Картины мира

Глава 1. Встреча

— Далась им эта любовь, — проворчал молодой человек, стоящий на балконе высокого и старого жилого дома. С семнадцатого этажа раскрывалась панорама Серого города – куда ни кинешь взгляд, везде такие же неуклюжие коробки из кирпича и бетона, перемежающиеся высокими шпилями антенн и прямоугольниками рекламных щитов. Мрачный пейзаж индустриального района, так толком и не изменившийся за два века. Разве что иногда проплывающие поверху флаеры напоминали, что на дворе двадцать третье столетие.

Источником раздражения молодого человека стала веселенькая песенка, громко и навязчиво раздававшаяся откуда-то снизу. Недавний «хит» очередной вышедшей на большую сцену певички-однодневки, который забудут уже через месяц, но до той поры будут напоминать о нём на каждом углу – плакатами и афишами концертов, пиликающими рингтонами персональных коммуникаторов в общественном транспорте, клипами на музканалах по визору.

«Сколько можно попусту трепать одно и то же чувство? Сколько можно мучить его скверными рифмами из песен, дешевым пафосом бульварных романов, наигранными и фальшивыми фразами из кинофильмов? Сколько можно играть с образом любви? Это игра с разлагающимся трупом искренних чувств. И неизвестно, кого она развращает больше – исполнителя или зрителя…»

Примерно так, разве что в куда менее изысканных выражениях, думал молодой человек, пытаясь про себя сформулировать свои мысли и чувства, чтобы потом выплеснуть их на холст. А тем временем в его уме уже складывался, подобно некоему исполинскому конструктору, образ новой картины. И именно источник песенки мог сыграть в нём решающую роль. Певица Ауриэль, синтет-эльфийка, недавно покорившая поп-сцену Европейского Гигаполиса, должна была занять центральное место его композиции.

Молодой человек был художником.

Его звали Расмус Иогансен, ему на тот момент двадцать четыре года. Высокий, под два метра, худощавого телосложения, платиновый блондин с длинными волнистыми волосами, он был бледен какой-то особой, прозрачной, «ледяной» бледностью. Прицепившаяся еще в школе кличка «Ледышка» пришлась очень кстати еще и потому, что в общении с другими Расмус был крайне корректен и вежлив, несколько даже холодноват. Многие считали, что из-за скрытности, а на самом деле молодой художник с юных лет был патологически застенчив.

Именно эта застенчивость и несамостоятельность предопределила многое в его жизни. Отсутствие друзей как в средней школе Пирамид, так и в колледже, двухлетний опыт работы в офисе, куда его устроила мать и где его нелюдимость терпели из-за хороших профессиональных качеств, затем сокращение, долгие и безуспешные попытки найти работу. Тогда Расмус и принял, как он сам считал, единственное самостоятельное решение в своей жизни: профессионально заняться живописью и дизайном. Решение, которое отнюдь не все встретили с пониманием, и плоды которого он пожинает по сей день: маленькая квартирка в Сером городе, заказы от случая к случаю, необходимость подрабатывать и полное отсутствие перспектив. Тем не менее, при всём своём пессимизме, Расмус иногда, по ночам глядя на звёзды с пятидесятиметровой высоты своего балкона, мечтал, что одним прекрасным днём его талант оценят по достоинству.

И тогда он не имел ни малейшего представления, что этим прекрасным днем для него станет именно сегодняшний, ничем не примечательный серый будний денёк. Который повлечёт за собой десятки других событий, ужасных и прекрасных, чудесных и отвратительных, наполняющих радостью и заставляющих впадать в отчаяние. Но не будем же торопить события…

Расмус вернулся в комнату, тяжело – насколько это при его худобе было возможно – плюхнулся в компьютерное кресло. Стоявший перед ним внушительного вида девайс послушно включился. Машинальным жестом открыв личную страницу, молодой художник обнаружил несколько новых заказов, один из которых заинтересовал его больше остальных.

«Приветствую! Не можете ли нарисовать принцессу Луну из старого мультсериала Friendship is Magic? Крайне желательно – в момент её ссоры с принцессой Селестией, незадолго до превращения в Найтмер Мун. Все необходимые материалы я вам вышлю. Оплата будет произведена наличными, если это вас не затруднит». Отправитель – какая-то sylvana_the_lynx.

Заказанная картина займет немало времени. «Ладно, высокие материи подождут, а сейчас мне слишком нужны деньги», — сказал себе художник. Мысленно похоронив масштабный проект с Ауриэль, он напечатал ответ и, открыв файлы, присланные заказчицей, приступил к просмотру. На экране заиграла музыка и появились очертания раскрывающейся книги, рассказывавшей историю двух сестёр-пони…

Признаться, вначале он почувствовал недоумение. Старинный мультсериал для детей младшего школьного возраста, посвященный жизни маленьких говорящих цветных лошадок, явно не выглядел тем, что могло бы вызвать такой сильный интерес у достаточно взрослой девушки, да ещё и чтобы она могла выложить за это определенную сумму кредитов. Но лишь поначалу. Постепенно Расмус увлёкся просмотром. Трогательно-милые лошадки с огромными глазами не просто резвились на экране – нет, они становились участницами простых и вполне жизненных историй, провозглашавших идеалы доброты, дружбы и альтруизма. «Вот уж чего так сильно не хватает нашему миру», — вздыхал про себя художник, вспоминая невеселые будни в школе и колледже. Несмотря на простоту фабулы и примитивную рисовку, мультсериал Расмусу искренне понравился.

Несколько часов пролетели в одно мгновение. Просмотрев первый сезон, он поднялся с кресла и заходил по комнате, продумывая детали будущей картины. В ней должны были бороться друг с другом два цвета, золотой и темно-синий, и синего требовалось больше. В то же время, фигуре Селестии в композиции следовало находиться значительно выше. Образ Луны должен был быть связан с завистью, гневом и разочарованием, образ солнечной принцессы – со строгим и непреклонным желанием порядка, властностью, и в то же время – материнской добротой.

День сменял день в работе, и спустя неделю Расмус в ужасе понял, что картина выражает совершенно не то, что ему хотелось. Селестия получилась красивой, но неживой, словно мраморная статуя, и даже взгляд розовых глаз вышел безжизненным и тусклым. Солнечная богиня внушала трепет – но не более. То ли дело Луна! И поза, и взгляд младшей из сестёр-аликорнов – всё дышало жизнью, уверенностью в своей правоте, и не столько даже гневом, сколько отчаянием от того, что старшая сестра не хочет принимать её всерьёз. Луна казалась подростком, так как, пытаясь сыграть на контрастах, Расмус придал её фигуре и мордочке характерные черты, подсмотренные у соседской дочери, четырнадцатилетней рокерши и источника постоянных скандалов, отголоски которых долетали из-за стены. Худощавое, хрупкое, нескладное телосложение, острые черты мордочки, на которой запечатлено выражение упрямства и раздражения, огромные, полные влаги, и в то же время решительные глаза – слёзы злости, а не печали. Но эта ребячливость только делала лунную принцессу более живой, чем сестра, и её бунт выглядел если и не оправданным, то, по крайней мере, вызывал сопереживание. А ведь в мультфильме было показано, что неправа именно Луна!

Полный разочарования, Расмус пробовал самые разные цветовые комбинации, позы и выражения мордочек героинь, но результат получался всё тот же. Спустя неделю, забраковав уже пять работ, он решил отказаться от заказа.

Было пять часов вечера, Сильвана, по счастью, оказалась онлайн в виртсети. Её аватар, рыжая рысь, появился прямо перед взволнованным Расмусом.

Sylvana_the_lynx: ну что, мастер, как продвигается работа?

ICE: на самом деле не очень. Получается какая-то бессмыслица, именно поэтому я предлагаю аннулировать заказ. Выходит не пойми что. Извините, пожалуйста.

Sylvana_the_lynx: а чего так? Может, покажешь?

ICE: (скромный смайлик) Ладно, только чур, не ругайтесь – так уж вышло.

(обрезка изображений…)

(приложил 5 файлов)

Sylvana_the_lynx: не может быть…да это же шикарно! Беру все. Оплата наличными устроит?

Расмус был изумлён. То, что казалось ему откровенным браком, обрадовало заказчицу.

ICE: Пожалуй, да. Где вас ждать?

Sylvana_the_lynx: через пару часов буду в Пирамидах, пересечение Виктори-стрит и Уилсон Гроув. Удобно?))))

ICE: Да, пожалуй.

Закончив разговор, Расмус без сил рухнул на диван, с мечтательной улыбкой вперив взгляд в потолок. Всё шло великолепно. Пожалуй, при таком раскладе он даже сможет некоторое время не брать заказов и вернуться к своему масштабному проекту. Теперь осталось только встретиться и передать заказ. Перебросив на портативный носитель все пять вариантов, он снова задумался – всё-таки за несколько лет затворничества ему нечасто приходилось встречаться с заказчиками лично. Немного также выбивали из колеи непосредственность и фамильярность этой Сильваны – основными заказчиками Расмуса были жители богатых районов, которые могли себе позволить произведения искусства, созданные человеком, а не компьютерной программой. Они общались совершенно в другой манере, в снисходительно-холодноватом официальном тоне. В целом, Расмус откровенно стеснялся и побаивался предстоящей встречи.

Наконец собравшись с силами, он открыл шкаф и вытащил свой обычный выходной костюм – белую рубашку и порядком застиранные серые брюки. Честно говоря, он втайне ненавидел эту одежду, неудобную, лишенную индивидуальности, и в то же время предательски демонстрирующую его плачевное финансовое положение. Но выбора не было. Поверх он накинул лёгкую черную кожаную куртку – подарок отца.

Надев туфли, он снял электронные ключи с крючка, сунул их в карман и, шагнув за порог, решительно хлопнул дверью. Отступать было некуда. Несколько минут беседы вполне стоят кругленькой суммы кредитов.

Расмус шел по кварталу. Все знакомо: чумазые дети во дворе, гоняющие мяч, рядом на скамейке девчушка-подросток играет на планшете в какие-то гонки, старушки на лавочке, чириканье птиц в поднебесье, серые коробки домов, граффити на стенах, пьяница, валяющийся у обочины, ряд машин в переулке – старых, с двигателем внутреннего сгорания. По этой мирной картине трудно было сказать, что будущее уже два столетия как произошло, и где-то среди блистающих многокилометровых игл Шпилей небесную синеву бороздят флаеры на антигравах, а по улицам разгуливают киборги и искусственные антропоморфные существа. Разве что приглядевшись, можно было рассмотреть некоторые признаки пришедшего XXIII века: крохотную блестящую точку летящего флаера в небе, голографическую рекламу вдалеке, коммуникаторы устаревшей модели в руках у нескольких бабулек, рыжие уши и пушистый хвост у одного из курящих у подъезда подростков – в Сером городе к генофрикам относились толерантнее, в результате выросло уже несколько поколений людей с обличьем и повадками антропоморфных зверей, некогда сделавших себе операцию по перемене внешности. Расмус не понимал этой эпидемии превращения себя в фурри – если просто перемены внешности и телосложения, или, скажем, биоимпланты несли определенные преимущества, хотя и стоили недешево, то странным казалось тратить не меньшую сумму, приобретая при этом в плюсе лишь непонимание окружающих, а зачастую и агрессию.

Как известно, после знаменитой Хартии, объявившей синтетов равноправными гражданами Гигаполисов, на деле изменилось немногое, де-факто свободу приобрели лишь разумные синтеты с зеленым чипом, которые не имели хозяина. Синтеты с синим статусом также обретали свободу, но при этом оказывались на улице. Многие из них возвращались на старые рабочие места – на этот раз по трудовому договору, по содержанию мало отличавшемуся от их прежнего положения, разве что даровавшему им определенные личные права – правда, опять же, без особенной гарантии их реального выполнения на деле. А законодательные акты по изменению положения «хозяйских синтетов» наткнулись на яростное противостояние корпораций и частных владельцев, защищавших свою «собственность». В результате операции по освобождению синтетов натыкались на множество бюрократических препонов. Разумеется, это вызывало недовольство как у свободных синтетов, так и у людей. Многие активисты становились генофриками и модификантами в знак солидарности с синтетами, демонстративно давая понять «Мы такие же, как и они! Дайте им свободу, как и нам!». Разумеется, подобная эпидемия модификаций вызвала реакцию правительства. Значительная часть крупных финансовых и политических деятелей Белого города объединились в партию «Братство людей», получившую представительство в Глобальной Ассамблее. Через неё «Братство» неоднократно продавливало репрессивные законы относительно как синтетов, так и генофриков, упирая на то, что и те, и другие являются угрозой существованию Гигаполисов. Это упорное противостояние защитников и противников синтетов выливалось и на улицы: так, появилось целое движение «линчевателей», по некоторым слухам, спонсировавшееся «Братством». Это были группы молодых людей, от откровенных маргиналов до «золотой молодёжи», устраивавшие жестокие расправы над бесхозными синтетами и выкладывавшие видео в киберсеть. Защитники прав синтетов, в свою очередь, создавали дружины, защищавшие районы как от «линчевателей», так и от уличной преступности, а также добивались суда над наиболее одиозными убийцами синтетов – не всегда успешно, часто деньги и влияние спасали подсудимых. Под удар «линчевателей» нередко попадали и генофрики, впрочем, справедливости ради, далеко не всегда группе обычных хулиганов-садистов удавалось справиться с модификантом. К тому же, самообороне от «линчевателей» способствовал и тот факт, что генофрики жили обособленно, порой образуя целые гетто, охотно принимали беглых синтетов и других генофриков, и отличались крайним коллективизмом – за одного вставали все члены «стаи». Поэтому несколько неудачных рейдов «линчевателей» в гетто на окраинах Серого города кончились кровавым избиением с убитыми и покалеченными, нападающим не помогли даже нелегально купленные бластеры. Тем не менее, из-за локальности сопротивления до победы было ещё далеко. К тому же, каждую подобную потасовку «Братство» использовало для нагнетания антисинтетской истерии. В пропаганду «Братства Людей» поначалу верили немногие, всё-таки слишком известны были в Гигаполисах некоторые фамилии, и слава эта была недоброй. Тем не менее, со словами столь влиятельных людей правительству было трудно не считаться. Так, например, именно по их инициативе были закрыты несколько вольных ферм за пределами Европейского Гигаполиса и запрещена научная экспедиция в Сибирь. Удафф, известный журналист, разразился по этому поводу длинной саркастической статьёй «Собаки на сене, или как господа корпоранты об интересах народа пеклись».

Расмус подошёл к месту встречи – высокое здание торгового центра на перекрестке Виктори-стрит и Уилсон Гроув так и манило к себе огнями рекламы. Присев на скамейку рядом со входом, он полной грудью вдохнул свежий вечерний воздух, наблюдая за заходом солнца. «Всё-таки, как бы ни продвинулись люди по пути совершенства технологий, им не изменить главного – красоты и величия синего неба и солнечного сияния. И над пещерами древних людей, и над горделивыми рыцарскими замками, и над бетонными высотками, и над руинами разрушенных войной городов, и над Гигаполисами – оно сияет всё так же ярко и непобедимо. И никогда нам не достанет силы это изменить. Исчезнут люди, их сменит что-то иное, невообразимое – а солнце будет светить всё так же, пока, спустя многие миллионы веков, не погаснет…», — так думал Расмус, чувствуя, как его медленно клонит в сон. Как-никак почти неделю он не высыпался, трудясь над эскизами.

— Эй, художник! Вот и я!

На стоянке, в десятке метров от него, с рокотом мотора остановился мотоцикл. Чёрный, обтекаемый, с мощными колесами из армированной резины, над выхлопными трубами – странный знак: широкий зигзаг молнии, раскрашенной во все цвета радуги. Но владелица этого чуда, как раз снимающая шлем, оказалась ещё необычней.

Мотоциклистка была фурри. Невысокого роста стройной девушкой-рысью, с рыжей шерстью и озорным взглядом карих глаз. В заостренных ушах, увенчанных кисточками, торчало несколько позолоченных колечек пирсинга.

Расмус потерял дар речи. Не то что бы он не догадывался с самого начала – профиль виртсети, ник, аватарка были слишком серьезными намеками – но всё же художник с самого начала отнес это к обычному эпатажу.

«Хотя…а что мне за дело? Что, генофрики не люди, что ли? Откуда в тебе этот расизм, старина? Да и потом, не жениться же я на ней, в конце концов, собираюсь. Передам картины, получу денежки, и только я её и видел», — подумал Расмус, вставая с лавочки и поднимая руку в приветствии. Словно в опровержение своих слов, он поймал себя на том, что любуется плавными и быстрыми движениями подходящей фурри: «Действительно, прямо как настоящая кошка в человеческом облике».

― Рада встрече, дружище! ― заказчица улыбнулась Расмусу будто старому другу, чем заметно его смутила. ― Поди заждался? Ну вот и приехали твои денежки, а как там мои шедевры?

          ― Э… здраствуй, ― не сразу нашёлся что ответить сбитый с толку художник, ― я… да, всё с собой. Сильвана, я полагаю?

          Рысь мелодично рассмеялась. Голос у неё был под стать внешности: сильный, уверенный, но при этом очень красивый и дружелюбный. Ни дать ни взять кошачье игривое мурчание!

          ― О, теперь я отлично понимаю, почему твой талант выплеснулся на холст, а не на сцену. Моё настоящее имя Сильвия, ники киберсети ни к чему, когда мы стоим рядом!

          Лукавая улыбочка этой фурри уже начинала раздражать: что она себе позволяет в общении с совершенно незнакомым человеком, в конце концов!

          ― Что ж, думаю, стоит перейти к делу, ― флэшка покинула карман. ― Здесь все пять работ.

          К сожалению, серьёзный тон ничуть не усмирил настроения недо-кошки, и Расмус уже задумался, а что, если она синтет? Не скрипт ли делает её такой общительной? У хозяина… бывшего хозяина могли быть любые заморочки.

          Фурри явно не забивала себе голову такими незначительными глупостями, как личное пространство и деловой этикет: она грациозно подошла практически вплотную и неслабо хлопнула молодого человека по плечу, не убирая со своей морды дурацкой улыбочки.

          Удивительно, но от неё пахло не шерстью и дорожной пылью, а дорогими духами.

          ― Какой же ты серьёзный таким замечательным днём! ― рысь наигранно вздохнула и закатила глаза, что с её узкими зрачками выглядело даже немного пугающе. ― Не получишь ни цента, пока не познакомишься со мной как культурный мальчик. Строка поиска не обманула меня? Ты – Расмус Торвальдсен? Провёл детство в пирамидах, отучился на ботана, нашёл работу и сразу оттуда вылетел, теперь побираешься в Сером Городе…

          ― Ну хватит! ― человек грубо отпихнул хамоватую фурри, хотя та явно ожидала чего-то подобного и ничуть не потеряла равновесия. ― Ты вообще слышала такое слово – «манеры»? Ты заказала рисунки, я исполнил заказ, теперь…

          Совершенно не смутившись, рысь перебила собеседника. Склонив голову на бочок и снисходительно глядя снизу-вверх на человека на две головы выше её самой, она мурлыкнула:

          ― И теперь я выражаю тебе благодарность за твои прекрасные работы! Вот карточка, ― перед носом художника возник пластиковый прямоугольник, ― тут вся сумма, можешь проверить с комма, а флэшку я забираю домой. Спасибо!

          Вновь растерявшись под таким напором, Расмус не сразу заметил, что флэшка у него из руки исчезла. В следующий миг он обратил внимание на небрежно выведенные цифры в углу карты – пароль. Этот совершенно абсурдный факт выглядел столь же раздражающим, как и сама фурри.

          ― Ты выглядишь так мило, когда хмуришься, ― усмехнулась Сильвия, активируя проекции картин, ― если не прекратишь, я приглашу тебя на свидание.

          Раздражённо скрипнув зубами, Расмус дёргаными движениями проверил баланс карты – всё-таки, ради такой суммы можно и потерпеть мохнатую хамку. Кредитов оказалось ровно столько, сколько нужно – даже процент на обналичивание был учтён. Самая обычная временная балансная карта, никаких подвохов…