Мор грядёт
Глава 1: Прогулка по Эквиере
Славный прибрежный город Эквиера, нескромно называемый своими жителями культурным центром Эквестрии, встречал абсолютно ничем не примечательный, как, впрочем, и все остальные за последнее время, день. По улицам, плотно заставленным трёхэтажными зданиями, шагали земные пони и пегасы, ритмично цокая копытами об здешние выложенные камнем тротуары. Единороги же в городе были редкостью в виду необычной истории этого места.
Прибыв в Эквиеру по единственной проложенной до города дороге, что перетекает в широкий проспект, и пройдя по нему до самого конца, вы окажетесь на большой круглой площади, в центре которой невозможно не заметить громадный памятник стоящему на дыбах пони, с уверенностью и дерзостью наблюдающего за высокими дверьми располагающейся прямо напротив мэрии. Данный медный некто – есть сам Король Кэнцер, в прошлом глава так и не случившегося государства Эквиера. Будучи личностью со странными взглядами и предрассудками, он повторял ошибки своих давних предков, считающих расу земных пони исключительной и единственной заслуживающей доверия. В ходе своего правления он вселил эту мысль в головы обитателей всего города посредством назойливой пропаганды. Тогда Эквиеру покинули все ранее населявшие её пегасы и единороги, но город от этого не опустел. Дело в том, что изгнанники, разнесшие весть о моральном разложении своей родной Эквиеры, не подозревая того помогли Кэнцеру собрать единомышленников со всей Эквестрии, которые тут же заняли освободившиеся от расово непредпочтительных жителей дома. Разумеется, весть о таком неслыханном пренебрежении правами пони быстро дошла до самой принцессы Селестии, которая оперативно отправилась в сопровождении кантерлотской охраны в заражённый чумой расовой нетерпимости город. Мирные переговоры были сорваны усилиями самого Короля Кэнцера, заявившего, что Эквиера более не будет являться частью Эквестрии, и потребовавшего независимости этого города как отдельного государства. Стоит ли упоминать, что Селестия подобной измены не допустила. В порыве гнева Кэнцер, призвав свой народ вступить в бой с кантерлотскими гостями, лично совершил покушение на жизнь принцессы, из-за чего был на месте обращён в камень. Ходят слухи, что закаменелое тело Кэнцера было захоронено прямо под воздвигнутым ему ещё при жизни медным памятником, однако доселе точной информацией о том, куда делся застывший король, располагает только сама принцесса Селестия. После победы над Кэнцером, хоть и с некоторыми усилиями, но принцессе и её стражникам удалось подавить бунт пони-расистов. Однако теперь стояла проблема испохабленных умов и сердец горожан, которой Селестия занималась вместе с отрядами выдающихся представителей единорогов и пегасов. В то время, как сила и возможности магии первых пугала обученных речами Кэнцера жителей Эквиеры, грациозность и мастерство полёта вторых всех завораживала. Весьма показательно, что даже сам Король в своих речах старался как можно чаще обходить тему пегасов, так как не мог толком объяснить опасность и коварность пони, располагающих в своём арсенале лишь простыми крыльями. Как итог, именно пегасы и помогли Эквиерийцам оставить позади многие дурные мысли, касающиеся населяющих Эквестрию народов. Несмотря на то, что сбитые с толку пони всё ещё испытывали в скрытом или явном виде страх перед единорогами, Селестия уже была удовлетворена достигнутым результатом. Было очевидно, что для полной реабилитации общественного сознания жителей Эквиеры требовалось время, причём очень много времени. Поэтому дальнейшие воспитательные работы были доверены пегасам, один из которых, вондерболт в отставке по имени Клауди Пэрадайс, был даже избран жителями Эквиеры в качестве мэра города. Никто также не забывал про единорогов и прочих представителей различных Эквестрийских народностей, которые периодически приглашались в город и проводили различные мероприятия, лейтмотивом которых была дружба всех рас. Таким образом на сегодняшний день в Эквиере царит спокойствие и дружелюбие, хотя гостям города может поначалу показаться иначе из-за некоторых странностей его жителей.
Во времена Кэнцера, пони весьма смышлёного, особый упор пропаганды делался на так называемые высшие материи, некогда чуждые населению города. В агитации за исключительность своей расы Кэнцер задействовал массу творческих пони со всей Эквестрии. Теперь в городе проводились регулярные концерты классической музыки, показ синематографа, выставки картин и прочих культурных достижений земных пони. И всё это делалось исключительно под открытым небом, чтобы абсолютно каждый желающий, вне зависимости от материального положения, просто проходя мимо, мог обратить на это своё внимание. Быстро изменился и сам город: фасады старых зданий начали активно переделывать приглашённые архитекторы, глиняные дороги были переоборудованы в каменные тротуары, сохранившие свой первоначальный вид и поныне, и даже ночные фонари теперь выглядели по-настоящему изысканно. Благодаря этому и богатые, и бедные жители Эквиеры постепенно приобщались к культуре земных пони, зачастую, однако, никак её не анализируя. Тут-то и кроется первоначальный замысел Кэнцера: искусство не обогащало ранее далёких от него Эквиерийцев чувством прекрасного, а лишь раздувало их эго, создавая ощущение причастности к высшему свету, которым по теории Короля и являлись по своей природе представители расы земных пони.
Но были у деяний Кэнцера и положительные моменты: одним из таких является практически полностью исчезнувшая пропасть между представителями разных классов. Хоть, как и дань сформировавшимся традициям, более богатые пони делали вид, что не имеют ничего общего с более бедными пони, между всеми жителями Эквиеры так или иначе установилась дружеская связь. В результате ежедневно по всему городу можно было наблюдать подобные ситуации: богатая леди проходит мимо бедноватого вида парнишки, нарочито не удостаивая того даже своим взглядом – и это после вчерашнего вечера развязной с ним беседы за одним столом в маленькой комнате одного из домов северного района. Подобные отношения, бесспорно, лицемерны, но такие нравы сформировались при Кэнцере и продолжают существовать на сегодняшний день.
«Лучше дружба в тени, чем неприкрытая вражда», – так подумал мэр Пэрадайс, в очередной раз увидевший, как Мадам Кабаре невозмутимо проходит мимо своего мужа Дэбри, повернув голову в противоположную от него сторону.
– Как всегда отличная мелодия! – бодро обратился мэр к Дэбри, кинув в расположенную у его копыт шляпу-котелок несколько битсев.
Жеребец в ответ дружелюбно кивнул, не переставая играть на трубе. Со времён Кэнцера по всему городу можно встретить уличных музыкантов, привносящих красок и разнообразия в быт Эквиерийцев. Сейчас главному проспекту, освещённому лучами солнца в этот ясный день, отлично подходила исполняемая Дэбри мелодия, напоминающая марш. Казалось бы, даже прохожие стараются шагать в такт музыке, прекрасно дополняя синхронными звуками копыт настроение слышимой мелодии.
Мэр города, любимый всеми Клауди Пэрадайс, являлся пегасом зрелого возраста с жёлтым окрасом шерсти. Если его серая грива могла создать ложное ощущение престарелости, то крепкое тело пони вдобавок к хорошей физической подготовке, из-за которой пегас выглядел гораздо крупнее окружающих, легко давало знать, что Пэрадайс далеко ещё не дряхлый старец. Как упоминалось ранее, прошлое мэра было связано с отрядом вондерболтов, в котором Клауди был, без сомнения, самым громадным участником. Из-за своих необычных размеров Пэрадайсу пришлось долго практиковаться, прежде чем тот научился быстро и красиво летать. Его фишкой была нестандартная техника разгона: для её исполнения пегасу требовалось взлететь на некоторую высоту над точкой старта своего полёта. Далее пони грациозно менял своё положение, переворачиваясь головой вниз, и под действием гравитации и одновременного взмаха своими крыльями, размеры которых были удивительно велики, «нырял», моментально развивая рекордно высокую скорость. Такой старт был нехарактерен для рядового вондерболта, отчего зачастую удивлял зрителей. Получив необходимое ускорение, Пэрадайс выходил из пике и далее продолжал движение со своими коллегами, успешно поддерживая набранную скорость до самого окончания полёта. За такую необычную технику Клауди быстро обзавёлся кличкой «Ныряльщик», которую носил на протяжении всей своей службы. Нынче же мэру редко доводилось расправить крылья: несмотря на, казалось, исчерпавшие себя предрассудки о пегасах, жители Эквиеры всё равно не одобряли полётов в пределах жилых районов города. Даже медленно передвигающиеся по воздуху пегасы привлекали на себя с земли массу неодобрительных взглядов, из-за чего рано или поздно в итоге приземлялись и продолжали свой путь исключительно пешим ходом.
Продолжая двигаться по проспекту, Клауди заприметил двигающийся навстречу дилижанс, в котором, очевидно, ехали те, кто слишком богат, чтобы просто ходить наряду с остальными пони. Это был неприятный знак, так как данная ситуация вынуждала мэра переместиться с центра проспекта к тянущимся вдоль него домам. Казалось бы, ничего страшного? Но тут встревает очередная особенность жителей культурного города Эквиеры: мусор здесь не выносят, а буквально выкидывают с глаз долой. По этой причине ходить под окнами домов даже в богатом южном районе, частью которого является главный проспект, чревато тем, что в любой момент на тебя могут сверху прилететь помои, грязная вода или вообще продукты чьей-то жизнедеятельности. Всё это является частью быта Эквиерийцев ещё с докэнцеровских времён. Сам Пэрадайс такому не рад, но всё, чего он смог достичь за время своего правления, – это расширить службу по очистке города, оперативно ликвидирующую любые загрязнения на улицах Эквиеры.
Дилижанс миновал Пэрадайса, и тот быстро перестроился обратно в центр проспекта. «С постройкой канализации бы здесь очень помогла магия единорогов», – поразмыслил мэр. Лёгкое решение столь странной в их время проблемы! Однако лишь представить, как суеверные в отношении единорогов жители Эквиеры отреагировали бы на взлетевшие под действием магии тротуары, для мэра было уже настолько жутко, что подобные варианты решения проблем его мозг тут же отбрасывал. Этот раз не был исключением: мысль о канализации моментально ускользнула от Клауди. Теперь взор его пал на раскладной рекламный стенд, информирующий о сегодняшнем открытии выставки картин знаменитого художника-пегаса. Первым, что попадалось здесь на глаза, была реплика нового портрета за авторством талантливого творца, занимающая настолько много места на стенде, насколько вообще позволило чувство собственного достоинства пони, занимающегося вёрсткой данной рекламы. На реплике был изображён белый земной пони в очках-авиаторах и причёской как иглы ежа, с некоторым высокомерием или даже авторитетным безразличием смотрящий куда-то вдаль, будто изо всех сил игнорируя своих наблюдателей в лице собравшейся у стенда детворы. Нынче искусство беспощадно коммерциализируется в Эквиере, из-за чего приобщаться к нему, во всяком случае регулярно, по карману не каждому. А подобная реплика на рекламном щите так и кричит, чтобы пони сэкономили свои деньги и посмотрели на творение художника здесь, сейчас и бесплатно. Странный рекламный ход, но мэру до этого не было дела. Пэрадайса смутил необычный окрас жеребца на портрете – розовые ноги и розовая полоса, стекающая со лба до носа. «Наверное, болезнь какая-то», – решил мэр и продолжил движение по проспекту, тут же забыв про только что изученный портрет.
Ну и длинная же дорога до края города! Но, как можно заметить, по-своему интересная. Эквиера в принципе город уникальный – это подмечают все, кому довелось здесь побывать. Придя сюда по единственной ведущей в поселение дороге, даже будучи слепым и глухим поймёшь, где начинается главный проспект. Это очевидно по резко сменяющейся дороге с просёлочной глиняной на городскую каменную. Пони, которым в жизни повезло не лишаться зрения, тут же поднимут голову вверх, изучая причудливые полосы трёхэтажных зданий, идущих вдоль проспекта. Всё же архитекторы времён Кэнцера знали свою работу и сделали каждый из плотно расставленных домов по-своему привлекательным за счёт индивидуальных и оригинальных решений. Именно поэтому дорога прямо до центральной площади кажется в самый первый раз гораздо короче, чем все последующие разы: настолько много тут вещей, отвлекающих на себя внимание при ходьбе. А в обустроенном будто по методичке о привлечении туристического внимания центре, можно либо застыть на месте, разглядывая окружение площади, либо просто очень долго ходить по ней кругами. Когда чары центральной площади начнут спадать, гости города, как правило, в жажде увидеть и ощутить ещё больше величия прекрасной Эквиеры продолжают свой путь по второму ведущему на площадь широкому проспекту. И на этом этапе всегда появляется то самое странное чувство недоумения, знакомое абсолютно каждому посетителю города. Если прогулка по главному проспекту была чем-то завораживающим, отчего быстрым и незаметным, то второй проспект, называемый побочным и имевший в точности до сантиметра такую же протяжённость, что и у первого, для всех кажется бесконечно длинным. Более того, многие гости города как будто говорят о совершенно разных местах, обсуждая свой индивидуальный опыт прогулки по проспекту. А всё потому, что примыкающие к проспекту улицы, по ширине своей ему не уступающие, вытекают из него так плавно, что зачастую пешеходы случайно на них и уходят, оставляя побочный проспект далеко позади. И чем раньше кем-то допускалась эта ошибка, тем лучший от него можно было услышать отзыв об этом побочном проспекте. Дело в том, что главный проспект города целиком и полностью проходил по южному району, – дорогому и роскошному, – идеально тянущемуся с востока, въезда в город, на запад, центральную площадь. В то же время идущий от площади побочный проспект находился под углом и вёл в обладающий дурной репутацией бедствующий северный район. Именно поэтому здесь можно найти полностью отсутствующие на главном проспекте передвижные прилавки с едой и сувенирами, расставленные максимально оскорбительно по отношению к любителям ходить прямо и заставляющие волей-неволей, но передвигаться зигзагами. Сбиться с изначального маршрута помогают и те самые улицы, так и зазывающие продолжить движение по себе. На них-то как раз путь свободен от надоедливых прилавков. Всё это должно перенаправить незнающего пони с первоначального пути, чтобы он не дошёл до конца проспекта и не увидел, по сути, те же трёхэтажные домишки, но находящиеся в упадочном состоянии. Даже работа архитекторов их не красит, а скорее наоборот, делает ещё более отталкивающими. Само собой, и народец здесь живёт внешне далеко не привлекательный, хоть, как и во всей остальной Эквиере, дружелюбный и счастливый.
Северный район тоже является той темой, которую мозг мэра Пэрадайса в автоматическом режиме старается миновать. Одна из мыслей по этому поводу как раз и была готова всплыть, стоило мэру только взглянуть на примыкающую под идеальным прямым углом к главному проспекту улочку, которую некоторые жители вполне могли и за всю свою жизнь не заприметить. Однако и здесь на помощь пришёл отвлекающий фактор, но на этот раз не такой безобидный, как рекламный стенд. Клауди в некотором роде повезло: тот, к кому он всё это время шёл, нёсся сейчас к нему навстречу с выпученными глазами.
Глава 2: В ожидании неизбежного
Приближающийся к мэру с невиданной скоростью Ридикюль попытался что-то крикнуть, но сбитое дыхание позволило ему только нелепо открыть рот и выпустить наружу язык, тут же сбитый потоком воздуха куда-то вбок. Добежав в таком виде до Пэрадайса, Ридикюль приготовился ввести мэра в курс дела, но в последний момент понял, что вряд ли сможет произнести что-либо внятное, не потратив немного времени на одышку. Громко пыхтя, голубоватого цвета земной пони оглянулся по сторонам. Как он и боялся, все окружающие его с мэром прохожие оторвались от своих дел в ожидании узнать причину столь внезапной паники. Обменявшись взаимным взглядом с десятками пар глаз и снова повернувшись к мэру, Ридикюль наконец выдал:
– Мор грядёт!
Несколько пони из толпы ахнуло, у многих были широко раскрыты глаза и приоткрыт рот. Пэрадайс, заметив напрягшуюся в считанные мгновения обстановку, с вызовом посмотрел на Ридикюля и громко заговорил:
– Что за глупости? Не пугай народ попусту. Если есть проблема – опиши её, а не бросайся необдуманными и бессмысленными фразами!
Казалось, уверенность в голосе мэра слегка успокоила горожан. Глубоко вдохнув, Ридикюль ответил:
– Мэр Пэрадайс, я, несмотря на пребывание в столь шокированном состоянии, смог описать Вам проблему, подобрав для неё на удивление исчерпывающую формулировку! – он снова набрался воздуха. – Это сам Мор, никто иной! Это он направляется в наш город по единственной ведущей сюда дороге!
Толпа ничего не понимала, посчитав слова Ридикюля какой-то метафорой. Однако очевидно было, что надвигается нечто страшное. Сейчас все пони смотрели на мэра, который всем своим видом давал знать, что масштабы угрозы ему известны. С полминуты он подумал, затем громко обратился к толпе:
– Жители и гости Эквиеры! Объявляется комендантский час! Все пони обязаны проследовать до ближайшего укрытия в кратчайшие сроки! Разнесите данную весть по всему городу! Тревога не учебная! Каждый должен спрятаться в любом из зданий и обязан проконтролировать, чтобы все двери и окна помещения были плотно закрыты! Покидать город строго воспрещено! Повторяю, что укрытие необходимо найти в пределах Эквиеры!
Уже на середине его короткой речи всё вокруг ожило и начало перемещаться с шумом, который мэр едва мог перекричать. Закончив говорить, Клауди окинул взглядом главный проспект, впервые за долгое время настолько шумный и оживлённый. Эквиерийцы, несмотря на охвативший их ужас и желание поскорее уйти с улицы, всё же последовали указанию мэра и быстро разнесли весть о комендантском часе по всему городу. Удостоверившись, что реакция толпы соответствует его ожиданиям, Пэрадайс посмотрел на Ридикюля, уползающего на полусогнутых в сторону ближайшего дома.
– Ты остаёшься со мной, – отрезал мэр.
Ридикюль в ужасе обернулся.
– Но… но, но, но… а как же...
– Ты был к нему ближе всех в городе. Я не хочу рисковать, подпуская тебя к другим жителям. Ты уж извини, надеюсь, моё беспокойство понятно?
Ридикюль с сожалением кивнул, но спустя момент возразил:
– Он был у знака, когда я его заприметил. Я тут же и побежал к Вам, честно! С такого расстояния…
– Уверен, так и было, – перебил его Пэрадайс, – но я не отпускаю тебя и по другой причине. Видишь ли, в данной ситуации мне необходима чья-то поддержка.
Мэр провёл головой, указывая на окружающий их с Ридикюлем пустой и уже совсем тихий главный проспект. Где-то раздался стук последней закрывшейся двери. У Ридикюля на лбу выступил пот: бежать больше некуда. Пэрадайс, осознавая свой не самый красивый поступок, попробовал его успокоить:
– Эй, знаю, тебе тоже страшно за свою шкуру. Но сейчас ты единственный, кто может мне помочь. Так или иначе, уже ничего не поделаешь…
Ридикюль лишь молча оглянулся в поиске оставшихся открытыми дверей, но безрезультатно. Он тихо вздохнул, стал рядом с мэром и начал смотреть вдаль, на самое начало главного проспекта. Ещё не преодолевшая глиняную дорогу серая фигура медленно двигалась в их сторону. Пэрадайс и Ридикюль молча простояли так с минуту. Серая фигура продолжала неторопливо двигаться в сторону города. Вот уже раздался едва слышный цокот копыт: фигура теперь шагала по проспекту. Ридикюль, ощущая на себе взгляды из окон зданий, расположенных с обеих от него сторон, с нетерпением посмотрел на мэра, задумавшегося о чём-то.
Пэрадайс не мог поверить, что ему приходится вспоминать это. Не то байки, не то сказки о странствующем пони он не воспринимал всерьёз, даже когда они начали подозрительно часто фигурировать в письмах, получаемых им от мэров других городов. Некто Мор, также известный как Пестиленс, стал чем-то вроде широко известной городской страшилки. Серый земной пони с уставшим и безразличным ко всему взглядом, будто он ничего и не видит вовсе, хаотично бродит из города в город. И всё бы ничего, только пони этот болен неизвестной болезнью, и одно лишь его дыхание заражает весь окружающий бродягу воздух. Пестиленс, лишённый рассудка, ходит с этой ношей по миру, нигде не останавливаясь и ни с кем не общаясь. Каждый его визит оборачивается настоящим кошмаром для населения того места, которое Пестиленс случайно посетил на этот раз. Сообщается, что захватившая несчастного болезнь высоко заразна и не поддаётся лечению, из-за чего к тому никто никогда не приближается. Говорят, что даже защитные костюмы врачей бесполезны по причине магической сущности заболевания Пестиленса, позволяющей бактериям проходить сквозь некоторые твёрдые объекты. Ну и как вишенка на торте: магия единорогов, угадайте с одного раза, тоже почему-то не способна защитить от заражения. «Хуже и не придумаешь», – мысленно подвёл итог Клауди. Всё это слишком мрачно и безнадёжно, чтобы быть правдой. Почему в таком случае помимо вестей о самом факте посещения Пестиленсом различных городов, мэр никогда не получал информации о плачевных последствиях, возникших в результате? Пэрадайс вообще был готов поспорить, что ни в одном из полученных писем не нашёл данных о каких-либо подтверждённых случаях заболевания жителей в результате контакта с этой «крайне заразной» болезнью, от которой даже магия единорогов защитить не способна! У мэра засверкали глаза от ещё одного блестящего аргумента, укрепляющего его скептицизм: почему же проблемой «ходячей эпидемии» не занялись в Кантерлоте? Никаких официальных указаний от принцессы Селестии никому не приходило, её величество как будто и не поставлена в известность о нависшей над всей Эквестрией угрозе.
– Почему Селестия не занимается этой проблемой? – не выдержал мэр.
– А? Вы меня спрашиваете? – Ридикюль не ожидал такого странного вопроса. Они с Пэрадайсом уже минуты три молчали, смотря, как им навстречу медленно идёт сама безысходность в лице Мора.
– Да, я спрашиваю Парсия Ридикюля. Ты знаешь не меньше меня про Пестиленса. Так скажи, ты не задумывался, что все истории про него – всего лишь утка? Если он так страшен, то почему Кантерлот не отправил никого для решения вопроса этой ходячей болезни?
– Не знаю, я не занимаюсь подобными делами! – немного повысив голос ответил Ридикюль. Он был слишком взволнован надвигающимся на него кошмаром, до встречи с которым оставалось менее минуты.
– Верно, ты у нас занимаешься знаками на въездах в города, вещью куда более важной! – попробовал отшутиться Пэрадайс, дабы успокоить своего товарища, но похоже сделал только хуже. Ридикюль даже немного обиделся на скрывающееся за сарказмом принижение его деятельности.
Если вам доведётся побывать в Эквиере, то перед прибытием в этот прекрасный город вы увидите две достопримечательности: первая – это красиво раскрашенный большой деревянный знак, приветствующий вас и информирующий о скором прибытии в славный город Эквиера; вторая – это каждый день в часы приёма гостей стоящий на месте, поровну делящем расстояние от знака до города, Парсий Ридикюль. Лишь изредка сменяемый кем-то другим, этот молодой пони с голубого цвета шерстью, чёрной коротко постриженной гривой и небольшой щетиной на подбородке поприветствует вас с неподдельной улыбкой и поинтересуется, кто вы и по какому поводу приехали в его родной и любимый город. Затем, в зависимости от ваших целей, он даст действительно полезные советы, рассказав, какие места вам стоит посетить и как до них добраться. Такой тёплый и искренний приём всех гостей города стал визитной карточкой Эквиеры. Пэрадайс очень ценил рвение юноши производить приятное первое впечатление о городе на его посетителей. Как раз сегодня мэр направлялся к Ридикюлю, чтобы обсудить вопрос реставрации знака на въезде города, с которого со временем начала обильно сыпаться краска. Но увы, планы изменились, и сейчас герои готовились встретиться лицом к лицу с бедствием стихийного масштаба. Правда, оно всё ещё не очень торопилось их настичь. Недовольный Ридикюль снова нарушил тишину, которая уже по большому счёту и так отсутствовала из-за неспешного цокота копыт Пестиленса, становящегося всё громче и яснее:
– А нам обязательно было оставаться здесь? Почему мы не спрятались со всеми остальными?
Мэр ни капли не удивился данному вопросу. Честно говоря, он поначалу сам был удивлён своему решению не уходить с улицы и вместе с Ридикюлем принять, возможно, последнего в их жизни гостя города. Однако сейчас он был почти уверен, что Мор не то, чем кажется.
– Нет, мы должны были спрятаться. Это бы точно спасло нас. Однако здесь я вижу проблему слишком больших масштабов и к тому же чересчур спорную, чтобы вот так просто от неё сбегать. Мне любопытно.
Ридикюль побледнел, его глаза раскрылись так, что, казалось бы, вот-вот вывалятся из глазниц.
– Клауди, тебе любопытно?! – никаких «Вы», никаких «Пэрадайсов». Это был крик души, в котором не было места формальностям.
Мэр ожидал такой реакции, но тем не менее не нашёл, что ответить перенервничавшему юноше. Да и времени на это уже не было. Пестиленс был так близок к героям, что уже мог услышать всё, что они произносили. Настал момент конфронтации Пэрадайса и Ридикюля с незваным гостем.
Глава 3: Мордой к морде
Тут же и началось удовлетворение любопытства Пэрадайса, так как теперь он имел возможность внимательно изучить внешность невесть сколько времени скитающегося по миру пони. Зрелище было не из приятных: зелёного цвета грива этого существа разрослась настолько сильно, что складывалось ощущение, будто на голове бедолаги пустило корни какое-то растение. Сами же волосы Пестиленса, будучи немытыми по оценке мэра уже несколько лет, хаотично сплелись и образовали некое подобие дредов. Заметно было, что некоторые участки шевелюры больного выглядели слегка чище остальных: вероятно, по причине периодического окунания в воду, когда бедолага пил из водоёмов. Из-под повисших волос Пестиленса были видны отдельные участки морды, среди которых можно отметить покрасневший нос и тускло-зелёные едва открытые глаза, имеющие такой неяркий оттенок из-за пелены слёз, спровоцированных, как можно предположить, постоянным чиханием. Разглядеть что-либо даже в метре от себя представилось бы для Пестиленса невыполнимой задачей. Нетрудно было догадаться, что опущенные вниз уши пони были заложены, отчего слух его был притуплен. Закончив рассматривать опасного гостя, мэр громко заговорил:
– Приветствую тебя в городе Эквиере, юноша! Мне доложили, что ты придёшь, и я решил лично тебя встретить здесь! Меня зовут мэр Пэрадайс, а рядом стоит мой помощник, Парсий Ридикюль. А как зовут тебя, уважаемый гость?
Как и ожидалось, никакой реакции. Ридикюль, словно статуя, неподвижно стоял, таращась на Пестиленса, подходящего всё ближе и ближе. Вдруг больной пони начал медленно открывать свой рот. «Он пытается что-то сказать?!» – с удивлением и радостью подумал Клауди. Нет, не пытается. Мощным раскатом грома прозвучал чих, повергнувший в шок мэра и его напарника. В один скачок, каждый из героев оказался по разные стороны широкого главного проспекта, прижавшись к стенам домов и наблюдая за невозмутимо продолжавшим идти Пестиленсом. Где-то с минуту они простояли в таком положении, пока прошедший мимо серый пони не начал удаляться от них на ещё большее расстояние, чем было на момент его жуткого чиха. Пэрадайс и Ридикюль синхронно отпряли от стенок домов и громко выдохнули. Ридикюль крайне недовольно посмотрел на мэра, тот решил миновать готовящуюся обрушиться на себя критику, заговорив первым:
– Да, начало вышло не очень, но попробовать же стоило! В любом случае у нас ещё уйма времени, чтобы попробовать установить с ним контакт! Мы что-нибудь придумаем.
И хотя Ридикюля возмутила вовсе не провальная попытка разговорить Пестиленса, а в принципе вся ситуация с внезапной идеей мэра не прятаться подобно всем остальным жителям города, в довесок помешав это сделать самому Парсию, юный пони всё же решил не конфликтовать со своим горе-напарником. Как-никак, они с мэром были хорошими друзьями, и ему не надо было лишний раз самому себе об этом напоминать, чтобы простить не самые разумные решения Пэрадайса. Но просто отмолчаться сейчас было бы неуместно, поэтому Ридикюль просто предпочёл переключиться на другую тему разговора, упомянув пару необычных вещей, замеченных им:
– Пэрадайс, Вы же слышали чих Пестиленса? Вам он не показался странным?
Мэр, с радостью подхватив инициативу юноши обойти громкие споры, скорчил задумавшуюся морду и выдержал некоторую паузу, после чего ответил:
– Ну да, так громко, поди, даже камни с гор не сваливаются. Невероятных масштабов чих! – Клауди был неподдельно восхищён способностями лёгких больного пони.
– Нет, не в том смысле…
Ридикюль направился к мэру. Тот тоже решил перестать скрываться в тени трёхэтажного дома. Герои снова оказались посередине проспекта, и Ридикюль продолжил:
– Чих действительно был громким, но Вы заметили, что в нём чего-то не хватает? Никакого характерного «апчхи», что есть странный факт. Мы вообще не услышали голоса больного. Выходит, у него не только засорены нос, глаза и уши, так ещё и глотка забита слизью?
– Интересное замечание! Согласен, я не услышал ни нотки голоса Пестиленса. Но Ридикюль, я не совсем понимаю, что это меняет? Надо сначала достучаться до его разума, и только потом нас будет волновать, сможет ли он что-то нам рассказать.
– Верно. Я просто подумал, что это как-то поможет с Вашим любопытством. Вам же хочется детально изучить Пестиленса, верно? Это же пони-феномен.
– Хоть я и не врач, но случай действительно исключительный, оттого и интересный. Где это видано, чтобы пони так долго и так тяжело болел? Слушай, мы же его сейчас упустим, давай проследуем за ним, – герои пошли вслед за Пестиленсом, продолжая разговор на ходу.
– И ещё кое-что. Посмотрите, у него же нет кьютимарки! Если опустить его болезненный вид и отсутствие в его несчастной жизни какого-либо внимания к личной гигиене, по виду это взрослый пони, выглядит немного старше меня.
– А ведь и правда, его круп абсолютно пуст! Выходит, ему либо совсем не везло с нахождением себя в этом мире, либо он заболел ещё будучи ребёнком.
– Внушает оптимизм, что эта болезнь никак не отразилась на его кьютимарке. Получается, что вечно болеть и страдать – вовсе не предназначение Пестиленса. А это значит, что ещё не всё с ним потеряно! Но Вы же не думаете, что нам удастся ему помочь? Сколько пони он встретил на своём многолетнем пути? Думаю, если ему что-то и может помочь, то это всесильная, – Ридикюль сглотнул слюну, – магия единорогов.
– Твоя логика мне ясна, но поверь мне: будучи пегасом без каких-либо магических отростков, торчащих из моего черепа, я неоднократно убеждался, что в этом сложном мире магия окружает каждого из нас, вне зависимости от нашей расы. Её сила скрыта в наших душах, и то, что единороги обладают инструментом, позволяющим этой магией легко манипулировать с рождения, совсем не означает, что все остальные пони ей обделены. Я даже немного удивлён: неужели вас такому в школах не учили? Или ты просто не верил учителям? Поверь тогда мне, своему другу! И отвечая на твой вопрос: да, я считаю, мы вполне способны помочь этому несчастному.
Ридикюль замешкался:
– Конечно же, мне известна вездесущность магии, – он указал на свою кьютимарку, представляющую собой приветственно распахнутые серебряные решётчатые врата, – но поймите мой скептицизм, ведь на кону могут стоять наши жизни! Насколько вообще велика вероятность помочь Пестиленсу, если располагаем мы только неподтверждёнными слухами? Чтобы решить проблему, надо в большинстве случаев знать её первопричину. Мы же сейчас можем действовать лишь наугад, что с нашей стороны крайне легкомысленно, учитывая возможные последствия… Как думаете, мы уже заразились?
Мэр, задумавшись, закрыл глаза. Сегодняшний поступок был для него самого неожиданным, но при этом имел для своего совершения основания в виде жизненного опыта, полученного Пэрадайсом во времена службы вондерболтом. Что-то щёлкнуло в его голове, стоило только Ридикюлю доложить о приближающемся к городу Пестиленсе. Мэр просто почувствовал, что обязан был попытаться помочь этому бедолаге. Да, решение вступить в контакт с Мором рискованное и необдуманное, а потому глупое, но мэра это совсем не волновало. Сейчас его душу грызла лишь собственная боязнь встретить опасность в одиночестве, из-за которой он втянул в эту историю своего друга, молодого Ридикюля. Тот, в виду своей проницательности, как раз догадался, о чём сейчас мыслит мэр, и решил снова отвлечь его от дурных мыслей:
– Вы ведь изначально знали, что это правда?
Пэрадайс открыл глаза, как будто проснувшись:
– А? Правда? Что, какая правда?
– Что история Пестиленса правда. Вы ведь постоянно делали вид, что не верите в эти глупые рассказы о вечно больном пони, про которого Вам то и дело приходили письма. Однако это не помешало Вам зачем-то в точности мне его описать, да и к тому же осведомить о всех историях, связанных с его появлением в разных городах. Значит ли это, что Вы подозревали о его вероятном явлении и в наш город?
– Ну… Эээ… эх, ладно! Да, я лишь прикидывался, что не верю во все эти бредни про Пестиленса. Я же мэр, в моём положении глупо обращать внимание на всякие легенды и страшилки, даже при их обильном упоминании в письмах из других городов. Но скажу тебе честно: у меня мурашки шли по коже, когда я перечитывал детальные описания этого… существа. Ведь вся его жизнь – это сплошные нескончаемые страдания. Страшно было ставить себя на его место.
– Теперь мне всё ясно! Когда я прибежал к Вам, весь запыхавшийся, Вы, уверен, были даже в некотором смысле рады узнать, что наконец-то и Ваш город решил посетить этот ходячий апокалипсис!
– Ридикюль, тише, за нами же наблюдают горожане! Признаю, я ожидал, что когда-нибудь Пестиленс изберёт дорогу, ведущую в наш город…
– Поэтому Вы и описали мне его в точности по полученным письмам, чтобы его явление не застало город врасплох. Скажите, а не дать мне найти укрытие тоже входило в ваши планы? – Ридикюль серьёзно посмотрел на Пэрадайса. Тот явно занервничал и застыдился. – Ладно, успокойтесь! – он по-дружески ткнул локтем в бок взволнованного мэра. – Да, поначалу я недоумевал от Ваших действий, но сейчас осознаю, что поступил бы так же, как и Вы. Тому пони нужна помощь, а оказать её в полном одиночестве мне видится невозможным... ну, гораздо более невозможным, чем в чьей-либо компании. Но вот, что я хочу попросить: в следующий раз, уважаемый мэр, будьте любезны предупредить о своих намерениях заранее! – с наигранным сарказмом и гневом произнёс Ридикюль.
Пэрадайс сосредоточил на Ридикюле смягчённый, неуверенный, но при этом тёплый и добрый взгляд:
– Да, хе-хе, хорошо… Прости, порой я сам не ведаю, какие странные поступки способен совершить… Расскажи я о своих догадках тебе раньше, думаю, сейчас бы мы избежали многих неловкостей… – мэр быстро отвёл взгляд. – Эй! Поберегись!
Предупреждение не было услышано. Идущий впереди Пестиленс споткнулся об уроненный на каменную дорогу рекламный стенд, привлёкший парой десятков минут ранее внимание Клауди. Пройдя в попытке вернуть равновесие пару шагов на трёх ногах, Пестиленс практически беззвучно рухнул, развернувшись при падении таким образом, что теперь смотрел в сторону идущих за ним героев. Еле поднявшись, он продолжил идти как ни в чём не бывало, двигаясь теперь не вглубь города, а прочь из него. Пэрадайс и Ридикюль уступили ему дорогу, при этом разойдясь совсем недалеко, неосознанно продемонстрировав своё внутреннее смирение с постоянным нахождением в потенциально заражённой зоне. Мэр неуверенно произнёс:
– Г-господин Пести… – Ридикюль зажал копытом его рот и начал шептать.
– Что-то мне подсказывает, это не его настоящее имя. Советую подбирать нейтральные наименования, Вы же не хотите его обидеть? – Пэрадайс кивнул. Ридикюль опустил копыто.
– Господин, всё в порядке? Тут рядом есть травмпункт, мы покажем дорогу!
Пестиленс вежливо проигнорировал предложение. Клауди, потеряв терпение и подавив последние нотки брезгливости перед больным, рванул к нему, ухватил за переднюю ногу, быстро развернул и бодрым шагом повёл обратно в сторону центра. Шокированный Ридикюль не удержался и закричал:
– Вы что творите?!
Довольный мэр, тянущий за собой безразличного Пестиленса, радостно ответил:
– Это Эквиерийское гостеприимство, тебе ли не знать? Наш дорогой гость решил уйти из города раньше времени, а ведь ещё столько всего не было им увидено! Думаю, стоит провести для него прощальную экскурсию, вдруг он после этого и не захочет уходить?
Ридикюль не верил в происходящее. Мэр с Пестиленсом быстро прошли мимо него. Делать оставалось нечего – лишь подыграть. Парсий устремился за мэром и его прицепом в виде ходячего мора:
– Конечно же, господин мэр! Отличная идея! Этому пони очень повезло, что он наткнулся на нас! Мы с радостью ему расскажем о нашем великолепном культурном городе Эквиере! Уважаемый гость, как Вы могли заметить, тот знак, о который вам довелось споткнуться, зазывал народ на начавшуюся как раз сегодня выставку картин! Не пропустите – там будет, на что посмотреть!
Наблюдавшая за этим зрелищем из-за слегка одёрнутой занавески на окне своего дома Мадам Кабаре упала в обморок от осознания, с какой мерзкой сущностью сейчас напрямую контактировал уважаемый ей мэр. Благо к ней на помощь тут же подоспел со стаканом воды её муж Дэбри, тоже шокированный безрассудством Пэрадайса. За это время ознакомленные с историями о Море жители Эквиеры охотно и, как полагается, с самыми жуткими деталями и подробностями, сочинёнными на ходу, посвятили в курс дела своих несведущих соседей. Теперь почти каждый знал: на город двигалась не какая-то абстрактная угроза, а настоящий кошмар в лице крайне заразного больного пони, несущего в посещаемые им города смерть и страдания. И оттого эквиерийцы были в неподдельном шоке, когда видели бодро проходящее под своими окнами трио, возглавляемое мэром. Первое, что приходило большинству на ум – помешательство. Славный мэр Клауди Пэрадайс и его хороший друг, юный Парсий Ридикюль, заразились неизвестной болезнью от жуткого Мора и начали стремительно сходить с ума. Хорошо, что сами участники торжественного шествия на троих не подозревали, насколько панические настроения вызывали у горожан их действия.
В данный момент Пэрадайс был полностью уверен в своих странных действиях. Его интуиция зачастую берёт верх над здравым смыслом, и нынешний случай не исключение. Но это было хорошим знаком: Клауди верил, что в подобные моменты его направляет сердце, а оно никогда не подводило. Так было, когда он решил вступить в ряды вондерболтов, и так было, когда он их досрочно покинул, посвятив себя очаровавшему его разум городу Эквиере, в котором ему однажды доводилось выступать перед публикой в рамках посткэнцерных реабилитационных мероприятий. По какой-то причине Клауди чувствовал дух этого места и прекрасно ладил с его жителями, даже когда те ещё были суеверно настроены в отношении представителей иных рас. Этот необычный город Эквиера необъяснимым образом резонировал с душой Пэрадайса, отчего просто нахождение в обществе здешних горожан вызывало у него искреннее удовольствие. Пусть у этого города совсем свежие тёмные пятна в истории, пусть он заселён полными предрассудков жителями, бездумно увлечёнными искусством и до сих пор не забывшими до конца идею классового неравенства! Вопреки всему это место было домом для Пэрадайса. Не удивительно, что благодаря возникшей между ним и всем городом связи, Клауди легко заполучил место мэра любимой Эквиеры. И хотя многие городские вопросы, как например постройка канализации или устранение упадочного состояния зданий северного района, были им ещё не решены, – да что уж там, ему и подумать об их решении было тяжело, – всё же мэр из него был достойный. Именно такого главы города и не хватало Эквиере после разрушительных для умов горожан годов правления Кэнцера. Благодаря Пэрадайсу в этом многострадальном месте наконец зародились гармония и спокойствие. Вот только сегодня всё обстояло несколько иначе.
Пока жители Эквиеры горевали по утраченному, как им казалось, мэром разуму, по неестественно пустому проспекту продолжали нелепо шагать наши герои.
– А вот один из дилижансов, привёзших в наш город почётных гостей! – почти пропел Ридикюль, указав на брошенную в полуразвёрнутом состоянии карету, которую в данный момент богатые пассажиры делили с напуганными пони-извозчиками.
– Если приедешь сюда на подобной, то стоянка за тем поворотом! – Пэрадайс указал Пестиленсу на примыкающую к проспекту улицу. Если бы больной пони был мысленно вместе с оживлёнными героями, то непременно поблагодарил бы мэра за данную информацию.
– Впереди же Вы можете лицезреть главную гордость города: нашу центральную площадь!
Спустя несколько мгновений, наша троица уже обходила стоящий посреди круглой площади громадный медный памятник Кэнцеру. Встав прямо перед смотрящим в их сторону королём, Клауди торжественно объявил:
– А это грозный Король Кэнцер. Он правил до тех пор, пока в город не заявился я! Ха-ха, шучу-шучу, его свергли несколько ранее, чем я впервые посетил Эквиеру. Как можно заметить в его взгляде, это по-настоящему жуткий пони. Ах, да ты же толком и не видишь его! Позволь протереть тебе глаза, уважаемый гость!
Поскольку платок взять было неоткуда, Клауди бесцеремонно поковырял глаза Пестиленса своим копытом. Ридикюлю это не очень понравилось, но он просто отмолчался, делая вид, что не замечает данного процесса. Когда пелена слёз была очищена с глаз больного, Клауди одним махом убрал в стороны его грязные волосы и, подняв копытом голову Пестиленса, позволил его глазам насладиться небывалой красотой памятника, освещаемого солнцем. Удерживая таким образом несчастного пони, Пэрадайс простоял так несколько секунд. Вдруг мэр побледнел. Своим копытом он почувствовал странную дрожь. Опустив голову Пестиленса, Клауди стал прямо перед больным и осторожным движением головы подманил к себе Ридикюля. Тот, послушно расположившись рядом с мэром, уставился на гостя города: в глазах того был виден неподдельный страх, а рот начал нервно шевелиться.
Глава 4: Откровения
Напуганные внезапной реакцией Пестиленса на самый обычный памятник Пэрадайс и Ридикюль с ужасом наблюдали за больным пони. Тот ловил ртом воздух, громко при этом хрипя. Мэр первым вернул над собой контроль и спросил несчастного:
– Ты меня слышишь? Тебе плохо, как тебе помочь?
Пестиленс, не обращая внимания на слова мэра, начал громко кашлять, пытаясь прочистить своё горло. После нескольких неудачных попыток он сплюнул находившуюся в его глотке уже несколько лет слизь. Пока герои молча продолжали наблюдать за пришедшим в сознание пони, он, восстановив дыхание, начал хаотично издавать странные звуки. Уже Ридикюль пришёл в себя и поинтересовался у Пэрадайса:
– Что это он делает?
– Похоже, вспоминает, как разговаривать. Готов поспорить, его речевой аппарат всё это время находился без дела. Нам повезёт, если он вообще сможет нам в ближайшее время внятно высказать что-либо.
Пестиленс, уже отчётливо слыша голоса героев, приподнял правое копыто, как бы прося тех немного его подождать. Пэрадайс был напуган, но ему это не мешало ликовать внутри: мэру каким-то образом удалось привести в чувство этого многолетнего скитальца. Проведя ещё некоторое время в работе над своим голосом, Пестиленс в один момент остановился и посмотрел на героев, пытаясь выговорить свои первые за многие годы слова:
– Трррр… ииииии… сэ… сэ… сэ… т!
Ожидаемо, никто ничего не понял. Пэрадайс с заботой посмотрел на Пестиленса, будто тот был его ребёнком, выговаривающим первые в своей жизни слова:
– Не торопись! Сосредоточься на том, что ты хочешь сказать. Мы всё понимаем и готовы подождать.
Пестиленс постарался на измотанной болезнью морде изобразить улыбку в ответ, но получилось у него это сделать лишь на короткий миг, который тем не менее был замечен обоими его собеседниками. Ридикюль радостно вскликнул:
– Он нас понимает! Невероятно, мэр Пэрадайс, у Вас получилось! Правда, не пойму, как…
Клауди, хоть и был рад, но с некоторым мрачным беспокойством в голосе ответил:
– Это был не я. Памятник его пробудил. Что-то здесь неладное…
– Вы думаете, он знал Кэнцера? Я был ещё младенцем, когда король был побеждён принцессой Селестией. Думаю, и он тоже был ещё слишком мал, чтобы как-то контактировать с этим тираном.
Пэрадайс, задумавшись, начал вглядываться в морду Пестиленса. Сейчас, когда её не прикрывали грязные волосы, было гораздо проще определить возраст этого пони.
– Да, он на самом деле выглядит лишь самую малость старше тебя. Думаю, во время свержения Кэнцера он только-только начал ходить в школу.
Пестиленс кивнул, подтвердив слова Пэрадайса:
– Три… три… ст…
Мэр всё ещё ничего не понимал, однако обратил внимание Ридикюля, обескураженно уведшего свой взгляд с Пестиленса:
– Ты его понимаешь?
– Трист… – тихо произнёс Ридикюль после небольшой паузы.
– Трист? Это его имя? – удивлённо спросил мэр. Интуиция подсказала ему следующий вопрос. – Ты его знаешь?
– Похоже, да. То есть я его совсем не помню – мне о нём рассказывали, – он обратился к Тристу. – Ты ведь Трист… Конносье?
Пестиленс, наконец-то вновь обрётший своё настоящее имя, с грустью в глазах кивнул. Конносье снова попытался заговорить, на этот раз более успешно:
– Ридя… Парс… сий?
Ридикюль с энтузиазмом отозвался:
– Да, да, это я! Ты меня помнишь!
Тут уже вмешался мэр, преисполненный радостью, но всё ещё мало чего понимавший:
– Значит он каким-то образом тебя помнит, а ты его – нет?
– Да, наши родители дружили во времена Кэнцера. Отец меня часто водил в дом Конносье, правда я тогда был совсем мал и ничего сейчас толком не помню. Мне рассказали, что Трист пропал ещё до победы над королём, а его родители так и не смогли его разыскать. Выходит, он действительно путешествовал по миру с самого своего детства… Вот только когда он заболел?
– Думаю, на этот и многие другие вопросы Трист нам сам и ответит. Да, господин Конносье? Как ты себя чувствуешь, сынок? Тебе что-нибудь принести?
– В-воды… – более-менее отчётливо произнёс пони.
Ридикюль мигом подбежал к ближайшему жилому дому, из окна которого ему через какое-то время робко протянул стакан воды, пожалуй, самый смелый житель того здания. Быстро вернувшись на трёх ногах к Тристу, Парсий заботливо его напоил. Пока Конносье утолял жажду, мэр начал рассуждать вслух:
– Подумать только… Судя по имени, он не иначе, как уроженец Эквиеры. Интересно, что его вынудило покинуть родительский дом и столько времени пропадать невесть где? – вдруг Пэрадайс опомнился. – Родители! Их же надо оповестить о возвращении сына в город!
Ридикюль опустил взгляд:
– Не выйдет. Их давно уже с нами нет, – ему не хотелось это говорить при только что пришедшем в сознание Тристе, но от данной темы уже нельзя было уйти, раз её поднял мэр.
Трист громко всхлипнул. Он уже и не помнил, сколько времени прошло с тех пор, как в последний раз из его глаз сочились слёзы, не спровоцированные болезнью. Медленно присев на холодный каменный тротуар, он дал волю эмоциям, начав беззвучно плакать. Мэр и его друг с сочувствием наблюдали за горюющим сиротой.
Спустя время, когда Трист окончательно смирился с утерей своих родных, он поднялся с тротуара и уже гораздо отчётливее заговорил:
– Д-давайте прис-с-сядем там, – он указал на лестницу мэрии, возвышавшейся прямо напротив памятника Кэнцеру.
Несмотря на обилие в округе гораздо более удобных мест, где можно было бы присесть всей компанией, Пэрадайс и Ридикюль охотно прошли с Тристом к мэрии. Расположившись на лестнице, Трист начал свой рассказ.
Родившийся уже во времена Кэнцера единственный наследник семьи Конносье по имени Трист провёл свои первые годы детства беззаботно и счастливо. Его отец, Айроний, был пони среднего достатка и мог позволить себе и своим близким жить на пересечении северного и южного районов Эквиеры. Здесь же обитали и многие другие семьи, с детьми которых у Триста без труда складывались дружественные отношения. В доме Конносье то и дело устраивались большие вечеринки, на которых присутствовали почти все жеребята района: под потолком летали маленькие пегасы, а внизу резвились в нескончаемом веселье маленькие земные пони и единороги. Раннему детству Триста повезло случиться в самые спокойные годы Кэнцера, когда все его расовые предрассудки ещё не увидели свет в лице повсеместной агрессивной пропаганды. В то время жители Эквиеры ещё обладали полной свободой любить и уважать окружающих. Тогда ни для кого не имело значения, были ли у того или иного пони крылья или рог. Сам Трист, будучи земным пони, восхищался своими необычными друзьями: пегаска Монтаж изящно для своих лет летала по всему городу, чувствуя себя в воздухе как рыба в воде; единорог Мезонет умел создавать своим рогом магическое свечение, буквально придавая красок каждой встрече с друзьями; земной пони Буше обладал невероятно красивым голосом и регулярно исполнял выученные им песни, звучащие из его уст попросту волшебно. Но, к сожалению, лишённый предрассудков взгляд на мир со временем становился всё более чужд для жителей Эквиеры. Шёл тринадцатый год правления Кэнцера. Именно тогда и началась активная агитация против всех рас, отличных чем-либо от простых земных пони.
Братья Фуршет, учившиеся в одном классе с Тристом, стали для того первым проявлением нового общественного мышления. В один прекрасный день они решили перед всем классом поднять Триста на смех, раззадорив своих одноклассников, среди которых в тот день почему-то были одни только земные пони, и начав высмеивать несчастного по абсолютно непонятным тому причинам. В тот день за ним закрепились клички «пегалюб» и «рогосос», значения которых Трист даже не до конца понимал. Вернувшись домой, расстроенный пони рассказал о произошедшем своим родителям. Айроний и Дизюли без труда догадались о причинах такого мерзкого отношения к своему сыну, но как они могли это объяснить ему, столь юному и невинному? В итоге, совет родителей не обращать внимания на подобные странности и подождать, когда хулиганам надоест над ним издеваться, совсем не успокоил Триста и тем более не решил его проблем в школе.
На тот момент членов семьи Конносье удивительным образом обходила стороной пропаганда расовой теории Кэнцера, однако, пока те оставались в Эквиере, она рано или поздно должна была повлиять на их умы. Так в конце концов и случилось. Спустя неделю после первого столкновения Триста с травлей в школе, он практически единовременно узнал о скором покидании города огромного числа своих знакомых и друзей. Шокированный предстоящим расставанием младший Конносье опять решил поделиться своими переживаниями с родителями. Но увы, Трист получил обратный от ожидаемого результат. Почему-то ни Айроний, ни Дизюли не были удивлены таким поворотом событий, а наоборот испытали некоторое облегчение от того, что их сыну больше не придётся общаться с той «так и норовящей что-нибудь разбить, летая на запредельной скорости» Монтаж и «портящем всем зрение своей световой магией» Мезонетом. Услышав эти полные цинизма слова, Трист не выдержал и закрылся на весь оставшийся день в своей комнате, где тихонько плакал, жалея об утрате своих лучших друзей и пытаясь простить предательство своих родителей, совсем не поддержавших его в трудную минуту и даже оскорбивших дорогих ему пони, которых он, вероятно, никогда больше не увидит.
Спустя ещё пару недель в гости к Конносье пожаловал их большой друг Фупа Парсий, снова пришедший со своим совсем маленьким сыном Ридей. Пока Трист увлечённо играл с малышом, рядом на кухне сидели взрослые, обсуждая политику – любимую тему пони, не имеющих в своей жизни ничего в достаточной степени примечательного, чтобы этим можно было поделиться в дружественной беседе. Если родители Триста такими не были, то отец-одиночка Фупа, живший в северном районе и едва сводивший концы с концами, заводил спорные кухонные обсуждения при первой попавшейся возможности. И этот раз не был исключением: Парсий-старший, разумеется, имел много чего высказать по поводу гениальных решений короля Кэнцера, которым тот искренне восхищался. Не был упущен и вопрос расовой дискриминации, яро поддерживаемой Фупой. Тут-то и была допущена ужасная ошибка Айрония: он решил поделиться с гостем о недавней травле Триста в школе и его переживаниях по поводу покинувших город друзей разных рас. На это Фупа расхохотался и заявил:
– А я-то думал, ваш Трист будет посообразительнее! Очевидно же было, что те пернатые и рогатые существа никакие ему не друзья! Они попросту использовали парнишку, чтобы тот их развлекал! Вы ведь заметили, что город покинули и некоторые земные пони? Вот ведь стадо овец! Они оказались ещё глупее, раз поддались простым манипуляциям со стороны своих рогоголовых и перьешёрстных горе-пастушков!
Фупа вдруг встал из-за стола и подошёл к смотрящему на него недоумевающим взглядом Тристу, уже позабывшему об играющем с ним малышом Ридикюлем. Дизюли запротестовала:
– Да… да как ты вообще посмел так… – её перебил отец.
– Парсий, отстань от него, он ведь ребёнок! Не надо втягивать его в это, мы сами ему всё объясним! – Айроний был недоволен словами Фупы, но не хотел разводить скандал. Тем более, он и сам уже тайно жалел, что Трист не был должным образом ознакомлен с расовой теорией Кэнцера, которая уже стала частью школьной программы.
Дизюли поняла, что Айроний перебил её, чтобы более мягко обратиться к Фупе. Стоит отметить, что она была всё ещё не уверена по поводу разумности обучения сына азам расизма, из-за чего посчитала слова Айрония блефом, предназначенным для убеждения вспыльчивого гостя. К сожалению, она ошибалась. Фупа прокряхтел в ответ Айронию:
– Да понял я! Уверен, вы с этим мальчуганом ещё совладаете. Просто дайте-ка убедиться, что у него там под волосами на лбу нет никакого костяного отростка.
Фупа протянул своё немытое копыто ко лбу неподвижно сидевшего Триста. Внезапное напряжение обстановки, эти крики и агрессия, а вот теперь и какие-то странные манипуляции с головой маленького пони напугали того настолько, что он не мог сдержать рвущиеся наружу слёзы. Для Дизюли это стало последней каплей:
– Вон, убирайся вон! Проваливай! – во весь голос она закричала на Фупу.
После недолгой словесной перепалки, грубый гость и его ребёнок всё же покинули дом Конносье. До сих пор напуганный Трист в поисках понимания посмотрел в глаза закрывшему за Парсиями дверь отцу. Тот, пару секунд промолчав, встретился с ним взглядом, после чего устало выпалил:
– Ну когда же ты наконец вырастешь…
Следующую ночь Трист был не в силах уснуть. Он до сих пор не мог поверить, насколько всё вокруг изменилось за прошедший месяц. Маленький пони уже не ощущал себя дома, находясь в этом месте. Все в Эквиере стали для него словно чужими: оставшиеся здесь друзья от него отвернулись, а взрослые попросту считали его глупым. И всё из-за его искренне дружелюбного отношения ко всем окружающим, которое теперь воспринималось другими как слабость. Этой ночью Трист пришёл к осознанию, что в Эквиере ему больше не место. Заснув лишь под утро, пони почувствовал странный озноб.
Триста разбудила его мать. В полдень должна была состояться очередная речь короля Кэнцера, посвящённая завтрашнему прибытию в город гостей из Кантерлота, в числе которых была сама принцесса Селестия. Супруги Конносье решили взять сына с собой, чтобы тот лично узрел величие их лидера. Появившийся чих и кашель у Триста не удивил ни Айрония, ни Дизюли: в детстве они сами постоянно притворялись больными, когда не хотели куда-то идти. Их такими трюками не провести.
День был нехарактерно пасмурный, в любой момент мог начаться ливень. Но это не помешало всем жителям Эквиеры собраться на центральной площади. Когда Конносье протискивались сквозь толпу в поисках самого хорошего для наблюдения за своим королём места, Трист заметил мелькавшую меж голов пони большую медную статую, изображавшую сцену настолько неприятную, что мозг юного пони даже не смог её никак воспринять. Наконец-то Айроний остановил своё семейство, найдя, по его мнению, отличное для прослушивания речи место. Усадив себе на спину Триста, он с энтузиазмом улыбаясь начал ждать явления короля. Трист ужасно себя чувствовал. Ему было очень некомфортно сидеть на одном месте: всё тело почему-то жутко ломило. Более того, ему постоянно хотелось чихнуть. После того, как он несколько раз всё-таки не смог удержаться, до него донеслось из толпы:
– Малой, прикрывай пасть, когда чихаешь!
Трист оглянулся в поисках того, кто это сказал, но так и не смог его определить. Родители недовольно посмотрели на своего сына. Айроний устало сказал:
– Заканчивай этот цирк, мы не пойдём домой, пока не выслушаем короля Кэнцера. Завтра будет очень важный день для государства Эквиеры.
Государства? А разве Эквиера это не город? Не важно, у Триста не было сил сейчас об этом думать. Он снова оглянулся, посмотрев на ужасающую статую. С каких пор она здесь появилась? Почему она такая жуткая? Мысли опять ускользнули от Триста. Его голова гудела.
– Вот он, смотри! – воодушевлённо вскрикнули Айроний и Дизюли.
На небольшой импровизированной сцене, установленной на вершине лестницы мэрии, стоял нетипично крупного размера жеребец. Толпа громко завопила, оглушив своим криком Триста. Король Кэнцер поднял вверх копыто – и все мигом умолкли. Трист сквозь звон в ушах начал слышать громкий низкий голос, в котором чувствовалась уверенность и агрессия. То, что юный пони мог расслышать, пугало его. Это были слова демона, жестокого и беспощадного, но которого тем не менее с энтузиазмом и довольством слушал весь город. Это была Эквиера? Та самая, где Трист родился и рос? Определённо нет, такая чистая душа не могла быть связана с этим пропащим местом. Глаза Триста заслезились: то ли от горя, то ли от нескончаемого желания чихнуть. Он спрыгнул со спины отца и бездумно помчался прочь. Толпа перед ним не расступалась, но Трист был достаточно мал, чтобы с большой скоростью проноситься между многочисленными пони. В ушах всё звенело, он слышал доносящиеся до него сзади крики родителей. Или это всё ещё была речь Кэнцера? Уже совсем не важно. Кто бы это ни кричал, он был чужим для Триста. Вот уже стало гораздо просторней: юный пони покинул центральную площадь и бежал уже по пустующему главному проспекту. Слезящиеся глаза мешали видеть, но это не имело значения, ведь бежать здесь надо было исключительно прямо. Нет, за ним кто-то гонится! Это место его просто так не отпустит. Трист забежал на первую попавшуюся улочку, примыкающую к проспекту. Глаза ещё могли распознать, где находятся знакомые юному пони повороты. Продолжая перебегать с улицы на улицу, так он и вернулся вновь на главный проспект. Это была финишная прямая – ещё чуть-чуть… И вот, наконец-то, мягкая глина под ногами! Гнилой город чужаков и демонов остался позади. Отныне Трист мог бежать куда угодно и посетить самые прекрасные места Эквестрии! Возможно, когда-нибудь ему доведётся найти и свой родной город, Эквиеру, где его возвращения ждут любящие родители и верные друзья…
Глава 5: В лучах летнего солнца
Таковой была история Триста, которую тот постарался в деталях воспроизвести для своих слушателей. Несмотря на то, что последний из рода Конносье был по сути ребёнком в теле уже взрослого жеребца, ему получилось достаточно толково донести до Пэрадайса и Ридикюля все самые важные моменты, повлиявшие на свою судьбу.
– Всё это время, которое я даже и подсчитать не могу, было проведено мной в постоянном движении, – в ходе своего рассказа Трист практически полностью нейтрализовал приобретённые дефекты речи. – Я будто был во сне. Мои глаза самую малость видели все те места, где я побывал, мои уши слышали постоянно испуганные приглушённые голоса пони, мимо которых я проходил… Даже вас двоих я и видел, и слышал, но почему-то для меня всё это не имело значения. Я просто продолжал ходить, чтобы не чувствовать боли по всему телу. Даже не помню, чтобы я останавливался попить или поесть: всё это как-то получалось само, на ходу. И вдруг, внезапно, мои глаза стали чисты, и увидел я ими то, чего хотел увидеть меньше всего… – Трист указал на медный памятник Кэнцеру. – Я так испугался возвращения в то место, от которого мне хотелось уйти как можно дальше, что каким-то образом очнулся. Но знаете, что? Увидев после этого вас, мне очень полегчало. Я осознал, как вы меня сюда привели и что говорили. В том жутком городе, откуда я бежал, так бы никто себя не вёл, – Пэрадайс и Ридикюль одновременно улыбнулись. – Но что поразило меня больше всего, так это внезапная лёгкость, возникшая после моего пробуждения по всему телу. Я когда-то давно уже чувствовал нечто подобное… Моё здоровье просто почему-то вернулось! Мне сейчас так радостно наконец-то посидеть, расслабив ноги! Воздух, которым я дышу, приятно щекочет горло; звучание окружающего мира, спокойно живущего вокруг меня, греет сердце; а вид этого чудесного города, открывающийся с лестницы, вызывает слёзы изумления…
Пэрадайс и Ридикюль были приятно удивлены поэтическими настроениями Триста. Он действительно выглядел здоровым.
– Единственное, чего сейчас мне не хватает для полной гармонии с миром, так это сна. Я уже и представить не могу, каково это лежать в тёплой и мягкой кровати, наслаждаясь ночной тишиной…
Пэрадайс вскочил:
– Это мы можем непременно устроить! Совсем рядом с центром есть гостиница, где ты получишь, чего желаешь!
Ридикюль не хотел встревать с этим вопросом, но чувствовал обязанность его задать:
– Но мэр Пэрадайс, как мы можем быть уверены в полном выздоровлении Триста? Что если он всё ещё заразен?
Мэр, закрыв глаза, положил копыто на спину своему юному другу и уверенно произнёс:
– Он не заразен, дорогой Ридикюль. Более того, никогда и не был. Я в этом уверен: так говорит моя интуиция!
Ридикюля удовлетворил данный ответ. Даже такой странной, как многим бы показалось, аргументации в этот момент для него вполне хватило. Мэр слишком сильно любил Эквиеру, чтобы без тени сомнения подставлять её под опасность. Трист снова включился в разговор:
– Это очень прекрасно, большое спасибо! Но я не смогу уснуть, пока мы здесь не закончили… – мэр и его соратник начали вопросительно таращиться на Конносье. – Я хочу увидеть этот памятник целиком.
Пэрадайс и Ридикюль переглянулись. Мэр неуверенно произнёс:
– Конечно, смотри сколько хочешь. Целиком, вот, он и есть! – Пэрадайс провёл над головой копытом, ссылаясь этим жестом на большие размеры статуи.
– Нет. Одна деталь здесь скрыта, – указом копыта Трист сконцентрировал внимание собеседников на постаменте памятника. Данный каменный куб имел на каждой из своих вертикальных сторон прямоугольные плиты, изготовленные из мрамора. Это сочетание было довольно необычным, но ни у кого не вызвало вопросов. – Раньше данных плит не было. Я хочу, чтобы их сняли.
– Но зачем? – вновь включился в разговор Ридикюль. Он понял, что плиты скрывают за собой что-то необычное. Именно оно и повергло в своё время в шок юного Триста, пришедшего с родителями на площадь. Парсий хотел уберечь только что пришедшего в себя Конносье от повторного переживания подобных эмоций. – Думаешь, тебе правда стоит это видеть?
Трист решительно кивнул.
– Я чувствую, что здесь всё поменялось. Когда вы увидите, что скрывает эта статуя, то поймёте: ей в этом городе совсем не место.
Решение оставить в городе статую Кэнцера было принято жителями Эквиеры ещё до прибытия в город Пэрадайса. Сам мэр до сих пор не знал точной причины этого феномена и старался не идти наперекор народу. Однако он и не догадывался, что в этом памятнике тирану Кэнцеру было что-то скрыто.
– Хорошо, мы снимем одну плиту с этого необычного памятника. Но только одну, – мэру было любопытно увидеть подноготную статуи во всей красе, но сейчас им двигало желание поскорее уложить спать беспокойного Триста.
– Но мэр Пэрадайс, это же вандализм! Плиты наверняка прибиты к статуе, мы её повредим! – Ридикюлю было всё равно на статую. Он просто не хотел дать Тристу увидеть то, что находилось за плитами.
– Ну а я мэр города, забыл? Что хочу, то здесь и ворочу! – странная фраза для пони его возраста и в таком респектабельном положении. Но мэр не стеснялся показаться простаком. – Ладно, ждите меня. Скоро вернусь! – он расправил свои громадные крылья и впервые за долгое время взлетел ввысь, создав за собой небольшие воздушные вихри.
Спустя пять минут мэр вернулся, оказавшись над головами Триста и Ридикюля, которые теперь стояли рядом с постаментом высокой статуи. В зубах у мэра были три монтировки. Аккуратно спустившись пониже, он сплюнул две из них своим наземным товарищам, а оставшуюся во рту ухватил так, чтобы в любой момент начать использовать её по назначению. Снять было решено переднюю плиту постамента. Участники грядущего акта вандализма заняли свои места, чтобы наиболее эффективно распределить давление инструментов на плиту, протиснули под неё острые края своих монтировок и с усилием начали давить на их продолговатые концы. Ридикюлю казалось, что от такого напряжения у него растрескаются все зубы; машущий изо всех сил крыльями Пэрадайс жалел, что оставил себе самый ржавый инструмент, от которого во рту образовался ужасный привкус; ослабший Трист жал что есть силы, лишь бы снова оголить всему городу на обозрение истинную статую Кэнцера. Плита наконец поддалась и с грохотом обвалилась. Герои с облегчением откинули инструменты, не отводя взгляд от оголившейся части статуи.
Трудно сказать, чьё сердце было более поглощено мраком: того, кто заказал себе подобный памятник, или того, кто с такой дотошностью к деталям его изготовил. Каменный постамент в виде куба изображал что-то наподобие земли в разрезе; на поверхности горделиво стоял король, а под его копытами находились страдающие под давлением многочисленные расы. Уже только с этой стороны можно было разглядеть свыше двадцати представителей пегасов, единорогов, зебр, киринов, яков, чейнджлингов, грифонов и драконов. Морды всех этих существ были искривлены в агонии, причём проработаны испытываемые ими страдания были настолько тщательно, что вызывали к несчастным неподдельное сочувствие. Мэр Пэрадайс и Ридикюль не могли поверить своим глазам. Трист отвёл взгляд, чтобы более не всматриваться в эту ужасную скульптуру, и тихо произнёс:
– Мне этого хватило. Теперь мы можем идти в ту гостиницу.
Ридикюль посмотрел на Триста и быстро кивнул. Клауди же, будто не слышавший Конносье, продолжал удерживать взгляд на статуе. Он чувствовал, как его сердце неприятно сжималось и разжималось, каждая секунда наблюдения за этим высеченным в камне адом приносила ему душевные страдания. Он не мог поверить, что подобная статуя ранее представала в таком отвратном виде прямо посреди его любимого города, что жители Эквиеры когда-то наслаждались её видом, гуляя по площади и гордясь надуманной исключительностью своей расы. Ридикюль и Трист с пониманием ждали Пэрадайса, не мешая тому размышлять. Спустя время, мэр опустил голову и смотря в землю произнёс мрачным тоном:
– Да, ей здесь не место. Эквиера не будет до конца излечена от предрассудков, пока в лице этой статуи продолжает жить память об идеях наихудшего из наших представителей.
Пэрадайс поднял глаза и смягчил свой взгляд, посмотрев на удовлетворённого решением мэра Триста.
– Идём, гостиница находится совсем недалеко, в паре минут ходьбы по побочному проспекту. Ридикюль, могу я тебе доверить разнести по городу весть о минувшей угрозе? Пустота улиц меня скоро в уныние вгонит! Потом встретимся с тобой здесь, идёт?
– Хорошо. Тогда до встречи! Приятного отдыха, Трист и, – Ридикюль выдержал паузу, смотря на уже полноценно улыбающегося Конносье, – поздравляю с возвращением домой!
– Спасибо, Ридикюль. До сих пор не могу поверить, что именно ты был первым, кого я здесь встретил спустя все эти годы. Как жаль, что чуть ранее я совсем не обратил внимание на столь знакомого пони голубого окраса, который своим недоумевающим взглядом буквально сверлил меня, бездумно шагающего в родной город. Хотя, малыш Ридя, стоит признать: ты с нашей последней встречи заметно вырос! Помню, даже в сравнении со мной ты был совсем крохой.
Парсий смущённо улыбнулся и с наигранной хитростью прищурил глаз:
– Знаешь, ты ведь и сам тогда был ещё школьником! Попробуй подойти к зеркалу – думаю, будешь тоже весьма удивлён, «малыш Трист»! – оба пони посмеялись, в то время как Пэрадайс изо всех сил старался скрыть своё угнетение. Как ни крути, ситуация была трагичной. Но мэра ободряло, что сам Конносье не унывал. Это давало надежду на возможное обретение счастья юным пони, несмотря ни на какие невзгоды прошлого. Лучи летнего солнца аккуратно коснулись глаз Клауди – весьма вовремя, теперь возникшие на них слёзы можно списать на яркий свет.
Выйдя из гостиницы, в одном из номеров которой уже спал Трист, мэр воодушевлённо осмотрелся по сторонам. По широкому побочному проспекту снова ходили жители Эквиеры, обсуждая сегодняшний необычный день. Замечая Пэрадайса, пони заметно оживляли свои дискуссии. Народ ещё не знал всех деталей сегодняшнего посещения города «Пестиленсом», из-за чего логично было предположить, что у каждого пони была своя уникальная версия произошедшего. «Придётся выступить с речью, чтобы разъяснить события сегодняшнего дня, – мэр утомлённо вздохнул. – Завтра. Выступлю завтра». Пэрадайс направился к центральной площади. Уже отсюда было видно, что именно на ней собралась основная масса жителей города. Удивительно, но хватило всего лишь десяти минут, чтобы три оставшиеся на постаменте памятника Кэнцера плиты были отодраны местными энтузиастами. Сейчас публика вглядывалось в то, что было скрыто от их глаз многие годы. Юнцы были поражены настолько мрачным пережитком былых времён, а пони постарше жутко стыдились, что когда-то позволили подобному произведению циничного искусства украшать центральную площадь своего города. Меньше всего статую окружало пегасов, которые в большинстве своём осознанно игнорировали театр страданий под копытами Кэнцера, участниками которого в том числе являлись представители их расы. Клауди, проходя мимо, не удосужился и взглянуть на омерзительный ему памятник. Его взгляд был сконцентрирован на ждущем возле лестницы мэрии Ридикюле, со спины освещаемым заходящим солнцем. Заметив Пэрадайса, юный пони кивнул в сторону главного проспекта. Выйдя на него, герои медленным шагом начали свою вечернюю прогулку.
– Как он? – поинтересовался Ридикюль.
– Заснул, не успев толком улечься в своей кровати! Хозяин гостиницы поначалу не хотел пускать такого грязного посетителя в свой номер, но мне не пришлось его долго уговаривать.
– Это очень хорошо. Утром я за ним зайду. Тристу потребуется много времени, чтобы вернуться к нормальной жизни.
– Уверен, жители Эквиеры помогут ему реабилитироваться! Как, кстати, думаешь: ему стоит увидеться с, ну, твоим… – Пэрадайс замешкался из-за ненароком выбранной им скользкой темы, касающейся до сих пор здравствующего старика Фупы.
– Несомненно. У отца хоть и были свои тараканы в голове, которые в своё время негативно повлияли на Триста, но он исправился. Каждый раз, когда он рассказывал мне о временах Кэнцера, то не забывал упомянуть о сыне Конносье, в побеге которого он винил себя, – Ридикюль посмотрел на оранжевое небо. – Отец давно раскаялся. Надеюсь, Трист найдёт в себе силы его простить.
– Да, жуткая это история… И почему же я раньше не слышал об этих Конносье?
– Возможно, потому что Вы не успели их застать при жизни. После побега Триста и свержения короля Кэнцера они осознали, насколько сильно были неправы. Отец говорит, что потерявшие надежду Айроний и Дизюли скончались от невыносимого горя.
– Вот дела… – Клауди было искренне жаль семейство Конносье, разрушенное под влиянием идей Кэнцера.
– Знаете, мэр Пэрадайс, даже я, хоть и рос уже при Вас, но всё равно частично перенял у старшего поколения эти омерзительные расовые предрассудки. Несмотря на остановленную после падения Кэнцера машину пропаганды, взрослые продолжали нехотя проявлять в своём поведении очевидные признаки недоверия и боязни, например, тех же единорогов. Вы ведь помните, что я их боюсь? При встрече представителей этой расы на въезде в город я стараюсь не подавать виду, но внутри я всеми силами надеюсь, что они не используют против меня магии – просто так, веселья ради. И вот, встретив сотни, нет, тысячи добродушных гостей нашего города, отличавшихся от меня только наличием рога, я продолжаю нести в себе это отвратительное суеверие, этот грызущий меня страх, что когда-нибудь подобный рог будет наставлен на меня, бессильного что-либо предпринять для своей защиты. Это… настолько глупо, настолько неправильно! Больше всего на свете я бы хотел, чтобы призраки прошлого оставили меня и мою любимую Эквиеру, – мэр внимательно слушал своего юного друга, даже не пытаясь вставить от себя какую-либо фразу. – А сегодня я узнал полную историю Триста, несчастного жеребёнка, который был вынужден бежать из этого чудесного города. Всё было настолько плохо в его жизни, что бедолага полностью замкнулся в себе, лишь бы избежать участи быть свидетелем ужаса, творящегося вокруг него. Всё, что он имел, это детскую наивную надежду на лучшее. Именно она не позволяла ему окончательно сдаться и позволить возникшей болезни себя изничтожить. Остаток своего детства этот несчастный провёл, бессознательно бродя по Эквестрии… И что послужило тому причиной? Народ, сплочённый общей идеей ненависти. Эквиерийцы с подачи короля Кэнцера начали полагать, что, найдя общего врага и объединившись против него, смогут принести счастье и процветание в свой родной край? Какая чушь! Ненависть не способна породить что-либо, кроме ещё большей ненависти. Не прошло бы года – чудесное общество исключительных земных пони разбилось бы на новые лагеря: пони с яркой гривой, пони с тёмной гривой; пони северного района и пони южного района; пони-кобылы и пони-жеребцы! И все снова жаждут насладиться своей новой коллективной ненавистью, такой свежей и аппетитной! Мне до жути стыдно, что я сейчас рассуждаю о таких очевидных вещах, но как быть иначе, если слепцы с подачи кого-то более авторитетного готовы начать верить во что угодно, игнорируя здравый смысл? Греет душу мне лишь осознание, что существуют в мире и силы-противовесы, благодаря которым Эквиера в своё время не была окончательно поглощена в пучину ненависти. Только благодаря им, вдохновляемым неиссякаемой силой любви, я верю: когда снова взойдёт солнце, мой любимый город продолжить жить в его лучах, позабыв о проклятом наследии циников и эгоистов, населявших когда-то эти земли.
Так говорил юный Ридикюль. У слушавшего его мэра Пэрадайса от гордости слезились глаза. Он был невероятно рад услышанному:
– Друг мой Ридикюль! Знал бы ты, насколько отрадно мне как мэру слышать твои слова! Я тоже верю: пока в Эквиере есть пони, подобные тебе и тому несчастному Тристу, последнему из семейства Конносье, этот чудесный город будет жить и дальше, в мире и гармонии встречая каждый новый день, – Клауди всмотрелся в далёкий горизонт, до которого простирался главный проспект Эквиеры. – Слушай, я хорошо понимаю твою любовь к своей нынешней работе, но… не могу не спросить: как тебе идея на время её доверить своим сменщикам и поработать со мной в мэрии?
Ридикюль вопросительно покосился на Пэрадайса:
– Вы хотите, чтобы я поработал у Вас секретарём?
Мэр расхохотался от предположения молодого Парсия:
– Нет же, дружище! Я ведь рассказывал, что был лишь немногим старше тебя, когда жители Эквиеры избрали меня своим мэром? Я тогда вовсе не разбирался в муниципальных делах, отчего первое время вряд ли оправдывал ожидания горожан. Не хотелось бы, чтобы Вы, – Клауди придал тону своего голоса торжественный оттенок, – уважаемый господин-сер будущий мэр славного культурного города Эквиеры, – он продолжил говорить своим обычным голосом, – находились в подобном положении!
– Будущий мэр? – Ридикюль скептически усмехнулся. Затем серьёзно и с неуверенностью спросил. – Вы действительно думаете, что я смогу?.. – он попытался перебрать в голове все обязанности, возлагаемые на главу города.
Пэрадайс тут же отрезал:
– Сможешь. Без сомнений сможешь. Ты – единственный, кому по силам продолжить вести Эквиеру по пути процветания. Полагаю, жители города согласятся со мной. И поверь: это уже не просто моя интуиция!
Пэрадайс шутливо ткнул своего друга в бок, подбодрив замешкавшегося Ридикюля. Тот всё ещё не мог поверить, что когда-нибудь может стать мэром своего любимого города. Герои продолжили идти по главному проспекту, молча наслаждаясь завершением абсолютно ничем не примечательного, как, впрочем, и все остальные за последнее время, дня.
