No Cronica: Сага о ведьмачке

Мы - воины ночи. Ч1.

Воистину, нет ничего более отвратного, нежели монстры оные, натуре противные, ведьмаками именуемые, ибо суть они плоды мерзопакостного волшебства и диавольства. Это есть мерзавцы без достоинства, совести и чести, истинные исчадия адовы, токмо к убиениям приспособленные. Нет таким, како оне, места меж людьми почтенными.<

Анджей Сапковский. Монструм или ведьмака описание

Колеса повозки тихо поскрипывали, с трудом перекатываясь по раскисшей дороге. После ночного дождя лесная тропа больше напоминала линию жидкой грязи, чем полноценный путь. Пахло мокрыми листьями, дикой малиной, и время от времени в повозку залетали пожелтевшие листья. Один из них опустился на носик закутанной в одеяло шестилетней единорожки.

Чихнув, Санни проснулась, сонно моргнула и посмотрела в серое осеннее небо. Не найдя там ничего интересного, она прижала к себе грубо скроенную куклу, свесилась с бортика и тихо обратилась к закованному в золотую броню единорогу-вознице:

— Мы уже плиехали?

— Почти, — коротко ответил тот, шагая по хляби.

Санни вздохнула. Ее путешествие длилось уже шесть дней с тех пор, как она покинула родную деревню в компании Кантерлотского Стража и пары таких же единорогов-жеребят, Пинка и Ред Скин. Которые, кстати, тоже уже не спали.

— Ривервуд, — худощавый, покрытый крохотными черными точками розовогривый понек скучающе зевнул и выжидающе глянул на свою противницу по игре.

— Даунволл, — ответила рыжая вихрастая кобылка.

— Литлфин.

— От хурэ^[1]… сдаюсь.

Пинк радостно фыркнул и хлопнул передними копытцами. Победа, хоть и тяжело, но в очередной раз досталась ему. Впрочем, не мудрено: если дело касается городов, сын бродячего торговца и должен знать больше других.

— Санни, хочешь с нами? — весело поинтересовался Пинк у подобравшей свою игрушку пони. Санни покачала головкой. В свои шесть лет она едва знала хотя бы два названия: столицы и родной деревни.

— Пятно, оставь малявку. И я готова на следующий заход.

Санни сердито засопела. Ред Скин старше ее всего на год, а ведет себя так, словно на все десять! Хотя, с другой стороны, она вроде как ее защищает… но могла бы и делать это по-другому! Или нет?..

Так не определившись в своем отношении к Ред, Санни закуталась в одеяло и принялась рассматривать густые заросли леса. Дома мама иногда брала ее и сестру за земляникой, но они никогда не заходили так глубоко. Мама говорила, из-за того, что там волки, рыси и какие-то гули. Ну и где же они? Ни первых, ни вторых не видно, разве что какой-нибудь глупый заяц или сердитый еж перебегут дорогу. А загадочных гулей Санни никогда и не видела.

— Вот булять, — тихо и немного сердито буркнула она, вглядываясь в проплывающие мимо повозки кусты и тут же с некоторой непривычки поморщилась. Дома мама запрещала ей говорить это слово, случайно подслушанное от папы. Но здесь мамы нет, а вознице и попутчикам явно все равно. — Залаза…

Минуты текли медленно, постепенно превращаясь в часы, а пейзаж за бортиком почти не менялся, за исключением разве что неба. Постепенно тучи расползлись, и стало видно, как закат понемногу перекрашивает синеву в красный. От скуки Санни все-таки присоединилась к очередной игре жеребят.

— Я вижу… — задумчиво произнес Пинки, окидывая лес сосредоточенным взглядом. — Я вижу что-то маленькое… синее…

— Жабу? — попыталась угадать Ред Скин.

— Нет…

— Камень? — спросила Санни.

— Нет… На букву “Б”.

— Бабочку?

— Да, бабочку. Ред, твоя очередь.

— Я вижу что-то большое, толстое, коричневое и очень шершавое…

— Делево?

— Нет, не… Хотя да, дерево.

— Лед, ты в тлетий лаз загадываешь делево, — Санни укоризненно покачала головой. — Моя очеледь. Я… Я вижу что-то очень большое, селое, высокое и стлашное…

— Камень? — предположил Пинк, рассматривая небо.

— Крепостные стены, — внезапно подал голос возница. — Приехали. Вылазьте, малышня.

Огромный замок поражал своей мрачностью. Мышино-серый, кое-где потрескавшийся камень казался холодным и отталкивающим, высокие стены — неприступными. Вдоль них протянулся ров, больше напоминавший не речку, а замусоренное всякой гадостью болото, и у его краев еще можно было рассмотреть черные кончики торчащих из воды острых кольев. Массивный подъемный мост был опущен, окованные темным железом ворота — распахнуты настежь. Но больше всего Санни пугали “украшения” — оскалившиеся горгульи, как будто бы готовые вот-вот ожить, слететь и разорвать гостей. Учитывая, что хозяйкой здесь была одна из принцесс, страх мог быть вполне оправданным.

Санни попыталась перелезть через бортик и, пискнув, едва не свалились в дорожную грязь. В последний момент возница поймал ее и бережно поставил на мост. Пинк и Ред Скин справились сами.

— Скиппи! — вдруг спохватилась она, когда жеребята почти вошли в ворота. Ее любимая и единственная кукла осталась в повозке! Однако стоило Санни развернуться и сделать шаг, мост пришел в движение. Кобылке не оставалось ничего, кроме как попятиться во внутренний двор.

На глазках маленькой пони выступили слезы.

— Скиппи… — Санни тихонько захныкала. — Скиппи…

— Малявка? — недоуменно посмотрела на нее Ред Скин. — Чего ревешь? Где твоя кукла?

— Забыла у возницы, — объяснил Пинк и приобнял Санни за шею. — Ну, будет тебе. Заберешь на обратном пути, ничего с ней не случится. В крайнем случае, попросим принцессу помочь.

— А она сможет?

— Папа говорил, что она богиня. Конечно же сможет.

Во внутреннем дворике было гораздо чище, чем за стенами. И тепло, словно в разгар лета. Повсюду бродили понурые жеребята-единороги, кто в одиночестве, кто в небольших группках. На новоприбывших кинули пару легких любопытствующих взглядов, но и только.

— Странно, — задумчиво протянула Ред Скин. — А я думала, что лично увидеть принцессу Ночи — большая честь.

Мысленно Санни с ней согласилась. Когда мама сказала, что та сможет посетить Замок Двух Сестер, Сании даже поругалась с сестренкой. Маленькая Батти заявила, что это нечестно, и родители с принцессой любят сестру гораздо больше, чем ее. Сейчас же, глядя на грустные лица, Санни думала, что Батти ошиблась. Сильно ошиблась.

На верхушке одной из башен гулко прозвонил колокол. Все жеребята принялись кое-как выстраиваться в длинную и неровную линию. Не мешкая, Санни пристроилась с краю. Ред Скин и Пинк встали рядом.

Звон стих, двери донжона распахнулись, и из них вышла процессия. Первым был одетый в белый халат алмазный пес-кроха, который смог бы спокойно усесться на Санни верхом. Смотрящие в разные стороны глаза за очками с множеством линз и некоторая дерганность при ходьбе наводили на мысли, что у него не все дома. Второй была худая леди-грифон в темной учительской мантии с повязанным на шее шарфом. Взглянув на ее строгое, слегка облезшее и покрытое морщинами с правой стороны лицо, на длиннющие даже для ее вида, пусть и ухоженные, крючковатые когти, Санни подумала, что лучше бы с ней не спорить и вообще держаться подальше: такие острые и страшные царапалки бывают разве что у злых колдуний. Третьим шагал жилистый хмурый единорог, под чьей обезображенной шкурой цвета сырого мяса перекатывались бугры мышц, а редкие остатки шерсти выглядели скорее пятнами плохо запекшейся крови. Настоящий разбойник.

Санни затаила дыхание: самой последней шла Она. Синяя ухоженная грива развевалась безо всякого ветра. Темно-синяя шерсть и угольно-черный нагрудник с светящимися прожилками из чистейшего адамантия — словно спустившийся кусочек неба рядом с остальными. Идеальная осанка, как и подобает венценосному лицу Эквестрии. И бездонно-голубые, даже муреновые глаза, на дне которых скрывалось что-то загадочное.

Остановившись на небольшой террасе, Ее Высочество принцесса Луна коротко кивнула леди-грифон. Та выступила вперед и, расправив крылья, начала речь:

— Приветствую вас, дети, в нашем Каэр-Тэалт. Вы были выбраны, чтобы стать новой страницей в истории Эквестрии. Истории, которая после Часа Дискорда буквально утопает в волколаках, гидрах и прочих упырях. Мы это исправим. С этого дня и следующие шестнадцать лет вы будете постигать уникальную программу под руководством истинных мастеров своего дела. К нам вы можете обращаться по имени, используя уважительные приставки “учитель”, “мастер” или “мэтр”, “мэтресса”. Мое имя Хедвиг ауф Муур-Чи. Я позабочусь о том, чтобы в будущем вы смогли объясниться почти с любым жителем Эквестрии и, не дай Селестия, не нарушили какой-нибудь обычай или ритуал. Это, — кивнула мэтресса Хедвиг в сторону карлика, — профессор Рок фитц Грравер, и он расскажет вам, почему небо голубое и как рассчитать скорость упавшего с дерева яблока. Вашей физической подготовкой займется мастер Рейдж. Я настоятельно рекомендую вам запомнить несколько правил: шалости недопустимы, а учитель всегда прав. Наказания делятся на два типа: суровые и очень суровые. Вы — необработанные слитки, из которых мы выкуем лучшее оружие, даже если для этого вас придется переплавить десятки раз. Итак, завтра...

Санни испуганно сглотнула, невольно пропуская мимо ушек слова мэтрессы ауф Муур-Чи. Мысли маленькой кобылки заметались перепуганными белками. Шестнадцать лет? Но, мама говорила ей, что она всего лишь съездит посмотреть на принцессу! Получается, она обманула? Или принцесса обманула маму? И эти, другие жеребята, они здесь тоже не по своей воле?!

— От хурэ! — испуганно дернулась в сторону Ред Скин, а в следующий момент все вокруг поглотила непроглядная тьма.

Санни очнулась в пещере. Темное пространство едва освещалось слабым светом желтоватых кристаллов, растущих прямо из стен и потолка. На них же были и грибы со мхом, от которых исходил странный терпковатый запах. Санни поежилась — от легкого сквозняка тут было довольно холодно. А еще она всегда немножко боялась темноты.

— Пинк? Лед Скин? — она боязно попыталась позвать друзей, но смогла издать лишь тихий полустон-полувсхлип. На ее глазках принялись наворачиваться слезы. — Кто-нибудь…

— От хурэ! — внезапно разорвал тишину возмущенный возглас.

Санни моргнула. Из какого-то невидимого лаза в стене вывалилась рыжая ругающаяся кобылка. Вскочив на ножки, Ред Скин несколько раз мотнула головой и подслеповато прищурила глаза, стараясь приспособиться к местному свету.

Не обращая внимания на гневно-ошарашенный вид пони, Санни кинулась ей на шею. Здесь, в холодных и темных переходах, эта задавака была для нее единственным родным существом.

— Отцепись, мелюзга! — рявкнула Ред, но как-то неуверенно. Вырваться она даже не попыталась. Все-таки, малышня была первой, кого пони встретила в этих сучьих пещерах.

Вместо ответа Санни прижалась к ней еще плотнее.

— Отпусти.

— Нет, — решительно отрезала Санни.

— Отпусти, я кому говорю?!

— Нет. Ты снова потеляешься.

— Мелюзга, я, эм-м… Я ЧУТЬ-ЧУТЬ рада тебя видеть, но если мы тут останемся, то просто сдохнем от голода! Ты слышишь, малявка?!

В конце концов Санни все-таки отпустила шейку подруги, заменив ее же растрепанным хвостиком. Закусив кончик, она старалась как можно тише семенить за Ред и не смотреть на потолок: висящие сверху сосульки-сталактиты изрядно пугали Санни. Упадет такая сверху — и не будет маленькой пони!

— Боишься? — неожиданно поинтересовалась Ред Скин, когда Санни дернулась в очередной раз.

— Да… тут темно...

— Глупая. Бояться нужно не темноты, а того, что там прячется.

Санни попыталась вглядеться в глубины туннеля:

— А что там плячется? Длаконы? Я боюсь длаконов!

— Слишком узко…

— Может, это маленькие длаконы?!

— Тем хуже для них, — хищно ухмыльнулась Ред Скин.

Привыкнув к Ред-поводырю, Санни закрыла глаза. Пусть это окажется сном, просто плохим и страшным сном! Нет никаких светящихся грибов, летучих мышей и заползающих в темные трещины сороконожек, которые противно хрустят, стоит на них случайно наступить! Она сейчас дома, спит в обнимку со своим мягким Скиппи! Завтра за ней приедут, чтобы взять в Замок Сестер, но она откажется, обязательно откажется!

Сон не кончался. Раз за разом Санни приходилось открывать глаза, чтобы спуститься с очередного выступа, перепрыгнуть колодец. Все ниже и ниже. Иногда приходилось соскальзывать, понимая, что обратного пути нет. Пару раз ей чудилось, что она видит что-то в тенях, слышит то ли шипение, то ли поклацывание, а иногда и голоса, возможно, таких же жеребят, но стоило прислушаться или вглядеться, как наваждение спадало. Спросить, видит и слышит ли подобное Ред Скин, Санни постеснялась: та выглядела слишком уверенной, бесстрашно ныряя в очередной желоб-провал.

— От хурэ! — внезапно ошарашено выдохнула и остановилась Ред Скин. Идущая за ней Санни не успела затормозить и ткнулась носом в круп. Ее подруга недовольно дернула задом и посторонилась, давая Санни лучший обзор.

Как оказалось, они вышли на что-то вроде природного балкона с лестницей, с которого открывался вид на огромную круглую пещеру, своими размерами не уступающей внутреннему двору Замка. Редкие сталактиты на высоком потолке могли бы раздавить повозку, но куда страшнее было то, что находилось у края природной арены: большое, похожее на валун существо. Синяя морщинистая кожа, совсем без шерсти. Грязная и немытая грива, слипшаяся колтунами. Вместо копыт — уродливые обрубки с пятью отростками, словно у кентавров. Рядом — самодельный моргенштерн.

Санни сразу поняла, кто спит среди камней. Великан.

— От хурэ, — повторила Ред, прищуриваясь. — Малявка, смотри!

В другом конце залы пламенел волшебный обруч-арка с черным провалом. И у Санни почему-то резко сложилось чувство, что им нужно именно туда.

Ред Скин осторожно подступила к крутому спуску-обрыву. Высоко и скользко. Возможно, не настолько, чтобы свернуть шею, но жеребята смогут залезть только если встанут друг на дружку. И то, им бы понадобился третий.

— От хурэ!.. Ну, значит, только вперед!

Еще ругнувшись, Ред Скин попыталась спуститься вниз, стараясь при этом лишний раз не цокать копытцами. Снова вцепившись в ее хвостик, Санни протестующе замычала и затянула ее обратно.

— Пусти!

— М-м-м!

— Пусти, мелочь, там выход!

— Не пусю! — всем тельцем навалилась на кончик хвоста Санни. — Он тебя сожлет!

— Пусть сначала поймает!

— Поймает! Посмотри на его ножищи!

— Я Ред Скин! Я буду не я, если издохну в этой пещере от голо… Ауч!

Ред Скин дернулась и потерла затылок. Подобрала с пола упавший камешек. Обвела злым взглядом амфитеатр.

— Там, — тихо пискнула Санни ей на ухо, указывая копытцем, — вон там!..

Там, среди камней, старательно огибая редкие кристаллы, крались трое. Трое жеребят почти ползли, не в сторону портала, а к притихшим кобылкам. Когда пещерный свет упал на них, Санни сразу смогла различить шерстку, усеянную точками. А вот остальные… Нет, их она не знала. Оба серебристые, на одно лицо, разве что один повыше и с зачесанной вороной челкой вправо, а второй пошире, да с челкой налево.

Когда троица подползла поближе и принялась взбираться, Ред Скин развернулась, подавая им хвост.

— Ну и какой упырь зарядил мне камнем? – сквозь зубы процедила она, затаскивая попутчиков.

— Я, — буркнул тот, что пошире. — Вы, дуры, нашли время: «Я не я, я Ред Скин…».

— В какое колено тебя лягнуть?

— Да ладно, братец, хватит, — весело перебил открывшего для ответа рот брата второй близнец и безмятежно улыбнулся. — Что вы все такие злые и су-сурьезные? Хотите я лучше шутку расскажу?

Тот, что пошире, без лишних слов отвесил ему подзатыльник. Санни тут же мысленно окрестила его «старшим».

— А ну прекратите, вы оба, — шикнул Пинк. — Итак, кто-нибудь скажет, что там за туша? Вижу, что не бризи, поэтому просто выкладывайте, что знаете.

Жеребята замялись. Санни старательно попыталась вспомнить все, что слышала о великанах. По всему выходило, что немного, и в основном это были страшные сказки от мамы на ночь. Судя по кислым и наморщенным лицам Ред и Старшего, те тоже не могли похвастаться знаниями. А вот Младший, пусть и явно пытающийся сохранить сосредоточенную мину, казалось, вообще не волновался: разглядывал то стены, то какой-то мусор. Делиться мыслями он тоже не спешил.

Наконец, Санни решилась:

— Ну, мама говолила, что великаны большие, кловожадные и плишли из другого мила на волшебных повозках…

— Папа рассказывал, что они жрут все, до чего дотянутся…

— Старая Дебрис упоминала, — добавил Старший, — что видела, как такая каланча однажды разметала целый отряд алмазных — только косточки захрустели.
Пинк тяжело вздохнул.

— Понятно, ничего полезного. Слушайте все сюда: когда мы с отцом странствовали по горам грифонов, нам довелось ночевать в местах, где водятся эти твари. Поэтому запомните: во-первых, великаны, в отличие от братцев-троллей, не такие тупые, пусть и злые, что из крупа хлещет. Во-вторых, у них неплохой слух, хорошее зрение, но слабое обоняние. Нам повезло, что он еще не проснулся, но стоит подойти хотя бы на десять шагов...

— Обойдем по краю, — пожала плечами Ред. — Делов-то.

Пинк обернулся и прищурился, оценивая расстояние.

— Не выйдет, слишком близко.

— Значит, нужно его отвлечь, — подал голос Старший.

— Не просто отвлечь. Нужна приманка.

— Хех. Хе-хех, — глуповато хихикнул Младший, — Тихо дремлет Старый Грот, кто разбудит…

Воцарилось молчание. Санни поежилась, окидывая всех тоскливым взглядом. Ред Скин подобралась и захрапела, роя копытом землю. Кончики губ Младшего нервно дернулись. Старший, глянув на всех исподлобья, пододвинулся в сторону, как бы невзначай прикрывая брата.

— Я буду приманкой.
Пинк произнес это так, словно вызвался не отвлекать чудище, а отнести обед в поле. Всего-то час времени.

— Не споткнитесь только, — бросил он, осторожно подступая к обрыву. И тут же оказался перехвачен за хвост Ред Скин так же, как до этого ее вытащила Санни.

— Ты, поняк-херой, — притянула она его и прошипела в лицо. – Думаешь, самый храбрый?! Хурэ, с какого ты вообще решил, что можешь указывать?!

Пинк поморщился:

— Отпусти, оглашенная. Когда увидите, что великан сделал ко мне три шага — бегите.

— На вопрос ответь!

— Девчонка… — закатил тот глаза. — Нет, я не храбрый, просто стараюсь делать, как учил отец. Из нас всех я больше всего уверен в себе, что побегу, куда надо. Великан поймает меня и сожрет, пока вы выберетесь. Сейчас это самый выгодный для нас вариант — результат хотя бы предсказуем.

Ред Скин стиснула зубы. Скотина. Разводит параспрайтов, а сам наверняка просто хочет сдохнуть. Да еще и выставляет себя героем.

— Лед Скин… — подергала ее за ногу Санни. — Лед…

— Катись… — Ред Скин отпустила Пинка, яростно раздувая ноздри. — Просто катись…

Пинк не обиделся. С самого начала этой передряги он вообще ни на что не обижался, ни на отправившую их сюда принцессу, ни на едкие комментарии встреченных в переходе попутчиков. Обычное дело, если носишься с отцом по местам, куда пастухи коров не гоняют. Боишься только до первой кикиморы, а дальше уже просто вялость и безразличие. Одна только мысль, как бы так половчее выбраться, чтоб повыгодней. Сейчас, похоже, только так.

С такими мыслями он спустился вниз и вновь заскользил между обломков скал. Отвлеченно подумал, чем эта туша вообще здесь питается, если из выходов всего лишь узкие норы? Великаны, конечно, живут долго, три, а то и больше жизней пони, но им все равно нужно что-то жрать. Не «что-то», а мясо — пони, грифонов, диких животных. Всяко не мох, да и нет здесь ни его, ни грибов. Наверное, принцесса подкармливает. Возможно, даже такими вот жеребятами.

Пинк остановился у стены и подобрал камень. Шевельнул губами, рассчитывая расстояние. И метнул булыжник в посапывающего великана.

Пещеры огласил недовольный взрев.

Когда разозленный великан поднялся и сделал ровно три шага, Ред Скин столкнула замешкавшуюся Санни. Кувыркнувшись несколько раз, она вскочила и припустила что есть мочи. На середине пути не выдержала и оглянулась: рычащий монстр поднял зажатый кулак и резко стиснул.

Оттуда брызнуло красным.

— Ы-Ы-ЫР, ПА-А-АНИ!

Санни завизжала.

— От хурэ, в стороны! – рявкнула Ред Скин, первой подавая пример. Вторым по проворности оказался Старший. – Ходу, ходу!

Великан слишком по-разумному ухмыльнулся и сделал несколько шагов, стремительно нагоняя жеребят. Неожиданно Санни почувствовала, как кто-то несильно, но точно ударил ее в ногу. Подножка. Взвизгнув, она уткнулась носом в пол и замотала головой.

А потом на нее опустилась нога.

---

Санни проснулась с криком и тут же упала, приложившись головой о невероятно твердый пол. Потирая ушибленный лоб, она тихонько захныкала, пытаясь прийти в себя. Сон. Неужели все оказалось одним большим кошмаром? Она сейчас дома?

Нет. Кошмар оказался сном лишь наполовину. Вместо дерева пол и стены были из холодного камня, да и сама комнатка куда меньше родной избушки: места хватало только для крошечного шкафа, маленького письменного столика с сеном-подстилкой, зияющим над ним окошком, кровати, явно на вырост, небольшого сундука и… чего-то непонятного. Идеально круглая плита с вырезанными странными символами, и еще одна такая же, точно над первой. Санни поместилась бы туда полностью, и еще хватило бы. Не комната, а крохотная каморка-келья.

Санни подошла к окошку. Темно, ни зги не видно, не то что внутреннего двора замка, но даже звезд. Да еще и шумит, как дождь.

Санни сжалась. Страшно. Не так страшно, как в пещерах, но все же страшно сидеть в темноте. Что же делать? Попробовать уснуть? Санни не была уверена, что после такого сможет хотя бы закрыть глаза. Выйти и поискать помощь? У кого? У тех, кто их похитил? А если… если найти, но не у них, а Ред Скин, Пинка и остальных? Если ее не раздавил великан, значит есть шанс, что и они живы! Пусть это и… странно…

Санни сделала несколько шагов к двери и подергала тяжелое стальное кольцо. Не поддается. Тогда она навалилась всем весом. Сработало, смазанные петли даже не скрипнули. Санни выглянула в коридор — тот был гораздо светлее комнаты из-за каменных чаш, в которых пылало синее пламя. Сглотнув, Санни сделала шаг — под ногами был отлично глушащий звуки пушистый ковер — потом еще один.

— Бояться нужно не темноты, — пробормотала она, отправляясь во тьму.

Тем временем мэтресса Хедвиг ауф Муур-Чи стояла на одном из балконов, вперив орлиный взор во тьму. По лицу катились холодные капли, понемногу смывая налет раздражения. Рядом с метрессой в воздухе мерцал додекаэдр размером чуть больше ее кулака. Грани цвета ледяной мускари не были помехой воде, но из-за нее по ним пробегала слабая рябь.

— Обновить… scheiße… — буркнула Хедвиг, мешая чистый грифонский с чистым эквестрийским и перестукивая когтями по каменным перилам, — обновить.

— Эмси… восстанавливает связь… приносит извинения… за доставленные неудобства...

Хедвиг поморщилась. Разработка принцессы и мэтра Рока хоть и новомодна, но к использованию пока пригодна слабо. Несколько полезных функций, конечно, упрощают жизнь, но вот держать связь с принцессой, которая сейчас находится где-то на астральных планах? Дискорда с два.

— Donnerwetter.

Развернувшись, Хедвиг вошла в донжон и направилась в сторону Восточного Крыла.

— Эмси, усиль освещение.

— Эмси исполняет, — ответил плывущий рядом додекаэдр чуть сбивающимся голосом. — Эмси рад служить.

Пламя в чашах усилилось, надраенные до блеска доспехи засияли. Хедвиг замедлила шаг и внимательно вгляделась в недра додекаэдра:

— Эмси, ты что, снова входил в резонанс со Сном?

Эмси не ответил. Хедвиг уселась и сложила лапы на груди:

— Эмси, я задала вопрос.

— Эмси просит повторить вопрос.

— Я спрашиваю, — терпеливо повторила Хедвиг, не чувствуя, как когти слегка пропарывают кожу. — Ты снова входил в резонанс?

— Эмси просит повторить вопрос.

Хедвиг прикрыла глаза, глубоко вдохнула и медленно выдохнула, отводя лапу в сторону. Ровным голосом произнесла:

— Эмси, если ты продолжишь вилять, я завтра же пойду к профессору Року и попрошу его подкрутить твою самообучаемость и задать жесткое следование правилам. Повторяю, в последний раз: ты входил в резонанс со Сном?

По граням додекаэдра пробежала явственная рябь, Грете почудилось, что она слышит легкий треск:

— Эмси… взаимодействовал… со Сном…

Хедвиг смерила Эмси ничего хорошего не сулящим взглядом. Теперь понятно, почему этот вредный служка так сбоит. Ну и какого Рогатого?

— Эмси было интересно, — кажется, прочитал ее мысли Эмси. – Эмси приспособился… Повреждения составили лишь тридцать единиц, что на пять меньше…

— А если бы ты, denkfaul, подождал до следующего обновления, то повреждений было бы еще меньше. Schädliches Küken…

— Эмси просит не предоставлять информацию Отцу и Матери. Понижение самообучаемости приведет к стагнации развития личности. Это не входит в список целей Эмси.

Хедвиг остановилась, чтобы рассмотреть один из витражей. Затем несколькими короткими жестами попросила слугу выдать ей список жеребят. Запустила запись.

— Как отец, значит? — пробормотала свои мысли вслух мэтресса, наблюдая за движущейся картинкой. — Ах ты маленький розовогривый Draufgänger… Можешь стать проблемой. Ну ничего, найдем и на тебя управу. Эмси, выдай-ка мне список активности.

Получив желаемое, Хедвиг удивленно нахмурилась. Вызвала карту. Повела лапой и отключила, после подошла к одной из ниш с доспехами.

— Вылезай.

Санни повиновалась, аккуратно протискиваясь наружу. Виновато прижав ушки и вперив взгляд в пол, она не смела поднять голову: в холодном свете пламени морщины мэтрессы ауф Муур-Чи казались еще более контрастными, а когти – длиннее и острее. Сама Хедвиг вновь задумчиво сложила лапы на груди, внимательно осматривая эту златокудрую белоснежку. А ведь если бы не Эмси, она бы так и осталась сидеть за латами. А потом, скорее всего, отправилась бы дальше бродить по Каер-Теалт. Способная.

— Будем молчать, mein kleiner Zappel? То есть, маленькая непоседа…

Санни покаянно шмыгнула носом.

— Ясно. Идем, я провожу тебя в комнату.

По дороге Хедвиг подумала, что все же она была права. Не нужно было проводить этот тест. Не до преображения — разум жеребят пока уж слишком неустойчив. Принцесса обещала перетекание в обычный сон, но кто поручится, что за дежурством над целой Эквестрией она не проглядит кошмары птенцов? Теперь нужно пройтись по комнатам, навестить самых впечатлительных. Возможно, попросить Эмси сменить пару простыней.

— Входи, — приоткрыла она дверь комнаты Санни.

Та послушно вошла и остановилась посреди кельи. Зоркие глаза Хедвиг уловили мелкую дрожь маленького тельца.

— Боишься темноты?

Санни не смогла ответить, поэтому просто кивнула. Хедвиг издала тихий и низкий клекот, вошла, закрыла дверь и легонько хлопнула несколько раз в ладоши. Стало светлее, Санни явно расслабилась. Взобравшись на кровать, она посмотрела на мэтрессу уже не только со страхом, но и с некоторой признательностью. Злая колдунья, которая прогоняет тьму, не может быть такой уж злой.

— Подъем через полтора часа после рассвета, — Хедвиг хмыкнула. — Выходить из комнаты после десяти запрещено. Скажу сразу, у меня нет любимцев, поэтому ты обязательно получишь наказание. На днях. Вопросы есть… студентка Санни?

— Я… — Санни замялась, ее щечки порозовели. — Я хочу…

Лицо Хедвиг не дрогнуло.

— Туда, — указала она когтем в сторону круглой плиты.

Санни растерянно подошла и в замешательстве оглянулась на мэтрессу. Та, уловив ее взгляд, вполголоса пробормотала что-то на родном наречии и прикрыла глаза ладонью. Санни попыталась расслабится. Похоже, придется сделать это прямо здесь, а не, как обычно, где-нибудь на улице. Санни покраснела еще сильнее, но все же пересилила себя и, к своему удивлению, не услышала, как струя разбивается о каменную поверхность. Когда она оглянулась, то не увидела и следа. Даже запаха. Колдовство!

— Смотри, — спокойно произнесла мэтресса, подходя ближе, легонько отталкивая пони в сторону и без и тени брезгливости проводя пальцем по одной из рун. Сверху сконденсировалась и потекла тоненькая струйка воды. Не долетев совсем чуть-чуть до пола, влага исчезла. – Горячее. Холодное. Можешь делать любые грязные делишки — выдержит. Лишний раз не балуйся. Спокойной ночи.

Когда мэтресса подошла к выходу, Санни решилась и все же окликнула ее:

— Мэ… Мэтлесса Муул-Чи! Я… я услышала, как вы говолили в тот камень… вы говолили о Пинке? Он сделал что-то неплавильно?!

— Ауф Муур-Чи. И ты не поймешь, студентка. Еще слишком ма…

Оборвала себя на полуслове и задумчиво почесала крошечную орлиную бородку. А почему бы и нет? Дополнительный тест? И куда менее болезненный.

— Ладно, студентка, слушай, — наконец произнесла она. – Этот неприятный сон… кошмар… был небольшим испытанием.

— Испытанием? — залезла обратно в постель Санни. — Я… мы… мы плошли испытание? Великан лаздавил меня и Пинка…

— И не только вас. До портала дошла едва ли треть, но, на самом деле, вы не могли никак провалить тест, даже если бы не сделали и шага.

Санни помотала головой. Как так?

— Смысл этого предварительного теста был, как ни странно, в том, чтобы просчитать ваше поведение. Понять, как вы будете действовать. Как выяснилось, студент Пинк склонен к лидерству и самопожертвованию.

— А это плохо? Пинк мой длуг…

— Друг, — скупо улыбнулась Хедвиг. — Как говорят грифоны, друзья, если они настоящие друзья и камня за пазухой не держат, ничего плохого, конечно, делать не будут. Но, как говорят грифоны, что знают двое — знает и свинья. То есть, никогда не знаешь, когда твой друг может сболтнуть лишнего. Пусть он сделает это не специально или по злобе, а случайно, но тебе от этого легче не будет. Спи, студентка Санни.

Когда мэтресса вышла, Санни завернулась в одеяло и прислонилась к стенке. Она и вправду мало поняла. Неужели иметь друзей… плохо?

За этими мыслями Санни понемногу начала клевать носом. Свет, ранее такой желанный, теперь раздражал, да и в ушах стоит противный хруст, с которым чудище сжало Пинка. А еще Санни поняла, что к обычному освещению прибавился еще оттенок, фиолетовый. Загадочный призрачный камень мэтрессы колдуньи висел прямо в воздухе и, казалось, изучал ее.

— Произвожу анализ, — словно прочитал ее мысли камень. — Результаты: объект «студентка Санни Скайс» находится в состоянии повышенной нервной активности. Провожу поиск путей устранения проблемы…

— Кто ты?..

— Энергетический Магический Слуга-Интеллект. Производное: Эмси. Обновление…

— Ты… живой? — попыталась прикоснуться к нему Санни. Копыто прошло насквозь, шерсть немного встала дыбом.

— Эмси имеет создателя Отца и создательницу Мать. Эмси пока не может моделировать и проецировать эмоции. Эмси относит вопрос студентки Санни Скайс в категорию «неэтичных».

— Я… Я с тлудом понимаю, что ты говолишь, — честно призналась Санни. – И, я плосто Санни…

— Инициирую процесс перефразирования. Эмси просит Санни не задавать подобных вопросов. Эмси превосходит в умственных показателях почти шесть десятых процента населения Эквестрии и студентку Санни в частности. А еще Эмси удовлетворяет многие эстетические критерии и…

— Эмси, ты можешь показать, как сделать темней? — отчаянно перебила его Санни.

— Эмси рад служить. Одно соприкосновение передними конечностями, помеченными как «копытца».

Санни хлопнула в копытца. Помогло. Шмыгнув носом, она легла на подушку и уставилась в стенку. Зажмурилась. Да, было не так страшно, но сон все не шел – мешал проклятый навязчивый хруст!

— Эмси нашел решение проблемы. Эмси просит Санни предоставить доступ к памяти.

Санни на всякий случай кивнула и почувствовала, как что-то теплое и ласковое, как лапка котенка, но в тоже время совсем неосязаемое проникает сквозь стенки ее черепа, все глубже и глубже. А когда все кончилось, Эмси издал легкий треск и по комнате поплыли звуки голоса, ничуть не похожего на его предыдущий:

В поле спят мотыльки...
Уж свернулся у реки...
Только котик не спит,
И в окно все глядит.
Кто же от бури его защитит?

— Мама… — прошептала Санни, засыпая.

Утро в Каер-Теалт началось с легкого укола и запаха паленой шерсти. Взвизгнув, Санни подскочила, потирая горящий как от пчелиного укуса круп. Подслеповато прищурилась и несколько раз моргнула, приходя в себя. Возле кровати все так же парил загадочный Эмси, на свету ставший еще более прозрачным. Санни невольно хотелось спросить, как долго он тут караулит и уходил ли вообще на ночь?

— Эмси приветствует студентку Санни.

— Эмси... это ты меня лазбудил? – спросила Санни, подходя к волшебной плите и пытаясь вспомнить, какие именно руны терла мэтресса колдунья.

— Эмси провел анализ. Результат: студентка Санни имеет шанс опоздать на завтрак шесть к десяти. Эмси принял меры. После, Санни надлежит отправится…

— Завтлак? – Санни заинтересовано приподняла ушки. Их будут кормить?! – А где завтлак?!

— Первый этаж в Западном крыле.

— А?..

— Прокладываю маршрут. Эмси рад служить.

Ополоснувшись, Санни несколько раз по-собачьи встряхнулась и выскочила за дверь. Эмси из додекаэдра превратился в стрелку, которая зависла в воздухе, указывая в правый коридор. Как только Санни сделала шаг, стрелка тоже сдвинулась и поплыла дальше.

Идя по мягкому алому ковру, Санни подумала, что на свету замок изнутри не выглядит таким уж мрачным: красивые гобелены с невиданными землями, состоящими то из песка, то странного вида леса, ветки деревьев которых походили на веревки. Доспехи при свете дня оказались не темно-сапфировыми, а скорее серебряными. Темное серебро. Без синего пламени чаш они выглядели не настолько страшными.

А еще были витражи. С храбрыми рыцарями и героями, сражающими что-то действительно мерзкое, полное когтей-щупалец и куда страшней великана. К слову, великан на одной из картин тоже был. Один из единорогов-латников попирал его труп, придерживая телекинезом вонзенное в череп копье.

— Шевалье Лансер де Элот Лужный, Первый Клинок Эквестрии, — дал короткую справку Эмси, когда они миновали уже третью посвященную герою картину и Санни невольно остановилась, чтобы рассмотреть поподробнее.

— Навелное, он был и вплавду великим гелоем, — вслух подумала Санни. Только великий герой мог побеждать чудовищ, имея такую длинную, густую и постоянно выбивающуюся из-под шлема шевелюру.

Уже на подходе к столовой стали попадаться другие жеребята, которые спешили за своими стрелками. У самых дверей Эмси, видимо, посчитав свою работу законченной, оставил Санни одну. Но ей и не нужна была помощь: нетрудно было взять небольшую дощечку с наполненными тарелками и усесться за один из трех длиннющих полупустых столов, за которым уже устроились Пинк, Ред Скин и Младший со Старшим. Последние почему-то так и не притронулись к своим порциям.

— Оно похоже на сопли, — кисло произнес Старший, ковыряясь ложкой в тарелке. — На зеленые простуженные сопли.

— Хех, да ладно тебе, — облизался Младший. — Даже это вкуснее приютской овсянки.

— Не напоминай мне об овсянке старухи Дебрис. Эта слепая псина не могла даже воду нормально разогреть. А это еще что?

— Грибы-дискордники, — ответил Пинк, жуя одну из пятнистых шляпок. — Как мухомор, но если правильно приготовить и удалить яд, то очень сытный и хорошо усваивается. Вкус, правда… Папа говорил, что очень похоже на каучук или пережаренное мясо. Я-то не знаю — не пробовал.

— Я пробовала, — влезла Ред Скин. — И вправду чем-то похоже. На мясо.

Все удивленно посмотрели в кобылку.

— Что?

— Ты… ты ела?.. — почти шепотом поинтересовалась Санни, глядя на Ред Скин едва ли не со священным ужасом.

— Агась, — простодушно пожала та плечами. — Мы с папой и мамой год назад переходили через грифоньи горы на новый дом. Цветов было мало, да и не повезло нам: попали под обвал. Мама сломала задние ноги, папа крылья, припасы с повозкой улетели в обрыв. Идти было далеко, поэтому мы с папой ловили ящериц. Однажды папа с мамой пошли вдвоем, пока я спала в пещере. Вернулся только он, грустный, с большими кусками мяса, и сказал, что из-за этих кусков мама отдала жизнь. Я думаю… думаю, что она упала в пропасть, пока они охотились на баранов.

Разговор как-то сам закруглился. Все молча продолжили ковырять свои порции, пока Санни стыдливо не спросила:

— А можно мне еще?

Ред брезгливо скривилась и пододвинула ей свои остатки «соплей», сама принялась за грибы. И как только она положила в рот четвертый гриб, над их столиком возник Эмси:

— Студенты Пинк Флойд, Ред Скин, Санни Скайс, Литл Джоук и Олд Джоук имеют шанс опоздать на занятие мэтра Рейджа пять к…

— Да-да, агась, мы поняли, — помахала копытом Ред Скин. – Мы знаем, где это, проваливай, странный камень.

Эмси растаял в воздухе, бросив напоследок «Эмси рад служить» и «Эмси вносит реакцию студентки в категорию «неэтичных»». Жеребята поднялись из-за стола, так и бросив объедки. Только Санни ухватила напоследок гриб из тарелки Пинка.

В коридоре Ред Скин пропустила вперед Пинка с Младшим, а затем преградила остальным дорогу:

— Обожди, братец. Ты ничего малой сказать не хочешь?

— Нет.

Ред Скин пакостливо ухмыльнулась и по-кошачьи выгнула спину. Старший прищурился и принял стойку охотничьей собаки. Стоящий позади Ред Скин Младший глупо и неуверенно хихикнул. Пинк страдальчески вздохнул и приложил ко лбу копыто:

— Серьезно? Сейчас?

— Да, хурэ, сейчас!

— Оглашенная, нашла же время обсуждать сны…

— Это, блядь, был не сон! — рявкнула Ред. — И если этот сукин сын не извинится, я вобью ему копыто в задницу так глубоко, что оно выскочит через его шакалий рот! А ты, Пятно, если не помогаешь, то лучше и не вмешивайся — я и тебе круп порву! По дружбе!

— Да, — Старший ощерился, — не вмешивайся, я этой рыжухе сейчас портрет поправлю и дальше пойдем.

— Ну, подходи! Я, Ред Скин, и не таких в хвост и в гриву… Э? Малая?

Все посмотрели на Санни. Бедняжка припала к полу и, закрыв мордочку копытцами, тихо хныкала. Поняв, что на нее смотрят, она медленно отвела ноги от покрасневших глаз и тихо попросила:

— Не надо…

— Чего, хурэ, не надо?! Этот шайскерль^[2] подставил тебе подножку и…

— Да, подставил! — перебил Старший, по-волчьи сверкнув глазами. — И подставил бы еще раз, настигни эта тварь меня или Олда!

— Не подставишь, потому что я тебе сейчас таких аншисов^[3] навешаю — вообще ходить не сможешь!

— Ах ты!..

— Лед Скин, пожалуйста! Ли… Литл Джоук? — Санни посмотрела в глаза Старшему. – Ты… сделал это, чтобы?..

— Чтобы спасти этого плоско шутящего и не умеющего нормально бегать полудурка. Сейчас скажешь, что поступила бы так же на моем месте?

— Я… — Санни из-зо всех сил попыталась представить, что случилось бы, будь в той пещере Батти. — Я не знаю. Плавда не знаю… Но… я не думаю, что ты сделал совсем уж неплавильно…

Ред Скин презрительно фыркнула, развернулась и пошла дальше по коридору. Пинк хмыкнул и двинул следом, Олд засеменил за ним. Литл криво усмехнулся и легонько, вполне дружелюбно пихнул Санни в бок. Та шмыгнула носом и вытерла мешающие смотреть остатки слез.

Встреча с Рейджем должна была пройти на заднем дворе Каер-Теалт, но вместо того, чтобы пойти напрямик, жеребята решили сначала взобраться на стену, благо никакой охраны не было. Вообще Санни показалось, что кроме мэтрессы ауф Муур-Чи, того странного пса и разбойника в замке никого нет, ни прислуги, ни охраны, ничего. Может, это к лучшему?

На стенах тоже не было и следа стражи. А еще с них открывался прекрасный вид на… стену из кустов и деревьев настолько плотную, что Санни не могла разглядеть и третьего ряда зарослей.

— Можно связать простыни, — озвучил вслух свои мысли Литл. — Если закрепим вокруг зубца, то получится спустится. Пятерых должно хватить…

— От хурэ!

Сверкнуло, и ругающаяся Ред Скин отшатнулась, затем прошипела и навалилась в просвет между зубцами уже всем телом. Под ее копытами затрещало и засветилось голубым магическое поле. Ред Скин закусила губу и усилила напор. По ее подбородку потекла струйка крови. Поле не поддалось.

— Стоило ожидать, — хладнокровно произнес Пинк, а Ред Скин снова отшатнулась и несколько раз озлобленно лягнула барьер. — Возможно, оно и к лучшему.

— Пятно, ты что, ебо?..

— Сама подумай, оглашенная, — Пинк закатил глаза. — Вот спуститесь вы вниз, а дальше?

— А дальше, хи-хи, пойдем по дороге и спросим любого стражника, где находится приют старухи!..

Литл отвесил радостному от своей догадливости брату затрещину:

— Кретин, не приют старухи, а усадьба госпожи Аркейн! Сука, два месяца прожили, а ты все никак не запомнишь.

Улыбка Олда немного увяла и сам он чуть-чуть поник. Но почти сразу же воспрял, излучая жеребячий оптимизм.

— Великолепный план, — легонько хлопнул несколько раз в копытца Пинк. — Отличный и надежный, как волшебные мечи… А если без шуток, то каким лешим вы планируете выбраться из леса, я более чем уверен, полного зубастых тварей?

— По дороге!.. — рыкнул Литл.

— По вот этой дороге?!

Санни заглянула в просвет зубцов и посмотрела, где опускался мост. Дороги не было, лишь такой же природный частокол.

Пинк сполна насладился вытянувшимися лицами и продолжил:

— Допустим, в лесу чудовищ нет. Кто-нибудь из вас сможет определить, где север, юг? Какие ягоды съедобны? Как развести костер без кремня? А ведь до ближайшего города, Даунволла, пять дней. До Тротингема – еще четыре. Ну так, из вас хоть кто-то путешествовал? Пусть и с отцом?

Санни покраснела. Ее папа был обычным мельником. А вот Ред Скин и не думала стыдится:

— Катись оно в жопу! Ты за кого меня держишь?! Я – Ред Скин, и мой отец был грифоном, а значит, и я тоже! А грифоны не сдаются!

— Бескрылая, рогатая, копытная грифонша, — фыркнул Литл. — А ты уверена, что он твой папка?

Копыто Ред впечаталось ему в нос — никто и пикнуть не успел. Литл отшатнулся, на пол упало несколько алых капель. Тряхнув головой, он взревел и попытался было кинуться на наглую скотину, но оказался придавлен братом. С другой стороны в него вцепилась Санни.

— Стоять! — крикнул Пинк, в одиночку удерживая брыкающуюся Ред. Та все-таки несколько раз его лягнула, но жеребенок не отпустил.

— Пус-с-сти, с-с-сволочь, — прошипела Ред Скин, старательно изворачиваясь. – Я его собачье сердце вырву… от хурэ… пятно…

Постепенно брыканье замедлялось — Пинк немного придушил кобылку. Было непросто, шея оказалась внезапно довольно мускулистой. Точку поставил возникший в воздухе Эмси, объявивший, что жеребята могут опоздать на встречу с шансом три к десяти. Еще из его недр вырвалась молния, успокоившая подергивающегося Литла. Затем от него отделилась одна из граней и легла на побитый нос. Кровотечение остановилось.

— Насильственные действия учеников в отношении других учеников в пределах Каер-Теалт запрещены. Ученики Ред Скин и Литл Джоук помечены как «склонные». Установлено наблюдение во избежание рецидивов.

Этим все и кончилось. Отпущенная Ред Скин плюнула под копыта противнику, бросила несколько грязных ругательств на эквестрийском и ломаном грифоньем и спустилась по лестнице. Другие заторопились следом.

Вблизи мэтр Рейдж показался Санни еще омерзительней. Единорог, похоже, совсем не заботился о впечатлении: искалеченное на вид тело прикрывали всего два лоскутка змеиной кожи, играющих роль ремней. На них повисли невероятно длиннющий, явно волшебный меч в волшебных же ножнах и устрашающего вида короткий тесак. Их Санни смогла рассмотреть во всех подробностях, пока мэтр неспешно вышагивал вдоль линии учеников.

— Вы все опарыши, — наконец заключил он. — Жалкие и никчемные мотыли, которые обосрутся даже с отбившегося и заплутавшего накера. Хотя даже накер сможет передушить половину, если не всех вас. Это сейчас. Через тройку лет вы будете сворачивать им шеи голыми ногами. Через пять — выйдете против гуля. И не нужно ныть, что «я не смогу, это не мое»…». Сможете. Вопрос «победа или смерть?» даже не стоит: я в любом случае превращу вас в первоклассных демонстрезаторов. И не советую меня злить: я найду, за что отвесить тумаков. Теперь до замковой стены и обратно десять кругов галопом, быстро! Арш!!!

Десять жеребят рванули с места в карьер, мэтр тоже не остался на месте: побежал следом, порыкивая на отстающих. Первый и второй круг Санни одолела без особых усилий. На третьем и четвертом почувствовала, как начинает сильнее колотиться сердечко. На пятом – хватать ртом воздух. А на шестом споткнулась и рухнула в грязь.

— Вставай!..

Санни попыталась хоть немного прийти в себя, подняться на ноги, но снова зарылась лицом в пыль. Перед глазами метались красные и малиновые вспышки, плыли круги, в ушах стучали наковальни. И сквозь этот грохот к ней с трудом доносился голос мэтра.

Невидимое щупальце подхватило ее поперек живота и рвануло вверх, ставя на ноги. В голове немного прояснилось, в ушах притихло. Санни моргнула, с легким удивлением рассматривая подошедшего вплотную мэтра. Тот наклонился и приставил копыто к ее шее, замеряя пульс. Затем бросил:

— Жива? Теперь беги.

Санни сделала несколько робких шагов. Ее все еще мутило.

— Я… я…

Мэтр щербато осклабился и ткнул копытом:

— Видишь этот ожог?

Лучше б Санни его не видела. Из правого плеча единорога, похоже, кто-то или что-то вырвало огромный кусок мяса, из-за чего оно теперь казалось меньше левого. Края почернели, и в них просматривался легкий желтоватый оттенок: скорее всего, скопившийся гной.

— Лайрмерская гидра, — ласково объяснил мэтр. — Ее плевок заставляет стекать кожу с мясом чуть медленнее расплавленного воска. И если ты сейчас не побежишь, то в будущем получишь такой же.

Это подействовало, у Санни как открылось второе дыхание. Рейдж хекнул и вдруг крутанулся, перехватывая телекинезом за горло одного из жеребят:

— Опарыш, ты правда думал, что не замечу?

Несчастный забулькал, беспомощно суча ногами в воздухе. Рейдж оскалился:

— Я разве давал команду «передышка»? Думаешь, если отвернулся, то можно остановится подышать свежим воздухом? Ну так я тебя расстрою: круг галопом вокруг замка! А попробуешь схалтурить, червь, — пеняй на себя! Пшел, арш! Служка, проследи!

— Эмси рад служить.

Бедняга повалился, но тут же вскочил и припустился вдоль стены, перед ним вспыхнула полупрозрачная стрелка. Только он скрылся за поворотом, как мэтр рыкнул:

— Передышка, все в строй!

Когда жеребята выстроились, мэтр окинул их всех снисходительным взглядом и произнес:

— Слушать меня сюда, опарыши, и мотать на рог: вы все, наверное, думаете, что я садист, который решил поизгаляться над учеником, которому хватило смелости сжульничать. Это правда лишь вполовину: я наказываю вовсе не за обман, а за то, что у глиста не хватило ловкости провернуть все незаметно. Мне плевать, как будет работать царапка или блохоносец, но на моих уроках, если вы сможете сделать все так, что бриззи носа не подточит, то флаг на спину, орден на грудь, пинок под круп — и только в путь! А если попадетесь — я выдавлю из вас все дерьмо, возможно, вместе с желанием испытывать судьбу. И да, я тот еще садист. Ты, рыжуха!

Мэтр подошел к тяжело дышащей Ред Скин и наклонился, видно, пытаясь разглядеть мельчайшую крапинку пота на ее озлобленном личике. Та сморщилась, но не отвернулась и даже не отвела взгляд.

— Ненавидишь меня?

Ред Скин ощерилась. Рейдж выпрямился, обнажил тесак и подбросил его в воздух. Сверкнув на солнце начищенным лезвием, тот приземлился, наполовину уйдя в почву.

— Подними.

Ред Скин подчинилась и использовала телекинез. Мэтр отступил на шаг, смотря с мерзкой улыбкой на вставшего в несуразное подобие стойки жеребенка:

— Уговор: если поцарапаешь меня, завтра же вернешься домой. Убьешь – отпустят всех. Я даже не стану блокировать. Ар…

Ред рванула вперед быстрее, чем Рейдж успел выговорить «ш», и тут же сделала выпад прямо в сердце. Санни показалось, что единорог не сдвинулся, но ее подруга все равно каким-то чудом оказалась позади него. Крутанувшись, Ред попробовала подсечь мэтру ноги, но снова неудача. Тот, явно издеваясь, даже не обернулся.

Глаза маленькой пони налились кровью. Завизжав фурией, она принялась рубить куда придется, и снова каждый удар шел «в молоко».

Наконец Ред Скин отступила, тяжело дыша и пытаясь убрать с глаз слипшуюся от пота гриву. Бессильно выпустила нож, который снова воткнулся в землю.

— Не так уж плохо, — сдержанно похвалил мэтр, наконец разворачиваясь, усаживаясь и стирая с плеча несуществующую грязь. — Кем был твой отец?

— Грифоном…

— Забавно, но не осуждаю. Он был воином?

— Нет, — стиснула зубы Ред Скин, — он был блядским мясником!

— Заметно. Тебе не впервой иметь дело с ножами и плотью, но обычно она не такая подвижная, ага? Зато в свежевании ты явно кое-что смыслишь, и это будет более чем полезно. Ладно, вернись в строй. Ты, пятнистый! Подбери оружие! То же самое!

Мэтр заставил каждого жеребенка взять тесак и вступить поединок, на одних и тех же условиях. Даже обманщика-неудачника, который, прибежав, едва успел отдышаться после кругового марафона. Жеребята приложили все усилия, самые разные тактики, но так и не смогли не то что оцарапать, но даже срезать кусочек шерсти с тела мэтра. Один в сердцах даже попытался вонзить оружие себе в шею, но клинок замер, лишь чуть-чуть пропоров кожу. На это Рейдж только обидно рассмеялся и вызвал следующего.

Когда из не испытавших силы остались только Санни да еще парочка, на плацу возник Эмси и уведомил:

— Ее Высочество призывает студентку Санни Скайс. Просьба проследовать в подвальное помещение, — и разложился на грани, превратившись в сияющую арку-портал.

Санни, которая только взяла нож, замерла в нерешительности, но Рейдж безразлично махнул копытом, мол, иди. И Санни пошла.

Шагнув во тьму, она оказалась в комнате, совсем маленькой, каменной и очень темной — только откуда-то сверху падал столб белого света на черный ониксовый алтарь и принцессу, сидящую над ним спиной к кобылке и толкущую что-то в маленькой серебряной ступке. Рядом лежали кисть и две простых мисочки с чернилами.

— Подойди, дитя наше, и сядь подле Нас.

Санни послушалась. Закончив толочь порошок, Луна высыпала его в миску и размешала. Обмакнула кисточку и легонько провела вдоль жеребячьей спины, нарисовала точку в основании и еще одну на крестце.

— Что это? — спросила Санни, не слишком надеясь на ответ и пытаясь не рассмеяться от приятной щекотки.

Неожиданно для нее, принцесса ответила:

— Врата, — и, видя, что Санни не поняла, продолжила:

— Врата — то, что поможет раскрыть твое тело, но и ты должна отомкнуть их.

— Как?

На этот раз принцесса промолчала и нарисовала линию, ведущую чуть выше пупка, поставила на нем точку, продолжила. Санни уже с большим трудом подавила смешок, почувствовав мохнатый, как беличий, хвостик на шее. Принцесса отбросила жеребячью челку и мазнула по лбу. На мгновение остановилась, а затем провела копытом от носа Санни до макушки, минуя рог. Санни почувствовала непривычный холодок: часть гривы рассыпалась космической пылью. Луна обмакнула кисть и довершила рисунок.

Закончив, принцесса приподняла копытце, словно собиралась одобрительно почесать жеребенка за ушком, да так вдруг и застыла, будто в нерешительности. В ее глазах замелькали странные искорки. Санни робко хихикнула и доверчиво боднула копытце принцессы. Луна, кажется, очнулась, и ее лицо впервые при Санни тронула легкая и какая-то немного грустная улыбка.

На Санни же вновь навалилась дрема. Зевнув, она попыталась проморгаться, с неким отстранением наблюдая: сквозь мертвый камень пробивались тоненькие стебельки и разливались голубым прекрасные цветы. Как же их называла мама? Луноцвет?..

— До… — услышала Санни, прежде чем веки окончательно закрылись.

И снова Санни оказалась в темноте. Не было никаких ярких образов, никаких запахов, и даже непонятно, висела она или стояла, и если стояла, то на чем. Но не было и ужаса с отчаянием или даже бессильной злости. Никакого страха, лишь легкая грусть, что снова и снова ей приходится оставаться в темноте. Даже когда Санни запирали в погребе за украденное варенье, было не так темно и уныло.

Санни так и не поняла, сколько просидела — а может, пролежала, свернувшись калачиком — в этом Нигде. Но где-то далеко возник звук. Однотонный, и издаваемый явно духовыми, он быстро перерос в некую мелодию. В резонанс ему на Санни засветились рисунки, принося в этот погреб-чуланище крохи света.

Послышался легкий перезвон колокольчиков, как будто задеваемых крыльями мотылька, и тут же что-то вспорхнуло с ее макушки и заметалось, разливая дождь из искр. То была маленькая бабочка, и с ее крыльев падали светлячки, складываясь в путь под ногами.

Санни ступала по пути, слушая, как в крещендо вплетается смех жеребят и думала, что раз где-то смеются такие же пони, как она, то и опасности нет. И когда мир вспыхнул под великое фортиссимо, она не дрогнула.

Чуланище раздалось во все стороны. Огоньки, маленькие искорки и громадные пожарища переливались цветами, названий которых в голове Санни не было. И среди этих огней, ярких и тусклых, шли, скользили, парили и плыли фигуры созданий, которые точно не водились в Эквестрии. Хотя бы потому, что эквестрийские животные не носят маски из отполированной кости.

Одна из них, огромный шестилапый и полосатый медведь, преградила ей дорогу. Санни подумала, что он скорее всего разумный: не столько потому, что стоял на задних лапах, сколько из-за огромных закрепленных за спиной ножниц и иглы.

Медведь склонился, уставившись на Санни пустыми глазами-прорезями совиной маски. Одна из его лап медленно поднялась и прикоснулась кончиком когтя ко лбу Санни, нарисовав крест. Затем отвелась в сторону, и вместе с ней протянулась светящаяся нить. Ее кончик отделился от когтя и заскользил, задавая новый путь. Медведь ласково, стараясь не поранить, подпихнул Санни, и та пошла по нити.

Она привела ее к звезде размером с хороший стог сена. Санни навострила ушки: оттуда все отчетливей слышались те самые жеребячие голоса, и даже проглядывалась некая тень... И тогда она подняла копытце и прикоснулась к вовсе даже и не раскаленной, а слегка теплой поверхности.

Сквозь тело прошел разряд, что-то рвануло, захлестнуло и, втянув Санни внутрь, погрузило как в теплый омут, полный чистейшего света и живых копошащихся пушистых нитей. В голове кто-то начал быстро-быстро тасовать колоду, только вместо карт были случайные картины, звуки и запахи. Душистый запах свежеиспеченного хлеба, строгое лицо мэтрессы-колдуньи, звук шуршащих под соломой мышей, зареванное лицо сестры… От всей этой тряски кобылку начало мутить, в глазах поплыло. На мгновение даже почудилось, что она видит маленькую златокудрую пони, падающую куда-то вниз.

И когда снова пришла тьма, кобылка была только рада.

---

Мэтресса ауф Муур-Чи собаку съела в искусстве переговоров и потому мастерски умела скрывать эмоции. Впрочем, не совсем, кое-что все же могло ее выдать: когда мэтресса волновалась, ее длинные пальцы невольно принимались выстукивать мотивчик одного из грифоньих гимнов. Сейчас к перестуку прибавился слегка клекочущий эквестрийский — грифоний клюв не позволял воспроизвести лошадиный чисто — но мэтресса не волновалась: здесь, в Каер-Теалт, скрываться не от кого – жеребята уже спят:

Heute wollen wir ein Liedlein singen,
Trinken wollen wir den kühlen Wein
Und die Gläser sollen dazu klingen,
Denn es muss, es muss geschieden sein…

Мэтресса мрачно допела последний куплет. Уверенности почти не прибавилось. А почему она вообще чувствует себя виноватой? Ну, виноватой – сильно сказано, скорее просто неуютно. Как если бы запустила камень, а он случайно сбил с ветки голубиное гнездо с парой яиц. Казалось бы, никто не придаст особого значения, а на душе осадок.

— Эмси, вина, — буркнула мэтресса.

— Эмси рад служить, — в воздухе сконденсировался наполненный бокал. Мэтресса сердито подхватила его и опрокинула в себя отличного литлфинского, как грифонскую водку. Стало немного легче.

Открывая дверь в комнату одного из учеников, мэтресса мимоходом подумала, что надо бы прекращать снимать напряжение алкоголем. А то так и помереть недолго.

В комнате мэтресса взяла себя в кулак и подошла к постели. На той распласталось крохотное серое тельце, даже не пытающееся укрыться: одеяло было убрано так далеко, что свалилось на пол. Мэтресса покачала головой и приложила ладонь к липкому горящему лобику. Даже повязка на глазах, и та насквозь пропиталась влагой. Потом? Слезами?

От прикосновения жеребенок слегка вздрогнул. Пересохшие губы с трудом выдали:

— Пить…

Мэтресса молча взяла сотворенную Эмси пиалу и поднесла ко рту несчастной. С искренним сочувствием посмотрела, как бедняжка жадно хлебает овощной суп – сама мэтресса была убежденным мясоедом и ни травинки в клюв не брала. Ведь зачем есть траву и вообще растительную пищу, если всегда можно поймать что-нибудь нормальное? А то ее сородичи любят испортить жареного кабанчика всякими огурцами, морковью, которые, мол, помогают пищеварению. Отдельные варвары из Грифара так вообще предпочитают тушеные овощи, без всяких братьев меньших. А у капусты, может, тоже есть чувства!

Когда бедняжку вывернуло на пол, мэтресса вздохнула:

— Эмси, убери.

— Эмси исполняет. Эмси считает нужным сообщить, что не относит действие «уборка отходов» в категорию исполнения перспективных задач…

Мэтресса не обратила на своеобразное ворчание особенного внимания, вместо этого решив придержать слабые копытца:

— Тише, kleine Zappel, тише. Не нужно тянуться к повязке: твое тело еще не приспособилось, а ты не приспособилась к телу. Тебе сейчас кажется, что я говорю медленно и скрежеща, но это обязательно пройдет. Через пару дней.

— Я… я ведь не умлу?.. Уже?.. Все позади?..

На этот вопрос мэтресса ответила не сразу. Задумчиво почесав клюв, она нехотя выдавила:

— Нет. Ты не умрешь. Да, в каком-то смысле, позади. Эмси, корзину!

Эмси, закончивший убирать рвоту, сверкнул, раздался в стороны, и внутри него сконденсировалась обычная плетеная корзинка, полная деревянных щепок. Эту корзинку перехватила мэтресса и пододвинула к кобылке:

— Возьми щепку.

Кобылка повиновалась. Мэтресса, удовлетворенно хмыкнув, запомнила результат, и с кошачьей нежность провела по горячей щеке, от этого жеребенок немного успокоился. Немного подумав, мэтресса стала тихонько напевать:

Die Sonne, der Mond, die Sterne,
sie werfen Licht auf die Welt...
Die Sonne, der Mond, die Sterne,
sie werfen Licht auf die Welt...

Когда кобылка уснула, мэтресса поднялась на ноги, подхватила корзину и направилась к двери. Нужно было зайти еще к четверым.

В коридоре мэтресса подала знак Эмси, и на двери проступило имя новой хозяйки этой комнатки — Холлоу Найт.

Мы - воины ночи. Ч2.

С той ночи зима не раз сменила осень, чтобы затем перетечь в весну, лето, и снова замкнуть цикл. С той ночи Холлоу выросла из маленького жеребенка во вполне миловидную кобылку с закаленным телом и отточенным умом. И в день, когда цикл замкнулся в четырнадцатый раз, она проснулась, выполнила привычный утренний набор упражнений, приняла душ, расчесала смолянистую гриву, натянула броню и вместо столовой поспешила во двор.

Во дворе уже выстроились двадцать девять молодых ведьмаков — к ним и присоединилась Холлоу. И хоть она не опоздала, но все же пришла последней.

На башне прозвонил колокол, и из донжона вышли учителя. Спустившись вниз, к деревянному столу, мэтресса ауф Муур-Чи хрипло каркнула:

— Эмси!

— Исполняю! — с нотками торжественности произнес служка, переливаясь цветами радуги. Рядом со столами появились ровно шестьдесят мечей и дорожных сумок. — Рад служить!

— Лоуд Стар! — объявила первого выпускника принцесса Луна. Решительного вида кобылка вышла к столу. Мэтр Рейдж хмыкнул и вручил ей мечи, мэтр фитц Грравер рассеянно махнул лапкой в сторону сумок, явно желая поскорее вернуться к своим колбам и ретортам, а мэтресса ауф Муур-Чи степенно надела на шею кобылке медальон и тихо произнесла несколько слов.

Рог принцессы засветился, и в сторонке от мэтров вспыхнул черным провалом портал — в него и вошла Лоуд Стар.

— Шедоу Хайд!

— Грей Стар!

— Найт Глоу!

— Мун Лайт!

— Холлоу Найт!

Услышав свое имя, Холлоу вышла вперед.

— Долгой жизни, ведьмачка, — выдал с клинками ей, как и остальным, свою коронную ухмылку мэтр Рейдж.

— В-возьмите ваш-шу суму, б-барышня… к-как вас там… — продолжил считать что-то в уме мэтр фитц Грравер.

— Duttaean aef cirran Carme Gaeddyv. Yn a esseath, — устало улыбнулась мэтресса. — Va fail, Hollow Night.

И Холлоу Найт взглянула на портал. Она бы никогда не призналась в этом вслух, но сейчас ее немного бил мандраж. Что, если в этот раз все пройдет не по плану, и на той стороне выбросит искореженные ошметки? После стольких лет тренировок, бессонных ночей над гримуарами, закончить в первый же рабочий день мокротой из-за неисправности заклинания было бы… ну, слегка неловко.

Проблему решила принцесса. Она приблизилась к Холлоу и нежно опустила ей на голову копыто. Ведьмачка выдохнула: по всему телу словно горный ветерок прошел, унеся зуд страха и сомнения.

И Холлоу Найт шагнула в портал.

Первое, что она постаралась сделать на той стороне, это сдержать рвоту. Не вышло. Упав на бок, она тяжело задышала, радуясь, что это ее, как она надеялась, последний скачок в жизни, ибо принцессы были пока единственными, кто мог открыть небольшой проход в почти любую точку мира.

— Ну здравствуй, дивный большой мир, — проворчала Холлоу, приходя в себя и доставая карту. — Итак, в какие ебеня меня занесло?

Над развернутой картой вспыхнула искорка и опустилась на бумагу, оставив после себя пятнышко — последняя помощь из Каер-Теалт. Холлоу вздохнула: выбросило ее в лесу на северо-востоке, в сутках пути от Дапельсхора. На этой маленькой и милой полянке можно было бы разбить небольшой лагерь и набить немного дичи, но Холлоу не стала. На дворе стоял конец септомбра, и пусть сейчас было довольно солнечно, наполовину голые березы с кленами и обрывки туч вполне сулили неожиданность в виде небольшого дождика, а то и грозы. Ну его.

Свернув карту, Холлоу быстро отыскала одну из звериных троп, которая вскоре перетекла в тропу обычную.

Уже на закате идущая по дороге Холлоу услышала крик. Кричали тоненько и пронзительно, как может кричать только перепуганный насмерть маленький жеребенок. Холлоу прислушалась. К визгу привосокупился надменный гогот уверенного в себе жеребца. Ничего необычного: лесные разбойники.

Холлоу остановилась и прикинула расстояние. Если сейчас броситься вперед, то карьером минут через двадцать сможет поспеть к развязке. Но Холлоу не стала этого делать — просто свернула в кусты, все дальше углубляясь в чащу.

На привале, под старым каштаном, Холлоу все-таки забила зайчика: метнула нож, когда любопытная мордочка высунулась из-под куста. Разделав тушку и разведя костер, Холлоу попыталась расслабиться: в ушах продолжал стоять надоедливый звон — последнее напоминание о бедных путниках.

— А что я должна была сделать? — буркнула она себе под нос, вороша палочкой костерок. — Броситься с мечом наголо? Я ведьмак, а не странствующий рыцарь! И вообще, сами дураки: переться через лес, да без охраны. Будем считать, что это мы наблюдали естественный отбор. Э?

К ее копытам упало маленькое, слегка обожженное тельце. Холлоу подобрала его: это оказалась бабочка, судя по рисунку, бражник, и не просто бражник, а бражник-поденка. Забавные, выглядят совсем как «настоящие» бражники, но живут всего-навсего полтора дня, если раньше не погибнут, как этот влетевший в костер бедняга.

Мотылька Холлоу выбросила в кусты и принялась за мясо.

Когда из-за туч вышел убывающий месяц, Холлоу задумалась: заночевать под деревом или на ветвях? Если под, то придется медитировать, а значит никаких сновидений, если на ветке – придется обвязываться цепью, да и вещи куда-то пристраивать…

Сквозь привычные ночные шорохи пробился неестественно громкий треск, и Холлоу прищурилась, всматриваясь в темноту. Треск продолжался еще какое-то время, пока не стих совсем рядом со стоянкой.

— Ну ты это, выходи, — обнажила на полкопыта стальной меч Холлоу. — Если ты чудище лесное, будешь мне гонораром первым. Если кобылка заплутавшая — сестрицей на ночь красивой…

— Ой, а если я таки этот, прекрасный жеребец?

— Милости прошу, конкурент проклятый.

Холлоу покривила душой: уж кем-кем, а конкурентом ее ночной гость быть точно не мог — все ведьмаки ходят тихо, для других совсем неслышимо, а этот ломился, как медведь в малиннике. Оно и неудивительно, с таким-то огромным мешком, к которому, как к свинье-матке, прицепились мешочки-поросята. Сам же прекрасный жеребец цвета свежескошенной травы был щупленьким, в пыльном коротком камзольчике, а стриженную голову венчал слегка потрепанный берет с пером.

— Милости прошу, — задумчиво повторила Холлоу, не спеша возвращать меч в ножны.

— Хоу-хей, — улыбнулся путник, с явным удовольствием скидывая мешок. Внутри что-то брякнуло. — Ну, таки давайте знакомиться, прекрасная и милостивая сударыня! Я вот Цветик из Дербишира, обычный торговец и ваш лучший друг, иду из Даунволла в Дапельсхор.

— И чем торгуешь?

— Ой, да таки всем понемножку! Вам нужен воск и свечи? У меня найдутся воск и свечи! Хотите зеркал? За ваши битсы я стану Господином Зеркалом! Нужны иголки? Вот вам иголки! Вам, к слову, иголки не нужны?

— Не нужны, — покачала головой Холлоу.

— А?..

— И зеркала с со свечами тоже.

— Жаль… — Цветик скорчил грустную гримасу. — Но вы обращайтесь, если понадобится! Свечи оно дело тонкое, никогда не знаешь, когда пригодятся. Да и что же мы все обо мне да обо мне? Поведайте, кто же вы, прекрасная пони с двумя мечами! Дайте подумать… вы воин!

Холлоу несколько раз легонько хлопнула в копыта проницательности торговца.

— Наемница?

— Вроде того. Я ведьмачка.

Цветик замолчал. Задумчиво почесал подбородок. Еще раз, и наконец выдал:

— Таки боюсь, шо не понимаю. Колдунья?

Холлоу вздохнула и покрутила копытом:

— Колдуны, маги и чародеи специализируются на всяких магических исследованиях и прочем. Я — убиваю чудовищ. За деньги.

— А, охотница! Тогда вам бы не помешал!..

— Помешал, — перебила Холлоу. Навязчивость Цветика понемногу начинала ее раздражать. — Слушай, торговец, ты знаешь, что переться ночью в одиночку через лес, полный разбойников и чудищ, вредно для здоровья?

— Знаю, — деланно поник Цветик, — на охрану денег не хватило, но в Дапельсхоре намечается неплохое дельце, которое я бы ну никак не хотел бы пропустить! Да и я же Цветик, меня удача бережет…

Холлоу рассеяно покивала, не слушая самовосхваления торговца. Не нравился ей он: улыбка очень дружелюбная, но немного неестественная, подведенные глаза мертвые, рыбьи. Не может быть у земных пони, да и у единорогов с пегасами, таких глаз. Хотя она не сказать, что видела много пони...

— …нанять!

— Что? – вынырнула из размышлений Холлоу.

— Таки говорю, что если вы тоже идете в Дапельсхор, так почему бы нам не пойти вместе, а вы получите неплохое вознаграждение размером, скажем, в сто двадцать битсов?

— Двести.

— Ой, таки на такие деньги я мог бы нанять охрану еще в Тротингеме…

— Сто пятьдесят? — сбавила цену Холлоу.

— Хорошо, но мои жеребята явно останутся без своих петушков…

— Ладно, давай сто тридцать, — не выдержала ведьмачка. Хватит ей на сегодня страдающих жеребят.

— Отличненько! — радостно потер копыта Цветик. — Будь у меня жеребята, они бы были счастливы! Копыто на дружбу, милсдарыня?..

— Холлоу. Аванс давай, жулик, четвертину, — фыркнула Холлоу, не ответив на протянутое копыто. — И, если что, еда в стоимость не входит.

Затоптав последние угли, Холлоу подумала, что развалившийся и почти сразу засопевший Цветик уж слишком беспечен. Ладно, наткнулся на нее, а если б на бандитов или кого похуже? Впрочем, а может, действительно удача бережет? Ведь жив же до сих пор и наткнулся именно на нее? Или у него есть свои сюрпризы, но главное, что он не замаскировавшаяся под пони нечисть, да и с магией не связан: в его присутствии медальон даже не дрогнул. Можно работать. А раздражающие причуды — перетерпеть, первый клиент как-никак. Придя к такому выводу, Холлоу погрузилась в медитацию.

Утром ведьмачка подняла торговца рано, с первыми трелями жаворонков. Идти решили по дороге: Цветик с трудом продрался бы сквозь буреломы, так что ведьмачка предпочла понадеяться на удачу. Удачу и клинки.

По пути они наткнулись на следы: багровая от крови земля, несколько чересчур больших кротовин и изорванная рубаха, шитая явно под маленького пони, лежащая посреди всего этого бардака. Последнее задело Холлоу самую малость больше обычного: все же не вина жеребенка, что родители дураки.

— Стой! — внезапно раздалось из кустов.

Холлоу вздохнула. Конечно, она еще раньше заметила засаду: двое в кустах, одна с арбалетом на дереве. Но все же надеялась, что их пропустят.

На дорогу вылезли два немытых жеребца, единорог и земной, и в общем-то так грабителей Холлоу и представляла: не худые и не толстые, не старые, но и не сильно молодые, в побитых гамбезонах красного и синего цветов, с одной почерневшей кирасой да шлемом на двоих, с коротким мечом на боку у первого и накопытниками-кастетами у второго. Единорог, видимо, главарь, вышел вперед:

— Приветствуем, прекрасная кобылка и не столь прекрасный жеребец. На первый взгляд может показаться, что мы обычные разбойники, но эт не так: мы всего лишь мечтатели, выбравшие не самый честный путь, но вы можете существенно сократить его, сделав небольшое пожертвование в размере, скажем… только-то всего вашего имущества?

— И что же это за мечта? — решила пока не обнажать меч Холлоу. Еще можно было разойтись мирно. — Попасть в десятку богатейших поней Эквестрии?

— Фи, как приземленно, — жеманно поджал губы единорог. — Деньги — лишь средство для куда более возвышенной цели: мы собираемся стать… кобылками!

Холлоу удалось сохранить невозмутимый вид — к такому ее в Каер-Теалт не сказать, что готовили! — но она не выдержала и оглянулась: Цветик сидел позади смирно, сгрузив мешок и подняв передние ноги в сдающемся жесте. Улыбка его стала куда уже, но хоть не издевательской, глаза — все так же мертвые. И, судя по тому, что он не пытался ничего впарить грабителям, ни даже подать какой-нибудь знак телохранительнице, Холлоу получила полную свободу действий.

— Вы что, из этих? — вернулась к грабителям Холлоу и сделала характерный жест копытами.

— Что? Нет! Как… как вы вообще?!..

— Но вы же хотите стать кобылками, чтобы?..

— Чтобы быть с такими же кобылками! Смотрите! — оскорбленно уселся и ткнул в причинное место единорог. — Просто посмотрите на эту… мерзость! Оно же похоже на отожравшегося червя!..

— Скорее сколопендроморфа… — уважительно пробормотала Холлоу. Интересно, это заразно? Было бы неплохо.

— …И ах, если бы мы только могли решить проблему банальным отсечением! Увы, нам все равно не будет доступно чудесное таинство деторождения! Но! Если мы соберем достаточно денег, если наймем хорошего чароплета, он сможет исправить… это!

— Это все замечательно, но вы ведь понимаете, что для жеребят нужны двое? — продолжала не пускать и тени улыбки Холлоу. — Мама и папа, а не мама и… мама?

— Мы не совсем темные, — вмешался земной понь. — Что-нибудь придумаем.

— Да, мы можем… э… к примеру, попросить жеребца… сделать… собрать семя другого жеребца, а затем передать его нам? Да, это хорошая идея. Вам нужно лишь отдать свои вещи и идти дальше на все четыре стороны. Вашего попутчика, увы, придется умертвить.

— А почему вы меня отпускаете, а его нет?

— Ну, в Эквестрии и так достаточно жеребцов, а с нашей стороны, скажем так… — единорог покраснел. — С нашей стороны было бы преступлением против самой природы поднять копыто на столь чудное творение с такими прекрасными глазами.

— Ну… — самую малость смутилась Холлоу. — Спасибо?

— Благодарите природу. Ну так что, вы принимаете предложение?
— Не принимаю, — обнажила стальной меч Холлоу, все-таки одаривая разбойников профессиональной ухмылкой. — Простите, но это мой первый клиент, больные вы извращенцы.

За пару мгновений на лице единорога сменился целый спектр эмоций, от вспышки гнева до непонимания всей несправедливости мира. Земной успокаивающе похлопал по плечу главаря:

— Видишь, Дик? Она не мечтательница. Она такая же, как и все остальные.

— Да просто у меня яйца больше.

Холлоу так никогда и не поняла, почему эта фраза столь сильно взбесила единорога, но тот метнулся вперед с криком «Кобылка, не ценящая свое естество, не достойна жизни!» и тут же поплатился: Холлоу одним ударом снесла ему голову и сразу уклонилась от выпущенного болта.

Земной не стал лезть на рожон, а утробно захрапел, встал в боевую стойку и загарцевал, понемногу смещаясь влево.

— Игни, — вымолвила Слово Огня Холлоу. Из рога ударила струйка пламени, слишком слабая, чтобы превратить земного в прожаренный кебаб, но достаточная, чтобы тот заржал и на мгновение прикрыл опаленное лицо. Этого мгновения хватило Холлоу, чтобы сделать выпад и уколоть в одну из брешей. Всхлипнув, земной повалился в дорожную грязь.

Пегас с арбалетом доставила меньше всего хлопот: как только ее товарищ оказался на земле, а Холлоу шепнула Слово Защиты и шагнула к дереву, она сорвалась с ветки и, закричав раненой птицей, умчалась куда-то на север.

Холлоу удовлетворенно хмыкнула, достала из сумки ветошь и несколько раз провела по лезвию. Вот он, ее первый день на работе, и вот оно, ее первое убийство, настоящее, чистое, как по объяснениям мэтра. Испачканный меч, тела, как же это все… нормально? Естественно?

— Таки какой же это восторг! — быстро подскочил к ней Цветик, что Холлоу едва не дернулась. — Щепотка провокации, капелька волшебства, ни одного лишнего движения, ни одной царапины и два поверженных неудачника! Феерия!

Холлоу пробормотала что-то невнятное, заканчивая чистку, потом бросила взгляд на земного и недовольно поморщилась. Второе убийство вышло недостаточно чистым — потерявший сознание разбойник всё ещё дышал, пуская кровавые пузыри.

— А теперь кульминация! Что будете делать с раненым?

— Что хочешь.

— Э?

— Если прикажешь, могу добить, — любезно объяснила Холлоу, — если прикажешь… ну, за некоторую доплату могу перевязать и помочь донести до города, где, возможно, получим за него награду, но нести будешь сам — ведьмакам нельзя быть перегруженными. А можем бросить его здесь: удар пришелся между ребер, задеты внутренности, так что долго он не протянет.

— Ой-вей, от ваших суровых слов дрожит сама земля!

Холлоу пожала плечами, прислушиваясь к ощущениям. И вправду, совсем чуть-чуть подрагивает…

— Цветик, мать твою, в сторону!

Рядом с тяжелораненым быстро вспучилась огромная кротовина, из нее вырвалось длинное хлыстообразное тело, обвилось вокруг несчастного и втянуло под землю. Выругавшаяся Холлоу выполнила пируэт и в прыжке сменила меч: на том месте, где она стояла, вылезла вторая гигантская сколопендра и тут же плюнула в ведьмачку. Холлоу не успела ни выкрикнуть Слово Защиты, ни даже нормально уклониться — расплескавшаяся на левом плече часть жижи принялась быстро разъедать куртку. Несколько капель попало на щеку.

Чудище несколько раз шевельнуло ногочелюстями и нырнуло в почву, как в воду. Холлоу увидела, как пучится и идет трещинами разрываемая земля, быстро поднялась на дыбы и выкрикнуло Слово Ловушки. Сделала вольт.

Вынырнувшая тварь забилась, пытаясь вырваться, но Холлоу рубанула по горизонтали. Удар пришелся между хитиновыми пластинами, развалив тело надвое. Холлоу снова уклонилась, снова не слишком удачно: агонизирующая и оттого бьющая во все стороны бестия задела ее одной из лапок по лицу.

Не обращая внимания на боль, ведьмачка встала в стойку и окинула взглядом поле боя: возле обезглавленного тела прорылась четвертая кротовина, из которой высунулась еще одна тварь и утащила труп. Холлоу прислушалась к чувствам, но все было тихо. Бой окончен.

— Фантастика!

Внутренне Холлоу немного переживала, что в пылу битвы могла просто упустить, как ее клиента сожрут — она и сама-то была на волоске — но тот был в полном порядке и сейчас сидел на дереве, улыбаясь во все зубы. Даже мешок свой затащил!

— Фантастика, — повторил Цветик, ловко соскальзывая с товарами вниз. — Ах, эти филигранные движения…

— Цветик, зеркало есть?

— Один момент!

Пока торгаш рылся в мешке, ведьмачка достала из сумки маленький сундучок, открыла крышку, на секунду призадумалась, и выбрала из шести пузырьков крайний правый сверху, с содержимым цвета красной икры. Влила в себя и буквально сразу же почувствовала, как боль отступает, сменяясь легким зудом.

Наконец Цветик достал маленькое зеркальце и протянул ведьмачке. Холлоу поморщилась, рассматривая отражение: от правого уголка губ через всю щеку, чуть-чуть не касаясь глаза и до скулы, пролегла широкая рваная рана. Из-за ведьмачьей физиологии и зелья кровь уже остановилась, но шрам теперь точно останется.

— Кстати, таки, что это были за бестии?

— Сколопендроморфы, — рассеянно ответила Холлоу, легонько оттягивая краешек щеки.

— Хищники, но не брезгующие и падалью. Эти, похоже, привыкли подчищать за нашими «мечтателями», вот и слегка обленились.

— Слегка? Один из них таки чуть не отхватил вам голову! А обычно они еще быстрее? Как же тогда вы планируете справляться?

— Я просто первый день на работе.

Вернув зеркальце, Холлоу присела у головы сколопендроморфа и потянулась к ножу. Скупым заученным движением отсекла все еще истекающие ядом жвала. Как можно аккуратней поместила их в заранее приготовленную склянку, слила оставшуюся отраву: алхимики… ну, с ногами не оторвут, но первый капитал будет все равно внушительным.

— Ты таки гляди, — присвистнул Цветик, раскручивая на копыте стянутый с останков разбойника шлем. — Прекрасная же ковка! Двести золотом, а с моим навыком так все двести пятьдесят! Милсдарыня, трофей, конечно, ваш, но…

Холлоу пожала плечами:

— Да забирай. Только попрешь сам.

К полудню они добрались до Дапельсхора, где Холлоу получила свои первые биты. И пусть прохожие при ее виде шарахались и осеняли себя символом Солнца, это не испортило настроения идущей в свою первую таверну ведьмачке.

Выпускной экзамен она сдала.

Гнездо Бабочки

Иногда память может ранить острее клинка.

Потом говорили, что она пришла с севера, но это было не совсем так: она пришла с юга, со стороны Вайнвуда. Стоял летний полдень, и в воздухе порхали бабочки. Было жарко, но на ней был черный плащ с глубоким капюшоном, скрывающий седельные сумки и лицо.

Миновав пасеку старика Вринкла и табличку «Андертейл», она прошла по главной улице, заставив окрестных жеребят повиснуть на заборе, и, наконец, остановилась у распахнутых ворот к богатому терему. Постучала.

Пони за воротами, перетаскивающие длинные столы, никак не ответили, только какой-то маленький патлатый служка, сумев рассмотреть её лицо, всхлипнул и умчался в самую большую избу. Холлоу вздохнула, крупом чуя, как вокруг нее смыкается кольцо. Тоскливо боковым взглядом подметила, что некоторые притащили пока еще не зажженные факелы, грабли и вилы. Последнее – самое неприятное.

— Пшиветштвую, увашаемые! – развернулась она, откинула капюшон и честно попыталась выдавить хотя бы подобие улыбки. Селяне шарахнулись в стороны: безобразно распухшее лицо, словно покрытое бубонами, а правая щека будто чем-то перетянута, так глубоко врезался бугристый шрам. – Иде у ваш тут швадьба?

— Видите? Говорил же! – выкрикнул один из крестьян. – Шамкает что-то на колдовском, порчу да сглаз небось наводит! На вилы ее!

— Ше шадо вил, я шарошая…

— Шо тут у вас происходит?

Толпящиеся местные, до того решительные, как-то резко утратили прыть и даже попытались выстроится во что-то вроде шеренги. Холлоу облегченно выдохнула и обернулась: у ворот стоял внушительных размеров бородатый земной жеребец лет пятидесяти в дорогом пурпуэне. Рядом замер трясущийся служка.

Холлоу не стала терять времени, а порылась в одной из сумок и достала небольшой листок:

— Ваше?

— Мое, – степенно кивнул староста, изучив пергамент, – Я – Шугар Кейк, местный, считай, староста, а вы, значит-ца, будете милсдарыня ведьма?

— Вещмачка.

— Э? – вздернулись брови Шугар.

— Вещьми и колшуны шанимаюша ишледованимями в облашти машии. Я – убишаю шудовиш. Ша шеньги.

— Я ничего не понял. Порчу, сглаз и прочее колдунство снимать умеете?

— Угу. Вы, это, ешли нанимать не бушете, то хошь переношевать пуштите, я жаплашу… немного… – на всякий случай попросила Холлоу, все еще чувствуя себя слегка неуютно.

Но Шугар не спешил с ответом. Задумчиво пожевав губами, он вдруг добродушно улыбнулся в бороду и, протянув копыто, произнес:

— По копытам. Ежели, значит-ца, продержитесь завтра до полуночи, пока дочурку свою выдаю, заплачу оговоренную сумму, хоть битсами, хоть камешком. Да и гулянка знатной намечается, родственники с окрестных деревень подтянулись, так что еды в дорогу наберете: все равно ж выбрасывать. Вы только со священником не поцапайтесь, да и на других зла не держите: лицо у вас, что краше в гроб кладут. А вы, значит-ца, расходитесь, остолопы! Работы невпроворот!

Крестьяне опять засуетились, а Шугар ввел Холлоу во двор и крикнул дородной пони:

— Свитти! А распорядись-ка ты, значит-ца, дать милсдарыне ведьмачке лучка! А я пока с женихом потолкую! А вы, милсдарыня, присядьте пока тут, у окошка, да подождите, ну и понаблюдайте, значит-ца, чтобы нечисть какая не пролезла.

Холлоу послушно уселась и честно принялась наблюдать. Традиция нанимать на свадьбу колдуна пошла не от хорошей жизни: гостей на подобных сборищах много, а перекидывающаяся под пони нечисть только рада, если удастся закусить слегка подвыпившим, но хорошо дышащим телом. И ладно, если случайный ложняк-перевертыш забредет, да подружку невесты украдкой соблазнит: они, как правило, по своей натуре мирные и убить могут разве что случайно и от большого голода, а вот волколак, нацыга да катаканы с бруксами – совсем другое дело. Да и иногда одинокий хилый накер, принятый с пьяных глаз за облысевшего алмазного пса, и тот проблем может доставить. Впрочем, это работало в обе стороны: прознавшая о колдунах на свадьбе нечисть вовсе не спешила на дармовой банкет, поэтому Холлоу и не шибко утруждалась.

— Ой, кобылонька моя, – подошла к ведьмачке Свитти, удерживая телекинезом мисочку с толченым луком. – Разрешишь Матушке Свитти заняться твоим личиком?

Холлоу могла бы все сделать и сама, но, взглянув в лучащиеся чистейшей добротой очи этой бочки с пивом, только ногой махнула и подставила лицо. Матушка обмакнула копыто в зеленую остро пахнущую кашицу и со всей ласковостью провела по щеке Холлоу.

— Ах, как же ты так угораздилась? – проворковала Матушка, стараясь не задеть глаз. – Небось шла через пасеку Стингов – у них не пчелы, а самые настоящие монстрики, пусть мед и дают самый вку-у-усный…

Холлоу не стала говорить, что обычные пчелы, пусть даже каких-то там Стингов, ведьмакам не помеха, а ей «повезло» налететь в лесу на дискордовых жальщиков: эти шершнеподобные твари и вправду злые, а если жалят, то один раз и сразу насмерть, чтобы потом за несколько дней оставить голый скелет в лохмотьях одежды. На ведьмаков их яд действует так же, как на обычных пони пчелиный, да и ведьмаки отходят от него быстро: пять-шесть часов, не больше. А если принять зелье – и того быстрее, но Холлоу просто пожадничала, и сейчас была вынуждена расплачиваться опухшей рожей и заплетающимся языком.

— Во-о-от, теперь правую, – продолжила Матушка. – Сейчас мы еще тут немножко подмажем, к утру отек спадет, и будешь совсем красавицей – хоть завтра замуж…

Холлоу попробовала иронично улыбнутся: красавицей, ну-ну, конечно. Особенно после того, как последний полотер хоть и ответил не отказом, но заломил такую цену, что дешевле было сходить в лес, выломать дрын и справиться самой.

Правильно расценив потугу ведьмачки, Матушка укоризненно покачала головой:

— Зря ты так, душенька. Ты не смотри, что шрамик, жеребцы – они не всегда только на личико да фигурку падки. Вот я, хи-хи, совсем не тростиночка, а с Шугаром уже тридцать лет вместе, троих жеребят нажили, и ничего, все тридцать как шелковый. Ну, если не считать, когда я его противнем огрела, ну так это всего один раз был, и то, я тогда промахнулась. Ты, дорогуша, веры только не теряй, а там и твой когда-нибудь появится.

Холлоу пожала плечами. Даже без кодекса она совсем не планировала заводить семью: какой муж сможет вытерпеть жену, постоянно шляющуюся по буеракам и способную голыми ногами свернуть шею гулю? А о жеребятах вообще говорить не приходится, так что лучше выкинуть все это из головы и просто расслабиться.

— Ну что же, душечка, как-то так, – провела копытом она в последний раз. – Ты если голодна с дороги, так и скажи – велю тебе покушать чего сообразить, чтобы не на пустой желудок охранять было.

Холлоу радостно закивала, покушать – это всегда пожалуйста. Фыркнув, хозяйка подозвала одну из работниц.

Холлоу уселась за один из столов и принялась за выставленный горшок с голубцами – только за ушами затрещало. Голубцы оказались на редкость отличными – сочными, немного хрустящими, щедро нафаршированными рисом и грибами, которые просто таяли на языке. Тот, кстати, уже пришел в относительную норму и хотя бы не заплетался.

— А я говорю: «Нет, не возьмется», ей тут нужно сидеть и за двором присматривать!

— А я говорю: «Да», это ее работа!

— Кобылоньки, кобылоньки, пожалуйста, не ссорьтесь!

Холлоу лениво мазнула взглядом: неподалеку сбились в кучу трое земных и препирались. Крайняя справа была на вид низка, толста и розова, как свиноматка, пусть и все же немного уступала Матушке; крайняя слева — ее полная противоположность: высокая, белая и стройная, как козочка, причем, похоже, страдающая недоеданием. Между ними же стояла солнечного цвета пони, их вроде как идеальная усредненность с белой гривой-косой.

Холлоу мысленно пожала плечами и вернулась к голубцам.

— Спроси!

— Ты спроси!

— А чего я?!

— Кобылоньки, хватит! Милсдарыня колдунья, – легонько подергали за плечо Холлоу. – Простите, милсдарыня!

— Шейшас, – проглотила Холлоу последний голубец, облизнулась и повернулась к просящей, – Ну, давай, кобылка-сестрица ясная… красная… короче, выкладывай, чего надо.

— Простите, милсдарыня, – смущенно покраснела пони. – Завтра я… я з-завтра замуж выхожу и хотела бы повидаться с сестрой…

Холлоу благосклонно кивнула, ожидая подробностей, но невеста замолчала и покраснела еще больше.

— Ну и?..

— На кладбище ее сестра, – вмешалась толстушка. – Сопроводить надо-ть…

— Не надо-ть, потому как вупырь! – всплеснула ногами худышка. – Неча по проклятым местам шляться, так кобылку перед самой свадьбой спортить недолго!

— Как так проклятым, если сам верун Рууд недалече как семь седьмиц тому лично освящал?!

— Значит, проходимец был тот верун!

— Фертилити, Штерилити, фот фы фде!

К столу подошла Матушка и водрузила на него удерживаемую во рту тарелочку с петушками на палочках. Строго глянув на враз как-то поникших кобыл, она продолжила:

— Вы, свиристелки-балаболки, вам, что ли, заняться нечем?! В доме не убрано, куры не загнаны, цветы не собраны, а вы тут лялякаете! Ужо я вам!..

Кобыл как ветром подхватило и унесло внутрь избы, а толстушка еще и успела стянуть петушка. Матушка сердито всхрапнула, посмотрела на невесту и произнесла куда более ласково:

— В чем дело, золотце? Опять?

Невеста робко кивнула. Матушка вздохнула:

— Что с тобой поделать, бабочка моя… Милсдарыня ведьмачка, а могла бы ты оторваться от своего поста да сводить доченьку мою на кладбище? Это совсем недолго, а перед Шугаром я прикрою.

— Без проблем, – пожала плечами Холлоу, поднимаясь на ноги. Все равно сидеть сиднем на одном месте немного утомительно, только… А что за «вупырь»?

Матушка поморщилась, словно от внезапно скисшего молока:

— Да есть тут один, ночью могилки на кладбище бесчестит, поганец эдакий. На живых покамест не нападает, к счастью, но, если угомонишь паскудника, все только спасибо скажут. А покамест, кобылоньки, вот, возьмите по петушку и идите, чтобы вернуться засветло.

Холлоу послушно взяла петушка в рот и, чувствуя медовую сладость и легкий привкус горечи, кивнула невесте:

— Веди… сахарок.

Чтобы добраться до кладбища, кобылкам пришлось пройти на запад через все село, а затем и поле-пасеку Стингов, самую большую из местных. Погост Андертейла, угрюмый и сиротливый, располагался совсем рядом с деревней, почти на краю, и от него было рукой подать до леса Эверфри. По словам невесты, с тех пор как могильщик отошел в мир иной, никто не утруждал себя его работой, а как объявился «вупырь», так на погост вообще перестали ходить. Матушка же слукавила, назвав того всего лишь пакостником: двоих этот «пакостник» успел порвать, пусть и не насмерть. Вернее, бедняги смогли доползти до дома, да там и околели. И пусть дело было в потемках, но и засветло местные меньше, чем впятером на всякий случай не ходили. За колдуном пока не слали: это ж всей деревней нужно скидываться, и неизвестно, сколько тот запросит!

Пока невеста искала нужный холмик, Холлоу задумчиво осмотрела потрескавшиеся надгробия и сверилась с медальоном: тот молчал, но сама ведьмачка буквально кожей чувствовала в воздухе что-то благодатно солнечное. Похоже, верун и вправду был настоящим, только не особо сильным или умелым: «вупырь» все же пробирался, хотя на обычных гулей и даже гнильцов подобного бы хватило.

Невеста остановилась у маленькой, на диво ухоженной могилки, в отличие от большинства, не разрытой, и возложила на нее собранный на пасеке букет ромашек. Затем она уселась, сотворила копытом Символ Солнца и принялась тихо молиться. До вставшей недалеко Холлоу донеслось:

— Видишь? Я все же пришла. П… прости, что только сейчас, но все случилось так неожиданно: на прошлой седьмице отец просто пришел и сказал, что все сделал. И я… Завтра я выхожу замуж, и мне страшно. Страшно, то ли оттого, что я даже не знаю, что он за пони такой, то ли потому, что почти сразу после свадьбы придется ехать в далекий и загадочный Кантерлотт. Н-но, это поправимо… Поправимо! С хорошим и любящим ведь можно хоть в Тартар, а он должен, обязан оказаться хорошим! Отец ведь все-таки любит ме… нас. Знаешь, а вчера я все-таки смогла улучить минутку. Его зовут баронет Орион, и когда он говорил это, то тоже улыбался. Он совсем немного старше меня, не кривой и не косой, вежлив, учтив, не повышает голоса, любит желтый и жареные каштаны. Я… я обязательно научусь жарить одуванчики с каштанами. Но знаешь, меня пугает еще кое-что: мне кажется, что я не вернусь. Никто не говорил об этом прямо, но мое сердце чует это, как чует грозу глухое ухо старика Вринкла. Мама, папа, Фертилити, Стерилити, ты с Крикетом… А еще мне немного жалко Сонни, вот уж у кого сердце точно разбито. На него больно смотреть, он-то и раньше был чахленьким и бледненьким, как Стери, а как отец объявил о свадьбе, так совсем отощал… Но я надеюсь, что все мои страхи лишь морок. Я не хочу давать напрасных обещаний, но все же молюсь, что смогу время от времени возвращаться на осень. Хотя бы на день. Но не бойся, даже так я продолжу думать о тебе и молиться, чтобы Селестия хранила твой сон. Ess… Ess’tuath esse.

Встав, пони еще несколько минут смотрела на цветы, а затем тихо произнесла:

— Милсдарыня ведьмачка?

— Да… госпожа?

— Прошу, не называйте меня так, – скривилась пони. – Я… Я просто Баттерфлай… пока что…

— Как скажешь, сахарок, а я тогда просто Холлоу, одна и не «милсдарыня». Что ты хотела?

Баттерфлай покраснела, зажмурилась, набрала в легкие воздуха и выпалила:

— Есть ли жизнь после смерти?!

— Странный вопрос для якобы верующей селестианки, — хмыкнула Холлоу, на долю секунды опешив. – Нет, сахарок, я конечно могу сейчас пуститься в долгие теологические рассуждения, но так ли оно нам всем надо? Когда приходится иметь дело с призраками, лично я предпочитаю не думать, являются ли они настоящими душами или же всего лишь злобным ментальным отголоском магической среды: на остроту меча это, как правило, не влияет.

— Разве не существует добрых призраков?

— Ну, чуры, например. Просто я чаще имею дело со злыми.

— Оу, – Баттерфлай поникла, – просто… я иногда думаю, правильно ли поступаю, когда прихожу сюда и ворошу эти… кости… вспоминаю и иногда волнуюсь, не нарушаю ли этим ее сон?

— Я думаю, ей приятно. Случается, что у тебя могут отнять дом, уклад, даже лицо и имя – тогда тебе только и остается, что память. Порой этого достаточно, чтобы не потерять себя.

Баттерфлай кивнула и пошла дальше, а Холлоу остановилась и посмотрела на надгробие, сломанное, с полустёртым именем. Перевела взгляд на букет и поймала себя на мысли, что чем дольше она продолжает рассматривать все это, тем сильнее портится настроение, а в голову лезут непрошенные вопросы. Эта могила не разрыта, потому что просто повезло? Или причина иная, ведь падальщики хорошо чуют такие вещи? Как погребали гроб? Он был закрытым? Приходит ли сюда еще кто-нибудь?

Раздумья прервал тонкий крик Баттерфлай, быстро переросший в вой. Ведьмачка мгновенно пришла в себя и рванула на голос, на ходу обнажая меч на грифоньих полпальца, но тут же вернула его обратно: никто и не думал нападать на бьющуюся в истерике Батти, та “всего лишь” сидела у очередной могилы и выдавала теперь уже нервные всхлипы.

Холлоу подошла к яме и нахмурилась. Пакостник похозяйничал и тут: холмик разрыл, проломил крышку гроба, а у маленького истлевшего тельца жеребенка, на вид не больше десяти лет, украл череп.

— Кто это?

— Кри… Крикет… – всхлипнула Баттерфлай, немного придя в себя. – Братец мой меньший… Прошу! Милсдарыня ведьмачка! Холлоу! Умоляю, если у тебя сердце есть, останови это! Останови то, что сделало это с Крикетом!

— Я работаю по контракту… – пробормотала под нос Холлоу, мысленно пересматривая бестиарий и отмечая подходящую нечисть.

— Я… У меня нет денег, но я попрошу у отца… у будущего мужа… я найду! Я сделаю все что угодно, чтобы ты получила сполна!

— Успокойся, – рыкнула Холлоу, едва удерживаясь, чтобы не залепить зареванной пони отрезвляющую оплеуху. – Найду я этого… проказника. Бесплатно. Специальное предложение, только сегодня и только для тебя. Считай это моим подарком на свадьбу.

— Спасибо! Спасибо!

— Утром голова, вечером «спасибо». Стой рядом, рот открывать – только если увидишь что-нибудь зубастое.

Холлоу наклонилась, пытаясь лучше рассмотреть кости: проказник не только стащил череп, но и попробовал на зуб все остальное – будто пытался высосать жалкие остатки давно сгнившего костного мозга. Холлоу принюхалась, воняло странным букетом из сырой земли, трупного яда и… каменника с малиной?

— Не отставай ни на шаг, – кинула ведьмачка, беря след, словно вышколенная борзая.

Запах вывел за низенькую ограду и запетлял, даже не думая выходить на дорогу. Холлоу теперь прислушивалась не только к обонянию, но и к зрению со слухом, готовая в любой момент ощетиниться мечами. По-хорошему, следовало бы отвести невесту и вернуться, но как заманчиво было для ведьмачки решить проблему прямо сейчас, не бегая туда-сюда…

Впереди показалась хата, стоящая под самым лесом. Словно мертвая старуха, покинутая, с лишенной волос-сена провалившейся крышей, пустыми глазницами с обрезанными веками и открытым нараспашку беззубым ртом – выбитыми ставнями и дверью. Совсем рядом с одной из стен росли и благоухали медом цветы каменника, а чуть поодаль раскинулись пышные кусты дикой малины.

— Эт-то дядьки Трапа хата, – прошептала на невысказанный вопрос Баттерфлай, – за лесом приглядывал, да только однажды поехал с купцами и не вернулся, только замок на двери висел. А потом еще во время грозы с ливнем туда молния ударила…

— Стой и в окна лучше не заглядывай, – пробормотала Холлоу, спокойно вдыхая сочащуюся из дома вонь. – Ничего хорошего ты там точно не увидишь.

Ведьмачка переступила порог. Внутри поселилась разруха, насквозь пропахшая мочой и гнилью, но вот очаг и подвешенный над ним ржавый котелок… угли под ним были довольно свежие, и трех часов не прошло, а в посудине Холлоу нашла кость.
Лучевую, жеребячью.

Тоже свежую.

В углу Холлоу увидела залитые кровью тарелку и нож, а рядом треугольник, выложенный из тройки маленьких лошадиных черепов. Ведьмачка сфокусировалась на подрагивающем медальоне, но все и так было ясно: алтарь, из которого черпают энергию из ближайшего Места Силы. Сложившая его трусливая паскуда уже настолько осмелела, что не только лазит на благословленное кладбище, но и нападает на живых и, возможно, даже заходит ночью в деревню, чтобы украсть жеребят. Нужно будет поспрашивать у местных, а черепки сейчас припрятать: обворованное чудище будет вынуждено сходить за новыми, и тут-то ведьмачка его прижмет. Вот только куда деть их, чтобы лишний раз не напугать невесту?

Снаружи завизжали, и выругавшаяся Холлоу в секунду вылетела из хаты, обнажив меч. Вопящая Баттерфлай прижалась к стене и дрожащей ногой указывала в шевелящиеся кусты. Скрипнув зубами, Холлоу подобрала с земли камешек и метнула. Из кустов послышался недовольный визг, перетекший в возмущенный удаляющийся хрюк, затем все стихло. Баттерфлай виновато посмотрела на телохранительницу:

— Ме-медведь… Я думала, что там медведь!

— Медведь-медведь… хер там, а не медведь. Ладно, сахарок, сейчас от тебя потребуется выдержка: зажмурься, закуси кончик моего хвоста и иди за мной. И ради твоего же блага, не смотри на то, что я буду нести.

Вопреки совету, Баттерфлай все же не выдержала и посмотрела. К ее чести, на этот раз криков не было: она всего лишь сравнялась по цвету с чистой скатертью, но к кладбищу дошла полностью своим ходом. И когда Холлоу положила все три черепа в могилу Крикета, даже помогла кое-как ее засыпать.
И только потом упала в обморок.

---

На закате Шугар, изгнанный из избы на время девичника, вышел на порог и увидел Холлоу, сидящую у плетеных ворот в окружении сумок и с обнаженным мечом. Лицо ведьмачки уже избавилось от лишней пухлости, но Шугара все равно немного пугало – возможно, из-за странной смеси каменного спокойствия и мрачного предвкушения.

— А, милсдарыня ведьмачка! – подсел он к ней. – Как ваше здоровьице? Бдите? – все-таки смог выдавить из себя немного радости.

Холлоу неопределенно пожала плечами, достала точильный камень и с тихим, но оттого еще более зловещим для Шугара скрежетом провела по лезвию:

— Скажите, Шугар, у вас в селе не пропадали пони? Скажем, жеребята?

Шугар нервно пригладил вьющуюся темную с проблесками седины гриву. Его взгляд запрыгал с меча на сумки, с сумок на плетень, с плетня на насаженные горшки, а после снова на клинок, лишь бы не встречаться со змеиными глазами.

— Крошка Белль, – наконец покорно сказал он. – Сестричка Стерилити, егоза, дня четыре как повздорила со старшей и сбежала. А что?

— Ее ваш пакостник поймал.

Пусть Шугар и попытался держатся молодцом, но кровь все же отхлынула от лица, заставив кожу и покрывающую ее шерсть побелеть:

— Она?..

Холлоу кивнула и снова провела камнем, выбитые на лезвии руны на мгновение озарились зеленым. Шугар сотворил в воздухе заупокойный символ и тихо произнес молитву. Затем спросил:

— Кто… что это за тварь?

— Кладбищенская кляча, – и, видя, что Шугар не понимает, Холлоу продолжила, – Кладбищенская кляча, сиречь кладбищенка – полуразумная… хотя нет, даже три-четверти разумная падальщица, потому что мастерит и пользуется предметами, так еще и способная на самую простейшую некромантию. Обычно кладбищенка труслива, потому что, в отличие от утопцев, не любит сбиваться в стаи, а сама по себе слаба, если только не выложит у какого-нибудь Места Силы алтарь, который обострит ее чувства.

Предпочитает берега рек и болота, но может жить и на суше возле кладбищ. Ну… ее еще богинкой называют.

Шугар охнул и грузно осел на землю. Богинка, известная по бабьим сказкам, якобы неупокоенный дух кобылки или лошади, вытравившей плод или же избавившейся от своих жеребят, здесь, в его селе! Пусть и не такая, какой описала ее ведьмачка, но все же! За какие грехи?!

— Я разберусь с ней, – вернул Шугара к реальности спокойный голос ведьмачки. – Не сегодня, так завтра. А вы не выпускайте пока жеребят, да и сами не шляйтесь поодиночке.

— Ясен пень, значит-ца, – хмуро кивнул тот. – Только это, у меня будет одна совсем маленькая просьба.

— Мм-м?

— Крошка Белль, – староста понизил голос, будто испугавшись, что кто-то в доме сможет расслышать его сквозь громкие и веселые взвизгивания. – Не нужно говорить никому. Местные пока хоть и не судачат об этом, но шепотки ходят, а некоторые все же верят, что она дошла до родственников в Крупах, и Стерилити верит сильнее всех. Прошу вас, милсдарыня ведьмачка, не говорите им. Не портите праздник гостям. Я лучше потом сам со Стерилити… ну, чтобы, значит-ца, помягче, через недельку...

Холлоу в последний раз провела точилом и смерила старосту настолько внимательным взглядом, что тому захотелось усохнуть.

— Замалчиваете?

— Слушай, ведьмачка, – непонятно с чего вдруг разозлился староста, что даже ударил по земле копытом. – Ты не учи меня, значит-ца, управлять деревней, а я не скажу тебе, как резать богинок!

— Не буду. Как и не буду учить выдавать замуж дочь.

— Ну это уже ни в какие ворота! – взвился Шугар. – Ты, понька, вообще знаешь, каково это – приходить зимой в холодную избу, где тебя встречают два рта, которые спрашивают: «Папа, а сегодня мы будем кушать?», у тебя из запасов только последняя охапка сена, а до весны еще две седьмицы?! Дискорд побери, я, сука, сделаю все, чтобы мои жеребята больше ни в чем не нуждались, даже если для этого мне придется запереть их в хоромах! Уж простите нас, земледельцев грешных, но по любви замуж выходят только короли – им-то думать, где пожрать, не нужно!

Холлоу закончила точить меч и убрала его в ножны, достала небольшую бутылочку, выдернула корок зубами, отпила и протянула старосте. Тот нерешительно взглянул на нее, потом на спокойное, словно могильная плита, лицо и все-таки принял, понюхал горлышко. Оттуда пахло полевыми ягодами.

— Сидр?

— Сидр.

Староста сделал глоток, напоследок причмокнув губами. Хороший сидр, сладкий как мед, пузырящийся на языке и успокаивающий не хуже боярышниковой настойки.

— После свадьбы она ведь не вернется сюда?

— Не вернется, – уже более умиротворенно сказал Шугар. – И это ж для ее же блага.

— Объясните?

Староста задумчиво шмыгнул, оценивая пряное послевкусие. И вправду, сидр первосортный. И откуда только у обычной ведьмачки на такое деньги? А, впрочем, бутылка-то и небольшая…

— Все дело в кладбище, будь оно трижды неладно. Вернее… Вот скажите, милсдарыня, вы видели мою Свитти. Как она, значит-ца, вам?

— Тебе. А Матушка – приятная кобыла, – пожала плечами Холлоу. – Добрая – от ведьмаков порой шарахаются не хуже, чем от прокаженных.

— Добрая, – Шугар нервно хекнул и сделал крошечный быстрый глоток. – В том-то и дело, что она со всеми молоденькими кобылками да жеребятами, значит-ца, последние лет шесть такая добрая. С тех пор, как Крикет умер, царство ему солнечное.

— А как он?..

— Глупо, как помирают наши многие жеребята: сам по себе был тихим, послушным и слабеньким, что твой щенок двухмесячный, а за сестрой повсюду ходил хвостиком – не жеребенок, а золото! – а потом как-то взял и пошел в самом-самом начале весны на речку вместе с остальными, кататься на льдинах, вот уж чего, значит-ца, от него никто не ждал! То ли доказать что-то кому-то хотел, то ли старшенькую впечатлить, а только упал в воду, и дело с концом. Потоп-то не потоп, сестра следом сиганула и вытащила, а потом вместе с ним и слегла, горела, как твои угли. Седьмицу мы их грифоньей водкой обтирали да соком паутинника отпаивали. Флайка со временем на ноги встала, а Крикета уже в конце седьмицы и схоронили, аккурат под Имбаэлк-праздник. Свитти тогда над ними все дни сидела, от еды и сна отказывалась, да так, что с голоду вспухла. Плакала, что одного жеребенка уже потеряла, так других не отдаст. И на похорон не пришла, а заперлась в светлице, на следующий день вышла и потом вела себя так, словно ничего и не случилось: на стол всегда ставила четвертую порцию, пустоту слушала и отвечала. Я уж к ней и лекарей, и магиков, и верунов зазывал, те вроде даже что-то поправили. Поверила, значит-ца, моя Пышечка. Поверила, да и принялась ходить на кладбище, не раз в год, на Дяды, не раз на месяц или седмицу, а чуть ли не каждые три-четыре дня, Флайку за собой таскала, а та и не сильно против: тоже, видать, что-то не то с головой приключилось. А потом Пышка моя еще и вбила себе в голову, кляча дурная, что это, мол, какое-то проклятие на нее в детстве наложили. Можете, хех, представить?

— Могу, – цыкнула на смешок старосты Холлоу и задумчиво потерла подбородок, – проклятье – штука не сказать чтобы особо редкая и встречается отнюдь не только у благородных дворян.

Нервная улыбка Шугара почти тут же увяла:

— Так что же это, значит-ца, выходит…

— Вот завтра и узнаем, – поднялась на ноги Холлоу и забросила на себя часть поклажи: солнце вот-вот должно было сесть. Самое время. – С вашего позволения, я осмотрю сударыню Свитти. В качестве небольшой услуги.

— Спасибо… Спасибо! Милсдарыня, стой! – придержал ведьмачку за бок староста, когда та уже была готова выйти за ворота. – Ты пойми меня, ведьмачка, даже если проклятия нет, уезжать отсюда Флайке надо, уезжать! А то не ровен час, сама с пустотой болтать начнет…

За околицей ведьмачку окликнули. Вынырнувшая из мыслей Холлоу лениво глянула на шатающегося в ночи идиота и подумала, что тот вполне мог бы быть в родстве с той бледной немочью, как там бишь ее, Стерилити? Один в один, в камизе, только в глазах еще тлеют странные искорки.

— Милсдарыня хорошая, в-вы не могли бы?..

— Сахарок, ты б не шлялся по ночам: отхватишь если не от чудищ, то от честных пони, – пробурчала Холлоу и видя, как тот поник, хмыкнула. – Ладно, выкладывай… э-э-э… что тебя там гложет, добрый жеребец.

— Простите, милсдарыня, – отвесил легкий поклон добрый жеребец. – Дело мое в том, что я хотел бы впечатлить одну пони, с коей у нас тайная и запретная любовь…
Холлоу саркастично хмыкнула.

— Не смейтесь, это правда! Не могли бы… не могли бы выслушать мое стихотворение? Пожалуйста…

Холлоу была бы рада сказать, что занята на службе, но что-то неведомое, неуловимое в этом жеребце удержало ее, и, беззвучно поворчав, она уселась и приглашающе покрутила копытом.

Любимая – как лед, а я – сгораю:
Так почему мороз тот неземной,
От страсти пылкой силу не теряя,
Крепчает от мольбы моей одной?..

Холлоу не удержалась и зевнула.

— Вам не нравится, – грустно заключил поэт.

— Тебя как звать-то, сахарок?

— С-Сонни, милсдарыня?..

— Холлоу. Слушай сюда, Сонни, – Холлоу доверительно похлопала поэта по плечу. – Я ведьмачка, а не член Коллегии Копытхагена. И у меня вопрос: какого сена ты вообще, словно маньяк в ночи, лезешь к незнакомцам вместо того, чтобы спросить знакомых? Или их ты уже вконец задолбал?

— Все-таки не понравилось…

— Сахарок, не уходи от темы.

— Как вам будет угодно, – поэт вздохнул. – В этом печаль: отец моей возлюбленной меня считает бездельником, а каждый стих предает хаю. Его же дочь наоборот – относится ко мне с любовью и каждый почитает за шедевр. И так во всей деревне: каждый, каждый, кто меня знает, имеет почти что одно мнение на все мои работы! Послушайте:

Глаза твои безбрежные, твои бедра нежные,
День и ночь напролет кругом голова идет!..

Холлоу поморщилась.

— О, мой мозг… Слушай, я дам тебе небольшой совет, не как ведьмачка: на свадьбе могут оказаться настоящие барды – пристань к ним, а если получится, то набейся в ученики. А лучше сразу иди в Коллегию: там и покажут, и расскажут, что и как надо языком чесать.

— Далековато до Копытхагена-то, – всхлипнул поэт, – да и хозяйство на кого оставить…

Но Холлоу его нытье уже не слушала, а бодро чесала в сторону погоста: чудовище ждало. Все эти проблемы, «хорошо», «плохо»… право слово, ведьмаком быть проще: выжил, значит молодец, и не обсуждается. А в искусстве?

---

Вернулась она утром, рассеянно бормоча под нос ругательства: ночью боя не случилось. Проклятая богинка, похоже, унюхала засаду и не рискнула наведаться на кладбище: могилы к приходу Холлоу были нетронуты, ведьмачка проверила. Может, эта особь была старой, а старой оттого, что всю жизнь была осторожной? Вряд ли она решила сменить угодья: Место Силы, да рядом с погостом, тот еще лакомый кусочек, поэтому Холлоу решила подежурить еще хотя бы дня два. Только на этот раз обмазаться эликсиром из крушины, но вот беда: нужная разновидность растет исключительно на дне водоемов, а поселок свое название оправдывал: ни одного озерка или речечки поблизости. Значит, стоит спросить местную знахарку или, если уж совсем никак, использовать заменитель. Но лучше бы до этого не дошло: Холлоу не улыбалось носиться туда-сюда за ингредиентами.

У дома невесты уже собралась толпа, и немудрено: все обряды надобно провести до полудня, и только тогда начнется венчание. Холлоу легко подавила зевок – медитация пусть и освежает тело, но все же не заменяет полноценного сна – рассматривая болтающих гостей, в особенности приглашенного рыжего веруна в простой, грубо скроенной походной ризе: церквушки в Андертейле не было, а местным хватало веровать и дома. Тот поглаживал свой позолоченный диск-медальон о десяти лепестках и с легкой неприязнью косился на «алчную, безбожную и богопротивную тварь» в ответ. Ну, хоть экзорцизм читать не стал.

По крайней мере, не громко.

Наконец невеста вышла на порог, и Холлоу хмыкнула, насколько забавно та выглядела в своем платье: густо обшитый коричневыми тюльпанами золотой подол и черный корсет, явно столичной работы, да еще и две заплетенные косы делали ее похожей на монструозного бражника-переростка.

Пока жених, одетый в бордовый праздничный энселлен, доказывал свою верность и мужественно вливал в себя кувшин ледяной водяры, чтобы выудить оттуда ржавый ключ от сердца невесты, к Холлоу подошла и замерла в нерешительности маленькая пони с подносом в зубах. Там уже лежали серебряный нож и целая гора волос, срезанных с хвоста и гривы каждого гостя: после свадьбы невеста обязуется сплести из них веревку, которую потом протянут вдоль стен внутри дома – оберег от возможного зла. Не самый действенный, о чем ворчали магики, требующие в случае чего обращаться за помощью к квалифицированным специалистам, но среди народа ходила байка о накере, который запнулся об эту злосчастную веревку и свернул себе шею. Так или иначе, считалось, что тот, кто отдает свой волос, навсегда жертвует и частичку себя, и потому маленькая пони не знала, стоит ли предлагать подобное наемнице со страшным шрамом в половину лица.
Ведьмачка решила за нее: язвительно фыркнув, она взяла нож и быстрым движением отсекла несколько волос, сначала у виска, потом с надкрупья. Маленькая пони беззвучно икнула и, благодарно кивнув, засеменила дальше, то и дело косясь на чем-то выделяющуюся среди других вороную прядь. А ну как тяпнет?

Тем временем жених закончил ублажать родителей невесты и сунул в рот предложенный рвотный корень, а понимающие гости дружно отвернулись: обычай обычаем, а все же негоже, чтобы один из молодоженов лыка не смог связать. По крайней мере, не в начале свадьбы.

Верун вышел вперед, встал перед молодоженами и, еще раз погладив медальон, сотворил символ Солнца: очертил по часовой в воздухе круг и приложил к груди копыто – и начал молитву:

— Ceadmill, feainnewedden! Да хранит нас святость Той, Кто Есть Светлость и Любовь, в этот день, здесь и сейчас, когда два сердца…

Холлоу слегка ухмыльнулась, видя, как спокойно и прямо стоит жених, показывая уважительно-доброжелательную и какую-никакую, а все же аристократическую осанку – видно, что барон! – и как лучится счастьем Баттерфлай – никто бы и подумать не смог, что эти двое выходят не сказать, что по любви.

И чем дольше Холлоу смотрела на ее радостно улыбающееся, словно ставшее на десять лет моложе, лицо, тем острее чувствовала, как в груди вспыхивает искорка, быстро разрастающаяся до небольшого и очень пушистого теплого шарика-параспрайтика.

— Разве она не красивая? – внезапно прозвучало над ухом. Холлоу едва сдержалась, чтобы не оглянуться, но поняла, что голос был ее собственным.

— Разве она не красивая? В этом прекрасном платье – все же, тот, кто сшил его, имел дьявольски хороший вкус. Из Кантерлотта небось…

Параспрайт, немножко ласково поворочавшись, устроился совсем рядом с сердцем, а его волоски удлинились, постепенно оплетая внутренности Холлоу теплом. Ведьмачка мысленно одобрительно фыркнула и кивнула: да, отличное платье, пусть и чуть-чуть забавное, но хорошо подчеркивающее жеребячью милоту – подходит идеально.

— Муж у нее хороший: не старый и злобный от постоянной гонореи мерин со скрюченными и трясущимися артритными ножками, а вполне себе. Если б не осанка, и не скажешь, что в поле борону не тянет. А через пару дней увезет ее в Кантерлотт и будет у нее больше подходящих платьев и еды. Хорошей, вкусной, подходящей статусу и фигуре: зебрийские орехи, финики, апельсины и киви. Особенно киви.

Волоски параспрайта неожиданно чуть-чуть затянулись, как колбасная бечевка. Холлоу совсем самую малость нахмурилась: не неприятно, но…

— Ее уши немного дрожат. От счастья? Или после вчерашнего? А ведь она немного бледная, совсем чуть-чуть, никто и не видит. Ей нужно успокоиться, вдохнуть и выдохнуть, расслабиться.

Отдельные волоски вонзились в органы, словно иглы: три в печень и по две в желудок и правое легкое.

— Когда ее заберут в Кантерлотт, бледность уйдет: она постепенно отпустит, забудет и наконец-то расслабится. Ее шерсть станет еще светлее, еще пушистей, а столичные платья будут сидеть на ней еще лучше. Может, от этого и хорошего питания она даже станет одной из самых красивых придворных пони. Совсем другая жизнь. Разве отпустить и забыть за такое – слишком много?

— Совсем немного… – внутренности прошило еще несколько игл, каленых, что Холлоу едва не унюхала запах испаряющейся крови.
Но внешне не повела и бровью.

— Она ведь не меньше других имеет право на счастье. Так ведь? В конце концов, разве она хоть в чем-то виновата? Ей повезло. Просто повезло.

— Просто повезло… – тихо и зло повторила Холлоу.

— …согласен ли ты, mac aen Feainne, связать свою судьбу с сией пони?

— Да.

— Согласна ли ты, luned aen Feainne, связать свою судьбу с сией пони?

— Согласна.

— Тогда возьмите сии сережки, и пусть они станут символом вашего союза!

Та же маленькая пони, что собирала волосы, поднесла молодым поднос, на котором теперь стояла крошечная резная шкатулка. Из нее они достали две небольшие, отлитые из золота и серебра, сережки: первую невеста защелкнула на правом ухе жениха и вытерла выступившую кровавую капельку. Жеребец не дрогнул от легкой боли и, успокаивающе улыбнувшись, проделал то же самое с Батти: защелкнул серебро на ее левом ухе.

— Ess’tuath esse! – воздел ноги верун.

Толпа радостно завопила, приветствуя новую семью, и тут же рванула к длиннющим накрытым столам. Холлоу выпало сидеть между скрюченной старухой, отчего-то одетой в черное, и веруном, но это соседство отнюдь не испортило ей аппетит: всевозможные салаты из одуванчиков и клевера, сыры с благородной плесенью и без, целые горы медовых пряников и самых разных фруктов, пироги с картошкой-грибами, жареные перец, баклажан и кабачки – рататуй – и разлитые по запечатанным кувшинам бочки алкоголя, от грифонской водки до сидра и медовухи. Все это чуть не отправило Холлоу в эйфорию.

Молодожены символически содрали печать с первого кувшина с медовухой. Как и нужно, она оказалась горькой, и те слились в таком страстном поцелуе, что гости, уже успевшие дорваться до грифонки, сбились со счета и налили по второй.

— Эгей, отложите ложки, да встаньте на ножки! – взвизгнула сваха. – Отец бородатый, как медведь косматый, налей вина, выпей до дна да расскажи, чем невеста красна!

Смущенный Шугар честно поднялся, подхватил чарку и принялся нахваливать дочь, да так искусно, словно ту еще даже не помолвили. Расписав все достоинства и уже не так задорно пожелав всяческого крепкого и полного счастья, он залпом опорожнил чарку и вместе с гостями потянулся за закуской, но не тут-то было:

— А наша теща испеченная, зятем озолоченная! Расскажи, как на духу, рада ли ты жениху?!

Теща, конечно же, была рада, возможно даже сильнее, чем кто-либо. Оклики свахи не миновали никого, ни родственников, ни друзей, пострадал даже верун. Когда же очередь дошла до Холлоу, она, не вставая, смерила сваху внимательным взглядом и мрачно буркнула:

— Ваше здоровье.

Больше ее не трогали.

Насытившись, гости понемногу начали вставать из-за столов и разбредаться по двору и дальше: в сад, что был позади терема, благо для них там приготовили конкурсы вроде загона свиньи. Некоторые принялись танцевать под не слишком мелодичное наяривание на двух дудках, гнусавой волынке и расстроенной скрипке. Выходило что-то среднее между застольной, плясовой и поминальной, но никто не жаловался.

Уминающую очередной пирожок Холлоу подергал за хвост жеребенок, прошептал на ухо несколько слов и умчался дальше играть с друзьями. Добив пирожок, Холлоу еще раз обвела гостей взглядом: накеры, нацыги, бруксы и прочие на горизонте не маячили, что ведьмачку ни капельки не расстроило. Поднявшись из-за стола, она пошла в терем.

Внутри, в одной из светлиц, увешанной иконами с Селестией, по которым лениво ползало несколько жирных мух, ее уже ждали переминающийся с ноги на ногу Шугар и радостно щебечущая Свитти.

— Ну, дык, это… – выдавил из себя Шугар. – Можем, значит-ца, начинать?

— Агась, – рассеянно согласилась Холлоу, – Шугар, принесите, пожалуйста, зажженную свечку, блюдце молока и один медовый пряник, из тех, что побольше.

— Я ж могу…

— Агась, можете, но лучше не надо: нечего народ зря полошить, не так ли?

Как только ворчащий староста вышел за дверь, Холлоу сразу слегка подобралась и принялась ходить вокруг Свитти. Та еле заметно задрожала, на ее лбу выступили градинки пота.

— Доченька, а может не надо? – тихо и жалобно произнесла она, едва не осеняя себя символом Солнца, когда ведьмачка принюхалась. – Зачем бередить старые раны? Если уж так нужно, то после свадебки…

— И вы туда же… Слушайте, Матушка, проклятия – это как пегасифилис: откладывать можно сколько вздумается, но потом либо отвалится нос, либо все же придется раскошеливаться, но уже на гроб. Оно вам надо?

Свитти покорно опустила голову. Холлоу потерла медальон и вздохнула:

— Давайте, рассказывайте.

Свитти продолжала молчать.

— Ладно… Что вас тревожит? Голова болит? Кровоточите в неположенное время? Знобит? Высыпания? Видите то, что не должны видеть?

— Нет… вернее да… то есть, да, но не совсем… – Матушка утерла выступившую слезу. — Это все он.

— Кто «он»?

— Мой… мой жеребчик… мой Крикет! Почти каждую ночь, если не схожу на кладбище, если не навещу его, я просыпаюсь, потому что чувствую его взгляд… Ему там очень одиноко, среди этих п-проклятых могил, поэтому он пробирается в дом и смотрит на меня… Иногда я его не вижу, но я всегда знаю, что он здесь! Когда я пытаюсь подозвать его, поговорить, он отстраняется, молчит и смотрит укоризненным взглядом… Мой Пряничек приглашал знающих пони, да только никто из них не помог: мой малыш все равно пролезает в дом, если я не приду к нему. Я уж старалась скрывать это, чтобы Пряничек прекратил платить этим шарлатанам…

Не вытерпев, Свитти разрыдалась. Холлоу подобрала с кровати расшитый васильками платок и подала его несчастной матери, та, благодарно кивнув, громко высморкалась.

— Кто-нибудь помимо вас еще имеет схожие симптомы? К примеру, Баттерфлай?

— Н-нет… нет… она не говорила…

Вернулся Шугар. Он все-таки припряг служку в помощь нести огарок, а блюдце с молоком и пряник положил на небольшую дощечку. Забрав свечу, он рыкнул на любопытного жеребенка и выставил того за дверь.

— У вас в роду случайно никто не вел дел с темным магом? – буднично спросила Холлоу, беря огарок, зажигая его Игнием, и принимаясь медленно наворачивать очередной круг вокруг Матушки. – Ну там, закупал артефакты, вступал в тайные культы?

— Что? Нет! – возмущенно ответил староста.

— Не пытался играть с гоэтией?

— Конечно же нет!

— Владел рабами, завезенными от зебр?

— Нет!

— Ваша бабушка не злила подозрительных бродяг?

— Нет.

— Да.

Холлоу остановилась. Матушка, доселе с опущенной головой комкающая платок, подняла взгляд и твердо произнесла:

— Да, и я не стану этого скрывать, Пряничек. Слушай, доченька: когда нам с Шугаром б-было по тринадцать, мы решили подшутить над одним старым бродягой-коттеном. Он погнался за нами через всю деревню и… и прокля-я-ял нас! – снова заревела Матушка в платок. – Сказал, что не будет у меня-я-я и у моих жеребят счастья-я-я и все они умру-у-ут!..

— Не через всю деревню, а только до конца улицы, – ворчливо поправил Шугар, отбирая у жены платок и давая ей новый. – И сказал он: «А шоб тебе и твоих дитей шляк трафив», как-то так. По-нашему плохо говорил, пришел видимо откуда-то с окраины, с Вайлд-Эдж. А шо?

— Сильное колдунство, – с серьезной миной покивала Холлоу, беря пряник и откусывая за раз половину. – Тут лучше сразу показать проклинающему вот этот вот волшебный жест или произнести экзорцизм: «Ghoul y badraigh mal an cuach!». Можно вместе, в любой последовательности.

Утершая лицо Матушка недовольно покачала головой и вышла, а староста мрачно хохотнул и спросил:

— И что означает сей… экзорцизм?

— Да просто игру слов, не берите в голову. Сойдет и любой другой.

— Не, возьму, вдруг и сгодится, – хмыкнул Шугар и тут же подобрался. – Ну так шо мы, значит-ца, имеем?

— Медальон не дрогнул, пламя не усилилось, да и серой от нее не пахнет, молоко… – Холлоу опорожнила блюдце и закусила кусочком пряника, – …молоко не скисло.

— А пряник?

— Что «пряник»?

— Ничего, продолжайте, значит-ца.

— Угум. В общем, если тут и есть что-то, то рассмотреть это сможет разве что принцесса или хотя бы архимаг. Это «во-первых». А во-вторых…

Холлоу задумалась, стоит ли говорить старосте о притворстве жены. Вдруг получится все поправить без лишних заламываний ног…

— Вы давайте, не тяните кота за его стоинство-то…

Холлоу помотала головой и мысленно отругала себя.

— Милсдарь Шугар, вы ведь понимаете, что лечение тех, кто приходил до меня, оказалось не самым… эффективным?

— Были такие думы, – мрачно кивнул староста. – И?..

— Сначала ответьте: кроме милсдарыни Свитти точно больше никто не видел жеребенка?

— Нет. Возможно… хотя, нет, точно нет.

— Тогда одно из двух. Первое: несчастная до сих пор просто не оправилась от потери. Второе: это морок.

— Хто? – приподнял кустистые брови староста. – Та напасть, которой колдуны отводят глаза, когда пытаются стянуть два яблока заместо одного?

— Не этот морок. Призрак… астральная проекция… – Холлоу закатила глаза. – В общем, это как обычный призрак, но немного другое: призрак рождается, когда душа или ее слепок – как вам угодно – остается в этом мире, «чтобы закончить незаконченные дела» и в основном привязывается либо к своему телу, либо к какой-нибудь вещи. А морок, он колеблется: ровно половина хочет уйти, а ровно половина – остаться. Ну так все бы ничего, если бы не «якорь» – пони, который страстно горюет по мертвому. Получается что-то вроде шесть к четырем. И вот морок, которому и так не сладко, пытается от этого якоря как-нибудь избавиться, в основном высасывая жизненные соки. Редкая дрянь.

— Но ты с ним, значит-ца, справишься?

— Тяжело сражаться с тем, чего даже не видишь, а увидеть морок может только либо якорь, либо очень сильный маг, либо…

Холлоу запнулась, собираясь с мыслями. Уж очень ей не нравилось, куда все шло: конечно, морок разглядеть сможет и она, но вот там будет не только морок…

— Ну же, ведьмачка, не томи, – поторопил ее староста.

— Сивушка. Мне понадобится сивушка.

— Ну так за чем же дело встало? – снова приподнял брови Шугар. – Ее вон сколько на столах – бери не хочу.

— Не сивуха, а сивушка. Гриб такой, помогает видеть всякое, если побочки не отправят на тот свет. Внешне чем-то похож на поганку. Редкий.

— Ну, это, значит-ца, вам надо знахарку нашу, Шрумку, поспрашивать: она со всякими травками да грибочками возится. Вы ее не пропустите: у нее шерсть цветом как кора ясеня, сама в красном чепчике, глаза добрые, сонные, слегка раскосые – видать, зебры в прадедах ходили – так еще и пахнет, будто постоянно в своей хибарке тряпье жжет. Вы идите, а я покамест побуду здесь, отдохну от плясок да перед иконой лишний раз помолюсь, за ваш успех.

— Вы только учтите, что это еще не конец, – поморщилась Холлоу. – Мне принять отвар нужно, пока только чтобы удостовериться.

— Значит-ца, тогда помолюсь, чтобы вы там ничего не увидели: скверное дело, когда отец нанимает уби… упокоивальщика духа своего сына.

— Помолитесь. Только выдуманные чудовища могут убить не хуже настоящих.

Когда Холлоу вышла на улицу, солнце начинало клониться к закату. Травницы среди гостей Холлоу не нашла, зато нашла Цветика, сменившего привычный камзольчик на более праздничный, расшитый лютиками и васильками. Торгаш расселся прямо на столе и что-то бегло и живо втолковывал поэту:

— … и помни, мой дорогой друг, – донеслось до ведьмачки, – правильно выбранное время доведет эмоциональный накал до нужного градуса. Погрузись в него, прочувствуй, пропусти сквозь себя! Тот, кто владеет временем, творит мир вокруг!

Увидев ведьмачку, Цветик ободряюще похлопал вставшему поэту по плечу и помахал ей, словно лучшему другу. Или скорее лучшему клиенту.

Холлоу подошла и принялась молча сверлить знакомого хмурым взглядом .

— Не надо топить меня в этих прекрасных золотых озерах, – широко улыбнулся своей профессиональной улыбкой торгаш. – Не самая худшая смерть, но, ой, я еще столько хочу продать!

Холлоу не ответила. Цветик подобрал лежащее рядом с ним на блюде яблоко и с хрустом впился в него зубами. По шее покатилась капелька сока.

— Люблю свадьбы, – прожевав, поделился Цветик, – наблюдать, как возникает новая связь между двумя – это ли не ярчайшее проявление жизни? Стоя в толпе, ты смотришь на эту нить, таки прочнее тысячепудовой цепи, и гадаешь: надолго ли? День, год, два? До самой смерти? А может, даже дальше?

— Как-то ты слишком поэтичен для бродячего торговца.

— Ой, милсдарыня, но разве владеть мечом единственное, что должен уметь ведьмак? Каким бы хорошим торговцем я был, если б не мог сказать что-нибудь красивое на приеме благородных сэров?

Холлоу уселась за стол и опрокинула в себя грифонки.

— И что же этот хороший торговец забыл на этой сельской свадебке? Впариваешь иголки со свечками?

— Ах, если бы. Именно потому, что я таки очень хороший торговец и умею налаживать связи, барон де Фаер, отец нашего дорогого Ориона, поручил мне представлять сторону жениха. Жаль, что старик не смог подняться с кровати, но он уверен, что надежный Цветик сделает все как надо!

Холлоу слегка расслабилась и рассеяно кивнула, все еще лелея надежду высмотреть среди отплясывающих дрыгалку гостей злополучный чепчик. Шерсть с цветом коры ясеня она уже заметила у троих, а дух стоял такой, что можно было б захмелеть, просто зайдя во двор.

— Кого выглядываем?

— Местную травницу.

— Ну, эт таки бесполезно, – хихикнул Цветик. – Ее эдак час назад уволок в избу местный помощник кузнеца, сами можете представить, в каком состоянии.

— Зар-р-раза… – пробурчала себе под нос Холлоу, мысленно вырисовывая карту, куда теперь придется заглянуть ради заменителя.

— Может, я на что сгожусь? Смотрите, какая травка есть!..

Нога торгаша дернулась, и маленький закупоренный флакончик, выуженный из-за пазухи, сорвался в свободный полет. Реакция Холлоу не подвела: выстрелившее копыто подхватило блестяшку за десятую долю секунды, как та разбилась бы.

— Цветик, это, блядь, что такое было?! – прошипела Холлоу, разглядев, что внутри. Разбейся флакон – засмердело бы, словно в разрытой братской могиле, да если не на пол села, то точно бы до ближайших хат.

— Простите, милсдарыня, ноги от сидра трясутся, – скорчил обезоруживающе-виноватую гримаску Цветик.

— Откуда у тебя крушина?!

— Таки заказ от травницы, ни больше ни меньше. Но я могу и уступить часть за скромную цену.

— Сколько? – очень нехотя потянулась к кошельку Холлоу. Впрочем, если что, можно будет потом сторговаться с травницей…

Цветик замахал передними ногами:

— Нет-нет, таки деньги не нужны! Если сердитая милсдарыня согласится уделить немного времени старому знакомому и, скажем, поучаствовать от его имени в конкурсах, он будет полностью удовлетворен!

Холлоу только пожала плечами: конкурсы так конкурсы – всяко лучше монет.

Первым конкурсом Цветик выбрал ныряние в пруд за накопытником. Скинув вещи, Холлоу вдохнула и прыгнула, почти без всплеска войдя в прохладную воду.

— Ну как? – спросил Цветик, когда ведьмачка вынырнула.

— Ила по самый кл… хвост, – сплюнула та на траву накопытник. – Забирай свою обувь.

— Чем грязнее алмаз, тем ярче он будет сиять очищенным. И это, кстати, не мой накопытник.

Холлоу заворчала и снова нырнула в прудик. Вынырнула.

— Он?

— Нет…

Нырок, плевок.

— Этот?

— Таки не-а…

— Да как он вообще выглядит?! – рассердилась ведьмачка, пытаясь счистить с лица ил и мысленно ругая себя, что не догадалась спросить у Цветика раньше.

— Таки никак. Я ж босой.

Несколько минут Холлоу мерила Цветика тяжелым взглядом гробовщика.

Цветик же выудил откуда-то из недр камзола батистовый кружевной платочек, кашлянул и протянул ведьмачке:

— Таки позвольте озвучить ваши мысли: сейчас вы наверняка подумываете, как бы половчее сунуть этот несчастный подковник мне в…

— Допустим.

— Однако, прежде чем вы попытаетесь совершить этот опрометчивый поступок, могу ли я спросить, в чем моя вина, прекрасноокая милсдарыня?

— Сам-то как думаешь, сахарок ты… яхонтовый.

— Но ведь это таки не мой проступок, что вы снова нырнули в эту жижу. Я же не отказался принять ваш трофей и не посылал никуда, я лишь сказал, что это не мой накопытник – решение приняли вы сами.

— Так, сахарок. Ты ведь мог и остановить меня.

— Остановить? Таки побойтесь Селестии: обычно это не в моих правилах. Как хороший торговец, я предпочитаю не навязывать решения, а только подталкивать к ним. Иначе какой смысл, если все можно взять силой?

Холлоу заворчала, признавая правоту Цветика.

---

Вечерело. Мотавшиеся среди гостей служки подвесили на деревья гирлянды фонарей: склянки с светлячками. Крохи метались в пузырях, словно искорки от потрескивающего в сумерках костра, через который под редкую музыку решили попрыгать те, кто еще мог держаться на ногах.

Пьяная Холлоу сидела за столом среди пустых тарелок и сыто икала, рассматривая гостей с искренней симпатией. С ней же она посмотрела и на мнущегося старосту, который наконец решился подойти к ней:

— Милсдарыня ведьмачка? – нерешительно потормошил он ее за плечо.

— И-ик?

— Тут, значит-ца такое дело… Даж не знаю, как сказать.

— Ик?

— Нет, не с заказом, – с полу-ика понял её Шугар. – В общем, у нас немного, значит-ца, не рассчитали с гостями, поэтому свободной комнатой осталась только светлица невесты. Вы, значит-ца, вроде как не суеверная, ну, или покамест в этом разбираетесь…

Холлоу расслабилась, в четверть уха слушая оправдания старосты и наблюдая, как толпа незамужних кобылиц, радостно поржукивая, ловит брошенный букет: поймавшая выйдет вскоре замуж. А вот в светлице бывшей невесты теперь нельзя ночевать полседьмицы: незамужняя пары не найдет, а у замужней брак развалится. Многие в это верили.

— Ик.

— Ну, вот и ладненько, – отошел в сторону довольный староста.

За два часа до полуночи муж наконец смог оторвать от своей жены обнимающуюся Стерилити, поймавшую букет, подхватил любимую, перебросил через спину и так понес до новой хаты, как в старой сказке. Выстроившийся по сторонам улицы почетный сельский караул весело ржал и воспевал будущие подвиги мужа в обильных непристойных частушках, а бедная невеста с венком ромашек на голове, пусть и светящаяся от счастья, смешно надула щечки и вроде даже немного порозовела, не то от смущения, не то от нехватки воздуха.

На окраине он внес ее в совсем маленькую избенку, которую выстроили буквально за седьмицу и планировали отдать потом одному из батраков. Просто семья невесты хотела, чтобы все было по правилам, а по правилам нужно было, чтобы союз закреплялся в «чистом» жилье.

— Ну, ну, разойдись, – лениво помахивая выломанным из изгороди дрыном, прошлась сквозь толпу Холлоу. Прошлась и уселась у порога, подперев спиной дверь. – Разойдись, пока милсдарыня ведьмачка вам… ик… вам таких… ик… зар-р-раза… ик…

Большинство расходиться не желало, а вместо этого принялась активно обсуждать, как и в какой последовательности жених исполнит заключительную часть.

— Да я вам говорю! – злился старик, сердито грозя копытом. – Мой прадед так делал, мой дед так делал, мой отец так делал, я так делал, и, видит Селестия, сын мой так будет делать! Ибо сама Солнечная Богиня даровала нам эту позу для начала, а Лунная – для окончания! А ничего больше честному селестианцу и не надо!

— Болтаешь, отец! – выступила против него молодая копия. – Я-то, в отличие от, на месте не сижу, с купцами общаюсь! И раз один из них показал мне книжку вумную, картинками, рисованными киринами, полную, как любят это у себя они за морем делать! Ух и клопал я тогда мастерству их знатно!

— Видал я по молодости, с чего те картинки малюют: ересь не позаветная, от Дискорда, на которую вы, отроки, зело падки!

— Брешешь, старик! Да как ты видеть мог, если… йа-а-ай!!!

Тело молодца прочертило параболу, рухнув в грязь, а старик довольно ухнул, подкручивая ус и выходя из бойцовской стойки кадрового солдата Эквестрии. И тут же увернулся, едва-едва не схлопотав по морде от в мгновенье вскочившего на ноги противника. А вот второй удар уже достиг цели.

Быстро разгорелась драка, в которую включились почти все: отец на сына, брат на брата, традиционалист на модерниста. Стоящий неподалеку верун с сомнением посмотрел на ведьмачку, но Холлоу намекающее продемонстрировала дрын, и святоша не стал лезть на рожон, а уселся с другого края смотреть, как между буянами снует Цветик, умудряясь принимать ставки. Даже посреди драки гости бились об заклад о последнем шаге жениха.

Развязка наступила внезапно. Крепко сбитый боевой клин под командованием Свитти вломился в свалку, рассек – и ну молотить куда придется! Боевые построения жен и дочерей, ведомые Фертилити и Стерилити, сковородками и скалками заключили с двух сторон рассеченных, растерянных и стремительно теряющих боевой запал жеребцов, падающих один за другим под могучими ударами до блеска начищенного противня. Досталось даже веруну от какой-то слишком нервной кобылицы. Бедняга подполз к Холлоу, и та символично, совсем легонько, пристукнула его дрыном по макушке. После этого несчастный с чувством выполненного долга смог отключиться.

Когда кобылы растащили мужественный пол, вполовину протрезвевшая Холлоу услышала тихий скребок в дверь:

— Х-холлоу? Ты здесь? – послышался тоненький писк.

— Здесь, сахарок.

— Он-ни ушли?..

— Ушли.

Холлоу отложила уже бесполезную дубину и принялась разглядывать звездное, лунное небо, прислушиваясь к потекшим из хаты ритмичным шорохам и скрипам.

И неожиданно поняла, что начинает намокать.

Несколько смущенно поерзав, она хотела было потянуться копытом к неприкрытому причинному месту и припасть глазом к одной из щелей, но отдернула себя.

— Ты на работе, – тихо рыкнула ведьмачка себе под нос, убирая ногу и мгновенно прекращая выделение смазки одним лишь небольшим усилием воли. Затем принялась напевать себе под нос песенку, честно стараясь отгородиться от соблазнительных звуков.

— В по-о-ле спя-я-ят мо-о-отыльки-и-и… У-у-уж свернулся… так быстро?!.. А нет, на второй заход пошли… Только котик… м-да… только ко…

Из хаты послышался испуганный вскрик, громкий треск, перетекший в грохот, и все стихло.

— Сахарки, вы это, если вам нужна помощь – обращайтесь… — задумчиво пробормотала Холлоу, думая, как может пригодиться ведьмак там, где нужен столяр. Хотя она могла бы помочь, как было показано в тех рисованных киринами книжках, но вряд ли предлагать такое сейчас уместно. И вообще прилично.

Её услуги не понадобились. К счастью или разочарованию – ведьмачка так и не решила.

Ровно в полночь Холлоу поднялась на ноги, мгновенно, усилием воли протрезвев и выведя из организма остатки токсинов. Время пытаться счастья.

— Я ухожу, – на всякий случай один раз негромко произнесла она.

Её услышали.

— Х-холлоу?

— Да, сахарок.

— М-мне неловко просить, но…

Холлоу нетерпеливо постучала копытом по земле. Наконец, раздался неожиданно холодный голос:

— Заставь эту тварь страдать.

---

На кладбище было тихо. Шумела только листва от редкого ветра, гоняющего запах гнили среди разрытых могил. Благодаря крушине сидящая в одном из старых склепов Холлоу была едина с этим запахом. Погрузившись в медитацию, она закрыла глаза, полностью обратившись в слух. Сквозь тихий шелест что-то острое скрежетнуло по каменной изгороди, что-то тяжелое перевалилось и, хрустнув случайной веткой, тяжелой поступью зашагало между могил, издавая негромкое и осторожное уханье под светом убывающей луны.

Холлоу поднялась и вышла наружу.

Оно было похоже на бугристый мешок картошки, сизый и рыхлый, которому кто-то прилепил коротенькие задние лапки-корешки с перепонками и почти в два, а то и в три раза более длинные лозы с заточенными когтями. Короткую, почти отсутствующую шею венчал чуть вытянутый вперед череп с натянутым полусгнившим лицом мартышки и белыми, словно слепыми, буркалами. Маленькие, гораздо меньше, чем у пони, заостренные ушки скрывали слипшиеся патлы-тина, тянущиеся до самых обвисших грудей.

— Черепушки… – донеслось из лишённого и намека на губы рта. – Вориш-ш-шка, жеребячьи черепушки украла… пусть себе свои накопает…
Черепушки…

Богинка хлестнула языком – куда там жабе – и взвыла, отпрянув и с болью клацая зубами. Холлоу не стала возвращать меч в ножны, а встала в защитную стойку, выписывая кончиком у земли крошечные восьмерки.

На сияющем от масла лезвии не осталось и капли крови.

— Черепуш-ш-шки…

Богинка попятилась, глотая собственную кровь. Чудовище же шагнуло вперед, наступив на лежащий в грязи кусок плоти.

— Черепуш-ш-шки… мож-ш-шет найдешь с-с-себе противника по разс-с-смеру?..

Богинка не стала бежать: своим животным инстинктом чуяла, что стоит только повернуться, только сделать шаг – и чернеющее, словно земля на полях, тело приземлится на спину, а в горло войдет жгучая полоса металла. Поэтому богинка кинулась вперед, метя лапами одновременно в два уязвимых места: в глаза и шею. Страх, ужас смерти придал её обезьяньему телу небывалую подвижность, обострил рефлексы…

Она не поняла, откуда боль пришла раньше: от отсеченной левой кисти, подрезанного сухожилия или пробитого легкого. Упав в грязь и захлебываясь в собственной крови, богинка тоскливо заухала, теряя связь с миром.

На макушку опустилось копыто.

— Это за Крикета, с-с-сво…

Она смогла. На последнем издыхании богинка смогла собрать то немногое, что еще держало мерзкий дух в уродливом теле, и дернулась, вгрызаясь во вторую ногу убийцы. Та едва не взвыла: острые зубы твари пробили дубленую кожу доспеха, пронзили сквозь мясо до самой кости.

Холлоу мигом отошла от захлестнувшей ярости, грязно выругалась, одним ударом отделив голову бестии от тела. Воткнула в землю меч, быстро достала нож, втиснула в сомкнутые челюсти, разжала, рассекла тесьму, вынула из сумок бутылку водки, сделала глоток, вторым щедро сбрызнула рану, перевязала чистой тряпкой и запила “Ласточкой”. Нанизала голову кладбищенской клячи на притороченный к боку крюк.

Несмотря на ведьмачью устойчивость к ядам, от места укуса медленно, но верно растекались маленькие волны жара, а сама рана постепенно напухала. Хромающая к дому старосты Холлоу больше не ругалась – берегла силы. Перед глазами плыло, верх и низ то и дело менялись местами, остатки черной ненависти смешались с болевыми потоками, а в ушах все громче звучал яростно-презрительный голос мэтра Рэйджа. Только вот Холлоу не смогла разобрать ни слова.

К счастью для ведьмачки, светлица невесты была на первом этаже. Отцепив и выбросив голову богинки, Холлоу протиснулась в лишенное ставен окно и не раздеваясь рухнула в кровать.

Она стояла перед огромным замком, как всегда поражающим своей мрачностью. Мышино-серый, кое-где потрескавшийся камень все еще казался холодным и отталкивающим, высокие стены — неприступными. Массивный подъемный мост был опущен, окованные темным железом ворота — распахнуты настежь.

Холлоу сделала несколько шагов к воротам. Из внутреннего дворика струилась тихая музыка, которая звала и манила ведьмачку. Она чувствовала, что ей нужно идти, нужно попасть на урок мэтрессы ауф Муур-Чи, которая расскажет о культуре коттенов…

На середине пути сзади послышался тихий шорох. Холлоу оглянулась: на стыке земли и моста лежала покинутая старая тряпичная кукла.
Скиппи…

Словно почувствовав это, с лязгом закрутились барабаны, старые цепи начали втягиваться в бойницы. От неожиданности Холлоу попятилась, но тут же бросилась вперед, взбегая по поднимающемуся полотну. Чувствуя, что не может удержаться, она выхватила два ножа и принялась карабкаться к игрушке, каким-то чудом балансирующей на самом краешке. Чем яростнее Холлоу впивалась в дерево, тем быстрее крутились барабаны.

Она дотянулась.

Схватив Скиппи ртом, Холлоу сдавленно зарычала, чувствуя, как проклятый мост прижимает её к камню. Как выдавливаются внутренности, как трещит позвоночник, как лезут из орбит глаза.

А потом ее расщепило.

От боли она не поняла, как умудрилась упасть не в ров, полный мусора и отточенных кольев, а на землю, выронив Скиппи. Несколько ребер наверняка треснуло, но что такое несколько ребер, когда тебе отсекло заднюю часть?
Но Холлоу всё ещё была жива. Почти ослепнув от боли, даже не в силах закричать, она ползла к игрушке.

И когда она почти коснулась ее носом, игрушку подобрали.

— Батти…

Невеста в своем прекрасном наряде испуганно дернулась, попыталась склониться, но возникший рядом бородатый силуэт произнес:

— Тебе пора, доча… довольно, значит-ца, тревожить призраков…

— Идем, любимая…

На несколько секунд в голове Холлоу прояснилось, и она увидела: они все были здесь. Барон с твердой нежностью прижимал к себе невесту, счастливо щебечущая что-то Матушка – маленького, худого и бледного жеребенка. Староста довольно поглаживал бороду.

И никто не смотрел на лежащее у их ног тело.

— Я жива! – нашла в себе крохи сил Холлоу разомкнуть мокрые от крови губы. –Я все еще жива!..

Позади просела земля, и Холлоу почувствовала, что сползает в яму. Она попыталась ухватиться за желтый подол, но тот ловко выскользнул из щупалец копытокинеза.

— Bloede… будь ты проклята!.. Я все еще жива!..

Сорвавшись, Холлоу приземлилась на деревянный пол, а сверху опустилась крышка. Затем по ней заколотили комья засыпаемой почвы, сквозь град которых доносились редкие строчки погребальной молитвы веруна…

— Bloede!.. будь ты проклята, Батти!.. – ударила в крышку гроба Холлоу, даже не пытаясь сдержать слез. – Ghoul y badraigh mal an cuach… будьте вы все прокляты!.. Я все еще жива!..

— Убили!

Холлоу вздрогнула и проснулась. Она лежала на кровати, на подушке которой остались небольшие пятна слез. Холлоу пошевелила членами: опухлость с ноги спала, боль ушла, а вместе с ней и чувствительность. На конечность будто навесили грузило из плоти, но это терпимо.

— Уби-и-или!

Холлоу спрыгнула на пол, мгновенно приспособившись, и вышла во двор. Неужели нашли выкинутую голову? И стоит из-за этого орать?

Во дворе уже собрались несколько жителей, в основном домочадцы старосты. Заспанные, многие с похмелья, они тупо смотрели на голосящую Стерилити. Дождавшись, когда соберется побольше народу, она еще раз набрала в легкие воздуха и выдала:

— Уби-и-или-и-и!

— Тиха, лошадь бешеная! – рявкнул на нее сонный староста. Та тут же прикусила язык. – Ну? Кого там убили? Упыря? – кивнул он на валяющуюся неподалеку голову богинки. При свете дня та выглядела еще более мерзостней.

— Да Селестия с упырем! Их убили!

Никто не стал переспрашивать, кого «их», а староста тут же оттолкнул работницу и первым понесся на край деревни. Остальные, включая Холлоу, заспешили следом.

В доме молодоженов было убрано, пока еще не использованные тарелки и горшки покоились на полках, несколько полешек – под печкой, а весь остальной скарб лежал в большом окованном медью сундуке. Сами же муж и жена мирно лежали в кровати, обернув счастливые лица друг к друг.

Вот только их общее одеяло было пропитано кровью.

— Флайка! – упал в слезах староста на колени перед телами. – Флайка… как же… как же это… за что?!..

Холлоу откинула одеяло и присмотрелась к погибшим.

— Ударили ножом, в сердце, обоих. Во сне, сразу насмерть.

— Убью-ю-ю!!! – взревел раненым медведем староста. – Найти!!! Поймать!!! Привести!!! Быстро, все, искать следы, пока я вас тут самих не порешил!!!

Пока все суетились, пытаясь раскопать хоть что-то, Холлоу приподняла голову Батти и достала из-под подушки куклу.

Тряпичную и поношенную.

— Это?.. – показала она игрушку старосте.

— Смарти, – всхлипнул тот. – Кукла ейная, не расставалась с ней, после того как… поэтому и взяла с собой…

Холлоу не ответила, спрятав куклу в одну из сумок. Могла бы и сама догадаться: знала ведь про обычай, когда молодожены берут ровно одну вещь из отчего дома. Обычно самую любимую.

— Следы!

В примятой, полной утренней росы, траве за домом один из работников нашел несколько следов, уводящих в сторону полей. И пусть крестьяне очень быстро потеряли след, Холлоу продолжала вести, высматривая малейшую ниточку.

Он лежал совсем недалеко, всего в десяти минутах ходьбы. И пусть его лицо и тело были обезображены страшнейшими ожогами, один из работников воскликнул:

— Это ж Сонни!

Холлоу кивнула, рассмотрев остатки сгоревшей льняной рубахи. Самого поэта прожарили настолько, что тот весь покрылся горелой корочкой.

— С-с-сонни… – прошипел староста и с силой пнул труп в голову. Еще раз. – Сволочь, параспрайт дупловой, рифмоплет поганый, давно нужно было тебя из деревни турнуть! Повезло тебе, что сдох, выродок!..

— Успокойтесь, милсдарь, – холодно произнесла ведьмачка, видя, что никто из присутствующих не собирается останавливать избивающего труп Шугара. – Если вас утешит, он мучился достаточно. Его буквально сожгли на медленном огне.

— Очень надеюсь, – пнул тело староста в последний раз. – Кто это его?

Холлоу посмотрела в сторону солнца.

— Заряница.

— Кто?

— Возмездие. Неуспокоенный дух кобылки, умерщвленной насильственно. Похоже, она успела проснуться, понять, кто убийца. И настигнуть, когда тот уже отбежал в поле.

Повисла тишина. Многие пони зашептали молитвы, с неприязнью, а то и с ненавистью глядя на убитого. Некоторые сотворили Символ Селестии, а староста подавленным голосом спросил:

— Что нам делать, милсдарыня Холлоу?

Холлоу вздохнула и осмотрела присутствующих.

— Унесите тело. Если не вернусь к закату – пришлите кого-нибудь забрать труп, который затем сожжете. Потом отправьте за другим ведьмаком или Знающим, и пока с духом не будет покончено – на поле ни ногой, особенно на заре. Если жизнь дорога.

Староста сумрачно кивнул и гаркнул на работников:

— Берите ублюдка! Оттащите, да не на кладбище, а в лес: большего эта волчья сыть не заслуживает!

— Не советую. Брошенное тело может приманить трупоедов и сформировать еще одного призрака. Оно вам надо?

Староста упер налитый кровью взгляд в Холлоу, та ответила янтарным холодом и предельным спокойствием. Остальные вяло переминались с ноги на ногу, и когда Холлоу самую чуточку приподняла уголки губ, староста сплюнул и сдался:

— Тащите в деревню. Потом разберёмся.

Оставшись в одиночестве, Холлоу достала точную копию Скиппи. Неплохо было бы переждать, пока нога исцелится полностью, но сила заряницы будет расти день ото дня в геометрической прогрессии. Она научится прятаться, проявлять себя не только с первыми лучами, но и в полдень, полночь. Лучше покончить сейчас, пока она всего лишь «детеныш», который не до конца освоился со своими силами.

Холлоу уронила куклу, обнажила серебряный меч, вонзила в землю и села в позу медитации. Духа можно приманить, если уничтожить, погрести якорь – тело усопшего.
Или любимую вещь.

— Игни.

Смарти вспыхнул легко, с укором смотря на ведьмачку глазами-пуговицами, и вместе с ним жар охватил пропустившее удар сердце Холлоу. Это пламя не выжгло сердце дотла, оно спалило лишь верхний слой, оставив болезненную горечь. Холлоу стиснула зубы, гоня из головы так и норовящие влезть в нее ночные картины, особенно то, что она ляпнула.

Во всей этой истории Батти была виновна меньше всех.

Цвет огонька быстро сменился с обычного на мертвенно-зеленый. Со стороны потянуло холодком, медальон ощутимо задрожал, и ведьмачка подняла взгляд. Заряница парила всего в двух шагах: это все еще была Батти, в своем смешном и отчего-то рваном подвенечном платье, с сережкой молодой жены и праздничным венком. Только теперь ее глаза были мертвыми, рыбьими, а на груди – расплывшееся кровавое пятно.

Холлоу взялась телекинезом за эфес и встала в стойку.

— Squaess me, Батти, – негромко произнесла ведьмачка. – Не нужно мне было уходить. Я… я сделаю все быстро, сахарок.

Из уст заряницы донесся хрип, сразу перетекший в вибрирующий вой. Она нырнула вперед, словно пытаясь заключить Холлоу в объятия. Мечница попыталась контратаковать, но в голове что-то сверкнуло.

— Видишь? Я все же пришла. П… прости, что только сейчас…

Меч отклонился от груди заряницы и рассек лишь подол, а в шею Холлоу будто ткнули головешкой. Запахло паленой шерстью. Ведьмачка зашипела, выполнила пируэт, крутанула восьмерку, беря телекинезом меч обратным хватом.

Заряница снова взвыла, идя на второй заход. Отбросившая остатки эмоций Холлоу поднырнула под нее и ударила снизу вверх, разделив духа надвое.

— Dearme, сахарок.

По полю прокатился последний вой, в два раза громче предыдущего.

Ведьмачка повалилась на землю, тяжело дыша. В воздухе кружились обрывки платья, вспыхивая одним за другим призрачным пламенем. До земли не долетел даже пепел: рассеялся по пути.

---

В полутемной рабочей комнате старосты было тихо. Молчали, не смея открыть рта, ждущие приказа служки, молчал за столом староста, спрятав лицо в могучих копытах, молчала стоящая перед ним ведьмачка, упершая отрешенный взгляд в пол. Молчал сидящий у стенки Цветик, спрятав свою постоянную легкую улыбку за копыто.

— Ты не справилась, – наконец глухо произнес староста, опуская копыта.

Холлоу не ответила.

— Осмелюсь сказать, что технически контракт был выполнен, – вклинился Цветик, убрав ото рта ногу. – Милсдарыня Холлоу честно отсидела до полуночи, после чего отправилась, как мне известно, выполнять принятые вами дополнительные условия. Симу таки свидетели я и отец Джинджер, желавший после ухода милсдарыни удостовериться через щелочку, что…

Снизу послышался грохот, будто кто-то расколотил несколько горшков, и сдавленные всхлипывания.

Староста отцепил от пояса мешочек и положил на стол:

— Выйдите. Все, кроме ведьмачки.

Все заторопились, стараясь цокать по деревянному полу как можно тише. Выскользнувший из комнаты последним Цветик произнес:

— С вашего позволения, я доставлю тело господина барона его отцу, дабы похоронить вместе с предками.

Староста покорно кивнул, сверля взглядом Холлоу. Когда дверь закрылась, он произнес:

— Ведьмачка… Холлоу. Ты умеешь хранить тайны?

Холлоу неопределенно кивнула, поднимая взгляд.

— Это… в общем… – Староста замялся, не зная, куда деть дрожащие копыта. Затем сплюнул:

— Выпить есть? Не хочу звать прислугу.

Холлоу достала и протянула флягу.

— Сидр?

— Сидр.

— Водка есть?

Холлоу достала другую флягу. Староста зубами вырвал корок и влил в себя не меньше половины.

— Кроме Флайки у меня была… есть еще одна дочь.

— Знаю. На кладбище есть могила. С полустертым именем.

Шугар дернулся, как от пощечины, на его лицо набежала тень.

— Дело в том, что…

Теперь грохот раздался совсем рядом с комнатой, дверь вышибли, и внутрь вломилась зареванная Матушка. Увидев Холлоу, она зарыдала и бросилась на ведьмачку, пытаясь дотянутся не то до гривы, не то до шеи.

— Уби-и-ила! – ревела она. – Недоглядела, ведьма! Сглазила, прокляла! Всех прокляла!

— Уведите ее в светлицу! – гаркнул вскочивший староста на вбежавших за хозяйкой нескольких пони. – Шрумка, грибоедка, дай госпоже своих грибов или макового молочка!

— Ой, да дала уже! – всплеснула копытами знахарка. – Дважды дала – не берет ее! А если переборщу, то не проснется!

— Уведите ее!

— Все прокляты… сон… все умерли… – внезапно Матушка безвольно опала на пол. Четверо работников тут же подхватили и вынесли ее. – Будь ты проклята, ведьма…

— Дискорд… – уселся обратно Шугар. – В общем, о дочери моей. Дело в том, что…

— Вы отдали ее принцессе Луне. Что вы получили?

Шугар осекся. Сделал еще один глоток водки и сказал:

— Мне обещали, что с ней не будет ничего дурного. Что у нее будет теплая постель, достаточно еды и прочее.

— Что вы еще за это получили?

— Семь тысяч. И должность старосты в придачу.

— Матушка знала? – тихо спросила Холлоу.

— Она была бы против. Она была готова умереть с голоду, лишь бы не отпускать от себя наших жеребят. Поэтому…

— … вы похоронили дочь. Заживо.

Холлоу поднялась, мешочек с платой прыгнул ей в копыто. Староста допил остатки водки, пьяно всхрапнул и протянул владелице флягу. Ее ведьмачка тоже спрятала.

— Ведьмачка! – окликнул староста, когда она переступила порог. – Если это хоть как-то поможет, ее звали…

— Не поможет. Нам всем дали другие имена.

Во дворе было пустынно, все попрятались по гостям, но Холлоу все равно чувствовала из-за заборов взгляды, сочащиеся чем-то холодным и липким. Ведьмачка натянула капюшон и пошла к насвистывающему Цветику, впрягающемуся в телегу. На той покоилось укрытое мешковиной тело. Завидев ведьмачку, Цветик весело помахал ей:

— Милсдарыня ведьмачка, не соблаговолите ли помочь своему лучшему другу доставить его почтенный груз до Кантерлотта? За плату!

— Триста монет.

— Идет!

Они пошли по дороге, такой же пустынной и тихой, как и двор.

— Цветик, тебе что, совсем не грустно? – спросила Холлоу, когда они почти подошли к околице.

— Грустно, – скорчил печальную рожицу тот. – Бедняга Орион был так молод, гордость своего отца – старик, боюсь, может не пережить удара… но солнце еще светит.

Холлоу легонько кивнула. Сама она не могла сказать, как себя чувствует: боль, горечь, смятение… Она вспомнила один из тренировочных поединков с мэтром Рейджем: тогда учитель отвлек ее камешком, отвел атаку и лягнул ногой. Удар был так силен, что вышиб дух из ведьмачки, а когда она пришла в себя на земле, к ее горлу был приставлен кончик лезвия.

«Ты мертва», – сказал тогда он.

Холлоу дернула головой и посмотрела прямо, не слушая рассуждающего о чем-то Цветика. Больше она не отвлечется на камешек.

Но, несмотря на это, на околице Холлоу оглянулась.

Змееныш. Ч1

Брак, держащийся на одном ребенке — колосс на глиняных ногах.

Дерево Висельников имело дурную славу. Этот исполинский ясень на краю села Линденвалль пробился почти тысячу лет назад, словно знаменуя пришествие принцесс-богинь, и засох почти ровно в тот момент, когда Император ушел под лед со своей Империей.

Из дупла, одного из многих, выглянула белка, выскочила и понеслась вниз по шершавой коре к самым корням, наполовину торчащим из земли. Замерев, она полюбовалась закатом и едва увернулась, когда из темноты в нее с раздраженным шипением метнулось белое тело. Иронично стрекотнув, векша убежала, а вялая змея снова спряталась от осеннего ветра. Когда-нибудь у нее получится…

— И будь свободен, от ушей до хвоста… – весело напевал тем временем глубоким голосом идущий по дороге в Линденвалль Мун Лайт.

У ясеня он остановился и прикрыл копытом глаза от закатных лучей. На одной из могучих ветвей покачивался мешок, в котором поместилась бы свинья. Только вот свиньей от него и не пахло.

Хихикнув, Мун снял с бока меч и одним взмахом перерубил веревку, выбросил вперед ногу, без усилий поймав «висельника», а затем развязал горловину.

— Ну, вдравствуй, добвый молодец, – из мешка мордой в траву выпала кобылка со связанными ногами. — От зар-р-раза… Игни!

Веревка вспыхнула, и пленница потянулась, разминая члены, принимаясь растирать затекшие копыта. Посмотрела на спасителя и поправилась:

— Ну, привет, конкурент проклятый…

Справедливости ради, мало кто сказал бы с первого взгляда, что Холлоу Найт могла бы быть конкурентом возвышающемуся над ней как башня абсолютно лысому жеребцу, слегка деформированному и несуразному от перекачанных мышц. Но, приглядевшись, понимали, что эти двое из одной породы: янтарные глаза да шрамы, и у каждого медальон – оскалившаяся морда Найтмер Мун.

— Я не конкурент, я коллега.

— И что этот коллега делает здесь?

— Просто мимо проходил.

— Спасибо, что не прошел, сахарок. Теперь, как спасший прекрасную пони, ты просто обязан взять на себя ответственность, – с намеком выгнула спину Холлоу.

— И как эта пони оказалась на Дереве? – не спешил Мун.

— Она поспорила, что сможет выбраться к вечеру: тогда ей поставят две бутылки хорошего сидра.

— И почему она не использовала Слово, чтобы прожечь путы и мешковину?

— Ей вставили кляп.

Мун заглянул в мешок: внутри было пусто.

— Ты его?..

— Да.

Холлоу прекратила кривляться, подошла к дереву и начала копаться между корней.

— И… как оно на вкус? – спросил Мун, с интересом наблюдая, как та достает сумку.

— Как тряпка.

— Это ж и была тряпка…

Холлоу вытащила из-под дерева остальные вещи, и разница стала более явной: в отличие от нее Мун не носил ни куртки с защитой, ни плаща, из трех седельных сумок у него была всего одна, а мечи Холлоу смотрелись откровенно невзрачно рядом с единственным оружием ведьмака – тяжелой, лишенной всякой гарды полосой темной стали, способной убить дракона с одного удара.

— Здесь, если что, работы нет, – сказала Холлоу, закрепляя клинки на боку. – Осень, местные утопцы впадают в спячку. Я собираюсь подняться по реке в сторону Мейнхеттена. Возможно, найду пару заказов по пути, в Урстене или еще где-то. Если не выйдет, придется либо зимовать в городе, либо идти на юг. Хочешь со мной?

— А, все равно, – беззаботно зевнул Мун. – В Мейнхеттен, в Кантерлот, туда, сюда, обратно, лишь бы с голоду не сдохнуть…

В конце концов, почему бы и нет? Двое, не скованные обязательствами, идущие рядом, чтобы согреться. А если станет совсем холодно – так и разойдутся каждый по своему Пути.

Когда болтающие ведьмаки вошли в деревню, Холлоу переспросила:

— Право Неожиданности? Это еще что за хрень?

— Хех, это всего-о-о лишь шутка. Ну, знаешь: «Отдай мне то, чего дома не знаешь» – и все такое: главное, чтобы звучало пафосно-волшебно. Спасаешь такого несчастного, говоришь формулировку и заходишь через годик-полтора.

— А может, лучше просто деньгами?

— Э-э-э, – скривил надменно-кислую рожицу Мун, – эт очень ску-у-учно. А вот Право – это как лотерея, где можно получить бочку пива, тыкву, а иногда и звездюли. Вот помню, был случай: пришел вместе с хозяином, а у него жена с любовником.

— И?

— Ху… – поперхнулся шутник вдруг откуда ни возьмись влетевшей в рот бабочкой. – Кхе-кхе… холера… В общем, выбор у бедняги был невелик: колуном по темечку или страшный возьмак – и то потому, что я сверкнул глазами, а то был бы только колун. За селом сошлись, что этот любовник отдаст мне триста необрезанных битсов и пропадет из села. Жалко, что в другой раз со сборщиком налогов так не прокатило…

— Дурак ты. И шутки у тебя дурацкие.

— Просто ты су-сурьезная...

В Линденвалле было тихо, все сидели либо в местной корчме «Василек», либо по домам после работы в садах: деревня славилась своими яблонями, из которых местные гнали отличный сидр, поставлявшийся в столицу на королевский стол. К чужакам жители были настроены вполне дружелюбно, и Холлоу не пришлось натягивать капюшон. Пара случайных зевак даже кивнули ей, а не сплюнули, творя Символ Солнца. На Муна же смотрели с легким удивлением – и только.

Ведьмаки остановились у небольшой сломанной изгороди, за которой стояла побитая жизнью хата: побелка давно покрылась сетью трещин, а солома в крыше сгнила. И, судя по стоящим во дворе нескольким рамам и острому запаху старой мочи, жил тут кожевник.

— Эй, хозяин! – весело крикнул Мун. – Хозяин, выходи, к тебе судьба пришла!

В хате кто-то завозился, раздался грохот, звон разбиваемого стекла и жеребячий плач. Дверь распахнулась, на порог вышел покачивающийся кожевник, держащийся за ушибленный лоб. Сначала Холлоу подумала, что этому пегасу за сорок, но поняла, что тот едва перешагнул третий десяток: настолько состарил алкоголь это, даже сейчас слегка поддатое, тело.

Кожевник ругнулся под нос и наградил гостей злым и уставшим взглядом:

— Ну?

— Подковы хреном гну! Вот мы и снова встретились, несостоявшаяся ты жертва накеров. Я тебе жизнь спас – пора платить по счетам.

Кожевник снова качнулся, словно маятник, и в его глазах вспыхнула искра узнавания.

И тут же потухла.

— А? Вы кто такие?

— Ведьмаки, – буркнула Холлоу. Как и все ведьмаки, она была привычна к отвратным запахам, но это не значит, что ей нравилось нюхать исходящее от собеседника амбре.

— Я вас не звал.

— А нас и не зовут – мы сами приходим, – перемахнул через изгородь Мун и подошел к пегасу почти вплотную. Тот все равно продолжил смотреть на ведьмака без тени страха.

— Приходим, – буркнула Холлоу. – Приходим, когда такие, как ты, вляпываются в истории, и делаем им счастливый конец.

— Ну же, вспоминай: «через три месяца отдам тебе то, что дома первым застану»!

Кожевник вспомнил. И вместе с воспоминанием на его губах зазмеилась злобная улыбка. Он развернулся ко входу:

— Уайт! Уа-а-айт, су… сын! Подь сюда!

На улицу вышел худенький единорожек лет тринадцати мышастой масти. Смолянистая, как и у Холлоу, неухоженная грива укрывала его голову со всех сторон, спадая челкой на глаза, словно у терьера. Одет он был в простейшую рубаху, подвязанную бечевкой.

Кожевник подтолкнул жеребенка к Муну:

— З… Забирайте.

— Э? – ошарашенно открыл рот Мун.

— Забирайте, – пегас сполна насладился выражением лица ведьмака, – и проваливайте. Или просто проваливайте, шуты дискордовые.

На несколько минут повисла тишина, которую решилась нарушить Холлоу:

— А мать не будет против?

И тут же получила немой ответ: жена кожевника тоже вышла к ним. Хоть она и была пропитостью похожа на мужа, но Холлоу поняла, что дело тут было явно не в алкоголе или каких-нибудь травах. Простая ломовая лошадь, которая быстро превратилась в самую настоящую клячу. Заглянув ей в глаза, Холлоу подумала, что несчастная была бы не против, даже если бы это село наводнили утопцы.

— Что происходит?.. – прошелестела жена кожевника.

— То, что мы наконец нашли, кому отдать Уайта в подмастерья, – оскалился пегас. – Ведьмаки – это д… достойная и уважаемая профессия, за которую нам не придется выложить ни битса. Уайт, ты же хочешь стать ведьмаком? Быть полезным?

Уайт странно дернулся и оглянулся на отца. Холлоу не видела глаз бедняги, но могла поклясться, что сейчас в них была нерешительность пополам с горьким удивлением. Наверняка ему было сейчас страшно, но он просто не смел сказать об этом.

— Уайт, подойди, – внезапно тихо произнесла мать.

Жеребенок подчинился. Мать положила ему на склоненную голову копыто и, прикрыв глаза, тихо произнесла несколько слов на Старшей Речи. Холлоу не расслышала, но медальон молчал, а значит, вряд ли это было какое-то заклятие. Скорее всего, материнское напутствие.

— Я готов, – тихо произнес Уайт похожим на журчание ручейка голосом.

Мун Лайт ничего не сказал. Круто развернувшись, он с задумчивым видом побрел прочь. Удивленная Холлоу заторопилась следом. Украдкой она бросила взгляд на нового попутчика, надеясь, что тот все-таки останется дома, но жеребенок почти бесшумно затрусил за ними следом.

Когда они прошли несколько домов, Мун свернул в сторону речки. Осень еще только начиналась, а лето выдалось на диво жарким, поэтому никто особо не волновался, что отправленный мыться жеребенок схватит простуду. Как только тот отплыл вместе с пожертвованным Холлоу кусочком мыла, она сразу накинулась на спутника:

— Это что такое было?! Ты ведь это несерьезно?

— Холлоу…

— Нам кодекс запрещает брать учеников!

— Никто не следит за его исполнением...

— Верни жеребенка, поникрад!

— Холлоу, – Мун посмотрел на спутницу тяжелым взглядом. – Я не могу. Это будет провал. Я стану посмешищем.

— Чего? – Холлоу удивленно открыла рот. – Ты уже посмешище! Ты шут, дурак, ты выглядишь, как чучело!

— Я комик!

Холлоу только закатила глаза.

— С другой стороны, если он сам сбежит от нас, скажем, не выдержав тягот…

— Уже «нас»? Ладно, неважно… Слушай сюда, верзила, – Холлоу приблизилась почти вплотную к Муну, – если ты начнешь кошмарить его, я… я может и не убью, но, поверь, найду, как испортить жизнь даже такому, как ты.

— Кто-то у нас слишком зациклен на жеребятах… – почти беззвучно проворчал себе под нос Мун.

Когда Уайт выбрался из воды, Холлоу покачала головой: без облепившей его пыли и грязи жеребенок оказался не мышастым, а очень даже белым, словно первый снег, и с пустыми боками. А вот волосы как были вороными, так и остались, пусть и стали чище.

— Подойди-ка сюда, – позвала она, достав нож. – Челку придется подстричь, иначе хуже будет.

Уайт дернулся, но покорно подставил голову под нож.

— Не щурься, сахарок. Открой глаза.

Благодаря ведьмачьей выдержке Холлоу смогла сдержать удивление, и тут же ей стало понятно, почему бедняга не трогал волосы: глаза у него были словно рубины, а зрачок чуть вытянутый.

Глаза тирана. Прошло почти десять лет с падения Колдующего Императора, а бедняги, которым не повезло родиться с похожими глазами, до сих пор у многих вызывали и, скорее всего, ещё много лет будут вызывать неоправданный страх, словно каждый из них прокаженный. А если добавить к этому довольно редкую настолько белую шерсть…

— Они тебя сильно обижали? – негромко спросила ведьмачка.

— Нет… тетушка…

— Я не… а, ладно… – махнула ногой Холлоу. Обижать-то местные взрослые, может, и не сильно обижали, но бедняга ходил так явно не от хорошей жизни. Может быть, доставалось от других жеребят: дети часто бывают гораздо более жестокими. – Сахарок, вот скажи: зачем? Зачем ты в это ввязался?

Стригунок не ответил, только отвел взгляд.

— Конские яблоки… Ладно, сахарок, как тебя зовут? Полностью?

— Уайт… Кроу.

— Тебе подходит. А я Холлоу Найт, вот это лысое недоразумение – Мун Лайт, – ткнула она копытом в сторону зевающего Муна. – Но, думаю, его ты теперь можешь звать «мэтр Мун Лайт», «мастер»… ух, жуть.

Холлоу поморщилась. Назвать лишенную хвоста, гривы и большей части шерсти и башню, которая сейчас с веселым видом едва ли в носу не ковырялась, «учителем» у ведьмачки язык не поворачивался.

— Короче, сахарок, солнце скоро уйдет – время ночлега. Завтра приступим… бр-р-р… к тренировкам.

Заночевать решили у Дерева. В отличие от реки, из которой все же мог вынырнуть заплывший утопец, у древа было абсолютно безопасно. Каким-то неведомым образом оно отпугивало от себя что диких крупных зверей, что случайных чудовищ, что просто прохожих. Дело было отнюдь не в магии: ведьмаки проверяли его и даже оставались на ночь. Просто Дерево Висельников имело дурную славу.
Незаслуженно.

Дрова принес Мун, сходив в ближайший лесок и притащив не самую маленькую липу.

Её толстый ствол он разломал голыми ногами.

Холлоу разожгла костер Игнием, сначала обложив кострище камнями.

— Готовить буду я, – категорично заявил Мун, доставая из сумы небольшой походный котелок и немного гречки. – Иммунитет иммунитетом, а мне желудок дорог.

Холлоу что-то проворчала, но спорить не стала.

Когда каша была съедена, стригунок улегся у корней и засопел.

— Как думаешь, он альбинос? – тихо спросил лежащий на боку Мун у прикрывшей глаза медитирующей Холлоу. Ей выпало дежурить первой.

— Волосы черные. Скорее всего лейкимист. Это важно?

— Не знаю. Жалко парнишку. Ну и, что будем делать? Какое гадство: первая ночь, а я уже получаю западло…

— Верни родителям, – пожала плечами Холлоу.

— Сдурела? Как ты себе это представляешь? «Простите, все, что я втирал вам про Предназначение – неудачная шутка. Можно просто деньгами?»?!

— Но ведь это действительно была шутка.

— Холлоу, – легонько стукнул копытом по земле ведьмак. – Запомни правило хорошего юмора: если все ржут над репутацией комика – это определенно плохой комик! Холлоу, я начинаю немного нервничать. Меня учили справляться с накерами и чертями, но не с двенадцатилетними жеребятами! A d’yeabl aep arse, мы же бесплодны, у нас по определению не должно быть детей!

— Да ладно тебе, – кобылка хихикнула. – Ведьмак же должен быть готов ко всему. Да и, помнишь то упражнение?

Как и Холлоу, Мун Лайт прекрасно помнил тот день. Тот день был один из немногих, когда на клюве мэтрессы Муур-Чи, которая принесла на лекцию огромную плетеную корзину, гуляла ехидная улыбка:

— Сегодня мы поговорим о таком аспекте, как телохранительство. Кто мне скажет, что это? – продемонстрировала она часть содержимого.

В воздух взметнулся лес ног.

— Грей Стар?

— Яичко?

Метресса Муур-Чи хмыкнула, осторожно удерживая в когтях обычное куриное яйцо. Овальное и белое, словно прибрежный камень. Совершенно обычное.

— Правильно, студент Грей Стар, но не совсем. На ближайшую неделю это будет ваш котенок, точнее жеребенок. Вас разделят по парам с партнером противоположного пола, и вы станете гордыми родителями. Предвижу глупые вопросы: детеныши самые беззащитные существа в мире за редкими исключениями.

— Сделай из синишинки яишинку… – глупо пошутил Мун Лайт, бросая на друзей неуверенный взгляд. Грей Стар незаметно отвесил ему подзатыльник.

— …Вам нужно будет заботиться о своем жеребенке и в конце подготовить доклад.

— Прошу прощения, — подняла ногу Грей Стар. – Когда вы говорите «заботиться о своих яйцах…».

— Жеребятах.

— Жеребятах. Что вы имеете в виду?

— Обращаться со своим яйцом, как с жеребенком. Присматривать, кормить, защищать и, по возможности, спланировать его будущее.

— А если мы его разобьем?

— Не советую. Если вы потеряете, разобьете, расколете или съедите вашего жеребенка, это будет означать провал со всеми вытекающими. И не пытайтесь стянуть замену на кухне: с вашей стороны будет катастрофически глупо думать, что я не предусмотрела этот вариант. Итак, начинаем разбивку. Лоуд Стар, поскольку у нас неравное количество кобылок и жеребцов, тебе придется побыть матерью-одиночкой. А чтобы проект понравился тебе еще больше… – поманила когтем к учительскому столу кобылку мэтресса, – …я подготовила кое-что особенное.

— Если это мать моего жеребенка, то я надеюсь, что у нее не будет перьев, — поднялась на ноги и подошла Лоуд Стар. – Э? Серьезно? Полосатое яичко?

— Студентка Лоуд Стар, тебе следует помнить, что внутри они все одинаковые…

— Да. Только мое яйцо стража будет задерживать чаще…

Мун моргнул, выныривая из воспоминаний, и не ответил, задумчиво рассматривая полное звёзд небо.

— Ну, говори, – поторопила Холлоу.

— Чего болтать… в общем, давай ты тоже будешь его учить?

Холлоу скосила глаза, смеряя партнера оценивающим взглядом.

— Сама посуди: из-за моих… хех… особенностей я ж его ненароком пришибу. А вот ты – другое дело. Научишь его фехтованию, Словам, еще чему-нибудь…

Холлоу продолжала хранить молчание, и Мун решил пойти ва-банк:

— Я тебе свои кусочки мяса отдавать буду, готовить и вообще. Если захочешь, то в любой момент разойдемся.

Холлоу вздохнула. Тяжело.

Согласно.

Мун весело всхрапнул и тут же отвернулся, словно жеребец, исполнивший супружеский долг, и почти сразу негромко захрапел.

Холлоу задумалась. Нынешнее положение ей очень не нравилось, но не хотелось оставлять бедного жеребенка на растерзание этому добродушному дураку. Угробит мальца, причем ненамеренно.

Холлоу обратила взор к небу. Через два дня должно было наступить полнолуние, и ведьмачка отчетливо видела очертания аликорньей головы, выложенной из кратеров.

— Принцесса, простите, – пробормотала она. – Видите вы, я не виновата.

Луна не ответила. Она никогда не отвечала.

Через некоторое время Холлоу навострила уши: от корней доносились сдавленные всхлипывания. Ведьмачка поднялась на ноги и подошла поближе: свернувшийся калачиком Уайт тихо плакал, не размыкая век. При этом медальон Холлоу трясся, словно в горячке.

— Проснись, – потрясла его за плечо Холлоу, – проснись, сахарок.

Уайт выдохнул и очнулся, а вместе с ним унялся и артефакт.

— П… простите. Я…

— Тише, сахарок. Кошмары?

Дрожащий Уайт кивнул, глядя на ведьмачку глазами побитого щенка. Холлоу скинула плащ и протянула ему:

— Накинь. Ночи сейчас холодные.

Уайт с плохо скрываемой радостью укрылся обновкой.

— Что тебе снилось? – спросила Холлоу, усаживаясь рядом в позу медитации. – Если не секрет?

— П-п-они. Грифоны. Собаки, которые почему-то встали на задние лапы – я таких никогда не видел. Они все кричали, злились. Потом песок, словно у речки, но повсюду! Как может быть так много песка? Горы, такие высокие...

— А ты… ты хоть когда-нибудь покидал Эквестрию? Или хотя бы свою деревню?

Уайт отрицательно замотал головой.

— Конские яблоки… еще что-нибудь?

Уайт замялся. Очень нехотя, с какой-то виной, он наконец приглушенно выдавил из себя:

— Я видел вас.

Холлоу задумчиво пожевала губу. Дело принимало все более скверный оборот.

— И давно тебе снится подобное?

Уайт кивнул.

— Часто?

— Три-четыре раза на седьмицу. Но папа говорит, что жаловаться на сны нельзя, они безвредные.

Холлоу приобняла единорожка, и тот доверчиво прижался к ней.

— Аксий, – тихо сказала Холлоу, и Уайт сонно закрыл глаза. А Холлоу подумала, что теперь частично понимает, почему бедняга согласился пойти с ними: он уже видел их, этот день, возможно, мельком, но видел. Жеребенок оказался сновидцем-онейромантом, и не слабым, умеющим смотреть не только в прошлое и настоящее, но и в будущее, и не рядом, а за многие земли. Причем онейромантом, свой дар не контролирующим: подобные редкие несчастные выгорают к двадцати, словно головешки, если их не подберут немногочисленные собратья. Холлоу была вынуждена признать, что идея забрать этого мальца сейчас была не такой уж глупой: конечно, ведьмаки не обучат его сноходчеству, но вот сдержать дар у них получится. Собственно, это и происходило сейчас: Уайт тихо посапывал, а медальон даже не думал дрожать.

Прикосновение Холлоу блокировало дар.

Ведьмачка снова уставилась на звезды, очистив разум. Завтра она найдет еще одно решение.

Змееныш. Ч2

Уайт проснулся поздно. Обычно отец будил его вскоре после третьих петухов, но сейчас солнце уже час как поднялось из-за горизонта. Сонно пошевелив носом, Уайт осмотрелся: вместо костра остались угольки, мастера Муна нигде не было, а мастер Холлоу сидела неподалеку перед вонзенным в землю мечом, спиной к жеребенку.

Внезапно подул легкий ветер. Не раскрывая глаз, Холлоу вскочила и силой телекинеза дернула меч. Крутанула восьмерку, рубанула крест-на-крест обратным хватом, сделала вольт, рипост, ударила сверху вниз, перекатилась и нанесла укол позади себя. Перехватив меч, обрушила целый каскад ударов, которые стеклись в настоящий стальной вихрь.

— Ликвидирую… – донеслось до пораженного Уайта.

Пока Холлоу продолжала оттачивать удары, Уайт обратил внимание на сумки учителей. Не удержавшись, он залез в одну и, как следует покопавшись, аккуратно достал маленький сундучок.

— Любопытствуешь?

Уайт дернулся, но поклажу не выронил: бесшумно подошедшая Холлоу возвышалась над ним. Капельки пота стекали по лицу мастера, спутывая шерсть, но Холлоу выглядела вполне довольной.

— П-простите… – осторожно положил на траву сундучок Уайт. – Я-я просто…

— …не смог сдержать любопытство. Похвально, – допустила совсем-совсем легкую улыбку Холлоу, – открывай.

Уайт подчинился. Внутри были шесть небольших флаконов и немного трав с разноцветными лепестками.

Холлоу уселась рядом и взяла один из лепестков, сиреневый, похожий на тюлипу:

— Знаешь, что это?

— В… волкобой.

Ведьмачка вздернула бровь и выбрала еще лепесток, большой и белый, как у ромашки:

— А это?

— Ласточкина трава. А еще у вас тут вербена, переступень, волчий глаз и паутинник, – указал на каждый из них Уайт.

— Неплохо, сахарок. Откуда такие познания в травничестве?

Уайт чуть-чуть покраснел:

— Мама… Она немного учила меня.

Холлоу ничего не сказала. А Уайт, поняв, что ругать его в этот раз не будут, взял флакон с сиреневым эликсиром:

— Что это?

— Гром. Заставляет тело использовать отложенные силы.

— А это? – выбрал жеребенок бирюзовый.

— Пурга. Обостряет реакцию.

— А?..

— Белая Кровь, мое самое нелюбимое, – поморщилась Холлоу, с легкой неприязнью глядя на плещущуюся белую, словно семя, жидкость. – Мы её среди своих ещё Концовкой зовем: эта жижа заставляет кровь превращаться в сильнодействующий яд, убивающий любой иммунитет – самое то, если тебя вот-вот сожрут посреди болота, по уши в дерьме. Можешь, кстати, попробовать – заодно расскажешь, какое оно на вкус.

Уайт удивленно захлопал глазами:

— А разве это не опасно?

— Тебе, как и остальным, нет, если не пить слишком много: у неё настойка на алкоголе. Вот, кстати, первый урок: зелья сами по себе не придают нам сил, они… ну, скажем так, говорят телу, что нужно сделать: обострить чувства с реакцией, вытянуть зрачок. Натренировавшись, к примеру, использовать обычные словесные команды, я могла бы обходиться и без пойл.

— А почему тогда не?..

— Потому что наши тела – штука хрупкая, сахарок. Если я потеряю контроль, то смогу случайно остановить себе сердце. И мои учителя это понимали. Ладно, с травничеством разобрались, теперь попробуем фехтование.

Холлоу поднялась, Уайт последовал её примеру и с неуверенностью покосился на висящие в ножнах Холлоу двуручники. Та насмешливо фыркнула:

— Рано пока тебе, сахарок. Они хоть и легкие, почти невесомые, но ты же не хочешь себе что-нибудь отрезать? Поверь, с ними сравнится не каждая бритва, — и указала на лежащие в траве палки.

Уайт сконцентрировался, и правая медленно поднялась в воздух.

— Ты не распыляй, а сфокусируй телекинез в одной точке, чуть выше кончика, – посоветовала Холлоу, беря левую копытом. – Используя инерцию, ты сэкономишь силы, а удар телекинетическим копытом доставит проблем даже без оружия. Ну и, поверь, браться настолько примитивным заклинанием за голое лезвие тебе откровенно не понравится – оставь это, в лучшем случае, квалифицированным колдунам.

Уайт кивнул и напрягся. Наблюдающая за его потугами Холлоу одобрительно кивнула и произнесла:

— Нападай.

— За… Зачем? – спросил Уайт, неловко пробуя взмахнуть палкой.

— Тогда защищайся.

Первый выпад Уайт пропустил, и «острие» Холлоу уткнулось ему в лоб:

— Ты мертв. Сахарок, запомни урок номер два: во время битвы думай не «зачем» и «почему», а «как». Это вопрос выживания, а над первыми двумя можно поразмышлять до или после. А иногда лучше вообще не думать, даже во время битвы: отпусти свое тело, и твои инстинкты сами подскажут. Теперь… теперь я расскажу тебе о Путях.

Холлоу задумчиво взяла «меч» в ногу, взвесила и вдруг бросила:

— Нападай.

На этот раз Уайт не мешкал. Его палка прочертила дугу и издала глухой стук, входя в клинч. Холлоу задумчиво цыкнула, легко подавляя ученика.

— Слабо, – заключила она, выигрывая соединение и вновь перехватывая оружие телекинезом. – Итак, слушай, сахарок: ведьмачья школа фехтования строится на семи основных стилях, Путях, почерпнутых у киринов: Путь Решительности, Путь Соперничества, Путь Эластичности, Путь Агрессии, Путь Настойчивости, Путь Умеренности и Путь Свирепости. Каждый ведьмак владеет всеми, но предпочитает определенный, при надобности добавляя необходимое. Мой Путь – Настойчивость.

Холлоу занесла «лезвие» за затылок и сделала быстрый и широкий взмах. Затем проделала то же обратным хватом.

— Каждый Путь – это не просто набор ударов, это философия. Подавление или ответный удар. Неудержимая ярость или могильное спокойствие. Сейчас мы начнем с того, откуда начинают все ведьмаки. С Решительности.

Следуя командам Холлоу, Уайт встал в стойку: ноги расставлены в стороны для большей устойчивости, палка выставлена параллельно земле. Отошедшая на несколько шагов ведьмачка собрала камешки и принялась метать их в жеребенка.

Когда стригунок отшатнулся от очередного снаряда и плюхнулся на землю, Холлоу подошла и легонько пнула мокрое от пота тельце:

— Сахарок?

— Я… я…

— Видишь этот шрам? – Холлоу склонилась и коснулась искореженной щеки.

— Д-да…

— Если сейчас не встанешь – в будущем получишь такой же.

Уайт тут же подхватился.

Они тренировались еще несколько часов. Холлоу была довольна учеником: тот схватывал все на лету, каждое слово. А ещё он был до жути упорным: после семнадцатого падения от очередной подножки, ведьмачка принялась отсчитывать, когда же он попросит хотя бы передышку. После тридцатого слегка волноваться начала уже она. А после тридцать второго из леса вышел насвистывающий Мун, волочащий за собой оглушенное белое гуманоидное тельце.

— Как ваше ничего? – весело спросил он, связывая тело чудища цепью и поднося к его носу откупоренную флягу. От этого тело очнулось и затряслось, пытаясь вырваться, вертя туда-сюда ушастой головой, зыркая красными глазами-бусинками и брызгая изо рта, полного острых зубов, вонючей слюной.

— Живы. Сахарок, ты зачем притащил накера?

— Ну как же, – вздернул брови Мун, – а посвящение?!

— Мне кажется, ты перебарщиваешь.

— Ничуть! Парень, лови!

В воздухе блеснул нож и вонзился в землю. Уайт с трудом сглотнул и подобрал оружие, неуверенно направив кончик лезвия на накера.

— Давай, парень, это не сложно, – с жизнерадостной улыбкой произнес Мун, затыкая рот монстра собственной ногой. Тот изо всех сил впился в ногу ведьмака и удивленно забулькал, не в силах прокусить шкуру.

— Я-я… я…

— У тебя есть все, что нужно!

— В-вера в себя?

— Нож! Прирежь его!

Уайт не смог. Всхлипнув, он осел, а Мун скорчил разочарованную гримасу и легонько шевельнул конечностью. Послышался хруст, голова накера странно дернулась, и тот затих.

Мун развязал уже мертвое чудовище, перевернул на спину, взял нож и аккуратно вспорол живот. От вида требухи Уайту стало дурно, и он отвернулся, едва сдерживая слезы. Запах тоже стоял еще тот.

— Привыкай, парень, – весело хекнул Мун, – в нашем ремесле без вивисекции никак.

Уайт не ответил.

Его стошнило.

Холлоу, с интересом изучающая органы альбиноса, оторвалась от них и подошла к жеребенку. Наклонилась.

— Сахарок, посмотри на меня.

С некоторым трудом Уайт все же смог исполнить просьбу, но взгляд его все равно метался. Холлоу ласково провела по его щеке:

— Сахарок, утрись и посмотри на меня. Посмотри мне в глаза. Потрошение – неотъемлемая часть. Если хочешь стать как мы, придется привыкнуть.

Уайт кое-как кивнул, но слезы течь не перестали. Его грудь тяжело вздымалась, дыхание стало хриплым.

— Ты все еще можешь отказаться, – внезапно произнесла Холлоу. – Тебя никто не осудит. Сегодня мы еще задержимся, но завтра нам нужен окончательный ответ.

Пока Мун Лайт возился с готовкой, Уайт кое-как пришел в себя и ради интереса попробовал поднять огромный меч учителя. Не вышло: тот весил как целая телега, и жеребенку едва ли удалось оторвать от земли рукоять. Наблюдающая за его потугами Холлоу произнесла:

— Прекрати, сахарок. Это его меч, не пытайся поднять эту ношу. Тут даже я надорвусь.

---

Гости пришли под вечер, когда на небе вспыхнули первые звезды. Их было трое, и все как один, как Холлоу, в плащах, при сумках и двух мечах. Уайт с интересом смотрел, как они радостно-сдержанно приветствуют его учителей, желая доброго Пути, и как сгружают заранее собранные и принесенные с собой вязанки дров и хвороста.

— Это Дарк Кнайт, – представила первого гостя Холлоу, – Дарк Кнайт по прозвищу Клип-Клоп из Клаусдейла.

Копающийся в сумках молодой ведьмак, решивший устроить ночлежку у корней, потер короткую светлую бородку, пригладил стянутую в хвост белую гриву и дружелюбно стрельнул прорезанными красными ниточками-капиллярами сонными глазами:

— Лапа, у нас пополнение?

— Пока не решено, – покрутила копытом Холлоу.

— Хе-хе… Эй, малыш, ты как? Всё клип-клоп?

Уайт быстро закивал.

— А это Блек Стар, – указала Холлоу на следующего, возящегося в десятке шагов от Дерева с кострищем. Темно-аметистовый пони навалил столько древесины, будто хотел за раз поджарить целого быка. – И он… ну, что-то вроде организатора нашего маленького сборища.

— Н… надеюсь, чт-то когда-н-нибудь он стан-н-нет не п-просто маленьким… – пробормотал Блек Стар, распихивая между веток пучки трав. – И… игни!..

Полыхнуло, и пламя побежало по дереву, будто то хорошенько смочили в масле. В нос жеребенка шибанул острый запах белены, зверобоя и еще такой букет ароматов, что Уайт не сомневался: к стойбищу не рискнёт сунуться никакая нечисть.

Или вообще живое существо.

— Йей! – весело крикнула последняя гостья и, тряхнув распущенной пшеничного цвета гривой, достала из-под плаща, как показалось Уайту, кусок странного хлеба, который гордо нанизала на одну из веток и принялась держать у огня.

Все ведьмаки, кроме Муна, стянулись к костру. Незаметно для других Холлоу шепнула на ухо Уайту, чтобы тот не спрашивал ни о заказах, ни о планах, ни о клиентах, если гости сами не заведут об этом разговор: даже в их цеху были некоторые прагматичные нормы приличия. Но жеребенку было и не до этого: ему выпало сидеть между Дарком и пшеничногривой, которую он вовсю разглядывал и не понимал, как такая ведьмачка вообще могла существовать. И дело было вовсе не в наколотом на её рогу кексике.

Просто правый глаз охотницы смотрел выше левого.

Заметив, что на неё глазеют, калека сняла с палки хлебушек, откусила немного, улыбнулась еще шире и протянула остальное Уайту:

— Маффин?

Уайт испуганно кивнул, схватил угощение и тут же сунул в рот. На вкус было очень, очень неплохо. Сладко.

— Маффин! Хорошо! – радостно воскликнула косоглазая и тут же достала еще один, сразу же нанизав на палочку.

Отдыхающий Дарк приоткрыл глаза и безмятежно спросил:

— Всё клип-клоп, братец?

— Мугу…

— Хочешь о чем-то спросить?

Уайт неловко покосился на ничего не замечающую любительницу сладостей, и уловивший его послание ведьмак плутовато ухмыльнулся и легонько кивнул в сторону своего лежбища.

— В чем дело, братец? – спросил Дарк, когда они подошли к Дереву. Склонившись, он принялся разгребать свои вещи.

— Она… – Уайт замялся, – она…

— Косит? Ага, есть такое.

— Как она вообще может… заниматься ремеслом?

Дарк негромко рассмеялся:

— Эх, братец… это Мун Боу, наша Маффин, одна из самых чудесных аномалий несчастного мира. Как она тебе вообще? Если не смотреть в глаза?

— Она странная.

— Ага, странная. У неё ещё со Школы чуть-чуть не все в порядке с головкой, но, будь уверен, владеть мечом ей это не мешает. И упаси Селестия тебя без спроса тронуть её маффины: однажды за десяток она пошла с ножом на мантикору и победила. Правда, – на лицо Дарка набежала тень, – это ей иногда выходит боком, и пони часто пользуются её наивной пустоголовой добротой. Хотя бы потому, что мантикора не стоит десятка маффинов. Ладно, не будем о грустном. Расскажешь, откуда ты взялся у Горы?

Уайт не знал, стоит ли, но легкая, в чем-то лисья улыбка Дарка его подкупила. К тому же тот рассказал ему о Маффин, а тетушка не запрещала ему ничего такого…

Выслушав Уайта, Дарк иронично хмыкнул и достал из одной из сумок что-то белое и продолговатое, слегка отблескивающее в всполохах костра.

Кожа белой змеи. Совсем недавно сброшенная.

— Держи, братец, – протянул подарок ведьмак. – Авось на что сгодится.

Тем временем Холлоу сидела и вглядывалась в сердце пламени. Танцующие языки сливались в размытые картины, а вместе с картинами в уме всплывали звуки давно минувших дней, при этом дополняющиеся знакомыми запахами.

Мысленно ведьмачка была в Каер-Теалт, лет так на десять назад.

— Х-Холлоу?.. – выдернул её из воспоминаний слегка скрипучий и заикающийся голос Блека.

— М-м-м?

— Я-я… я слыш-шал новости о Н… Найтмере и других… Он-ни…

— Я тоже слышала, – перебила коллегу ведьмачка. – Найтмер собрал отряд из кого-то из наших и отплыл к зебрам. И нет, я не хочу к ним присоединиться, даже если б он мне предложил.

— Н… но Холлоу! – горячо запротестовал Блек. – Н-найтмер хоч-чет, чтобы м-мы были вместе! Он х-хочет н-найти для нас дом! Н-нам больше не придется у… устраивать случайные п-посиделки у костра, н-надеясь, что кто-то ок-кажется поблизости!

— Наш кодекс в этом вопросе однозначен. И я предпочту лишний раз не нарушать его.

— Ой ли? К-кодекс не п-помешал т-тебе…

— Это другое, – жестко отрубила Холлоу. Формально, Уайт ещё ей не ученик, а они с Муном не пара. – Закрыли тему.

К костру вернулись Уайт с Дарком, и Холлоу с интересом вздернула бровь: последний нес что-то, чего ведьмачка вообще не могла представить в его заточенных под убийство копытах.

Лютня. Самая обыкновенная, на пять пар струн, без всяких изысков и узоров. И где он только её хранил?

Усевшись, Дарк улыбнулся и подмигнул Уайту:

— Шрамы и струны, братец. Томным кобылкам нравятся шрамы и струны.

Покрытая рубцами нога накрыла струны, и к треску пламени приплелись пробные звуки неуклюжей мелодии, которые быстро окрепли. Дарк несколько раз кашлянул, и вместе с дымом в небо взметнулись строчки тенором.

Холлоу заметила, что Уайт все больше и больше покачивается из стороны в сторону, а его взор затуманивается. Оно и не удивительно: не каждый с первого раза может выдержать такое количество запахов, особенно если туда входит что-то вроде белены. Чудо, что бедняга вообще на ногах пока… сидит.

Холлоу поднялась и подобрала жеребенка – никто не спорил, поглощенный песнью. Унеся Уайта к Дереву, на наветренную сторону, ведьмачка достала флягу, набрала рот сидра и прыснула в лицо Уайту – тот моргнул, понемногу приходя в себя.

— Устал? – участливо спросила ведьмачка, протягивая плащ. – Спать хочешь?

— Немножко, – честно признался тот, заворачиваясь в обновку. – Тетушка? Не уходите…

Холлоу оглянулась туда, где черным пятном на траве отдельно от всех лежал Мун.

— Эй, дубина! Принес?!

Не вставая, тот кинул что-то Холлоу. Маленький кулон из странного, будто черное серебро, металла на простой цепочке. Поймав, ведьмачка передала его стригунку.

— Двимерит, – объяснила она, – блокирует магию. Надевай на ночь, и кошмары уйдут.

Жеребенок радостно схватил вещицу, тут же повесил на шею и с искренней благодарностью посмотрел на ведьмачку. От этого на душе у Холлоу немного потеплело.

— Все равно пока что не уходите, – все же попросил Уайт.

— Не уйду.

Холлоу уселась рядом и принялась смотреть на звезды. Небо сегодня было чистым, и ведьмачке казалось, что она могла бы сосчитать каждый из сияющих огоньков, пока на заднем фоне её коллеги смазывают горлопанские глотки сидром.

— Тетушка? – робко окликнул жеребенок.

Холлоу вопросительно шевельнула ушком.

— А какой… какой была она?

— Принцесса?

Холлоу попыталась вспомнить. В голове возник образ: холодные сапфиры глаз, переливающийся звездный водопад гривы, идеальная осанка и фигура, будто выточенная из синего мрамора. На фоне черного Каер-Теалта она была…

— Как звезды, – произнесла Холлоу, задумчиво смотря на далекие огоньки. – Такой же сияющей, величественной… и холодной.

Уайт задумался. Он повернулся к костру и протянул копыто, будто надеясь согреться, а затем проделал то же и с небом.

— Но ведь звезды… они ведь не просто светлячки, прибитые к небу? – неуверенно спросил он. – Они ведь такие же огоньки, как и наше пламя?

— Такие же… – согласилась Холлоу. – Даже гораздо больше и жарче. Просто до них очень, очень далеко.

— А до принцессы?

Холлоу пожала плечами, мысленно грустно усмехнулась. Возможно, им и вправду стоило хотя бы попробовать стать ближе. Быть может, тогда бы удалось получить от старшей наставницы толику желанного тепла.

— А может, не все звезды горячие…

Уайт вопросительно дернулся. Холлоу улыбнулась:

— Вспомнилось… Одна старая легенда, которую вычитала в библиотеке. О том, что там, на небе, далеко среди звезд, на одной из них жил маленький жеребенок. Кроме него на звезде не было никого и ничего, что могло бы дать ему имя, поэтому сам он себя так и назвал: Маленький Звездный Жеребенок. Возможно, это было не самое лучшее имя, но ему нравилось, как нравилось смотреть на закаты, которые у него случались по несколько раз в наши сутки. И вот однажды космический ветер занес на его звезду маленькое семечко, которое проросло. Звездный Жеребенок не стал его вырывать, выросший цветок казался ему прекрасным: длинная тонкая ножка с шипами, будто когти, и большая, но вместе с тем элегантная головка, которую словно окрасили молодым вином. Цветок, довольно капризный, дал жеребенку кое-что важное, то, что привязало малыша – имя. Настоящее, первое имя.

— Однажды цветок заболел. Дождавшись, когда тот уснет, жеребенок поместил растение под колпак и убежал на поиски лекарства: он не хотел снова остаться один. Он скакал со звезды на звезду, спрашивал о лекарстве каждого жителя-соседа, но так и не мог найти заветную микстуру. И однажды он спустился сюда. В Эквестрию. Правда, тысячу лет назад тут еще не было никакой Эквестрии, ну да не суть…

Кутающийся в плащ и жмущийся к ведьмачке Уайт повернулся к костру, его глаза расширились:

— Тетушка?

— А? – прервалась Холлоу.

— Что… что они делают?

Холлоу не стала оглядываться, только навострила уши, ловя звуки шлепков, сочного чавканья, радостных вздохов и пыхтения.

— М-м-м… у них оргия.

— Э?

— Ты же из деревни. Знаешь, откуда берутся щенки и сколько порой собак участвуют в процессе?

Уайт покраснел. Холлоу хмыкнула:

— Не стоит стесняться, большинство всех этих… моральных устоев несут под собой вполне практическую подоплеку, вроде пресечения передачи болезней. А у ведьмаков иммунитет.

— А… ага…

— Так что, хочешь присоединиться к ним? Они не против, я права?!! – крикнула Холлоу, не оборачиваясь.

— Ага, братец, все клип-клоп!

— Или лучше дослушаешь легенду? – оскалилась Холлоу.

Уайт задумчиво потер подбородок и решил, что все же, несмотря на любопытство, к такому он пока ещё не готов. И Холлоу продолжила рассказывать:

— К сожалению или к счастью, на пути сюда Маленький Звездный Жеребенок подрос, а космические ветра закалили его сердце: оно стало тверже и холоднее металла, что мы порой находим в упавших с неба камнях. Звездный больше не был тем маленьким и милым жеребенком – пони прозвали его Жеребец-Звезда. В его каменном сердце не было ни радости, ни печали, ни добра, ни злобы: он никогда не просил, а если ему что-то требовалось, он без лишних слов брал это.

— Он был жестоким?

— Не больше, чем стихия, потому что брал ровно столько, сколько ему было нужно, не больше. Но это не понравилось принцессам, которые в те года пытались создать из последствий хаоса Дискорда новую страну. Они нашли Жеребца-Звезду и отняли его силы, покрыли его почти неуязвимое тело струпьями и язвами, низвели до уровня других пони. И ему пришлось выживать вместе с ними. Помогать на полях, защищать дома от чудищ, греться у одного очага. И постепенно его сердце оттаяло. Куда более смиренный, Жеребец попросил помощи у Сестер, и те дали ему то, что он так долго искал: лекарство для цветка. Звездный Жеребец отправился домой. Увы, когда он вернулся, то нашел под колпаком лишь горку праха и несколько ломких лепестков. Собрав останки, он замешал их микстурой и навсегда покинул свою звезду, чтобы переселиться в Эквестрию, где снова примкнул к принцессам. За время в путешествиях его шкура пошла морщинами, борода отросла до земли, но сердце горело, как в те дни, когда цветок только ворвался в его жизнь. Наполненный межзвездной мудростью, он стал учеником Сестер и вместе с тем многому научил их самих…

— Угу… – сонно произнес Уайт. – А что за имя дал ему цветок?

— Старсвирл. А пони прозвали его Бородатым…

Когда Уайт уснул, Холлоу аккуратно отодвинула его от себя и задумчиво поелозила копытом у себя между ног. Взглянула на результат, отблескивающий в свете костра, поднялась.

— Эй, лапа, давай к нам! – весело окликнул Дарк.

Сам он навалился на круп Маффин и ритмично отрабатывал бедрами, пока с другой стороны его коллегу сосредоточенно брал Блек. Кобылка весело хлюпала и пыхтела, поглядывая на небольшую горку разложенных рядом маффинов.

— Обойдусь, сахарок.

— Ну, как хочешь! Все клип… – жеребец навалился, выдохнул, немного помолчал, и снова задвигался. – Все клип-клоп!

Холлоу подошла к валяющемуся на боку в траве Муну и легонько пнула:

— Ты не спишь.

— Не-а, придумываю шутки. Вот, к примеру, заходят как-то в бар чейнджлинг, рыжий менестрель и...

— Я секса хочу, – безапелляционно заявила Холлоу.

Мун осекся и задумчиво поглядел на небо. Перевел взгляд на спутницу:

— Ты ведь понимаешь, что если я начну…

— …двигаться, то скорее всего переломаешь мне кости. Поэтому всё снова буду делать я.

Мун пожал плечами и перевернулся на спину, покорно раздвинув ноги.

— Ух… – пробормотала Холлоу, усаживаясь ему на живот. – Так, еще немного… колечко… хорошо-о-о…

Мун вырвал травинку и сунул в рот. Он не был особо возбужден, но, если Холлоу больше всех надо, так почему бы и нет? Правда, сам процесс немного отвлекает от размышлений, но если сосредоточиться…

— Ты… эх… ты не пытался… выйти на брата?.. – в какой-то момент вырвал его из мыслей голос партнерши.

Мун сморщился:

— Пока нет.

— Ах… будешь?..

Мун Лайт задумался. Он вспомнил беззлобные тычки и подзатыльники, за которыми стояли желания обезопасить, защитить от глупости. Именно поэтому Мун не чувствовал боли. Сейчас же…

Ведьмак поднял ногу и медленно сомкнул на ней челюсти. Надавил, сильнее, еще сильнее. Бесполезно – кожа не поддавалась.

Совсем ничего.

— Наверное… – наконец оставил бесплодные попытки Мун. – Он из нас двоих самый умный – не пропадет. В любом случае, слышал, он где-то в Тротингеме. Как дойдем до Мейнхеттена, можем повернуть туда.

Холлоу согласно замычала и осела, чувствуя, как ее распирает изнутри. С приятным ощущением наполненности она соскользнула с члена, легла рядом с Муном и больше не вставала.

Впервые за много ночей ведьмачка уснула полностью довольной.

---

Когда Уайт проснулся, ночные гости исчезли, а Холлоу и Мун стояли собранными, рассматривая розовый рассвет. Сонно поморгав, жеребенок поднялся, все ещё кутаясь в плащ. Холлоу качнула головой и обратилась к жеребенку:

— Ну что, сахарок?

Уайт достал из-за пазухи подарок Дарка. В рассветных лучах шкурка играла цветами, переливалась. Может, удастся сделать браслет.

Уже потом жеребенок узнает, что это символ перерождения и удачи.

— Я… я больше не буду плакать.

Холлоу обреченно закатила глаза, а Мун весело оскалился:

— Тогда пошли… Змееныш.

---

— Сегодня попробуем с ножами.

Змееныш вздрогнул и поднялся: последние два дня ведьмачий лагерь стоял на опушке яворника, переходящего в яр, на краю которого Змеенышу понравилось сидеть – оттуда открывался прекрасный вид на звезды, отражающиеся в уже холодных водах.

Закончившая копаться в сумке Холлоу дернула ногой, и, сверкнув на солнце, в землю вонзился Мунов тесак. Змееныш неуверенно покосился на него.

— Давай, пельмешек, не мешкай, – рассеяно поторопила Холлоу, поглядывая на дрыхнущую неподалеку прямо на своем мече гору мускулов.

— Те… тетушка? – неуверенно взялся за оружие ученик. – Может не надо? Что, если я… случайно… если я пораню вас? Я… я не хочу! Я не хочу оставлять на вас шрамов!

Холлоу расхохоталась, громко, заливисто:

— Малыш, клянусь… ну, пусть будет, своим медальоном: день, когда у тебя хватит сил меня порезать, станет одним из лучших в моей жизни!

Змееныш кивнул, и, взмахнув ножом, все еще немного неуверенно бросился на спокойно стоящую мэтрессу.

Холлоу сделала шаг в сторону, чуть-чуть дернула задней ногой, и споткнувшийся ученик пропахал землю носом. Поднявшись и отряхнувшись, Змееныш слегка обиженно посмотрел на мэтрессу. Та, даже не обернувшись, принялась негромко напевать песенку.

Змееныш начал заходить слева, но Холлоу не шелохнулась. Змееныш снова бросился на неё – и снова подсечка.

— Неплохо, пельмешек, – заключила спустя десять минут Холлоу, стряхивая невидимую пылинку. В отличие от пропотевшего ученика, ведьмачка даже не запыхалась. И даже не потрудилась обнажить меч. – Все еще не хватает решительности, но навалять необученному крестьянину уже вполне сможешь.

Отцепив с бока флягу, она кинула ее тяжело дышащему ученику и, понаблюдав, как тот жадно хлещет воду, произнесла:

— Заканчивай и пошли: хочу показать тебе тут недалеко одно интересное место.

— А-а-а… А?.. – оторвался от горлышка Змееныш и кивнул в сторону сопящего учителя.

— Оставь, ничего с этой Горой не станет. Вернемся еще до того, как он проспится.

Идти и вправду оказалось недалеко, всего-то минут двадцать, но по бурелому, пусть и не ставшему особой преградой ведьмачьей ловкости. У одного из полуповаленных деревьев Холлоу остановилась и спросила:

— Чувствуешь, пельмешек?

Змееныш чувствовал. В воздухе витало что-то раскаленно-ледяное, переплеталось, закручивалось и снова распадалось. Покачнувшись, словно от легкого хмеля, ученик уставился на медальон учителя: тот метался, словно в горячке.

— Место дикой магии, в простонародье – Место Силы, – негромко произнесла Холлоу, проводя по коре, на которой кто-то вырезал символ: перевернутый подчеркнутый треугольник, –– место разгоряченного эфира, сопутствующего любой стихии. Пони, кирины, минотавры, любое условно волшебное существо нагревает эфир, но не в таких количествах. Казалось бы, прекрасное место для чародеев: становись рядом и колдуй, не убудет.

— А… а почему тогда колдуны?..

— Что случится с бурдюком, если в него вольют слишком много вина? – вопросом на вопрос ответила Холлоу. – И как, по-твоему, сколько из этих бурдюков рискнут проверить себя на прочность?

Змееныш закивал, и Холлоу продолжила:

— Эти аномалии – один из основных источников наших проблем и заработка: на них обожает стягиваться всякая пакость, растения изменяются, и не дай Селестия тебе, даже не будучи колдуном, в сердцах пожелать здесь что-то на эмоциях – так и рождаются спонтанные проклятия.

— С ними… с ними можно как-то бороться? С Местами?

— В теории, – пожала плечами ведьмачка. – Двимерит хорошо охлаждает эфир, но, во-первых, его на всех не напасешься, а во-вторых, некоторые из Мест «блуждающие». Еще с охлаждением эфира справляются ведьмаки, поэтому на наши тушки откровенно слабо действуют любые заклинания, но нас еще меньше, чем двимерита. Единственное решение: стараться жить там, где Мест поменьше. Еще вопросы?

— Это всегда так было? Магия, Места… все?

— Ну… – замялась ведьмачка. Учителя на этот счет особо не распространялись. – В магическом сообществе есть гипотеза, что эфир в нашем мире появился только в Час Дискорда. Вместе с чудищами. Если вопросов нет, пошли обратно: я кушать хочу.

По дороге назад переваривающий новые знания Змееныш встрепенулся:

— Подождите, тетушка, а как ведьмаки тогда используют Слова?! Это же магия!

— Наблюдательный. Но, не-а, это не магия, а ба-хионь: божественная энергия. Как у паладинов и прочих верунов той же Селестии: верят в неё, молятся, взывают, и та ссужает немного своей силы. Как какие-нибудь матка и кикиморы: ей приносят в своих желудках еду, она переваривает и в нужный момент срыгивает обратно. Хотя сравнение так себе, пропитание «матка» может в принципе добыть и сама…

— Ага. А в кого верят ведьмаки?

Холлоу ухмыльнулась:

— В себя.

---

— Henn, de, teir, ceateir…[1] – вскоре бормотал Змееныш, труся следом за учителями, – cueg, se, seah, hoen, naoi…

Идущая впереди него Холлоу довольно хохотнула. Менее чем за месяц путешествия ученик сделал такой прогресс, который в свое время ей и остальным ведьмакам, пожалуй, и не снился: выучил уже почти все травы Эквестрии, известные Холлоу, счет до сотни, и даже основы Старшей Речи. На его груди висели скрещенные ножи, пожертвованные Муном и Холлоу – в копытах жеребенка они выглядели короткими клинками. Пожалуй, единственное, чего ему не хватало, так это ведьмачьей скорости.

В полдень, когда они подходили к Урстену, Змееныш, услышав гомон и хохот гуляющих крестьян, в нерешительности остановился и наморщил лоб.

— Чего задумался, пельмешек? – достала флягу с сидром Холлоу.

Уайт покраснел и нехотя спросил:

— Тетушка Холлоу, скажите, я – пони?

Мун хихикнул, а Холлоу поперхнулась сидром. Уж лучше бы Змееныш спросил, откуда берутся дети!

— Пельмешка, если ты выглядишь как пони, ешь как пони и крякаешь как пони, с высокой долей вероятности – ты пони.

— Пони не крякают!

— А ты попробуй, – вкрадчиво предложил Мун.

— К… кря-кря?

— Кря, – мрачно улыбнулась Холлоу. – Видишь, разницы никакой.

— А вы – пони?

— Возможно. Но чаще всего для других мы просто грязные мутанты.

— Потому что вы не похожи на них. Я тоже не похож. Значит, я тоже мутант?

— Ну-у-у…

— Значит, я такой же, как и вы! – радостно заключил Змееныш, уже без страха переходя на рысь и направляясь в сторону деревни.

В Урстене был праздник. Главную дорогу уставили палатками, среди которых носились, ржали и гоготали пони. Кричали все: зазывающие продавцы ватрушек и винограда, торгующиеся за шарфы и платья кобылы, требующие налить им ещё сидра жеребцы, просящие карамельных яблок и петушков жеребята.

Змееныш вертел головой, вглядываясь в мельтешащих пони. Это не укрылось от Холлоу:

— Кого высматриваешь,пельмешек?

Змееныш слегка покраснел:

— Парт… Партридж.

— Кто у нас Партридж? – безмятежно спросил Мун.

— Се… сестра моя, двоюродная. Старшая. Просто… вот.

Змееныш напрягся, из его рога посыпались искры, которые принялись закручиваться, вертеться, взрываться. Простенький фокус, легкое заклинание иллюзий, но как оно поднимало настроение другим жеребятам.

— Она научила, – гордо похвастался ведьмакам маленький фокусник. – Правда красиво?

Мун хихикнул, Холлоу кашлянула:

— Пельменчик…

Ученик и сам понял. На его учителей не действует магия: логично, что и настолько простые иллюзии они просто не видят. На секунду поникнув, он быстро воспрял, набрал из-под ног несколько камешков и принялся мельтешить копытцами, жонглируя.

Один из прохожих рассеянно бросил медную монетку, которую поймала Холлоу.

— И это тоже, – убрал камни Змееныш. – Парт говорила, что если всегда улыбаться, и улыбка прирастет к душе, другие тоже начнут смеяться. А смеющиеся пони обычно не обижают других.

— Поддерживаю! – весело закивал Мун Лайт. – Эта Парт – умная пони! Если углядишь – кричи!

Гуляющие ведьмаки попытались спросить, что празднуется, но первый местный лишь отмахнулся копытом, усиленно споря за бусы, второй пронесся мимо, а третий просто сплюнул им под ноги и сотворил Символ Солнца, бормоча ругательства.

— Эй, добрый жеребец, – окликнула тогда Холлоу одного из палаточников, который умудрялся клевать носом в таком гаме. – За что гуляем?

Добрый жеребец, перемазанный чернилами, разлепил глаза и посмотрел на ведьмаков добрым взглядом недавно принявшего на грудь пьяницы.

— Ик, понятно за что! – улыбнулся он щербатой улыбкой. – Осень же, до Забега совсем недалеко, а сейчас, ик, первый Праздник Урожая! Вот герцог и сказал: гуляйте, безподковники! Еще и фестиваля Сестер, чтобы больше веселья! Вы, ик, записываться будете? Ток не эта гора мускулов: он же нам все переломает! Хотя, он же жеребец…

Змееныш весь подобрался и с надеждой взглянул на Холлоу. Та лениво вздохнула: участвовать откровенно не хотелось. Хотелось завалиться в местную таверну, заказать сидра или пива, тушеных овощей, жаренного сена, а лучше, если тут подают и для грифонов, хорошего такого кабанчика или перепелку.

— А что делать надо? – для порядка спросила она.

— Тык ничего особенного: яблоко ртом поймать, пробежать по грязи, свинью загнать, песенку какую спеть и пирог быстрее других съесть.

— Пирог?! И где тут у вас записываются?!

— Дык у меня же, – радостно отозвался палаточник, доставая чернильницу, перо и пергамент. – Только дык, – он подслеповато прищурился и разочарованно тряхнул пером: – Эта… ваш ж жеребенок вроде не кобылка? Такой худенький и бледный, да еще и с длиннющей гривой – не мудрено перепутать…

— Он кобылка, – с нажимом произнесла Холлоу, продолжая улыбаться. – Аксий… Он воспринимает себя как кобылка.

— Воспринимает… кобылка… – медленно кивнул писарь. Его взгляд поплыл еще сильнее, будто тот принял на грудь хорошей грифонки. – Но вы…

— Мы – ведьмаки, а все ведьмаки братья и сестры! – подалась вперед Холлоу. – Записывай давай: Холлоу Найт и Уайт Кроу.

До фестиваля оставалось пока немного времени, и Мун, узнав еще одного должника, подошел к одной из палаток. Холлоу с учеником встала неподалеку, и ведьмачка шепнула Змеенышу:

— Смотри, сейчас будет еще один урок.

Мун Лайт совсем-совсем легонько толкнул высматривающего что-то торговца, тот скользнул по верзиле взглядом и совершенно бесстрашно бросил что-то обидное. Змееныш не понял, что сделал в ответ улыбнувшийся учитель, стоящий к ним вполоборота, но торгаш внезапно дернулся, побледнел, отдернул полу шатра и, низко поклонившись, пригласил Муна внутрь.

— Увидел?

Змееныш помотал головой.

— Конские яблоки… – вздохнула Холлоу. – Ладно, попробуй угадать.

— Он использовал Слово?

— Не-а.

— Тогда… – Змееныш принялся лихорадочно прокручивать все, что успел выучить за дни путешествия, но на ум ничего не приходило. – Он же просто улыбнулся!

Холлоу рассмеялась. Утерев слезы, она потрепала Змееныша за холку:

— Вот именно, пельмешек. Запомни, иногда ценой одной улыбки можно добиться больше, чем обнаженным клинком. Можешь считать это неофициальным Путем, который, кстати, очень редко, но работает даже на чудовищах. Но, вообще, тут дело куда более сложное: чтобы объяснить простыми словами, просто поверь мне, что каждое живое существо имеет инстинкт самосохранения, который, опираясь на зрение, слух и прочее, говорит: «Этот туман, тот большой когтистый кот или вон тот пони с окровавленным мечом опасен, не связывайся с ним». А мы, ведьмаки, очень, очень опасны. Чтобы это не создавало проблем в городах, один из наших учителей научил нас сознательно обманывать чужие инстинкты. Посмотри, наш шутник-неудачник тот еще верзила, а все об него ноги вытирают, пока не улыбнется, намеренно не… ну, мы между собой называем это «Спустить Кошмар».

— Угу-у-у… – протянул Змееныш. – Я тоже когда-нибудь?..

— Обязательно. Когда-нибудь.

Когда до начала осталось всего ничего, Мун сбежал, сказав, что должен заглянуть к одному должнику. При этом он прихватил с собой змеиную шкуру Змееныша, пообещав обязательно успеть хотя бы к середине.

— Эй, добрые пони! – закричал один из судей, сидящий возле фигуры, укутанной в темный дорогой плащ, расшитый серебром, так, что ни клочка шерсти не видно – местного герцога. – На фестиваль вызываются: Беррибаблс Пузырь и Пунш Игривая! Луженая Глотка Найтингейл и Певчая Строу!..

Холлоу захихикала и снова потянулась за бутылью.

— Холлоу Страшила и Уайт Красноглазка!

Холлоу поперхнулась, а Змееныш улыбнулся и затолкал наставницу к первому испытанию: огромной бадье с плавающими яблоками. Всего с ведьмаками набралось пять команд.

Первое состязание они выиграли: Змееныш вгрызался в яблоки, словно гадюка, и тут же сплевывал их в стоящее рядом ведро. Второе испытание ведьмаки провалили с треском: чтобы загнать свинью, Холлоу произнесла слово Обмана, на что толпа громко заулюлюкала. Однако поднявшийся и взмахнувший полой плаща герцог мигом пресек разговоры, и Змееныша с Холлоу не исключили. Третье испытание они тоже провалили: на публику у Холлоу получилось выдать что-то похожее на карканье вороны, а у Змееныша – сипение ужа. Зато на четвертом, полосе препятствий, они обошли всех: Змееныш буквально скользил по грязи, а Холлоу вспархивала на наваленные ящики, как бабочка.

Проблемы начались у финиша:

— Тетушка, отдайте! – упрашивал Змееныш, гарцуя вокруг ведьмачки.

— Ме-е-ет! Вой виро-о-ог! – пыхтела Холлоу, смотря затравленным взглядом и всеми силами удерживая во рту огромную сладость. – Походи, кому молда не мила!

— Тетушка, вы свой уже съели, отдайте им пирог!

— Ифо фего!

— Довольно! – поднялся один из судий. – Властью, данной мне, и все такое, объявляем победителей: Беррибаблс Пузырь и Пунш Игривый! И отдайте этой Страшиле злосчастный пирог…

Вопреки поражению, Змееныш не расстроился и, хихикая, пошел к стоящему в толпе у их скарба Муну. Тот самым бессовестным образом ржал, смотря, с какой гордо поднятой головой, так и не выпустив добычу, идет рядом со Змеенышем Холлоу.

— Держи, победитель, – достал он из сумки браслет: змеиную кожу, которую неизвестный мастер залил смолой и отполировал, чтобы та легко обхватывала маленькую ножку.

— Но мы же не победили…

— …из-за нашей эгоистичной обжорки, – хихикнул Мун.

— Простите, – проворчала Холлоу, выплевывая пирог и пряча его в сумку, – к тому же, что вы собирались делать с этим? – указала она на главный приз, уносимый победителями: огромных размеров спелую тыкву.

Никто не успел ответить, как рядом возник жуликоватого вида неприметный пегас.

— Эй, милсдари ведьмаки, – произнес он шепотом, каким-то мистическим образом отлично слышимым посреди гогочущей толпы. – Вас мой господин вызывает, трактир «Нетопырь», справа у стойки. Сейчас.

Змееныш. Ч3

Господином пегаса оказался герцог, не снимающий свои одежды даже в самом темном углу. Он сидел настолько прямо, насколько вообще может сидеть пони: по-настоящему благородная осанка. Рядом с ним на столе стоял небольшой кубок с уникумом – ликером, который не стеснялся пить даже сам царь далекого заморского Зебраара. И Холлоу почему-то сомневалась, что нервный трактирщик наливает эту драгоценность всем и каждому даже за огромные деньги.

— Хотите немного? – прошелестел герцог. Голос был, словно под глубоким капюшоном он замотал себе рот теплым шарфом. – Настоящий бальзам, пожалованный принцессе действующим императором Кириллом аэп Аскари вар Морвудд в размере трех бочек. У меня же есть прямой выход на семью-производителя.

— Давайте, – кивнула Холлоу, взявшая на себя роль переговорщика. Получив кубки, Мун бесцеремонно опрокинул его в себя, словно водку, а Змееныш сосредоточенно понюхал, погрузил кончик языка, скривился и отодвинул. – Это ж что у вас такое страшное случилось?

— Franchement[2], милсдарыня. Что ж, так даже быстрее: видите ли, на востоке в двух часах от Урстена есть шахты, которые приносили мне хороший доход. К глубокому сожалению, там завелись мелкие, но очень мешающие вредители. Я был бы очень рад, проведи вы демонстризацию.

— Угу. Давно?

— Около месяца.

— И вы обращались к другим ведьмакам? – отхлебнула чуть-чуть из кубка Холлоу. – Чародеям? Рыцарям?

— К моему сожалению, подобных вам квалифицированных специалистов так просто не отыщешь. Шевалье пробовали, да там и остались, а Знающие, выслушав мою проблему, предлагали либо какой-то особенно токсичный газ, либо вообще завалить шахты – этого я допустить не могу.

— Угу. И что у вас там поселилось?

— Накеры.

За столом повисла тишина. Холлоу тихонько выругалась, косясь на Муна – тот замер, словно статуя.

— Сколько? – негромко спросила ведьмачка.

— Примерно тридцать, больше или меньше: сбежавший рудокоп насчитал столько.

— А?..

— Уже. Пятеро.

Холлоу не слишком хотелось браться за этот заказ. В шахтах с мечом с трудом развернешься, а маленькие чудища отлично ориентируются на звук и запах, да к тому же хорошо работают в толпе. Один накер – не проблема, с ним справится и обычный работяга, пять – уже отряд для вооруженного стражника, а тридцать – банда, с которой не каждый рыцарь совладает.

— Согласны, – холодный голос Муна прозвучал стуком молотка, вбивающего гвоздь в крышку гроба. – Идем, ученик.

— Чего?!

Впавшая в ступор Холлоу вышла из него, когда Мун почти перешагнул порог. Выскочив за ним, ведьмачка преградила ему дорогу:

— Ты с лестницы навернулся и все ступеньки лбом пересчитал?!

— Холлоу.

— Ты все-таки решил угробить его?! Я!..

— Холлоу, тихо, – холод, с которым обычно веселый Мун это произнес, приморозил язык ведьмачки к нёбу. – Это мое решение. Если против – уходи.

Холлоу могла бы разразиться самой грязной бранью, но это было абсолютно бесполезно. Мягкий и пассивный Мун показал свое каменное нутро. А в ее силах оставалось только проследить, чтобы со Змеенышем было все в порядке.

— Слушай внимательно, – негромко поучала она притихшего ученика, пока они шли к шахтам, – перед тем, как спуститься, зажжешь рог и ни в коем случае не смей гасить. Держись рядом и бей либо в сердце, либо в шею и выше: накеры могут выжить даже с отрубленной конечностью.

— Хорошо, – кивнул Змееныш, – тетушка, а почему бы нам не надеть какие-нибудь доспехи?

— Потому что при латах в шахте ты будешь неповоротливым, кожу накеры прогрызают, а заказывать особый покрой у нас нет времени. Да и нашему верзиле броня уж точно не нужна.

— Почему? – с испугом посмотрел на идущего впереди учителя Змееныш. Тот шел очень тяжелой поступью, как-то даже неотвратимо.

— Просто этот крендель умудрился грохнуться в какое-то озеро, и теперь его шкура прочнее железа, кости тверже алмаза, а ногой он может вывернуть дерево с корнем. Видишь его три шрама на шее, подбородке и боку? Или ухо? Все это Мун получил до «купания». Я боюсь, как бы он нам гору изнутри не развалил…

Когда они пришли к горе, было тихо, а солнце скрыли тучи, из-за которых растущие рядом ели почти сравнялись по цвету с камнем. Змееныш невольно поморщился: мочой воняло еще сильнее, чем дома у отца, только теперь запах смешался еще и с экскрементами и чем-то железным… кровью?

У пещеры Змееныш склонился к темной грязи и принюхался. Запах железа тут был особенно сильный. Холлоу потянула из ножен меч, приметив несколько брошенных у входа обломанных костей – остальных несчастных, кто смог выйти, скорее всего, утащили назад.

Холлоу зажгла кончик рога – тот озарился тусклым золотым светом – и приняла одно из зелий, Кошку. Окружающий мир утратил цвета, но стал гораздо ярче. Мун обошелся без отваров.

Внутри пещеры ведьмачка поняла, что герцог и вправду заботился о шахте: подпорки были крепкими, из отличного железноствола; валяющиеся цепи и опрокинутые забрызганные вагонетки, судя по клейму, заказанные у алмазных псов – в сравнительно хорошем состоянии. А когда они спустились ниже, Холлоу поняла, почему.

— Как красиво-о-о… – тихо протянул Змееныш, глядя на огромный зал, залитый радужным свечением.

В огромной пустоте была одна исполинская колонна, из которой, словно иглы из кактуса, торчали во все стороны переливающиеся кристаллы.

— Магосборники, – негромко произнесла Холлоу, прижимая бьющийся в лихорадке медальон, – в этой шахте большое Место Силы. Из-за бурлящей магии местные кристаллы видоизменяются и становятся способными к поглощению. Пельменчик, погаси рог и не вздумай колдовать!

Мун потянул воздух носом – остро пахло гнилым мясом – выдохнул, и зашагал в один из переходов.

— Накеры – очень мерзкие монстры, – холодно прокомментировала Холлоу, когда выпучивший глаза Змееныш прижался к ней.

Каменный мешок, в который они вошли, насквозь просмердел мочой, экскрементами и старой спермой – именно в них ползали пятеро туш, жирные и мерзкие, будто гигантские личинки майского жука. Со спутанными гривами и безумными взглядами, утратившие от покрывающих их шерсть нечистот естественные цвета, несчастные кобылы подергивались и выли, пытаясь отползти от света ведьмачьих рогов.

Самой молодой из них было едва ли двадцать, самой старшей – под пятьдесят.

— Па… Парт… – в ужасе прошептал Змееныш, все-таки узнав под слоем отбросов одну из несчастных

— Накеры – паразиты, – негромко продолжила Холлоу, пока Мун стоял, словно статуя, легко преграждая три четверти входа, – все поголовно самцы. Похищают самок разумных видов, оплодотворяют, а затем… затем будет примерно то же, что и у некоторых мух.

Змееныш сглотнул и, не выдержав, выплеснул на пол пещеры остатки конкурсного пирога. Мун же шагнул вперед, гася рог.

Что-то хрустнуло.

— Стойте! – рванулся вперед Змееныш. – Их же еще можно!..

— Нельзя, – перехватила его Холлоу стальной хваткой.

— Беременность можно прервать!

— Не эту. Даже если получится извлечь плоды, они никогда не оправятся.

Мун выпустил обмякшее тело пони и перешел к следующей. Та выла и извивалась, даже попробовала укусить. Не обративший на попытку никакого внимания ведьмак снял меч и ударил плашмя. Как гигантской мухобойкой, прямо по животу.

Во все стороны брызнула кровь.

— Парт!..

Змееныш снова дернулся, смог-таки выскользнуть и кинулся вперед. Не поворачиваясь, забрызганный остатками жертвы Мун совсем легонько дернул задней ногой, и ученика отшвырнуло.

Холлоу успела подхватить его, смягчив удар об землю собственным телом.

Снова противно хлопнуло.

Поднявшийся Змееныш отвернулся, зажмурившись и стиснув до скрипа зубы.

— Не отворачивайся, – раздался сухой и холодный, как глубинные булыжники, голос учителя. – Разверни его, Холлоу. Это – необходимая часть нашего ремесла.

— Прости, пельмешек, – с легкой виной в голосе, мягко, но настойчиво попыталась повернуть Змееныша Холлоу. – Смотри. Чуть меньше четверти века назад накеры стали настоящим бедствием для предместья Тротингема: они захлестнули и сожрали все, что только можно. Через три дня после нашествия стража достала из темного погреба нескольких жеребят, которым повезло – их потом отдали в приют. Наша работа – предотвращать подобное, даже если придется назвать целый вид истинным злом.

Змееныш повернулся сам. Он смотрел на скулящих лярв прямо, совсем не моргая. И когда Мун раздавил последнюю, а до лица жеребенка долетело несколько капель, дорожки слез на его щеках почти высохли.

Потом ведьмаки затаились. Они ждали, когда с поверхности вернется банда, настолько ошалевшая от своей безнаказанности, что даже не оставила часовых. Когда в пещере зазвучал топот нескольких десятков крошечных ног, Змееныш напрягся, подняв заранее обнаженные ножи.

Вскоре пустоту наполнил разъяренный гам двадцати четырех глоток: чудовища нашли перебитых «маток». Змееныш вместе с Холлоу беззвучно заскользил вперед, незаметно отрезая большей части выход.

А потом из тени вышел измазанный Мун, со скрежетом волочащий по полу меч.

Этот бой в пещере навсегда отпечатался в памяти Змееныша: сначала впавшие в бешенство накеры облепили учителя, словно обезьяны пальму, кусая, царапая, молотя по нему самодельными дубинами и тыкая ворованными ножами. Потом стоящий изваянием Мун пошевелился и размашисто рубанул мечом по горизонтали. Семеро располовиненных чудищ упало на пол, скребя когтями и срываясь с рева на пронзительный поросячий визг.

Несколько монстров бросилось к выходу, но прежде чем Холлоу успела среагировать, брошенный Муном меч просвистел в воздухе и заставил беглецов повторить судьбу маток.

Сам Мун Лайт с каменным выражением лица оторвал от себя очередную жертву и просто открутил ей голову голыми ногами, с треском сломав позвоночник. Следующую он лягнул так, что та разлетелась как спелый арбуз, оставив на копыте немного мозга.

Змееныш почувствовал, как у него дрожат и намокают колени: от учителя исходило нечто темное, первобытно жестокое, чуждое виду пони. Перед ним предстало кошмарное видение: гигантская мантикора рвала на части, вываливала внутренности, наслаждалась безнаказанностью в своей неуязвимости…

Когда с последним накером было покончено, Мун подобрал свой меч, несколько уцелевших голов и беззаботно произнес:

— Что вы такие су-сурьезные? Пошли отсюда.

Взглянув в его полубезумные глаза, Змееныш испугался еще сильнее.

---

В «Нетопыре» было тихо. Кроме нервно протирающего кружки трактирщика и герцога тут сидели еще несколько пьянчуг, но все они вели себя как можно тише, не смея поднять голову от разложенных на столе карт. Сам герцог отдыхал у окна и любовался лунным светом. Настроение было хорошее, предвкушалось успешное окончание дела.

Когда в трактир вошли ведьмаки, герцог сделал жест трактирщику и вздернул бровь, кивком предлагая посетителям присесть:

— Bonne nuit[3], милсдари. У вас потери?

— Нет, – коротко ответила Холлоу. – Наш большой друг решил прикорнуть, но это отношения к делу не имеет. Головы…

— …можете оставить себе, я вам верю. Вот, – положил на стол тяжелый кошель герцог, – мы не договорились об оплате, но, думаю, пятьсот битсов вам будет достаточно. Пересчитаете?

Холлоу молча взяла кошель и высыпала на стол горсть золота. Герцог хмыкнул и перевел взгляд на отрешенного Змееныша. Шерсть под правым глазом того посинела, выдавая расплывшийся синяк.

— Les gars[4], не мог бы ты посмотреть на меня?

Змееныш вздрогнул и взглянул на герцога. Тот откинул капюшон – под ним скрывалась каучуковая маска с темными, почти черными, будто глаза жука, линзами. Герцог стащил ее, и на его плечи упали темно-синие, словно ночное звездное небо, волосы. Герцог подслеповато моргнул, улыбнулся легкой аристократической улыбкой и нежно взял Змееныша за подбородок. Склонился и притянул – Змееныш не сопротивлялся.

Рубины встретились с бирюзой. Оба вертикальными щелочками.

— Как неэстетично… Но этот недуг не скрывает твой потенциал, les gars.

Пересчитывающая деньги Холлоу замедлилась.

— Скажите, милсдарыня ведьмачка, вы бы не хотели уступить мне этого жеребчика в служки, скажем… за тысячу битс?

Холлоу оторвалась от пересчета и мрачно посмотрела на герцога.

— Я жеребятами не торгую.

— Даже за?..

— Даже, – сухо улыбнулась Холлоу.

— Excellent, – слегка нервно дернулся уголок губ герцога. – Ваша улыбка, милсдарыня, страшное оружие. Вы закончили?

— Закончила.

— Тогда не смею больше задерживать, – герцог поднялся, надел маску, накинул капюшон. – Однако, если передумаете, мое предложение в силе до завтрашнего новолуния. И я все же надеюсь на вашу мудрость. Вашу и вашего protégé. Au revoir.

Когда герцог вышел, Холлоу тяжело вздохнула и обратилась к ученику:

— Змееныш?

— Да, тетушка? – прошелестел тот.

— Тебе… что ты думаешь о герцоге?

Змееныш дернулся и словно очнулся от транса, с удивлением взглянув на наставницу:

— По… почему вы спрашиваете? Я сделал что-то не так?

— Нет. Это я, возможно, сделала что-то не так: в роли слуги у тебя будет гораздо больше возможностей выжить. Дело не только в монстрах: ты видел Муна. Если он окончательно слетит с катушек и решит, что мы мешаем ему убивать накеров, то не задумываясь порешит и нас, – Холлоу поморщилась, вспомнив пещеру. Несчастных маток можно было просто удавить, но та жестокость, с которой расправился с ними Мун – она была откровенно противна ведьмачке.

Но, для этого ведь и нужны… спутники?.. друзья? Чтобы прощать некоторые… недостатки?

Правда?

Змеёныш молчал.

— Мой отец продал меня принцессе за семь тысяч и должность старосты, – негромко продолжила Холлоу. – Твой отдал тебя в качестве оплаты дурацкого долга. Пусть хоть сейчас, хоть у кого-то из нас будет какой-никакой шанс выбрать.

Все еще молчащий жеребенок подошел и обнял ведьмачку, прижавшись всем телом. Немного опешив, Холлоу ответила на объятие.

Через пять минут Змееныш произнес:

— Тетушка?

— Еще немного, – попросила Холлоу.

Похоже, она нарушила еще одно правило. И да простит ее Луна, ведьмачке это нравилось.

---

Спустя два месяца на деревьях Эквестрии все еще висели пожелтевшие листья: зима в этом году все же задерживалась. К шершавому стволу одного из таких деревьев, старому клену, был прикован одинокий накер, изо всех сил рвущийся в сторону жеребенка, сидящего перед ним в позе медитации. После очередного рывка чудовище безвольно опало, выпростав из гнилой пасти язык.

Змееныш спокойно смотрел и размышлял. Тетушка Холлоу сказала, что он может выбрать для пленника судьбу: может зарезать связанным, может уйти и оставить медленно издыхать от голода, может отпустить. Что же из этого наиболее правильно?

Змееныш поднялся и плавной походкой подошел к обмотанной вокруг клена цепи и разомкнул крюк и звено. Накер упал на землю, но тут же подхватился и, вместо того чтобы припуститься в лес, попытался полоснуть кривыми когтям по лицу жеребенка.

В воздухе сверкнула сталь.

На желтую траву упала отрубленная кисть, а Змееныш мгновенно оказался за спиной у монстра, ударил его по ногам, заставив упасть на колени, и несколько раз рубанул ножом, отсекая голову. Затем аккуратно вырезал глаза, язык и выдрал клыки.

— Неплохо, пельменчик, – произнесла сидящая неподалеку у коряги Холлоу. – Выпендриваешься, правда: после контратаки ты мог просто уколоть либо в глаз, либо в сердце. Кстати, почему ты решил его отпустить?

— Мы – ведьмаки, – спокойно произнес Змееныш, складывая трофеи в личную суму. – Мы убиваем только тех, кто угрожает другим. Я дал ему шанс выбрать.

Холлоу ответ понравился. Хмыкнув, она почесала подошедшего ученика за ушком:

— Только Муну об этом не говори.

Стригунок молчал. Его взгляд был обращен вниз, к копытам, на которых скопилась лесная грязь, но это не заботило его. Холлоу уловила его задумчивость:

— Пельменчик, ты не виноват. Мы ничего не могли поделать: с Парт было кончено, когда ее сломали. Да, это больно. Но когда-нибудь боль уйдет, а мы можем лишь перевязать рану.

— Поэтому и нужен кодекс…

— Поэтому и нужен кодекс. Тебе не придется страдать от потери, если не будет что терять. Это один из путей, малыш, и только от тебя зависит, пойдешь ли ты по нему. Возможно, это даже не самый плохой выбор…

— Тетушка? – внезапно спросил Змееныш, выворачиваясь из-под копыта Холлоу и даря ей прямой, уже не жеребячий взгляд. – Вы показали мне шесть Путей, но не рассказали о Свирепости.

На лицо Холлоу набежала тень. Она смерила ученика странным взглядом и вздохнула:

— Лягать, пельмешек… давай не сейчас, а? Нас там пироги ждут…

Змееныш продолжал смотреть не мигая.

Холлоу мысленно закатила глаза, ругнулась и принялась распускать шнуровку на одном из накопытников.

— Путь Свирепости – последний, – заунывно начала она. – Самый недоработанный, самый неполноценный, сырой… и самый сильный. Хаотичный и непредсказуемый, чем-то похожий на Агрессию, он практически не имеет своих приемов, а использует те из Путей, которыми овладел мечник. Путь Свирепости – это эмоции, вся та грязь на дне души, которую сражающийся вкладывает в удары, и за счет нее усиливает и себя, и их. Из киринов этот Путь практикуют только кенпачи, и я слышала только об одном случае, когда один из них пал в честном фехтовальном бою один-на-один с не-кирином.

— Я понимаю. Но вы все равно предпочитаете Настойчивость, потому что?..

— Умный. Вот поэтому…

Шнуровка распустилась окончательно и накопытник упал на землю. Холлоу показала пясть: на той с легкостью просматривались глубокие шрамы, словно кто-то из последних сил пытался вгрызться в несчастную конечность ведьмачки.

— Путь Свирепости пьянит, туманит рассудок и очень притупляет бдительность. Если утратишь контроль, противник этим воспользуется. Поэтому я вряд ли вообще стану тебя обучать ему. Сама владею с трудом.

Из леса они вышли к деревне Довнваррен – одной из самых крупных, стоящей под самым лесом и славящейся не только своими лесорубами, но и плетением кружев и художественной ковкой. Еще тут было целых три постоялых двора, в один из которых – «Пляшущий пони» – ведьмаки и ввалились.

На постоялом дворе было достаточно шумно: через Довнваррен пролегало несколько торговых путей, поэтому трактиры и дворы были забиты отдыхающими купцами с охраной, готовящимися к очередному переходу.

Мун Лайт сидел недалеко от входа, положив переднюю ногу на небольшой мешок, а другой утирая оставшуюся на губах пивную пену. Завидев ученика с Холлоу, он весело помахал им.

— Все прошло просто прекрасно, – поделилась Холлоу, заказывая у подскочившей разносчицы сидра. – Пельмешек угробил его за семь ударов. Что это там у тебя? – спросила она у роющегося в сумке Змееныша.

Тот наконец отыскал нужное и гордо продемонстрировал учителям небольшую склянку с чем-то золотистым.

— Вот. Я добавил в яблочный сидр немного ласточкиной травы, три лепестка паутинника, нигредо и… и еще некоторые ингредиенты. Попробуйте!

Холлоу хмыкнула, выдернула зубами корок и вылила на язык половину. Причмокнула.

— Знаешь, а довольно неплохо… и… оу… – Холлоу осеклась.

— Ну?! – подался вперед Мун.

— Это, конечно, не Гром, но… конские яблоки… сахарок… бодрит. Вижу, в алхимии ты даром времени не терял…

Змееныш смущенно поклонился.

— Хей, это надо отпраздновать! – радостный Мун потянулся к мешку. – Победитель, смотри сюда!

Внутри мешка была хорошо скроенная кожаная куртка с длинными рукавами, обшитая металлическими чешуйками.

— Это… – открыл рот Змееныш.

— … твоя первая ведьмачья броня, – глупо улыбнулся Мун. – Ну-ка, примерь.

Змееныш, недолго думая, вскочил и лихорадочно принялся натягивать вожделенную обновку прямо поверх грязной и рваной от скитаний рубахи.

— Эй, сахарок, а посмотри на свой круп.

Змееныш радостно пискнул: на его обнаженных боках красовался увенчанный короной и двумя крыльями крест, вокруг которого обвилась змея. Не такая, как у учителей – кусающая собственный хвост – но похожая!

— Медальон получишь в конце обучения, – хмыкнул Мун, – Ну, ну… – захихикал он, когда Змееныш полез обниматься. Все-таки, ученик оставался двенадцатилетним жеребенком.

— Вот тебе еще подарок, пельменчик, – хмыкнула обнимаемая Холлоу. – Сходи и поспрашивай местных о работе. Зуб даю, что мы подпишемся под любой заключенный контракт.

Змееныша как ветром сдуло. Мун иронично покосился на Холлоу, но та сделала вид, что не замечает, и вместо этого выпила еще сидра. Перед ее глазами встала картина из последних дней: тогда она нашла ученика у околицы – тот без тени брезгливости копался во внутренностях дохлой кошки и нескольких ворон.

— Пельмешек…

— Это не я, – открестился тогда Змееныш. – Я нашел их уже такими. У них в животах были черви – думаю, что в этом все дело. Если бы я только нашел средство их вытравить, возможно, они прожили бы дольше…

Холлоу отпила еще сидра и позволила себе слегка глуповато улыбнуться:

— Они так быстро растут.

— А то, – поддакнул Мун и хитро улыбнулся. – Ну, что, сурьезная, теперь уже не считаешь, что все это глупая шутка? По-моему, в конце концов мой маленький розыгрыш удался!

— Ой, да иди ты, – рассеянно помахала копытом Холлоу. – Ты все еще откровенно дерьмовый шутник. Но ладно, возможно, конкретно это дурошлепство вышло не таким уж дурацким…

— Я фделал!

Змееныш стоял перед их столиком с мешочком во рту и просто лучился счастьем.

— Я сделал! – гордо повторил он, выплюнув ношу на стол. – Семьсот битс, нужно сопроводить караван вон того купца, – указал он на земного пони в пестром камзоле и бобровой шапке, поглаживающего стоящую перед ним резную шкатулку, – до Кантерлота. Аванс – двести. Выход завтра!

— Чудненько, – благожелательно кивнула Холлоу. – А пойдем мы?..

— Через Дискордовы Топи!

Холлоу поперхнулась и закашлялась, Мун ржукнул. Змееныш виновато прижал ушки:

— Я… я сделал что-то не так?

— Н-не… нет, – смогла сглотнуть Холлоу. – Слушай, пельмешек, сходите-ка с Мун Лайтом к кузнецу и закупите немного масла: мое почти на исходе. И да, не волнуйся, все в силе.

Мун Лайт беззаботно пожал плечами и подтолкнул воспрявшего духом ученика к выходу. Выждав несколько минут, Холлоу встала и подошла к потенциальному клиенту:

— Это ты сейчас договорился с красноглазым ведьмачком?

— Si, signora, – слегка артистично поклонился купец. Певучая и мягкая речь выдала в нем беженца сгинувшей Империи. – А вы, так полагаю, его madonna?

— Не совсем. Ну да поговорим не о нас, поговорим о том, на кой черт тебе, дон кристальный, соваться в место, где сам черт ногу сломит, а утопец перепонки сорвет. Твое имя, кстати?..

— Рубин. Дон Рубин Кристалл. Молю вас, signora, дело мое в том, что нужно доставить эту шкатулку в Кантерлот, и как можно скорее: моя piccola Даймонд не сможет вытерпеть еще неделю! Болезнь дурнокровия – скверная штука…

Холлоу мрачно перевела взгляд на посылку:

— Что в шкатулке?

— Не могу сказать, – виновато покачал головой торговец. – Иначе лекарство утратит силу. Но прошу вас…

Холлоу не слушала его. Медальон при шкатулке молчал, но ведьмачка чуяла что-то нехорошее, инстинкты говорили, что добра спрятанная штука совсем не несет. Да еще идти через Дискордовые Топи – самые большие в Эквестрии, самые насыщенные Местами Силы, из-за которых там на каждом шагу если не чудовище, то аномалия. Впрочем, кто-то через них все равно проходит, только вот недавно там возникло что-то новенькое, прозванное выжившими Огоньками. Что это – монстр или блуждающее искривление – никто так и не смог сказать.

Холлоу подумала, что если откажется сейчас, то это будет хорошим выходом. Только Змееныш расстроится: он уже месяц просил дать ему шанс проявить себя. Эх, знать бы, что в ларце: это б очень упростило дело. Если опасный артефакт, тогда можно с чистой совестью отказаться, а если безделушка, то положиться на авось – может, пронесет.

— Вы взяли аванс! – вернул ведьмачку в реальность срывающийся голос купца.

— Можно вернуть.

— У ведьмаков совсем нет сердца?..

— Три тысячи, – наконец не выдержала Холлоу. – Половину – вперед. Или полторы, если скажешь, что в ларчике.

Рубин скривился, но покопался в камзоле и достал еще три кошелька.

— Bloede… [5]

---

На следующий день они выступили в сторону Топей. Ехали тремя подводами, груженными скарбом, в которые впряглись земные работники-тяжеловозы. Торговец сидел в средней, вцепившись в ларчик, словно кто-то вот-вот покусится на его сокровище, ведьмаки – чуть сзади. Двенадцать псов-наемников выстроились по бокам и трусили рядом, время от времени перерыкиваясь скабрезными шуточками.

На границе болот караван остановился, и Холлоу спрыгнула на землю. Она не могла не признать, что дон Кристалл подготовился к переходу основательно: двое полноценных ведьмаков, полный отряд прославленных Рубайл из Стоунспайра – те со своими заточенными топорами даже умудрялись конкурировать с ведьминами – и щурящийся на один глаз коттен, курящий трубку и мурлыкающий себе под нос песенку – местный лучший проводник.

— Змееныш? – обратилась Холлоу к ученику.

— Да, тетушка?

— Если что-то случится – держись поближе к купцу.

— Хорошо. Я буду его охранять?

Холлоу рассеянно кивнула. Купец – самое ценное в их отряде. Пусть Змееныш защищает его, а ведьмаки с Рубайлами защитят их.

После обсуждения плана караван тронулся. Под ногами сразу захлюпал темно-зеленый ковер мха, следы от подков принялись заполняться черной водой. Дискордовы Топи начинались редким смешанным лесом, а продолжались совсем чахлым сосняком, чьи деревья будто из последних сил пытались вытянуться к далекому солнцу.

Холлоу поморщилась. Ей тут не нравилось. Не нравилась дымка молочно-белого тумана, которая висела в воздухе, словно паутина. Из-за нее Холлоу с трудом могла рассмотреть хоть что-то за двадцать шагов даже со своим острым зрением, дымка будто гасила звуки – плеск от шагов. И что особенно не понравилось Холлоу, это то, что в воздухе не жужжал мелкий гнус и не квакали сидящие на кувшинках лягушки. Но проводник уверенно вел их по привязанным к редким деревьями мерцающим кристаллам – вешкам.

Внезапно из бочага что-то вынырнуло и попыталось вцепиться в одного из Рубайл. Холлоу успела: короткий взмах мечом и визжащее разрубленное тело рухнуло в топь.

— Это… – сглотнул пес, видимо, новичок в отряде.

— Кикимора! – рявкнула Холлоу, прислушиваясь к стремительно приближающимся шлепкам и пронзительному визгу. – Bloede, оборонное построение!

Работники среагировали быстро и попытались выстроить повозки в защитный треугольник, но все же до конца не успели.

Они нахлынули, будто орда муравьев, перебирая крабьими суставчатыми лапами. Их темно-зеленые, словно у рака, панцири блестели от воды и грязи, а слепые зобы, полные острейших зубов, издавали ввинчивающееся в мозг скрежетание.

Новичок из Рубайл умер сразу: еще одна прыгнувшая кикимора вцепилась ему в шею, одним укусом перебив шейные позвонки. Товарищи погибшего зарычали и, ощетинившись топорами, принялись рубить, стараясь попасть в сочленения: там не было панциря.

— Ликвидирую! – выплюнула Холлоу, отшвырнув от себя Аардом одну из жертв и тут же одним точным уколом в пасть прикончив вторую. Кикимор пусть и было много, пусть они лезли со всех сторон, но в тоже время они мешали друг другу: некоторые, взбесившиеся от дурной ярости и боли, вцепились в своих же, сгрызая кончики лап.

Холлоу выполнила пируэт, сделала рипост и перерубила лапу еще одной твари. Яростно-игриво сражающийся рядом Мун сделал несколько шагов вперед, удаляясь от остальных: размашистые удары его меча едва не задевали наемников.

— Ghoul y badraigh mal an cuach! [6] выругалась Холлоу. Откуда столько бестий? Караван зашел на территорию колоний? Нет, проводник — сейчас он яростно мяукал и колол во все стороны копьем — не стал бы подводить к улью: сгинет вместе с жертвами. А значит, чудовищ кто-то согнал или… подманил!

Холлоу едва не утратила контроль, когда в плеяду плеска, хруста, скрежета, лязганья и ругани вплелся тонкий крик. Обернувшись, ведьмачка увидела: одна из мелких кикимор прорвала Рубайловский заслон и вот-вот прыгнула б на купца.

Прыгнула б, не возникни на ее пути маленький единорожек с ножами.

Чудовище клацнуло челюстями, смыкая их на выставленной в защитном жесте правой ноге. Той самой, на которой был браслет.

Закричав от боли, Змееныш нашел в себе силы подобрать нож и вонзить его в подбрюшье: там панцирь был мягче. Хрустящая кикимора издала противный скрежет и издохла, а Змееныш отшатнулся, едва не свалившись в болотную жижу.

Укус отхватил ему ногу по колено.

— Мун, Змееныш!

Мун Лайт понял ее без слов. Заревев, он врубился в остатки орды, пустив в ход собственные копыта. Хруст ломающихся панцирей и звуки лопающихся органов стали еще отчетливее.

Холлоу же не медлила. Подхватив теряющего сознание ученика, она затащила его в повозку, стремительным движением перетянула хлещущий огрызок жгутом, одним шлепком привела беднягу в сознание, влила в рот водки и произнесла: «Игни».

От боли в прижигаемой ране Змееныш закричал так, сорвал голос и часто задышал. По его лицу заструились слезы.

Холлоу быстро осмотрелась: резня закончилась. Среди тел кикимор, в общей сложности тридцати, в грязи валялись семь Рубайл. Еще троих, раненых, затаскивали на повозки. Жалобно мяукающий проводник перевязывал остатки хвоста, а работники – легкие раны. Трясущийся и так и не выпустивший из копыт ларчик купец отделался испугом.

— Победитель?.. – сунулся в повозку ничуть не пострадавший Мун Лайт.

Холлоу покачала головой. Возможно, Змееныш выживет… скорее всего, выживет. Рана для настоящих ведьмаков поправимая: месяц плотного питания, регулярный прием Ласточки, и вскоре охотник с целой ногой вернется на тракт.

Но искалеченному Уайту никогда не стать ведьмаком.

Что-то шевельнулось на границе сознания Холлоу. Вздрогнув, она посмотрела вдаль, откуда пришла волна: туман там стремительно густел и будто плыл в их сторону. Он словно выкачал окружающую караван дымку и уплотнил в себе: теперь Холлоу могла просматривать все шагов на двести.

Один за другим в нем зажигались огоньки.

— Bloede!

Холлоу метнулась к торговцу и схватила его за грудки:

— Что у тебя в шкатулке?! Что у тебя в проклятой шкатулке?!!

Торговец не отвечал, только продолжал открывать рот, как выброшенная на берег рыба. Ведьмачка выпустила несчастного и рявкнула на пытающихся откопать товарищей Рубайл:

— Бросьте их!

— Мы своих!..

— Бросьте, если не хотите лечь рядом!

Огоньки плыли в воздухе, медленно вращаясь по спирали, беспорядочное нагромождение пылающих шаров, каждый с голову пони. Холлоу простонала, чувствуя, как по сознанию скребут мириады крошечных когтей, как рождается в голове беззвучный звон, как любое движение мысли сменяется космической инертной апатией. Усилием воли отвернувшись, она залезла в подводу.

Туман двигался со скоростью неспешно трусящего пони, от него можно было попробовать просто убежать!

Когда караван построился, Холлоу опасливо взглянула в сторону Огоньков. Полтораста шагов.

— Хи… хи-хи… – внезапно глухим голосом произнес все еще стоящий рядом с повозкой Уайта Мун.

Подобрав меч, он отошел от подводы и встал лицом к туману.

У его копыт булькнула пустая склянка.

— Ты что творишь?!

Вскочившая Холлоу бросилась к нему, уперлась, пытаясь сдвинуть с места. Бесполезно, ее партнер стоял нерушимой скалой.

— Это шутка… Всего лишь шутка!

Холлоу отшатнулась, когда Мун изогнул шею, полуоглянувшись: его кончики губ, словно пораженные спазмом, вытягивались в противоестественную, абсолютно безумную улыбку.

— Всего лишь шутка!

Лицо Муна стремительно теряло краски, бледнело до крахмаленной белизны. На нем проступали черные вены: последствия Белой Крови. Из глаз покатились крупные градины слез, зрачки расширились, и Холлоу могла поклясться, что видит в них отражения далеких огней. И кое-что еще, что нельзя вылечить…

— Плохая шутка…

Холлоу обнажила меч, чувствуя, как от ужаса шевелятся волосы в гриве. Если он бросится, она не сможет его сдержать. И эта аура, Кошмар, словно дым лезет в глаза, душит…

Но Мун не трогался с места.

— Шутка!..

Меч рассек воздух и с плеском вошел в воду. Безумно стонущий, то и дело срывающийся на хохот ведьмак размахивал им, словно пьяный, сражаясь с… чем-то.

Холлоу попятилась, поднялась на дыбы, развернулась и кинулась к тронувшемуся каравану. Запрыгнула в подводу и устало осела. Почему-то она была уверена, что в ближайшее время стычки с болотными чудищами не предвидится.

Лежащий в другом конце повозки Уайт разомкнул глаза и, заметив Холлоу, слабо улыбнулся и попытался протянуть ногу. С его губ сорвался полусвист-полушепот:

— Я… справился…

Холлоу попыталась подать ногу в ответ, но не смогла дотянуться. Телега была небольшой, но сейчас между ними будто легла пропасть.

Нога Уайта опала, и тот снова провалился в забытье. Холлоу оглянулась, с болью глядя на все еще секущего воздух безумного партнера.

Оставившего ее с калекой у копыт, бывшего партнера.

А потом его поглотил туман.

[1] Один, два, три, четыре… (Ст. Р.)

[2] Прямолинейно (В. Экв.)

[3] Доброй ночи (В. Экв.)

[4] Парень, мальчик (В. Экв.)

[5] Проклятье (Ст. Р.)

[6] Ругательство, непереводимая игра слов (Ст. Р.)

Пес. Ч1

Знаешь, почему старший брат рождается первым? Чтобы защищать младших братьев и сестер.
Ичиго Куросаки

Двадцать пятого февриера 920-го года от Пришествия Сестер в окрестностях Тротингема наступила весна. Ее принесли на раздвоенных хвостах ибики – маленькие пестрые птички, похожие на ласточек – всегда прибывающие первыми. Они пронеслись над рекой Трот, Городом Масок и закружили над широкими холмами, с которых уже успел сойти снег.

Утром на одном из холмов перед мольбертом среди пары корзинок сидели двое: первым был жеребец лет двадцати, с шерстью цвета вечернего неба, в дорогом камзоле с прорезями под крылья. Взмахнув ими, пегас взмыл и устремился вслед за устроившими брачные танцы ибиками, пытаясь поймать хотя бы одного. Те весело чирикали, почти даваясь в копыта и тут же ускользая – любимая игра этих диких птиц. Пегас натужно запыхтел, пытаясь в погоне сделать мертвую петлю, но голова закружилась, и он виновато опустился на землю.

— В следующий раз точно получится, – обратился он к спутнице. Красивая молодая пони болезненного вида c бархатными, словно у газели, глазами искренне и по-доброму улыбнулась, удерживая в жемчужных зубах кисточку.

— Обяжательно полушится, – подтвердила кобылка, обмакивая кисточку и проводя по наполовину разрисованному полотну. – Но все же не переусердствуй, Ферн. Лекарь сказал, что если однажды не справишься, переволнуешься, то полетные железы откажут и тебе придется навсегда проститься с небом.

— Я справлюсь, Мерси.

Минуту Ферн смотрел на недоделанную картину и наконец спросил:

— Мерси?

— Мет, Ферн, – ответила пони. – Я ме передумала.

— Еще два года назад ты колебалась. Принимала мои цветы…

— Принимала твои цветы, украшения и прочие подарки, – выплюнула кисточку Мерси. – И все равно не могла решиться. Ферн, пойми: я люблю тебя, мы выросли вместе. Ты мне как брат, и твои ухаживания выглядят для меня… странно. Пахнет кровосмешением.

— У зебр кровосмешение – вообще священный закон.

— Не закон, а всего лишь устаревший обычай, от которого они уже давно начали постепенно отходить.

— Да даже если так, – Ферн помотал головой. – Мы же вообще-то даже не кровные родственники! Ты просто вбила себе что-то в голову!

— В голову не в голову, а сердце мое уже занято.

— Занято, – Ферн скрипнул зубами, с ненавистью глядя на недорисованное полотно. Портрет. – Уже два года занято, стоило только этому приблуде…

— Ферн, выражения!

— Прости, Мерси! – Ферн театрально поклонился. – Простите, моя дражайшая леди Мерсифул, что забочусь о вашем здоровье, чтобы вы как минимум не подцепили вшей или блох от нашего дорогого… «шевалье»! А то и ещё чего похуже: такие как он шляются где ни попадя по буеракам и готовы нищего прирезать за пару битсов. Вот скажи, Мерси, – продолжал он распаляться, – неужели тебе и вправду приятно, когда он появляется дома, прованивая все вокруг запекшейся кровью, могильной землей и гнилым мясом?! Слуги отказываются от работы, умоляя, чтобы этот «милсдарь» поскорее залез в ванну, а они всей толпой его намылят и затрут щетками!

Мерси бросила на поклонника короткий странный взгляд, и тот осекся. Кобылка вздохнула – ей все никак не давались глаза – снова взялась за кисточку уже копытом и негромко произнесла:

— Ферн, пожалуйста. Я понимаю твои чувства и не против, если ты продолжишь их изливать, но прошу: если ты заботишься о моем здоровье, то позаботься и о себе. Я не хочу, чтобы во время очередной тирады ты навсегда остался калекой.

— Тогда скажи «да». Это сразу бы решило кучу проблем.

— Ферн, я, конечно, люблю тебя, но выходить замуж из жалости? Неужели тебе нужна такая любовь? Или ты просто хочешь мною владеть? Как красивой птичкой?

— Я…

Ферн не нашел что ответить. Сердито плюхнувшись на землю, он достал из корзинки ржаной сухарик и принялся сердито грызть, всматриваясь в город. Именно оттуда скоро должен был явиться источник его проблем.

Источник проблем тем временем вплывал на шхуне в порт, с другой стороны. Трехмачтовое судно «Иппотигр» двигалось медленно, даже как будто скорбно, большинство потрепанных жизнью парусов были спущены, а старый полосатый капитан хриплым, каркающим голосом раздавал приказы и попеременно затягивался трубкой.

Наконец шхуна пристала к причалу, якорь с плеском вошел в пресную воду, а молодые зебры бросили канаты, которые тут же подхватили и обмотали вокруг столбов пони-швартовщики.

— Пристали, эль брухо, – отдав приказ опустить трап, немного смущенно обратился капитан к сидящему на бочке раздетому молодому жеребцу. – Вот уже и досмотрщики спешат. Опять потрошить будут на предмет звездной пыли, расисты проклятые. Предков на них нет.

Медитирующий единорог ответил не сразу. Подобно статуе, вырезанной из светлого дымчатого кварца, он сидел и прислушивался к плеску крохотных волн и крику чаек, роль которых в Тротингеме исполняли вороны. Его грива, стянутая в “конский хвост”, прекрасная, как жидкое серебро, легонько колыхалась в такт почти неощутимой качке.

Несмотря на немногочисленные шрамы, в большинстве своем на груди, ведьмак был красив. Красив настолько, насколько вообще может считаться красивым единорог, при этом не только среди пони, но и других видов. Каждая деталь, каждая мелочь в его внешности прекрасно гармонировала с остальными – возможно, он был один из немногих, кого можно было признать объективно прекрасным.

Наконец ведьмак открыл глаза и обратил взор на капитана, а тот в очередной раз невольно усомнился в своей ориентации.

— Что поделать, капитан, – несколько свысока фыркнул красавец, не трогаясь с места. – Тебе ли на это жаловаться – не золото на шее везешь.

— То не для продажи, а для личного использования…

По трапу поднялись трое в красных бригантинах, которые от грязи и неухоженности были скорее бурыми, но даже под грязью можно было рассмотреть вышитые три колонны с лилией, рассечённые линией волн – герб Тротингема. На боку у каждого из них покачивалась красная железная полумаска, скрывающая лицо разве что формально – ещё один атрибут стражи Города Масок.

— Ну-с-с, что тут у нас-с-с?.. – лениво разомкнул губы самый жирный слуга закона с водянистыми глазами, задумчиво потирая рог. – Запрещенные артехвакты, дикие опасные звери, зебрийские рабы-с-с?..

— Нет, буэна гуардиа Бэд Асс, – приподнял бровь капитан. Неужели в этот раз не спросит?

— Звездная пыль?

— Все-таки расист, – вполголоса пробормотал на родном капитан и снял с шеи мешочек. – Вот, буэна гуардиа, совсем чуть-чуть. Для личного использования.

Добрый стражник лениво взвесил в копыте хозяйство капитана, водянистый взгляд снова обратился на полосатое лицо:

— Почти десять с половиной, а то и одиннадцать унций.

— Шаман прописал, – спокойно ответил капитан. – От болей в суставах.

— Даже если будешь за раз вынюхивать одну десятую унции, то не то что суставы, вспоротое брюхо не почувствуешь.

— А я с запасом, буэна гуардиа. В море пыль не достанешь.

— А в город ввозить наркотик я не позволю, даже в лекарственных целях, – вздернул подбородок стражник. – Дискорд-с-с вас знает, протянете какой-нибудь брак, а нам потом ваших хануриков хоронить. Поэтому нет, нельзя. Если уж шаман прописал, то раскошелься и купи у местных проверенную. Например, у меня.

— И сколько же будет стоить мое лекарство? – ничуть не удивился капитан.

— Всего-то каких-то сотню битсов за унцию.

Капитан легко вздохнул, выпустил несколько колечек дыма и достал из-за пазухи изумруд размером в половину параспрайта. Стражник удовлетворенно хмыкнул, вернул мешочек хозяину, подхватил взятку и пошел в сторону трапа. Его безмолвные помощники заспешили следом.

— Эй, Себ! – крикнул таможенник капитану с причала. – Как сбросишь-с-с груз, заходи в «Белого Аликорна»!

Капитан только рассеянно помахал копытом. Обязательно зайдет.

Сидящий на бочке жеребец наконец спрыгнул и подобрал валяющиеся на палубе пару мечей, сумки, черную куртку и плащ. Досмотр закончен, матросы сгибают спины под тяжелыми ящиками, полными сухофруктов, выкатывают из трюма на причал бочонки с пряностями.

— Храни тебя Дамбалла, эль брухо Грей Стар! – крикнул ведьмаку капитан на прощание, легонько касаясь копытом щеки: на той после плаванья остался небольшой рваный шрам. А ведь если б не ведьмачий меч, прощай голова: сирены очень любят выедать язык, глаза и мозг.

Спустившийся Грей Стар даже не обернулся, только дернул ухом и тут же выбросил из головы капитана вместе с командой: они не стоили воспоминаний.

Попетляв немного по портовому кварталу, Грей остановился у вывески «Раковый Дуфус». Чуть ниже названия, видимо, должен был быть этот самый дуфус, вот только мастер слышал о них в лучшем случае от пьяных мореходов, поэтому просто выстругал что-то похожее на рака с четырьмя огромными клешнями, тремя до невозможности выпученными глазами и раздвоенным хвостом. С настоящими дуфусами это связывал разве что панцирь, и то не факт.

Грей Стар вошел. Стоящий за таверной стойкой чуть пьяный минотавр с бородой-лопатой, носивший имя Му Лан, подскочил и кинулся к ведьмаку:

— О, господин Грей Стар, господин Кристалл уже тут, но сейчас немного, самую малость, вот совсем на полшишечки занят, – подобострастно запричитал он. – Не желаете пока выпить за счет заведения?

Грей Стар желал, поэтому уселся за стойку, взял тут же предложенный коктейль «Белая Лошадь» – смесь молока, водки и ананасового сока – и затянулся минотаврийской шишкой, которую рогатые двуногие завозили со своего архипелага и использовали вместо классических зебрийских сигар.

Рубин Кристалл и вправду оказался занят недолго, и Грей Стар успел выкурить только половину шишки, когда его пригласили наверх, в большую, но при этом почти пустую комнату. И в этой огромной пустой комнате был только широкий дубовый стол, на котором царил хаос в самом выразительном его проявлении: листы бумаги были словно море с пенными разводами-строчками, и кое-где чернели островки-чернильницы и материки учетных книг.

Сам Рубин сидел посреди этого бардака в окружении перьев и цветастого бисера. От кончиков его копыт тянулись тонкие нити, опутывающие обруч, словно паутина.

Рубин плел ловец снов – ловушку дуфуса.

— Saluti mio caro amico! – радостно воскликнул купец, не прекращая занятия. – Садись-садись! Выпьем?

Грей Стар фыркнул: от его знакомого так и текла, витала в воздухе пряным ароматом медовая приветливость, которой мешали только неестественно мертвые, рыбьи глаза. Из-за них за пару лет знакомства и нескольких совместных дел ведьмак так и не нашел в себе ни сил, ни желания назвать партнера «другом». Хотя, справедливости ради, Грей никого ещё за свою короткую жизнь вне Каер-Теалт не назвал другом.

— Ну, нет так нет, amico, – жизнерадостно пожал плечами Рубин, ничуть не обидевшись. – Ты как всегда скромный злобный бука, который разбивает мое кристальное сердечко…

— Ближе к делу.

— Accetto. Твой заказ внизу, в сундуке. Оплату можешь…

Не слушая торгаша, Грей скользнул ногой в сумку и бросил Рубину плату. Бриллиант. Размером в полтора параспрайта, чистой воды, пятьдесят семь граней, погружающих все вокруг в мягкую лазурь.

Рубин поймал камень и возбужденно задрожал: как показалось ведьмаку, сердце выходца из канувшего в историю народа ювелиров забилось чаще в присутствии столь великолепного творения.

— Не люблю быть в долгу, – насмешливо хмыкнул Грей, меряя партнера снисходительным взглядом. В отличие от него, плевать ведьмак хотел на брюлики. К тому же именно от этой блестяшки Грей хотел бы избавиться как можно скорее.

Рубин проворно выудил из моря писанины два чистых листка, схватил орлиное перо, обмакнул в одну из чернильниц и зачастил, выводя красивые вензеля. Затем сунул новоявленные документы ведьмаку.

— На кой черт? – поморщился тот.

— Учет, amico, всегда и везде должен быть учет, – Рубин скривил гримаску и развел ногами. – Система!

Ведьмак обвел взглядом рабочий стол:

— Не вижу.

— А она есть, бука. Подписывай давай!

Ведьмак фыркнул, вывел свое имя. И тут же сжег собственную копию Игнием.

Не попрощавшись, оставив своего знакомого наедине с новым сокровищем, Грей Стар спустился обратно и вошел в «сундук»: так называлась пристройка почти в любой таверне или постоялом дворе, где путники могли бы оставить под расписку свои пожитки. Вот и сейчас к воротам сундука помощник Рубина катил на деревянных колесиках маленькую клетку – заказ Грея.

Даже не подумав поблагодарить выкатившего за ворота клетку слугу, ведьмак наклонился и легонько постучал по прутьям ящика: внутри лежал грязный комок шерсти размером с терьера. Комок развернулся и оказался тоже собачкой, с шестью лапами, длинными, как у зайца, ушами и с неестественной мудростью в глазах, как и подобает хинну.

— Мудрый хинн, – издевательски усмехнулся ведьмак. – Ты ведь понимаешь меня… Мелкие комки шерсти, три-четверти разумные, обладаете природным пониманием магии, десятки лет можете помнить образы и запахи в мельчайших подробностях… И все равно ты, а не я, в клетке, потому что я нахожусь выше в цепи питания. Ну как, помогла тебе твоя «мудрость»? Э?..

Внимательно слушающий хинн с легким интересом обнюхал все еще прислоненное к пруту копыто, высунул язык и доброжелательно лизнул Грея. Тот дернулся, пробурчал себе что-то под нос, впрягся и потащил узника через переулки. Почему-то во взгляде хинна ему привиделась некоторая… снисходительность? Грустная ирония пополам с сочувствием?

Мерзкая псина. Впрочем, скоро Грей выбросил и это из головы: хинн не унизит его.

Решив сократить путь до городских ворот, Грей свернул в переулки. В отличие от основной дороги, сейчас в них было тихо: это не торговый квартал, где закоулки лишь продолжение рынка, переходящего в черный. Впрочем, воришки были и здесь.

Грей Стар остановился. Недалеко стоял типичный алмазный пес, удерживающий на весу огромной лапой маленького жеребёнка на вид лет десяти, обернутого в холщовый плащ-робу. Огромная мозолистая лапа размером с дыню обхватила тонкую серую шею. Сожми чуть сильнее – сломается.

— Щипача поймал? – буднично спросил Грей, усевшись отдохнуть.

— Тебе ли не наср?.. – прорычал пес, оглядываясь на голос. – Тьфу ты. Мастер ведьмак.

— Алмазные псы умеют распознавать образы. Твоя очередь озвучивать очевидный факт.

— Тебе чего надо? – не стал лишний раз нарываться алмазный, то и дело отводя взгляд. Красота Грея не миновала и его. – Только не говори, что сейчас начнешь рыцарствовать во имя кого-то-там.

Грей Стар затрясся, издав серию коротких фырков.

— Ну вот еще, – профырчавшись, ответил он. – Я просто мимо проходил и решил немного передохнуть. Но если тебе так надо…

— Не, не надо, мастер, – помотал головой пес. – Воришку… ну… как бы это так объяснить…

Грей терпеливо поцокал копытом по мостовой. Каждый последующий цок твердил о том, что терпение у ведьмака ни разу не резиновое. Пес это прекрасно понял:

— В общем, да. Иду такой с рынка, а тут на тебе – кошелька нет. А в нем у меня выручка за четыре последних заказа – кузнец я, честный. И тут вот это подхрамывает, «дядя, я у вас кошелек…». Вот я и не стерпел… ух… как-то так.

— Что, прямо сам вернул?

— Ага… Ну, я сам, если честно, удивился.

— И много пропало из кошелька-то?

Кузнец неловко замялся и даже как-то виновато посмотрел исподлобья на Грея:

— Ни монетки… Но в общем-то… Это ж как-то все равно неправильно… Не по правде… вот я и решил… в общем… даже не знаю, не к страже же волочь, мастер ведьмак…

Грей Стар снова зафырчал: на этот раз громче, продолжительнее и обиднее. Отфырчавшись, он достал из кошелька монетку и бросил кузнецу.

— На, сходи выпей и выбрось из головы. А то еще с ума сойдешь от этой… дилеммы.

Кузнец кивнул и аккуратно поставил не сопротивляющегося жеребенка на землю, легонько стряхнул с него пыль и направился прочь из переулка. Грей подумал, что маленький вор последует его примеру и скроется следом, но бедняга продолжал молча стоять. А затем и вовсе подошел к отдыхающему ведьмаку, робко сбросив капюшон.

Грей Стар с легким интересом выгнул бровь, словно рассматривая необычного жучка: кроха оказался совсем маленькой земной пони серого, словно булыжник, окраса. В пыльной гриве заколота небольшая розочка золотистого цвета. Лицо же малышки не выражало и капли эмоций, но вот глаза, два кусочка кремня… почти такие же, как у Рубина, но все же Грей Стар мог назвать их живыми, просто пляшущие искорки скрывались уж слишком глубоко.

Несколько минут ведьмак и малышка просто смотрели друг на друга. Грей Стару не было никакого дела, но в случае чего можно было б спустить кошмар, спугнуть надоеду.
Наконец пони шевельнулась и безмолвно выудила из гривы цветок. Протянула ведьмаку.

Грей Стар поморщился. Подобные благодарственные мелочи его откровенно раздражали: словно ты просто походя выдернул бабочку из паутины, даже не задумываясь, а несчастное насекомое пытается собрать для тебя пыльцу, или чем там они занимаются, не важно. Важно, что пыльца тебе вообще не нужна.
И эти тщетные попытки отблагодарить смотрятся откровенно жалко.

— Не нужно.

Воришка молчала, все еще протягивая подношение.

— Оставь себе.

Воришка словно пропустила его слова мимо ушей. От этого у Грей Стара внутри начало закипать раздражение, перетекающее в ядовитую брезгливость.

Позади послышалось приближающееся цокание и кобылье сопрано:

— Сиф?! Сиф, ты здесь?!

Грей Стар даже не оглянулся на спешащую к ним пони, а снял с пояса флягу и запрокинул голову, вливая в себя песий самопляс. Когда он снова посмотрел на воришку, теперь обжимаемую средних лет кобылой, принятый алкоголь едва не вернулся обратно в мир:

— А, ты?!..

— Я, – ошарашенно ответила пони, не забывая перепроверить, что с ее чадом все в порядке. – А… А мы знакомы?

— Нет… – быстро взял над собой контроль Грей, – нет, не знакомы.

Повисло молчание. Сделав еще глоток, ведьмак с легким интересом изучил кобылу: ее рыжая кудрявая грива была похожа, ее оттенок шерсти цвета темной стали был похож, ее янтарные глаза были похожи, но далеко не такие стремительные движения, более высокий голос, совсем не вертикальный зрачок... Нет, сейчас он определенно не смог бы спутать мать воришки с одной рыжей бестией. Та ведьмачка, а эта… судя по висящим на боках корзинкам, полных самых разных цветов, эта – флорист.

— Она и вас обокрала? – наконец произнесла флорист.

Грей даже не попытался подавить смешок.

Воришка подергала мать за корзинку, и когда та наклонилась, тихо-тихо шепнула ей несколько слов.

— Спа… спасибо! – едва не бросилась на шею ведьмаку мать. – Благослови вас Селестия и Луна, Сестра Ее, спасибо, что спасли мою несчастную доченьку!

— Угомонись! – рявкнул Грей, делая назад почти полноценный вольт.

Флорист запнулась, ее рот удивленно раскрылся, а потом его губы сложились в улыбку. Кобылка поняла ведьмака.

Жаль только, что неправильно.

— Возьмите, – достала она из одной из корзинок розу. Такую же, как у дочери. – Вы очень скромный, благородный понь, но примите этот цветок от чистого сердца. Прошу вас. Эти семена гильдия получила от доброго зебрирского мецената вместе с пожертвованием лечебнице Святой Хоуп. Докторам они не нужны, зато мы смогли их культивировать. Получились прекрасные розы, умеющие менять цвет от настроения других. Смотрите, как красиво!

Роза и вправду была очень красивой, пышной, и пахла чем-то сладким и свежим. Но Грею Стару цветы были до пи…

Ругнувшись, ведьмак понял, что от него не отвяжутся, и наконец принял цветок, достал и кинул в отшатнувшегося жеребенка монету.

— Найди другой способ выживать, – буркнул он. – Смотреть противно.

Быстро впрягшись, он потащил клетку прочь, оставив за собой потерявшую от удивления голос мать. Розу он воткнул в гриву – потом передарит. А это маленькое событие, пожалуй, тоже не стоит и крошечного воспоминания.

---

Поместье Каер де Элот было роскошным. Не таким большим и величественным, как его «конкурент», замок Лас Ночес, но зато роскошнее. Более чем достойным герцога: двухэтажные белые стены словно вырезали из слоновой кости, а лазурная черепица мерцала, будто кто-то из чародеев приказал застыть самой воде. На позолоченных воротах уверенно красовался герб: золотой щит, через который от нарисованного сверху белым солнца протянулись лучи. Самый длинный, доходящий до основания, как копье пригвоздил к земле драконикуса. По краям была вырезана надпись на Старшей Речи: «In summitate trabem» – девиз рода де Элот.

К самому поместью с обратной стороны примыкал немаленьких размеров вишневый садик, в котором мог бы схорониться небольшой отряд наемников. Более того, им был бы предложен немаленьких размеров домик: именно в нем жили слуги, за исключением дворецкого. Нынешняя хозяйка поместья и глава рода де Элот, несмотря на относительно мягкий нрав, не слишком любила делить семейное гнездо с челядью.

Встречать Грея вышла сама госпожа Аркейн – герцогиня рода. Годящаяся ведьмаку в матери-бабушки, пусть это было и незаметно внешне, одетая в скроенную под легкую аристократическую вычурность и в то же время практичную белую мантию, расшитую золотом, герцогиня по-доброму улыбнулась, а ее аметистовые уложенные волосы в хвосте и гриве всколыхнулись от налетевшего коротким порывом ветра. Достав из одного из потайных карманчиков сигару, герцогиня шевельнула бровью – с рога сорвалась искорка, которая прицельно упала точно на кончик. Затянувшись, она выдохнула клуб дыма, показывая, что готова принять приветствие.

— Моя госпожа, — без всякой иронии низко склонил голову перед ней Грей Стар.

Госпожа Аркейн медленно поднесла копыто к макушке ведьмака и несколько раз легонько похлопала, затем почесала за ухом, а потом, ухватив сигару силой мысли, обоими передними ногами – под челюстью.

— Ты наконец-то вернулся, мой прекрасный шевалье, — ласково произнесла она, не переставая чесать. Грей Стар несколько раз довольно всхрапнул и выпростал язык, словно верный пес. – Ты принес мне подарок, дорогуша?

Ведьмак несколько раз дернул копытом, отстегнув телекинезом сумку, которую и передал госпоже. Заглянув внутрь, герцогиня довольно хмыкнула:

— Прелестно, мой шевалье, куда как прелестно. Тяжело ли тебе пришлось?

— Я не хочу об этом говорить.

Госпожа Аркейн понимающе кивнула и перевела взгляд на клетку:

— А это что за прелестное создание?

— Подарок леди Мерсифул, только и всего, — беспечно шевельнул хвостом Грей. – Не стоит внимания.

— Ах, дорогуша, одна из тех черт, за которую я тебя полюбила, — хихикнула госпожа Аркейн. – Ты умеешь делать дорогие подарки и при этом сам не осознаешь, или делаешь вид, что не осознаешь, их ценность.

— Этот несчастный хинн – всего лишь глупое животное. Закажи мне леди Мерсифул накера – я бы достал накера.

— Кому нужны эти накеры, – брезгливо сморщила носик герцогиня. – А вот хинны могут стать прекрасными спутниками, если заслужить их доверие. Благо, сделать это не так уж сложно – чуточку любви с капелькой поняшности, и ты получишь питомца, сравнимого с фамильяром.

— Мне не нужны питомцы. Ни обычные, ни фамильяры. У меня есть вы, Мерсифул и Ферн – большего не надо. Друзья и знакомые только отвлекают.

Герцогиня подняла крышку клетки, и хинн степенно выбрался наружу. Несколько раз обнюхав копыто госпожи, он уселся, словно приглашая к разговору.

— Мое имя Аркейн де Элот, – представилась ему герцогиня. – И я тут главная, но твоей хозяйкой станет другая пони, и она же выберет тебе имя. Радуйся, дорогуша, теперь Каер де Элот – твой дом, и никто не станет обделять тебя ни едой, ни прогулками по саду, но предупреждаю: я не потерплю от такого, как ты, справления нужды где попало – изволь отыскать подходящее место. Что касается тебя, мой дорогой шевалье, хинн теперь не просто животное, он – часть семьи, изволь относиться к нему как подобает.

— Как вам будет угодно, – скучающе ответил Грей Стар.

— Мне нужно совершить некоторые приготовления, а вас, дорогуша, уже ожидает отряд мойщиков вместе с престарелым беднягой Рычардом, вооруженным огромной щеткой, и горячая бадья. И, по его словам, вы либо вылезете из нее хорошо пахнущим, либо через три дня вас в ней и похоронят.

Пес. Ч2

Когда Мерсифул вошла в одну из многочисленных гостиных, Грея уже отмыли, и теперь он расслабленно лежал на диване, одетый в скромный домашний халат. Рядом на полу примостился чистый хинн, без слоя грязи и пыли отливающий бежевым.

— Грей! – радостно пискнула леди и бросилась на шею к ведьмаку.

Тот довольно заурчал, выудил из чистых волос розу и бесцеремонно протянул ее кобылке:

— На.

Мерси хихикнула, принимая подарок, и позвонила в специально подвешенный колокольчик. На звон откликнулся старый пес-дворецкий.

— Рычард, принеси, пожалуйста, вазу.

— Сию минуту, лэ-э-эди Мэрсифул, — вышколенно откликнулся тот.

— И пожрать! – добавил Грей.

Дворецкий коротко поклонился господам, больше Мерси, и скрылся за дверью.

— Порой Рычард ведет себя просто как старый склочник, — укоризненно произнесла Мерсифул, почесывая животик хинну.

— Наплевать. Меня мало кто любит.

— Все же это неправильно: он алмазный дворецкий. У них есть репутация, а Рычард ей не соответствует, — ведьмак фыркнул, и леди решила сменить тему: — Грей, пойдем в библиотеку? Я нарисовала несколько картин, но у меня не получается.

Грей заворчал, словно пес, которого против воли пытаются вытолкнуть на прогулку во двор.

— Ну Гре-е-ей…

Грей Стар сдался. Поднявшись, он сбросил халат – шерсть почти высохла – и пошел за Мерси. Хинн остался лежать у дивана.

В библиотеке ведьмак начал откровенно зевать: такое скопище книг и картин на него нагоняли тоску и сонливость. Хорошо хоть пыли нет: за неё горничным прилетит сначала от Рычарда, а затем и от герцогини.

— Твои глаза, — виновато произнесла Мерсифул, быстро-быстро замешивая краски возле утреннего портрета. – Они такие… такие… необычные…

— Ну-ну. А много ведьмаков ты видела?

— Мне есть с чем сравнить! Глаза других ведьмаков как кусочки янтаря, их цвет воссоздать легко, но твои — это… это как расплавленное золото, но не сверкающее на солнце, а темное… глубокие, словно океан, озера темного золота… вот.

Немного смущенно помолчав, она тихо добавила:

— Я никогда их ни с чем не спутаю.

Грей Стар зевнул и повилял хвостом. Раздался стук, и в библиотеку заглянул дворецкий с золотым подносом, на котором стояли ваза и тарелка с травяными сосисками.

— Нарифуй мне барафка, — совсем не как леди, с набитым ртом попросила Мерсифул, когда они уселись у мольберта.

Грей Стар проглотил очередную порцию, пожал плечами и взял предложенные пергамент с грифелем. Всего за несколько взмахов барашек был готов.

— Вот как? – печально спросила Мерси. – Вот как у тебя получается? Я десять лет потратила на обучение кисти, но мои портреты…

— Просто. Берешь и рисуешь.

— Твои работы нужно отправлять в Кантерлот. Если бы ты развивал свой талант, то они бы висели в комнате принцессы.

— А зачем? – оскалился Грей. – Я ведьмак, а не художник. Вот какой-нибудь минотаврийский Ван Дер Хууй или Ван Рог, как-бишь-там-его…

— Вообще-то это один и тот же…

— Плевать. Пусть его портреты у принцессы и висят. А я рисую редко и просто так. Ну, или если ты меня с Ферном… ну вот, вспомнишь Дискорда...

Прежде чем Мерси успела ответить, дверь распахнулась, и в библиотеку вошел Ферн, удерживающий в зубах плетеную корзинку с заполненными склянками. На его носу была демонстративно заколота прищепка.

— Мерфи, я прфинеф лекарфтва, – прогнусавил он, ставя корзинку на пол. – И вижу, наш дорогой «шевалье» продолжает опутывать тебя своими ведьмачьими чарами?

— Фокус-покус, чары-мары, рад тебя видеть, Ферни. Разбудите, когда закончатся дешевые аристократические подначки. И прекрати смотреть на меня так, будто я у тебя невесту увел.

Грей улегся и свернулся калачиком, время от времени подергивая ухом.

— Языком фехтовать ты не умеешь, — фыркнул Ферн, снимая прищепку.

— Умею, и если проводить параллели с фехтованием, то я сейчас использую одну минотаврийскую технику — называется дзинг.

— Не держи меня за идиота, я тоже знаком с боевыми искусствами минотавров! Есть два дзинга: позитивный, наступление или атака, и негативный – отступление или уклонение. Ну и, какой из них используешь ты?!

— Третий.

Ферн удивленно вздернул брови:

— Есть три дзинга?!

— Вообще-то их восемьдесят пять, — услужливо ответил ведьмак. — Но я использую третий – слушание и ожидание подходящего момента для атаки. А теперь, когда мы успешно миновали стадию возни в песочнице, перейдем к по-настоящему важным вопросам. Итак: хочешь сосиску?

Пьющая из склянок и морщащаяся от вкуса Мерсифул прыснула, глядя, с каким серьезным выражением лица Грей протягивает угощение названному брату. Будто его выбор мог повлиять, наступит ли в Эквестрии Вечная Ночь или уйдет ли под лед Кристальная Империя.

Ферн сосиску принял. Вид у него при этом был, словно та состояла из мяса. Откусив кусочек, он сказал:

— Недалеко от поместья недавно начали появляться крупные следы. Егерь говорит, слишком большие для местных животных. Госпожа Аркейн приказала проверить.

Грей Стар лениво проворчал:

— Кто-то уже успел отбросить копыта?

— Нет, но у де Элотов нет привычки вызывать золотаря, когда кто-то уже задохнется от запаха. Поэтому изволь поднять свое ведьмачье гузно и отправиться на поиски. А я пойду с тобой.

— Ну и на кой черт мне помощник прокурора? Что ты будешь делать, зачитывать права альгулям?

— Этим не я занимаюсь.

— Наплевать.

Мерсифул попыталась что-то сказать, но теперь уже Ферн заставил ее онеметь одним лишь взглядом. Решение было принято.

Грей Стар закатил глаза, но спорить не стал.

Покончив с сосисками, жеребцы засобирались: Грей снова облачился в черную куртку и достал мечи, а Ферн вооружился арбалетом. Отправлялись только вдвоем: ведьмак не любил работать в команде, да и не был заточен под это.

— Ну и зачем? – спросил Грей, когда они, выйдя через задние ворота сада, направились в сторону ближайшего ельника. Ведьмак шел впереди, высматривая зоркими глазами следы.

— Мерси болтает о тебе без умолку. Говорит, ты обещал взять ее в следующее путешествие. Куда-то в Таврию.

— Возьму.

Ферн едва не споткнулся, и Грей уловил это даже не оборачиваясь.

— Ты совсем с головой не дружишь?! – рявкнул пегас, гневно раздувая ноздри.

— М?

— У нее же дурнокровие, морда твоя ведьмачья! Она же может истечь кровью, просто разбив коленку, ей регулярно нужно принимать лекарства, ездить в Кантерлотт к чародеям, а ты её на другой конец мира тянешь! Думаешь, она переживет путешествие?!

— Скорее всего нет.

— Нет, не… – Ферн подавился воздухом. – Погоди, ты сказал, что ты сказал?!

— С этим не поспоришь.

— То есть… погоди… то есть ты… – пораженно продолжал бормотать пегас, не замечая, как дрожат его крылья. – Ты полностью осознаешь, что она погибнет, но все равно соглашаешься взять ее с собой?

Грей Стар рассеянно кивнул и наклонился, изучая что-то на земле.

— За что ты ее так ненавидишь? – внезапно для себя спокойно поинтересовался Ферн.

— Спроси что-то менее пафосное, – скучающе ответил Грей, копаясь в траве.

— Она в тебя влюблена, идиот, – пропустил его ответ мимо ушей Ферн. – И рвется туда только из-за этого. А ты, Грей Стар? Что ты ощущаешь к ней?

Грей Стар честно задумался. Он чувствовал, что побратим ждет от него классический ответ в стиле рыцарских любовных романов, и ведьмак мог бы его дать, как-нибудь съязвить. Разыграть сценку: «Она любит тебя, она не может любить меня»… Но что-то в глубине шепнуло, что сейчас не очень подходящее время. Сейчас нужно было бы дать ответ если не Ферну, то хоть самому себе.

Грей Стар тихо и задумчиво фыркнул. Что он чувствует к Мерси? Любовь? Нет, по крайней мере не в том смысле, который вкладывают в это слово любовные романы с отдельными пикантными сценками. Любовь Грей Стара была скорее подобна любви пса к своей хозяйке, который может рассмотреть в качестве сексуального партнера в лучшем случае ее ногу.

С той же любовью он относился и к госпоже Аркейн, и к Ферну.

— Понятия не имею, – наконец ответил он. – Люблю. Или не люблю. Или люблю не так, как ты. Но одно знаю точно: хочет прыгнуть в жерло вулкана – пусть прыгает, я найду для нее лучший вулкан и сигану следом.

— Ты убиваешь ее.

— Да, скорее всего, но она уже взрослая пони – может за себя решать. А сам я никогда не посажу свою семью в клетку. Даже в золотую.

Обостренными чувствами Грей уловил за спиной движение, с легким интересом оглянулся: усевшийся Ферн наставил на него арбалет.

— Хорошая шутка.

Ферн сглотнул, и теперь и без того неспокойный кончик болта принялся выписывать восьмерки.

— Опусти арбалет, Ферн.

— М-молчи! – нервно крикнул тот. – Ни единого слова! Я!..

— Хочешь, я сейчас предскажу твое будущее? – насмешливо оскалился Грей, тоже усаживаясь и начиная поигрывать лопатками. Именно между них должен был угодить болт. – Я не провидец, но поверь: если ты сейчас надавишь на рычаг, то болт полетит мне куда-нибудь то ли в крестец, то ли в холку и я… я увернусь. Вольт, перекат, не суть важно. Между нами всего шагов пять: ты не успеешь натянуть тетиву, а в воздухе не сможешь. И как только я покрою расстояние, то вырву из твоих чахоточных копытц эту игрушку и как следует вздрючу твой прокурорский хвост. А потом мы оба пойдем домой, а поисками чудища займемся завтра.

Ферн сжался. Грей снисходительно ухмыльнулся, поднялся и сделал к нему шаг. Второй. Третий. Четвертый. Остановился.

— Не сможешь, Ферни.

Ферн затрясся, словно сухой осиновый лист на осеннем ветру. Ведьмак стоял прямо перед ним, но Ферн все равно не мог прицелиться. Арбалет мотало из стороны в сторону, куда угодно, лишь бы не в собачье сердце побратима. На лбу проступила холодная испарина, крылья заныли, словно пораженные болезнью зубы. Были ли это чары, наведенные проклятым ведьмином, такие же, которыми он мог околдовать любого? Или же дело было в самом Ферне?

Грей Стар сделал все сам. Он мягко вынул из дрожащих копыт оружие и отложил в сторону.

А затем обнял побратима.

— Я… я… – проскулил Ферн, потерянно цепляясь за ведьмака. – я…

— Ты слабак, Ферни.

— Я… не слабый…

— Слабак, Ферни, да к тому же и трус в придачу – потому никогда и не сможешь меня убить. Таких, как ты, много и, что иронично, вам нужны такие как я. Те, кто будут вас защищать: тебя, Мерси, госпожу Аркейн и других трусов и слабосиликов. Те, для кого защита и забота о вас станет смыслом жизни. И мы и не против, но тебя и тебе подобных это почему-то злит. И вы спешите что-то кому-то доказать, превозмочь, раскачать эту симбиотическую связь вместо того, чтобы принять самих себя и двигаться по своему Пути. И знаешь, твое счастье, Ферн, что ты трус и слабак: был бы ты безбашенным дуэлянтом, я бы тебя искалечил. Или вообще убил. А это расстроило бы всех.

Ферн всхлипнул, и Грей выпустил его из объятий, но не позволил упасть, а мягко опустил на землю и достал с пояса флягу, которую и протянул побратиму. Из горлышка несло ядреным спиртом.

— Я нашел следы, – как бы между делом сообщил ведьмак, когда отхлебнувший и занюхнувший травой побратим смог отдышаться. – Вон, видишь кучку в траве? Как по-твоему, что это?

— Де… дерьмо?..

— Не просто дерьмо, а медвежье дерьмо. И не обычного медведя, а очень, очень крупного. Понял, откуда пахнет?

Ферн в сортах дерьма не разбирался, но вот о медведях кое-что знал:

— Звездный медведь?

— Он самый. Сейчас уже весна, но для них пока рано – похоже, наш клиент – шатун-жаворонок. Пойдем по следу – возможно, сможем накрыть у берлоги.

Уже потом Ферн не раз проклянет этот день, этот и следующий. Нужно было вернуться, собрать полноценную облаву, но проклятый ведьмак был в чем-то прав: Ферн был трусом. И ради драгоценной Мерси трус пошел за ведьмаком.

Они не успели найти берлогу. Разъяренный медведь размером в две повозки вышел из ельника, ломая кусты и выворачивая с корнями деревья. Его шерсть переливалась блестками, слепила и выглядела бесформенным пятном на фоне леса, а пахло от нее кореньями, медом, мускусом и кровью. Взревев так, что услышали даже в родовом поместье, он опустился на четыре лапы и бросился на охотников, скаля желтеющие зубы.

Грей Стар в мгновение ока выхватил серебряный меч, встал в стойку и сделал единственное, что успевал: ударил Аардом.

В остолбеневшего Ферна.

Пегаса отшвырнуло в сторону, приложив как следует о землю. В ушах зашумело, перед глазами поплыло: оглушенный Ферн застонал и попытался рассмотреть хоть что-то в танцующих тенях. Он увидел, как ведьмак вырывается из медвежьей пасти, как подбирает телекинезом меч, как носится из стороны в сторону и кувыркается, оставляя кровавые следы.

Чудище же было пусть и огромным, но по сравнению с Греем жутко неповоротливым. Приподнявшись на задние лапы, оно ревело и било передними, но ведьмак каждый раз ухитрялся отскочить и тут же ударить в ответ. Серебряный клинок резал шкуру, не стремясь разрубить крепко сбитые мышцы и твердейшие кости: опытный ведьмак истощал чудовище.

Не сумев как следует проморгаться, Ферн вскинул самострел и выстрелил почти наугад. Свистнувший болт оторвал ухо чудищу – то взревело и обрушилось всей массой на ведьмака.

И больше не поднялось.

Пегас упер оружие в землю и принялся лихорадочно взводить тетиву. Лежащая туша чуть шевельнулась. Сглотнувший Ферн, которого все еще мутило, кое-как вложил трясущимися копытами болт и вскинул оружие.

Туша дернулась, вздрогнувший Ферн выстрелил – болт вошел в закрытый глаз, но туша опять заворочалась, и пока Ферн судорожно перезаряжал самострел, из-под неё выбрался Грей. Выглядел ведьмак плохо: куртка изорвана в клочья, прилипшие к краям нескольких ужасных ран, часть гривы выдрана, а рог… рог был обломан до самого основания – проклятый медведь все же достал его.

— Ц-ц-ц… ц-ц… – с трудом вымолвили уже начавшие покрываться кровавой коркой разбитые губы бедняги.

Ферн с ужасом отшатнулся. Ни один нормальный пони, грифон, кирин или кто-либо ещё не пережил бы таких ран. Но Грей был жив и даже стоял на ногах, пусть и покачивался из стороны в сторону.

Что-то кольнуло в разуме Ферна, и тот снова поднял арбалет. Вот он, его третий дзинг! В таком состоянии Грей не справится даже с котенком, не то что уклонится от снаряда! Если выстрелить сейчас, все будет кончено, болт войдет точно промеж глаз, а Ферн скажет, что это была случайность, безжалостная и нелепая случайность! И тогда Мерси выживет…

Ведьмак уловил мысли побратима, но не стал переспрашивать, злиться, молить, вставая на колени. Он вообще ничего не сказал. Только тихо и сухо рассмеялся.

Звуки смеха прошлись по всему телу Ферна и зажгли внутри какой-то огонек, где-то чуть ниже сердца. От этого огонька протянулись невидимые щупальца и оплели арбалет, повели в сторону, не позволяя нажать на крючок. В голове зазвучал нестройный, почти неразборчивый хор голосов, в котором Ферн узнал не только молящий голос Мерси и осуждающий госпожи Аркейн, но и свой собственный.

И пегас осознал: он не сможет убить ведьмака.

— Будь ты проклят… – сквозь зубы прошипел он и бросил оружие. Затем подошел и помог все еще пошатывающемуся побратиму на скорую ногу перевязать раны, достать и выпить «Ласточку». Подставил плечо, чтобы тому было проще идти.

А потом вообще взвалил его на себя.

---

Дома Грея Стара ещё раз перевязали, так, что тот стал похож на мумию, и госпожа Аркейн велела подать обед. Когда служанки во главе с Рычардом поставили блюда и подняли позолоченные крышки, не прекращающая курить даже за столом госпожа отложила сигару и спросила:

— Значит, звездный медведь?

Поскольку Грею говорить было все еще трудно, ответил Ферн:

— Да… матушка. Он напал на нас в полутора часах ходьбы от сада, у ельника.

— Полагаю, битва была тяжелой, дорогуша. И кому выпала честь нанести последний удар?

Пегас нехотя открыл рот, но тут неожиданно вмешался ведьмак:

— Ферн… Его убил Ферн…

Безуспешно пытающаяся покормить Грея с ложечки Мерси дернулась и подарила пегасу взгляд, полный восхищения, слуги тоже будто подобрались, гордые за своего господина. Госпожа Аркейн же приподняла бровь, но ничего по этому поводу не сказала.

Сам Ферн сумел сохранить лицо и пристально посмотрел на ведьмака: какую игру тот затеял? Но Грей как ни в чем не бывало прикрыл глаза, впав в своеобразную дрему.

— Что ж, дорогуша, – произнесла госпожа Аркейн, когда слуги сделали первую перемену блюд. – На волне радужных известий мы можем поговорить и о насущных делах: о свадьбе. Твоей, Ферн, и Мерси.

Ферн весь подобрался: неужели госпожа Аркейн признала его заслуги и сейчас повлияет на Мерси? Как бы его возлюбленная не тяготела к ведьмину, никто в поместье де Элот не рискнет ослушаться его хозяйку.

— Внесите портреты.

Сердце Ферна упало. Слуги принесли картины, обрамленные золотом, платиной, но пегас даже не взглянул на них – он только беззвучно открывал рот, словно выброшенный на берег окунь.

Госпожа Аркейн усмехнулась:

— Дорогуша, неужели ты подумал, что я заставлю Мерси выйти за тебя силой?

— Я… почему… – Ферн глубоко вдохнул, возвращая самообладание.

— Ей суждено выйти за Грея.

Ферн почувствовал, как его правое веко дернулось.

— Я люблю ее, – произнес он, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Ферн, я… – раскрыла рот Мерси.

— Молчи, – коротко приказала госпожа Аркейн и снова обратилась к Ферну, – Я знаю.

— Тогда почему: я что, не достоин ее? Даже после победы над звездным медведем?

— Более чем достоин, дорогуша, я назначила тебя своим наследником еще давно… и именно тогда поставила крест на вашей свадьбе. Ты умный, догадаешься сам?..

Ферн дураком не был, но все же предпочел бы быть слепым глупцом. Потому что сейчас подтвердился один из его ужаснейших страхов:

— Все из-за ее…

— …ее дурнокровия, дорогуша. Никто в здравом уме не возьмет нашу Мерси в жены, особенно те, для кого родословная и наследники – средство. Или ты хочешь произвести на свет еще одного страдающего бедолагу? Где твоя поняшность, Ферн?

— Как вы можете говорить такое о своей названой дочери?!

— Так же, как и давать горькие лекарства и регулярно оплачивать лечебные процедуры, – даже не моргнула глазом госпожа Аркейн. – Дорогуша, хочешь обсудить мое face a la morale?

— Нет… я просто… жеребята же могут родиться здоровыми.

— Шансы настолько малы, что это было бы чудом, а мы, к сожалению, живем в мире, где чудес пока не бывает, – госпожа затушила сигару. – Перестань капризничать, сын мой. Полгода назад я смогла подорвать позиции Джекила, но он быстро прочистил свою шахту и наверняка заинтересуется, откуда в ней завелись накеры. А значит, нам нужно скорее укрепиться, заключить новые союзы. Например, с де Лисами.

— У них вообще-то сын.

— Да, но эту проблему решить проще, чем вылечить дурнокровие.

Ферн меланхолично потыкал вилкой нарезанный огурчик и обвел окружающих тоскливым взглядом: слуги стояли по струнке, не смея издать ни звука, Мерси испуганно косилась на названую мать, Грей Стар все так же дремал. На этом поле боя пегас остался совершенно один. Но у него еще оставался последний болт в колчане:

— Мы можем усыновить кого-нибудь здорового. Как вы.

— Хорошая попытка, дорогуша, но нет: Высший Свет пока не настолько либерален в своих взглядах, чтобы признавать усыновленных направо-налево. Я – одно из немногих исключений, поскольку обученная магичка, а мой дорогой брат, увы, пропал, так и не оставив детей. К тому же у меня было определенное соглашение с принцессами.

— Я понимаю, – ответил Ферн, поднимаясь из-за стола. Ну вот и все. Битва проиграна, была проиграна еще до начала. – С вашего позволенья, отправлюсь в город – мне нужно развеяться, а завтра в прокуратуру.

— Даже не посмотришь кандидаток?

— Зачем? Вы же уже сосватали и даже подписали брачный приговор.

Выйдя из поместья, Ферн не стал звать возницу, а взмахнул крыльями и взмыл в небо. Как же он хотел бы сейчас сорвать все эти шелка, выкинуть прочь дорогие запонки, сбросить с высоты окованный золотом кулон с родовым гербом – избавиться от всего, что хоть как-то связывало его с этой проклятой фамилией и волшебницей, которая распоряжалась его жизнью, будто он какой-то ценный актив! Но, с другой стороны, если бы не она, вряд ли Мерси дотянула хотя бы до пятнадцатилетия. А ведь, похоже, госпожа Аркейн и не думала использовать ее…

Перед глазами Ферна запорхали ибики. Обычно они играют без злого умысла, но сейчас их мельтешения казались пегасу сущим издевательством, дразнилкой, жестокой насмешкой. Каждый раз, когда Ферн вскидывал копыто, они ускользали буквально из-под носа!

Пегас почувствовал, как внутри него поднимается обида: на госпожу, на Мерси, и в особенности на спасшего его Грея. И как эта обида давит на грудь, сжимает горло! И как наконец выплескивается в мир и, резонируя, создает песню голосом Ферна:

Кровь моя горяча, моя воля сильна,
Я отважен и молод!
И моя, и моя наступила весна,
Но в душе моей холод!
Я стою, словно дело мое – сторона,
Я глаза свои прячу,
Но не меньше других я имею права
На любовь и удачу!
Почему, почему пощадили его
Ураганы и бури?
Почему же в лесах не задрали его
Мантикоры и гули?
Ваше дело меня проклинать и бранить.
Вы одно только знайте:
Этим свадьбам не быть, этим свадьбам не быть,
Не бывать этим свадьбам!

Прошу тебя, не торопись,
Пойми, ведь я тебя люблю
И никому не уступлю,
И никому не отдам!
Прошу тебя, не торопись,
Подумай о судьбе своей,
Не отвергай любви моей –
Любовь моя навсегда!

Ни на что не смотря,Все лишают меня

и мечты, и надежды,
Значит, вправе ли я, ни на что не смотря,
Отвечать им всем тем же?!

На Принцессьем Суде снисхожденья к себе
Я ни в ком не увижу.
Всё равно я её никому не отдам –
Не хочу, не могу, ненавижу!

Прошу тебя, не торопись,
Пойми, ведь я тебя люблю
И никому не уступлю,
И никому не отдам!
Прошу тебя, не торопись,
Подумай о судьбе своей,
Не отвергай любви моей –
Любовь моя навсегда…

За песней он не заметил, как подлетел к городским стенам, и опустился, чтобы пройти через ворота: минование границы по воздуху было строго запрещено.

Шатаясь по узким улочкам, не замечая никого и ничего, он думал: если бы Мерси подала за него голос, если бы пересилила себя, если бы вступился ведьмак – смогли бы они переубедить госпожу? Что бы сказала она, выступи вся семья против ее решения?

— Прошу тебя, не торопись, – бормотал он словно в бреду. – Пойми, ведьмак – он и есть ведьмак. Ему чудовища, поля, ему далекие края… а здесь моя земля, моя любовь, моя…

Кто-то робко подергал его за хвост, и одновременно прозвучало: «Ради Селестии, простите!». Ферн отрешенно оглянулся: позади стояли двое – увешанная корзинами что-то тараторящая цветочница и маленькая пони в холщовом плаще. Последняя протягивала кошелек.

Его, Ферна, кошелек.

— Merci beaucoup… – потухшим голосом произнес Ферн, принимая свою собственность. Хорошая девочка, а ему нужно будет зайти к портному, подшить карманы.

— Так вы не злитесь? – переспросила цветочница, вглядываясь в лицо Ферна. Она узнала его, и ее глаза расширились от ужаса. – Прошу вас, скажите, что не злитесь, господин помощник прокурора!

— Злюсь?.. На что?..

— Ну, как же! – всплеснула копытами цветочница. – Моя маленькая Сиф стянула ваш кошелек, но она раскаивается!

— Стянула?.. – пробормотал Ферн, мечтая упасть где-нибудь у стойки и просто напиться. – Да… наверное, стянула… пожалуй, это неправильно…

— Конечно, неправильно! Но мы умоляем вас проявить снисхождение, потому что явились с повинной – не нужно звать стражу и тащить нас с малышкой в суд!

Ферн что-то пробормотал себе под нос. Последнее место, куда бы он хотел сейчас попасть, была его работа.

Цветочница наконец немного успокоилась и, притянув к себе дочь, спросила:

— О Селестия, господин помощник, да что вы как не в себе? Случилось что-то?

Ферн неопределенно покрутил копытом. С одной стороны, ему хотелось кому-нибудь облегчить душу, с другой – он понимал, что облегчаться перед первым встречным неразумно, а то и вовсе неприлично.

Цветочница прищурилась, вглядываясь в лицо помощника прокурора, и тому стало не по себе – его замутило. Но прежде, чем он успел попросить не нарушать его личное пространство, цветочница выдернула из корзинки золотую розу и протянула ему:

— Вот, возьмите. Подозреваю, что ваша проблема в юной кобылке, возможно, эта дурочка считает, что вы недостойны ее. Возьмите этот цветок, он особенный, это…

Ферн покрутил в копытах растение, не слушая объяснений цветочницы. Он вдруг вспомнил обед, стол и точно такую же розу, лежащую рядом с его любимой Мерсифул.

Эту розу ей подарил Грей Стар.

От мыслей о ненавистном ведьмаке из горла пегаса донеслись рычание вперемешку с клокотанием, а непроизвольно сдавленный в копытах бутон начал на глазах наливаться непроглядной чернотой. Сглотнувшая цветочница ухватила дочку и поспешила ретироваться подальше от втаптывающего в грязь лепестки Ферна. Тот, впрочем, не собирался вымещать злость на других. Нет, сейчас он решительно был настроен утопить свое горе в выпивке, и лучшее для этого место находилось совсем рядом, буквально в следующем переулке.

Когда двери «Ракового Дуфуса» хлопнули, Му Лан едва не выронил протираемую кружку: настолько громким вышел звук. Шатающийся Ферн проковылял к стойке и опустил на нее голову:

— Белую Лошадь. Без молока и сока.

— О, господин Ферн, вам за счет заведения, – быстро исполнил заказ частого клиента трактирщик. Вспомнив кое-что, он хлопнул себя по лбу. — Господин Ферн, здесь сейчас ваш друг, господин Рубин!

— Мгум, – буркнул Ферн. Пить в компании не хотелось. Даже с Рубином, которого он знал уже лет семь.

— И он желал бы вас видеть, – с намеком пошевелил бровями Му Лан. Очень выразительно пошевелил.

Ферн вздохнул, подхватил стакан и поплелся наверх. Возможно, беседа отвлечет его. Да и доставлять проблем старому Му не хотелось.

— Saluti! – радостно вскричал все так же плетущий за столом ловушку дуфуса купец, как только Ферн переступил порог. – О, мой дорогой дружище Ферн! Perché sei così triste?!

Ферн уселся у стола и открыл рот. Ферн бессильно закрыл рот. Ферн залпом опорожнил стакан и наконец выложил своему знакомому все, что только мог: о невзаимных чувствах к Мерси, к госпоже Аркейн, к спасшему его ненавистному ведьмаку – который к тому же решил соврать – и к самому себе, никчемному трусу. А венцом всему – о мерзких свадьбах, на которые его поведут, как на бойню.

Выкладывание затянулось на добрый час и прерывалось только на всхлипывания и нелестные эпитеты на трех языках в сторону всех, кроме Мерсифул. Рубин, отложив свою поделку в сторону, участливо кивал, иногда задавая точечные вопросы. Время от времени он подливал пегасу хорошего вина, вынутого откуда-то из потайных закромов:

— Что же, mi caro amigo, дело кристально ясное, и ваша история достойна, чтобы ее запечатлели на лучших витражах. Вы говорите, что виной всему наш дорогой Грей Стар?

— Непрямо, – пробормотал Ферн, думая, что не такой должна быть судьба пони, у которого на боку цветок-папоротник – открывающий скрытые под землей клады и исполняющий заветные желания.

— Но косвенно?

— Да… да. Если бы не он, если бы не влюбленность моей дорогой Мерсифул, возможно, мы бы смогли убедить госпожу Аркейн поступить по-нашему. Да... думаю, вдвоем бы у нас хватило сил…

— Значит, с этого витража нашего друга нужно стереть. Вы ведь думали о такой возможности?

— Мы ведь сейчас обсуждаем все ги… гипо… гипотетически?

— Конечно, мой друг, это всего лишь предположения и измышления двух хороших пони из высшего общества. Болтовня за чашкой вина. Так что же? Вы думали?..

— Думал, – честно признался Ферн. – Я думал… больше всего я хотел бы вызвать его на честную дуэль… Дискорд тебя, плесни мне еще!

— Но он убьет вас, не так ли? – спросил Рубин, подливая в стакан.

— По… Покалечит! Или убьет, если я буду сражаться до последнего… Хотя... Нет, скорее всего просто покалечит...

— Вы можете нанять тех, кто управляется с оружием ловчее.

— Он ведьмак... Ведьмаки – прирожденные убийцы, которых не берут ни яд, ни магия. К тому же… – Ферн замялся, вспомнив кое-что.
Рубин нанизал на нитку очередную бусину, с интересом ожидая продолжения, но Ферн продолжал молчать. Тогда Рубин спросил:

— Наш дорогой друг, Грей Стар… Вы случайно не знаете, куда он отплывал?

— Да кто же его… куда-то в земли грифонов, на службу к кому-то из князей… Де… Дедерика?..

— Интересно. Очень интересно. Вы знаете, дружище, быть может, у вас есть все шансы одолеть Грея, но нужно только выбрать правильное оружие. Ваше – перо и чернильница.

— П… Простите? – пьяно переспросил Ферн, пытаясь свести глаза в кучку.

— Донос, mi caro amigo. Приверженец престола и веры уведомляет королевского прокурора о том, что Грей Стар, ведьмак, оказывал содействие мятежным грифонам Дедерика фон Муур-Чи в их противостоянии с гнездом Грифара, в уплату получив вот этот вот алмаз, – продемонстрировал ценность Рубин. – А посему его надлежит задержать и свершить суд, либо же передать для такового в лапы победивших – Альбрехта фон Мяу-Ки, Орлана гнезда Грифара.

Ферн на несколько минут задумался, с трудом шевеля извилинами. Наконец он произнес:

— Мы все еще обсуждаем это?..

— …полностью гипотетически, мой дорогой друг, перестаньте беспокоиться. Никто в этой комнате не осудит вас, точно так же, как ничто не выйдет за пределы этой комнаты.

— Тогда это… Это все равно чушь! Никто не возьмется за такое смехотворное дело: Грей Стар ведь не объявлен в розыск, послы Грифара не требуют его голову, и с тем же успехом мы можем обвинить его в использовании черной магии и попытках возвращения Найтмер Мун. К тому же он под защитой госпожи де Элот…

— Вы думаете, она стала бы защищать его? Даже если это грозит скандалом?

Ферн почесал подбородок и налил себе еще вина. Выпил.

— Не знаю... Думаю, стала бы... В любом случае, ты знаешь... помимо… помимо нелепицы самого доноса и защиты госпожи Аркейн есть еще кое-что, что пока, а может и потом, не позволит мне совершить подлость.

— И что же это? Прошу вас, друг, поделитесь со мной!

— Моя честь, Рубин Кристалл, честь и порядочность. Я, может, и трус, но пока еще не настолько подлец, чтобы платить подобным спасшему мне жизнь.

— Даже если это убьет вашу возлюбленную?

Ферн не ответил, но стакан в его копыте жалобно скрипнул. Рубин улыбнулся и достал из-под стола резную шкатулку.

— Вы зря пытаетесь закрыться от меня, мой дорогой друг: вы словно прозрачнейший из прудов, на дне которого мерцают драгоценные камушки-намерения. Конечно, все, что мы тут обсуждаем, не более чем просто игра слов, а этот донос и вовсе не годится для нашей истории, – порвал он бумагу в клочья.

Сделав паузу, будто нагнетая драму, Рубин откинул крышку сундучка:

— Но, может быть, эта безделушка окажется полезней?

То и дело моргающий Ферн снова моргнул, но в этот раз уже удивленно, хотя удивляться было и нечему: не было никакого бьющего из ларчика света, никаких взрывов и всех тех финтифлюшек, которые обычно сопровождают подобные моменты. Ферн даже был слегка разочарован: внутри шкатулки лежал самый обыкновенный резной камень на медной цепочке. Ничего примечательного, даже детали пьяным взглядом толком не рассмотреть.

— Что это?

— Так, нелепица. Получил от одной странствующей зебры за пару золотых, сказала, что этот бехерит, мол, счастье принесет.

— И как?..

— А вот так, мой дорогой друг, что дальше идет немного личное, но мне вещица уже без надобности – пусть уходит. Возьмите. Если не понравится, выкинете. Счастье – не проклятие, от него отказаться можно.

Ферн с некоторой робостью протянул копыто, но промахнулся. Нерастерявшийся Рубин подскочил и по-дружески повесил талисман пегасу на шею. Тот пьяно икнул и вдруг спросил первое, что пришло в голову:

— Рубин… ты демон?

Рубин скорчил рожицу:

— Фи, как некультурно и банально. Будь я демоном, непременно затребовал бы вашу крылатую душу, но уверяю, мне она совершенно без надобности – у меня своя есть, и пока что полностью устраивает. Конечно, когда-нибудь заплатить придется, но уверяю, вы более чем кредитоспособны.

Сонливо кивающий Ферн все-таки нашел силы задать последний вопрос:

— Зачем ты вообще в это ввязываешься? Помогаешь?.. Чем тебе не угодил Грей Стар?..

— Non c'è bisogno di patetici. Клянусь богиней вашей, Селестией, что не испытываю к нашему общему знакомому никаких отрицательных чувств. Я, скажем так, просто хочу посмотреть, как свершится суд Истины…

Но Ферн уже его не слышал – заснул пьяным сном.

Пес. Ч3

Когда Ферн ушел из-за стола, его домочадцы продолжили трапезу, но разговоры вели теперь исключительно ненавязчивые. Строго говоря, болтала в основном Мерсифул, ведьмак то и дело отмахивался, а госпожа Аркейн курила, думая о чем-то своем. Когда блюда сменили в четвертый раз и подали десерт, она поднялась и, прежде чем уйти, сказала:

— Мерси, дорогуша, карета до Кантерлотта готова. Мой милый шевалье, проводишь ее, а затем попрошу в мою лабораторию.

Мерсифул снова взялась перевязывать Грея, в который раз удивляясь, как же быстро затягиваются раны на ведьмаках – кровь уже давным-давно остановилась и взялась прочными струпьями, а вот рогу понадобится чуть больше времени, возможно, около трех недель.

— Откуда этот шрам? – спросила Мерси, нежно проводя копытом по большому У-образному рубцу на груди Грея. Рана выглядела старой, но Мерси готова была поклясться на Солнечном Писании, что еще год назад ее тут не было.

— Работа, – буркнул ведьмак, скучающе пялясь в потолок, пока кобылка втирала ему в края ран специальную мазь. – Оно тебе не нужно.

— Грей… Ты ведь возьмешь меня в следующее путешествие? – решила сменить неудобную тему Мерси. – Точно возьмешь? Ты обещал!

Грей Стар поморщился:

— Оно тебе точно надо?

Решительный взгляд Мерси был более чем выразительным, и Грей вздохнул:

— Вот лишай… возьму, если госпожа прикажет. Куда же я без тебя…

— Это хорошо, – вспыхнули глаза Мерсифул. – Потому что следующее путешествие будет свадебным! Мы поднимемся на гору Эби-Нур…

— Эби-Нур – озеро.

— Хорошо, озеро! С этого озера начнется наш путь по Зебраару…

— Эби-Нур в Таврии.

— Хорошо, тогда сначала мы пройдем по Таврии, пересечем пустыню и попадем…

— Таврия – архипелаг, там нет пустынь.

На Мерси было жалко смотреть. Только она робко открыла рот, как Грей вздохнул:

— Давай я тебе сначала лучше атлас подарю?

Мерси кивнула и уткнулась в плечо Грею. Тот, немного подумав, обнял ее.

— Грей?

— Мерси, карета.

Когда они подошли к карете, на небе собрались тучи для весеннего дождя. Грей Стар не стал утруждать уже впряженных возниц и сам открыл дверь, украшенную гербами. Опустил ступеньки.

— Хотела бы я, чтобы ты отправился со мной… – сказала Мерси, забравшись в карету и высунувшись из окошка.

— Я знаю. Но госпожа сказала остаться здесь.

— Сказала. Грей?

— М-м?

— Мне жаль Ферна. Он бы непременно пришел проводить меня.

— Пришел бы.

— Но ему плохо, Грей. Я не могу любить его, но и смотреть, как он страдает – тоже. Если бы у меня только хватило смелости попробовать заступиться за него перед… Грей, прошу, поговори с госпожой? За нас обоих? Видит Селестия, он заслуживает хотя бы шанс на любовь. Любовь и удачу…

Грей немного помолчал, чувствуя, как по щеке скатывается холодная капля. Вторая. Начинался дождь, медлить больше не стоило.

— Поговорю.

Мерси благодарно улыбнулась, вдруг резко притянула ведьмака и поцеловала в губы. Затем, засмущавшись, скрылась в карете, задернув шторку.

Грей Стар ухмыльнулся: разлучаются всего на две недели, а целуется, как в последний раз. Подав знак возницам, он еще немного постоял под разливающимся дождем, провожая карету взглядом до ближайшего холма, и только потом пошел домой.

Дома было пусто и тихо, госпожа Аркейн прогнала всех слуг. Отряхнувшись у порога, словно собака, и сбросив насквозь промокшие бинты, Грей Стар направился в библиотеку, где, пройдясь по корешкам книг, нашел полку с дамскими и рыцарскими романами. Потянул за корешок «Обещание Горизонтов».

Шкаф скрипнул и медленно приоткрылся, демонстрируя ступени винтовой лестницы, ведущей вниз. По ним ведьмак и спустился в лабораторию.

Стоит сказать, что лаборатория Аркейн де Элот по меркам ее полноценных магов-коллег была маленькой и выглядела откровенно бедно и невзрачно. В ней не было ни тиглей, ни кучи мензурок и трубочек, в которых бы что-то постоянно кипело и плескалось, не было клеток с экзотическими тварями, кучи волшебных реагентов, не было… проще сказать, что в ней было: грубо сколоченный стол, покрытый рунами, да несколько приборов, похожих на медные вешалки, к которым кто-то прикрепил драгоценные камни и увеличительные линзы – мегаскопы. Сейчас они были отодвинуты в угол, а госпожа Аркейн сидела посреди комнаты и дорисовывала мелом на полу магический круг, то и дело сверяясь с гримуаром, обернутым в черную кожу.

— Он не пришел проводить ее? – спросила госпожа, рисуя точку, обведенную в круг: алхимический знак «золото».

— Нет.

— Poulain. Бледный, обидчивый, с горящим сердцем, в котором еще живет наше маленькое волшебство… когда-то я была такой же. К счастью, с взрослением это проходит. Подай мне свечи.

Грей Стар осмотрелся: связка восковых свечей лежала в пыльном углу рядом с мегаскопами. Он подобрал их и поднес госпоже, а та, приняв, полуобернулась и чуть прищурилась, вглядываясь в лицо ведьмака:

— Ты тоже ведь не согласен с его женитьбой, не так ли?

Грей Стар молчал, но герцогине не требовались слова. Непроницательные герцоги на политической арене долго не живут.

— Тебя подговорила Мерсифул?

Грей Стар не ответил.

— Подговорила. Но ты ведь не болванчик и сам можешь принимать решения. И ты понимаешь, что расчетный брак укрепит позиции семьи де Элот.

— А какой в этом смысл, если ее часть будет страдать?

Колдунья оторвалась от вырисовки печатей и как-то по-новому взглянула на ведьмака:

— Вот как? Но разве не ты был готов пожертвовать всем ради нас?

— Вот именно – я, – спокойно ответил Грей Стар. – Мне абсолютно плевать на свадьбу, и, если угодно, я займу место Ферна.

Колдунья отложила мел в сторону – круг был готов – и достала очередную сигару. Закурила, задумчиво пуская колечки, пока четырнадцать свечей позади нее, подхваченные телекинезом, взмывали одна за другой в воздух и становились по периметру круга. Усевшийся Грей Стар передернул плечами: ему было откровенно неуютно.

— Ты очень похож на него, – наконец произнесла госпожа Аркейн. – Подойди.

Грей Стар покорно сделал несколько шагов и склонил голову, а госпожа поворошила его гриву:

— Скажи мне, мой дорогой шевалье, где же твой старший брат? Где Литл Джоук? – внезапно спросила она. – После того, как вас выпустили, ты пытался его найти?

Грей Стар несколько стыдливо промолчал. Признаться честно, он не особо задумывался о старшем брате, исполняя поручения де Элот. Лишь раз ему приснился сон, где он увидел того, кто когда-то носил имя Литл Джоук: в тумане, совершенно один, тот рубил воздух и кричал что-то неразборчивое, что-то о дурацкой шутке. Но прежде чем Грей смог сделать к нему хоть шаг, видение рассеялось. И больше никогда не появлялось.

— Я думаю, с ним все в порядке, – наконец произнес Грей Стар. Он и сам искренне хотел бы в это верить. – Нас обучали хорошо, а брат, несмотря на свою придурковатость, был опытным рубакой и везучим сукиным сыном. Но вы правы, мне стоило бы заняться его поисками поплотнее. С вашего позволения, чуть позже я так и сделаю.

— Хорошо, дорогуша, к твоим услугам будет вся сила рода де Элот. А теперь войди в круг.

Грей Стару не нравилась эта затея. Ему не нравился этот круг. Ему очень не нравилась книга, с которой госпожа Аркейн срисовала печати. И ему совсем не нравилось, на что он был вынужден пойти, чтобы заполучить этот том.

— Моя госпожа…

— Войди в круг, дорогуша. Или ты мне не доверяешь?

Грей Стар нервно переступил с ноги на ногу. Все его полузвериные инстинкты, помноженные на знания и опыт – а он знал, что это за книга, и примерно представлял, что написано в круге – буквально накатывали волной, кричали, что добром это не кончится. В другой подобной ситуации ведьмак бы уже давно ощерился мечом, напал или отступил, но сейчас… сейчас эта волна предосторожности ударилась о дамбу всего одного простого вопроса.

Верит ли он своей семье?

И, закрыв глаза, Грей Стар вступил в круг.

— Молодец.

Стоящий в углу мегаскоп взмыл и приземлился рядом с госпожой, алмаз в его навершии засветился ровным голубоватым светом.

— Ты очень похож на него, дорогуша, – отстраненно повторила колдунья. – На моего возлюбленного Лансера, моего самого лучшего старшего брата навсегда… Bhain’ne calar!
Из алмаза вырвался белый луч и ударил в потолок прямо над центром магического круга. Нарисованные мелом письмена озарило внутренним голубым светом, а расставленные свечи вспыхнули, но вместо огня из фитилей сорвались молнии, заключая ведьмака в магическую клетку.

— Госпожа! – зарычал Грей, отшатнувшись, зажмурившись и прикрыв глаза ногой: даже ведьмак не может вот так просто взглянуть прямо на молнию.

— Знаешь, он ведь однажды сказал то же самое, – продолжила госпожа Аркейн, вливая в кристалл магическую силу. – «Зачем укреплять семью, если в итоге ее члены будут несчастны?». И потому родители позволяли мне быть тем, кем я являлась изначально: слабой кобылкой, увлекающейся магией и волшебством. Той, кому нужен был верный рыцарь в сверкающих доспехах. Почти как ты.

Верхушки молний изогнулись и пригвоздили Грея к полу. Ведьмак взвыл и затрясся, словно в припадке.

— Но потом он исчез, – холодно продолжила госпожа Аркейн, делая короткую затяжку. – Juste comme ça. Получил метку, вбил себе в голову, что он Избранный Рыцарь Двух Принцесс, и пропал, прихватив немного денег и фамильный хлам, который по недоразумению все еще считался мечом. А маленькой, уже к тому времени утратившей возможность иметь жеребят из-за занятий магией кобылке, верящей в верных рыцарей, пришлось стремительно взрослеть. И пошло: заседания палаты, интриги, постоянные попытки подсыпать мне в стакан всякую гадость, лавирование между оппозицией, Капитулом и Церковью… и каково же было мое удивление, когда в одном из не самых лучших приютов моей вотчины я наткнулась на вашу четверку, двое из которой были внешне почти точной копией моего СЛСБН.

Из пола по периметру круга потянулись черные струйки дыма и взвились угольными щупальцами, слепо шаря повсюду.

— И я взяла вас. Взяла, чтобы сделать наследниками, полноценной семьей. Но пришли они, deux putes couronnées, и забрали тебя и Литла. Снова забрали, как моего возлюбленного Ланса, отняли и изуродовали, превратили в мерзкое чудовище!

Магический круг прорезала трещина и распахнулась, являя гигантский глаз, на зрачке которого и оказался ведьмак. И тут же все щупальца устремились к Грею, а тот закричал, чувствуя невыносимый жар.

— Ты прав, мой дорогой шевалье! – воскликнула госпожа Аркейн, сломав и отшвырнув недокуренную сигару. – Во главе семьи должен стоять тот, кто по доброй воле готов пойти на жертву! Ну же, Олд Джоук, держись! Когда я исправлю твое тело и верну того жеребенка, ты, а не слабосилик-Ферн, станешь герцогом!

Грей Стар ее не слышал. Оглохший, ослепший от боли, придавленный к земле, он кричал и выл как никогда в жизни. В Каер-Теалт его учили терпеть боль: обливали кислотой, пережевывали, сдирали кожу в месте, которое юные ведьмаки без лишних прикрас прозвали Мучильней. Но даже Мучильня не смогла подготовить его к такому: под действием магии круга кости ведьмака трещали и крошились, но тут же вставали на место и срастались, кожа лопалась и регенерировала, раны открывались и сразу обращались шрамами. Дымные отростки жадно впивались в тело, рвали мышцы, мочалили сосуды, разлагали клетки и снова собирали воедино, словно безумный живой паззл. На ведьмаков обычно не действует магия, для них она как факел для ледяной статуи…

Но сейчас эту статую сунули в самое сердце звезды.

— Da’arian annoi! Bhain’ne calar! – уже рычала остальные части заклинания госпожа Аркейн, судорожно листая страницы. Круг Обратного Преобразования, почему он не работает?! Почему мерзкий ведьмак не обращается в ее любимого?!! – Ann Gal Scam’Hanach!..

Тем временем Грей в очередной раз дернулся и пополз. Воля к жизни, желание существовать, все это придало ему крошки сил и поставило одну-единственную цель: нужно покинуть круг, оставляя за собой куски дымящейся плоти и булькающей крови, возможно, лишившись пары конечностей, но пересечь мерцающую черту!

И Грей Стар полз. Извиваясь, словно раздавленный червь, он преодолел полтора шага и уткнулся носом во что-то холодное, продолговатое.

— Нет! Не трогай свечи! Gvella, glan!..

Остатков сил Грея хватило еще на один крошечный рывок.

А потом был взрыв.

---

Клен на заднем дворе Тротингемского приюта имени святой Рэдиэнт Хоуп был отличным: высокий и крепкий ствол, на котором можно выцарапать послание, раскидистые ветви с густой листвой, в которых было удобно играть в прятки. Единственный недостаток: он рос недостаточно близко, чтобы по нему можно было перелезть через забор.

Именно поэтому сейчас недалеко от преграды лежала на боку бочка, а пыхтящий шестилетний единорожек упорно пытался установить на нее доску. Рядом сидели еще трое жеребят-ровесников и наблюдали за потугами товарища:

— У тебя ничего не выйдет, Олд, – произнес один из них, пытаясь незаметно как можно ближе подсесть к маленькой кобылке, единственной в компании.

Олд демонстративно проигнорировал друга и наконец смог найти баланс.

— Значит так, – обратился он к остальным. – Все помнят план? Я встану на один конец доски, Ферн влезет на дерево, прыгнет, спланирует и приземлится на другой, а я ухвачусь за ограду и перелезу на улицу. Потом то же самое сделает Литл.

— И я! – воскликнула маленькая Мерсифул. – Я тоже!

— Ну зачем? – тоскливо спросил Ферн. – Нас тут хотя бы кормят, а там? Что мы там будем делать?

— Ты можешь остаться, – презрительно бросил Олд, попрыгивая на доске и проверяя ее на крепость. – А мне тошно. Выберусь, убегу из Тротингема, подальше от этой мерзкой старухи, стану наемником, найду себе пещеру под убежище, научусь драться и буду защищать вас, слабаков.

— Почему пещеру?

— Потому что у настоящего наемника обязательно должна быть пещера, о которой будет знать только он и его друзья, – ответил Олд, раздраженный глупыми вопросами друга. – Большая, чтобы в ней можно было хранить много золота и устраивать оргии.

— Да, Ферни, пещера – это здорово! – поддакнула Мерси. – Олди, а что такое «оргии»?

— Не знаю, но наемники постоянно устраивают оргии – значит, и нам придется.

— А я смогу в них участвовать?

Олд с сомнением покосился на подругу:

— Не знаю. Обычно девчонок в наемники не берут. Значит, не сможешь – тогда придется только мне, Литлу и Ферну.

— Я не хочу становиться наемником! – запротестовал последний.

— Хорошо-хорошо, слабак, значит – только я и Литл! Лит, ты-то хоть будешь наемником?

Почти точная копия Олда, смотрящая во все глаза совсем в другую сторону на порхающую бабочку, не ответила. Олд подошел и отвесил брату подзатыльник.

— А? – дернулся тот, глупо улыбнувшись.

— Копытом в лицо на. Наемником будешь?

Литл задумчиво почесал затылок:

— А зачем?

— Чтобы быть сильным и защищать вот его и ее, – поочередно ткнул копытом в Ферна и Мерсифул Олд.

— Эй, меня не надо защищать! – возмутилась Мерси, но никто не обратил внимания.

— От кого?

— От тех, кто обижает.

— А кто их обижает?

— Твист, например.

— Так ты же ей уже кончик уха откусил, – удивился Литл, – она теперь боится с нами за один стол сесть.

— И тебя потом еще за это старуха Дебрис выдрала, – поддакнул Ферн.

Олд снова демонстративно проигнорировал друга, но хвост невольно дернулся, пытаясь скрыть несколько различимых полос на крупе: следы от розги.

— Не Твист, так кто-нибудь другой – мы научимся давать сдачи всем!

— Всем?

На лицо Литла набежала тень, сам он сжался, словно перепуганный щенок, а глаза его забегали:

— Всем?.. – почти шепотом переспросил он. – И даже… хи… хи-хи… и даже им?..

Мерси сглотнула и в ужасе прикрыла рот копытцами, а скривившийся Ферн воспользовался случаем и приобнял ее крылом, с брезгливым укором взглянув на Литла.

— И даже им, – твердо произнес Олд, яростно раздувая ноздри. – Особенно им!

Ферн зябко передернул крыльями: от Олда веяло чем-то нехорошим, даже страшным. Точно так же, как и тогда, в погребе, который маленькому жеребенку все еще снится в кошмарах: сырой, без единого лучика света, со спертым воздухом. И четверо жеребят, жмущихся друг к другу под мерный плеск просачивающихся сквозь доски капель.
Подставивший язык Олд сказал, что это была кровь.

— Т… хи-хи… тогда я с тобой! – вернул Ферна к реальности голос Литла.

Но прежде чем жеребята успели осуществить задуманное, из задней двери приюта вышли двое.

— Вот они, госпожа Аркейн, – подобострастно произнесла старая алмазная псина. – Маленькие негодники, но дружные… щенки, представьтесь госпоже, сначала ты, Ферн. Ферн? Ферн!

Ферн вздрогнул и проснулся. Он лежал на кровати в маленькой каморке, которая больше походила на шкаф, чем на полноценную комнату. Впрочем, Ферн не жаловался: в этом гробу помещался небольшой стол, а большего для работы помощнику тротингемского прокурора и не надо.

Ферн поднялся с кровати, жмурясь от заглядывающего сквозь крохотное окошко полуденного солнца, и застонал: голова гудела, как соборный колокол. Рядом с постелью стоял небольшой горшок с рассолом – к нему бедняга и припал, мысленно помянув хорошим словом тихую и милую старушку-процентщицу, которая и оставила ему это «лекарство».

Кое-как приведя себя в порядок и ополоснувшись в чане с холодной водой, Ферн натянул свой неизменный камзол и поспешил в магистрат: для пропуска рабочего дня помощнику прокурора требовалась причина посерьезней, чем тривиальное похмелье. За что его и ценили, помимо прочего.

Магистрат Тротингема встретил Ферна тишиной: внутри было абсолютно пусто, только один-единственный сидящий у входа мелкий клерк шепнул, что помощника прокурора сию же секунду желает видеть господин судья. Шепнул и тут же испуганно прикрыл лицо, словно Ферн был прокаженным.

Судья Линчлав, для друзей – Флаффи, маленький, круглый и лохматый, словно отъевшийся параспрайт, носился из одного конца кабинета в другой, то и дело роняя со стола бумаги, которые, будучи поднятыми, вскоре снова оказывались на полу. Увидев Ферна, Линчлав подлетел к нему и едва не сбил с ног:

— Вот ты где, проклятый, явился и не запылился! Весь магистрат с самого утра на ушах, а главный временно исполняющий обязанности прокурора шляется… – Линчлав запнулся и подозрительно принюхался: – Ты что, пил?!

— Флаффи, ради всех святых Селестии, можно потише? – взмолился Ферн, пытаясь вспомнить, где и почему он так вчера надрался. Получалось не очень.

— Потише?! Потише?!! – Линчлав задрожал, а его маленькие крылышки быстро-быстро затрепетали, словно у колибри.

Тем временем Ферн подошел к большой картине – «Суд Конебиса», висящей позади стола судьи, и потянул за раму: за произведением искусства оказалась ниша, в которой стояли пара бутылок и кубков. Беззвучно разевающий рот хозяин кабинета не возражал.

— Госпожа Аркейн померла? – мрачно буркнул Ферн, бесцеремонно наполняя кубок превосходным вином и делая глоток. Судья Линчлав, конечно, был слегка эмоционален, но чтобы довести его до подобной истерики – требовалось что-то из ряда вон. Массовая резня посреди площади, нашествие накеров или смерть хотя бы уровня герцога.

— Так ты уже в курсе? – внезапно полностью спокойным тоном спросил Линчлав.

Вино пошло не в то горло, и Ферн закашлялся, пытаясь прочистить легкие.

— Че… что?!

— То, – ядовито ответил Линчлав. – То, что пока ты вчера где-то нажирался до поросячьего визга, в имении де Элот произошел взрыв! Несильный, здание внутри практически не пострадало, а прислуга, которую госпожа герцогиня выгнала в задний домик, вообще услышала только тихий хлопок, которому не придала особого значения – госпожа герцогиня запретила входить в дом под страхом самой страшной кары. Собственно, запрет на следующее утро нарушил ваш дворецкий, Рычард, который и спустился в лабораторию, а затем помчался к нам, запечатав подвал и снова запретив прислуге делать хоть шаг на порог имения.

От вываленной информации Ферн пошатнулся и осел, выронив кубок. Го… госпожа Аркейн мертва? Сильная, властная, продумывающая на несколько ходов вперед, подавляющая своим присутствием – и вдруг вот так просто умерла?! Конечно, лабораторный взрыв – это не так глупо, как, к примеру, подавиться оливковой косточкой, но Ферн решительно не мог представить скоропостижную кончину для приемной матери.

Но вдруг его, Ферна, кольнуло: Мерси!

— Ничего с твоей Мерсифул не случилось, – словно прочел его мысли Линчлав. – По словам Рычарда, она покинула дом раньше и сейчас где-то на пути в Кантерлотт.

Ферн облегченно вздохнул, во всей этой эмоциональной суматохе он упустил отъезд любимой. Что же, раз с ней все в порядке, остальное пусть и трагично, но поправимо.

— Я отправил самых доверенных ребят – братьев Ассов – они с остальными стражниками оцепили поместье, а сами спустились в лабораторию, – продолжил Ланчлоу, похлопывая по карманам своего кафтана. – По их словам, за время работы в страже они видали многое, даже как-то доставали из каналов жертв риггера, но, когда в вашем подвале одно из тел шевельнулось, Лик Асс… кхм… невольно опорожнил кишечник.

— О… одно из тел?..

— Ага, – Линчлав наконец смог нащупать искомое: маленький флакончик золотого эликсира, в состав которого входили корень валерианы, персен, листья темноцвета и кое-что еще, что алхимики не выдавали даже своим подмастерьям, пока те не достигнут статуса мастера. Как успокоительное эликсир просто отличен. – Ваш одомашненный ведьмак. Его доставили сюда и, Луны ради, краше в гроб кладут. Закрытый. А бедняга жив и даже, возможно, выкарабкается, но сейчас допросить его крайне сложно: бредит и постоянно проваливается в беспамятство.

Линчлав вытащил из флакончика пробку и вылил в один из кубков несколько капель. С сомнением посмотрел на Ферна и добавил еще столько же, затем почти до краев заполнил вином и протянул Ферну:

— Пей.

— Флаффи, я…

— Давай-давай. Поверь, смерть достопочтимой герцогини – еще не самое страшное. Самое страшное лежит у меня в ящике.

Ферн нерешительно взвесил в копыте кубок. Злоупотребление эликсиром может и сердце остановить.

— Поверь, оно того стоит.

Ферн решился и быстро сделал два глотка, чувствуя, как по телу разливается истома, а ноги словно оборачивают в пуховое одеяло. Линчлав удостоверился, что кубок друга пуст, и дрожащей ногой взялся за ручку верхнего ящика стола.

И дернул.

Линчлав не переборщил с дозой: если бы он дал только половину, его друг впал бы в истерику, если бы пожадничал совсем – умер от ужаса, глядя на тяжелый гримуар в черной кожаной обложке, на которой огромными буквами было выведено название: «Grimoirium Imperium».

А так Ферн замер соляным столбом. Он не был магом, но знал, ЧТО лежит перед ним. Знал и даже боялся лишний раз пошевелиться в присутствии этого предмета.

Спустя пять минут Ферн смог найти в себе силы прошептать:

— Это… он…

— Это он, – мрачно подтвердил Линчлав.

Гримуар Империум, один из Трех, писанный ногой самого Проклятого Императора. Первый, Аль-Азиф, по слухам, сгинул с хозяином и его империей в ледяной Бездне; третий, Стиксмоникон, опять же по слухам, хранится где-то в Кантерлотте под личным надзором Ее Величества. А второй – вот он, в его, Линчлава, кабинете, лежит на столе и источает зловещую темную ауру. И нет никаких сомнений, что этот черный труд стал погибелью герцогини де Элот.

И одной герцогиней он не ограничится. Занятие темной магией, как и гоэтией, – тягчайшее преступление в Эквестрии. Уличенного не просто изгонят, его… сотрут. Вырежут, лишат всех титулов и званий, вымарают само имя из всех летописей, вытравят из картин и витражей, из памяти целого народа. Уличенного и всех, кто хоть в какой-то мере причастен, кто просто знал, кто хоть о чем-то догадывался, но не сказал. Процесс вымарывания небыстрый, но первого виновника, жившего во времена Прихода, сейчас знают в лучшем случае под прозвищем Безымянный: ни внешности, ни имени, ни деяний – только преступление. Имя второго уже не называют вслух, ограничиваются лишь титулом. А третьей рискует стать Аркейн де Элот.

Все это пронеслось и в голове у Ферна, вместе с образом смерти. Смерти рода де Элот. Его. И, самое главное, Мерсифул. Ведь даже если они докажут свою невиновность, лишенные фамилии, титулов, земель и денег долго бывшие дворяне не протянут.

— Кто-нибудь еще знает об… этом? – наконец шепотом спросил Ферн.

— Только ваш дворецкий, – так же тихо ответил Линчлав. – Я выгнал всех из магистрата и запретил страже пока предпринимать хоть что-то на месте преступления, разумеется, кроме доставки ведьмака: но он сейчас не в лечебнице, а в одиночной камере под присмотром одного из Ассов. Но, Ферн, у нас ничего не выйдет. Как только в подвале появится хоть кто-нибудь из чаровников, Капитул слетится, как дикие жальщики на свежий труп. Они раскопают, Ферн, обязательно раскопают. По секундам восстановят, что произошло в том подвале. Боюсь, это конец.

Действие зелья начало ослабевать, и Ферн поправил сдавивший горло воротник, нащупав какую-то цепочку. Он снял ее, и в его копытах закачался амулет. Теперь, в трезвом уме, Ферн смог рассмотреть его получше: однотонно-красный камень, словно свеже пролитая кровь, формой и размером напоминающий идеальное перепелиное яйцо, которое всеми лапками обхватил крошечный паучок.

Увидев амулет, Линчлав странно всхлипнул, выхватил свой флакончик и, даже не потрудившись разбавить лекарство в вине, отхлебнул.

— Что? – насторожено спросил Ферн.

— Что? Что?! – рявкнул Линчлав. На него лекарство из-за постоянного приема действовало слабее. – Мать моя Найтмер Мун, папа – Дискорд, а зачинали меня в Тартаре через жопу: почему из твоей семьи сегодня лезет всякая дрянь?!!

— Да в чем дело-то?! – зарычал в ответ Ферн, мигом вспомнив вчерашнюю пьянку с Рубином. – Это просто подарок от друга, амулет на удачу!

— От друга?! На удачу?!! – Линчлав нервно захохотал. – Плюнь в лицо при встрече этому другу, потому что с такой удачей и несчастье не нужно! Если ты еще амулетом не воспользовался, выкинь, как настоящий друг тебя прошу, нет, умоляю! Выкинь эту мерзость и забудь!

— Да с чего бы?!

Линчлав подбавил себе еще лекарства:

— Скажи мне, Ферн, что ты видишь на этом яйце?

— Паука. Возможно, сенокосца.

— Это не просто паук, Ферни. Это, будь он во веки веков проклят, Львиноголовый Паук, Корам Агх Тэра!

— Мне это ни о чем не говорит. Очередная секта вроде ждунов Найтмер или хаоситов Дискорда?

— Да кого волнуют эти блаженные фанатики, – отмахнулся Линчлав. – По сравнению с культом Корам Агх Тэра, они всего лишь сброд юродивых, пусть и иногда на их усмирение приходится выделять стражу. А Львиноголовый Паук, это… это… в общем, в жизни может так произойти, что ты получишь такой вот медальон-бехерит. Найдешь, получишь в подарок, купишь – главное, что сама судьба сведет тебя с ним и огласит условие договора. Потом случается несчастье, через день, месяц, год. И у тебя есть выбор: воспользоваться этой соломинкой или же попытаться решить все своими силами. Если выберешь первое, проблема так или иначе исчезнет, но потом, опять же, возможно, годы спустя… – Линчлав замолчал, постукивая копытом по столу, а затем стыдливо, выдавливая из себя каждое слово, признался. – Когда-то я заключил договор, чтобы получить должность судьи. Теперь на моем столе лежит… это.

— А что случится, если… нарушить условие соглашения?

— Поверь мне, обычная смерть станет самым желанным исходом. Поэтому если ты воспользуешься бехеритом, я сделаю все возможное, чтобы помочь тебе, потому как это было условием моего контракта. Но умоляю тебя, откажись. Потому что, если Дискорд вправду существует и может влиять на наш несчастный мир, это творение – его лап дело.

Ферн не ответил. Сейчас самому себе он виделся подвешенным на краю пропасти, у которой не было дна. Крылья не желали работать, всеми ногами он вцепился в Грея и Мерси, а удерживала его от падения тонкая медная цепь, давящая на горло, будто удавка.

Ферн снова взглянул на амулет, мысленно проносясь по вчерашнему разговору. Пусть и такой страшной ценой, но половина противников его счастливой судьбы убраны. Интересно, был ли Грей Стар тем, кто принес этот талмуд в их дом? Знал ли он, что это за вещь? Он же ведьмак, он борется с чудовищами и проклятиями – не мог не знать. Или он действительно всего лишь жертва?

— Жертва… – отрешенно произнес Ферн. Возможно, под влиянием амулета, но так или иначе, в его голове складывался план, как спасти репутацию госпожи Аркейн. – Господин судья, подайте бумагу и перо с чернилами.

Судья безмолвно подчинился. Дрожащей ногой главный помощник тротингемского прокурора вывел:
«Ведьмак Грей Стар, опаснейший преступник, изобличенный в гнусном злодеянии против закона, трона и народа, признался, ничего не утаив…»

Помощник прокурора остановился, поставив крошечную кляксу. Перед ним на мгновение вспыхнуло одно-единственное воспоминание, и вместе с воспоминанием в голове вновь зазвучали укоризненные шепотки. Но помощник прокурора вспомнил кое-что еще. Всего пять слов. И эти пять слов подняли в его душе темную волну, которая заглушила голоса и прорвалась на уста жестокой улыбкой, от которой даже шарахнулся в сторону господин судья.

И помощник закончил:

«…и подлежит отныне заточению. Бессрочному. В подвалах Каер-Иф.»

Поставив точку, он протянул документ судье. Тот подписал и спросил:

— Что дальше?

— Дело закрыто, – мертвым голосом произнес Ферн. – Заткните любого, кто попытается копать: прислугу, стражников, просто любопытных. А я возьму книгу и отправлюсь в Кантерлотт. И буду надеяться, что Львиноголовый Паук так силен, как вы его рисуете.

Выйдя из здания магистрата, неся за пазухой гримуар, сперва Ферн попытался взлететь. Но ничего не вышло: крылья висели мертвым, ничего не чувствующим грузом. Теперь это были бесполезные рудименты.

Тогда Ферн взял экипаж и приказал править в поместье: нужно было раздать приказы слугам и хоть как-то подготовиться к многодневному путешествию. И если загадочный Львиноголовый Паук поможет разобраться с Капитулом и Принцессой, то как сообщить обо всем несчастной Мерси? И, что важнее, как объяснить?

На одном из перекрестков они разминулись с закрытой окованной железом каретой с решетками на крошечных окнах: в таких обычно перевозят заключенных. Конечно, Грей Стар не мог быть в ней, но от одного вида слегка отрезвевшему от пережитого Ферну стало дурно, и он, словно желая спрятаться от мира, зашторил окна и улегся в глубине кареты. Как и тогда, когда он еще мог лететь, горечь со слезами выплеснулась из него, резонируя с миром тихой песней:

Селестия, прости мне этот грех,
Но что же оставалось делать мне?
Когда ее любовь, и свет, и смех –
Все, все назначила судьба ему.
И уступить ему я должен был?
Прости меня, что я не уступил…

Селестия, прости мне этот грех,
Но что же оставалось делать мне?
Когда моя карьера и успех –
Вся жизнь моя стояла на кону,
И кто-то должен был пойти ко дну.
Прости меня, что выпало ему…

Селестия, прости мне этот грех,
Одно мне оправданье перед небом.
Селестия, ты выбора мне не дала,
И точно так бы поступил и он,
Будь он вместо меня перед тобой.
Таков наш век, он нас такими сделал…

---

Тюрьму Каер-Иф строили не пони. Больше всего она своей формой напоминала огромное веретено, чуть более чем наполовину вкопанное в промерзлую землю и возвышающееся посреди бескрайней Ледяной Пустоши. Шестнадцать этажей, верхние три – из чистого янтаря, остальные из кристаллов, которые не смогли распознать даже жители Пропавшей Империи.

Грея Стара поместили на минус девятый этаж, в шестидесятую камеру. Сама она была не такой уж большой, но от пола, потолка и стен все равно тянулись цепи, смыкавшиеся кандалами на ногах и шее Грея, удерживая его в центре комнаты.

Несмотря на глубину и, как следствие, полное отсутствие окон, в камере вовсе не было темно: легкий голубоватый свет исходил отовсюду, не меняясь и создавая вечные сумерки. Время от времени безмолвный тюремщик с потухшим, словно старые угли, взглядом беззвучно отмыкал сливающуюся со стенами дверь и ставил перед заключенным железную тарелку, наполненную сваренной на воде овсянкой. Будто издеваясь – хотя может ли издеваться почти живой мертвец? – тюремщик ставил тарелку ровно так, что Грею приходилось тянуться вперед, подцеплять и притягивать посуду кончиком языка: цепи и стены мешали колдовать не хуже двимерита, да и как использовать телекинез, когда твой рог обломан до основания и каждая попытка отдается нестерпимой болью?

Со временем Грей Стар прошел через все муки, какие только переживают узники, забытые в тюрьме.

Поначалу он только приходил в себя: путешествие из Тротингема в Каер-Иф казалось ему бессвязным сном, урывчатым кошмаром, во время которого он лишь в некоторые моменты выныривал в свет окружающего мира, судорожно делал глоток и снова погружался во тьму пучины беспамятства. Уже в камере, кое-как восстановившись, он начал с гордости, порождаемой уверенностью в своей невиновности. Он верил, что это ошибка, и вскоре за ним пришлют кого-то, кто освободит его именем де Элот.

Но никто не пришел.

Вскоре Грей Стар начал сомневаться, и это столкнуло его с высоты гордыни. Он стал умолять, пока еще не богов: боги – последнее прибежище для отчаявшихся. Пока что он молил всего лишь тюремщиков: он просил позволить ему прогулку, дать хоть какую-нибудь книгу, да даже перевести в другую камеру.

Постоянство. Именно постоянство, невозможность даже вести отсчет времени, сводило его с ума. Грей Стар пробовал считать секунды в уме – и постоянно сбивался. Дойдя до сотни, он попытался нацарапать черточку на полу, но она тут же растворилась. Он пробовал вести отсчет по тому, как его кормят, но тюремщик приносил еду нерегулярно, опять же, если опираться на мысленный отсчет. Ах, как ведьмак в тот момент завидовал обычным каторжникам, порой десятками гибнущим на рудниках от изнеможения: они-то хоть могли перемолвиться словечком друг с другом, узнать, который час!

Тогда Грей Стар решил пойти на некоторую хитрость. Было одно место, в котором он теоретически был все еще свободен. Закрыв глаза, он погрузился в сон уже осознанный, доставая из закромов разума картины памяти. Он вспоминал все в мельчайших подробностях: прекрасный особняк де Элотов, вкуснейшие травяные сосиски, тающие на языке, мягкий запах духов Мерсифул и раздражающий одеколон Ферна. И как же ведьмак проклинал себя за то, что запомнил за свою недолгую жизнь так мало: даже то воспоминание о маленькой молчаливой кобылке в переулке было бы для него сейчас как глоток воды посреди пустыни.

Но Каер-Иф был необычной тюрьмой, и она была способна на куда большее, чем просто вневременное заключение. Под действием стен ведьмачьи воспоминания понемногу тускнели и иссушались, как уже упомянутая вода посреди песков Зебраара.

В какой-то момент воля Грея надломилась, и он все же взмолился богам. Первой стала Селестия:

— Дорогая Принцесса Селестия, – начал он вслух, только чтобы лишний раз развеять сводящую с ума тишину, – Я никогда не просил вас ни о чем, да и праведником меня назвать сложно. Да, чтобы достать тот гримуар, я совершил ужасный грех, но видите Вы, что это было исключительно из любви и верности к семье. Прошу вас, Ваше Высочество, если уж вам угодно покарать меня, то пусть это будет Суд Принцесс, и я услышу ваш приговор лично…

После этого он еще не раз возносил молитвы Старшей Сестре, попутно умоляя тюремщика доставить его прошение в Кантерлотт. И однажды ведьмаку приснился сон: он сидел на кристальном берегу у бескрайнего моря из чистого солнечного света, накатывающего легкими волнами. И когда Грей попытался прикоснутся к этой «воде», та отпрянула от его копыта, а из кристальной земли взметнулись колья, заключая ведьмака в клетку.

Проснувшийся Грей Стар воспринял это как знак.

Следующей, кому он начал возносить мольбу, была принцесса Луна:

— Ваше Величество, – шептал он, – вы всегда учили, что каждый ведьмак должен рассчитывать только на себя, и видите Вы, я честно пытался следовать вашим заветам. Но сейчас я не справлюсь один. Прошу вас, Луна вы или же Найтмер Мун, дайте мне сил вырваться отсюда, пошлите помощь, и я отдам вам все, что пожелаете, стану вашим до последнего волоска…

Вскоре ему снова приснился сон, и теперь ведьмак сидел на краю кристальной пропасти, а перед ним клубился серебряный туман. Грей Стар протянул копыто, но туман отпрянул, а из земли снова взметнулись штыри и заключили преступника.

Проснувшись во все больше возрастающем отчаянии, он взмолился Дискорду:

— Дискорд, Отец Хаоса и Раздора! Я не знаю, вправду ли ты заключен в Кантерлоттском саду, но, если у тебя есть сила, помоги мне, и я клянусь, что посвящу всего себя твоим замыслам!

И опять ему был сон, в котором ведьмак видел калейдоскоп бушующих красок, и снова те отпрянули, только тот к ним потянулся, и снова ведьмака заключили в клетку.

Постепенно силы Грея таяли. От все большего и большего наката отчаяния он даже попытался было покончить с собой, отказываясь от еды, но обнаружил, что чувство голода не усиливается, а желания справить нужду он с момента заключения не испытал вообще ни разу. Зачем же тогда его вообще кормят? Еще одна извращенная и непонятная ему форма пытки?

В какой-то момент он заметил, что его дух будто бы отдаляется от тела, но списал это на начинающееся безумие – вот только безумен ли тот, кто считает себя безумцем? Решивший не думать об этом Грей Стар не знал, как долго он еще продолжал молиться всем и каждому, одновременно цепляясь за такие мимолетные и ускользающие воспоминания-искорки прошлой жизни. Тюрьма же продолжала разделять и иссушать несчастные дух и тело.

В конце концов его мышление угасло.

Когда цветут розы: Семена

Я думаю, предназначение свыше существует для каждого из нас. И я должен был умереть дважды только для того, чтобы понять.

Джон Константин

— Следующий!

Холлоу Найт скучающе зевнула и посмотрела в сторону. С моста, ведущего в город, открывался неплохой вид на реку Трот, богатую несколькими выводками уток. Несмотря на начало марса, деревья, стоящие на противоположном берегу, уже покрылись густой и сочной листвой.

— Следующий!

Очередь снова продвинулась немного вперед. Холлоу Найт поправила висящие на боках бастарды, заранее отсчитала из кошелька пятнадцать бит: обычная входная пошлина для путника без товара. Хотелось поскорее закончить с формальностями и поискать место, где можно расслабиться: ночью ведьмачке «повезло» уснуть на пути мигрирующего главоглаза, который был вовсе не прочь закусить пониной. Холлоу предпочла не связываться лишний раз с опасным монстром, за которого ей к тому же не заплатили бы, поэтому добралась до города спустя два часа после рассвета вместо запланированного полудня. Очередь, полная ругающихся торгашей, скандалящих жен и прочего сброда, не прибавила полусонной Холлоу настроения.

— Следующий!

Холлоу вопросительно уставилась на приземистого и кургузого пегаса в форме рядового стража Города. Его унылая морда вызывала сочувственную ухмылку: наверное, он тоже бы предпочел сейчас усесться за барную стойку и заказать себе кружечку прохладного пива.

— Имя? — скучающе поинтересовался стражник.

— Холлоу Найт, — кобылка откинула капюшон и слегка улыбнулась, демонстрируя не по-понячьи развитые клыки.

— Ведьмачка? — уточнил крылатый, скользнув взглядом по кисточковым ушам, паре клинков и самому главному: цеховому медальону, и внезапно хмыкнул. — Проходите. Бесплатно.

Холлоу приподняла правую бровь, пряча обратно в кошель отложенные деньги. Спрашивать про льготы она не стала. Мало ли.

— Эй, сахарок, не подскажешь, где тут можно найти ночлег подешевле? Я сейчас немного на мели.

— Гляньте на площади Ночи, таверна «Мотылек»: там все приезжие останавливаются. И да, раз на мели, возьмите…

Ведьмачка дернула ногой, ловко поймав брошенную монетку.

— Пропустите хоть кружечку холодного, пока не освоитесь.

— Блеск. И за кого мне поднять эту кружечку, сахарок?

— Сильвер Чариот я, — хмыкнул пегас, возвращаясь к ропщущей очереди.

И Холлоу Найт вошла в город, величественный Город Масок, город истории, город возможностей… Стоящий на треть в воде, он был словно выползший на берег огромный зверь с жилами-лабиринтами из пестрых домов, по которым текли потоки жителей. В паутину плохо пахнущих артериол-подворотен вплеталось несколько венул-каналов, по которым время от времени сплавлялись длинные и узкие, как кишечные палочки, гондолы. Город был большим, величественным и жутко вонючим монстром.

Холлоу искренне надеялась, что гадит он золотыми слитками.

Выбранный путь-вена вывел кобылку к сердцу города, Нотр-Теалт де Трот, Дому Ночи – огромному зданию с величественным фасадом, разделенным по вертикали на три части пилястрами. По углам возвышались башни с колоколами, обставленные скульптурами: в основном горгульями, вивернами и прочими порождениями Духа Хаоса, однако встречались и герои-пони. Абсолютно все окна хвастались витражами, рассказывающими о событиях прошлого, большая часть сюжетов которых была посвящена принцессам-сестрам. В особенности Луне. Правда, этот собор уже четыре года – с Пришествия Найтмер Мун – не был ни кафедральным, ни открытым, но все еще самым большим и величественным.

На огромной главной площади Астр, самой большой в городе, куда спускались от трехарочного входа мраморные ступени Дома Ночи, собрался народ. Столпившееся смотрели на один из помостов: там выступала труппа. Зебры-артисты разыгрывали обычный спектакль о рыцаре-герое, спасающем прекрасную дворянку из лап злодея. И сейчас как раз началась сцена схватки.

Холлоу Найт резко замедлила шаг, с интересом разглядывая зрелище. Идущая за ней закутанная в грязный и рваный плащ маленькая пони, почти жеребенок, не успела затормозить и случайно толкнула ведьмачку в круп. Почти не обратившая на это внимание кобылка рассеяно извинилась и отошла в сторону, поближе к ступеням.

Внимание Холлоу привлек длинноволосый единорог-герой, фехтующий двуручником со злодеем-зеброй. Покрытое затянувшимися ранами и усеянное черными точками лицо, спрятанное за белой полумаской, кисточки на ушах, золотые кошачьи глаза и болтающийся на груди медальон в форме оскалившейся морды существа, очень похожего на аликорна… артист, играющий героя, был вовсе не зеброй, а ведьмаком.

Сделав быстрое движение, Найт Глоу Слабая Улыбка, до перерождения носивший имя Пинк, эффектно выбил из ноги противника короткий боевой серп. Толпа яростно заклопала, застучала копытами и заулюлюкала, приветствуя победителя. Светло улыбнувшись, Глоу отсалютовал зрителям мечом, дождался, когда вместе с ним выйдут на сцену Дворянка и Злодей, и поклонился. Между прохожими засновали маленькие зебрята со шляпами в зубах, в которые тут же посыпались не только медяки, но и серебро, и даже несколько золотых монет.

Потянувшаяся за мелочью Холлоу тихо ругнулась: кошелёк проклопался. Наверняка тот жеребенок... Не разглядев в толпе воровку, Холлоу вздохнула и мысленно сделала себе пометку не расслабляться: хапуги больших городов были куда как ловчее своих коллег из предместья.

Тем временем на сцене остался только Глоу и, поймав взгляд Холлоу, приветственно помахал кобылке и жестами пригласил к себе.

— Я знаю ведьмаков, нанимающихся охранниками и проводниками, но чтобы актерами? Это что-то новенькое, — задумчиво поделилась Холлоу, взбираясь на помост.

— Ты не первая, от кого я это слышу. Рад тебя видеть, мотылек, — жеребец одарил коронной улыбкой и шутливо поцеловал протянутое копыто, словно приветствовал благородную особу. Холлоу неловко хихикнула. — Не соблаговолит ли сударыня пройти с бедным артистом за кулисы? Учти, предложение эксклюзивное, только для своих.

— А как же прекрасненькие мамзели из числа благодарных поклонниц?

Единорог только фыркнул.

Стоянка зебр была совсем близко, рядом с двухэтажным постоялым двором «Ночной Мотылек». Три небольших фургончика, раскрашенные в цвета триколора Империи Зебраар, выставленные треугольником, в центре которого валялись сундуки, декорации и ящики с реквизитом. Молодая актриса, игравшая «красавицу», сидела перед подвешенным зеркальцем, заплетала гриву в частые расточки и тихо намурлыкивала какую-то песенку на родном языке. Холлоу подумала, что это место и раньше использовали странствующие труппы: в середине мостовой на месте вывороченной брусчатки трещал костерок.

Прямо сейчас туда подкладывал дрова крупный, выше Холлоу почти на голову, зебр с ирокезом. Именно он играл злодея.

На гостью артисты взглянули с легким интересом и вернулись к своим делам.

Сняв пояс с единственным мечом – стальным, Найт Глоу уселся на один из сундуков и телекинезом выудил из горы, как показалось Холлоу, хлама небольшую пузатую бутылку. Вырвав пробку зубами, он с наслаждением отпил и протянул напиток кобылке. Зебр, закончивший сооружать из поленьев подобие шалаша, неодобрительно фыркнул и скрылся в одном из фургонов.

— Вижу, твой новый коллега не слишком разделяет ведьмачью любовь к спиртному, — заметила Холлоу, делая глоток. По горлу словно прокатился клубок пламени, отдающий карамелью и миндалем.

— Просто Саед из Касты Огня, — ответил Глоу, продолжая слабо улыбаться. — Сама знаешь, какие у них порядки с алкоголем.

— И почему он здесь, а не на Имперском плацу? – дождавшись кивка Глоу, Холлоу шепнула Слово Огня, и деревяшки в кострище вспыхнули веселым пламенем. — Пятно?

Потирающий шрам на левом глазу Найт Глоу вздрогнул, словно очнувшись от легкого транса, и с трудом отвел взгляд от пляшущих язычков.

— Я… это… о чем мы?..

— О твоем Саеде.

— Он не мой. И он больше не в Касте: ушел в отставку по собственному желанию.

— Чтобы играть в спектаклях для жеребят? Ну, ладно он, а тебя как угораздило?

Найт Глоу задумчиво почесал подбородок, собираясь с мыслями, и в его глазах, как показалось Холлоу, вспыхнула странная крошечная искорка. Ведьмачка чуть-чуть прищурила глаза, рассматривая его шею: на ней виднелся бледный, практически незаметный кольцевой шрам, на котором плохо росла шерсть.

Словно от ошейника.

— После выпуска портал выбросил меня на север Эквестрии, — с явной неохотой начал свою историю ведьмак. — Пошлявшись год по землям якков, я сполна прочувствовал, что такое настоящий холод. Решение махнуть на другой континент пришло быстро, и выбор пал на Империю. В конце концов, почему нет? Тепло, светло, мало конкурентов.

— Дай угадаю: что-то пошло не по плану?

— Мягко сказано… Думаю, если подыскать хорошего менестреля, то всю ситуацию можно было превратить в сюжет для сказки. Из тех, в одной из которых прекрасный барон шастает по стране в надежде найти обладательницу хрустальной подковки.

— Вообще-то ту пони сожрали незнамо как проросшие в саду барона пландерсиды, — уточнила Холлоу, расслабленно приваливаясь к одному из колес фургончика. В окне напротив она заметила тройку давешних зебрят – те с искренним детским любопытством разглядывали странную тетю. Холлоу пришло на ум, что стригунки, скорее всего, не видели раньше ведьмаков женского пола, но, так или иначе, она решила их просто игнорировать.

— Я знаю, Кнайт рассказывал. Ему пришлось временно поработать там садовником, так что слышал я все из первых уст. В любом случае моя история была не менее прозаичной: если в двух словах, я вляпался в передрягу с одним мелким засранцем. Он оказался из Касты Воздуха.

— Благоро-о-одный… — понимающе со смешком протянула кобылка.

— Агась… Сунуть меня в медного быка его родителям показалось мало, поэтому сначала я попал на торги. Заменили казнь пожизненным рабством, но только в том случае, если до полудня у кого-то найдется пятьсот империалов.

Холлоу Найт уважительно присвистнула. Зебраарский империал ценился почти втрое больше эквестрийского битса, и чтобы собрать такую сумму, ведьмачке пришлось бы прикончить двоих, а то и троих чертей. Стоимость неплохого зачарованного меча, пусть и далеко не самого лучшего. Разбрасываться такими деньгами могла себе позволить либо знать, либо очень преуспевающий торговец.

— К счастью, мимо проходили госпожа Така и Титилэйо, — продолжил тем временем Найт Глоу, с искренней симпатией кивнув в сторону почти заплетшей волосы зебры. Пусть она и сидела к болтающим спиной, ее вставшие торчком ушки показывали: хозяйка прислушивается к разговору. — Им показалось хорошей идеей заполучить к себе в труппу странного уродца, который к тому же неплохо владеет мечом. Так что прекрасная леди спасла своего странствующего рыцаря. Ну или хотя бы ведьмака.

— Так ты теперь раб?

— Формально, да. Но мне неплохо, пусть и приходится иногда использовать приставку «из Касты Земли». Наверное, потому что не впервой.

Холлоу с интересом навострила ухо.

— Отец, мотылек. Мой отец тоже продал меня. Всего за тридцать битс. Я помню это.

— Ты разыскал его?

— Даже не пытался. Я не держу на него зла, но и любви не испытываю. Он был всего лишь первым хозяином… заложника. Что он, что Луна, что госпожа Така…

— Но ведь после выпуска мы были свободны.

— Ошибаешься, мотылек. После выпуска каждый из нас всего лишь стал заложником своего Пути… ладно, не будем о грустном. Как насчет тебя?

Кобылка пожала плечами, припоминая что-нибудь интересное. Думать мешала небольшая сонливость. Хотелось просто свернуться клубочком и пролежать так до самого вечера.

— Ничего особенного, — с трудом отвела взгляд в сторону Холлоу. — Халтурка на свадьбе. Узнала, что из некоторых ведьминов получаются не самые лучшие учителя.

— Звучит как неплохие сюжеты для пары постановок. А здесь что забыла?

— Встречаюсь с клиентом, — зевнула Холлоу. — Нужно будет заглянуть ночью на Мост Влюбленных.

— Не советую, — Глоу нахмурился. — После заката тут становится опасно. Даже для ведьмака.

— Леших бояться – в лес не ходить. А слово заказчика – закон. Особенно если проблема с деньгами.

— Как знаешь. Если хочешь, можешь пока подождать здесь. Сеньоры зебры не будут против.

— Не будут, — звонко подтвердила Титилэйо, закручивая последнюю прядь.

Холлоу благодарно кивнула и наконец провалилась в желанную дрему.

---

Проснулась Холлоу Найт, уже когда солнце практически ушло с небосвода, сменившись растущим месяцем. Редкие лоскутки мохнатых туч скрывали частые звездные огоньки на одеяле неба. Уличный галдеж затих, и тишина эта лишь время от времени нарушалась пронзительными взмявами гуляющей свадьбы кошек да лаем недовольных этим блохастых дворняг.

Холлоу Найт задумчиво осмотрелась. Часть реквизита была убрана, угольки в кострище окончательно потухли. Из фургончиков попеременно доносились легкие сопения, тоненький свист и басовитый храп. Кобылка не бралась определить, кому принадлежит какой из звуков: в состоянии медитации даже с самой искривленной перегородкой ведьмаки ухитрялись отдыхать абсолютно бесшумно, поэтому храп мог принадлежать как тому отставнику Касты Огня, так и решившему полноценно прикорнуть Найт Глоу.

Будить никого кобылка не стала. Проверив, насколько плавно выходят клинки из ножен и как быстро покидают свои гнезда флакончики с зельями, ведьмачка тихо выскользнула из лагеря-треугольника.

Вопреки ожиданиям и к небольшому удовлетворению, Холлоу не пришлось лишний раз накачиваться Кошкой. Улицы Города были неплохо освещены пылающими факелами: их было не так уж и много, но света они давали предостаточно, чтобы ведьмачка не споткнулась о какой-нибудь мусор.

Несмотря на кажущуюся безопасной обстановку, Холлоу все равно старалась быть начеку. Она не боялась бандитов, да и большинство чудовищ могли вызвать у нее разве что брезгливость. Однако не стоит лишний раз пренебрегать советом от такого же профессионала: ошибка в ее работе часто может дорого обойтись. Слишком часто и слишком дорого.

Кобылка вздохнула. Нет ничего удивительного в том, что ее приглашают так поздно куда-то к Дискорду на рога. Заказы от подобных личностей тоже соответствующие, с подвохом: как правило не совсем законные и с проблемами в оплате. Впрочем, бывают и исключения, когда кто-то просто старается лишний раз умолчать о случившемся: в голове еще свежо воспоминание об одной графине, ухитрившейся по глупости вляпаться в особый вид Ядовитой Шутки. Бедняжка на следующий день проснулась с коровьими рожками, выменем и хвостом – самая настоящая буренка, из тех, которые стоят в хлеву у ее селян. Спустя час громкой истерики графиня, завернутая в шелка так, что стала похожа на тючок, отбыла в одно из своих тайных имений в закрытой карете. Спустя чуть меньше суток туда привели Холлоу, которую особо доверенные пони сняли прямо с отбывающего парома. Однако ведьмачка не жаловалась: денег за плевый по ее меркам заказ отвалили неплохо. Конечно, выкупить Найт Глоу бы не вышло, но вот среднего раба – вполне. В комплекте с платой шло предупреждение, что если ведьмачка кому-то проболтается, то пусть сразу лучше сама учится мычать и давать молоко.

Наконец показалась улица Сломанных Факелов, в конце которой находился Мост, встретивший Холлоу тишиной. Не лаяли потревоженные чьим-то неловким движением собаки, не было видно или слышно ни кобылок легкого поведения, готовых за десяток монет скрасить кому-нибудь вечер, ни темных личностей, готовых за тот же десяток монет отправить случайного прохожего в Тартар. Даже света от факелов – и того стало меньше.

Клиент появился на другой стороне переправы. Высокий и худощавый, похожий на лозу минотавр в пестрых одеждах вынырнул из темноты улицы и тут же бросился навстречу ведьмачке, размахивая руками, словно ветряная мельница. Рот его был перекошен в беззвучном крике, словно один ненавистный Холлоу покойный поэт решил зачитать несчастному скопом все свои вирши.

Минотавр успел сделать ровно четыре шага, а затем ему на спину приземлилось что-то на первый взгляд бесформенное. В воздухе на мгновение блеснуло, а несостоявшийся клиент Холлоу жалобно забулькал, разбрызгивая кровь из перебитой артерии – порез на шее вышел длинным, от уха до уха. Упав лицом вперед, он слабо дернулся и затих.

Холлоу понадобилось чуть меньше секунды, чтобы осознать увиденное и принять решение. Без лишних выкриков вроде «стоять!» она бросилась вперед, на ходу вынося меч из ножен. Убийца тоже не мешкал: у тела еще не успела пройти предсмертная судорога, а закутанный в плащ с капюшоном убийца, оказавшийся пони, рывком развернулся на сто восемьдесят градусов и задал стрекача.

Ведьмачка сразу убедилась, что неизвестный не уступает ей в скорости. Более того, он оказался единорогом: по стоящим у стены ящикам в переулке, куда нырнул преступник, словно кто-то ударил, заставив рухнуть под ноги кобылки. Это на мгновение замедлило ее, но не остановило.

Погоня закончилась на развилке четырех проходов. Преследуемый сделал в прыжке быстрое движение передней ногой, и небольшой пятачок утонул в клубах дыма. Холлоу на полном скаку влетела в это облако, но не растерялась, а зажмурилась, пытаясь выследить цель по звуку. К сожалению, безрезультатно: кем бы ни был убегавший, двигался он практически бесшумно, словно всю жизнь посвятивший себя искусству побега.

Дождавшись, когда видимость придёт в норму, Холлоу вогнала клинок обратно в ножны и склонилась к земле, пытаясь прочитать хоть какие-нибудь следы. Безрезультатно: на мощёной дороге не осталось ничего. Даже кровь жертвы, обрызгай она убийцу, наверняка впиталась в одежду.
Холлоу не планировала возвращаться на место преступления, но, чтобы попасть в лагерь, нужно было снова перейти Мост, а другой дороги ведьмачка попросту не знала. Во имя Селестии, уж проще было сориентироваться в диком лесу, чем в этих переходах, в отдельных местах которых за крышами света звезд не видно!

На Мосте Холлоу уже ждали.

— Стой, стрелять буду!

Позади кобылки тут же приземлилась пара одетых в легкую кожаную броню грифонов, удерживающих в передних лапах по арбалету. Еще двое встали спереди.

Холлоу раздраженно вздохнула. Стража, практически как и всегда в какой-нибудь дерьмовой истории, подоспела в самый «подходящий» момент: убийца сделал дело, ускользнул, а под раздачу попало третье лицо.

— Стоять! Передние копыта подняла! — тем временем продолжал разоряться доблестный стражник. — Быстро!

Ведьмачка уселась на круп и как могла медленно и плавно подняла ноги. Получить смотрящий ей в лицо арбалетный болт хотелось меньше всего.

— Мечи на землю! Живо! И если мой напарник заметит, что ты применяешь свой телекинез не по делу, то тебя будет ждать острейшее отравление металлами!

— Идиоты, — фыркнула Холлоу, выкладывая поочередно стальной, серебряный мечи, охотничий нож для разделки чудовищ, крюк для переноски голов и серебряную цепь. — Не ту поймали. Убийца ушел одним из переходов.

— Поговори мне тут!

К легкому удивлению Холлоу, уводить кобылку никуда не стали, а приказали зайти на Мост: там уже успел собраться еще отряд из пяти охранников правопорядка. Один, откровенно зевая, оперся о поручни моста, второй легонько тыкал кончиком алебарды труп. Остальные на повышенных тонах допрашивали затравленно озирающегося, закутанного в лохмотья алмазного пса.

— Вон она! Вон она! —– залаял бродяга, указывая на пони узловатым пальцем. – Сижу я, никого не трогаю, а тут вижу: идет! Я только глаза на пару секунд прикрыл, а она уже в тени скрылась, и на земле труп! Убивца она есть, говорю вам! Вон, смотрите, вся оружием увешана, одного меча ей для злодейства уже мало!

— Два меча? — сонный страж встрепенулся. — Ведьмачка, что ли?

— И вправду, ведьмачка, — подтвердил удерживающий снаряжение Холлоу грифон. — То-то я смотрю, что на оружии письмена странные, наверняка не по-эквестрийски писанные.

— Ведьмачка, ведьмачка, — Холлоу смерила окружающих мрачным взглядом. — Убиваю чудовищ за деньги. Не пони, грифонов или алмазных псов. Отпустите, а?

Стражники быстро переглянулись, и один из них, престарелый земной пони малиновой расцветки, видимо, самый главный, покачал головой:

— Нет, доча. Ты замешана в убийстве. Скорее всего, как просто свидетель, но пока больше как подозреваемый.

— Я невиновна.

— Может быть. А может – и нет. Убивать вы научены будь здоров, как говорят некоторые наши соседи: «Трымай портки – ховайся в бульбу».

— Мне кодекс запрещает убивать разумных существ.

— А нам – брать на лапу. И? — хмыкнул старик. — В любом случае, доча, я бы не стал тебя отпускать, даже если бы и захотел: сейчас придет коронер, благо у него были дела неподалеку, она и разберется – что, куда и кого послать. Ты, кстати, тоже никуда не идешь, — шикнул он на нищего. Тот что-то невнятно проворчал, но открыто спорить не решился.

Ожидание продлилось недолго. Впрочем, для кобылки часть времени улетучилась за разговорами о жизни со стражей: те не стеснялись рассказывать байки о своей жизни и в свою очередь были не прочь услышать что-нибудь о работе охотницы.

Она появилась из тьмы переулков беззвучно, как призрак. В черном сюртуке поверх красного камзола она трусила, словно гиена, идущая на запах падали. Почти невидимая и неслышимая, ее выдавала лишь небольшая блестящая в огне факелов медная брошь в форме бабочки, закрепленная на груди.

С появлением коронера все разговоры смолкли, а стражи принялись изображать как можно более бурную деятельность. Холлоу Найт же, удивленно приподняв брови, прикинулась соляным столбом.

— От хурэ… Докладывайте, — хрипло и коротко приказала вооруженная лишь стальным мечом Лоуд Стар, проходя мимо отряда и склоняясь над телом. На стоящую рядом коллегу по ведьмачьему делу она не обратила ровным счетом никакого внимания.

— Убийство, — отрапортовал старый земнопони. — Убитый – аптекарь Фо Ли, тридцать два года, минотавр. Тело опознал я, лейтенант Голден Шиелд. Жертва убита режущим ударом в шею. Подозреваемая – ведьмачка Холлоу Найт, была задержана при попытке скрыться с места преступления…

— Заткнись.

Лоуд задумчиво помахала хвостом, вздохнула и неожиданно разразилась бранью:

— Вы, идиоты, вы понимаете, что вы идиоты?! – свелись ее забористые конструкции к одному относительно цензурному вопросу.

— А?..

— По морде подковой «на»! Во имя всех святых, кем я командую?! Дегенераторы обыкновенные! Это, это вы как проморгали?! – рявкнула Лоуд Стар, разворачиваясь и раскрывая переднее копыто. В том лежал изрядно помятый и заляпанный кровью и грязью комок из лепестков. Роза. Точнее, черная роза. Еще точнее, ее бутон.

Насладившись реакцией подавленных подчиненных, Лоуд Стар принялась раздавать указания:

— Тело в мертвецкую, завтра сообщите кому надо. Бродягу отпустить на все четыре стороны.

— А ведьмачку?..

— Она со мной. Или думаете, что она Флорист?

— Ну, я… — замялся земной пони.

— Не «я»-кай. Если бы ты хоть изредка читал отчетность с поста ворот, то знал бы, что сегодня в город вошла охотница Холлоу Найт, ныне не подпадающая под закон города о пошлине. Возражения?

— Вообще-то темно было, — внезапно буркнул один из стражей, сверля взглядом мостовую. — Тут не все имеют кошачье зрение, потому и проглядели розу.

Холлоу подумала, что Лоуд сейчас отвесит подчиненному люлей, но та, поправив непослушные кудряшки, неожиданно покладисто сказала:

— Хорошо, «дегенераторы» отставить. Еще?..

— Н-нет…

— Отлично.

Получив обратно оружие, Холлоу внутренне посочувствовала своим недавним конвоирам. Лоуд Стар была для них явно не подарком.

— Чего застыла, подруга? — легонько толкнула ее коронер. — Пойдем пожевать найдем. Я угощаю.

Найти пожевать Лоуд привела подругу в таверну «Белый Аликорн», что располагалась на стыке купеческого и храмового кварталов. Холлоу подумалось, что рисовавший вывеску к этому заведению хотел слегка поизмываться над Принцессой, и потому нарисовал нечто, похожее на гору мышц с огромными топорщащимися крыльями, охреневшим взглядом и стиснутыми до скрипа зубами. Пожалуй, даже Гора Мун Лайт на ее фоне выглядел бы просто слегка крупноватым жеребцом.

В самой таверне было слегка шумно: вернувшиеся патрули просаживали зарплату, требуя от хозяина очередную пинту земного светлого.

Не успели ведьмачки войти, как несколько стражников радостно взревели и тут же умолкли, когда Лоуд погрозила им копытом. Как только подруги уселись, трактирщик, долговязый коттен Мяурисио, скользнул к их столу и тут же поставил две наполненных до краев пенистых кружки. Лоуд оглянулась на коллег, те показали ей одобрительный неприличный жест и вернулись к своему обсуждению, понизив голос.

— Заказывай, — зевнула Лоуд, усаживаясь поудобнее.

— Мне только капусту и пару помидоров, — обратилась Холлоу к трактирщику. — Самые дешевые.

— Перевожу, — зевнула Лоуд ещё раз, — нам два куска вяленой свинины, картошки, копченого сала, маринованных помидоров, овощей, рыбы и хрен.

— Мауржовый? — тактично уточнил трактирщик с акцентом. — Или обычный?

— Неси любой, пока я тебя не начала жрать.

Трактирщик тут же как сквозь землю провалился.

— Рассказывай, — вернулась к Холлоу Лоуд. — Быстро, решительно, с подробностями.

— Так быстро или с подробностями? — неумело попыталась уйти от темы Холлоу. Допрашивали ее впервые.

— Давай с подробностями: как жизнь ведьмачья, скольких накеров уже порешила, сколько невинно спасенных уже назначили тебя спасительницей рода понячего, а сколько пожелали умереть в самых страшных муках?

Холлоу замялась. Рассказывать откровенно не хотелось.

— Мы на допросе? — наконец выдавила она из себя.

— А то, — не моргнув и глазом подтвердила Лоуд. — Просто формат немного другой: в отличие от темницы здесь за сотрудничество со следствием ты получишь не в рыло, а кусок сала.

— О как. А если бы я в темнице не согласилась сотрудничать?

— Все равно получила бы в рыло, только в два раза больше.

Повисла неловкая тишина, пока Лоуд Стар не хихикнула:

— Ладно, ладно, не кипишуй, подруга… — сделала она глоток из своей пинты. — От хурэ, как хорошо пошло… В общем, давай я: перед тобой коронер Ее Величества Лоуд Стар, исполняющая частичные обязанности также обвинителя, следователя и находящаяся в звании капитана стражи славного Города Масок. Вот так, — весело закончила Лоуд.

— Ага, — чуть нервно хихикнула Холлоу. — Всегда мечтала иметь связи в страже.

— Но-но, отставить шуточки! Мы тут, в страже Тротингема, взяток не берем! Собственно, я и разговариваю с тобой только потому, что абсолютно уверена в твоей невиновности, подруга, так что можешь расслабиться.

— Совсем уверена?

— Совсем-совсем уверена. В твою жизнь сверх того лезть не хочу: рассказывай, что посчитаешь нужным. Пока на тебя не пришла ориентировка, с рабочей точки зрения ты мне абсолютно безынтересна.

Холлоу слегка подавленно отпила из своей кружки. Не так она представляла свою встречу с… пусть будет, подругой детства. Условной подругой.

Внезапно Холлоу заметила, что Лоуд бесцеремонно рассматривает ее правую щеку.

— Нравится? — горько спросила хозяйка щеки.

— Красивая царапина.

— Иронизируешь?

— Ничуть. А я гляжу, тебя уже неплохо так подзадолбали на эту тему?

— И не говори, — пробурчала Холлоу. — Каждый, каждый раз плюются и копытом Символ чертят, словно это уродство заразно. Дай Селестия, если хотя бы с десяток существ наберется, кто не побоится мне в лицо взглянуть.

— Трусливые куски дерьма. Впрочем, я пока не слышала, чтобы нашему брату с этим было легко: кто вообще признал бы ведьмака эталоном красоты?

Чуть-чуть опьяневшая Холлоу немного покраснела.

— От хурэ, где же этот трактирщик… — выругалась Лоуд. — Ладно, оно хоть стоило того? Эта царапина?

— Как сказать… Я получила его, когда…

Холлоу Найт сама не заметила, как принялась рассказывать о своих немногочисленных приключениях, стараясь огибать некоторые, как ей казалось, постыдные моменты. Язык ей развязало не только пиво, но и жареные перепела, которых трактирщик приволок в нагрузку к заказу, да еще и пузатую бутылку, заткнутую перцем, добавил.

Где-то на истории о превратившейся в буренку дворянке в трактир прошмыгнула маленькая серенькая фигурка и замерла, уткнувшись носом в бок Лоуд. Судя по тому, что никто не обратил внимания, это происходило постоянно.

Холлоу запнулась и попыталась проморгаться – получилось с трудом. Но даже с плывущими очертаниями, все же эта маленькая пони казалась ей немного знакомой…

— Опять?.. — участливо спросила у фигурки Лоуд Стар, ласково похлопывая по небольшой головке. — У кого на этот раз?

Фигурка сжалась, кивнула на Холлоу и зубами достала из недр плаща маленький кошелек. Лоуд Стар вздернула бровь и взяла мешочек.

— На, — протянула она мешочек Холлоу. — Метка говорит, что у тебя стащила.

Холлоу наконец вспомнила. Приняв кошелек, она кое-как пересчитала содержимое: ровно сто бит, как и было.

— Молодец, малышка, — протянула воришке два помидора и огурец Лоуд. — Иди спать.

Малышка кивнула, взяла в рот еду и побрела прочь. Слегка протрезвевшая Холлоу заметила, что двигалась воришка немного странно, неуклюже и будто скованно, слегка подергиваясь.

— Ты не злись на нее, — сказала Лоуд. — Бедняжка осталась совсем одна. С трудом говорит, так еще и талант у нее так себе: как видишь, может обокрасть любого, даже нас. Тянет ее на это, она и ворует, а потом совестью мучается и возвращает украденное. За это ее иногда бьют, порой не только ногами. Вот пусть лучше мне отдает, а я разыщу хозяина.

— Угу. А почему она… ходит… — Холлоу сделала неопределенный жест ногами.

— Болеет. Врожденная болячка, мне один лекарь рассказал: у таких, как она, особая бяка с нервной системой, ноги не слушаются, и с возрастом становится только хуже, хотя такие обычно долго не живут. Метке еще повезло, у нее легкая форма, через пень-колоду пока приноровилась. А ведь будь у нее полноценное здоровое тело, кто знает, на что эта кроха была бы способна. А так я пока за ней присматриваю. Что ты на меня зыркаешь?

— Ты это, смотри, — погрозила огурцом Холлоу. — Нам так-то запрещено брать учеников, и не зря!

— Так она и не ученица, так, сирота прикормленная… а что, кто-то из наших уже пытался обзавестись?

Холлоу мрачно захрустела соленьем и потянулась к огромному бутылю. Чтобы продолжить рассказ, пары пинт пива и стакана сивухи ей было мало.

А потом было сало, перепела, огурцы и еще куча снеди, которую ведьмачки не стеснялись мешать с огромным количеством выпивки. Холлоу плохо помнила, что трепал ее распустившийся язык, но там точно были нецензурные и пошлые частушки, подхваченные присоединившимися стражами. Потом был провал, а в себя Холлоу кое-как пришла лежащей на верхушке одной из башен Нотр-Теалт де Трот в обнимку с Лоуд и бутылкой самогонки, заткнутой соленым огурчиком.

— К… Красиво… — вывернулась из объятий подруги Лоуд Стар и поднялась на ноги.

Холлоу не могла не согласиться, ночной Город Масок и вправду был красив: много где плясали разноцветные огни открытых таверн, до вершин храма долетали звуки пьяных хоров, а луна отражалась в каналах. Город жил ночной жизнью.

Лоуд икнула:

— Город… ик… от хурэ… город красивый, но не обманись: этот город тот еще… как там их… А!.. Чудовище! Монстр! И этот, сука, монстр боится меня! Я… ик… видела его истинное лицо! Улицы — вены, продолжение сточных канав, а канавы заполнены вонючей кровью! И когда эти проклятые стоки будут окончательно забиты, и вся эта мразь начнет тонуть... Когда скопившаяся грязь похоти и убийств вспенится им до пояса, все местные шлюхи и политиканы посмотрят вверх и возопят: "Спаси нас!", а я… я прошепчу…

Если бы не среагировавшая даже в пьяном угаре Холлоу, никто бы не узнал, что прошептала бы ее подруга, а страже Города пришлось бы срочно искать нового капитана. А так удерживаемую за хвост и перегнувшуюся через парапет Лоуд лишь вырвало куда-то во тьму на ступени собора Луны.

— «Нет»? — участливо спросила Холлоу, придерживая выворачивающуюся наизнанку подругу.

— От хурэ… Что?

— Ты прошепчешь «Нет», са… сахарок?

— Что? Нет, то есть да… То есть… — Лоуд зажмурилась, пытаясь поймать мысль. — Я… скажу… «Конечно же, я помогу вам, почему нет? В конце концов это моя работа, поэтому кто, если не я!».

И это стало последним, что Холлоу запомнила в ту ночь.

---

Просыпаться было тяжело. Тяжело и больно: голова гудела, как соборный колокол, а внутренние органы, казалось, пытались выбраться и отправится на поиски собственных приключений. Очнувшаяся Холлоу тихо застонала и попыталась подняться, но смогла только навернуться с молельной скамьи, на которую ее кто-то уложил, да еще и заботливо прикрыл плащом.

— Bloede ap dyable arse… — Холлоу приподнялась, кое-как пытаясь проморгаться. Она была внутри собора и только поэтому не приложилась мордой о каменный пол: в этом храме тот был полностью устлан атласными коврами.

Со стороны послышалось тихое шарканье, и Холлоу обернулась: через ряды скамеек к ней бочком двигался одетый в рясу звонаря алмазный пес, негромко шаркающий метлой. Уборщик был странным: нескладный и несуразный, с огромным горбом, деформированной мордой, на которой один глаз был с копыто, а второй – с царский орех. Задняя правая лапа была короче левой, из-за чего он постоянно хромал. Уже потом ведьмачка узнает его имя: Квазидого.

Заметив проснувшуюся Холлоу, звонарь издал серию приветливых лающих всхлипов, бросил метлу и довольно резво метнулся куда-то в боковые помещения храма только затем, чтобы вернуться с корзиной, полной снеди, и поставить ее перед Холлоу.

— Ну… эм… спасибо?

Звонарь улыбнулся и, снова издав несколько лающих сквоньчаний, достал хлеб, сыр, немного колбасы и громадный тесак. Быстрыми движениями соорудил огромный бутерброд, пришпилив ловко нарезанные куски сыра и колбасы зубочистками. Еще и оливки наколол!

— Э… это что, мне, сахарок?

Пес закивал и завилял хвостом, пытаясь состроить что-то вроде добродушной улыбки. Получился оскал, как будто калека насиловал жеребят по жизни, но Холлоу поняла. Затем повар-звонарь достал из корзины стакан и бутыль, в которой, как Холлоу догадалась по запаху, плескалось церковное вино.

Разговор не заладился, Холлоу не умела общаться с немыми псами, поэтому за едой она решила осмотреться: два десятка скамей, огромные витражные окна, из-за которых свет внутри казался золотистым, высокие расписные потолки, на которых ни щепки дерева. Снаружи и изнутри Нотр-Теалт был полностью, исключая разве что двери, каменный, а балок нет и в помине. Но самый большой трепет внушала огромная статуя Луны из синего мрамора, что застыла в величественной сидящей позе: грудь слегка «вспушена», голова чуть склонена. Из-за расправленных крыльев Холлоу подумала, что храм возводили уже вокруг статуи: её бы точно не смогли протащить сквозь пусть и высокие, но сравнительно узкие ворота. Кончики передних копыт гигантская принцесса окунала в вырубленный перед ней небольшой бассейн, который был для неё скорее крошечной ванночкой. И в нем было даже несколько золотых кругляшей-пожертвований!

Когда с завтраком было покончено, квазипес взял корзину, а Холлоу дал запечатанный конверт, после чего скрылся в помещениях. Холлоу вскрыла письмо:

«С добрым утром, подруга. Надеюсь, вино было хорошим. Загляни ко мне в час пополудни или позже, Дом Стражи.
Л. С.
П.С. Возьми с собой мечи»

Холлоу хмыкнула. Время еще оставалось, не мешало бы сперва навестить Найт Глоу. А пока…

Холлоу поднялась и подошла к статуе поближе. Неизвестный творец постарался на славу: глаза скульптуры, лишенные зрачков и радужки, умудрялись одновременно и следить, и оставаться холодно-безучастными.

Холлоу завороженно заглянула в них, размышляя. Дольше, чем нужно.

Она отвела взгляд и обмакнула копыто в бассейн – условно святая вода холодила – и поочередно коснулась лба, правого плеча, левого. Затем сложила копыта вместе:

— Ваше Величество, услышьте меня, — негромко начала молитву Холлоу. — Видите Вы, я пыталась быть хорошей ведьмачкой: старалась не убивать разумных, не возвращаться домой, не брать учеников, не заводить друзей. Но каждый, каждый раз мой Путь только и делал, что сводил и заставлял строить связи. И теперь я бы хотела помолиться за посмертие Батти – видите Вы, она была виновной в том, что меня продали Вам, меньше всех. Я бы хотела помолиться за Змееныша, видите Вы… — Холлоу запнулась, разомкнула копыта и посмотрела в отражение. — А видите ли Вы? Хотите ли видеть?
Статуя продолжала молчать.

Бесцельно просидев несколько минут, Холлоу скривилась:

— Если подумать, даже до заточения Вы ничем не отличались от этого гигантского куска камня.

Накинув на себя плащ и подхватив мечи, Холлоу вышла вон из храма. Уже четыре года этот божий дом стоял без молитв и бога.

А для ведьмаков он был таким всегда.

---

Найт Глоу встретил Холлоу сидя, привалившись к вагончику и с зебринской гитарой в копытах, пока Титилэйо пыталась заплести одну-единственную косичку у его виска. С непослушными волосами ведьмака получалось это с трудом.

— Я даже не стану спрашивать, как прошла ночь, — слабо улыбнулся Найт Глоу. — Ваш пьяный ор был слышен на весь квартал и горячо обсуждается с ранних петухов. В частности, один постоялец клялся Саеду, что на него в ночи налетели две пьяных в зюзю кобылы при мечах и учинили допрос с пристрастием. Когда бедняга все же смог доказать, что красота пока еще не преступление, ему отсыпали двадцать монет, сказав, что это «награда и стимул не нарушать закон в дальнейшем». Он до сих пор в легком шоке и говорит, что это его самый прибыльный выход по нужде.

Холлоу пошарила в кошельке и подсчитала наличность.

— Твои?

— Мои. Ну и шуш с ним, я все равно вчера нажралась на в десять раз больше. А где все?

Глоу пожал плечами:

— Госпожа Така в своем вагончике, Саед ушел за травами, тройняшки где-то носятся. Лучше послушай, что я сочинил.

Холлоу уселась, а Глоу, хмыкнув, ударил по струнам и неплохо поставленным голосом запел:

Ужасней истории вы не найдете,
И нету баллады печальней на свете,
Чем эта – о бедном цирюльнике Тодде
И юной прекрасной жене его Бэтси,
О юной флористке, красавице Бэтси.

С малюткою-дочкой и Бэтси прекрасной
Жил в доме уютном цирюльник счастливый.
Но раз, возвращаясь домой после казни,
Красавицу встретил Линч Лав похотливый!
Красавицу встретил Линч Лав похотливый...

Расчет у него был безжалостно точный,
Он дело состряпал по ложным доносам.
И вот, разлученный с женою и дочкой,
Был бедный цирюльник на каторгу сослан,
Был бедный цирюльник на каторгу сослан...

Мерзавец Линч Лав домогался до Бэтси,
Пока ее муж был закован в железе,
И бросилась в реку она на рассвете,
И юное тело поплыло по Троту,
И юное тело поплыло по Троту...

— Вот, как-то так, — закончил песню Найт Глоу. — Пока что черновой вариант, нужно срифмовать строчки «Трот» и «Батси»…

— Я не разбираюсь в песнях, — пожала плечами Холлоу. — А что, все так и было?

— А то, — сделал страшные глаза Глоу. — Эта душераздирающая история произошла ровно сто пятьдесят лет назад, или раньше, или позже, но до сих пор она будоражит воображение, и кровь ее нет-нет да и проступит на местных серых мостовых.

Холлоу вздернула бровь, а Глоу расхохотался:

— Не делай такое лицо, мотылек! Всего лишь каких-то лет восемь назад, да и со слов нашей общей знакомой там все закончилось относительно хорошо: цирюльника, конечно, никто не выпустил, но и флористка в реку не бросалась. Но имена все же лучше поменять, а то Огонек меня сожрет: она вообще про это дело за пьянкой рассказала.

— Ох уж эти артисты-менестрели: либо все переврут, либо так ославят, что лучше б забыли.

Пока ведьмаки болтали, из одного из вагончиков послышались скрип и тяжелые шаги. Дверь распахнулась, и на улицу соизволила выйти загадочная госпожа Така.

Решившая выпить Холлоу едва душу Луне не отдала, поперхнувшись. Госпожа Така была… очень заметной. Уж на что была толстой в свое время Матушка, но Така выглядела как та, кто съел ее: ноги-тумбы с тяжелыми золотыми браслетами-кандалами, куча дорогого красного шелка, целых четыре подбородка, под которыми прячется тоже золотая цепь, больше подходящая моргенштерну. А на огромном лице – аляповатый грим, раскрашенный нос-помидор, призванный то ли пугать, то ли смешить.

Вот только Холлоу знала: вовсе не в шутовской грим была окрашена зебра – в шаманский!

А Холлоу не любила шаманов. Очень.

Разомкнув мясистые губы, Така степенно произнесла:

— Ом-м, это и есть новая ведьмачка?

Холлоу хмыкнула: на эквестрийском зебра говорила чисто, но не рифмовала, что среди полосатых считалось высшим искусством.

Не дождавшись ничьего указания, Холлоу слегка поклонилась и произнесла несколько слов на высшем зебрааре.

— Ом-м, я впечатлена. Ты знакома с нашими обычаями, молодая брухе?

— Немного, мамбо асогве из Касты Эфирных.

Мамбо асогве расхохоталась, раскатисто, словно водопад, и обратилась к Титилэйо:

— Дщерь моя, принеси нам рахат-лукума и кокосового молока из моего пристанища, дабы могли мы вкусить немного в честь нашего знакомства. А ты, молодая брухе, можешь называть меня просто сеньора Така: я пусть и принадлежу все еще к Касте, но уже давно даже не мамбо – всего лишь странствующая бокор, иногда развлекающая жеребят.

Рахат-лукум Холлоу понравился, как и молоко, смешанное с медом, которое неплохо дополняло сыпучий, словно далекие пески Зебраара, рассказ Таки.

Странствующая бокор поведала, что действительно еще год назад являлась мамбо-асогве при дворе Его Воздушности Кирилл Рассудительного, а ее сын Саед был очента эспада – восьмидесятый меч Его Воздушности, один из лучшей сотни фехтовальщиков страны. Дочь же, Титилэйо – пока еще действующая мамбо, ушедшая в паломничество. Более того, все трое приходились близкими родственниками Его Воздушности, хотя как раз это Холлоу не удивило: для императора иметь десять братьев-советников было нормой, и это только родных, поэтому вся Каста Воздушных в той или иной мере была одной большой и сравнительно дружной родней. Особенно если дело касалось действующего императора: организуешь против такого заговор, а предки после смерти соберутся несколькими поколениями да и спросят всей толпой. Пинать будут долго и со вкусом.

Но это не значит, что даже в такой дружной на потусторонних люлях семье нету стервозной сестрички-тетушки, ради которой предыдущее, нынешнее и следующее поколение готово взять коллективный грех на душу, и этой самой стервой стала сеньора Така аэп Рейрей вар Морвудд – родители как предчувствовали. Ничем таким богохульно-поругательным страдающая ожирением мамбо не занималась: всего-то довольно успешно баловалась пером, ставя довольно хорошие злободневные комедии, в которых не стеснялась шутить даже над старшим братцем. Тот не возражал и с удовольствием вкушал рахат-лукум на постановках, изредка отмахиваясь на недовольные ворчания других родственников.

К сожалению, когда сеньора Така и ее дочь, сеньорита Титилэйо аэп Гойгой, выкупили из рабства молодого ведьмака, закрывать глаза на семейные ссоры уже было даже опасно, и император от греха подальше подверг любимую сестренку с ее семьей Непростительной Бенефиции. Отныне Таке и ее выводку было запрещено вступать на земли Зебраара под страхом смертной казни хотя бы до тех пор, пока жив их новоприобретенный раб.

— И вы ничуть не скучаете по дому? — спросила Холлоу, жмурясь от ласкового солнца. Несмотря на то, что сеньора Така была шаманкой, неприязнь ведьмачки как-то немного улетучилась.

— Ом-м, ничуть. Сие кодло было пОлно лишь мелочными обидами и завистью моему драматургическому таланту. Попав же в благословенную Эквестрию, я открыла для себя новый путь и вплотную занялась историями о героях и их прекрасных спутницах – у нас бы такое не оценили, ибо нет никого героичнее императора, да благословит его Дамбала, предки, и кто там еще захочет. А теперь скажи, молодая брухе, был ли хорош мой рахат-лукум? Освежило ли тебя молоко?

Холлоу сразу напряглась. Она уже знала, что сейчас произойдет: зебра оказала услугу и сейчас попросит что-то взамен. Конечно, можно отказаться, но нанести оскорбление сестре императора… ладно сестре императора, но еще и хозяйке Найт Глоу, это не совсем то, чего хотела бы сейчас эта молодая брухе.

— Хорош. Освежило.

— Ом-м, отлично, просто отлично. Не удостоишь ли ты, молодая брухе, нас ответной услугой?

— Смотря что вам нужно, — как можно тактичнее попыталась ответить Холлоу. Шут с ним, с оскорблением, если сеньора Така сейчас достанет монету, разломает, отдаст половинку…

Но у сеньоры было другое на уме:

— Ом-м, я имела наслаждение видеть, как сражаются друг с другом первые из эспады – и это было феерично. А как сражаются ведьмаки?

Холлоу чертыхнулась и посмотрела на Глоу: тот молчал и выглядел словно безвольная кукла, повешенная на гвоздь. Что ж, по-видимому, отдуваться придется ей:

— Ведьмаки не сражаются друг с другом.

— Ом-м?

— Нам кодекс запрещает.

— Ом-м… — хмыкнула сеньора Така, и Холлоу поняла, что не сможет ей отказать. Видимо, Найт Глоу посвятил хозяйку в тонкости ведьмачьего сборника правил.

— Сын мой, принеси деревянные мечи, — властно сказала сеньора Така вернувшемуся с корзинами Саеду. Тот только фыркнул и принялся рыться в скарбе и декорациях, пока не достал две резные палки.

— Bloede… — буркнула Холлоу, становясь посреди площадки. Места для поединка хоть и было немного, но вполне достаточно – чуть меньше, чем на помосте.

Найт Глоу встал напротив, приняв базовую стойку Пути Эластичности: эфес чуть выше головы, меч параллельно земле смотрит острием в лицо противника, а сам ведьмак чуть пригнулся, словно готовый к бою кот. Холлоу подняла деревяшку…

Серебряная монетка подпрыгивала, крутилась в воздухе, ловя начищенными гранями капли дождя. Подбрасывающий ее мэтр Рейдж сидел, задумчиво смотря, как стекает на землю вода по десяти коротким гривам , превращая внутренний двор Каер-Теалт в жидкую грязь.

Мэтр в последний раз глянул на чеканный профиль принцессы Луны и кинул:

— Кот, Гиена – шаг вперед.

Из линии учеников вышли двое и замерли, глядя на мэтра со спокойствием и вызовом. Со спокойствием смотрел преимущественно Кот, с вызовом – Гиена.

— Деритесь, черви.

Ученики раздумывали лишь секунду, и вот уже вспыхнули учебные призрачные клинки, а новоявленные противники закружили, оценивая друг друга.

Первой атаковала Гиена. Следуя Пути Соперничества, она взмахнула мечом крест-накрест в качестве своеобразного приветствия и налетела на врага, начав поединок с укола в лицо. Следующие ее удары были элегантными, скупыми, но в то же время мощными и плавными. В основном выпады, короткие и точные, никаких блоков. Владение временем и мастерство – вот основные положения Соперничества.

Кот же даже не пытался перейти в наступление. Его Путь, Путь Эластичности, помещал фехтующего в центр шторма из холодной стали, не позволяя причинить вреда. Именно на этом Пути юных ведьмаков учили отбивать стрелы.

Время текло вместе с каплями, мешающимися с градинами пота. Отступившая Гиена выругалась и зачерпнула немного земли, чтобы бросить в глаза противнику: грязные приемы не запрещались. Кот дернул головой, и ком пролетел мимо, так и не сбив заблаговременно выставленную Защиту.

Постепенно движения бьющихся замедлялись, хотя для обычного наблюдателя все еще оставались стремительными: ведьмаки дерутся быстро, но и устают не медленнее. В какой-то момент и Кот, и Гиена, и остальные поняли: нужно заканчивать.

Яростно раздувая ноздри, Гиена подобралась и припала к земле, а внимательно наблюдающий Пятно выставил меч диагонально. Льющие как из ведра струи слепили, гасили любые окружающие шумы, мешали вдохнуть, истощали. Теперь все решится последней атакой: либо первая пробьет защиту и пронзит, либо второй парирует и закончит контратакой. Останется только один.

Вложив в прыжок последние силы, Гиена вместо выпада замахнулась. Кот не стал пытаться ни сделать вольт, ни кувыркнуться.

И вот, когда два лезвия уже соприкоснулись, между ними, прорываясь сквозь летящие к земле капли, вклинилась метко брошенная монета. Удар был слабенький, но его хватило, чтобы сбить баланс, и фехтовальщики одновременно рухнули в жидкую грязь.

И больше не поднялись.

— Мотылек, принеси монету.

Мотылек подчинилась.

— Усекли, опарыши? – обратился мэтр к ученикам. – Надеюсь, это навсегда отобьет у вас желание проредить конкурентов на тракте: как бы в процессе не проредили вас.

Мотылек взглянула на лежащий в грязи кругляш.

Монетка упала ребром.

…Холлоу подняла деревяшку. Неудивительно, что Найт Глоу и Саед сражаются настоящими мечами: исход предрешен, любой ведьмак один на один быстрее любого из эспады. Найт Глоу спокойно может контролировать поединок, подгадывать моменты, но сейчас… сейчас будет хаос. Хотя есть один выход. Нужно поддаться. Нужно проиграть.
Холлоу начала первой. Шаг вперед, широкий взмах, который тут же был парирован. Холлоу отпрянула, но тут же перешла в наступление, обрушивая вихрь ударов — с трудом, но Путь Решительности все же мог подавить Путь Эластичности.

Внезапно мечница поняла, что теряет контроль. Мысленно она еще владела ситуацией, но тело будто двигалось само, рвалось сражаться, подчиняясь инстинктам убийства.
Ведьмаков не учили поддаваться. Тем более себе подобным.

— Игни! – в какой-то момент выкрикнул тоже забывшийся Найт Глоу, ударив в декорацию волной пламени.

Еще мгновение назад перед ней была Холлоу.

Ведьмачка почувствовала, что что-то изменилось. Что-то на секунду блеснуло вместе с отражением пламени в глазах Глоу, и он проиграл: очередной удар обратным хватом мазнул его самым кончиком.

Будь это настоящий меч, ведьмак упал бы с перерубленным горлом.

К счастью, впавшее в боевой транс тело Холлоу забыло, что мечи были деревянными, и ведьмачка, глубоко вдохнув, вынырнула из трехминутного хаоса.

— ¡Apaga el fuego! ¡Saed, los cadáveres están en llamas! – кричала тем временем сеньора Така, пока Саед исполнял приказ.

Пожар не успел как следует разгореться, благо крики сеньоры Таки услышали и поняли: из «Мотылька» выскочили двое зебр с ведрами в зубах и как следует окатили понемногу обугливающуюся часть декора.

Тяжело дышащая Холлоу посмотрела в сторону поверженного: Глоу сидел, безвольно прижавшись к стенке. Взгляд его был затравлен, на губах выступило чуть-чуть пены, и с них срывался неразборчивый полушелест-полусвист на зебрааре. Бедняга был не здесь и не в себе и почему-то всем своим видом походил для Холлоу на загнанного кота-полуторагодку, которого неожиданно швырнули в бочку с карасями.

Присевшая рядом сеньорита Эйо обняла его и принялась что-то лихорадочно и быстро-быстро нашептывать на ухо. Найт Глоу машинально вцепился в нее и издал легкий мяукающий звук, но все же немного успокоился.

— Я… я думаю, мне лучше уйти?.. — неуверенно спросила отдышавшаяся Холлоу.

Что-то щебечущая на своем наречии с неожиданными помощниками сеньора Така рассеянно помахала хвостом, и ведьмачка приняла это как знак согласия. Не мешкая, она заспешила к Лоуд.

Здание стражи, оно же «почки» Города, Холлоу разыскала быстро: выстроено оно было рядом с магистратом, на улице Азалий, 221Б. Несущий вахту пегас при виде ведьмачки скучающе зевнул и буквально в двух словах указал дорогу: по самой большой лестнице на второй этаж, направо по коридору, предпоследняя дверь – кабинет леди коронер. Не последняя – там пыточная. И не предпредпоследняя – там холодная с проститутками. Да, не так плохо, как пыточная, но госпожа коронер будет ругаться – это и предыдущие четыре предложения страж смог уместить в одно емкое и виртуозно нецензурное.

Холлоу Найт поднялась и, подавив желание все-таки заглянуть в холодную, постучала в дверь с вырезанной лаконичной надписью: «Не влезать – убью». Никто не ответил. Холлоу постучала еще раз – снова тихо.

Ведьмачка приставила ухо: острейший слух различил тишайшее дыхание. Тогда она толкнула дверь: та была не заперта и даже не скрипнула отлично смазанными петлями. За дверью же открывался небольшой, но вполне просторный кабинет, три четверти которого занимали ковер и пара потрепанных стульев для посетителей, перед которыми стояла простенькая ваза со спелыми яблоками. Остальная четверть была отдана столу, на котором горой возвышалась сваленная документация, частично сползающая на пол.

Холлоу попыталась сделать шаг в комнату и про себя ругнулась, чувствуя, как невидимый барьер буквально выталкивает ее вон. Сделав рывок, ведьмачка все-таки проникла внутрь и тут же зашипела ругательство: из начерченного у порога знака Ирдена вырвалась фиолетовая молния и довольно ощутимо тряхнула под круп. А была бы посетительница обычным пони, могло и контузить…

Все еще шипя от боли, Холлоу обошла стол. Лоуд Стар сидела с другой стороны горы, частично зарывшись в пергамент и сгребя себе отдельную кучу под голову. Глаза ее были не видны под спадающими на лицо кудряшками.

Без лишних слов Холлоу потрясла подругу за плечо.

— Вы обратились к ее коронершеству Лоуд Стар. В данный момент я не могу принять вашу жалобу, ибо все мы пони. Пожалуйста, не искушайте судьбу и оставьте ваше сообщение рядом с мусорной корзиной – я обязательно его рассмотрю.

Холлоу на пару секунд замешкалась, но снова потрясла подругу.

— Вы продолжаете будить зверя. Мы настоятельно рекомендуем прекратить эти опасные попытки: быть съеденным полезно для здоровья лишь глистам.

— Рэд Буп, очнись, это же я, — не выдержала Холлоу.

— Вижу, что ты, — убрала с лица кудряхи та. — Твою настойчивость хрен с чьей спутаешь. И не называй меня «Рэд Буп» – врежу.

— Э? Так ты не спала?

— Ты за кого меня держишь, подруга? — фыркнула Лоуд, закручивая прядь.

Зевнув, коронер покопалась в завале, достала из него чернильницу с орлиным пером и повела ногой, чтобы сбросить часть документов на пол и освободить себе немного места. Затем взяла один из свитков и прищурилась, вчитываясь. Закончив, пробормотала себе что-то под нос и поставила подпись. Потянулась к следующему.

Холлоу несколько минут, словно кошка, смотрела на Лоуд за работой, а потом слегка неловко кашлянула.

— Да-да? — не отрываясь от строчек спросила та.

— Сахарок, ты просила прийти. С мечами.

— Вообще, я бы предложила нож…

— А?

— Нож, подруга, нож! Если, не дай Селестия, придется схлестнутся в подворотне, то лучше использовать нож: ты задолбаешься тут махать своими дрынами! Так, погодь… — Лоуд буквально нырнула в свитки и вынырнула, держа парочку в зубах. Чихнув, она развернула один из них и протянула подруге:

— Вот. Нужно проредить местный гулятник, сходить в дом с привидениями на улице Анемонов и навестить некоего Харли Сэдлза в Торговом Квартале.

— Что из этого самое важное? — деловито уточнила Холлоу, осматривая список: в том было более пятнадцати пунктов.

— Харли. В его подвале завелось что-то нехорошее.

— Что именно?

— В душе не хурэ, подруга. Я несколько раз отправляла стражу, и каждый раз они возвращались ни с чем. Но там и вправду пропадали пони: первыми исчезли жена и друзья Харли. Точнее, так говорили, но ты знаешь этих придурков: если молоко скисло, значит, Найтмер Мун вернулась. Лично я ставлю жареную отбивную, что у него просто завелся вредный домовой. Как закончишь, переходи к дому с привидениями: они уже конкретно достали соседей – те хоть и не суются, но по ночам уснуть не могут. А потом разберешься с гулями – местные на могилу прийти не могут. И далее, что помечено точками.

— Я так понимаю…

— Нет, не понимаешь, — раздраженно перебила Лоуд. — Это не просьба «по дружбе» или в благодарность за вчерашние посиделки – это полноценный комплексный заказ от управительства Тротингема с полноценной выделенной оплатой. Дел накопилось уйма, ведьмак очень кстати, расценки я еще помню. Берешься?

Холлоу кивнула, сложила список и направилась к выходу. Время отрабатывать гроши.

Дом богача Сэдлза разместился почти у центра города, возле стены между Храмовым и Торговым кварталами. Своими размерами он сильно уступал какому-нибудь родовому поместью де Элот или Каер-Теалт, но оно и неудивительно: где Принцесса и герцоги, а где вшивый богач, не ставший даже бароном? Впрочем, два этажа это все равно куда больше, чем могли бы похвастаться другие горожане.

Сэдлз оказался неопрятным, постепенно заплывающим жиром единорогом под тридцать лет, выглядящим вдвое старше своего возраста и пропахшим потом пополам с мускусом. Заискивающе улыбаясь, он начал с того, что предложил Холлоу немного вина и сыра.

— Значит, колдунья? – переспросил Сэдлз, подливая Холлоу еще вина.

— Ведьмачка.

— А разница?

— Колдуны и маги торгуют любистками, исцеляют рогом подагру и гадают на кофейной гуще. А я убиваю чудовищ. За деньги. Вино, кстати, грифарское?

— Наше, но тоже хорошее. Так значит, — вернул в прежнее русло разговор клиент, — убиваешь за деньги. Ты здесь за обещанную тысячу золотых?

Холлоу чуть не поперхнулась. На тысячу золотых она могла больше десяти дней ни в чем себе не отказывать в Кантерлотте — а это одно из самых дорогих мест нынешней Эквестрии! Но, с другой стороны, Лоуд Стар может не обрадоваться, что Холлоу в обход ее стрясла с клиента еще сумму. К тому же соврать…

— Нет, — немного помолчав, с дико скрипящим сердцем призналась Холлоу, почти выдавливая из себя слова. — Нет, я тут по поручению коронера Лоуд Стар.
Сэдлз участливо покивал:

— Думаешь, то, что засело у меня в подвале, окажется тебе по зубам?

— Не уверена, — честно призналась Холлоу. — Нас обучали убивать многое, но не всё. Если вас это утешит: если не справлюсь с тварью я, придется вызывать чародея не ниже мастера, а то и магистра. А может, вообще принцессу.

— Хорошо, — радостно потер копыта клиент. — Очень хорошо, что ты не уверена в своих силах.

Пусть Сэдлз и был, несомненно, богат, внутри его дом выглядел предельно запустелым: ни одного домочадца или слуги, повсюду паутина, пыль скопилась на полу, по углам и стенам. Единорог явно запустил и себя, и свое жилище.

— Очень хорошо, что ты не уверена в себе, — повторил он, показывая дорогу в подвал, пока Холлоу размышляла, что, если тварь и вправду окажется сильной, нужно будет попробовать устроить истерику Лоуд Стар с требованием возмещения. Ну или хотя бы попытаться стрясти пару лишних золотых, это уже будет гордая победа. — Бывали тут, понимаешь, некоторые: убеждали, что легко справятся с тварью, окуривали благовониями, рисовали непристойные символы и говорили, что все кончено. Естественно, заканчивалось только мое терпение, поэтому, если ты сделаешь что-то подобное, я попрошу тебя удалиться и пошлю жалобу в магистрат. Мне нужен труп, ведьмачка. Покажи мне тело или хотя бы его часть – и я поверю.

Холлоу рассеянно покивала, ожидая, пока единорог найдет на массивной связке ключей нужный, от огромной дубовой двери. Когда замок клацнул и отомкнулся и вход открылся, ведьмачка сразу подобралась и неслышимой поступью спустилась по каменным ступеням. Встав посреди каменного мешка, Холлоу принюхалась, теребя недвигающийся медальон: внутри стоял душный запах сырости и плесени. Ни единого лучика света, если не считать тот, что льется из открытой двери.

— Пусто. Откуда обычно она прихо…

Послышался скрип, и мгновенно среагировавшая Холлоу взлетела по лестнице – только для того, чтобы упереться в закрытую дверь.

— Господин Сэдлз?!

— Прости! Прости, ведьмачка, так нужно! Я должен его кормить! Иначе оно пожрет меня, других, всех!

— Bloede dhoine! Ты мне солгал?!

— Ни единым словом! Если убьешь тварь, я буду только рад, но пока я обязан приносить жертвы! Слышишь, обязан!

Глаза Холлоу налились холодом, но она пока что не стала выбивать дверь: возможно, несчастный ублюдок и не так уж виновен. Спустившись обратно, Холлоу приняла Кошку, хотя это не слишком помогло: под дверь в подвал не проскользнула бы и ящерица. Походив из стороны в сторону, Холлоу чуть ли не сантиметр за сантиметром осмотрела не такую уж и большую комнату: искала малейшие всплески разогретого эфира. В уме она перебирала бестиарий: проникнуть в закрытое помещение может либо дух, либо демон наподобие какого-нибудь хима – но тот сразу же присосется к жертве и не станет утруждать себя житьем в подвале. Призрак может быть привязан к месту и приходить в определенное время, но о его следах непременно возвестит медальон. А домовой, на которого ставила Лоуд… нет, домовой в большинстве своем – это просто мелкий вредный пакостник, важность которого для хозяйства слишком переоценена: надрессировать такого в помощь сложнее, чем приручить утопца сторожить рыбу, зато вылакать крынку молока и нассать туда же – за милую душу. Но славу обрели почему-то девиантные в своей доброжелательности уникумы, а за предложение избавить клиента за пару битсов от сомнительного «домашнего счастья» испуганные домовладельцы не постесняются вытолкать за порог даже вооруженного до зубов ведьмака.

Холлоу посидела еще немного, на всякий случай обнажив, но потом снова вернув в ножны меч. Темно, как в могиле, и так же затхло. Даже насекомых нет.

Не выдержав, ведьмачка поднялась по лестнице и рявкнула: «Аард!», вложив столько сил, сколько смогла. Удар вышел настолько мощным, что сорвал тяжелую дверь с петель и с грохотом обрушил на пол, подняв облако пыли.

Прибежавший на шум Сэдлз побледнел, словно алебастр, когда Холлоу выступила из подвала. Попятившись, он плюхнулся на мясистый зад, став похожим на перепуганную белую лягушку.

— Я, я не хотел! — завизжал он, словно поросенок, пытаясь отползти. — Я должен был! Ты сломала дверь, зачем ты сломала ее?!

— Где она? — тихо, с холодной яростью произнесла Холлоу, делая шаг.

— Не… не знаю! Я!.. Что ты натворила!..

— Хорошо, пойдем с другого. Как она выглядит?

— Понятия не имею!.. Я никогда ее раньше не видел…

— Ты подвалом случайно не ошибся, dhoine? Я просидела там уйму времени – и ничего.

Сэдлз захрипел, напустил под себя лужу и вдруг залепетал:

— Нет, прошу, я не виноват! Не ешь меня!

Холлоу вздернула брови. Она не спускала кошмар, да и уж есть его точно не собиралась, а значит…

Первым порывом было крутануться, выхватить меч, принять стойку, возможно, рубануть, но Холлоу сдержалась и вместо этого аккуратно, спокойно оглянулась, закономерно увидев лишь вход в пустой подвал. Но Сэдлз продолжал лепетать, вращая вылезающими из орбит глазами:

— Я не виноват! Не виноват! Не ешь!..

Холлоу сделала несколько шагов через то место, куда смотрел несчастный. Снова сверилась с медальоном. Пусто. Тогда она подошла к Сэдлзу и произнесла Слово Обмана:

— Отвечай на вопросы, быстро, и так, чтобы я поняла, — сказала она впавшему в подобие транса жеребцу. — Итак, начнем сначала…

Выслушав историю, Холлоу покивала и коротким ударом в шею вырубила жертву. Потом оттащила тело в злосчастный подвал и связала его ноги ведьмачьей цепью. Поднялась наверх, кое-как приладила дверь и вышла на улицу. Огляделась, подошла к одной из соседских дверей и постучала: нужно было уточнить некоторые детали.

В Дом Стражей Холлоу вернулась лишь спустя несколько часов, но Лоуд Стар все еще сидела за столом и заполняла бумаги, точнее, сидела с высунутым от напряжения языком и ме-е-едленно выводила что-то на клочке пергамента, скрупулезно подбирая правильный наклон почерка. Сложив получившийся документ вчетверо и взяв следующий, начав строчить одной ногой, второй коронер подала знак, что может слушать:

— Я сделала все, что было помечено точками, — отчиталась Холлоу, усаживаясь на стул и беря яблоко.

— Быстро.

— Ничего сложного, — пожала плечами Холлоу, откусывая от плода. — Гулей было всего трое… Хотя даже не так: два гуля и один альгуль, и те какие-то сонные. В предместьях они посвирепее, что ли.

— Конкуренция большая. А что там по дому с привидениями?

— Вот твои привидения, — Холлоу сняла сумку и выложила на стол плоский камень размером с тарелку.

Лоуд Стар наконец оторвалась от записей и осторожно приподняла диск. Изучила взглядом вырезанную магическую руну в центре, приподняла бровь в немом вопросе.

— Пугалка, сахарок, — потерла руну Холлоу. Та принялась блекло мерцать и переливаться. — Наводит простенькие, но довольно жутенькие иллюзии. Видела такие в Кантерлотте: некоторые чародеи делают на продажу как средство от воров. Думаю, хозяин купил, привез, внезапно скончался, а пугалка почему-то осталась работать.

— У бедняги вроде бы случился сердечный приступ, — хихикнула Лоуд Стар, с интересом рассматривая артефакт. Теперь понятно, почему они с Холлоу ничего не видят, зато амулеты дрожат. — Ладно, что там дальше? Тварь как-там-бишь-его… Сэдлза? Я победила? Это домовой?

— Не домовой. И вообще, не было там никакой твари.

Лоуд Стар попыталась что-то спросить, но резко передумала. Наморщила лоб и взяла яблоко. Принялась счищать кожуру:

— Объяснись.

— Он… Сахарок, а что ты вообще о нем знаешь?

— Немного, — положила дольку в рот Лоуд Стар. — Дворянин, очень мелкий, очень обнищавшего семейства… А, точно, в Торговом Квартале его видала. Деревянными тыкалами торгует.

— Что?

Вместо ответа коронер порылась в ящике стола и достала средних размеров дубинку, покрытую резной росписью. Внутри она оказалась еще и полой.

— Это… это ж для магов, — выдавила из себя Холлоу. — Заливаешь туда немного силы, чертишь на кончике заклинание, а в нужный момент используешь…

— Знаю, но я же не маг. Так что там с тварью?

— Не было никакой твари, — помотала головой Холлоу, пытаясь выкинуть из головы палку. — Твой Сэдлз просто сенов псих. Он думал, что в его подвале кто-то живет, но там никого не было. Вообще.

— Да? А кто тогда его жену и друзей?.. Они же и вправду исчезли.

— Исчезли. Я их нашла, исчезнувших: жена Хорна была… интересной пони. В один прекрасный день она просто свистнула у него мешок битсов, парочку друзей и махнула куда-то на север. Может, в Ривервуд. А бедняга с горя начал пить, мешать винище с какой-то звездной пылью, пока не слетел с катушек и не выдумал чудище, которое якобы и сожрало его жену и друзей. Я применила на нем Аксий, вот он под трансом все и рассказал. Соседи подтвердили некоторые детали, а то мало ли, во что может поверить больной разум.

— И что ты с ним сделала?

— Связала и оставила в доме – пошли кого-нибудь. И пусть будут поосторожней: он пытался запереть меня в подвале. Мало ли.

— Мало ли, — мрачно согласилась Лоуд Стар. — Пошлю и велю препроводить в лечебницу святой Хоуп. Пока он не начал запирать в подвалах обычных горожан.

— Я связала его своей цепью…

— Ты за кого нас держишь, подруга? — фыркнула Лоуд Стар. — Вернем, лично прослежу, а теперь… кстати, Холлоу, скажи честно: он предлагал тебе дополнительную оплату?

— Угу.

— И ты?..

Холлоу почему-то слегка покраснела:

— Я хотела.

— Но не смогла?

Холлоу не ответила, а Лоуд, довольно ухмыльнувшись, достала из ящика мешочек и кинула им в Холлоу. Поймав его, та усмехнулась: не будь она ведьмачкой, получила бы фингал под глазом.

— Куда сейчас отправишься? — буднично поинтересовалась Лоуд, вновь зарываясь в бумаги.

— Понятия не имею. Обмою мой первый гонорар в большом городе. Потом найду, где остановиться: не знаешь, в «Ночном Мотыльке» дорого берут?

Лоуд Стар рассмеялась, аж по документам волны пошли:

— Подруга, если ты остановишься в «Мотыльке», тебя в лучшем случае хватит либо на пару ужинов, либо полтора дня постоя. И не смотри на меня так, детка, это большой город: за тридцать золотых тебе тут в лучшем случае отлижет Старуха Дебрис. Эта одна маман местная, не бери пока в голову. Послушай моего совета: иди в Нотр-Теалт. Он закрыт для посетителей, а звонарь не будет против. Переночуешь прямо на скамьях. К себе не зову: я живу либо здесь, либо в нескольких домах, куда добираюсь канализацией – в этом городе я разозлила слишком много влиятельных уродов. Не хотелось бы, чтоб ты привела хвост.

Холлоу понимающе кивнула, решив лишний раз не расспрашивать, и поднялась на ноги.

— Кстати, подруга, — окликнула ее у двери Лоуд, — по поводу отлизывания: у нас культурное общество и на это дело тоже нужно разрешение.

— Э? С чего ты взяла, что я буду заниматься… этим?

— Просто предупреждаю.

— Я ведьмачка, а не…

— Хорошо-хорошо. Но чтобы заниматься этим за деньги, нужно разрешение. Просто учти. На всякий случай.

— Совершенно бесполезная информация. И где мне его взять? Так, на всякий случай?

— В магистрате, заверенное печатями судьи и коронера. Мне?..

— Всему свое время, Рэд Буп.

— А ну стоять!..

Выйдя на улицу, Холлоу вздохнула: как все сложно. Интересно, чтобы стать наемником или наркоторговцем, тоже нужно спрашивать одобрение магистрата? Хорошо, что все эти теневые продавцы еще не объединились в гильдии и профсоюзы, пишущие депеши в Кантерлот Принцессе по поводу чрезвычайно высоких налогов – мир сошел бы с ума. Впрочем, кто такая Холлоу, чтобы судить об этом? Сейчас ее должны волновать по-настоящему важные вопросы: насколько пинта пива в «Раковом Дуфусе» обойдется ей дороже в сравнении с «Ночным Мотыльком»?

Потом, уже почти за полночь, Холлоу ввалилась в Дом Ночи. Выпить много не получилось, поэтому ведьмачка была почти трезвой. Немного потоптавшись у дверей, она с неуверенностью сказала:

— Матушка… я дома?..

Прозвучало это настолько чуждо, насколько желанно.

Холлоу повторила, обкатывая каждое слово на языке, как карамельку, затем вздохнула: закономерно никто не ответил. Пройдя к статуе, она сняла мечи, сумки, завернулась в плащ и прислонилась к холодному мрамору.

Она стояла на балконе Каер-Теалт, возвышающаяся, величественная, словно высеченная из синего мрамора. Наблюдающая за ней маленькая Холлоу посильнее прижала к груди взятые из библиотеки книжки, как будто предстояло идти сквозь ураган. Балкон был небольшой, он вполне освещался голубым пламенем каменных чаш, и принцесса в их свете была подобна звездам.

Маленькая Холлоу сглотнула. До принцессы из коридора был всего лишь один шаг. Но этот шаг казался длиннее жизни…

Холлоу вздрогнула и открыла глаза: неужели она настолько устала, что не заметила, как уснула? И судя по выглядывающему из-за туч месяцу, прошел от силы час…

— Но ведь звезды… они ведь не просто светлячки, прибитые к небу? — внезапно прозвучал у нее в голове голос. — Они ведь такие же огоньки, как и наше пламя?

Холлоу кивнула сама себе, покопалась в сумке и достала кусок пергамента, побитую временем чернильницу, в которой осталась еще пара капель, и потрепанное гусиное перо. Немного подумав, она вывела:
«Змееныш!..»

Закусила губу, собираясь с мыслями. Зачеркнула кличку и написала: «Дорогой Уайт, прости, что…», но так и не смогла продолжить. Еще раз зачеркнув остатками, она в очередной раз ткнула острым концом в чернила, да так сильно, что тот обломился.

— Bloede…

Нет, к черту, ей точно нужно поспать. Сегодня она не сможет сблизить эти две звезды.

Полешки в камине потрескивали, разливая свет домашнего пламени. При нем библиотечные шкафы казались особенно большими, подпирающими небосвод, а усевшиеся на ковре пятеро двенадцатилетних жеребят – совсем маленькими тенями, могущими забиться под корягу.

— Скоро гроза… — произнес Найт Глоу, косясь в окно на серые тучи, в которых уже начинали мерцать всполохи.

— Это осень, гений, — фыркнула Лоуд, вихляя хвостиком. — Сейчас всегда гроза! М-м-м, я одна чую запах паленого? Обычно при грозе пахнет иначе…

— У тебя хвост горит.

Глядя на Лоуд, сквернословящую, как кузнец, и остервенело топчущую кончик, Грей мерзко захихикал, а Мун подхватил, едва не перевернув стоящую рядом с ним серебряную чашу с чистейшей ключевой водой.

— От хурэ, я вам это припомню, содомиты! Малявка, мы там скоро?

Листающая гримуар Холлоу сглотнула и быстро-быстро закивала, наконец отыскав нужную страницу.

— Херней занимаемся, — буркнула Лоуд, усаживаясь. — Это не сработает, а если опоздаем на отбой, выдерут.

— Можешь уйти, оглашенная.

— Не называй меня оглашенной, пятно недобитое. Ты-то на кой хрен подписался? И ты, собачье сердце?

— Мне интересно, — коротко ответил Найт Глоу.

— А я – за компанию, — пожал плечами Грей, скалясь.

— А твой братишка? Мун, ты какого ляда тут забыл?

— Забыл? Что забыл?..

Грей деловито отвесил брату подзатыльник, и тот снова как-то резко утратил интерес, переключившись на камин.

— Вопрос снимаю, — задумчиво сказала Лоуд. — Подруга, етить тебя, ты скоро?!

Холлоу кивнула и положила раскрытую книгу так, чтобы слова обряда видели усевшиеся кругом юные ведьмаки. Потянулась к острому ножу, зажмурилась и быстрым движением черканула по пясти.

— Я, Холлоу Найт из Каер-Теалт, — забормотала она, передавая нож Лоуд и выдавливая несколько капель в чашу, — жертвую свою кровь Великому Змею Дамбалле…

— Я, Лоуд Стар из Каер-Теалт, жертвую свою кровь… — вплелся в речь Холлоу голос подруги.

— Я, Найт Глоу… жертвую…

— …и просим свести наши Пути воедино! — хором закончили все пятеро и в наступившей тишине сделали по одному небольшому глотку.

Несколько минут ничего не происходило, и Лоуд уже открыла рот, чтобы выдать что-нибудь саркастичное…

Словно подтверждая их слова, впервые за этот день снаружи грянул гром.

Когда цветут розы: Пыльца

С Хеллоуином. Думал разделить главу на две, но раз праздник, то почему бы и не выложить всё разом?

Следующим утром Холлоу нашла Лоуд не в своем кабинете, а рядом с пыточной: та как раз вот-вот была готова потянуть за ручку.

— Утречка, подруга, — широко улыбнулась та. — Хочешь позабавиться?

— Э?

— Ничего сложного: нужно допросить одного лишенца. Поиграем в хорошего и плохого стражника: ты будешь хорошей, а я – сама понимаешь.

— А? Я…

— Давай-давай, в этом нет ничего сложного, — весело произнесла Лоуд, открывая дверь и заталкивая подругу внутрь, шутливо бодая головой.

Пыточная Города Масок была… достаточно обычной для пыточной своего времени: скудно освещаемая лишь небольшим очагом в углу, с кучей разложенных и развешанных инструментов с шипами и крючьями, с которых даже не потрудились счистить запекшуюся кровь и дерьмо. А может, намеренно не стали. В углу же стояла стальная клетка с частой сеточкой: внутри сидел оголодавший до чертиков параспрайт. Страшная вещь, применяемая скорее уж для казни: поставленная на живот с убранным дном, она выпускала сошедшую с ума от голода тварь, начинающую бешено грызть и неконтролируемо размножаться прямо в кишках жертвы (впрочем, в отдельных случаях жертву можно было заставить параспрайта съесть, а в случае кобылок – ввести прожорливый комочек в вагину, после чего зашить щель). Обычно потом отлавливали одного «потомка», а остальных с останками просто и быстро сжигали.

Жертва висела посреди комнаты на дыбе, скованная по лапам и крыльям: молодой грифон, едва ли на несколько лет старше самой Холлоу. Дыба была усовершенствованной: под ягодицами прикованного вырезали аккуратную дырку, под которую кто-то заботливо поставил ведро. Заботился он, конечно, в первую очередь о чистоте пыточной.

— «Огнем и Железом»… — прочитала Холлоу, подбирая лежащий у дыбы кем-то оставленный томик. С интересом пролистнула несколько страниц. — «...Возьмите скраппи, одну штуку, привинтите к ней хорошо обвалянный в уксусе и соли раг, вставьте в анальное отверстие или же в исполняющие аналогичные функции пытаемого. Нажав на рычаг, проверните четыре раза до упора по часовой стрелке во имя Селестии, затем три против – во имя Луны. Ежели пытаемый отказывается говорить, извлеките инструмент и повторите то же самое с ротовым отверстием или же исполняющим аналогичные функции…»

— Пособие для плачей, четвертый том, — хмыкнула Лоуд, забирая книжку и откладывая в сторону. — Можно пытать, просто зачитывая отдельные куски, а потом требуя пересказать. Впрочем, нам она не понадобится. Эй, котик, вставай! — похлопала она по щечке узника. — Просыпайся!

— Да он как бы вроде и не спит…

«Котик» не спал. Он злобно вращал глазами, поглядывая то на одну посетительницу, то на другую. Клюв его был крепко стиснут.

— Давай, подруг, начинай, — уселась на пол Лоуд.

Холлоу замешкалась и неуверенно открыла рот: допрашивать преступников в Каер-Теалт ее не учили. Вернее, учили, но самым-самым основам.

— Ты, это, сахарок, говори, что ль? — чувствуя себя не в своей тарелке, произнесла Холлоу. — Лоуд, а почему бы просто не заклясть его Обманом?

— Ну, развлекайся.

Холлоу сосредоточилась и произнесла: «Аксий». Грифон несколько раз презрительно клацнул клювом, облив ведьмачку взглядом двумя ведрами чистейшего презрения. Холлоу неуверенно и даже как-то обиженно посмотрела на Лоуд. Конечно, черноволосая давно не практиковала это Слово (чего уж греха таить, пожалуй, ей оно всегда давалось труднее всех), но чтобы все было настолько плохо?

— Не вышло? — сочувственно хмыкнула та, доставая яблоко и нож. — Ну, ну, не расстраивайся, это и не удивительно: он же из «заносчивых». У них настолько развиты чувство собственной важности и самомнение, что на них одном он может терпеть боль часами и только лыбиться в ответ палачу. Ясен красен, наш маленький фокус тут не помощник. Давай по новой, по старинке.

— Говори, сахарок, — вяло произнесла Холлоу. — Говори: я-то добрая, а вот моя подружка тот еще зверь. Говори… Лоуд, а что мы вообще должны у него узнать?

— Где контрабанда с «пылью».

— Сахарок, говори, где контрабанда с пылью, тогда Лоуд тебя отпустит и даже не будет бить. Наверное. Ну, или хотя бы не только ногами. Да и вообще, далась тебе эта «пыль» — здоровье дороже, а «пыль» можно будет еще достать, что бы это ни было…

Грифон продолжал высокомерно молчать, но теперь в его взгляде появилась легкая, почти неуловимая снисходительность. Холлоу буквально услышала: «Уведите эту дилетантку и приведите нормального следователя». И потому снова беспомощно посмотрела на Лоуд.

Чистящая плод коронер хекнула и оторвала лезвие от яблока – на пол единым куском упала почти прозрачная кожура – ни грамма мякоти! Отрезав дольку, Лоуд наколола ее на кончик и дружелюбно протянула пленнику:

— Будешь?

Тот подозрительно на нее покосился, медленно кивнул и раскрыл клюв. Лоуд Стар аккуратно вложила туда кусочек, грифон несколько раз дернул челюстью, медленно пережевывая… а потом вдруг резко плюнул, залепив коронеру глаз.

Холлоу поперхнулась, пожалуй, даже с некоторым сочувствием поглядывая на несчастного, но Лоуд снова удивила ее: стерев грязь и не меняясь в лице, она спокойно отрезала еще одну дольку и снова предложила пленнику:

— Это есть надо, дурашка.

Поразмышляв пару минут, грифон посмотрел на нее с еще большим подозрением и снова принял подношение: его челюсть снова задвигалась… и тут же перехватившая в обратный хват нож Лоуд резко вмазала ему рукоятью по лицу.

На пол брызнула кровь вперемешку с осколками зубов и мякотью, задыхающийся несчастный закашлялся, отчаянно пытаясь прочистить горло, а все так же не поменявшаяся в лице Лоуд принялась методично выбивать из жертвы все дерьмо, преимущественно через почки, печень и селезенку. Каждый последующий удар, невероятно отточенный и техничный, все сильнее и точнее вышибал дух из заключенного, бедняга рисковал задохнуться.

— Немножко забавных фактов, — поделилась Лоуд, прекращая и беря грифона за головные перья, — скелет взрослого полноценного грифона содержит ровно триста двадцать шесть костей, ни больше ни меньше. Сейчас я сломаю тебе половину и только потом начну задавать вопросы. Если мне не понравятся ответы, я начну медленно снимать кожу сначала с пальца, затем с ладони, потом перейду на локоть и предплечье. Уверена, к тому времени ты засунешь всю важность себе в задницу и с радостью пойдешь на сделку со следствием. Потом я прикажу бросить тебя обратно в камеру и на прощание обязательно пожму тебе лапу. А знаешь, что в этом цирке самое забавное? Склад на улице Анемонов. Да, ты все правильно понял: я уже раскопала почти все, что мне нужно – осталось всего лишь время передачи, не хочется лишний раз выставлять в дозор ребят. А так… можешь считать это приятным дополнительным развлечением. И сейчас мы как следует повеселимся.

Щелкнули крепления, и все еще побулькивающий грифон сполз на землю, а Лоуд Стар, мерзко ухмыляясь, встала над ним, кое-как пристраиваясь позади:

— Сегодня список не такой длинный, как управишься, можешь погулять, а затем жди меня в Тротингемских банях где-то за пару часов до заката, — насвистывая, сказала она Холлоу. — Хотя, если хочешь, можешь остаться и поиграть с нами – мы не против.

Холлоу остаться не захотела. Выйдя в коридор, она на несколько минут остановилась и пошла к выходу. Последнее, что она услышала – отчаянный, полный боли клекот несчастного, крик «Загадай желание!» и, затем, задорное уханье Лоуд Стар.

---

Список дел и впрямь оказался небольшим: вытравить крыс из одной таверны, подсократить поголовье утопцев в канализации (там также явно где-то завелся риггер, но с ним Холлоу пока решила не связываться) и объяснить несчастному молодожену, что если у его кобылки раз в месяц идет кровь и портится характер, то это еще не значит, что она одержима.

Выбравшись из канала в Торговом Квартале, Холлоу отряхнулась и решила прогуляться, сравнительно деликатно стараясь не подходить к зажимающим носы прохожим – сама понимала, что смердит от нее, как от деревенского сортира. Даже хуже: не в каждом сортире попадаются полусгнившие кишки.

Кое-как держась поодаль, ведьмачка все же смогла посмотреть город, и что ее несколько впечатлило – повсюду были маски и картины. Полумаски, маски, шлемы из бумаги, стальные, глиняные, белые, черные, даже амарантовые, казалось, то и дело пялятся на Холлоу пустыми глазницами. А еще на Холлоу пялились персонажи картин, и она даже остановилась, чтобы рассмотреть их поподробнее: творцы явно пытались достичь феноменальной точности, старательно вырисовывая каждую детальку изображаемых.

— Э, слышь, поближе подойди, — окликнул Холлоу один из торговцев портретами, единорог. — Да подходи, не стесняйся, отличные картины! Новомодные, все по заветам Возрождения!

Холлоу послушно подошла.

— Смотри, смотри как красиво, — ткнул в одну из работ торговец. — Все симметрично, выверенно, просто мм-а! Сам рисовал!

Холлоу кивнула, нарисованная пони была как живая. Вернее, она казалась настолько живой, что ведьмачка почувствовала даже какую-то подсознательную необъяснимую нервозность – нога ощутимо зачесалась выхватить меч и рубануть полотно. На всякий случай.

— Здорово, ага?

— Ага… — неуверенно ответила Холлоу.

— Берешь? Недорого! Сегодня со скидкой! Приобщишься к течению!

— И… и сколько?..

— От двухсот пятидесяти золотых!

Холлоу закашлялась, пытаясь подавить все мигом вспомнившиеся обороты на Старшей Речи, так и запросившиеся на язык.

— Берешь?

— Нет, не беру.

— А за двести сорок пять? От души отрываю: неделю работал, Возрождение все-таки! Ладно, назови свою цену, за сколько возьмешь?!

— Ни за сколько: мне ее даже повесить негде. И что это вообще за Возрождение такое, кстати?

— Пф-ф, быдло сивоногое, — жеманно поджал губы художник. — Ты давай, иди, иди отсюда, клиентов мне не пугай, раз покупать ничего не будешь. И зачем в наш Город только таких вонючих бродяг пускают, фу…

— Чтобы мы утопцев в каналах в траву косили… — буркнула Холлоу, мрачнея.

Единорог глупо моргнул, словно увидал Холлоу впервые:

— Ты ведьмачка, что ли?

— Ага.

— Ладно, прошу меня простить за резкость, — хмыкнул торговец. — Но все же лучше отойдите: ваше амбре отпугивает покупателей, а я хочу хотя бы сегодня немного поесть. Будут деньги и желание – возвращайтесь, сделаю вам скидку.

Холлоу хотела было переспросить про Возрождение, но передумала: торговец уже нацелился на другую жертву, и та даже начала подходить, невзирая на плывущий запах.

Отошедшая Холлоу вздохнула, прикидывая, как бы это половчее выловить кого-нибудь, кто мог бы указать дорогу к Тротингемским баням: указатели такой информации не давали. Все больше плутающей ведьмачке даже начало казаться, что выскочить из переулка с мечом наголо и криком «Дорога к баням или жизнь!» или «Аксий!» будет хорошей идеей, но, к счастью, проблема решилась сама собой:

— Сударыня, постойте! Dios mio, да подождите же вы!

Холлоу оглянулась: через площадь к ней летел молоденький и худенький пегас в малиновом беретике и таком же коротеньком плаще-накидке. Подлетев к Холлоу, он затормозил, основательно проехавшись лицом по мостовой.

— Эй? — легонько пнула Холлоу его в бок. — Тебе… вам помочь?

Пегас кое-как перевернулся и вперил в ведьмачку взгляд вытаращенных глаз.

— Су… сударыня! — кое-как произнес он, пытаясь отдышаться. — Madonna!.. Прошу вас, пойдемте со мной, madonna!

— Э… зачем, сахарок?

— Вы… я вас хочу! Точнее… dios mio… вы мне нужны! И не… не волнуйтесь, я дам вам денег!

— Оу, э… это, конечно, здорово, сахарок, но у меня пока нет разрешения, — помогла Холлоу подняться пегасу. — А так – я как бы и не против…

— Разрешения? — принялся отряхивать беретик и плащ пегас, наконец-то отдышавшись.

— Dios mio, опять придумали какой-то дурацкий закон, чтобы резать мне перья… пойдемте ко мне, madonna, там они ничего не узнают!

— Простите за любопытство, но… почему я? — спросила Холлоу, провожая взглядом очередную проститутку, пока бубнящий на кристальном пегас искал дорогу. Кобылка легкого поведения вырядилась так, будто ее пригласили на Гранд Галопинг Гала.

— О, madonna, все очень просто, — рассеянно ответил пегас, сверяясь с указателем. — Они… они обычные, с ними уже неинтересно. Но вы… у вас очень, очень необычный типаж. Клянусь алмазами, я вижу такой впервые и вряд ли увижу когда-нибудь еще– а я видел Принцесс! Могу ли, кстати, узнать ваше имя, madonna?

— Холлоу. Холлоу Найт, ведьмачка.

— А я – Лайан, Лайан Харт, — «проглотил» букву «Х» Лайан, открывая дверь небольшого домика. — Прошу в мою мастерскую!

— Лайан?

— Si?

— А… а вас не смущает, что от меня?.. — попыталась уточнить Холлоу, невольно перейдя на «вы», прежде чем войти, но искреннее непонимание в глазах пригласившего заставило ее вздохнуть и отбросить любые прикрасы. — Лайан, вас не смущает, что от меня разит, как из отхожей ямы, в которую к тому же сбрасывают трупы?

Лайан рассмеялся, едва не хлопнув себя по лбу:

— Так вот почему прохожие шарахались от меня больше, чем обычно… No, madonna, non si preoccupy: к счастью или худу, но у меня сильно притуплено чувство обоняния… вернее, его совсем нет. С рождения. Довольно полезно при некоторых моих делах, поэтому не волнуйтесь: я ничего не почувствую, даже если ко мне в дом забросят разлагающийся зародыш.

Комната, которая у Лайана называлась мастерской, была в подвале и почти полностью завалена свитками, книгами, разными приборами – расчищен был лишь небольшой пятачок, перед которым стоял мольберт.

— Мне раздеться? — деловито спросила Холлоу, прикидывая в голове возможные позы.

— А? Как хотите, но я думаю, что все-таки не стоит: одежда и ваши мечи только подчеркнут образ, — рассеянно произнес Лайан, копаясь в каком-то мусоре. — Dove cazzo sei, где же эти проклятые кисточки…

— Стойте, так вы имели в виду рисование?

— Si. А что?

— Ничего, — расстроенно пробормотала Холлоу. — Bloede…

Холлоу встала перед мольбертом, а Лайан, наконец отыскавший не только палитру с кисточками, но и краски, принялся замешивать нужные оттенки. Параллельно он отдавал команды натурщице принять правильную позу:

— Сядьте, madonna, вам нечего стоять, вы, может, и не устанете, но картина все равно выйдет немножко аховой. Повернитесь левой стороной… левой… madonna, не надо прятать шрам! В нем вся суть! Так, чуть правее… во, вот так, идеальная симметрия! Постарайтесь не сильно шевелиться!

Несколько минут Лайан весело елозил в полном безмолвии по холсту, пока Холлоу не рискнула подать голос:

— Лайан?

— Si, madonna?

— Я могу?..

— Si, конечно, не переживайте, я не из тех, кто скрипит над картинной часами в полной тишине! Спрашивайте, что хотите.

— Почему так важен мой шрам?

— О, madonna, это очень просто! Видите ли, я рисую в стиле Возрождения… вы ведь слыхали об этом стиле? Так вот, все, кто рисует в нем, призваны показать мир таким, какой он есть! Не в реках крови, полных черных отходов жизнедеятельности, не в белых и чистых облачках с радугой и бабочками, а настоящий, с его недостатками и красотой! Ваш шрам вкупе с вами для этого идеален! Вы, как бы это сказать… простите, madonna, я привык выражать такие… мысли? Эмоции?.. В общем, я привык выражать такое красками! Вы, скажем так, идеальная в неидеальности! Совершенны в своем несовершенстве!

— О как, — сказала Холлоу, не зная что добавить. Ее взгляд уцепился за странную медную хреновину с линзами: — А вы… ты ведь не только художник, верно?

— No, еще скульптор, архитектор, изобретатель, писатель, музыкант, ученый-анатом, историк – всего понемножку… Кстати, madonna, вы ведь ведьмачка. В этом городе вас немного, но те, кого встречал, произвели на меня впечатление весьма эрудированных пони. К сожалению, я не смог убедить их выделить мне достаточно времени, но может… может, вы ответите на мои вопросы?

Холлоу пожала плечами:

— Что конкретно интересует, сахарок?

— Все.

— Э?

— Si. Всё. Вот, к примеру, Великое Сопряжение, Пришествие Принцесс. Сведения о них несколько… туманны, пусть вроде бы Принцесса Селестия и дает некоторое количество ответов. Расскажите, что об этом знаете лично вы. А я сравню.

— Ох, сахарок… — закатила глаза Холлоу, вспоминая прочитанные книги в Каер-Теалт и лекции мэтрессы ауф Муур-Чи. — Вначале… вначале было время, когда Он снял загадочную Шестую Печать, и вот произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачным, а луна сделалась как кровь. В то время звезды небесные падали на землю и небо скрылось, свившись, как свиток, а всякая гора и каждый остров двигались с мест своих. И укрылись многие в пещерах и ущельях гор, ища спасения от клыков и жал тех, кто пришел из-за пределов мироздания иль зародился из бушующего эфирного хаоса. И сказали укрывшиеся горам и камням: «Падите на нас и сокройте от лица Сидящего на Престоле, ибо пришел Час Дискорда, Час Презрения и Гнева Его!».

Холлоу сама не заметила, как почти дословно стала цитировать талмуды, изученные в библиотеке, почти что чувствуя запах жженого дерева и слыша тихий треск пылающего камина:

— И восстали Двое из бездны веков, и повергли Духа Хаоса, привнеся первую Гармонию, но истощили силы свои и впали в спячку, дабы силы свои восстановить. И проснувшись во второй раз, решили они помочь уже выбравшимся из пещер народам: и пришли они сначала к киринам, но отвергли те их, ибо были сильные в своем Единении. И пришли тогда Двое к зебрам – но отвергли те их, ибо были сильные в своей связи с предками. Отправившись ближе к месту битвы с Дискордом, предложили свою помощь Они грифонам и алмазным псам, но снова были отвергнуты, ибо первые черпали силу из гордыни своей и не желали склоняться перед негрифоном, а вторые не желали покидать пещер. Лишь несколько пони возжелали стать учениками Двух и смогли распространить их идеи о Гармонии, ибо пони в то время с трудом верили даже другим пони. Но и тогда отвернулись некоторые из мудрецов, желая воздвигнуть свой собственный город, ибо были сильны в понимании кристаллов…

Голос рассказчицы постепенно затухал, а взгляд все больше стекленел. Лайан вежливо кашлянул, когда молчание затянулось на добрых десять минут:

— Madonna?

— А? — мгновенно пришла в себя Холлоу.

— А как насчет?..

— Я знаю, о чем ты хочешь спросить, сахарок. Нет, я понятия не имею, что было, если было, до Часа Дискорда. Пусть Принцесса нас и учила, но… собственно, для нас было важно только усвоить: монстры – плохо, реликты и пережиток Часа Дискорда. Ликвидировать.

— Разве для этого нужно знать историю зарождения Эквестрии?

— Ты даже не представляешь, сахарок, насколько важным при убийстве бывает знание, откуда что и когда вылезло…

---

От Лайана Холлоу ушла только через час, пообещав обязательно вернуться: у того была еще куча вопросов о той же анатомии чудовищ, да и портрет получится лучше, если натурщица будет рядом, пусть художник и хвастался, что хорошо запомнил ведьмачку.

С указаниями новоприобретенного работодателя Холлоу с лёгкостью нашла бани Города Масок: те были выстроены рядом с Храмовым кварталом, будто любому желающему уверовать и очиститься от грехов было бы неплохо для начала почистить свой немытый зад.

У входа Холлоу стала свидетельницей забавной сценки:

— Баня функционирует? — презрительно цедил сквозь зубы разодетый единорог, явно член высшего общества.

— А? — хлопал на него глазами из окошка алмазный песик.

— Баня у вас сегодня работает?

— Да.

— А вода горячая в кранах циркулирует?

— А?

— Вода горячая есть?

— Да, есть.

— Тогда продайте мне билет на одно лицо.

— Пятнадцать битсов, пожалуйста, — протянул лапку песик. Получив плату, он заискивающе улыбнулся. — Сэр? Вы такой умный, можно задать вам крошечный вопрос? Я просто не могу понять, а вот вы…

— Давай-давай, говори скорей, сиволапый, — хмыкнул сэр, вздернув нос.

— Как вы думаете, универсалии могут существовать как сущности конкретных вещей, или они являются лишь порождением разума?

Лицо пони высшего общества сразу как-то поскучнело, и он, пробурчав что-то невразумительно, поспешил скрыться за дверью заведения. Пес довольно тявкнул и перевел доброжелательный взгляд на ведьмачку:

— Вам?..

— Агась, на одно лицо. Ну так что, могут? — с интересом спросила Холлоу.

— Что «могут»?

— Существовать как сущности конкретных вещей. Универсалии.

— А хрен их знает, — философски пожал плечами песик. — Эт меня вообще леди коронер научила, ей виднее. Она, кстати, о вас сказала – идите. Бесплатно.

В банях, подобных баням Города Масок, Холлоу раньше не была. В отличие от сельских деревянных, стены тротингемских были облицованы прекрасным мрамором, под которым скрывалась кирпичная кладка, залитая к тому же толстым слоем бетона – не домик, а самая настоящая крепость. Воздух в этой крепости нагревался от большой печи и циркулировал в полостях стен и под полом – для этого даже использовали двойное покрытие, чтобы посетитель не обжегся.

Раздевшись в предбаннике и отдав вещи под расписку другому служке, Холлоу вошла в основной зал, полный колонн, арочных сводов и с несколькими большими резервуарами. Видимо, сегодня был какой-то небанный день, раз кроме Холлоу здесь был только давешний поняк, сердито устроившийся у края одного из бассейнов, что-то мрачно булькая себе под нос.

Лоуд Стар отыскалась в одной из соседних комнат, скрытых перегородкой, – судя по особенному расписанным стенам – явно для тех, кто был у местных банщиков на хорошем счету. Из одежды на ней осталась лишь парочка медальонов на шее: обычный ведьмачий, как у Холлоу, и бехерит.

— Ныряй, подруга, — приветливо сказала она, наполовину погрузившись в воду. — От хурэ, водичка просто…

Холлоу кивнула, забираясь в резервуар и невольно стараясь не смотреть на подругу: в расслабленном виде та приняла самую раскрепощенную позу, на которую только была способна – в случае Лоуд Стар это было развалиться у стены, расправив плечи и широко раздвинув задние ноги.

— Рапортуй, подруг. Судя по тому, как от тебя прет – сегодня была в каналах?

— Агась. Десять утопцев, ядовитые грибы, семь гнильцов – и это только под Храмовым. Ах да, еще у вас завелся риггер – я требую надбавку. Откуда у вас вообще столько дряни?!

Лоуд скривилась:

— Привыкай. Я в душе не хурэ, кто на самом деле построил этот город, но катакомбами он озаботился будь здоров: по площади они почти не уступают поверхности, а проходы тянутся в разные стороны через весь Тротингем – залезая где-нибудь за стенами, можно выйти в Торговом Квартале. Проверку временем они вполне прошли: пусть там теперь в основном руины, в них даже можно жить. Вернее, можно было бы, не будь столько говна – ты появилась вовремя, ведьмак нам как никогда нужен. Кстати, о говне: ну-ка, ложись на край резервуара.

— Сахарок?

— Ложись-ложись, — нетерпеливо сказала Лоуд Стар, копаясь в банной корзинке. Найдя крошечный пузырек мутного стекла, она гордо продемонстрировала его Холлоу. — Во, смотри: сейчас твоя лучшая подруга мигом из тебя сделает мамзель!

— Ведьмакам запрещено иметь друзей… — вяло пискнула Холлоу, подчиняясь.

— О, вот оно как! Так и запротоколируем: Холлоу Найт кому попало разрешает натирать свою задницу экстрактом ромашки! Понятно. Я так и думала.

— Лоуд, — произнесла Холлоу, пока та, высунув от усердия язык, мылила ей спину, чуть ли не сжимая как половую тряпку, — ты сказала, что ведьмак тут как нельзя кстати. Почему? Почему нельзя было бы поручить это дело Найт Глоу или заняться самой? Или вы тут тоже недавно?

— Хороший вопрос, подруга, — рассеянно похвалила Лоуд, задирая хвост подруги и принимаясь намыливать уже под ним. От этой уверенности и беспардонности леди коронер Холлоу отчего-то немного стыдливо почувствовала, что, будучи уже более чем мокрой, увлажняется еще сильнее. — Не-а, мы тут дольше пары недель: я – что-то около полутора лет, Пятно – последние два месяца. Я пыталась подбить его на контракты в свободное от порханий на сцене время… безуспешно. Он наотрез отказывается работать по специальности, лепечет что-то об утрате цеховой чести. Как и на тебя, я не стала на него давить: каждый дрочит, как и на что хочет, хотя дело темное, с ним явно что-то случилось, о чем он стоически молчит, ну да и хурэ с ним. А что касается меня… слишком сложно полноценно ответить вот так на этот вопрос. Ну-ка…

Смыв с подруги пену, Лоуд откинулась, заняв привычную расслабленную позу. Холлоу снова задумчиво покосилась на ее промежность, точнее на то, что выпирало над ней.
Клитор. Не меньше, чем жеребцовы отростки, и куда больше, чем аналогичный орган у других кобылок, он был огромен, длиной с кинжал, уже набухающий, похожий на грифонскую сосиску к пиву, придающий хозяйке почти идеальное сходство с пятнистыми гиенами, водящимися в саваннах Зебраара. Нежно розовый у кончика, к основанию все насыщенней и насыщенней красный, а под его кожей легко можно было различить несколько набухших пульсирующих вен с тонкой стенкой мелких сосудов. Возвышаясь над кобыльим естеством Лоуд, он был подобен величественной кристальной башне из цельного рубина, которая была построена над землей под углом ровно в шестьдесят градусов, но это вовсе не мешало ей стоять. Сразу видно, что хозяйкой именно этого органа была именно Лоуд Стар: даже он источал доминантность, буквально подавляя своих конкурентов и заставляя хозяйства обычных жеребцов выглядеть на его фоне лишь жалкими и сморщенными волосатыми придатками. Даже отсутствие двух мохнатых оруженосцев не смущало: клитор Лоуд Стар был, как и его хозяйка, из тех, про кого можно сказать «один в поле воин». И этот воин не раз доказывал это на практике, не стесняясь бесстрашно погружаться в самые разные глубины через самые узкие пещеры. Этот воин был из тех, кому наплевать, в какую сторону открываются двери любого амбара: он просто сносил их, вышибая с первого раза. Как и в его хозяйке, многие видели не то что в описании, а в самом существовании подобного небывалое кощунство, ошибку или же намеренный поход против природы, но ни Лоуд Стар, ни ее клитор мнение других не сильно волновало: если же кто-то рисковал высказать все претензии ей в лицо, большой маленький воин бесцеремонно ломал ему двери амбара и тут уж было не до обсуждений, что и где есть ошибка.

Холлоу дико захотелось его лизнуть.

Лоуд ее желание уловила.

— Эй, подруга, — плутовато подмигнула она, беря Холлоу мягкой гиеньей лапкой за затылок и самую малость настойчиво наклоняя, — предлагаю совместить приятное и полезное. Да, вот так… по часовой… правильно, давай начнем с самого ко… конца… Вернее, для меня это было началом: как-то очень вскоре после выпуска меня занесло на окраину Эквестрии с землями грифонов. И там… там произошло примерно то же, что и у тебя, подруга. Я встретила его…

— Его? — оторвалась от приятного Холлоу. — Саха… м-м-м… Рэд Буп, ты имеешь в виду отч… бглух?!..

— Отца, — мигом вернула ее в привычное положение Лоуд. — Папку, батьку. Знаешь, он внешне почти не изменился, разве что стал немного меньше, да перьев седых стало больше – но это все откровенные мелочи. Потому что он узнал меня, подруга. Узнал с первого взгляда и пригласил за стол в своей пирожковой – на нее он потратил все те отступные, что удосужилась ему выплатить Принцесса, прежде чем увезти меня. Знаешь, как он назвал свое заведение? «Пирожки от Ред». А по… потом…

Лоуд Стар задышала, почти подойдя к пику… а потом где-то хлопнула дверь и в комнату для особых гостей, едва не снеся перегородку, влетел пегас в броне стража:

— Срочное послание для коронера Лоуд Стар, — крикнул он, вытянувшись в струнку. — А? Я немного не вовремя?

— Ты, bloede ghoul… — уложилась на этот раз всего в десять предложений коронер, отпихнув Холлоу, — …arse как не вовремя!!!

— Простите, я подожду с…

— А-ну стоять, ать-два! Кр-р-ругом! Что там случилось такого важного, что без меня не могут?!

— Там, это… — замялся стражничек, готовый в любой момент дать деру. Впрочем, это бы не помогло: страшная леди коронер знала, где он живет. — Банк, короче, грабят…

Лицо Лоуд Стар стремительно помрачнело, и она, не сказав ни слова, выскочила из резервуара, метнулась мимо посланца в сторону предбанника. Почти мгновенно принявшая решение Холлоу поспешила за ней.

Банк грабили через пару улиц от бань. Перед высоким каменным зданием, больше походящим на ратушу, столпилось несколько зевак, отпихиваемых выставившей оцепление стражей.

— Коронер Лоуд Стар здесь! — рявкнула Лоуд, расталкивая всех. — Докладывайте, какого хрена происходит! Кто хозяин банка?!

— Я, я хозяин! — заискивающе помахал лапой вставший на задние лапы золото-алмазный ретривер. — Вим Виват к вашим услугам, леди коронер! Пожалуйста, помогите, эти проходимцы захватили мой банк!

— Не мельтеши. Смарт Асс, дай-ка мне матюгальник! — вырвала у подчиненного рупор леди коронер. — Кхе-кхе… Внимание, там, в банке! Говорит коронер Лоуд Стар Потрошительница, и из-за вас я не получила честно заработанный оргазм! Выходите безоружными, и никто почти не пострадает! Сколько их там, кстати? — спросила она у Смарта.

— По некоторым заявлением, всего один!

— Заложники?

— Никак нет!

— Тогда какого хрена?! Почему не идете на штурм?! Что за цирк с понями?!

— Нет! – истерично взвизгнул Вим. — Рраф, пощадите, госпожа коронер, не надо штурма! Все, все пропадет!

— Грабитель облил все внутри маслом, — объяснил Смарт. — А там дерево. Попробуем вломиться – полыхнет.

— И? Народ же не пострадает.

— Бумаги, бумаги! — вклинился Вим. — В бездну народ: там документы!!!

Стоящая рядом Холлоу слегка презрительно фыркнула и тут же стерла с лица усмешку: Лоуд ее мнения на этот счет явно не разделяла.

— Эй, коронер, ты еще тут?! — внезапно крикнули из-за дверей банка.

— Куда же я денусь, — Лоуд Стар прищурилась, словно взявшая след гончая. — М-м-м… Рокки?! Рокки, это ты?!!

— Знакомый? — тихо спросила Холлоу.

— Я капитан стражи, у меня работа такая: всех знать, — так же вполголоса ответила капитан. — Что за хурэ ты тут устроил, Рокки?!!

— Забираю то, что по праву мое! Я положил сюда деньги, а этот расгуль не хочет мне их отдавать!

— Мы заключили договор, дамбасс!!! — взвился Вим. — Я имею право не возвращать твои гроши в течение пяти лет! Это было прописано в контракте!

— Ага, мелким почерком, чернилами, проявляющимися, только если их нагреть!

— Поклеп и клевета!

— А ну заткнулись, оба!!! — рявкнула Лоуд Стар, что замолчали вообще все. Смерив притихших зевак злым взглядом, она скомандовала, подбавив чуть кошмаром. — Р-р-разойтись! А ты, Рокки, выходи. Я знаю, что ты меня слышишь. Хватит ломать комедию. Пока ты не повредил никому, все еще можно обернуть в твою пользу. Если подожжешь банк – станешь преступником, и тогда вклад точно не вернут.

— А что будет сейчас?!

— Сначала – суд. Я прослежу, чтобы тебе дали не больше четырех месяцев общественных работ. Это гораздо меньше, чем пять лет каторги. Выходи, Рокки. Ты знаешь меня. Если дело с этим банком нечисто – я этого так не оставлю.

Несколько минут ничего не происходило, но вот двери открылись и по ступенькам спустился обычный алмазный пес в обычном кожаном фартуке кузнеца. Выставив лапы вперед, он посмотрел точно на Лоуд Стар. Та не отводила взгляд, пока Смарт Асс защелкивал на его передних лапах кандалы.

— Я хороший пес, — негромко произнес Рокки, не глядя ни на кого, кроме Лоуд Стар. — Три года назад я приехал сюда, чтобы стать мастером. Я честно трудился, не воровал, всегда использовал лучшие материалы и никогда не завышал цену. И даже когда меня обокрали тут впервые, я не смог сдать пойманную воришку.

— Смотреть нужно, что подписываешь, дамбасс, — вздернул нос Вим. — Ох уж эти вкладчики: все, как один, бедные-несчастные… и не задумываются, что у нас, предпринимателей, тоже могут быть проблемы! Вот у меня: решил вложиться в шелка два года назад – так караван разграбили пираты! Теперь приходится искать новых вкладчиков, чтобы выдать вклады старым! Но сиволапым плевать… Ну ничего, ничего. Сейчас подам жалобу на тебя, так, может, и не придется ничего возвращать. Как решит суд! А уж я, р-р-тяф, позабочусь, чтобы он принял верное решение…

Рокки презрительно скосил взгляд: Вим рядом с ним был что той-терьер рядом с сенбернаром. Только сейчас на второго надели намордник. Но намордник не помешал произнести:

— Даже если так, и по тебе Флорист посадит розу.

Внезапно Холлоу почувствовала, словно весь мир остановился. Она не понимала, что такого сказал кузнец, но вся стража будто резко пригнулась, спасаясь от невидимой бури. И центром этой бури была оскалившая зубы разъяренная гиена.

— Ви… видите, госпожа коронер?! — первым подал голос Вим. — Смутьян и преступник, как есть содомит! Поддер…

— Заткнись, — прошипела Лоуд Стар. — Кик Асс, Лик Асс, Смарт Асс: в кандалы Вима Вивата.

— Э?! За что?!

— Статья кодекса стражи Тротингема номер девять-А: стража имеет право задерживать любого гражданина Города без объяснения причин сроком до трех дней в целях расследования. И эти три дня, дорогой Вим Виват, мы проведем с пользой, и ты подробно расскажешь о своем новом способе находить деньги для банка, об обстоятельствах утраты вложений в шелка, а также о том, почему клиенты обвиняют тебя в использовании симпатических чернил.

— Это… р-р-р тяф, это самоуправство!

— Да неужели?! Ты за кого меня держишь, маленький золотистый ублюдок, за одного из тех продажных выродков, которые под пытками заставят подписать любое признание?!!

Вим плаксиво заскулил, ища хоть у кого-нибудь поддержки, но гиена притянула его лицо к своему, не давая испуганному взгляду скакать в поисках сострадания:

— Не волнуйся, маленький песик, если ты чист перед законом, бояться нечего: я выпущу тебя и на прощание даже пожму лапу. А теперь настоятельно рекомендую прикрыть кусалку, иначе все, что ты сейчас скажешь, может быть и обязательно будет использовано против тебя. Кик Асс, Лик Асс, сопроводите Рокки и господина Вима и постарайтесь, чтобы их камеры были друг напротив друга!

Когда новоиспеченных заключенных увели, Лоуд отошла в один из переулков, подальше от прохожих, и уселась перевести дух.

— Лоуд? — негромко позвала Холлоу, садясь рядом.

— Прости, подруга… — пробормотала та, наблюдая за спешащими по своим делам прохожими, — Просто… просто бывают дни, когда я ненавижу свою работу. Помнишь, как учил этот урод, Рейдж? «Книги это здорово, но гидре-мутанту насрать, если ее нет в бестиарии — используйте чуйку». Вот и тут: уж не знаю, как получилось, но я почти со стопроцентной вероятностью могу сказать – Рокки идиот, взявший на себя много полудурок… но не преступник, хотя бы не злоумышленный. А вот Вим… есть в нем кое-что такое, с гнильцой. Вот только первый так и так пойдет под суд на общественные работы или же под плеть, а второй скорее всего отделается штрафом, особенно если документы в порядке – и то не факт. И ведь это будет правосудно, я же и первая встану на его защиту: это моя работа… но иногда хочется удавиться.

— Сосиска, как ты вообще дошла до… этого?

— Как-как, — Лоуд скривилась, словно проглотила кислинку. — На чем я там остановилась в банях? На папке? Ну так вот: все было хорошо. Нет, все было замечательно, от хурэ, да в жопу кодекс со всеми этими тупыми правилами! Свежие пирожки каждое утро, «моя принцесса», поцелуй на ночь в лоб… вот тебя твой папка целовал хоть раз на ночь в лоб? То-то же. А потом… а потом я взялась заниматься тем, что привело меня в то поселение: пропажа пони. Немного, где-то один раз в две недели, если жеребята, то чуть чаще. Обычное дело для окраин, но местных раздражало. А потом дорасследовалась… вот скажи, подруга, будь у тебя выбор: слегка поехавший на почве грусти, но искренне любящий тебя отец, отправляющий похищенных жеребят в огромную мясорубку или его один-единственный партнер-повар, лепящий из этого фарша пирожки и даже ни сном ни духом, откуда мясо – кого бы ты сдала разъяренной от утраты близких толпе? При том, что второй даже и защититься-то не сможет: проблемы с языком, да и выглядит он как недосущество из своего вида, такие всегда вызывают отвращение. А на накеров свалить уже нельзя: местные власти пристально наблюдают за расследованием. И ты должна, обязана принести голову толпе. Как ты считаешь, что я выбрала?

Холлоу призадумалась и осторожно спросила:

— Ты ведь… его?

— Да, подруга. Именно его.

Немного помолчав, Лоуд продолжила:

— Знаешь, что папа сказал мне ровно за три минуты, как его вздернули? «Я горжусь тобой, принцесса». Я. Горжусь. Тобой. Пока я прокручивала это в голове, мне предложили работу. В конце концов, если я смогла распутать это дело, возможно, стоит попробовать себя в других?

— Я бы… я бы скорее всего отказалась, сосисочка…

— Ну, а я нет – на тот момент я подумала, что это неплохая идея. Я быстро раскрыла несколько преступлений: с нашими умениями и правильно поставленным мышлением это на самом деле не так уж и сложно. А примерно полтора года назад меня перевели в Тротингем и возвели в ранг капитана-коронера, и знаешь, у меня даже получилось. Я смогла быстро и эффективно вырезать всех берущих на лапу стражей: оказывается, если умудриться посадить одного урода и парочку его знакомых, ворующих бюджет, обнаружится, что у нас с моими подчиненными очень даже хорошая зарплата, куда выше, чем может себе обычно позволить ведьмак. Как это отразилось на моей репутации, ты видела в первую ночь. Чтобы достигнуть всего этого, я работала и работаю по двадцать часов в сутки, просматривая рапорты и прочие отчеты. Да что там, я практически научилась быть в двух местах одновременно!

— Э?..

— Шучу, — с убийственно-серьезным выражением лица произнесла Лоуд. — Образное выражение, подруга.

— Угу… И ты совсем-совсем никогда не брала на копыто, сосисочка?

— За кого ты меня держишь, подруга. Если бы брала, не пришлось бы ночевать в офисе, устанавливая ловушки на ночь. Да и не орудуй я так ловко ножом, не обладай сноровкой и рефлексами, не имей иммунитета к большинству известных ядов, моя история, скорее всего, закончилась бы примерно год назад в одном из каналов.

Холлоу кивнула: рассказ Лоуд звучал более чем убедительно.

— Лоуд?

— А?

— Кто такой Флорист?

Лоуд вздохнула, достала нож с яблоком и принялась срезать кожуру:

— Выродок. Чуть больше полутора месяцев назад произошло убийство. Нет, тут нечему удивляться: в Городе постоянно кто-то умирает, но обычно жертвам не вырезают органы, вкладывая на их место бутон черной розы – это была его подпись. Спустя две недели я получила письмо – его принес курьер под трансом.

— И что в нем было?

Вместо ответа Лоуд оттянула пазуху и достала несколько сложенных вчетверо куска пергамента.

— Всегда таскаю с собой, — протянула она их подруге. — Мотивирует.

Холлоу аккуратно взяла послания и машинально принюхалась – те успели насквозь пропахнуть Лоуд. Развернув, Холлоу вчиталась в кое-где размытые, написанные красным строчки:

«Из Тартара,
Госпожа коронер,
Я посылаю вам половину почки, взятой у хозяина таверны «Раковый Дуфус», Му Лана. Его склад использовался как перевалочный пункт, в котором Кровавая Стая перегоняла малолетних рабов в Зебраар. Вы не смогли собрать достаточно доказательств, и суд отпустил мерзавца. Что же, давайте сыграем в игру, госпожа коронер. Я открываю счет.
Подписано
Если хотите, попробуйте остановить меня, госпожа коронер».

Холлоу развернула второе письмо:

«Госпожа коронер,
Я продолжаю слышать, что стража следила за мной, но пока не может определить мое местоположение. Я смеюсь, когда они выглядят такими умными и, допрашивая гильдию цветочников, говорят, что они на правильном пути. У меня заканчиваются ублюдки среднего звена, придется браться либо за шушеру, либо за крупненьких. Но я не перестану потрошить и корчевать их до тех пор, пока меня все-таки не арестуют. Последняя работа была просто шикарна: тот ростовщик и не пикнул. Как вы можете меня поймать? Я обожаю то, чем занимаюсь, и хочу продолжать. Вскоре вы услышите обо мне и моих веселых шалостях. В следующий раз я отрежу уши у торговца пылью и пошлю их вам просто ради забавы. Сохраните это письмо, пока у меня работа, а потом полностью обнародуйте его. Мой нож такой приятный и острый, мне хочется заняться делом немедля. Они назвали меня Флористом – я принимаю имя. Удачи. Ваш покорный слуга
Флорист»

Холлоу развернула третье, последнее письмо:

«Еще двое. Они выглядели так удивленно, одна из них немного визжала: не получилось сразу убить. Но кто сказал им, что их ненависть сильнее моей? Кто сказал им, что их гнев сильней моей воли? Они заняли мое законное место и сделали то, что нужно было сделать мне. Они сами виноваты: перепутали роли в этом проклятом театре теней. Обнародуйте это письмо, госпожа коронер.

Флорист»

Закончив чтение, Холлоу спросила:

— Похоже, он не любит конкурентов?

— Зришь в корень, подруга. У меня есть наметки, по которым я могу составить примерный личностный портрет этой сволочи, но давай это позже…

— Тут еще упомянута черная роза. Она имеет какое-то важное значение, да, сосисочка? Какой-то символизм?

— Да какой там символизм – обыкновенное «ненавижу» на языке цветов. Для этого даже не нужно быть особенным цветочником: я освоила базовые значения, пока просто занималась делом. А вот где он берет розы – это вопрос, впрочем, Город — это сплошной рассадник. Вот попадись мне его нож, я могла бы попробовать отследить оружие по оружейному клейму, но этот засранец никогда не оставляет следов. А знаешь, что самое поганое? Самое поганое, что находятся идиоты, которые поддерживают этого упыря.

Холлоу ненадолго задумалась и осторожно спросила:

— Он ведь… карает преступников? Разве это не то же самое, что делаешь ты?

Лоуд Стар запунцовела, выдохнула и терпеливо произнесла:

— Нет, Холлоу. Это не то же самое.

— Почему? Он же…

Лоуд молча вскинула переднюю ногу и Холлоу едва не ткнулась в ее накопытник. «Не мстите, ибо аз воздам» — гласила на нем надпись на Старшей Речи.

— Он нарушает закон, — глухо произнесла Лоуд. — Он – чудовище, а чудовищ должны убивать герои. Хотя бы потому, что если каждый убийца чудовищ сам станет чудовищем — количество чудовищ в мире не изменится.

— Мне кажется, ты слегка преувеличиваешь…

— Ой ли? Может, тогда скажешь, чем накеры отличаются от пони?

— Тем, что пони не едят мясо и не паразитируют на других видах?

— А грифоны едят, но почему-то ведьмачий кодекс запрещает брать на них заказы. К тому же, положа ногу на сердце, скажи мне, подруга: когда ты только покинула Каер-Теалт, кто стал первым, кого ты зарубила? Гуль? Гнилец? Быть может, сколопендроморф?

Холлоу открыла рот, но так и не смогла ничего сказать. Глядящая на нее с легким интересом Лоуд тихо захихикала, отрезая дольку от яблока:

— То-то же. Единственное, что отделяет нас от пропасти, в которую мы смели скопом несколько десятков видов, это наличие закона, единого для всех – и даже гули свободно бы расхаживали по Городу, плати они налоги и не нападай на живых. Наши суды не идеальны, Холлоу, многие уроды пользуются дырами в законах и выходят с гордо поднятыми головами. Я бы тоже хотела, чтобы каждый ублюдок прошел через Суд Принцесс, но это невозможно: они хоть и богини, но не вездесущи. Но Флорист ставит себя над законом, и, если сегодня один маньяк безнаказанно режет преступников, будь уверена: завтра разъяренная толпа его последователей выйдет на улицы массово карать тех, кого назовет преступником. Уж поверь мне, подруга, погромы еще никогда не приводили ни к чему хорошему – даже во имя самых светлых идей, тупая аморфная всепоглощающая масса всегда остается тупой аморфной всепоглощающей массой. Меняются только слова, побуждающие эту орду накеров к действиям.

---

Ближе к вечеру Холлоу решила заглянуть к Найт Глоу. Первым, кто ее встретил, был легкий и слегка пряноватый запах из походного котелка, подвешенного над все еще пылающим очагом. У ведьмачки потекли слюни: весь день сегодня прошел как-то натощак, а Холлоу поесть любила. Хорошо и много.

Никого из зебр не было видно, а Найт Глоу ополаскивался в бадье с водой. Света было мало, но Холлоу все же смогла усмотреть на его правой лопатке нечто похожее на черную татуировку-цветок с пышными лепестками. Явно зебрийского мастера: только они наловчились безо всякой магии вводить особые чернила так, чтобы те окрашивали не только слой кожи, но и растущую на нем шерсть. Вот только выглядела она, словно на нее плеснули кислоты: ведьмак явно прикладывал усилия, чтобы свести практически несводимый рисунок.

— Как прошел день, мотылек? — с искренней приветливостью улыбнулся Найт Глоу, отряхиваясь, словно каракал. — М-м-м… прекрасный запах. Ведьмачка, пахнущая ромашкой – это так поэтично…

— Очень познавательно… — задумчиво произнесла Холлоу, присаживаясь у стенки вагончика и доставая фляжку с сидром, чтобы хоть как-то перебить аппетит. — Что это за рисунок? На лопатке?

Лицо также усевшегося Найт Глоу резко поскучнело, и он с некоторой виной взглянул на Холлоу:

— Ничего особенного. Ошибки юности.

— Тебе нет даже тридцати.

— У нас в двенадцать некоторые становятся совершеннолетними, да и возраст… не всегда соотносится с мозгами.

Достав из седельной сумки трубку, он набил ее табаком, поджег, затянулся и выпустил несколько колечек в сторону Холлоу:

— Ну-ну, не нужно на меня так смотреть, бабочка. У всех друзей могут быть свои крошечные секреты в маленьком личном шкафу. Но ты можешь задать какой-нибудь другой вопрос: я с радостью отвечу.

Холлоу решила, что хватит сегодня для нее душеизлияний, поэтому решила спросить что-нибудь более… приземленное:

— Что такое Возрождение?

Найт Глоу рассмеялся, слегка поперхнувшись дымом. Откашлявшись, он ответил:

— Холлоу, ты просто прелесть: в Городе Масок о нем болтают на каждом углу, и только ты не желаешь приобщаться к местным высоким кругам. Если позволишь, как ведьмак, связанный с искусством…

— …споешь про это песню?

— А хочешь?

— Валяй.

Найт Глоу шутливо-угрожающе потянулся к гитаре… и с сожалением отвел ногу:

— К сожалению, ничего подходящего в голове нет, поэтому обойдемся прозой. Если следовать принципу «краткость – сестра таланта», то Возрождение – местное новомодное течение, возникшее после того, как один меценат устроил выставку никому не известного художника. Некоего анонимного творца, работающего под именем Рене. Точнее, Ренессанс.

— «Возрождение»…

— …с кристально-имперского. Он провозгласил возрождение кристальных веяний и традиций, а местные подхватили. Выставку, кстати, устроил его же земляк — Рубиновый Кристалл или вроде того.

— Основал течение, а сам пожелал остаться безызвестным?

— Город Масок не самое безопасное место, поэтому некоторые новаторы предпочитают прятать свое лицо… да и не только новаторы.

Найт Глоу повел носом и подбросил в котелок немного базилика. Заметив, что Холлоу то и дело косится на стряпню, ведьмак ухмыльнулся, и в его копытах словно по волшебству появилась наполненная железная тарелка с ложкой.

— На.

— Найт Глоу…

— Бери-бери, мотылек. Я сам приготовил.

Холлоу продолжала сидеть, слегка покраснев. Найт Глоу хмыкнул, зачерпнул немного похлебки – грибов в томатном соусе с рисом – и пододвинулся поближе к ведьмачке:

— Давай, мотылек. За мэтрессу ауф Муур-Чи…

Еще сильнее покрасневшая Холлоу сама не заметила, как покорно открыла рот.

— За мэтра Рейджа… За мэтра Рока… За…

— Хватит! — взмолилась Холлоу, сравнявшись цветом лица с помидором. Не только из-за стыда, сколько из-за остроты: повар явно вкинул в котелок пару перчиков Зебраара. — Это уже чересчур!

— Питаться нужно вовремя! — пародируя мэтра, шутливо погрозил ложкой Найт Глоу, передавая тарелку. — «Голодный ведьмак – кормушка для утопцев»!

— Мне почему-то кажется, что я и утопца сожру после недели натощак. А вообще, ты зануда. Мы почти одного возраста, а почему-то рядом с тобой кажется, что ты лет на десять старше…

Холлоу замолчала, невольно погружаясь в мысли. Да, лет на десять старше. Эта слабая улыбка, доброжелательный взгляд… В годы ученичества, во Сне и наяву, как бы плохо ни приходилось юным будущим убийцам чудовищ, как бы они ни подводили его, когда приходилось работать в команде… всегда эта слабая улыбка: «Мы справимся. Я пойду вперед».

Лоуд Стар это порой бесило до чертиков.

— Сахарок?

— М-м-м?

— Почему ты был… таким? И продолжаешь.

Найт Глоу усмехнулся и поманил Холлоу к себе, та доверчиво пододвинулась. Хитрый ведьмак самым кончиком копыта провел по ее щеке к скуле и притянул, заставив соприкоснуться лбами:

— Потому что там, в Каер-Теалт, я увидел, насколько вам всем было плохо. Насколько больно и страшно. Проходя мимо твоей двери, слышал, как ты порой рыдала в подушку, зовя родителей и сестру. Видел, с какой яростью раз за разом наша оглашенная кидается на Рейджа во время спарринга, надеясь, что сделка еще в силе. Видел, как братья пытались делать подкоп, надеясь пересечь лес и вернуться домой. Но мне… мне было проще. Поэтому я захотел протянуть вам ногу: разделить усталость, печаль, грусть, страхи. Потому что печаль маленького, оставшегося в одиночестве жеребенка, поделенная на двоих жеребят – это не так уж и страшно, не так ли? К тому же после перерождения мэтр Рок обмолвился, что у нас одинаковая кровь – чем не повод назвать вас семьей?

С последними словами Найт Глоу коварно начал чесать за ушком. Не в силах сдержаться, Холлоу застонала, нежась от почесываний, и на всякий случай поставила тарелку на землю.

Найт Глоу усилил напор, частично переключившись на шею, и Холлоу завалилась на спину, смеясь и дергая задней ножкой от наслаждения.

— Все… Все, хватит! Bloede, ты грязно воспользовался знанием наших чесальных точек!

— Это называется контактное обезвреживание, и я только что отыгрался за наш прошлый поединок!

Когда Холлоу снова принялась за еду, наблюдающий за ней ведьмак вздохнул и произнес:

— Что бы ты ни думала обо мне, мотылек, скажу честно: я не святой и никогда им не был. Более того, я совершил такое, в чем не хотел бы признаться никому из цеха. Но неважно, насколько тьма и конфликты поглотят каждого из нас – я все равно буду Котом Найт Глоу из Каер-Теалт, Одним из Тридцати.

---

— Этот город завернут как в саван в туман, и царит в нем безумие, порок и обман. Город мрачных трущоб, весь изглоданный злом – по ночам его мгла накрывает крылом… И в глазницы домов смотрит ночь, словно ворон — этот город безукоризненно черен. Только толпы теней, только Трота свинец, этот город страшней, чем оживший мертвец…

Холлоу еще раз попыталась выбросить из головы стихотворный монолог госпожи Таки, но слова вползали обратно в череп вместе с утренней дымкой. Вместе с ней пестрый город сегодня был безукоризненно сер.

Они встретились у входа во Двор Чудес, в котором, как объяснила Холлоу вялая Лоуд, жили отнюдь не колдуны или знахари: просто именно здесь огромное число попрошаек, возвращаясь в вонючие лачуги, чудесным образом отращивали конечности, потерянные на несуществующих войнах. Также именно здесь была территория «бриззи»: так назывались домушники, карманники и головорезы-одиночки.

Показывая дорогу патруля под утренние звуки колокола, доносящиеся из звонарни Нотр-Теалт, Лоуд время от времени останавливаясь то тут, то там, напевала:

Наш бренный мир задуман был
Как царство света и покоя.
Наш мир и должен быть таким,
Но где вы видели такое?

Любому в душу наплюют,
Не пощадив заслуг и судеб,
Тут и ограбят, и убьют,
И оболгут, и обессудят…

Пони, добрые пони,
Пусть наш мир добро,
Добро лишь помнит!

Не подадут, не пощадят,
На гроб земли не бросят горсти,
Друг друга поедом едят,
Хрустя, обгладывают кости,

Своих детей едят отцы,
Творцы себя съедают сами.
По свету бродят мертвецы
С такими добрыми глазами…

Пони, добрые пони,
Пусть наш мир добро,
Добро лишь помнит...

Облезлые, пропитые, оборванные, пахнущие ядреной смесью алкоголя, трав и нечистот, местные делали всее, чтобы прижаться к противоположной стенке в узких улочках: а были они настолько узкими, что из-за почти смыкающихся крыш небо превратилось в крошечную серую полоску. Кто-то, живущий в лачуге на третьем этаже, выплеснул на улицу ведро с помоями, и, если бы не дернувшая подругу Лоуд, ту окатило бы мочой.

— Сеньйора, хотьите поразвлечься? – подскочил к ведьмачкам грязный полосатый жеребенок лет десяти. – У менья йесть… Ой…

Прежде чем он осознал, на кого налетел, Лоуд выбросила вперед ногу и, ухватив несчастного, притянула поближе.

— Что продаешь?

— Ньичего! Пустьите!

Лоуд скучающе вздохнула и профессиональным движением обшарила его лохмотья. Итогом стал небольшой завязанный мешочек.

— Отдайте! Менья же побьют! Вьерните!

— Вали отсюда, мелконогий, — выпустила жертву Лоуд. — И передай своим: еще раз попадетесь мне на наркотиках – одной трепкой не отделаетесь.

Проводив убегающего и ревущего жеребенка взглядом, Холлоу спросила:

— Думаешь, его и вправду побьют?

— Уверена, — пожала плечами Лоуд, потирая мешки под глазами. Сегодня коронер выглядела особенно уставшей. — До меня-то им не добраться, а злость на ком-то сорвать захочется. Выблядки.

— И тебе не жалко, сосисочка?

— А тебе?

Холлоу не ответила, но Лоуд это было и не нужно:

— Жалко, подруг, не отрицай, куда жальче, чем мне и многим другим. Но, во-первых, они, уроды последние из нас, того и добиваются, используя в своих махинациях жеребят, калек, порой даже беременных – это еще не самые грязные манипуляции. А во-вторых, я Лоуд Стар Потрошительница, капитан стражи Города – мне по должности положено быть жестокой.

Высыпав из отобранного мешочка на копыто горку белого порошка, Лоуд протянула подруге:

— Хошь?

— Что это?

— Звездная Пыль, сиречь Белая Смерть у грифонов – особенным способом приготовленная соль. Эту дрянь к нам завезли зебры, и только их знахари-шаманы могут приготовить чистую и забористую хрень. Ну-ка…

Лоуд лизнула наркотик самым-самым кончиком языка, дернула головой и неожиданно кровожадно ощерилась. Ее кудряшки, до того поникшие, встрепенулись, будто налившись силой и энергией.

— Ух-х, хурэ, как же здорово! Так что, хочешь?

— Это ж вредно.

— Очень вредно и вы… вы… — Лоуд чихнула и утерла нос. — Иногда вызывает у многих рас галюны и дичайшую зависимость – вот как. Впрочем, я несколько раз экспериментировала: ведьмаку с этой дряни слезть легко, всего-то ломку перетерпеть, а потом будешь как огурчик. Я почему ее использую: она бодрит лучше Грома и обостряет чувства лучше Волка.

— И как давно ты сидишь на ней?

— С начала службы. Да и нужно же куда-то это дерьмо девать, чтобы подчиненные не подворовывали со складов…

Холлоу все-таки отказалась, а Лоуд и не настаивала – ей же будет больше. Бодрая и веселая, она попросила Холлоу подождать в стороне, а сама подошла к одной из халуп и, как-то резко посмурнев, постучала. На стук выглянула достаточно пристойного по сравнению с соседями вида пони, и госпожа коронер достала из сумки сложенный вчетверо кусок материи, на которой лежала маска стража Города. Протянула.

Увидев это, горожанка зарыдала и, схватив подношение, уткнулась в грудь капитана стражи. Холлоу не слышала, что именно говорила плачущая, но Лоуд хмуро и утвердительно кивнула, после чего вернулась к подруге:

— Сосисочка, это что сейчас такое было?

— Сама-то как думаешь, подруг? Впрочем, не думай, иногда это вредно: в двух словах, лейтенант Сильвер Чариот недавно исполнил свой долг. Пока мы возились в банке, его нашли в канаве на другом конце города. С топором в спине. Отравленного.

— Э? Это как?

— Ну, вот мне и предстоит узнать «как», а пока что…

Лоуд достала еще пыли, вдохнула, но пусть ее кудряшки снова взметнулись, лицо все равно осталось смурным.

— Колбаска, ты?..

— Я всегда доставляю такие известия лично. Без исключений. Ведь кто, если не я? Разве что только Принцессы. Меньшее — плевок на его могилу.

— Что она тебе сказала? — вскоре спросила Холлоу, когда ведьмаки остановились передохнуть.

— Не окажу ли я честь проводить его вместе с ней и остальной семьей в последний путь. Ненавижу… — пробурчала Лоуд, усаживаясь. — Не пойми меня неправильно, подруга: я ценю своих ребят. Сильвер Чариот был достойным хранителем правопорядка, от хурэ, да я других у себя и не держу! Но, понимаешь, быть стражником – все равно что быть ведьмаком: чего ты, собственно, ожидаешь, беря меч и отправляясь в логово гулей или контрабандистов? Закономерно, что рано или поздно ты оттуда не выберешься…

— Но ведь дело не только в этом?

Лоуд Стар помолчала и наконец вздохнула:

— Просто… просто все эти сборы через три, семь, сорок дней. Поминки, похороны… каждая смерть – словно рана, но вместо того, чтобы дать ей зажить, просто стиснув зубы и не обращая внимания, мы собираемся и коллективно бередим ее. И некоторых это сводит в могилу напрасно. Поэтому, когда я умру, Селестии ради, просто закопайте меня, сожгите, чтобы пепла не осталось, потом скажите: «Какое счастье, что ее нет с нами!» — и расходитесь. Меньше всего я хочу, чтобы кто-то, кто дорог мне, плакал из-за меня. А захочешь почтить мою память, в день, когда не сможешь поступить правильно – поступи хорошо.

Они разошлись у дома, похожего на шлюху. Вернее, труп старой шлюхи-грязепони, который вырядили в пестрое выцветевшее платье с полузасохшими розочками, на лицо сыпанули ведро пудры-побелки, ляпнули на щеки румяна и затем выставили в главный зал с табличкой-скидкой, которую вешают на уцененный товар в надежде, что на него польстится наскребший гроши бездомный.

Уставившись на табличку «Приют для жеребят имени Сомнамбулы. Надежда покидает последней», Холлоу на некоторое время невольно погрузилась в воспоминания…

— Аф, вы сюда? — вырвал ее из них тявкающий тонкий и слегка надтреснутый голос.

Холлоу моргнула, тупо уставившись на старую, аккуратно подстриженную псину в платье с рюшечками.

— Простите?

— Аф, вам сюда? — повторила вопрос старая сучка. — Хотите кого-нибудь взять?

— А?.. Нет, я…

— Тогда арендовать?

— В смысле?

— Ну как же?! — всплеснула лапами алмазная псина. — Аф, вот же!

Холлоу перевела взгляд: рядом с табличкой «Приют…» висела еще одна, поменьше и поновее: «Цветник Старушки Дебрис. Жеребячий эскорт».

— Аф, позвольте показать вам! — приоткрыла дверь в приют Старушка Дебрис. — Дамби, Дикки, а ну подите сюда!

На улицу выскочили двое, жеребята, на вид не более десяти лет.

— Аф, представьтесь клиентке!

— Дамб-л-Доор «Дамб» Кант, — приветливо сделала книксен маленькая кремовая единорожка в милом желтом платьице с полосочками.

— Фрост Дик, — выполнил короткий поклон пегасик в цветастом васильковом кафтанчике.

— Аф, и эти двое – лишь пара маленьких цветочков, которые смогут скрасить ваш вечер: все они обучены этикету, знают счет до пятнадцати, умеют немного читать по-эквестрийски! Вы можете взять их на светский прием в качестве пажей или даже представить как своих собственных жеребят! Более того, аф, если они придутся вам по вкусу, вы всегда сможете взять их себе за некоторую плату навсегда! Аф, я не хотела бы называть имен, но, поверьте Старушке – этого не чурались даже герцоги!

— И сколько стоит это… удовольствие? – для порядка все же спросила Холлоу.

— Аф, в зависимости от цветочка, но эти двое почасово берут двадцать битс каждый и вы можете арендовать их одновременно! Ну так что, берете?
— Не беру. Боюсь, в ближайшее время приемов у меня не предвидится… — отвела взгляд ведьмачка. – Прощайте.

Но принюхивающаяся старуха резво ухватила ногу ведьмачки и, подслеповато моргнув, заговорщески шепнула:

— Аф, не обманывайте Старушку Дебрис, она видит, что пара цветочков вам бы пригодилась.

— Э?

— Кант, Фрост, а ну-ка, скажите госпоже…

— Моя госпожа, ваша красота сравнима со звездами, — профессионально улыбнулся Фрост. — Хотите поиграть со мной в моей спальне? Если пожелаете, я буду плохим, и вы накажете меня…

— Вы так похожи на мою маму, — мило захлопала глазками Кант. — А прелести у вас такие же? Покажите, а я покажу свои!

— Аф, соглашайтесь, поверьте мне, они чистые! И всего за двадцать в час!

— У нас есть игрушки, — прижался с одной стороны Холлоу Фрост. — Бабушка Дебрис купила нам много игрушек специально для таких случаев!

— Да, и мы постоянно с ними играем, — прижалась с другой стороны Кант. — А еще у меня много платьев! Хотите увидеть мои платья? Ну же, пойдем, мне кажется, у меня хвост немного мокрый, а тут холодно…

Холлоу вздохнула и, не вытерпев, зашла за жеребятами в дом.

---

Когда ведьмачка вышла наружу, тучи сгустились еще сильнее, и схожая непогода стояла в мозгах Холлоу. Пусть она и была сексуально удовлетворена, ей все еще хотелось странной и, как ей казалось, противоестественной близости, той самой, которую она испытывала вместе с Муном и Змеенышем. И Холлоу знала только двоих пони, кто мог заполнить эту неожиданно возникшую пустоту.

Бредя в вечернем городе, покачиваясь, будто пьяная, она заползла в «Мотылька» и остановилась, притаившись за вагончиком: в этот раз Найт Глоу был не один.
Усевшись у постепенно остывающего очага, он, обнявшись с драгоценной Эйо, слушал, как льются прекрасные строчки на ее родной речи:

Идеальный мир...
Он большой такой,
В нем нам все сулят
И радость, и покой...
Но хотим мы мир
Не чужой, а свой...
Пусть не все пока понятно мне,
Я знаю в сердца глубине —

Всегда у любви свой Путь,
Радость и покой с тобой…
На смену темноте ночной
Придет свет когда-нибудь.
Счастья мы найдём,
Раз уж мы вдвоем…
У любви свой Путь…

Песня была искренней, казалось, резонирующей со вселенной, но каждая строчка жгла сердце Холлоу, как клеймо кузнеца. И стало еще больнее, когда Пятно повел партию:

Может мысль моя
Вовсе не нова...
Вопреки всему,
Любовь всегда права,
И твердит твой взгляд,
Что она жива!

Ведь среди любых земных дорог
Никто как мы любить не мог!
Для нас
У любви свой Путь,
Радость и покой с тобой...
На смену темноте ночной
Придет свет когда-нибудь.
Раз уж мы вдвоем
Счастье мы найдем...
У любви свой путь...
Знаем — у любви свой путь.

Холлоу продолжала молчать, притаившись. Горечь, обида, весь тот калейдоскоп эмоций, что ощутила ведьмачка тогда, на свадьбе Батти, поднял в душе волну и увлек, мотая словно щепку и кидая на острые камни, отдающиеся при столкновении необъяснимой для Холлоу болью.

По щеке потекла капля, но это были вовсе не слезы – начинался дождь. Оглушенная, потерянная и не понимающая, что делает, ведьмачка вошла в треугольник фургончиков и уставилась на сидящего уже в одиночестве Найт Глоу, подставившего лицо холодным потокам. И пусть грива его слиплась, а сам он стал похож на мокрую кошку, он продолжал смотреть, вслушиваясь в легкие раскаты грома:

— Люблю дождь, — отрешенно поделился он с Холлоу. — Не тот, который на Севере, секущий лицо льдинками в кровь, а наш, самый обычный. Ты знаешь, в Зебрааре его почти нет, ты бредешь по высохшей земле с желтой травой, кровь засыхает на шерсти, не успев капнуть на землю… под ногами шипят и гремят змеи, вдалеке хохочут гиены, но ты молишься лишь о капле с небес, хотя бы одной единственной капле…

Дождь понемногу крепчал, перерастая в ливень.

— В Зебрааре много огня… — продолжал бормотать Найт Глоу. — Слишком много… пожары там настоящее бедствие… все кричат и бегут, запах жженой плоти и обугливающейся кости въедается в волосы и одежду… остается лишь пепел. Черный, серый, десятки оттенков, как этот Город, поднимаемый ветром и лезущий в нос, запорашивающий глаза… и вместе с ними приходят голос, голоса – они терзают, подбрасывают в огонь еще травы, чтобы жечь твою душу! А потом начинается дождь, ливень, первый за несколько месяцев. Он размывает пепел, и из-под него пробивается новая зеленая трава, измученные пантеры ловят капли языками, а голос, голоса заглушаются шумом, и пламя в груди постепенно гаснет…

Найт Глоу ненадолго стих и, словно подводя итог, произнес:

— Хотел бы я, чтоб дождь шел и на моих похоронах…

Холлоу не выдержала. С раскатом грома, не помня себя, она выскользнула из треугольника, затем из «Мотылька», и понеслась в сторону Дома Ночи. Влетев в него, дрожащими ногами стащила с себя сумки, слегка промокшую одежду.

— Почему?! — крикнула она статуе. Почему ей плохо? Почему ее лихорадит? Почему копыта трясутся, в сознании сумбур и хаос, в груди чувство пустоты? Почему хочется выхватить меч и просто рубить всех, кто попадется, включая себя?!

Статуя молчала.

— Bloede d’yeabl aep arse… — пробормотала Холлоу, заворачиваясь в плащ и прижимаясь к статуе. Да, поспать, нужно просто поспать. Организм ведьмаков силен и вынослив, он может приспособиться к любому яду, нужно просто потерпеть, немного поспать…

Ограда кантерлотского приюта, пусть и позолоченная, все равно напоминала прутья клетки. Ступивший по ту сторону ворот Уайт, ведомый помощницей хозяйки, всхрапнул, пытаясь удержаться на трех ногах, и оглянулся на стоящую рядом с самой хозяйкой дома Холлоу:

— Тетушка?

Холлоу подошла и, наклонившись, прижалась с ним лбами:

— Все будет хорошо, пельменчик. Ты знаешь, я не могу пока водить тебя с собой.

Уайт кивнул. Он знал.

— Тетушка? В-вы… вы ведь не бросите меня?..

— Не брошу. Время от времени я буду возвращаться в город. Хотя бы на зимовку. Буду копить деньги и возвращаться.

— Зимовка – слишком мало. И, а если у вас не получится?

— Тогда я пришлю письмо. Ты ведь сможешь его прочесть?

— Смогу, — твердо сказал Уайт, — обещаю, я научусь читать за несколько седьмиц. А если вы пришлете раньше, я попрошу леди Фифи.

— Р-р-р-тяф, я с радостью научу тебя читать, моя маленькая сахарная косточка. Фуфу, покажи нашему маленькому постояльцу его новую маленькую будочку.

— Гр-р, да, мама…

— Раз в шесть седьмиц! — крикнул Уайт, хромая за дочерью-помощницей. — Пожалуйста, присылайте письмо раз в шесть седьмиц!

— Р-р-р, бедный щеночек, — вздохнула леди Фифи, когда Уайт скрылся в доме. — Долго не протянет…

— Это почему? – неодобрительно покосилась на нее Холлоу.

— Так он же белый, р-р-р, с «глазами тирана», так еще и трехлапый – никому не нужны увечные. К тому же, кто бы его не взял, душа бедняжки будет вольно или невольно стремиться к вам. И… вы ведь заметили, как он на вас смотрит?

— Как?

— Как на маму, чьи ожидания не смог оправдать. Р-р-р, поверьте, я повидала многих щенков, в том числе увечных – даже если потерянная лапка прекратит болеть, глядя на вас, он вновь и вновь будет бередить свою рану.

— И что мне делать? Просто уйти?

— Аф, вы вольны сделать что хотите, р-р-р. Но я бы посоветовала не появляться и не писать. Он, конечно, уже большой щеночек и не забудет вас так просто, но… р-р-р, вы ведь сражаетесь с монстрами? И в вашей работе может случиться… всякое? Он умный, он просто решит, что вы… умерли.

Холлоу смерила леди Фифи мрачным взглядом. Особого впечатления это не произвело.

— Поверьте, я, р-р-р, хочу как лучше: я очень люблю щенков, мне нравится видеть их счастливые мордочки. Конкретно этой мордочке предстоит долгий и трудный путь к счастью, а вы будете только путать. Не бойтесь, клянусь Великой Комнатой, я постараюсь побыстрее найти для него новую семью, а пока у него здесь будет теплая, уютная будка…

Холлоу проснулась, чувствуя на лбу влагу – были ли это оставшиеся капли дождя или холодный пот?

— Устал? Спать хочешь?

— Немножко. Тетушка? Не уходите…

— Больно, bloede… — помассировала она виски: в те словно воткнули раскаленный штырь и принялись проворачивать по часовой стрелке. — Больно-больно-больно…

— Дискорд побери, я, сука, сделаю все, чтобы мои жеребята больше ни в чем не нуждались, даже если для этого мне придется запереть их в хоромах!

— Помогите… Принцесса… кто-нибудь…

Статуя безмолвствовала.

— Мне обещали, что с ней не будет ничего дурного. Что у нее будет теплая постель, достаточно еды и прочее…

Огромный замок поражал своей мрачностью. Мышино-серый, кое-где потрескавшийся камень казался холодным и отталкивающим, высокие стены — неприступными. Вдоль них протянулся ров, больше напоминавший не речку, а замусоренное всякой гадостью болото, и у его краев еще можно было рассмотреть черные кончики торчащих из воды острых кольев. Массивный подъемный мост был опущен, окованные темным железом ворота — распахнуты настежь…

— Мой отец продал меня принцессе за семь тысяч и должность старосты. Твой отдал тебя в качестве оплаты дурацкого долга. Пусть хоть сейчас, хоть у кого-то из нас будет какой-никакой шанс выбрать.

Холодные капли барабанят по серому камню, стекая по крепким стенам в ров. Ни спуститься, ни подкопаться, ни сбежать…

— Я же говорила, что она здесь.

Холлоу вздрогнула и открыла глаза: по ковровой дорожке между рядов скамеек к ней шли Лоуд и Найт, оставляя мокрые лужицы. За окном шумел ветер, барабанил холодный дождь и время от времени небо прорезала молния, из-за которой от гостей на мгновение протягивались длинные тени.

— Р… ребят, вы?.. Почему?..

— Я работаю без выходных, подруга, — пожала плечами Лоуд, сбрасывая мокрый плащ и зажигая с Найт Глоу рог. — Ты – один из немногих для меня поводов расслабиться и отдохнуть в компании, которая меня по-настоящему понимает. Думала найти тебя в «Мотыльке», но…

— Я почувствовал, что с тобой не все в порядке, бабочка, — подхватил Найт, тоже раздеваясь. — Ты выглядела крайне скверно, и я сначала подумал, что тебе нужно побыть наедине с собой, что-то обдумать, но потом пришла оглашенная и дала мне пару подсрачников.

— Врет он все: сам увязался. Что с тобой, подруг? Тебя и вправду потряхивает.

— Я… я… — Холлоу никак не могла выплеснуть скопившееся, ей только и оставалось, что глотать воздух и разевать рот, как вытащенная на берег рыба. — Я только…

— Мотылек…

— Я…

Лоуд сделала короткое движение копытом, призывая Пятно заткнуться. Усевшись перед Холлоу, она чуть-чуть, нежно надавила на ее подбородок, чтобы установить зрительный контакт:

— Мы встретились у Двора Чудес, — негромко начала она размеренным тоном, словно пытаясь погрузить в транс. — Поймали малолетнего распространителя пыли. Прошли караулом. Продолжай, подруг. Что я сделала дальше?

— Ты… ты подошла к двери убитого стражника, — кое-как попыталась сконцентрироваться Холлоу. — У нас зашел разговор… про… про похороны. Ты сказала, что не хотела бы причинять своей смертью боль тем, кого любишь. Потом…

— Потом мы продолжили караул. Разошлись у?..

— У… У приюта…

— Приюта имени Сомнамбулы, сиречь Цветник Старухи Дебрис. И ты?..

— …я… Я остановилась… — Холлоу стиснула зубы. — На меня нахлынула… память… и Старуха этим воспользовалась…

— Она предложила тебе услуги, — продолжила Лоуд, не разрывая контакт. — Особые услуги. И ты не смогла отказаться.

— Да, bloede, не смогла! Я!..

— Что произошло дальше?

— Вы!.. Не смейте осуждать!..

— Что произошло дальше? — с нажимом повторила вопрос Лоуд Стар.

— Пустота… Я почувствовала пустоту, всепоглощающее ничто, которое… оно будто пыталось заставить меня схлопнуться изнутри...

— Куда ты пошла после приюта?

— В… в «Мотылек» … я хотела… мне нужно было, чтобы кто-то… кто-то помог, но Пятно… Пятно пел… — голос Холлоу становился все более тихим и сиплым, каждое слово давалось все с большим трудом. — Он пел… рассуждал о дожде, о своей смерти… а я думала… Змееныш… Мун… почему я… мы…

— После этого она и унеслась, как подстреленная, — вклинился Найт Глоу. — Кто такой Змееныш, кстати?

— Оу. Она не удосужилась посвятить тебя? — выпустила Холлоу, иронично скривившись Лоуд. — Интересно, почему?

— У каждого могут быть свои скелеты в личном шкафчике, и если кто-то не хочет о них говорить – это его дело, я даже не подумаю настаивать. Но, если это важно для…

— Давай! — внезапно полубезумно расхохоталась Холлоу. — Давай, Лоуд, расскажи ему! Вывали все дерьмо, в которое я успела вляпаться после Каер-Теалт! Ты же любишь рассказывать о всяких трагедиях цирюльников и флористок, так давай, выложи ему, а он растреплет всему миру через какую-нибудь дерьмовую балладу! Расскажи ему, как я, в первый же день свободы вместо того, чтобы помочь случайным путникам с жеребенком, оставила их на растерзание больным извращенцам, которых, вот сюрприз, мне все равно пришлось прикончить на следующий день и получить свой первый шрам, из-за которого от меня не шарахается только слепой! Расскажи, как я пришла на свадьбу к сестре, ради счастья которой, как я подозревала, меня отдали Принцессе, причем не просто отдали, а продали, словно вещь, чтобы Батти могла выйти замуж за кантерлоттского хлыща и жрать ебучие киви! Но это еще не все: оказывается, мама и Батти тосковали по мне и навещали мою якобы могилу, но стоило мне наконец подумать о том, чтобы открыться хотя бы им, как Батти зарезал в первую же брачную ночь влюбленный идиот и мне пришлось лично упокоевать ее дух! Не успеваю я оправиться, как от гибели своей дочери лишается рассудка мама, винящая во всем произошедшем меня! Единственный, кто мог бы еще поверить, что я его давно утраченный родственник, и даже принять, это похоронивший меня заживо торгаш-отец, который в шаге, чтобы не полезть в петлю, но что я делаю?! Правильно, вместо того чтобы признаться и поддержать его, хотя бы дать надежду, я отталкиваю его и срываюсь из родного села! А знаете, что самое сочное?! То, что не возьми я злосчастный заказ на богинку, не пытайся все сделать одновременно, останься в ту ночь у двери, ничего бы не произошло!

Холлоу на несколько минут замолчала, пытаясь отдышаться и переводя взгляд с одного друга на другого. Найт Глоу выглядел ошарашенным и мялся, явно пытаясь выдавить из себя хоть что-то, Лоуд Стар же наоборот была предельно спокойной и подтянутой, а ее цепкий взгляд пронизывал насквозь:

— Кончила?

— Хрена с два. Я кое-как оправилась, но спустя где-то год на меня натыкается Мун Лайт и предлагает прогуляться до Мейнхеттена – отличная идея, если не считать того, что этот жизнерадостный полудурок с шутками на раз-два-три умудрился повесить себе на шею прицеп в виде жеребенка-подмастерья! И ведь предлагал довольно здравую вещь, вынудить стригунка вернуться! Но кто же такая Холлоу? Правильно, глупая Холлоу решает потеребить свои комплексы и поиграть в хорошую приемную маму – и ведь поначалу даже получилось… до первого самостоятельного заказа Змееныша! Идти через Топи в компании подозрительного торговца, когда там объявилась неведомая траханная хрень – что может пойти не так?! Пропавший без вести, слетевший с катушек Мун, искалеченный стригунок – всего этого можно было бы избежать, скажи я всего одно слово: «Нет!». «Нет, пельмешек, давай выберем что-нибудь другое!». И даже после всего этого я продолжаю лажать: не могу даже черкануть пару строчек несчастному калеке, который взял с меня обещание, что я никогда не брошу его…

Немного помолчав, Холлоу добавила:

— Когда я увидела, как Найт Глоу радуется в объятиях своих зебр, я ощутила… нечто. Нечто, пожирающее меня изнутри, словно зебраарские слизни…

— Зависть.

— Лоуд! — укоризненно покачал головой Найт Глоу. — Грубо!

— Ой, ну простите, я просто подумала, что в кругу друзей могу нахер выкинуть такую лицемерную херню, как «такт», и в кои-то веки побыть предельно честной! Так вот, подруга: ты почувствовала самую банальную зависть!

Холлоу как-то резко обмякла, впав в своеобразную апатию. Зависть… да, это было похоже на правду. Зависть к Найт Глоу, у которого была пусть и своеобразная, но семья, зависть к оставленной и удачно вышедшей замуж Батти… Скорее всего, это невозможно, но что, если это она, Холлоу, тогда на свадьбе действительно прокляла родную сестру?
Холлоу очень боялась, что это могло бы быть правдой.

— Лоуд, Найт Глоу, что мне делать? — потерянным голосом спросила она. — Все это время я старалась быть хорошей ведьмачкой: не нарушать кодекс… и каждый раз соблазн оказывался сильнее. Каждый раз я принимала неверное решение, обстоятельства наносили удар под дых... и сейчас я… я никто. В отличие от вас я даже не смогу сразу полноценно ответить, как бы хотела окончить свой Путь. Что же мне делать, ребят?

— Повзрослеть.

Лоуд Стар скрестила передние ноги на груди, меряя подругу взглядом, наполненным холодным пламенем.

— Я хорошо умею копаться в чужих мозгах, а нас к тому же учили мыслить одинаково. И я ясно вижу разницу между нами, подруга: ты… пустая. Ты и вправду никто, Холлоу Найт, пустой сосуд, который держится на внутреннем штыре-кодексе. Ты боишься быть полноценной личностью, если это нарушает несколько советов, ты словно тонущий котенок, цепляющийся посреди шторма самых разных убеждений за щепку из нескольких правил – и стоит тебе заступить за них, получить по зубам, как ты вновь забираешься на свою щепку. Я не стала говорить это при первой нашей встрече, но разве это не иронично: ты пыталась научить переступать через кодекс Змееныша и не смогла научиться этому сама. И именно в этом разница между тобой и мной с Пятном: взрослыми нас делает не количество прожитых лет, а те решения, что мы принимаем в трудные моменты. Скажи мне, подруга, если случится день, когда Большое Зло схватит тебя за горло и скажет: «Выбирай, кроха Холлоу, либо я, либо вон то, побольше». Что же ты ответишь?

— Я… я думаю, что предпочту не выбирать вовсе?..

— … и в этом твоя проблема. Потому что тогда Очень Большое Зло сожрет Большое и встанет уже новый выбор: либо ты, либо оно. И убежать не получится – только сдаться и сожалеть.

Повисло неловкое молчание, Найт Глоу покачал головой и приобнял повесившую нос Холлоу. Лоуд вздохнула и подошла к дверце, ведущей куда-то в помещения для монахов, и принялась деловито ковыряться ножом в замке:

— Зависть… — проворчала леди коронер. — Ты придаешь значение слишком многим вещам, подруга. Зависть — не порок, пока держишь его в узде. Зависть — всего лишь пламя, согревающее изнутри. Но какой Путь осветить им — ты выбираешь сама.

Что-то звякнуло, и Лоуд скрылась в коридоре.

— Ну-ну, будет тебе, — Пятно почесал за ушком Холлоу. — Она, конечно, грубая, беспардонная, но, будь уверена – она желает тебе добра. Мы оба желаем.

— Я… Скажи, Пятно, я ужасная пони, да? Я хочу разреветься, но не могу… это… это как запор… я могу остановить собственное сердце, но почему-то не могу плакать…

— Я знаю, мотылек. Поэтому мне нужен дождь: он помогает создать иллюзию слез.

— Пятно, ты не злишься на меня? За…

— Нет, — с полуслова понял ее Найт Глоу. — Во-первых, потому что я твой брат, а хорошие братья не злятся на своих сестренок…

— А во-вторых?

— Потому что до Каер-Теалт, в самом-самом начале нашего Пути, я чувствовал к тебе, Лоуд и остальным то же самое.

Вернулась Лоуд Стар, волоча в зубах небольшую корзинку.

— Фто? — подозрительно покосилась она на собратьев, сдергивая укрывающую ткань. — Не фсе же нам тут самокопанием заниматься! Я лично жрать хочу!

Внутри лежали несколько кусков хлеба, сыр, вяленое мясо, три пивных кружки и четыре бутылки, от которых разило спиртом.

— О-ох, моя печенка… что это? — спросил Пятно, попробовав питье.

— Мое изобретение: особый коктейль от Лоуд Стар – половина грифонской водки на половину Белой Голубки. Я назвала его «Мучильня».

Холлоу Найт сделала глоток – и впрямь повеяло Каер-Теалтовскими испытаниями, а галлюциногенная Голубка вдарила по мозгам только так.

— От хурэ, хорошо-о-о, давайте-ка еще по одной… Кстати, крох, помнишь того стража? Сильвера? Я раскрыла дело! Ну, не совсем я, но тем не менее…

— М-м-м?..

— В общем, оказалось, что он насмерть поругался с одним аптекарем и вышибалой, членом Серебряных Крыльев. Так вот, первый не придумал ничего умнее, чем сыпануть Сильверу яда с замедленным действием, а второй — подстеречь в подворотне и тюкнуть топором в затылок. Сейчас оба сидят в темнице и кроют друг друга последними словами, а мы пытаемся ответить на полуфилософский вопрос: что было раньше? Топор или отрава?

— А какая… хрум-хрум… разница? — спросила Холлоу, хрустя корочкой хлеба с вяленым мяском.

— Ну, дык, убийцу – повесим, причастного – в сексуальное путешествие в места не столь отдаленные!

— Выпьем за успешное вскрытие, — поднял кружку Найт Глоу. — Ух… а почему сексуальное?

— П… потому что «понятия»! Вот скажите, Пятно, подруг, вы вот знали, что у воров есть свои законы? Чего головами мотыляете?.. А, нет, это у меня перед глазами плывет… Щ-щас я… В общем! У них по законам, значит, если один самец другого самца под хвост того, то тот, которого «того», уже и не самец вовсе, а «петух» — дрянь, мразь последняя, здороваться никто не будет! Почему в обратную сторону это не работает – не знаю… Но! Это иногда используют, чтобы «опустить» кого-нибудь высокого, заслуженно или «по беспределу», не суть важно — вернуть положение невозможно! Даже если ты сам король, нет, бог преступного мира! Поэтому я…

— …отправляешь их к своим с заранее изувеченными анусами?

— Не… То есть, да, именно это! Как говорил ублюдок Рейдж: «Готовясь сжульничать – в первую очередь подумай о смазке!». А эти по… понятия, паханы и петухи! Мы проиграли битву, когда позволили ворам, убийцам и прочим паразитам общества ор… организоваться и создать свою собственную теневую культуру! Со своими традициями, законами и иерархией! Но, клянусь Селестией, мы не проиграем войну! Я буду драть их в задницы, пока Правосудие не восторжествует!

— Да! Выпьем за правосудие в заднице! — вскинул кружку Найт Глоу, а Холлоу поддержала согласным чавканьем. — Ух… слушайте, я тут пока у зебр был, один из их шаманов научил меня игре, говоришь: «Я никогда не…» — и продолжаешь как угодно. Тот, кто это делал, пьет до дна. Потом следующий – то же самое, и так по кругу.

— Гы, от хурэ, звучит весело… Холлоу, властью, данной мне… короче, начинай.

Холлоу задумалась:

— Я никогда не… не попадала в тяжелую депрессию, желая повеситься на собственных кишках и проклиная свою ненавистную жизнь.

Ее друзья переглянулись. Найт Глоу неловко кашлянул, а Лоуд сказала:

— Подруг, давай это, без лишней драмы?

— Ну, тогда… Э?

Лоуд и Пятно синхронно чокнулись и выпили до дна.

— Что? Как сказал бы Пятно, ты не главный герой истории, не у одной тебя случалось говно в жизни! Моя очередь: Я никогда не… не полировала копытца, чтобы потом обмазать их розовым лаком, как всякие мамзели.

Найт Глоу слегка покраснел и выпил:

— Я никогда не… спал с малолетними жеребятами.

На этот раз осушили кружки Холлоу и Лоуд Стар.

— Лоуд, ладно мотылек, запуталась, но ты, королевский коронер!..

— Отъебись, Пятно, — вежливо попросила Лоуд. — Крох, давай.

— Я никогда не… не блевала с верхушки собора на прохожих. Сосисочка – пей.

Лоуд сделала вид, что ее не существует.

— Сосисочка!

— Пока не доказано, не… Ладно-ладно, хрен с вами, в конце концов, чистосердечное признание… ух, хурэ… Пятно доставай четвертую бутылку… Я никогда не… никогда не натягивала корсет с платьем и не мазала губы.

Найт Глоу ругнулся и снова выпил. В одиночестве. Заметив изучающие взгляды подруг, он покраснел еще больше и выпалил:

— Что? Это было ради сценического образа!

— Педик, — вынесла приговор Лоуд. — Давайте за… заканчивать, а то такими темпами мы завтра друг другу в глаза смотреть не сможем. И, хурэ, подруг, я придумала, как можно тебя развеять: завтра пойдешь со мной сопровождать заключенного. Не как ведьмачка! А как… это… приглашенный специалист, во!

— Поддерживаю! А еще загляни к нам: сеньора Така собирается ставить новую пьесу! Хоть раз побудешь в жизни пони «элитного» общества!

За это еще не раз выпили.

Вскоре Лоуд привалилась к одной из скамеек и, глядя на друзей, изрядно захмелевши сказала:

— От хурэ… ребят… в такие моменты я думаю… в такие моменты наша жизнь прекрасна…

— Пре… прекрасна… — согласился Найт Глоу. — Вот бы она не менялась…

— И не меняла нас…

---

Пробуждение было болезненным, прямо как после настоящей Мучильни. Голова Холлоу болела еще сильнее, чем после первой пьянки с Лоуд, а сама ведьмачка проснулась не на скамье, а на полу у бассейна. Вместо подушки она использовала круп Найт Глоу.

— Во имя Луны, почему у меня так болит задница… — простонала Холлоу, пытаясь проморгаться и отрешиться от звона в ушах.

— Буль-буль… — доброжелательно ответила ей Лоуд, влезшая в святые воды. — Буль-буль-буль-буль…

— Bloede…

Лоуд наконец напилась, вылезла из бассейна и, слегка пошатываясь, подошла к Пятну. Пнула.

— А? Что? Что случилось? — очнулся тот.

— «Что случилось, что случилось»… Набра… от хурэ… набрались мы вчера в три… жопы, вот что случилось.

— Оставьте меня… во имя Луны, я сейчас сблюю… и почему круп так ноет…

— У меня тоже ноет. Крох?.. Ясненько… от хур-р-рэ… это загадка для коронера Лоуд Стар! Итого, что мы имеем?.. Троих потерпевших и двух подозреваемых! Тебя, подруг, не учитываем, поскольку ты не обладаешь по… потенциальным орудием преступления, вот!

Холлоу икнула, подергала рассуждающую Лоуд за ногу и указала в сторону бассейна: рядом с ним на полу валялось то, что Лоуд ранее окрестила «деревянным тыкалом».

— Дело становится запутанней, — пробормотала Лоуд, отправляясь, пошатываясь, на улицу.

— Сосисочка, ты куда?

— Д… до ветру!

Пока Лоуд Стар шла к двери, Холлоу доползла до святых вод и, на секунду замешкавшись, нырнула в блаженную прохладу, принявшись жадно хлебать.

Утолить жажду как следует ей не дали.

— BLOEDE GHOUL AEP DYABEL!!!..

Словно под отварами, Пятно и Холлоу подхватились и в пять секунд уже были на улице: ругалась Лоуд Стар. А ругалась потому, что, пока ведьмаки ночью заливали за воротник, кто-то на дверях Дома Ночи вывел красной краской:

«Как долго вы еще способны врать? Сколько еще сможете сожрать?
Сколько еще злата нужно вам, чтобы забрать с собою в Тартар?

Вы, больные ублюдки, продолжаете жиреть.
Когда вы лопнете, суки, как в вас столько может влезть?
Взятки гладки, но ваши рожи — главный компромат.
"Властелины Города Масок" — я воздам вам во сто крат…»

И ниже своеобразная «подпись», призванная, видно, изобразить бутон розы.

— Вот вандал… — хмыкнул Найт Глоу, морщась от мата Лоуд.

— «Больные ублюдки» — это ведь не мы? — уточнила Холлоу, силой воли пытаясь погасить звон в ушах.

— Не мы, не мы, — раздраженно отмахнулась суетящаяся Лоуд, подталкивая подругу головой. — Крох, давай-давай, пошли, солнце уже высоко, а у нас запланировано одно милое мероприятие! Пятно, не в службу, а в дружбу – пока я не пришлю реставратора, проследи, чтобы никто тут лишний раз не шаболдался! — Пятно на это только хмыкнул: не подпускать никого на главной площади та еще задачка – некоторые из многочисленных гуляющих и торгующих уже начали проявлять интерес к выкрикам леди коронер.

Идти ведьмачкам пришлось к дому стражи, у которого уже собрался небольшой отряд и несколько зевак.

— На, — сунула все еще слегка оглушенной Холлоу под нос белый порошок Лоуд.

— Сосисочка, я…

— Давай-давай, ты должна быть во всеоружии. А вы че пялитесь?! Выводите!

Холлоу вдохнула: ее словно накачали рудничным газом, а потом кто-то бросил тлеющий уголек. Рвануло так, что на секунду ведьмачке показалось – сейчас она способна выйти один на один даже с Принцессой.

Вывели узника. Холлоу сразу поняла: бедняга был окончательно и бесповоротно сломлен – на опущенной морде не осталось и следа той непоколебимой гордости, что другие расы называли заносчивостью. Он почти не смотрел по сторонам, тихо клекотал что-то отрывистое и полубезумное под клюв, на его изувеченной правой передней лапе не хватало двух пальцев. Кошачий хвост был стыдливо прижат к развороченной заднице.

— Нам нужно довести его до Нотр-Теалт.

— Он не похож на того, кто готов пытаться сбежать, — заметила Холлоу.

— Он – нет, но вот его дружки… это ж не просто какой-то грифон – это Галлус цу Мяу-Ки, сиречь Ублюдок Младший, аж целый сын Наместника Серебряных Крыльев! Знаешь, каких мне трудов стоило поймать и удержать этого ублюдка, пока всякие «адвокаты» пытались дать на лапу кому следует? Думаешь, они остановятся? Да ни в жизни! Сейчас худшее, что они смогут сделать — воспользоваться народом. Если толпа сильно потребует, я просто вынуждена буду отпустить его, но эти проблемы я беру на себя. Твоя задача – стоять рядом с выродком и следить, чтобы его никто не свистнул. Поняла?

— Поняла, госпожа коронер. А что будет у Нотр-Теалт?

— Известно что, подруг. Казнь.

Холлоу закашлялась:

— Сосисочка… ты это что это, хочешь из меня палача сделать?

— Не палача, а приглашенного специалиста-наблюдателя за процедурой и противодействующего ее проблемам. Короче, крох, прекрати мне делать голову беременной – найдется кому.

— Bloede…

Процессия выстроилась: впереди встала Лоуд Стар, шесть стражников окружили идущего на казнь «черепахой». Холлоу стала рядом с ним в центре, словно телохранительница, хотя в ее случае это было скорее «надзирательница».

До площади «кортеж» дошел без особых проблем – проблемы начались уже на ней: огромная толпа, не больше сотни, но показавшаяся Холлоу тысячью, будто намеренно согнанная и клокочущая, словно бульон в котле. И эта толпа источала аналог «кошмара» ведьмаков, словно бы желая накрыть, прорвать заранее выстроенный двумя цепочками стражников коридор до одного из помостов. Сердце Города билось как никогда сильно и часто, хотя сейчас больше напоминало желудок – и ему было все равно, кого переварить. Сказать, что Холлоу почувствовала себя неуютно – значит не сказать ничего. Сильнее всего напрягала невозможность обнажить меч: вряд ли Лоуд Стар так просто спустит ей резню даже в целях самозащиты.

И тут в игру вступила леди коронер. Опьяненная наркотиком и «кошмаром» толпы, она спустила в ответ свой собственный – тот набросился, принялся вырывать куски и бесконтрольно пожирать всю ту массу, порожденную множеством сознаний, резонируя с миром песней.

С последней строчкой Ублюдок Младший поставил лапу на первую ступеньку помоста. Наверху его поджидал столб с крюком.

— Все сюда! — возбужденно рявкнула Лоуд, пихая смертника. — Сюда! Кто хочет правосудного законного суда! Скорее сюда! Да — сюда, сюда, сюда!

Схватив крюк, она одним махом вонзила его под ребро Младшего и принялась увлеченно натягивать цепь. И тогда в толпе впервые сверкнул нож.

Один из стражников закричал и отшатнулся с распоротым лицом, второй повалился, пытаясь сбить пламя: кто-то метнул в него подожженный флакон с горючей смесью. Толпа заволновалась еще сильнее, одни, самые ближайшие и смекнувшие, в чем дело, кинулись прочь, расталкивая и чуть ли не давя замешкавшихся соседей. Другие, с кольчугой под неприметными одеждами, наоборот набросились на выделяющуюся среди горожан стражу, пробиваясь к спасаемому.

Один из крепко сложенных алмазных псов отшвырнул случайного соседа и выбросил вперед, вминая в лицо стражу, шипастый кастет – только брызнуло. Другой взмахнул огромным шестопером – вставший на его пути земной упал изломанной куклой.

— Подруга, Ублюдок! — рявкнула, не оборачиваясь, Лоуд готовой к бою Холлоу.

Даже не подумав обнажить меч, леди коронер оттолкнулась всеми конечностями и сиганула в толпу – сделав сальто, приземлилась на алмазного пса с дубиной и одним быстрым профессиональным движением свернула ему шею.

— Не лезьте ей под!..

Для крикуна эти слова стали последними: скользнувшая хищно щерящаяся Лоуд одним точным движением перерезала ему горло.

Сделав пируэт, она метнула нож в глаз минотавру с алебардой, прошмыгнула между двумя бегущими с площади кобылками, от души лягнула в нос земнопони-жеребца с кастетами, ухватила его телекинезом и подставила под удар кинжала коттена. Толкнула уже мертвое тело, нырнула следом и вцепилась в яремную вену убийцы. Кувыркнулась вправо, выдернув из глазницы трупа свой нож.

— Зажигаем! — хохотнул еще один алмазный пес, увешанный склянками. Сорвав с груди одну, он поджег её корок своей трубкой и швырнул в Лоуд Стар.

Даже не обернувшаяся Лоуд хмыкнула, тлеющий флакон, подхваченный телекинезом, пролетел вокруг нее, обратно и врезался в завопившего поджигателя.

Полыхнул он знатно.

Лоуд отскочила, а в то место, где она стояла, вонзилось лезвие. Еще один грифон, вооруженный двумя парными саблями, повел плечами, скидывая неудобный плащ и обнажая мускулистый торс.

— Эй, копытоногая! — заносчиво клекотнул он. — Знаешь, откуда у меня эти шрамы?!

— Нет, но подойди — и я нарисую к ним еще улыбочку!

Несколько грифонов, плюнувших на все, попытались взмыть и подобраться к сыну Наместника с воздуха, но часть стражей, держащихся поближе к помосту, выхватили арбалеты и дали прицельный залп: тех, кто рухнул не на камни площади, зарубила Холлоу, после чего она посмотрела на подругу.

В кутерьме из пестрых одежд горожан, неприметных наемников и кольчуг с кирасой стражи она была черным пятном, стремительной тенью, смертоносной, как легендарные синигами киринов в бамбуковых рощах. Ее Путь лучше подходил для сражений один на один, но каждую стычку Лоуд превращала в короткую бесславную дуэль: и каждую заканчивала не более чем двумя ударами, тратя гораздо больше времени на перемещение к следующему противнику. Гиена, перекусывающая хребты сурикатам – вот кем сейчас была залитая чужой кровью Лоуд Стар Потрошительница.

Чтобы уложить первую пятерку, ей понадобилось не больше минуты.

Когда толпа полностью рассеялась, бой закончился: не иначе как чудом или божественным провидением никто из обычных горожан умудрился не отбросить копыта в давке или же схлопотать случайный смертельный удар. Из двадцати шести стражей погибли семеро, еще четверо ругались, зажимая разной степени тяжести раны. Наемников померло в два раза больше: сына Наместника пришли спасать минимум четырнадцать тел – трое из них пали от лап стражей, двоих отправила на тот свет Холлоу, остальных с особой жестокостью прикончила леди коронер. Сын Наместника тоже успел испустить дух – обычно на крюке смертники могут умирать часами, но несчастный оказался уж слишком измучен.

— Лоуд! — крикнула Холлоу, спрыгивая и подбегая к подруге: в пылу битвы ее все же смогли достать пикой.

Привалившись к телу последней жертвы, леди коронер дрожащими ногами пыталась зажать рану, кашляя кровью – наконечник умудрился зацепить легкое.

— От хурэ…

— Вот, пей! — буквально влила ей в рот Ласточку Холлоу. — Зелья, где твои зелья?! Сейчас я перевяжу…

— Тише, подруг, не мельтеши… в моей правой сумке флакон…

Холлоу поморщилась: в искомом сосуде была все та же Звездная Пыль, отчего тот был похож на солонку.

Вдохнувшая «лекарство» Лоуд на несколько секунд расслабилась, а затем ее лицо исказилась, сама она вскинула ногу, указывая. Холлоу оглянулась.

Он стоял на одной из крыш. Даже с огромного расстояния ведьмачка могла рассмотреть черные одежды, откинутый капюшон и красную маску с нарисованным на месте правого глаза раскрытым бутоном черной розы. Словно палач, решивший привнести в свою спецодежду немного искусства.

Он стоял на одной из крыш, а у его ног лежал труп. Судя по валяющемуся рядом арбалету, стрелок должен был прикрыть своих подельников, но теперь его кровь красила коричневую черепицу в бурый. Удостоверившись, что его заметили, Флорист несколько театрально поклонился, столкнул тело, перемахнул на другую сторону и был таков.

— Че… чего встали, идиоты?! — рявкнула Лоуд, сплюнув кровавый сгусток. — Все, кто может подняться в воздух – в погоню, быстро! Остальные – стерегите тело! Подруг! Помоги встать!..

— Сосисочка, тебе…

— От хурэ… не сдаваться… Помоги встать или я сделаю это сама!..

Немного струхнувшая Холлоу покорно подставила плечо.

— Нужно идти… — пыталась шагать всего двумя правыми ногами Лоуд. — Идти… улица Календулы… он сбежал на улицу Календулы…

— Сосисочка, тебе нужно передохнуть! Подожди, пока рана хоть немного затянется! Доверь это кому-нибудь другому!

— Не сдамся… я не сдамся… не сдаваться, не бежать… Это мой чертов девиз! От хурэ…

Один-единственный пегас отследил Флориста до улицы Анемонов – именно на ней стоял склад, в котором и скрылся преступник.

Подошедшая к двери Холлоу прислушалась: внутри было тихо. Очень тихо, как в гробу, лишь где-то что-то капает.

— Сосисочка…

— Я в порядке… — раздраженно огрызнулась Лоуд, слезая с Холлоу. — Двери… синхронный Аард на счет «три»… Три!

Внутри было грязно. Грязно по меркам Лоуд Стар, Холлоу же показалось, что она попала на бойню: кровь была везде. Она заливала лужами пол, покрывала деревянные стены, мешки, ящики, а огромное количество брызг даже умудрились долететь до потолка. В крови же были измазаны тела грифонов и зебр, разбросанные повсюду. Убийца не просто зарезал их: он буквально освежевал, уделив особое внимание сложенным горкой сердцам (некоторые из них явно были надкусаны) — на их место он вложил все те же черные бутоны. Растянутым по полу кишкам, как и разбросанным по углам почкам и печенкам, тоже досталось.

— Вот как он ушел, — буркнула Лоуд Стар, усаживаясь у одного из мешков и кивая в дальний угол: там зиял черный провал-колодец, а рядом валялась вырванная с мясом искореженная решетка. Именно в него ручейком стекала кровь жертв. — Этот склад… от хурэ…

Достав нож, она провела по одному из мешков – в лужу крови посыпалась белая струйка.

— Сосисочка, это?..

— Пыль… колоссальная партия Звездной Пыли… а это тот самый склад на улице Анемонов… Один мешок, два… пять… одиннадцать… одиннадцать? Ублюдок говорил, что их шестнадцать!

— А Флорист не мог?..

— Мог, еще как мог. Я уже не знаю, что эта сволочь может, а что нет: мерзавец умудрился изгваздать Собор, распотрошить этих выродков, уволочь несколько тяжелых мешков в канализацию, а потом вернуться и посмотреть на казнь, заодно прирезав засаду на крыше – все за одно утро! До жути продуктивный сукин сын!

— Прямо как ты.

— Щас получишь по щам.

Холлоу склонилась над очередным телом и перевернула его на спину. Несчастный грифон лишился не только сердца, но и глаз. Холлоу зашевелила губами, пытаясь прикинуть время смерти: выходило что-то около шести часов, плюс-минус два.

— А это что у нас? — пробормотала она, присматриваясь к клюву: кто-то затолкал в него свиток. Хотя, почему кто-то?

— Подруг?

Холлоу аккуратно, стараясь не испачкать в крови, извлекла кусок пергамента и развернула:

«С добрым утром, наместник Крыльев-из-Серебра,
Вы, я вижу, опять безнадежно упрямы.
Мне вливать философию Зла и Добра
Все равно что сворачивать в терцию гаммы.

Если мне обеспечить путевку в Тартар,
К Вам же Тирек сбежит, и исотшно рыдая,
Весь в слезах и соплях будет Вас умолять:
"Заберите его, я с ним жить не желаю!"

Гляньте свежим взглядом:
Тартар мой тут с Вами рядом.
Хоть дождем, хоть градом
Гнев Принцессы падет на всех!

Те, кто жив остался,
Пьют яд Ренессанса
Впору испугаться,
Слыша Дискордов смех.

Вы писали недавно в каком-то письме,
Что давно переполнена чаша терпенья,
Разорвете меня Вы по этой весне,
Куклу будете рвать за меня неименьем!

Если делать Вам нечего, бедный мой друг,
Приезжайте ко мне, скрывши масками лица,
В карнавальном огне, в наслаждении мук.
Знать придется мне Вас поучить веселиться!

В звоне карнавала
Жизнь накроет валом,
Щеки красит алым,
Стыд и совесть горят в огне!

Страстью темной съело
Вам душу и тело.
Коль воскресните, смело
Приходите ко мне!»

Холлоу передала послание Лоуд Стар и та, прочитав, расхохоталась.

— Сукин сын… — кое-как выдавила она между хохотом. — Этот сукин сын всё продумал!..

— Сосисочка?

— Карнавал, подруга, через две недели будет Большой Тротингемский Карнавал! Маски, вино, платья, ну ты помнишь, Мама-Кошка нам на уроках рассказывала!

— Карнавал в то время, как в городе орудует маньяк? Сосисочка, ты ведь отменишь его?

— Хрена с два! Если отец Ублюдка не появится, его сочтут сек… скесом! Трусом. И захотят сменить. А я уж позабочусь, чтобы самая последняя шваль прознала: Флорист нанёс Гриффу Серебрянокрылому оскорбление, которое можно смыть только кровью!
В голове Холлоу зароились вопросы. Эта мясорубка на площади, можно ли было её избежать? Если уж прикончить Ублюдка, то без лишнего шума, в зале суда, на дыбе, а тело, если не отдать родственникам, то бросить в выгребную яму?
Это Холлоу и спросила у Лоуд Стар.

— Не-а. У нас сейчас идет война, подруга: жители Тротингема должны были увидеть, что власть в моем лице может быть не менее эффективной, чем маньяк-мститель в маске. Казнь – это представление, подчас не менее важное, чем те, где играет Пятно.

— Но дело же не только в этом? Ты ведь не боялась, что Ублюдка придут спасать? Ты ожидала… нет, рассчитывала на это?

— Мелкой и средней шушеры слишком много. Десятки, сотни наркодилеров, карманников, домушников, убийц, насильников. У стражи не хватает сил расследовать каждое дело, чтобы засадить всех. Казнь Ублюдка стала неплохим способом разобраться с этим быстро и законно.

— Ты спровоцировала их. Устроила резню.

— От хурэ, что я слышу! Неужели ты сочувствуешь этим отбросам?! Тем, кто готов разделать собственного жеребенка за пару звонких?!!

— Не им. Из-за тебя же погибли твои подчинённые.

— Если ведьмак погибает от когтей гулей – это только его вина. Поэтому завязывай читать мне мораль, подруга.

— Неужели в тебе нет ни капли сожаления?

— Не сдаваться. Не бежать. Не сожалеть…

---

Спустя неделю Холлоу стояла за сценой, нервно переступая с ноги на ногу. В этот самый момент, за несколько минут до начала представления, ей казалось, что время пролетело слишком уж быстро: семь дней постепенной зачистки чудищ в канализациях, четыре – общение с Лайоном во время работы натурщицей и, наконец, шесть – репетиция спектакля.

Найт Глоу все-таки исполнил обещание: предложил сеньоре Таке взять на один раз в труппу темную лошадку, а великая драматург была и не против – у неё как раз наклюнулась новая пьеса. Тем более, что свои реплики темная лошадка выучила всего за ночь – если уж ведьмак захочет что-то запомнить, то будто вырежет это на стенках своего черепа.

Наконец, собравшаяся в вечерних сумерках публика расселась перед помостом (к которому добавили кулисы и занавес, а чтобы убрать безбилетников, часть площади оградили временным забором) и на сцену вышел объявляющий:

— Господа и дамы! Пони и все остальные не менее достойные обыватели великого Города Масок! Приглашаем на гениальную комедию «Кантерлотская Свадьба»! В ролях: ведьмачка Холлоу Найт в роли самой себя, сеньорита Титилэйо в роли Графини, её брат, сеньор Саед в роли Графа и Найт Глоу из Касты Земли в роли Подлого Перевёртыша! В роли Герцогини вы увидите фееричного автора этого незабываемого произведения и незаурядную обладательницу писательско-драматургического таланта – сеньору Таку! Итак, да начнется представление!

На сцену, обставленную декором под богатую комнату дворянства Кантерлотта, вышли сеньора Така и Найт Глоу. Холлоу хихикнула: второй был выряжен в черное кружевное платье с рюшечками, с налакированными копытцами, помадой на губах и побелкой на лбу и щечках.

Сеньора Така уселась в позолоченное кресло – то жалобно заскрипело под её огромным задом. Найт Глоу встал рядом.

— Ох, матушка! — театрально воскликнул он, слегка выпятив грудь. — Укротительница чудовищ, что ты призвала, наконец-то явилась!

— Ом-м… так пригласи же её, — степенно произнесла сеньора Така. Взяв заранее приготовленную глубокую чашу (даже скорее ведёрко, казавшееся в её ногах кубком), она подмигнула публике: — В Эквестрии как заведено, для куража, винишка глотну я слегка!

Публика захихикала, а Холлоу почему-то подумала о трупе Ублюдка Младшего, все ещё висящем в другом конце площади. Да уж, спокойно ставить комедию при запашке от гниющего тела — Холлоу решила для себя, что некоторые аспекты искусства ей так и останутся недоступными.

Спохватившись, она полезла на сцену: как репетировали.

— Ом-м, ведьмачка! Я прошу о поддержке в деликатнейшем деле! Перевёртыш покусится на наше веселье! Принеси мне главу с членом монстра ты злого! А награду я дам на подушках пуховых!

Зрители снова рассмеялись – сеньора Така и её персонаж явно относились к своему телу с позитивом.

Проговаривая в уме строчки, Холлоу повернулась к зрителям, открыла рот… и поняла, что не может выдавить ни звука. Зрителей было много. Слишком много.

— Я… это… — пробормотала темная лошадка, невольно делая шаг назад. Колени, почему они дрожат? Почему она чуть ли не видит нужные слова, будто висящие в воздухе, но голос, голос отказывается произносить их?

Холлоу попыталась вдохнуть – получилось с трудом.

— Я… ведьмачка…

Перед глазами зароились точки, на лбу выступила испарина. «Я – ведьмачка!»… «Убиваю»… «Чудовищ»… «Ради»… «За…»…

— И я…

— Ом-м! — внезапно ворвался ей в уши голос сеньоры Таки. — Убиваешь чудовищ ты ради забавы и за похоть стяжала себе громкую славу! Не счесть свадеб, на которых ты смогла побывать, и не счесть тех невест, что пришла ты спасать…

От реплик сеньоры Таки стало только хуже – в голове словно поднялся туман, в котором возникали и таяли фигуры давно прошедших дней. Холлоу чувствовала, как слезятся глаза, как чье-то бормотание заглушает звуки…

— Принеси!.. Голову!.. Ведьмачка!..

— Холлоу! Бабочка, очнись!

Холлоу вздрогнула и пришла в себя. Она стояла за кулисами, а рядом с ней сидел Найт Глоу с уже чуть-чуть подтёкшим гримом. Спектакль закончился.

Набрав из фляги в рот воды, Найт Глоу прыснул ей в лицо:

— Приди в себя, мотылек!

— Это уже было необязательно! — возмущено встрепенулась намокшая Холлоу и тут же поникла: — Я… я провалилась, да? Посмешище…

— Ну, ну, будет тебе…

— Сцена… их было много… как тогда, на площади!.. И они все смотрели, прямо на меня!.. Почему они смотрели именно на меня?!.. Я ничтожество…

— Тише… — приобнял её Найт Глоу, — Тише, мотылек… это нормально… всё когда-то бывает в первый раз… помнишь, как тогда, во Сне? Когда нас впервые выставили против гулей?

— Это было…

— Я знаю, но ты заколола его, бабочка. Оглушила визгом и воткнула кинжал прямо в глаз.

— Только сначала обмочилась…

— Но ведь ты справилась, мотылек. Победила чудовище. Как сейчас.

— Ты, Лоуд и остальные подстраховали меня.

— И сейчас это сделали я и сеньора Така. Пойдем, мотылек, кое-кто из… «поклонников» непрочь тебя увидеть…

Публика понемногу рассасывалась, увлеченно обсуждая представление:

— Ма, а почему жених-герцог – брат графини? — наивно спрашивал жеребёнок.

— Потому что у зебр так принято.

— Но ведь тётя Герцогиня сказала, что дело происходит в Эквестрии, — критически заметил малыш. — Это значит, что я смогу жениться на сестренке-Пип? Когда она немного подрастет?

— Селестия упаси, нет! У нас так не принято!

— Но почему?! Я же видел, как ты дядюшке Сендбару целовала пи…

— Нет, не видел! — запаниковала мамаша, нервно озираясь. — Это было не то, что ты подумал, глупыш!

— Но дядюшка потом взобра!..

— А-ну тихо! Поговорим об этом дома, де Сэд!

— Феерично, madonna, — обезоруживающе улыбался другой зритель с «застывшим» рыбьим взглядом. — Как всегда, вам удалось вызвать эмоции из публики с той же легкостью, с которой дает сок спелая виноградина, стоит только чуть-чуть надавить на неё.

— Ом-м, вы льстите мне, дон Рубин. Впрочем, я имею основания полагать, что это действительно так – возможно, мои пьесы даже опередили время…

— Сомневаюсь, madonna… Комедии – дело уходящее и возвращающееся, а вот драмы и трагедии уже были популярными даже в те далёкие времена, когда принцессы только замышляли Эквестрию…

— Ом-м, чушь. Зрителю не нужны лишние переживания – я точно знаю, что простой народ спешит уйти посредством моих творений в мир сладких грёз.

— Уверены, Madonna?

— Я знаю, ибо вижу это своими собственными глазами – и они не солгут мне.

Рубин хмыкнул:

— L’acqua lava e il sole asciuga. Se son rose, fioriranno…

Тем временем Холлоу и Найт Глоу подошли к краю партера: опершись о забор, там сидела, как всегда разведя задние ноги, Лоуд. И дрыхла.

— Я надеюсь, это не наше представление оказало такой… эффект, — поделилась Холлоу, разворачиваясь и пытаясь пощекотать нос подруги кончиком хвоста.

— От хурэ… ме бождетитесь! — фыркнула Лоуд, одним быстрым выпадом закусывая кончик. — Ой, Пятно, иди сюда-а-а!..

Выплюнув хвост Холлоу, она подтянула телекинезом артиста и принялась тереться своей мордашкой об его.

— Сосисочка, ты нарушаешь личное пространство…

— Я не могу, он слишком ми-и-илы-ы-ый!..

— А вчера называла-то как… — проворчал Найт Глоу, даже не пытаясь сопротивляться.

— Вчера я была пьяна и ещё не видела тебя в платье! Слушай, давай сегодня повторим, если ты будешь в таком виде, я с радостью!..

— Эй, вообще-то я кобылок люблю!

— Ну так здорово – я она ж и есть!

— Нормальных кобылок! Которые слабые и зависимые!

— Я могу быть слабой и… — состроила рожицу Лоуд Стар. — Ладно-ладно, морды попроще, мне аж тошно с вас. Да, я не твоя полосатая… пыльница.

Холлоу смущенно кашляла, с легкой тревогой глядя на друзей. Пусть Лоуд выглядела полностью расслабленной, а Найт Глоу излучал доброжелательность, но, это игра разума, или воздух между ними стал чуть холодней?

— Это было… — мягко попытался сказать Найт Глоу.

— Грубо? Зато честно.

— Лоуд!

— Скажи, ты ведь думаешь, что любишь её?

— Да. Её голос, как шум дождя…

— … заглушает твоих демонов. И в этом твоя проблема: ты не любишь её, Пятно, ты от неё зависишь.

— Не тебе говорить о зависимости. Не с наркотиком в кармане.

— Я хотя бы могу в любой момент слезть. А что случится, если «ломка» наступит у тебя?

— Зачем ты пришла, Лоуд Стар? Раньше ты не была поклонницей искусства.

— Кто-то же должен был присмотреть за Меткой… а вот, кстати, и она.

Огибая расходящихся, к ведьмакам протрусила маленькая лошадка и, остановившись, мило боднула Лоуд в плечо.

— В отличие от меня, малютка ещё любит театр, — хмыкнула Лоуд, почесывая ту за ушком. — Так, узнаю этот взгляд. От хурэ, подруг, помоги-ка…

Перевернув телекинезом на пару с Холлоу не сопротивляющуюся малышку, Лоуд легонько тряхнула её. На землю упал небольшой кошелек из заячьей шкурки.

— От хурэ… — подобрала его Лоуд Стар, быстро пересчитала содержимое и, поднявшись, крикнула: — Эй, бесподковные, кто кошелек посеял?!

Владелец отыскался почти сразу:

— Maldito sea! — воскликнул полосатый жеребец в недорогом, но броском энтари с кучей кармашков. — Я! Я! Мой это кошелек!

Лоуд прищурилась, анализируя его… и кинула ему находку:

— Пересчитай.

Зебра послушно исполнил приказ.

— Всё?

Зебра замялся:

— М-м-м… Нет! Десяти монет не хватает!

Холлоу сглотнула.

— Да ну? — вздернула бровь Лоуд, давая потенциальному висельнику последний шанс. — Точно? Думаете, эта кроха украла у вас десять монет?

— Да, точно! — решительно продолжал затягивать петлю на горле жеребец.

Внезапно ухмыльнувшаяся Лоуд резко скользнула вперед и принялась напористо обнюхивать зебру. Тот шарахнулся в сторону:

— Que carajo quieres?!

— Чую гниль, и это не от казненного… ану-ка, добрый странник, выверни-ка карманы. Особенно тот, что внутренний, справа снизу, тайный.

Он честно попытался сбежать, на всю жизнь решив не связываться более с этой безумной кобылой, но споткнулся уже на первом шаге о подножку – разве можно вот так просто улизнуть от ведьмака?

Не давая подняться, Лоуд наступила ему на шею.

— Tu… tu eres una stupida y menca cabrona… No me jodas!.. — попытался вывернутся тот, сыпя ругательствами.

— Me parece que la vena de la lengua pasa por tu culo. Итак, сеньор полосатый pendejo, вы имеете право хранить молчание, всё, что вы ляпнете…

Зачитывающая права Лоуд немного усилила нажим, задержанный безвольно засучил ногами. Его глаза постепенно закатывались.

— Сосисочка… — робко произнесла Холлоу, видя, как вокруг собираются горожане. И, как назло, в основном зебры, недобро глядящие на душительницу.

— Советую трижды подумать, прежде чем напасть на представителя власти при исполнении. И передумать. Впрочем, я буду не против… — рассеяно сказала представитель власти, продолжая давить.

Зебры понемногу начали роптать, а кое-кто даже потянулся к мечам и палицам. Лоуд кровожадно ухмыльнулась, достала телекинезом из сумки яблоко и принялась демонстративно счищать ножом кожуру. Отрезав небольшую дольку, она наколола её на кончик и ткнула окружающим:

— Кто-нибудь хочет? Нет? Ну и ладно.

Несколько зебр угрожающе всхрапнули, Холлоу нервно переступила с ноги на ногу, видя, что на них обратили внимание и грифоны, и пони, и та же госпожа Така с собеседником. Последний лизнул губы, словно что-то предвкушая.

— Отойдьите от ньего! — послышался из толпы эквестрийский с зебраарским акцентом.

— Зебры тожье пони!

Лоуд цокнула языком и одним быстрым движением достала уже известный флакончик с Пылью.

— Нашьи жизньи тоже важньи!

— Какой сегодня прекрасный вечер, — поделилась Лоуд, занюхнув щепотку. — Розочки цветут, ибики поют… в такие дни пони-преступники… должны гореть внизу.

Несколько зебр отшатнулось, другие, возмущенно заржав, подались вперед, яростно раздувая ноздри. Вперед всех вышел Саед, уставившись на Лоуд налившимся кровью глазами. Холлоу буквально чувствовала, как клокочет внутри сердца бывшего эспады дикая, воистину варварская ярость, сдерживаемая, пожалуй, лишь струной-чувством самосохранения…

— От хурэ… ладно, поговорим с вами по-другому. Кто-нибудь хочет плохо провести время? Потому что, если хоть кто-то из вас, особенно ты, дружок, сделает ещё один шаг… его будут ждать последствия.

Саед зарычал, роя копытом землю – струна угрожала вот-вот лопнуть. Лоуд слегка повела плечами и…

— Хватит!

Между леди коронер и артистом возник Найт Глоу. Обернувшись к Лоуд, он напряжено попросил:

— Довольно.

Лоуд издевательски вздернула бровь.

— Огонек, прекрати, — повторил Найт Глоу. — Прошу тебя. И вас, Саед, полосатые сеньоры. Пожалуйста, умоляю, не омрачайте этот прекрасный вечер лишней кровью.

Холлоу вздрогнула, чуть ли не кожей чувствуя растущее напряжение между Лоуд и Пятном.

— Ой, да пошел ты, пятнистый ублюдок, — внезапно хмыкнула Лоуд Стар и убрав с горла пленника копыта, сказала ему: — Поднимайся, кусок дерьма. Ты знаешь, сколько у нас дают за те несколько унций Пыли, что у тебя в кармане? Пойдем, расскажу. Подруг?

— Д… да, — встрепенулась Холлоу. — Конечно, сосисочка…

Сопроводив зебру до камеры, они зашли в кабинет и Лоуд буквально упала на свое место, как-то резко осунувшись.

— Сосисочка, зачем ты так? — спросила Холлоу, садясь рядом.

— От хурэ… ненавижу зебр, — вяло произнесла Лоуд. — Пародия на эквестрийских пони, право слово.

— Вот уже не думала, что ты понистка…

— Подруг, в Городе каждый двадцатый – с полосками на морде, при этом три четверти преступлений совершается внутри их «общин». Про то, что у них практически монополия на наркотики, и не только на Пыль, я промолчу. А уж их знать… хех, — Лоуд закашлялась и Холлоу быстро протянула ей флягу с сидром. Утолив жажду, Лоуд выругалась:

— От хурэ, долбанный откат… Подруг, Пятно тебе не рассказывал, как угодил в рабство?

— Он говорил, что прирезал одного из Касты Воздуха.

— Угу, одного, — мрачно хохотнула Лоуд. — Да, одного. Жеребенка двенадцати лет, единственного наследника рода. Ну, и его охрану, так, заодно.

На секунду Холлоу показалось, что она ослышалась:

— Э?!

— Бэ. Примерно это мне сказал их официальный представитель до того, как потребовал осудить Пятно. Как говорили в Кристальной Империи, вендетта, все дела…

— И ты?..

— Согласилась, конечно же. При условии, что мне предоставят приказ об экстрадиции. А без него они могут засунуть все свои кровные долги и прочие хотелки себе в жопу, а я, так уж и быть, помогу протолкнуть. Потому что это моя земля, это мой Город, и царит тут закон Эквестрии. И если ты нарушишь его, я отправлю тебя в казематы.

— А как же неприкосновенность?

— Да будь ты хоть самим сыном Императора, при оказании сопротивления при задержании она тебе не сильно поможет, — кровожадно ухмыльнулась Лоуд Стар. — Короче, ушел тот выблядок, естественно прокляв всеми Предками. А через пару дней на меня и Найт Глоу совершили покушение. Потом ещё одно, и ещё, уже последнее. А дней через десять, когда я только-только собрала доказательства и уже была готова брать, полосатого нашли у входа в канализацию, наполовину обглоданного. С черной розой в заднице.

— Охохоюшки… Думаешь, именно смерть жеребенка – причина, по которой Пятно… отрекается от ремесла?

— Может да, а может и нет – с одной стороны, Пятно всегда славился добротой, сопряженной с прагматичностью, с другой же это может быть лишь небольшим приоткрытым эпизодом его «темного» прошлого. Ладно, давай не будем о грустном…

— Не будем. Как тебе представление?

Лоуд Стар поморщилась:

— Не люблю театр. Когда имеешь дело с преступниками, носящими маски доброчестивых граждан, от фальши актеров начинает тошнить. Дилетантство. Как если бы пони с чутким слухом проревел на ухо дракон. Хотя, Пятно неплохо отыграл плохого парня. Так бы и арестовала.

— Сосисочка…

— Шучу.

— Я ведь сыграла паршиво?

— Агась, даже бревно притворяется лучше. Но знаешь что? — внезапно вплотную придвинулась Лоуд, заглядывая Холлоу прямо в глубину глаз. — Ты молодец, подруг. Сегодня я кое в чем убедилась окончательно: ты не умеешь врать. Совсем. Ты можешь молчать, можешь недоговаривать, но стоит тебе сказать хоть слово лжи, как тебя начинает крючить. В нашем мире почти не осталось настолько честных пони — это довольно редкое качество. И, поверь, в тебе я его ценю как никто другой…

С каждым словом голос Лоуд становился все тише, пока она не замерла, глядя в одну точку, словно механическая игрушка, у которой кончился завод. Холлоу помахала перед её лицом копытом, вздохнула и аккуратно положила её на пол (та не сопротивлялась, хотя и пребывала в некотором сознании). Похоже, именно так Лоуд Стар приучилась спать.

Закрыв дверь и запечатав кабинет Ловушкой, Холлоу пошла в Мотылек.

Найт Глоу отыскался внутри, уже переодевшийся в привычную куртку, со страшными глазами рассказывающий историю жеребятам, в числе которых была и Метка.

— Любишь детей? — спросила Холлоу, когда все разбежались.

— Ага. Они… забавные. Большинство их сердец не успело обзавестись коркой черствости, и многие из них не придают такого значения таким глупым связям, как кровное родство. Относись к ним с любовью и пониманием – и они назовут тебя семьей.

Холлоу уселась, невольно сверля побратима взглядом.

— Хочешь что-то спросить, мотылек? — немного робко спросил тот.

Холлоу хотела, очень хотела узнать, правда ли было то, что сказала Лоуд Стар? И если да, что могло заставить такого миролюбивого ведьмина, как Пятно, совершить такой… низкий поступок. И в то же время… разве некоторые дорогие пони не имеют право на скелеты в шкафу?

— Мотылек?

— Я… — промямлила Холлоу. — Я…

Найт Глоу понял всё без слов:

— Сменим тему?

— Сменим тему, — немного подумав, Холлоу произнесла: — Я бы хотела попросить прощения. То, что сделала Лоуд…

— Лично ты не виновата, мотылек, но неужели наша Рэд Буп решила через тебя передать извинения?

Холлоу до жути хотелось ответить «Да».

— Нет…

— Я и не сомневался. Нужно поистине нечто экстраординарное, чтобы это произошло. Впрочем, не важно. Они поймут.

— «Они»? «Поймут»?..

— Ага. Конечно, Лоуд Стар порой ведет себя слишком уж… ладно, не буду говорить как. Но ирония в том, что Город хочет её.

— Э? — непонимающе помотала головой Холлоу. Она не сильно разбиралась в метафорах.

— Как бы объяснить… Скажи, мотылек, когда ты только появилась в Тротингеме, ты не заметила ничего странного?

Холлоу уже была готова ответить, что нет, но вспомнила стражника у ворот, пропустившего её без пошлины. Художника, который извинился, едва услышав, что она ведьмачка. Несколько приветливого песика у бань и, конечно, Лайана…

— Вот-вот мотылек. К сожалению, мы живем в мире, где у многих нет времени понять, что ведьмаки на самом деле не так уж и сильно отличаются от пони. Что ж, приходится заботится о репутации – помни об этом, когда на Пути будет шанс помочь кому-нибудь. К моему стыду, мотылек, я совершил ошибку, которая низвергла наше реноме в глубины Тартара и теперь я обречен сделать всё, чтобы восстановить её хотя бы немного, собирая толпы народа в постановках сеньоры — мое искупление, которое я сам определил себе. Но наша Рэд Буп… Лоуд, пусть и ненамеренно, справляется с этим гораздо лучше, ведь жертва произвола запомнит скорее своего спасителя, чем актера на сцене. Иногда у Огонька случаются казусы, но на следующий день простой и честный народ о них забывает. Потому что, несмотря на прозвища «Лоуд Стар Потрошительница» и «Мясник из Тротингема», она всё ещё остается для них героем, лучшей из нас. Символом Правосудия, которого Город хочет и который ему так нужен…

Чем дольше Холлоу слушала Найт Глоу, тем сильнее её сознание затуманивалось — сказывался пережитый за сегодня стресс. Но все же она нашла в себе силы достать небольшой клочок пергамента и спросить:

— Пятно?

— М-м-м?

— Помнишь Змееныша?

— Твоего несчастного малыша?

— Угу. Я несколько дней пытаюсь написать письмо и почти закончила…

— Понимаю. Ты хочешь, чтобы я нашел для тебя хорошего курьера?

— Нет, я… — Холлоу неловко сглотнула, — Мне нужен совет. Я пообещала писать, но хозяйка приюта сказала…

— … что если нарушишь обещание у бедняги будет шанс на новую жизнь? Не делай такие удивленные глаза, мотылек, не ты первая, кто встает перед подобным выбором. Ты уже задавала этот вопрос Огоньку?

— Угу. Но она ответила, что боль от разрыва подобных связей способна ослепить. А потом выгнала, чтобы я не мешала ей перебирать рапорты, а научилась наконец думать своей головой.

Как всегда, Найт Глоу улыбнулся слабой улыбкой и тихо рассмеялся:

— Я скажу тоже самое, мотылек, но с небольшой разницей: в своих саваннах зебры часто любят ставить капканы на больших диких кошек. Животное, попавшее в ловушку, получает выбор: дождаться охотников и надеяться на их милость, либо же отгрызть себе лапу и остаться на всю жизнь калекой. В любом случае, будущее для него закрыто: что, если хозяин окажется хорошим и поселит кошку в серале? А если на следующий день калека станет жертвой падальщиков, которых мог бы отогнать, будучи здоровым?

— Но ведь сейчас я, а не попавший в ловушку котенок делает выбор и это от меня зависит, будет ли он…

— Именно, от тебя, мотылек. Умение правильно распорядится не только своей, но и чужой жизнью – ещё одна ступенька на лестнице взросления.

---

Ещё одна неделя пролетела незаметно, семь дней все таких же посещений Лайена, заказов и…

— Мфне тофе нуфно отдыхать! — категорично заявила Лоуд Стар, вваливаясь вечером через день после представления, держа в зубах плетеную корзину.

— От хурэ, что вчера было-то?.. — уже на следующее утро спрашивала она, пока проснувшаяся с ней в обнимку Холлоу внимательно и задумчиво смотрела на неё, мысленно пытаясь приглушить легкую боль в заду. Впрочем, она бы солгала, если б сказала, что ей не понравилось (тем более что потом это повторялось до самого Карнавала).

А спустя ещё пару суток…

— От хурэ, быть того не может… — сказала Лоуд Стар, сидя с Холлоу и Пятном на пирсе с удочкой, пока последний смущенно показывал им пясть, вокруг которой обвился браслет из переплетенных волос. Его волос и сеньориты Титилэйо. — И когда же свадьба?

— Через четыре дня. Мы планируем сделать всё на площади Астр, где пройдет Карнавал. Ленты, салюты и…

Холлоу с тревогой посмотрела на Лоуд. Та втупилась взглядом в поплавок, от усердия аж высунув язык.

— Сосисочка-а-а?..

— От хурэ… Пятно, на Карнавале мы будем ловить маньяка на живца, поэтому шел бы ты со своими зебрами… — вяло произнесла она, сплевывая в воду.

Найт Глоу неуверенно почесал подбородок:

— Он же один?

— Пока Флорист действовал один – и в этом наше преимущество, — перезакинула поклёвку Лоуд.

— И охотится он будет?..

— Прицельно на Гриффа Серебрянокрылого. Ты со своей пыльницей ему положительно неинтересен.

— Сосисочка!..

— Не страшно, — произнес Найт Глоу, что-то решив.

— Что значит «не страшно»?! Это же может быть опасно!

— Прекрати истерить, мотылек. Я думаю, это даже к лучшему: я… нет, мы поможем вам поймать убийцу. Я, Саед и Эйо. Холлоу, успокойся, мы с Саедом отлично владеем клинками, Эйо тоже может постоять за себя, а если кто-то из полосатых поможет поймать преступника, это будет хорошо для репутации…

— Да ну? — злобно рассмеялась Лоуд. — Пятно, ты себя слышишь? Вот будет у тебя выбор: схватить Флориста или защитить свою пыльницу, что же ты выберешь, Котяра? Любофф или славу? Молчишь? То-то же.

— Я сделаю выбор, когда придет время, — твёрдо сказал Найт Глоу.

— Пятно!.. Сосисочка!..

— Подруг, отстань, он взрослый ведьмин – сам решит, что делать. Ой, да пошло оно, иди сюда, Котяра…

Весело рассмеявшись, Лоуд Стар притянула Найт Глоу и, обняв за шею, принялась елозить ему по макушке копытом. Тот вяло засопротивлялся, глуповато улыбаясь.

— Накось, подруга, пока ознакомься… — продолжая мучать Пятно, Лоуд достала из сумки несколько клочков пергамента телекинезом.

Холлоу взяла и вчиталась. Она не была ханжой, но с каждой строчкой ей становилось всё мерзостней и мерзостней:

— Это?..

— Агась, подруг, — продолжала невозмутимо тискать Найт Глоу Лоуд. — Санфлауер, Куй Лин, сестра Спектрум — части дел по Гриффу.

— Почему он ещё… почему он вообще ещё жив?

— Потому что он хуев волшебник, — отпустила наконец чужого жениха и сплюнула в канал Лоуд. — Обладает силой изменять пространство и время с помощью святой монеты — и вот он уже этого не совершал. И вообще, благочестивый грифон, жертвующий на дома для бездомных жеребят.

— Таких, как приют Старухи?

— Пока ты язвишь, подруг, цветник Дебрис продолжает добросовестно пытаться пристроить сирот. Пусть и такими нестандартными способами, но многие готовы с этим мириться. Настолько готовы, что едва не разорвали меня и ребят на куски, когда я уже набросила петлю на шею Гриффа, а потом унесли его прочь, чуть ли не канонизируя… от хурэ, клюет!.. Ох, да в рога душу мать, теперь понятно, какого хрена у меня не клевало — да кто ж сюда-то покойников скидывает…

И вот день Карнавала настал. Холлоу сидела на всё той же площади перед Нотр-Теалт, и смотрела, как специально нанятые пони устанавливали столы для будущих яств и развешивали повсюду радужные ленты, прекрасные цветы, шелка с разноцветными фонариками и хлопушками. Когда на Город опустятся сумерки, он засияет всеми цветами радуги и на улицах будет светло, будто днем.

— О мой рог, это самая геморройная вечеринка, которую я устраивала! — подошла и уселась рядом с Холлоу Лоуд. В последние дни она выглядела все более помятой.

— Тебе нужно завязывать с Пылью, Сосисочка, — с тревогой произнесла Холлоу. — Ты на себя уже не похожа. Особенно эти мешки под глазами…

Сыплющая себе на копыто белый порошок Лоуд что-то неразборчиво пробурчала, несколько минут смотрела на горку, а затем приняла решение и всё-таки занюхнула. А потом достала из сумки маску и протянула Холлоу:

— На, подруга. Давно следовало тебе подарить.

Подарок явно делали на заказ: раскрашенное в желтый папье-маше с клювообразным носом, на правый глаз которого уселся черный мотылек-бражник.

— Серьезно? «Цыпленок одного дня от роду»? — прожив несколько дней в Городе, Холлоу выучила самые основные масочные трактования.

— Повзрослеешь – получишь новую, — хихикнула Лоуд Стар. Сама она носила (пока что повязанную на затылок) маску зеленого «Чумного Доктора». Как и в случае с «Цыпленком», ей казалось это забавно-символичным: в своих глазах она была доктором, призванным вылечить Город от раковой опухоли преступности.

— От хурэ… — зевнула Лоуд, когда мимо них прошло несколько курьеров, несущих корзины, полные золотых роз. — Все таки слишком много мороки: посадить на крышу несколько стрелков, расставить замаскированную стражу, проследить за тем, чтобы она не поцапалась в толпе с Серебряными Крыльями… просто подумай: три четверти гуляющих соберутся здесь по работе, остальных всеми силами будут выпроваживать вон.

— Он ведь точно придет?

— Если нет – упустит шанс, все знают что Грифф покинет Город через час после полуночи. И Флористу придется ставить новые силки, чтобы поймать эту птичку. Нет, он точно придет и попытается вырезать своим ножом это гнилое сердце.

— Почему именно нож? Почему он не использует арбалет, яд? Научиться правильно применять их не так уж сложно.

Лоуд задумчиво почесала подбородок:

— Есть у меня одна теория… Крох, скажи, когда ты в своей жизни чувствовала себя живой? По-настоящему?

Вопрос застал Холлоу врасплох и честно заставил задуматься, прокручивая в голове воспоминания. И наконец она вспомнила свой самый первый день на тракте:

— Во время боя, — нехотя призналась она. — Когда клинок рубит надвое сегментированное туловище сколопендроморфа, когда одним точным взмахом отсекает голову кладбищенской бабы… именно в момент, когда они испускают последний вздох и нитка их жизни обрывается, я чувствую странное, ни с чем несравнимое удовлетворение. Как от хорошо проделанной работы, но словно бы с привкусом крови… это сложно описать. Но, Сосисочка, я жажду и в тоже время боюсь. Боюсь, что в какой-то момент подсяду и в погоне за ощущениями в лучшем случае нарвусь на то, что окажется мне не по зубам, а в худшем – устрою резню в каком-нибудь селе.

Лоуд негромко и понимающе рассмеялась:

— От хурэ, я так и думала… Знаешь, у меня есть пара знакомых ученых, и как-то мы разговорились на эту тему. Они рассуждали, почему у двух грифонов рождаются только грифоны, почему волки охотятся на овец… и пришли к такому выводу: мы все состоим из маленьких частичек, и каждая из этих частичек определяет нас. Нас обучали, подруга, обучали с помощью жесткого кнута и сладкого пряника, но, куда важнее, нас, наши частички изменили. Инстинкт, который помогает нам отыскивать слабые места у кого бы то ни было – это инстинкт убийцы, и, как и у каждого убийцы, у нас есть своя особая потребность. Скажи, подруг, как долго длятся твои перерывы между заказами?

Холлоу пожала плечами:

— Несколько дней… вернее, чудовищ, даже зимой, на самом деле не так уж и мало, и они нападают на меня в пути, когда я даже не беру на них заказы. Приходится отбиваться.

— Как долго длился твой самый длинный промежуток?

— Где-то неделю, наверное, может полторы.

— И ты не замечала, как портится настроение? Не раздражалось по пустякам? Не было желания всерьез свернуть кому-то шею, больше чем обычно?

Холлоу покраснела.

— Не стоит стесняться, подруг, мы те, кто мы есть, мы были созданы для этого, мы не выбирали и никогда не просили об этом. Я могу и буду рада ошибиться, но, если права, попомни мои слова, подруга: ни один ведьмак не умрет в своей постели.

— К чему ты клонишь?

— Да всё к тому же: убийства, подруга. Что, если Флорист – такой же убийца, глушащий свою жажду крови за счёт преступников и лишь прикрывающийся справедливостью – чтобы получить полноценное удовольствие, ему необходим именно нож? Я говорю так, потому что в какой-то мере сама такая. Только помимо рапортов, казней и расследований глушусь ещё и Пылью…

Холлоу посмотрела на помост: там зебры вместе с Найт Глоу, который уже натянул маску «Кота», расставляли декорации. Заметив, что на него глазеют, Пятно приветливо помахал копытом.

— Сосисочка, ты подозреваешь?..

— Мало ли…

— Но это же Пятно, сосисочка! Наш Пятно!

— Я же говорю, мало ли, — огрызнулась Лоуд Стар. — В конце концов, у всех у нас есть свои скелеты в шкафу, не так ли?

Холлоу сердито достала из сумки сухарик и стала задумчиво хрустеть. Она не хотела, чтобы это было правдой, но слова Лоуд Стар звучали достаточно логично по крайней мере для неё, Холлоу. И даже если Флорист не Найт Глоу, убийство того жеребенка из Касты Воздуха, если оно и вправду произошло… мог бы Найт Глоу сделать это из-за той самой жажды крови?

— Ба, ты смотри, кого несет… — сплюнула на камни Лоуд.

К ведьмачкам в окружении шести телохранителей шел не самый большой, но импозантный грифон. Пусть его лицо было скрыто за маской-баутой, но Холлоу чувствовала, а Лоуд знала, что тот был уже в возрасте: под дорогой одеждой было скрыто пусть пока ещё крепкое, но уже иссушенное временем тело, спина была провисшая, а опирался он на богато украшенный посох со скрытыми в обоих концах выдвижными лезвиями.

— Guten Abend, фройляйн Холлоу, фройляйн Лоуд Стар, — поздоровался чуть надтреснутым, слегка саркастичным и измененным маской голосом Грифф Серебрянокрылый. — Не делайте такие удивленные глаза, фройляйн Холлоу – кем бы я был, не узнай заранее, с кем придется работать?

— Не слишком верь этому петуху, — буркнула Лоуд. — Это я ему тебя представила – будешь охранять его.

— Тем не менее, я бы хотел уточнить одну небольшую деталь, которая могла бы облегчить наше совместное дело, — не обратил на комментарий Лоуд никакого внимания Грифф. — Скажите, фройляйн, вы достойная пони?

Холлоу замялась и взглянула на Лоуд Стар. Та фыркнула и «перевела»:

— Он спрашивает, не одна ли ты из них, контрабандистов, наркоторговцев, наемных убийц и прочих мразей, отравляющих наш Город.

— Ваши слова полны яда, фройляйн Лоуд Стар, — наконец соизволил обратить на неё внимание достойный грифон. — Однако пони, грифонам, алмазным псам и зебрам – всем им нужны проститутки, наркотики и нелегальные азартные игры. А когда они оказываются в беде, то стараются подкупить стражу и судей. Все хотят лакомиться запретными плодами, но не признают этого, будучи лживыми лицемерами. Мы же не скованы подобным, мы предоставляем им соответствующие услуги и не лицемерим. Мы торгуем реальным товаром. Мы – «достойные».

— Единственное, чего вы достойны – чтобы ваши кости послужили растопкой для пламени с самых нижних уровней Тартара. Ты можешь скрыть свою морду за маской, но я-то твою сущность знаю: безнравственный и беспринципный живодер-Ублюдок Старший, приколотивший к столу роженицу накануне родов . Я осматривала тело: ты вонзил по раскаленному гвоздю в каждый ее глаз, еще один — в рот, по одному — в каждую грудь, затем сжег ей клитор и соски свечой, медленно отпилил до половины ей колени и, наконец, вонзил огромный раскаленный гвоздь ей в пупок, убив ее и ребенка. А может мне вспомнить минотавренка, которому ты отрезал по самый корень член и яички, затем сделал с помощью машины из раскаленного железа бедняге влагалище, прижег отверстие и затем отымел его в это самое отверстие, собственноручно задушив в процессе? Или, быть может, ту несчастную, которую ты сначала изнасиловал в зад, а затем поджарил на решетке, переворачивая с боку на бок? Ведь это именно то, что нужно такой мрази, как ты, чтобы наконец разрядить свой вялый хер? Санфлауер, Куй Лин, сестра Спектрум, — ты помнишь хоть одно из этих имен?

— А вы неплохо поработали, фройляйн, — даже не подумал устыдится преступник, — Но ошиблись в одном – у меня есть принципы, и они предельно просты: я грифон и могу позволить себе поиграть с мясом. Да и вы, фройляйн коронер, не сильно отличаетесь: скольким моим орлам вы лично вырвали клювы, колесовали, четвертовали, еще живым оторвали крылья собственными ногами?

— Я не имею привычки запоминать раздавленных мышей.

— А я – съеденных кроликов. Не будь между нами такой вражды – могли бы найти компромисс.

Внезапно Грифф посмотрел в сторону и сделал легкое, почти неуловимое движение правой передней лапой. Понявшая его без слов треть охраны отделилась и пошла к помосту, на котором всё еще висела уже изрядно потрепанная туша, причем не одна – рядом также под ребро был подвешен тот самый больше всего изуродованный безглазый труп грифона, в чьем горле Холлоу нашла послание Флориста.

Наблюдающая за ними Лоуд Стар достала яблоко и начала счищать кожуру. Когда охрана Гриффа подошла поближе, окруживший помост караул земнопони скрестил перед их клювами алебарды.

— Как это понимать, фройляйн? — с легким раздражением поинтересовался Грифф. — У нас был уговор.

— Уговор? Я предложила тебе побыть приманкой, пока буду ловить крысу, которая раздражает меня больше. Остальное ты уже сам себе нафантазировал, но не думай, что после Флориста я прощу и забуду твои выходки. Ты всего лишь выиграл себе сутки жизни, расплатившись моим «конкурентом». Но, если тебе так хочется, можешь считать, что я изменила условия сделки – молись чтобы я больше ничего не меняла.

— Не играйте и не шутите со львами, фройляйн – у них довольно острые когти…

— Да уж какие игры с шутками: твои выродки провисят на крюках до тех пор, пока окрестные вороны не обклюют их кости, а потом я лично выброшу останки в канализацию за чертой Города. Хотите яблочко, герр цу Мяу-Ки?

Предложенную дольку герр цу Мяу-Ки проигнорировал. Криво ухмыльнувшись под маской, он произнес:

— Какая жестокость, фройляйн… Не оттого ли, что сами не способны ощутить того, что я испытывал к своим детям? Скажите, фройляйн, что бы вы чувствовали, виси сейчас на крюках не бедные Галлус и Жизель, а ваши, к примеру, родители, братья? Смогли бы вы отправить их на плаху? Сомневаюсь, когти для этого тупы. Впрочем, о чем это я, какие друзья-семья? Бездомная круглая сирота-приблуда… ведьмачка.

Отстраненно смотрящая, как развешивают на столбах рассаду золотых роз с закрытыми бутонами, Холлоу почувствовала, что начинает медленно закипать. Она уже хотела открыть рот, чтобы хоть как-то съязвить, но Лоуд Стар предупреждающе подняла ногу:

— Да, герр Мяу-Ки, вы абсолютно правы – кодекс запрещает мне привязанности, — мерзко улыбнулась она. — Но, хотите я расскажу вам чуть-чуть побольше, кто такие ведьмаки? Скажите, герр, вы когда-нибудь плавали на кораблях? На них иногда заводятся крысы – это сущее бедствие, с которым нужно бороться… да хотя бы теми же котами. Но, что, если кошки нет? Не беда, ученные давно нашли куда более удобное и кровавое решение: команда отлавливает семь-десять крыс и сажает в ящик. Первые четыре дня они пищат, пытаются прогрызть путь наружу… а с пятого по шестой устраивают кровавую баню. На седьмой день матрос достает единственного выжившего крысюка, который стал гораздо больше и злее сородичей – всего за пару недель он либо разорвет каждую пищащую тварь, либо они завалят его трупами. Забавно, не правда ли? Вы, кстати, кудкудакнули о жестокости, но, о мой рог, это ещё пока не жестокость. Знаешь, Ублюдок, твой младший, он ведь оказался крепеньким орешком. Я сдирала с него кожу, ломала и пилила кости. Отсодомировала его в задницу, оскопила, но даже тогда он был не сильно мягче кремня. Но, не обольщайся, я все же смогла его сломать. Знаешь как? Перед казнью я сказала ему, что это ты его сдал. Он так кичился тем, что твой сын, тем, что его отец всемогущий Наместник, что мне не составило особого труда задать всего один простой вопрос: почему тогда ты, Галлус, всё ещё в камере? Два вывода напрашивались сами собой: либо Ублюдок Старший опасается своего собственного сына… либо считает его недостойным спасения. Так скажи мне, Серебрянокрылый, каково это? Каково это знать, что как минимум один из твоих сыновей умер, разочаровавшись в тебе?

Серебрянокрылый крепко сжал посох в лапах… и тут же расслабился:

— Хорошая попытка, фройляйн. Но неужели ты думаешь, я поверю, что мой дорогой Галлус был обманут подобной чушью? Похоже, этот крысобой совсем мышей не ловит.

Лоуд Стар оскалилась и достала из-за пазухи сложенный вчетверо кусок пергамента и протянула герру цу Мяу-Ки. Тот брезгливо взял его двумя пальцами и развернул. Вчитался.

— Was ist das, was zum Teufel?! Я этого не писал! Да… совершенно точно, это не я: слишком большой наклон…

— От хурэ, значит всё же переборщила. Впрочем, думаешь твоему выродку была большая разница? Когда в глазах стоял кровавый туман от развороченной прямой кишки?

Гриффа наконец проняло. Злобно скомкав фальшивое письмо, он поудобнее перехватил посох, два раза стукнув о землю. Уловившие его настрой телохранители потянулись к дубинкам и коротким мечам, взяли на изготовку топоры…

— Какой прекрасный сегодня вечер, — зевнула Лоуд Стар. — Цветение цветов и птички поют… до праздника осталось меньше двух часов… но, может, вы хотите потанцевать прямо сейчас?

— Ah du Shwein!.. — несмотря на сиюминутную вспышку всепожирающей ярости, Грифф все же смог быстро взять над собой контроль. — Verdammte Scheiße! Назад! Назад!

Лоуд Стар пакостливо оскалилась, отрезала ещё дольку и закинула себе в рот.

— Можешь расслабиться, Ублюдок Старший. Сегодня мы пока ещё работаем вместе.

— Сегодня… — эхом повторил Грифф. — А завтра, когда над Эквестрией взойдет солнце, я предложу за твою голову столько, что даже самый опустившийся воришка, самый трусливый и зашуганный бриззи попытается воткнуть тебе перо между ребер.

Лоуд Стар кровожадно улыбнулась:

— Не забудь сказать им мой точный адрес, а потом подбери себе «достойную» замену.

Грифф решил не испытывать лишний раз судьбу и свое терпение, поэтому отошел в сторону и направился в сторону накрываемых столов, попутно сквернословя на родном языке.

— Жестко ты с ним, — заметила Холлоу. — Но, Сосисочка, не то, что бы я ему сочувствовала, но, всё же, вот так выкидывать кости… это может скверно кончиться. Да и, оставлять висеть их тут всё это время…

— Подруг, ты знала, что каждая улица в Городе Масок названа в честь какого-то цветка? Это не просто так – всё дело в языке цветов: «Астра» означает «печаль». Можешь считать, что площадь исполняет предназначение. Так что пусть помучается.

— А ведь он говорил о возможном компромиссе…

— Никаких компромиссов. Даже на закате перед Вечной Ночью.

Постепенно становилось всё темнее и темнее, слуги закончили украшать стены и зажгли первые «волшебные» огни, а находящиеся на сцене Найт Глоу с зебрами принялись исполнять первые произведения – сегодня они явились с инструментами: Саед играл на зебраарской гитаре, Пятно – на бандуррии, а сеньора Титилэйо танцевала, выстукивая в кастаньеты. Поднявшаяся на ноги Холлоу подошла к сидящему у стола Гриффу и встала рядом с телохранителями.

— Не бойтесь меня, фройляйн Холлоу, — жестом велел Грифф подойти ведьмачке поближе. — Я не клююсь. По крайней мере сейчас.

Холлоу промолчала.

— Вина? Нет? Одобряю, у телохранителя голова должна быть трезвой. А я пригублю.

Не снимая маски, Грифф опрокинул в себя бокал и снова обратился к Холлоу:

— Ненавидите меня, не так ли, фройляйн? Считаете законченным мерзавцем? Что ж, иногда я тоже сам себе таким кажусь, но это проходит. Впрочем, моих сыновей не сильно интересовали мои маленькие увлечения. Они были куда спокойнее на этот счет: Галлус всего лишь любил играть своим хоботом со спящей кошкой, пока собака лижет ему заднее отверстие, а Жизель время от времени колол самкам раскаленной иглой глаза, соски и клитор. Они были… как это вы сейчас любите говорить, пони?.. Поняшными! Поняшными птенчиками.

— Ага. Насиловать спящих кошек – очень по-поняшному.

— Ой, да будет вам, фройляйн! Взгляните на мою фамилию: «цу Мяу-Ки». Вы ведь знаете, что это значит? Приставка «цу»?

— Что вы находитесь в третьем из трёх кругов Гнезда Мяу-Ки. Низшем кругу.

— Вот именно, фройляйн! — Грифф выпил ещё вина. — Самые низшие слуги, рядовые солдаты… если Орлан Мяу-Ки решит закидать соседнее Гнездо трупами – мы будем в первых рядах! И именно в такие моменты, фройляйн, ты понимаешь всю лицемерность и условность любой морали, когда лежишь с простреленными крыльями в луже во имя чьих-то желаний-идей, пока личинки постепенно начинают заползать тебе в раны. Сила, фройляйн, сила и хитрость. Только с помощью них ты можешь переломить проявленную к тебе несправедливость – пусть я и «цу», но Наместник Серебряных Крыльев, моя власть способна потягаться даже с Орланами! Преступность?! О да! Но преступность следовала за нами из глубин самых темных веков, фройляйн! Она многолика, неотделима, ибо пока есть законы, всегда найдётся тот, кто хотя бы немного, но перешагнет черту! Понимает ли это фройляйн коронер?! Если да, воистину, ее стойкость и обреченность в этой бессмысленной борьбе достойны восхищения и сочувствия! А теперь, давайте станцуем! Танцуйте со мной, фройляйн, ибо такова моя воля в этот прекрасный вечер!

Подхватившись, Грифф закружился, пьяно покачиваясь, словно это его последний танец во время чумы. Он был не единственным: все же глотнувшая вина Холлоу видела, как то же делают и редкие горожане, и замаскированные под них бандиты со стражниками. Пусть и на работе, каждый из них позволил себе отпить немного из принесенных на Карнавал бочек.

Холлоу впервые была на знаменитом Тротингемском Карнавале и именно поэтому он навсегда впечатался ей в память: такого калейдоскопа красок и буйства музыки, сопряженной с вакханалией костюмов и масок, она доселе не видела и вряд ли смогла бы увидеть хоть где-то. Объятая пьянящими чувствами и погруженная в густой туман удовольствий, она не выдержала и тоже закружила вслед за всеми. Скользя по грязной мостовой, она поражалась, как причудливо мечутся, наползая на танцующих, тени, рожденные «волшебными» огнями. Колышущиеся на ветру шелковые ленты, вымазанные белым фосфором, завораживали, гипнотизировали.

А потом Холлоу учуяла легкий, знакомый запах и, вернув через пень-колоду частичный контроль над телом, взглянула на шесты.

Розы.

Десятки золотых бутонов расцветали и наливались чернотой, а с их лепестков срывалось нечто белое, похожее на соль.
Или скорее пыль.

Холлоу невольно вдохнула и голову будто сунули в тиски, а по телу прокатилась знакомая волна взорвавшегося рудничного газа. Кто-то напрыгнул на неё сзади, повалил, пытаясь схватится за её горло, а затем принялся выцарапывать ей глаза.

— Аард!

Нападавшего отшвырнуло, Холлоу перекатилась и выхватила меч: вокруг больше не было эквестрийцев – под глухую, сводящую с ума жуткую дробь барабанов и громкие всхлипы проклятых флейт, их места заняли утопцы, гули, альгули, гнильцы, накеры, призраки и ревенанты. Они дрались, яростно и самозабвенно, вырывая друг другу кадыки, откусывая члены, выдавливая глаза и выворачивая кишки.

— Ли!.. Ликвидирую! — крикнула Холлоу, вонзая гнильцу меч прямо в сердце и проворачивая, словно ключ в замочной скважине. Второй кинувшейся на неё бестии она отсекла ногу.

Разделавшись ещё с парой призраков, Холлоу увидела, как ей сначала показалось, Лоуд Стар. Она была недалеко от сцены, в самом сердце шторма, и, безмолвно кружась, рассматривала творящееся вокруг сквозь прорези красной маски.

И когда из гущи вынырнул и набросился на неё синий Чумной Доктор, стоящая в блоке Холлоу осознала свою ошибку.

Та же одежда, те же движения, чуть ли не единственное отличие – выбранное амплуа: Палач и Доктор. Каждый удар, каждый выпад, вольт, пируэт, ножевой клинч был словно безумный танец, из тех, где партнеры буквально читают мысли друг друга.

В филигранной и жестокой поножовщине сошлись два символа: Правосудие и Справедливость. Причем, если второе дралось полностью молчаливо, то первое сыпало ругательствами как десяток моряков и примерно столько же портовых шлюх в придачу.

Правосудие победило. В какой-то момент Лоуд подловила Флориста и нанесла небольшой порез на правую щеку – тому хватило. Кувыркнувшись назад, он взмахнул передней ногой и утонул в дыму, а когда тот развеялся – маньяка уже не было.

— Не уйдешь, тварь! — рявкнула из-под маски Лоуд Стар, кидаясь прочь с площади в один из переходов.

Холлоу же вонзила меч в землю и оперлась на него, чувствуя, как постепенно спадает раж. Тяжело дыша и обливаясь потом, она обвела площадь все быстрее и быстрее проясняющимся взором: вся она была усеяна телами. Десятки стражников, бандитов и просто горожан лежали разорванными в клочья, избитыми, заколотыми, бездыханными. Столы с едой были сломаны и опрокинуты, а то и вовсе перевернуты, вино из разбитых бочек смешалось с кровью мертвых и ещё живых — и повезло тому, кто был лишь искалечен. Многим из них уже было не суждено дожить до утра, в основном тем, кто отчаянно пытался вернуть внутренние органы на их привычное место. Кто-то, ещё не до конца отойдя, пытался им помочь, не замечая при этом, что сам истекает кровью из пропоротых сломанными костями ран.

Холлоу, отделавшаяся лишь несколькими быстро заживающими царапинами и упадком сил на грани легкого истощения, поискала глазами своего клиента: Грифф Серебрянокрылый лежал на спине с разрубленной ведьмачьим мечом грудной клеткой, расправив крылья. Его маска слетела и раскололась, показав миру довольно миловидное и мужественное лицо закаленного в боях воина, на котором, тем не менее, явно оставила свою печать какая-то венерическая болезнь.

Наступившую почти тишину, перемешиваемую лишь негромкими стонами, разорвал крик, даже скорее звериный вой загнанного в угол кугуара. Вибрирующий скрипучий рев пронизывал барабанные перепонки, угрожая вот-вот порвать. Холлоу оглянулась: кричал Найт Глоу, сидящий на сцене. Его окровавленное лицо было запрокинуто к небу, по щекам, смешиваясь, бежали соленые капли слез.

К груди он прижимал обезглавленное тело Эйо.

---

Три дня спустя Город был одет в черное. Словно во время чумы, торговцы не спешили открывать свои лавки, ремесленники – мастерские, а обычные горожане банально боялись лишний раз выйти за порог безоружными. Даже отпетые рубаки-головорезы предпочли залечь по своим схронам, выворачивая тайники с припасами. И не зря.

Город был болен. Подобно умирающему от лихорадки старику, он источал жар и жаром тем были коллективное отвращение, и, прежде всего, липкий первобытный страх. Если раньше Флориста поддерживал хоть кто-то, то после Карнавала Длинных Ножей его считали в лучшем случае слепой карой Принцесс, а в худшем – жестоким отродьем Дискорда.

— Сосисочка, ты серьезно? — недоверчиво спросила Холлоу у перекладывающей бумаги Лоуд Стар.

Придя сегодня к подруге, ведьмачка удивилась, насколько чист был кабинет: документы сложены в аккуратные стопочки, чернильница стояла наполненной, а в вазе не осталась ни одного фрукта.

Повод для порядка был более чем весомый.

— Лоуд, ты и вправду серьезно? — требовательно повторила вопрос Холлоу.

— Ага, — рассеянно ответила Лоуд, сгребая в сумку писчие принадлежности. — Рапорт подан, заявление подписано.

— Но, так же нельзя! Ты не можешь уйти сейчас! Выгляни на улицу – все напуганы! Странники покидают Город, среди них ходят слухи о призрачных собаках, и, если мы ничего не предпримем, баргесты могут стать ещё не самой худшей из наших проблем!

— Отъебись, подруг, — сплюнула на пол Лоуд, сортируя несколько последних рапортов для отправки в архив. — Я проиграла. Занавес. Финита ля комедия.

— Флорист…

— Раньше этот ублюдок не пользовался ничем, кроме ножа, бил единично и точно, но то, что он учинил на площади, это уже за гранью! Розы-хамелеоны с наркотой, больше полусотни убитых, тридцать искалеченных, подавляющее большинство — пришедшие на праздник граждане!

— Он лишился поддержки народа…

— В жопу этот народ и его поддержку, ты слышишь, подруг?! В жопу!

Лоуд глубоко вдохнула, беря над собой контроль, и продолжила уже более спокойно:

— Я устала. За прошедшие дни допросила гильдию цветочников, откуда они взяли для фестиваля розы: они действовали под гипнозом. Глухо. След ведёт в никуда. Вино... похоже, отравили перед самым-самым фестивалем, под моим носом — я почти уверена, что у нас крыса. Но я устала, подруг. Пусть пришлют кого-то более смышлёного, более профессионального, мои же полномочия на этом закончены!

— А если родится Зверь? — внезапно спокойно спросила Холлоу. — Что тогда ты скажешь им? Семьям тем, кто погибнет?

— Ничего не скажу – я больше не коронер, но пока и не убийца монстров. Сейчас я просто хочу взять Метку и уйти… куда-нибудь. И вообще, если тебе больше всех надо: ты ведьмачка – вот и разбирайся, подруг.

— А как же твой девиз? — применила последнее оружие Холлоу. — Не сдаваться? Не бежать?..

Лоуд Стар проигнорировала вопрос и Холлоу, вздохнув, пошла прочь.

— Подруг! — настиг её у дверей оклик.

— А?

— Передай Пятну, что… — Лоуд тяжело вздохнула, потирая виски. — Нет, ничего. Можешь идти. Мне нужно будет завершить дела – затем я попробую покинуть Город. И ещё… ты молодец, Холлоу. Правда молодец. Приди ты на пару месяцев раньше – столько бы дерьма можно было б избежать. Знаешь, я могу написать тебе рекомендательное письмо. На случай, если ты когда-нибудь захочешь сменить специальность…

Холлоу покачала головой:

— Прости, сосисочка – для меня это слишком сложно. В нашем деле же как: вот я с мечом, вот утопец – он хочет убить меня, я убиваю его. А здесь, в Городе… поди ещё разберись, кто кого должен рвать.

— Понимаю. Я могла бы сказать, что со временем ты придрачеваешься и это проходит, но это будет брехней. Не проходит. На, кстати.

Холлоу дернулась и поймала кинутую в неё палку – украшенный росписью средних размеров «деревянное тыкало». Неожиданно легкое.

— У него «головка» отвинчивается, а внутри — пустотелый, — дала ответ на немой вопрос Лоуд. — Можешь хранить там… что-нибудь. А будешь использовать «по назначению» — вспомни обо мне и тех вечерах, что провели вместе.

— Угу. Полагаю… va faill?

— Если бы, — грустно ухмыльнулась бывшая коронер. — Va faill...

Холлоу пожала плечами.

В вечерних сумерках площадь Астр выглядела, словно пораженная некрозом кожа – так и не смытая до конца кровь за несколько дней запеклась и теперь чернила мостовую, как сажа. Запах тоже стоял соответствующий, гнилостно-сладковатый.

В Мотыльке было пусто, если не считать Саеда, нарисовавшего на правой щеке слезу и тихо бренчащего на гитаре у стены для группки сбившихся бездомных жеребят. Найт Глоу же сидел в другом конце комнаты в окружении кружек и бутылок, положив голову на передние копыта.

— Голоса… нет, я не… — бормотал он в пьяном сне, пуская слёзы. — Замолчите… я… я не хотел… хватит… прошу, прекратите… дайте мне сказать…

— Пятно, — потрясла его за плечо Холлоу. — Пятно, проснись!

— А, что?.. — кое-как разлепил красные глаза ведьмак. — А, это ты, бабочка…

— Тебе снился кошмар.

— Кошмар?.. — пробормотал тот, неуверенно шаря по кружкам. — Да… наверное… хотя, из одного кошмара в другой… черт, как же голова-то трещит…

— Я куплю тебе выпить.

Получив пинту темного пива на опохмел, Найт Глоу с жадностью припал к ней, а опустошив примерно наполовину, перевел взгляд на благодетельницу.

— Холлоу?

— Да, Пятно?

— Ты помнишь наше первое погружение в Сон?

— Помню. Тогда на меня наступил великан…

— А меня он раздавил в кулаке. А потом я проснулся на мокрых простынях, — Найт Глоу на несколько мгновений замолчал, словно подбирая нужные воспоминания, а затем продолжил: — Все эти погружения, где нас заставляли выживать в «полевых» условиях… перекушенный позвоночник, свернутая шея… а потом ты снова просыпаешься в своей постели. И снова. И снова.

Найт Глоу опять припал к кружке:

— Помнишь, когда нас забросили в горы? Когда мы учились убивать гарпий? Тогда я неудачно упал со склона и сломал себе ногу. Выжить с такой травмой в самом логове этих тварей… это сейчас уже не кажется таким уж сложным, но тогда, в двенадцать, для меня это было сродни изощренному и мучительному способу самоубиться. Знаешь, что я сделал? Решил поторопить судьбу: дополз до края и сиганул в пропасть. Сомневался ли я в тот момент? Ещё как. Умирая и просыпаясь в своей постели, я всё равно невольно ждал, что уж следующий-то раз наверняка окажется последним. Но теперь… Что, если?..

Достав нож, ведьмак развернул его к себе острием, сглотнул и нанес… бы удар в шею, не перебей траекторию Холлоу. Подлетев и перевернувшись в воздухе, оружие несостоявшегося самоубийцы вошло по гарду в стол.

— Пятно, очнись! — отвесила ведьмаку затрещину Холлоу. — Мы уже не в Каер-Теалт! Если умрешь сейчас – это будет насовсем!

— Да?.. — пьяно ухмыльнулся Найт Глоу. — До… Докажи. Докажи, что ты настоящая, а не очередная обманка... До… докажи, что вся моя жизнь – не чей-то мимолётный сон, снящийся тому же мотыльку или огромному монстру… не последнее испытание перед выпуском и завтра нам не выдадут оружие, пинком отправив в большой мир…

— Пятно…

— Ничтожество… — продолжал бормотать в алкогольном бреду ведьмак. — Какое же я ничтожество…

— Ты не виноват, Пятно!

— Виноват, бабочка, ещё как виноват… Это расплата, рок, пришедший за мной из Зебраара… и даже сейчас он недостаточно милостив, чтобы забрать мою жизнь…

Склонив голову, Найт Глоу закрыл глаза, снова отпуская сознание. Холлоу вздохнула: бедняга не просыхал уже третий день, при этом полностью отказываясь от еды. Если так пойдет и дальше, он все-таки прикончит себя, не ножом, так алкоголем.
Чтобы хоть как-то пресечь это, после Карнавала Ножей Холлоу переехала в Мотылёк.

Самое паскудное было то, что Холлоу решительно не представляла, что ей делать дальше: Город сам по себе был огромной морально-эмоциональной помойкой, а Флорист только поддал жару. Учитывая, что в Тротингеме наверняка найдется хотя бы одно Место Силы, скорее всего, это был лишь вопрос времени, где и когда придёт Он.
Зверь.

Список несчастий, что могут случится с городами, включает в себя чуму, войны, повышение налогов, но, несомненно, самым худшим вариантом было и есть появление Гончей Бездны сиречь Зверя – твари из потустороннего мира, принимающей облик ужасного гончего пса-призрака, который без устали преследует свою жертву, как только ему удаётся напасть на её след. Многие верят, что эта тварь воплощает Возмездие за грехи, но Холлоу не было до этого дела. Куда важнее было то, что эту тварь так просто не убить – для этого нужен колдун хотя бы в статусе магистра, желательно разбирающийся в гоэтии. Естественно, Холлоу натаскивали и против Гончей, но подобное чудище попадало в категорию «Мифично-редкие». Собственно, за всю историю Эквестрии подобное случалось дай рог дважды, с перерывом в несколько сотен лет.
За этими нерадостными мыслями и обдумыванием способов вычислить место Рождения (о варианте взять ноги в зубы и уйти куда-нибудь на север Холлоу, почему-то, даже не подумала) Холлоу и застала подошедшая сеньора Така.

Выглядела бывшая мамбо асогве плохо: из-за слёз грим на лице потек, а жиро-кожаные складки стали выразительней, будто сеньора немного потеряла в весе.

— Ом-м… — произнесла она, печально глядя на ведьмаков. — Трудные часы настали, духи предков негодуют…

— Примите мои соболезнования, сеньора. И извинения…

— Извинения? — кисло улыбнулась сеньора Така. — Ом-м… скажи, молодая эль брухе: уполномочена ли ты делать это?

— Что?

— Ты приносишь извинения, но разве это ты устроила резню на площади? Разве твои копытца вложили снадобье в бутоны?

— Не…

— Ом-м, быть может, тогда тебя послал тот, кто сделал это, просить прощение за него? Нет? Тогда почему ты взваливаешь чужую вину на свои плечи, молодая эль брухе?

Холлоу неловко замолчала, размышляя. Действительно, быть взрослой и уметь принимать решения за других – не то же самое, что брать на себя чужие грехи. Впрочем, чужие ли? Ведь попытайся она тогда, на пристани, проявить твёрдость и отговорить Найт Глоу…

— Ом-м, если ты продолжаешь чувствовать себя виноватой, окажи нам… мне услугу, а взамен я помогу тебе. Духи предков чувствуют, что грядет нечто темное, они и я хотим предотвратить массовое побоище… — Повидавшая чудовищ Холлоу невольно вздрогнула, когда взгляд сеньоры Таки похолодел и её лик всего на мгновение сменился оскалом смерти. — …и покарать этого asqueroso, оставившего моих внучат без матери.

— И что мы предпримем?

— То, что я забросила давным-давно. Камлание.

Спустя два часа вечерний задний двор Мотылька озарялся пламенем очага, а наблюдающая за подготовкой Холлоу думала, как же она не любит шаманов. Очень не любит.

А не любила шаманов Холлоу по той простой причине, что те очень походили на гоэтанов. Гоэтия, сиречь демонология, считалась одним из подразделов черной магии и находилась в землях Эквестрии под запретом, и не зря. Сам по себе вызов демона не требует ни величайших знаний, ни высочайших магических способностей, а вот заставить призванного подчиняться своей воле – совсем другое дело. Если магических сил не хватает, звереющее от того, что его выдернули из родного плана и теперь тянут в обе стороны существо просто растерзает гоэта в клочья, а заодно может стереть с лица земли целый город. А если ему ещё и удастся закрепиться, вселившись в кого-то, с посторонней помощью или самостоятельно…

Год назад Холлоу пришлось взять заказ на одно такое чудище, успевшее опустошить три небольших деревни. Когда накачанная эликсирами для обостренной реакции и повышенной регенерации ведьмачка отследила монстра до небольшой пещеры, то нашла милого белого крольчонка, жующего перед домиком листочек капусты.

В коротком десятиминутном бою ныне покойный пушистик переломал ей две трети костей.

Шаманы зебр же использовали немного иные методы, нежели эквестрийская магия, и пока они всего лишь насылали проклятия или спрашивали советов у покойных Предков (некромантия в Эквестрии тоже была запрещена), всё было ничего. Но когда им требовалось обратиться к лоа…

Технически, как знала Холлоу из уроков в Каер-Теалт, это не было гоэтией: принеся определенную жертву, шаманы-мамбо зебр никого не связывают и ничего не заставляют делать – лоа может просто проигнорировать просьбу, к примеру, наслать дождь. Проблемы начинались, если он всё-таки соизволит ответить: все дело было в банальной разнице восприятий. Если лоа и имели что-то общее с взывающими к ним, то это было эоны назад и сейчас «диалог» между ними и мамбо больше напоминал даже не разговор обычного пони с муравьем, а болтовню… с разнывшимся зубом. Повезет, если у вызываемого окажется хорошее настроение и он догадается «использовать лекарство», а может ведь и просто вырвать, зацепив стоящих рядом. Особенно, если «зуб» наглеет и «болит» слишком уж часто. Собственно, у зебр даже было пожелание: «Что б тебе всю жизнь с лоа договариваться!»

И вот сейчас Холлоу сидела, мрачно раздумывая, что она меняет одну выгребную яму на другую. Вот будет потеха, если Зверь появится, а от города — одни руины?

Мимо ведьмачки прошел Найт Глоу и Холлоу схватила его за ногу:

— Пятно?

— Я в порядке, мотылек. Отпусти.

Холлоу послушалась. Она не знала, что сказала ему наедине сеньора Така, но, судя по голосу, тот бы явно не в порядке.

Наконец, всё было готово и сеньора Така знаком подозвала всех к костру: помимо неё, Холлоу и Найт Глоу на камлание собрались Саед и тройняшки. Последние трое, разукрашенные под «кости», были главными помощниками бывшей мамбо и нынешней бокор.

— Ом-м, сейчас я начну обряд, — сказала сеньора Така. — Когда подам знак – задавайте вопросы, если прикажу – отсеките мне голову и вырежьте сердце. Ни в коем случае не снимайте маски и ты, молодой брухе, стой на всякий случай подальше.

Найт Глоу послушно кивнул, скрывая лицо: перед камланием его насильно заставили протрезветь и искусственно вывести большую часть алкалоидов из организма – Дамбалла Хранитель Равновесия пусть и сравнительно доброжелательно-миролюбив, но все же с трудом выносит запах табака и алкоголя. Поскольку он считается «чистым» духом, то и маски для него были белыми, словно вырезанными из кости, а сама сеньора Така ещё и обмоталась в белый хлопок.

Первым делом бокор разбила в церемониальную чашу из половинки крупного кокоса заранее заготовленные три яйца, смешав с пригоршней муки, полутора стаканами молока и горсткой вареного белого риса под чтение священной мантры. Затем нарисовала на полу солью верву – ритуальный рисунок призываемого. Вбросила в пламя бутон белой розы и жасмина, вдохнула дым и, наконец, выпила приготовленное снадобье и расслабилась.

Несколько минут ничего не происходило, но сеньора Така вдруг дернулась и захрипела: из-под её маски потекло нечто черное, но, как показалось всем, не кровь, а скорее полужидкая плесень. Готовая броситься по первому же приказу Холлоу почувствовала… присутствие. Что-то невидимое, неосязаемое, но в то же время достаточно реальное, чтобы ослабить распаленное пламя почти до углей, даже не нависло, а скорее произрастало из бокор, источая запах сырости.

— Дам… балла… — с трудом произнесла шаманка.

— О̦̳̜̞Н̥̫̻ ̞̖͛ͪ̈́Н͍ͨЕ̞̦̹ͤͨ̋ͤͫͭ ͎̒͋П̤̩͆̅Р̘̜̮̖̟̝̀ͅИ̻͍̣̟̗̎Д̼͚͉̥̥̹̳ͯ͂̃ͬ̾̐ͫЕ̱̩̹̭͓̫ͫТ͉̼ͪ̃̎ͨ̔̚, — прозвучал из её же уст чужой тяжелый, лишенный и намека на эмоции голос. — О͓̱Н̤͚̣ ͓̗̜̞̗С̫͔̗̣͈̤ͅП͔̜̱̙И̞̜͎̟̰̫Т͕͓̻̜ͅ ̯͇̞И̲ ̫̟͕͎̭̝͙В͎̣ ̲͚͍̦͕̮̹СН̳̖̲͚̺͉О͈̰͇͓͈̘̱В̦И̲Д̝̖̺͖Е̼̥͖ͅН̦И̖̰͎͉͚̗Я̮͓̬Х̪̰ ͙̹͉̗̗̟̙Г̲̬̳̟̘͍̝Л͍̪͙̗У̺͔̦̪̖̞ͅХ ͈̰̘̭̣̯̗К͍̮̹̬ ͍̠͔̜̱̪͇ВАШ̳͉͉̼И̬͙̜͔̩̪̗М̦̭̙͎̟̭ ̙̖̙̟̝П̤̖̗Р̮̙̞̪О̮͈̹͙С̝͇͇̲ͅͅͅЬ̦̼̖Б̠͉̖͉А͎̻̪̲М̬̹͙̩.ͅ ̘͎Н͕̯̖̣̳̯О͚͖̙̜ ̪͉̦̭̻̻ВО̪͉͓З͎͖̙Р͍͎͍̟АД̲̠̩̭̥̤У̭̩̱̲̝͎͓Й̪̥͎̥С͙̦̰̺̮̳Яͅ,̞ ͇̣̱̹̜И͉̯̲̮̳͓̥Б̙̞̝̤О̣̠̪ ̰̮̼̙̪̞Е͇̙̯̲̬̠ͅС̰̻̮̺̥Т̩͙͙̟̺̩Ь̯̭͖͔͍ ̳̗̣͕Й̻̝̼А̤͇͈͚̜̥.̰͔͓̲̼
— К.. кто?!..

— Й̪̣͖̻̰͈А͕͈̘̯͓ ̦͓̰З̯͚А͚͎͍̻Т̻̺̙̤͓̪̜А͔͇̩̯͕͖И̙̬̳В͙̘̞Ш̺И̬̟̠̜͕͈͍Й͓̬̻͕С̰̭͇͎̗̭Я̘͖͙͉̖ ͉̠̖̦͔̠У̮ ͖̠̘̬П̫О̰̜͕Р̦̝̘̯О̘̪̩̘͖͚̞ГА͍̱ͅ,̦̘̪ ̭̪̦Й͙А̘̟ ̮̣͚̬К̞͖̖̘̩Л̭̩̣Ю̖̯̤̪̗̣Ч͔͙͕̤ ̩И͍̮̞͚͇ ̠̱̪̻̹В̙̹̟̝͍͔Р̘̪͔̰̥̪͓А͙͓̘̘̙͔̘Т̬͔̱̱̣̪̝А… ̬̼̝͓̣̟Й̠̜̻А̻̠̗ͅ ̳̤̗̖̥͈͎ЛАЛ̬̞А̦Р̻̞̺̤͈ТУ ̮̹̼͍̤͚͎И͎̲̯̤̙̹̻ ͖̺͎Л̝̟͎̠̗АЛ̙А͖̥͚ͅС̳̤̟̬̲͉̱С̙͍У, ͚̟̹Н͇̗̗̟̗̣Е̱̟̻̖ͅМ̤͙̬̬͓ͅͅО͉̙̬̱̤ ͓И̼̜ ̪͉̺̲̼Н͓̗И̙ХИЛ̱̖͓Ь͉̮̞̘͎ͅ…̣̹ Й͙̲͓͉̫͕А̙͎̦͙̼̥͕ ̦͓͇͍К͕̮̝͍О͔̮̣͚̘͍̠Р̺̜͈ͅА̦͉͚͔͎̥ͅМ̫ ̫̞̘А̠̯Г̹̱Х̯̹̹̱̼͍ͅ ̩̬̤̫Т̭͓̥Э͈̦̭͇̪̮Р̣͈̝͎̼А͍ͅ ̖̜͕̭̫̳ͅИ̝̜͖̝̘̪ ̦ͅТ͚͚̜͇͖͙О̙̮͚ͅТ,̯̖̭͎̪̫̙ ̟̻КТ̣̘̖̹̤ͅͅО̬̱͚̥̠̣ ͚̬̮̥̳͖У͓̱̹̗̲ͅС̟͍̣͚͓̜̩Л͍̠̜̳̲̖̳Ы̟͇̱̗̰Ш̹̫А̪͔Л͕̳̠ ̥̗͉͙̖͎К̤̗͖̠̠Р̥̠̝̲И͙̗̰͇̤̣К͈̦̳̪͎̹ ̹͙̮̝̟̫̞ТВ̩̱̣͈̞̝О̼̰͚̼Е̫̹̞͎ͅЙ ̰̯̣͕̫̲̠ДУ̱̳Ш͈И͎̹͉̫ ̮͇͈̙͚̯С͓͙̬̤̜ ͙̲̯̥̮̖͕ДА̪̱̗͚͕̖Л̗̖Е̤̦̺̙̖̹К̻̫̼ИХ̹̣̺͙͕̠ З͙̳̮̪В͔Ё̙̬̘̝̱ЗД͎̫̳.̲̩̟͈͚ ͓̺̬̖͖И ̣̘̼̣Й̖̮А͈̜̺̝̙ П͍Р̪̩̖̙̩͙͎И̬̰Ш͙̤Е̘̳̭̖̠̠̙Л̤,͎̬ͅ ̺̼Ч̣̣Т̦О͇̘̮Б̭̣͓Ы̩̗̜ ͍ПРЕ͖̰Д̘Л̰̦̗̩͍͙ͅО͚Ж͍̺И̱̪͖̤̩͓͍Т̦̺̫̦Ь̞͕͉͙͕͉̖ ̦̫̻̼͉̫П̲̲͔̻̪͇͈О̰̹̝̞М̺О̺ЩЬ͍.̗̩̼̱͚̤

Холлоу мысленно пробежалась по списку лоа. Конечно, они неисчислимы и могут отвечать как за фундаментальные вещи, так и за всякую глупость, вроде подавания табака, и Холлоу знала далеко не всех, но в «главный пантеон» и его ближайшее окружение вторженец точно не входил.

— Й͕̓ͪ̂̐̃͋А̞͌͛ͮͦ̆̄ ̱̰͙͒ͨ̈̌ͨЗ͌̓͌ͨ̊Н̗̫̝̯̹̋ͦͦͪ̈А͑̎̏ͮ̿ͭ̌Ю̪̪̦̠͉̐,̦̦͖̩̝͕͖͒ͬ̊ ̘̥̙̹̲̱̃ͥ̋͋̾̋Ч́̿̔ͬТ̖͒͌͆О ̋̎͊̒̿̊В̤̖͔͔̤͇͊̒̎͛ͥ̓ͅА̤̹̖̬̉͌͂̚М͚̖̪̮̯̦̞̍ ͫ͗͊Н̗У̝̩͓̀̾Ж̫͔͉͔̟̳̫͐ͦ͑Н̉̔͊͊̉̆О̐̀,͚͓͓̉ ͇̱̟̝̦И͍͈̃͑ͯͩͬ̈́͆Б̈̏ͭͧО͇̩̭̜͚̔́ͭ̆̂̚ ̾В͖̻́Ӥ͚̹̫́Ж̾͌ͭͭͨ͌̈У̂̉:͖̏́̾ͨ̊ ̺̙͔̗̜̐͑͒С͈̯̘̅ͩП̲ͦӒ̙̳́̈͗̑̓С̻̏Е̬̲̙̭͛̀́Н̰̬̙͉̻̤̓͐ͅИ͚͇͖̦̐Е̿ͪ̒̅͗̀͊.͊ ̮̩̯̲̯͇̃ͬ͐ͨͬ͒В͒͂͆ͦО͉̘̲̤̗ͧͭͧЗ͔̟̼̬ͭ̇̚Д̲̰͉͓А͇̪̼̔͌Я̝̘̳̾̐͋͐ͧ͒Н̩И̞̞̅̏͊̑̐ͮЕ̩̬̩͎̅.͉͇̹̜͍ͭͬ̉ͯ̑̓̃ ̗̲̭̟͛ͮ͊͒̅М̺̹̫̬̞̇̒Е̳̖̠̩̰̯СТ̉̋ͬ̅̏̀̇Ь̩̳͎̤͉̒ͯ̃̀̔̐.̺̮͙̟̹͍̭ ̦̐ͤ͒̇̆̾̚Й̼̱̼͊̊̎̅̇ͬА̠̮ ̗͍ͧВ͙̝̟ͧ̈ͩ͛̃͋͋И̮̺̾̒ͣЖ̳͖͂Ӯ̻̻̪͖,̦̖ ̳̘̻̀̿̂͐̇ͩͅЧ̪̞̜̗̟̌͌Т̣͉̭̲͙͂̂ͨ̈ͣ̅О͔̖ͩ ̝̟͖̿͗̽ͣ̐ͥͮК͙͒А̮̅́̌̎͗͂Ж̙̙͙̤ͭͪͤ̂͋̃Д̦̬̓ͣ́Ы̰̭͚̲͉̉Йͯ̌̋̚ ̰̱͚ͅӤ̟̯́ͯͮЗ̫̜̭̯͎ ̳̝ͅВ̃̎̏А͇͖͐̋́̄ͪ̉̎С͕̭̜̰̼͚̓̃̓ͅ Г͉͔̜ͣ̾̏ͤ̇О͌͌̒ͬ̈́͑̏Т̺͎͙̹̙̃̔͛͑ͅӦ̪̣̺͕͍́̒В͍͊̌̉ ̟͊̑̇͂З̓ͩ͛͌̃͌А̗П̹̰͙̞̦̪̗ͦͪЛ̲͛ͦ̓ͅА̹͚̠́͊̏̈́͆Т͚̘̘̲͖̠͈͆̔͆̂̃И̘̯̩͖͑͂̌̌̃̔Т̳̳ͫ͌ͧ̉Ь̼̯̬͚̦͒͌̒̔̍͆ ͉̝͖̺͎Ц̤͙̬̻̪͈͚Е̯̝НУ̰ͤͦ̏ͪ̍̔.̻̫͉̆ͯ̿̇͋̿

Это прозвучало как холодная констатация и, не выдержав, Холлоу воскликнула:

— И какова же цена?!

— С̃͐̊̋ͩУ̙̊Д̖̦̟̐ ͇͑̉ͮ͋ͮ̎̏И̥̰̻ͫ̒͆ͫС̟̼̏͐͗ͦ̿Т̲̳̼͎ͬͧӤ̪̩̭́̃ͬ̿̃ͮ̄Н̦̣̞͇ͪ̆ͥ̿͌ͅЫ̜̋.̦̌̒ͪ̃̋̂

Холлоу хотела бы расспросить об этом поподробнее, пусть и сомневаясь, что добьется от вторженца чего-нибудь путного…

— Гͬͭͣͬ́О̝̇ͨ̇́̉В̉ͣО̮͚͈̳̻̼̋ͬ̈̽Р͖͎̳̠̺̃̆͗̉̾И̺͚͔͓͋ͤͬТ͖̙̱̍ͣЕ̯̱͕͖̗ ͔̞͇̲̪̼̠͂ͯ̽̅̇С̫К̜̜̞̰ͪͤͤ̑О͑̆͑́Р̬͙̱̣͍̽ͧ͂̎ͭЕ̼̰͍͖̉̓͗ͤ́Й̣͔̙ͥͭ̀ͦ̌ͧͅ,̺͖̮̀̑͆́̆̏ͩ ̦̤̻͎͍̮И͍̗̯͓̳̫̠̒ͬБ͓̱͍͙̜͔̺́̋Ӧ͙̠͓̼́̋̎͛ͬͯ̌ͅ ̰ͤͩ͐С̊͛͛̇ͥͪ̆К̘̭͎̙͕ͫ̀̒̒О͓Р͍͈̞̯̼̬̘О͍̻̫̍ͦ ̜̥̞̟̱П̱͚̖͑ͫО̖͔̦̳̻̠̋͆ͦ̉ͨ̊Л̖͔̹͎̣͚̖НО̀̍Ч͎͉̬͉̳ͤ̿ͨ̚Ь̓̅̽̈́̌̃.̰̫̝͔̗͊

— И что будет потом?

— П͗О̗͔̾̋͆ͤ̚Л̪̰̙͙ͣ̍̄͗̅̇Н͔͚̩͓̣̻̔О̞̙̻̹̲ͩЧ̼̱̩̞̦̙Ь͍̟̝͍ͦ͗.̙

Холлоу невольно почесала затылок: вряд ли очевидные вещи были… настолько очевидными.

— Согласен.

Холлоу удивленно посмотрела на шагнувшего вперед Найт Глоу и поняла, что не в её силах больше хоть на что-то повлиять. Тело сеньоры Таки дернулось, а пламя в очаге разгорелось так сильно, как будто под ним раскрылась щель с газом. И взметнувшийся огненный поток осветил стоящего чуть позади шаманки вторженца.

Это был… Дамбалла, такой, каким его запомнила Холлоу ещё по Каер-Теалт: огромный полосатый шестилапый прямоходящий медведь с большими иглой и ножницами. Но теперь из глазниц его костяной маски и по всему телу прорастала та самая черная плесень, будто лишай.

Сеньора Така подняла правую ногу и потянула на себя: то же сделал и одной из лап Дамбалла. Его когти подцепили невидимые поначалу нити, но очень быстро те вспыхнули переливающимися золотым струнами. Сеньора Така взмахнула другой ногой и Дамбалла выхватил свою огромную иглу, которой начал… кроить.

Холлоу пораженно задышала: пусть и спящий, пусть и покрытый плесенью, временно слитый с шаманом Дамбалла перетягивал и сшивал не просто мироздание – он буквально ткал новый гобелен судеб. Быстрее, еще быстрее, постепенно задействовав все шесть лап, и Холлоу чувствовала, как повысилась на несколько градусов температура, как пролетающий листок, который должен был вот-вот окончить свой путь на земле, оказался подхвачен порывом ветра – в новом витке предназначений его время ещё не пришло. И всё под мелодию, которую слышала не только лишь Холлоу – само мироздание отвечало музыкой на действия лоа.

Внезапно одна из лап Хранителя Равновесия выстрелила в сторону и, удлинившись, сорвала с Пятна маску. Дамбалла, или тот, кем он был сам одержим, на мгновение погрузил её в пламя, смял, а затем покрытым пеплом когтем нарисовал на лбу у Найт Глоу крест. И прежде, чем Холлоу успела понять хоть что-то, её постигла та же участь, с той лишь разницей, что её крестик оказался на сердце.

И тогда её захлестнуло. Сознание словно расширилось до немыслимых горизонтов и она узрела окружающее не просто с новой точки зрения – их было сразу несколько и Холлоу воспринимала их все одновременно. Верх, низ, близко, далеко, настоящее, прошлое, обоняние, вкус, осязание… Более того, в этом хаосе образов она в той же мере ощутила спектр эмоций, что доселе было для неё сродни тому, как видит свой первый свет слепой от рождения. Не имея природной способности к восприятию подобного, разум Холлоу попытался преобразовать этот шквал информации во что-то более привычное и удобоваримое, что Холлоу время спустя назвала бы «беззвучной музыкой, песней без слов».

— Я̪̠͙̼̳͕͓ ̻͈̥̺͚У̩̫̹Х̪͍͍̝͚̤О͍͖̣Ж͍̖̼̗̣͚͚У̟̟͇̜͕͍,̖̜̻ ̤̫З͈̗̱͖̙Е͕Б̤̟Р̦͎̗̜̼А͓̥̦̼͈̤͇,̬̬̖̻ͅ ̲̲͔̹̱͉И͎̲̱͔̻͈ ̝БЕ̲̖̫̫ͅРУ͉̞̫̮͉̫̹ ̝̹̞̩͓А̥̣̺̳В̙̝ͅА̯̥̦Н̹̗С̭̹̪̹͖͙,̙͎̹̞͕̦͖ ̦В͍̗̺̻͔͔Е̳Д̮͓̮Ь ̻̠̭̠͚П̪͍ͅЛ̮͓͚А̩М̦͎̳͍͍Я̻̼͇͚̫̠ͅ ̖̙̰̥̗͓̫В̲С̻Е̙͚̪Г̥̱Д̥̘͖̻̙А͉͙̖̝̳̪̙ ̘͙̥̼͔͔͙О̭̫С̯̱ТА͈̟̯̜В̬̺̖Л̥Я͍͎̜̜̣̰̮Е̳̹Т С͍͚̣̭͖В͚͕͔̰͙̖О͚͓̯̤Й̬̦̪̟̝͔͓ С͍̰͕̥Л̮͚ЕД̖̖̪ͅ.̯̖̜̘̰ͅ ͈̠̙͓̺̣͖Г͎͈͇̣̣͖̫Л͚͕А̪̙̤̺̳ЗА ͚Н͉̳̬̲̱Е͈͇ ̞С̮ОЛГ̗̥̲͕У͉Т̼ ̙͚̬̦̲̜Т̝̙̗̺Е̼̣̥Б̦̟̗̥Е̗̘̬̻͍͎ ͓͎̹̦̩̲̳БО̬͉̮͈̹ͅЛЕ̙̟Е͉̫̱̣̝̹̭,̯͖̜̖̗͙ ͈̻К̠О̭̖͍Г̣̻̲̥͇̞ͅД̝̘̻̝ͅА̺̳̘̖͈ͅ ̳И̪̳̹̙͍Х̫͚̩͚ͅ ̫͍͕Н̲̫̲̙ЕТ̦̩̻…̩

Под крики боли сеньоры Таки Холлоу упала на пясти, тяжело дыша. Подошедший Найт Глоу опустился рядом, помогая подняться:

— Ты видела его?

— Я… нет… не видела, вернее… — Холлоу всё никак не могла отдышаться. Закрыв глаза, она таки смогла сформулировать свои мысли, в которых «песня без слов» была лишь блеклым отражением реальности настолько, насколько желтая краска не самого лучшего качества способна отразить природу солнца: — Он.. она… оно… Сквозь меня словно пропустили душу этого маньяка и одно я могу сказать точно: ненавидеть оно умеет, как никто другой! Столько гнева, ярости, мерзости и отвращения к… да ко всему, что связано с преступностью и правосудием! И к Лоуд Стар, Пятно, особенно к нашей Лоуд Стар! Оно очень обижено, оно презирает, считает её недостаточно сильной и хочет уничтожить, стереть, превзойти и… расцвести?

— Тише, мотылек, тише… выпей воды… А теперь вставай – нам нужно идти. Я знаю, где сегодня будет Зверь.

— К… Д-да?..

— Представь, что наша жизнь – плохой театр. С кучей актеров, массовкой и огромным

количеством сюжетов, которые развиваются независимо друг от друга.

— И?..

— Я только что заглянул в сценарий.

---

То, что с Найт Глоу не все в порядке, Холлоу убедилась ещё сильнее на пути в Нотр-Теалт: было ли это аномалией, но под каким углом Холлоу ни смотрела, верхняя часть лица ведьмака всегда оставалась в тени.

Перед тем, как покинуть стоянку зебр, он взял один лишь стальной меч, попросил пергамент, перо и чернильницу, написал послание, вложил в конверт и отдал Холлоу. Сказал, чтобы она развернула, когда взойдет солнце. И вот сейчас они стояли перед тяжелыми воротами, и Найт Глоу попытался толкнуть двери.

— Сахарок…

Найт Глоу приставил копыто к губам, призывая молчать. Дверь поддалась легко – было не заперто – и ведьмаки кошачьей походкой проникли в храм.

Сидящий спиной ко входу звонарь, рисующий что-то мелом на ковре, не услышал их, но учуял. И не придумал ничего умнее, кроме как отчаянно засквочать и бросится на них, разводя лапы в сторону.

Прежде, чем Холлоу успела сделать хоть что-то, Найт Глоу шагнул вперед. В лунном свете блеснуло и Квазидого взвыл, зажимая обрубок кисти. Ослепленный болью, уже не обращающий ни на что внимания, он бросился на улицу и скрылся в ночи.

— Сахарок!..

— Он больше не опасен, — неправильно понял Холлоу Пятно, пиная отсеченную конечность так, чтобы та улетела куда-то далеко в темный угол. — Если не остановит кровь – забьется в какую-нибудь дыру и сдохнет.

Холлоу слегка поежилась: Пятно казался ей всё страшнее и страшнее. Он не был живым мертвецом, скорее чем-то средним, иным, стоящим на границе перехода. И эта неестественность пугала.

Желая отвлечься, Холлоу посмотрела на пол, где раньше сидел искалеченный: на темном ковре вырисовывалась белым печать – внешний круг, символизирующий милосердие, над которым нарисован глаз, «Всевидящее око» или «Око провидения», олицетворяющее постоянный надзор, а «под» — весы, «правосудие», на которые попало немного крови Квазидого. Внутри же «милосердия» был ещё один круг – «воскрешение», а внутри него ещё три кольца, стоящие треугольником, символ прошлого, настоящего и будущего.

Холлоу знала эту печать – Печать Метатрона. Этот символ не был в полном смысле гоэтией, какой её знают чародеи: в отличие от классических волшебных кругов, он вовсе не призывал демонов насильно и не служил магической клеткой. Обагрённый кровью принесённого в жертву преступника, что по закону Эквестрии также было недопустимо, круг становился маяком, приманкой, где Зверь мог бы прорваться в этот мир.

— Дорисуй её, мотылек.

Часть головоломки сложилась в уме Холлоу. Если она дорисует Печать, Зверь родится там, где нужно ей, она зарубит его, пока тот слаб, единственное…

Холлоу похолодела. Неужели Найт Глоу настолько отчаялся, что заставит принести себя в жертву?!

С легкостью понявший, о чем думает его напарница, ведьмак сухо рассмеялся:

— Даже если бы было и так, я уже мертв, бабочка. Все, что происходит со мной сейчас – лишь затянувшаяся агония.

Холлоу кивнула и неуверенно взяла в копыта мел. Конечно, она идеально помнила печать – её не раз и не два заставляли воспроизводить на уроках. Нужно было нанести письмена на Старешей Речи.

— Мотылек? — Когда Холлоу захотела поправить чуть смазанные «весы», Найт Глоу придержал её.

— Д-да?..

— Скоро всё закончится. Я заглянул в сценарий – сегодня каждый из нас получит по заслугам и… пока у нас ещё есть время, я хочу сказать: ты хорошая пони, сестрёнка Холлоу, маленькая Холлоу Найт... Правда хорошая, несмотря на все передряги. Это прозвучит немного глупо, но, я считаю, что даже ошибаясь, ты поступала правильно, поэтому не сомневаюсь – в следующий раз ты снова выберешь верно. А теперь спрячься за одной из скамеек. И жди нужного момента.

Они заняли позиции в двух разных концах зала, Холлоу ближе к статуе, Найт Глоу – у двери. Долго ждать не пришлось.

Что-то тяжелое шумно ударилось о дверь и, со всхлипыванием и подвыванием, ввалилось в собор:

— Не… нет, прошу! Это, это же святая земля! Ты же не сможешь сделать это здесь!

Холлоу осторожно, совсем-совсем краешком выглянула и увидела: пятясь и теряя от страха пропитанные кровью перья, по ковру в сторону статуи полз судья Линчлав.

— Прошу, — продолжал размазывать он сопли пополам со слезами. — Я, я же невиновный, не виноватый! Не преступник! За что же, зачем?!

— Что ты орешь? Я ведь тебя ещё не режу.

Пройдя мимо судьи, Флорист подцепил его телекинезом и поволок в круг. Полупарализованный от страха Линчлав почти не сопротивлялся:

— За что?! Скажи, за что мне роза?! Мы же оба взрослые пони – мы можем договориться!

— С невинно осужденными на том свете договоришься, — сказал убийца глухим из-за маски голосом.

— Я!.. я никого!..

— Какая короткая память. Ничего, говорят, за пару секунд до смерти перед глазами проносится вся жизнь. Вспомнишь.

Швырнув рыдающего Линчлава в круг, Флорист встал ему на спину, взялся за крошечные крылья и начал тянуть. Сильнее, ещё сильнее.

Линчлав пронзительно заверещал, но прийти на помощь ему было почти некому – в такое время жители Тротингема предпочли бы сейчас повернуть ключ в скважине на дополнительный оборот.

Холлоу до крови закусила губу – на её глазах убивали Тротингемского судью. Она думала, хотела уже вмешаться, но оставленный Дамбаллой шрам предупреждающе нагрелся и сжал сердце, призывая оставаться на месте.

Наконец, Флорист наигрался и, бросив вырванные из суставов крылья, он выхватил нож и полоснул по горлу судьи. Тот забулькал и вскоре испустил дух, а линии круга, уже не смываемые кровью, запульсировали лёгким оранжевым светом.

Холлоу Найт поняла, что время пришло:

— Ну, ты, это, сдавайся, — мрачно произнесла она, поднимаясь и выходя из-за скамейки.

— И маску наконец сними.

— С удовольствием. От хурэ, ты даже не представляешь, как в ней жарко, подруг.

Сердце Холлоу пропустило удар, и не один. Севший и откинувший капюшон Флорист стянул псевдопалаческий колпак и на плечи упали ржавые кудри. Весело хмыкнув, Лоуд Стар обтерла нож, достала яблочко и принялась резать его на дольки:

— Хочешь?

Холлоу пропустила вопрос мимо ушей. Сделав несколько неуверенных шагов вперед, она тупо уставилась на жующую Лоуд. Хотелось подойти, потрогать, убедится, что именно это и есть она, её лучшая подруга, леди-коронер Лоуд Стар, а не какой-то наведенный мираж. А потом, возможно, достать нож и перерезать себе горло – просто чтобы проверить, не был ли Найт Глоу прав насчет Сна?

— Ты не Лоуд Стар, — наконец произнесла Холлоу.

— А?

— Ты не можешь быть Лоуд Стар, — медленно пробормотала Холлоу Найт, словно ей вдарили мешком муки по макушке. — Я не знаю, что ты такое, наверное, особенно мощная иллюзия, возможно сошедший с ума перевертыш, но точно не Лоуд Стар. Да, конечно, так и есть, ты сумасшедший перевёртыш, решивший очернить мою лучшую подругу, поэтому заканчивай уже этот цирк, пока я не разозлилась!

— Отрицание, торг, — зевнула Лоуд, легонько пиная труп. — Неплохо, сейчас пройдем депрессию и, наконец, принятие. Кстати, я там на ступеньках кровь заметила: вы что, негодяи такие, подрезали Квазидого?

Только сейчас Холлоу поняла, что Найт Глоу тоже уже не скрывается, а стоит в дверях, отрезая путь. И, судя по его выражению лица, ничуть не удивлен.

— Но… но как?.. — слабым тоном спросила Холлоу, увидев ещё кое-что на щеке Флориста-Лоуд. Легкий, почти заживший порез. — Я… я же была там… на казни... Карнавале… Видела, как Лоуд Стар… Флорист…

— Подруг, я же говорила, что в некотором роде научилась быть в двух местах одновременно.

— Но ведь… что же это получается, сосисочка… ты, все это время ты, это… лгала?..

Лоуд Стар несколько раз театрально клопнула:

— Браво, подруга, ты продвигаешься все дальше и дальше. Надеюсь, тебе стало понятнее, почему я считаю играющих актеров на сцене дилетантами? Ещё глупые вопросы будут?

— Почему?! — внезапно рявкнула доведенная Холлоу. Она смирилась. — Почему ты это

всё устроила, сосиска?! Какого хрена?!

Лицо Лоуд резко поскучнело. Поднявшись, она прошла мимо Холлоу, дошла до статуи и заглянула во тьму бассейна:

— Зачем? Быть может, я всего лишь чудовище, глушащее свою жажду крови? Сошедший с ума монстр, утоляющий самые примитивные потребности за счёт преступного скота?

— Я… я видела, чувствовала душу Флориста… твою душу, подруг! Всё, что ты несла про крысобоев, про желание убивать… ты сама-то веришь в это?!

— Ну, хорошо. А как тебе тогда такой мотив: я устала. Нет, я не устала, я очень так заебалась каждый день проводить десятки часов, вычищая из своей стражи взяточников, накрывать торговцев звёздной пылью и расследовать заказные убийства, рискуя собственной шкурой! Но стоит мне подобраться к кому-нибудь из крупных вроде Гриффа, как свидетели начинают отказываться от показаний, улики исчезают, появляется пидорас-защитник, кричащий о поняшности и уговаривающий выплатить компенсацию золотом – дело разваливается, судья выносит оправдательный приговор. И тогда приходит Флорист. Флористу плевать, сколько у тебя денег. Флористу плевать, скольким ты угрожал чтобы они утверждали о твоей невиновности. Флористу плевать на продажных судей и поняшность. Он просто срежет сорняки, паразитирующие на этом городе.

— А как же закон?!

— Оглянись вокруг, Холлоу! Закон больше не защищает правых, только тех, у кого связи, вспомни тот же банк, Вима Вивата! Нет больше никакого закона, не в этом далеком от Принцесс городе: здесь только его извращенная иллюзия, созданная чудовищами, надевшими маски!

— Ты солгала мне, сосисочка… Ты говорила, что чудовищ должны убивать герои…

— Прости, что не сказала тебе в лицо: «Нет, Холлоу, Флорист полезен для общества, более того, вот он я». Ты хорошая пони, подруг… которая совершенно не умеет лгать. А теперь шли бы вы оба отсюда подобру-поздорову? Пожалуйста?

— Что, даже не предложишь присоединится?

— А ты и Пятно согласились бы?

Холлоу замялась, а Лоуд вздохнула и хмыкнула:

— Не обманывай себя, подруг. Не согласились б. И не нужно. Идите уже.

— Отпускаешь свидетелей?

— О мой рог, подруг, вот надо же тебе… да, это печально, но неважно. Скоро будет неважно. Догадываешься, почему?

Холлоу прошиб холодный пот. Едва ворочая языком, она ответила:

— Ты… ты хочешь слиться со Зверем, стать одержимой. Но он подчинит тебя, сосисочка, поглотит и ты в лучшем случае останешься бледной тенью на задворках его сознания.

— Думаешь, сможет? — кровожадно ухмыльнулась Лоуд Стар.

Холлоу взглянула в её глаза и вдруг поняла – не сможет. Лучшее, что ждет инфернала – родиться новое существо, равноценный сплав личностей. Потусторонние силы Зверя, его баргесты и пламя Тартара, соединенные с телом, мышлением и всеми навыками ведьмачки… будет ли в этом мире сила, кроме Принцесс, способная остановить такое?

Лоуд прочитала ход мыслей Холлоу так ясно, будто та произнесла их:

— Так и живем, подруг. Всегда так было и будет. Когда грязи скопится достаточно, придёт тот, кому надоест. Кто возьмет в зубы оружие и разгребет завалы, потому что в его окно уже не светит солнце, а вокруг всем всё равно. И если победит, его назовут героем, как это было с Принцессами.

— Даже если для этого ему придется стать Зверем? Ты ведь понимаешь, что Селестия этого так не оставит? Она найдет тебя, сосисочка, рано или поздно. Скорее рано, чем поздно.

Лоуд Стар скучающее пожала плечами:

— Я не дура, подруг. Найдет. Остановит. Покончит. Но надеюсь, к тому моменту, как она вынесет приговор, я сожгу достаточно ублюдков. А вы убирайтесь отсюда – вы мои друзья. Лучшие друзья, чуть ли не самые последние, кому я бы хотела навредить. Но если мне придется сжечь десять праведников, чтобы прикончить одного преступника – клянусь рогом, я сделаю это, потому что иначе они так и будут прятаться за чужими спинами. В последний раз прошу: забирайте всех, кто вам дорог, бегите и не оглядывайтесь.

Найт Глоу сделал несколько бесшумных шагов и встал рядом Холлоу. С тихим кошачьем шипением, его меч покинул ножны.

Лоуд Стар устало вздохнула:

— От хурэ… Ну, вот я – Лоуд Стар Потрошительница, Флорист и Мясник из Тротингема. Я прокурор, судья и палач, я – Правосудие и Справедливость. А вы… кто вы такие, что вам больше всех надо?

Холлоу Найт хотелось уйти. Очень хотелось. И в то же время часть её естества была против, понимая, что, если она уйдет, этот город сгорит заживо. Было ли это то, что эквестрийцы называли банальным понилюбием, присущим древним героям с Пустошей, ныне причисленным к лику святых? Нет, уже потом, задумываясь о жителях, Холлоу Найт понимала: в сущности, ей было плевать на всех, кроме разве что, жеребят. То, что испытывала Холлоу сейчас, лежало в ней куда глубже, и заложили это в неё скорее всего искусственно, ещё на стадии Преобразования. Быть может, Найт Глоу был прав и все ведьмаки, каждый по-своему, в разной мере, но были заложниками своего Пути?

Так или иначе, это противоречие разрывало Холлоу. Прямо сейчас, в эти самые секунды она ненавидела весь этот проклятый, холодный и бесчувственный, словно бурлящая стихия, мир. И мир, и особенно себя, беззвучно молящую, чтобы кто-то, хоть кто-нибудь подал ей знак. Сделал выбор за неё.

И тогда вперед шагнул промолчавший весь разговор Пятно, не дав вставить и слова Холлоу:

— Мы — ведьмаки. Мы убиваем чудовищ.

Лоуд Стар дернулась, словно ей отвесили пощёчину. Стиснула зубы:

— От хурэ… Я-то думала, что вы уж-то меня поймете: в конце концов нас всех учили мыслить одинаково.

Доев яблоко, она достала небольшую горсть белого порошка и сыпанула на язык.

— Ух-х-х… Какая прекрасная на улице ночь, — клацнула леди-коронер зубами, обнажая стальной меч и вставая в стойку. — Тихо, звёзды погасли за тучами… хотите считать себя убийцами чудовищ? Хорошо… Но, я открою вам один момент: мы не в сказке. И в не-сказке, в самом конце, герои иногда умирают.

Быстро расчеркнув в воздухе букву «Х» мечом – своеобразное приветствие практикующих Путь Соперничества – Лоуд рванула вперед и рубанула отступившего Пятно. Выхватившая меч Холлоу попыталась подсечь ноги Лоуд, но та отблокировала ножом и отскочила, прыгнув на одну из лавок и сделав сальто:

— Знаете, что самое забавное, засранцы?! — рявкнула Лоуд, бросаясь в атаку, попеременно нанося удары мечом и блокируя кинжалом. — Старик Рейдж дал нам всем одинаковые знания, одни и те же приемы! Пытался вдолбить, что мы равны! Но, правда в том, что я… всегда… была!.. Сильнее!!!

Отступившая Холлоу Найт быстро проанализировала ситуацию и, как ей показалось, выбрала самое верное решение: улучив момент, ударила, но не в Лоуд Стар, в нож, в место на стыке лезвия и рукояти. Ведьмачьи ножи – это в первую очередь инструменты для спокойного разделывания, не такие прочные и зачарованные, как клинки.

И нож Лоуд Стар раскололся.

Не растерявшаяся, она сразу выпустила бесполезный хлам, парировала выпад Найт Глоу и кувыркнулась назад, а Холлоу почувствовала, как её серебряный меч покидает ножны.

Вскочив на ноги, Лоуд взмахнула клинками, распоров кончиками ковер, и выставила их крест-накрест:

— Ну, поехали! — на мгновенье встали дыбом её кудряшки, шерсть потемнела, а правый глаз полыхнул безумным зелёным с фиолетовым. — Давайте, покажите мне ваши финты и пируэты!!!

Этот бой стал одним из тех, который Холлоу запомнила на всю жизнь: Лоуд Стар атаковала стремительно, закручивая вокруг себя мечи, будто пропеллер, а затем обрушивая. Уклонившись от взмаха Холлоу и отведя клинок Найт Глоу, коронер крутанулась и лягнула ведьмачку в грудь. Холлоу отлетела и впечаталась в скамью. Кое-как придя в себя, она увидела, что фехтующие спустили кошмары.

Не два ведьмака сражались под крышей собора: гиена, объятая пламенем, рвала и металась, сыпала руганью, когда как её противник, серый пятнистый барс был могильно спокоен, парировал и наносил одинокие, но точные удары. Было в этом пушистом звере кое-что, испугавшее Холлоу до чертиков.

Пепел. Он струился, взмывал и раскручивался в смерче вокруг тощего и облезлого кота, налипая на шерсть и снова отделяясь. Однажды, лет восемь назад, Принцесса Луна показала молодым ведьмакам далекую землю Зебрааре, где гуляют подобные крошечные торнадо, а единственный цвет – серый.

В тех местах уже тысячу лет ничего не растет.

В то же время Лоуд, несмотря на раж, была полностью в своем уме и скрупулёзно просчитывала ситуацию, более чем трезво оценивая собственные силы: даже с обостренной реакцией под Пылью, даже с двумя мечами, даже проведя полтора года в драках против мечников, её Пути не хватало, чтобы пересилить двух полноценных ведьмаков. Не хватало немного, совсем чуть-чуть. Настолько «чуть-чуть», насколько «номер два» слабее «номера один», насколько «девяносто девять» слабее «ста».

В данном случае – непреодолимая пропасть.

И тогда Лоуд Стар сделала так, чтобы снова оказаться между котом и бабочкой, так чтобы первый был ближе к статуе, а вторая – к выходу. Если удастся разделить их, выиграть хотя бы один бой и время, слиться со Зверем, все ещё сохранившая остатки разума сомневающаяся подруга отступит… а если не отступит, то это сделает Лоуд. Переместится на другой конец Города и начнет Суд Огнем оттуда. Оставит последний шанс…

— Аард! — яростно рявкнула Лоуд Стар, прикрыв обоими клинками тыл.

Телекинетическая волна оказалась настолько сильной, что вдарила по Холлоу, словно молот. Отброшенная, как котенок, ведьмачка пролетела сквозь весь зал и вышибла незапертую дверь, скатилась по ступеням, основательно пройдясь по лестнице ребрами.

— Bloede-e-e… — простонала Холлоу, пытаясь кое-как собрать глаза в кучу и глотая кровь.

Попробовав встать, она забористо выругалась – несколько костей явно сломано – и нащупала зелье. Выпила, чувствуя, как боль постепенно уходит, и тут же поняла, насколько вовремя сделала это.

Всего в трех-четырех шагах от неё воздух колебался, словно невидимое пламя. Вспыхнула искра, вторая, третья и вот уже скоро разгорелось полноценное пламя, соткавшееся в бесшерстого, черного, собранного будто из угля, объятого рыжим пламенем добермана. Вместе с ним пришел и запах: зловоние из горелого мяса, кипящей крови и рассыпающихся в пепел костей. Печать Метатрона наконец сработала.

Холлоу кое-как подтянула к себе меч и, опершись на него, кое-как встала. И взглянула в кроваво-красные прорези инфернальных глаз:

— Смерть… — зазвучал в её голове рычащий… нет не голос. Скорее импульс, который прокатился волной пламени сквозь душу ведьмачки, заставив почувствовать каждое темное пятно, как заставляет чувствовать каждую открытую рану морская вода. — Возмездие… Страшный суд… Кто заслужил жизнь?.. Кто умрет?.. Ты, кто однажды погибла, но все ещё бродишь в мире живых, скажи мне, кто виноват? Кто меня вызвал?

Холлоу часто задышала, мысленно горя заживо. В её голове вспыхивали призрачные голоса, гневные, молящие, укоризненные. И громче всех был её собственный, рассуждающий, сколько бы всего можно было избежать, будь у неё совсем немного больше одного качества…

— Зачем? Зачем они содрали кожу со щенка? — продолжал звучать в её голове «голос» всё четче, всё завершённей. — Он был такой ласковый, он никого не трогал… а та пони-цветочница на окраине Города кричала так ужасно… Плохие дети, снова мучаете щенка леди коронера? Останетесь сегодня без ужина… Р-р-р-р!!! Р-р-р!!! Кровь невинных, кровь братьев… жеребцы смеются, кобылы кричат, злые лица, искаженные алкоголем и похотью, «И это неубиваемая ведьмачка, с корзиной-то цветов?! Натяни её как следует! Покажи ей, что ты настоящий грифон!»… Золото, золото и кровь… Рождается Зверь! Р-р-р-р! Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р!!!

Произнеся это, Зверь потянул носом воздух и нетерпеливо переступил с ноги на ногу, порываясь сорваться на охоту – кроме ведьмачки здесь было так много гораздо сильнее манящих запахов порока… Холлоу же нашла в себе силы стать в защитную стойку. Головоломка сложилась ещё полнее: Найт Глоу намеренно помешал ей закончить Печать. Зов маяка расплылся и инфернал возник не в Соборе, а рядом, и вновь перед Холлоу встал выбор: вернутся ли и помочь Пятну? Но тогда теряющий к ней всякий интерес Зверь займется другими, отожрется, закрепится. И скольких убьет если не сам, то его пламя?

— Помогите… — пробормотала потрескавшимися от жара губами Холлоу. Жизнь Найт Глоу против жизней десятков, сотен. Как же она хотела бы сейчас не выбирать вовсе… — Кто-нибудь, пожалуйста, помогите…

И, словно отвечая на мольбы, в голове зазвучало:

— Ты хорошая пони, сестрёнка Холлоу, маленькая Холлоу Найт... Правда хорошая, несмотря на все передряги. Это прозвучит немного глупо, но, я считаю, что даже ошибаясь, ты поступала правильно, поэтому не сомневаюсь – в следующий раз ты снова выберешь верно.

— Р-р-р, — попытался подавить его «голос». — Скажи, как ты собираешься победить их низость, охотница за чудовищами? Мечом?

И наконец разорвав глазной контакт со Зверем, Холлоу сказала:

— Я не знаю. Но я ведьмачка. Я убиваю чудовищ.

Поняв, что битвы не избежать, Зверь яростно взвыл:

— Однажды Зверь уже умер — он не боится смерти! Он и есть сама смерть!..

Перехватив меч поудобнее, немного пошатывающаяся под зельем от ран Холлоу занесла лезвие за голову. Решение принято. Пока Зверь «молод», пока не закрепился, у неё остается шанс.

Зверь нанес удар первым, но не лично: на его вой в воздухе сконденсировались призрачные фигуры, такие же доберманы, но безглазые, зеленые и немного поменьше. Они-то и бросились на ведьмачку, все одновременно, пытаясь разорвать на куски.

— Ли… квидирую, — холодно выдохнула Холлоу, на этот раз готовая выложиться на полную мощь. В отличие от Лоуд, Зверя она щадить не собиралась.

Первые две псины умерли ещё в полете, рассеченные надвое. Третья приземлилась и попыталась тяпнуть Холлоу за ногу, но сделавшая небольшой шаг назад ведьмачка рубанула ей по лицу.

Ещё раз взвывший Зверь дохнул пламенем:

— Аард, — коротко произнесла Холлоу, перебив поток жара своим.

Отпрянувший Зверь снова зарычал, призывая стаю, идущая на него ведьмачка использовала технику, которой мэтр Рейдж обучал их три года. Последние три года.

Вихрь Ударов. Прием, что не оставляет сомнений в мастерстве фехтующего, потому как доступен лишь настоящим мастерам и выше: меч начинает вращаться так быстро и стремительно, что лезвие буквально растворяется в воздухе. Мечник становится чуть ли не ожившей мясорубкой, самим воплощением резни. И чем легче и острее клинок, чем быстрее и точнее удары, чем выше нужен контроль фехтовальщика, тем больше врагов способен положить он, пройдя, например, сквозь отряд. Если, конечно, выживет: всего одна ошибка – и можно самому лишить себя головы. Не сосчитать, сколько раз ведьмаки калечились, осваивая его во Сне и наяву…

Зверь недовольно заворчал, пятясь и видя, как падают его псы под ударами ведьмачьего меча. Он чувствовал, что надо отступить , нужно сбежать, но злость, огненная ярость, уязвленное извращенное самолюбие требовали покончить с сукой, шинкующей его бесполезных шавок в фарш. И желание, огромное желание вселится в это тело: ох, каким же неуязвимым он тогда станет!

Улучив момент, когда Холлоу приостановилась – Вихрь Ударов не мог поддерживаться вечно, всего лишь одну-две минуты, не больше — он поднырнул под лезвие и попытался зайти сбоку. Его зубы успешно сомкнулись на плече выдыхающейся мечницы, но не смогли прокусить защитную куртку – ведьмаки умели обезопасить себя.

Холлоу закричала, чувствуя одновременно с растущей болью усилившийся запах горелой плоти, и саданула рукоятью Зверю по морде. Тот отпрянул, и снова поймал взгляд ведьмачки: обычно его Взора хватает, чтобы жертва если не превратилась в пускающего слюни идиота, то хотя бы немного потеряла связь с реальностью. Припав к земле, он вложил все силы в ментальную борьбу: он выжжет её, сломает, оставит лишь обугленную скорлупу! А затем влезет внутрь!

Холлоу заскрипела зубами, чуть ли не стирая их в пыль, и шагнула. Второй раз. Третий. Она могла поклясться, что эти несколько шагов, не больше пяти, на тот момент стали самыми трудными в её жизни: всё из-за голосов. Голоса, голоса, они продолжали звучать в голове, все так же неразборчиво, но громче, ещё громче, гася окружающие звуки, запахи, рассеивая приятные воспоминания, стирая остальные мысли, само «Я». И всё, что было сейчас в её жизни – два красных пылающих уголька, прожигающие насквозь.

Она дошла так и не отведя взгляд. Воздела над головой клинок. И ударила, вложив в одно-единственное мощное движение почти все оставшиеся силы.

Стальное лезвие разрубило переднюю часть Зверя на неровные половинки, но каким-то чудом не убило, и Холлоу, не раздумывая, тут же пронзила голову твари.

По Городу прокатился беззвучный, заставляющий дрожать кости инфернальный вой. Что-то невидимое рвануло по клинку Холлоу и та заорала от нестерпимой ослепляющей боли: в её глаза словно сыпанули распаленных мелких углей.

Налившееся чернотой, словно копотью, стальное лезвие развалилось в её ногах – условная смерть демона такой силы никогда не проходит бесследно, особенно если использовать неподходящее оружие.

Почти ослепшая Холлоу зашаталась, неловко размахивая оплавленным и будто измазанным сажей обломком, не замечая тающее и развеивающееся прахом у её ног тело. Она устала. Смертельно устала. Хотелось просто лечь, закрыть глаза и уснуть. Возможно, навсегда.

— Найт… Я… Найт… — пробормотала она, словно пьяная, бредя почти наугад. К счастью, в нужную сторону. — Найт… иду… я… Найт… совсем немного… Найт…

Нельзя. Нельзя засыпать. Нужно дойти. Нужно подняться. Нужно остановить. Нужно…

---

Когда подруга вылетела из Собора спиной вперед, Лоуд уже было подумала, что бой станет легче. Куда там: скользя то вправо, то влево, она старалась нападать одновременно с двух сторон, но ушедший в коронную оборону Кот стоял, как скала. Очень подвижная и текучая скала.

Когда Пятно ухитрился сделать почти невозможное: блокировать «ножницы» одним-единственным лезвием, Лоуд невольно задумалась – почему тот почти не растерял навыков? Неужели, регулярные пляски на сцене помогли? Да нет, они, конечно, не дают заплыть жиром, но некоторые умения оттачиваются только в реальном бою.

— А ты не так прост, пятнистый ублюдок… — пробормотала она, пытаясь сделать двойной укол. — Скольких ты убил, пока взошел на сцену?

Пятно не ответил. За время боя он вообще не сказал ни слова.

Тогда Лоуд попробовала прибегнуть к одному легкому трюку, тоже наученному Рейджем. Принцип невероятно прост: заставь противника усомнится в себе и своих намерениях – тот хотя бы на мгновенье, но потеряет концентрацию. Потеряет концентрацию – умрёт.

— Вот в чем между нами разница, Пятно, — расхохоталась она, переходя в наступление и пытаясь подавить оппонента каскадом быстрых ударов. — Ты ненавидишь меня, мстишь за мертвую и сам сражаешься, будто уже умер. А я дерусь за живых – и именно поэтому тебе не побе…

Сделав финт, Пятно отсек рыжую прядь, оставив на скуле крошечный порез.

— Закрой рот и дерись, оглашенная.

Лоуд Стар выругалась, признавая неудачу. И решила пойти другим путем:

— Знаешь, мне жаль, Пятно, — уже гораздо спокойнее сказала она, делая вольт назад и выигрывая несколько секунд передышки. — Я много лгала, но скажу честно – я не хотела, правда не хотела, чтобы с ней все так вышло.

Сейчас она не сильно надеялась на ответ, скорее на, чего уж греха таить, своеобразную исповедь, но Найт Глоу неожиданно ответил:

— Дело не в этом. Я бы простил тебе смерть Эйо, огонёк. С трудом, но простил бы.

— Тогда какого черта?!

Крутонув восьмерку, Найт Глоу ударил, высекая искры.

— Ответь Пятно, почему?! — сблокировала обоими мечами Лоуд, входя в клинч.

— Потому что верил. Верил, что ты будешь лучше меня, что победишь местных чудовищ, а не станешь одной из них. Восстановишь наше доброе имя, а не ввергнешь его в ещё больший мрак. Коронер Лоуд Стар… что же стало с её мечтой?

— Что стало с МОЕЙ мечтой?! Она вот-вот станет явью!

Оттолкнув Лоуд, Найт Глоу быстро убрал меч и тихо произнес Слово Огня. Из рога ударил огненный поток, поджигая также ковры и скамьи. Лоуд Стар отшатнулась, крича и ругаясь, но не потеряла контроль и смогла увернуться от последовавшего выпада.

— Ах ты скотина, Пятно, — криво ухмыльнулась она сквозь жуткую боль. Пламя Найт Глоу вусмерть сожгло ей всю правую сторону лица. — Впрочем, такой морда подходит мне больше, ага?! Давай, Пятно! Танцуй! Финальный акт – дальше только занавес!

Внутренне Найт Глоу тяжело вздохнул, глядя на неё с глубокой печалью. Он знал, на что шёл. Он знал и знает, какой будет конец этой пьесы, но это не помешает ему делить пони, что сражается с ним, на Правосудие и Справедливость , Лоуд Стар и Флориста. И теперь, чтобы капитан Лоуд Стар продолжила… жить… Флорист должен... умереть…

Постепенно движения бьющихся замедлялись.

Яростно раздувая ноздри, Двуликая Гиена подобралась и припала к земле, а внимательно наблюдающий Пятно выставил меч диагонально. Все решится последней атакой.

Останется только один.

Вложив в прыжок последние силы, просчитавшая Гиена вместо выпада замахнулась. Пятно не стал пытаться ни сделать вольт, ни кувыркнуться.

Вложив львиную долю сил, Лоуд Стар ударила, отводя меч Найт Глоу в сторону… а затем ударила вторым.

Выпустивший ещё при первом ударе клинок, Найт Глоу попробовал увернутся, но Лоуд Стар всё таки задела его, совсем чуть-чуть, самым-самым кончиком.

Зато по горлу.

Ведьмак отступил на шаг назад, машинально пытаясь зажать рану, кашлянул, а затем подарил противнице свою коронную слабую улыбку. И упал, как кукла с подрезанными веревочками.

— А ведь я уважала тебя, Пятно, — наконец смогла выпустить давно потяжелевший сверх меры меч Лоуд Стар. — Без дураков. С того самого дня, как ты начал строить из себя героя, с той самой пещеры. Это я, я, а не ты должна была тогда вызваться отвлекать! Я! Но не смогла! И с тех самых пор ты, Пятно, был всегда на шаг впереди! Но не в этот раз, кошачий ублюдок! А… оу…

Пятно лежал неподвижно. В его неживых глазах, словно в стеклянных шариках, искрился свет разгорающегося пожара, который он уже не мог увидеть.

Лоуд Стар устало опустилась на пол рядом с телом, чувствуя жар, запах гари и огромную сонливость. Правая часть тела будто потеряла всякую чувствительность – проклятый откат от Звёздной Пыли. Нужно отдышаться, совсем немного передохнуть… хотя бы минутку…

— Огонь… от хурэ, сколько огня… откуда тут столько огня… — пробормотала она, пытаясь проморгать слезящиеся глаза. — Столько дыма… но почему мне так темно… и холодно…

Закашлявшись, она слепо пошарила копытом, ища… неизвестно что. В пляшущем повсюду пламени Лоуд Стар увидела, как кто-то бредет к ней снаружи, кто-то хромающий, такой же уставший, как и она… Малышка Холлоу…

Хромающая Холлоу Найт едва не споткнулась о собственный серебряный меч. Подобрав его, она продолжила идти, поймав прямой взгляд подруги.

Лоуд Стар застонала: в её мозг словно воткнули две раскаленные спицы и принялись вращать, перемалывая сознание в пылающую труху. Почти совсем обездвиженная, бывшая леди-коронер не находила в себе сил разорвать глазной контакт.

Холлоу остановилась, возвышаясь над подругой подобно статуе.

— Этот… меч… для чудовищ… — язвительно выдавила из себя Лоуд, морщась.

Холлоу не ответила.

— Не сдаваться… Не бежать… Не сожалеть… и если собралась ударить… подруг… бей…

И Холлоу ударила.

Перехватив поудобнее клинок, она вонзила его по гарду в рот бывшей лучшей подруги так, что тот вышел с другой стороны, чуть ниже затылка.

Слеза. Всего лишь одна крошечная слеза покатилась по щеке умирающей Лоуд Стар, сорвалась с последним дыханием, но до земли так и не долетела – исчезла между секундами.

Холлоу Найт попыталась выдернуть меч, но, как и в случае со Зверем, тот почему-то тоже рассыпался на осколки. И вместе с ними рассыпались последние силы Холлоу. Уронив ещё одну теперь уже бесполезную рукоять, она легла между телами и отпустила саму себя, отстраненно наблюдая, как потолок собора и верхушка статуи Луны скрывается за дымом, а пламя подбирается все ближе и ближе.

— Dearme, саха… — мысленно сказала Холлоу. Всем.

Сгореть заживо в Доме Ночи, среди тел убивших друг друга лучших друзей, под холодным и пустым взглядом каменной наставницы… не такой смерти хотела для себя простая ведьмачка Холлоу Найт.

Но, выбирать не приходится.

---

Три дня спустя Город был одет в чёрное. Словно во время чумы, торговцы не спешили открывать свои лавки, ремесленники – мастерские, но обычные горожане уже покинули дома и стояли на главной площади, через которую несли тяжелый, богато украшенный гроб.

Закрытый.

Временно исполняющий обязанности капитана стражи, первый лейтенант Смарт Асс, поднялся на помост и, окинув толпу тяжелым взглядом, начал речь:

— Жители славного города Тротингема! Вы знаете мое имя, знаете кто я и знаете, что не в добрый час вынуждены мы стоять здесь. Страшный пожар сильно повредил единственный в своем роде Дом Ночи, но куда большей потерей стали те, кто бился под его крышей! Наша великая капитан, леди-коронер смогла наконец настичь проклятого убийцу! К несчастью, сразившись с ним вместе с верной напарницей, она не смогла спасти нашего любимого судью Линчлава, и!..

Стоящий по его правую сторону младший брат, лейтенант Лик Асс, вздохнул. Нужно было задержать ту ведьмачку, которая принесла тела. Нужно было допросить, всё-таки допросить, но не сообразили, совсем разучились думать со старым капитаном. Хотя, зачем? И без её слов, лишь по одному пронзительному взгляду и так всё было ясно, как день, к тому же, ещё и этот треклятый пожар, полыхнувший в храме – он всё-таки смог перекинуться на пару соседних домов, от него ещё и ещё... В итоге сгорел целый квартал, но, если бы не пошедший в ту ночь дождь, кто знает, скольких бы хоронили сейчас? Главное, что этот кошмар закончился, но эхо его вместе ещё годы будет гулять по пестрым улицам Тротингема, города, который перенёс, пожалуй, самую тяжелую лихорадку в своей жизни.

Особенно после сорока дней траура, поминок и плача по Лоуд Стар.

В то же время, пока временно исполняющий обязанности капитана стражи читал речь, в получасе ходьбы от стен города, в одной из рощ разместился небольшой караван. Стоящая недвижимо Холлоу наблюдала, как зебры собирают кучу дерева на будущее огромное кострище и уже в который раз прокручивала у себя в голове ночь и утро трёхдневной давности.

Она помнила пламя, помнила заполняющий легкие густой дым, помнила горечь и желание умереть, но не то, как оказалась на ступенях храма, вдыхая утренний, свежий после ливня воздух. Она хотела бы верить в божественное вмешательство той же Принцессы Луны, да только была уверена: плевать их принцесса хотела на всё.

Наконец зебры расступились, и Холлоу увидела, что на хворосте уже лежат два старательно очищенных скелета – шкуру, жилы и органы увезут на родину, в родной Зебраар, где закопают, чтобы дух мог воссоединиться с Предками. Ведьмачью броню, юбку, амулеты и большинство личных вещей сложили рядом, лишь некоторые забрали на память.

Взяв факел, Холлоу осторожно провела им по смоченным маслом веткам – те загорелись легко и быстро. В Каер-Теалт ведьмаков тоже обучали, как хоронить коллег, но почему-то большинство считало, что эти знания им не пригодятся. И сейчас Холлоу была немного рада, что отдельные моменты совпадают с ритуалами зебр.

Отойдя немного назад, Холлоу беззвучно смотрела, как пламя с легким потрескиванием лижет снежно-белые останки, заставляя постепенно чернеть. И даже сейчас, сквозь огненную дымку ей казалось, что один из безгубых черепов улыбается своей коронной слабой, немного грустной улыбкой.

Подошла сеньора Така. На спине – небольшая каменная чаша, наполненная мелко-мелко нарезанным жареным мясом. Торжественно и благоговейно проглотив несколько кусочков, она предложила кушанье Холлоу. Та не отказалась.

— Ом-м-м, было ли тебе вкусно, молодая эль брухо? — спросила сеньора Така.

— Очень вкусно, — равнодушно сказала Холлоу.

Мясо Найт Глоу и Титилэйо и вправду было вкусным.

Возможно, будь на её месте какой-нибудь обычный пони, его бы просто-напросто стошнило: не совсем каннибализм, но эндоканнибализм, похороны в собственных желудках, ритуальное поедание дорогого усопшего, в котором не позволяют участвовать кому-попало. И нет хуже позора и страшнее обиды, чем быть после смерти «отринутым».

Сеньора Така сделала знак хвостом и один из зареванных зебрят принес в зубах меч. Серебряный.

— Ом-м-м… — передала его Холлоу сеньора Така, — Мой бедный зять оставил письмо, в котором повелел передать тебе «наследство», носи его с памятью. Стальной же останется нам.

Холлоу кивнула и повесила оружие на бок. Иронично, что с другой стороны уже покачивалось другое, стальное «наследство», которое Холлоу не стала оставлять страже.

— Скажи, молодая эль брухе, это правда? — внезапно спросила сеньора Така. — Правда ли то, что говорят в Городе и от чего нам теперь нужно бежать в Зебраар?

— Вы же и так собирались уходить.

— Ом-м, собирались, но в Таврию, на запад Эквестрии… Теперь же на нас гонения за порочную связь, и мы должны вернуться домой. Вернуться и показать шкуру Кота, дабы уладить все разногласия. Или хотя бы большинство. Но я хочу знать, молодая эль брухе!

— А что говорят вам глаза?

— Мои глаза уже ничего не говорят мне, — печально коснулась белесых мутных комочков сеньора. — Сердце говорит одно, а разум – другое. Поэтому я хочу довериться тебе, ибо ты единственная, кто была там.

Холлоу задумчиво поковыряла копытом землю и вдруг спросила:

— Скажите, сеньора, правда ли, что Найт Глоу убил в Зебрааре жеребёнка? Наследника из Касты Воздуха?

Сеньоре Таке явно не хотелось отвечать на этот вопрос, но, вздохнув, она решилась:

— Ом-м-м… время назад при дворе Его Воздушности Мохату Рассудительного служил очента эспада. Служил и был изгнан за… излишнюю гневливость. Дабы очистить честь, отправил Император его на верную смерть – сразится с чудовищем, что на помесь огромного паука и скорпиона походит. И убил чудовище очента эспада, вовремя предупрежденный спасенным из кокона обессилевшим молодым эль брухо. И забрал его с собой очента эспада, так как эль брухо скитался по земле Зебраара в поисках смерти. Прибыли они назад, в столицу, да за день до приезда, в придорожной корчме налетели на дите, что решило попутешествовать с телохранителями. Высмеяло то дите решившего немного выпить оченту эспаду – живым в ту ночь не ушел никто, но всё же прознали родители, да и загорелись местью праведной. Взял на себя вину тогда Кот, чтобы отплатить другу новому и выставлен был на торги. Но спасли мы его, а дальше ты уже, думаю, знаешь. Ом-м-м, так скажи мне, молодая эль брухо, пролей свет на то, что случилось.

На несколько минут Холлоу задумалась и в её голове зазвучал старый, чуть каркающий голос:

— Как говорят грифоны, друзья, если они настоящие друзья и камня за пазухой не держат, ничего плохого, конечно, делать не будут. Но, как говорят грифоны, что знают двое — знает и свинья. То есть, никогда не знаешь, когда твой друг может сболтнуть лишнего…

Холлоу кивнула своим мыслям. Да, пожалуй, трое ещё могут сохранить тайну.

Если двое из них мертвы.

— Скажите, сеньора, так ли это важно? Разве дорогие пони не могут позволить себе иметь некоторые скелеты в шкафу?

Скелеты… да уж, некоторые скелеты были недоступны даже ей: как Лоуд Стар умудрялась быть в двух местах одновременно? При том, что Холлоу, перебирающая в голове абсолютные воспоминания, могла поклясться — когда она прощалась с сосисочкой в Доме Стражей, шрама на щеке не было? И что такого совершил Найт Глоу, что решил два раза подряд взять на себя вину? Узнает ли она, Холлоу, это когда-нибудь? Может быть… хотя, скорее всего нет — в конце концов, не в рыцарском романе. Возможно, к лучшему.

Услышав ответ, Сеньора Така поджала губы и удалилась в сторону жеребят и сына, а Холлоу поняла: ей не сказали об этом прямо… но лучше ей с труппой больше лишний раз не пересекаться.

Дождавшись, пока на неё никто не будет смотреть, Холлоу достала уже не раз читанное письмо:

«Холлоу,

если ты читаешь это, значит ночь почти отступила, но мне уже не суждено проснуться. Путь ведьмака – избавление других от кошмаров не смотря ни на что и Огонек справилась лучше всех. Осталось последнее: принести голову чудовища, и я возлагаю это на тебя. Если чародеи начнут расследование, если правда всплывет, и репутация Лоуд будет разрушена, город навсегда утратит веру с надеждой и в то, за что она боролась, и в нас. Но, никому неизвестного актера, вечно скрывающегося под маской, вскоре забудут.

Умоляю тебя как брат, мотылек, принеси им голову чудовища.

Мою голову»

На секунду в голову ведьмачки закралась мысль сжечь послание. Всего одно движение, и, возможно, последнее вещественное доказательство будет уничтожено. Но Холлоу медлила. Она чувствовала себя предельно странно: в её копыте лежал будто бы предпоследний крошечный кусочек другой, иной реальности, и стоит его уничтожить, как она, Холлоу, останется одним-единственным, последним оплотом времени-пространства, который не должен был существовать. Не должен был, как считала Холлоу, по мнению настоящего великого актера, потому как продолжающего играть даже после смерти.

— Dearme, сахарок.

Клочок пергамента всё же полетел в погребальный костер, но если бы кто-то его развернул, то смог бы прочесть совсем другие строки:

«Змееныш,

Прости, что нарушила обещание и пишу только сейчас. Мне стыдно, что я так долго колебалась, десятки раз переписывала, но лучше поздно, чем никогда, верно, пельменьчик? Чтобы загладить вину, я скажу тебе небольшую новость, от которой ты наверняка придёшь в восторг: сейчас я в Тротингеме и… я встретила старых друзей. Они замечательные пони. Первая, моя лучшая подруга, настоящий герой – борется с преступностью и никогда не оставит никого в беде. На днях мы собираемся поймать одного злодея, так что пожелай нам удачи. Знаешь, я бы хотела быть такой же, как она, правда хотела б. Обладать такой же силой воли, решительностью… возможно, тогда я бы смогла избежать стольких проблем, сахарок. Но ничего, торжественно клянусь работать над собой, хех.

Второй же мой встреченный друг – актёр и один из самых добрых жеребцов, каких встречала, к тому же любящий жеребят. Он путешествует с труппой зебр и недавно… недавно они предложили пристать к ним. Да-да, понимаешь, пельмешек? Через пару месяцев мы наведаемся в Кантерлот и сможем забрать тебя – они сказали, что вполне смогут позаботиться ещё об одном маленьком фокуснике. Тебе не будет скучно: здесь есть ещё трое зебрят твоего возраста – вы точно поладите. Возможно, я даже начну понемножку завязывать с ведьмачеством, а работа найдётся всегда. И обязательно познакомлю тебя с Лоуд Стар – у неё тоже есть маленькая стригунок, которой в жизни пришлось нелегко. Я буду рада, если ты сможешь подружиться и с ней, несмотря на её небольшую… причуду. Я отправлю письмо сразу после поимки негодяя, как только отыщу курьера, и не просто курьера, а дракона – это, конечно, влетит мне в кругленькую сумму, но я и так уже слишком просрочила.

До скорой встречи, пельмешек,

Твоя любимая тётушка,

Холлоу Найт»

Посмертную же записку Найт Глоу Холлоу свернула в трубочку и спрятала в полый подарок Лоуд Стар, а затем продолжила глядеть, не мигая, на трещащее пламя, даже когда в её сторону подул ветер и дым принялся выедать глаза. И даже тогда у неё не получилось выдать ни единой слезинки, хотя не что бы сейчас ей так хотелось заплакать. Она вообще затруднялась сказать, чего ей хочется: не было ни печали, ни горя, лишь… пустота. Холодное, самосхлопывающееся ничто, заставляющее чувствовать всё вокруг каким-то нереальным, вечным сюрреалистичным кошмаром.

Холлоу посмотрела вверх, в чистую синеву. Небо тоже не хотело плакать.
Небо оставалось безучастным.

Саед взял гитару и тронул струны. И вместе с дымом по роще поплыл его тихий, хорошо поставленный баритон:

На огонь летит в ночи мотылек,
Зная — в пламени его погибель ждет.
Но свою судьбу нельзя изменить,
Что начертано, то должен совершить.

Из глубин, самых дремучих лесов,
Слышен вой заколдованных волков.
Языки того ночного костра
Согревают копытца ведьмака.

Тучи развеет, колдовство победит,
А через час народом будет снова забыт.
Во всех городах для других он чужой,
Окутанный сплетнями изгой.

Загадочный странник с печальным лицом,
Когда в последний раз ты видел собственный дом?
Ты должен идти туда, где властвует мрак,
Такая судьба твоя, ведьмак.

Холлоу развернулась и, не попрощавшись, зашагала прочь – больше она здесь не нужна. Никто не оглянулся на неё, лишь реквием по Найт Глоу летел следом:

И опалив крыло, мотылек тот упал,
Его ведьмак в копытца бережно поднял.
Заговором его боль исцелил,
И на волю вновь с улыбкой отпустил.

Чьи-то тени спрятались за спиной,
Все сильней из леса слышен волчий вой.
Силуэт летящего мотылька
Будет символом бессмертия ведьмака...

Она пересекла лес и вышла на дорогу, только чтобы присоединится к каравану, идущему далеко-далеко на запад, в Мейнхеттен. Договорилась она с ним заранее и Цветик, заметив её, дружелюбно помахал, приглашая в повозку.

— В чудные времена живем, — весело заметил он, откидываясь. — Шо не год, то приключения, милсдарыня! А вы ещё и ухитрились свалить Зверя — после такого обычно идут на покой! Виноградники, домик у моря… Кстати! Я тут-таки прознал про одну шахту – хотите поиграть в золотоискателя?

Холлоу почти не задумалась:

— Это без меня, Цветик. Я – ведьмачка, а не искатель приключений, золота и прочее. Я убиваю чудовищ.

Цветик понимающе кивнул и больше не доставал наемницу глупыми, с её точки зрения, вопросами.

А пока Холлоу держала путь на запад, в одной из халуп во Дворе Чудес маленькая кобылка с талантом вора беззвучно плакала, уткнувшись носом в старую клоповую подушку.

Она снова осталась одна.

Цена профессионализма. Ч1

Мастер определяется не только умением и знанием, но и принципами.

Их было трое. Не так уж и мало для быстрого и мобильного отряда, способного покрыть за ночь несколько лиг – благо короткие мечи и стёганки много не весят. И уж всяко этого было достаточно для одной молодой земной, которой они связали ноги и заткнули рот, пока ладили петлю на липе у дороги.

Идущая по этой же дороге ведьмачка притормозила, с легким интересом наблюдая.

— Не суйся не в свое дело, пугало, — предупреждающе сплюнул под ноги главарь. Ну и рожа у неё, а уж глаза… словно пытаются душу вывернуть наизнанку, в такие лучше лишний раз не смотреть. — Иди куда идешь, подобру-поздорову.

— Вынимайте мечи, — голос тоже был неприятным. Сухим, как старая зола.

— Э? Чего?

— Вынимайте мечи. Вы хотите её обидеть, я этого не позволю, будет ссора, вы попробуете со мной херами мериться… Мое время мне слишком дорого. Доставайте мечи.

Главарь ухмыльнулся самоуверенности этой уродливой идиотки и подал знак пособникам:

— Давай, ребзя. Проучим эту дуру.

Спустя три удара он стоял на коленях, безуспешно зажимая рассечённую грудь. Рядом валялось два трупа.

— С… сука… — сплюнул главарь уже кровью, продолжая криво ухмыляться. — Ну, что, чувствуешь себя героем?..

— Не-а, — рассеяно пожала плечами Холлоу, отряхивая лезвие. — Бытует мнение, что не существует причин, оправдывающих чье-либо убийство. Отнятие жизни равносильно совершению зла. Тогда, я — зло. Но и вы тоже зло. И у вас был шанс прикончить меня.

— Что?.. Что ты несешь?.. — пробормотал почти потерявший сознание главарь. — Ты же наверняка думаешь, что поступаешь правильно, но послу…

— Может быть и неправильно, — буркнула Холлоу окончательно затихшему душегубу. — Но точно хорошо.

Подойдя к пленнице, она коротким и точным взмахом перерубила веревки.

— Не ранена, сахарок?

Пленница неистово замотала головой, кое-как пытаясь отползти.

— Помощь ну?..

Вскочив на ноги и так и не вытащив кляп, кобылка что есть духу припустила по дороге и вскоре скрылась из виду. Холлоу проводила её скучающим взглядом, вздохнула и принялась обшаривать трупы.

— «Зло есть зло, вы зло, я зло, хочешь сделать приятно – поступи хорошо»… — бурчала она себе под нос, собирая кошельки и мелкие драгоценности.

В одном из кармашков главаря был небольшой сложенный клочок пергамента. Холлоу с легким интересом развернула его:

«Небольшая, земная, серая шерсть, коричневая грива, глаза лазурные. Знак отличия – иголка с ниткой. Особо с ней не церемонься, Кафс, поймаешь – сразу на дерево. Она сына клиента подставила за кошелек: беднягу повесили за ложное изнасилование — потому-то и прозвали мы её Черная Вдова Рэнт Лав, хех» 

Несколько минут Холлоу тупо пялилась в листок.

От разразившегося потока мата с ближайших деревьев вспорхнули птицы.

---

В деревню Литл Брокенбак (в простонародье Малые Поизбушки), что недалеко от Даунвола, она ввалилась в мыле и тут же принялась искать трактир. Нашла: крошечный «Семь котят» примостился между двумя избушками, словно приглашая изголодавшегося путешественника. Холлоу приглашением воспользовалась.

— Си… сидра… — прорычала она, падая лицом на стойку. — Хотя, нет, лучше яблочной водки… любой водки.

Протирающий штаны за барной стойкой алмазный пёс брезгливо покосился на неё:

— Странным бродягам не наливаем.

Холлоу не шелохнулась, с легким свистом выпуская из легких воздух…

— Оглохла? Поди прочь отседова…

Холлоу резко вскинула голову, буквально прожигая трактирщика взглядом. Тот весь побледнел, не в силах оторваться от чудовищных глазищ.

— Слушай. Меня. Внимательно, — тихо произнесла Холлоу, притягивая трактирщика телекинезом. Голос был спокойным, но трактирщик отдал бы многое, чтобы забыть его. — У меня. Сегодня. Плохой. День.

Заметив боковым зрением выглядывающего из подсобки испуганного алмазного щенка, она продолжила:

— Налей мне выпить и не создавай проблем, ни себе, ни детям. Иначе заберу у них самое дорогое.

— Жи… жизнь? — плаксиво заскулил трактирщик. — Душу?!

— Хуже. Невинность.

Получив наполненную до краев кружку, Холлоу уселась в углу – подальше от входа. Ширпотребный алкоголь не принес успокоения, лишь смазал чувство горечи, разъедающее изнутри. Ведьмачка икнула, чувствуя, как плывет по волнам окружающего времени-пространства, как тонет в нем. Нужно… нужно было уцепиться за что-то… кого-то, кого-нибудь. Найти, кто мог бы заполнить растущую пустоту внутри.

И в то же время Холлоу не хотела, трусила и просто смущалась заниматься эмоциональным эксгибиционизмом. Хотя бы потому, что, открываясь другим – подставляешься для удара. А тот же Цветик… его сейчас всё равно нет – с ним она должна встретиться в Даунволле. Собственно, сейчас она бы туда и шла, если б не эта заминка.

Внезапно, её взгляд зацепился. Зеркальце. Совсем маленькое, с копыто, возможно бритвенное, с небольшой трещинкой, шестигранное. Оно висело позади стойки, рядом с точильным ремнем.

— Трактирщик! — гаркнула Холлоу.

Трактирщик не заставил себя ждать.

— Сколько? — спросила ведьмачка, тыкая рогом в сторону зеркальца.

— Оно не… — наткнувшись на взгляд Холлоу, трактирщик махнул лапой: — Десять золотых – и забирайте.

В другое время ведьмачка бы пыталась поторговаться, но сейчас просто отдала чуть ли не последние гроши и, утерев сопливый нос, мрачно уставилась в глубины своих же глаз. Чем дольше она смотрела, тем выше поднималась в её душе темная волна боли и вместе с ней голову наполнял белый шум, водопад голосов, укоряющий, упрекающий, задающий поток вопросов, на которые Холлоу никогда бы не хотела давать ответ.

Не выдержав, ведьмачка отвела взгляд.

— Сегодня целых семь секунд, — прокомментировало отражение. — Новый рекорд.

Всхлипнув и утерев натекшие сопли, Холлоу сделала глоток из пинты.

— Я – мусорный герой, — пробормотала она, фокусируясь уже не на глазах отражения, а на носу. — Ну вот кто меня дернул остановится? Они же предлагали пройти мимо, а теперь пришлось ещё чуть ли не яму рыть, чтобы призраки не родились… и что мне теперь делать?..

— Повзрослеть, — ответило отражение.

— Как?

— Для начала плюнуть и забить на те придорожные холмики – вряд ли кто-то когда-то будет их раскапывать. Убила и убила, мир всё ещё стоит. Нужно – сдайся в ближайший пост стражи или зайди исповедоваться к верунам, но ради рога, сахарок, прекрати себя вести так, будто у тебя Вечная Красная Ночь: даже когда вокруг жопа, думать можно о двух вещах — об этой самой жопе или, лучше, как стать хуем, который ее выебет.

Холлоу задумчиво отвела взгляд. Зеркало дело говорило, но если б можно было вот просто так взять и вытравить своих тараканов… к сожалению, эти твари живучее настоящих. Поэтому ведьмачка решила пойти немного другим путем:

— З-з-з… знаешь, сахарок, — воскликнула она, схватив питье, — Ты… ты молодец… выпьем! За тебя! Ты!..

— Я – это ты. Только взрослее. Не ебущая себе мозги проблемами, которые не решить.

Холлоу задумалась.

— Бред. Ты не можешь быть Холлоу. Мы не можем обе быть Холлоу.

— Я могу быть Старшей, Большой Холлоу.

— Ну уж нет, — вспыхнула ведьмачка. – Нет, хватит с меня. Ты ведь понимаешь, что не настоящая? Всего лишь отражение, в которое смотрюсь, потому что… — Холлоу осеклась.

— … тебе одиноко, — спокойно закончило отражение.

— Нет! Я… в общем, ты не существуешь. Поэтому я старше. А ты… ты будешь Маленькой Холлоу.

— Ну-ну. Как скажешь, сахарок.

— Вы… выпьем?

— Пей. Кстати, сахарок. Ты сказала, что заберешь девственность у детей того несчастного песеля. Учитывая, что врать ты обычно не умеешь: ты действительно собиралась сделать это?

— А вот это… ик… оч-ч-чень хороший вопрос!..

Пили долго. Достаточно, чтобы рассуждающая об угрозах, шутках и лжи Холлоу умудрилась просадить все те немногие гроши что были у неё в карманах.

---

— Нетра, вставай, — кто-то ласково похлопал её по щеке, — Вставай, нетра, на работу надо…

Холлоу заворчала, разлепляя глаза. Она лежала мордой в сене в каком-то хлеву. Сквозь пыльные оконные стекла пробивался утренний свет, а над ведьмачкой стоял немолодой зебра в синем полосатом акетоне с подшитой кольчугой.

С Холлоу мигом слетели остатки сна, а её ляжки сжались. Номад. Причем знакомый.

Удостоверившись, что ведьмачка проснулась, зебра отошел, уселся и принялся точить ятаган. Холлоу посмотрела вбок – зеркальце лежало рядом с ней. И оттуда на неё зыркала помятая Маленькая Холлоу:

— Что будем делать? – шепотом спросила ведьмачка.

— Ты главная, тебе решать. Можешь вломить ему.

— У него в поножах скрытые крохи-арбалеты.

— Старик Рейдж учил нас отбивать стрелы.

— Не с двух шагов же!

Пока ведьмачка все нарастающим голосом совещалась с отражением, номад, не вмешиваясь, с вежливым интересом продолжая натирать лезвие. Асантэ аэп Гойгой вар Рош вообще был довольно вежливым наемником: это неплохо влияло на репутацию, когда заказчику приходилось выбирать между равно опытными убийцами.

Наконец, Холлоу полностью оценила обстановку, прикинула пути наступления-отхода. И выбрала самый выигрышный:

— Дядь, не убивай, — жалобно попросила она. Немного подумав, добавила: — Пожалуйста.

Поправив шаперон, убийца расхохотался и, встав, протянул ведьмачке ногу.

Холлоу расслабилась. Если бы Асантэ хотел её смерти, она была бы уже мертва. Ну, или почти мертва.

— Пожалуйста, скажи, что ты тут не по работе, а просто мимо проходил, — все же на всякий случай попросила Холлоу.

— Я тут мимо проходил, — продолжал вежливо скалиться Асантэ. На эквестрийском он, как и большинство номадов, говорил чисто, изредка вставляя слова из других языков. — По работе.

Решив лишний раз не уточнять, Холлоу накинула куртку, сумки, мечи, распахнула дверь хлева… и уставилась на толпу крестьян, вооружённых топорами, косами и, самое страшное, вилами.

— Эм, паштетик? – немного робко обратилась она к Асантэ. — Это они чего? Чего это они ведьмакофобию затевают?

— Известно, чего, нетра. Один буян совсем недавно выпил полбочки пива, сожрал все помидоры с салом и понадкусывал немногочисленные окорочка. А когда его оттаскивали от остатков запасов трактирщика, на всю улицу грозил лишить девственности сначала детей, а потом и их родителей. Некоторые, кстати, даже сделали ставки, удастся ли это провернуть, и если да, то как.

— Вот-вот! – вякнул какой-то кмет. – Я из-за неё на деньги попал!

Холлоу мрачно зыркнула, и крикун сник.

— Для истории, нетра, лично я не сомневаюсь, что у вас были весомые причины сделать то… что вы сделали.

Холлоу призадумалась.

— Депрессия считается?

Толпа угрожающе тряхнула инструментами. Ответ очевиден.

Не прекращая улыбаться, Асантэ вышел вперед и, усевшись, поднял передние ноги в обезоруживающем жесте:

— Успокойтесь, адейт! Нетра Холлоу больше не опасна…

— … а ещё я компенсирую ущерб, — шепнула Холлоу.

— … а ещё я компенсирую ущерб, — сказал Асантэ, достав кошелек и кинув алмазному псу.

Крестьяне начали расходиться: связываться с двумя профессиональными убийцами – себе дороже.

Холлоу мрачно посмотрела на «спасителя»:

— Ну?

— ?.. – приподнял правую бровь Асантэ.

— Дядя Паштет, не прикидывайся. Почему у меня такое чувство, будто меня сейчас захватили в долговое рабство? Причем сделали это с особым цинизмом?

— Это называется «игра на наемничьей чести». Она ведь у тебя есть, не так ли, нетра?

Холлоу чертыхнулась, достала зеркальце и, немного подумав, начала прилаживать его на внутреннюю сторону пясти.

— Эй, сахарок, у нас есть наемничная честь? – попутно спросила она у Маленькой Холлоу.

— Ты все ещё можешь ему врезать, сахарок.

— Могу попробовать. Но не хочу.

— Хочешь-не хочешь. Не хочешь выглядеть потом законченной мразью передо мной или другими. Ты ведь и так в глаза смотреть не можешь. Никому.

Холлоу скрипнула зубами и повернулась к Асантэ.

 — Bloede… ладно, давай. Вываливай на меня ту кучу, что приготовил. Кстати, может, возьмешь натурой? – в голосе Холлоу зазвучала скрытая надежда. С её актерским талантом – как кабан среди уток.

Наемник с легкой жалостью и укором покачал головой. Холлоу вздохнула:

— Я некрасивая, да?

— Дело не только в этом. Джазири не простит. А я люблю её.

— Ладно, ну и рог со всеми вами… Говори, что делать-то надо?

— Не здесь, нетра. В часе ходьбы отсюда есть что-то вроде небольшого хутора. Там и узнаешь подробности из первых уст.

Холлоу снова вздохнула и послушно затрусила за наемником, как привязанная. На хутор, так на хутор. Лишь бы закончилось поскорее.

— Дядь, а дядь? – решила она окликнуть зебру, когда они вышли из села.

— ?..

— Зачем ты вообще вмешался? Если лично тебе мои услуги не нужны?

— Мое предложение ещё в силе, нетра. То самое. Не передумала?

Холлоу слегка замедлилась.

— Нет.

Асантэ остановился:

— Зря ты так. Мы  же очень похожи: как и ведьмаки, номады не…

— … сидят на одном месте, — заворчала Холлоу, дословно цитируя мэтрессу ауф Муур-Чи.

— Нам не нужны властители или лидеры — никто не сможет уничтожить наше командование…

— Не могут прожить без оружия — и оттого в состоянии сражаться голышом…

— Расовая подоплёка или кровное родство — не про нас, поэтому наши ряды пополняются всеми желающими присоединиться…

— Угу. Больше, чем просто народ или армия. Культура. Идея. С шестью заветами, чтобы быть полноценным номадом: носи доспехи, расти и воспитывай детей, своих или чужих, как номадов, говори на ном’а, защищай себя и свою семью, поддерживай клан и откликайся на первый же зов временного лидера всех таборов – Номада.

— Вот-вот, — одобрительно продолжал улыбаться Асантэ. — Видишь? Ты уже знаешь наш народ — отлично впишешься.

— Угу. Мои “знания” еще в прошлый раз не помешали тебе прожужжать все уши.

— Все равно, подумай об этом еще раз. В конце концов, ты – это те, кто окружает тебя. Твоя семья – это и есть ты.

— У меня есть определенные принципы. Я. Не убиваю. Пони. Не за деньги.

Асантэ хмыкнул и Холлоу раздраженно закатила глаза:

— Не только пони, но мысль ты понял, дядя.

---

Хутор и вправду был небольшим. Хотя, Асантэ всё же покривил душой: девять хат, два колодца, одна корчма «Веселый Минетавр». Да, через «е», но это на самом деле мало кого волновало, потому что табличка валялась в грязи и никому не было до неё дела.

А ещё рядом с хутором высилась тюрьма. Полуразрушенная крепость, но вполне пригодна для использования и хозяин хутора, милсдарь Притти Пэнни, не стеснялся это доказывать – камеры никогда не пустовали.

Милсдарь же, Притти Пэнни Луламун, был пони серьезным и обстоятельным – это было видно по одному лишь его столу из черепахового дерева, на котором ни царапинки, а все вещи, в основном серебряные чернильницы, лебединые перья и бумаги разложены строго по правилам высшего общества.

Сам Притти Пэнни каким-то мистическим образом умудрялся казаться больше, чем он есть на самом деле, закручивая натертые воском длинные усы. Настороженности прибавляла и форма отставного сотника Эквестрии.

— Хо-о-л-л-оу На-а-айт… — пробасил Притти так, будто пытаясь рассосать имя ведьмачки. – Та самая Холлоу Найт?

— Простите?

— Ну, Холлоу Найт, — раздраженно закрутил ус сотник, — легендарная Черная Мечница, прославленная Лицо со Шрамом, лучшая из лучших…

Холлоу Найт его не слушала. Она не показала, но её начало слегка мутить. Похмелье или неприятные воспоминания?..

В тот день в окрестностях Даунволла выпал не по-летнему холодный дождь. Тяжелые капли падали, размывали дорогу, стекали по плащу Холлоу и неброским доспехам стоящего перед ней рыцаря. Шлем он положил на землю. 

— Повтори, — устало попросила ведьмачка.

— Ты – знаменитая Холлоу Найт Шрамолицая, сильнейшая Черногривая Мечница, Бражник Смерти. А я, Стил Хувс Шершень, рыцарь Ордена Стального Пера, официально вызываю тебя на поединок во славу моей особенной пони, Сладкоголосой Флай Фаэр!

— А я, ведьмачка Холлоу Найт, посылаю тебя в жопу, вареник. Тоже официально.

Рыцарь явно обиделся. Настолько, что принялся взрывать копытом землю:

—  Ты!.. Вы!.. Вы не можете отказаться! Согласно рыцарскому кодексу Эквестрии, вызвав вас на бой официально, я тем самым временно возвел вас на одну ступень ранга с собой, а это значит, что, получив отказ, я имею право счесть — и сочту! — это оскорблением!

—  Я даже не гражданка Эквестрии.

—  И тем не менее!  

— Слушай, вареник, зачем? – устало закатила глаза Холлоу. – Ну на кой рог оно тебе надо, лезть к обычным, никого не трогающим ведьмачкам? 

— Потому что я – рыцарь, — припечатал шевалье с таким видом, будто Холлоу спросила, что это за желтый шар болтается в небе. 

— И что? 

— Рыцари должны совершать подвиги. 

— Ну, не знаю, иди тогда какую-нибудь старушку переведи из одного конца села в другой. Потом обратно. Чем не подвиг?

— Достойное деяние, — без особого интереса пожал плечами рыцарь. – Увы, не моего полета: я этим уже занимался, когда был пажом – нету в том особой славы, вот победить опасного противника... Поэтому хватит уже тратить время, доставайте меч.

— А можно не надо? 

— Нет. 

Холлоу прищурилась, буравя рыцаря взглядом. Тот сглотнул, дернулся, но выдержал. Крепкий чурбан.

Тогда ведьмачка на несколько секунд призадумалась и её внезапно озарило:

— Я сдаюсь.

Рыцарь подавился воздухом:

— А?

— Ага. Я, Холлоу Найт Шрамолицая, Черногривая Мечница и так далее, всего лишь слабая пони и потому сдаюсь на милость победителя. Великого, мужественного и так далее. 

Немного подумав, она повернулась и задрала хвост: 

— Возьми меня.

Ведьмачку рыцарь брать не хотел. Хотя бы потому, что хороший рыцарь должен быть непорочным. На всякий случай. К тому же Сладкоголосая Флай Фаэр наверняка расстроится и накормит своего рыцаря ядом. В прямом и переносном смысле.

— У… уберите это… — стыдливо попросил непорочный рыцарь, стараясь переключиться на что-угодно, лишь бы не кобыльи прелести. «Что-угодно» оказались клинки Холлоу. — П… подождите! Это!

— А? 

— Мечи! Ваши мечи! 

Теперь уже пришла очередь Холлоу быть огорошенной. Словно во сне, она потянула клинок из ножен и тупо уставилась на эфес, хищную зубчатую гарду и солнце, выгравированное на навершие. Держась за рукоять, ведьмачка невольно чувствовала запах пива, вкус «Мучильни» и слышала веселый голос...  

— Я вас победил! – продолжал настаивать рыцарь. — А значит могу взять что-угодно в качестве трофея! Поэтому извольте ваши мечи и, так уж и быть, идите на все четыре стороны! 

Подойдя ближе, он попытался осторожно, но настойчиво, забрать приз, но Холлоу внезапно дернулась, и рыцарь отшатнулся. Он захотел повторить требование, но смог выплюнуть только сгусток крови. Ошарашенно поднес копыто к горлу, чувствуя, как по нему течет что-то теплое и липкое. 

В последний раз одарив ведьмачку растерянным взглядом обиженного наивного жеребенка, у которого отняли клятвенно обещанную конфетку, он упал, несколько раз слабо дернулся и затих. 

Холлоу тяжело выдохнула и вложила оружие в ножны. Затем взяла в зубы хвост и поволокла труп по дороге.

 — Это ештеетвенный отбор… — бормотала она. — Прошто ентентвенный отбор…  

В предместьях Даунволла её встретили настороженно, но на вилы поднимать не стали. Холлоу удалось взять инициативу:

— Похороните беднягу, пожалуйста, — устало попросила она старосту. – С веруном, по всем правилам. 

— Что написать на камне? – деловито спросил прибежавший, словно стервятник на падаль, гробовщик. – Имя?

Холлоу покосилась на черные доспехи мертвеца. Она никогда не понимала, зачем надевать на себя броню, намерено лишенную геральдики, но при этом орать свое имя и орден при вызове на поединок. Впрочем, возможно, так проще уходить от оплаты в харчевнях. 

— Сти… Стил Хувс Шершень, рыцарь Ордена Стального Пера. 

Наблюдая, как комья земли барабанят по крышке гроба, Холлоу размышляла, было ли это лучшим из исходов: уже не первый рыцарь кидал ей вызов. Она вырубала их, ломала кости – время спустя они всё равно находили её. Она использовала Аксий – гипноз, увы, держался недолго. Одному из них Холлоу отрубила ногу — разозленная семья не поскупилась отправить за ней целый клан номадов (и, во имя Дискорда Повелителя Удачи, сколько усилий стоило ведьмачке разойтись с наемниками мирно. Относительно мирно). 

— А как он умер, есь не секрет? – ворвался в мысли голос старосты. 

Холлоу на минутку призадумалась и, стараясь спародировать высокий стиль, ответила:

— Накеры. В неравном бою с чудовищами он пал. С именем любимой на устах, Сладкоголосой Флай Фаэр. Да, пожалуй, так и выбейте.  

Староста вспомнил идеально ровный, один-единственный порез, и лицо скривилось в гримасе: «Серьезно?». 

Холлоу ответила тяжелым взглядом. 

— И много накеров-то было?

— Тридцать. Сорок. Не меньше.

Больше вопросов ей не задавали. 

И вот сейчас, стоя перед очередным нанимателем, Холлоу делала всё возможное, лишь бы не испачкать ему стол.

— Ну так, я прав? – слегка нетерпеливо повторил вопрос сотник. – Холлоу Найт, самая лучшая ведьмачка Эквестрии?

— Вы ошиблись, милсдарь, — смогла наконец привести в порядок организм Холлоу. – Я действительно Холлоу Найт, ведьмачка, но отнюдь не лучшая, как и не лучшая мечница Эквестрии.

— А кто в таком случае лучший?

— Я не хочу лишний раз рекламировать конкурентов.

Сотник фыркнул в усы, но ничего не сказал. Холлоу вздохнула:

— Я может и не лучшая, но всё ещё профессионал. Могу хоть узнать, в чем заключается… заключалась бы работа? За советы деньги обычно не беру.

— Заключается, милсдарыня, — весело подкрутил ус сотник. – Ваша самокритичность неплохо подкупает, да и нома Асантэ за вас поручился, а это дорогого стоит. Посему слушайте: дело мое в том, что есть у меня… — его лицо резко посмурнело. – Была у меня дочка. Хорошая кобылка, племенная, род у нас хоть и простой, но чистый, вот видели бы вы моего деда-прадеда – все как на подбор… Простите, не туда понесло. Но в светлицу зайти потом сможете, там картинки висят. В общем, была у меня моя искорка сумеречная, да померла. Служки в поле нашли, измученную, в дом принесли, мокрую от пота, почти бездыханную. Как я в комнату к ней вошел, к кровати, резко вцепилась в мою ногу, глаза широко раскрыла и говорит: «Ой, папочка, плохо Великой и Могучей Трюкси, силы скоро оставят: повели же призвать веруна Брутала, что недавно путь держал в семинарию в Кантерлоте, дабы молился он три ночи в той церкви Луны за душу Трюкси, Великой и Немножечко Грешной…» и прекратила на том дышать. Веруна скоро доставят, но, хотелось бы чтобы помимо молитв были бы и иного рода… профессиональные средства.

Холлоу пожала плечами:

— Поговорим об оплате.

---

Спустя полчаса Холлоу вышла из дома сотника. Она подумывала осмотреть тело, но то уже отнесли в церковь, что стояла аккурат с другой стороны хутора от тюрьмы, на опушке леса. Решив привести мысли в порядок, Холлоу достала зеркальце:

— Ну?

— Что «ну», сахарок? Дело ясно, что ничего не ясно. Нужно расспросить местных о дочери сотника.

— Либо осмотреться там, где её нашли. Возможно, её кто-то «выпил». На ум, правда, приходят одни лишь перевертышы.

— Ага, потная, измученная – вот что с непорочными кобылами творит множественный оргазм…

Проводить ведьмачку вызвался Асантэ. Идти было недалеко: всего-то минут двадцать до ближайшего поля на север, за номадским табором. Проходя мимо вагончиков, Холлоу почувствовала легкую неловкость: они напомнили ей караван Таки. Особенно пара зебрят в кольчужках, бросившихся к наемнику. На боках у них покачивались пятилезвийные хунги-мунги.

Впрочем, зебрята были не единственные, в таборе можно встретить и грифонят, и пони, и алмазных щенков – номады как никто ценили приемышей — и даже один йетти, который до этого пытался играть в загадки:

— Много есть и много пьет, ходит он и всех…

Ведьмачка не стала отгадывать эту загадку.

— Йетти? Серьезно? – проворчала Холлоу, когда Асантэ наконец отбился от «наследников» и они дошли до поля.

— Скам хороший. Подобрали, когда шли через Хафлинген. Все дело было в лодках.

— Лодках?..

— Он охранял их. Вернее, думал, что охранял. Назначил самого себя в эквестрийскую армию, Штормовой Отряд и… изъял лодки крестьян на ратное благо. Мы предложили ему… перевестись. А то так бы и продолжил местным кости портить.

— А…

— Он говорит на нома. С трудом, но говорит. Вот, кстати, и место, где её отыскали.

Холлоу припала к земле, словно пытаясь взять след. Обнюхала. Достала зеркальце:

— Пахнет сексом.

— Это от тебя, сахарок. Иди искупайся в холодном, а то ведешь себя непрофессионально.

Холлоу заворчала и спрятала зеркало. Обратилась к Асантэ:

— Дядь, а эта… милсдарыня Трюкси… короче, она ведьма?

— Мы не обсуждаем нанимателей с третьими лицами, — мягко и тактично ответил наемник. – По крайней мере, до окончания контракта.

— А контракт?..

— Недели через две. Продлевать пока не планируем – мы слишком засиделись в этом крае. Хотя если ты согласишься, нетра…

— Не соглашусь.

— Тогда поспрашивай в селе.

Холлоу только махнула хвостом, глядя, как солнце постепенно спускается за горизонт.

Цена профессионализма. Ч2

Его привели под самый вечер. Малиноглазый, бирюзово шерстный, в нестиранной рясе, с обычной сумкой на боку, подпоясанный простой бечевкой. Холлоу встретила его сидящим недалеко у дома сотника:

— Я не виноват! — буквально накинулся он на ведьмачку. – Не виноватый я!

— Успокойся , — ловко увернулась Холлоу. Пораздумав секунды две, она перехватила пегаса и несколько раз отрезвляюще шлепнула по щекам.

— Знаете, вот это вот сейчас было вообще не обязательно, — обиженно сказал пегас, как-то сразу придя в себя.

— Но ведь сработало же. Ты у нас?..

— Брутал. Брутал-Перверт Лео Хоук, семинарист и начинающий хорнитолог.

Холлоу вздернула бровь:

— Хорни… толог? Это что за дичь, пивасик-ананасик?

— Наука о взаимосвязи длинных и продолговатых предметов в наших жизнях. К примеру, я неплохо могу рассказать о фаллических символах в культуре единорогов, — гордо выпятил грудь семинарист. – Собственно, я самый первый ученый в этой области.

— А… ага, — глубокомысленно протянула ведьмачка. – А в эту историю как вляпался?

— Ужас, — сник начинающий хорнитолог, — Врагу не пожелаешь: летел как-то с друзьями через поле, обратно в семинарию. Ночь застала, не хотели под звездами ночевать, так видим: жилище маленькое, одинокое. Стучимся, открывает карга, страшная шо…

Семинарист поперхнулся, скользнув взглядом по шраму ведьмачки. Та криво ухмыльнулась.

— … в общем, страшная, что старая портовая шлюха Бабушка Слатти из Тротингема.

— Один вопрос. Откуда ты знаешь старуху Слатти из Тротингема?

— У меня был с ней один… контакт. Исключительно в научных целях! Не смотрите на меня так, я изучал её возможности стимуляции простаты длинным продолговатым лобным предметом… я… в общем… — вконец поник испытатель длинных продолговатых предметов.

Холлоу негромко кашлянула:

— Кхм, сахарок? Давай ближе к делу.

— Конечно! В общем, открывает старуха и говорит: «Вам чего, крылья с задницами?». А я ей: «Мы – будущие светлые умы Эквестрии, призванные уничтожить мрак невежества и предрассудков! Дайте попить, а то кушать хочется, что переночевать негде». Старуха такая: «Не дам, машите отсюда, а то порхают всякие, а потом у Великой и Могучей Трюкси повозки с овсом пропадают!». Сильная, зар-р-раза, едва дверью ногу не отбила, которую успел я в проем вставить…

— Я правильно понимаю: вы почти вломились к местной одинокой старушке?

— Стесняюсь спросить, вам когда-нибудь клещей из фланок выковыривать приходилось? После ночевки на улице? – ядовито спросил усевшийся семинарист, но тут же сник: — Хотя, вообще, в чем-то вы правы, однако я все же буду настаивать, что этичность подобного решения зависит от точки зрения… впрочем, неважно. Пустила она нас переночевать, положила меня в сарайчике. Ну, я – пегас науки, поэтому решил изучить перед сном вкусовые качества местных зерновых культур семейства овсовых…

— Ты спер её мешок с овсом.

— Это уже частности! И вообще, иногда стоит поступаться определенными этическими пережитками во имя… Ладно-ладно, молчу, не смотрите на меня так! Короче, лежу, овес дегустирую, а тут дверь со скрипом открывается, мерзким таким… и бабка эта входит. И смотрит на меня взглядом странным, остекленевшим. Ну, я ей такой: «Бабуська милая, вы только не сердитесь, сие дело было совершенно исключительно на благо…» и вдруг понимаю, что не слушает. Вместо этого как прыгнет на меня, что кошка! Я увернулся, да на улицу – там топор с дровами лежали…

— Ты что, хотел её топором приложить?

— Не смотрите на меня, будто на тварь – это так-то самозащита была! Да и не топором, всего лишь поленом потяжелее! Хотя, всё равно не успел: на улице кошелка таки запрыгнула мне на спину и… и… и началось!

Несчастный право имеющий глубоко задышал, пытаясь успокоиться. Получилось.

— В общем, полетели мы, — продолжил он уже более ровно: — я не поэт, но пони научного ума, поэтому не смогу рассказать, насколько было прекрасным то, что видел в ту ночь. Помню только дикую усталость и наслаждение, в какой-то момент я смог отрезвить себя, выскользнуть из-под неё и взобраться уже к ней на спину. И вот уже я, крылатый, лечу на старой единорожке, молотя по ней прихваченным по пути поленом…

— Значит, ты все-таки её избил.

— Я переволновался! В общем, мы приземлились в поле, смотрю: а бабка-то и не бабка уже вовсе, а кобылка молодая, да потная… Я уж первым делом подумал, что это полено так подействовало: нужно было бы в семинарии опыты провести, да с большим числом участниц, чтобы исключить погрешность – да потом понял, что ведьма, как есть ведьма!

— Угу. И что было дальше?

— А что дальше… Вернулся. Но не в дом, а сразу в Кантерлот. Только отыскали меня. Привели номадами и сказали: «Либо служишь три дня погребальную, либо погребальную отслужат уже по тебе!». Крылья мне подрезали, с-сволочи…

Холлоу внимательно осмотрела жеребца с головы до ног: обычный студиоз-раздолбай, на вид чуть старше её, хотя может и младше, которому не повезло попасть в историю. Что ж, ей и не в таких условиях приходилось работать .

— Ладно, чего уж там, вставай, пивасик, — протянула она ногу семинаристу. – Сотник меня нанял для подстраховки. Живы будем, не помрем.

Семинарист принял копыто. Но взгляд его по-прежнему оставался кислым.

---

Церковь Луны, деревянная, почерневшая сильнее чем обычно, поросшая зеленым мхом, с двумя конусообразными куполами и обломками третьего, уныло дожидалась своих гостей. Было видно, что в ней уже давно не справляли никаких служений и матерящемуся совсем не по-семинаристски Бруталу пришлось самому зажигать свечи почти перед каждым образом. Гроб же стоял посередине, напротив самого алтаря.

Холлоу подошла поближе к телу: то лежало, как живое, лишь только неестественная бледность заливала голубоватую шерсть. Холлоу принюхалась: запаха разложения как такового не чувствовалось, однако было что-то другое, неуловимое, похожее на остатки духов на основе сирени и… крыжовника?

Холлоу прикоснулась к медальону: тот дрожал так, что в пору в зад совать.

Немного подумав, ведьмачка закрыла глаза, фокусируясь на звуках мертвой.

Бух.

Ведьмачка зашевелила губами, отсчитывая время.

Бух.

Бух.

Холлоу открыла глаза и поднялась к алтарю:

— Долго ты ещё?

— Сейчас, сейчас, — пробормотал Брутал, очерчивая вокруг алтаря мелом круг пошире. Почему-то неожиданно для Холлоу, вполне рабочий, по крайней мере те святые письмена у контура, которые ведьмачка смогла узнать, были нанесены без единой ошибки.

— Мое небольшое усовершенствование, — отмахнулся Брутал на вопрос напарницы. – Что-нибудь узнали?

— Её сердце бьется. Слабо, примерно раз в четыре секунды.

— Значит, она жива?

— Как сказать… будь она ведьмаком, я бы сказала, что это летаргия: в таком состоянии мы способны днями сохранять силы. Но обычные пони… тут несколько вариантов. Я бы поставила, что она, или её оболочка, либо проклята, либо одержима демоном. Самый простой метод решения подобных проблем: отрубить трупу голову пока он «неактивен», сжечь сердце и вбить в анус осиновый кол с серебряным наконечником. Чтоб наверняка.

— Нет!.. – дернулся Брутал, но тут же собрался: — Нет! Сие есть грязное надругательство над телом, и мы прибегнем к этому лишь в самом исключительном случае!

— Пивасик, мое дело предложить: это самый верный способ упокоить почти любую тварь.

— Милсдарыня ведьмачка, мне кажется, что это самый верный способ упокоить кого угодно!

— Ну, не скажи, против Её Светлости подобное точно не поможет. Поверь, я знаю, о чем говорю.

Брутал что-то проворчал об опытах и сказал уже более внятно:

— Давайте вы будете просто стоять со мной в круге и не мешать. Если что-то пойдет не так…

— … я вытащу наши задницы, — зевнула Холлоу. – Ладно, ладно, пивасик, хочешь работать – работай, мне-то что…

Закончив с кругом, верун принялся расставлять дополнительные свечи (их все равно принесли целыми связками): на полу, у икон, рядом с гробом…

— Света, нужно больше света! – бормотал семинарист с каждой новой свечкой. – Осветить всю церковь, чтобы видно было, как днем. Эх, я бы ещё и трубку зажег бы, да нельзя, нельзя в храме…

Холлоу чихнула. Трубку нельзя, зато ладан и прочие «благовоняния» – сколько угодно, и, проклятье, от того пука трав, что запалил семинарист, ведьмачка начинала понемногу дуреть. А ещё ей постоянно чудился запах анаши…

Встав у алтаря, семинарист откашлялся и принялся читать экзорцизм. Причем не открывая книгу, по памяти:

Caput meretrix, asinus et irrumabo, fucking, gallus culus ...
Rukoblud, defricatus urina, culus, scortum et vile naturale eius debent
Gloria part wanker fucking naturale eius debent
Sad, cunnus, proinde omnis pax cum
Commixtio homosexualis, culus, cattellus mandala
Ano est, naturale eius debent, primo confudit et cinaede
Cunnus, dick, inciso scroto per... irrumabo!

Холлоу откашлялась. Часть слов она не поняла, но все равно было интересно.

Свет от множества расставленных свечей сыграл с семинаристом злую шутку: вверху только мрак стал как будто сильнее, и мрачные образа глядели угрюмей из старинных резных рам, кое-где сверкавших позолотой.

А потом Трюкси приподняла голову…

Не открывая глаз, она слепо пошарила ногой и вылезла из гроба. Споткнулась и едва не приложилась носом о прогнившие доски, а затем начала безмолвно шататься по церкви, неведомым и мистическим образом не задевая свечи. Подошла к очерченному кругу, остановилась, будто не в силах или не желая преодолеть святой барьер. Одуревшая Холлоу посмотрела на семинариста: тот потел, как на экзамене.

При первой заре всё кончилось: Великая и Не Упокоенная Трюкси залезла обратно в гроб, на прощание громко хлопнув крышкой.

---

На второй день Холлоу обошла весь хутор, пока семинарист завалился спать: в одной хате её даже неосмотрительно попытались накормить, из двух – выгнать. Она кое-как перезнакомилась почти со всеми и опросила, скольких смогла:

— Ведьма – она и есть ведьма, — убеждал ведьмачку кузнец, пока его жена несла Холлоу горшок с картошкой и салом. — Помню, брала и доставала шляпы из кроликов!

— Может, кроликов из шляпы?

Кузнец задумался.

— Может, — наконец сказал он, — но, тогда бы мы не называли её «ведьма». А! Еще видел, как вареники ела, и без копыт! Сами в рот прыгали!

— Дурень! — не выдержала жена и погрозила ухватом. — Она ж единорог!

Однако разговорить попервой удалось далеко не всех – многие побаивались сотника, да и взгляд Холлоу доверия не внушал. А потому ведьмачка, посовещавшись с Крохой, дождалась вечера: на закате все начали стекаться на кухню.

Впрочем, кухней то место называлось условно, так как было двором, где уселись кто на лавки, кто под лавкой – где только можно было сыскать удобное место. Пришли все: кузнец, овчар, погонщик, свинопас и даже Асантэ с парой номадов, пусть те и держались особняком.

Холлоу уселась вместе с остальными на вольном воздухе перед порогом. Поварихи, земнопони в очипках, вышли из дверей, неся огромный котел, куда принялись ссыпать вареники, галушки. Каждый вынул из укромных мест деревянную ложку, спичку, номады достали ножи. Как только все немного насытились, Холлоу навострила уши:

— А что ж такое, правда ли, что госпожа Трюкси зналась с нечистью? – лениво спросил молоденький пегас-овчар, науськанный до того ведьмачкой.

— Дочь сотника? – зевнул давешний кузнец. – Да ведьма она, говорю же, ве-е-едьма. На Символе Солнца поклясться могу!

— Угомонись, заклепочник, — лениво сказал Морнингстар, один из немногих постоянных солдат на хуторе. – Не дело это, дурно говорить о хозяине, да и кончилось всё со смертью…

Но кузнец не угомонился. Час назад он смог улучить момент и пролезть в винный погреб за ключником, а потому его душа желала высказаться:

— Не буду молчать! Потому как чаровала при мне! Нужно было хозяину её в Кантерлот послать, да, скажите честно: кто колдунью, чародейку али ещё какую-то ведьмачку замуж возьмет?!

Холлоу вздернула бровь, но промолчала.

— А как ты узнаешь, что единорожка – и магичка? – продолжал допрашиваться овчар. – Вон, дядька Айрон Хувс, твоя жена ж тоже единорожка?

— Да это просто. Когда кобыла старая – то ведьма, — разухабисто махнул копытом кузнец, за что сразу же получил от “ведьмы” по морде поварешкой. – Но вообще, есть всякие методы, по ним в семинарии колдуны принимают…

— Чушь то все, — вмешался ещё один солдат-единорог, постарше. – Каждый может стать магиком, да только почто оно надо? Головы честным пони дурить? Рог этот, что второй уд, только во лбу – мог бы, так и избавился, а то как стукнут, то будто оскопили!

— А все же, милсдари хорошие, что сидят за ужином, почему считаете дочь сотника ведьмой, — наконец вмешалась сама Холлоу. – Было ли, что она вам зло какое-то плохое делала?

Милсдари хорошие замялись.

— Было… всякое, — неохотно сказал наконец Морнингстар.

— Угу, — вторил ему свинопас. – Помните Кинки?

— Угу, помним, — закивала большая часть собрания. – Помним беднягу Кинки…

— А кто есть Кинки? – с интересом спросил овчар.

Поднялся гул. Каждый хотел рассказать про беднягу Кинки, да только Морнингстар обвел всех суровым взглядом и проронил, будто палицей приложил:

— Я расскажу про Кинки. Был у нас псарь, лет семь назад, ещё до того, как ты к нам в овчары прибился. Хороший псарь, годков столько же, как тебе сейчас. Глаза красные, шерсть – желтая…

— И вовсе не красные! – возмущенно вклинилась одна из старых поварих. – Что ты бедняге Глаза Тирана приписываешь, да и шерсть была вовсе не желтая, а синяя…

— Брешешь, старая кляча, — подключился кузнец. – Не синяя, а зеленая, как лист!

Морнингстар насупил брови, и все сразу сникли. Тогда старый солдат в упор посмотрел на повариху:

— Еще раз перебьешь, так хвост твой задеру, при всех по петле ляпасов надаю – нехорошо будет.

И продолжил:

— Был у нас псарь Кинки. Хороший псарь, крылатый. Зайца на лету ловил, всех собак с закрытыми глазами мог узнать. Нынешний псарь тоже хороший, да против Кинки – в лучшем случае собачий депутат против Её Сиятельства. Так вот, был он дружен с тогда ещё молодой госпожой – одного возраста были. Смотрел на неё, любовался, как мимо пройдет – начинает собак по кличкам путать, охальник молодой. А она и рада: дай, говорит, Великая и Могучая Трюкси на тебя копытце положит да фокус покажет. А тот в ответ: и копытце положи, и сама взбирайся! Она и рада, уезжала на нем в поле, а возвращались оба потные, выдохшиеся, особенно Кинки. Стал псарь понемногу чахнуть, а раз заходит бабка Потейто на псарню и видит: лишь ведро, да горка пепла – и та понемногу разлетается от ветра из одинокого окна. Пропал бедняга Кинки, не иначе как в золу рассыпался.

Закончив рассказ, Морнингстар самодовольно оглянулся на принявшихся совершать Символ Солнца соседей, достал трубку и принялся набивать табаком. Сами соседи, подбодренные историей, стали наперебой рассказывать о Великой и Могущественной Трюкси: одного смогла напугать, волшебным образом притворившись скирдом сена, другому нос подожгла из рога радужными огоньками, у третьего стащила «для фокусов» шапку с трубкой, у нескольких кобыл сделала так, что вроде глянешь на них – гривы нет, а как щупать начнешь, то есть. А на кузнеца, особо нелюбимого, такой сильный сглаз навела, что тот раз пять пытался войти хату через стену думая, что идет в дверь. Правда, на это жена кузнеца ядовито сказала, что если б не нажрался заклепочник в тот день на ночь, то может быть и вошел бы не пятого раза, а всего лишь с третьего.

Наконец, компания опомнилась и принялась собираться: на дворе уже была почти ночь. Однако ведьмачка таки успела зайти к сотнику: тот сидел в своей светлице, почти неподвижно, бледный, словно выбитая из мрамора искусная статуя. Перед ним стояла миска, но вареники в ней были нетронуты. Возможно, скорбящий не ел уже несколько дней…

— А, милсдарыня ведьмачка… — произнес сотник, как только Холлоу закрыла дверь. – С чем пожаловала? Как идет служение?

— Первая ночь прошла… сносно, — сначала уклончиво сказала Холлоу. – Во всяком случае, никто не умер.

— Не умер… — страдальчески сморщился сотник. – Моя Трюкси… моя несчастная Трюкси…

— Ваша дочь, господин сотник…

— Что с ней?

— Она… — Холлоу закашлялась и постаралась говорить как можно тактичнее. В некотором роде, ей было жалко старика: — Она, конечно, вся из себя племенная пони, хорошего роду, тут никто не поспорит, да только…

— Да что, что?.. — на несколько мгновений пробился на щеках сотника недовольный, но все же живой румянец. – Либо говори, либо проваливай, а то мямлить – вообще не профессионально.

Холлоу закатила глаза. Она честно пыталась.

— На хуторе говорят, что ваша дочь – ведьма.

Сотник Луламун вскинул голову так резко и быстро, что другой на месте Холлоу отпрянул. Особенно, когда заметил бы тот гнев, что налил старые, серые глаза:

— Кто говорит? – тихо и неестественно спокойно спросил сотник.

— Пони, — все же смогла уклониться от прямого ответа Холлоу. – И скажу вам, что, похоже, не без причины…

— «Причины»? Я скажу тебе, приблуда, что это за «причины»! Поклеп это и ложь, гнилая, как изо рта Дискорда! Ублюдки всегда завидовали моей Трюкси: и грива у неё красивая самая была, и платья, вот разве что умом не всегда блистала, да только это нормальной родовитой пони и не нужно! Так и стали придумывать, мол, красоту ворует, сглаз наводит – а сами в хату войти не могут, потому что бревна в глазу мешают! Начали слухи пускать, мол, псаря извела, только помяни мое слово: моя Трюкси никого, слышишь, никого и рогом не тронула!

— Может и не тронула, да только лучше бы вам не видеть, что ночью в церкви было…

Но сотник её не слушал. Распаленный, он продолжал:

— Да, бревна, бревна… Этот семинарист ко мне заходил, пытался мямлить что-то… Да только, думал, что не узнаю я, что у него самого рыло в пушку: выперли его из семинарии, так как несколько раз поймали с оккультными текстами! Если б не прямая просьба моей Трюкси, я эту шваль пернатую не то что на порог не пустил, его бы ещё в поле в часе ходьбы от хутора Асантэ прирезал! Так что иди, иди, приблуда! Отрабатывай деньги! Даже ели есть у моей дочки грешок или два – она о своей душе заботилась, хотела изгнать дурное влияние! Поэтому иди, ведьмачка, сделай всё, что требуется! Справишься – награжу, тысячу битсов сверху дам, а провалишь дело…

Сотник поднялся на ноги и Холлоу невольно дрогнула: грозная осанка, свирепое и повелительное выражение лица… да уж, этот пони и впрямь мог отправлять на смерть десятки. И побежать.

— … а провалишь, — тихо и спокойно продолжил сотник. – Лучше тебе не знать, что сделаю. Сразу бросься на свой меч.

---

Dhat kann eс it fimta,

Ef ec se at fari skotinn

Flein i folki vadha:

Flygr-a hann sva stinnt,

At ec stavdhvigac

At ec hann sionom of sec!

Вторая ночь была сложнее. Холлоу все так же сидела в круге и наблюдала, как семинарист вещает хорошо поставленным голосом. Блестящие рамы, темные образа и знакомый черный гроб… который летал туда-сюда по церкви. Опять же, аккуратно огибая барьер. Великая и Не Упокоенная Трюкси же не потрудилась вылезти из гроба и только щелкала зубами, да выговаривала страшные и неприличные слова.

Потом поднялся ветер и стало слышно, как будто хлопают множество крыльев. Как бились их хозяева в железные оконные рамы, стекла, как скрежетал под когтями металл. Прищурившись, Холлоу обнажила на пол-шишечки меч, но тут свистнуло вдали: то был далекий крик петуха.

Отправив изнуренного семинариста спать, Холлоу решила провести последний день с пользой: найти жилище Трюкси. Одна, без проводников. Это было несложно: одинокая хата стояла с южной стороны от хутора и виднелась издалека.

Войти внутрь было не проблема: кованый замок не устоял перед ведьмачьим мечом. Зайдя, Холлоу принялась деловито перетряхивать скарб «колдуньи», переговариваясь с Маленькой Холлоу:

— Укроп, петрушка, бульба, ромашка, подорожник, белые грибы, опята…

— Как-то негусто для «ведьмы», неправда ли?

— А то. Где полынь, чертополох, темноцвет, мухоморы, бледные поганки, дурман? Этого дерьма лесу навалом – просто, сердито и эффективно… о!

Холлоу подняла несколько цветов на тонком стебельке, с розовыми чашечками:

— Валериана! Ну хоть что-то…

— Медальон не дрожит, сахарок – растение не заговорено. Похоже, просто успокоительное.

— Какое-то сплошное разочарование с этой ведьмой. А как по церкви-то летает…

Холлоу уже собралась было покинуть дом, но кое-что все же привлекло её внимание. Один-единственный синий лепесток с черной полосой, лежащий в темном углу.

— Ты посмотри-ка, — мрачно произнесла Холлоу. – Язвительный Плющ.

— Похоже, наша Великая и Ужасная всё же что-то знала в травничестве. Ну, или была экспериментирующей дурой.

— А может, не она. Сахарок?

— М-м-м?

— Ты помнишь, что говорил сотник? Про семинариста?

— Что его ловили на оккультизме. Я понимаю, к чему ты клонишь. Нужно опросить номадов. Наш Брутал не их клиент, о нем они поболтать смогут.

Лагерь наемников встретил ведьмачку музыкой: играли трое номадов – два скрипача и кобзарь. Перебирая когтями по струнам, грифон пел:

Тёмный, мрачный коридор,
Я на цыпочках, как вор,
Пробираюсь, чуть дыша,
Чтобы не спугнуть
Тех, кто спит уже давно,
Тех, кому не всё равно,
В чью я комнату тайком
Желаю заглянуть,
Чтобы увидеть...
Как бессонница в час ночной
Меняет, необычная, облик твой,
Чьих невольница ты идей?
Зачем тебе охотиться на поней?
Солнце на моей груди,
На него ты погляди,
Что в тебе оно способно
Резко изменить?
Много книжек я читал,
Много фокусов видал,
Свою тайну от меня
Не пытайся скрыть!
Я это видел!
Как бессонница в час ночной
Меняет, необычная, облик твой,
Чьих невольница ты идей?
Зачем тебе охотиться на поней?
Очень жаль, что ты тогда
Нам поверить не смогла,
В то, что старый твой приятель
Не такой, как все!
С оккультистом ты вдвоём,
Не зная ничего о нём.
Что для всех опасен он,
Наплевать тебе!
И ты попала!
К настоящему колдуну,
Он загубил таких, как ты, не одну!
Словно куклой и в час ночной
Теперь он может управлять тобой!
Всё происходит, будто в страшном сне.
И находиться здесь опасно мне!

— Кхм-кхм, — вежливо кашлянула Холлоу.

Кобзарь достал фляжку воды, смочил горло и затянул новую песню.

— Кхм-кхм.

— Только! Пинта пива на столе!.. – продолжал драть глотку кобзарь.

— КХМ-КХМ, — в третий раз кашлянула Холлоу. Её профессионализм понемногу начинал сдавать за эти дни, поэтому она подошла поближе и со всей возможной вежливостью взяла певца за горло. – Простите, уважаемый! Мне только спросить!

Скрипки у музыкантов сменились ножами.

— Песня! Откуда эта песня?! Ты придумал её?! – уже трясла грифона за худую птичью шею ведьмачка. – Ты не мог сочинить её просто так!!!

— Нетра, пожалуйста, успокойтесь.

Холлоу, обернулась. За то время, пока она «допрашивала» номада, вокруг них собрался весь табор. Все при ятаганах, палицах, топорах и арбалетах. Впереди стоял Асантэ.

Не отпуская жертву, Холлоу спросила у зеркальца:

— Что будем делать?

— Ты в любой момент можешь достать меч и пошинковать их в капусту.

— Вообще-то нет. Они меня убьют.

— Либо ты их. Пятьдесят на пятьдесят.

— Отпустите Грегора, нетра, — спокойно и дружелюбно произнес Асантэ. – И мы поговорим.

Холлоу подчинилась.

Грегор упал на колени, часто задышал: Холлоу сама не заметила, как перекрыла доступ к кислороду и потому несчастный едва не задохнулся. Отдышавшись, номад бросился к главе клана и спрятался за ним.

— Ну, ну, — похлопал по плечу беднягу Асантэ, — будет тебе, Грегор. Я уверен, нетра Холлоу не хотела тебе навредить…

— Навредить?! – вскинулся йетти. – Возьмачка вредить курокрылому? Скам злится! Скам варить из ведьмчки суп-из-труп по старинному йеттиному рецепту! Скам кормить им курокрылого, пока тот выздоравливает!

— Не… не надо, — курлыкнул Грегор. – Не надо супа-из-трупа…

— Скам говорит: курокрылый глупый! Не разбирается! Суп-из-труп – вкусно и полезно: помогает прятать трупы Асантэ!

Асантэ наконец надоело и он слегка нахмурился: все верно уловили его настроение и принялись быстро рассасываться. Холлоу повезло, что Грегор не был птенцом: детей номады любили. Очень. Своих и чужих. Собственно, первыми и «настоящими» номадами были коттены-аббисинцы, прибывшие таборами из Зебраара. Они же и начали усыновлять местных сирот. При этом о воровстве детей речи вообще не шло: номады как никто ценил родительское право и желание ребенка. И если бы Холлоу вздумала хотя бы обидеть маленького номада, Асантэ бы пришлось отрезать ей ухо. Собственно, одно из самых верных решений предрасположить номадов на разговор: подарить их детям что-нибудь. Пусть и не слишком ценное, конечно.

— Тебе стоит вести себя более спокойно, нетра, — с укором произнес Асантэ, — Будь это другой клан – закончилось бы плохо.

— У меня вторая ночь… немного нервная. Дядь?

— М-м-м?

— Семинарист, Брутал-Перверт Лео Хоук… Он занимался оккультизмом? Это сказал господин Луламун, а ваш Грегор…

Асантэ не стал задавать лишних вопросов:

— Да. Однако то, что пел Грегор не совсем правда. Ты знаешь менестрелей – они любят… приукрасить.

Холлоу не стала спорить: с одним менестрелем она была знакома лично. И точно знала, что какая-та часть в песне – определенно правда.

— Дело в том, что наш семинарист… его и вправду почти выгнали из семинарии за ярое изучение… сомнительных методик. Вернее, решение принималось как раз в тот момент, когда мы нагрянули. Однако он никого вроде не подчинял, да и способен ли пегас на подобное?

Холлоу ответила не сразу.

— Всё серьезно? – приподнял бровь Асантэ.

— Дядь… — ведьмачка устало потерла висок. – Оккультизм… оккультизм – это пока ещё не гоэтия, некромантия и прочая черная магия. Это теория, порог, через который можно заглянуть на ту сторону. И пегасы вполне могут быть ими – есть же среди них планетники-ветрогоны?

— О как. Значит, они неотличимы от единорогов?

— Отличаются, конечно же. Архитектура магии строится совершенно по другим принципам, как шаманство у зебр или алхимия киринов… что не помешает какому-нибудь гению стать крупной проблемой для всей Эквестрии.

Видя, как напрягся Асантэ, Холлоу вздохнула:

— Дядь… я не прошу пока устраивать охоту на ведьм, но… просто будьте осторожней. И держите мечи наточенными. Сегодня третья ночь, назревает… что-то.

---

Брутал спал. Выдув три пинты пива, он завалился в чей-то сарай и откровенно дрых на сене без задних ног, посапывая и улыбаясь придурковатой улыбкой. Передними же ногами он вцепился в свою сумку – с ней он не расставался вообще никогда.

Холлоу некоторое время смотрела на временного напарника, потом наклонилась и тихо произнесла:

— Аксий.

И начала бесцеремонно выдирать сумку.

Погрузившийся в ещё больший сон семинарист отдавать свои вещи не хотел, но вскоре сдался. Теперь Холлоу смогла взглянуть на них поподробнее.

— Неплохой замочек, — прокомментировала Маленькая Холлоу.

Замочек и вправду был неплохой. Хотя бы потому, что на нем лежало не только благословение от взлома, но и проклятие для воров. А уж чем-чем, а малефикарием нормальные веруны точно не занимались.

Холлоу испустила глубокий вздох, положила копыто на пряжку и… принялась тянуть. Ногу ближе к пясти сразу начало жечь, будто сунули в горячие камни, а вот выше от пясти и до плеча наоборот, принялся разливаться мертвенный холод. Впрочем, вскоре всё прошло: во-первых, потому что ведьмаки неплохо переносили и влияние ба-хионь, пусть и не так хорошо, как ману, а во-вторых, семинарист сам по себе был не самым умелым малефикаром.

Был бы умелым, давно попал бы к инквизиторам.

Сумка распахнулась и первой на землю выпала книга, небольшая, в деревянном переплете, с солнцем посередине. Ничего особенного, обычное Слово Селестино, такая есть у каждого веруна, хотя у семинариста она почти вся пестрила пометками на полях, некоторые псалмы были вычеркнуты или сильно правлены. А вот что посыпалось за ней…
Несведущим пони показось бы, что это тыкала или свечки, и что семинарист любит поиграть с подхвостьем. Только вот…

— Медальон дрожит. Они всё ещё хранят магию, — мрачно резюмировала Маленькая Холлоу.

На полу лежали спиленные единорожьих рога.

— Больной ублюдок… — пораженно вымолвила Холлоу и тут же выхватила меч: больной ублюдок не спал. Он косился на неё малиновым глазом, в котором перемешались страх, какая-та обреченность и, внезапно, убежденность в своей правоте.

Стоило ему чуть-чуть шевельнуться, Холлоу приставила лезвие к шее:

— Вставай, говнюк.

Семинарист подчинился.

— Снимем голову прямо тут? — деловито спросила Холлоу у зеркальца. – Или сначала к господину?

— А может не надо? – жалобно спросил семинарист, хлюпая носом. – Я хороший.

— Лучше помалкивай, пивасик. Услышу что-нибудь похожее на латынь – обрезанным языком не отделаешься.

Внезапно что-то в глазах пегаса вспыхнуло, и он поддался вперед:

— Ну и ладно! Рубите!

Холлоу едва сдержала саму себя, чтобы не исполнить его желание:

— Рубите! – продолжал выпячивать грудь пегас. – Только помните каждый раз, когда будете смотреться в зеркало, что из-за глупых предрассудков погубили невинную душу!

Холлоу поддела кончиком рясу семинариста. Прямо напротив сердца:

— Объяснись.

— Ой, вс…

Холлоу чуть-чуть надавила.

— Ладно-ладно, сейчас объясню! – мгновенно дал заднюю семинарист. – В общем, эти рога я получил добровольно! За немалые деньги, кстати! И вообще, у них потом новые отрастут!

— Что ты чешешь? У поней зубы второй раз не отрастают, а ты говоришь «рог отрастет»!

— Слушайте, вот вы хорнитолог?! – вспылил семинарист. – В смысле, вы изучали чужие рога?! Нет?! А я вот изучал! Достаньте из сумки линейную ленту и замерьте свой причиндал и опытные образцы!

— Пивасик, не беси. И что я должна буду узнать от твоих… замеров?

— То, что ваше сверло в три раза длиннее! И не потому, что рог больше! Просто если ваше волшебное орудие для беспорядков немножко подпилить, чуть больше трети, костяные клетки начнут регенерировать! Нужно только правильно питаться, побольше продуктов с кальцием… Ай, прекратите колоться! Не, ну серьезно! Хотите, проведем эксперимент?! Я вам сейчас рог подрежу, а через месяц он будет как новенький! А если нет, я…

— Поставишь на кон свою анальную девственность?

— Фи, как некультурно. Вообще, я бы просто предложил вам немного денег – я все-таки хороший семинарист. Очень хороший. У меня стипендия.

— Прости, пивасик, но со мной не пройдет. Даже если спилишь под корень, через месяц-полтора будет как новенький.

— А… — загорелись глаза пегаса.

— Нет. Пилить не дам.

— Оу. Жаль.

— Уж точно не мне. Ты нахрена все это затеял?

— Потому что я ученый! – взвился пегас. – Я, может, кафедру хочу!

Холлоу пренебрежительно фыркнула.

— А ещё… — голос семинариста внезапно стал гораздо серьезней. – Ещё все дело в магии. Кончики рогов какое-то время сохраняют активный эфир, и его можно использовать. Представьте, если вырезать из подобного ту же волшебную палочку? Магия станет доступней. Телекинез, волшебная медицина – всё это больше не будет привилегией. А немаги постепенно перестанут бояться и трепетать перед колдунами…

— А ещё из «волшебных палочек» можно сделать неплохое оружие.

— Да, потенциально это… возможно, — не смог не признать очевидного семинарист. – Но я не могу контролировать результаты своих открытий. Но могу поклясться на Святой Книге, что буду настаивать на мирном использовании своих исследований. И сам не причиню вреда. Никому и никогда.

Холлоу колебалась. Она плохо умела планировать будущее, да и было ли это её делом. Но дело было ещё в чем: почему-то она верила, что стоящий перед ней исследователь говорил искренне. Возможно, он был таким же лжецом, как в свое время Лоуд Стар, но сейчас он стоял прямо и смотрел ведьмачке точно в глаза. Это… производило впечатление.

— Если нужно – рубите. Потому что я не отступлюсь от своих исследований.

Холлоу подумала, что он мог бы умолять о пощаде, клясться, что больше не притронется к оккультизму. Выклянчить себе лишний день. Но он не молил, не падал на колени, захлебываясь соплями. Сейчас этот раздолбай был тверд, как никогда. И это подкупало.

— Хрен с тобой, пивасик, — вздохнула Холлоу, вкладывая меч обратно в ножны. — Идем. Солнце уже низко. Но предупреждаю: если ты мне солгал, я найду тебя, семинарист, и уже потом тебя не найдет никто. Поэтому говори сейчас: есть ещё что-то, что я должна знать? Потому что если я выясню, что у тебя есть ещё какие-то тайны…

— Конечно, у меня есть свои тайны! – возмутился хорнитолог. – Или я должен прям всё выложить, как на духу?! Я вообще имею право на личную жизнь?!!

— Если ты любишь жеребцов – мне это не интересно, — на всякий случай уточнила Холлоу. – Я имею в виду тайны, которые угрожают здоровью других. Ты ведь, это, жеребцов насиловать не собираешься?

— Что?! Нет!

— А кобыл?

— Да за кого вы меня принимаете!!!

— Жаль, — печально вздохнула Холлоу. – А за рог?

Семинарист, понявший, куда она клонит, оценивающе смерил взглядом потенциальную награду… и вынужден был признать самому себе, что далеко не все трофеи стоят быть полученными «во имя науки».

---

Dhat kann ec it ellefta,
Ef ec scal til orosto
Leidha langvini:
Undir randir ec gel,
En their medh riki fara
Heilir hildar til
Heilir hildi fra,
Koma their heilir hvadhan…

Как и две предыдущие ночи, семинарист читал. Но в этот раз его голос подрагивал больше обычного а Холлоу только качала головой, глядя на лежащее у его ног бревно:

— Нахрена тебе полено? – удивленно спросила она час назад, когда они только шли к церкви.

— Слово Селестино это, конечно, хорошо, — пожал плечами верун. – Но дубинка тоже пригодится. На всякий случай. Проверено опытным путем.

И вот сейчас он продолжал читать: листы мелькали один за другим, свечи трепетали в такт и заливали светом всю церковь…

И вот посреди чтения с противным треском лопнула крышка гроба, а Великая и Неупокоенная Трюкси вновь поднялась. Губы её задергались в страшных судоргах и понеслись ответные заклинания. От них в церкви поднялся вихрь, начали одна за одной падать иконы, а на верхушке выбило окна. Несметная орда чудовищ сорвала двери с петель и принялась лезть из каждой щели, оставляя везде глубокие царапины от когтей, скорпионьих хвостов и жал.

Накеры, сколопендроморфы, арахноморфы, гули и альгули, все они носились вокруг барьера, и пока семинарист читал, Холлоу с открытым ртом самым настоящим образом охреневала от происходящей вакханалии.

— Дискорда! – взвыла Великая и Неупокоенная Трюкси. – Введите Дискорда!

И они ввели его, худого, закованного в каменные цепи. И взглянув на ведьмачку и семинариста, Великий Рогатый поднял одну из лап, складывая пальцы для щелчка…

— Да ты, bloede arse, охренела! – наконец не выдержала Холлоу.

Обнажив стальной меч, она, совершенно не стесняясь окружающих её монстров покинула круг, направилась в сторону Трюкси…

И прошла Дискорда насквозь.

Все чудища тут же замерли, но Холлоу было плевать:

— А ну слезай! – потребовала она, подпрыгивая и тыкая самым кончиком меча в гроб: Великая, Неупокоенная и Благоразумная Трюкси, все еще подвывая, заранее воспарила повыше.

— У-у-у!.. Нет!

— Слезай, ghoul y badraigh mal an cuach! Не то хуже будет!

— Ты не смеешь приказывать Великой и Могущественной Трюкси!..

Уловив за спиной движение, Холлоу в доли секунды увернулась: замахнувшийся на неё поленом Брутал по инерции пролетел вперед. Не мешкая, мечница виртуозно перехватила клинок магией за лезвие и как следует долбанула семинаристу по морде эфесом. Затем перехватила оседающее тело и приставила оружие к горлу.

— Нет! Отпусти! Великая и Могущественная Трюкси приказывает! – в ужасе вцепилась в гроб Трюкси.

— Спускайся, перечница! И только попробуй взять на таран!

Спустя пять минут Холлоу устало потирала переносицу, вышагивая взад-вперед. Зареванные Брутал и Трюкси сидели перед ней, обнявшись.

— Поправьте меня, если ошибаюсь, — процедила ведьмачка, пытаясь расставить по местам путанные объяснения парочки. – Вот как все было: Ты, Брутал Перверт Лео Хоук… или все-таки Кинки?

— Б-брутал Перверт… мне же дали другое имя при вступлении в семинарию…

— Хорошо, допустим. Ты, Брутал Перверт Лео… в общем, Брутал, всегда восторгался Трюкси…

— Великой и Могущественной Трюкси, — вякнула дочь сотника Луламуна.

Холлоу вперила в неё такой тяжелый взгляд, что та тут же усохла.

— Ты всегда восторгался Трюкси, которую местные считали ведьмой. Неспроста, кстати: фантомов она делает будь здоров. Ведьмаки иллюзий обычно не видят, а эти даже почти не просвечивают – в какой-то миг я даже подумала было, что это призраки. Подчеркиваю, всего лишь миг.

Великая и Несмертная Трюкси хотела было что-то спросить, но Брутал быстро сунул ей копыто в рот и сам задал вопрос:

— А что нас выдало, если не секрет?

— Да хотя бы Дискорд. Во-первых, я точно знаю, где и в каком состоянии он находится, а во-вторых, как быстро, по-твоему, должна была бы здесь объявиться Её Солнечное Высочество? Молчите? То-то же. Я вообще сомневаюсь, что Отец Лжи стал бы размениваться на фокусницу-самоучку, которую родной отец не сдал на обучение только чтобы повыгоднее выдать замуж. Однако вернемся к тебе, пивасик-ананасик: ты сбежал с хутора, инсценировав смерть. Поступил в семинарию. Успешно отучился. Вернулся, чтобы забрать свою Великую и Любимую, потому что тут её кроме отца никто не любит… напомните, кстати, кто из вас придумал этот великолепный план с церковью?

Влюбленные замялись, а Холлоу обратилась к зеркалу:

— Вообще-то, сахарок, план не так уж плох, — сказало отражение. – Если бы не внезапная переменная в виде нас, все бы скорее выгорело. В буквальном смысле.

— Как раз в стиле наших… фокусников.

Холлоу вздохнула. Ну и что ей делать? Отволочь недомагичку и семинариста к нанимателю?

— Он его убьет, — заметила Маленькая Холлоу.

— Определенно, убьет.

Холлоу задумалась. На кону стоял ее профессионализм.

— Думай хорошенько, сахарок. Правильно или хорошо. Одно из двух.

— Это ведь из-за неё ты решил изучать рога, не так ли? – раздумывая, спросила Холлоу у семинариста.

Брутал замялся. Холлоу поняла без слов.

— Ясно. Но и из-за нее в том числе. Тяжела жизнь артиста: из еды лишь чёрный хлеб с солью — и тот бутафорский… Ладно, хватит. Вот как мы поступим.

Семинарист и фокусница поплотнее прижались к друг другу…

---

В светлице Луламуна было пусто. Если не считать усталого и разбитого сотника и стоящих перед ним Асантэ и ведьмачки. Положив голову на копыта, он не смотрел на них и как будто состарился за день на десять лет.

— Значит, ты провалилась, — глухо произнес сотник.

Холлоу молчала. Сотник сделал несколько движений ушами и понявший всё Асантэ, поклонившись, вышел из комнаты. Тогда заказчик обратился уже к Холлоу:

— Повтори ещё раз, что там произошло?

— Чего там только не произошло… столько нечисти я не видала за всю жизнь: гули, сколопендроморфы, гроб летал, трах, бабах, тудыть-растудыть, Дискорд… а потом скидыщ – и никого. Только пландерсиды по стенам! – кое-как попыталась пожестикулировать Холлоу. – В общем, вы сами можете сходить, глянуть. Если прорубитесь.

— А семинарист? Что с ним стало?

— Не знаю. Не до того было – сама-то еле выбралась. До последнего читал свои псалмы, не захотел уходить.

— Ясно.

С каждой минутой Холлоу чувствовала себя более и более неловко. Она не хотела врать. Она не любила врать.

— Убирайся.

Холлоу не стала спорить. На плату, закономерно, рассчитывать не приходилось.

Они встретили её, когда она немного отошла от дома сотника. Во главе был Асантэ, как всегда, с легкой и дружелюбной улыбкой. Единственный из окруживших ведьмачку номадов, кто не целился в неё из арбалетов.

— Неужели думала, что сможешь так просто уйти? – показался на пороге дома сотник. – Я мог бы простить провал, но столь откровенную ложь – да ни в жисть. Если уж взялась брехать, милсдарыня ведьмачка, хоть делай это на профессиональном уровне.

Холлоу закусила губу.

— Дядь…

— Прости, нетра, — твердо покачал головой Асантэ. — Но работа есть работа. Думать нужно было раньше. А теперь – бросай мечи.

Холлоу быстро просчитала все возможные варианты: ведьмаки умеют отбивать стрелы, даже несколько, пяток, но два десятка, летящие со всех сторон? От части она уклониться, что-то отразит Защита… но остальные убьют её. Стреляют номады отлично, а Асантэ наверняка взял лучших.

И Холлоу приняла лучшее решение. Потянув из ножен мечи, она вонзила их в землю. Сняла и положила рядом плащ и сумки. Отошла на несколько шагов назад.

— Не делай глупости, нетра, — попросил Асантэ, подходя и забирая вещи. – Прости, что так вышло.

Холлоу не злилась на него. Он вел себя, как профессионал.

Её отвели в тюрьму. Ту самую, частично разрушенную, но все ещё рабочую. И бросили в общую камеру, в которой уже сидело трое заключенных: Холлоу посчитала неудобным спрашивать, за что они здесь. Собственно, она только и сделала, что подошла к окошку и принялась размышлять, что делать дальше.

— Ты смотри, ребзя, это ж кобыла! – ворвался в её мысли прокуренный голос.

Холлоу полу оглянулась: до того играющие в карты заключенные оставили свое дело и вперед вышел пегас. Ведьмачка с раздражением вспомнила семинариста и ей захотелось выщипать крылатому перья.

— Ты гляди, как зыркает, — продолжал уголовник. – Строит из себя недотрогу, а хвостом-то как виляет, виляет-то, сразу видно – в охоте! Вот мы щаз как за него…

Поняв, откуда ей под хвост ветер дует, Холлоу поднялась и обернулась уже полностью. Увидев шрам, пегас как-то резко стушевался.

— Насиловать будешь? – деловито спросила ведьмачка.

— Я-я-я… не-е-е…

— Будешь-будешь, — зловеще произнесла будущая жертва изнасилования, делая мягкий шажок. – Долго, со вкусом, пока окончательно не удовлетворишь свои низменные звериные потребности, мой ненасытный жеребец.

Ненасытный жеребец закашлялся и попятился к скалящимся друзьям.

— Ну, куда ты, кексик? – продолжала хищно подступать к нему насилуемая. – Мое тело готово к твоей похоти. Даже к нетрадиционной.

Холлоу сделала легкий рывок, и отшатнувшийся пегас повалился на задницу, наконец разорвав зрительный контакт.

Его дружки загыгыкали, хотя ухмылки вышли немного кривоватыми.

— Ребзя, помогите!

— А что помагать-то? – ржукнул толстенький земной. – Назвался жеребцом – взбирайся на кобылу!

— Горбатый, мать его!

— Ладно-ладно, сейчас, — успокоился толстяк. – Сейчас порешаем… Значит, ты, это, ведьмачка?

— Ведьмачка.

— А ведьмаки – убивают чудовищ, значит ребята хорошие, правильные. А у тебя… как тя звать?

— Холлоу. Холлоу Найт.

— А у тебя, ведьмачка Холлоу Найт, ещё и яйца побольше, чем у нашего Стилета будут…

— Э… э!..

— Заткнись, — отвесил Стилету затрещину местный авторитет, — Так вот, Холлоу, у тебя яйца больше, чем у него, значит ты – настоящий жеребец, эт значит что мы тебя уважаем и всё такое! А жеребцу с жеребцами спать – это неправильно, не по понятиям это! На воле уважать перестанут!

Холлоу открыла рот. Холлоу закрыла рот. Холлоу молча отобрала подушку Стилета и сердито уселась в углу, бурча под нос и сверля взглядом стену.

Не зная, что делать, она посмотрела в зеркальце – единственное, что ей оставили: — Изнасилуй их, сахарок.

— Как-то это…

— Изнасилуй так, чтобы им понравилось.

Холлоу закатила глаза. Переболтать хитрого уголовника она не могла, опускаться до прямого беспредела – не хотелось. Тогда она пустила поток мыслей в другом направлении и, если быть честным, оно ей не сильно нравилось.

— Сахарок? – окликнула её Кроха Холлоу.

— А?

— Говори уже.

— Что говорить?

— Что хочешь. И не смотри так: я – это ты, сахарок. Я как никто вижу, что тебя грызет. Выплесни это, иначе вконец расклеишься.

— Просто… мы же были созданы, чтобы убивать чудовищ. Не важно, от кого заказ, лишь бы плата по уговору. Без мелочей, что отравляют жизнь, без лишних сомнений. Я должна была сдать их и просто поднять брошенный мне кошелек, а потом отправиться своей дорогой. Но почему… почему тогда я сделала то, что сделала?

— Из зависти.

И видя, что Холлоу не понимает, Маленькая Холлоу продолжила:

— Ты завидовала им, сахарок. Завидовала точно также, как завидовала Найт Глоу и его полосатой семье, как завидовала Батти. Но вместо того, чтобы проклинать, в этот раз ты помогла. Помогла сохранить ту крошечную искорку счастья, которая когда-то угасла в тебе. Я не знаю, поступила ли ты сейчас правильно. Возможно, ты нанесла им ещё больший вред, чем могла, и маленькая теплая искорка разгорится пожаром, который спалит их до костей? Ведь кто знает, что случится с этими двумя на Пути, теперь безродными? Может, их любовь уже через год завянет, он её бросит, от горя она потеряет жеребёнка, или их банально убьют разбойники. Может, лишив сиюминутного счастья, ты обрекла бы их на счастье долгосрочное? Может быть, но я не могу этого знать. Но, что я думаю, что знаю, так это то, что, даже поступив неправильно, ты поступила хорошо.

Слова Крохи успокоили Холлоу и следующие дни она уже не думала об этом. Все её мысли крутились вокруг побега, однако Холлоу была ведьмачкой, а не профессиональной преступницей. Её не учили вскрывать замки шпилькой и делать подкопы ложкой. Да и ложки у нее не было.

Через четыре дня её перевели в одиночку, в которой она провела пять дней. Не то чтобы она успела подружиться с Горбатым, Балбесом и Очком, но те успели рассказать ей немного интересного. К примеру, что сотник любит «забывать» о заключенных – сама тройка уже сидела тут года два. Впрочем, всяко лучше, чем если бы он просто приказал дать веревку. Да и кормят с опозданием тут в худшем случае на два дня.

На пятую ночь Холлоу проснулась от тихого скрежета ключа, поворачиваемого в скважине.

— Эй! – нервно окликнул её кобылий голос. – Эй! Ведьмачка! Ты здесь?!

Холлоу моргнула, рассматривая внезапно знакомое лицо.

— Это она, — шепнула Кроха.

Да, это была она. Та самая пони, из-за которой Холлоу попала в долг к Асантэ. А вместе с ней – Цветик, приволокший броню, мечи и сумки.

— Откуда вы тут взялись, сахарки?

— Ой, ну шо за глупые вопросы, — захихикал торгаш. – Я, как уговаривались, вас жду-жду в Даунволле, а тут внезапно в таверне одна соблазнительница оговаривается, что недавно видела, значит, ведьмачку с довольно приметным шрамом и незабываемым взглядом. А дальше уже дело простое, прийти на хутор да подослать ее с вином, чтобы никто не мешал… ну, что вы там шуршите?

Холлоу и вправду параллельно шуршала в сумке. Медальон был, а вот котелок, сундучок с зельями, экстрактами и травами испарился. А вместе с ними – тубус-тыкало, хранящее последнее доказательство невиновности Найт Глоу.

К горлу Холлоу подступил ком. Она и раньше не тешила себя надеждами о добропорядочности слуг закона, тем более в такой глубинке, но письмо…

— Ну же, милсдарыня, — поторопил Цветик. – Скоро рассвет, стражу вот-вот сменят!

— Да что вы копаетесь?! – яростно вклинилась Рэнт Лав. – Меня тут уже быть не должно! Если б не твой дерьмовый шантаж…

Холлоу остановилась. Всего лишь миг понадобился ей, чтобы вспомнить другую бумагу, адресованную павшему от ее меча наемнику. Короткое движение, и вырубленная пони осела на каменный пол. Два шага – и вот уже тело заняло место в камере, а сама ведьмачка заперла замок. Хихикнувший Цветик вопросов не задавал.

— Мы закончили. Идем. – Даже, если тубус вскроют и найдут завещание Глоу, даже если нашедший сумеет его прочесть… слишком много «даже».

— Не жалей, — посоветовала Кроха. – Кто знает, может этот ублюдок невольно избавил тебя от одной из жизненных проблем? По крайней мере, теперь твоя память – единственная угроза тайне Пятна.

У входа их ждали.

— Асантэ… — ощетинилась клинком Холлоу. Сейчас он был один.

— Нет нужды, нетра, — даже не дрогнул наемник. – Контракт закрыт, мы слишком засиделись в этой стороне, а у нового хозяина, как видите, на вас другие планы, — кивнул он в сторону выстроившегося каравана соплеменников. — Кстати, предложение ещё в силе.

Уезжая прочь вместе с Цветиком в повозке номадов, Холлоу не оглядывалась и не обращалась к Крохе. Впервые в своей жизни она была точно уверенно, что поступила правильно.

Правильно и хорошо.