Поколение Хе. Про Зебрику. Часть третья
Глава 21
Командир роты, естественно, уступил Денкейн свою повозку, и первые часа три она там пряталась, страдая от стыда и самокопания, но потом решила размять ноги. И вообще, неуёмный характер не позволял долго грустить. К вечеру она уже сидела у походного костра,
пересказывая всякие сюжеты из книг, которых неграмотные солдаты, конечно, не знали, и в свою очередь слушая истории, смягчённые для ушей дамы.
Уже отправляясь спать в здание почтовой станции-гостиницы, она краем уха услышала:
«Вот ведь народишко сволочь! Какого ещё им начальства надобно?!»
И Денкейн запоздало сообразила, что теперь солдаты будут иметь лишнее предубеждение против жителей городка.
Через два дня, вступая в посёлок, она уже укрепилась духом, смирившись с мыслью, что прежнего теперь не будет. Встречные смотрели в землю, преувеличенно низко кланялись и не заговаривали первыми. Спустя некоторое время почти всех согнали на площадь, причём выглядело это именно так. Солдаты, не особо стесняясь в выражениях, приглашали крестьян послушать нового чиновника.
Сначала, как полагается, выступила Денкейн, представив господина канцелярии советника и сообщив, что теперь управлять посёлком будет он, и что отныне образование будет платным, советы отменяются, как и дотации, и ещё несколько столь же «приятных» новостей, но таким тоном, словно всё это само собой разумеется и входило в её план.
Самое трудное было, конечно, потом говорить с друзьями. Как со столичными, входившими в ближний круг, так и с той молодёжью, которая вырастала на её глазах.
Некоторые отвернулись от Денкейн, хотя она пыталась объяснить им, что так поступила в том числе для их безопасности, и чтобы попытаться сохранить проект.
Кто-то буркнул: «дочь своих родителей». Она сделала вид, что не расслышала…
Примерно неделю спустя Денкейн сидела в памятной беседке и печально подводила в уме итоги.
В целом, община стремительно развалилась. Кто победнее — уехали, поскольку жалования больше, очевидно, не будет, а на одном энтузиазме долго не протянешь. Сирил, холодно попрощавшись, тоже уехал к отцу под тем предлогом, что давно его не видел. Кажется, он всё-таки о чём-то догадался. В посёлке осталось лишь несколько обеспеченных зебр — настоящих энтузиастов просвещения. Остались также жрецы: они были зебрами подневольными, а приказа на переезд не было.
Ласса перевели с повышением из «простой» гвардии в один из «придворных» столичных полков — заместителем командира, так что теперь они смогут чаще видеться. Денкейн не знала, поучаствовал ли в этом её отец, или просто совпало — в принципе, Ласс был толковым офицером. Если так пойдёт, он сможет стать полковником годам к тридцати пяти, а то и раньше. В этом случае их отношения всё равно будут мезальянсом, но всё же не таким шокирующим для знати.
Денкейн тихо фыркнула: к счастью, она практически не бывает в свете, и как там про неё болтают, не интересуется. Скорей всего, тайно завидуют. Фиалка-то может об этом ей сказать, а остальные-прочие нет.
«Впрочем, — подумала она, следуя въевшейся привычке рассматривать всякое явление с разных сторон, — может, эти условности знати не так и глупы, как мне то казалось в интеллектуально-снобистской молодости. У них крестьяне, как правило, знают своё место, и не в последнюю очередь благодаря ритуалу, обычаю…»
Денкейн повернулась, посмотрела на свою «виллу». На самом деле небольшой по столичным меркам особнячок. Его придётся бросить. Не требовать же, в самом деле, с нового чиновника откупные. Надо будет только забрать личные вещи.
На мгновение её посетило желание встать и уйти отсюда навсегда, ничего не забирая. Когда-то Дазо сказал при воспитаннице фразу, которую Денкейн тогда не поняла: «всё остаётся другим».
А что останется после неё? Несколько абзацев в учебнике юного агронома, как надо делать; и юного эконома — как делать не надо? Впрочем, она счастливее многих, лежащих в заброшенных могилах: отец с мачехой её точно будут помнить всегда. Такое стихийное бедствие поди забудь.
Денкейн вздохнула и поплелась к дому.
По совету Гремма перед походом в подземелье Дазо накинул тёплый плащ. Внизу действительно было прохладно. Сам молодой маг был традиционно задрапирован в королевскую мантию из драгоценных мехов. Догадавшись, о чём думает учитель, Гремм усмехнулся:
— Специфика моих подчинённых. Раз уж я — главный, то должен выглядеть и вести себя соответствующе. Вероятно, это обратная сторона жестокости — необходимость перед кем-то пресмыкаться. Они это делают даже с неким словно бы наслаждением. Впрочем, — поправился он, видя, что Дазо собрался возразить, — я не питаю иллюзий, и понимаю, что они меня разорвут, если только у них будет шанс сделать это и не сдохнуть. Постараюсь не доставить лордам королевства такого удовольствия.
— А глубока ли яма? — поинтересовался Дазо.
— Не знаю, — Гремм мотнул головой. Вырубленная в камне галерея, освещённая тусклым синеватым светом, постепенно понижаясь, уходила вглубь земли. Конец её терялся во мраке.
— Я прошёл примерно лигу, потом стало скучно, и я вернулся. Там то же самое. Я спрашивал у наиболее сведущих учёных — никто не знает. Это место считалось потерянным, да и теперь едва ли у кого-то из них хватит храбрости тут бродить… Если учитывать, что саркофаги стоят примерно через две сажени, то я прогулялся мимо тысячи своих царственных предшественников и их ближайших слуг. Затрудняюсь подсчитать, сколько это в годах, но империя явно старше, чем думали. Зато теперь понятно, откуда слухи, будто некий идиот разбудил древнее зло. Уж древнее некуда… Видимо, какие-то зебры, или люди, или ещё кто, я не выяснял, нашли дверь, как-то её открыли, но не догадались и не сумели прочесть в картушах на стенах, что это такое, и что эти кристаллы нельзя ни в коем случае воровать и вообще трогать…
Гремм приблизился к одному из гробов. В нём лежала страхолюдная тварь, похожая на гибрид леопарда с человеком, залитая какой-то остеклованной массой. Впрочем, даже тому, кто никогда не видел подобных созданий, было ясно, что на момент смерти она было далеко не в лучшем состоянии здоровья. И это не особенности разложения трупа, просто тварь была очень, просто невероятно стара. В изголовье саркофага в специальном держателе находился красноватый кристалл размером с яблоко.
— Много лет предельная продолжительность жизни лича считалась какой-то фундаментальной постоянной. А это всего лишь износ участка кристалла… Ну, того, с которого поток снимается. Он больше всего «вибрирует». Не знаю, как объяснить точнее… Но ты понял.
Дазо кивнул:
— Да, я понял.
— А их надо только своевременно менять. Так что всех этих чокнутых психопатов ещё можно оживить, если постараться… Ну, может, не всех — кристаллы тоже стареют, и некоторые будут дефективными, — Гремм издал смешок, — ещё более, чем при жизни. К счастью, я не дефективный, чтоб такое допустить. Но как оружие последнего шанса, я, пожалуй, сохраню это место…
Дазо с некоторой опаской покосился на ученика, а тот продолжал:
— Мародёры попытались спереть камни. Этот, тот и вон тот, — Гремм указал на пустые гнёзда над другими саркофагами. — Естественно, произошёл «конфликт» между не адаптированным предварительно к «пересадке» разумом воров и порядком ослабевшим, проходящим с помехами, потоком из кристалла. Впрочем, сознание тысячелетних магов, пусть от них мало чего и осталось, всё равно было сильнее, и уже на пути обратно взяло верх… Как-то они умудрились не передраться между собой и разойтись в разные стороны. Ну а дальше — представь себе сумасшедшего, но некогда великого мага, запертого в тело, практически не приспособленное для колдовства и рассыпающееся от этого на ходу. Да ещё с довеском в виде не до конца подавленного разума хозяина, который периодически вылезает на поверхность. Не удивительно, что по миру поползли слухи… Живыми никого не взяли, да сильно и не старались. Сами кристаллы тоже, увы, не были найдены. Искусство прятать свои сокровища развито у некромантов, как ничто другое. Впрочем, здесь их ещё очень много, и я, — Гремм понизил голос, — могу отчасти их прочитать, как тогда, на берегу. Это действительно богомерзкая летопись, но из того, что я познал во время сегодняшней своей прогулки, есть любопытное следствие: мы с тобой будем вправду жить вечно и никому не раскроем свой секрет. Ты — единственный, кому я смогу доверить перезапись своего кристалла, когда он у меня будет, конечно… А вот Деф, к сожалению, умрёт. У него нет склонности к некромантии, а обычного могущества тоже недостаточно.
— То есть, для себя ты уже всё решил? — уточнил Клетчатый.
— Ну, глупо же отказываться, — кивнул Гремм, — я думаю, вместе мы даже сможем добиться того, чтобы ритуал не отбивал все чувства…
— И тебя не смущает исповедь моареева прихвостня?
Гремм пожал плечами:
— Я стал импотентом в двадцать с небольшим лет. Но сей печальный факт же не сказался на моём характере… Ну, я так думаю. В этом даже есть свои преимущества: скачки вокруг размножения отнимают у смертных слишком много времени, которого у них и так нет… Ты знаешь слугу моего Их-о-ииза?
— Да, разговаривал пару раз на приёмах.
— Для него чувственные вопросы уже тоже неактуальны в силу возраста и пережитой смерти, но когда я из любопытства спросил, как с этим делом обстоит в его мире, рассказал, что у их вида органы размножения находятся на плече. И не совмещены с выделительной системой. Поэтому они смотрят на сей процесс, в отличии от нас, без излишнего стыда и вообще гораздо проще… Ну и потом. Кроме кучи мёртвых монстров, у меня здесь есть другая, не такая страшная, но зато относительно живая куча. А если я сдохну через полвека, то кто сможет контролировать её?
Разговаривая, они приблизились к выходу из пещеры. Там мялся в ожидании Гремма лорд провинции, под территорией которой и обнаружился Склеп царей.
— Ты доволен своей жизнью? — неожиданно спросил некроманта молодой маг.
— Всем довольные мы, не извольте беспокоиться. Вашим правлением не можем нарадоваться…
Гремм движением копыта отослал его и снова обратился к Дазо:
— Вот видишь, и такое существование тоже может приносить удовлетворение.
— Он лжёт, — ответил Клетчатый, — он заверил бы тебя, что ему нравится и его жизнь, и любое унижение, которому ты захотел бы его подвергнуть, кроме разве что смерти.
Молодой маг кивнул:
— Да разумеется, ты прав. Я шутил. — Он сделал долгую паузу и лишь потом добавил. — Но если когда-нибудь мои шутки не будут столь безобидными, или если я без веского повода решу проверить твоё утверждение на практике, не забывай мне напоминать, что мы другие.
— Не забуду, — кивнул Дазо. — Дело за малым — чтобы я дожил до этого момента, если он когда-нибудь наступит… И пережил его.