Искусство живое

Часть 1. Глава 4

Холст давил своей пустотой. Так часто бывает, когда пытаешься написать что-то не по вдохновению, а просто потому что надо. Название картины Тач выбрал наугад — написал в заявке первое, что пришло в голову. В тот момент он не думал о том, что именно будет изображать. Писать что-то яркое и хрестоматийно-эпическое вроде столба драконьего пламени, разбивающегося о щит Флэша Магнуса, не хотелось. Тач закрыл глаза и попытался вспомнить лекцию по истории о Столпах Эквестрии.

Пегас Флэш Магнус, воин королевского легиона, переправлялся с отрядом через земли драконов. Драконы похитили двух его товарищей, и он вызвался добровольцем, чтобы отвлечь ящеров, пока отряд будет спасать пленников. В этом ему помог Нетитус — щит, отражающий огненное дыхание драконов. Флэш Магнус выманил драконов из их логова и, когда пленники были спасены, заманил крылатых ящеров в грозовое облако, что позволило  пегасу избавиться от их погони.

Экскурс в историю помог Тачу определить возможные сюжеты картины. Набросав карандашом в блокноте несколько зарисовок, он остановился на одном сюжете. По его задумке, картина должна была представлять собой портрет пегаса-легионера в профиль. Флэш Магнус летит навстречу грозе с холодной решимостью во взгляде, такой же холодной, как и тёмные тучи, устилающие небо над ним и вокруг него, а о гонящихся за ним драконах напоминают оранжевые рефлексы на его броне.

Единорог начал работу. Когда были набросаны общие очертания, раздался стук в дверь. Не ждавший гостей Пресайз Тач удивлённо хмыкнул и открыл. На пороге стояла Инк Дроп.

— Дроп? Эм, привет. Ты пришла за портретом?

— Привет. Да, я хочу забрать его, — приветственно улыбнулась кобылка.

— Конечно, сейчас, — ответил Тач, отходя за работой.

Серая земнопони прошла в мастерскую и, заметив мольберт с незаконченной картиной, с любопытством стала её осматривать.

— Вот, держи, — сказал художник, левитируя завёрнутый в бумагу портрет земнопони.

— Спасибо. Тач, а если не секрет, что это? — спросила Инк Дроп, взглядом указывая на холст.

— Я пишу это для одной выставки.

— Правда? Что за выставка?

— Послезавтра в Малом кантерлотском зале живописи будет выставка, посвящённая Столпам Эквестрии.

— Обязательно приду на неё, — пообещала земнопони.

— Я смотрю, ты любишь живопись, — усмехнулся Тач.

— Есть такое, — улыбнулась Дроп. — Тогда до встречи на выставке!

— До встречи, — попрощался художник, после чего кобылка удалилась.

Трое пони, два единорога и одна пегаска, подошли ко входу в Малый кантерлотский зал живописи. Каждый из них нёс завёрнутую в плотную ткань картину. Пресайз Тач открыл дверь и вошёл. Вслед за ним вошли Фогги Соул и Уайт Спектрум. Охранник, посмотрев на них, спросил:

— Художники?

— Да, — ответил Тач.

— Проходите в главный зал.

Несмотря на название, Малый кантерлотский зал живописи был не таким уж малым. Главный зал представлял собой довольно просторное помещение, разделённое стенами на секции. На стенах уже висело много картин, изображающих великих пони древности. Студенты заметили Скролл Рид, молодую жёлтую земнопони, преподававшую им графику. Она разговаривала с работницей выставочного зала. Когда пони подошли к ней, она сказала:

— Вот и наши студенты. Миссис Деск, покажите им их места.

Кобыла-единорог, с которой разговаривала Скролл Рид, повела пони за собой.

Их картины висели рядом. Сначала шла работа Уайт Спектрума, изображавшая шестёрку Столпов, смотрящих на Стигиана, тщедушного единорога, опустившего голову в печали и раскаянии. Старсвирл Бородатый, стоящий впереди, своим взглядом как бы спрашивал у единорога: «Почему?» Рокхуф и Флэш Магнус смотрели с осуждением, Сомнамбула — с досадой и болью, Мэг Медоубрук — с печалью, Мистмэйн же стояла с опущенной головой и закрытыми глазами. Тач заметил, что картина Уайта была гораздо лучше проработана, чем его собственная. У самого Тача едва хватило времени, чтобы завершить свою работу, поэтому он задался вопросом: когда Уайт Спектрум всё успевает? Видимо, это его собранность, которой можно было только позавидовать. Второй висела картина Фогги Соул, на которой, слегка подражая стилю древних рисунков юга Эквестрии, была нарисована пегаска Сомнамбула, уверенно идущая с завязанными глазами по подвесному мосту к связанному принцу Хисану; мост был узким и выглядел так, словно вот-вот разорвётся, позади на пегаску хищным взглядом смотрел Сфинкс. Третьей была картина Пресайз Тача. Миссис Деск прикрепила под каждой картиной табличку с именем автора и названием, затем попросила каждого расписаться в списке выставочных работ.

— Завтра вечером выставка закроется, — сказала миссис Деск. — Можете прийти и лично забрать свои работы, или я передам их вашей преподавательнице миссис Рид.

Уже через полчаса после открытия выставки зал наполнился посетителями. Пони медленно прохаживались от картины к картине, задерживались возле них с задумчивыми или наоборот, любопытными и даже восторженными выражениями лица, тихо переговаривались. Тач тоже бродил по залу, время от времени подходя к картинам. Проходя мимо выставленных студентами работ, он увидел Фогги Соул, разговаривающую с Инк Дроп. Интересно, она её узнала? Он подошёл ближе и услышал их разговор.

— На самом деле, у меня есть несколько похожих картин, — говорила Фогги Соул. — Просто эта мне кажется самой удачной.

— Вот как? Если не секрет, то в чём между ними разница? — спросила Инк Дроп.

— Я их рисовала в разных стилях, и на них разные моменты из легенды о Сомнамбуле.

— Вы так любите эту легенду?

Соул задумалась.

— Наверно. Это легенда о надежде, а надежда — это великая вещь. Она заставляет пони идти дальше, даже если неизвестно, сколько осталось до конца пути, и что ждёт в конце. Надежда не даёт разжать зубы пони, который держится за корень дерева, свисая над обрывом, — пегаска говорила это немного отстранённо, словно эти слова предназначались не только или даже не столько Инк Дроп, сколько ей самой.

— Но ведь надежда может не только спасти, но и ранить, — сказала серая кобыла. — Для пони, висящего над обрывом, разочароваться в не оправдавшейся надежде на спасение гораздо страшнее, чем сдаться сразу.

После некоторого молчания Фогги Соул ответила:

— Мы можем не знать, ведёт ли следующий шаг в бездну или на твёрдую почву. Но если потерять надежду, то остаётся только сидеть на месте. Либо сдаться, когда спасение было уже близко.

На мгновение повисло молчание, затем Инк Дроп сказала:

— Да. Надежда стоит того, чтобы её хранить.

Какое-то время кобылы стояли в молчании, затем Инк Дроп пошла к следующей картине, которую написал Тач. Пегаска же так и осталась задумчиво стоять у своей работы, глядя словно сквозь неё. Заметив единорога, серая земнопони приветливо улыбнулась.

— Тач, мне сегодня везёт на художников, — сказала она вместо приветствия. — Только что я говорила с мисс Фогги Соул о её картине, теперь встретила тебя.

Художник заметил, что Соул, тоже услышавшая это, бросила на них какой-то странный взгляд и поспешила уйти.

— Я вижу художников каждый день, и что с того? — шутливо спросил Тач.

— Это не считается, ты же сам художник, — так же шутливо ответила Дроп и добавила более серьёзно: — Я говорю о том, что нечасто выпадает возможность поговорить о картине с её автором.

— А это действительно так важно? Автор ведь уже говорит со зрителем через картину.

— Да, но понять его мысль получается не всегда. Мисс Соул, к примеру, рассказала мне о своей картине то, что я сама бы понять не смогла. Я это не к тому, что у неё непонятная картина, а к тому, что мы с ней мыслим по-разному, и это нормально.

— Но если автор будет пояснять каждую свою картину, какое же это искусство? — сказал Тач. — В искусстве участвует не только автор, создавая его, но и зритель, когда его осмысляет, и в этом вся его прелесть. Без зрителя искусства нет и быть не может. Если ты говоришь с автором на разных языках, то, возможно, тебе стоит поискать другого автора, который говорит на твоём языке. А иначе искусства не получится.

— А вы в своей академии все такие философы? — хихикнула Инк Дроп.

— Разве это философия? — удивился Тач. — Мне кажется, это нечто само собой разумеющееся.

— Может, для пони искусства и да. Но лично я никогда об этом не задумывалась.

Пони общались, бродя по выставке и иногда обсуждая картины. Наконец, Инк Дроп спросила:

—Тач, а могу я попросить тебя написать ещё один мой портрет?

Удивлённый таким вопросом, Тач ответил не сразу.

— Дроп, зачем тебе ещё один портрет? У меня и так довольно редко заказывают портреты с натуры, а чтобы два подряд — вообще впервые.

— Просто мне понравилось то, как ты написал первый.

Объяснение показалось Тачу притянутым за уши, но он решил не спорить. В конце концов, он ведь ничего не теряет — даже наоборот, ему самому понравилось работать с Инк Дроп.

— Ну хорошо, а когда?

— Давай завтра. Только у меня будет просьба: если ты не против, может, выедем для этого на природу?

Такая просьба несколько выбила мысли Тача из колеи. Он не так часто выезжал на природу, а писал там в последний раз ещё до поступления в академию. Однако, подумав, причин отказываться он не нашёл — всё равно завтра выходной, и каких-то особых планов на него у единорога не было.

— Можно и на природу, если у тебя есть на примете места.

— Есть. Лучше поехать утренним пригородным поездом, тогда будет достаточно времени.

— В таком случае буду ждать тебя утром на вокзале. А сейчас, полагаю, и мне, и тебе нужно подготовиться.

— Конечно, — улыбнулась земнопони.