Бэбси, поешь немного

1.

В общем, опять ничего непонятно.

Сильвер Лайнинг снова проснулся от всхлипа. Полураскрывшиеся голубые глаза поседевшего серого жеребца, казалось, приняли цвет его шёрстки и уже давно привыкли к мраку вокруг. Сколько они уже здесь? Точно больше восьми дней – он считал… Вроде бы считал. А сколько ещё продержатся? Есть ли вообще в этом смысл? Всхлип повторился, разрезая мёртвую тишину их убежища, постепенно становящимся гробом для тех, кого оно призвано защищать. Взрослый пони попытался подняться с холодного сырого бетона, что получилось только с третьей попытки – организм уже пожирал самого себя, Лайнинг понимал кое-чего в медицине, так как профессия обязывала, жира на тренированном теле было немного, в расход пошли мышцы, а скоро уже и до внутренних органов очередь дойдёт. Скоро он не сможет встать.

Сильвер, переставляя по одной ноге, подошёл к тельцу, закутанному в форму вондерболтов, тряхнул головой с заострившимися чертами, короткие белые волосы уже начали редеть, выпадая, наклонился и прислушался. Дышит. Пока ещё дышит, хорошо. Булочки с сахаром закончились три дня назад, но сам он их не ел, конечно, а отдавал всё двоюродной племяннице.

Сухой нос зарылся в свёрток, ногу поднимать от пола Сильвер не хотел – упадёт. Коричневая земнопони с красивой, переливающейся раньше, а сейчас свалявшейся и спутавшейся гривой беспокойно спала, так показалось вондерболту. Она умрёт, наверное, и он умрёт. Наверху ничего не слышно, он пытался как-то отворить заклинившую дверь, из-под которой текли ручейки мутной воды, но вскоре отчаялся, а потом ослабел, и было уже не до того.

Оторвался от кобылки, привалился рядом к стене. Мысли путались. Есть почему-то не хотелось, только много спать. Опять всхлип, он приобнял свёрток копытами и, не задействуя копытокинез из-за слабости, втащил его к себе на задние ноги, приобнимая и шепча что-то уже самому непонятное.

Он заснул, или у него случился обморок, а может и провал в памяти – Сильвер Лайтинг не знал. Поморгал, попытался подняться и вспомнил, что на нём лежит жеребёнок, проверил её – дышит, редко очень, не просыпалась, наверное. Сколько спал, он не помнил, знал только, что много. Ещё знал, что кобылка, закутанная в его форму и лежащая на его ногах, будет сейчас доживать свои последние часы, если ничего не предпринять. Стало жутко. Нет, страшно было уже давно, а вот сейчас страх смешался с какой-то обречённостью и безысходностью, с пониманием того, что они точно умрут, раньше было только «наверное», а сейчас «точно». Особенно, когда он представил картину из полуразложившихся трупов пегаса и маленькой земнопони на коленях первого. Поэтому стало жутко.

Первый раз он пробовал пожевать своё копыто пару часов назад, переложив жеребёнка на пол рядом с собой, когда тому стало совсем плохо. Сейчас попробовал снова, зажмурившись и прижав уши к голове. Было больно, пока не почувствовал кровь на губах, после этого было вкусно, потом пришёл в себя, когда левая передняя нога висела на сухожилиях, пережёванная в пясти, тогда стало очень больно, он тихонечко завыл, плача и утирая сопли вторым копытом, размазывая кровь по лицу. В полусознательном состоянии перегрыз сухожилие, копытокинезом оторвал рукав у куртки и перетянул культю, потом тошнило желчью, долго тошнило.

Зажевал половину своей ноги, пытаясь не глотать, иногда срывался, но потом клал в рот какую-то найденную тут же щепку, и отрыгивал обратно, слюны не было, только кровь. Когда закончил, на бетоне лежала кучка фарша с мехом и перемолотыми костями. Само копыто зажевать не смог, изгрыз половину, пока не сломал два зуба, потом больно было даже рот закрыть, пришлось выкинуть его в противоположный угол.

– Бэбс, – прохрипел пегас над маленьким телом, толкаясь в него носом. – Хэй, Бэбси? – та долго ворочалась и корчилась, пока не открыла глаза и не посмотрела на вондерболта. – Бэбси, поешь немного, – он ткнул её носом в какую-то воняющую кучку чего-то непонятного на полу, которую Бэбс Сид облизала, а потом начала медленно набирать в рот, пережёвывая, было противно, горько и странно, но очень хотелось взять ещё кусочек. Вспомнилась мамина каша, которую Бэбси не любила, но мама говорила, что она полезная и её надо есть. Захотелось каши. Дядюшка гладил её по гриве и дрожал, Бэбс подумала, что он заболел, как она, потому что она тоже дрожала из-за того, что тут сыро и нечего есть, было страшно, но с дядей страшно намного меньше, чем без него. Ещё Бэбс думала о родителях и метконосцах, которые сейчас в Понивилле, наверное, мисс Пинки Пай печёт им большой клубничный торт. Ещё думала о Принцессе Селестии, которая поднимает солнце, но почему-то не может поднять дверь, которую пытался бить дядя Сильви, а он был вондерболтом, она видела, как он красиво летает, Бэбс посмотрела на него, тот пытался ей улыбнуться. Почему Принцесса не может поднять дверь? Не может же быть она тяжелее солнца? Или может? Солнце маленькое, но дядя Сильви говорил, что на самом деле оно большое и сравнивал его с горами вдалеке…

– Ты хочешь? Нам говорила мисс Чирайли, что надо делиться, – тихо проговорив, Бэбс посмотрела на пегаса, тот почему-то заплакал.