Блюз с ароматом яблок
"...and fall"
На следующий день Блюз не пришёл, а затем он не пришёл снова. Наконец, на третий день он также не был замечен на ферме Свит Эппл Эйкерс, где его напрасно ожидал красношкурый жеребец.
И БигМак знал, почему так было. Знал, но до последнего надеялся, будто ему это лишь казалось. Все эти три дня он безвылазно просидел в своей комнате, ожидая знакомого стука в дверь, цокота копыт по коридору… всего этого не было.
Возможно, уже никогда не будет.
А чего он ожидал?
Он гладил спящего друга — гладил так, как не должны гладить друг друга друзья; он возбудился, и возбуждение невозможно было скрыть. А затем он просто молча сбежал, принимая свой позор.
В конечном счёте из БигМака вышел скверный друг: имея такие высокие чувства, он не смог сдержать свою грязную натуру.
Может, он всё-таки безнадёжен?..
Он понимал, что эти мысли не могли довести его до добра — дорожка уже была протоптана, но именно они занимали его голову под конец третьего дня.
Тот день выдался пасмурным, что было достаточно нетипично для Понивилля, а под вечер и вовсе хлынул дождь, аккомпанируя душевному состоянию БигМака.
Красный пони глядел в окно на объявшую небо необъятную серость и думал о Блюзе. Ему всерьёз казалось, что если бы голубой жеребец вдруг оказался в его комнате и тепло ему улыбнулся, тучи сей же час бы рассеялись, не смея омрачать мир, в котором жил Блюз. Разлука давила ему на нервы, каждая секунда без его любимого музыканта казалась пыткой, а сама мысль о том, тот теперь не хотел его видеть… нет, он не мог о таком думать, то была слишком жестокая мысль.
Поэтому он и оставался сидеть у окна, терпеливо смотреть на калитку, ожидать стук в дверь и знакомый голос.
— Сахарок? — за дверью раздался знакомый голос. — Ты в порядке?
«Сахарок» ничего не ответил — у него не было сил оторвать подбородок от подоконника, а взгляд — от калитки за окном.
Он услышал, как скрипнула дверь. Кобыла вошла в комнату.
— На ужин у нас сегодня был яблочный пирог, бабуля Смит сама пекла. Получилось объеденье, копыта оближешь! Я даже сохранила для тебя кусочек побольше — сама не верю, что у меня это вышло, у Эппл Блум аппетит как у табуна жеребцов.
Молчание было его ответом.
— Может, ты опять заболел? Сходить за доктором?
Тишина.
— Святая Селестия! — она громко топнула копытом. — Да поговори ты уже же со мной, меня раздражает твоё молчание! А не то я… силком потащу тебя в спа на глубокий массаж, а потом попрошу Рэрити сделать тебе хуффикюр!
Пони даже ушами не повёл.
Кобыла вздохнула и села рядом с ним, он видел её краем глаз. Она некоторое время смотрела вдаль вместе с ним, а потом наконец вновь заговорила, но уже гораздо тише и спокойней.
— Ла-адно, давай начистоту. Ты поругался с Ноутворти?
Это имя заставило его вздрогнуть.
— Можешь не отвечать, сама всё знаю. Думаешь, я не видела, как ты прибежал домой три дня назад? Знать не знаю, что там между вами произошло, да и лезть не хочу в ваши жеребцовские дела, но дураку ясно, что вы поссорились. Так ведь?
— Агась… — ответил он.
Наверное, это можно было назвать ссорой. Немой и очень неловкой ссорой.
— И теперь ты сидишь тут и скучаешь без него, но не идёшь к нему, потому что уверен, что ты прав, а он нет?
— Н-неа…
— Да какая в круп разница? Все друзья ссорятся, но вы всё ещё друзья! Ты замечательный пони, и я это знаю. Он тоже неплох. Вас что-то объединило, что-то связало. У вас проскочила искра, как сказала бы Твайлайт. Неужели ты позволишь какой-то глупой ссоре разрушить вашу дружбу?
Ох, если бы это была просто глупая ссора…
— Если бы я вот так дулась после каждой ссоры с девочками, у меня бы никогда не было подруг. Да, иногда они здорово меня бесят, говорят такие глупости, что просто святая Селестия! Особенно Рэрити. Но в такие моменты я просто вспоминаю, почему они мне так дороги, через что мы прошли вместе, моменты, когда мы были счастливы, как мы вообще сошлись… и остальное как-то перестаёт бросаться в глаза.
И БигМак вспомнил.
Он вспомнил их первую встречу в саду. Приятная встреча с жеребцом помогла ему отвлечься от мрачных мыслей, подняла настроение. Тогда ему впервые понравилась его улыбка, его смех.
Потом была встреча в клубе, перед которой он чуть не сошёл с ума от волнения, но в итоге всё вышло на славу. Именно тогда БигМак понял, что выходить развлекаться в город это не так уж и страшно, особенно если компания приятная.
Затем — игра в «Огры и Подземелья» вместе с Дискордом и Спайком, которая заняла весь день реального и с неделю игрового времени — самые весёлые посиделки на его памяти, и во многом как раз потому, что на них присутствовал Блюз.
А потом встречи на ферме, прогулки по городу, валяния на травке… и всё это тоже было так мило его сердцу.
— А если… — заговорил БигМак, наконец оторвавшись от подоконника, — а если он меня не простит? Что, если я совершил кое-что настолько плохое что… это очень трудно простить?
— Ты якшаешься с Дискордом. Тебе ли не знать, что нет таких вещей, которые нельзя простить?
— Но ведь я… — он вовремя закрыл рот. — Нет, ты не поймёшь. Я оказался плохим другом. Он ни за что меня не простит.
Они молчали ещё некоторое время. Тяжесть сказанных им слов постепенно дошла до него. Глаза заслезились, он с большим трудом подавил тяжёлый всхлип.
Эпплджек молча приобняла его.
Брат и сестра смотрели в окно на разыгравшуюся непогоду. Дождик превратился в настоящий ливень, словно чёрные тучки решили смыть Эквестрию. Иногда тучные капли под порывом ветра барабанили по стеклу, давая возможность БигМаку тихонько всхлипнуть.
— По крайней мере, — наконец нарушила завесу тишины яблочная кобыла, — ты не будешь потом жалеть о том, что не пытался.
— Агась. — Ответил на это жеребец.
— Отправишься завтра с утра?
— Н-неа.
Каждая его шерстинка вымокла, влага пропитала его будто бы до самых костей, но, стоя непроглядно тёмной ночью перед дверью дома, трясся он вовсе не от холода.
Отыскать в Понивилле дом Блюза оказалось задачей не из простых. БигМаку пришлось оббежать чуть ли не весь Понивилль, выспрашивая у попрятавшихся в домах пони о том, где жил Ноутворти. Казалось, будто многие и вовсе не знали, кто это такой, а сам Мак с каждым обойдённым домом всё сильнее корил себя за то, что понятия не имел, где жил тот, кого он считал своим лучшим другом.
Свет на местонахождение жеребца пролила Пинки Пай.
Он уже минут десять стоял перед дверью, никак не решаясь постучать. Он не знал, как отреагирует жеребец на его появление в столь поздний час в столь ненастную погоду, а неизвестность пугала.
Реакция могла быть какая угодно, но едва ли положительной. Он мог просто молча закрыть перед ним дверь, не дав сказать и слова, мог накричать на него, позвать на помощь, даже ударить… или просто не открыть.
БигМак нерешительно постучал в дверь. Стук был едва слышен за шумом дождя.
Время текло мучительно медленно и напряжённо. В какой-то момент ему хотелось спрятаться за ближайший угол и убежать подальше, но второго шанса могло и не быть. Если бы он сразу поступил иначе… он мог просто притвориться, что спит. С жеребцами во снах иногда и не такое происходит! В конце концов, он мог объясниться прямо там, на месте. А что он? Убежал, как преступник, молча признавая всю мерзость своего деяния. И что должен был подумать на этот счёт Блюз?
Дверь перед ним открылась совершенно неожиданно — он не слышал за ней шагов, не слышал, как отворялся засов, а потому стоящий в дверях голубой пони застал его врасплох.
Он был таким же прекрасным, как и всегда, а свалявшаяся после сна грива делала его ещё милее. Ох, как же он скучал по нему все эти дни…
Мак пытался выбрать между «прошу, выслушай меня» и «упасть на колени и молить прощения», но первое слово было за хозяином дома.
— Мак? Ты что тут… заходи быстрей! Святая Селестия, ты же заболеешь так! — его голос звучал… обеспокоенно?
БигМак перешагнул порог, а суетливый хозяин закрыл дверь и побежал куда-то вглубь дома.
У Блюза был достаточно стандартный дом, хоть и слегка больше, чем у большинства обитателей Понивилля — в нём было аж два этажа. Но не интерьер простенькой опрятной прихожей занимал мысли жеребца.
Он не заметил ни намёка на злости, обиду или отвращение в голосе Блюза, не сообщало этих эмоций и выражение его морды. Будто бы он просто заскочил к другу в гости и случайно попал под дождь. Будто бы ничего не произошло.
Музыкант вынес ему несколько полотенец, которые уже через минуту насквозь были пропитаны водой. Затем он отвёл Мака в гостиную, где того уже ждала чашка горячего чая.
Мак сел в кресло и молча стал пить чай, Блюз уселся на диван, поджимая под себя ноги, будто стесняясь.
БигМак старался не выдавать волнения, но кружка с чаем, которую он держал в копытах, заметно подрагивала — Блюз, впрочем, даже и не смотрел на жеребца, предпочитая разглядывать свои передние копыта. Мак пытался придумать слова извинений, но ничто не шло ему в голову. Он был растерян. Растерян от того, что его так тепло приняли, от того, что синегривый пони выглядел… напуганным?
Мак вдруг почувствовал отвращение к самому себе.
Разумеется!
Он был крупнее любого жеребца в городе, мало кто мог потягаться с ним в силе. Как-то раз, идя по Понивиллю, он тянул за собой целый дом (долгая история). Конечно же бедный жеребчик, бывший и меньше и слабее него, будет его бояться! О, богини! Когда же он успел до той точки, когда его собственные друзья боялись его?
— Прости меня, — осмелился наконец проронить он, но столь тихо, что и сам не был уверен, были ли произнесены эти слова вслух.
— Но за что? — ответил синий жеребец после некоторого молчания, его морда по-прежнему выражала растерянность и страх.
БигМак лишь опустил глаза в пол, происходящее показалось ему какой-то жестокой шуткой. Неужели он хочет, чтобы он вслух проговорил свой позорный проступок? «Прости, что я трогал тебя, пока ты спишь»? А может лучше: «Прости, что меня угораздило в тебя влюбиться, и теперь я буквально помешан на тебе»?
У жеребцы задрожали копыта, однако прежде чем он смог хоть что-то произнести в своё оправдание, Блюз вновь подал голос.
— Мак, что происходит? — мягко спросил он, — в прошлый раз ты так убежал, даже не попрощавшись, что я испугался. Все эти дни я пытался понять, что же я сделал не так, а теперь ты сам приходишь ко мне на ночь глядя и просишь прощения…
— Агась…
Сейчас, по зрелому размышлению, он понимал, что мог остановиться на этом, и тогда всё было бы хорошо. Но ни мозг, ни сердце не были ему подвластны.
И он рассказал ему всё.
И про загадочные сны с неизвестным жеребцом, и про принцессу Луну, и про ночные прогулки по саду, и про свою любовь — любовь к нему.
Он не помнил, как долго длилось объяснение. Может, он выпалил всё за считанные секунды, но не исключено, что речь затянулась на долгие и непростые минуты, что он запинался, заплетался, сбивался с мысли и топтался на месте. В любом случае Блюз выслушал всё до последнего слова, ни разу не прервав эмоционального монолога.
Последовала тишина, которая длилась чудовищно долго.
БигМак не отваживался даже взглянуть на своего молчаливого собеседника. За окном буйствовала погода, гремел гром и сверкали молнии, порывы ветра отбивали дробь ставнями окон — словно пегасы объявили Эквестрии войну. Но пони слышал лишь стук собственного сердца, что отдавал в висках, и боялся, что и Ноутворти слышит этот лихорадочный звук. Несмотря на насквозь вымокшую шёрстку, ему вдруг стало невыносимо жарко и душно под полотенцами, хотелось вновь выбежать под дождь и не оглядываться.
От чашек чая, к которым никто так и не притронулся, уж перестал исходить горячий пар, а полотенца вымокли так, что толка от них никакого не было, а они всё молчали и молчали.
В конце концов, эта тишина длилась чудовищно долго.
— Я… я не знаю, что сказать. — Первым нарушил тишину Блюз.
Наконец он встал и медленным шагом (БигМак только и слышал редкое «Цок. Цок. Цок», словно приговор: «Виновен. Виновен. Виновен») прошёлся к окну, глядя в него рассредоточенным, ничего не выражающим взглядом.
— Я думал, тебе нравится со мной общаться. Думал, тебе нравится моя музыка. Но ты…
— Н-нет! — Мак резко поднял голову, слёзы начинали застилать его глаза, — мне нравилось разговаривать с тобой и слушать твою музыку! Я просто…
— Ты лапал меня во сне! — крик музыканта раздался словно выстрел.
Слёзы хлынули из глаз красношкурого жеребца, голова закружилась. Всё казалось кошмарным сном или бредом, но как очнуться?
— Прости, — вздохнул Ноутворти. — Ты хороший жеребец, БигМак, и я уверен, что ты найдёшь себе другого хорошего жеребца, но я не думал, что ты воспринимаешь наши отношения… в таком ключе.
— Прошу тебя… — только и смог проскулить Мак со сдавленным от слёз горлом.
— Мне просто нужно всё обдумать, ладно? — скороговоркой выпалил Блюз. — У меня никогда не было ничего подобного, и я… и…
Но БигМак уже стремглав выбежал за дверь.
На следующий день он узнал, что Ноутворти уехал из Понивилля.