэйлайт! – тут же возразил спикировавший на первый этаж излишне зашуганный пегас, сбросив с гривы гладенькую шляпу искателя приключений, перекрытую самодельно шитой повязкой из льна, декорированную рядком крохотных отверстий близ переднего края. – Прошу простить мою нерасторопность, но…. Что за чушь‼! – его раскрывшиеся крылья издали характерный твёрдый стук о толщу деревянной рамы настенного полотна, и он, широко раскрыв глазки, чуть ли не завопил, глядя на тёмный силуэт в небе, элегантно взводивший стволы своих орудий. – Вы, что, хотите пулю в голову?! Да этот пернатый – самый настоящий псих! Приходит, вещает свои бессвязные тирады, угрожает на пустом месте, да ещё и за жандарма себя выдаёт. Уж простите, мисс Твитчинг Дэйлайт, но его приглашение на бал смерти, на мой взгляд, явно опаснее обычной словесной перепалки, сколь крепкой, конечно, я бы вас ни считал! – довершил тот, падая ниц, дабы, уподобившись манерам только поднявшейся на копыта земной пони, уберечь свою госпожу от безрассудных действия, пытаясь состроить милую мордашку.

В ответ на это, прикрыв ротик галантным движением сиявшего серебром копытца, единорожка лишь просмеялась, скинув со своего порога излишне боязливого пегаса и, почувствовав под прохладой накопытника терпкое объятие гладкой тротуарной плитки, полной следов мелкого речного песочка и земли из близстоявших кустиков шпинелевых роз съязвила:

— Уверяю тебя, дорогуша, за меня беспокоиться не стоит! А теперь, будь добр, пойди и завари нашим дорогим гостям чаёк, в том числе и на «жандарма», коль он решил нарекать себя таковым, — и, выждав отбытия серого комочка трусливых пёрышков из поля её зрения, она, нежно прикрыв глазки, тихонько добавила, обернувшись в сторону низенькой собеседницы, смотревшей на неё, словно на лучи самого тёплого ночника в часы угрюмой одинокой ночи. – Со мной пойдёт мисс Прудэнс….

Сладостью грёз

Облачной масти

Мы вместе сверлим золото небес!

И тёплых слёз

Не нужно слать зову страсти,

Покуда в хладе душ воскрес

Огонь поярчей!

— О-ох, а вы весьма и весьма недурно слагаете сию песню, сеньор! – тут же похвалила своего собеседника за внезапно проявившуюся инициативу загадочная пегаска в белоснежной льняной робе, прильнув ближе к тёмному диванчику, на котором, вольно разлёгшись, исполнял гитарно-вокальную композицию бросивший сигарету угольный комок острых перьев.

Грации губ,

Что столь блаженны,

В устах столиц доселе я не знал!

И пусть я груб,

Я знаю, вы – драгоценны!

Ну так позвольте, чтоб я звал

Вас только своей!

— К-как грубо! – не прошло и минуты, как, взглянув на ситуацию с другой стороны, сию вопиющую фамильярность подметила всё та же милая незнакомка, обернувшись в противоположную от весьма харизматичного исполнителя сторону, пока тот, медленно проигрывая гитарное соло, лишь выжидал момента, ехидно посмеиваясь да наблюдая за подёргивавшимися локонами аккуратного хвостика хрупкой леди из высшего общества. – Впрочем… Я думаю, вы не будете против, если я тоже присоединюсь к исполнению, не так ли? – неловко отметила та, на что Стил лишь многозначно закатил глазки и улыбнулся, подготовив должные мелодичные сочетания для выжидавшей своей очереди милой барышни.

Знала бы я,

Что на сегодня

На мой счёт уготовила судьба,

То для меня

Не стал бы день серым буднем,

Я стала б не́жна и слаба….

И только твоей!

— Ох-хо-хо, сеньорита, да вы, я вижу, решили пуститься во все тяжкие, не так ли? – зажевав меж передних зубов всё тот же уплотнённый вкопытную свёрток ароматного табака с горячих южных полей, насмешливо произнёс Стил, безо всякого сожаления к её пухленькой мордашке, расплывшейся в пышном розоватом румянце.

И пусть я груб, То для меня

Я знаю, вы – драгоценны! Не стал бы день серым буднем

Ну так позвольте, чтоб я звал Я стала б нежна и слаба…

Вас только своей И только твоей!

Затишье. В сухом и жарком коридоре, лишь изредка насыщаемом влагой мертвецки-бурых декоративных кустиков, сбросивших своё пышное зелёное одеяние в густую угольную землицу фигуристо изготовленных горшочков, глядя друг другу в глубину радостно дёргавшихся глазок, неподвижно стояли два разгорячённых сердца, подхваченных мягким касанием лиловой песни любовных чар. Рассматривая полные тёплых живописных чувств яркие мордашки, ожившие под созерцательным действом гармонии дребезжания струнок в такт с чудесно сочетавшимися голосами, каждый неловко прищуривал глазки, не смея сказать ни слова, дабы блаженная тишь не отпустила странную парочку, крайне смущённую и озадаченную произошедшим ранее должного. Прелестная грация аромата ванильного парфюма, плавно перетекавшая в жёсткую сухость терпкого свежемолотого табачного листа, заполонила коридор, и, к удивлению обоих, сочетание сие, казавшееся иному отвратным смрадом, довольствоваться которым положено лишь пони с крайне омерзительным чувством прекрасно, в сознании их отразилось подобием дара свыше, словно бы аромат сей, столь неестественный, имел свою собственную, внутреннюю, гармонию, нотки которой, будучи столь нежными и грубыми одновременно, уловить способны были лишь избранные. Быть может, аромат сей был подобен игривому вальсу противоречивых чувств, словно бы сами собеседники, в сущности не осознавая важности того, закружились в нём, стоило им только завести беседу. Словно бы за самой этой беседой стояло нечто большее, нежели обыкновенная житейская просьба гостьи незнакомого ей города.

И вдруг, вдоволь насытившись фантомно навеянным чувством, окрылившим душу белоснежной барышни, оправив кругленькие завитки гривы, сверкавшей в лучах рассвета золотом солнечного блеска, пегаска произнесла, ощупав опухшую багрянцем щёчку тёплым касанием грациозно взведённого кверху копыта, отгоняя прочь излишне отвлекавшие от дела мыслишки, что не имели к работе никакого отношения:

- Итак, сеньор, благодарю вас за столь чувственное исполнение прекрасной мелодии, однако, — и, приняв гордую распрямлённую стойку, она со всей чёткостью и вежливостью обозначила свой вопрос, деликатно улыбнувшись окончательно расслабившемуся и забывшемуся собеседнику, от уголков засушенного жаром рта которого, не прошло и минуты, вновь начали исходить клубни серого дыма, заполонив пространство близ его и без того тёмной мордашки, угловатые черты которой казались только мужественнее за пеленой густой черни. – Не могли бы вы оказаться столь любезны и оказать мне услугу: укажите мне, наконец, где находится мэрия! У меня есть всего час на исполнение заготовленного – не срывайте мне мои планы, я прошу вас!

— Чё? – немногословно изрёк поставленный в ступор Стил, задумчиво ковырнув остриём крыла затёкшую шейку. Плавно воспарив над ограничительными перилами, дабы, приземлившись подле распереживавшейся красавицы, объяснить свою позицию подробнее, он, надвинув шляпу ближе к загривку, дабы тень не заслоняла черты его мордашки, поросшей жёсткой шерстью и завидной для многих жеребцов роскошной серой бородой, огласил свой вопрос заново, искренне не понимая, к чему весь шум. – Чё? Ты, баба, на кой копошишься на ровном месте? Видел я твоих ребят только что. Натанцевались, нацеловались голубки, да по комнатам – дальше дрыхнуть, устали бедные, тьфу! Дискорд их побери! Да будь у меня столько свободного времени, сколько у этих дипломатов, которых к нам засылают пачками, да в таких количествах, что хоть как тараканов трави, я б…. Да Дискорд его знает! – и, вызвав отвращение собеседницы, смачно плюнув густой тёмной слюной в горшок, расположившийся аккурат близ его передних копыт, он рассерженно докончил, в придачу к тому доведя обращение к вставшему ребром вопросу. – Честно – не знаю, что б я делал. Мне, судя по всему, по жизни только двумя газами и дышать: дымом махорки и гарью угля. Видится мне, будь у меня время, я б только тупее стал, как ваши эти рожи северные: умных слов понабрались, а в черепушке пустота зияет! От нечего делать буковки свои поглощают и думают, что умнее всех на свете, притом что о жизни-то, небось, только в книгах и читали! Тьфу на них! – и, сплюнув под себя ещё раз, на сей раз, вопреки ожиданиям отвернувшейся особы, издав в придачу к отвратному действу не менее мерзкий звук, он рубанул. – Так на кой те в мэрию, балда? Иди и отдыхай – солнце ещё высоко, хоть весь день на сене валяться можешь.

— Просто ответьте мне, где она, сеньор! – не выдержав, грозно пророкотала взбудоражившаяся барышня, нежно схватив стоявшего напротив кавалера, возможно, действительно не блиставшего должным уровнем интеллекта, обоими крыльями за широкий и тугой воротник, явив тому дрожащие от нетерпения глазки. – У меня есть намеченная месяцами подготовки культурная миссия, и мне некогда выслушивать все эти ваши подколки!

Чувствуя на своей напряжённой шее, по которой стелилась жёсткая серебристая борода, тёплый хват кобыличьего внимания, исходившего, помимо всего прочего, от, несомненно, самой грациозной души, что он имел честь знать, Стил лишь улыбнулся, вздыбив кверху обе брови, и, многозначно цокнув, отчеканил:

— Сеньорита, ну что ж ты сразу не сказала, а?! Непутёвая какая! Сразу надо было говорить, раз важно, хе-хе! — и, словно бы желая возжечь самый пламенный огонь в душе собеседницы, он состроил последнюю остроту, важно задрав кверху остроносую шляпу. – Ну и ещё, если уж на то пошло, коль ты пытаешься узнать что-то поскорее, не стоит вести себя так, будто тебя на ночь заказали, сеньорита, — на этом моменте челюсть готовой умереть от стыда барышни опала до пола, а сама она, будто вкопанная в пол силой тысячи постыдных слов, не могла даже пошевелиться, потому Стил взял инициативу в свои копыта, откинув прочь оба крыла дамы да с хохотом выпалив. – Идём за мной, красавица – будешь на месте вмиг, заодно мне расскажешь, кто ж ты такая, чертовка эдакая!

Кухня мисс Твитчинг Дэйлайт

10 минут до битвы

Чаепитие в ожидании второго появления жандарма

♪~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~♪

«О, добрый друг далёких дней,

Истлевший в жареве огней,

Познавший благо вершин небес

И зревший в корень мирских чудес.

Горд собою,

Ты бок о бок жил со мной,

Мой герой…

Но нынче нет

Покоя…»

♪~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~♪

— М-мисс Дэйлайт! Уж простите, что перебиваю, но к чему вы потребовали от господина Сурвайвора зарядить столь тоскливую композицию? – в перерыве меж исполняемыми машиной меланхоличными куплетами, звучавшими, на удивление, чисто, с ничтожно малой долей механических помех, вздыбив кверху заросшую головушку с насыщенно-салатовой гривой, Прудэнс, мерно испивая из фарфоровой чашечки «порохового» чайного отвару, тут же выразила своё скептическое отношение к подобного рода произведениям. – Я, конечно, не хочу показаться вам родной матушкой, однако я бы не рекомендовала к прослушиванию пред грядущей битвой симфоний, в содержании которых некто по велению жестокого копыта судьбы вынужден погибнуть…

Тяжело вздохнув, Дэйлайт лишь стиснула зубки покрепче и, припуская тяжёлую головушку к простыне густо забитого чашами стола, облитого лиловым светом солнца да серебряным блеском дорогостоящего сервиза, зажгла рог, пурпур чарующего сияния которого тут же мягко охватил занятую гостями комнату, и пред многозначно молчавшей особой, сияя пламенем, ознаменовав перемену в её настрое, высветилась фраза:

«Мисс Прудэнс, и снова

Прошу вас, прежде чем

Сделать должный вывод,

Познайте суть дела до конца»

— Тшш, слышишь, Сурва… то есть… Даниэль? – упрятав за спину, в переносную чёрную тубу, крупные, пропитанные парами цианового эфира сборочные чертежи, уготованные на случай тотального сбоя работы системы межсетового коммуникатора, исходом которого могла стать критическая деформация зачарованных камней милых дам с последующим заточением тех ориентировочно до полуночи в пучинах собственного подсознания, даже не подозревавших о рисках проведённого эксперимента, притихший пегас, оправив очки и смахнув со лба пот лёгким движением крыла, обратился к сидевшему близ него учтивому лакею молчаливой хозяйки дома.

Обрадованный тем, что к его заслуживающей, как во всяком случае считал он сам, уважения персоне обратились дельно, по имени настоящему, притом безо всякого злого умысла, насмешки или язвительного порицания, тут же озирнувшись на собеседника, довольный авантюрист откликнулся, ловко качнув лохматой головой, однако, наученный горьким опытом, перебить строки, в коие его госпожа столь глубоко вслушивалась, он не решился.

♪~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~♪

«И в суете грядущих дней,

На сотнях битых площадей,

Увязнув в тине мирских тревог,

И на распутье пустых дорог,

С тишиною

Ты остался позади

Друг, вернись…

Я лишь хочу

Покоя…»

♪~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~♪

— Итак, мистер, должно быть, вы желали что-то узнать, не так ли? – сложив пред собой оба копыта в важной аристократичной манере, довольный пони наконец отозвался, обращаясь к собеседнику с должным почтением, согласно всем правилам напускного, излишнего приличия, толковать которые Сурвайвор изволил от ситуации к ситуации исключительно под свои нужды, что не могло не вызвать неловкого смешка со стороны пони, знавших его более пяти минут.

— Да-да, хотел, — поспешил уверить того внезапно подорвавшийся духом предприимчивый пегас, перекрыв широкой шляпой от глаз дам, увлечённых нотками тоскливой мелодии, их весёлые мордашки. – Слушай, Даниэль, а, коль секретом не станет, не мог бы ты поведать, в каком таком месте ты смог умудриться добыть настолько чисто играющий граммофон?

— Ох, это? – издав смешок да галантно махнув бурым копытцем в сторону латунно-стальной коробочки, он поспешил объясниться. – Да эту рухлядь я как-то на складе Ричей откопал. – Дрянь ещё та, если так вдуматься. Сплав неблагородный, модель странная – что с ней делать, одна Селестия знает, ха!

— Стоп, — упёршись холодным, опустошённым взглядом в полностью автоматизированную последнюю модель энерго-магического граммофона, из-под иглы которого мелодия доносилась лишь с еле различимыми потрескиваниями, Хэд схватил крылом непутёвую голову своего собеседника, указав напряжённым пером в сторону вершины гения технического прогресса да приговаривая. – Даня, ты идиот? – и, выразительно покручивая лазурным пёрышком свободного крыла подле своего виска, он продолжил. – Ты вообще понимаешь, насколько эта «рухлядь» технологична и дорога?! Сколько битсов за неё можно получить?! Сколько ящиков пенного можно влить в себя, сдав эту коробку в ломбард, Даня?!

— Значит так, — подобно грому среди ясного неба, сладкие грёзы хмельного барона оборвал по обыкновению спокойный, но вкупе с тем весьма грозный глас рассерженной хозяйки дома, что, будучи далеко не глухой, опознала назревавший по ту сторону шляпы план массового охмеления только приобретённого ею имущества высокого культурного досуга, — если кто-то из вас попытается забрать этот проигрыватель, я буду вынуждена, пусть и с превеликим удовольствием, но донести на всех соучастников сего плана господину Ричу. И будьте уверены, он не из тех, кто привык пускать подобного рода дела на самотёк!

— К тому же, кхе-кхе, — по случаю удачно подвернувшейся возможности тут же поспешила дополнить красноречивый выпад своей пациентки в сторону жеребчиков недовольная поведением хитрого инженера земная пони, важно стукнув копытцем о деревянную кромку широкого стола. – Мистер Радиохэд! Вы дали мне сердечную клятву более не потреблять алкоголь, во всяком случае, не столь рьяно, как прежде! Как это низко с вашей стороны! – недовольно фыркнув и в уже привычной для всех манере прикусив губу, милая пони показательно увела взгляд прочь от неловких морд пойманных с поличным жеребцов.

♪~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~♪

«Но холод ветра вторит мне,

Что в непроглядной вышине,

Сияя солнцем благих забот,

Кропя слезами надежд оплот,

Надо мною

В миг паденья луч сгорит

Но будет жить,

Взывая вновь

К покою…»

♪~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~♪

— Что же, — неловко потирая висок, тускло выпалил тотчас захандривший душою пегас, — Даня, судя по всему, наши дивные хмельные земли только что официально стали неприступной хмельно-золотой далью, эх! – но, доставая из-под крыла припрятанный меж пёрышек измятый клочок бумаги, он гордо заявил. – Впрочем, мисс Прудэнс тоже права! Я не жеребец, в конце концов, что ль, чтоб слово не держать, ха?! Ты только глянь, Дань, чего я придумал! – предусмотрительно откинув свою тучную шляпу в край комнаты ловким движением крыла, да так, что та, элегантно рассекая воздух, оказалась аккурат на деревянном крючке вешалки, не издав и звука, изобретательный пегас продемонстрировал своему новоиспечённому приятелю модель усовершенствованного бродильного аппарата, сияя лучезарной улыбкой да звучно прицокивая язычком, не в силах отказать себе в гордости за находку своего инженерного гения.

На небрежно предъявленном к оценке голубовато-синем изображении ровными линиями чертёжных инструментов была представлена упрощённая схема сборки бродильной машины имени Радиохэда. Как попытался распознать Сурвайвор, нехитрый принцип её работы исходил из компонентов классического самогонного аппарата, что, однако, вследствие применения камня отторжения, позволял получить синтетическое пиво, без потери отменного вкуса, притом не содержавшее бы ни капли алкоголя. Помимо того, остатки терпо-горечного одурманивающего вещества, судя по схеме, обязаны были накапливаться в удобные миниатюрные колбочки по истечению процесса гонки, использовать которые в дальнейшем имел право сам пользователь, передавая чистый спирт на благо медицины, безусловно, с возможностью поиметь на этом определённую прибыль. И, выждав, как тому показалось, весьма достаточно, во благо осознания сути устройства не особо подкованным в этом деле господином, Хэд важно изъявил:

— И печень довольна, и разум, и сердце! Вот это, мой друг, я называю «Шаг в будущее», ха! Завтра вечерком надо будет опробовать, посему приглашаю тебя на пробу, коль ты не будешь из этих, кто хмеля каплю обходит за милю, да дела важные не отвлекут, Сур… То есть Даниэль!

Кухня мисс Твитчинг Дэйлайт

5 минут до битвы

Напротив настежь раскрытого кухонного окошка, подле тускло освещённой матовой стены, крайне вычурно украшенной серебристыми орнаментами тонких морских волн, красовался в полном своём великолепии домашний камин одинокой хозяйки дома, по изысканной натуре своей привыкшей к изобилию декоративно-прикладных элементов в интерьере жилого дома. Тлевшие за крохотной металлической оградкой серенькие угли искрили рыжими блёстками домашнего уюта и теплом надвигавшейся летней ночи. Иной раз, прислушиваясь к мелочам быта госпожи Дэйлайт, гость сих владений имел возможность услышать сладостное для ушек оного потрескивание угольков дотлевающей древесины: столь краткое, но столь интересное звучание природы, уходящей в бессрочное забвение. Должно быть, прилегавший близ камина шкафчик, изобиловавший бесценным произведениями именитой эквестрийской литературы в старинных переплётах, столь же высокоблагостно сказывался на уюте крохотного владения Твитчинг Дэйлайт, испуская в воздух на радость гостей чарующий аромат застарелых страниц толстотомного библиотечного материала, вкупе с повсеместным амбре душисто цветшего за окном дуба.

♪~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~♪

«Пусть ров отчаянья журчит,

Пусть мир мне душу холодит.

Пусть все извне в сердце ткнут кинжал

Пусть сил былых след во мне пропал,

Но, пылая,

Свет небесный путь родит

И озарит

Целебный жар

Покоя…»

♪~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~♪

Взнеся кверху главную реликвию рода своей крови, сиявший чистотой яркого ночного неба пурпурный опал, статная единорожка, глядя вглубь сводов минерала полуприкрытыми сухими глазками, полными душевной тоски, тихо, еле различимо на фоне проигрыша меланхоличной композиции, прошептала, вальяжно откинувшись на стуле:

— Мисс Прудэнс, прошу простить меня за столь нескромный вопрос, однако, — настроенная на душевный разговор кобылка оборвала своё обращение должной в рамках приличия паузой, и, вобрав достаточно воздуха вглубь массивных лёгких могущественного голоска, огласила, — Поправьте меня, если я не права, однако… Вы так и не имели чести огласить при мне, откуда вы родом? – и, приходя в норму посредством кроткого взгляда в сторону навострившихся ушек приятной собеседницы, Дэйлайт уточнила, насмешливо, однако по-дружески ухмыльнувшись. – Коль нам, видит Селестия, самой судьбой предначертано держаться вместе в ближайшие недели моей работы, быть может, вы бы могли поделиться, как шла ваша жизнь вплоть до сего момента? – и, издав задорный смешок, вновь приобретя силу в глубине лазурных очей, единорожка гордо заявила. – И, хе-хе, знаете, мисс Прудэнс, я, конечно, не фанат мистицизма, однако, если у нашей судьбы действительно есть высший автор, то сомнений быть не может: перекрещивая линии наших жизней, он явно пытался сотворить комедию!

Довершив безмолвный глоток из чашки, завершающий чайную церемонию, Прудэнс лишь вкусила носиком витавший в воздухе запах пороха, легонько щекотавший пазухи и пробуждавший внутри чувство невероятной бодрости и всеобщего тонуса заряженного энергией тела. После чего, осознав, что диалог ведут с ней, залившись багряным румянцем, она, спотыкаясь в копытах, нервно ответила, улыбнувшись во всю ширь мордашки:

— О-оу, мисс Лайт! Как кстати, что вы спросили! – столь же рьяно, как и её собеседница, предавшись атмосфере непринуждённой беседы, будто бы пропела распрямившая гриву пони, вытащив из той белую скрепляющую резинку, дабы перевязать выразительный хвостик, переливавшийся в свете вечернего светила изумрудно-салатовыми тонами естественно-мятного цвета. – Я уроженка Дымных Скал! Вернее, одного городка на окраине знаменитых «Скал»… Вернее, одной укромной деревушки…

— Подождите-подождите, Прудэнс, — тут же, выразительно жестикулирую передними копытцами, проронила Дэйлайт, желая прервать речь земной пони, как полагали они обе, стремившуюся к излишне затягивающемуся продолжению. – «Дымные Скалы»? Север? – и, припустив взгляд к полу, единорожка лишь задумчиво фыркнула, шире выпучив глазки, искренне пытаясь осознать суть сложившейся в её разуме картины. Однако, сдавшись, она просто выпалила всё, что имела на уме, в мордашку мило улыбавшейся собеседницы, чуть ли не перевалившись через стол от сгоравшей где-то внутри логики. – Вы зачем, Дискорд вас за все четыре копыта, приехали в Хаким, самый аномальный город всей Эквестрии, имея под боком самый уютный и спокойный регион, что вообще может предоставить наша необъятная?! Диар Прудэнс, быть может, вас силой принудили к поездке к нам? – и, издав тихий шёпот негодования, она докончила. – В противном случае я не понимаю, зачем вам тащиться через полстраны, невесть куда, в поисках трудоустройства! – и тут в голосе неустанно возмущавшейся кобылки стала прослеживаться горечь глубокой душевной тоски, однако, отнюдь, не долго. – Вы могли наслаждаться тишиной, сидя в укромных засыпанных снегом домах близ камина холодными зимами, попивая вкуснейший чай и заедая тот знаменитыми северными пряниками! Что вынудило вас сюда приехать? – разгоревшись куда наиболее высоким интересом, чем прежде, будто бы кричала Дэйлайт, всею силой духа своих глазок устремившись прямо в душу неловко замявшейся собеседницы, упрятавшейся от суровых возмущений хозяйки дома припущенными к глазкам ушами.

К тому моменту любимая композиция всё той же статной пони, не привыкшей суетиться попусту, обратилась к своему финальному куплету, за которым последовал мелодичный гитарный проигрыш, столь мягкий, прекрасный и тихий, словно драгоценный душевный покой.

♪~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~♪

«Мой добрый друг утёкших дней,

Воскресший в жареве огней,

Познавший благо вершин небес

И зревший в корень мирских чудес.

Горд собою,

Он всегда будет жить со мной

Мой герой…

Я лишь творец

Покоя…»

♪~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~♪

— Мисс Дэйлайт, — уж было хотела начать длинный монолог хитро ухмыльнувшаяся леди, однако, ловко подметив про себя характер той пони, из чьих уст доносились ранее упомянутые заявления, она медленно произнесла, показательно закатив глазки и взведя кверху пышные локоны роскошной гривы, закрепив те в аккуратный коротенький хвост. – Коль вы имеете столь негативные ассоциации с нашим городом, могу ли я в ответ поинтересоваться: а что здесь забыли вы?

В комнате на пару мгновений, показавшихся всем членам разношёрстной компании вечностью, воцарилась тишина: замолчал проигрыватель, голоса стихли, даже шорохи, припускаемые лёгкими дуновениями вечернего ветерка о густую шёрстку гостей – и те – не позволяли себе преждевременно оборвать весьма красивую сцену, в которой, переглядываясь меж друг другом, сначала Дэйлайт и Прудэнс, а уж затем и жеребчики подле окошка, будто бы по команде одновременно начинали улыбаться во всю ширь мордашек, переходя от глубокого непонимания ошибок своего прошлого и уныния, навеянного их глупостью, во всеобщий неостановимый хохот. В глазах Дэйлайт впервые за вечер воссияла настоящая жизнь: будто бы лазурь этой радужки сама была отражением чистейшего небосвода – столь прекрасной казалась её довольная мордашка в момент душевной искренности, когда она, отдаваясь радости и веселью, по-настоящему раскрывалась в компании Диар Прудэнс.

Кухня мисс Твитчинг Дэйлайт

Минута до битвы

— Вы, конечно, меня извините, — извне послышался раскатистый басистый голос, в нотках которого можно было различить харизматичную, еле различимую хрипловатость, — но, может быть, это самое, как его, — не в силах совладать со своим желанием сразу перейти к сути, суровый обладатель голоса тут же выпалил во всё горло. – МОЖЕТ, ВЫ УЖЕ НАКОНЕЦ ВЫЙДИТЕ НА УЛИЦУ, СЕНЬОРИТА?!?!?! Я ЖДУ ВАС ЧЕТВЕРТЬ ЧАСА!

— Секунду-секунду, мистер жандарм, нас что-то тут вынесло, ха-ха-ха, прошу, уберите пушку, ха-ха, один момент,- оттирая с глазок слёзы, вызванные перешедшим все границы заразительным смехом, навеселе произнесла сквозь еле-еле прерываемый хохот хозяйка сих владений, глядя на тёмную фигуру в углу залитого лиловым светом коридора, что, помимо всего прочего, держала в жёстком хвате крыла взведённый револьвер. – Ух, вы бы знали, уважаемый, к каким идиотам вы в гости пожаловали, ну это ужас просто какой-то! – нещадно отрезала Дэйлайт, тут же разразившись ещё большим хохотом, и, хорошенько вдарив копытом по столу, да так, что насильно перенявший её весёлый настрой фарфоровый сервиз оказался в опасной близости от падения, она опала мордашкой на покрывало, не в силах продолжить и без того пустой диалог с нарушителем покоя её владений.

— Я ЗНАЮ, ЧТО ВЫ ИДИОТЫ‼! – тут же подтвердил несвоевременную догадку особы гневным криком Стил, грозно топнув копытом о плитку пола, надвигаясь всем могущество своего нестерпимо грозного образа в сторону кухни да высматривая в кучке ржавших лошадей образец адекватности, дабы вразумить своего оппонента перед предстоявшей битвой. Заметив пони, наименее подверженного массовой идиотии, рассерженный пегас тут же застыл, эстетично заведя оба крыла под затылок квадратной шеи, и, наведя острое перо ведущего крыла на инженера, словно бы указывая тому направление к дискорду на куличики, произнёс. – Так, сеньор, поскольку, я так понимаю, у вас одного из вашей шайки есть хоть сколько-нибудь работающие мозги, поправьте думалку Твитчинг Дэйлайт! Я вызвал её на дуэль, и я не собираюсь по её прихоти ждать сверх нормы!

Из-под створок приоткрытого окошка вновь повеял ледяной ветер, что, вкупе с грозно прозвучавшими заявлениями внезапно вторгшегося стрелка, заставил Радиохэда навострить ушки. Его алый рубин на шее блеснул искрой бардового налива, а сам он, поближе прижав широкие плечи да припустив развеселённые веки, ответил, изо всех сил стараясь держать себя в копытах:

— Уважаемый жандарм, позвольте я объясню вам ситуацию, — Хэд развернулся, деловито уложив пред собой на стол упруго закрытое крыло. — Понимаете ли, минутой назад мисс Прудэнс такое подметила, что, чесн’ слово, мы… ХА-ХА-ХА, — и тут весьма красноречивое оправдание крылатого техника было прервано, стоило ему лишь оглянуться на противоположную сторону стола, где, состроив забавную мордашку, Прудэнс начала тихонько крякать, словно гусь, в то время как Дэйлайт хмурилась на неё, вспоминая нечто раздражительное.

Заместо очередного гневного порицания медленно возвращавшейся в норму компании, Стил лишь тяжело вздохнул: его глаз начал дёргаться, а сам он, вставив уплотнённый бурый свёрток меж зубов, под мелодичный щелчок металла поджёг кончик табачной бумаги, терпеливо выжидая внимания особы, облокотившись о стену близ книжного шкафа.

— Мистер Стил, ха-ха, а не желаете ли вы выпить чашечку чая, — услужливо предложил широко улыбавшийся Сурвайвор, сделав низкий поклон подошедшему отнюдь не вовремя гостю.

И стоило только кольцу дыма коснуться белого потолка чистейших владений статной леди Дэйлайт, как та, завидев размывавшееся близ люстры серое облачко отвратного происхождения, тут же пришла в себя, с грозным шумом встав из-за стола, и, поравнявшись со Стилом, жёстко заявила:

— Я даю вам одну минуту на подготовку огнестрельных ружей, мистер жандарм. Мы будем стреляться с пяти метров до первого попадания, и если оно будет смертельным, стало быть, на то воля случая, — на этом моменте живая, увеселительная обстановка тут же замолкла, и все гости на удивление гостеприимных владений Дэйлайт вновь припустили взгляд к полу, в шоке выпучив очи, не зная, чего и ожидать от столь опасного для жизни столкновения стоявших пред ними сил, у каждого из которых была своя, не ясная никому правда. – Есть возражения? – в глазах её сияла чистая, нерушимая решительность, сила духа её благородной души блистала в отражении лазурной радужки, а крепкая и ровная осанка не оставляли оппоненту и шанса усомниться в кардинальности её настроя.

С одной стороны Стэндин Стил был безгранично рад, что Дэйлайт столь рьяно отреагировала на его просьбу о пистолетной дуэли, без лишних колебаний решившись защитить свою честь парой грамм горящего свинца. С другой же стороны та уверенность, что буквально пылала в очах суровой кобылки, пугала даже его самого, заставляя хорошенько продумать план атаки в грядущем противостоянии. А факт того, что своей дурной привычкой он только что спровоцировал гнев пылкой леди, далёкому от продумывания планов пегасу не нравился ещё больше. Вместо ответа Стил, взяв себя в копыта, плавно отплыл от стены, обжигая свёрток табака о покрытый ссадинами краешек собственного языка. Удостоверившись в должной реакции удивления со стороны леди, он лишь обернулся спиной и показательно медленно вышел из дома, после чего опрокинул свёрток столь близко от границы её земельного участка, насколько ему позволяла омокрённая дождём тротуарная плитка.

— В таком случае и я не заставлю вас ждать… «сеньор», — еле различимо в шуме нараставшего ветра, словно бы сама смерть, прошептала про себя Дэйлайт, презрительно прикрыв веки, пока пурпур её очаровательной магии, поблёскивая сиренево-белыми блёстками, стягивал с вешалки её особенное лёгкое демисезонное пальто, сотканное местными мастерами из шёлковых нитей оливково-коричного цвета да дополненное по воле самой кобылки чредой великолепных золотистых нашивок волнистого солнечного орнамента, что, несмотря на любительских подход к делу, придавали одежде шарм высокой столичной моды. Воспрянув духом да оправив свою грациозную осанку, единорожка надела на голову широкую летнюю федору, в края которой были вдеты семь плоских серебристых заколок форм великолепных пышных алых бутонов колючей домашней розы. Мерной поступью галантной леди она вышла на улицу, глядя в сторону пылавшего заката исполненным храбрости взглядом, ибо крепкие копыта её на встречу вели с тем, чего уже нельзя было избежать.

Одной луной тому назад.

Город Гемтаун.

Сорок минут до полудня.

— Да, — томно вздохнув, сказала будто отрезала юная леди в белоснежном пальто, глядя на опустошённую ветрами юга жаркую окрестность, в глубине которой, средь крохотных островков жизни с крупными песчаными городами, виднелись счастливые горожане, увлечённо слонявшиеся по выцветшим тропкам близ городской мэрии. Плавно, словно бы поток воды в журчащем ручейке, облокотившись обоими крыльями о деревянные ограждения неостеклённого балкончика лучшего городского отеля, пегаска продолжила, склонив голову ниже. – Это, безусловно, не Кантерлот… И не Кри′стал… Но что-то в этом есть! – на радостях докончила удовлетворённая весьма живописным видом пони, позволив своей белой мордашке расплыться в милой улыбке, пока сама она, принимая горячую ванну из расслаблявших тело и дух лучиков солнца, только подошедшего к положению своего зенита, лишь ближе прилегала к дубовым перилам, к её благому удивлению, пропахшим изысканным северным парфюмом.

— Эй, балда, солнце ещё высоко! Хорош булки мять – тебе за дело приниматься пора, снежинка! – тут же, выбив леди из состояния душевного покоя, отчего та, сиюминутно воспрянув, подпрыгнула от страха, донёсся голос весело настроенного Стила, в комично звучавших высказываниях которого на сей раз можно было даже распознать долю здравого смысла. – Не ты ли меня, сеньорита, сподвигала торопиться, а? Вот теперь дуй за мной, а то ишь чего удумала! Я тебе дам прохлаждаться, беленькая!

В воздухе стояло невыносимо жаркое амбре запахов рабочего южного городка: тут и там подле трактиров и баров слонялись лишённые всяческой культуры поведения вследствие тягот жизни пьянчуги, заляпанные углём и сажей. Из магазинов то и дело доносились возмущённые возгласы недовольных посетителей, за которым, как правило, следовало не менее оскорбительное, но вместе с тем харизматичное звучание продавца с сильным южным акцентом, речь которого зачастую изобиловала словечками культуры соседних с городом поселений бизонов. Треть зданий промышленного Гемтауна с одной из ведущих шахт страны под боком была ничем иным как сгнившим наследием былых десятилетий, в ходе которых, столь же нещадно выкачивая драгоценные минералы, занимавшиеся развитием поселения министры не находили времени на развитие в округе сим высокого досуга.

«Что же, как бы то ни было прискорбно, мне даже и сказать нечего: культура Эквестрии действительно не в самом благоприятном положении… Эх, а кто это говорил, что моя миссия бесполезна, а, Сноу?! Хе-хе!» — ни без толики оптимизма горестно думала про себя загадочная пегаска, вспоминая подруг, считавших цель её миссии излишне передраматизированной. Оглядываясь по сторонам города, что как никакой иной, отражал истинные последствия эпохи «просвещения», столь лелеемой столичными аристократами, что ни разу не видели жизни за пределами мрамора королевских дворцов, крылатая пони, то и дело омывая гриву нежными потоками ветра при помощи стильного веера, продолжала движение за своим единственным проводником в этом мире юга, новые устои которого то и дело могли граничить с традиционным варварством диких племён знаменитых с недавних пор бизонов.

— Сеньорита, не станете ли вы столь любезны и не пожертвуете ли золотую монеточку слепой матери-вдове с глухонемым сынишкой? – тоскливо промолвила земная пони чёрной масти, протягивая трясущееся мозолистое копытце в сторону проходившей мимо, съёжившейся от ужаса увиденного леди, белая окраска мордашки которой уже грозила от страха смениться серой. – Будьте добры, смилуйтесь: уж если сама Селестия не смогла уберечь нас, будьте благосклонны, принесите в этот мир немного добра….

— Я-я…. Я-я, — белоснежная пегаска лишь робко тряслась на месте, вкопанная в землю созерцанием всего того кошмара, что в самом деле имел место быть в её родной стране, прямо под её носом, о котором, безусловно, высшие чины предпочитали умалчивать, превознося в печатной прессе крупных городов заслуги «просвещения», опуская прочь подробности о жизнях простого народа, что никак не был готов к столь радикальным изменениям в условиях нового, инновационного во всех аспектах общества времени.

И стоило только остолбеневшей от страха леди переосмыслить всё, о чём она только могла думать, касаемо социального благополучия народа, стоило ей только потянуться за своим кошельком, как внезапно подорвавшийся уголёк в остроносой шляпе, хорошенько вдарив крепким перьями по ведущему копытцу недалёкой леди, жёстко, однако заботливо произнёс:

— Ты какого сена творишь, балда!

Мисс северная недотрога в этот момент чуть ли не лишилась дара речи, её рот продолжал висеть раскрытым, а сама она, не в силах связать и пары слов, лишь комично мекала мягкими губами, словно вытащенная из воды рыбка:

— Я… он!.. она!.. они!..

— Что «он, они, она»?! Не видишь – бесстыжих сколько развелось! До чего только не опускаются, чтобы не работать! – грозно огласил Стил, со злости сплюнув в сторону безработных бездельников, и, приподняв краешек своего плаща, презрительно обратился к тёмношёрстной кобылке. – Ну, уважаемая наша «бедолага», коль тебе хватает смелости заявлять, что ты так хвораешь сильно, давай-ка проверим твои глазки. – безо всяких зазрений совести наведя прикреплённый к копыту двухзарядный пистолет прямо на глазницу смирно лежавшей в окружении подачек сеньориты, Стил, не теряя и мгновения, взмыл в воздух. По всей улице пронёсся отчётливый щелчок грозного металла, означавший только одно: пегасу оставалось лишь спустить затвор, и уличённая во лжи леди будет слепой до конца своей жизни, однако на сей раз по-настоящему.

— СЕНЬОР СТИЛ! – потеряв всякое самообладание, испуганно запищала мирно настроенная пегаска, стоило её взору приметить подле тугого крыла только встреченного спутника взведённое орудие убийства. – ВЫ НЕ ПОСМЕЕТЕ!

— Заткнись, дура! Не твоего бабского ума забота! – как и следовало ожидать, ни то предостерегая от опасности, ни то уличая в слабоумии, жеребец угольной масти быстро заставил свою дрожавшую от ужаса спутницу прикрыть ротик и, нервно покусывая пёрышки, наблюдать за развитием накалившейся ситуации. – Пока я здесь, справедливость должна торжествовать! Я, Дискорд вас побери, не для того живу на этой селестийской земле и честно отрабатываю свои сигары, чтобы такие вот беспринципные мерзавцы поганили мир, в котором мы живём!

Несмотря на ту злость и нетерпимость, с которой агрессивно настроенный жеребец высказывался в адрес невинно выглядевших горожан, белоснежной масти пегаска подле него была искренне удивлена тем, что, вопреки всем порокам, коими Стил изобиловал, притом даже не стыдясь оных, внутри него горел столь крепкий моральный стержень как справедливость.

В чистейшей лазури небосвода, высоко над городом, пылал золотой солнечный диск. Знойные потоки южного ветра стихли, и лишь песок звучно потрескивал под копытами прохлаждавшихся без дела горожан. Отовсюду доносились тихие отголоски жизни промышленно-туристического Гемтауна.

— Итак, сеньорита, — холодно отрезал Стил, пожёвывая в зубах обжигаемую солнцем сигару, и, презрительно вглядевшись внутрь белёсых глазок особы, продолжил. – Как вы могли предположить, в данный момент дуло моего «Бруно[2]» направлено на вас, однако не в одном лишь этом суть, — медленно разъяснял оскорблённый стрелок, увлечённо перекидывая уплотнённый свёрток табака меж челюстей, прежде чем перейти к самой острой части его «проверки». – Итак, сейчас я наведусь на какую-то одну часть вашего тела, и спрошу вас, куда именно, — и, искушённый своим планом, он позволил себе легонько посмеяться. – В случае, если вы сможете угадать, я не выстрелю, и даже отдам вам в знак уважения свою шляпу – будете туда монеты складывать, хе! Однако, если вы не сможете угадать, — прежде чем огласить финальную часть его условия, он замолчал, и, поджигая сигару, лишь шумно порхал крыльями, не желая возвращаться на землю пред вынесением той наглой леди положенного ей приговора, – я отстрелю вам оба глаза.

И без того терявшая все надежды на мирное разрешение конфликта беленькая пегаска, услышав это, окончательно лишилась опоры в душе и камнем опала на дорогу, грациозно приложив копытце ко лбу да подложив себе под спину крылышки, дабы не порезать шёрстку незапланированным падением.

— Так-так-так, Стил, снова горожан своими понятиями о справедливости терроризируешь, я правильно понимаю? – сухо прокомментировал подошедший к месту событий высокий земной пони серой масти в голубо-сапфировой жилетке с целым рядом вычурно закреплённых пуговиц. Взгляд его казался чистым, словно горный хрусталь, а походка ровной, подобно той, что обыкновенно отличает столичных манеристых выскочек. – Что на сей раз? – сказал он, встав между жертвами кровавого эксперимента пегаса и самим виновником торжества.

— Опачки, добрый день, сеньор! – радостно отозвался Стил, вопреки кинутых в сторону политики его чести ироничных обвинений, потому как на зов справедливости явился ни кто иной как шериф Силицио Де′речо. – А вот то на этот раз! Горожане совсем совесть потеряли и выпрашивают у гостей нашего города последние кровные! – сказал он, указав крылом на бессознательно лежавшую на дорожке близ входа в дешёвый трактир северную леди. — Вот поэтому и провожу небольшую проверку, дабы убедиться, что это за инвалиды такие, которых я впервые вижу!

— Это не входит в область твоей компетентности, Стил, — тут же отозвался Силицио, не желая даже начинать выслушивание оправданий излишне социально активного комка угольной агрессии.

— Чего-й? – искренне не понимая, переспросил Стил.

— Не твоих копыт дело, — столь же спокойно, как и прежде, поспешил объясниться в наиболее простой для понимания манере городской прокурор, не позволяя своему образу законности, защиты правды решениями суда и непричастности ни к одной стороне обрушиться под давлением пегаса, внезапно решившего, что самоуправство – святое дело в борьбе с преступностью.

— А чьих же тогда? Законников? Да вы пока всех имеющихся пересудите, сотня новых наплодится! – продолжал гневаться не утихавший ни на секунду Стил, всё ещё державший перегнутое перо на курке заряженного пистолета, сверкавшего в лучах знойного светила серебристым огоньком. – А если им один раз показать, что за подобное будет… Я тебя уверяю, Деречо: никто не посмеет впредь этим заниматься!

— Даже если предположить, что ты прав, Стил, мы не имеем права оказывать на них такое давление! Ты знаешь законы нашего города! – повысив свой тон, грозно произнёс худощавый прокурор, сверкнув лазурными очами на готового совершить преступление жеребца. И, сделав шаг вперёд, к Стилу, до сих пор парившему в воздухе над парой трясшихся от страха, обезображенных судьбой пони, он затребовал, злобно топнув копытом о пол. – Быстро разряди пушку, Стил! Этими двумя займётся полиция, а не ты! В случае неповиновения мне придётся взять тебя под арест!

В ответ на это Стил лишь кинул презрительно-ленивый взгляд в сторону одного из своих главных городских товарищей и, закатив глаза, выплюнул изо рта остатки былой сигары, прямо под копыта готового разгневаться прокурора. Затем, широко улыбнувшись, он громко заявил, глядя прямо в глаза «слепой» матери:

— Итак, уважаемая, думается мне, вам было дано достаточно времени… Ваш ответ?

— Подождите-подождите, сеньор Стил! – воскликнула восставшая из шока белоснежная пегаска. – Но какие у них есть основания, чтобы довериться, что вы их не обманываете? Вдруг вы в любом случае выстрелите?!

— Никаких гарантий, — сухо выпалил Стил. – Но разве подобными вопросами задаются горожане, которые обеспечивают подобным мерзавцам счастливую жизнь?

В ответ на это замолчала не только пегаска, но и прокурор, который вплоть до сего момента относился к подобного рода мошенничеству сугубо нейтрально. Воспользовавшись возможностью того, что надзиратель замешкался, Стил медленно перевёл дуло ствола на голову юного мальчика, который и без того трясся, словно осиновый лист.

— Ваш ответ, сеньорита? – с улыбкой на лице хитро спросил пегас, начиная спуск курка.

— Я-я… я н-не знаю! Прошу, не стреляйте! – слёзно молила о спасении пони, до конца не решавшаяся сдвинуться с места и лишь обнимавшая своего сына.

— СТИЛ, А НУ УБЕРИ ПУШКУ! – закричал Деречо.

— Это неправильный ответ, сеньорита, — сухо выпалил Стил, когда его крыло опустило спусковой рычажок, ознаменовав тем самым вылет в сторону головы взъерошенного жеребёнка свинцовой пули из дула воспылавшего жаром пистолета. Однако, конечно же, как о том и молила сгрызшая себе перья от нервов белоснежная пегаска, пуля была пущена метром выше головы юного бедолаги… Впрочем, реакция обоих, вопреки этому, выдалась столь же яркой.

— МАМА! – закричал бурой масти земнопони, завидев, как в сторону его лба был выпущен смертельный железный снаряд, оставивший пред дулом густое скопление белого дымка.

Что удивительно, ещё до того, как был произведён выстрел, копыта его матери уже притащили тельце испуганного мальчика к земле, стоило лишь тёмношёрстной мошеннице увидеть, как победоносно сверкнули очи её крылатого судьи.

— Ну вот, хе-хе, что и требовалось доказать! – просмеявшись, подытожил Стил и опустился на песок, разоружённый, не желая продолжать расприи с представителем буквы закона, сеньором Деречо.

— Стэндин Стил, вы арестованы за покушение на жизнь этого юноши! – тут же, сиюминутно отойдя от шока, заявил Деречо, доставая из кармана смирительный инструмент для задержания преступника. На дёргавшихся в страхе смерти мордашках побледневших от ужаса мошенников появилась еле заметная улыбка, но тут же она разбилась о последовавшие за этим словами прокурора. – Вы, парочка, тоже арестованы: не радуйтесь раньше времени. Сейчас я отведу всю вашу компанию, за исключением белокрылой леди, в участок, и там вам будет оглашён приговор за правонарушения в адрес друг друга!

— Ох, серьёзно, Деречо? – тяжко вздохнув, вопрошал Стил, не желая сковывать свои крылья раньше времени да поддерживая должную дистанцию со своим товарищем по уголовной мысли. – Я даже не собирался стрелять в них! – готовый разгневаться от клеветы, оправдывался чёрный пегас в угловатом плаще, под толщей которого было скрыто два коротеньких пистолета. – Ты же сам своими глазами видел, что пуля была пущена гораздо выше! Мне главное – было в сторону мальца пальнуть, чтобы мамка тут же в штаны наделала!

— Закону всё равно, чего ты собирался: даже если ты не желал убить этих двоих, ты терроризировал их, запугивая смертью! Если ты не знал, за это тоже существует статья в новом кодексе Эквестрии, — указывая на свои погоны, символизировавшие полномочия, данные тому государством, всё более бравший ситуацию под контроль прокурор хорошо ударил по самомнению Стила, напомнив, перед кем тот пытается оправдаться. И, помимо всего прочего, в завершение Деречо добавил. – К тому же у нас есть целых четыре свидетеля твоего преступления – на сей раз твоё самоуправство не будет прощено, уж извини, приятель.

Смирившись, Стил сложил крылья и позволил заковать себя в сковывавшие движения оковы, предусмотрительно выложив представителю закона свой паспорт и заложив в зубы новую ароматную сигару, поскольку стальной капкан позволить такое в ближайшем времени уже не сможет.

— Спасибо за понимание, Стил, — по-дружески приятно огласил Деречо, улыбнувшись приятелю, принявшему свою судьбу столь просто и практически без волнений. Прокурор, поджигая задержанному угольку сигару чуть не пропалил свои густые бакенбарды, однако подарил огонька скованному в движениях преступнику, отчего улыбнулся даже шире, признав про себя глупость сложившейся ситуации. И, в весёлом расположении духа, он подошёл к зашуганной паре, тут же задав вопрос. – Ваши документы, уважаемые?

В ответ на это парочка лишь грустно потупила взором в землю, не зная, что и ответить. По улице прокатилась волна северо-восточного холодного морского ветра. И их тельца затряслись вдвое сильнее от осознания того, что всяческая поддержка в их сторону только что была аннулирована одним лишь вопросом из трёх простых слов.

— Возможно, вы меня не услышали. Ничего страшного, я повторюсь, — сказал прокурор, надвигаясь ближе. На фоне была видна ехидная ухмылка довольного Стила, который, пожёвывая в зубах сигару, с каждым мгновением чувствовал себя только лучше и лучше. — Предъявите удостоверение ваших личностей, чтобы я мог подвергнуть вас суду, уважаемые!

Глазки тёмномастной матери в сей момент, казалось, были готовы просто вылететь из глазниц от того, сколь дёргано они рыскали по песочку в поисках ответа на слова грозного законника. Жеребёнок тоже паниковал, однако меньше, стало быть, он не был хорошо осведомлён в том, во что его ввязала его нечестивая матушка. Мотая головой, он уже несознательно признался, что у него нет подобных бумаг, однако высказаться о подобном вслух он не имел ни желания, ни воли.

— Предъявите. Ваши. Паспорта! – затребовал Деречо, вытянув вперёд копыто да повысив тон. По интонации было ясно, что это было его последнее обращение к паре неопознанных мошенников, коих, как и утверждал ранее Стил, на улицах развелось в последнее время немало. – Что же… Я вас понял, ребята, — тихонько протянул прокурор, обернув свою короткую вылизанную до совершенства гриву в сторону затылка, и, обратившись назад к Стилу, заявил, сняв с него металлические оковы. – Прошу простить, сеньор, вышло недоразумение: законодательство Эквестрии не распространяется на тех, кто не может подтвердить своё гражданство. До выяснения подробностей дела ты можешь быть свободен.

ЩЁЛК

— «Свободным» под моим чутким надзором, так что дуй за мной, — тут же добавил Деречо, содрав с морды пегаса улыбку.

— Что же касаемо вас двоих, вы всё равно пойдёте со мной, мне необходимо узнать, кто вы такие, что вы здесь делаете, почему вы рушите и без того шаткую экономику моего родного города! И, что самое важное, — важно взведя ведущее копыто к небу, Силицио Деречо, вобрав в лёгкие живительную порцию свежего жаркого воздуха, произнёс, гордый за свои слова. – Где ваши паспорта!

— Предлагаю покончить с этим раз и навсегда, уважаемый жандарм, — встав чуть ли не вплотную со своим оппонентом, гордо, но сухо произнесла Дэйлайт, прочищая эфиром искусного волшебства локоны своей пышной лиловой гривы, что искрила в сиянии алого заката. – Мой выходной день близится к концу, а завтра у меня много работы, потому, если вас не затруднит, я бы хотела провести оставшиеся часы в тишине, вне беспокойных угроз, что ваша персона столь рьяно изливает в мой адрес.

Размышляя о чём-то своём, Стил выглядел чрезмерно напряжённым, словно бы план его, доведённый до точки конечной, бесповоротной реализации, только что треснул на его глазах. На глазах опытного стрелка, уже сполна нагревшего свинец в корпусе смертельной машины. И это самое осмысление излишне драматизированного жара ситуации, выстрелив ему в голову потоком свежей мысли, заставило его остановиться, оголив тому не самую прекрасную подноготную плана кровной мести.

Кинув искренний взгляд, полный противоречивых мыслей, на своего оппонента, чёрный пегас меланхолично, однако твёрдо отрезал:

— Где ваше оружие, сеньорита? – его крыло, будучи раскрытым и приставленным к боку угловатого, еле пошатывавшегося на ветру в тихий вечер плаща, виделось обгорелым до самых мышц, притом не только лишь цвет, но и убитая огнём фактура шёрстки намекала на предшествующие действительности злоключения угрюмого пегаса.

— Будьте уверены, у меня оно есть, — решительно отчеканила гламурно позировавшая перед лицом смерти леди, высоко задрав нос да подправив съехавшую на нос миниатюрную шляпку, увенчанную рядом заколочек, пышных, но в меру колючих роз, выкованных из чистого серебра.

— В таком случае продемонстрируйте его мне, — продолжая вести беседу с ненавистным противником, весьма спокойно вторил Стил, вдогонку лёгким дуновениям вечернего ветра, мерной поступью проходившегося по мордашкам пони, сведённых в смертельной схватке по иронии судьбы, в бою, которого никогда и не должно было быть, не было бы на то воли пыла оппонентов с горячей кровью. – Я должен оценить возможности вашей пушки, во имя справедливой дуэли.

Заместо ответа Дэйлайт лишь показательно фыркнула, отведя взгляд прочь от оппонента, в коем внезапно решило проснуться чувство благородства. «Поговори мне тут про справедливость, мерзавец», — гневно промямлила про себя кобылка, наблюдая в окне вновь запертого на дверцу дома парочку напряжённых до предела пони, что были готовы сгрызть свои копыта от того напряжения, коим была пропитана вся улица: «Я даже тебя не знаю, ещё чего – идти на поводу у твоих желаний…»

— Так и думал, — в ответ на очевидное оскорбление правил дуэли с его персоной, спокойно ответил Стил, достав из-под плаща двухзарядный пистолет, маркированный светлыми волнистыми полосами, напоминавшими по своей фактуре приставший к корпусу выкрашенный добела песок. – Возьмите моё: это «Клара[3]», равнозначный в мощи моему «Бруно» ствол, сделанный для кое-кого особенного, — и, промолчав несколько секунд, он добавил, блеснув белёсыми очами. – Честно сказать, с этим «особенным» связаны мы оба, и именно потому мы здесь.

Есть в Эквестрии такое выражение – «Ярость Слепого Солнца». Когда некто, будучи не в силах объясниться перед самим собой, испытывает нестерпимую ненависть к другому пони, именно тогда ярость слепого солнца назревает, сжигая дружеский настрой, счастье мирной беседы или, в наиболее серьёзных случаях, даже целые жизни. Всё дело в том, что каждый, признаёт он то или нет, считает свою правду главенствующей, и на почве того неизбежен конфликт. Однако это вовсе не означает, что мир вокруг соткан из стальных нитей неугасающего эгоизма, чёрствого и прогнившего насквозь, подобно черни ужасающих грехов, за которым обыкновенно следует лишь полное тягот несчастье.

Высшая мудрость души в её непреклонном спокойствии. И лишь тот, за душой которого стоит возможность отстраниться от лишних бед, не встревая в изнурительные споры или перепалки, воистину повелевает течением реки своей судьбы. И, как известно, для этого в Эквестрии тоже есть выражение. Не уступающее по силе оговоренному ранее, оно несёт в себе столь же высокие и полные могущества принципы духовного баланса, и достойное имя ему — «Тишь Лунной Тени».

— Ну что же, вы готовы, мистер жандарм? – важно огласила Дэйлайт, сделав глубокий вдох, проводя магией по курку светлого дамского пистолета, готового разделаться со своей жертвой в мгновение ока парой грамм горячего свинца. В её глазах не было даже намёка на сожаление: непреклонная решительность пронзала насквозь всё её нутро, потому-то даже сам Стил, инициатор схватки, сомневавшийся в своих намерениях, опешил, не решившись огласить начало по первой возможности. – Я напомню вам ещё один раз, на случай, если вы смели забыть: у меня нет ни желания, ни времени уделять вашим агрессивным позывам более пяти минут – меня ждут гости, — её желтоватое тело на фоне расцветшего летнего сада , сиявшее кровавыми лучами жаркого солнца, буквально сияло в роскошном закате, готовое раскалиться тем благородством, которое проявляла душа непреклонной пони, в ситуации, когда голос иного мира уже буквально приглашал леди в могилу отзвукми жуткого треска похоронного металла.

— В таком случае возьмите моё перо, — на удивление уважительно заявил Стил, оторвав со своего обгорело крыла угольной масти пёрышко, твёрдое, словно сам настрой пегаса. Возможно, по причине того, что личная гигиена стрелка оставляла желать лучшего. Подметив явное недопонимание во взгляде своей собеседницы, угрюмый пегас доброжелательно пояснил, впервые за сей диалог просияв харизматичной улыбкой. – Поднимите его своей магией столь высоко, как сможете, в небо меж нами. Как только перо коснётся земли, мы сделаем выстрел… Надеюсь, вы не блефовали всё это время, потому как я не стану стрелять мимо, только потому что вы кобыла, — и, на мгновение сняв свою шляпу, дабы врезаться острейшим взором в душу оппонента, он жёстко огласил. – Я выстрелю вам прямо в сердце, сеньорита Дэйлайт.

Безо всяких промедлений, вопреки ожиданиям пегаса, единорожка высокой стати тут же подняла перо на высоту одного метра свыше собственного рога, объятого плотным сиянием могущественного пурпура, чем пошатнула уверенность Стила даже сильнее прежнего. И, будто того было недостаточно, не дожидаясь никакого ответа со стороны южанина, она столь же внезапно опустила крохотный комок черни, и тот, подхваченный ветерком, начал своё знаменательное падение, элегантно кружась в лучах пылавшего рыжим огнём светила, словно грациозная столичная балерина.

Мисс Прудэнс, стоя меж дуэлянтов, на мягкой тропке ароматного садика её пациентки, полного пёстрых экзотических культурных растений, была готова закричать от пробивавшего её насквозь напряжения, однако та, дабе не посрамить свою подругу перед противником, изо всех сил молчала, порой прикрывая дрожавший ротик копытом, пока её глазки, метавшиеся меж пёрышком и двумя титанами абсолютной уверенности, и без того справлялись с задачей выдать обоим её хрупкий настрой.

— Ох, фортуна, будь милостива! – свято упрошал не менее напуганный Сурвайвор, буквально вминаясь в окошко гостиной своей мордой, дабы зреть развитие событий столь близко, сколь ему позволяли ограничения, высказанные его госпожой. – Этого просто не может быть! Стоило мне лишь на день стать её пажом, как она, даже не задумываясь, берёт на себя самый страшный грех! Я просто не могу в это поверить! Что она задумала?! Зачем!

— Да замолчи уже, Даня! – закричал покрасневший от напряжения Радиохэд, яростно стукнув копытом по подоконнику, дабы умерить пыл любителя ярких речей. – Потом разглагольствовать будешь! Ещё слово – и я тебе врежу! Не видишь – момент судьбоносный, Дискорд его дери! – сказал он, приложив копыто к подбородку: его бровки накренились, а сам он, по не совсем ясной причине боясь за судьбу обоих, был готов вырваться на улицу, дабы прекратить это бессмысленное безумие. Если бы только не слово Дэйлайт, оспаривать которое, как и ожидалось, не решился никто.

На всей улице воцарилась абсолютная тишина и покой, прерываемые лишь лёгкими завываниями медленного вечернего ветерка, что, лаская шёрстку, на пару с солнышком неустанно напоминал дуэлянтам о ценности жизней, которые они уже поставили на кон, без возможности отступить назад.

Прищурив свои очи, оппоненты внимательно наблюдали за судьбоносным пером, держа своих «Бруно» и «Клару» готовыми к сиюсекундному выстрелу, не позволяя никаким мыслям нарушить баланс их душевного равновесия, оставив позади всё, что, как бы то ни было иронично, и привело к этому столкновению, беспрецедентному в своей несвоевременности и неоправданной жестокости.

Одной луной тому назад.

Город Гемтаун.

Полчаса до полудня.

Хруст жаркого песка под копытами звучной трелью отзывался в навострённых ушках белоснежной пегаски, что, не отважившись последовать за своим спутником юга до камеры заключения, обдуваемая жгучим пустынным ветром, всё же дошла до заветной цели – здания мэрии, высокого и важного, словно золотое светило на бескрайнем холсте небесной лазури.

Трёхэтажный особняк провинциальной политической мысли, окружённый острыми рёбрами деревянных шестиугольных колонн, защищённый от погодных невзгод несколькими слоями лака, придававшего древесине приятный ореховый оттенок, встречал пегаску настежь раскрытыми дверьми, над которыми красовалась наспех нанесённая надпись «Добро Пожаловать!», вкраплённая в стену рядком ржавых гвоздей, целью которой было приглашение в узенькие холлы послов далёкого севера на благо выполнения цели самой принцессы по сближению территориальных соседей, народов юга – пони и буйволов.

Взведя кверху головушку, разгорячённые щёки которой, будучи накрытыми блондинистыми завитками пышной гривы, придавали и без того милой мордашке колорита наивной леди, пегаска задумалась: «Ну что же, вот и мой выход», — решительно протянула она, томно вздыхая и придерживая копытцем свою резко потяжелевшую голову. «Всё или ничего, всё или ничего, всё или ничего», — одержимо вторила она себе, бросая робкий взгляд ни то на жаркий небосвод, чистое летнее небо, ни то на полное посетителей общественное здание, капкан, в который ей только предстояло себя загнать ради выполнения заготовленного плана.

Уже на входе, стоило любопытной леди только распахнуть двери сей гостеприимной обители, возделанная на средства не самой богатой общественности обстановка, вопреки ожиданиям, могла покрасоваться наличием широкого гостевого зала, пол которой украшала резная плитка с орнаментами ржавой слезы. Ароматы, витавшие в воздухе, по большей части несли в себе амбре густых древесных смол вкупе с парфюмами на лацканах пиджаков особенно привилегированных должностных лиц. Не будет лишним отметить и факт того, что, будучи освещённым не самой вычурной (да что уж там до вычурности: отнюдь не самой яркой) потолочной лампой, огромный шерстяной коврик, сотканный в землях бизонов и застилавший большую часть всего напольного простора зала, смотрелся в какой-то мере грандиозно, однако, как и стоило того ожидать, весьма безвкусно. Красочно выглядевшие стены из дорогой заграничной древесины, наспех отреставрированные трудолюбивыми копытами социально активных горожан и грязными лапами принуждённых к труду преступников, безусловно, даровали интерьеру важную нотку тёплого душевного настроя, что славно подогревал дальнейшее мирное развитие отношений двух соседних культур. Отовсюду слышались тихие отголоски рабочей будней суеты: шелест бумаг сполна пронзал верхние этажи, топот копыт – подвальную зону, в холлах же гостиного зала, в паре комнат от которых находилась белошёрстная пегаска, слышался лишь звон бокалов и нестихавший говор провинциальных политиков, с головой поглощённых излишне затянутыми беседами, как полагается, обо всём и ни о чём одновременно.

— Вам чем-то помочь, мисс? – услужливо обратился к только оклемавшейся от шока пегаске молодой жеребец в сереньком фраке, увешанном подле широкого грудного выреза жёлтенькими опознавательными платочками. Выведенная из глубоких раздумий леди признала это не сразу, однако акцент юного парнишки выдавал в нём простачка, приставленного к делу лишь на время приёма гостей.

— Ох, как мило с вашей стороны, сеньор! Благодарю, однако, я справлюсь как-нибудь сама, а вас, судя по всему, ждут у стола заседаний, — ловко парировала та, не желая оставлять на месте преступления лишних свидетелей её благородного деяния. И, подмигнув прислужнику, она лишь прогарцевала вперёд, к широкой дубовой лестнице, пропахшей дорогим алкоголем и сочными загадочными травами, словно бы полностью понимая, куда ей стоит идти.

Наблюдая за столь робкой походкой, предприимчивый кавалер, будучи наиболее начитанным среди своих сверстников, коих так же рассматривали на эту временную работу, сверкнув в тёплом свете лампы кроткой улыбкой, выпалил, подёрнув крылом тонкий ус:

— Мисс, я, конечно, ценю вашу вежливость, но, разрешите, я провожу вас до места, — и, в одночасье догнав ту ловкими движениями коротеньких копыт, он спросил. – Куда бы вы хотели попасть?

— Я, — только начала она, всматриваясь в вереницу дверей и проходов, что тонкой нитью переходили из кабинета в кабинет, от окна до окна…. И сдалась, ответив. – Хорошо, коль вам так будет легче, — прилизав завитки солнцеподобной гривы да блеснув стильно подчёркнутыми глазками, она уточнила, прильнув к перилам второго этажа, глядя на растопленного юношу исподлобья. – Сеньор, прошу, укажите заплутавшей гостье севера, где расположены архивы? Моя миротворческая команда очень спешит, и потому послала меня занести пару бумаг пред заседанием с бизонами, дабы не тратить на это время в дальнейшем, — всё стелила она своим сладеньким голоском, важно жестикулируя блестевшими на свету копытцами и мягкими пёрышками гладких крыльев. – Вы ведь знаете, сколь наши соседи не терпят суету… Так что, — посмотрев жеребцу прямо в душу сквозь заплывшие от наслаждения рыжие глазки, она твёрдо отрезала. – Не тратьте моё время, сеньор, а лишь укажите, куда идти… Надеюсь, я ясно объяснилась!

— Это ещё кто такая?! – словно гром посреди ясного неба, прогремел выпад внезапно подошедшего бизона. Его грубая шерсть блистала каштановым окрасом, а густая борода стелилась чуть ли не до пола — голову же высокого силача украшал увенчанный перьями символ былой традиционной власти дипломатического луга: витая золотыми нитями повязка с нанесёнными рыжей краской символами покорённых земель юга. Его акцент хоть и выходил за рамки южноэквестрийского, всё же был понятен белоснежной леди, глазки которой чуть не вылетели из орбит, стояло ей увидеть эту громадину прямо перед её посеревшей мордашкой. Выждав достаточно, посол южного соседа Эквестрии повторился. – Приём дипломатов намечен на полдень! Было же сказано никого не пускать раньше времени, так что эта пернатая тут забыла?!

Глава 9. POLICY OF TRUTH

Часть II.

История народов, соседствовавших с Эквестрией, всегда была темой сложной для изучения подданными Селестии: она была полна недосказанностей и загадочных совпадений, прояснить которые было весьма трудно и долго, однако именно этот прорех в учебниках поняшьего просвещения и манил молодые умы на изучение истории их культуры даже после завершения обязательной школьной программы. Зачастую образование соседних с Эквестрией государств можно было описать в паре строк, согласно хронологии захватов одних племён другими, однако подробности, закладываемые лидерами ещё на заре цивилизации, порождали коренные отличия в менталитете нации, что нельзя однозначно характеризовать как «хорошо» или «плохо». Подходящим терминов в данном вопросе следует считать слово «многообразно». Однако именно на почве этого самого многообразия в сознании многих пони и возникал культурный конфликт: не все могли смириться с навязыванием подобного рода традиций, что играли ведущую роль в развитии бизоньей культуры на протяжении долгих поколений.

Многие современные пони-историки называют период массовых войн бизоньих племён излишне варварским, однако, если вспомнить историю самой Эквестрии, некогда и в ней царили недопустимые по сегодняшним меркам формы правления, такие как дифференциация по расовому признаку. Стало быть, дитя, рождённое с чуждой данному племени расой из-за превратностей злой судьбы было вынуждено быть изгнанным: и да будет благом Селестии, если это дитя будет подобрано добрыми представителями чужих племён, что, рискуя статусом и жизнями, прикрывали при себе инородцев: рогатых, грязь или перьев. Как бы то ни было, история каждого народа полна как положительных так и отрицательных эпох, и потому приписывать Бизонской Унии грехи кровопролитных сражений весьма низко со стороны уважаемых историков. Особенно учитывая то, что во времена «войн трёх рас» на землях пони Бизоны промышляли чистой демократией, неэффективной, однако мирной, и назывался этот период «Правлением луга».

Около пятисот лун назад, в жарких закоулках далёкого юга, далеко от современных границ селестийского государства, бок о бок жили крупные общины бизонов, основными крупными промыслами которых были земледелие, ловля рыбы в пучинах красных каньонов и шаманство, производимое в целях духовного развития племени и, безусловно, целительства. Вопросы касаемо границ влияния соседних племён решались общими собраниями, проходившими под влиянием наиболее влиятельного племени, роль которого перенималась через каждые пять лун, исходя из результатов, которые принесли плоды одобренных им решений. Это был период наиболее мирного сосуществования, принёсший немалое число традиций, таких как курение знаменитой трубки луга подле широкого костра или хранение объектов природного наследия, навроде великих гор, в утёсах которых предпочитали вести думы мудрецы и охотиться добытчики. Однако такая разобщённость не давала эффективной защиты против набегов диких зверей из аномальных зон, порождённых природой, или набегов воинов других цивилизаций, наподобие той же самой Эквестрии, потому сильные мира бизонов сплотились, образовав коалиции военизированных племён, начав покорять своих же братьев на благо объединения юга в единый оплот могущества, путём алой крови и ржавого клинка.

Это столетие вошло в историю как период расцвета могучей Бизонской Унии, оспаривать силу которой многие не решаются и по сей день, ибо политика, что проводилась в годы объединения, которой покорённые племена подчиняются и до сих пор, оказалась весьма эффективной не только в военном, но и в экономическом и духовном плане. Всё дело лишь в том, что в качестве рабов бизоны предпочитали использовать лишь иностранных воинов, а также жителей покорённых земель, что не принадлежали к расе бизонов. Своих же братьев они обязывали работать целыми городами исключительно по специальности, что те успели продемонстрировать во времена «Великого Луга»: в одних городах находились кузни великих воинов, в других – лекарей, в третьих – поэтов и художников, четвёртые же поставляли продовольствие. Система предусматривала переназначение горожанина в другой город со своим укладом и строем, однако зачастую бизоны умирали ровно на той же работе, на которой раньше проводили жизнь их родители, и будут проводить жизни их потомки. Уния гарантировала своим гражданам стабильность в обмен на сухую обыденность культурной жизни, развитие которой происходило ровно по назначенному расписанию, и то, культурный досуг, что выделяли цеха художественной сферы, зачастую не удовлетворял интересы привыкших к простоте бизонов, потому в народе назревали недовольства, однако на подмогу системе, терявшей своё влияние, пришла та самая Эквестрия, во главе которой уже твёрдо сияло ясное и мудрое солнце великого аликорна.

На фоне обострения отношений с крайне военизированным Гнездом Грифонов, грозным северо-восточным противником мирно настроенных пони, только перешедших на рельсы социального развития страны, Селестия заключила с Унией знаменательное в своей важности соглашение – Пакт Ржавой Слезы, согласно которому помимо союза двух государств, граждане-бизоны получали возможность покинуть своё племя и стать полноценными гражданами Эквестрии (условия договора воспрещали заселение оных в столице и нескольких крупных городах). Таким образом, Уния смогла снизить градус социального напряжения, позволив своим подданным сменить род деятельности; солнцегривая Принцесса же получила дополнительную военную мощь и возможность расширения своего влияния за границами отстраиваемого заново государства, так как последствия изгнания Сестры всё же давали о себе знать даже спустя почти девять долгих веков.

Что самое примечательное в этом пакте, подписан он был после жуткого нападения Бизонов на юг Эквестрии, в ходе которого поселенцам шахтёрских деревень давалось на выбор две альтернативы: вечное рабство или гордая смерть в бою…. Исход которого был предрешён значительным перевесом вооружённого до зубов рогатого противника. Трудно сказать, пыталась ли Уния расширить свои владения на благо «Зрелищ» для простого народа или же сие послужило триггером для Селестии, что тут же даровала глоток свежего дыхания деспотичной системе племенного объединения кровью, однако одно ясно точно: это событие послужило началом конца. До сего момента граждане Эквестрии, притом независимо от расы, использовались бизонами в качестве рабочей силы для укладывания дорог меж крупными городами и центрами аграрной промышленности. Наиболее известный торговый маршрут «Чибус[4] – Капитис[5] – Флюмен[6] – Монс[7] – Терминус[8]», простилавшийся с крайнего юга близ бескрайних просторов мирового океана до самого севера, до границы с землями просторной Эквестрии, был построен за несколько десятков лет копытами сотен захваченных мирных граждан и сложивших оружие воинов под чутким надзором сильных шерстяных громадин.

И тогда, когда судьбоносный пакт был подписан, помимо всего прочего, соседние государства были обязаны освободить содержавшихся в плену бизонов и пони, устои которых в связи с долгим пребыванием на территории врага, претерпели значительные изменения. Пакт предусматривал и это. И потому, уже сейчас, во второй половине девятого века после изгнания Найтмер Мун, на юге Эквестрии, в особенности близ знаменитого Гемтауна, и началось объединение культур двух некогда враждовавших народов. Особенно чётко данная тенденция начала прослеживаться после всё же назревшей войны с Гнездом, в ходе которой бравые воины обоих государств показали стойкость и братское усердие в борьбе с общим противником, вследствие чего дружеский настрой подошёл к своему апогею и, казалось бы, всё шло к лучшему. По истечению войны, Бизонская Уния, подобно своему добродушному соседу, решила сменить пугающее соседей имя, дабы стереть из глаз общественности следы былого военного настроя, в котором более уже не было такой глобальной нужды: с того момента и по сей день государство бизонов носит имя «Республика Бубалус[9]».

Впрочем, настрои, что до сих пор царят в среде не столь давно объединившегося общинно-племенного государства, изменить гораздо сложнее, чем броское имя, прописываемое в тонких, но ёмких политических бумагах. Пусть большая часть новой Эквестрии и относилась к своим соседям добродушно, однако никто не забывал тех бездушных покушений на жизни южан и, в частности, трудяг-шахтёров, что по несчастливому стечению обстоятельств остались без защиты в день осады пограничных карьеров. Пусть многих и интересовали традиции заграничного народца, пони не изъявляли особого желания принимать участие в грязных игрищах бизонов, только спустившихся со своим жарких гор в цивилизованный мир. И почти никому не нравилась та экономическая ситуация, в связи с которой рабочие места зачастую приходилось отдавать рогатым соседям, дабы поддерживать хорошие отношения с их лидером, как и следовало ожидать от бизона, не терпевшего пререканий и промедлений. Все эти последствия не был забыты никем. Особенно это не было забыто югом.

Но более всего это не было забыто Гемтауном.

— Ну, чего встал, как тёлка враскорячку?! – в очередной раз выругался статно выглядевший бизон с вычищенной до идеала бородкой, грозно топнув стальным копытом пред юношей, что смел проявлять столь заторможенную реакцию на остро поставленный вопрос со стороны важного дипломата. – А ну отвечай, кто это такая, и что она забыла в мэрии!

— Н-но сеньор, эта леди в-всего лишь, — было начал оправдываться молодой жеребец, обернувшись, дабы разъяснить ситуацию детально, глядя прямо в глубокие карие глаза сурово выглядевшему начальнику, что, казалось, был готов растоптать своего слугу за столь неряшливое выполнение его единственного важного задания на месте. Однако старания юноши были прерваны вовремя подоспевшим ответом взявшей себя в копыта леди светлой масти с блондинистой гривой, грациозно перевалившейся спинкой через крепкие дубовые перила да глядевшей на парочку суетившихся мужчин сверху-вниз, пока её крохотные завитки распрямлялись на пути к полу под действием собственной тяжести.

С одной стороны, это выглядело весьма комично, но в то же время в позе сей при детальном рассмотрении виднелась всё та же вселенская грация, что и позволило уверившей в себя пони произнести:

— Прошу, уважаемый сеньор, не гневайтесь на этого молодого жеребчика за его нерасторопность: он всего лишь провожал меня до архивов, — слово за слово, цепляя внимание обоих, вежливо стелила пегаска, состроив столь непринуждённую и добрую мордашку, насколько той позволяла сложившаяся ситуация… однако на слове «уважаемый» непоколебимость той всё же претерпела незначительный, еле уловимый провал. И всё же, не пав пред лицом опасности, она продолжила, еле приметно сглотнув. – Наша команда севера решила оказать почтение предстоящей беседе, потому я была прислана сюда ранее оговоренного срока: в целях моего визита доставка в архивы нескольких важных бумаг, значение которых будет объявлено на самом собрании…. Вы ведь не желаете терять лишнее время на пустую бюрократию, не так ли, сеньор?

Она попала прямо в яблочко.

— Что же ты сразу не сказала! – отрезал навеселе внезапно ободрившийся бизон. – Бизоны почитают такое важное отношение к делу, которое проявляют пони! Бизоны любят быстрый и решительный подход к делу! – всё более располагая себя к дружелюбному настрою, продолжал улыбнувшийся дипломат, оправляя еле-еле приметную тёмную бабочку на своей коротенькой шее, укрытую ни то шёрсткой копыт, ни то густыми зарослями широкой бороды. – Бобо, будь добр, раз эта пони решила проявить уважение, проводи её до самой двери тридцать четвёртого кабинета, да поскорее! Время работает против нас!

— Вы главный, сеньор…

С противоположный стороны порога переговорного зала послышался грозный топот тяжёлых копыт, за которым последовало лишь приглушённое эхо стихшей беседы и оглушающе громкий стук захлопнувшихся дверей.

«Поверить не могу», — причитала про себя беленькая пегаска, вспархивая над полом в ожидании спешившего на зов леди прислужника: «Всё не может быть настолько просто! Это бред». И, заручившись поддержкой местного мальчишки на побегушках, леди безо всяких опасений проникла в святую святых провинциального политического аппарата, приготовившись атаковать тот прямо в сердце, во имя торжества угасавшей справедливости. Одного лишь взгляда в сторону даже наиболее цивилизованного представителя южных соседей пегаске хватило сполна, дабы вспомнить то, что привело её сюда в первую очередь. Культурная миссия послов далёкого севера, безусловно, не была ложью, однако перечень намерений грациозной красавицы вовсе не пересекался с целями её так называемых «коллег». Ведущей инициативой юной пони было восстановление утраченной годами самой сущности южного народа Эквестрии как такового, нещадно растоптанного под варварским нашествием крупного рогатого скота.

— Благодарю от всего сердца, сеньор, за проявленную вами поддержку, однако, будьте столь любезны, оставьте меня одну на несколько минуток: дело моё исключительно важно и потому не терпит вмешательства лишних пони, не подумайте лишнего, конечно, — вновь показывая чудеса красноречия, сладко стелила выгнувшаяся вперёд к растроганному жеребчику пегаска, звучно прицокивая язычком о влажное небо и подмигивая угольком красочно подведённых ресничек. Стоило ей только это произнести, как, безо всяких лишних слов, подобно солдату личной гвардии самой Принцессы, он отсалютовал, развернулся и лёгкой поступью неопытного, но бравого жеребца, отмаршировал вниз по лестнице, позволив красавице остаться в одиночестве мрачных коридоров крохотного склада ценных бумаг.

Тем временем в городской тюрьме

Любой, кто хоть раз был на юге необъятной Эквестрии, протянувшейся в своих владениях чуть ли не по всем климатическим регионам доступных для заселения земель, признавал, то, сколь отвратительно знойными могут быть летние дни в городах наподобие Гемтауна. Жара эта в особенности сильно давила на здоровье туристов и граждан, коль поселение их было расположено вдали от запада и востока, спасительных морских закоулков континентальной засухи, полных свежести и прохлады вод глубокого океана. Однако даже эта известная засушливость не идёт ни в какое сравнение с тем жаром, что обитает в закоулках металлических коробочек-тюрем, наспех возведённых во благо законности диких пустынь коварного юга.

— Начальник, когда там уже выпустят меня? – вольготно облокотившись запотевшим копытом о стальную оградку камеры и тут же откинув ошпаренную конечность прочь, спокойно отрезал зевнувший Стил, наблюдая за своими зашуганными сокамерниками-мошенниками, которые, казалось, уж были готовы умереть, лишь бы не сидеть в одной комнате с этим психопатом, казавшимся палачом их грешных душ, даже будучи лишённым всякого опасного огнестрельного оружия. Одного презрительного взгляда пегаса в сторону гнусной парочки тем хватало, дабы жалобно взвыть, упёршись холодными носиками в жаркий песок сухого пола. Из-за стальных прутьев наспех вырезанных окон доносились острые лучики палящего солнца, что превращали дневное заключение в тюремной камере в настоящую баню, однако до ада было ещё далеко: всё-таки время от времени внутрь залетал лёгкий ветерок, а высокие потолки не позволяли жаре оставаться подле самого пола. Иначе говоря, ситуация была ужасной, но не безвыходной, и всё, по словам сеньора Деречо, обязалось становиться только лучше с каждым днём. Вот только эти обещания ничего не говорили о дне сегодняшнем.

— Стил, ну я же тебе объяснял, — начал тот, надев фетровую ковпоньскую шляпу поверх взъерошенной накануне гривы, после чего добавил, озирнувшись на нарушителя порядка. – Я не могу отпустить тебя, пока мы не выясним, являются ли эти пони гражданами Эквестрии.

— Это что за дела ещё такие, Деречо? – справедливо возразил Стил. – А если мы их паспорта будем месяц искать, мне, чо, тут до голодной смерти отлеживаться? А если я в туалет сходить захочу? Я этой парашей тюремной пользоваться не собираюсь – ещё чего! Я не для того налоги плачу, чтобы, подобно дикарям-бизонам куда попало нужду справлять.

— Ладно-ладно, всё, замолчи, Стил! – тут же грозно приказал пустынный прокурор, оправляя свои погоны да неловко озираясь на прочих заключенных и вышёптывая на ухо Стилу важную мысль, о которой тот подзабыл в порыве недовольства. – Я тебя сейчас посажу за разжигание расовой розни, чтоб тебя, Стил! А ну собери свои грозные перья, засунь их туда, где они не будут колоться, и замолчи – ни мне, ни тебе не нужны проблемы, — усердно защищая как себя, так и своего приятеля по ту сторону стальных прутьев, агрессивно шептал Деречо, прижимаясь к камере заключения столь близко, как ему позволял раскалённый металл, темнота холодных углов коридора и крепкие нормы приличия. – Так, значит, слушай сюда: у нас и так ситуация нестабильная с ними сегодня. Если ты, балда, не заметил, подле тебя трое бизонов в соседних камерах спят: осуждены за полночный пьяный дебош, в ходе которого каждый пытался совратить кобылок-поваров в столовой основной шахты, в том числе и ту, о которой все в первую очередь вспоминают…

— Да ну тебя! Они пытались изнасиловать Серебро?! – тут же во всю глотку выпалил поражённый сказанным Стил, глаза которого чуть ли не на лоб полезли, стоило ему понять, кто сидит с ним в одной комнате. И, не желая оставлять дело так, угольный комок ярости, не призадумавшись ни на секунду, выпалил, – Эй вы, слышьте, рогатый скот?!

— А ну заткнись, кому говорю! – начиная нервничать куда сильнее прежнего, произнёс испуганный возможными последствиями назревавшего конфликта Деречо, попытавшись врезать своему приятелю с копыта сквозь прутья широкой камеры, однако, безрезультатно.

Вдруг на весь коридор, полный преступников самых разных мастей: от хулиганов до насильников и воров – послышался звучный лязг металла, а затем и скрип открывающейся двери, ржавчина на которой, стало быть, живёт ещё с годов основания самого города. Вкусив запах свободы, Стил улыбнулся во всю ширь хитрой морды и, навеселе засмотревшись на дёргавшиеся глазки законника, отрезал:

— Спасибо, — сказал он, кашляя от ощущения в ноздрях сухих и мерзких запахов тел немытого скота, рога которых он был готов оторвать в любой удобный момент. – Думаю, ты и сам понимаешь, что для всех будет безопаснее, если я буду по эту сторону прутьев.

— Да уж, — справедливо изрёк прокурор, смахнув со лба скопившийся холодный пот, и опешил, вдоволь отдышавшись пред лицом ехидно посмеивавшегося любителя опасностей, ввязываться в которые, однако, пони вокруг него не желали, ровно как и сам Деречо. Вернув себе приличный вид и состроив угрюмую мину, земной пони, весьма статный, но худощавый жеребец в чёрной жилетке с еле приметной щетиной и стильными бакенбардами, добавил. – Но я тебя предупреждаю: ещё одна такая выходка и обратно за решётку, Стил! Мне не нужны проблемы с властями, приятель, так что, будь добр: пока я расспрашиваю этих двух, сиди смирно и молчи, Селестии ради!

— Ладно, как скажешь, — нехотя согласился Стил, ловко вытащив из кармана своего надзирателя тонкую сигарку, пока тот был занят грозным порицанием незаконности его общественных деяний.

В то же время в архивах городской мэрии.

— Ну что же, вот и всё! Ха-ха! – выпалила на радостях довольная пегаска, предварительно оглядевшись вокруг да навострив чувствительные ушки, дабы вслушаться, имеется ли у здания крепкая и внимательная охрана в условиях и без того неспокойного окружения. Удостоверившись в своём успехе, грациозная вспорхнувшая леди чувственно выдохнула, пригладив обмякшие от слёз щёки и, достав из-под крыла свёрнутую чёрно-белую фотографию, всмотрелась лазурью глубоких глазок в своды контрастных линий, нежно поглаживая дёргавшимся пёрышком по ныне падшим в небытие мордашкам изображённых светом пони. – Хи-хи…

Изображённая на рассыпавшемся миниатюрном снимке семейная пара, высокий жеребчик-пегас и низенькая единорожка, держали пред собой, в уютной самодельной колыбели, милую пернатую кобылочку, взгляд которой был устремлён на свет жаркого солнца, в то время как на носике её мирно располагалась крохотная бабочка. На фоне портрета был заметен обыкновенный для южных земель деревянный домик, взвывавший о ремонте, хотя бы косметическом, дабы грязь широкого фасада не так сильно бросалась в глаза случайным прохожим. На мордах пары, связанной крепкими семейными узами, сияла радость и надежда, однако, вопреки тому, что-то всё же казалось в том взгляде странным. Будь причиной тому долгая выдержка перед фото или наигранность эмоций, можно было бы сказать о том сразу, однако эти улыбки будто сочетали в себе боль утраты и радость одновременно, что… загадочным образом очаровывало.

Вдоволь насмотревшись на сокровенное фото, дорогое той, словно сама жизнь, белоснежная красавица в одно ловкое движение дёргавшегося от нервов крыла упрятала то назад в прореху меж пышными белыми перьями и, тяжело вздохнув, просияла искренней улыбкой. И, обдумывая то, на что она пошла во благо достижения цели, не в силах совладать с собой, пони засмеялась, со стыда схватившись за завитки тёплой гривы.

«Подумать только», — мямлила она про себя, — «Я только что переступила закон», — продолжала она, будучи сбитой с копыт фактом того, сколь просто ей удалось достигнуть намеченной цели, — «Указ Пера Алого Лебедя об ограничении прав граждан-переселенцев Республики Бубалус…. Что тебя, да это же гениально! И, что самое главное, я получила от моей команды все необходимые подписи! Выкусите, звери, вам тут не ваши каньоны, ха-ха!» — никак не могла нарадоваться довольная пони, празднуя победу над общественно-государственным застоем, что уже как десяток лет имел место быть во всех городах южной Эквестрии в связи с некогда навязанным сотрудничеством двух рас-противников.

— Вы ещё кто такая? – резко оборвав победные тирады милой пегаски, в святую святых дипломатии ворвался широкогрудый безволосый жеребец в сером фраке, пуговицы которого были готовы вот-вот вылететь прочь от того натуга, что создавало его жилистое земнопоньское тело

— Крыло Королевской Дипломатии, — гордо произнесла леди, будто бы годами готовившаяся к подобному исходу событий, и замерла в гордой позе победителя, глядя на громилу исподлобья, уверенно указывая гладким пёрышком на вытянутый из-за спины серебристый значок государственной организации.

— Ну-ка подождите, мисс, — не остановившись ни на секунду, ответил жеребец, сделав пару грозных шагов навстречу пегаске, чья уверенность, казалось, уже просто не могла пасть ниц, стоило ей сверкнуть официальным удостоверением. – Разрешите-ка, я взгляну на него, — давил жеребец, глядя на кобылу так, словно бы та безо всякого стыда и угрызений совести украла всё содержимое этих шкафчиков, после чего заготовила террористический акт против самого города. Силой забрав сверкавший кружок из нежного хвата леди, недоверчивый охранник заявил. – Итак, сейчас проверим ваше удостоверение, «мисс», — судя по его интонации, последнее он произносил с явным осуждением. – Чт-, — только и успел промолвить сбитый с толку жеребец, как, порвав копытом бумажный муляж, он уже наблюдал краем глаза эфемерный силуэт порхавшей прочь пегаски. – ТРЕВОГА! НА ТРЕТЬЕМ ЭТАЖЕ МЭРИИ ЗАМЕЧЕН НАРУШИТЕЛЬ! ПЕРЕКРЫТЬ ВСЕ ВЫХОДЫ!

«Ну что же, вот и договорилась: ничего простого, как известно, на этом свете не бывает, ха!», — не теряя надежды на спасение, думала про себя блондинка-пегаска, под свист встречного ветра вылетая в узенький коридор бухгалтерийного отдела городской мэрии. Основной вход в здание, как нетрудно догадаться, уже был перекрыт юным прислужником на пару с охранником-бизоном, потому единственным выходом из сложившейся ситуации оставалось весьма крупное окно на другом конце злосчастного коридора. Времени медлить не было. Судьбоносная бумага уже была на своём месте, готовая к исполнению, и теперь всё, что оставалось сделать храброй белой пегаске – это уйти прочь из города, желательно, без увечий. Желательно, живой.

Думая только о хорошем, она опустилась на пол и, опёршись задними копытцами о твёрдые перила дубовой лестницы, запустила себя в отчаянный полёт прямиком в сиявшее полуденным светом окно. Не в силах что-либо изменить, она сделала единственное, что ей позволила напряжённая до предела ситуация: поджав крылья к телу, пегаска защитила мордашку и, чувствуя, как острое стекло впивается мелкими жгучими осколками в нежную кожицу, пролетела прямиком на свободу. Не в силах продолжить полёт, кровоточившая в области нежных пёрышек леди так и рухнула камнем возле остатков «Мятного Эля», около торчавших из-под земли острых деревянных кольев. Пропахав носом несколько метров, чувствуя, как жар от многочисленных порезов вот-вот скуёт всё её тело, пегаска тут же поднялась, кряхтя от боли и, в ужасе потрагивая обмякшие крылья, галопом ринулась прочь на север, гарцую по окраине опасного города, стараясь уйти от погони любой ценой. Не прошло и минуты, как вдали за её спиной послышался топот нескольких стражей порядка, судя по лязгу металла, вооружённых холодным или огнестрельным оружием. Эта пегаска не была легкоатлетом, несмотря на свою завидную грацию и ловкость, потому столь внезапная пробежка вкупе с нанесёнными ранами дали о себе знать: её сознание помутнялось всё сильнее, а шаг то и дело становился короче, пока, оказавшись подле пограничной отметины, она совсем не потеряла силы, опав на песок пустыни, подобно сбитой хищником птице мира.

— Деречо! Охренеть, ты глянь, чо происходит! – завопил как не в себя взбудораженный увиденным шоу Стил.

— Где? – оборачиваясь вокруг, дабы опознать цель донесения тому столь резкой информации, здраво вопрошал прокурор, пока из-под его носа хитрый пегас утащил конфискованный чёрный пистолет, разряженный в ноль во имя тишины и спокойствия его сокамерников. Так и не поняв, чего тем желал добиться его приятель, Деречо жёстко отрезал. – Стил, не отвлекай – не видишь, я работать пытаюсь!

— Дери, ты слепой или глухой, я не понимаю! – грубо вторил всё не утихавший Стил, наблюдая вдалеке, на юге города самую настоящую погоню, во главе которой была та самая грациозная леди, которую он знал часом ранее. – Стоп, что? Это она?! Быть этого не может! – уж было начал мыслить вслух взведённый до предела пегас, вылетев прочь из здания тюрьмы через хлюпкую входную дверь под звучную ругань своего временного надзирателя и поскрипывание проржавевшего механизма.

Взгляд его не обманывал: в действительности, белая пегаска с взъерошенной желтоватой гривой, полной крохотных алых пятен, прямо на его глазах галопировала в сторону северной границы, пока её крылья висели рядом, на её спинке и боках, будто бы обрубленные у самого основания жестоким порезом стального клинка. Недолго думая, угольно-чёрный пегас с горячей кровью ринулся вперёд, желая узнать, что за напасть такая приключилась, коли столь любезную сеньориту стали преследовать вооружённые жандармы. Но не успел он подлететь, как силы покинули юную особу, а сама она, взывая о пощаде к сиявшему солнцем небу, лишь медленно прикрывала глазки.

— А ну не спать, сеньорита! – отбивая разлежавшейся леди обе щёки жёсткими пощёчинами грубого крыла, в обыкновенной заботливо-суровой манере прокричал обеспокоенный Стил, поднимаю ту наверх за вялую шейку.

— С-сеньор? – вяло причитала та, будучи потерянной где-то в пучинах собственных мыслей, выпав из реального мира из-за болевого шока, связанного с порезами тонкого стекла.

— Да, это я, чтоб тебя! Что случилось! Какого сена тут творится?! – стреляя вопросами, словно из пушки, не переставал трясти ту заинтересовавшийся до смерти её историей пегас…. Что же, в конце концов, диалога с ним та добилась не из меньшего интереса, и потому пришёл час вернуть этот должок.

Но заместо ответа находившаяся на грани потери сознания леди лишь всплакнула: её голубые глазки заплыли в сиянии яркого солнца, а сажа на побитой падением морде напомнила суровому пегасу о том, в каком мире они оба живут. Искренно рассмеявшись, белоснежная пегаска всё же вымолвила, наблюдая, как в нескольких десятках метров за ними уже находился резво гарцевавший наряд жандармов:

— А вы всё шутите, сеньор…. Бросайте это дело: нам с вами не по пути… Я знаю, вы любите опасности, но мои проблемы вам ни к чему… И да, — в её пульсировавших от усталости и боли зрачках будто бы просияла искра, попавшая чёрствому мешку табачных перьев прямо в сердце, пока та молвила. – Я провалилась. Я не смогла выполнить свой долг. Я не смогла уйти незамеченной. Прошу, не берите на себя мой грех – уходите…

Внимательно вслушиваясь в каждое произносимое пегаской слово, Стил неугомонно рыскал взглядом по горячему песку в поисках спасительного круга, что мог бы вывести их обоих сухими из сложившейся ситуации. Внимательно вглядевшись в выемку внутри заборинки, огромная чреда которых ограждала город стеной из крепко натянутых верёвок, внимательный жеребец приметил внутри двухзарядный пистолет, наподобие его «Бруно», имевший, однако, белую окраску и гравировку в виде солнечных лучей, подобно волнам на песке в лёгкую ветреную погоду.

— Хи-хи, не помню, чья это фраза, но вам она совершенно под стать… Когда справедливость исчезает, то не остаётся ничего, что могло бы придать ценности нашей жизни, — только и успела промолвить лишившаяся последних сил пегаска, с улыбкой прикрыв заплаканные глаза, слёзы из которых размазали по её милой мордашке грязь сажи промышленного городка.

Очарованный таким безрассудством с её стороны, Стэндин Стил сам чуть было не пустил слезу, однако, взяв себя в копыта, тот лишь широко улыбнулся и, снимая свой угольный плащ, закинул раненую леди на спину, используя прочную и длинную ткань как верёвку для фиксации тела спавшей бедолаги.

— Стэндин Стил, снова ты! – готовая разгореться тартаровым пламенем, тут же выпалила алогривая кобыла, походившая, скорее на преступника, нежели на стража порядка. Её ухо было проткнуто двумя тонкими стальными гвоздями, форму стильных серёг которым придали местные лишь в дальнейшем. На шее кобылки красовалась татуировка распустившейся крупной кровавой розы, в то время как тело её было покрыто лёгкой чёрной курткой с крохотными дырочками подле копыт для продува в жаркую погоду. В сочетании с её заострённым угловатым ирокезом и многочисленными шрамами, фасон сей был ей очень даже к лицу, что придавало кобылке, и без того выглядевшей юно, шарм подросткового бунтарства.

— Рубин, а ну заткнись и не встревай: ей займусь я, — жёстко ответил чёрный пегас, выплюнув из своих зубов порванную ткань любимого плаща, докончив тем самым перевязку больной пони.

— Ты сдурел, куряка?! – справедливо выпалила в ответ огненная пони, наведясь многозарядным пистолетом на тело приятеля. – Всё? Докурил-таки последние остатки серого вещества, я так полагаю? А ну положи её на пол: ты не судья и даже не страж порядка, чтобы заниматься подобными делами!

Услышав это, Стил в который раз за день ощутил то самое мерзкое чувство, когда его неукротимый пыл, готовый разорвать кого-угодно, была бы на то воля самого пегаса, всего лишь в пару веских слов свели на нет. Отвернувшись от набежавшей троицы пони во главе с так называемой «Рубином», жеребец замолк.

— Чего встал, как вкопанный?! – сберегая дистанцию с весьма непредсказуемым и опасным противником, продолжала гневаться кобылка, защищающая свой город. – Передавай её нам и иди спать, Дискорд тебя дери! Ишь, защитник нашёлся!

Обернувшись в сторону всё наближавшихся на него серьёзных пони, Стил тепло улыбнулся, хитро поведя глазами в ответ на оскорбления, слетавшие с уст его жаркой во всех смыслах приятельницы. И, усмехнувшись, он навёл оба незаряженных ствола на перепугавшуюся не на шутку троицу.

— Стил?! – тут же выкрикнула та самая грозная пони, нежный глазик которой теперь дёргался, подобно солнцу в знойный день. Придя в себя, она продолжила. – Ты что это здесь устроил! Ты смеешь наводить оружие на нас?! Из-за неё?! – сопровождая своё высказывание активной жестикуляцией, рубиновая кобыла лишь сильнее гневалась, искренне не понимая, что происходит с её приятелем. – Ты сдурел! Определённо точно: ты сдурел! Ради какой-то кобылы, которой ты даже не знаешь, стреляться с друзьями – да ты хоть знаешь, что она сделала?!

После этих слов, медленно подняв из-под тени своей шляпы карие очи, сиявшие в свете полуденного светила настоящей храбростью, Стил впервые за свою жизнь почувствовал, насколько сильна земля под его копытами, насколько могущественны его пустые пистолеты и насколько красноречив его решительный взгляд. Стоя на границе родного Гемтауна, имея при себе лишь благородное намерение помочь милой леди, в которой он чувствовал присутствие чего-то святого, и располагая двумя опустошёнными кусками металла, привязанными к передним копытам, он изрёк:

— Нет, я не знаю, что она сделала, Рубин.

— Тогда какого сена ты защищаешь эту преступницу, чтоб тебя, кусок ты идиота! – волнительно размахивая перед своими соратниками полным пуль боевым пистолетом, продолжала гневно задаваться важными вопросами разгорячённая донельзя кобыла.

— Потому что я видел её глаза, Рубин, — сказал он, прищурив свои очи, дабы в пылу жаркой словесной перепалки следить за настроем готовой выстрелить кобылы более пристально. – Глаза могут рассказать о многом, Рубин, и ты сама это знаешь, — гордо распрямив широкие плечи да жёстко, но красиво указав сжатым крылом на свою собеседницу, в победе над которой он уже был уверен на все сто, Стил лишь усмехнулся, дружелюбно оскалив, к удивлению всех, почищенные зубы.

— Ты что несёшь, больной?! Она тебе друг что ли или невеста, чтобы ты так на глазки её заглядывался, а?! Да ты хоть имя-то её знаешь?

— Нет, не знаю, — гордо отрезал Стил, уверенно прищурив очи.

Челюсть алогривой кобылки была готова опасть до самой земли, стоило ей услышать этот ответ, однако, будучи не из робкого десятка, она быстро пришла в себя, вновь наведясь на чёрное пернатое тело.

— Я видел её глаза, Рубин, её глубокие невинные глаза: эта пони не могла поступить плохо, я просто чувствую это, – и я отказываюсь верить в иное, — и вновь, озлобленно цокнув зубами, но продолжая оставаться спокойным душою, Стил выше задрал нос, подобно тому, как он привык наблюдать оное в поведении ныне спавшей красавицы. И, подумав, что ситуация и без того ввела его оппонентов в замешательство, Стил взвёл курки обоих пушек, безо всякой агрессии произнеся. – Я сам выясню, что за преступление она совершила и вернусь сюда, как только это будет возможно, Рубин, даю слово! Политика искренной правды осудит её по справедливости.

— …За тобой будут вести охоту, Стил, балда ты такая! – уже будучи в какой-то степени согласной со стороной пегаса, ни то заботливо, ни то в упрёк его глупости протянула боевая кобыла, пока её сослуживцы попрятались ей за спину, боясь быть простреленными насквозь самым первым залпом грозных орудий.

— За меня не беспокойся, — жёстко ответил Стил. – Я найду способ выйти сухим из воды, — и, продолжая держать на мушке двух сильных на вид жеребцов, в поддержке которых он не был уверен, пегас довершил свой ответ. – Если вас спросят, почему вы упустили опасного преступника, ответьте, что к нему внезапно прибыла подмога.

Выпалив это, Стил со свистом поднялся выше в небо, всё ещё выцеливая дулом крохотных машин смерти приспешников хорошенько призадумавшейся Рубин, и, поднявшись достаточно высоко, будучи прикрытым тоненьким паровым облачком, он упрятал прочь оба разряженных ствола, со скоростью ветра спикировав к земле, улетев прочь на севере, в сторону знаменитых чащ Вечнодикого Леса, в районе которого государственная слежка уж точно должна была потерпеть крах, в связи с аномалиями природного характера, что вечно кружили свою магию вокруг этой загадочной местности.

Серебристый свет голубого месяца пронзал небо лучами тишины спокойной эквестрийской ночи. Подле высоких хвойных деревьев национального парка города Кристал вальсировали струйки крохотных белых балерин, засыпая снегом предгорья пылавшего огоньками тёплого города. Лёгкие потуги морозного ветра, поглаживая тёплые щёчки одинокой пони, оставляли на шёрстке той еле заметные капельки воды, тут же примерзавшие к чувствительным волосикам, словно крупные слёзы.

Сложив над головой широкие обмёрзшие крылья, уже не чувствовавшая собственного тела пони лишь изредка посапывала, стараясь не закрывать тяжёлые глазки во тьме гнетущей ночи. Высокий фонарь подле гладкой каменной скамьи, вырезанной в форме гребня морской волны, на которой и сидела готовая уснуть пони, был весьма тусклым, однако того хватало, чтобы увидеть всё, чего эта уставшая от жизни особа могла возжелать. Падавший синеватый блеск лампочки освещал грациозно кружившиеся в мирном танце снежинки, колючий край вечнозелёной ели и затоптанную подошвой ботинок землю пред взором улыбавшейся пегаски. Издалека, откуда-то сверху, из города, доносились добрые шёпоты спокойной семейной жизни: праздничная музыка и треск сгоравшего дерева эхом маршировали от утёса к утёсу.

— Мисс, прошу простить, может, я лезу не в своё дело, но что вы здесь делаете совсем одна? – учтиво обратился к пернатой красавице тепло одетый жеребчик, морду которого было чрезмерно тяжело разглядеть во тьме зимней ночи.

— Всё хорошо, сеньор, — дружелюбно отрезала замерзавшая на морозе пони, постукивая звонкими челюстями, пока снег с её шёрстки то и дело падал на землю пышными белыми комьями. От холода широкой улицы на склоне высокой кристальной горы не спасала даже уютная светлая многослойная дерматиновая курточка с декоративным пушистым воротником изо льна. Подняв взгляд выше, всматриваясь в таинственного незнакомца сквозь белизну смазанных снежинок, мимолётно исчезавших из узенького поля зрения, кобылка с тяжестью на душе произнесла. – Я наблюдаю за снегом.

— Ну что же вы так, — незамедлительно ответил тот, смягчив свой тон, вежливо подойдя ближе. – Должно быть, тяжко наблюдать за снегом в одиночестве…. Вы не возражаете, если я подсяду к вам – будем наблюдать в кампании?

— Вы так любезны, сеньор, — не в силах скрыть симпатию, нежно промурлыкала залившаяся румянцем пони, однако, взяв себя в копыта, всё же воспротивилась. – Простите, но я вынуждена отказать: здесь холодно…. Я польщена, но будьте любезны, прекратите тешить моё внимание – идите в город, прошу, не стоит мёрзнуть тут ради меня…

— Мисс, я кому говорю, просыпайтесь! – внезапно голос обворожительного молодого господина сменился наиболее грубым тоном жеребца средних лет, что, подойдя ближе к мёрзлой скамье, так и не оставил возможности оглядеть его мордашку: залитая чернью фантазии, она оставалась пустой. – Сестра? Сестра! Кто оперировал крылья этой мисс? – и, промолчав пару секунд, пока из города на горе доносились отзвуки суетливой работы полной пациентов больницы, жеребец снова обернулся к своей собеседнице, столь же незатейливо и холодно вымолвив. – Я ещё раз повторюсь: просыпайтесь! Вы по плану должны были отойти от наркоза ещё час назад, мисс, ну что за напасть! Имейте совесть: вас посетитель ждёт с цветами и грушами.

Первая Городская Больница Города Хаким.

Травматологическое Отделение, Палата номер 307.

— Ох, поглядите, кто это у нас раскрыл глазки! Добрый вечер, мисс! – издав краткий смешок торжества медицины, радостно поприветствовал проснувшуюся особу опытный доктор в чистом врачебном халате, с гладко выбритой мордой, в связи с бежевой чистотой которой на вид он казался гораздо моложе, что весьма и весьма контрастировало с его басистым и, судя по всему, прокуренным голосом.

Поверх обмякшего тела проснувшейся пегаски, нежно облегая её тёплое тельце, лежало толстое и, что самое главное, мягкое одеяло, даровавшее усталой пони должный покой. Чего, однако, нельзя было сказать о самой койке, выплавленной из дешёвого железа, единственным спасением от ужасов которой было тонкое покрывало, едва укрывавшее пони от бугорков странно сваренной конструкции и вовсе не спасавшее от холода, что это сооружение то и дело привносило в покой изредка подёргивавшегося пациента. Впереди, на входе в палату, пегаска, высматривая комнату замыленным, ещё не оклемавшимся, взором, наблюдала проходивших мимо врачей в голубых халатах, мимолётная болтовня которых тут же слилась в её сознании в кашу из многочисленных внешних шумов, отчего ушки красавицы вновь начали трещать. С потолка лился тёплый розовый свет, из окон же поступали лишь алые лучи заката, сияния которых уже с трудом хватало для освещения пространства тёмных палат.

Вглядевшись в потрескавшуюся с годами плитку, пони приметила ножки коек своих соседей, сиюминутно придя к выводу, что ей будет с кем поболтать, однако пламя её радостного настроя тут же потухло. Подняв взор, пегаска увидела лишь скромно застеленные пустующие кроватки, рядом с которыми, однако, стояли букеты душистой лаванды, бутоны которых, выглядывая с миниатюрных тумбочек в полу-затемнённой тьме загадочного вечера, казались в тот час ароматными цветастыми звёздочками…

— Ну всё, мисс, чтобы более время не терять, отвечу на все вопросы сразу, — забавно промурлыкал весёлый доктор, поправляя съехавший с головы медицинский колпак. – Вы в хакимской городской больнице, проходите курс реабилитации после операции на крыльях: при приёме два дня назад из вашего тела извлекли двадцать семь осколков битого стекла – как же вас так угораздило? – всё же приостановился тот, печально цокнув, пока его взгляд был прикован к летательным мышцам внимательно осматривавшейся пациентки. – Так или иначе, после того, как мы вытащили из вас все инородные тела разных форм и размеров, не поймите меня неправильно, хе-хе. После этого мы отвезли вас сюда: уж очень нашего специалиста смутила анатомия ваших крыльев. Времени сделать снимок скелета у нас не было, потому ведущий врач Твитчинг Дэйлайт самостоятельно, в одиночку, опознала ваши ушибы, передвигая крупные и мелкие кости изнутри в течение пары минут, — говоря столь жуткие для простого обывателя вещи, доктор слегка усмехнулся, глядя на скукожившуюся мордашку напуганной пегаски, и затем продолжил. – Что самое удивительное, Дэйлайт сходу опознала три крупных перелома, вправив их на месте! Что же касаемо раздробленных мелких костяшек – этим заниматься наш профессионал отказалась, потому, сделав всё, что той позволяла не терпевшая отлагательств ситуация, она передала это дело мне! Так что, если у вас, например, — он демонстративно кашлянул, попытавшись отвести взгляд от любопытного взора приподнявшейся над койкой леди, и пояснил. – Если у вас, например, будет чутка больше гипса, чем нужно, вследствие чего вы не будете чувствовать каких-то мышц правого крыла, не обессудьте: работали, как могли, сами понимаете.

— Ладно, я поняла, доктор, спасибо за пояснение, — вежливо перебила того слегка поникшая леди, пытавшаяся пошевелить хоть одним пёрышком, однако, безрезультатно. – Но у меня всё ещё остался один вопрос: кто меня сюда привёл и как мне уйти?

С другого конца этажа послышался звонкий голосок некой юной кобылы, нуждавшейся в поддержке квалифицированного персонала, и, обернув голову на шум, высокий доктор спешно извинился перед своей собеседницей:

— Прошу простить, мисс, но мне придётся вас покинуть — у нас, должно быть, приключилась беда: мне нужно срочно подойти к моей коллеге! На оставшиеся вопросы ответит ваш…. Особенный пони? Приятель? В общем, мистер Стил. Собственно говоря, это и есть тот господин, что привёз вас сюда, потому, думаю, общий язык вы точно найдёте, — вымолвив это, доктор, временно выполнявший обязанности главного врача травматологического отделения, претерпевавший все радости и невзгоды столь важного положения, ринулся прочь на зов не столь опытного сотрудника, тихонько прикрыв за собой входную дверь в холодную палату.

Неловко переглядываясь меж собой, пара просидела в полной тишине, прерываемой лишь завываниями ветра да суетой рабочих буднего дня, около минуты. Решившись прервать столь неловкое мгновение первым, Стил выкинул на прикроватную тумбочку тяжёлый двухзарядный пистолет, и грохот светлого металла эхом прокатился вдоль стен тепло освещённого помещения – что же, повезло, что сам пегас при том остался неподвижен. Проявив ту малую долю вежливости, на коей манеры чёрного пегаса сходили на нет, он медленно произнёс:

— Ну, рассказывай давай, баба, за какое такое дело бравое решила себя в салат нарезать, — бесцеремонно пророкотал он, выставляя близ грозного орудия убийства вазу с наспех вырванными розами, предположительно, из сада больницы, и пакетом спелых груш.

— Серьёзно?! – гневно выкатила пегаска, глазки которой наполнились кровью, словно бы её саму ошпарили куском раскалённого металла. Придя в себя, тяжко вздохнув и опустившись назад к постели, она пояснила своё недовольство, показательно покручивая копытом у виска. – То есть вы… Я… Аргх! Да у меня даже слов нет, чтобы высказать вам, насколько вы бестактны, сеньор Стил! Как вы можете так грубо начинать диалог с той пони, что вы столь благодушно спасли!

— Ну так я же тебя спас, а не ты меня, — справедливо подметил веселившийся жеребец, заняв место на соседней койке, в одночасье развалив на ней всю чистоту и порядок своими грязными, неряшливыми копытами. – Так что, как говорится, мне решать, как к тебе обращаться, снежинка…. Да и, признаться честно, я по большей части тебя спас-то чтобы как раз историю услышать: уж слишком ты меня заинтересовала, хе-хе! – пожёвывая в зубах только украденные с общественных клумб декоративные культурные растения, он снял с головы шляпу, оголив собеседнице всё ту же взъерошенную гриву, что и два дня назад. Попытавшись прилизать ту грубыми движениями больших копыт, жеребец потерпел фиаско, отчего дикий кустик из его волос теперь напоминал, скорее, поломанный веник. С соседней койки послышался звонкий смех довольной леди, и Стил, не желая более позориться, решил проявить вежливость, дабы удивление от сего затмило его небольшую оплошность. – Кстати говоря, сеньорита, а как звать-то тебя? Ты всё никак не говорила. Бесишься, поди, что не по имени зову: ну ты уж извиняй, не думал, что так скоро пересечёмся, ха!

— Ох, а я думала, когда до вас дойдёт, хи-хи! – мило пропела та, легонько махнув копытом в сторону жеребца. – Ну, конечно же, я поведаю вам своё имя, с превеликим удовольствием. Меня зовут Лэ’Тэт Би, сеньор Стил! – гордо произнесла воодушевлённая вниманием особа, припустив перед своим спасителем головушку в знак почтения – жест, обыкновенно сопровождаемый взмахом крыла, что в тот момент, однако, слушаться своей хозяйки не могло.

— Лэтэ…. Литр… Литий….Лето…. Лэти…. Чего? – искренне не понимая значения столь странного имени, разумно вопрошал Стил, вспорхнув с разверзнутой койки на холодную плитку крытого ковриками пола, и, пробубнив что-то про себя, ответил, забавно помахав головой. – Ничего не понял. Будешь Би! – заключил он, победоносно взведя кверху острое перо подожжённого крыла. – Ну у тебя и имя конечно, сеньорита. Я то думал, ты с юга, как и я, а ты…. Северная, оказывается, поняха.

Не совсем довольная тем, что большую часть её запоминающегося броского имени просто выкинул на помойку неграмотный рабочий угольной шахты, Би всё же смирилась с этим: в конце концов, если столь грубая пернатая голова смогла выучить хотя бы один слог из твоего имени, чем не повод порадоваться? Томно вздохнув да поглядев вбок, на подоконник, забитый смешными плюшевыми игрушками, Би почувствовала себя неловко и, возвратив взгляд на собеседника, пояснила:

— Ну, понимаете ли, это долгая история, сеньор Стил… Я так быстро поведать её не смогу, однако одно могу сказать точно: я уроженка юга, ровно как и вы, и с этим по большей части связана история моего… кхм… преступления.

— Так чего-й ты такого натворила, не томи уже, чтоб тебя!

— Кратко говоря, я совершила международное преступление против бизоньевого государства, а если подробнее…

— Да ты шутишь! – радостно воскликнул Стил, широко раскрыв удивлённые глазки. – Не верю! Чтоб ты, да пошла против народца дружеского – ни в жизнь, ха! – дожёвывая предпоследнюю розу, еле сдерживая себя от плевков в пол, гордо заключил раззадоренный на долгую беседу хулиган.

— Сеньор Стил! – жёстко оправила того добрая леди, отчеканив это столь жёстко, насколько той позволял нежный голосок, желая пресечь распространение этой информации за стенами уютной малой комнатки. – Поклянитесь, что вы будете держать это в тайне! И, прежде чем вы дадите клятву, позвольте, я поинтересуюсь, сеньор, если, конечно, вы позволите: как вы относитесь к бизонам?

— Пффф, ещё спрашиваешь, красотка, — звонко рассмеявшись, заверил Стил. – Да если я кому расскажу, кто ты вообще такая, нам обоим кранты, Би.

— Оу…

— Да, и что касаемо бизонов, — подвязав свой новый, ещё чистый пояс, уверенный в себе жеребец, всё же решившийся закинуть толстую сигарку в зубы, поглядел вокруг и, вобрав в лёгкие достаточно воздуха для долгой речи, начал оглашать свою позицию. – Они все, Дискорд побери, заплатят. Они сами будут все от нас прочь уваливать. Я сожгу их перьевые шляпы, а они будут смотреть на это и плакать, как побитые блудницы. Если я приеду в Бубалус и найду того рогатого, кто подписал Пакт Ржавой Слезы, я накормлю его своим дерьмом. Потом он сожрёт дерьмо, оставшееся от его дерьма, которое я заставлю его сожрать. И все их племенные вожаки, пирог мне в сено, следующие!

Если бы можно было сказать, что Би в тот момент потеряла дар речи, то это стало бы чрезмерно большим преуменьшением её реальной реакции на столь красноречивую речь уличного хулигана, заглушить которую она не могла в связи со скованностью от шока и физической утомлённостью. Ушки нежной пегаски опали на вздувшиеся от вселенского стыда щёчки, заплывшие багряным румянцем, а гладкие губки дёргались так, будто бы сама пони была крохотной рыбкой, только вытащенной из воды, не знающей, что и ответить в ситуации, подобной этой.

Дребезжащий язычок кобылки, шокированной столь вульгарными речами, смог вымолвить лишь:

— Л-ладно, я п-поняла, н-не продолжайте!

— Я и не собирался, — спокойно процедил тот сквозь занятые делом зубы, испуская в крохотные прорези оконной рамы полупрозрачный серый туман, блиставший в жарких лучах закатного солнца токсичной розой ароматного табака. И, устремив расслабленный взгляд вдаль, на роскошное сияние сводов крыши особняка Ричей, он задумчиво отрезал. – Скажу лишь одно, сеньорита: не на той культуре я вырос, чтобы эти горные бараны насиловали моих подруг и вертели моим родным городом, как им вздумается! – в его грозно пылавших глазах, томно прикрывшихся под гнётом нахлынувших эмоций, отразилась искра душевной агонии, и сам он, взяв себя в копыта, выдал. – А у тебя что за счета с рогатыми? Уж не верится мне что-то, что ты тож из Гемтауна, красавица, хе-хе! – сказав это, Стил резко обернулся и весьма эстетично обернул свою шею тонкой алой накидкой, стянутой с покрывала больничной койки. – Помню, ты о каком-то задании всё болтала или чём-то таком… Неужто Пакт уже настолько исчерпал себя, что даже столичные стали бизонов ненавидеть?

— Гм, — неловко пробубнила про себя обессилевшая Би, не в силах вымолвить истинное положение дел столь резко, будучи придавленной тяжестью совершённого преступления. – Нет, сеньор Стил. Как раз-таки наоборот: выполняя приказ Селестии по объединению народов, наша дипломатическая команда обязалась заняться южным вопросом в связи с обострением локальных конфликтов….

— У-гу, — медленно изрёк тот, неловко поводив растерянными глазками подле натужившегося от мыслительной деятельности лба. – Получается, северные приехали, чтобы помогать нам и бизонам сдружиться? Подожди-ка минутку! Би, а с какого такого сена ты тогда поручение испоганить решилась?

В её потускневших голубеньких очах отразилась вся боль доброй и любящей души, таившейся в закромах покрытого шрамами тела, и тепло улыбнувшаяся пегаска, тяжко вздохнув, начала свой монолог, завораживающе махнув гривой и гордо приподняв над постелью голову, что была полна благородных мотивов даже в мгновения столь незавидного положения её хрупкого владельца:

— Я придерживаюсь политики истины. Потому, сеньор Стил, я попрошу вас отнестись к моим словам серьёзно. Ибо, коли вам вздумается пошутить, повторяться более я не стану. Моя совесть не позволит мне солгать, однако пламя самого солнца будет сжигать моё больное сердце, пока я буду ведать вам истину. И суть сказанного мною, быть может, вы не поймёте вовсе, однако, прошу, будьте вежливы: в конце концов, вы спасли меня, и мы оба вынуждены выказать друг другу должное уважение. Я буду ведать вам историю того, что сподвигло меня пресечь закон, вы же, уважаемый сеньор, молчите: в порыве быстро несущихся событий легко пропустить то, что насыщает их духом благого дела. Без лишних предисловий, преступим.

«Была ли я растерзана толпой законопослушных горожан, удалось ли мне сбежать из города живой или, будучи наименее опасной для общества, оказаться в местной тюрьме, я оставлю эту исповедь при себе, меж пышными перьями правого крыла, подле рассыхающегося старого семейного фота. Один факт того, что ты имеешь возможность вникать в суть этих строк, говорит о том, что ты, уважаемый сеньор, смог взять меня с поличным, и потому, в связи с тем, что я оказалась слаба перед лицом общественности, и твоим в частности, я обязана поведать саму историю, что привела меня к тебе, исповедь грехов и благодетелей моей души.

Меня зовут Лэ’тэт Би, я уроженка юга Эквестрии, места, в жарких недрах которого, под предводительством великих умов, копытами неустанно трудившихся работяг, некогда происходила масштабная добыча металлов и минералов на нужды всей Эквестрии. Во времена моего детства Гемтаун уже был центром крупнейшей добычи стратегически необходимых ресурсов, конкурировать по важности с которым, разве что, могли лишь Дымные Скалы на северо-западе Эквестрии.

Я никогда не жила с биологическими родителями: уже в возрасте нескольких лет я была отдана под опеку местной швеи, что, будучи весьма щедрой особой, помогала мне расти вплоть до того момента, когда меня сможет перенять кто-то с наиболее достойным уровнем жизни. Эту добрую пони, изо дня в день штопавшую рабочие комбинезоны для изнурённых работников глубочайших шахт, звали Коттон. Честно признаться, я не считала её уютный соломенный домик чем-то бедным: вспоминая эти годы со слезами на глазах, мне видится лишь задорный смех веселившейся пегасочки, которую то и дело баловали домашним клубничным вареньем, лишь изредка оставляя с ломтиком сладкого хлеба.

Нынешние мои манеры, как нетрудно догадаться, были заложены во мне столь же рано: как выяснилось позднее, сеньорита Коттон была весьма умной и образованной пони, переехавшей на юг Эквестрии за лучшей жизнью. Уж не знаю, за что судьба столь грубо пошутила с такой прекрасной и широкой душой, однако, вопреки всем препонам усложнившейся жизни, сеньорита Коттон не просто смогла сохранить душевное равновесие, но и найти новую себя в мире, погрязшем в тяжестях соседства, уже который год утруждавшего и без того полный конфликтов юг. Так или иначе, коли вы, сеньор, читающий сию исповедь, имели честь видеть мою галантность в движениях и слышать тёплую вежливую речь, будьте уверены – всё это в первую очередь заслуга пони, которой не было всё равно.

Однако, как бы сильно я ни любила новый дом, рано или поздно ей бы пришлось отказаться от меня: финансовое положение не позволяло ей окружить меня должным воспитанием, и потому, объяснив ситуацию своим знакомым с дальнего севера, она одарила меня самой настоящей семьёй. В возрасте трёх лет я стала гражданкой города Кристал на северо-востоке Эквестрии, самом красивом месте во всей Эквестрии!

После того как «Тётя Коттон» в последний раз взглянула мне в глаза, провожая меня в мир новой любящей семьи, я, будучи запущенной в просторный и тёплый домик, даже и не смогла сразу узреть мордашек приёмных родителей. Осматривая огромные комья снега за окном, я поражалась тому, сколь тепло может быть в деревянном домике, когда снаружи бушевала суровая метель, в которой, скрываясь за пеленой нежного снегопада, отправлялась на обратный поезд моя бывшая «мама». Мне повезло: тогда я, даже не задумываясь, просто глядела в окно, и потому видела, как сеньорита Коттон то и дело оборачивалась назад, дабы высмотреть меня в окнах горевшего огнём домика, но – тщетно… Как бы она ни прищуривалась. И всё же, она улыбалась. Честно признаться, сеньор-читатель, имей бы я тогда то понимание, коим я располагаю сейчас, я бы незамедлительно подбежала, дабы обнять кобылку, посвятившую мне несколько лет своей жизни. Однако у меня не было ни понимания, ни времени. Меня ждала семья.

Внешне они ещё тогда казались мне противоположностью сеньориты Коттон: вычищенные добела тёплые домашние свитера, вычурно выглядевшая в тёплом свете ламп заколка-бабочка матушки и сиявший серебристым светом огромный монокль отца. В тот момент, когда мы все вместе сидели в уютной гостиной на большом диванчике, медленно переглядываясь… мы все чувствовали себя неловко. Моего отца звали Найт Рейн, матушку – Вайт Найт. Я не стану говорить о них много. В противном случае, сия исповедь затянется на пару лишних страниц, посему, уважаемый сеньор, постараюсь быть краткой. Они были моей семьёй. Приёмной семьёй. И до сих пор являются таковыми.

Отец мой, будучи жеребцом культуры, начитанным и образованным земным пони, большую часть своей жизни проработал в библиотеках Кристала, с искренней теплотой вспоминая главную городскую библиотеку близ центра города, полные сокровенных знаний просторные залы которой и по сей день занимают важное место как в его, так и в моём сердце. Что же касаемо моей приёмной матушки, она не имела официального трудоустройства, а лишь подрабатывала мелкими частными заказами, поступавшими, как правило, чрезмерно редко для стабильного заработка. Вайт Найт была поэтессой, талант которой позволял ей сотворять столь грациозно переливавшиеся в танце строки, что, иной раз вслушиваясь в красоту оных, любому казалось, будто бы сии слова, исполненные естественной красоты, текли плавным ручейком из уст самой матушки-природы. И, безусловно, потому её творчество зачастую использовали предприимчивые господа в качестве культурной основы для воплощения идей оной в балладах, коими так был знаменит наш далёкий морозный край.

Мои родители любили меня всей душой. И, честно признаться, мне очень стыдно, что, в связи со связывающими меня обстоятельствами, я вынуждена посвятить вас, сеньор, в закрома моей души столь поспешно. Эти пони, безо всякой тени сомнения, заслуживают того, чтобы их историю могли услышать во всех подробностях… Однако, если историю тёти Коттон я ещё смогла ужать до приемлемого минимума, семья Рейн – слишком близка моему сердечку, и потому я не стану даже пытаться поведать вам её суть, ибо страх преуменьшения вклада их в мою жизнь преобладает надо мной. Я ограничусь лишь фразой «мы любили друг друга так, словно бы были настоящей, биологической семьёй». В конце концов, чуть ли не всё, что есть во мне, было дано мне по воле их благодушной заботы и внимательного воспитания. И, коли вы имели честь взять меня с поличным, будьте уверены: в лазури моих закатывавшихся глазок вы видели ни что иное как зеркало души мистера и миссис Рейн…

Мой родной город – Гемтаун. Но, по загадочному стечению обстоятельств, копыто сеньориты судьбы закинуло меня прямиком на самый север, и потому, будучи взращённой в этих краях, я до сих пор не могу отдать своё сердечко чему-то одному. Так или иначе, в Кри′стале я ходила в школу общего образования и почти окончила ту с отличием. Кстати говоря, моим любимым предметом были языки и ораторское искусство! Ну, знаете ли, речевые качества подобного рода не приходят сами по себе, хе-хе. После окончания школы я поступила в институт философии нашего чудесного города, что, под стать моему воспитанию, изобиловал гуманитарными дисциплинами для освоения!

И примерно тогда же я узнала, что за ужасы творятся на юге Эквестрии, в месте, некогда бывшем моим домом… Уже тогда, начав изучать историю своей родины, я ужаснулась, сколь жуткими были столь свежие страницы её недавно прошедших дней. Я поняла, почему я на самом деле оказалась приёмной дочерью двух великолепных пони севера заместо обещанного судьбой детства на жарком песочке южных пустынь. Движимая… жаждой справедливости, я начала разработку плана по устранению знаменитого Пакта.

Заручившись поддержкой моих знакомых, что позволили мне провернуть столь рискованное дело всего лишь за три года, я смогла подделать подписи важных пони Крыла Королевской Дипломатии, и посему документ, составленный мной, будет обязан вступить в обязанности уже тогда, когда его обнародуют на собрании в городской мэрии. Одобрят его или нет – это дело не моё. Так или иначе, репутация бизонов потерпит крах, и в этом была моя цель. Как бы наши дипломаты ни доказывали обратного, настал наш час дать им отпор.

Не для того семьи наших предков веками жили на юге, охраняя священные земли Селестии от кровавой тирании рогатых вождей неприступно жарких скал каньона Сурома́. Не для того поколения, свято почитавшие своих братьев и саму страну, были взрощены на плодородных землях копытами тружеников, чтобы клинок дикого племени мог разрезать всю нашу культуру на «до» и «после». Не для того я хожу по этой святой земле, чтобы подруг моего детства насиловали в закоулках родного города сволочные бородатые морды. Не для того я имею возможность писать это вплоть до сего момента, и не для того ты читаешь сию исповедь, чтобы Гемтаун забыл все те зверства, что были обращены в его сторону, всё – по желанию бизонов, столь резко нацепивших на себя уродливую маску дружелюбного притворства.

Не для того умирали пони Гемтауна в борьбе за свой город, после осады которого наша прижатая обстоятельствами правительница и пошла на временный компромисс, исходом которого стал Пакт Ржавой Слезы, самый культурно разлагающий акт за всю историю внешней политики нашей могучей страны.

Не для того, не для того, не для того…

Пусть и я сама не чиста, я не отрицаю этого. Но дело моё благое, и мщу я не за себя. Потому, готовая принять на себя серебряную пуль справедливой судьбы, я жажду «братьям» нашим южным лишь должного наказания за всё то, что их культурная экспансия привнесла в наш общественный строй. Пусть теперь я преступник, и это кредо останется со мной до конца моей жизни, моё сердце чисто ото лжи, и я не сожалею о содеянном. Каждый шаг мой был выверен месяцами подготовки, в ходе которой эмоциональная боль постепенно сменялась мотивацией здравых мыслей, что, под стать ситуации, лишь ускоряли претворение долгого плана в жизнь.

Прошу, не считайте меня героем, если вы, сеньор-читатель, так вышло, житель Гемтауна. Не кличьте меня злодеем, коли окажетесь бизоном: вам должно быть ясно, что ненависть моя направлена исключительно супротив вашего народа в целом, что, однако, не предполагает особенностей отдельных личностей, ровно как и с родом наших эквестрийских пони, по отношению к которым вы наверняка питаете не меньшую ярость.

Я – лишь эхо смерти старого Гемтауна, холодные души которого более двадцати лет назад осели глубоко в шахтах, моля о пощаде, тишине и вечном покое. Имя мне Лэ’тэт Би, и это моя последняя строка в сей исповеди. И да простят меня те, кому я навредила в порыве разрушительного удара святого гнева, и да не стану я кумиром тех, кому я помогла по чистому зову больного сердца.

Te extraño tanto, Gemtown[10]…»

— Ну ты и кадр, Би, — насмешливо произнёс Стил, медленно стряхивая с кончика подпаленной сигары жгучий пепел в широкие прорези окна уютной палаты. – Совсем делать нечего что ль было, что ты целый рассказ написать решилась?

— С-сеньор Стил! – с ошарашенными глазами навыкат звучно фыркнула та, чуть было не разорвав свой драгоценный пергамент надвое. – Да как вы смеете столь кощунственно относиться к истории моей жизни! – и, убирая прочь, под копыто затёртый и скомканный кусочек выцветшей бумаги, она продолжила. – Быть может, сама ниточка моей короткой жизни могла оборваться в том здании, а вы всё шутите! Вы же знаете, сколь свирепы эти горные дикари: по зову инстинктов, даже самые интеллигентные из них могли запросто растерзать меня на месте, узнай они, что я уготовила их народу! У вас совсем совести нет?

И прежде чем позитивный мешок беспринципных перьев успел произнести очередную комедийную остроту, покой пары нарушил внезапно вошедший в комнату доктор, тот же, что и приветствовал сеньориту Би в мире живых получасом назад. Его обеспокоенный вид внушал тревогу в душу и без того не самой счастливой леди, прикованной к больничной койке, однако, храбро стиснув зубки, белоснежная пегаска нашла в себе силы улыбнуться одному из её спасителей. Безо всяких предисловий начав обращение, молодой специалист произнёс:

— Мисс Би, прошу простить, что тревожу ваш покой, но у меня для вас очень важная новость: наш главный хирург-травматолог только что связалась с нами и… Ну, — неловко заминаясь, он долго оттягивал момент истины, не в силах найти подходящие для того слова, в итоге, однако, выпалив так, как есть, — наш главный хирург-травматолог Твитчинг Дэйлайт отказалась вас лечить.

— С какого это ещё хрена! – тут же возразил Стил, молнией вспорхнув с койки да приставив к шее волновавшегося врача закалённое гневом копыто.

— Спокойнее, мистер Стил! – запаниковал доктор, возжелав заблаговременно обезопасить себя от последующих нападок парой шагов назад. – Позвольте я поясню, в чём дело, и, ради всего святого, не тычьте мне своим копытом в морду! Никто из нас не может повлиять на желание мисс Дэйлайт. Даже господин Хэлф, чтоб её! Прошу, не гневайтесь: сейчас всё объясню! И да, заранее скажу: с вашей… «сеньоритой» всё будет в порядке, беспокоиться не стоит!

— Сеньор Стил! Да имейте ж вы хоть частичку совести: оставьте этого святого пони в покое – я не одобряю насилие над медиками, что бы они ни сделали, и кем бы они ни были! – звук нежного голоска грациозной красавицы пронзил чёрствое сердце чёрного пегаса насквозь, и, тихонько фыркнув, он отошёл прочь к окну, показательно закатив глаза. Однако, улыбнувшись своей милой собеседнице. Издав нежный смешок, Би позволила стрессу ситуации чуть ли не полностью сойти на нет, галантно махнув копытцем да произнеся. – Прошу, не гневайтесь на сеньора Стила, уважаемый доктор: он сильно переживает по поводу моей травмы, потому и срывается, чуть что. Думаю, вы понимаете.

— Ух, спасибо, ми-…. Сеньорита Би: честно признаться, как с Дэйлайт пообщался – быть может, вы не поверите, но, вопреки всей своей природной грации и красоте нравов, она тоже грешит подобным. Да порой погрубее вас, Стил. Наш персонал думает, что сие связано с её алкогольной зависимостью, однако психологи сверху утверждают, что корнем проблемы может быть психическое заболевание. Не знаю. Как по мне, так у неё характер скверный – вот и вся правда. Не то чтобы я её за это осуждал: в конце концов, она наш лучший специалист, навыкам которой остаётся только восхищаться…. Но как пони она, – произнеся это, многозначно замолчавший доктор, грозно топнувший вялым копытом в пол, что-то пробубнил про себя, однако, тут же, прокашлявшись и вернув телу деловой вид, продолжил. – Так или иначе, прошу простить: я отошёл от темы. Как я и говорил ранее, мисс Дэйлайт отказалась лечить вас, так как уже сделала всю сложную работу и остальное предоставила нам. И, передав это, в следующем же письме, которые мы, меж тем, получили только что, она огласила, что её можно не ждать на работе около месяца, так как она будет занята. Таким образом, срок вашего лечения, что, между нами говоря, мог занять пять дней, к сожалению, вынужден растянуться на месяц, — на этом моменте эмоции весьма спокойного врача всё же потерпели крах, его щёчки залились красным, и он, схватившись за взъерошенную гриву, невпопад пробубнил себе под нос, отвернувшись прочь от морд заинтересованных собеседников. – Да чтоб ей пусто было! Кто угодно бы другой из наших заявил подобное, и раз-два-три-ты безработный, на мели! Терпеть не могу это её высокомерие! Эх, ну почему такую наглую особу природа наградила таким даром, а! Ну, хоть везёт, что выпендривается она своей важностью не так часто – ещё терпимо…

— Подождите-ка, МЕСЯЦ?! – грубо выпалил Стил. – С какого сена месяц! Эта ваша Дэйлайт же перекроила её крылышки ещё в первый день, так почему её нельзя отпустить домой с бинтами?

— Я же объяснил, — томно вздохнув, ответил вновь обернувшийся доктор, тяжко прижав копытце ко лбу, что от накопившегося в воздухе напряжения был сполна залит холодным потом. – Мисс Дэйлайт, как она выразилась, не имела времени, и потому провела операцию лишь над крупными осколками крыльев. Мелкие же были чрезмерно незаметны для её осязания, и потому она передвинула их на глаз, посему мы должны потратить время на полное заживление вашей костной структуры, чтобы всё встало на место. И да, прежде чем вы зададитесь вопросом: у нас нет специалистов, что способны работать столь точно с хрупким органическим материалом внутри чужих тел, и потому остаётся доверить это дело матушке-природе. И даже после этого вам придётся провести пару недель дома под присмотром родственников или близких знакомых, дабы они отслеживали ваше состояние.

— Ох, ну что же вы так пугаете, доктор, я уж было подумала, что меня ждёт трагичный финал, а всё, оказывается, не так уж и плох, — тихонько мурлыкала себе под нос довольная положением дел Би, в то время как её грубый спутник, не удосужившийся даже понять сути сказанного, прервал её, совершив очередной выпад в сторону ни в чём ни повинного врача да грубо закрыв своей милой собеседнице болтливый рот грязным копытом.

— Значит так, уважаемый, давайте проясним ситуацию: нам с Би необходимо скорейшее выздоровление, и чтобы всё было по справедливости, сделаем так: я нахожу эту вашу Дэйлайт и воздаю ей за её наглость, а вы в ответ сосредоточитесь на моей спутнице. Пойдёт?

— Стил! Да как же вы не поймёте! – отчаянно произнёс выведенный из себя врач, показывая дёргавшимся копытом в даль тёмных прорезей широкого окна. – Пока мисс Дэйлайт не за работой с нами, никто из нас не сможет поставить мисс Би на копыта в две секунды: мы просто-напросто не располагаем должной концентрацией и практическими знаниями по данному вопросу. Кстати говоря, мы всегда так лечили пациентов, и лишь с появлением чудотворной магии Дэйлайт удалось ускорить процесс восстановления, так что, прошу, не гневайтесь: вы будто бы в первый раз в государственной больнице – тут быстро только номерок для вешалки получить можно – и то не факт!

— А что делать, если у неё есть неотложные дела дома?

— Ну, тут наши полномочия – всё, уж извините.

— Сеньор Стил, после того, что я совершила, у меня не может быть ничего столь же важного: я уже говорила – мой путь пройден, осталось лишь принять новую судьб, — галантная кобылка продолжила сладко помазывать ушки жеребцов своей тёплой речью, однако, будучи вновь перебитой жёстким, упёртым сеньором, она предпочла укрыться прочь, под одеяло, потому как голосок её, судя по всему, уходил в пустоту тёмных коридоров, заместо ушек активно споривший господ.

— И всё же, почему мы должны терпеть месяц по прихоти какой-то там вашей зазнайки, если она может сделать нам такой подарок буквально за пару часов! Это отвратительно даже для меня! – вздувшийся от ярости Стил мерзко сплюнул табак вперемешку со слюной в ближайший горшочек с ароматными цветами, и, жёстко указывая крылом на собеседника, будто бы тот пытается уйти от ответственности, заявил. – Знаешь, что со мной бы стало, не будь я в Гемтауне месяц?! Да я бы сдох от скуки! Потом я бы сдох от депрессухи, а затем подох от разрывающей меня ненависти! Ненавижу все эти больницы ещё с детства: повсюду этот мерзкий запах лекарств, полутрупы, которых перевозят на ржавых койках! Вообще не понимаю, как вы работаете в таких условиях: это же чокнуться от всех видов душевной боли можно. И тут, когда у вас есть способ помочь моей спутнице, эта зазнайка просто отказывается и идёт «по важным делам»? На месяц?! Да тварь эта ваша Дэйлайт, вот и всё! Каким бы классным врачом она ни была, это плевок в морду пациентов, беззащитных пред крыльями смерти. А вдруг в связи с её недоконченной операцией у пони возникнут осложнения – она не думала? Ишь гадина какая важная!

— Сеньор Стил, прошу замолчите! Да, это мерзко, но не нам её судить! – громко произнесла Би в надежде, что хоть эту её фразу бесконтрольно изрыгавший агрессию пегас услышать сможет.

— А тогда кому? Селестии? Богам этим античным, у которых уже сердце всё в шрамах от того, сколько их учеников преступали врачебную клятву? Не забыла, какая главная клятва у них, а?!

— Primum non nocere[11]! – гордо произнёс доктор, оправив свой белый халат, после чего, приметив во взгляде необразованного собеседника непонимание, прояснил, надев поверх взъерошенной гривы белый колпак с алым крестом. – Прежде всего, не навреди.

— Во, слышала, баба! Не на-вре-ди! – раскладывая свою мысль по кирпичикам, словно бы для жеребёнка, всё вторил Стил, тыкая копытцем по гладкой головушке собеседницы, не желая отступать от своего. – Да и думаешь ты мало, Би! Это ты только одну себя рассматриваешь, а представь, сколько таких, как ты, за этот месяц появится, а! Да и тебе ещё повезло, что тебя подлатанной бросили… А представь, что бывает с теми, кого она оставляет на произвол судьбы, даже не удосужившись взглянуть на больное тельце пациента, молящего о помощи, – на мордашке поникшей пони наконец проявилось глубокое сожаление и, вздохнув, то ли от осознания правоты Стила, то ли из-за недостатка силы воли, дабы продолжить спор, она лишь кратко кивнула, медленно отведя взгляд.

— Ладно…. Я, наверное, пойду, уважаемые, — поспешил удалиться за ненадобностью огорчённый положением дел врач, медленно завернув за угол да нежно прикрыв входную дверь, дабы оставить этих двоих наедине: время близилось к ночи, и потому чем раньше бы эти двое успокоились, тем спокойнее бы стало для пациентов соседних палат.

— Значит так, Би, я понимаю, что ты кобылка добрая, и хочешь, чтобы всё было по справедливости, — начал тот, присев на колено перед холодным краем занятой койки, да, взяв свою спутницу за копыто, подобно особенному пони, тепло произнёс, глядя той прямо в раскрытые от удивления глазки, желая удостовериться в том, что его идеи воспримут всерьёз. – Поскольку мы теперь с тобой вне закона, предлагаю временно осесть здесь, и заняться расследованием дел. Сомневаюсь, что здесь есть нормальные жандармы, учитывая слухи, что даже из больниц нынче воруют.

— Вы предлагаете нам стать частными детективами? – сладко пророкотала пегаска с дрожью в голосе, пока уголки её рта постепенно вздымались кверху: то было под стать её темпераменту и роду деятельности, потому она, сжав копытце сеньора крепче, с нетерпением ждала продолжения интересного монолога.

— Д-да… типо того, — задумчиво отрезал Стил, в очередной раз осознав, что его словарный запас оставляет желать лучшего. – Так или иначе, это будет нашим хлебом до той поры, пока не найдём нормальную работу… И до той поры, пока я не докопаюсь до истины, что лежит за душой Твитчинг Дэйлайт, — на его спокойной мордашке, просиявшей в сиянии алых лучей закатного солнца грубыми формами квадратоподобного черепа, отразилась завидная многим решительность, и, кратко улыбнувшись, он произнёс. – Знаешь, Би, твой подвиг с бизонами, каким бы странным он мне ни казался, вдохновил меня. Я буду справедлив, я не буду вкладывать свои желания в работу, и пусть же мнение общества порешает судьбу преступницы Дэйлайт! Я лишь претворю в силу положенное ей наказание, я буду палачом судьбы. И так как мы будем работать по справедливости, разведывая истину по крупицам, робко оставленным самими пони, воздавая за неё преступникам, что позволили себе подобную наглость, звать нас будут «Жандармерия Истины»!

Одной луной спустя.

Город Хаким.

Смерть. Как много в этом слове. Многие представляют себе образ этого величественного явления весьма обыкновенно, отрывая в памяти мрачные силуэты злобной и холодной старухи с острой косой. Однако, смерть не столь проста, как о ней многие думают, и столь депрессивный образ далеко не всегда способен в должной мере передать всё величие этого события, по степени торжественности сопоставимого с самой жизнью. Наиболее подходящим символом для интерпретации смерти, по мнению сеньориты Дэйлайт, стоило бы считать молодую кобылку в чёрном вечернем платье. Заместо косы сей леди стоило бы носить тонкий стальной веер, полный ядовитых смертоносных лезвий, да отполированный до блеска гравированный пустыми черепами семизарядный револьвер – по пуле на каждый известный грех. Обворожительная, эта мисс, будучи жаркой танцовщицей завидной красоты, нежно овивая копыто смертника своим горячим соблазнительным дыханием, стала бы кружить с ним последний вальс, вглядываясь глубочайшими очами прямо в душу. Оркестр фантомных тел великих благодетелей вкупе с жутким оскалом стражей вечных грехов сопровождал бы этот танец, позволяя своей госпоже вдоволь насладиться моментом, пока она, нежно посмеиваясь в копытце, лишь кружила разум напуганного пони. Бал смерти, охваченный чернью погасших свеч, постепенно бы охватывал широкий взор смертника, сходившего с ума, и судьба его, подходившая к конечной странице занимательной истории, зависела бы лишь от поцелуя мягких губ обворожительной особы, холодных и жутких, словно горький яд. И лишь в тот момент, когда, обернувшись, леди смерть бы плавно прогарцевала прочь, поражённый торжественным шоу оппонент бы почувствовал себя живее всех живых. Смерть одаривает жизнь своей ценностью, и потому не менее важна, и Дэйлайт понимала это. Впрочем, в момент судьбоносной дуэли времени на столь глубокие размышления у интеллигентной особы не было – её ждал выстрел.

Глядя на медленно переваливавшееся с боку на бок чёрное перо, Лайт лишь крепче смыкала подведённые тушью широкие очи, полностью сосредоточенные на грубых завываниях холодного ветра. Она не двигалась, не моргала и даже не дышала. Лиловое поле боевого чародейства мягко облегало светлый пистолет, заложенный в карман стильного пальто, столь простого, но ёмкого в своём дизайне, словно бы сама смертельная игра, в которой с головой погрязли два грозных противника.

Вспоминая то, что привело его сюда, Стил то и дело тяжело дышал, отчего его дыхание претерпевало частые перебои, однако, держа себя в копытах, тот сиюминутно восстанавливал свой настрой, не позволяя плану, созревавшему в течение года, пасть под давлением внезапно подкравшихся сомнений. Время мыслей и разговор было окончено тогда, когда в воздух было пущено его грубое, жёсткое, некогда подпаленное огнём, крупное и болезненно выглядевшее перо. Держа свой пистолет наготове, готовый внести в жизнь свежую струю сладкой справедливости пегас, подобно своему оппоненту, не смыкая глаз, следил за беззвучным падением того тёмного флажка, что обязан был разрешить конфликт в душе Стила раз и навсегда.

— Ах, Дискорд побери! – громко прокричала Дэйлайт, стоило ей обронить не вовремя вытянутый пистолет, могущественную двухзарядную «Клару», во влажную, рыхлую землю под покровом ароматного сада, прямо в куст с колючими алыми розами. До момента касания пером тротуара оставались считанные мгновения, и статная леди с ужасом в глазах, душа которой тут же ушла в пятки, судя по её обеспокоенному взору, стала молиться всем известным ей богам. На мордашке Стила же просияла краткая улыбка: невольно тот приподнял уголки своего рта, и расстегнув пуговичку крепкой кобуры, уж было приготовился претворить в жизнь начертанный самой судьбой фатальный исход.

— Простите, мисс Дэйлайт, но если уж сама судьба выказала мне честь быть вашим палачом, я не смогу ей отказать! – гордо произнёс довольный Стил, по интонации которого было ясно, что фразу эту к прочтению он готовил далеко не первый месяц. Дыхание уверенного в себе жеребца пришло в норму, и сам он, решительно ухватившись за ствол пистолета, уже был готов произвести выстрел в сердце элегантной леди, дабы та ушла в мир иной быстро и без лишних болей.

Наконец, спустя самые мучительные десятки жутких секунд в жизни обоих, этот момент настал: чёрное перо коснулось земли.

Просияв кристальной решительностью, Стил молниеносно вытащил из тугой кобуры тёмный ствол, улыбаясь тому, сколь просто ему удалось претворить этот план в жизнь. В тот момент, охваченный противоречивыми чувствами, пегас даже не мог поверить, что всё могло пройти столь просто. Будто бы на его стороне была вся удача мира. Краешек тонкой металлической оболочки орудия смерти со свистом вздымался кверху, пока плащ кротко улыбавшегося пегаса роскошно развевался в потоке налетевшего ветра, а сам он, без тени сомнения, наводил своё крепкое крыло на крохотный спусковой рычаг.

Однако, как бы быстры ни были крылья Стила, находчивость Твитчинг Дэйлайт была элементом наиболее могущественным: воспользовавшись воодушевлением своего противника, та, воссияв несравненно ярким азартом, тут же зажгла подле себя чародейское копыто. Её лазурные глазки источали доселе не виданную Стилом уверенность, а пышно колышимая ветром грива, элегантно застилавшая румянец чрезмерно довольной морды, столь плавно покачивалась подле мягких губ госпожи, что, казалось, исход сей битвы уже был предрешён. Сверкнув яркой улыбкой, Дэйлайт в мгновение сбросила с головы широкую шляпку, и из-под купола той показался горевший чудовищным огнём рог, за пеленой искр пурпура которого уже нельзя было различить сам лоб кобылки. Не прошло и мгновения, как жаркий лиловый круг тартарового пламени плотно объял внезапно призванное жуткое порождение разрушительной магии… трижды! Сверкавшее ярче путеводных звёзд на ночном небосводе, это полупрозрачное копыто, пульсировавшее пурпуром холодного закатного солнца, готовое обрушить весь гнев своей владелицы на излишне самоуверенного господина, вспыхнуло на всю улицу ярчайшим жаром кольца алого пламени, сиюминутно ослепив обоих дуэлянтов. Ударная волна охватила улицу, и рубиновая дымка, звучно прокатившая по земле, заполонила всё пространство близ дуэлянтов, отчего и без того лишённые взора пони были вынуждены сражаться в полном неведении. Это, впрочем, не помешало могущественной единорожке провести свою атаку: вобрав в несравненную по силе магическую проекцию слепой ярости весь гнев, скопившийся в душе той за неделю, она, сделав глубокий вдох, с нерушимым спокойствием на морде, закрыла глаза и позволила разрывавшемуся от энергии чародейскому снаряду вылететь прямо по направлению к носу назойливого нарушителя покоя.

БАХ

Когда кровавый туман, призванный ослепительной яростью настрадавшейся души, развелся из очей Дэйлайт, она тяжело вздохнула. Схватившись за сердце, напуганная леди лишь изредка поднимала взгляд от земли, наблюдая за собственной тенью на чистом камне придорожного тротуара. Но, найдя в себе силы, первым, что после этого сделала благородная пони, стало оказание должных почестей духу поверженного соперника. Преспокойно осматривая отлетевшее прочь кровоточившее тело, Дэйлайт медленной поступью грациозной единорожки подошла ближе и, удостоверившись, что её оппонент потерял сознание, плавно прильнула к земле, дабы осмотреть морду пострадавшего.

— Мисс Прудэнс, срочно, принесите мне мою медицинскую сумку: она под постелью в спальне, — профессионально отрезала занятая диагностикой травмы благодушная леди, осматривая переломанный в труху нос пегаса, смиренно лежавшего на мокрой травке с полуприкрытыми глазками, без сознания. – Ну что же вы ждёте, мисс Прудэнс! – горько выругалась Дэйлайт, глядя на застывший во времени силуэт перепуганной земной пони. – А ну, марш-бросок в дом и обратно – у нас мало времени: мне нужно поставить все эти костяшки на место. Пусть он и мерзавец редкостный, но красоту природную я у него отнимать не стану – уж слишком совестно мне промышлять такими мерзостями – так что тащите мне инструмент, а не ворон считайте, ну в конце концов!

— Ха, я тебе чего говорил, а, Дань! Ну даёт: не кобыла – огонь, ха! – будучи первым из свидетелей, пришедших в себя, Радиохэд радостно постукал своего новоиспечённого приятеля по плечу, пока тот, драматично придерживая разгорячённый лоб тонким копытом, лишь театрально сползал с кресла, не веря в произошедшее. – Да хорош дурковать, ничего ж не случилось… Впрочем, шоу ещё то было: за такое и выпить не дурно! – не менее весело проронил предприимчивый пегас, оправив съехавшие с носа очки, в то время как где-то позади со свистом проносилась шустрая земная пони, с треском щеголявшая по ступенькам высокой винтовой лестницы.

— Ох, Селестия, прошу, да не обрушится на меня гнев этой благодушной пони, — свято причитал про себя внезапно уверовавший в доброту Сурвайвор, сиюминутно осознавший, что могло произойти с его телом, получи он соответствующие увечья в мире реальном, а не в сете. Достаточно прогнав в своём воображении излишне детализированные сцены кровавого насилия, он, поняв, что отделался лишь ужасной головной болью, продолжил, скрестив на груди оба копыта сняв с головы любимую шляпу. – Да не согрешу я против честных пони, да не позарюсь я на имущество бедных, и да буду я наказан по справедливости за все грехи свои страшные, — казалось, будто бы пони севера по имени Даниэль в тот момент открыл для себя новую веру, что не могло не вызвать смеха со стороны сидевшего поблизости пегаса.

— Да уж, не завидую, — кратко выпалил тот, наблюдая, как его приятель постепенно сходит с ума, а на фоне, во тьме наплывавшей ночи проносится уже ставший родным силуэт всё той же милой лиловой кобылочки с изумрудно-зелёной гривой и пышным салатным хвостиком, обёрнутым белой резинкой. – Ну, ты это, не унывай главное! Уж не знаю, сколько ты там всего натворил, однако, думается мне, мисс Дэйлайт действительно будет справедлива, и не поступит с тобой худо! К тому же… Ты ведь теперь её личный слуга, так зачем же ей тебя уродовать? – и, взведя к небу крыло, исполненное вселенской мудрости, Хэд важно произнёс. – Да не проколи ты ту бочку, из которой пиво в кружку наливаешь себе, и тогда будет тебе покой. Что толку любоваться напрасно вылитым хмельным нектаром?

— Ну вот и всё, мисс Прудэнс, благодарю, что составили мне компанию, — доброжелательно протянула Дэйлайт, оттягивая взад за голову натёртую маслами шею пегаса, вскоре после чего всю улицу охватил громогласный хруст вправленного позвоночника, заставивший боязливую земную пони резко зажмуриться. – Вот вам, дорогуша, меж тем ещё один совет по жёсткости! – мирно, однако гордо сказала она, постепенно накладывая тугой бинт поверх измятого до каши носа, костяшки которого были ювелирно выставлены по своим позициям, словно бы кусочки сложного паззла. И, насладившись плодами своего труда, Дэйлайт важно осмотрела тело сверху донизу, всерьёз подумывая, не могло ли сие, помимо всего прочего, сделать его красивее. Однако, насмешливо фыркнув, она лишь отвернулась, взяла в тусклое поле магии закрытый чемодан и мерной поступью зашагала в сторону дома, приговаривая. – Совет мой таков: если вам удастся позволить своему оппоненту возомнить себя победителем ещё до начала сражения, будьте уверены – он заведомо проиграл. Ибо слаб тот, кто недооценивает своего врага, и падёт он по глупости и необоснованной напыщенности уверенности своей. Думаете, я обронила свой пистолет нечаянно? – хитро подмигнув, статная единорожка остановилась на пороге дома, опёршись спинкой о толстый краешек дверного проёма, что был столь красочно залит красными тонами тёплого заката. – Порой даже мне не хватает одной лишь силы и воли, и тогда на помощь должна прийти хитрость… Если бы этот пегас был на стороже, он бы ни в коем случае не дал мне провести столь рискованную атаку, однако, поскольку его бдительность подрастеряла с десяток пунктов прямо накануне выстрела, моему первоначальному плану оставалось лишь привестись в исполнение! – на морде ничего не понявшего психолога, до сих пор объятой страхом и сомнениями, сверкнула тонкая искра радости, в ответ на что её пациентка, склонившись ниже, тепло вымолвила, глядя прямо в глубокие глазки. – И да… Спасибо, мисс Прудэнс, сдерживание душевной ярости и в самом деле сыграло мне на копыто. Вы были правы: сила пони в тише её помыслов и гармонии чувств. И пусть я так и не поняла до конца, чего именно хотел этот пони, мне кажется, он нашёл то, чего искал… и не мне его судить. И, вопреки всему стрессу, я искренно рада, что судьба наша распорядилась именно так, внезапно скрестив воедино два наших смертельных клинка во имя закала силы нашего духа. А теперь пойдёмте в дом: внутри стынет чай и грустят гости.

— Сеньор Стил, сеньор Стил! – нещадно потряхивая обмякшее тело всею силой своих слабых крылышек, горестно причитала белоснежная пегаска, стоя на пороге великолепного сада госпожи Дэйлайт, пока пегас подле неё, еле шевеливший своими глазами, пытался восстановить связь с реальным миром. – Стил! Стил, чтоб тебя, мерзавец, проснись! Проснись, Стил! – осознав, что действия той не вносят в ситуацию никаких изменений, она мёртвым камнем опала на раскрытую грудь своего кавалера, жёстко отбивая свободным копытом ненавистную рыхлую землю да вырывая из глубин той свежие травинки, по которым скатывались горькие слёзы поникшей дамы. – Какого сена ты ушёл один, не взяв меня с собой?! Зачем ты прятался от моего взора, чтоб тебя, Стил! Я пыталась найти тебя и в окнах, и в небе, и на земле: к чему ты прятался от меня, мерзавец! – продолжая трясти полумёртвым телом особенного пони, не в силах поднять то с мокрых камней холодного тротуара, Би не могла унять слёз. – Зачем ты решил сделать всё так быстро? Ты, что, д-дурак, думал, что это впечатлит меня?! Ты же обещал, что, как только у нас будут все доказательства, мы передадим это дело настоящим жандармам, чтоб тебя, Стил! Сеньор Стил… Прошу, очнитесь: я хочу, чтобы мы вместе пошли домой, чтобы вы ещё хотя бы разок сыграли мне свою любимую гитарную трель, чтобы взор ваших уверенных глазок успокоил меня, чтобы я чувствовала себя действительно кем-то важным, чтобы у меня были силы жить…

Вдоль улицы, во главе которой гордо красовался великолепный в простоте своего дизайна дом госпожи Дэйлайт, приглушённым эхом ночной горечи проносились всхлипы припавшей к земле пегаски, красные глазки которой уже, казалось, были выплаканы досуха. И тут из-под её копыт раздался еле различимый среди хора насекомых шум поднимавшегося кверху твёрдого копыта матёрого пони.

— А-а-а ну замолчи, кобыла, — еле смог произнести лишённый жизненных сил пегас, посиневшие губы которого содрогались, подобно чувствительным пёрышкам возвращавшегося к жизни пациента. – Будешь ныть – ещё и не так напугаю…

— Сеньор Стил! – закричала на радостях Лэ’тэт Би, не веря своим ушкам. – Вы… Слава Селестии, вы живы!

— Да уж… не думал я, подбирая тебя тогда в Гемтауне, что через год окажусь в таком же положении, хе, — постепенно вбирая в себя сокровенные силы пылавшего жизнью окружения для продолжения беседы, Стил, чувствуя капавшую на морду живительную росу, даже в такой ситуации умудрялся удивить свою робкую спутницу. Однако состояние здоровья давало о себе знать, и хорошенько подпаленный пламенем самой судьбы Стил то и дело кряхтел от боли, чувствуя, как кости его тела странно болтались от места к месту, стояло ему пошевелить дурной своей головой. – Ты уж прости, Би, не удалось мне за тебя отомстить.

-Ч-что? – тут же невнятно выпалила Би, не в силах понять мысль прикованного к грунту собеседника. – В каком это таком смысле «отомстить»? – и тут в её сознании будто бы зажглась ярчайшая лампочка понимания: плавно поднявшись с тела, разобидевшаяся леди всем своим нутром насупилась, состроив презрительную мину, дабы возмущённо взглянуть в заплывшие гордостью глазки любителя игр с огнём. – Сеньор Стил, только не говорите мне, что весь этот год вы только и жаждали того, чтобы отомстить сеньорите Дэйлайт за тот паршивый месяц? Вы безумны, сеньор Стил, у меня просто нет слов! Да как вы смеете быть столь безрассудны?! Неужели вы совсем не думали о том, как к этому отнеслась я? И, будто бы самой агрессии вам было мало, вы согласились поставить на карту свою жизнь, лишь бы удостовериться, что были правы?!

— Прошу, Би, закрой свой сладкий ротик: не трать попусту и без того хрупкие нервишки, — прижав ослабшими копытами свои покрасневшие от гипса больные уши, к удивлению гневавшейся леди, вежливо запросил чёрный пегас. И, удостоверившись в должном уровне тишины, тот вновь припустил дёргавшиеся копыта к земле, глядя на звёздное небо, дабы начать долгий душевный монолог. – Сеньорита, да, я не скрою: в первую очередь мною движила моя личная неприязнь… Но не это ли на самом деле движит всеми нами? Да, я знаю, что я, быть может, был не прав, но я шёл к своей цели и был готов хорошенько огрести за свою правду, а знаешь, почему? За мной стояла твёрдость моих убеждений, — его мордашка расплылась в тёплой улыбке, и сам он, будучи поглощённым глубокими мыслями, лишь следил за яркими созвездиями, чувствуя под спиной тонкие струйки ночной росы. – Ещё тогда, год назад, в больнице я испытал сильнейшую ярость, однако никакой огонь ярости не может гореть вечно. Потому, несмотря на то, что я был готов пристрелить сеньориту Дэйлайт ещё тогда, сегодня я пришёл к ней совершенно с другими настроениями. Одного лишь личного разговора с ней мне хватило: уже после их чаепития я знал, что проиграю.

— З-знали?! – робко проронила нежная леди, ловко прильнувшая к своему кавалеру с боку, дабы удобнее вкушать историю его стороны их совместного расследования. – Но почему вы тогда бросили ей вызов, если знали исход битвы?!

— Я могу казаться грубым, Би, но даже я никогда просто так не убил бы того, кто смог спасти столько обречённых на смерть или пожизненную инвалидность душ, как того в своей карьере достигла сеньорита Дэйлайт. Впрочем, я никогда не позволял себе убить и даже самых чёрствых мерзавцев в Гемтауне, ибо то – дело жандармов… Я лишь калечил их своим «Бруно». Что же касаемо нашей дуэли…. Скажем так, исход любой игры всегда предрешён, и если тебе хватает мозгов, то его можно предугадать. Но это не значит, что от неё нужно отказываться. Тот, кто никогда не вступит в заведомо проигрышную партию, никогда не познает опыта битвы с оппонентом превосходящей силы… а значит и сил победить его в честной битве у такого труса не наберётся никогда. Честно признаться, я никогда не был так счастлив тому, что какая-то выкрашенная кобыла набила мне морду. Выходит, хе-хе, её действительно задела вся эта болтовня о её пациентах… и вопреки всем моим выходкам, она даже оставила меня в добром здравии. Поверить не могу, что говорю это, но, кхе, видно, сеньорита Дэйлайт всё же не так плоха, как о ней говорят слухи, — его добрые очи сверкнули во тьме ночи искрой тёплого душевного огонька, и он, хорошенько прокашлявшись, в довершение произнёс. – Что же, не знаю, как ты, Би, но я доволен: смотря прямо в её глаза на той дуэли я ощутил ровно то же самое, что и год назад. Когда, наблюдая за тобой во время отключки, я непременно приметил то, какими искренно добрыми были твои красивые глаза. Глаза порой способны рассказать о нас даже больше, чем мнение общественности, и потому спешу заявить: это дело закрыто, мне осточертело иметь дело с негативом вокруг пони столь доброй и благодушной, как сеньорита Дэйлайт…. Впрочем, честно признаться, мною никогда сильно и не движило окружение… Меня волновала лишь ты, Би. Кхе-кхе, бьюсь об заклад, тобой год назад ведь тоже движило что-то личное, не так ли? – ехидно усмехнувшись, вопреки всем болям, до сих пор тонкими нитями пронзавшими его тело, Стил обратил свой туманный взор на готовую расплакаться от счастья собеседницу.

— Я-я… Эх… Что же, вы подловили меня, сеньор, жажда социальной справедливости и в самом деле занимала лишь второе место в закромах моего больного сердца… В первую очередь я хотела отомстить этим дикарям за убийством членов моей настоящей семьи, — неловко отводя полный боли взгляд прочь, к небу, дабы чистота сапфирового небосвода очистила её больную душу, с тяжестью в груди молвила поднявшаяся с земли Би. – Но… Я понимаю, о чём вы, сеньор Стил: агрессия порождает лишь бо′льшую агрессию. Никто в самом деле не говорил мне, что мои родители были убиты, и лишь моё ранимое воображение с годами всё укрепляло эту жуткую мысль, и… в конце концов, я приняла её за реальность, даже не рассматривая возможность того, что я могла быть нежеланным ребёнком в семье сильных рабочих пони. Простите, сеньор Стил, — томно протянула та, обернувшись на распластанный по земле силуэт матёрого жеребца.

— А за что прощать, Би?

— За то, что я, познав ту же истину, что и вы сейчас, месяцами ранее, не поделилась ею с вами, боясь быть осмеянной… Я правда считала, что моё дело было бравым, и та подмена документов была подвигом… О чём я только думала, — покраснев, подобно спелой наливной ягодке, неловко выпалила белоснежная леди, желая зарыться прочь в землю от всего того стыда, что пронзал её насквозь.

— А разве это не было подвигом? – справедливо возразил уверенный в себе жеребец, постепенно поднимая ослабленное боем тело с холодной земли. – Я поведал тебе то, что привело меня К этой схватке, но не то, что ИЗ неё последует… И, в отличие от случая моего, в связи с честью участников которого я предпочитаю оставить всё, как есть, ты привнесла в жизнь моих сограждан настоящий глоток свежего воздуха: рабочие места, законность и возврат традиций. Ты настоящий ангел, Би… И да, пока ещё не совсем темно, взгляни-ка на пистолеты, что лежат перед тобой, — изрёк напоследок полностью вставший с земли Стил, подкошенные копыта которого еле держали на весу его дряхлое тельце.

Охваченные серебристым сиянием луны «Бруно» и «Клара», скрещенные на тротуаре, подобно мечам сражающихся рыцарей, выглядели сухо, чисто, девственно. Блеск звёзд ночного неба, отражаясь от полированных металлических корпусов тех, казался приятнейшей вспышкой, что могла предоставить сама природа. От земли тонкими струйками отходил белёсый пар, и, кружась в элегантном потоке вокруг пары огнестрельных орудий, он лишь навевал этим маленьким вестникам смерти большей загадочности. Взяв в крепкий хват крыла поочерёдно оба пистолета, Би осмотрела те сверху донизу, искренно удивившись той чистоте, в которой ленивый черношёрстный пегас содержал своё вооружение, однако наиболее интересная деталь, не на шутку взбудоражившая разум красотки, поразила ту напоследок. Раскрыв корпус пушки, Би вгляделась в отсек для патронов и к ужасу для себя обнаружила, что тот был совершенно пуст.

— Сеньор Стил?! Что?! – чуть ли не закричала от шока не верившая в произошедшее пегаска. – То есть, помимо всего прочего, вы хотите сказать, что такая напряжённая дуэль проходила на пустых пистолетах?!?!?! Что за бред! Почему?!

Заместо ответа Стил лишь медленно подмигнул своей доброй спутнице, оправив крылом пострадавшую морду, забинтованную в районе носа от края до края, на которой, однако, тёплым огоньком душевности сияла настоящая доброта. Тихонько просмеявшись, Стил произнёс:

— Помню, ты хотела, чтобы я сыграл тебе на гитаре, правильно? – мирно промолвил тот, укладывая в углубления наспех заштопанного плаща оба лёгких опустошённых пистолета, пока его копыта робкой поступью двигали его в сторону востока города по узенькой тропе, освещаемой сиянием белой луны. – Ты уж прости, сегодня не получится: что-то крылья побаливают, хе-хе, как видишь. Но завтра точно сыграю, будь уверена! – и, обернувшись, он гордо добавил. – Ты этого достойна, Би.

[1] Чай с лёгким дымчатым ароматом и вкусом (От англ. Gunpowder – порох)

[2] Bruno (исп.) – чёрный

[3] Claro (исп.) — светлый

[4] (Лат.) Еда

[5] (Лат.) Столица

[6] (Лат.) Вода

[7] (Лат.) Гора

[8] (Лат.) Граница

[9] (Лат.) Бизон

[10] (Исп.) Я очень скучаю по тебе, Гемтаун.

[11] (Лат.) Прежде всего, не навреди.

Незаконный транзит

Карусель

Авторские права

Легенда о Камнепаде, отважном бизоне

Унесенные Землянкой

Упырь

Последний разговор

Любовь и Искры

Чужая

Сегодня я Санни Скайс!

Алый Солнечный Свет - Том I: Расслабься / Scarlet Sunlight Vol. I: Relax, Take it Easy

Глава IX POLICY OF TRUTH

Глава IX POLICY OF TRUTH

Предупреждение