Волна
Тетрадь №1. Запись №5
Проснулся я рано утром от того, что услышал звон разбивающегося стекла и грохот чего-то тяжёлого. Вскоре этот звук снова повторился, надо мной просвистел камень, а меня самого осыпало осколками стекла! Что это за ерунда такая? Похоже, что кто-то специально, даже можно сказать, целенаправленно, бьёт стёкла в моих окнах?! Выглядываю в окно и чуть не получаю в морду очередным булыжником. Повезло, что я вовремя заметил летящий в меня камень, и я успел перехватить его телекинезом. На улице было ещё темно, Селестия не успела поднять солнце, но луна давала достаточно света, что бы я увидел стоящего на улице очень старого пони.
— Эй, мистер, зачем вы это делаете?! — спросил я его.
— А! Проснулся, поганец! — обрадовался тот. — Получай, гроверово семя!
Старик метнул в меня булыжник, который уже держал в копыте. Тот, выпущенный умелым копытом, полетел мне прямо в голову и непременно бы попал, если бы я не остановил его магией.
— Успокойтесь, мистер! — попытался я образумить старика. — Не знаю чем я вам так досадил, но я сейчас выйду и мы непременно поговорим об этом и во всём разберёмся!
— О да! Обязательно выходи! Уж я с тобой разберусь! — улыбнулся дед и, если честно, то меня бросило в дрожь, и от его тона, и от его улыбки.
Но я решил, что всё же выйду и мы всё выясним. А то на шум могут выглянуть и соседи. Например: миссис Гринстоун. А уж привлекать её внимание мне очень не хотелось. Она же распустит потом такие слухи, что мне потом стыдно на улице будет показаться! Я уже имел «счастье» убедиться в её талантах.
Выйдя на улицу, я было подошёл к этому старому жеребцу, но мне пришлось очень быстро отскочить от него, потому что этот старый понь очень быстро попытался заехать мне копытом по морде. А когда промазал, то он было погнался за мной, но даже я услышал, что у него что-то внезапно хрустнуло в спине, и он, охнув от боли, повалился на бок, не в силах пошевелиться.
— Позвольте мне помочь вам? — обратился я к нему, когда понял, что он больше не будет на меня нападать.
— Тебе повезло, ублюдок, что я так стар, — буквально прорычал он, в бессильной ярости буквально прожигая меня взглядом. — Будь я помоложе — уж я бы тебе задал!
— Давайте я занесу вас в дом и постараюсь помочь со спиной, а потом мы попьём чай и вы расскажете мне, чем я вас так разозлил? — предложил я.
— Не вижу как я этому мог бы помешать, — скривил морду, скрючившийся на земле дед.
Аккуратно подняв телекинезом и занеся старого жеребца в дом, я скастовал на него диагностическое заклинание. Что ж… оказалось не так всё и плохо, обычное защемление нерва. Я разогрел воспалённый участок магией, а потом вправил на место выскочивший позвонок. Дед вскрикнул от неожиданности, но потом невольно расплылся в улыбке, когда понял, что снова может двигаться, не опасаясь боли.
— Вам пока лучше обойтись без резких движений, — предупредил я, видя, как он снова старается взглядом прожечь во мне дыру. — Давайте я налью вам чаю, и вы расскажете мне, чем я вас так разозлил.
Дед кряхтя поднялся на ноги и доковылял до моего мягкого кресла у стола, в которое и рухнул, блаженно прикрыв глаза.
— Как же мне не злиться, если это ты виноват в том, что мой родной внук уже который день кричит в моём собственном доме эти гроверовы кричалки?!
— Я-ясно, — кивнул я, поднося старику чашку с чаем, в который я добавил щепотку пустырника — ему просто необходимо немного успокоиться. — Тогда я понимаю ваши чувства. Вы, к тому же, наверное, застали ещё ту войну?
— Застал ли я её?! — вскинулся дед. — Да я на своём крупе испытал всё то, о чём сейчас не принято говорить, если ты не хочешь испортить беззаботную атмосферу в компании!
Старый пони отхлебнул из чашки, закашлялся, после чего отхлебнул ещё:
— Пустырник добавил? — хмуро спросил он.
— Немного, — кивнул я. — Вам вредно волноваться.
— Не могу с этим не согласиться, — кивнул дед, отхлебнув ещё глоток. — Знаешь, мне было тогда где-то то ли три, то ли четыре года. Я, в общем-то так и не знаю когда у меня день рождения — сам не помню, а подсказать уже некому. Но я хорошо запомнил тот день, когда на нашу деревеньку напали грифоны. До сих пор не могу избавиться от тех запахов, что чувствовал тогда! А дикие крики умирающих даже сейчас звучат в моей голове! Запах крови, дыма, горелого мяса — вот что я чувствую, вспоминая тот день!
Дед помолчал, повертев чашку между копыт, потом сделал ещё глоток и продолжил:
— Меня и моих родителей, как и многих других жителей нашей деревни, собрали тогда и погнали в очень жуткое место. Я тогда не знал, что оно называется концентрационный лагерь, но то, что это очень нехорошее место — я понял практически сразу. Нас всех загнали тогда в какой-то длинный барак и мы спали там прямо на холодном каменном полу. Еды нам тогда не давали, только мутную, протухшую воду, от которой потом болел живот и приходилось бегать в один из углов барака, который пони решили отвести под эти дела. Через несколько дней привезли доски и пони, под присмотром грифонов-стражников, стали сколачивать нары. После этого стало полегче. Особенно после того, как нам позволили набрать на ближайшем поле травы и набить ей тюфяки. По ночам, лёжа на своём тюфяке, я расковыривал дырочку в нём и таскал оттуда травинки. Пожалуй, они были гораздо вкуснее той бурды, которой нас кормили грифоны.
Старик снова отхлебнул из чашки чай и продолжил:
— Именно тогда я запомнил этот запах, — кивнул он на кружку. — Моя мать была что-то типа знахарки в нашей деревне. Лечила поней травами. И в том страшном бараке она умудрилась среди собранной травы выбрать те травы, что могли помочь понибудь при каких-то недугах. Она рассказывала мне в то время какая трава от чего помогает и как надо приготовить её, чтобы она была полезна. Эти знания я до сих пор не забыл и они не раз помогали мне в моей долгой жизни.
Старик резко отставил пустую чашку и сменив тон продолжил:
— Всё изменилось тогда, когда в наш лагерь приехало какое-то большое грифонье начальство! Нас к их приезду заставили убрать территорию, выдраить до блеска барак, а потом загнали в другой, пустующий пока барак и окатили всехпони из брандспойтов! Я помню какой обжигающе-холодной была вода той струи, которая попав в меня, отбросила меня на других пони!
После этого, на следующее утро нас выстроили на плацу и здоровенный грифон в чёрной форме выбрал из строя нескольких пони. Их тут же увели из лагеря, и я больше никогда не встречал их.
Старик глянул мне в глаза и продолжил, так и не отводя от меня взгляда:
— Так продолжалось несколько дней. Из разговоров других пленных, я узнал, что пленных увели на обед. Так это стали называть и пони, и караулящие нас грифоны. Я, по малолетству, тогда не мог взять в толк, от чего многие пони плачут, когда это случается. Почему многие уводимые сопротивляются и отказываются идти. Разве они не понимают, что обед — это хорошо! Я тогда мечтал о вкусной овсянке, которую раньше моя мама никак не могла заставить меня съесть.
Старик судорожно вздохнул и прижав копыта друг к другу, продолжил говорить:
— Там была одна кобылка… мы подружились, хотя она и не назвала своего имени… такая милашка, чуть постарше меня… у неё была такая забавная расцветка — розовые глаза, зелёные грива и хвост, небесного цвета шёрстка… вот она-то и объяснила мне всё. Я… я долго не мог поверить в это… на следующий день, вместе с остальными выбранными «на обед» пони, увели и её.
Старый жеребец всхлипнул и я вновь налил ему чаю, добавив в него изрядную дозу отвара из пустырника. Он кивнул, благодаря меня за это, отхлебнул из чашки, при этом копыта его так тряслись, что кружка выбивала дробь, стуча по зубам. Наконец, он смог успокоиться до того, что смог продолжить:
— Вместе с тем важным грифоном в чёрной форме, к нам в лагерь, бывало, приезжала и его супруга — очень важная грифона, что вечно воротила нос, когда проходила мимо нас. Ей, видите ли, было невыносимо нюхать исходившую от нас вонь. Так вот… через несколько дней… она заявилась в лагерь… в новом манто голубой расцветки… С ЗЕЛЁНОЙ БАХРОМОЙ!!!
Кинутая стариком кружка просвистела мимо моей головы и разлетелась на мелкие осколки, врезавшись в стену, на которой осталось тёмное пятно от чая. Я снова ощутил рой холодных мурашек, что пробежали по моему телу — мне стоило больших трудов увернуться от метко брошенной кружки.
— А знаешь что мы слышали каждый день?! Что постоянно лилось из репродукторов развешенных по всему лагерю?! Мерзкие грифоньи марши, речи грёбаного Гровера и лозунги! Те самые лозунги, которые сейчас повторяет мой внук! И виноват в этом ТЫ! Это ты, ублюдок, заставляешь скандировать этих мелких дебилов то, что губило их дедов и прадедов!
Мне пришлось немного придержать взбешённого старика магией, чтобы он не покалечился сам и не покалечил меня. Но признаюсь честно — мне было страшно! Я чуть ли не физически ощущал направленную на меня ненависть старика.
— Уверяю вас, всё совсем не так! Я наоборот хочу дать понять этим наивным жеребятам, что на самом деле происходило тогда и как это могло случиться. Именно в этом состоит моя цель! И уверяю вас, в пятницу они все поймут это!
— А с чего я должен тебе верить? — прошипел старик, прожигая меня глазами, но не в силах двинуться, спелёнатый моим полем телекинеза.
— С того, что я не хочу чтобы это когда-нибудь повторилось! — выдал я с излишней, пожалуй, горячностью.
Дед внимательно вгляделся мне в глаза, а я постарался выдержать его взгляд, хоть признаюсь честно, мне это было нелегко. Наконец он опустил взгляд и сказал:
— Хорошо, я поверю тебе! Можешь меня отпустить — я не причиню тебе вреда.
Я отпустил его, но на всякий случай отслеживал всё, что он делал. Каждое его движение.
— Как же вы выжили в этом аду? Вас освободила подошедшая армия пони?
— О нет! Вовсе нет! — хмыкнул дед. — В тот день, когда я увидел шкурку моей подруги на той грифонше… я, честно сказать, впал в ступор. Я просто не мог двигаться от того шока, который испытал при виде этой страшной картины. Мне было очень страшно! А через несколько дней мою семью и ещё нескольких пони выбрали «на обед».
— Но как же вы тогда выжили? — изумился я. — Вы сбежали?
— Сбежал? — хмыкнул дед. — Пожалуй это трудно назвать побегом. Я тогда всё ещё не мог двигаться и просто лежал у матери на спине, когда нас повели из лагеря. И вот когда почти вся стража отвлеклась на одного из пони, что пытался сбежать, она улучшила мгновение и сбросила меня в придорожные кусты.
— И вас не хватились? Никто не заметил, как ваша мать сделала это?
— Заметили, — покачал головой дед. — Вернее заметил один стражник. Помню, он тогда поглядел на меня своим круглым птичьим глазом, а меня пробрало холодом так, словно сама смерть взглянула на меня! Но он так ничего и не сказал, и не сделал, просто прошёл мимо. Я так и пролежал там до самого вечера, а потом меня подобрал грифон-пастух, что пас хозяйских свиней в поле у дороги. Он тоже заметил как моя мать скинула меня в кусты. Этот грифон принёс меня к себе в дом, и они всей семьёй заботились обо мне, выхаживали, делились своими и без того небольшими припасами. Больше полугода они прятали меня то в подвале, то на чердаке, а то и в колодце. Это случилось тогда, когда один из соседей донёс на них. Но пришедшие солдаты ничего не нашли, и тогда они увели с собой доносчика. Но после этого я решил, что мне пора уходить от них — я не мог больше подвергать опасности этих добрых грифонов.
— Значит после этого вы пробрались к своим?
— О не-е-ет! — рассмеялся старик каким-то каркающим смехом. — К своим! Ха! Меня поймали через три дня, взяв спящим в стогу сена, и отправили в очередной лагерь! Там я получил на память вот это!
Старик отогнул шерсть на ноге и я увидел синие цифры — 305. Нолик был кривоватый и почти напоминал восьмёрку.
— Там мы работали на полях! — продолжил говорить дед. — Грифонам нужны были лекарства для их армии, а рабочих лап не хватало. Так что они заставляли работать нас, чтобы мы добывали для них лечебные травы и корешки. А хочешь анекдот? На воротах лагеря была надпись на грифоньем: «А́рбайт махт фрай» — «Труд освобождает». Враньё! Только смерть могла освободить нас! Правда, нам ещё повезло, работая в поле — мы могли перехватить травинку-другую, чтобы не сдохнуть от голода. Другим пони повезло меньше.
— И вас освободили пришедшие войска пони? — спросил я.
— О да, они появились так внезапно, что никто из грифонов, служивших в лагере, не успел сбежать, — кивнул дед. — Знал бы ты, с каким наслаждением мы рвали их на куски! Я рвал этих садистов зубами! Рвал, захлёбываясь их кровью и хохотал! А освободившие нас пони просто смотрели на это и даже не пытались помешать нам! Но мне это не принесло облегчения — больше всего на свете я ы хотел найти ту грифону — вот её бы я разорвал с превеликим удовольствием! На тысячи мелких кусков!
— Но вы, как я понял, не считаете всех грифонов плохими? — осторожно спросил я.
Мне это было важно узнать, перед тем как попросить его об одном одолжении.
— Всех грифонов? О нет! — усмехнулся дед. — Если даже среди охранников нашёлся тот, кто пожалел меня, а бедная семья буквально спасла меня, рискуя собой, то с чего мне считать всех грифонов плохими? У меня нет к ним ненависти. Я ненавижу только Гровера и его прихлебателей!
— Я хочу попросить вас, — прервал его я. — Чтобы вы пришли в Университет, на мой урок и рассказали всё то, что рассказали сейчас мне.
— Ха! Я бы с радостью, — фыркнул старик. — Но принцесса Луна лично просила меня больше так не делать. Ей достаточно того, что она смотрит мои кошмары.
На работу я шёл в скверном настроении. Хотелось прямо сейчас бросить всё и ускакать куда-то далеко-далеко. Чтобы не видеть никого месяца два или даже больше! Однако, я заставил себя идти дальше. Мне просто необходимо завершить начатое, хотя бы ради этого старика, что был у меня сегодня утром. Мне просто необходимо сделать так, чтобы его внук осознал в какое дерьмо он вляпался!
Кстати, Рубин был тут как тут, да ещё и не один. Он командовал пятёркой студентов. Тех самых, кого я назначил своими доносчиками. Они построились вокруг меня в что-то напоминающее почётный эскорт и маршируя в ногу, довели меня до Университета. При этом Рубин весьма бодро командовал этим эскортом. Надо же, а всегда был тихоня-тихоней и даже, можно сказать, тугодумом. А тут вдруг проснулись лидерские качества, удивительно!
Так что в класс я вошёл с гордо поднятой головой и в сопровождении почётного эскорта. В общем, во всю играя на публику. Правда пробраться к классу было не так-то просто — очень много пони толпились возле вывешенной университетской газеты. Все студенты были чем-то возмущены и даже напуганы. Но от моего эскорта студенты расступились так быстро, словно мы были какими-то прокажёнными. В классе же учеников в этот раз было гораздо больше. За партами сидело уже по три пони и в проходах тоже стояли стулья, на которых сидели студенты.
— Класс, смир!.. — прокричал кто-то.
— Вольно! — перебил его я.
Не хватало мне тут чтобы они прыгали друг по другу, пытаясь встать.
Хм… а на столе лежит свежий донос. Так, посмотрим. Вау! Санфлауэр, Блу Роуз и Брайт Эмералд?! И что же они натворили? Хм… пожаловались на Волну родителям. Ну это я уже знаю. Что ещё? Написали статью в университетскую газету, в которой раскритиковали Волну и меня, как её руководителя? Отлично! У этих кобылок стальные яй… кхм… В общем я восхищён их храбростью!
Я нашёл взглядом этих кобылок. Они сидели все втроём за первой партой и сейчас они не выглядели такими уж смелыми. Скорее — испуганными.
— Блу Роуз, Санфлауэр, Брайт Эмералд, выйдите сюда пожалуйста!
Хм… вышли. Держатся прямо, взгляды не опускают, на других студентов смотрят открыто и смело. Молодцы, девчёнки! Хотя, ножки у всех троих дрожат, хоть и пытаются это скрыть. Надо спасать этих дурёх, хотя, надо признать, меня они восхищают куда больше остальной серой массы, что послушно пошла за мной, легко купившись на мою провокацию.
— Как я и говорил в самом начале, любой из вас может в любой момент выйти из эксперимента, и ему за это ничего не будет!
Народ встретил мои слова одобрительным гулом. Хм… а как же дисциплина? Ну вот — они тут же стихли, стоило мне посмотреть на них строгим преподавательским взглядом.
— Но в данном случае это я вас изгоняю из Волны! — выдал я. — Отныне, девушки, вы занимаетесь историей в библиотеке, самостоятельно! И вам ничего за это не будет, я даю вам в этом своё слово!
Я обвёл взглядом аудиторию, стараясь внушить эту мысль каждому — мне не нужны тут эксцессы. Хватит с меня сына миссис Гринстоун.
— В библиотеку! — приказал я трём кобылкам и они с явным облегчением выскочили за дверь, не забыв положить мне на стол свои жетоны.
Дождавшись когда дверь закроется за хвостом последней кобылки, я продолжил:
— А вам, преданным моим соратникам, я скажу следующее, — я обвёл глазами смотрящих на меня студентов. — Никакой это не эксперимент! По всему миру сейчас создаются новые отделения Волны! Мы — это та сила, что принесёт в мир новый порядок!
Всепони, слушащие меня, дружно ахнули.
— Завтра в полдень я приглашаю вас в актовый зал! Там вы услышите выступление по радио нашего истинного лидера Волны! Который вскоре, я верю в это, станем новым мировым лидером! А вы станете его опорой! Той основой нового мира, на которую будут ровняться остальные пони! Теми — кем он будет гордиться! СИЛА — В ГОРДОСТИ! СИЛА — В ДИСЦИПЛИНЕ!
— СИЛА — В ОБЩНОСТИ!
— СИЛА — В ДЕЙСТВИИ!
— СИЛА — В ГОРДОСТИ!
— СИЛА — В ДИСЦИПЛИНЕ!
— СИЛА — В ОБЩНОСТИ!
— СИЛА — В ДЕЙСТВИИ!
Вскочившие со своих мест студенты принялись скандировать, выбрасывая копыта вверх. А я смотрел на это и радовался, что завтра этот кошмар всё же закончится.
Твайлайт устало откинулась на спинку кресла, она чувствовала как у неё начинает болеть голова. Прочитанное просто не укладывалось у неё в голове. Пожалуй, ей нужно сделать перерыв и прогуляться. Наверное, она даже зайдёт в Сладкий Уголок, чтобы заесть кексиком это жуткое послевкусие, что осталось после прочтение этой жути.