Карусель
Глава 8: Нить за нить
Щик-щик-щик-щик ТУК щик-щик-щик-щик ТУК щик-щик-щик-щик ТУК.
Выставочный зал наполнял металлический звук жадного швейного механизма, перемежающийся лязгом тяжёлой педали. За ними Рэрити едва различала слабое шипение граммофона, чья игла попала в пустую дорожку на периферии пластинки. Единорожка уже и не могла вспомнить, когда музыка перестала играть.
Кобылка позволила машинке остановиться, а затем извлекла ткань, над которой работала, и подняла перед собой. Прищурившись в тусклом свете, Рэрити нахмурилась и отбросила полотно в сторону.
«Криво, снова!» — полыхала от гнева единорожка.
За последние пару дней она с нуля пошила не менее четырёх одеяний и все их забраковала. Она не думала о Флаттершай или маме. Она не хотела думать о них, не хотела размышлять об абсурдности или реалистичности своих поступков. Вместо этого она списала своё плохое настроение на действия Исторического общества и погрузилась в работу.
Однако несмотря на все её попытки сосредоточиться на проектах, каждый из них пошёл наперекосяк. В первый раз Рэрити свалила всё на долгий перерыв между пошивом настоящей одежды. Во второй раз углы неправильно сошлись. Когда единорожка примерила одеяние на поникена, оно выглядело так, словно расплавилось прямо на нём. О том, что произошло с третьим нарядом, кобылка даже думать не хотела. Но четвёртое…
Она хмуро посмотрела на него. Наряд всё ещё был на поникене рядом с примерочными, где единорожка его и оставила. То было классическое тёмного цвета одеяние с неброским белым кружевом, скрывавшим линии. Рэрити представляла его себе как наряд для прогулок по палубам дирижаблей полвека назад и сделала, скорее, забавы ради, нежели для продажи. Маленькая чёрная шляпка с тёмной сетчатой вуалью отбрасывала тень на пустые глаза поникена, а пышная юбка вздымалась мягкими складками чёрного и белого цветов за жёстким формальным лифом. В целом, всё получилось на удивление хорошо.
Но что-то было не так. И каждый раз, когда Рэрити думала, что нашла причину, при ближайшем рассмотрении всё оказывалось нормально. Может, это тот самый стежок? Нет, с ним всё хорошо. Должно быть, это ширина шляпки, но с ней тоже всё было в порядке. Единорожка просто не могла понять, что портило картину, и каждый раз, когда она пыталась оценить одеяние целиком, что-то вызывало отторжение.
Уже в десятый раз Рэрити сдалась и отвернулась. Взглянув на едва видный во мраке швейный стол, единорожка раздражённо вздохнула и перевела взгляд на один из светильников.
«Будь проклята эта безопасность, так жить нельзя».
От работы в тёмных зимних сумерках у кобылки покраснели глаза и появилась резь. Единорожка зажгла спичку и принялась за освещение. Один за одним ожили огни светильников, и выставочный зал заполнил приглушённый мерцающий свет. Рэрити погасила спичку и удовлетворённо покачала головой.
«В худшем случае просто магазин сгорит. Так что можно и смириться».
Вернувшись к столу, Рэрити направила очередную порцию ткани под дрожащую тень швейной машинки. Единорожка попыталась снова приняться за работу, но оказалось, что пробуждённые древними лампами тени были даже хуже мрака. Как бы она ни становилась, одно из зеркал всегда было в поле зрения и заигрывало с её воображением. Внезапное движение или немного более раздражающее подёргивание тени сбивали концентрацию кобылки каждые несколько секунд, и Рэрити резко поднимала голову, пытаясь углядеть, что это так быстро скрылось от её взгляда. Опыт почти всегда спасал единорожку от порчи изделия, но одной промашки хватало, чтобы испортить всю заготовку.
— Ай!
Рэрити отдёрнула копыто и позволила машинке зажевать ткань под иглу. Струйка крови проложила пунцовую линию по лодыжке кобылки. Единорожка снова отвлеклась, и её копыто слишком близко подобралось к серебряной игле швейной машинки. С болезненным видом она полизала порез, вкусив густую, с медным привкусом, жидкость, и гневно взглянула на рабочий инструмент.
Где-то поблизости послышалось едва различимое шуршание плотной ткани. Рэрити посмотрела наверх и заметила, что одна из портьер слегка покачивается, словно её потревожил лёгкий сквозняк. Единорожка моргнула, и портьера застыла. Хмурясь, Рэрити достала из машинки испорченный отрезок ткани и принялась изучать, возможно ли его было восстановить.
И снова шуршание, словно кто-то тёрся об одну из стен. Рэрити подняла взгляд, но не заметила никакого движения. Все портьеры висели неподвижно. Кобылка слегка поводила ушами, стараясь уловить что-нибудь подозрительное, но слышала только гудящие выдохи газовых светильников да шипение забытого проигрывателя. Закатив глаза, Рэрити подошла к граммофону и сняла иглу с пластинки. Шипение утихло.
Слева от единорожки шляпка с вуалью соскользнула с головы поникена и упала на пол с приглушённым хлопком. Рэрити отпрыгнула назад, но затем вернулась на место и, покачав головой, подхватила шляпку магией.
— С тобой ещё разберёмся, — раздражённо сказала кобылка, надёжно надев аксессуар на голову поникена. — Не торопись.
Глазницы поникена дрожали в танцующем свете огней, и Рэрити почти представила, как он переводит взгляд с лица кобылки на что-то за её спиной и обратно. И Рэрити не знала, что ей не нравится больше. Она отвернулась, стараясь не обращать внимания на напряжение, сковавшее её плечи, представляя в тот же момент, как за ней неотрывно следит поникен.
Посмотрев в сторону швейного стола, Рэрити заметила своё отражение в одном из огромных зеркал, окружавших подиум. В нём она видела поникена в платье у себя за спиной, но что-то снова было не так. Хмурясь, она направилась к зеркалу, и её отражение становилось больше с каждым шагом. Взобравшись на подиум, единорожка увидела себя в центральном и крайнем правом зеркалах. Тщательно всмотревшись в платье у себя за плечом, Рэрити удивлённо моргнула, осознав, что ощущение неправильности её покинуло. Отсюда одеяние по какой-то причине выглядело абсолютно нормально. Кобылка посмотрела в остальные зеркала, но в них она платье увидеть не могла.
Снова переведя взгляд на левое зеркало, единорожка оцепенела. В отражении стояла она, с тёмными мешками под красными глазами. Её обычно белоснежная шёрстка сейчас взывала к расчёске и, возможно, хорошему кондиционеру. Яркий и насыщенный фиолетовый цвет её гривы выцвел до бледного, грязно-сливового. Озадаченная Рэрити немного повернула голову в одну, а затем в другую сторону. Теперь ощущение неправильности исходило не от платья. Чем больше она вглядывалась в зеркало, тем больше понимала, что ощущение исходило от её собственного отражения. Оно повторяло её движения точь-в-точь, смотря в ответ тёмным озадаченным взглядом.
Рэрити отпрянула, и отражение повторило её движение. Но не было ли крохотной заминки перед этим? Единорожка моргнула и всмотрелась получше. Её глубокие тёмные глаза смотрели в ответ, вглядывались, словно пытались смотреть сквозь кобылку. Рэрити перевела взгляд на центральное зеркало, и ощущение прошло. С него на единорожку смотрело её бледное лицо. Кобылка посмотрела на правое зеркало и там увидела то же самое. Но когда она вернулась к левому зеркалу, её снова охватила леденящая тошнота. Глаза были такими тёмными. Красноты почти не осталось, заметила Рэрити. И правда, даже сапфировая синева её радужки, похоже…
Расфокусированный силуэт поникена за её плечом повернул голову и посмотрел прямо на единорожку.
Рэрити обернулась, втянув ртом воздух, и прижалась к ледяной поверхности зеркала. Поникен смотрел, как и должно, в другую сторону.
«Нет, — подумала кобылка, отходя от зеркала и изумлённо взирая на неодушевленную фигуру. — В этот раз я точно видела. Знаю же, что видела. Я…»
Она задумалась, могли ли это просто играть тени от ламп? Открытый огонь так странно двигался. Вполне логично, что своенравная тень могла создать впечатление гладкого поворота головы и явить свету глазницы поникена, словно они устремились на Рэрити в отражении зеркала.
«Зеркало».
Рэрити напряглась. Она хотела повернуться к нему, посмотреть, сможет ли она снова увидеть игру света, что заставила её поверить в движение поникена. Но едва начав поворачиваться, единорожка остановилась, а дыхание её участилось.
Она не хотела больше смотреть в это зеркало. Ведь она не помнила, чтобы её отражение начало двигаться, когда кобылка отворачивалась от зеркала к поникену. Рэрити уже представляла, как стоит на подиуме и смотрит вглубь комнаты, пока она же в зеркале смотрит на себя, стоящую на подиуме, безжизненными глазами, внезапно лишившимися радужки.
«Не я, — пришла Рэрити дикая мысль. — Что-то похожее на меня».
Ей хотелось посмеяться, списать всё на разыгравшееся воображение. Но с каждым дюймом поворачивать голову становилось всё сложнее. Мускулы в шее напряглись и дрожали. Единорожка никак не могла отбросить мысль, что это была не она в отражении зеркала, но всё же что-то похожее на неё было там и смотрело неподвижно. Но оно изменится. Оно станет другим, и в этот раз Рэрити узнает, как именно.
На периферии зрения появилась золотая рама зеркала. Единорожка вдохнула носом воздух и попыталась успокоить дыхание. Дрожь с шеи перекинулась на челюсть. Ещё один или два дюйма. В зеркале окажется она сама, и Рэрити посмеётся над своим страхом. Она не увидит там тёмных глаз и ужасной жестокой улыбки. Не увидит…
Крохотный кусочек серебряной поверхности вошёл в поле зрения.
«Такие же глаза, как были у Флаттершай», — подумала кобылка и тут же ощутила нутром холод. Тот взгляд, что был у её подруги и в зеркале, те пронзительно-чёрные глаза, лишённые глубины и отражения. Глаза, что абсолютно ничего не выражали…
Рэрити поперхнулась и спрыгнула с подиума. Она не могла туда взглянуть. Только могла представлять, как нечто всё ещё стоит в отражении и смотрит вслед спешно отступающей к лестнице кобылке, едва сохраняющей самообладание. Лишь достигнув ниши, Рэрити обернулась.
Она не видела левого зеркала. В крайнем правом же она видела лишь себя на первой ступени лестницы и ничего странного. Поникена Рэрити тоже отсюда не видела. Его скрывали портьеры, разделявшие примерочные.
Одним мысленным движением кобылка выключила все лампы, погрузив выставочную залу в чернильную тьму. Поднявшись на второй этаж, Рэрити не оглядываясь прошла мимо уборной. Сама идея взглянуть на огромное зеркало в серой раме претила ей, не говоря о том, чтобы снимать перед ним макияж. Одну ночь она могла пережить и так.
Войдя в спальню, кобылка развернулась и в первый раз за всю свою жизнь закрылась изнутри. Достав ключ из замка, она направилась к кровати.
Проснувшись, Рэрити почувствовала, что ноздри заполнил тяжёлый сладковатый запах. Скривив лицо, кобылка фыркнула и, оторвав голову от подушки, сонно помигала глазами. Яркий лунный свет лежал длинными квадратами на полу, освещая комнату холодным сиянием. Казалось, словно все поверхности дрейфуют и качаются в заспанных глазах единорожки.
Складывалось впечатление, что она смотрит под воду, отчего её немного укачало. Спотыкаясь, единорожка подошла к окну и выглянула на улицу. На бархатисто-чёрном небе, встречающемся с плавным изгибом горизонта в идеальном шве, не было ни облачка. Внизу расстилались расплывчатые очертания домов Понивилля.
Рэрити попыталась на них сфокусироваться, но от этого они не стали чётче. Они больше походили на кляксы. Единорожка потёрла глаза, но и это не принесло результата. Они были так далеко. Её спальня не была так высоко над землёй, но отсюда казалось, что она смотрит на город с вершины горы. Что-то ещё не давало ей покоя, чего-то в этом виде не хватало.
«Луна, — поняла Рэрити и посмотрела на чёрное небо. — Где луна?»
Тем не менее город перед ней был залит чистейшим лунным светом. Единорожка отпрянула от окна.
Продолжительный приглушённый вой исторгнул из себя ковёр и деревянные половицы. Сразу же за ним по лестнице и коридору прокатилось диссонирующие эхо. Кобылка повернула голову, и её дыхание участилось, когда она заметила настежь распахнутую дверь.
«Я же закрыла?»
Чёрный прямоугольник коридора начал увеличиваться, и Рэрити осознала, что идёт прямо к нему. Тьма поглотила её, стоило кобылке покинуть спальню, но она ни разу не оступилась по пути вниз. Ей казалось, будто она знает каждую ступеньку, каждую балясину лестницы, и она скользила по ней так легко, словно спускалась в ярко освещённую бальную залу Кантерлотского дворца.
Медленно выставочный зал вплыл в поле зрения. Лунный свет пронзал окна и заполнял комнату, но казался не таким ярким, не таким чистым, как на втором этаже. Из серебряного он стал цвета серого гранита, и всё, чего он касался, становилось таким же.
В тусклом свете Рэрити с ужасом увидела, что зал полностью изменился. Все её портьеры, украшения и мебель исчезли. Стены из тёмного дерева были абсолютно голыми. Старые неструганные доски скрипели под копытами. Кобылка услышала тихое шипение и оглянулась в поисках источника, решив на мгновение, что забыла выключить граммофон.
Мимо пронёсся ещё один скорбный вопль, и единорожка резко обратила свой взгляд в центр зала. Там стоял её швейный стол, ровно на том же месте, где и должен был, и Рэрити не могла понять, как могла его не заметить раньше. Комната плыла и преломлялась, и единорожке пришлось поморгать глазами, а затем и потереть их.
Когда она их открыла, то поняла, что стены были не пустыми: на них висели картины. Серые гладкие лица сверлили её светящимися серебряными глазами, а изуродованные тела, казалось, пытались вырваться из стен, чтобы добраться до кобылки. Стоило ей на них взглянуть, как она ощутила лёгкую пульсацию в воздухе, похожую на раскат грома, но беззвучную, как будто стены были массивными, мясистыми желудочками огромного пульсирующего сердца.
«Кто… — Разум Рэрити помутился, пока смятение боролось с гневом в сонной голове единорожки. — Кто это сделал? Кто уничтожил мою работу?»
Она оглядела комнату, пытаясь найти источник беспрестанного воя. Тут Рэрити заметила бесцветную пони, безмятежно спавшую на кушетке, положив голову на свои согнутые ноги. Кобылка узнала её огромную неряшливую гриву.
«Мама», — подумала Рэрити и по-звериному зарычала.
Она уже направилась в её сторону, готовая отругать за то, что та осталась допоздна и испортила всю проделанную работу, когда очередной крик пронзил комнату, заставив единорожку остановиться и гневно осмотреться. Она уставилась на стол и с изумлением обнаружила бесформенный свёрток, который катался по столу и бил по нему своими конечностями. Рэрити была уверена, что только что там ничего не было, и спустя краткий миг ошеломлённого ужаса поняла, что свёртком была Свити Белль. Её сестра лежала рядом со швейной машинкой, что нависала над ней словно тощий стервятник. Это она молотила своими крошечными ножками по пеленальному белью и наполняла воздух криками.
Рэрити была уже не в состоянии соображать. Всё, что она видела, кричало ей, что происходит нечто неправильное, но плач, эхом отражавшийся от покрытых картинами стен, бил по ушам и сдавливал голову. Из-за него у кобылки уже не осталось сил на раздумья, оставались они лишь на негодование, которое быстро переросло в жгучую ярость.
— Заткнись! — потребовала Рэрити дрожащим и наполненным ненавистью голосом, который становился громче с каждым произнесённым словом. — Почему вы это делаете? Почему ставите палки в колёса? Я пытаюсь поспать, пытаюсь поработать, чего вы не можете просто уйти, а?
Единорожка начала яростно озираться по сторонам. Со стен на неё взирали изуродованные и сюрреалистические фигуры. Складывалось впечатление, что они кричат в унисон со Свити.
«Мама, как ты только спишь под такой ор?»
Единорожка приблизилась к сестре и, схватив магией её ноги, остановила на месте. После этого плач только усилился.
— Да хватит, хватит, хватит! — закричала Рэрити.
Она не могла думать. Её разум одурманил мучительный гнев. Кобылка смотрела на свою сестру через пелену волн и похожих на пульсирующие вены линий.
Вдруг голос, непохожий ни на один другой, что она слышала за свою жизнь, нашептал ей идею. Гнев улетучился, и на лице единорожки расцвела крохотная тонкая улыбка. Рэрити извлекла иголку из швейной машинки и левитировала её к своей сестре. Ещё одно усилие магии, и рот Свити захлопнулся, наконец-то заглушив невыносимый крик до отчаянных, почти умоляющих стонов.
— Так-то лучше, — сказала кобылка откровенно и чопорно, словно комментировала цвет нити. — Ну, ну, не беспокойся. Твоя сестра знает, как всё исправить.
Отточенными и простыми движениями, словно пришивала отпавшую пуговицу, Рэрити продевала светло-голубую нить — прекрасно сочетающуюся с гривой сестры — через края сжатых губ, формируя на них идеальный крестик.
— Почти готово, — сказала единорожка, и звуки её слов странно отозвались в голове. Она едва ли звучала похоже на себя. Но у неё не было времени над этим размышлять: оставалась ещё пара стежков.
Спустя несколько мгновений она закончила последнюю петельку и отрезала оставшуюся нитку. Работа была завершена. Стоны утихли, и магазин погрузился в почти полную тишину. Донеслось несколько тихих и слабых мычаний, когда кулёк перед ней замотался с новой силой. Затем Свити утихла и начала вздымать грудь, словно пытаясь вытолкнуть лёгкие из сдерживающей их грудной клетки в душный и вязкий воздух.
Свёрток дрожал, дёргался и наконец утих. Рэрити оказалась в абсолютном одиночестве и наслаждалась ощущением полного и окончательного удовлетворения.
Вдруг зал пронзил оглушительный, полный ужаса вопль. Единорожка оглянулась на кушетку. Её мама вскочила на ноги, её глаза были налиты кровью и безумным страхом, и она побежала к Рэрити с воздетыми над головой ножницами, визжа словно банши. Единорожка попятилась, но споткнулась и упала на пол, а её мать тем временем подбиралась всё ближе, беспрестанно крича. Последним, что видела кобылка перед тем, как закрыла глаза и заслонилась ногами в жалкой попытке защититься, был портрет розовой пони, где та сидела перед пюпитром и зеркалом; её лицо было искажено в гротескном зияющем чёрном рыке неумолимой и жестокой ненависти, направленной прямо на единорожку.
Рэрити закричала.
Затем она слышала только тишину. Её дыхание вырывалось молниеносными вздохами, пока она ждала удара, который так и не последовал. Она открыла глаза и отвела ноги от лица. Картина исчезла. Ясность ледяной волной нахлынула на неё, словно прорвав плотину в чертогах разума.
— Свити Белль? — пронзительно крикнула Рэрити и с трудом поползла к столу. Её матери нигде не было. Схватившись за стол, единорожка поднялась на ноги и обнаружила, что он был пуст. Кобылка начала дико озираться по сторонам. Её окружали пусть и бесцветные, но вполне реальные портьеры, а картина пропала из виду. На полу был мягкий холодный ковёр, ощетинившийся под её копытами. Следующий вздох больше походил на сдавленный всхлип; единорожка упала на стол и начала рыдать от удушающего ужаса.
«Это был кошмар. Страшный, но всё же кошмар. Свити Белль жива, — внушала себе Рэрити, и благодарность охватывала её всё больше с каждым разом. — Я ничего ей не сделала. Это всё неправда. Этого не было. Мама не будет меня ненавидеть».
Она горько усмехнулась от абсурдности последней мысли, снова открыла глаза и поднялась с тяжёлым вздохом. Однако спустя мгновение страх охватил её с новой силой, когда она вспомнила подробности сна. Кобылка зашила свою сестру, словно куклу, и та перестала дышать, а сама Рэрити при этом не испытала никакого сожаления или раскаяния. Даже если это был вызванный стрессом сон, сама идея, что такие действия были мыслимы в её голове, сильно тревожила единорожку.
— Я… нету у меня ненависти к своей сестре, — сама себе сказала кобылка и услышала эхо своего жалобного голоса. — Я бы её и копытом не тронула. Тем более не подумала о таком.
Но она подумала. События прошедших десяти минут разбивали в пух и прах её возражения. И от этого она ощущала себя виноватой и испуганной, словно сделала всё это на самом деле. Рэрити закрыла копытами глаза и постаралась успокоить участившееся дыхание. Убрав копыта, кобылка оглянулась в замешательстве. Она действительно была на первом этаже рядом со швейным столом.
«Я что, снова ходила во сне?»
Но чем больше она об этом думала, тем больше осознавала, что произошедшее не походило ни на сон, ни даже на кошмар. Всё было ярким и точным, и сама Рэрити ощущала себя бодрой. В глаза бросалось только то, что выглядело всё это странно и беспорядочно.
«Почти… почти как вчера выглядела Флаттершай».
Кобылка судорожно втянула воздух, словно проглотила целое ведро ледяной воды. Всё выглядело слегка не так, размыто и растянуто, как на картине, нарисованной масляными красками, где линии никогда не были совершенно прямыми, а формы — чётко очерченными.
«Всё хорошо, Рэрити. У тебя стресс, ты расстроена, и твой разум зациклился на том, что тебя в последнее время тревожило».
Но звучало это неубедительно. Масштаб произошедшего просто не укладывался у неё в голове. И ведь не только сны становились с каждым разом всё хуже с того момента, как она ступила в старую ратушу.
«В старую галерею Рулы», — вторглась в голову непрошеная мысль.
Рэрити нахмурилась, вспомнив, как мало ей удалось узнать о художнице, что жила здесь до неё.
«Интересно, была ли она хоть немного похожа на меня? — подумала единорожка, печально оглядев комнату. — Амбициозная и уверенная в себе, но встречающая на своём пути только стены. Хотелось бы знать, сколько трудов она вложила в это место, прежде чем оно выжало её до последней капли. По ощущениям, со мной оно именно так и поступает».
Рэрити покачала головой, размышляя, насколько похожими в итоге окажутся их жизненные пути. Отойдёт ли она так же тихо на второй план, а её работы не поймут и забудут, прямо как у Тулы Рулы? Находилась ли она под таким же стрессом, терпела такие же кошмары, ощущала такое же удушающее давление этого здания, пока оно тащило её в одинокое забытье?
Кобылка задрожала, стоило ей только представить, какие трудности довелось пережить разуму, что явил картины, которые Рэрити видела в подвале и на стенах в своих видениях. Но более всего её пугал тот факт, что она начала немного их понимать из-за нарастания собственного стресса и событий, что из раза в раз становились всё более фантастическими и невозможными.
«Что, если происходит что-то большее, — неохотно вопросила она. — Что, если нечто большее, чем стресс и неудача, преследовало Тулу Рулу, а теперь и меня?»
— Не глупи, Рэрити, — пожурила единорожка саму себя.
В тишине ночи слова прозвучали громко и даже немного испугали кобылку. После чего она гораздо тише добавила:
— Всему этому должно быть нормальное объяснение. Ты ведь не глупая пони, должна это понимать, да?
«Магия», — последовал инстинктивный ответ.
Рэрити нахмурилась. Была вероятность, что с ней действительно происходило что-то ещё, помимо стресса, усталости и невезения. В Эквестрии случались странные события: небольшие магические всплески, которые приводили к необъяснимым и непредсказуемым эффектам. Редкие, непонятные до конца и, самое странное, обычно мимолётные. Но они случались и о них знали. И если она каким-то образом наткнулась на одну из этих магических аномалий, и та так сильно воздействовала на единорожку, то список её приоритетов вот-вот мог драматически увеличиться.
«Но в этом нет смысла. Я, ещё ступив на порог, должна была почувствовать сильный источник магии».
Она закрыла глаза и сосредоточилась на нежных бесплотных потоках энергии, наполняющих всё пространство вокруг. Ощущала она только спокойствие. Не было ни малейших намёков на отзвуки заклинаний или аномалий, по крайней мере тех, что она могла обнаружить.
«И всё же… то ужасное ощущение, что я испытала у зеркал…»
Серебро. Не было известно материала, более чувствительного к магической энергии, и без счёта было найдено применений для зеркал в магическом искусстве. Вполне могло статься, что множество зеркал, расставленных по комнате, могли вобрать в себя слишком незначительную для единорожки энергию и, сконцентрировав её, неконтролируемо излучать вовне.
«Но странности начались ещё до появления зеркал… Причина не в них, но, может, они усугубили положение?»
И не важно было: так оно или нет. Важна была сама зацепка, возможность что-то узнать, перспектива найти объяснение и, возможно, даже решение. Она уже могла от чего-то оттолкнуться, и от этого единорожка внезапно почувствовала себя чуточку спокойнее. Видение наконец стало понемногу забываться, и тело начало ломить, словно Рэрити пробежала марафон. Кровать взывала к ней.
Но стоило кобылке посмотреть на стол, на швейную машинку, как она увидела, словно оставленный для неё финальный штрих, лежащую на столе иглу и несколько футов скомканной светло-голубой нити.