Лунанград
Глава X. Антиэссенция, или Песнь для слабых
Твайлайт очнулась в тускло освещённых каменных палатах, погребённая под ворохом покрывал, взмокших от пота.
Медленно вдохнула, выдохнула. И снова — вдохнула, выдохнула. Что-то ей подсказывало: это важно; может, сам миг или её вдохи — но это очень, очень важно. Что-то подсказывало…
…Оборот этот — “что-то подсказывало” — был, пожалуй, самым фальшивым и лживым из всех ею виденных. Твайлайт скрежетала зубами, когда встречала его в книгах. Халтура, набившая оскомину бессмыслица в контексте мира произведения. Это как бы своеобразный звоночек: писака, родивший такое, попросту не придумал, как логично и правдоподобно связать в повествовании факт А и факт Б. Вместо этого он, пуча глаза и издавая дикие звуки, отвлекает внимание читателя, пока сам задней ногой судорожно пропихивает сюжет вперёд.
Твайлайт не совсем понимала, почему об этом думает, но ничего не могла поделать. И впрямь, почему? Она всего-то очнулась в бреду и холодном поту, она без понятия, почему её как цунами накрыла волна мнимого тепла, а вдобавок ко всему — хоть убей, но она не помнит, как очутилась в постели.
Единорожка приподнялась на локтях и провела языком по пересохшим губам… и чуть не поперхнулась — во рту разверзлась пустыня. Может, это болезнь? Горячка стукнула в голову и унесла в беспамятство на пару часов? Что последнее отложилось в памяти?
Они прилетели в город с помпой и странным пафосом. Толпа гомонила, охваченная мандражом, необъяснимой энергией… и что потом? Из памяти вынырнул расплывчатый образ пищи. Трапеза? Если и так, обошлось без выпивки — голова всё-таки не болела. Но вот чувство слабости явно поселилось в теле; едва Твайлайт попыталась слезть на пол, её ноги подкосились. Она резко схватилась за изголовье, чудом избежав позорного падения и ушибов.
Твайлайт, не рискуя отпускать кровать, вздохнула с досадой. Неужели одного раза было мало? Очнуться не пойми где, не пойми как, с провалами в памяти и ломотой в суставах, как будто после восьми подходов в борьбе со звёздной медведицей?
На сей раз, правда, никто её не караулил как по совпадению, чтобы осведомиться о самочувствии. Потому, собравшись с силами, Твайлайт покинула опочивальню и побрела по галереям княжьего дворца в поисках кофе — и, если повезёт, еды и ответов.
Визит принцессы в Лунанград продлился неделю — неделю, как ни взгляни, добрую и славную. По всей видимости, Твайлайт пропустила пир, устроенный в честь их прибытия, из-за лёгкого недомогания и вроде бы нехватки жидкости в организме, но после завтрака и удивительно приятной беседы с властителем города быстро оправилась. Странный обморок она списала на житейские неурядицы и за блинами поведала князю, как непросто жить в одном ритме с Луной — дневной сон и ночные бодрствования, стыдно признать, вытянули из неё всю волю к жизни.
Бесспорно, князь знал, что Твайлайт будет нечем заняться днём (все церемонии были запланированы на послезаката), и очень хотел продемонстрировать своё гостеприимство в глазах высокочтимой ночной принцессы. По его велению единорожку проводили в старые дворцовые архивы и — предоставили самой себе. Князь не прогадал: от обилия старинных рукописей она чуть не тронулась умом, такой был восторг. Единорожка даже выпросила у библиотекарей пару фолиантов, чтобы уже в Кантерлоте переписать их и размножить для широкого круга читателей.
С заходом солнца по чертогам начинала бродить Луна. Пока она завтракала, Твайлайт неторопливо потягивала чай и с удовольствием внимала сладким напевам музыкантов. Чуть погодя они с принцессой коротали время за партией в шахматы, а потом — посещали городские достопримечательности, уже по всем правилам церемониала, и ни разу Луна не хмурилась и не была угрюма, как не столь давно в Сталлионграде.
Чем объяснить разительные перемены в настроении? Твайлайт много раздумывала, но под конец третьего дня пришла к выводу, что это не так уж важно. Если хочешь видеть кого-то радостным — зачем в его радости сомневаться? Прошлое много значило для Луны. Может, вид знакомых мест возвращал её душе покой, напоминал, что не всё в жизни изменится или исчезнет, стоит лишь отвернуться?
В последнюю ночь перед отъездом в главном зале дворца снова устроили пиршество, куда пригласили все почтенные семейства Лунанграда. Сама Луна занимала почётное место во главе длинного стола, а Твайлайт и князь сидели от неё по левое и правое копыто.
— Забавно, — заметила Твайлайт в перерыве между подачей блюд, задумчиво перекатывая кружок багрово-тёмного вина в чаше. — Добираться сюда было как-то… тревожно. Гротескно даже. Непросто? Без спору. Но хоть убейте — всё как в тумане, но это мелочи. Просто вот мы, наконец, приехали, и Лунанград… он, знаете, вполне нормальный.
— Нормальный? — уточнила Луна.
— Ну, более-менее. Культура тут совсем другая, конечно. Я так и не привыкла, что в эквестрийском городе говорят не на общепринятом… то есть, э-э, не на самом распространённом языке. Ну, вы понимаете. Тут вроде Эквестрия, но совсем другая, совсем не как я представляла — это невероятно расширяет кругозор! И вроде бы всё спокойно, но из-за тех подзабытых ощущений Лунанград воспринимается немного… разочаровывающе.
Князь захохотал и, глядя на неё через стол, притворно изобразил на лице страшную обиду.
— Сударыня, я уязвлён! Мой город — и чтоб вот так… Гротескно и разочаровывающе!
— Я слаба в красноречии… — Твайлайт зарделась и спрятала порозовевшее лицо за ободком кубка.
— Все мы слабы, что уж там, — тихо проговорила Луна, но вдруг повернулась к единорожке. — Чувствуешь разочарование? Зело необычно. Быть может, ещё сказывается твой недавний недуг.
Твайлайт протяжно вздохнула и пожала плечами.
— Да, возможно. Не исключаю. Но… не знаю, не уверена… Нет, не слушайте меня, Ваше Высочество. Просто мысли вслух.
Луна, кивнув, улыбнулась ей.
— Ничего, в том нет ничего дурного. Приятно знать, что визит наш был тебе по нраву. Позволь-ка, однако, заострить внимание на одной детали. Молвишь, твои воспоминания скудны касательно пути?
— Честно? — Твайлайт нахмурилась до складок на лбу. — Я в основном помню разговоры с вами в вагоне… Помню, состав сошёл с рельс, я упала, ударилась головой. Других важных событий я как-то совсем не припомню.
Она обвела сосредоточенным взглядом сидящих и говорящих пони за столом — и вдруг застыла как громом поражённая.
— А знаете что? Если так подумать, у меня ощущение, что я словно забыла кого-то. Вашего капитана!.. Не видела его с самого приезда.
Единорожка фыркнула в нос и, полагая, что он занят чем-то жутко важным, не стала утомлять принцессу расспросами.
Та молча кивнула. Беседа потекла своим чередом… вернее, потекла бы, не задай Луна ещё один вопрос:
— Как ты считаешь, Твайлайт, когда ты что-то не помнишь, что это значит? Какой смысл в этих словах — “не помнить”?
— Не знаю. Забыть, не удержать в памяти? — Твайлайт развела копытами. — Но вы, наверное, спрашиваете не про словарное определение.
— Нет, — рассмеялась Луна, — что ты, нет. Просто мои думы чуть мрачны, не принимай близко к сердцу!.. Я на миг задумалась: если мы не помним наших поступков, то, как сказали бы нынче, это “не в счёт”? А даже если помнишь, неважно что, — в счёт ли это? Есть в том какой-либо смысл?
Она рассмеялась — снова — и жестом подозвала слугу с вином.
— Мы с сестрой любили задавать друг другу нелепые вопросы, но то было давно, минули годы. Ну а ныне?.. Княже, я слыхивала, что у вас по сей день готовят кое-какие изысканные яства, давно не услаждавшие моего живота…
Селестия не торопилась. Луна сменила позу, села в кресле прямо.
Луну не покидала страшная усталость. Наверное, они обе её чувствовали — страшную, хроническую усталость, — уже бесконечно долго чувствовали и ещё бесконечно долго будут чувствовать.
Селестия напевала тихий, бессловесный мотив себе под нос. До того как Твайлайт обмолвилась об этом на обратном пути в Кантерлот, Луна не сомневалась, что песня без слов — очень в духе Селестии. Теперь она не сомневалась, что это очень в духе аликорнов. Музыка струится в самое сердце и душу, разливается, течёт всё дальше и дальше, когда стирается смысл слов. Слова всегда стихают первыми; стихают быстро.
Селестия передвинула фигуру.
— Твайлайт рассказывает прелюбопытные вещи, — спокойно, как бы невзначай обронила она, словно говоря о погоде или узоре на фасоне заурядного платья.
— В самом деле? Занятная она особа — Твайлайт. Ты нарочно подгадала вопрос к началу моего хода?
— Тебе лет не сильно меньше моего, Лулу. Не поверю, что ты до сих пор не научилась держать в уме несколько мыслей одновременно.
— Да, лет немало, но при том, вот удивительно, я не была и не буду столь же двуликой, что и ты, — смотря на фигуры, отвечала Луна и сделала ход — дерзкий, требующий решительного ответа.
Самой вымученной на свете метафорой была метафора шахматная. Луна это сознавала; более того, она выросла из таких банальностей ещё до изгнания, и даже тысяча лет, выдернутая из русла бурной реки времени, не вдыхала новой жизни в старые кости чёрно-белых фигур. Конечно, можно не кривя душой сказать, что манера игры — да и манера вообще что-либо делать — отражает натуру и темперамент играющего. Но по сути… В самом ли деле движение пешки по доске — это знак, несущий в себе внутреннее содержание? Если уж на то пошло, впору засомневаться, насколько прочна связь между причиной и следствием. Они с сестрой играют в шахматы — содержит ли это смысл? Говорит ли это о Селестии что-нибудь, кроме того что она любит шахматы и хочет скоротать время?
— Я? Двуликая? Едва ли. Двуличие предполагает неискренность или лицемерие, кои, боюсь, в моём репертуаре отсутствуют.
— Полноте, сестрица: замысел на умысле интригой погоняет; даже в шахматы — и те не играешь, а паутину вьёшь вокруг каких-то каверзных вопросов. Очень в духе двуликой натуры.
Селестия шумно втянула носом воздух.
— Допустим. Твайлайт почти ничего не помнит о поездке. Я уже поняла, что ты забрала её память.
— Тогда не к чему переливать из пустого в порожнее.
— Но я всё же хочу поговорить.
С протяжным вздохом Луна помассировала копытами виски.
— Ещё б ты не хотела. Всё наседаешь, давишь, дёргаешь… Очень хорошо, милая сестрица! Дерзай. Штурмуй стены.
— Зачем ты так поступила?
Глаза Луны описали круг и, полные негодования, застыли на старшей сестре. Порой складывалось ощущение, что она нарочно строит из себя дурочку. Она хочет услышать “когда” или “зачем”? Впрочем, вопрос риторический — мотивы Луны были очевидны, а уж о Лунанграде Селестия знала предостаточно, чтоб догадаться о единственной причине, оправдывающей вмешательство в память.
— Твайлайт окунулась в исток, — проговорила Луна. — Я знала, хоть и страшилась подобного исхода, но всё равно взяла её с собою. Слова бессильны, но всё же: я скорблю. И в страшном гневе, ибо авантюра была не просто бесцельна… Вся поездка, весь этот вояж в обществе Твайлайт — всё было лишено смысла.
Селестия деланно, притворно улыбалась, лучилась самодовольством, вытягивая из неё слова, которые хотела услышать. Но тут на её лице впервые мелькнула тень неподдельного удивления.
— Прости?..
— Тебе солнце голову напекло? Лишено смысла. Напрасно, бесплодно, тщетно. Весь путь туда не имел смысла, присутствие Твайлайт не имело смысла. И оттого я в гневе. Трудно сообразить?
— Ты правда считаешь, что Твайлайт…
Луна прекратила имитировать раздумья над шахматами и устало откинулась на спинку кресла.
— В чём смысл ставить юную смертную пред очи старых грехов и потчевать её маловразумительными россказнями о былом? Чего я добилась? Только смутила её, обременила и, вероятно, по своей же чудовищной глупости — запятнала скверной. Ты же почувствовала на ней мой отпечаток, я права?
— Да. Этот вопрос тоже не давал мне покоя.
— Разучилась себя сдерживать, — фыркнув, хохотнула Луна. — Не то что, право, я была когда-то в этом мастерица. Моя уверенность лишь окрепла, когда она погрузилась в ложный исток.
— Не подумай, я не спешу винить тебя за это решение.
Селестия тоже бросила притворяться, что играет в шахматы, и поднесла к губам чашку с вездесущим чаем. “Я ценю любую отсрочку перед неизбежным”, — когда-то, кажется, она так говаривала.
— Радует ли меня, что ты вторглась в разум Твайлайт? Нет. Но разве было бы лучше, вернись она домой в безумии и помешательстве? Тоже нет.
— Не веришь, что она могла бы совладать с мороком? — вырвалось у Луны.
— Одна пони, в которую я верила сильнее прочих, не совладала, — вырвалось в ответ у Селестии.
Луне предпочла бы вернуться к шахматной дуэли и метафорам. Пускай они стократ избиты, затасканы и сомнительны — лучше пусть они.
— Твоя… твоя правда, — нашлась она наконец со словами. — Прости меня.
Селестия молча кивнула. С возвращения Луны она зареклась сыпать ответными извинениями через слово и отнеслась к клятве с нешуточной серьёзностью.
— Изначально, когда ты попросила Твайлайт поехать, чего ты добивалась? — спросила Селестия.
— Я… плохо соображала. Было так одиноко. Просто отчего-то хотелось, чтобы не только я, но и кто-то другой узрел то место и…
Луна заёрзала в кресле. Почему в комнате так душно? И почему она не встретилась с сестрой на каком-нибудь балконе, откуда легко сбежать?
— Не ищи разумного обоснования для моего поступка, его нет.
— А по-моему, всё же есть.
— Так просвети, будь милостива.
Селестия опустила глаза на шахматную доску.
— Ты хотела покаяться перед кем-то, раскрыться и излить душу, не беспокоясь о прошлом. Разве это — бессмыслица?
— И в памяти у неё сохранилось… что, ничего? Я всё вымарала.
— Полагаю, ты не стёрла собственные переживания.
Луна нахмурилась с сомнением.
— Нет… не стёрла.
— Значит, ты не забыла, что Твайлайт Спаркл — хорошая пони, и за годы под моим присмотром она многое пережила и многому научилась. Ты же знаешь: она может выдержать твоё бремя и, что бы ни случилось, будет для тебя подругой. Я бы сказала, что это ты приобрела много нового — просто не хочешь себе признаться.
Селестия широко зевнула.
— А что до остального… Мне ли говорить тебе, есть или нет в твоих страданиях смысл, Лулу? Из нас двоих ты верила в наличие сакральной сути у каждой былинки, а не я.
— О извечный наш спор, — фыркнула Луна раздосадованно.
— Воистину извечный; разрешиться ему не суждено. Есть ли смысл у твоего прошлого в этом городе? А хочешь ли ты, чтобы он был? Потому как если да — значит ты сама давно решила, в чём этот смысл заключается. Если же нет — значит смысла нет ни грана, и не к чему его искать, а ты — свободна.
— Вольная в обязательствах, в этом вся ты, — буркнула Луна.
Но Селестия только покачала головой.
— Отнюдь. В своих обязательствах я строга к себе как никто другой. Просто меня больше волнуют сами пони, чем вожжи, жалящие их под хвост. Меня больше заботит моя младшая сестрёнка — Луна, — чем чьи-то ядовитые мысли о ней. Хватит, пожалуй… Пойду-ка я, Лулу, отдохну. Не скучай, хорошо?
— Не стану, — ухмыльнулась Луна. — Увидимся за утренней трапезой.
Селестия негромко рассмеялась и тихо пропела:
— Непременно.
Она собрала шахматные фигуры в ящичек из розового дерева, Луна поднялась из кресла и, по старой привычке, отряхнула себя крыльями. Сёстры крепко обняли друг друга; старшая расцеловала её в обе щёки, совсем как в те времена, когда не было Эквестрии, а Луна ещё дышала юностью. Затем — попрощались, и Луна возвратилась к себе.
Чертоги встретили её безмолвием и одиночеством. Она замерла. Вслушалась в тихие вздохи, шорохи дворца, эхом звучавшие из резонаторных раковин с десятикратной силой. Подумав, она начала магией чертить на полу атласы звёзд, планет и небесных сфер, выписывая линии и горящие сигилы. Труды, о ночные труды: табуны грёз, огоньки тайн за завесой бытия…
Далеко не сразу заметила она сиротливо лежащий на столе сложенный листок. Сверху знакомым почерком были выведены извинения: сенешаль перепутала деловую корреспонденцию с личной. Луна развернула бумажку, и оттуда выпало ещё одно письмо — от её подруги Твайлайт Спаркл.
Сегодня не сплю всю ночь. В прошлый раз первой ходили вы, теперь мой черёд, так что… e4.
Луна моргнула — и захохотала. Заливаясь смехом, разметала мерцающие проекции и собрала из них доску, передвинув пешку Твайлайт на нужную клетку. Был в них смысл или нет, но шахматы — чудесная игра, и отказываться от партии она не собиралась.