Инвалид

Глава 1. Разговор

Младший принц вызван матерью на разговор

Инвалид.

Ин-валид.

Ин валид.

Вне цен, оценок.

Не имеющий важности.

Бесполезный.

Ненужный.

Слабый.

Никчёмный.

— Принц Азан? — размышления молодого чёрного как парнская ночь земнопони, вот уже десять лет ни на миг не расстававшегося со своими сумками, где хранились чернила, перья, военный продуктовый паёк, который ему постоянно подсовывался какой-то магической силой, и толстая прозрачная бутыль c ярко-зелёной жидкостью, нарушила секретарь, серебристая единорожка, бывшая рабыня, чью волю Банебшах и Спехбеди Спехбеда, Главнокомандующая, сломила ещё во времена неудавшегося Восстания маджипони, поставившего на уши всю Империю, — ваша мать, почтенная Банебшах Дария ждёт вас.

— Спасибо, Суфия, один момент. Я просто немного...

— Я понимаю принц, не спешите. Вы приняли своё лекарство? — Суфия, как обычно, потупив глаза, тем не менее заботилась о нём. Она была буквально членом семьи, пусть и вошедшей в неё не свободно. Тихая и спокойная единорожка никогда не спорила и со всем соглашалась, но умела убедить жеребят в правильном и отвратить от неправильного.

"Все меня жалеют... почему? — грустно подумал жеребец, всё больше погружаясь в уныние. Последнее время, после кончины отца, дела для всей Парны шли не очень. Дамаск-шах может быть не был великим воином или дипломатом, он был мудр и умел подбирать свою свиту. Увы, новый Шах, старший брат Азана, Бахрам, похоже, оказался в умении работать с пони, не являющимися его единомышленниками, весьма плох. И медленно нагнетающая обстановка Дворца всё больше давила на Азана. Он боялся за будущее своей страны, и боялся, что может лишь вредить её благополучию. В его голове постоянно вертелось, — Я бесполезен. Ведь я... всем мешаю."

— Да, Суфия, спасибо, — заученно вежливо ответил он, усыпляя беспокойство, возможно, самой чувствительной из кобыл семьи, — мой состав в моих сумах в любое время дня и ночи.

"Чертово лекарство, — зло подумал он в этот момент, — Без него я умру, и может, всем бы было лучше! Если бы инвалид родился не в семье Шахиншаха и величайшей военачальницы, было бы у него это лекарство? Спасли бы его после родов? Я не заслуживаю воздуха, который я вдыхаю!"

Размышляя в таком мрачном духе, он прошёл в кабинет. Здесь мощная даже в немолодом возрасте лимонно-жёлтая кобыла с высокой седой причёской, украшенной вплетёнными в неё жемчужными нитями, красивом кремовом платье и с ожерельем из крупных жемчужин, опираясь на стол, склонилась над картой Парнской Империи и сопредельных стран. Которых, собственно, и не было. Грифийское царство было скинуто в море незадолго до его рождения, маджипоняне покорены давным-давно и потомки их гордой единорожьей аристократии теперь, после Восстания, влачили существование рабов в ошейниках, выкованных магокузнецами Империи, пока недавно рабство не было отменено в связи со скорым приходом к власти первого Шахиншаха-единорога за всю историю Парны. Империя, созданная магокузнецом Аршахом, показала всем, насколько существенной является истинная мощь "лишённых магии" земных пони. Полчища сараванов, имея в авангарде сокрушающие клинья жаедан, под копытоводством величайших спехбедов сломили всякое сопротивление на континенте Хэлал, а мудрость законов Сира II Великого и Кавада Мудрого сделала Империю процветающим отражением Дома Песни, куда стремится попасть после окончания земной жизни всякие парна и парн. Даже гордые пегасы вынуждены были спуститься с облаков и покориться Шахиншаху. Более того, некоторые предки Азана заставляли саму Солнечную пони платить дань. Хоть она и её огонь являются зримыми воплощениями благоволения Владыки Мудрости, как и все в этом мире, несовершенство достало и воплощение Аметашспа, сделав её слишком заботящейся о своих не земных составляющих и заставив забыть о священной обязанности Первой Пахоты. Отец Азана, Дамаск, все хотел напомнить ей об обязанностях благородных пони, но, видно, воля Владыки указала, что у Солнечной пони ещё есть время вспомнить о благих делах самой и тем самым усилить свою хварно.

На всём континенте лишь небольшое и традиционно синее пятно выделялось из красного цвета Империи. Фестралия, небольшая страна ночных пони, когда-то гонимых и притесняемых маджипони, расположилась в уютных долинах Колбылканского полуострова. После разгрома Маджипонии и разорении бандитских гнёзд Апчхин и Парты, весь полуостров был отдан во владение фестралам, обязавшихся за это быть верными вассалами Шаханшаха.

Это сейчас вспомнилось Азану, так как в кабинете, помимо Банебшах находилась застывшая в постойке смирно серебристая фестралка, причём её серебряные доспехах несли украшения, указывавшие на её принадлежность к фестральскому отряду путушгибан, элитной охраны семьи Шахншаха. Попасть туда было, мягко говоря, непросто.

Банебшах закончила изучать карту и, переведя взгляд на сына, тепло улыбнулась и сказала ему:

— Жеребчик мой, проходи, садись. Как ты себя чувствуешь сегодня, дитя моё?

— Милостью Владыки хорошо, матушка, — с поклоном ответил принц, оставшись стоять. Даже Бахрам, его брат, уже Шахиншах, пусть ещё и некоронованный, всегда стоял перед матерью, — что ты хотела мне сказать?

— Я хотела представить тебе кое-кого. Знакомься, жеребчик мой, твой новый путушгибан, Амедея.

— Матушка, мне не нужна охрана! — возразил он, но его протест был тут же растоптан:

— Это не обсуждается. Кроме того, это приказ Бахрама, он хочет показать, что заботится о тебе.

— Но...

— Азан! — сказала Дария-Банебшах, нахмурив брови. Рассказывали, посол находившейся за морями Грифонской Империи, при обсуждении судьбы грифонов павшего Гриффума, увидев её нахмуренные брови тут прекратил свой торг и безропотно принял все условия Парны.

— Как прикажешь, матушка, — не стал спорить принц, — Что-то ещё?

— Да... Амедея, оставь нас, — приказала вдовствующая Банебшах. Фестралка с лёгким поклоном быстро выпорхнула наружу, а Повелительница Сражающихся продолжила:

— Азан, сын мой, скоро коронация твоего брата. С тех пор как мой Дамаск, твой отец и наш предыдущий Шах ушёл, чтобы предстать пред Владыкой, Империя неспокойна и всё идёт немного не так, как хотелось бы всем добрым парнам.

— А насколько всё идёт не так? И в чём причина? — прямо спросил Азан.

Дария глубоко вдохнула, а затем ответила:

— В Бахраме. Его не любят консерваторы. Мобади Мобада и совет жриц недовольны его Банебшах и его стремлением сделать всех пони Парны равными перед Законом в кратчайшие сроки. Он, Амастри и их идеи все вместе слишком... радикальны для них.

— Не думаю, что Мобединмобеда возражала бы, если бы Амастри стала женой Булата.

— Может быть, может быть. Всё же, наш Булат всегда умел найти компромисс и совместить несовместимое. Без него... Азан, я буду честна, мне кажется, что всё идёт к дэвам. Ох, что делать? Если бы Бахрам не был столь упёртым в своей вере в равенство возможностей всех пони! Постепенные реформы понемногу примирили бы земных пони и фестралов с пегасами и единорогами, но он хочет дать шанс всем сразу. Я боюсь, боюсь за него!

— Ему не следовало принимать предложение Булата.

— Твой брат убедил даже вашего покойного отца начать реформы, у Бахрама вообще не было шанса устоять перед его обаянием.

— Булату следовало подумать головой, прежде чем предлагать трон Бахраму. Да, Бахри популярен у среди простых пони, но наша опора, земледельцы и, особенно мастеровые, любили Булата. Он творил копытами, а не наростом на башке, молился со всеми и сражался как и остальные сараваны в битвах Зебрийской войны.

— А ещё его любили жрицы. Сильный, смелый, мудрый и справедливый. Бахрам не лишён ничего из этого, но он не показал это им, нашим пони. Всегда в тени обаятельного и скромного Булата. А кто, как мобади отлично умеют направлять массы пони?

— И ты думаешь...

— Я ничего не думаю, сын мой. Мне всё это не нравится. И в этом суть моего дела к тебе. Я бы хотела, чтобы ты сказался больным и уехал в одно из поместий на время перед коронацией.

— В Уезд, — предложил Азан.

— Конечно, твоё любимое поместье. Я думаю, лучше всего для меня будет подарить его тебе. Будешь отдыхать в своём оазисе, писать стихи, мой маленький Повелитель Слов... кстати, не скучай!

— Я могу пока поехать один? — сделал попытку Азан, — там совершенно безопасно, и я раньше как-то обходился без охраны.

— Могу дать Суфию в добавок к Амедее! — сурово пресекла спор в зародыше мать, — я знаю, что ты любишь одиночество, но ты стал слишком на нём зациклен. Кроме того, в отсутствие Булата и детей у Бахрама ты сейчас наследник Престола. Это привлечёт к тебе некоторое внимание. Да и мы с твоим братом планируем поручить тебе одно дело вскоре.

— Но... как пожелаешь, матушка, — тихо сказал Азан, решив не спорить, а затем поинтересовался, — что слышно о Булате?

— После инсценировки своей смерти он как в воду канул... но есть зацепки, указывающие, что отплыл он в Эквестрию.

— Хм, а куда ещё он мог отправится? К снежнорогам? Он не любит холод. Вариант к зебрам даже не смешон. Хоть он и направился в Зебрику рядовым, его там ненавидят даже хлеще, чем Туран.

— Есть ещё Грифония, Гризлтаун, Кирия, Си Сё, Речноземье, Оленийская Империя.

— Ну, если только к оленям, в Депонию его калачом не заманишь. Почему-то всем пони нравятся олени. Почему?

— Кто знает, дитя моё. Кстати, посол Риторика, она тебе...

— Эта сумасшедшая лань на меня чуть не вешалась на последнем приёме! При всём дворе! Чтобы я к ней ещё раз подходил! Ни стыда, ни совести у неё нет, посол называется!

— Между прочим, она барышня Оления прошлого года. А их конкурс включает в себя и испытания на домоводство, риторику и психологическую устойчивость.

— Матушка, я не женюсь... я слишком плох... да, слишком плох для этого.

— Дитя моё, — сказала вдовствующая Банебшах, обойдя стол и подойдя к нему, а затем дотронувшись копытом до его подбородка, — ты красивый молодой пони, тебе всего-то и надо, что пить лекарство и не перенапрягаться. И ты любишь своё дело, сын мой, — добавила она, глядя на кьютимарку Азана, писчее перо, выводящий первую букву парнского алфавита. Принц был поэтом. Любимцем слов.

— Я люблю свои стихи, матушка, но нет пони, что заполнит мою пустоту в душе.

— Она есть где-то, и милостью Владыки вы встретитесь скоро. Иди, дитя моё. Отдохни в Уезде, — напутствовала сына Дария.

Глава 2. Действие

Принц задумал недоброе. Но ему для этого надо остаться одному

Пустыня. Закат. Безветрие.

Мягкие шаги копыт по песку.

Ая, ая, эй да я,
Наша жизнь дорога,
В даль ведёт она
От отчего порога.

Ая, ая, эй да я,
Где конец дороги?
И куда стремитесь вы,
Неугомонные ноги?

Ая, ая, эй да я,
Тайну я открою...

— Открою... — пробурчал под нос в сотый раз Азан. Рифма не давалась ему, ускользая как туман перед скачущим сараваном.

— Принц, время! — напомнила путушгибан, сидящая в позе лотоса на соседней небольшой дюне.

— Спасибо, Амедея, — ответил принц, вытащил из сумок пузырёк и отпил прямо из горла три глотка. Нет, никаких передозировок. Это даже не будет смертельно. Просто глупо.

Слова его любили, а он любил слова. В них так много и так мало. Сколько слов нужно, чтобы описать закат? Пурпурно-красный, царственный, волшебный. Манящий, чарующий, прекрасный. Предвещающий и отвечающий, таящий.

Всё, чем он не является.

Обуза всем. Семье. Народу. Даже Амедее.

Серебристая фестралка с синей гривой молча ходила за ним целыми днями, ничем не показывая недовольство относительно того, что ей приходится нянчиться с самым никчёмным членом Императорской семьи. Она молчала сутками, прерываясь, чтобы напомнить про лекарство, еду, сон и...

— Мой принц, солнце почти зашло, скоро похолодает. Нужно возвращаться в поместье, — снова прервала молчание путушгибан.

— Да, хорошо. Ещё минутку. Тайну я открою... открою...

Что же, тайна не открывалась, и Азану пришлось сдаться. Амедея молча помогла ему собраться и они, вдвоём направились к темнеющему вдали поместью на границе уездского оазиса. Добрые пони, работающие здесь, уже разошлись, оставив, однако, принцу и путушгибан на ужин похлёбку в здоровенном термосе.

После короткого ужина принц отправился наверх. Он прошёлся по своей комнате, заставленной книгами, осмотрел полку, занятую его работами.

Восемь нетолстых книг, изданных при жизни и по настоянию отца. Когда-то, когда совсем юный принц, подражая Хеями, написал рубаи и показал его отцу, Шах Шахов сказал ему "неплохо, дитя моё. Если ты после столь неплохой первой попытки продолжишь совершенствоваться, то твои книги будут стоять рядом с книгами Хеями и Фидоуси."

И тогда же, вместе с похвалой, Азан получил свою кьютимарку, перо, выводящую первую букву парнийского алфавита.

Тогда он ещё принимал эту похвалу за чистую монету... но за долгие годы ни один читатель так и не написал ему, и это, со временем, открыло ему истину: он никому не нужен. Его талант такая же фикция, как и всё остальное. Он паразит, висящий на тонкой ниточке своего лекарства.

Пора перестать его кормить.

Стыдом терзаемый
Марви схватился за клинок
Изящный и смертельный,
И не дрожащею ногою
Покончил с собственною скверной.

Вспомнил принц старую поэму, про воителя, осквернившего себя преступлением из ревности к кобылице, предпочедшей ему его собственного брата. Его страшный конец.

На грани яви и обмана,
Под сенью старого кургана
Обрёл он вечну тишину,
В дали от дружбы и вражды
Угас огонь его души.

И Азан решился.

Принц подошёл к двери, открыл её... и тут же нос к носу столкнулся с Амедеей.

"Она что, тут и стоит всю ночь? — подумал он, но затем выкинул лишние мысли из головы, — Неважно!"

— Амедея, такое дело, у меня закончились чернила. В городе есть круглосуточный магазин...

— Я не должна вас покидать ни на миг, — ответила она абсолютно серьёзно, в её голосе неслышно ни боли, не сожаления. Путушгибан смотрела ему прямо в глаза, как-то... тепло?

— Мне очень нужно! — собрав решимость, заявил Азан, топнув ногой.

Они кивнула, но не опустила глаз.

— Я быстро. У меня есть ключи, никому не открывайте, — ответила Амедея и направилась вниз. Азан вернулся в свою комнату и посмотрел в окно, как её тень упорхнула в ночь.

Теперь надо действовать быстро, у него максимум полчаса. Он набросал предсмертную записку, а затем вылил ненавистное пойло в раковину, после чего бросился вниз. Он знал в этих краях одну пещеру. Опозоренные, совершившие самые низкие поступки и не решившиеся на Путь Искупления сараваны оставляли свои холодеющие тела в пустынных местах, где их зловоние не потревожит добрых парнов.

Азан Паразит знал пещерку одну, в неё он вошёл в молодую Луну.

По краю оазиса, чтобы безветренная ночь под луной не выдала его следами, принц-неудачник пробежал к скалам и по знакомой ему дороге добрался до нужного места. На последних шагах ему уже пришлось бороться с наваливающейся слабостью. Азан устало сел, а потом сразу лёг.

"Интересно, как это будет. Медленный сон или больное наваждение? Впрочем, скоро я узнаю."

Ему с каждой минутой становилось всё хуже, муть накатывала, тело ныло, сознание плыло.

"Уже скоро. Я могу это выдержать. Я слишком слаб, чтобы служить при госпиталях, это всё, что я могу сделать, чтобы сократить ущерб. Всё. Всё..."

Приступ кашля заставил его мучительно согнуться, смерть была близка...

А затем кто-то обхватил его голову, в рот влетело горлышко, а в глотку полилось пойло. Кто-то запричитал голосом Амедеи:

— Принц, ну что же вы наделали с собой, ещё же не позно, принц Азан! Очнитесь!

Влив в него двойную порцию, она начала его трясти так, что мёртвый задумался бы над тем, чтобы ответить.

— Прекрати, зачем ты это сделала! Я хотел умереть, чтобы больше не мешать всем! — выпалил он всё, что было у него на душе в этот миг разом.

Путушгибан посмотрела на него удивлённым взором, а затем её ноздри раздулись, она фыркнула, двинула копытом и всё исчезло.

---

Пробуждение было не из приятных. Что-то тащило его на себе, скалы остались почти позади.

— Принц, вам лучше? — спросила Амедея, на которой он лежал. Азан хотел пошевелиться, но обнаружил, что крепко привязан к ней. Теперь он дважды неудачник. Хорошие жеребцы носят своих кобылиц, а его, неудачника, таскает на себе достойная кобылица.

— Я, что... — неуверенно пытался он сформулировать вопрос. Мысли ещё путались в голове.

— Какие то дэвы овладели вашим разумом и заставили вас искать смерти. Я это так не оставлю, сначала принц Булат, прими Владыка его чистую душу, хороший был жеребец, теперь вы. Ни дать ни взять этот дэв рогатый, выдающий себя за Шаха, наслал на вас порчу, но ничего! Мы растопчем нечестивых и ввергнем их обратно в Дом Лжи, из которого они явились!

— Это... это не дэвы! И не оскорбляй моего брата! Бахрам хороший пони! — обиженно ответил принц.

— У хороших пони братья не несут чушь, что они никому не нужны!

— Но это правда!

— Да с чего вы взяли! Вы отличный поэт!

— Никому мои стихи не нравятся!

— Мне нравятся! — вспылила в ответ Амедея и испуганно замолкла. А затем тихо запела:

О лихая кобылица!
Хэо, хэо, о!
Дай же мне глоток напиться!
Хэо, хэо, о!

Ты быстра, да весела!
Хэл, хэо, о!
Ты сильна и молода!
Хэо, хэо, о!

Когда ты топочешь поле,
Следую я за тобою!
Когда по воду идёшь,
За собой меня ведёшь!

О красотка молода!
Хэо, хэо, о!
Как же ты мне люба!
Хэо, хэо, о!

И так далее. Уже у поместья, допев одну часть, она затянула вторую:

Эй, жеребчик-красавец!
Хэо, хэо, о!
Умник, мастер, молодец!
Хэо, хэо, о!

Когда с плугом ты идёшь,
Хэо, хэо, о!
Глубоку борозду ведёшь!
Хэо, хэо, о!

Когда в кузню разожжёшь,
Хэо, хэо, о!
Всё что хочешь откуёшь!
Хэо, хэо, о!

В очаге, смотрю, огонь,
В нём два лепесточка,
В танце весело кружат,
Прямо два дружочка!

Амедея, не переставая петь, вытерла копыта о коврик, втащила его в дом, затем на второй этаж, и вздохнув, грохнулась боком на его кровать, пытаясь отдышаться. Азан, ударившись о матрас, подавил ойк и спросил:

— Ты меня отвяжешь?

— Не... не знаю. Мне нужно следить, чтобы вы принимали лекарство. Если обещаете хорошо себя вести, я не буду вас вырубать, чтобы привязать к кровати.

— А... без этого никак?

— Вы, возможно, одержимы! Может, даже, Дискордом, чтоб он треснул! Вам нужна мобади! И экзорцизм!

— С чего ты вообще это взяла?

— А с чего знаменитому поэту убивать себя? Тем более, принцу? Так только всякие Гризлтаунские издаватели воплей делают, когда хотят этого... шайбу!

— Хайпа, — поправил её Азан.

— Вот! Вы точно одержимы, раз знаете!

— Я не одержим!

— Тогда дайте слово! Вы же не боитесь мобади?

— Только, когда они начинают цитировать Литании Плодородия.

— Ну, это неизбежное зло. В конце концев, любишь кататься, люби и повозочку возить, любишь жеребятушек, учись и боль переносить.

— Ох. Ты за полчаса наговорила больше, чем за всю неделю.

— Да, я болтунья. Я боялась, что вы меня выгоните за говорливость, я так мечтала стать... стать путушгибан.

— Именно путушгибан?

— Да-да, совсем не важно, чьей! — заявила она таким тоном, что нужно было быть глухим, чтобы не понять, что она врёт. Он вздохнул и сказал ей:

— Амедея, врать надо хоть чуть-чуть уметь!

Она обернулась, неожиданно испуганно глядя на него. Краска залила всё её личико. Затем фестралка вздрогнула, сжалась, а потом приблизилась и неожиданно мягко прижалась к нему носиком.

— Я всегда мечтала быть вашей путушгибан, — заявила она нежно, а потом отвернулась и начала исповедь, — Когда я в четырнадцать лет открыла ваш первый сборник... я тогда ещё не знала, кто автор, но я так мечтала влюбиться! А затем, когда я узнала, кто написал эти стихи, и узнала про вашу болезнь, то стала одержимой вами. Я десять раз ходила к психологу и пять к мобади. Ну, встречалась кое-с-кем, занималась кое-чем, но это было не то, и тогда я пошла в армию, где и познакомилась с вашими братьями, там, в Зебрике. О, я с отрядом прикрывала их в битве при Занзебре. У нас был приказ от путушгибан-салар Туран, эвакуировать их за шкирку, если нужно, коль будет жарковато. Ну, вы знаете Туран.

— Она психованная. Совсем, — машинально поддержал разговор немного шокированный Азад, — Её мышление такое же нестандартное, как и её карьера. В двадцать один она стала капитаном ударных путушгибан, а затем, заменив раненного ядовитым дротиком спехбеда Фраата, так и застряла на посту командующей Зебриканской кампанией. Бедные зебры, если бы они знали, что их ждёт, они сдались бы Фраату и носили его на носилках. Впрочем, как они сейчас и делают.

— Ну, они получили то, что заслужили. Когда вы ничего не делаете с захватом власти злым колдуном, угрожающим всем мегазаклинанием, то не удивляйтесь, что вас придут освобождать. Не, я всё понимаю, но зомбированные солдаты, в том числе седельцы и йепонийцы, наловленные в своих деревнях, это уже через чур.

— Ну, спалить Занзебру в процессе сватки с Кулутулху тоже...

— Не говорите о том, чего не видели. Кутулху призвал ужасного демона Штиииива Кэ. Я была там, во время битвы и видела как ваш брат дестабилизировал портал.

— И при этом ты продолжаешь его ругать?

— Когда я ругала принца Булата?

— Ох... Бахрам закрыл проход, пока Булат отвлекал внимание.

— Это дэвское наваждение, я видела, что делал принц Булат, а что... ну другой. Он сидел со своим рогом, даже ни разу ни выстрелил!

— Он держал ритуальное заклинание, пока оно не начало действовать! Булат сам мне рассказывал!

— Я не могу вам верить! — парировала Амедея, скрестив ножки.

С минуту они полежали в тишине, а затем путушгибан снова спросила:

— Так что?

— Ладно-ладно. Будь по-твоему, держи меня связанным до освидетельствования.

Она снова обернулась, потёрлась своим носом о его, а затем быстро начала распутывать узлы. На некоторое время Азан обрел относительную свободу, но едва потряся своими конечностями, он встретился с её взглядом и расслабился, дав себя связать, что она быстро и споро сделала.

— Я связала более сорока зебр, а также семь седельников и одну малютку йепонийку, которой тогда ещё не было и двенадцати. Её кто-то околдовал и превратил в зомби с другими жителями её деревни. Когда её исцелили, я продолжила посещать её, а после конца всей этой заварушки я отвезла её в Фестралию, в Луниссу, и отдала своей матери. Родители удочерили её и теперь она моя сестрёнка. Её зовут Фатима. Когда мы впервые познакомились с ней, она, одержимая, бросалась на всех. Самый страшный день в моей жизни.

— Фатима, Фатима... Погоди, в газетах... героиня и её сестра Фатима, — Азан напряг свою память, и она подсказала ему правильный ответ, — Это ты арестовала Кутулху!

— Я тупо поставила ему подножку, когда принц Булат всё уже сделал. И меня Туран после дела чуть не придушила. Это она на камеру всегда спокойна, а так всё мнила не столько путушгибан принца Булата, сколько его нянькой.

— Но ты получила Орден Твёрдого Копыта за это!

— И право стать путушгибан! Вот это круто. Не, если нужно надеть его на приём, то я его достану. Но сначала пойдёте к мобади!

— Да не одержим я!

— Тогда чего убиться решили?

— Мои книги никто не читает... кроме тебя и мне никто не пишет!

Амедея открыла рот, а затем закрыла:

— Так... тебе... вам можно писать! Крууто!

— Ты можешь и просто сказать, что тебе не нравится.

— А, ну, как... ничего... в смысле, я обожаю твою стихи. И тебя, ты такой милый! Ой, простите! У меня есть ваш сборник с фотографией... — и снова покраснев, добавила, — надо мной все смеялись, что я... ну... влюбилась в принца.

— В меня?

— Да.

Азан посмотрел на неё и переспросил:

— Правда?

— Правда! — резко ответила она, а затем добавила, — пора на боковую, принц, но, — она исчезла, а затем явилась с пузырьком и ложкой, — откройте ротик...

— Я не...

— Рот! — рявкнула фестралка, Азан повиновался и новая порция лекарства оказалась в его горле. А затем Амедея чмокнула его в лобик и добавила, — доброй ночи! Если что, я тут! — и спустившись с кровати, завозилась где-то внизу, а затем запела написанную им колыбельную.

"Это мне кара Владыки за попытку суицида," — подумал он и попытался заснуть.

Глава 3. Противодействие

Принц просыпается в ночной час. Его путушгибан с ним

Азан открыл глаза. Луна ещё светила в окно. Наверное, Лунная Кобылица, Аметашсп Поэзии, ещё улыбается спящему миру. Его единственный друг, его первая слушательница. Азан завозился, и моментально проснувшаяся Амедея вдруг очутилась перед его носом.

— В туалет? Воды? Кстати, раз уж вы проснулись, откройте ротик...

— Не боишься передозировки? — спросил принц.

— Да нет, прежде, чем приступить к обязанностям, я поговорила с вашим врачом, долгосрочного негативного эффекта можно достичь только, если систематически перебарщивать с приёмом. После угрозы коллапса наоборот нужна лёгкая передозировка с медленным возвращением к нормальному приёму. Я накупила лекарства на всё своё первое жалование, так что не переживайте, у нас его навалом.

— Ты... оно дорогое и редкое!

— Эээ... оно дорогое то дорогое, но совсем не редкое. Делается на основе тех же растений, что экстракты для эстрагонной газировки. В случае чего, если у вас будет приступ, а лекарства нет, то мне ваш врач реально велел в влить в вас три литра газировки. Полного эффекта это не даст, но остроту должно снять, и мне хватит времени дотащить вас до госпиталя. Я люблю госпитали, сёстры Анахит всегда были очень милы. Я рассказывала вам, как они вылечили Фатиму экзорцизмом?

— Давай до другого раза, — спросил Азан, — я сейчас плохо себя чувствую. Я даже самоубиться нормально не смог.

— Да чего вы переживаете то? Что у вас не так? Вроде любимое дело есть, риалы есть... вы горюете иза-за принца Булата?

— Да жив он!!! — не выдержал жеребец, — Решил инсценировать смерть, чтобы свалить правление на Бахри. Самый умный, как всегда! — выплеснул Азан, а затем посмотрел на Амедею. Её глаза предельно расширились, уши стали торчком, ноздри раздувались, а затем она улыбнулась и тут же сграбастала своего принца в объятья, возопив:

— МЫ СПАСЕНЫ!!! — а затем одумалась и сказала ему, — Ой, извини, мой принц, ты ведь тоже ждал своего часа показать, сколь ты мудр и...

— Нет! — Азан боялся Короны. Больше всего. В детстве у него была такая мечта, резко закончившаяся тем, что юный жеребчик уронил отцовскую себе на голову. С возрастом, помимо боязни корон и боязни ответственности он стал замечать в себе склонность к злобности и жестокости. Тогда он единственный раз серьёзно посетил жрицу и до сих пор исполнил ровно половину её советов. Не браться судить с горяча. Жену он так и не взял, хотя это теоретически было просто. Поскольку братья не торопились, он технически мог позволить себе любую придворную даму (и не одну, при соотношении жеребцов к кобылам как один к четверым моногамию как форму брачных отношений в Парнской Империи всерьёз не рассматривали), просто попросив у неё копыта и сердца. Принцам отказывать было неприлично, поводом могло стать только неоглашённая помолвка. Даже Туран пришлось бы на предложение ответить "да."

Азану нравилась Туран, но, скорее, как сестра. Они такая чудесная пара с Булатом. Крупный золотисто-жёлтый жеребец и нежно-розовая кобылица с тонкими чертами лица. И не скажешь, что это милая пони может возглавить прорыв строя полчища нечестивых жуков-перевёртышей, а затем гнать их до океана, наступая на копыта, или приняв командование экспедиционной армией в Зебрике, сломить великое царство и свергнуть Короля-Колдуна.

Он представил с ней себя. Он ниже братьев, но незаметно, гораздо болезненнее смотрится его неестественная худоба и отсутствие накаченных мышц. И она, сильная, высокая, в ровень с Булатом, крепкая, весёлая и хитрая кобылица. Азан улыбнулся ей в ответ и покачал головой. Это лишь мечта, и мечта мимолётная...

— Принц Азан, вы меня слышите? Сколько копыт вы видите, — взволнованный голос его путушгибан вывел его из раздумий. Она экспрессивно размахивала парой передних копыт, умудряясь удерживать ложку крылом и стоять на задних. Любой цирк бы взял её с такими навыками. Она небольшая, красивая кобылица, сместившаяся кольчужная юбка, прикрывавшая её круп, впервые открыла ему её кьютимарку, боевой накопыткник и книга, опирающиеся друг на друга. А она весьма красивая и сильная кобылица, в принципе, не будь у Булата Туран, можно было и к нему приставить такую. Азан поспешил прервать свои размышления и ответить:

— Всё нормально, Амедея, я просто задумался.

— Тогда скажите "А."

Принц закатил глаза и открыл рот, в который тут же проникла ложка с лекарством.

— Ах, почему ты вообще со мной возишься? Я неудачник по сравнею с братьями.

— Я так не считаю. Ваши прекрасные стихи могли бы Лунного Аметашспа заставить вернуться в подлунный мир и слушать вас.

— Эх, это несбыточно.

— Ну, всё бывает! К слову про Луну, мне странно, чутьё говорит мне, что уже довольно поздно, а раньше оно... — сказала Амедея подходя к окну и вдруг оборвала речь, резко застыв, а затем медленно обернулась к Азану. Затем она подскочила к нему, схватила жеребца в охапку и подтащила к окну, и указывая на Луну, затараторила, — видите, видите, видите!!!

Он сначала не понял... а затем увидел совершенно чистый диск.

— Где... где она?

— Она вернулась! Вернулась! Аметашсп Ночи вернулась домой, чтобы схватить свою старшую солнечную сестру и щекотать, пока та не согласится объявить новую тысячу лет Эрой Любви и Нежности! — пояснила Амедея, а затем, покраснев, добавила, — так мама мне рассказывала.

И, обняв Азана, продолжила:

— Может, ваши стихи дали ей силу освободиться! — и запела:

О, Красавица-на-Диске,
Прекрати грустить!
В круг спускайся парнов быстрых,
В танце пламенном кружить!

Кобылицы тебя примут
в быстрый хоровод!
Жеребец тебе на ушко
песню пропоёт!

У нас здесь смех и веселье,
Праздника огни!
Не грусти, прерви унынье,
В круг скорей ступи!

Спляшем вместе, дорогая!
Выбьем искры страсти!
В круге друзей, родная,
Не бойся напасти!

Когда песня завершилась, Амедея, загадочно улыбнувшись, предложила:

— Давайте её найдём!

— Что? — не понял Азан. Будучи связанным, он сейчас балансировал на своём крупе в объятиях своей путушгибан.

— Лунную Аметашсп! Мы с ней подружимся! Ну, и вашего брата по дороге наверняка встретим, его Владыка всегда направляет в интересное место.

— Но... — Азан посмотрел в глаза Амедеи и вместо возражений просто спросил, — а ты пойдёшь со мной?

— Конечно! Куда вы, туда и я! Как вы можете думать иначе! Я ваша, до тех пор, пока Владыка не призовёт меня Суд!

— Моя... Амедея, можешь оказать мне одну услугу?

— Да, принц?

— Зови меня Азаном. По крайней мере, наедине.

— Как скажете... скажешь... п... Азан... Владыка, спаси мою дурную голову! — запричитала Амедея. Принц улыбнулся и потёрся своим носом о её нос.

И тут в комнату без стука влетели горничная и управляющая, а также городской стражник.

— Принц Азан, у вас... — управляющая не закончила, вытаращила глаза, а затем юный принц в первый раз в жизни заорал на пони:

— Вас что, не учили стучаться?!! Что случилось такого, что нужно врываться к принцу, когда он уединился со своей кобылицей?!!

— Эм... ночь... день... ночь... — пропищал стражник.

— Демоны и дэвы есть на горизонте? — все трое отрицательно машут головами.

— Орда перевёртышей? — снова отрицание.

— Приказ из столицы на моё имя? — снова нет.

— Тогда пошли. ВСЕ. ВОН!!! — выкрикнул он, и троица испарилась с такой скоростью, что у него возникло подозрение о возможности спонтанной телепортации пони при испуге.

Затем Азан обернулся к Амедее. Лицо её было густо залито краской.

— Вы... назвали... меня... своей...

— Кобылицей? — закончил за неё принц, — напомни, как моя путушгибан, ты принадлежишь мне телом и душой?

— Да!

— И будешь сражаться за меня даже на Мосту Правосудия?

— Да!

— Значит ты истинно моя кобылица. Развяжи меня, и будем целоваться. И я официально разрешаю тебе вырубать меня, если я задумаю глупость. Да, ты ещё обещала мне экзорцизм. А потом подумаем, как найти Булата и Лунную Аметашсп, — закончил он и потёрся о не верящую своему счастью кобылу носом и пропел:

Ая, ая, эй да я,
Тайну я открою,
В этом мире все мы
Связаны Любовью!