Грифонская ярость

Глава XII. Осада. Часть третья: Грифонская ярость.

"Город пал, а я ещё нет."

Слова последнего йезерградского князя во время первого разорения Йезерграда в 752-м году. Оставшись без какой-либо возможности отбить приступ ворвавшихся в город имперцев, князь присоединился к защитникам и погиб на улицах города.

1

— Наше положение на данный момент... Оставляет желать лучшего, но могло бы обойтись нам куда тяжелее. И поэтому я считаю план нашего начальства оправданным, лучше продумать операцию в подобных условиях было бы очень, очень сложно... — полковник фон Цапфель стоял над картой местности, за недавнее время претерпевшей некоторые изменения. Позиции имперцев несколько сместились к югу, а к черте города тянулись стрелы, указывающие направления будущих действий. — Если не взять Йезерград сейчас — то новая возможность может нам больше не представиться.

— Видимо, неприятель уже наслышан о таких намерениях. — Заметил Айзенкопф, когда где-то над ними раздался гулкий грохот разрыва, а с кирпичного подвального потолка посыпалась пыль и штукатурка. Громыхать начало ещё ночью, орудийный бой со стороны осаждённого города с короткими перерывами длился уже почти три четверти суток.

— Крапп отстреляется через час-полтора. Этот огонь по воробьям его не то чтобы беспокоит. У них хорошая разведка, но плохая техника. Но в остальном вы правы — если верить данным авиаразведки, то враг прикрывает такими действиями собственное отступление... — Фон Оствальд деловито посмотрел на часы, потом на карту: взгляд опытного майора пробежал по исходным позициям 1-го батальона, стоявшего на правом фланге.

— Фоторазведка... — с невесёлой иронией повторил фон Цапфель. — Теперь наш неприятель не так уж и беспокоится о ней. В прочем — не сейчас об этом. Задача нашего полка заключается в том, чтобы прорваться через эшелонированную оборону речноземцев, войти в черту города и занять пункты, о которых мы уже говорили ранее. Времени на планирование у нас осталось не так уж много, так что поймите уже сейчас — действовать скорее всего придётся отдельно друг от друга. Нам попался хорошо укреплённый участок, в городских кварталах так же оборудованы огневые точки и баррикады защитников. Однако, у неприятеля нет ни резервных позиций, ни подкреплений, так что разбив сопротивление на окраине города нам смогут противостоять разве что полиция, пожарные и гражданские, а это вовсе не в их интересах. Я надеюсь на вашу храбрость и решительность. Мы прошли сотни вёрст по чужой земле и победа находится прямо перед нами. Было сделано и сказано достаточно, теперь главное для нас — не осрамить чести нашего знамени и не замараться позорной неудачей. Идите в батальоны, господа офицеры. Растолкуйте бойцам обо всём, что услышали здесь. Они знают свою работу, они ценят свою честь и они пойдут за вами в любом случае. Следующее совещание назначено на полночь.

Офицеры молча покивали и взяли под козырёк. Полковник был прав — они уже достаточно долго обсуждали задачу, полученную ими недавно, и сейчас всё уже было решено. Был там и Агриас, но участвовал в этом всём он не очень охотно: его давила тоска и желание поскорее уехать в отпуск. После недавнего боя он твёрдо решил, что достаточно насмотрелся на происходящее здесь, и завершение кампании было достойным поводом для того чтобы отбыть на заслуженный отпуск. Трусость? Малодушие? Возможно, но держаться молодцом после всей внезапной жестокости того удара было довольно сложно. Не только Агриас, но и все остальные офицеры имели достаточно помятый вид, а последствия ночного сражения ощущались в полку до сих пор. А ведь в ту ночь и в последующий за ней день они имели все шансы оказаться в окружении, ведь тот удар, что они с таким трудом отбили, был лишь отвлекающим. Речноземцы обманули их ловко и умело, и только ценой тяжёлых потерь удалось избежать самого худшего. Чейнджлинг не знал подробностей того, что в тот момент происходило к западу от них и какие жертвы принесло их командование чтобы не дать вражеским частям соединиться. В ежедневных отчётах и рапортах писалось что-то о умелых действиях танкистов и катеринских рыцарей, о том что герцмейстеры опять встали насмерть и удержали на себе чуть ли не целую вражескую бригаду. Всё это явно составлялось в нетрезвом состоянии, сразу после боя — поэтому и эти документы более напоминали статейки в пропагандистских журналах. Подумать только — его коллегам из армейских и корпусных штабов чуть ли не в первый раз за долгое время удалось побывать в бою, ведь едва ли был штаб или командный пункт, который не был в ту ночь не был под атакой или под обстрелом. Враг рвался на них невзирая на укрепления и пулемёты комендантских рот. На ум сразу пришла гибель Фридриха — нимбусийцы предприняли дерзкую, почти самоубийственную вылазку, убили важного офицера и ещё много кого — и только ради того чтобы отвлечь их внимание от реального прорыва?.. В любом случае, тогда они не взяли верх, а о погибшие уже получили свои почести. На голове старого полковника прибавилось седых перьев. Гибель сына явно отпечаталась на Цапфеле, но он не позволил себе эмоций, удержал всё в себе, и выдержал, но явно без последствий. "На Речной войне мой предок тоже лишился почти всех своих детей. Таков удел воина, присягнувшего императору. Мой сын поступил так, как должен был поступить офицер имперской армии. Он не струсил, не сдался, и сделал всё, что мог. Я горжусь им." — Вот и всё, что Цапфель-старший сказал по этому поводу.

Военные откозыряли и разошлись по своим батальонам. Агриас хотел было остаться в штабе и поспать, но потом решил присоединиться к фон Таубе и посетить расположение второго батальона. Два офицера двинулись по глубокому ходу сообщения, петлявшему у стен разрушенных домов. Местами он был накрыт настилами, так что периодически рвавшиеся поблизости снаряды не представляли особых неудобств.

— Они тут неплохо освоились! — заметил фон Таубе, перекрикивая грохот. — Канализация, подвалы домов, окопы — всё соединено в такую сеть, что без карты не разберёшься. Не только вам, чейнджлингам, выдумывать что-то хитрое на этой войне.

— Согласен. Без таких позиций нам было бы намного сложнее под вражеским обстрелом.

— Кстати, где ваш денщик? Вы проиграли его в карты?

— Нет, он спит и я не намерен его будить.

— Ладно, знаем мы вашу манеру. Меня волнует вот что, — тон Адриана стал более серьёзным, — Мне кажется, что нам в этом бою солидно пустят кровь. "Брось своих солдат туда, откуда у них нет выхода — и они предпочтут гибель бегству", Верно я говорю?

— Этот кирин навряд-ли понимал, о чём пишет.

— Как будто мы сейчас понимаем больше! После недавних событий мне кажется, что нет твари более слепой и глухой, чем грифоны. Это же надо было так влететь... — Обоим военным снова пришла на ум та ночь, когда Адриана чуть не разжаловали в капитаны. Этого в итоге не случилось, да и фон Таубе не стал держать за это обиду.

— Кирины не выиграли ни одной войны, но всегда держались как властители мира. — хмыкнул Агриас. — Оставьте эти размышления, они заставляют нервничать. Это не нужно.

— Ха! Я не беспокоюсь по этому поводу. В этом мире не так уж много вещей, которые могут меня побеспокоить, и уж точно они не связаны с моей профессией, господин Агриас.

2-й батальон сидел в укрытиях уже почти целые сутки. Тем не менее, это им не сильно мешало, ведь в оставленных речноземцами укрытиях можно было сидеть безвылазно и под более серьёзными обстрелами. Наступала темнота, и пальба сходила на нет. После наступления ночи планировалось провести построение, а пока предстояло совещание с командирами рот. Солдаты не сильно беспокоились по поводу обстрелов, и несмотря на то, что за три недели они потеряли многих, это не заставляло их унывать. Первую роту Панкраца решено было усилить пулемётами и гранатами и пустить вперёд в качестве разведчиков и штурмовиков. Они должны были проникнуть в бреши между узлами вражеской обороны и окружить неприятеля, тогда как две остальные роты предполагалось направить в лобовую атаку. У солдат и младших командиров уже был опыт городских боёв, опыт штурма укреплений. Постепенно, этому опыту находилось всё более серьёзное применение. На совете Агриас дал капитанам в качестве примера штурм Эстскога, в котором ему доводилось принимать участие. Так же он привёл несколько цитат из чейнджлингских наставлений о формировании и применении штурмовых ударных групп. Его выслушали, его слова приняли к сведению. Потратив ещё какое-то время на общение с личным составом батальона, чейнджлинг спокойно удалился в штаб.

2

С утра до темноты грохотала артиллерия. Час за часом, белёсое солнце поднималось в зенит и спускалось в красноватое зарево, а на севере то и дело вставали клубы поднятого в неба грунта и каменной крошки. Пушки бьют, пушек много: несколько дивизионов старой, износившейся артиллерии истрачивают неприкосновенные запасы, чтобы хотя бы на день отбить у неприятеля желание рвануть в город по северному шоссе, а так же с пары-тройки других направлений, где ему мало что могли противопоставить. Пригород, за который три недели шла жестокая и неблагодарная схватка, покинут. Теперь они стоят там, где раньше находился тыл — на месте вырубленных вишнёвых садов. Вся линия фронта, опоясывавшая город, будто бы съёживалась, один за другим оставляя важные пункты, где можно было сидеть ещё дни и недели. Можно было бы. Но так не сложилось.

— Рьекоградцы уходят. — Ненад глубоко затянулся сигаретой и выпустил дым через ноздри. Его глаза были закрыты — солдат отчаянно пытался совмещать служебную необходимость бодрствования с естественной необходимостью сна. На позиции редко удавалось вздремнуть, а если и удавалось — то толку от такого сна было мало.

— Им крепко врезали. Поддержали бы их нашими... — Сивко сидел в окопе, закрыв глаза полями стальной каски.

— Там не поймёшь, как бы было. — посетовал другой солдат, один из бывших новичков-студентов, поступивших в роту некоторое время назад. — Ночь, пурга, не видно ничего. Может быть и нашим бы врезали.

— Погнали их, суки железные, и ведь гнали почти до окраин... То же мне, воины. Союзнички, мать их растак! Уходят... И наших уводят... А нам тут, понимаешь, помирай...

— Помирай-помирай, вот ты и помирай, понял! — в разговор вмешался энергичный Зоран. — Ты здесь не ради своей дупы воюешь, за тобой город, за тобой народ! Ты об этом, товарищ, не забывай...

— Ну и что мне народ? И их убьют, и меня убьют. Я вообще не местный, сдалась мне ваша столица...

— Ну ты даёшь. — явно пряча за этими словами ругательство произнёс Зоран. — Вот Сивко тоже не местный, но он моё мнение разделяет и признаёт. Эй, Сивко! Сивко... — Пони коснулся сидячего копытом: тот уже храпел и не горел желанием просыпаться.

— Хорошо спит, все его в Светиграде, а все мои в Приштинее, ..., лежат.

Разговор мог бы продолжиться в том же духе, если бы на огневую позицию не вышел командир взвода. Ну, или того, что от этого взвода осталось. Отряд занимал укреплённую позицию, с которой можно было простреливать почти всю окрестность. Слева и справа от них тянулись линии окопов, но оборонять их было почти некому. До позиций другой роты их батальона было серьёзное расстояние, благо местность между их позициями простреливалась. У них есть пулемёты, вдоволь патронов и гранат. В случае чего они встанут у наступающих как кость в горле, не дадут им просочиться и будут драться до тех пор, пока не поступит приказ отступать на окраины города. Это вполне может произойти, более того — это произойдёт неизбежно. А вот выживут ли они — это уже другой вопрос. А пока офицер, носивший звание подпоручика, не нёс никаких новых указаний и не был расположен на разговор. Он спокойно сел на стрелковый приступок и принялся деловито закуривать. С такими глубокими окопами можно было не бояться того, что искры увидят в ночной темноте. Воцарилась тишина. Мёртвая, холодная, глухая тишина январской ночи. Зоран, исчерпав спор с сослуживцем, уснул. На его лице растянулась улыбка — пони представил, что сейчас не январь, а май, что нет ни голода, ни холода, а война — это страшное прошлое, о котором не говорят в слух. Цветёт ещё не срубленная вишня, всё вокруг покрыто розовыми лепестками, а пронизанный цветочным запахом воздух разрывает гневный крик ночного сторожа:

"Все по местам! Они идут!"

Сон сдёрнуло как занавеску. В уши ворвался глушащий стрёкот пулемётов и непрерывное щёлканье винтовок. Озноб, холод, кругом снег и пропахшие потом серо-зелёные шинели. Мир ограничен чёрным козырьком аквелийской каски, в копытах зажато ружьё, а ведь в них только что было нечто совсем другое... Вставая на ноги и бросаясь к своему месту, Зоран понял, что увидел этот сон очень, очень невовремя. Неприятель рванул в обход, с трёх сторон их позицию обстреливали из чего-то автоматического. Рядом с собой Зоран увидел Сивко — тот методично бил из своей винтовки, периодически укрываясь за окопным бруствером. В темноте мелькали мелкие точёные фигурки, луна высвечивала рогатые каски и клинки штыков. Они были справа, слева, спереди, они вели огонь, подавляли их. Кто-то упал, послышались крики, откуда-то послышалось характерное, до боли знакомое шипение имперской гранаты. Кто-то из защитников вовремя выхватил свою и выдернув чеку забросил её куда-то в ночь. Минута тянулась за минутой, их пулемёты уже начинали раскаляться и на них лопатами сыпали снег. Они несли потери. Их охватывали со всех сторон. Связь, судя по всему, пропала, а спереди, со стороны брошенных предместий. Луна осветила наступающие цепи неприятельской пехоты: отсюда они казались призраками, полуневидимой болотной тварью, но это было неправда. Они были вполне материальны. И они шли убивать.

Вражеская граната с шипением закатилась в одну из траншей и рванула там раньше чем её отбросили. Скоро там послышалась резкая грифонская речь. Они уже здесь. Они штурмуют окопы. Зоран дострелял вторую обойму и начал заряжать третью, когда к ним на позицию ворвалось несколько чёрных теней. Они хлопали крыльями и громко орали, в их лапах блестело оружие. Он не успел понять, как оказался в бою и врубил одному из них прикладом куда-то в район шеи или головы. Оно выронило ружьё, закричало от боли — теперь враг стал таким же, как и он сам. Может быть Сивко и прав — между ними и грифонами не такая уж великая разница...

"Назад! Назад! Уходим по ходам сообщения!" — Сквозь бой прорывается голос подпоручика. Всё кончено. Кто-то в ставке наверняка рассчитывал, что они будут держаться здесь сутками, но их едва хватило на пару четвертей часа. Нужно уходить. Уходить назад. К городу. Сердце жеребца застыло и ушло в ноги. Грохотала артиллерия, но артиллерия была не их. До рассвета оставалось совсем немного, скоро должно было наступить утро, неужели всё это кончится вот так!?

3

— Хайнц! Хайнц, ты цел!?

— Да, да, я цел! Меня ударили прикладом. Дыхалки нет...

— Вперёд! Вперёд! За ними! Прижучим их на месте, не дадим уйти!

Грохот перестрелки, чёрные контуры ходов сообщения, над головой свистят пули. Их отряд идёт вперёд, времени на заминку нет — нужно двигаться дальше, дальше, дальше и дальше, пока они не достигнут города. Где-то рокочут пушки, гремит стрельба. Армия наступает. Они идут впереди.

Хайнц поправил каску, продышался, утёр клюв и скоро побежал дальше. Под ногами трупы, оторванные ноги, осколки разорвавшихся гранат. Враг только что был здесь — но теперь уже отскочил куда-то далеко, в хитросплетение ходов сообщения, зигзагами ползущих к городу. Кто-то из солдат закинул ружья за спину и орудовал сапёрными лопатками и гранатами, у офицеров в лапах шпаги. Они не стреляют — стрелять некогда. Стрелять бесполезно. Стрельба выдаёт врагу, делает уязвимым, мёртвым. Ход за ходом, схрон за схроном, граната в каждую щель — враг откатывается, но и они несут потери. Одного товарища подстрелил снайпер, другой бросился на гранату, третий попал под пулемётный огонь. Это ощущается быстро, походя — так и должно было быть. Они знали, на что идут. Впереди нарастает громада города — там рвутся снаряды, что-то уже горит. Время идёт странно, неясно, быстро и медленно сразу.

Когда они добрались городской черты — небо на востоке прорезала красная полоса рассвета. Начинался новый день. Враг бил из подвальных окон пригородного дома, взвод герцландцев залегал на уличных тротуарах, пытаясь подавить неприятеля огнём. Но это не удавалось: каждое окно, каждая щель дома отстреливалась, не давая подступиться. Откатившись от передовых позиций, враг всё же закрепился, вцепился в землю и теперь с ним нужно было повозиться. Остальной батальон грузно поспевал к ним. Когда здесь окажется ещё несколько сотен ружей — может быть дом удастся подавить. Но это время. Много времени...

— Их оттуда не выкурить! Мы потеряли уже пятерых! — Сержант пытался докричаться до лежавшего на другой стороне мостовой взводного.

— Надо обойти эту сволочь! Где Панкрац!?

— Я здесь!

Капитан явился неожиданно, выскочил из какого-то переулка вместе с денщиком и несколькими бойцами, вооружёнными захваченными у речноземцев автоматами.

— Как поступим, вашбродь?

— Пулемёты — усилить огонь! Первый взвод — охватить дом справа. Попробуем их обойти.

— Штурм?

— Отставить штурм! Их там как тараканов! Пошлите вестового в батальон — передайте им, что штурм дома лежит на них.

Несколько пуль просвистело над головой Панкраца, тот пригнулся и выстрелил куда-то в сторону одного из окон. Хайнц тем временем достал пулей одного из оборонявших дом неприятелей. Язычники прятались и отстреливались весьма умело. "Полиция" и "пожарные" так не могли. Стало быть, в городе ещё присутствовали какие-то кадровые части...

Рота начала обтекать дом справа. Под прикрытием автоогня, воронок и брошенных машин, грифоны умудрились пробиться на параллельную злосчастному дому улицу. В них всё ещё стреляли — но огонь был неточным, пистолетным — сопротивление явно более слабое, чем то, что они только что встретили. Вскоре появились и первые пленные — к ним вышел побросавший оружие отряд полиции. Оставив их без шлемов и поясных ремней грифоны отправили их в тыл. Где-то в город уже рвались и другие части, судя по звукам — пальба шла не только позади, но и спереди от них. Продвинувшись на пару кварталов грифоны уже не встречали никакого сопротивления — только пустые улицы, перегороженные баррикадами, которые уже некому было оборонять. Вдруг, откуда-то послышалось что-то странное. Крики, выстрелы, грохот. Похоже, что там был бой или что-то вроде того, но уж слишком это всё было странно...

— Ты, бери отделение и проверь что там творится.

— Это где-то в двух-трёх кварталах отсюда. Там должны быть хельквилльцы.

— Выясни, что там творится, не нравится мне всё это.

Сержант взял под козырёк и принялся исполнять приказ ротного. Этот сержант был командиром отделения Хайнца. Думать было некогда — нужно было делать. Отряд двинулся по пустой улице. Эта часть города едва ли сильно пострадала от обстрелов, а из многих квартир на них смотрели испуганные и озлобившиеся на них мирные граждане. Большая часть из них благоразумно оставалась дома, но пройдя квартал — грифоны наткнулись на группу гражданских, в ужасе убегавших со стороны, откуда доносились выстрелы. Увидев грифонов, мирные оторопели, послышались рыдания и ругань, кто-то из них в отчаянии бросился на землю, кто-то попытался скрыться в переулке. "Стоять! Стоять!" — По-герцландски пытался их образумить сержант, но его не слушали. Более того — слово производило обратный эффект.

— От кого они бегут? — Вилли обратился к Хайнцу, дёрнув его за рукав. Ответ на вопрос появился сам собой — из-за угла выскочило несколько фигур в чёрных полушубках. Кто-то из них вскинул винтовку и даже выстрелил: пуля свистнула над головами герцландцев, сержант замахал пистолетом и обложил союзников последними словами.

— Что вы тут устраиваете!? — В возмущении крикнул офицер, широкими шагами подходя к одному из хельквилльцев, явно преследовавших убегавших.

— А вы?! — Грубо рявкнул их командир.

— Стреляете по своим, гоняетесь за мирными...

— Эти мирные убили двух наших бойцов! Эти мирные хотели бросить в нас гранату! Как вы смеете защищать эту мразь!? Мы вырезали под три десятка язычников, и уже поджигаем дома. Хватит с нас их скотского гостеприимства.

— Этого не было в приказе.

— К чёрту приказы! Мы три недели сидели в этих драных траншеях без еды и денег, а у этих мразей даже мебель дороже чем все наши жизни вместе взятые! Ваши приказы я видел у Маара в жопе, тупорылая имперская свинья!

— Ах вы ...ие овцекрады! — Сержант не выдержал и приложил хельквильца пистолетом по голове. В этот момент кто-то из них хотел было вскинуть винтовку, но Вильгельм подскочил к нему и врезал тому прикладом в грудь. Завязалась потасовка.

4

Рыцари ворвались на улицы города вслед за наступающими штурмовыми группами. Сопротивление защитников локализовали на окраинах Йезерграда. Кто-то пытался прорваться, повсюду вспыхивали яростные схватки, плавно переходившие в грабежи и резню местного населения. Хайнрих Фельсен уже не думал над тем, кого рубить. Любой пони попадавший под его меч падал замертво, будь то военный или гражданский, стоящий или бегущий. Проснувшись этой ночью, рыцарь понял, что смерть уже намного ближе, чем он ранее думал. Уже несколько дней и во снах и наяву к нему являлись погибшие кавалеры из его прошлого десятка: Воллен, Эирбург, остальные. Их тени заменяли собой живых, будто бы вставали на их месте. Это было странно, очень странно. Уже несколько дней на кавалера смотрели с опаской и даже, что особенно злило его, с какой-то странной жалостью. В любом случае — сейчас это не имело значения. Рыцарь рубанул наотмашь очередную выскочившую перед ним фигурку, брызнула кровь и существо повалилось наземь, не успев даже вскрикнуть. Их войска, эти омерзительные служки в идиотских касках и шинелях, продвигались всё глубже в город, а вместе с ними шли пожар, резня и грабёж. Неизвестно, кто спровоцировал всё это — но хельквилльские части уже было не остановить.

Рыцари вырвались на одну из площадей: около сорока кавалеров и пажей накинулись на пытавшихся закрепиться здесь полицейских и изрубили их не понеся никаких потерь. Остальная рота ап Сирода действовала в других местах — у них не было конкретной задачи: захват ключевых объектов поручили линейным армейским подразделением и герцландским шевалье, орденцам же оставалось только то, что они умели и знали лучше всего — зачистка. Прошёл уже почти час "сражения", и все ещё были на кураже. Отряд просвистел площадь наискосок и рванул по другому проспекту, паля из пистолетов и выкрикивая боевые кличи. Лихой храбрец Крахенбрюк был впереди и вёл всех за собой. Умный, сноровистый, умелый — при таком атамане можно было и вовсе забыть про собственную голову. Сопротивления уже не было, холод зимнего утра всё больше уступал место жаре — какие-то кварталы уже зажгли. Хайнрих ухмыльнулся при мысли о том, в каком бешенстве будет вся эта генеральская сволочь, когда узнает что их псы сорвались с цепей. Временщик этого дрянного мелкого кайзерёнка хочет захватить богатства города себе — черта с два! Пусть получит пепелище!

Ещё одна площадь. На площади церковь. Похожа на те, что стояли по всему Орденштаату. Хайнрих взглянул на черневшую в рассветном небе башню, и сердце его залилось ненавистью: "Пошняки! К чёрту пошняков! Руби насмерть!" — Проорал кто-то из рыцарей, и рванулся в сторону здания. За ним последовали остальные. В этот момент командование как бы потерялось, приказа от десятника не было. Когда хельквилльцы увидели, что между ними и папертью стоит плотная шеренга закованных в доспехи воинов.

— Стойте! — Крикнул один из них, выступив вперёд. Крик прозвучал с отчётливым катеринским акцентом. Почти все кавалеры опомнились от этого воззвания и действительно остановились. Хайнрих тоже, но первой его мыслью было наказать того, кто посмел ему приказывать.

— Господа кавалеры! — в рядах хельквилльцев послышался голос нагнавшего всех Крахенбрюка. — Мы хотим прорваться к этой церкви и зачистить её от неприятеля. Зачем вы нам препятствуете?

— Эта церковь принадлежит к ордену Бореитов, моему десятку приказано взять эту церковь под защиту и обеспечить полную сохранность её убранства...

— Тогда выдайте нам тех, кто прячется за вашими спинами! Это подлый народ, сударь! Среди них наверняка затесались бывшие бунтовщики, которых мы не дорезали несколько лет назад! Они все красные, и ударят вам в спину как только вы расслабитесь! — Один из рыцарей вторил Крахенбрюку.

— Мы не знаем об их намерении бить нам в спину, но уж точно осведомлены о том что ваш брат падок на грабёж церквей! — зычно и дерзко вторил катеринскому десятнику один из его подчинённых. — Нам плевать на вашу честь — вы потеряли её ещё тридцать лет назад, когда предали императора. Идите и марайте её ещё сильнее — но мы вас сюда не пустим.

— Ни вас, ни ту падаль, которую вы зовёте солдатами. Имейте ввиду — ваши деяния не останутся без внимания. Идите с Богом, господа кавалеры, и всего вам хорошего!

В воздухе повисло напряжённое молчание. Рыцари Хельквилла жадно смотрели на окна и витражи богатой городской церкви — сколько там было серебра, золота? Может быть этого бы хватило на то чтобы расплатиться с долгами на годы вперёд! Та самая, настоящая цель, ради которой они вообще пошли воевать теперь была отгорожена от них сытым и надменным кордоном коллег из Катерина, которые вовсе не разделяли этой проблемы. Наконец, Крахенбрюк махнул лапой куда-то в сторону и приказал полутора десяткам следовать за ним. Пять рыцарей и пять пажей решено было оставить на площади — для дополнительного прикрытия. В это число вошли наиболее запыхавшиеся, раненые, и Хайнрих Фельсен. Воин угрюмо провожал взглядом улетавших товарищей. Мысли роились у него в голове, и одна была паршивее другой. Он чувствовал обеспокоенный взгляд Сеппа: паренёк смотрел на него так уже который день, и за это ему хотелось срубить голову. "4-й Кронский." — Наконец всплыло в голове у Хайнриха. — "По плану здесь должен оказаться 4-й Кронский. Герцландцы... Он служит там." — Некоторое время воин измерял "за" и "против", но долго этого делать не пришлось. В такие моменты он никогда ни о чём не задумывался — не стал и сейчас. Фельсен направился по направлению к стоявшему у паперти оцеплению, и попросил одного рыцаря выйти из строя и подойти поближе. "Я хочу передать весточку одному моему знакомому." — Спокойно пояснил брат Ордена, и катеринец, не стеснённый уставными положениями и солдатской дисциплиной, спокойно дал понять, что выслушает и передаст. После того, как Фельсен закончил говорить, кавалер покачал головой и задумался: опытный шевалье, повидавший в своей жизни многое, некоторое время задумывался над разумностью своих и чужих действий, но в итоге решил не противиться. Одна единственная просьба явно обезумевшего мертвеца не могла сравниться с тем ужасом, что уже разворачивался вокруг.

5

— В ходе возникшей потасовке убитых нет, но рядовой Брецель с нашей стороны, а так же рядовые Апфель Бреннт и Йохан Кунц с хельквилльской понесли серьёзные травмы и их нужно отправить в госпиталь.

— Ещё подобные стычки были?

— Никак нет. Но солдаты и офицеры возмущены. В полосе хельквилльского наступления идут грабежи, поджоги и резня местных жителей. Это похоже на полномасштабный пунт. Кстати, куда мы направляемся?

— В штаб их батальона. Он должен что-то об этом знать. Он должен как-то это уладить.

— Не хотел бы я чтобы вы лезли к ним — видите ведь, какие дела творятся...

— Вижу, но это мой долг.

Майор фон Таубе и его адъютант шли по улице, контролируемой бойцами его батальона. Около часа назад кончился бой за дом, мешавший им продвигаться вглубь городской черты. Крамер и фон Оствальд завязли в серьёзных потасовках на окраинах города, тогда как хельквилльцы из уже знакомого им 19-го полка хельквилльской армии. Адриан считал солдат и офицеров этой части достойными грифонами, и теперь не понимал того, что они творили здесь.

Вскоре, герцландцы оказались на перекрёстке, контролируемом хельквилльцами. Окна ближайших домов были выбиты, на улицах и тротуарах лежали ещё никуда не убранные трупы гражданских. К ужасу Таубе — среди них попадались и грифоны — видимо кто-то из аквелийцев посольства или просто случайные путешественники, попавшие под каток войны. Их тоже не щадили. Раса и национальность уже не имела такого значения, которое красочно описывал словоохотливый, но глупый Герберт Остенштайн. Бойцы на перекрёстке отсалютовали и показали, где находится штаба батальона. Глядя в их осоловелые глаза, Адриан не знал, что думать. "Одних бросили на смерть, других отправили клевать трупы." — Со злобой и неохотным цинизмом подумал он.

Майор фон Моорсталь прогуливался по церковной площади, периодически поглядывая на часы и принимая донесения от подчинённых. Увидев подходящего фон Таубе, он сразу узнал его, но явно не был рад встречи, быстро поняв, с какой целью герцландский офицер хочет его видеть.

— Здравия желаю! — Орденец козырнул и встретил Адриана учтивым кивком.

— Здравия желаю. — Сухо и по-формалистски отрезал фон Таубе.

— Как у вас дела? По какому делу явились?

— Мои дела в полном порядке — боевая задача выполнена. У меня есть вопросы к вам — господин майор. Вы понимаете, что ваши действия, действия, которые допустили вы, или ваше начальство — я не знаю точно, но тем не менее. Ваши солдаты не наступают — а ведут себя как вороньё! Я видел своими глазами — они грабят, убивают, и из-за этого наступление тормозит...

— Значит вы беспокоитесь о наступлении? — майор невесело ухмыльнулся. — Значит дело в этом... Понимаете, мы все очень сильно устали от всей этой ситуации. Эта осада пришлась нам намного туже, чем вам, господа-герцмейстеры. Солдатам нужна плата за их страдания — так пусть берут её с тех, с кого это сделать выгоднее всего.

— Это противоречит всему!..

— Возможно. Но это славная традиция нашей армии — город сопротивляется — значит он заслуживает пламени. Это не мятеж. Мы не против вас — скорее, наоборот. Так что делайте что должно и будь что будет. В этом гадюшнике миллионы жителей, их всех мы точно не сумеем перебить, так что и за их сохранность можете не волноваться.

— Ну что-ж... По крайней мере вы не пытаетесь объяснить свои действия дешёвым бредом.

— Реформисты хотели бы видеть нас всех повешенными за то, что мои бойцы творят здесь и сейчас. Подумать только... Ненавистники пони протестуют против убийства пони... Эта мразь всё-таки заставила нас делать то, что ей угодно. Пусть насмотрится на деяния наших лап!

И Мооршталь засмеялся. Смех его был негромким и не весёлым, но Адриан, уже готовый схватиться за кобуру, всё-таки передумал это делать. С момента их последней встречи прошло немало времени. Всё изменилось. Все изменились. Вот так солдаты превращаются в кровавых убийц... Майор уже хотел уходить с площади когда его и его адъютанта вдруг нагнал один из пажей, стоявший вместе с рыцарями-катеринцами у паперти пошнякской церкви. Он попросил его подойти к кавалерам, ведь у одного из них было для него сообщение. Адриан, не долго думая, решил согласиться. Один из кавалеров отдалился от своих товарищей и около минуты беседовал с майором. По мере их общения, взгляд фон Таубе холодел, а клюв сжимался.

— Вы уверены, что пойдёте туда? — На последок просил у него рыцарь.

— Это уже давно не дело чести. Но если он хочет этого — то почему бы и нет.

— Вы хотите погибнуть?

— Нет. Хочу избавить его от мучений.

— Но господин офицер! Мы наступаем! Вам нельзя отлучаться! Да и дело это... Опасное. — В разговор вмешался адъютант. Фон Таубе смерил его спокойным взглядом и крепко хлопнул по плечу.

— Иди. Передай что я участвую в рекогносцировке совместно с командованием хельквилльского батальона. Передай, что дело важное и что меня не будет час. Может больше. Переложи командование на Панкраца. Это всё.

— Слушаюсь. Но осуждаю.

— Осуждай сколько хочешь, чему быть — того не миновать. — Майор отослал адъютанта обратно, а сам обернулся к катеринцу:

— Не знаю, стоит ли мне благодарить вас. Но мы ещё сочтёмся.

— Непременно сочтёмся. Возвращайтесь живым...

Фон Таубе уже знал, куда следует идти. Он знал это место благодаря подробной карте города. Это был небольшой сквер, разбитый близ одного из иностранных посольств. Это место было замечательно тем, что располагалось в близи от их предполагаемой полосы наступления. Во время изучения местности, в процессе подготовки плана действий, взгляд майора то и дело цеплялся за это маленькое местечко, а теперь ирония судьбы должна была привести его туда... На улицах творилось страшное — основные хельквилльские части, судя по всему, уже прошли вглубь города, и теперь здесь резвились трофейщики и тыловики. В домах били стёкла, выносили ценные вещи, прямо на улицах распиливали дорогую мебель, сдирали рамки с картин, вот какую-то кобылу тащат за гриву по земле, а потом закалывают штыками, вот пуля попала в очередного пытавшегося скрыться прохожего. Адриан тоже мог попасть под горячую лапу, но его не трогали — офицерские значки заставляли отморозков отстраняться. Минимум пару раз командир батальона видел, как ситуацию пытались взять под контроль политофицеры — их поднимали на смех, махали в их сторону оружием, одного из них даже избили, разбив бедняге клюв о фонарный столб. Стыла подходили резервы — части SG. Это всё могло вылиться в бойню и пальбу, но майора это уже мало интересовало.

Вокруг сквера лежало около двух десятков порубленных трупов, между чёрными стволами облетевших деревьев маячило две фигуры в чёрных плащах. Здесь оказалось неожиданно тихо: пони уже ушли отсюда, а грифоны ещё не пришли сюда.

— Фельсен! — Резко крикнул Адриан, даже не думая о приличиях.

— Рад что вы явились, сударь! Подойдите поближе! Перекрикиваться с такого расстояния было бы неучтиво. — Его вежливость казалась хуже самой отпетой ругани. Он стоял там. Он ждал его. Его фигура походила на сгорбившегося чёрного коршуна. Фон Таубе в несколько шагов оказался в сквере. Здесь же ему представилась возможность разглядеть своего визави поближе:

Хайнрих стоял на задних лапах и спокойно стирал с клинка кровь, мало обращая внимание на подходившего майора. Из доспехов на нём остался только шлем и латная перчатка, от кирасы же остался только чёрный стёганный поддоспешник. Плащ уже был отброшен в сторону, оруженосец тихо и спокойно наблюдал со стороны. Адриан взглянул на него, тот узнал его и спокойно кивнул: этот парень был смел не по годам, и невольно вызывал у офицера уважение. Но то, как он прислуживал этому ублюдку...

— Зря я не прикончил тебя ещё там.

Рыцарь засмеялся и описал клинком восьмёрку.

— Зря я не зарубил вас ещё тогда. Вы все — паршивые душонки, думающие только о деньгах и славе! Вы, ваша армия, ваш паршивый император — трусы и дрянь, об которую я с радостью вытираю ноги! Я плюю на сволочь, приказывающую мне так же как они плюют на собственные попранные ими же обеты! Вся эта дрянь... Вся эта шобла... Разорили и теперь хотят загнать в могилу. Хотят чтобы скотина вроде вас правила! В любом случае — это дело только между нами. Идеалы, понятия — всё это ложь, которую никто не соблюдает. Мне осталось недолго — Арктур хочет забрать меня к себе. А вас мне бы хотелось отправить к Маару. Так пусть лучший из нас победит! — Глаза рыцаря были воспалены, он тяжело дышал и явно не был в расцвете своей силы. Он встал в боевую стойку, выставляя вперёд острие клинка.

— Пусть. — Адриан плавным движением вытащил из ножен шпагу и выставил её перед собой. — Это кончается здесь.

— Хорошо... Давай попляшем!

С секунду дуэлянты стояли друг напротив друга, а потом набросились друг на друга как дворовые коты. Фельсен ударил сверху, Адриан уклонился и хотел было уколоть в уязвимый живот, но вынужден был уходить от второго удара рыцаря. Они кололи друг друга с меткостью умелых дуэлянтов, но с каждым ударом Хайнрих становился всё неаккуратнее, злее, разнузданнее. Он колол и рубил с трудом разбирая направление, его напряжённое сопение становилось всё сильнее и громче. Отразив несколько таких ударов, фон Таубе пришла мысль о том, что рыцарь вовсе не стремится одержать верх в этом бою. Кавалер уже не чувствовал превосходства своей силы, уже не насмехался над противником. Это был не тот гордый и надменный воин, что бросил ему вызов тогда, в ноября. Это было одичавшее, загнанное в угол чудовище, готовое сбежать от погони хоть на тот свет. Парад-рипост, парад-рипост — Адриан вдруг понял, что имеет реальную возможность уколоть неприятеля в живот и кончить этим всё дело. Майор сделал выпад — но рыцарь вовремя отскочил и контратаковал, едва не пронзив шею офицера. Снова череда атак — резкие, наступательные выпады, от которых было легче увернуться, чем отбить клинком. Адриан поймал себя на мысли, что сам начинает приходить в бешенство.

Фон Таубе улучил момент и снова сделал вид, что пытается колоть Фельсену в живот. Тот машинально выставил шпагу и начал отходить назад и не успел заметить, что атака сменила направление. Остро заточенное острие шпаги Адриана со всей силы впилось рыцарю чуть пониже локтя, отбрасывая переднюю лапу в сторону. Фельсен не заметил раны и спокойно продолжил бы бой, но было уже поздно — герцландский офицер резким ударом всадил рапиру ему в грудь. Клинок с трудом распорол поддоспешник и явно пронзил врагу лёгкие и сердце. Хайнрих оторопел от внезапной атаки, силы вмиг оставили его. Воин вытаращил на адриана глаза, схватился левой лапой за рану и повалился навзничь, не в силах проронить ни единого звука кроме тихого надрывного хрипа, у его клюва встала кровавая пена. В этот миг рыцарь напомнил Адриану застреленного бешеного пса.

— Добейте его! — Со стороны раздался голос пажа. Майор бросил на него взгляд и понял, что чувствует оторопь. Ярость спала, осталось только ощущение какой-то идиотской неправильности того, что произошло здесь.

— Добейте его, или я брошу вам вызов! — Не крича, но строго восклицая повторил юнец. Адриан коротко кивнул, скорее себе, чем оруженосцу, и нанёс удар милосердия.

— Только ради тебя, мальчик. — проговорил он, утирая тонкое лезвие о платок и убирая его в ножны. — Не хотелось бы оставлять здесь ещё один труп.

— Проявите уважение к покойнику.

— Может быть мёртвым он и заслуживает уважения, но уж точно не живым. Слушай, парень, а зачем ты прислуживал ему? Разве ты не замечал, что он сумасшедший? — Адриан сделал по направлению к Сеппу несколько шагов и остановился в полушаге от оруженосца. Тот спокойно встретил его взгляд, точно зная что ответить.

— Этот грифон приходился мне роднёй, другом моего брата. И знаете что — мне сложно сказать, что я его уважал, но я относился к нему... Как к старшему. В последнее время господин Фельсен влип в неприятности, и я пытался ему помочь. То, что разум оставил его — это не моя вина, но я всеми силами пытался этого не допустить. Мне жаль, что так вышло, господин офицер. Выходит, что он сам хотел лишь гибели...

— Такие как он кончают свою жизнь скорее рано, или поздно.

— Грифоны вроде вас тоже не так уж и долговечны. Рыцари на границе не живут долго — мой отец умер от того, что у него открылась старая рана, брат погиб в бою, моего господина убили вы. Когда-нибудь удача сыграет против вас — нужно ждать этого и быть к этому готовым. Господин Фельсен был из славного рода, и я не считаю, что такой исход был для вас необходим. Получается, вы пошли на поводу у того, кого так ненавидели? Он любил свою семью, как и все мы. Ему не было чуждо достоинство. Он хотел сразиться с вами лишь потому, что не желал умирать на виселице. — Паж говорил спокойно, без тени горечи и злобы, какая могла бы накатить на него в этот момент. Однако, в его словах чувствовалась явная укоризна.

— Жизнь — страшная и сложная вещь. — Наконец проговорил майор, после недолгого молчания.

— Что тут произошло!? — Грифоны не заметили, как к скверу подошла группа военных со знаками различия SG на фуражках и петлицах. Их вёл командир, чьё лицо при первом взгляде показалось Адриану смутно знакомым.

— Я был занят единичной рекогносцировкой. Вызвался осмотреть окрестности самолично, без чьей либо помощи. — начал Адриан, спокойно глядя в глаза нагрянувшим. Соврать им ему было вовсе не стыдно. — Потом на меня напал этот господин и мне пришлось защищаться.

— Я пытался пресечь кровопролитие, но мне это не удалось. — Вставил своё веское слово Сепп.

— Вы знаете этого господина? — Командир штурмовиков иронически прищурился.

— Нет. Вижу впервые.

— Тогда имейте ввиду, что мы гоняемся за ним уже почти что целый месяц! Это преступник, исключённый из партии за убийство важного должностного лица. Брать его наверняка стоило бы нам дорого, а вы облегчили нам работу своим абсолютно случайным поступком.

Среди молодчиков послышались смешки.

— Позвольте мне забрать оружие и доспех моего господина. Наказание ведь не распространяется на его семью, верно?

— Никак нет. Можешь об этом не волноваться. Нам нужен был только он, живым или мёртвым. В итоге мы получили то что нужно и нам даже не придётся тащить его с собой! Так и запишем — убит в бою. — Взгляд офицера вызывал у Адриана острое желание его зарубить. Странное дело — а ведь только что он был с ним почти солидарен. Бойцы SG подошли к трупу Фельсена, убедились в том, что это он, а потом ушли восвояси. Тому же примеру последовал и Адриан. Сепп же остался у тела рыцаря, ожидая прибытия орденцев. Их возмездия можно было не ждать — кто как не они разбирались в подобных случаях. Потом Адриана настиг Агриас с отрядом бойцов из 2-го. Они покрыли его валом вопросов и упрёков, а он с непривычным для себя стоицизмом пропустил это мимо ушей. В захваченных хельквилльцами частях города уже вовсю бушевали пожары, и происходящее вокруг уже давно не волновало майора фон Таубе, удачно воспользовавшегося случаем завершить свою месть.

6

— Как вас зовут? — Капитан Самович задавал этот вопрос чумазому и ободранному ополченцу, с которым они только что бок о бок руководили обороной целого дома на окраине города. Сейчас их силы сидели во дворе, который, видимо, остался в стороне от основных направлений грифонского наступления. Тот дом сожгли, и это стоило им жизней десятка бойцов.

— Меня зовут Арнас Скурвидас, как вы уже поняли, мои подчинённые — из Вартая. — Голос говорившего звучал хрипло и выдавал сильный акцент. Вартайски плохо понимали и говорили по-местному, и между собой всегда общались на своём языке.

— Приятно познакомиться. Дела у нас с вами совсем не хороши — вы это понимаете?

— Вполне понимаю. Прорваться к озеру уже вряд-ли получится. Судя по всему — они уже скоро будут там, а наша оборона в порту не удержится...

— Предлагаю прорываться в сельскую местность! Уйдём в партизаны! — Вдруг, из рядов солдат послышался чей-то молодой голос. Это был Ненад — раненый, с забинтованной головой, но ещё сохранявший присутствие духа. В ином случае капитан бы без раздумий заткнул его, но это явно был не тот случай.

— Прорваться в тыл будет намного легче, особенно после наступления темноты. — подал голос другой солдат, всегда державшийся Ненада. — Их сейчас там наверняка меньше, чем в городе.

— Можно будет добыть у них патрон, оружия, хлеба в конце концов...

— Но в лес... Он ведь далеко отсюда, да и партизанить — то ещё дело, а если наши о нас так и не чухнут?

— А как ты сейчас к нашим прорвёшься? В городе нас всех перебьют...

Обсуждения начались сами собой. К ним постепенно начали подключаться офицеры, до этого не разделявшие подобной практики. И только капитан Самович молчал, раздумывая.

— В моём отряде осталось три десятка мужчин. С каждым вторым из них я дрался за Висагинас. Остальным же можете доверять, как самому себе. — Скурвидас тоже выразил мнение по этому вопросу. Его бойцы не дискутировали — многие из них просто дрыхли, пользуясь свободной минутой. А время шло. Времени оставалось всё меньше. Наконец, капитан принял решение.

— Пойдём в лес. Может быть там нам удастся найти своих, по реке установим связь со штабом, может быть нам вышлют что-нибудь. Придётся тяжело, но это лучше, чем глупая смерть.

Остатки йезерградской роты встретили это решение со своеобразным облегчением. Даже Зоран, всей душой стоявший за родной город, в этот момент понял, что другого выбора сейчас у него просто не было. Сивко же в это время спокойно дремал, следуя примеру вартайских товарищей. Несомненно — жизнь жеребца сильно помотало за эти месяцы, но чего ещё он должен был ожидать? Слёзы бесполезны, паника губительна. Остаётся просто жить и переносить одну тяготу за другой не теряя энтузиазма. Этим Сивко и привык заниматься.