Шкатулка с чувствами

Глава VIII. Смычком по сердцу. 2/2

Да да... бить тапком пора за то, что обманул вас. Виноват, вышла не через неделю, но никто и не ожидал, что глава вырастет в два раза. Приятного чтения.

Перси испуганно открыла глаза. Огромные мешки под глазами из-за бессонных ночей, казалось, никогда не пропадут. Но это волновало её меньше всего.

С трудом перевернувшись на бок, она попыталась встать. Со слегка округленным животом это было тяжело сделать, но всё ещё возможно. Ей хотелось хорошего кофе и чего-нибудь остренького. В таком положении её вкусы доходили до абсурда.

Войдя на кухню, она обнаружила гору не мытой посуды и остатки еды на столе вместе с запиской. Подойдя ближе и пролеветировав обрывок бумаги, она мельком прошлась по тексту — «Буду вечером», а после скомкала её и отшвырнула куда подальше.

Пол был до безобразия грязным, куда ни глянь — везде лежали упаковки от готовых обедов и пустые пластиковые бутылки. В углу уже который день паук плёл паутину, а от многослойной пыли можно было задохнуться.

Кобылка старалась всего этого не замечать, находя оправдания самой себе. Откладывать такие мелочи в сторону. Надеяться, что это просто тяжёлый промежуток времени, который вот-вот подойдёт к концу. Надеялась, что она с возлюбленным без труда сможет это пережить.

Раздвинув шторы, она внимательно взглянула на улицу. Будто ждала кого-то, но в такое время можно было увидеть лишь соседей, выходящих из своих домов по делам. Взгляд переместился на почтовый ящик, в попытках обнаружить хоть какие-то изменения. Сердце, на пару с ещё одним, но куда меньшим, неустанно билось в груди. Перси помрачнела, заметив всё же изменения в виде поднятого металлического флажка, тут же рванув на улицу.

— Пожалуйста, Селестия, Луна, Дискорд… хоть бы всё обошлось! — жалобно завыла кобылка, неуклюже перебирая ножками. Практически ломая и без того хлипкую ручку, она вынимает множество писем и находит то самое, которое ожидала уже неделю.

«От: Джайн Флоу.

Мэйнхеттен, Улица…

Заказное письмо для: Перси Флоу»

Кобылка мигом вскрыла письмо и пробежалась глазами по тексту. Прошли секунды, прежде чем письмо упало на землю. На глаза навернулись слёзы, а всё тело кинуло в тряску.

— Не… может быть, — сдерживаясь из последних сил, кобылка плюхнулась на круп и прижала копыта к глазам. — Нет… мама… почему?

Прошли ещё секунды, и Перси уже не сдерживала крик, от которого соседи повылезали из окон. Их бросало в дрожь, стоило только взглянуть на то, как голубая единорожка разбивает в дребезги всё, что видит, рвет всё, что попадало под копыто и вырывает всё, что росло. Понять её было не сложно… Куда сложнее было помочь.

Через пару часов, когда сил плакать уже не осталось, а местные помогли всем, чем смогли, Перси с осунувшимся лицом медленно шла в город. Местные не раз пытались с ней заговорить, но та лишь игнорировала их.

И вот, дойдя до нужного магазинчика, у неё вновь навернулись слёзы. Она не знала, с чего начать. Она не знала, сказать сразу или постепенно будущему отцу их ребенка. Но она была уверена, что он сможет поддержать. На это и рассчитывала Перси, цепляясь за этот лучик надежды в столь мрачный день.

Она подошла ближе и прислонила копыто к окну. Яркий свет в магазине, свежие фрукты на прилавке, тёплая атмосфера. Ничего лишнего. Она прекрасно знала хозяйку, и как та заботилась о своём местечке.

Вскоре из кладовой показалась она. Её грива имела растрепанный вид, зелёный с цветочками фартук помят, а сама кобылка тяжело дышала, но улыбалась. Следом за ней появился и молодой жеребец. Будущий муж Перси и отец их будущего ребёнка. Он причесал свою шевелюру и, не теряя времени, догнал хозяйку, заключив её в крепкие объятья.

Глаза Перси готовы были выпрыгнуть из орбит, а челюсть отвисла. Она не могла поверить в это. Не могла даже предположить, что такое произойдёт. А уж тем более на её глазах!

Последней каплей стал их поцелуй, заставивший Перси закричать, заливаясь болью, обидой, слезами… И кинуться прочь отсюда, не обращая внимание на дорогу и проходящих местных жителей. Её жизнь уничтожена, сожжена в одно мгновение, раздавлены все мечты и надежды. Всё, к чему она шла, всё, от чего она отказалась ради этого, было перечеркнуто одним днём.

С каждым метром, заливаясь слезами, она проклинала всё в этом мире. Проклинала отца, что никогда не был к ней близок; проклинала своего Особенного пони, с которым хотела большого будущего; проклинала врачей, которые не смогли вырвать из когтей смерти родную мать; проклинала себя.

Особенно сильно она проклинала себя.

Под душераздирающие крики она продолжала бежать, пока желудок не попросился наружу. На углу ближайшего дома она припала к земле и схватилась за живот. Чудовищная боль пронзала её в области таза, сердце бешено колотилось, а в глазах было мутно. Она попыталась подняться и позвать на помощь, но упала… но на этот раз больше не поднялась.

---

Удар. Громкая волна раздалась из груди.

Уши улавливали различные звуки то слева, то справа.

Снова удар. За ним ещё один, но не принадлежавший Перси.

— Перси? Перси Флоу? Вы слышите меня? — перед глазами расплывчато стоял Пеар и махал копытом.

Снова этот удар… Перси почувствовала его куда чётче, куда громче и ощутимее. Она медленно отпустила голову вниз и увидела Мунстоуна, что крепко прижимался её к своей груди. Его маленькие копыта тепло обхватывали её шею, а сам он уже давно перестал плакать.

— Перси Флоу, вы можете говорить? Не делайте резких движений, а ещё лучше прилягте, — обеспокоенно и торопливо проговорил доктор.

Но Перси лишь отвела взгляд в сторону и слегка наклонила голову на бок. Тело тут же начало заваливаться вперед, от чего Мунстоуну пришлось спрыгнуть на пол. Благо Пеар не позволил кобылке упасть, и вместе с жеребенком они аккуратно уложили кобылку на кровать, не забыв подложить ей подушки.

— Дядя, что с ней? — куда более испуганно спросил жеребёнок, крылья которого слегка подрагивали.

— Она… — Пеар задумался, над тем, как более доходчиво объяснить жеребенку посттравматическое стрессовое расстройство, и нужно ли вообще забивать голову мальца такими вещами. Такие вещи не проходят сами по себе и требуют длительного лечения, как медикаментозного, так и терапевтического. — Она… сильно переживала за тебя и некоторые вещи её сильно обидели. Её душевное состояние крайне нестабильно и… — жеребец перебил сам себя кашлем. — В общем, она очень долго плакала и эмоциональна устала от всего.

— Можно ей как-то помочь?! Пожалуйста! Вы же всё знаете! — тут же перебил его жеребёнок, что уже не казался таким слабым, каким был минут двадцать назад.

Перси продолжала смотреть в одну точку, и хоть к ней вернулись ощущения, запахи, вкус и, самое главное, слух, но сознание напрочь не хотело ничего знать. Оно хотело забыть этот день. Хотело больше не помнить то, от чего сердце буквально кровоточило.

Вдруг её копыта что-то коснулось. Теплое, слегка пушистое и приятное. Она медленно перевела взгляд и увидела тёмно-синие копыта, что крепко сжимал жеребёнок. Доктор не вмешивался, он просто наблюдал, слегка покусывая нижнюю губу.

«Стук» — был настолько тихим, но таким быстрым, что она слегка дёрнула ушками. «Стук» — жеребёнок подошел ближе и обнял Перси, зарываясь мордочкой в её шёрстку на груди.

— Перси! Всё будет хорошо! Тише… тише… — попытался он повторять те же самые слова, что недавно говорила сама кобылка.

В палату зашла медсестра и, торопясь, обратилась к Пеару, но тот сразу же шикнул ей, чтобы та прикрыла рот.

«Стук», «Стук», «Стук» — билось бешено сердечко маленького пегаса, для которого Перси являлась на ровне с матерью. Она всегда находила время поиграть с ним и с Крим. Всегда поддерживала, когда это нужно. Всегда говорила, что достаточно открыть шторы, чтобы уже изменить жизнь.

— Мы обязательно сходим погулять, и ты покажешь мне бар дяди птицы! Помнишь? — улыбался жеребёнок, от чего Перси снова дёрнула ушами и хвостом. Её копыто, которое касалось жеребенка, слегка сдвинулось.

Мунстоун улыбнулся ещё сильнее и подался вперед, стоя на вытянутых ногах. Он закрыл глаза и неловко поцеловал кобылку в нос, от чего та слегка засмущалась, а после обняла жеребёнка в ответ.

— Мун… Крим будет ревновать, — тихо сказала Перси и слегка улыбнулась. Её сердце, переполненное теплом, готово было взорваться. Как и сердца остальных присутствующих. Пеар снял запотевшие очки и вытер их об рукав, а медсестра лишь счастливо улыбнулась, пряча за спину готовый шприц.

— Ну и пускай! Так ей и надо! — надул щёчки жеребёнок и задрал голову. — Она вообще сказала, что у неё очень-очень серьёзные дела и поэтому увидится только перед операцией.

— У неё могут, — посмеялась Перси и потрепала пегасёнка по лысой головке.

— Так понимаю, всё в порядке? — всё ещё обеспокоенно спросил Пеар, заведомо надев очки.

— Думаю… — Единорожка задумалась и со стороны показалось, что она снова вспомнила о чём-то неприятном, но тут же встрепенулась. — Более чем! Хватит уже всем тут быть такими мрачными, — сказала она и тут же магией сорвала занавески с окна, от чего комната наполнилась солнечным светом.

Ещё какое-то время доктор донимал Перси вопросами по здоровью, но вскоре ушел с коллегами, оставив их наедине с Мунстоуном. Напоследок он пообещал, что не спустит с копыт выходку приёмного отца и обязательно заставит его извиниться. Но Перси настоятельно просила этого не делать. Сейчас и правда было не до этого.

Оставшись вдвоем, жеребёнок заметно оживился. Он радостно плясал перед единорожкой, мечась из одного угла в другой, сопровождая всё это странными вопросами и не менее странными историями. Он даже стал рассказывать, как их повар сегодня раздавал подгоревшую кашу, и как его любимая медсестра Крибзи принесла шоколадное печенье, хоть ему и нельзя.

Разговор не мог не радовать Перси. Она внимательно слушала каждое его слово и радовалась от каждой улыбки жеребёнка. Ей даже на минуту показалось, что их связывает нечто большее, чем недостаток внимания и заботы, которого они оба желали. Как, собственно, и семейных чувств.

Для Перси с момента, как больница стала её вторым домом, больше проводила временя с жеребятами, чем с модными журналами, новостями о мире или выходящими музыкальными композициями. Только в последнее время, с появлением в жизни Редгарда, её интересы поменялись. Но даже так она всегда была готова подурачиться с жеребятами столько, сколько это возможно.

Вскоре к ним постучались. Усталая от нервотрёпки медсестра попросила Перси покинуть комнату, так как в скором времени жеребёнка увезут на операцию. И, прежде чем это случится, Мунстоун должен был привести себя в порядок.

— Ладно. Хочется ещё немного с тобой пообщаться, но уже пора, — Ей правда не хотелось уходить, но ещё больше не хотелось думать о том, что предстоит сейчас жеребёнку.

— Вот когда проснусь, мы обязательно поиграем в шпионов! Я, ты и Крим! Этой ночью мы узнаем, над чем смеется мисс Крибзи! И отыщем сокровища! — радостно заликовал жеребёнок, а потом тут же заткнул копытами рот.

Перси лишь сделала вид, что ничего не поняла, заметив грозное выражение медсестры, которая уже догадывалась, откуда ночью у них с поста деваются разные вещи.

— Обязательно! — улыбнулась Перси и ещё раз крепко обняла жеребёнка, поцеловав его в лоб. — Мы обязательно походим по городу, как вернёшься.

— Угу! — так же радостно ответил жеребёнок, смотря на Перси огромными глазами.

Единорожка неохотно вышла из комнаты, позволив медсестре заняться подготовкой малыша к операции. Да и самой Перси неплохо было бы заняться собой. Сходить наконец-то в парикмахерскую, возможно, прогуляться по магазинам, взять с собой одного несносного пегаса. Но уже после того, как будут известны результаты операции.

Она медленно спускалась вниз по лестнице, попутно пытаясь избавиться от побелки на одежде и шерсти. И дойдя до двери, была удивлена количеством пони с камерами. Их было крайне много для этого городка, для этого места, для этого случая.

Вспышка. От резкого света Перси закрыла глаза и прикрылась копытом. Ещё одна вспышка спровоцировала толпу окружить Перси, совершенно игнорируя недовольство персонала.

— Расскажите! Как состояние пациента?! Вы являетесь его родственником?! Как вы можете прокомментировать слова доктора Хартбита? Это правда, что вы известная скрипачка семейства Флоу? — галдела толпа «журналюг».

Перси старалась пройти вперед, не отвечая на вопросы. С этим она довольно часто сталкивалась, и лучшим решением было просто их игнорировать. «Но откуда их столько?! Неужели решили настолько раздуть славу этого, как его там…»

— Вам сказали ожидать в другом здании! — грозно выпалила кобылка, одетая в форму поницеского. — С меня хватит. Вы, а ну опустите свою камеру, пока я её не конфисковала!

Земная кобылка с фиолетовым окрасом и пепельного цвета гривой, собранной в пучок под фуражкой, ловко и уверенно ставила на место приезжих нарушителей порядка.

«Похоже, реально раздули…» подумала Перси, стараясь как можно быстрее выйти на улицу. Благодаря представительнице закона ей удалось это сделать, не встревая в конфликты. Жалко, конечно, что двоих явно не хватит для того, чтобы контролировать такую толпу. Но подбором персонала занимается не она. Да и мэру виднее, как грамотно следить за безопасностью города.

На улице толпа была не меньше, что, в принципе, не удивительно. Они ждали своего кумира и без умолку обсуждали это, обменивались мнениями о предстоящей операции. Кто-то даже поднимал вопрос об успешности и последствий неудачи, тем самым сильно разозлив Перси. Но ввязываться в очередной скандал она не собиралась. Вместо этого она просто отошла в сторонку и наблюдала за происходящим. Пока её кто-то не дёрнул за хвост.

— Много чужих дядь и тёть. Муну такое не нравится, — ответил детский голосок.

Перси слегка испугалась и резко повернула голову. Там стояла кремового цвета малышка единорог.

— Крим? Я думала, ты в палате. Что ты тут делаешь? — удивлённо спросила Перси и полностью развернулась к малышке. — И что за одежда на тебе? Это медицинский халат?

Малютка лишь усмехнулась, а после потянула копыта вперед, давая понять, чего она хочет. И Перси не могла её в этом ограничить. Слегка поджав передние копыта, она опустилась ниже, позволив жеребёнку крепко обнять её за шею.

— Не обижайся на моего папу. Он нормально даже сидеть не мог вчера. Мальчики такие эмоциональные и глупые! С ними ничего не сделаешь!

Перси погладила малышку по жёлтой гриве и лишь сильнее прижала к себе.

— Не буду. Могу понять, как он за вас переживает. Я ведь тоже переживала и не могла пропустить этот день.

— Угу. А ещё эти надоедливые пони… Я их точно скоро кусать начну! Мне пришлось прятаться в туалете, пока за мной не пришла мама! — пожаловалась Крим.

— Да… И всё из-за какого-то хирурга, — поддержала негодования жеребёнка голубая единорожка. — Ну ничего. Главное, чтобы всё прошло хорошо. Правда?

Крим отпустила Перси и её взгляд упал на асфальт. Жеребенок тоже переживал, и это отражалось не только внешне.

— Сейчас за ним поедут. Мы с мамой и папой будем с ним, пока он не уснет. Доктор обещал, что ему не будет больно, и это ничем не отличается от обычного сна. Я даже игрушки ему свои дам, чтобы они его защищали от кошмаров.

У Перси слегка увлажнились глаза, и она аккуратно потрепала гриву жеребёнка.

— Правильно. Будешь помощницей принцессы Луны. Оберегать его в мире снов.

— А ещё… я, — хотела было сказать Крим, как испуганно закричала и спряталась под оранжевый хвост Перси.

Под копытами появилась огромная тень птицы. Но второй раз Перси было уже не удивить. Она лишь задрала мордочку вверх и выкрикнула:

— Базальт!

Грифон приземлился перед Перси и аккуратно поставил футляр от скрипки на землю. Заметив, как испуганно прячется жеребёнок, и как ошарашена была толпа наблюдавшая со стороны, он улыбнулся и поправил свою перьевую бабочку.

— Баз, ты Крим напугал! Не мог нормально появиться?! — начала отчитывать его Перси, на что грифон лишь засмеялся.

— Эх! Не успел добычу поймать. Придется тушить огонёк.

От этих слов Крим лишь сильнее спряталась за Перси, но потом вылезла мордочкой и показала язык, дразня грифона. От чего тот улыбнулся сильнее и начал стукать коготками.

— Иди сюда, редиска несозревшая, — наигранно выставил когти Базальт и стал идти к Крим. Но Перси уверенно дала понять, что она не подпустит.

— Баз! Перестань ребенка пугать!

— Плохая птица, — тут же выпалила Крим и снова показала ему язык.

— Не! Ну ты видела?! Она специально провоцирует меня! — развел лапами грифон, показывая, что не он зачинщик.

Перси лишь глубоко вздохнула, посмотрев на жеребёнка, как она хитро пользовалась её защитой, продолжая издеваться над Базальтом.

— Она просто ребёнок. Ей весело от этого.

— Может я тоже хочу поиграть… — ехидно улыбнулся грифон, распушив перья, изобразил опасный взгляд и слегка припал к земле, будто бы настоящий хищник перед нападением.

Он аккуратно стал обходить Перси, не отводя взгляд от Крим, которая ёрзала из стороны в сторону, выбирая лучшую позицию для защиты. В то время как сама Перси лишь прислонила копыто к лицу, не желая участвовать в этом.

— Такое сочненькое, мягкое и аппетитное на вид… Хватит на пару раз, — продолжал Базальт, подойдя уже достаточно близко.

— Ещё одна птица летит! — громко сказала Крим и указала копытом, заставив Перси и База обернуться. Но только грифон это сделал, как резко почувствовал боль в лапе и вскрикнул, отпрыгнув в сторону. А довольная маленькая единорожка уселась на круп и принялась вытирать рот копытом.

— Тьфу, ты совсем невкусный… — стала отплевываться жеребёнок, корчась от отвращения.

— Да ты! Она укусила меня! Перси! — удивленно и с негодованием выпалил грифон.

— Так тебе и надо. На неё твои шутки не действуют, — сказала Перси и потрепала гриву Крим. — И вообще, она намного сообразительней, чем многие жеребята в этом возрасте.

— Я уже не жеребёнок, — заявила Крим и надула щёчки. Этим она заставила Перси улыбнуться от столь милого зрелища. — Я давно уже взрослая и могу сама делать все эти взрослые штучки!

Базальт потер лапу, подошел ближе. Поправив свою бабочку, он сунул лапу под крыло, будто доставая что-то оттуда, после чего вытянул её в сторону Крим.

— Ты такая маленькая, а уже хитрюга. Вот, держи конфетку.

Перси уже понимала, что это очередной обман от Базальта и лишь уставилась на него, говоря взглядом: «Только попробуй сделать что-то плохое. И я от тебя и мокрого места не оставлю».

— Ух ты! — заулыбалась Крим и осторожно начала приближаться к грифону, как вдруг остановилась, задрала мордочку и сделала важный вид. — Не хотю… Я — на диете!

— Жаль, жаль. А она такая вкусная. Лучше тогда другим детям предложу, — улыбнулся грифон.

— Нет! Я потом съем! — сказала Крим и ринулась вперед к лапе. Но только она начала её касаться, грифон раскрыл свои огромные серые крылья, загородив ими солнце. Будто бы пасть чудовища, готовая в любую секунду закрыться. И когда Крим это поняла, было уже поздно. Базальт накрыл её крыльями, поймав в ловушку.

— БАЗ! — Тут же выпалила Перси, у которой чесались копыта, чтобы образумить идиота.

— Попалась, — радостно заявил Базальт, держа жеребёнка лапами и выставляя её вперед, будто бы на всеобщее обозрение. Не хватало огромного камня и какого-нибудь дурацкого рисунка на мордочки вырывающейся Крим.

— Поставь… её… на землю! — медленно, со злобой сказала Перси.

Как только Баз поставил малышку обратно, та со всего размаху лягнула его и спряталась за Перси. От удара грифон скорчился, но продолжил смеяться, а наблюдавшие за стороной незнакомцы кидали осуждающие взгляды.

— Да… таким ударом предки гордились бы ею. И предложили бы и дальше защищать эти земли, — продолжал драматизировать грифон, но Перси интересовал куда больше другой вопрос.

— Зачем ты принёс мою скрипку. И где подарок для Мунстоуна? — всё так же злобно спросила Перси.

— Подарок? — встряла Крим.

— Так это он и есть, — ответил Базальт, заставив Крим и Перси непонятно уставиться на него.

— Нет. Я не буду. Я не смогу. И я даже не знаю, что! — тут же испуганно заявила Перси. — Это глупо!

— Да ладно тебе. Талант не пропьешь. Да и мыши уже долгое время точат зуб на твой инструмент, — всё так же весело проговорил грифон. — Всего-то одну песню.

— Песню? — снова встряла Крим, но также не получила никакого ответа.

— Нет! Твердо нет! Баз, ты знаешь мою проблему и предлагаешь самое худшее из всех возможных вариантов! Ты хоть подумал, чем это может кончиться?

Базальт лишь молча поднял чехол и стал расстёгивать замок. После чего выудил на свет красивую оранжевую скрипку с чёрными полосами контура. Изгибы металлических колков, необычные эфы. Она была прекрасна. Лучи солнца отскакивали от полакированного покрытия и зайчиками разбегались по асфальту. Это заворожило Крим, заставив рот невольно открыться, а зрачки расшириться.

— Базальт… пожалуйста, — снова попросила Перси и опустила голову вниз. — Не надо. Не трогай её.

— Ты же хотела выступить. Где запал твой? А? Рыжая бомба.

— Баз… это другое. Тогда мы были одни… а тут столько народа. Столько народа… — запаниковала Перси. — Я не практиковалась очень долго, а из того, что могу, это лишь быть аккомпанементом твоим произведениям!

Но Базальт продолжал издеваться над Перси. Он знал её лучше, чем кто-либо. Аккуратно обхватив скрипку и приставив её к плечу, он достал из чехла смычок и медленно стал приближать его к струнам.

От этого рог Перси вспыхнул голубой аурой и задержал лапу Базальта, прежде чем смычок коснулся струн.

— Хочу! Хочу! Хочу! Я знаю песню! Нам её ещё в лагере пели! — радостно затанцевала на месте Крим.

— Крим… не будет…

— Отлично! Вот и вокалиста нашли! — перебил грифон и сильнее заулыбался.

Со стороны здания, откуда Перси недавно вышла, начали выходить пони. А следом и медперсонал. Похоже, как и говорила Крим, Муна вот-вот должны были забрать на операцию в основной корпус.

— Малышка! — обратился Базальт. — Какую песню ты хочешь спеть?

— Нет… пожалуйста. Мы не будем, — заныла Перси, хватаясь в панике за голову.

— Эквестрия — мой дом! — радостно заликовала Крим, задергав хвостом и ушами. — Мы её в школе ещё пели на окончание года.

— Отлично! Тогда твоя задача выложиться на все сто! — грифон протянул смычок малышке и та, не понимая зачем, просто взяла ртом.

— Меня хоть кто-нибудь слышит?! — уже не на шутку завопила Перси, наблюдая за тем, как всё больше и больше образуется толпа у входа. — Базальт! Нет!

Баз лишь подмигнул Перси и аккуратно положил скрипку на футляр, после чего расправил крылья и понесся ко входу, с радостными возгласами.

— ИДИОТ! — тут же выкрикнула Перси, забыв о том, что рядом сидит довольная пони со смычком во рту, которая обязательно это запомнит.

— Селестия, закрой меня в Тартаре, чтобы смыть этот позор…

Рядом засмеялась Крим, что коснулась груди Перси.

— Не перефевай. Я тофе боюфь, — после чего Перси всё же вытащила смычок изо рта малышки. — Спасибо. У тебя всё получится.

— Крим, дело не в том, получится или нет. Дело в другом. О чём тебе пока ещё рано знать.

Перси с ужасом смотрела, как грифон радостно подогревал толпу к предстоящему выступлению. Некоторые с камерами даже начали снимать его.

— Я уже взрослая! — топнула копытом малышка.

Перси слегка зарычала и замотала головой, пытаясь придумать, что ответить. — Просто пойми. Я могу застыть на месте и запаниковать очень и очень сильно. Потом и меня повезут после такого на лечение.

— Ну и что! Это же весело! — снова заулыбалась малышка. После чего подбежала к скрипке, сфокусировав свою слабую магию, еле-еле подняла её в воздух и поднесла к Перси. — Мунстоун мечтал услышать, как вы с дядей Базом играете в баре. Мы уже договорились, что когда он поправится, мы пойдем туда!

Перси смотрела на толпу, смотрела, как грифон что-то громко рассказывает, а после опустила взгляд на Крим, чьи глаза были полны счастья. Взгляд упал на плавающую в воздухе скрипку, на царапины, которые она очень хорошо помнила, на струны, которые она не так давно заменила. Она видела в отражении себя, своё прошлое, как выступала на сцене, и как это доставляло ей счастье.

Перси осторожно сделала маленький шажок вперёд и протянула копыто к скрипке. В один момент оно дернулось, но потом аккуратно коснулось поверхности и прошлось вдоль всего инструмента.

— Тяжело… — застонала Крим, напрягая рог.

— Ой… прости, — Перси тут же перехватила скрипку своей магией и аккуратно обняла свой инструмент.

— Значит, споем?! — улыбнулась Крим, задёргав хвостом.

Перси ещё раз посмотрела на скрипку и медленно прошлась кончиком копыта по струнам. Приглушенный звук напомнил её первые дни, когда она только училась этому ремеслу. Когда она даже не знала, как правильно держать инструмент. Эти моменты теплотой отзывались в её сердце.

— Я тебе это припомню, — подняла глаза Перси, из-под лобья смотря на грифона.

— Мама! — радостно закричала Крим, заметив, как из другого здания вышел доктор Пеар, её мать и отец. И жеребенок тут же понеслась к ним навстречу. Воссоединение с семьей приятное зрелище, и Перси почувствовала лёгкую зависть.

Но буквально тут же из основного здания выехала медицинская каталка с Мунстоуном на ней. Толпа журналистов тут же переключились на жеребенка, начав доставать камеры, лезть со своими вопросами и всячески препятствовать работе медиков. Это вызывало бурную реакцию у родителей Муна, от чего они прибавили шаг.

И пока родные пытались объяснить и отгородить сына от ненужного внимания, Пеар обратил внимание на одиноко стоящую Перси со скрипкой в копытах. Он не понимал, почему она тут, и что собирается делать, но лишь одобрительно кивнул.

Каталку медленно везли к другому зданию, пока Крим пыталась что-то сказать родным, а те ругались с приставучими незнакомцами. И лишь только Мун прятался за подушкой от вспышек камер.

— Надоели, — рыкнула кобылка, сжав копытом скрипку, пошла им на встречу.

Встав прямо на пути, метров за десять, на неё всё же обратили внимание. Персонал остановил каталку, а родители и незнакомцы уставились на Перси. На пару секунд воцарилась тишина.

Вперед выбежала Крим и радостно позвала Муна.

— Мун! Мун! Мы с Перси решили тебя поддержать одним хорошим подарком! Как ты и мечтал!

Жеребенок выполз из-под подушки, заметив, как толпа перестала галдеть. Он удивлённо уставился на свою подругу, на Перси и на скрипку, которую она сжимала в копыте.

Кто-то направил фотоаппарат в сторону Перси и он тут же оказался в захвате единорожки. После чего отлетел в сторону с таким свистом, что у некоторых кровь застыла в жилах.

— Крим? Перси? — удивленно спросил малыш. — Какой ещё подарок?

— Да! И если все остальные хоть чуточку вспомнят, что они такие же пони, как и мы, то будут хорошими! И не будут тебя пугать!

Перси злобно, словно желая разорвать на части, уставилась на ещё одного, который хотел что-то сказать в её сторону, но сразу закрыл рот. Даже отец Крим уже хотел выйти вперед, но его отрицательным кивков головы остановила жена и что-то шепнула на ухо.

Крим обернулась к Перси, и её улыбка заставила единорожку смягчить взгляд. Кивок головы означал, что она готова и ждёт, когда скрипачка возьмётся за смычок и издаст первые ноты.

— Пожалуйста… Хоть бы всё получилось, — очень тихо сказала Перси, глубоко вздохнув. На мгновение она закрыла глаза. Представила ночное небо, бескрайние просторы и луга, колышущиеся от ветра ветки деревьев.

Скрипка аккуратно легла ей на плечо, упершись в мягкую шею. В воздух взмыл смычок и аккуратно коснулся волосом двух крайних струн. Лёгкое движение смычка, и скрипка издала яркий, приятный звук, который тут же заглушился. Кобылка открыла глаза и посмотрела на толпу. Сердце бешено колотилось, в голову стали приходить ужасные мысли, а на конце рога стала появляться маленькая сфера.

«Нет! Я не смогу! Я не слышу нот!» паниковала Перси. Как вдруг её коснулась Крим и аккуратно обняла за копыто.

— Эквестрия, моя страна, — запела малышка. Её тонкий голосок почти ничем не отличался от других в таком возрасте. Но именно он сейчас раздавался в ушах Перси, — Земля Гармонии.

Кобылка смотрела, как эта малютка старается. На то, с какой душой она подходит к делу. Значит, ей тоже нужно постараться?

Перси выудила ещё две ноты. Чуть более протяжнее и красивее, но всё так же резко остановилась.

— Наш вьётся флаг… так высоко, — Крим прижала копыто к сердцу и в момент последнего слова задрала голову верх, — Ты в небо посмотри-и-и! — взяв высокую ноту, жеребёнок поднял копыто и сделал полумесяц.

Перси посмотрела на ошарашенную толпу, но больше на самого Мунстоуна, на его огромные удивленные глаза «Хватит! Ты сможешь и без трюков!»

— Эквестрия — страна друзей, — вслед за голосом Крим из скрипки зазвучала мелодия. Яркая, протяжная, хватающая прямо за душу! — И пони здесь кругом…

Перси слегка приоткрыла рот, подалась вперёд и запела в унисон с Крим. При этом толпа чуть не упала от такого поворота. Всех накрыло таким чётко поставленным голосом… тембром… таким сладостным для ушей звуком.

— Я знаю: Дружба — навсегда!

— Эквестрия — мой дом! — с последним словом, скрипка запела ещё ярче. Теплота, передаваемая через ноты, заставляла шерсть дыбиться, уши вставать торчком, а головы наполнять мыслями о тёплых солнечных днях.

Перси продолжала играть проигрыш, увеличивая скорость смычка и всё чаще перебирая копытами. Некоторые и не могли представить, что так можно использовать инструмент!

— Храним в душах истории, — более громче запела Перси, заставив удивиться даже Крим. А скрипка продолжала издавать чудесные ноты, прямо из души скрипачки.

— Давно былых времен.

Крим успела опомниться и попыталась перепеть этот талант, сопровождая так же плавными движениями копыт.

— И предков чтим за подвиги…

— За обретенный до-о-м! — в унисон, взяв протяжную высокую ноту, обе кобылки заставили всю толпу открыть рты в желании подпеть этому дуэту.

Перси резко встала на задние копыта, ухватив сильнее скрипку, с наклоном туловища вперёд, дёрнула смычком по «Ми Мажору», изменив тональность на ещё более звонкую.

— Эквестрия — страна чудес,

— И магией полна, — кобылки сделали короткую паузу, но тут же продолжили от высокого к низкому.

— Эквестрия — моя семья,

— Ты в сердце навсегда! — протяжно пропели последний слог, пока скрипка не замолкла.

Перси аккуратно опустилась на копыта и открыла глаза. По лбу стекала капелька пота, сердце готово было выпрыгнуть из груди, а лёгким не хватало воздуха. Такое состояние перебил тихий всхлип, на который она тут же обратила внимание.

Мунстоун, сильно прижимая к себе подушку, был готов вот-вот расплакаться. Улыбка до ушей никак не могла сползти с его мордочки, пока он не стал вытирать глаза копытами. Находящиеся по обе стороны взрослые, растроганные песней, не могли сдержать улыбок, не могли сдержать эмоций, переполняющие их сердца. Они сдерживались, только чтобы не нарушить тишину, пока отец Мунстоуна не ударил копытом по асфальту. После короткой паузы он снова повторил, и вслед за ним это повторили и другие. Всё наполнилось громкими аплодисментами, возгласами и переполнявшими эмоциями, которые пони передавали через свист, мимику и радостные звуки.

Жеребёнок растрогался настолько сильно, что стал тихо благодарить их за это, заливаясь слезами радости. Но это было не всё. С разбега Крим запрыгнула на каталку и резко обняла пегасёнка, соприкоснувшись его носом со своим. Это вызвало ещё более бурную реакцию окружающих и удивлённые взгляды родных. И лишь только серый грифон из толпы довольно смотрел на Перси и показывал жестом: «У тебя получилось. Так держать!»

Мунстоун, обняв покрепче Крим, прервал радость остальных громким заявлением:

— Спасибо всем! Всем вам! Моя мечта сбылась! И я… — он прервался, с его щёк скатывались слёзы. — Я обязательно вернусь, чтобы спеть с вами!

От этих слов родители жеребят не смогли сдержать слёз. Мать тут же зарылась мордочкой в грудь отца, а тот обнял своих детей. Атмосфера давала надежду, утверждала слова жеребёнка и заставляла проникнуться положением. Отдавая дань уважения такой храбрости духа, они откинули личные мотивы и позволили врачам продолжить толкать каталку. Вскоре она исчезла за дверями здания, а на улице остались Перси, довольный Базальт и толпа журналистов, которые с разрешения самой кобылки устроили съемку.

— До сих пор не вериться, что я это сделала… — в перерыве задающих вопросов, тихо проговорила Перси.

— Всё, всё, хватит травоеды. Оставьте нашу музыкантку в покое, — вмешался Базальт, заставив многих отойти на шаг, стоило ему расправить крылья. — А если не поймете по-хорошему, будет по-особому.

Толпа не особо проявляла желание испытывать терпение грифона, да и на сильно интересующие вопросы, они и так получили ответы. Часть, конечно, решила проследовать в здание, но оставались и те, кому явно было мало. И стоило обычному негодованию перерасти в конфликт, как сама Перси начала разнимать Базальта и оскорбленных пони. Благо всё закончилось… без драки и лишней суеты.

— Терпеть не могу пони, — язвительно фыркнул грифон, наблюдая за злобными взглядами уходящих журналюг, — в отличии от нас… гордых и здравомыслящих, они такие мягкотелые, надоедливые…

Базальта тут же ойкнул от резкой боли, когда Перси намеренно наступила ему на лапу.

— Здравомыслящий не кричит во всю глотку, о том, что съест его и всю его семью. Придурок, — Перси слегка обидчиво отвела взгляд и прошлась копытом по своей гриве.

— Ой простите! Забыл с кем разговариваю, — потёр лапу Базальт. — Да… не все такие, но держу пари, что это у вас генах.

Перси гневно устремился на Базальта, кажется ему мало было.

— Не плохо было бы пройтись по твоему хвосту!

Базальт тут же спрятал хвост подальше, а сам улыбнулся во весь клюв, заставив Перси тем самым потерять к нему интерес и отвести глаза.

— Ну ладно-ладно, не зуди так. Пара шуток не испортит день, — Базальт положил лапу ей на голову и слегка потрепал.

— В любом случае, ты молодец. Честно скажу. У меня перья вздыбились! А если бы под лапами оказались палочки, я бы присоединился! И тогда… — грифон задрал голову вверху и весело свистнул. Перси лишь закатила глаза, не препятствуя его действиям.

— До самой ночи. Без перерывов, пока лапы не отвалятся! — продолжил Базальт.

— У меня копыта, — подметила Перси.

— Да без разницы! Главное, что старая звёздочка снова засияет. Зажжёт сцену по хлеще любого искусного летуна или как ты там говорила? Отдающего всё музыке?

— Отдающего всего себя музыке. Тот, кто подходит к исполнению с душой.

— Ага! Как раз это ты и сделала. Прекрасно, — ещё сильнее улыбнулся грифон, пригвоздив свой взгляд к смущающейся единорожке. — Ты прекрасна.

От этих слов единорожка покраснела, опустила взгляд и слегка улыбнулась. Ей было приятно слышать эти слова. Не от кого-либо другого, а от тех, кто ей правда дорог.

— Ничего особенного я не сделала. Просто помогла малышу, как умела… — застенчиво проговорила Перси.

— Просто? Как умела? Да ты издеваешься?! — громко воскликнул грифон. — Да только благодаря твоему чириканью, моё гнездышко не разлетелось на прутики. А ты тут скромничаешь… голубая звёздочка.

От этих слов Перси заметно вздрогнула. По телу прошлась приятная щекотка, а сама кобылка съёжилась. Будто бы она снова вернулась на сцену, получая бурую оваций, от которой цепенело всё тело.

— Правда… это не многое, чем я могла помочь.

Грифон аж затрясся, сдерживая порыв крика несогласия на этот счёт. Ведь прошло не мало времени с того момента, когда Перси могла играть в своё удовольствие и от всей души.

— Да чтоб тебя! Понимаешь… — глубоко вздохнул Базальт, задрав слегка клюв в верх, — твой голос и твоя музыка, она как перо по ушам. Так что гордись этим, и не отказывайся никогда.

Взгляд Базальта бегал из стороны в сторону, лапы сжимались и разжимались, а хвост игриво извивался, как змея. И каждый раз, как он смотрел на покрасневшие щёчки кобылки, его словно дубасило что-то изнутри.

— Ты сегодня очень красноречив… — смущенно выдала Перси, не замечая, как всё ближе и ближе к ней подходит Базальт. — Даже шутки, почти безобидные.

Базальт неловко обнял единорожку правым крылом и прижал к себе.

— Ну… иногда старый добрый скотч, может приятно удивить своим вкусом, если долго его не пить, — усмехнулся Базальт и чуть сильнее прижал Перси к себе.

Кобылка облегченно вздохнула, облокотилась на пернатую грудь и устало закрыла глаза. Кто как не он, всегда приходил ей на выручку, даже в самые трудные дни. Глухой стук сердца, никак не мешал отдыху, а густые перья укрывали от солнечных лучей.

Базальт продолжал сжимать и разжимать лапу, словно что-то хотел предпринять. Что-то сделать, что-то сказать. Но вместо этого, как всегда вздохнул, слегка наклонил голову в бок и… В один момент легонько уткнулся клювом в макушку Перси, вкушая исходящий от её гривы аромат. Этот яркий персиковый цвет манил своим переходящим оттенком, поблескивающими локонами, волнистыми изгибами. Он потёрся об её голову, неосторожно задев ухо, от чего кобылка вздрогнула и пискнула от неожиданной щекотки. Но это заставило Базальта лишь сильнее прижаться к единорожке.

— Баз, щекотно, — лишь издала кобылка, а за одно и молчаливо подметила, как участилось сердцебиение грифона. — Перестань, всю гриву растреплешь.

— Я… — горячо вздохнул грифон и стал медленно поднимать свободную лапу, — Я… — на этот раз аккуратно стал приближаться клювом к мордочке кобылки. Его огромные жёлтые глаза горели необъятным желанием. Желанием, что уже долгие годы хотели проявить себя.

— Я давно… — в последний момент, когда грифон приблизил клюв к щекам кобылки, поднялся сильный ветер. В морду грифона ударил клуб пыли, а кобылка, будучи защищена крыльями, лишь зажмурилась от такого резкого порыва. Базальт тут же раскрыл крылья, выпуская из своих объятий Перси и схватился за глаза и нос.

— Да чтоб тебя! АП-ЧХИ! — чихнул Базальт. — Разлетались тут! ПЧХИ!

Удивленная единорожка начала осматриваться. Ища виновника этих действий. Но вокруг только спешащие в здание пони, и то большая часть явно не пегасы. Её глаза снова обратили внимание на Базальта. На то как он потирает ноздри и глаза.

— Всё хорошо? Сильно в глаз попало? — воскликнула Перси.

— Кто этим блохастым права выдавал! — огрызнулся грифон. — Где он?! Я ему шею сверну!

— Не знаю, во круг никого нет. Сейчас, я принесу воды, — попыталась помочь Перси, но не успев повернуться, грифон схватил её за копыто тем самым остановив.

— Не надо, пройдёт, — раздельно проговорил грифон, продолжая тереть глаза. — Я тебе кое чего собирался вообще-то сказать.

Единорожка, уставилась на грифона.

— Короче, я не любитель всех этих драм и грустной требухи. И хотел… — понимая, что момент испорчен, он лишь злобно помотал головой. Язык отказывался чётко выдавать слова, мельтешащие в мыслях и становящиеся всё большей нелепостью. — Мы давно… И последние события.

Перси продолжала слушать, так и не понимая, к чему ведет её друг.

— Если ты переживаешь, про то, что я уеду. Можешь не беспокоиться. Мы с Редгардом уже решили, что пора начинать новую жизнь.

— Я не об этом… Стоп, что? — удивился Базальт.

— Не хочу особо вдаваться в подробности, но всё же решила, что пойду своей дорогой и дам хорошего пинка папаше с его идеалами на лучшую жизнь.

Базальт слегка выпал. Лапа медленно отпустила ногу кобылки, а сам он похоже не знал, что и сказать.

— Ох, ладно… лучше будет рассказать всё вечером. Забери скрипку с собой пожалуйста, а то я не знаю сколько ещё проведу тут. Сердце кровью обливается за Мунстоуна… и Крим… — единорожка прижала копыто к сердцу, глубоко вздохнула и посмотрела на больницу. — Ещё раз спасибо, что выручил, ты мой самый лучший друг.

Напоследок она обняла грифона и мигом направилась к зданию, куда отвезли жеребенка. Базальт же остался сидеть на улице, с красными от попавшей в глаза пыли и поникшем видом.

Наконец, он яростно сжал лапу в кулак и ударил по земле, подняв небольшое облачко пыли в воздух.

— Редгард, — язвительно прохрипел грифон.

* * *

Перси поспешила к лестнице, протискиваясь сквозь толпу. Врачи, пациенты, журналисты… многие хотели пройти наверх, но уже знакомые поницеские стояли шлагбаумом и не пропускали никого. От стоящей суматохи Перси плотно прижала уши и не смотря на преграду на лестницы, всё равно двигалась в ту сторону.

— Дальше нельзя, — сказала кобылка фиолетового окраса одетая в форму, явно сдерживаясь, чтобы не перейти на крик. Но практически сразу же заметив знакомую гриву и окрас, выдохнула и более спокойно ответила. — Поёте и правда восхитительно, но я всё равно не могу пропустить вас, Перси.

— Мне сегодня это говорят уже не в первый раз, — устало ответила единорожка.

— Да пропусти её, Лаванда. Видела же сама, что эта не простая ягода, — возразил коллега, находя эту ситуацию забавной.

— Кодекс не позволяет, — ответила Лаванда.

— Кодекс, законы, уставы… Да сколько можно?! Может вспомнишь, сколько раз твой сынишка…

Не успев договорить, фиолетовая кобылка злобно уставилась на своего напарника, заставив того заткнуться. А потом, не отводя взгляд от него, и помотав головой, тихо сказала.

— Проходите. Пока я не вижу.

Перси долго думать не пришлось, и она ловко прошмыгнула меж двух поницейских наверх.

По коридорам второго этажа бегали врачи в хирургических халатах, теснились у стен пациенты. Двери многих кабинетов были закрыты, лавочки пустовали, а на вешалке скудно весела чья-то шляпа.

Искать кабинет хирургии долго не пришлось. У двойных дверей, под светом красной лампы «Не входить», сидели уже знакомые пони. Вид у них был и правда паршивый. И Перси прекрасно это понимала.

Медленно подойдя, она уселась на край лавки и молча уставилась в стену перед собой. Говорить не хотелось, да и лишний раз злить своим присутствием тоже. Отец Крим, постоянно ёрзал, создавая не приятный скрипы, а мать тяжело вздрагивала. Единственное, что смутило Перси, с ними не было Крим.

«Наверное малютку забрал Пеар. Так и правда будет лучше. Ей ещё рано переживать такие моменты», попыталась себя убедить Перси. Но интерес всё же брал вверх, и она неловко кинула взгляд на родителей.

Отец с трудом сдерживал слёзы, постоянно сжимал своё левое копыто и покусывал нижнюю губу.

«А недавно готов был оторвать голову любому. У меня такой силы воли нет».

Взгляд медленно перешел на мать семейства, которая находила утешение в близости мужа. Ей было куда хуже, куда больнее. По отекшему лицу, не трудно представить, сколько уже выплакала эта кобыла.

Взгляд Перси перешел на двери. И хоть через маленькие квадратные стекла ничего не было видно, но доносились выкрики, работа с хирургическими инструментами и пиликанье приборов. От всего этого становилось плохо. Будто бы она снова вернулась туда. По ту сторону дверей… пригвожденная к больничной койки.

Перси замотала головой, позволяя гриве прикрыть часть лица, чтобы никто не заметил её выступившие слезы. Да и если заметят, то просто промолчат и посочувствуют. Не более.

— Когда Мунстоун впервые пошел в школу. Это было самым большим… крупом в нашей жизни, — усмехнулся отец. — В первый же день его дважды находили в мусорном контейнере и пару раз в шкафу. Из-за подобных выходок он пропускал занятия. И мне, то и дело постоянно приходилось откладывать работу и бежать разбираться в школу.

Перси были знакомы эти истории со слов самого же Муна, и от этого становилось спокойнее.

— Всё потому, что считал, что лысая голова — это позорно у молодёжи. И та естественно не приняла его в свой круг. И чтоб хоть как-то слиться с толпой, а не пытаться дать отпор, скрывал свой изъян кепкой, дурацкими масками или чем приходилось.

Жеребец тяжело вздохнул и положил копыто на колено жены, стараясь приободрить так, как мог.

— Он даже избегал Крим, которая пыталась помочь. Считал, что его бросили, как сделали настоящие родители. Что его никто не понимает… что он никому не нужен.

Перси сжалась, прижала копыта к груди. Слушать такое не просто больно, а мучительно больно. Особенно когда за дверями маленькая жизнь цепляется за какие-то жалкие десять процентов.

— Но когда болезнь начала прогрессировать и его положили сюда. Он поменялся. Сильно поменялся. Он уже не был таким застенчивым, таким отстранённым. Казалось, всему причиной стала среда где он находился… Никто не смотрит на него, как на чужого, никто не осуждает за внешний вид, никто не желает научить его жизни. Он просто жил, как нормальный жеребёнок.

Мать тяжело шмыгнула носом и уткнулась мордочкой в плече жеребца. Перси тоже не сдержала слёз, хоть и не смотрела в их сторону. Она понимала, что этот разговор в слух лишь для того, чтобы скоротать время. Чтобы напомнить причину, почему родители, имевшие собственного ребенка, решили подарить более лучшую жизнь другому. Чужому… но подарить, как родному. И теперь не казалось, что они настолько чёрствые, на сколько занятые. Перси оставалось только прочувствовать эти переживания, каждой частичкой своей кожи, каждым кончиком уха и копыт, каждой частичкой своего тела.

— Это был хороший шанс всё изменить. Всё исправить. Помню, как я приходил с работы и продолжал работать над тем, чтобы договориться с врачами из других городов. Подарить надежду, что его жизнь не ограничится больничной койкой. И тогда… — он снова вздохнул, а на пол упала капля. Разбилась на более мелкие, оставляя след на линолеуме. — Пришла Крим и попросила положить её тоже в больницу, — по телу жеребца прошла дрожь и оцепенение. Свободным копытом, он потёр плечо и заметно сжался, прижимаясь ближе к супруге.

— Я помню, дорогой, помню, — тихо отозвалась пегаска.

— Я не до конца понимал мотивы нашей дочери. А зря… — прошипел отец, и вытер лицо копытом. — Ведь упорно пыталась помочь ему, даже несмотря на то, что была против идеи о неродном брате. Но именно она смогла сделать то, чего не смогли сделать мы.

Пегаска, продолжая плакать, лишь укрыла мужа крылом и крепко обняла. Горькие слёзы обоих падали на пол и разбивались глухим звуком, заставляя Перси глубоко проникнуться историей, и присоединиться к горю.

Сил говорить у жеребца уже не было, и он тихо, сдерживая себя, ревел, уткнувшись подбородком в собственную грудь. Заливаясь слезами, от накатывающей боли, он всё сильнее и сильнее отчаивался.

И Перси не могла ничем помочь. Она сама держалась, как надломленная ветка, на которой и без того было слишком много тяжёлых листьев. Пускала слёзы, надеялась, что когда-нибудь всё заживет. Спадет груз воспоминаний, её и без того непростой жизни. Просто сдует ветром и ничего больше.

Лампа над головой заморгала, за дверями послышались шаги. Не успев даже оправиться, в дверях показался доктор. Одетый в голубой хирургический халат, маска, перчатки… Всё как положено. Перси, как и семья Крим испуганно подняли глаза и замолкли на секунду. Молчание, словно дамоклов меч, поднимал страх ещё на одну ступень. А доктор и не спешил что-либо говорить. Он лишь бегал глазами то на голубую единорожку, чей взгляд холодел с каждой секундой, то на беспокойных родных, готовые в любую секунду упасть на пол и проклинать этот несносный, несправедливый мир.

— Кто из вас мисс Перси? — слегка растерянно спросил доктор.

Родители, не понимающе мотнули головой. Не этого они хотели услышать. Но продолжили смотреть, словно за этим должна стоять, какая ни какая логика.

— Нету таких? — снова спросил он.

Перси медленно подняла дрожащее копыто, не в силах что-либо сказать. А по щекам продолжали идти слёзы.

«Я? Для чего? Я же никто им. Почему не к семье?»

— Пациентка попросила передать, вам «спасибо». Извините, на этом всё.

— Как наш сын?! И вы только ради этого сюда вышли?! — тут же заорал отец и вскочил со скамьи, от чего остальные чуть не упали.

— Простите, врачебная тайна. Операция в самом разгаре, — холодно ответил врач.

Отец тут же сократил дистанцию и прижал беднягу к дверям, задрав копытом его воротник. А Перси лишь уставилась куда-то в пустое место, держа копыто на весу.

— Что с моим сыном?! — снова начал орать жеребец и упал на колени, держась частично за халат врача. Тут же подоспела и жена, крепко обхватив копытами мужа, и прижала к своей груди.

— Простите… Не могу сказать.

С этими словами врач удалился за двери. На полу, уже не сдерживаясь, ревел отец и колотил пол, а жена пыталась всеми силами его остановить. Он даже попытался дёрнуть дверь, но предусмотрительный врач запер их за собой на замок. И только Перси молчаливо прибывала в шоке, пытаясь понять смысл сказанных врачом слов.

Благодарность от какой-то пациентки. Её совсем незначительная просьба и совсем не важная по отношению к Перси. Но почему именно ей? Это не давало покоя, не давало нормально сфокусироваться и оторваться от стены.

На рёв сбежались другие врачи, которые тут же подхватили отца и куда-то повели. А жена, хоть и была в похожем состоянии, но нашла силы последовать за ним.

Перси опустила голову. Неизвестно сколько времени она уже гадала над этим вопросом. Неизвестно сколько вообще она уже находилась тут. Мир для неё словно остановился. Как и всегда… когда появляется очередной приступ, или когда стенка перед ней такой огромной высоты, что и светлых мыслей не видно.

«Спасибо. Просто спасибо», снова прокрутила в голове кобылка, не слыша ничего, что происходит вокруг. Ни спешащих по другим кабинетам врачей, ни то, что происходило за дверями.

«Просто спасибо. И ничего больше», Перси с трудом подняла свои красные, заплаканные от слёз глаза и закашляла. На момент она даже забыла, как дышать. А единственные мысли, сигналы её чувств, привычки, требовали сотворить одну не очень хорошую вещь. Ту самую, от которой она зависима уже не один год. И ту самую, от которой ей никогда не отказаться.

Рог тускло объяло голубой аурой, а на кончике снова стал образовываться, еле заметный голубой прозрачный шар. Забирая всю боль и все мысли, он увеличивался в размерах, пока Перси не вспомнила одну важную деталь. Кусочка мозаики, который она отбросила с самого начала, посчитав, что в нынешней картине они просто не нужны.

— Крим, — дрожащими губами проговорила кобылка, и сфера на кончике рога тут же начала моргать. — Крим же не тут, а значит… О святая Селестия! — сфера, как и объятая аура магии тут же исчезла.

Перси подскочила с лавки и прижалась к двери, пытаясь, через затемнённое стекло увидеть хоть что-то. Но безрезультатно. Тогда она развернулась и выкрикнула в холл остальным.

— Извините. Кто видел доктора Пеара? Или знает где его искать?

Но вопрос кобылки многие просто игнорировали и шли дальше. Некоторые всё же на секунду останавливались. Только внятного ответа Перси всё равно не получила, пока сама же не увидела главврача, нервно спешащего к дальнему кабинету.

— Мистер Пеар. Доктор! Пеар! — стараясь, как можно быстрее нагнать единорога, ей не раз пришлось отскакивать в сторону от несущихся на встречу в спешке врачей.

— Да подождите, на секунду! — догнав его, единорожка устало растопырила передние копыта и опустила голову.

Главврач резко развернулся. Было видно, как он нервничает, да так, что голова подрагивает.

— Да что ещё случилось?! Я сейчас крайне занят… — он уставился на Перси, но это не облегчило положение. — Перси Флоу, я думал вы дома! Сейчас мне правда некогда давать вам советы.

— Крим у Мунстоуна в операционной? — тут же задала прямой вопрос Перси, подняв голову и тяжело дыша.

— Откуда… — удивлённо протянул главврач. — Пожалуйста, вернитесь домой. Вам это знать ни к чему.

— Значит она там не в качестве поддержки? — Перси поставила Пеара в тупик, от чего тот замахал копытом, показывая, чтобы она не была такой громкой.

— Пожалуйста. Перси, вам это знать не обязательно. За такие вещи у меня будут огромные проблемы и не очень счастливая старость, в отставке.

— Просто скажите мне и всё! Я большего и не требую.

Главврач помялся. Редко когда можно застать его настолько испуганным и нервным. Но это лишь в очередной раз подтвердило правду в словах Перси. На этот вопрос, он лишь тяжело выдохнул, посмотрел по сторонам и подошел ближе к Перси.

— Это была не моя идея и уж тем более не родных. Для более удачной операции требуется донор и пересадка… Ух, у меня и правда сейчас нет времени на всё это. Прошу вас хотя бы не распространяться об этом. И если хотите, то можете подождать пока закончится операция.

Перси замотала головой, словно вытряхивая из головы все те ненужные слова, что произнес Пеар.

— Почему? Почему всё так? — стараясь не переходить на крик, выдавила из себя Перси.

— Я… я… — замямлил Пеар и отвёл взгляд в сторону. — Я, не знаю, не знаю. Послушайте, Перси Флоу.

Пеару потребовалось пару секунд, чтобы собраться с мыслями и угомонить бушующие эмоции.

— Не всё в жизни идет по плану и порой мы принимаем достаточно сложные решения. И с этим нам приходиться жить, — доктор аккуратно положил копыто на плече Перси и та, испуганными, заплаканными глазами уставилась на него. — С ними всё будет хорошо. Главное в это верить. Правда?

Перси попыталась произнести слово, но ком в горле и выступающие снова слёзы не дали это сделать. Тогда доктор произнёс вопрос снова. И на этот раз Перси просто кивнула, попутно вытирая глаза копытом.

— Вот и мы все в это верим. А сейчас… я должен успокоить родителей этих жеребят и серьёзно с ними поговорить.

Перси повторно объяснять не нужно. Она ещё раз кивнула и уже собиралась отойти, но в последний момент резко двинулась вперед, обняв главврача, что было силы. Жеребец сильно смутился, но препятствовать её эмоциям не стал. Он лишь глубоко вздохнул, попутно поглядывая на других врачей.

— С-спасибо, — тихо сказала Перси и отпустила Пеара. Тот сразу же стал поправлять очки и разглаживать халат.

Уже более спокойная, Перси вернулась обратно на лавку попутно поглядывая то на дверь, то в главный коридор…

Час за часом, минута за минутой, время летело незаметно. Перси успела вздремнуть, пронаблюдать за тем, как закрываются другие кабинеты и не раз выйти подышать к окну. Свет уже давно погас и горели лишь дежурные тусклые лампы. Да и на самом этаже практически ни души. Семейство Крим она в последний раз видела около часа назад, когда под крики злобы им всё же разрешили зайти в операционную, а не сидеть в ожидании на лавке, как это делала Перси.

Изредка выходящих из двери операционной врачей она видела впервые. По-видимому, эта группа прибыла вместе с тем самым хирургом, о котором жужжали все, кому не лень. Единственное, что огорчало Перси — это их молчание. «Хоть бы раз сказали про состояние жеребят».

Взгляд Перси уставился на красную лампу «Не входить», что была над дверьми операционной. Казалось, она вот-вот потухнет, но это лишь иллюзия, создаваемая её мозгом от усталости и голода. Сколько она уже не ела? С самого утра, как позавтракала с Редгардом? Да и завтраком это трудно было назвать. Только желудок всё равно кричал, требуя хоть какого-нибудь перекуса.

— Успокойся, — проговорила Перси, трогая свой живот. — Уже скоро всё закончится.

В ответ живот лишь сильнее заурчал. Он явно не был рад таким словам.

— Надеюсь, хоть кофейный автомат работает, — устало проговорила Перси и слезла с лавочки.

В копытах тут же вспыхнула боль, и Перси пошатнулась. Слишком долго она уже тут находится. Гляди ей и самим придется оказывать помощь. И об этой она даже не переживала. Есть мисс Крибзи, которая внимательно выслушает и не даст спуску. Есть Базальт со своими шутками. И от них Перси хоть и не всегда смешно, но свою изюминку они имеют. А есть Редгард. С последним точно были проблемы, но что-то всегда к нему притягивало. Что-то загадочное, что-то необычное, что-то абсурдное, но точно притягивало.

Внизу было тихо. Даже несмотря на то, что большая часть лавок была занята полусонной попараций, а поницейских и вовсе не видно. Вместо них стояли два стула, на одном из которых весела табличка «Вход только для персонала».

Стараясь не шуметь, она медленно направилась к автомату и закинув монеты выбрала горячий напиток.

— Просто ужас, — устало сказала Перси и приложила копыто к автомату. — Не думала, что застряну на столько.

Перси устало поглядела на журналюг, пока наливался кофе. С одной стороны, ей было жаль наблюдать бедолаг, проделавшие такой путь сюда. А с другой, была б её воля, не пустила бы никого из них на порог. Ведь каким бы не был результат операции, их это мало касалось, но для всех остальных это невыносимо сложная борьба за жизнь.

Единорожка уже было пыталась взять стакан, но кофе до сих пор наливался. Медленно, еле заметной струйкой, он даже не заполнил и половину стаканчика. Это показалось Перси странным, ведь аппарат работал исправно.

— Да чтоб всех вас… — зевнула единорожка и приложилась щекой к передней стенки аппарата, продолжая наблюдать, как кофе медленно заполняет стакан. Пока не услышала громкий женский крик от куда-то сверху. Это заставило резко взбодриться и с ужасом посмотреть в сторону лестницы. Остальные тоже подорвались не до конца понимая, что происходит.

Забыв про кофе, Перси мигом помчалась на верх, с трудом перебирая копытами. Пару раз даже умудрилась упасть, но это всё равно не остановило кобылку.

Выбежав в коридор, она увидел врачей. Много врачей. А потом увидела и семью Крим. Они душераздирающи кричали на всех, кто находился рядом и били по тележке. Метались из стороны в сторону, сопровождая неутихающей яростью и горем. Кричали о помощи и проклинали принцесс. На столько тяжело все это было смотреть. На сколько страшно.

Перси медленно приблизилась ближе и увидела то, от чего её сердце остановилось. В тележке, прикрытые под самую шею лежали жеребята. Они не двигались. Не двигались даже, когда их собственная мать аккуратно толкнула Крим в бок. Они не двигались. Они не двигались!

Передние копыта Перси подкосились, на глазах стразу же выступили слезы. Зубы сжимались с такой силой, что если подложить под них металлическую цепь, то раскусит за просто. Душа ушла в копыта, глаза потухли, а шкура стала словно камень, от пробирающего до костей холода.

— Не может… быть, — прохрипела Перси, падая на пол. Глаза не на секунду на открывались от жеребят. Даже после того, как их полностью залили слезы и все стало расплываться.

Уши то и дело слышали крик боли испытываемый остальными. Уже даже не важно кто это был. Уже ничего не было важным! Мир для этого места просто обошел стороной. Просто вычеркнул этих двоих, как ошибку и выбросил в мусор. Просто перечеркнул их судьбу!

А ведь сколько они могли ещё сделать… какая жизнь у этих двоих сложилась бы удачно. Какие красоты мира смогли бы посетить… Возможно их пути и разошлись бы, но связь на всегда бы осталась в их сердцах. Только это уже не важно… ничего не важно.

— Почему? — снова прохрипела Перси и ударила копытом об пол.

Она снова вспомнила счастливые лица жеребят. Как они резво бегали по утрам на завтрак. Как дарили счастье и смех остальным пациентам. Как они грели душу самой Перси. Они стали ей, пусть и не родными, но детьми. Детьми подарившие надежду на исцеление собственных душевных травм.

Но образ сразу же сменился на то, как они лежат каталке. Безжизненно, беззвучно, умиротворенно. Будто бы настал тихий час или просто играли в игру «замри». И сердце Перси не желала верить в то, что можно замереть на вечно. Не желало соглашаться с этим! Она задрала голову вверх и схватившись за грудь закричала. Закричала, что есть мочи!

— Эм… Перси? — раздался голос где-то сбоку, но кобылка его просто не слышала.

— Перси! Очнись! Это я! — уже встревоженно заговорил кто-то и сильно прижал кобылку к себе. Но та продолжала кричать, продолжала реветь и проклинать этот мир.

Несколько медсестер подбежали, чтобы помочь Редгарду удержать единорожку на месте и не позволить упасть на пол.

— Да очнись ты, дура! — попытался растормошить её Редгард.

Он крепко схватил Перси за голову и прижал к своей груди, начав поглаживать ей спину. Он решил, что, хотя бы так она не натворит никаких дел, и припадок быстро пройдет.

— Они умерли! — завыла от боли Перси. Рядом находящиеся медсестры оцепенели от услышанного.

— Спасибо. Я тут сам разберусь, — сказал Редгард медсестрам и глазами показал, чтобы те оставили их в покое. После чего глубоко вздохнул и облокотился на голову перси закрывая её полностью крыльями.

Медсестры ещё какое-то время хотели помочь, но Редгард был не приклонен. Словно дикий зверь, поймавший свою добычу смотрел на падальщиков, которые хотели её отобрать. Только на самом деле, он это делал ради одного.

Как только медсестры отошли, Редгард прижался к голове Перси и сфокусировался на своей магии. По телу тут же прошла холодная дрожь, в правом копыте почувствовалась боль, а на языке соленый привкус воды. Он прекрасно знал, что делает, но делает это по собственные воли впервые в жизни.

Зашипев от неприязни, он сильнее прижал Перси к себе, и почувствовав, как она перестала кричать, расслабился и тяжело выдохнул.

— Кто-то обещал не ныть больше, — устало сказал пегас, продолжая обнимать свою возлюбленную. — Кто-то обещал. Не напомнишь кто?

Перси наконец-то услышала голос. Услышала знакомый души голос и это немного её успокоило. Перестав биться в отчаянье, они лишь тихо плакала, уткнувшись в любимую грудь своего странного пегаса.

— Прости, — тихо, сквозь слезы пискнула единорожка.

— Ты начала ни с чего орать. Зачем пугать всех?

— Они… — дрожащими губами проговорила Перси, — они… умерли. Операция. Всё пошло в Тар-тар.

Редгард приподнял бровь и вопросительно уставился на Перси. После чего снова ласково прошелся копытом по её спине.

— О чем ты говоришь?

Перси выползла из-под Редгарда и уставившись прямо в его глаза, готова была снова закричать от боли.

— Они не выжили. Они не выжили! Операция провалилась! Я видела сама!

Редгард лишь улыбнулся и закатил глаза, от чего в Перси вспыхнула ощутимая чейнджлингом ярость.

— Ты-ы с-совмем…

— Успокойся. Сегодня явно не твой день, — сказал Редгард, заставив кобылку хлопать глазами. — Живы они. Если ты конечно про этих двух молокососов.

— Ж-живы? — удивленно спросила Перси, которая не могла в это поверить.

— Тебе приснился кошмар. Я нашел тебя тут спящей на лавке, — пояснил пегас.

Перси продолжала хлопать глазами, не веря в эти слова. Точнее она желала верить в это, но, как же мать с отцом, которые бились в истерики. Жеребята, что лежали в каталке. Грустно стоящий вокруг врачи, разводившие копыта. Как можно было в то, что это всё приснилось?!

Она отстранилась от Редгарда и попыталась встать.

— Я серьезно.

Перси тут же упала на пол почувствовав огромную слабость в своем теле. А Редгард лишь наблюдал за этим, понимая почему так произошло, но совершенно не понимая, чего хотела добиться Перси.

С трудом, через боль, она встала, и шатаясь поковылял к дверям. Упёршись в нее, она кое как смогла пройти во внутрь. Редгард тут же поспешил следом. Не оставлять же её одну.

Внутри было холодно и темно. Не большой коридор, в конце которого была комната. Пройдя в неё, она справа заметила врачей и семью Крим, что подписывала разные документы. Выглядели они перепугано. Впереди же стоял операционный стол, с которого врачи убирали кровь и инструменты.

— Где они, — сдерживаясь, чтобы снова не заплакать, умоляюще спросила Перси.

— Извините, вам сюда нельзя! — тут же сказал один из врачей, но буквально сразу же его окрикнул отец семейства.

— Ей можно. Ей можно все. — Отец, с благодарностью в глазах, посмотрел на Перси и показал копытом на левую часть помещения. Там был угол, огороженный плотными ширмами. — Крим хотела тебя видеть.

Перси лишь кивнула и двинулась к ширмам, в ту очередь как Редгард молча продолжал следовать за ней, готовый в любой момент поддержать.

Подойдя к ним, Перси остановилась. Сердце неустанно билось к груди, надеясь, что всё хорошо. Дыхание было обрывистом, а копыта цепенели от ужаса. Рядом поравнялся Редгард, которой положил копыто ей на плече и дернул головой в сторону ширмы.

— Смелее, — сказал Редгард.

Перси глубоко вздохнула и закрыв глаза пошла вперед. Было ужасно страшно. А вдруг всё это тоже сон, и она по правде, сейчас лежит в коридоре, умирая последними крупицами души.

— Ай! — воскликнул жеребенок, — больно же!

— Молчи, а то укушу. И буду кусать, пока что-нибудь и правда не откушу! — раздался знакомый голос Крим.

Перси открыла глаза. Перед ней, на больничной койне лежал с перемотанной головой Мунстоун. А рядом, с перемотанной грудью лежала Крим и крепко прижимала его к себе, потираясь носиком об его ухо.

Заметив, что к ним вошли, она резко отпрянула от Муна, от чего он ойкнул, а сама покрылась румянцем и начала махать копытами в воздух.

— У него, что-то в ухе застряло!

— Ну да, — улыбнулся Редгадр, застав эту картину смешной.

— Крим… Мун… — дрожащими губами заговорила Перси. Малютка увидев Перси не могла сказать ни слова. Её зрачки расширились, а из глаз вот-вот сейчас пойдут слезы. Но не успев, Перси ринулась вперед и крепко обняла жеребят, зарыдав от счастья.

— Отпусти! Больно! — захрипел Мунстоун.

— Персик! Персик! — расплакалась Крим, прижимаясь к Перси.

Девочки обе плакали, на их лицах были улыбки. Перси не могла в это поверить, но это правда. Они живы! Они оба живы!

— Пожа-а-алуйста, — снова простонал Мунстоун, заметив, как Редгард просто смеется позади единорожки. — Помоги… пожалуйста…

— Нет уж, заслужили, — сказал Редгард и лишь уселся на пол, продолжая с улыбкой наблюдать за тем, что сейчас происходило. А за одно и брать от сюда выгоду. Не без этого же.

Перси прижала Крим сильнее к себе, как собственно и Мунстоуна. Она начала их целовать, тереться об них, и говорить, что всё хорошо. Теплота, которую она испытывала, не сравниться ни с чем, что с ней случалось за последние несколько лет.

— Спасибо принцессам… нет, врачам. Всем спасибо. Я так рада, что с вами всё хорошо. Я думала не переживу. Вы живы! Вы живы. Я вас так люблю, — продолжала навзрыд повторять Перси.

— Персик, — так же в слезах выла Крим, обнимая ещё крепче единорожку. — Мама. Я так скучала по тебе.

От этих слов Перси зарыдала ещё сильнее, и улегшись на кровать к жеребятам, не отпускала их не на секунду. Даже когда этого просили сами жеребята. И только Редгард с довольной физиономией продолжал молча наблюдать за этим.

Через минут двадцать, когда плакать уже было нечем, Перси все же отпустила бедных, запотевших бедняжек из своих смертельных оков. Они угрюмо смотрели на нее, и пытались вычистить мокрую шкурку от слез и соплей одной взрослой единорожки.

— Ну ей богу! Как ребенок! — отсчитала её Крим.

— А ты, как будто нет, — подловил её Мунстоун, который расслабленно смог откинуть голову назад, не переживая, что его снова начнут душить.

— Цыц! Поговори мне тут ещё! — тыкнула Крим бедного черныша в бок.

— Я правда, так рада, что с вами всё хорошо, — начала вытираться Перси собственным копытом. — Простите, что ничем не могла вам помочь.

— Ой, да ладно тебе! Ты очень-очень нам сильно помогла, когда мы пели. А ещё Мун постоянно хвалился, сколько всего ты сделала для него.

— Не было такого! Врешь! — тут же воскликнул Мунстоун и покраснел.

— А вот и нет! А вот и нет! Смотри, аж как помидорка стал!

Крим засмеялась, а вот Мунстоун напротив, лишь отвернулся, стараясь скрыть свою стыдобу перед Перси.

— Он у нас стеснительный, — посмеялась Крим и слегка приобняла Муна. Тот продолжал коситься в сторону и надувать щечки. — Но я-то знаю его. Особенно когда ему что-то очень сильно нравиться, он будет доказывать до конца, что это не так.

Перси посмеялась. И правда, эта черта в нем и правда хорошо прослеживалась.

— А вот и не правда! Если что-то нравиться, я это скажу! — воскликнул жеребенок.

Крим закатила глазки и подползла чуть ближе. После чего тихо шепнула ему в ухо.

— Даже если это я?

Тут Перси удивленно подняла брови и посмотрела на эту маленькую пегаску. Она догадывалась, что между ними не всё так дружески, но уж не думала, что Крим наберется и такому! Она же ребенок!

Мунстоун засмущался ещё сильнее, и свернулся в клубок. Похоже слова сильно подействовали.

— А ещё кто-то обещал на мне жениться, — продолжала Крим и потерлась об щеку Муна.

Тут из угла раздался кашель.

— Мне кажется нам уже пора, — сказал Редгард, смотря на шокированную Перси. — Перси, пойдем. Нам тоже надо с тобой кое чего обсудить.

Перси не могла прийти в себя, но всё равно радовалась за этих двоих. У них и правда будет хорошее будущее…