Шаг навстречу

Был погожий летний денек. Посреди тихого зеленеющего поля, еще не изуродованного глубокими воронками и траншеями, стояла разношерстная троица: зебра с проседью в гриве, худосочный высокомерный оборотень и крепкий грифон с повязкой на глазу. Неподвижные, как статуи, они с глубоким подозрением взирали друг на друга. В любой момент — только появись малейший повод — они были готовы пусть в ход оружие.

Оборотень сухо усмехнулся той ситуации, в которой они оказались. Он чувствовал, как вокруг них плотным черным туманом клубится ненависть: гадкая, склизкая и холодная. Если бы не эфемерная надежда, удерживавшая их, уже бы завязалась перестрелка.

— Что смешного? — мрачно спросил грифон, и когти его передней лапы впились в землю.

— Ничего, мой друг, ничего, — снисходительно произнес оборотень. — Твой птичий мозг все равно не поймет.

Грифон поступил благоразумно, сдержав вспышку гнева и промолчав в ответ на издевку. О, ему ничего не стоило осыпать оборотня проклятиями с головы до ног, а еще лучше — вышибить мозги пулей, да только он пообещал своим не спешить с этим. Дырчатое ничтожество придется выслушать. И полосатая кобыла, судя по всему, думала так же:

— Сходу бросаешься оскорблениями? Ты точно договориться сюда пришел? — наградила она оборотня черствым взглядом.

С губ оборотня слетела еще одна ядовитая усмешка. Он принял гордую и даже несколько изящную позу, словно был аристократом, а не военным, и изрек:

— Моя дорогая зебра, я более чем уверен, что с вами, двумя жалкими червями, не заслуживающими никакой пощады, мне обсуждать нечего. Но обстоятельства сложились иначе, и приходится идти наперекор себе. Так уж получилось, что я был выбран своим народом, дабы представлять его здесь. Правда такова, что мой народ хочет закончить это кровопролитие. И между ненавистью к вам и своим народом я не задумываясь выберу второе.

— Неожиданно разумные слова, — пробасил грифон.

— Я не спрашивал твоего мнения, пернатый, — сухо отозвался оборотень. — Послушай моего совета: открывай свой клюв только по делу. Не хочу слушать твоего пустого чириканья.

— Придется тебе потерпеть меня, дырчатый, — сдержанно проговорил грифон, — раз уж мы стоим здесь. Уж поверь, к тебе и тебе подобным я испытываю точно такую же симпатию.

Зебра попыталась отодвинуть злобу в сторону и, воспользовавшись паузой в препирательствах врагов, сказала:

— Послушайте. Правители, что развязали войну, отправились в небытие. Командиры и генералы, что радостно выполняли их волю, — тоже. Тогда почему мы еще сражаемся? Какой в этом смысл?

— Смысл в том, чтобы стереть с лица земли вашу недорасу, — процедил грифон, грозно зыркнув на зебру. — Вас не должно существовать в этом мире после всего того, что вы сделали с нами.

— Не верю, что говорю это, но я согласен с ним, — оборотень с отвращением посмотрел на зебру. — И не счесть, сколько невинных полегло от ваших грязных колдунств. После такого вы зас-с-служиваете только забвение, — шипел он змеей, и каждое слово было точно яд. — Вы должны исчезнуть. Навсегда. Само ваше существование будет вымарано из истории ради блага будущих поколений.

Относительно спокойная до этого зебра обозлилась.

— Значит, так, да? Можно подумать, вы лучше нас! — указала она копытом на оборотня. — Или вы! — указала на грифона, и тот нахохлился. — Если я начну перечислять, что ваши народы сделали моему, мы застрянем тут надолго. А я могу начать. Давайте? Многое из этого я видела воочию, и к вашим народам — можете быть уверены — у меня тоже скопилось множество претензий.

— Тупик, значит, — сказал оборотень. — Переговоры зашли в тупик, толком не начавшись. Я знал, что нам нечего обсуждать. Было ошибкой сюда приходить. Продолжим оттуда, где остановились.

— Мы продолжим. Но победителей не будет, — напомнила зебра. — Поэтому мы здесь.

— Это правда… — согласился грифон. — Мы дошли до той точки, когда война продолжается ради войны. Мир разрушен больше чем наполовину. Если не остановимся, ничего не останется.

Сказать проще, чем сделать. Для этого нужно переступить через недоверие, предубеждение и ненависть, посеянные в их душах сильными мира сего и любовно взращенные войной.

— Смешно вас слушать. А с чего бы нам останавливаться? Вы убили много моих сородичей. И я собираюсь убить не меньше ваших. Это будет справедливый обмен, — сказал оборотень даже с какой-то гордостью. — Уже убил. И буду рад продолжить!

— Ты никого здесь этим не удивишь, — спокойно изрек грифон. — Все мы по колено в крови.

— Я ничем не лучше, — призналась зебра, переводя взгляд с одного врага на другого. Она раздраженно цокнула языком: — Мы можем кидаться взаимными обвинениями до бесконечности, но это не приведет нас хоть к какому-то решению… Я не знаю, что вы за существа. Более того, вы — мои враги. Но я выдам вам минимальный кредит доверия… Если кто-то из ваших сородичей творил зверства, это не значит, что вы все поголовно такие.

— Какое великодуш-ш-шие, — насмешливо прошипел оборотень, сузив глаза. — Может быть, я бы хотел сделать то же самое, да только откуда мне знать, что этот грифон не военный преступник?

— Моя совесть чиста, — взгляд грифона стал стальным. — Я не участвовал в подобном.

— Откуда мне знать, что ты не лжешь? — оборотень как будто сделался еще подозрительнее.

— Ниоткуда, — почти равнодушно ответил грифон. — Все, что я могу тебе предложить — это мое честное слово. И разве ты не можешь различить, что я чувствую? Прислушайся хорошенько.

Оборотень думал несколько секунд, настырно глядя на врага, словно тем самым пытаясь прожечь в нем дыру, а затем промолвил:

— Этого недостаточно.

— А ты сам? — спросил в свою очередь грифон. — Можешь сказать, что не участвовал в бесчинствах, которые творили твои сородичи с моим народом? Или с ее? — легонько кивнул он на зебру.

— С чего бы мне что-то вам, слизнякам, доказывать? — Оборотень покачал головой с мерзкой ухмылкой на губах. — Даже если я скажу вам, что не был одним из них, вы мне все равно не поверите. И я вам тоже верить не собираюсь. Слова давно обесценились. Единственное, чему я еще могу худо-бедно поверить — так это поступкам.

— Хватит пустословия. Просто ответь: да или нет, — резко сказал грифон. — А я уже сам решу, верить тебе или не верить.

Оборотень поджал губы. Он смерил врага взглядом и наконец сказал:

— Я ненавижу ваши народы всеми частичками души. Но нет, я никогда не переходил черту. Доволен, одноглазый?

В воздухе вновь повисла напряженная тишина. Задул ветер, всколыхнув полосатые с проседью пряди зебры, встрепав перья на сложенных крыльях грифона, всколыхнув подолы оборотнева мундира.

— Я предлагаю сложить наше оружие, — сказала зебра, мельком глянув на кобуру грифона. — А затем нормально все обсудим.

— Предлагаешь мне остаться совершенно беззащитным? — грифон с сомнением поглядел на нее. — Чтобы что? Как это поможет переговорам? Ну уж нет. Так не пойдет.

— Кобыла, ты не в своем уме, — оборотень тоже воспринял эту идею в штыки. Он глядел на нее, сощурившись: — А если в этот момент кто-нибудь из вас выкинет трюк? Я не могу быть уверенным, что то оружие, что я вижу — это единственное оружие, которое у вас есть.

— От кого я это слышу, — хрипло усмехнулся грифон. — Оборотни всегда говорят одно, а делают другое. И выкидывать трюки любят куда больше, чем зебры, со своей-то способностью превращаться. Готов поспорить, ты сам прячешь кучу ножей под мундиром.

— Может быть. А может быть, и нет, — недобро прошипел оборотень. — Хочешь проверить?

— Прекращайте, вы двое! — раздраженно выкрикнула зебра. — Вы забываете, зачем мы здесь!

— Не указывай мне, отродье полосатое, — резко каркнул грифон. Оборотень же медленно повернул к ней голову и пронзил холодным, как смерть, взглядом:

— Я не брошу оружие, — заявил он. — Даже не пытайся. У меня нет к вам ни малейшей частицы доверия.

Зебра посмотрела на них безмолвно, едва заметно поджала губы, а затем разомкнула их, сказав:

— Тогда пропустим этот шаг и сразу перейдем к переговорам.

— Давно пора начать, — одобрительно кивнул грифон.

— Посмотрим, что вы предложите, — чуть расслабился оборотень.

— Вот мое предложение: вы, насекомые, убираетесь прочь ко всем нечестивым духам с оккупированных вами территорий, — выпалил грифон. — И тогда, быть может, мы начнем задумываться о мире.

— С ходу ставишь условия? — задрал нос оборотень. — Вот тебе встречное предложение: вы публично казните всех, кто ответственен за безжалостную бомбардировку мирного улья. И тех, чья вина минимальна или косвенна — тоже. Они все должны понести жес-с-стокое наказание.

— Мы не будем никого казнить, — категорично заявил грифон. — Во-первых, у нас нет смертной казни. Во-вторых, потому что все те, кто за это ответственен, — уже и так мертвы.

— Правда? Как замечательно. Тогда и мы не уйдем. Понимаешь ли, очень много оборотней полегло за эти земли. Они при всем желании уже не смогут уйти. И что вы с ними будете делать, м?

— Я говорю про живых, идиот.

— А я говорю, что не собираюсь обесценивать жертвы.

— Это не переговоры! — вмешалась зебра. — Вы обменялись ультиматумами, а не предложениями!

— Я не дипломат, — фыркнул грифон. — И не политик. Что думаю, то и говорю.

— Что до вас, полосатых, то у меня есть хорошее предложение, — посмотрел оборотень на зебру. — Вы допускаете к себе наших наблюдателей и под их присмотром утилизируете свои бомбы-заклинания. Все. До. Единой.

— Тогда наблюдатели будут и с нашей стороны, — поспешил добавить грифон. — Заодно они внимательно проследят за тем, чтобы вы не заключили втихаря союзов против нас.

— Я не могу на это пойти, — нахмурилась зебра. — А если присланные наблюдатели окажутся диверсантами, которые попросту перебьют наших колдунов? Нет, это слишком рискованно…

— Тогда мы ни о чем не договоримся сегодня, — холодно промолвил оборотень.

— Послушайте, — зебра попыталась собраться с мыслями и продолжила: — Разве вы не видите? Мы сейчас прямо как те политиканы, которые довели наши страны до войны. Всё требуем, и требуем, и требуем! Даже не пытаемся понять друг друга…

— «Понять»… — мрачно повторил оборотень. — Вспомнила тоже! А как же те невинные оборотни, которых сожгла ваша бомба? Что думали в этот момент ваши солдаты? Пытались ли они представить себя на месте мирных жителей? Колебались ли хотя бы секунду, прежде чем пустить в ход это страшное оружие? Не говори мне про «понять», потому что ваш гнилой род не имеет на то права! — гневно притопнул оборотень.

Зебра стоически восприняла его обвинение, не дернув ни единой мышцей лица. И то было ошибкой с ее стороны. Стоило, наверно, показать хоть какие-то эмоции. Показать, что ей не все равно.

— Их поступку нет прощения, — признала она. — Мы верили, что это поможет нам защититься от вас. Мы хотели напугать вас. Но в итоге это породило еще больше ненависти… Ничему из того, что мы сделали вам, нет прощения.

— Брехня, — только и сказал грифон, закатив единственный глаз. — Твои слова не искренни.

Зебра знала, что ей не поверят, что бы она ни сказала.

Те ужасные преступления ничем не загладить, считал оборотень.

Эти переговоры ни к чему не приведут, подумал грифон и устало вздохнул.

— Мы отошли от главного, — заметил он.

— Нет, мы как раз таки обсуждаем главное, — резко ответил оборотень, сверкнув глазами.

— Что ж, я тоже могу припомнить парочку гнусных историй про вас, дырчатый. Но мы собирались обсудить будущее, а не прошлое, если я правильно припоминаю.

— Прославленные предки, наконец-то разумные слова! — зебра хлестнула себя хвостом по боку в раздражении.

— Я уже предложил вам выход, — говорил оборотень. — Сделаете по-моему, тогда встретимся еще раз и подумаем, какие шаги предпринять дальше. Тогда я вам, может, и начну немного доверять. А пока вы от меня ничего больше не дождетесь, так и знайте.

— Так дела не делаются, — не согласилась зебра. — Мы либо заключаем договор, который будет устраивать всех, либо не заключаем ничего и продолжаем войну. Однобоких сделок не будет.

— Будет, — настаивал оборотень, и в его фасеточных глазах мелькнул недобрый огонь. — Мы пострадали больше вас двоих вместе взятых!

— Могу с этим поспорить, — сдержанно сказала зебра, глядя врагу в лицо.

— Помнится, ты сказал, что поставишь волю народа выше ненависти к нам, — подметил грифон. — Или это была ложь?

— Мы не пойдем у вас на поводу и не дадим слабину, — холодно произнес оборотень. — Не за это мы боролись!

— Так знай, что в таком случае и мы не пошевелимся, — взгляд грифона стал как у орла.

— Тогда не удивляйтесь, если от вашей жалкой державы отколется еще несколько земель, — процедил оборотень.

Оборотень потянулся к кобуре — а может, грифону всего лишь показалось, но то было уже неважно. Все трое моментально выхватили и наставили пистолеты друг на друга, взведя курки.

— Что и требовалось доказать! — язвительно выплюнул оборотень, держа пистолет в передней ноге, копыто которой он превратил в когтистую лапу. — Грифоны не способны договариваться!

— Я достал пушку только потому, что ты потянулся к ней, — грозно выпалил тот.

— Давайте все успокоимся! — попыталась призвать их к разуму зебра.

— И чтобы нам было спокойнее, ты целишься в нас? — саркастично выпалил грифон.

— Вы оба подозрительно дернулись! Я не могла рисковать! — в горле зебры пересохло от волнения. Она попыталась проговорить спокойно: — Опустим оружие, пока не поздно.

Несколько томительных секунд они с болезненным подозрением взирали друг на друга.

— Нет уж. Вы меня не одурачите, — почти прошептал оборотень, не спуская глаз с врагов, а затем добавил громче:  — Дальнейшие переговоры пройдут так — и никак иначе.

— Конечно, дырчатый, — пробасил грифон, крепче сжимая рукоять. — Только попробуй не так шевельнуться, и твои мозги заляпают твой аккуратненький мундир. То же касается и тебя, полосатая. Знаю я ваши трюки с телекинезом. Ваша магия начинает искриться рядом с крючком, когда вы на него давите. Не думай, что я этого не замечу — глаз у меня, может, и один, но зоркий.

— Хотите разговаривать под прицелами — будем разговаривать под прицелами, — взволнованно проговорила зебра. — Ладно, вот какой у нас остается выход: мы возвращаемся к миру, который был до войны. Это единственное возможное решение. И единственное его требование — сложить оружие и уйти, оно одинаково для всех.

— Вернуться к тому, что было? — с явным сомнением спросил грифон. — К тому, из-за чего все и случилось?

— Обессмыслить жертву… нет — предать мой народ? — оборотень покачал головой. — Так не пойдет!

— Тогда мне больше нечего вам предложить, — опустила уши зебра.

— Ненависть не исчезнет, — грифон по очереди направлял пистолет то на оборотня, то на зебру. — Обиды останутся. Сделать вид, будто ничего не было, не получится. Мы зашли слишком далеко.

— Через какое-то время война разгорится заново, — изрек оборотень. — Так и будет, можешь не сомневаться, зебра. Не вы развяжете конфликт, так они, уж я знаю их насквозь прогнившее птичье нутро!

— Эта затея была изначально обречена на провал, — проговорил грифон, оставшись равнодушным к очередному оскорблению. — Печально. Но ожидаемо. Так мы разойдемся? Или начнем стрелять друг в друга, и будь что будет?

— Выбираю второй вариант, — сказал оборотень. — Так вы хотя бы не выстрелите мне в спину.

— Не нужно этого делать, — прошептала зебра с напуганным взглядом. Но боялась она не смерти, а того, что ее надежда, и так держащаяся на тоненьком волоске, вот-вот сорвется.

— Все мы знали, чем это закончится, — проговорил оборотень. — Не смогли договориться наши предшественники — с чего бы это должно было получиться у нас?

— Послушайте! — воскликнула зебра. — Как мы вообще дошли до такого? Стоим, готовые пристрелить друг друга чуть что? Мы же жили мирно!

— Мирные времена давно позади, — промолвил грифон, щелкнув языком. — Все изменилось. Тот мир уже не вернуть, пора бы это уже понять.

— Я верю в обратное! — горячо возразила зебра. — Кто-то должен это остановить. Кто-то должен наконец сложить оружие. — Она пронзила уверенными глазами врагов. — Мы должны это сделать. Мы трое!

— Ты понимаешь, что это невозможно? — раздраженно фыркнул оборотень. — После того, как вы, полосатые, первыми напали на нас…

— Наше нападение было ответом на вашу агрессию! — воскликнула зебра изумленно. — Не мы развязали войну! Вы напали на нас, а потом еще присоединились грифоны! Мы защищались!

— Грязная ложь! — выкрикнул грифон гневно. — Это вы двое втянули нас в бойню! Мы не собирались ни с кем воевать!

— Воинственные грифоны внезапно сделались пацифистами — конечно, так я и поверил! — саркастично выпалил оборотень и посмотрел на грифона со взглядом, мол, «что еще расскажешь?».

— То ли дело ненасытные оборотни, которым вечно не хватает места и ресурсов, — презрительно фыркнула зебра.

— А вы, полосатые? Только и слушаете своих духов! Скажут вам устроить геноцид — устроите не задумываяс-с-сь! — прошипел оборотень. — Постой-ка, этим вы и занимались последние годы!

Трое замолчали, прожигая друг друга взглядами, но не решаясь выстрелить. Струны их терпения были натянуты до предела и грозились в любой момент сорваться.

— Хватит, — неожиданно сказала зебра, ее голос дрожал, а на лице была не ненависть, но мука. — Кто заварил эту кашу, уже не имеет смысла. Мы все успели в равной степени сделать больно друг другу. Я… я просто хочу, наконец, увидеть свою семью. Хочу повидать племянника. — Она крепче сжала рукоять. В глазах ее заблестели слезы: — И если для этого сейчас потребуется прикончить вас обоих, я это сделаю без зазрения совести. Но я все еще верю, что мы можем договориться… что у моего племянника будет светлое будущее… что оно вообще будет.

Во взглядах заклятых врагов она неожиданно увидела то, чего не видела уже давно — понимание. Неужели в них еще оставалась частичка живого, частичка сострадания? Или ей просто показалось?..

— У меня есть внуки, — вдруг признался грифон, и взгляд его чуть смягчился, — совсем птенцы еще…

Оборотень стиснул клыки, а затем молвил, дрожа всем телом:

— Мои братья и сестры, мой родной улей… уничтожен. Уничтожен вами, — в ярости посмотрел он на зебру. — Довольно! Вы заговариваете мне зубы! Я не собираюсь вас больше слушать! Либо вы принимаете мое предложение, либо…

— Я отказываюсь принимать этот ультиматум! — решительно заявил грифон и приготовился стрелять.

— Тогда переговоры можно официально считать проваленными! — рявкнул оборотень.

— Прошу, успокоитесь, вы оба! — с надрывом крикнула зебра.

— Мне не о чем с вами договариваться! — кричал оборотень. — Все это лицемерие и ложь! Сейчас мы «договоримся», а потом вы воткнете нож в спину! Нет, я не глупец!

— Это то, что обычно делают зебры! — выкрикнул грифон.

— Какие же вы твердолобые! — воскликнула зебра. — Предки мне свидетели, я пыталась!

Ее предшественники были правы, подумала она в это мгновение, показавшееся неимоверно долгим. «Есть мы, а есть они, тупые и агрессивные существа, понимающие только язык силы».

Его предшественники были правы, подумал оборотень. «Другие просто не хотят жить в мире. Это аксиома».

Его предшественники были правы, подумал грифон. «Закончить войну можно только через истребление остальных рас. Других вариантов быть не может».

Мир как будто замер. В поле повисла такая тишина, что было слышно, как заскрипели спусковые крючки, а затем — три выстрела, прозвучавших как один, оглушили округу подобным грому раскатом.

И снова стало тихо, как в гробу.

Никого не зацепила пуля. Только оборотень вдруг обнаружил, что его фуражка лежит на траве — продырявленная. Трое дрожали и были напуганы, хотя и пытались не выказывать этого внешне. Пистолеты они опускать по-прежнему не собирались.

— П-почему? — ошарашенно промолвил оборотень, оправившись первым. — Я ни за что не поверю, что вы промазали случайно! Да тут расстояние!.. Не промажешь при всем желании, если только…

— А ты? — грифон по-прежнему глядел на него через мушку, хотя во взгляде уже не было прежней решительности. От дула пистолета все еще струился дымок. — Ты почему выстрелил мимо?

Оборотень помялся, не зная, как объяснить то, что он почувствовал. Как будто в тумане ненависти, окружавшем их, появились прорехи — и одно только это заставило его засомневаться в последний момент. Впрочем, может, и не только это. Быть может, на него повлияли слова про вражеских детей. Мать-королева, а могут ли быть дети «вражескими»?..

— Я вдруг понял, что не хочу твоей смерти, — сказал оборотень сухо.

— А я — твоей, — призналась ему зебра. — Мне показалось, что в твоем взгляде мелькнула какая-то неуверенность… Я и сама была не уверена, действовала как на автомате…

— Я заметил, как ты направила пистолет в сторону, — сказал грифон, мысленно ругая себя за то, что не сохранил холодный разум и позволил гневу управлять им. — И сделал то же самое.

Они продолжали взирать друг на друга, но уже смятенно, без ненависти и подозрения.

— Я скажу это еще раз: давайте уберем оружие, — негромко сказала зебра, уже, скорее, не предлагая, а прося. — Без резких движений, медленно, вместе… Мы разумные существа, в конце концов, или нет? Нам не нужны приспособления для убийства, чтобы договориться… чтобы разрешить разногласия… Так ведь?

В это мгновение внимание троицы привлекла белая бабочка. Она взялась словно из ниоткуда, пропорхала между ними и села на мушку грифонова пистолета. Опустила крылья, подняла. Снова опустила, подняла. Словно завороженные трое смотрели на малютку, вторгнувшуюся в их противостояние.

И они внезапно поняли, что с них достаточно. Достаточно страданий и лишений, достаточно ненависти и подозрений. Кто-то должен, наконец, разорвать этот порочный круг.

Троица еще несколько секунд непонятливо переглядывалась, а затем подчинилась единому побуждению. В молчании и почти одновременно они разрядили пистолеты и выбросили их. Защелкали отстегиваемые ремни, попадали в траву подсумки, кобуры. Зебра сорвала с шеи боевой амулет, позволявший ей пользоваться телекинезом. Грифон вытряхнул острые ножи, которые прятал под крыльями. Оборотень отстегнул длинную саблю. Закончив разоружаться, они застыли, как бы нагие и совершенно беззащитные.

— И что теперь?.. — спросил оборотень.

— Теперь можно продолжить переговоры? — неуверенно сказала зебра.

— Нет, переговоры окончены, — изрек грифон, чем вызвал недоумение у остальных. Он поспешил добавить: — Теперь мы будем говорить. Как разумные существа.

— Не представляю, о чем с вами двумя говорить, — фыркнул оборотень. Он продолжал вести себя высокомерно, однако в его взгляде ясно читалось замешательство. Он посмотрел сначала на грифона, затем перевел взгляд на зебру, и лицо его смягчилось — как будто рухнул последний кирпичик, удерживавший ослабшую стену недоверия.

— Сколько лет твоему племяннику? — спросил оборотень.

— В-вчера исполнился месяц, — запнулась зебра, не ожидав такого вопроса.

У оборотня внезапно для него самого кольнуло сердце. Это было неправильно! Он должен был ненавидеть их полосатый род, всех до единого — они заслужили! — но почему-то вдруг стал понимать эту зебру. Он осознал, что уже никогда не сможет ненавидеть ее как прежде — оказалось, что заклятый враг умеет чувствовать то же, что и он сам. Нет, на самом деле никакое это не откровение… Он знал это. Когда-то. Но предпочел не думать, забыть. Так было проще делать то, что нужно было делать.

Оборотень посмотрел на серьезного и задумчивого грифона.

— А твои внуки? — негромко спросил он. — Сколько им?

— Одному два, второму четыре, — отозвался грифон после небольшой паузы. — Почему ты спрашиваешь?

— Не знаю, — оборотень и вправду не представлял, почему. — А вы скучаете по ним?

Этот вопрос немного удивил зебру и грифона своею неожиданностью… и какой-то детской наивностью.

— Я еще даже не видела племянника, — как-то смущенно сказала зебра, ища что-то взглядом перед собой. — Конечно, я скучаю по семье. Мы уже давно не виделись. Только обменивались редкими письмами…

Грифон оставался безмолвен, однако встретившись взглядом с оборотнем, желавшим услышать его ответ, сначала нахмурился, но затем перестал упрямиться, вздохнул коротко и нехотя изрек:

— Скучаю. Это очевидно. Хоть видел их всего раз — и то совсем недолго. Славные птенцы, — его клюв изогнулся в подобии улыбки.

Оборотень опустил глаза на простреленную фуражку. Помолчал немного, а затем говорил пустым голосом:

— Я скучаю по королеве. Нашей матери. Без нее мы как сироты. Предоставлены сами себе. Мы… я не знаю, как нам теперь быть. У меня осталось еще много родственников, но я все равно чувствую себя одним. Мои самые близкие родственники, те, с кем я рос и жил — их больше нет. И ничто их не вернет… Никакие извинения, никакие репарации, никакой мир…

Слова оборотня тронули зачерствевшее сердце грифона, однако заговорить он решился не сразу. Он потянулся лапой к затылку и развязал узел. Повязка, скрывавшая пустую левую глазницу, спала.

— На той бойне… — грифон по очереди взглянул на оборотня, потом на зебру и, увидев понимание в их глазах, говорил дальше: — Меня чуть не убило взрывом. Осколок попал в глаз, я потерял сознание. Боевая подруга вытащила меня, но сама при этом была смертельно ранена. — Он резко замолчал, тяжело вздохнул, сомневаясь, стоит ли продолжать, но затем все-таки пересилил себя: — Боевая подруга… Моя супруга. Мы прожили счастливо много лет. Она не отпустила меня на войну одного. Она всегда была дерзкой и боевитой.

И вновь между ними повисла тишина, уже не густая и напряженная, но печальная. Но ненадолго: зебра, услышав откровения грифона и оборотня, тоже не осталась в стороне.

— Вы наверняка заметили седину в моей гриве, — молвила она. — Я куда моложе, чем может показаться на первый взгляд. И солдатом я стала не сразу. Когда началась война, я и себя-то защитить не могла… Однажды ночью на нашу деревню напали грифоны. Они резали и жгли без жалости и сострадания всех, кто попадался им на глаза. Не знаю, как я выжила в ту ночь. Знаю лишь, что больше никто не выбрался. А ужас, который я пережила, отпечатался на моей гриве… и на моих глазах. Видите эти морщинки?..

Вдалеке пели птицы. Ласково дул ветер. Трое смотрели друг на друга, и до них доходила простая, но почему-то забытая истина. Пускай внешне они разные, их души ничем не отличаются. Они все живые существа со своими чувствами и стремлениями, а не частички обезличенной живой силы, чье единственное свойство заключено в сухой цифре огневой мощи.

Грифон протяжно вздохнул.

— Мы отвлеклись. Нам нужно что-то решить и как можно скорее, — напомнил он. — Война продолжается, пока мы тут обмениваемся историями.

Все трое понимали, что они должны сделать. Нет, что они хотят сделать. Они были совершенно из другого теста, нежели те, что развязали войну. Простые солдаты, которым волею судьбы выпал шанс решить ни много ни мало судьбу мира.

— Мне плевать на все эти завоевания, — изрек грифон. — Плевать на защиту земель, на которую я купился. Если мы не будем воевать, то и не придется ничего защищать. Все так просто.

— Я смертельно устал от грызни между нами, — проговорил оборотень, и по его виду было заметно, как он сдулся, словно шар, признавшись в этом. Вместе с тем он испытал странное облегчение и впервые за долгое время почувствовал… спокойствие.

— Я просто хочу домой, — промолвила зебра. — Я не хочу больше никого убивать…

И тогда грифон протянул им переднюю лапу, предлагая мир. Зебра и оборотень сначала посмотрели на нее неуверенно и в каком-то детском испуге, затем переглянулись между собой, как будто ища в глазах друг друга поддержки, после чего снова вернули взоры к раскрытой лапе.

Они переступили ненависть. Проявили разум. Оставалось самое простое и в то же время самое трудное — сделать шаг навстречу.