Грифонская ярость

Глава XI: Осада. Часть вторая: Тревожное утро 18-го января.

В года Эпохи раздора, когда правоверные страны угнетались язычниками, а владетели оных не могли с ними совладать, в рядах правителя Врангельского отличился воин, храбро бившийся в сражениях с оленийскими налётчиками. Воин отличался храбростью, и крепил на свой доспех жёлтую ленту, что почитал знаком счастья и удачи. Владетель даровал ему земельный надел, и с тех пор ратник и его потомки стали известны как де Хеели (Жёлтые — прим. пер.) Их родословная пересекается с такими семьями как де Линкеркюсты, де Верротбруги и Лагер-Врангели, а так же с многими другими семьями, почти все из коих за долгие годы растворились в иных линиях крови, либо полностью прервались. Изначально гербом Хеелей являлось чистое золотое поле, но со временем на него добавились чёрные колонны. От какой семьи был перенят этот элемент — доподлинно не известно. Семья правила своей землёй несколько поколений, родовыми именами Хеелей стали Руперт, Генрих, Аделина и Албертина.

< ... >

Рыцарский род фон Гельбов принимая участие в распре Катеринского и Ангриверского владетелей, перешёл на сторону первого, за что был лишён всех земель во владениях второго. В свою очередь, Катеринский герцог принял семью с радушием и пониманием, наделив их недавно отбитой у восточных язычников землёй наравне с рядом других бедных рыцарей, стремившихся стяжать славу и богатства, воюя в вартайской земле. Рупрехт фон Гельб указан среди воинов, принимавших участие во Флюссландских походах Катеринского князя. Переписчики при дворе владетеля приписали ему гибель в Фермопоньской баталии, однако в метрической книгах тех областей, где правила семья Гельбов записано, что Рупрехт фон Гельб пережил неудачный поход и умер значительно позже. Герб фон Гельбов представлял собой золотое поле с двумя чёрными колоннами и червлёным щитом — знаком семьи фон Катеринсбергов, коими пользовались все их прямые вассалы, а так же вассалы их ближайших родственников.

<...>

В 700-м году нашей эры, Катеринский кавалер Хайнрих фон Гельб взял в жёны дочь брата барона фон Гренцвальда (Гренцвальда-Лангсбаха — прим. пер.) и сделался его правой лапой и первым поединщиком. Через два года барон фон Гренцвальд, заручившись помощью наёмных вартайских язычников, напал на имение своего брата и обложил его замок осадой, в ответ на претензии своего родственника на его родовые земли. Гренцвальд-Лангсбах и его приближённые бежали из крепости. Герцог Катеринский лишил их всех привилегий и подверг опале. Тогда Гренцвальд-Лангсбах двинулся на юг, где присоединился к войску Гровера I, воевавшего тогда за трон своего владения против узурпаторов и бунтовщиков.

В 707-м году фон Гельбам возвращено их имение в маркграфстве Гренцвальд-Лангсбах. Император Всегрифонский покорил Катерин своей воле и раздал владения опальным рыцарям и баронам, до того бунтовавшим против герцога и искавшим поддержки в Гриффонштайне. В это же время Хайнрих фон Гельб задумал жениться второй раз, ведь его первая жена скончалась при родах. Рыцарь выбрал себе партию из семьи Гренцвальд-Лангсбахов, подтверждая этим свою верность маркграфу, но владетель воспринял это как попытку заговора, добился от церкви расторжения помолвки и изгнал кавалера, следуя старому катеринскому обычаю. Это деяние связывается так же и с тем, что рыцарь был крайне вспыльчив и свиреп характером, что и вызвало страх маркграфа, бывшего не менее мнительным, чем подверженный опале (но вскоре прощённый) Гренцвальд. Фон Гельб же подчинился, и покинул свои древние наделы вместе со своей семьёй и верными ему грифонами. Вскоре он остался без всяких средств к существованию и жил одной лишь милостью Кайзера, одарявшего его наградами в военных и усмирительных походах. В 730-м году Хайнрих фон Гельб скончался от тяжёлой болезни. Его сын гибнет через некоторое время в 747-м году, не оставив после себя никаких наследников по мужской линии. В свою очередь дочь Хайнриха была выдана за безземельного рыцаря Альбрехта по прозвищу Фельс ("Скала" — прим. пер.). Воин этот был знаком с семьёй Гельбов и даже дружен с ней, но не имел ни надела, ни уважаемой родни, ни даже гербового щита.
< ... >

В 801-м году, в списках дворян, набранных в хоругвь ордена Братьев Грифоньего Дома, отправившихся в первый поход Гровера II против язычников Востока упомянут дворянин Рупрехт Фельс. Он явился в одиночку, без послужильцев, и был вооружён лишь шлемом, кирасой и мечом, за что был подвергнут личному порицанию прелата Алоизиуса и поставлен в последнюю шеренгу. Позже воин отличился в битве при Приштинее, взяв в плен йезерградского дворянина и выручив с него большой выкуп. Далее он отличился во множестве других дел как умелый воин и поединщик, за что был награждён императором оружием и доспехами.

В 810-м году Фельсу пожалован надел в пять десятин земли, в тот же год рыцарю пожалован личный герб, что являлось и является для кавалеров Ордена большой и чтимой редкостью. С этого года род Фельсов стал известен как род фон Фельсенов — по названию речных скал, на которых было обустроено гнездовое имение. Рупрехт Фельс обосновался на новой земле и до 815-го года был занят устроением местных дел и тяжбами с проживавшими в округе язычниками. В 815-м году воин отбыл в войско Гровера II, и вскоре погиб где-то в Поняйянских горах, во время одной из дальних вылазок Ордена. Землю и титул унаследовал его сын Хайнрих, женившийся на местной дворянке — Амалии, урождённой Виннин. Хайнрих фон Фельсен, следуя примеру отца, в 826-м году отправился на Речную войну, где отметился беспримерной храбростью и рыцарским достоинством. Герб Фельсенов представлял (и поныне представляет) собой червлёную розу на серебряном поле, заключённую между двумя чёрными колоннами. Серебряное поле означает чистоту и благородство рода, роза же является символом дворян-переселенцев, получивших земли в Вартае после основания Хельквилльского Орденштаата Ордена Грифонского дома. (С 823-го года червлёная роза стала символом отложившегося от Орденштаата графства Лангешверт. Хельквилльский Орденштаат Ордена Грифонского дома — устаревшее название, более не использующееся. — прим. поздней редакции.

В 838-м году Хайнрих фон Фельсен гибнет в сражении, его сын Рупрехт отправляется на войну вслед за отцом и гибнет в 854-м году на Кольтсовом поле, участвуя в контратаке Кронпринца Гровера (Будущего Кайзера Гровера III) на порядки язычников. В 855-м году, после земельной тяжбы между братом Хайнриха, Хайнрихом фон Фельсеном-младшим и его сыном Рупрехтом побеждает последний. (Фельсену-младшему был дарован надел в Лангешверте и с тех пор эта семья известна как Фельсены-Кайфены (Род пресёкся в 901-м году нашей эры, их потомки известны под фамилиями Кайфенбахи, Нидер-Кайфенбахи и Обер-Кайфенбахи — прим. поздней редакции)) Рупрехт Хайнрих фон Фельсен не застал никаких воинских предприятий, поэтому провёл жизнь в мире, воспитывая наследников и неся дозор на восточных рубежах Империи. Народ и соседи запомнили воина как заядлого и умелого охотника. Фон Фельсен прославился тем, что выследил страшного волка, терроризировавшего его имение, а так же деревни язычников, находившиеся поблизости от оного. Согласно легендам — тварь в холке была ростом с взрослого грифона, и промышляла тем, что охотилась на крестьян, практически не обращая внимания на их стада. Рупрехт Хайнрих фон Фельсен скончался в 880-м году. Ходят слухи, что окрестные язычники до сих пор помнят о его подвиге. (После выселения вартайских племён из этой области данный факт крайне сложно подтвердить или опровергнуть. — прим. поздней редакции)."

< ... >

Отрывки из Гербовой книги Центральных земель Хельквилльского Орденштаата. Последняя редакция сделана в 970-м году ПИЛ. Данные отрывки не содержат значительного количества информации о гербах родственных семей, браках, родственных отношениях и проч. Согласно принятому в 891-м году Гербовому указу, все дворянские дома в Империи были занесены в унифицированные гербовые книги. Существовала градация книг по регионам. Например, в столице Аквелии хранились гербовые книги только с общей информацией о семейных древах и гербах дворянских фамилий, тогда как в административных центрах областей этого региона уже находились книги с более развёрнутым и пространным содержанием, но повествующие только о тех дворянах, что проживали в этой области. Когда те или иные семьи переезжали или пресекались — в книги вносились коррективы.

"Рупрехт фон Фельсен, решительно направляя сплотившихся вокруг него кавалеров Ордена и умело действуя белым оружием, вырвался из подземелий несмотря на сопротивление алмазных псов. Караулившая у выхода засада отказалась оказывать сопротивление и ретировалась в беспорядке и панике, несмотря на усталость и ранения, распространившиеся к тому моменту на всех, кто следовал за Фельсеном. Оказавшись на открытом пространстве, группа двинулась на юго-запад и через сутки была замечена заставами 2-й пехотной дивизии и вскоре вышла в расположение Главного Баннера. При воинах оказалось значительное количество трофеев, но все без исключения пребывали в состоянии тяжелейшего истощения (вплоть до потери сознания). Из этого события можно сделать заключение, что попытка наших действий против Хундсберга (грифонское название одного из поселений алмазных псов — прим. авт.) закончилась неудачей лишь частично, а все, кто был с Рупрехтом фон Фельсеном и он самолично заслуживают высочайшей награды за свою беспримерную храбрость.

Авторами данного прошения являются десятник юго-западного Баннера, кавалер Вингфрид фон Катеринберг, а так же сотник Вильгельм фон Штакельберг.

Res sola, quae graviter scio.

Девиз рода фон Фельсенов.

1

— Славно вы всё это обстряпали, господин фон Фельсен! — Два кавалера шли по занесённому снегом просёлку в сопровождении своих оруженосцев. Один рыцарь был в чёрном плаще Ордена, другой же носил тёмно-серый плащ, на котором была вышита красивая красная роза. — Только вот, вас за это явно не похвалят. Дело скользкое, очень скользкое, и вы, друг мой, на мушке! Реформисты особенно свирепы, если речь идёт о сохранности их денег и их денежных мешков. Я вам дам совет — лучше вам схорониться, мой юный друг. Моё имение пусть и потрёпано, но вы будете мне хорошим гостем, ну, когда война кончится и до тех пор, пока не уляжется вся эта буча с тем убитым купчишкой... К тому времени вы и залог добудете, найдете средства чтобы разделаться с долгами и прочими финансовыми проблемами.

— Сильберкралле серьёзно на меня обиделся. Спрятаться от него не удастся, да и залогом ему сойдёт разве что моя глава. Вы разве что можете попасть под горячую лапу, я даже не стал посещать своё имение — там скорее всего была засада. Надеюсь, мою семью не тронут.

— Они сойдут как заложники. — неожиданно спокойным тоном проговорил рыцарь с розой. Его весёлый тон резко сменился на абсолютно серьёзный. — Мы поможем вам, не беспокойтесь. Помню, лет пять назад подобное случалось каждый месяц или два, кого-то судили, даже казнили, но в основном удавалось уладить дело без проблемы.

— Господин кавалер, но ведь это было десять лет назад! Да и убитый купчик был не простой, так что... — Голос подал паж Фельсена.

— Ну и что с того? Будто ты, птенец, что-то тут понимаешь?! Господин Фельсен, мой юный друг, вам бы следовало научить вашего оруженосца уважать старших.

— Он родственник моего погибшего приятеля.

— И что с того? За встревание в разговоры кавалеров я бы выпорол даже собственного сына.

— Иногда он говорит по-делу. Например сейчас.

— Какая разница?.. Должен быть порядок.

Дискуссия на это тему продолжалась некоторое время, но вскоре сошла на нет. Хайнрих не горел желанием обсуждать это всё — он торопился, и случайная встреча со знакомыми лицами не сильно изменила его настроение. В собеседники ему напросился лангешвертский рыцарь по имени Рюдигер фон Курцвальд. Воин командовал десятком своих подчинённых, стоявших дозором на дороге. Оставив подчинённых на своём заместителе, он решил оказать знакомому товарищу услугу и проводить его до лагеря, заодно выяснив последние новости. Хайнриха несколько удивили слова о том, что здесь уже наслышаны о его деле. Выходит, даже фарбруксие бобры уже знают о том, что он убил Циммермана. И зачем он притворялся, выдумывал это всё? Он никогда не умел врать, а скрывать свои дела уж тем более.

Курцвальд был хорошо известен среди рыцарей. Он слыл шутником, балагуром и любил выпить, но когда дело становилось серьёзным — мгновенно трезвел, становился строгим серьёзным, а его шутки приобретали суровый оттенок. Они с Фельсеном были знакомы ещё с Висагинасского восстания, участвовали в рейдах, патрулях и боях против партизан. К их общим делам Хайнрих мог причислить парочку случаев, когда он чуть было не лишился жизни. Рюдигер был крепок, здоров и даже чем-то похож на коллегу, ему недавно стукнуло тридцать, но он всё равно звал Хайнриха "юным другом", говоря так скорее в шутку, чем всерьёз. Сапоги скрипели по снегу. Курцвальду надоело молчать.

— Да-а, я ведь помню как мы с вами влипли в положение в лесах у Купицшикса, мы ведь могли там остаться!

— Лесная деревня, пулемётная засада. Пять пистолетных в кирасу, одна пистолетная в каску.

— Точно! Я помню, как мы сожгли её. Весь лес пропах... Триумфом. А ведь когда-нибудь всё это кончится, и нам снова придётся стеречь чёртову границу...

— Я вижу, вы так и не поднялись до сотника.

— Признаться — мне уже и не хочется. Себе дороже, не так уж я и хорош для этого дела...

Лагерь хельквилльских и лангешвертских рыцарей располагался западнее северного шоссе, у наполовину выгоревшей йезерградской деревушки. В расположении находилось два баннера — всего около тысячи рыцарей, полторы тысячи пажей и слуг, а так же часть ПВО, располагавшееся в развалинах. Зенитчики устроились с умом: хорошая засадная позиция рядом с явной и желанной целью. В случае налёта вражеской авиации неприятелю пришлось бы несладко. Лагерь же представлял из себя некое подобие укреплённой крепости: он стоял на возвышении и был окружён земляным рвом и насыпью, имел несколько дозорных вышек, в свою очередь внутри тут и там тянулись ходы сообщения и противовоздушные щели. Рыцари и их слуги размещались в крепких и тёплых землянках, так же здесь была своя кухня, склад, кузница-мастерская и прочие атрибуты военной базы. Хайнриха и Рюдигера встретили дежурившие у ворот пажи. Обычное "Стой, кто идёт?" прозвучало скорее как формальность, чем как необходимость удостоверить чью-либо личность. Оказавшись внутри, воины не увидели снаружи кого-то кроме единичных часовых.

— Вы явились как раз к обеду. — Пояснил фон Курцвальд.

— Хорошо. — Кивнул Хайнрих, слушавший знакомого уже без какого-то особого внимания, ведь голову кавалера начали заполнять совершенно другие мысли.

— Я вернусь к своему дозору. Доложитесь сами, хорошо?

— Не проблема.

— Тогда увидимся. — Лангешвертец улыбнулся и учтиво кивнул. Рыцари, жившие на южном берегу Гряйфкёнига, не являлись военно-монашеским орденом, организовываясь по светскому образцу. И тем не менее, они уже давно переняли немало хельквилльских особенностей, вплоть до строго определённого количества пажей-оруженосцев, сокращённого у орденцев до одного.

Хайнрих двинулся вдоль рядов землянок, выискивая нужное ему место. В лагере кипела жизнь: где-то работал точильный круг, где-то кто-то о чём-то болтал, раз в час дозорные по цепочке перекликались о времени. У каких-то построек стояли часовые, где-то их наоборот не было. Небогато одетые, похожие скорее на солдат чем на рыцарей, кто-то со шпагами, а кто-то и без, вооружённые для дозора или назначенные в какие-либо наряды, для многих из них слова "обед", "молитва" и "ночной отбой" обладали куда более расплывчатыми понятиями, чем у их господ и старших товарищей, которые в данный момент собирались в трапезной. Она находилась не так далеко от ворот, и Хайнрих наткнулся на неё случайно. Здание было прочно вкопано в землю, изнутри доносился запах жирного свиного гуляша и звон посуды. Разговоров не было — по уставу рыцари должны были питаться молча. Столовая явно не могла вместить в себя всех: половина воинов скорее всего была вне лагеря и стояла различного рода патрулях и дозорах, лангешвердцы же предпочитали питаться в менее тесных компаниях и в менее молчаливой обстановке.

На часах у трапезной стоял паж. Он сразу узнал рыцаря и быстро пропустил его без всяких вопросов. Хайнрих снял шлем и отдал его Сеппу, батват же просто заткнул за белый кушак. Высокий, статный, одетый в чёрное, он вошёл в помещение и стоило ему сделать шаг — как голова кавалера повстречалась с неудачно торчащей балкой. Молчание, до этого бывшее спокойным, вдруг наполнилось ироническими искрами. Многие из кавалеров улыбнулись, глядя на вернувшегося из тыла брата. Однако, был и тот, кто не улыбался. Во главе стола сидел Урлах ап Сирод, глядевший на воина устало-скучающими глазами пожилого аристократа.

— Бгат Фельсен, не могу не заметить, что вы опгавились от своих ган в полной меге.

— Так и есть, брат ротмистр.

— Хогошо. После обедни я хочу видеть вас своём блиндаже.

Хайнрих учтиво поклонился, занял место за общим столом, надел трапезную шапочку и принялся ждать, пока ответственные по кухне не принесут ему еду. После обеда, от которого Фельсен не получил никакого удовольствия, рыцари покинули трапезную, после чего вместе с остальными обитателями лагеря собрались в центре базы, где ап Сирод провёл послеобеденную молитву. Хельквилльцы никогда не придавали этому действу какой-то лишней торжественности, и в этот раз всё прошло как обычно. После этого рыцари разошлись кто куда. У чьих-то десятников подходило время вылета на патрулирование, кто-то хотел унять скуку тренировками, многим другим же просто хотелось поспать лишний час, пока есть время до того самого момента, когда придёт их очередь рисковать жизнью. Однако, всё это не касалось прибывшего в лагерь рыцаря.

Воину не хотелось расспрашивать у кого бы то ни было о том, где что находится. Он не горел желанием вообще с кем-то говорить. Кто-то из его знакомых из сотни Пиркштайна хотел с ним поздороваться или предложить подраться на мечах, но после пары взглядов от Хайнриха всем стало ясно, что он будет этим заниматься только если ему прикажет кто-то в ранге сотника, не ниже. Сеппу от плотного обеда хотелось спать. Он с интересом разглядывал всё вокруг, и наверняка бы добавлял к наблюдению какие-то комментарии, но расстраивать своего господина ему так же не хотелось. Раньше ставка военачальника находилась в самом богато украшенном шатре, теперь же всем приходилось ютиться в почти что однотипных землянках. Это чертовски напоминало рыцарю лесные логовища вартайцев, чем вызывало у него брезгливое презрение. Скорее всего всё это вырыли солдаты, ведь рыцарь или паж низачто не опустились бы до такого занятия.

Прослонявшись с четверть часа и успев продумать свой разговор с начальством на десять шагов вперёд, Фельсен всё же нашёл блиндаж ротмистра, отличавшийся от остальных разве что меньшим размером. Навряд-ди фельсен чувствовал страх или тревогу, но то, что фигура ап Сирода заставляла его соблюдать осторожность, было очевидно.

Ротмистр спокойно сидел за столом и молча смотрел на карту. Его помещение содержало в себе все атрибуты штабного блиндажа, включая телефон. Сирод был не облачён в доспехи, на нём был простой чёрный сюртук с вышитым на груди белым восьмиконечным крестом. В помещении помимо него присутствовали пажи, более похожие на армейских денщиков. Ни сотников, ни других рыцарей — они с Фельсеном оказались практически наедине.

— Господин гыцагь, пгоходите. Чугствуйте себя как дома. — Спокойно, тихо, с едва заметной иронией проговорил старый кавалер. Фельсен мысленно искривился в лице. Дом. Его поместье. Его семья. Он был там недавно и проездом, сейчас там его уже ждали, ему повезло, что тогда он смог разминуться с погоней, убедиться в том что отосланные в поместье вещи пришли в целости и сохранности, взять с собой всё необходимое и вовремя уйти. Он видел огни позади него, слышал чьи-то отрывистые крики-команды. Его гнали как затравленного волка, загоняя в ловушки и перекрывая пути к отступлению. Но у них ничего не получилось, и он добрался до хоть какой-то безопасности. Оставалось надеяться, что жена ничего не расскажет. Он знал эту грифину относительно недавно и довольно плохо, но она казалась ему достаточно сообразительной чтобы не вестись на уговоры и посулы, которыми её обязательно завалят. Теперь же, попав из огня в полымя, Хайнриху оставалось только подойти немного ближе к столу и ждать приговора своего непосредственного начальника. Сирод уже перестал называть его "братом" — это уже говорило о чём-то.

— Скажите мне, господин Фельсен. Как вы думаете — у меня, как гыцагя-ветегана, командига баннега, потомственного двогянина, нагушившего пгисягу лишь дважды, есть повод для гогдости?

— Да, их у вас предостаточно. — Холодно ответил Хайнрих.

— Неужели? — Урлах недовольно хмыкнул. — Мою жену застгелили гумейгские бунтовщики, от моего года ничего путного не осталось, а в моём баннеге служите вы... Так какой у меня может быть повод для гогдости, господин Хайнгих Гупгехт фон Фельсен?

Молчание. Воины смотрят друг на друга не двигаясь. Паж, дежуривший у телефона, бросил все усилия на то, чтобы притвориться спящим.

— Что вы намерены со мной сделать? — Наконец проговорил Хайнрих, давая понять, что не намерен слушать философствования ротмистра. Урлах продолжил молча на него смотреть, ничего не отвечая.

— Ничего. — проговорил он. — Вы убили купца, котогый габотал на того, кого я хотел бы подвесить ввегх ногами на гыночной пгистани. Значит вы сделали мне услугу. Но есть нюанс — теперь ваша голова стоит догого, догоже чем я мог бы отдать за неё. Мы здесь не навечно. То, что будет происходить после того как вы вегнетесь — выше моей югисдикции и выше моей чести.

— Вы уже говорите о конце войны? Неужели она так скоро кончится?

— Эта война ещё долго не кончится. Но мы можем ожидать, что нам ского выпадет долгая пегедышка от неё. Пгидётся пожить по законам мигного вгемени... Сложная задача для вас, не так ли? Ваш отец отлично с ней спгавлялся, а вы всё не можете пегестать искать повод для того чтобы пгегвать чью-нибудь жизнь. Вы молоды, может быть даже слишком. Но что-то мне подсказывает, что со вгеменем всё только усугубится. Думаю, мне больше не о чем с вами газговаривать. Вы тепегь подчиняетесь десятнику Кгахенбгюку, отыщите его в лагеге, гасположитесь и ждите, пока вы и ваш начальник не понадобятся кому-нибудь. Пгинесёте нам всем пользу, пока ещё можете.

— Благодарю вас за снисхождение.

— Больше снисхождений не будет.

— Разрешите идти, брат ротмистр?

— Я уже сомневаюсь в том, что могу считать вас бгатом. Ступайте, Фельсен.

Рыцарь снова поклонился и покинул блиндаж. На душе у него ничего не было — он подозревал, что скажут ему именно это. Десяток Крахенбрюка располагался на юго-западной окраине лагеря. Бойцы встретили Хайнриха весело, даже обнадеживающе. Среди воинов к убийству Циммермана относились иначе. Проблема, с которой столкнулся Фельсен, была общей для многих из рыцарей, а убийство кредитора считалось почти что обычным делом. Единственной проблемой оставалось преследование — но и это казалось кавалерам чём-то обычным и само собой разумеющимся. Правосудие на востоке всегда считалось очень формальным и далеко не всесильным явлением. Вечером, десяток Крахенбрюка вызвали к Пиркштайну. Хайнрих в это время проводил в однообразной и монотонной отработке ударов, методически превращая деревянную мишень в изрубленное крошево.

"Задача такова. С переднего края одного из хельквилльских полков поступило донесение о том, что разведка, выдвинувшаяся на ничейную землю, выдвинулась и не вернулась назад. С передовых позиций было слышно стрельбу, главным образом автоматическую. Выша задача — выдвинуться туда и разведать обстановку, выяснить что случилось с разведчиками и, если они ещё будут там, уничтожить тех кого вы там встретите."

"Нам будет предоставлена поддержка?"

"К сожалению — нет. Вы отправитесь туда, выполните задачу, а потом сразу двинетесь назад. Почти половина всех рыцарей уже разослана по множеству подобных мест, мы стоим в дозорах у штабов, складов и перекрёстков."

"Чёртовы генералы..."

"Грифон предполагает..."

"Истинно так."

"Выдвигайтесь, герр Крахенбрюк. Ваши воины делали это уже в тысячу раз. Пусть Боги будут с вами!"

2

Тишину штаба нарушал размеренный стук офицерских сапогов.

— Ночка предстоит интересная. — Осторожно попыхивая сигарой заметил сидевший в углу майор фон Таубе.

— Ваш батальон готов? — Спросил фон Цапфель, ни минуты не сомневаясь в собственных мыслях по поводу тревожного затишья, установившегося с момента последнего донесения по телефону: фон Кирхе доложил, что все штабы всех полков и дивизий, даже Эстеркорн, встали на уши. В пол-пятого вечера над северо-восточными позициями речноземцев завис герцландский самолёт-разведчик. Летевший над облаками и тревожимый лишь скупыми очередями пулемётов ПВО, тихоходная этажерка чувствовала себя практически в безопасности. Спустя десять минут от лётчика начали поступать первые радиограммы: лётчик доложил о том, что начал фотографировать вражеские позиции. Так же он доложил, что враг "приходит в движение". Через пятнадцать минут в воздухе показались самолёты с сине-зелёными эмблемами на крыльях. Этажерку сбили быстрее, чем та успела набрать скорость и дотянуть до своих ПВО. Машина получила несколько очередей в хвост, задымила и начала падать. Лётчик кое-как сумел выпрыгнуть и спасся благодаря своим крыльям. Вскоре в вечерних сумерках показалась тройка чёрно-оранжевых самолётов, и между лётчиками завязалась драка. В воздух с обеих сторон поднялось ещё четыре тройки. То, что происходило в следующие полчаса можно было назвать одним из самых первых и самых кровавых воздушных боёв на Восточном фронте. Сбив две машины и потеряв одну тяжело повреждённой, герцландцы ретировались из воздушного пространства. Речноземцы попытались преследовать их, но попали под плотный огонь имперских зениток и не имея иной боевой задачи так же развернулись и улетели. Попытка разведки повторилась в другом секторе. Там враг так же "приходил в движение". Снова встреча, снова бой, на этот раз поровну — по две машины с каждой стороны дотянули до полосы дырявыми и дымящимися. Разведчик уцелел, но не успел сделать снимки.

С того самого момента всех солдат подняли в ружьё, а штабы начали бить тревогу. Все готовились к чему-то, но где, откуда, и как это "что-то" произойдёт точной информации всё ещё не было. Сорок минут назад погода стала окончательно нелётной. Пешие разведки уходили на нейтральную полосу, где пропадали или возвращались наткнувшись на "автоматический огонь". Обстановка была не радостная. Но именно на такой случай был положен план, рождавшийся всю прошлую неделю.

— Все три роты, батарея и обоз выведены в тыл. Части Оствальда и Крамера заняли мои позиции не привлекая внимания неприятеля.

— "Не привлекая внимания неприятеля."...

— Согласен, господин полковник. Это звучит довольно глупо. Надеюсь, они выдержат.

— Выдержат, не волнуйтесь. Враг в осаждённом городе слаб и малочисленен. Он силён в обороне, но атака должна вызвать у него затруднения.

— Хотелось бы верить, что нам не придётся жалеть об этих словах.

— Герр полковник, что известно на данный момент? — В беседу вмешался голос чейнджлинга.

— Ничего, господин майор. — Усмехнулся Пауль.

— Ясно, герр полковник. Разрешите присутствовать с батальоном майора фон Таубе. Думаю, моему коллеге может понадобиться помощь. — Агриас пропечатал несколько шагов по комнате и встал навытяжку перед полковником.

— Я как раз хотел послать вас туда. Вы ещё никогда нас не подводили, поэтому я уверен в вашей полезности.

— Быть бы нам уверенными в том, куда нам идти и что нам делать.

— Терпение, фон Таубе. Это не может длиться вечно.

Прошло десять минут. Каждую четверть часа телефонисты выходили на связь, тем самым подтверждая, что она есть и провода целы. Часы тем временем пробили одиннадцать. Телефон — единственная связь с большой армией и внешним миром, молчал как удавленный.

— Час до полуночи.

— Тишина...

Агриас подошёл к посту телефониста и хотел было попросить трубку, но был остановлен взглядом фон Цапфеля: "Не стоит торопить события." — Пожилой полковник сохранял выдержку, несмотря ни на что. Наконец, зуммер разразился противным треском, связист взял трубку и приник к мембране:

— Господин полковник, вас к аппарату!

Полковник в два шага оказался у трубки.

— Фон Цапфель у аппарата!

— Добрый вечер. — из трубки донёсся голос фон Кирхе. — Как обстановка на вашем участке? Что доносит разведка?

— Полчаса назад пришёл доклад. В нём говорится, говорится, что на нашей линии всё тихо.

— Лично проверяли?

— Никак нет.

— Хорошо. Видимость сейчас хуже обычного, лучше вам не рисковать. Батальон готов?

— Сосредоточен у дороги и готов выступать по первому вашему указанию.

— Он хорошо укрыт? От артиллерии, аэропланов.

— Насколько это возможно.

— Ясно. С моей колокольни ничего не видать. Ваши соседи не передают ничего нового. Корпус молчит. Армия молчит. — Тут Кирхе отвлёкся, в мембрану просочился отрывок адъютантского доклада. Когда Кирхе вернулся к телефону, его голос прозвучал почти радостно:

— Господин полковник, последняя информация! Враг активизировался. Наш план вступает в силу. Связисты доложили, что кто-то режет прово... — Соединение резко оборвалось. Пауль положил трубку и повернулся к замершему на месте Адриану.

— Айзенкопф! Связь с дивизией прервана.

— Пошлём команду на восстановление соединения.

— Усильте её взводом из 2-го батальона. Придайте им сапёров и два лёгких пулемёта. При встрече с противником принимать бой на свой страх и риск.

— Понял. Я распоряжусь.

— А для вас, фон Таубе, наконец появилась работа. Доберётесь до перекрёстка и поступите в распоряжение фон Кирхе как оперативный резерв. Двигаться быстро, но осторожно — не угодите в засаду. Агриас, вы с ним, поняли?

— Понял!

— Засаду? Да неужели! — Фон Таубе посмотрел на полковника с недоумением.

— Помните нашу хитрость в Сен-Шаре? Враг оценил её по достоинству.

— Понятно... Стало быть — враг теперь повсюду?

— Если эта мысль придаст вам осторожности — то да. Исполняйте!

— Слушаюсь! — Адриан убрал в планшетку карту, затянул портупейные ремни, проверил кобуру и двинулся на выход. Агриас и сопровождавший его Карл последовали за майором. Чейнджлинг заметил, что выйдя на мороз Таубе впервые на замотал лицо. Ему, казалось, было чертовски жарко.

"Батальо-о-он! Стройся!" — В потёмках, мрачных даже для грифонов, как из-под земли начали вырастать десятки и сотни фигур. Вскоре перед майором возникли младшие офицеры.

— Господин майор, взвод третьей роты...

— Хорошо! Геррат — на твоей ответственности пушки, обоз. Пойдёшь в арьергарде. Панкрац — двинешься в авангарде, Лангшнабель отвечает за центр. Идём быстро, смотрим в оба!

— Где будете вы?

— Я должен как можно скорее попасть на перекрёсток, восстановить связь и выяснить обстановку.

— Но господин майор!.. — Вперёд вышел начальник штаба.

— Знаю, но мы сейчас все рискуем. Вы тоже отправляетесь со мной.

Авангард колонны составили две легковушки и артиллерийский грузовик, переоборудованный для перевозки десанта.

Включённые фары, водители стоят на подножках, сзади уже ворочается, сдвигается с места пеший батальон. Шёл снег, но погода стояла не самая ветреная. Агриас, Карл и его водитель тряслись на обледеневшей трассе, по обе стороны от них чернел мрак январской ночи. Говорить на хотелось, слова не лезли в горло, Карл без конца пробирал винтовку, Агриас прикидывал, сколько ему потребуется чтобы выскочить из машины и открыть огонь. Очертаний знакомых дорог и высот смазались в чёрно-синюю снежную муть. Максимально короткий, прямой и безопасный путь. И тем не менее, когда впереди послышался визг тормозов, Агриас мгновенно понял, что происходит. Водитель фон Таубе рванул вправо, поскользнулся на оледеневшем шоссе и машина завалилась набок. Водитель цу Гардиса грязно выругался и резко зажал тормоз, одновременно выбивая дверь и подаваясь наружу. В следующую секунду пуля пробила лобовое стекло и свистнула над головой Эрстфедера. "Наружу!!!" — Рявкнул чейнджлинг и изо всех сил бросился со своего места в сторону. Машина остановилась достаточно быстро и резко, но к этому моменту её экипажа уже не было внутри. Агриас видел, как лобовое стекло продырявило ещё несколько пуль, а потом они начали шлёпаться в снег вокруг.

"Придорожная канава" — Промелькнуло в голове у майор, и сделал несколько перекатов вправо. "Сюда! Сюда!" — крикнул он своим, и те в меру своих возможностей начали отползать к канаве. Из-за снега кювет стал раза в два мельче, но там всё ещё можно было найти укрытие. "Дерьмо! Дерьмо! Мы пропали! — Скорее от боли, чем от отчаяния ругался водитель. Что-то было с его ногой, видимо он как-то повредил её — разбираться было некогда. Карл недолго думая вынырнул из канавы и вскинул ружьё, но рог Агриаса вспыхнул зелёным и денщик уткнулся в землю, придавленный невидимой силой.

— Не стреляй! Нас заметят!

— Понял, но...

— Одно ружьё против десяти! Даже не думай!

— Хорошо, хорошо...

Грузовику С охраной повезло больше: машина затормозила, водитель выскочил, снимая со спины ружьё. Солдаты быстро спрыгивали в снег, рассыпаясь поперёк дороги и принялись вести огонь. Противник стрелял спереди, и изначально его целью стали машины. Ближе всего к нему оказался перевёрнутый автомобиль фон Таубе. Отделение перебежками принялось продвигаться вперёд, но вдруг откуда-то с вланга застрекотал пулемёт. Один солдат упал, остальные залегли: Меткие очереди невидимого расчёта быстро прижали их к земле, вынудили прятаться, занимать оборону. Агриас никак не мог помочь, он ничего не мог сделать с этим положением. Вот близ машин замаячили фигуры в длинных серых плащах. Они постепенно подходили к перевёрнутой машине. Чейнджлинг вспомнил рассказ об украденном пегасами офицере и ему стало по-настоящему страшно: он не сдержал пыл Адриана, не уберёг его. Он один ответственен за это...

В чёрном небе мелькнуло нечто ещё более чёрное. Серые фигуры будто бы закачались, как мираж в пустыне, а потом начали стрелять куда-то в небо, постепенно откатываясь назад. Пулемёт замолк, потом начал бить в в другую сторону. Где-то впереди, судя по звукам, завязалась рукопашная. Всё произошло быстро, внезапно, Агриас приподнялся над укрытием и понял, что огонь почти прекратился.

— Вперёд, за мной! — Крикнул он залегшим солдатам отделения. Нужно добраться до перевёрнутой машины — может быть с майором и его штабом всё не так уж плохо...

Бой тем временем уходил всё дальше, в ночь. Слышались выстрелы, какой-то металлический звон, а потом всё стихло. Майора нашли в кювете, рядом с машиной.

— Вы как?! — Сержант бросился к канаве, но майор показал, что ему не нужна помощь.

— Я цел, я цел... Едва не напоролся на шпагу, но ладно... Помогите остальным, мой денщик, кажется, без сознания...

— Надо было отговорить вас ехать впереди.

— Надо было, Агриас! Надо было... Всё могло быть хуже, нам крупно повезло! — Фон Таубе вылез из канавы и потёр лапой голову. Он улыбался так, будто с ним вообще ничего не произошло.

Денщик майора действительно был без сознания. Он ударился головой, его шарф напитывался кровью. Начальник штаба батальона повредил крыло и переднюю лапу. Водитель же отделался только парой тяжёлых ушибов.

— Приветствую вас, дорогие союзники! — Откуда-то со стороны послышался зычный и незнакомый голос. Адриан обернулся на него и его лицо помрачнело. Со стороны дороги приближалось два десятка серо-чёрных грифонов, часть из которых были облачены в шлемы и кирасы. Рыцари. Неизвестно откуда. Неизвестно зачем. Странное дело!

— Ну здравствуйте, господа кавалеры, а что вы тут делаете?

— Летели в лагерь, увидели, что вы в беде и пришли на помощь.

— Как вас зовут, где ваш лагерь и какая у вас задача? Вы осведомлены о ситуации?

— Мы? О ситуации? Ха! Мы видели толпу зелёных шинелей четверть часа назад, они шли через нашу линию фронта как по ковровой дорожке. До этого мы были ещё в паре мест, видели много интересного, вот и летим докладывать.

— У меня в батальоне есть телефон...

— Пока эти связисты доложат куда надо — настанет чёртов полдень! Прошу прощения, но нет. Кстати, — старший рыцарь пригляделься к Адриану. Агриас заметил, что остальные рыцари разглядывают чейнджлинга со смесью презрения и любопытства. — Это вас чёть не заколол мой приятель, Хайнрих фон Фельсен?

— Вы его знаете, и об этом, получается, тоже?

— О, да вы у нас кто-то вроде местной знаменитости, в прочем как и Хайнрих. Вы — фон Таубе, верно?

— Да.

— Меня зовут Рудигер фон Курцвальд, я служу под баннером Восточного Лангешверта. Наш лагерь стоит к западу отсюда. Вы ведь из 4-го Кронского?

— Так точно.

— Хорошо, значит мы летим правильно. Удачи!

Кавалер витиевато поклонился и исчез в ночи. Враг не оставил тел, впрочем и рыцари тоже. В качестве трофея грифонам достался тот самый пулемёт, что так досаждал им: расчёт бросил его, но успел основательно сломать. Вскоре подошла рота Панкраца. Капитан доложил, что их тоже атаковали, убитых и раненых нет. В итоге батальон потерял четверых солдат и одного офицера ранеными.

3

Хайнрих Фельсен и его паж сидели на продуваемой всеми ветрами крыше покинутого крестьянского дома. Где-то внизу лежала дорога. Её очертания узнавались по телеграфным столбам и стоявшим у неё строениям. Всё остальное напоминало бесформенное белое ничего.

— Передай Крахенбрюку, что с моей колокольни ничего не видно. — Лениво проговорил рыцарь, оборачиваясь на Сеппа.

— Может спустимся на чердак? Холодновато тут, да и продувает.

— Ещё что скажешь?

Ответом Хайнриху послужил шум вспархивающих крыльев. Шла сороковая минута их ночного бдения. Откуда-то издалека изредка доносились звуки боя, по дороге периодически проходили и проезжали какие-то солдаты и офицеры. Они доносили крупицы информации: где-то на кого-то напали диверсанты, кто-то где-то перерезал провода — всё выглядело так, будто враг как-то просочился через линию фронта, что готовилась мощная фронтальная атака. До большой драки, о которой судачили уже неделю, оставалось совсем немного. Десяток Крахенбрюка отправился на задание, но на пол-пути их поймал вестовой: боец доложил, что посты на стыке его и соседнего полков перестали выходить на связь. Они располагались в роще, бывшей частью чьего-то загородного поместья. Местность позволяла укрыть там столько штыков, сколько потребуется, более того — там слышали тарахтение моторов... В общем, пришлось рыцарям рассыпаться по местности и вставить в дозор. Они перекрыли все просёлки, шедшие из той рощи, где-то их поддержали хельквилльские тыловики, но Хайнриху пришлось дежурить в одиночку. Это было одно из самых слабых мест в осадных линиях. Отсюда сняли батальон SG и послали его куда-то на восток, к Северному шоссе, ведь именно там и ждали удар. Кавалер остался один. Он продрог и глаза его слипались, но в перенесении лишений он видел какую-то гордость.

Минуты тянулись, Хайнрих определял время по наитию, внутренние часы редко его подводили. Пять минут, десять, десять и две... Где он? Может быть его поймали пегасы и уже выкалывают ему глаза? Что-ж, придётся искать себе нового пажа. Раньше он подобным не занимался...

— Господин Фельсен! — Голос оруженосца раздался прямо над ухом.

— Где ты был?

— Брат Крахенбрюк приказал нам сниматься отсюда и уходить. Там взяли пленного, какого-то язычника!

— Ясно. А я уж думал — тебя убили.

— Может быть, когда-нибудь. С вами не приходиться тужить.

Два грифона спорхнули с крыши и понеслись вдоль телеграфных столбов. На втором из них они забрали вправо и двинулись в сторону занесённого снегом здания, где сидел десятник Крахенбрюк. Дом превратили в огневую точку, где сидел расчёт лёгкого пулемёта и полтора отделения тыловиков, вооружённых пистолетами и игольчатыми ружьями. У дома уже собирались рыцари, их чёрные плази выделялись на фоне снежных заносов.

— Что, Фельсен, ничего не видел?

— Ничего.

— Не беда! Мы тут взяли кое-кого.

— Да я уже знаю. Что говорит?

— Пока ничего, но скоро заговорит — никуда не денется!

— Разве что в свой языческий тартар.

— Ха-ха-ха!

В доме собралось в три десятка грифонов, обступивших кого-то, лежавшего у стены.

— Часть, звание, ваша задача, ваша численность?! — Хайнрих никогда до того не слышал, чтобы Крахенбрюк марал свой язык речноземским языком. Ответом ему было молчание.

— Он не понимает, брат десятник.

— Сейчас поймёт. — Раздался звук пинка, что-то влажно хрустнуло.

— Нет, вы не поняли. Он не понимает языка. Это бакарец, брат десятник. А вы пытаетесь говорить с ним по-йезерградски.

— Бакарец? Хорошо. Герхард, отрежь ему ухо, так как ты умеешь.

— Погодите! Он, кажется, понял.

— Что-ж, послушаем.

Откуда-то с пола послышался тихий хлюпающе-шелестящий звук, на деле бывший речью пленного. С две-три минуты все в помещении молчали.

— Он брешет, брат десятник. Так просто быть не может, та брешь не настолько!..

— Отставить разговоры. — Внезапно негромким и напряжённым голосом проговорил воин. — Враньё это или нет — нам нужно предупредить ап Сирода. Сколько бы их ни было, их цель — наш лагерь.

— Понял вас, тогда что делать с пленным?

— Оставьте его в живых. Если он доберётся до своих в таком виде — то получит право пить из моей фляжки. — в помещении раздался чей-то хохот. — Господин подпоручик — помогите сударю выйти на крыльцо.

— Слушаюсь, вашбродь!

Десяток скоро летел по направлению к лагерю. Через некоторое время они встретились с другими разведчиками: в их строю недоставало одного пажа, а доспехи некоторых рыцарей были сильно иссечены пулями. Поговорить с ними удалось только в самом лагере, а пока пытаться до них докричаться было абсолютно бестолковым начинанием.

На базе, как ни странно, все уже были на взводе. Рыцарей держали на мушке почти минуту, пока не поняли, что это свои. Вскоре они уже докладывали своим сотникам об обнаруженном ими противнике. Именно тогда впервые прозвучало страшное слово "Танки".

Фон Пиркштайн почти вломился в штаб и обнаружил, что все остальные уже давно в сборе.

— Враг уже в четверти часа от нас. Количество боевых машин не установлено, как минимум танков три или четыре. Впереди, сзади и с флангов они отлично прикрыты многочисленной пехотой, усиленной автоматическим оружием. — В голосе одного из сотников промелькнула нервная дрожь.

— Брат Ротмистр! Рота противовоздушной обороны выходит на связь! — Только начавшееся совещание прервал телефонист. Все начальники уставились на его пост, ап Сирод же взял трубку.

— Слушаю. — С демонстративным спокойствием проговорил он. С минуту он молчал, выслушивая чей-то доклад.

— Но вы же подчинены нам, вы не можете так пгосто взять и отступить! В вашем подгазделении есть огудия, котогые могли бы боготься с техникой!.. Неизвестный тип?.. Они не могли пготащить чегез фгонт что-то тяжелее лёгкой техники, иначе их бы воспгиняли всегьёз ещё ганьше... Оставить одно автоматическое огудие... Ясно. Ясно... — Румейрец бросил трубку с такой силой, что его подчинённый всерьёз обеспокоился целостью аппарата.

— Что там, что они передают?

— Они уходят! — Резко бросил Урлах. После этих слов повисло молчание. Прошло пять минут.

— Господин ротмистр... Позвольте мне собрать свой баннер и ударить на них! — Первым подал голос ротмистр лангешвердцев. Глаза ап Сирода блеснули как горящие угли.

— Вы дугак, судагь!

— Возможно, но... Нужно принимать решение. Мы не должны...

— Мы не должны. Это вегно. Но ваша идея не приведёт ни к чему кгоме потегь. У вас есть план атаки?

— Никак нет.

— Будете гисковать своими гыцагями? Да у вас в панцыгЬ имеет только каждый четвёгтый!

— Виноват, господин ротмистр. Простите. В таком случае каков ваш план?

— Пусть командование пгишлёт помощь. Соедините меня со штабом дивизии фон Кигхе!..

4

Батальонная колонна медленно втягивалась в стоявшую на перекрёстке деревню. "Дорогу! Дорогу войскам! Пропустите!" — Орал шедший впереди капитан, заставляя загромоздившие проход подводы и машины дать колонне пройти вперёд. На перекрёстке не происходило того, что можно было бы назвать полным раздраем и беспорядком, но недавнее вражеское нападение заставляла торопиться и нервничать, даже если в этом не было необходимости.

— Генерал фон Кирхе на проводе, слушаю вас!.. Танки? При поддержке пехоты? Но вы же в глубоком тылу, такого там быть не может!.. Просочились сквозь брешь во фронте? Это какая же там должна быть брешь?.. Хорошо, хорошо, я вас понял. Помочь вам пехотой считаю нецелесообразным, артиллерия же дойдёт до вас не быстрее чем через полчаса. Но у меня на готове есть дивизионная артиллерия. Она может достать до вашего района, только пришлите точные координаты. Мы сможем развернуть орудия в вашу сторону за десять минут... Слишком долго? Прошу прощения, быстрее не выйдет. Хорошо, я уверен что вы справитесь, господин ротмистр. Да прибудут с вами боги! — Генерал фон Кирхе положил трубку. В коридоре появился адъютант.

— 2-й батальон 4-го Кронского полка прибыл, господин генерал!

— Майор Фон Таубе здесь?

— Майор фон Таубе просит войти, господин генерал!

— Пустите.

По полу застучали офицерские сапоги. Фон Кирхе обернулся и недобро взглянул на вошедшего грифона:

— Ваш поступок мог стоить батальону своего командира, господин майор.

— Виноват, господин генерал. Признаю просчёт. Какова моя боевая задача? Какова обстановка у нас и у соседей?

— Не перебивайте меня, это ещё не всё. Я считаю, что вы пошли на преступный, неоправданный риск, и поэтому я отстраняю вас от командования и ставлю вопрос о вашем разжаловании в капитаны.

— Что?! — Едва не вскрикнул грифон. Агриас с тревогой посмотрел на товарища: в моменты вроде этого фон Таубе был способен на какую-то глупость.

— Я старше вас по званию на два ранга. Вы подвергаете сомнению мои приказы? — Спокойно, полностью игнорируя эмоции майора проговорил фон Кирхе. Чейнджлинг не мог не отдать должное его выдержке: она могла дать фору да же многим его соотечественникам.

— Никак нет, господин генерал.

— Хорошо. Я ожидал, что вы будете протестовать дольше.

— Не здесь, не сейчас.

— Приятно видеть, что вы это понимаете. В таком случае — задача вашего батальона такова — необходимо восстановить нарушенное сообщение с герцландскими и хельквилльскими частями на северо-восточных линиях, в случае необходимости — перейти под их командование в качестве резерва. Телефонные провода частично восстановлены, но на линиях связи всё ещё действует враг, так что я заберу у вас два взвода. Остальную часть вашей роты, чей взвод восстановил связь и вышел к моему штабу. Для них ещё есть работа, их я верну ещё не скоро. Батарея у вашей части останется — используйте её с умом, если возникнет необходимость — передайте под начало артиллерии Герцландской 7-й дивизии. Передайте командиру первой роты, которому я передам командование, чтобы берёг артиллерию как зеницу ока и использовал её с умом.

— Ясно. Значит, я остаюсь с вами в штабе?

— Да, остаётесь. Господин советник — фон Кирхе обратился к Агриасу. — Передадите приказ? Я бы отдал батальон вам, если бы знал вас лучше. Вы, насколько мне известно, намного осторожнее и рассудительнее вашего коллеги.

— Так точно, я передам приказ. Разрешите идти?

— Разрешаю.

Агриас по-чейнджлингски отсалютовал и молча покинул помещение. Внизу, на улице, длилось напряжённое ожидание, и майор не намерен был тянуть с ним. Узнав о решении генерала, Панкрац ненадолго впал в непривычную для него задумчивость:

— Паршиво всё это. — Проговорил он, нервно куря папиросу.

— И тем не менее, у нас есть приказ. — Обнадёжил его Агриас.

— Ну, тогда помяни Борей усопших.

Батальон двинулся дальше, на северо-восток. Подразделение пошло дальше, осторожно спускаясь под гору. Вдоль дороги стояли подводы, на гребне высоты залегала комендантская рота: там недавно шёл бой, видимо перекрёсток тоже кто-то пытался атаковать. Суматоха, беспорядок, затор — вот чем можно было описать состояние дивизионных тылов. Однако, всё могло быть намного хуже. Впереди же шёл бой: его не было видно, но было очень отчётливо слышно. Спустившись с холма, батальон быстро двинулся вперёд. Хорошая новость состояла в том, что цель была уже намного ближе. Однако была и плохая — снегопад усиливался.

— Остановитесь! Остановитесь! Там впереди враг! — Откуда-то сбоку донёсся крик с резким хельквилльским акцентом. Панкрац увидел, что в придорожном кювете лежит несколько чёрных фигур. Впереди, на обочине дороги в полузапрокинутом состоянии лежала машина: лобовые стёкла и тент были простреляны. Капитан взмахом лапы приказал идущему вереди дозору рассыпаться и залечь, назад по колонне был передан приказ остановиться и приготовиться к бою.

— Эй вы! Выползайте к нам! Немедленно! — Панкрац громко скомандовал залегшим.

— Не выйдет, ваше высокоблагородие! Там этих сволочей как... Как саранчи!

— Сколько?

— Чёрт его!..

— Говори точно, собачий сын!

— Ну, пулемёт, может ещё несколько ружий...

— То есть не снайпер?

— А?

— Ну, не меткий стрелок?

— Эти черти меткие, но с пулемётом.

— Ясно, ясно, так поползёшь?

— Черта с два, ваше высокоблагородие!

— Ах ты дрянь, тогда откуда стреляют? Мы по ним из пушки ударим!

— Там, впереди. Отсюда не увидеть. Засели на повороте, ждут когда подойдёте поближе. Расстояние от нас шагов сто, от вас — двести-двести двадцать. Там должна была стоять придорожная застава, но её похоже всю вырезали.

— Ясно. Вы чьи?

— 12-й отдельный Батальон усиления, ваше высокоблагородие! Мы обозники. Ехали в тыл порожняком — попали под раздачу.

— То есть впереди ваши?

— Хельквилльцы, да. Герцландцы дальше на восток должны быть. Вы же герцландцы?

Последний вопрос не получил ответа. Панкрац принялся отдавать приказы. Передовой дозор, над которым принял команду поручик, осторожно двинулся вперёд, присматриваясь к каждому сугробу. За снегопадом почти ничего не разглядеть, но и враг навряд-ли бы их увидел. Из тыла подтягивали орудия, с целью применить их против засевшего впереди врага.

Однако, подойдя на сто метров, взвод не попал под огонь, на расстоянии в восемьдесят метров этого так же не случилось. Батальон, на ощупь, вслепую двигаясь за заставой, подтаскивая готовые к работе орудия, готовился к серьёзным неприятностям. Вот впереди замаячили очертания дома, превращённого в блокгауз: у дороги стояла будка и поднятый шлагбаум, окна чернели выбитыми стёклами. Тишина. Огня всё нет. В конце концов, всё дошло до того, что взвод подошёл к зданию вплотную. "Ушли?" — Подумал Агриас, пытаясь различить хоть что-то из того что происходило впереди.

"Тра-та-та-та-та-та-та!" — Короткая очередь протрещала откуда-то справа. Кто-то закричал. Передовая застава залегла и собралась было открыть ответный огонь, но был нюанс — целей не было видно. Панкрац нервно выругался: "Первая рота! Рассыпаться в цепь! Мы идём на помощь авангарду." — Грифоны начали перестраиваться, гремели резкие команды поручиков и сержантов. Ударила пушка: Где-то впереди взметнулось пламя, но пулемёт продолжал бить. Это длилось долго, но в итоге всё не кончилось ничем. Враг просто растворился в темноте, оставив за собой нескольких убитых и раненых герцмейстеров. Делать было нечего — нужно было продолжать путь. Агриас смотрел по сторонам, от гремевших вдали выстрелов и разрывов голова уже начинала болеть. Он не сразу понял, что стрельба звучит не так уж и вдали. Батальон подходил к хутору, превращённому осаждающими в укреплённый пункт. Там уже что-то горело, на фоне пламени метались чёрные крылатые силуэты, из окружавших поселение окопов во все стороны велась ружейно-пулемётная стрельба.

— Проклятье... — Прошипел Панкрац, вглядываясь в происходящее. — Там идёт бой, причём тяжёлый.

— Так чего же мы ждём? — Негромко спросил Агриас, примыкая к биноклю.

— Как бы нас свои же не перестреляли... — капитан покачал головой и что-то коротко ответил денщику. — Ладно. Идём вперёд. Развернёмся двумя эшелонами. Моя рота развернёт три взвода в первой линии, остальные пойдут во втором. Артиллерия пойдёт между ними. Стрелять по моей команде — залпами.

— Как по учебнику...

— Они не дураками писаны. Отправляйтесь в тыл — побудете с капитаном 2-й роты. Времени нет — их там трут в порошок!

Батальон развернулся к бою, бойцы пошли вперёд через глубокий снег. Грянула первая команда — залп. Второй залп. Третий залп. В ответ засвистели ответные пули. Враг частично развернул свои порядки и принял бой, но когда цепи оказались в непосредственной близости — серые призраки отказались драться насмерть и стали отходить. По цепям открыли огонь с флангов, снова начались потери, но батальон продолжал идти вперёд, не отвлекаясь на фланкирующий огонь. Пули начали лететь спереди, но хельквилльцы быстро опомнились: от окопов послышались радостные крики: "Сюда! К нам!" Пахнуло жаром боя, неопределённость постепенно развеивалась: всё становилось чётко, понятно. Эффект внезапности, страх перед неопределённостью сходил на нет.

Оказавшись в кольце союзников, офицеров удивило то, что никто не вышел к ним с докладом.

— Скорее всего местный командующий где-то в укрытии. — предположил Агриас.

— Отыщите его?

— Попробую.

— Берите отделение моих бойцов и пройдите по окопам.

— А вы?

— А я попробую сделать этот бардак чуть менее бардачным.

— Ясно. Я пошёл.

— Идите.

Обстановка на позиции невольно навевала безумие: ругань, мат, крики раненых и умирающих, вонь от горящего дома, свист шальных пуль и разрывы мин ярко характеризовали положение, в котором оказались грифоны на этом пятачке земли. Около полутора сотен солдат, казалось бы, воевали сами собой, без офицеров и руководства, пока со всех сторон их поливали огнём и засыпали снарядами. К чейнджлингу пришла мысль, что так жарко не было даже в Аквелии. Агриас спустился в добротно отрытый окоп и пошёл по нему, ориентируясь на близкий стрёкот пулемёта. Ему навстречу попадались подносчики боеприпасов, на стрелковых ступенях стояли и сидели бойцы, о брустверы щёлкали и рикошетили пули, гремели однозарядные ружья, щёлкали магазинные "Блауштали". На бурые герцландские шинели почти никто не обращал внимание. Скорее не из глупости — больше из усталости.

Через несколько минут чейнджлинг добрался до пулемётного гнезда. Некоторое время назад к очередям стала примешиваться злобная ругань. Как оказалось, она принадлежала пулемётчику.

— Получай, получай гнида! Страшно тебе, страшно?! Получай, ...! Получай! Получай! — Грифон бил и бил из своей машины, несмотря на то что от ствола уже шёл пар. Его второй номер нервно хлопал его по плечу:

— Успокойся, успокойся, чёрт тебя, Ганс! Он зовёт на помощь, ему уже хуже не сделаешь!

— Что тут творится? Солдат!.. — Агриас подался к пулемётчику, тот обернулся и зыркнул на него с такой ненавистью, что майор едва не отшатнулся назад.

— Молчи, мразь! Зарежу!

— Ты это майору говоришь! — Проревел Эрстфедер таким голосом, которого цу Гардис до этого никогда не слышал.

— Он мне не офицер! Морда рогатая!..

Сержант, командовавший герцландским отделением молча вынул пистолет. Пулемётчик, оказавшись на мушке, несколько умерил пыл.

— Там языческий солдат, он застрял в нашей колючке и не может вылезти. В этой чёртовой метели ничего не видно. Орёт, псина, да ещё и кроет нас! Не могу достать! Не вижу!

— Прекрати стрелять, дай прислушаюсь. — Сержант подошёл к пулемётчику и жестом приказал ему сползти на дно окопа. Пулемёт умолк, воцарилось некое подобие тишины. Сержант осторожно приподнялся над бруствером окопа и принялся слушать. Тут-то Агриас и услышал крик, доносившийся со стороны врага. Пони выкрикивал какие-то слова, из которых чейнджлинг не узнал почти ни единого. В конце концов, до ушей сидевших в окопах донеслось чёткое и разборчивое: "Реформисты, идите ....!" Герцландец достал из-за пояса гранату, дёрнул шнур и метко бросил её куда-то за бруствер. Грянул взрыв. Крики прекратились.

— Так им всем и надо... — Прошипел второй номер, вслушиваясь в воцарившееся молчание.

— Кто здесь командует? — Сержант задал вопрос, который должен был задать чейнджлинг.

— Разве не вы? — На лицах пулемётчиков проскочило недоумение. Отряду пришлось продолжить обход несолоно хлебавши. Командир вскоре нашёлся: он сидел в блиндаже и пытался дозвониться до штаба какого-то хельквилльского полка. Узнав о прибытии подкреплений офицер посетовал на то, что некоторое время назад они были бы намного более кстати:

— Враг отбросил нас с первых линий нашей обороны, на этом хуторе находится склад с боеприпасами и горючим, его мы и обороняем. Против нас действует несколько сотен вражеских солдат, при поддержке орудий, много автоматчиков — это вы знаете, так?

— Что с линией фронта? — Поинтересовался Панкрац, бросая взгляд на второпях разостланную карту.

— Она как минимум прогнулась, как максимум — прорвана. В поле справа от нас слышна какая-то стрельба, но мы понятия не имеем кто там и что там происходит.

— Там должны быть герцландцы, верно?

— Ну, вечером наши фланги соприкасались. — Кивнул офицер, на ходу пытавшийся как-то описать происходящее в его собственной зоне ответственности. Это был молодой военный лет тридцати-тридцати пяти, почти что ровесник отстранённого от командования фон Таубе.

— Нам нужно вырваться к ним. Такой приказ. Вам же нужно отогнать неприятеля от дороги и лишить его возможности передвигаться вдоль неё. Мы ошиблись направлением и вышли на ваш батальон, командир нашей дивизии, скорее всего, вообще без понятия о том, что тут творится.

— Но, под моим началом осталось меньше двух сотен штыков. Я не смогу удерживать эту позицию против таких сил!

— Тем не менее, вам придётся. Враг не так опасен и многочисленен, он не смог воспрепятствовать нашему прорыву. Мы поддержим вас огнём нашей батареи — дадим им понять, что вы куда более опасны чем кажетесь. А потом пойдём на восток, к своим. Остальное придётся оставить на волю Провидения и вашу удачу. — Последние слова дались Панкрацу нелегко. В этот момент Агриас увидел в нём неглупого и достаточно рассудительного грифона, и это даже удивило его. Любитель выпить, не самый обязательный, добросовестный и вежливый начальник, вечно находящийся в тени своего друга-майора, Панкрац пользовался возможностью проявить себя.

— Только этим и сыты, герр капитан, только этим и сыты. Кстати, а куда делся командир вашего батальона? Почему им командуете вы?

— Его отстранили от командования за безрассудство. — Не секунды не колебаясь ответил капитан.

— Не удивлюсь, если вами командовал тот самый майор, который резался с нашим кавалером, пару месяцев назад.

— Не могу знать какого майора вы имеете ввиду. Я лишь докладываю вам то, что имею.

— Приятно видеть честного офицера. Идите и исполняйте ваш приказ.

После прибытия подкрепления бой повернулся в сторону грифонов: получив в помощь две сотни штыков и четыре орудия, хельквильцы заставили врага откатиться назад. Пока неприятель перегруппировывался, у батальона появился шанс двинуться на восток — к гремевшим где-то справа выстрелам, которые могли обозначать дравшиеся там части герцландских полков. Просившись с "Серошинельниками" и оставив им пару станковых пулемётов, роты и батарея двинулись поперёк дороги. Их снова встретил огонь из засады, но охранения не дремали и неприятель снова предпочёл отойти. На земле уже попадались трупы врагов — большая часть была в зеленоватого цвета шинелях, но попадались и бойцы в коротких полушубках, в которых кто-то из офицеров опознал морских пехотинцев или сапёров. Среди убитых и умирающих не было тел в длинных плащах — "серые призраки" скорее всего умудрялись забирать свои тела с собой. Это наверняка были те самые пегасы, о которых ходило так много слухов. Эти слухи подтвердились — умелые, бесшумные, невидимые среди снежной бури — эти дерзкие разведчики заставляли всегда быть на чеку.

— Стой! Кто идёт? — Из темноты раздался голос с родным сердцу Панкраца гриффенхеймским акцентом.

— Солдаты императора! Мы от генерала фон Кирхе! — Откликнулся он. Их опознали достаточно быстро. Вскоре взводы уже втягивались на позиции, наскоро вырытые в промёрзшей и занесённой снегом земле. Кронцы наткнулись на цепочку низеньких индивидуальных окопов в которых мёрзло несколько десятков стрелков в бурых шинелях. Капитана встретил поручик с окровавленной повязкой на голове.

— Доложите о ситуации.

— Держим оборону, мёрзнем. Холод сучий, ваше высокоблагородие! Батальон растянулся отсюда и до высоты 900. Там артиллерия и штаб. Где-то на запад от нас хельквильцы, их там бьют...

— Уже не бьют, мы как раз оттуда. Связь у вас есть?

— Связь есть, слава Эир-заступнице! А вот насчёт этих паршиво, значит сейчас нас бить начнут. Мы отсюда дорогу контролируем, бьём по ним из миномётов. Не будет нас — и они дальше пойдут, прорвутся!

— Стало быть, у вас тут настолько опасно?

— Настолько, насколько есть. Вы в полный рост не ходите — убьёт ещё. Капитана нашего щёлкнули, и вам тоже остеречься следует. Он не глупый, он видит...

— Нас прислали к вам как раз для того чтобы усилить такие слабые места. Я прикажу моему батальону занять позиции на пространстве между вами и дорогой. Хельквилльцы скорее всего смогут её перекрыть, но они слабы в числе, так что им доверять не стоит. Артиллерия пусть тоже останется здесь. Я пошлю доверенного вестового в штаб, доложить обо всём. Если нам прикажут перейти на другой участок — нам придётся уйти.

— Ясно... Ну, хорошо господин капитан. Действуете как считаете нужным. Нам от этого хуже не сделается в любом случае.

Батальон принялся исполнять приказ, занимать линию обороны. Пушки вкопали в снег, артиллеристы Краппа получили от миномётчиков точные пристрелочные данные и вскоре уже готовы были работать по неприятелю. После этого заработала связь: сообщение о прибытии Панкраца было передано в батальон, из батальона оно поступило в полк, а из полка ушло наверх — в дивизию. Это всё длилось достаточно долго, невольно вспоминались слова рыцаря Курцвальда о том, что пока телефонисты донесут депешу куда нужно успеет настать полдень. Наконец, из полка спустилось сообщение, в котором требовалось выслать в штаб на высоту 900 доверенного офицера для получения приказа. Трудно вообразить, какой ад предшествовал всем этим событиям.

— Цу Гардис, для вас задача. — Панкрац обратился к майору, в этот момент разглядывавшему цепь стрелковых ячеек, тянувшихся почти на километр.

— Слушаю? — Чейнджлинг обернулся к капитану. Он казался немного рассеянным, но это не имело значения.

— Идите на высоту 900. Получите спецпакет и вернётесь.

— Хорошо. Я всё получу и вернусь, но почему я?

— За одну чёртову Аквелию я уже лишился двоих вестовых. А вас, господин майор, кажется вообще невозможно убить. Расскажете мне о том, что происходит у них там, может быть дадите им какой-нибудь совет. Если встретите сына нашего полковника — передайте ему сердечный привет от всей нашей братии.

— Понял. Разрешите идти?

— С богом, господин советник.

Агриас, Карл и несколько проводников из "местных" двинулись по свежепротоптанной тропинке. То далеко, то близко, слышались звуки боя, чёрную ночь резали трассеры и разрывы, изредка рядом с ними о снег бились залётные пули и осколки. Нутро чейнджлинга подсказывало ему, что что-то тут всё равно не чисто. Враг наступает здесь одной пехотой, даже без поддержки тяжёлой артиллерии, будто бы намеренно не надеясь на прорыв и успех. Да, в тылу резали провода и нападали на обозы — но не делается ли это специально, чтобы убедить грифонов в том, что именно здесь и будет главный удар? Самое узкое место, самое очевидное место, первое говорило за, второе — против. Речноземцы раньше были более понятными, прямолинейными, воюющими только по учебнику и то так-сяк. Теперь же... Теперь же творилось что-то неладное.

Майор не заметил, как начал подниматься в гору. Линии ячеек и окопов остались внизу, тропинка же шла вверх, к гребню холма. Высота 900 напоминала потревоженный муравейник: опоясанная траншеями, утыканная блиндажами, освещаемая ракетами и разрывами мин, она являла собой ещё один орешек, который пони стремились расколоть.

— Опять атакуют, сволочи! — Выругался один из сопровождающих Агриаса — опытный ефрейтор на чьей каске красовалось пулевое отверстие.

— Не атакуют, скорее делают вид. — заметил Агриас, присматриваясь к происходившему впереди. Они уже двигались по спрятанным в снегу ходам сообщения. — Бьют из миномётов, смотрят как вы поведёте себя.

— Верно говорите, вашбродь. Он на такую крепость не полезет, да и не обойдёт, а лбом об неё биться даже рога не помогут.

Штаб располагался на обратном скате Высоты 900. Поблизости от него находилась артиллерийская батарея. Там, несмотря на грохот обстрела, всё выглядело вполне естественно и спокойно. Между блиндажами перебегали связные, судя по всему штаб работал в обычном режиме. При входе в штабной блиндаж сопровождавший Агриаса ефрейтор доложился, козырнул и удалился восвояси, готовясь так же вести офицера назад. Чейнджлинг же вошёл в землянку и обнаружил там нескольких офицеров, склонившихся над картой и что-то обсуждавших. Одного из них он узнал почти сразу — это был Фридрих, сын полковника фон Цапфеля.

— Здравия желаю, герры офицеры! Майор Агриас цу Гардис из 2-го батальона 4-го Кронского полка прибыл с целью получения боевой задачи.

— Полковник Георг фон Раттен, здравия желаю. — Старший из офицеров выпрямился и взглянул на вошедшего.

— Я ожидал увидеть вас здесь. — Усмехнулся младший фон Цапфель, только что пояснявший присутствовавшему здесь майора суть одной из точек на карте.

— Я вас тоже. — кивнул чейнджлинг. — Капитан Панкрац передаёт вам привет.

— Ваши указания уже запечатаны и готовы. Вот они. — Фридрих протянул чейнджлингу пакет. Тот принял его и быстро убрал в планшетку.

— Кирхе прислал батальон очень кстати. У нас нет каких-то опасных брешей, но разрыв у просёлка близ хутора Зелен следовало бы заткнуть силами повнушительнее. Как мы поняли, вам известно положение хельквилльцев — они ещё держат оборону?

— Да, они пока держатся, но им требуется поддержка. Можно было бы накрыть неприятеля в том районе огнём артиллерии. Наступавшие на них части наверняка отходят для перегруппировки к оставленным орденцами позициям.

— Если позволят обстоятельства — мы так и поступим. — полковник вполголоса что-то сказал майору, убрал за пазуху какие-то документы и вышел из-за стола, сопровождаемый своим денщиком и адъютантами. — Фон Цапфель, останься здесь и продолжай следить за обстановкой. Батальон фон Кирхе теперь в твоей ответственности. Мне нужно проведать другие наши позиции, там не менее опасно, чем здесь.

— Ни пуха ни пера, господин полковник, не нарвитесь на засаду!

— Цапфель, идите к чёрту! — В шутку выругался и офицер и покинул помещение. Агриас почувствовал, что здесь он уже не то чтобы и нужен.

— Как обстановка у вас? — Наконец решил спросить он у Фридриха.

— Не очень хорошо. — посетовал он. — Пришлось оставить часть позиций и согнуть фронт в бараний рог. Но пока что это неприятель не предпринял ничего действительно серьёзного. Моё личное предположение состоит в том — что самое весёлое они берегут на светлое время суток, до рассвета впрочем ещё много времени, так что мы можем чувствовать себя вполне неплохо. Вас, я так понял, прислали именно потому что вам нужна была такая информация. Так вот — я её вам и даю. Пусть Панкрац спокойно выполняет приказ — это единственное что сейчас действительно нужно. Кстати, что с фон Таубе?

— Он жив и здоров, но его отстранили от командования. Попал в засаду по собственной вине, чуть не погиб.

— Генерал фон Кирхе бережёт своих офицеров. Приятно слышать об этом.

— Я немного волнуюсь за фон Таубе, признаться честно.

— Этот господин — последнее, о чём следует волноваться. Вы, господин советник, очень мягки душой... Ладно, идите. Увидимся, думаю, достаточно скоро.

Агриас отсалютовал и двинулся к выходу. На последок он обернулся и взглянул на Фридриха фон Цапфеля, продолжавшего спокойно выполнять свою работу. Чейнджлингу нравилась эта способность, когда-то она являлась для него чем-то само собой разумеющимся, присущим всем или почти всем офицерам его армии. Он вспомнил битву за Эстског, вспомнил спокойный голос майора Альшписа, направлявшего его действия, не дававшего оступиться, заставлявшего думать, работать, играть свою роль. В этом и заключалось то, что принято называть "военным искусством". Тревога слабела, уступая место решимости действовать.

5

"Ложись! Ложись!" — Где-то поблизости разорвалась очередная мина. Они находились под обстрелом уже длительное время, по крайней мере, так казалось им самим. Роты автоматчиков высыпали из кюветов, оврагов и оставленных зенитчиками развалин деревни и принялись осыпать лагерь очередями. Они охватывали базу по флангам, норовя подобраться поближе. Пажи и рыцари пытались отстреливаться, но толку было мало: автомат против ружья, одна пуля против десятка. Их было много, по крайней мере — так казалось на первый взгляд. Под прикрытием их огня ко рву лагеря медленно, но верно катились танки. Рыцари не боялись их грохота и лязга гусениц, они боялись того, что им нечем поразить эти машины. Пришлось быстро сооружать связки гранат, но даже в этом было немного толку, ведь подобраться к танку на расстояние броска — та ещё задача. И тем не менее, нашлись те кто был готов эту задачу выполнить.

Это был не первый раз в его жизни, когда Фельсен вынужден был сидеть в засаде. Правда, был один нюанс — на этот раз они сидели в своём собственном лагере, и противник скорее всего был более чем осведомлён о том, что ему следует ждать нападения. Укрытием кавалеру, а так же остальным бойцам десятка Крахенбрюка служили щели и окопы, вырытые близ землянок. Двадцать рыцарей и пажей рассеялись по укромным местам вдоль одной из проходных лагеря, напротив оставленного стрелками участка вала. Сейчас сапёры подорвут или засыплют ров, и танки начнут карабкаться на вал. Хороший момент для атаки — но тех кто попытается скорее всего изрешетят пулями. Мысль об этом заставила рыцаря с горечью припомнить избитый до непригодного состояния нагрудник: его не брали даже винтовочные пули, теперь же его может подстрелить любая тварь, чья душонка не стоит и подмётки его сапога. Когда-нибудь он его починит, если удастся пережить всё это...

Земля вздрогнула, вверх взметнулись горы снега и земли. Эскарп взорван. По периметру лагеря, в других местах уже трещат очереди, идёт бой: они почти окружены, загнаны в угол, какая ирония — уйти от погони своих только для того чтобы попасть в западню язычников. Хотя, навряд-ли гибель от лап прихвостней Сильберкралле показалась бы Хайнриху более почётной, чем от языческой пули.

Грохот нарастает, в нём угадывается лязг гусениц. Вот над гребнем вала показывается перед танка, а в следующий миг машина грузно опускается на обратный скат. Она напомнила рыцарю длинную сороконожку: с невысокой вытянутой назад башней, короткой пушкой и выдающимся вперёд треугольным носом, танки выглядели необычно, но вместе с тем довольно внушительно. Крахенбрюк отдал приказ: ждать и затаиться. Вот показываются вторая, третья машина, за ними уже начинают маячить фигурки пехотинцев. Повезло: пехота отстала, видимо карабканье на вал стало для автоматчиков несколько более сложной задачей. Следующий момент должен был стать моментом истины.

Спрятанная среди землянок зенитная автопушка ударила головной машине прямо в лоб. Бронебойные болванки прошили слабый бронелист и превратили всё внутри в кровавую кашу. Башенный люк откинулся, оттуда показался командир: он бы выбрался, если бы его ноги не превратились в крошево из мяса и костей. Второй танк остановился, довернул башню: грохнуло, пушку разнесло в клочки. Машины двинулись дальше, скатывавшаяся с вала пехота теперь уже прикрывала их со всех сторон. Танки же принялись бить из пушек и пулемётов во все стороны. Страшно было представить, что бы они учудили, окажись перед ними не блиндажи, а обычные матерчатые палатки. Их нужно было уничтожить. Сейчас. Как можно быстрее. Любой ценой.

Из одного из укрытий вырвалась группа рыцарей и пажей, между ними и танками было меньше пятнадцати метров, но заметившие их автоматчики успели повалить двоих перед тем как в шедший справа танк полетела пара связок с гранатами. Промах: машина проехала вперёд и гранаты разорвались на земле. Крахенбрюк выругался, после чего выхватил меч и громко, едва не сорвавшись на визг, скомандовал атаку. Противник не сразу понял, что происходит, но стоило рыцарям показаться — как их встретил автоматный огонь. Фельсен бежал так быстро, как никогда в своей жизни не бегал. За ним со связкой гранат поспевал Сепп. Кто-то падал на землю, кто-то уже заливался кровью, ор, крик, лязг, пальба, рикошеты пуль. Боевого клича не было — рыцари атаковали в глухом, сосредоточенном молчании. Первого своего бакарца Фельсен рубанул походя, даже не глядя на него, так же он разделался и со вторым. Стрельба медленно, но верно смолкала, сменяясь звуками рукопашной: несомненно, многие погибли, но теперь у них есть преимущество — они добрались на расстояние удара. Один из танков сдал назад и на кого-то наехал, другая машина предпринимала попытку развернуться и ударить по атакующим из пулемётов. Врагов было слишком много, а десяток уже понёс тяжёлые потери. Перерубая горло уже четвёртому неприятелю Хайнрих услышал приказ отступать. Потерпев неудачу рыцари принялись разбегаться во все стороны, преследуемые снопами трассирующих пуль.

— Сепп! Сепп! Ты тут?

— Да!

— Ты не ранен?

— Нет, не ранен! — Сбоку от себя рыцарь услышал винтовочный выстрел. Кавалер убрал меч в ножны, выхватил пистолет и сделал несколько выстрелов в сторону противника. Их преследовали, а может нет. Какая к чёрту разница?

Пятеро воинов укрылись в одном из окопов, подавленные сильным автоматным огнём. Каким-то чудом, никто из группы Крахенбрюка не погиб и даже не получил ранений. Сам десятник выглядел ужасно: его чёрный нагрудник поймал с дюжину выстрелов, намотанный на плечо плащ напоминал дырявую мочалку. Воин выдернул из-за кушака старинный колесцовый пистоль, не глядя выстрелил в сторону противника и, судя по всему, попал. Отстреливались и остальные: преследовавшая их группа речноземцев, натолкнувшись на точный ответный огонь, потеряла к ним интерес. Нужно было отходить к точке сбора, перегруппироваться и придумывать что-то новое. В лагере гремели танковые пушки, стрекотали танковые пулемёты, обстановка походила на безнадёжную. Под прикрытием снегопада и импровизированной дымовой завесы, рыцари пробирались между блиндажами и укрытиями. Вскоре они соединились с остатками десятка Крахенбрюка, к ним присоединились уцелевшие зенитчики и лангешвертские рыцари, оставшиеся в лагере, в то время как остальная их рота выдвинулась на восток, прикрывать тылы. Потери оказались внушительны: больше трети из десятка Крахенбрюка погибло в схватке с атакующими. Оплакивать их просто некогда — нужно действовать.

Новую засаду организовали примерно так же, благо удачных мест было множество. Танки, под прикрытием групп пехоты разъехались по разным направлением и теперь крушили всё, что попадалось у них на пути. Это давало шанс уничтожить их по частям. Наконец, одна из машин остановилась около места очередной засады. Снова команда. Снова рывок навстречу опасности. Сепп бросает связку гранат на заднюю часть танка. Он попадает: заряд тлеет считанные секунды, а потом гремит взрыв. Рыцарь рефлекторно пригибается и растягивается на земле. В ушах звон, боль, в глазах всё плавает. Кто-то бросился к нему, в темноте и мути Хайнрих разглядел петлицы и шевроны с изображением штурвала и морской волны, поэтому не раздумывая врезал подошедшему латной перчаткой. Символами рыцарей был белый крест и скрещённые мечи, в крайнем случае — красная роза, всё, что не относилось к такой символике могло обозначать только врага.

— Вы не ранены? — Рядом показался Сепп. Теперь настала его очередь задавать вопросы. Немного поразмыслив на эту тему Фельсен понял, что постепенно приходит в себя. Он осмотрелся: рядом с ним стоял паж, у ног которого лежало двое заколотых штыком автоматчиков. Танк напоминал громадную металлическую печку, из его башни вырывались столбы пламени и чёрного-пречёрного дыма.

— Слава Арктурию! Остался ещё один. — вдруг рыцарь услышал голос... Эирбурга. Вскоре показался и он сам: статный, крепкий, и главное... живой. — Фельсен, это твой паж закинул на него гранату? Удачно! Очень хорошо!

Хайнрих увидел своего убитого десятника, спокойно и бодро шагающего по направлению к нему. Он, как и многие другие из давно погибшего десятка, уже не раз приходил к нему во снах, но увидеть такое наяву... "С нами божья сила! Свят! Свят! Свят!" — Нервно, и даже с некоторой опаской пробормотал кавалер под нос.

— Брат, ты чего шарахаешься? Меня что, осколком полоснуло? Да вроде как нет... — Голос Эирбурга сменился более низким и хриплым голосом Крахенбрюка. Рыцарь моргнул — и наваждение рассеялось. Он с привычной уже спокойной безучастностью пожал плечами и сослался на какую-то мелочь. Бои в лагере продолжались, у них появился шанс отбиться и отбросить неприятелей назад.

Последний из трёх танков даже не пришлось уничтожать. Машина наехала на один из блиндажей, но не рассчитала собственного веса и так и осталась там в полностью обездвиженном состоянии. Экипаж успел вовремя смыться, но пехотинцы-автоматчики в укороченных шинелях достаточно долго не подпускали рыцарей к оставленной машине. Хайнрих пополнил свой счёт двумя новыми жертвами, не отставали и остальные. Лишившись танков и излишне растянув свои силы, попадая в засады и неся потери от внезапных штыковых атак, неприятели вскоре действительно принялись отступать. Это можно было бы назвать победой, если бы не цена, которую пришлось за неё заплатить. И тем не менее, где-то через три четверти часа бой превратился в охоту за заблудившимися и отставшими. Захватить штаб, командира батальона или высокопоставленных офицеров не удалось, немногочисленные пленные не смогли предоставить ничего важного и вскоре были казнены. Урлах ап Сирод, командовавший обороной из своего блиндажа, но позже возглавивший орденскую контратаку, убедился в том, что неприятель отброшен и собрал уцелевших в центре лагеря. Зрелище было печальным: от пятиста остававшихся в лагере рыцарей уцелело около трёх сотен, некоторые десятки полегли целиком, было много небоеспособных раненых. Особенно досталось двум сотням лангешвертцев, отправившихся на восточные подступы. Там они попытались организовать засаду, но в итоге сами оказались в западне и вынуждены были принять бой с многочисленным отрядом пегасов. Они убили около двух десятков рыцарей издалека, а потом навязали им ближний бой, пытаясь прорваться к лагерю и поддержать атаку бакарцев. Из кровавой рубки неприятель вышел с большими потерями, но и от некогда полнокровного и достаточно многочисленного баннера остались лишь остатки. Погиб и ротмистр, предлагавший Урлаху ударить на танки и пехоту в палаши.

После боя время потянулось как-то странно и тоскливо. По местности перед лагерем отработала артиллерия дивизии фон Кирхе, вскоре на высотку потянулись подкрепления из пехоты, противотанкистов, приехало даже целое танковое отделение. Они не успели, причём казалось, что не успели они намеренно. Пришедшую "помощь" провожали иронически-злобные взгляды кавалеров.

— Эй! Эй ты, фотограф! — Рюдигер фон Курцвальд окликнул затесавшегося среди прибывших военных военкора. Он мало напоминал типичного крючкотвора-журналиста, скорее какого-нибудь младшего офицера, просто с фотокамерой. — Иди к нам в блиндаж, у нас важное событие!

Корреспондент, пожав плечами, повиновался. В одном из уцелевших блиндажей собралось около десятка рыцарей и пажей: все сидели вдоль стен, многие из них от усталости уже спали, остальные тоже чувствовали себя не лучшим образом. У дальней стены блиндажа стояло два стула, на одном из них полулежало что-то, закутанное в чёрный плащ. Рюдигер присел на второй стул.

— Это — мой приятель. — Сказал он с нескрываемым энтузиазмом, после чего сдёрнул плащ. На стуле сидел труп пони в укороченной сине-зелёной шинели. Его голова была раскроена палашным ударом и представляла собой жуткое месиво. Военкор было отшатнулся, но возникший в дверях высокий кавалер с тремя шрамами на лице загородил ему проход. Курцвальд же продолжал свою речь.

— Он здесь почётный гость. У него сегодня день рождения. В честь него мы закатили солидную пирушку!

В блиндаже раздался хриплый смех нескольких глоток, ухмыльнулся и громила, стоявший в дверях.

— С днём рождения, свинособака! — Кто-то из кавалеров иронически взглянул на мертвеца и изобразил что-то вроде официального поклона.

— Я никогда не забуду эту ночь. Ночь, когда я пришёл под город Йезерград и зарубил там миллион речноземцев! Я на самом деле люблю этих маленьких языческих отродий. Как солдаты — они такие же серьёзные бойцы как вартайские лесные бандиты. Мы живём в прекрасное время, братья! Весёлые чёрные гиганты летят над землёй с оружием в лапах! И твари, которых мы рубили сегодня — это лучшие пони из тех кого я знаю. Когда мы вернёмся обратно — нам будет очень не хватать тех, по кому можно пострелять!

— Браво, Рюдигер! — Гаркнул кто-то, и все в помещении снова залились хохотом. Фотографу пришлось сделать пару снимков, после чего его отпустили восвояси.

Бой длился довольно долго: начавшись после полуночи, он продолжался почти два часа. Медленно, но верно подступало утро, и несмотря на весь творящийся кавардак фронт, судя по всему, не был прорван. Связь восстанавливалась, возвращались не успевшие добраться до лагеря патрули. Наконец, пришло очередное указание: роту Пиркштайна собрали, в очередной раз пересчитали.

— Наша новая задача: выдвинуться к командному пункту полка фон Раттена, расположенному на высоте девятьсот. Там происходит нечто требующее очень срочного вмешательства. Резервы, танки, пехота — просто не успеют туда. У нас нет времени — выдвигаемся сразу по моей команде.

Сотня угрюмо построилась и приготовилась подняться в небо, но вдруг к Пиркштайну явился вестовой и приказ отменили. Видимо, было решено, что на кавалеров сегодняшней ночью уже хватило проблем.

6

Агриас быстро шёл по уже известному ему маршруту. Его сопровождал капитан Панкрац. Некоторое время назад 2-му батальону пришлось выдержать серьёзный бой, линии связи снова оказались кем-то перерезаны, и пока их не восстановили — командиры приняли решение лично отчитаться перед командованием на высоте 900.

На обратном скате холма, в уже знакомом Агриасу блиндажном городке, стояло глухое молчание. Первым, что чейнджлинг заметил сразу было то, что стоявшие неподалёку орудия были явно взорваны или по крайней мере тяжело повреждены. Повсюду сновали медики и санитары, у дороги стояла машина с красным крестом.

— Что случилось здесь? — Агриас подошёл к взъерошенному и сосредоточенному часовому, которого запомнил ещё во время своего прошлого визита несколько часов назад.

— Атака, ваше превосходительство! Ударили с неба, летуны чёртовы! Насилу отбились...

— Вот дрянь! — Выругался Панкрац. Они с чейнджлингом переглянулись, надеясь понять собственные мысли.

— Вы не видели начштаба полка? С ним всё хорошо?

— Не могу знать, честное слово не могу знать!

Офицеры прошли мимо бойца и устремились дальше. Фридрих нашёлся довольно быстро: его обступили штабные офицеры, на них не было кепи: они держали головные уборы в лапах.

— Как он?! — Панкрац подошёл к одному из штабных вплотную и едва не схватил его за воротник шинели. — Что с вашим начальником? Он выживет?

— К сожалению — нет. — Проговорил тот и потупил взгляд в землю. Сын полковника фон Цапфеля лежал навзничь на медицинских носилках. Его глаза уже были закрыты, а лицо и шея обезображивали чудовищные раны от какого-то клинкового оружия. От одного взгляда на погибшего у Агриаса подкосились ноги: в тылу, в безопасности, в окружении подчинённых, готовых в любой момент прийти на помощь — почему именно он?! Почему именно сейчас, когда конец этой чёртовой ночи был уже близок, когда враг уже почти остановил свой натиск?! Не имея никакой серьёзной причины, чейнджлинг почувствовал себя мерзейшим из трусов. Он плохо знал Фридриха и редко видел его, но Фридрих был сыном офицера, которого он уважал. Здесь, на этом окровавленном снегу, ещё ничего не подозревающий полковник лишился того, что ценил может быть, больше всего на свете — единственного сына. Агриас никогда не поймёт, какого это. У него было много братьев, он никогда не был единственным и самым любимым, но сейчас... Сейчас ему очень захотелось хотя бы сделать вид, что ему не всё равно.

— Как погиб начальник штаба? — Нарочито сухим и безэмоциональным тоном спросил майор. Ему рассказали, как их атаковала мощная группа диверсантов, как вся комендантская рота полегла в бою с врагом. Фридрих мог остаться в живых, у него была возможность спрятаться за спинами подчинённых, а пегасы хотели не убить его, а взять в плен. И тем не менее, когда они подошли к штабному блиндажу — он встретил их пистолетным огнём, а потом принялся отбиваться шпагой. Его пытались схватить, но он не давался, и тогда им пришлось убить его. Быстрый и лёгкий рейд за пленными и документами обернулся для них кровавым побоищем: герцмейстеры стояли насмерть, и врагу так пустили кровь, что он даже не смог забрать с собой все свои трупы.

К утру бои стихли: пробитая во многих местах, прогнувшаяся и окровавленная линия грифонского фронта всё же не поддалась. Речноземцы отошли на северо-восток, после чего война на этом участке большей частью стала воздушной. Бои ещё грохотали на других участках линии, ходили слухи о ещё больших силах, о танках, о мощных артиллерийских обстрелах, но этого всё же не выпало на долю корпуса Эстеркорна, что не помешало ему сполна умыться кровью.