Се пони

Звезда

Все эти пони… Кто они? Десенди никого из них не знал, а они в свою очередь не знали его. И ни один из всей этой толпы не переживал по этому поводу. Оно и резонно. Разве это потеря: не знать кого-то, кто есть Никто? Пони, счастливо живущие своим незнанием, само собой, не задавались этим риторическим вопросом. И все они широким нескончаемым потоком, словно река, стремились куда-то вдаль в этом чудесном необъятном мире. Само это место настолько самодостаточно, что ему даже не нужен источник света, дабы быть освещённым. Но светом этим было, что странно, полное его отсутствие, полный мрак. Каким-то чудесным образом в бесконечно гигантском Ничто наш наблюдатель, Никто, видел всё происходящее. А пони, не подозревающие о его существовании, продолжали без остановки своё движение по извилистой траектории. Под их копытами была тропа, но кто её проложил? Что было началом этого движения? Когда сон только сформировался, Никто видел их – первопроходцев. Они были настоящими Кто, а их последователи гордо отражали в себе это благородное имя. Но ни Никто, ни Новые Кто не помнят, кем были они – законодатели и свободолюбцы, слившиеся в противоречивом едином Кто. Именно они даровали всему этому миру бесконечный источник света, который не может заглушить даже абсолютный мрак. Никто тоже хотел уподобиться Кто, может быть стать новым «Новым Кто». Никто хотел двигаться по течению или направлять его, но это было невозможно: как из-за устройства этого чудесного мира, так и из-за того, что он в единый миг перестал существовать. Десенди навсегда потерял видимые им образы, ощущая нехарактерную суету в своём дворе из реального мира. Находясь в переходном состоянии между сном и бодрствованием, пони не сдержался и обратился к разуму своему:

– Объявляю позор этим снам! Где я только ни был, что я только ни видел, но понять я так ничего из них не смог! Позор усталости, позор и ночи, и дню – когда я сплю! Стыдиться это всё должно за хулиганство своё, за игры мне непонятные! Позор этим странным снам! Смысла в их существовании нет! Крадут они рассудок мой, насмехаются над непониманием моим! Гибнут в грёзах родители снов – становятся те беспризорниками, распускают себя, травят меня! Позор им всем! Не посещайте меня, падальщики реальности, трупоеды собственных отцов и глумители над телами собственных матерей! Позор этим странным снам – и родителям их позор! Это всё, что я хотел сказать. Теперь прощаюсь я со снами этими в надежде никогда больше вновь не встретиться, хоть и понимаю тщетность сего упования!

Десенди нехотя раскрыл глаза. День был в самом разгаре, но Хуфклаппер мог бы проспать до самого вечера – всё равно заняться ему в этой жизни нечем. Пони огляделся, пытаясь понять, что это за возня его разбудила. В туннеле стояла белоснежная повозка, из которой крепкого вида жеребцы в халатах что-то доставали. Когда дневной свет перестал слепить Хуфклаппера, господа в белом уже разложили это нечто рядом с его подстилкой. Это были складные носилки. Пока растерянный Десенди думал, что сказать, его крайне аккуратно при помощи магии переложили на них. Профессионализм медиков, благодаря которому пони не почувствовал ни капли боли, был высоко им оценён, но пора было перейти к недовольным возражениям.

– Я глубоко извиняюсь, но тут похоже вышла какая-то ошибка. Меня не надо никуда переносить! Мне и здесь хорошо лежится.

Один из медиков, единорог, поднял в воздух носилки с Хуфклаппером и направил их полёт в сторону белого фургона.

– Позвольте вас прервать! Мне не нужна медицинская помощь! Разве не видите? Я здоров!

– Верно, не видим, – без каких-либо эмоций произнёс один из медиков.

– Это нарушение прав пони! Я свободный гражданин Эквестрии! А это похищение! Нет, хуже, навязывание услуг! Мне нечем вам платить, да и не за что!

Протестующего Хуфклаппера будто никто не слышал. Пони принял свою обречённость. Это был не первый раз, когда его беспомощностью столь нагло воспользовались, принудительно выселив Десенди с обжитого места.

Носилки легко приземлились в повозку. Туда же запрыгнул медик-единорог, в то время как его коллега проследовал к передней части транспорта, чтобы запрячь себя. Не прошло и минуты, как повозка двинулась, увозя пациента-заложника подальше от ставшего ему родным двора. Ускорившийся экипаж проводила взглядом миссис Хэйхолл, со слезами на глазах наблюдавшая за происходящим из окна своей квартиры.

С самого прибытия в больницу никто из медперсонала не сказал Десенди ни слова. Тот решил отвечать взаимностью, молча негодуя, что эти безусловно высококвалифицированные работники даже не удосужились уточнить его имя. После нескольких минут полётов взад-вперёд по всему неизвестному Хуфклапперу медучреждению, его носилки наконец приземлились посреди пустующего кабинета №14 перед чьим-то рабочим столом. Оставшийся в одиночестве пациент начал готовить в голове полную нравоучений и осуждения речь, которую должно громко и непрерывно озвучить при первом же зрительном контакте с врачом. Хоть на пустой желудок голова и плохо соображала, набросать тезисов и аргументов Десенди смог достаточно. Полностью готовый их произнести, он начал ждать явления задерживающегося доктора. Но сколько бы времени ни прошло, тот так и не объявлялся. Со скуки Хуфклаппер начал вслушиваться в тишину кабинета в надежде услышать какой-нибудь разговор за стеной. Однако никакого разговора слышно не было – только какие-то прерывистые звуки, доносившиеся из помещения справа от Десенди. Туда же из кабинета вела приоткрытая дверь. Что бы там ни было, – подсобка или лаборатория, –  кто-то затаился в этом месте, нервно дыша. Такого Хуфклаппер не ожидал. Насильно доставленный сюда пони рассчитывал увидеть наигранно радостный приём с попыткой дружественно навязать какой-либо курс лечения от несуществующей болезни. Реальность же указывала на то, что подлый руководитель похитителей в страхе прятался от своей жертвы за стенкой, не рискуя показаться. Вся заготовленная речь испарилась из головы Десенди, ему оставалось лишь собраться и максимально решительно потребовать таинственной личности наконец себя явить.

– Кто бы Вы ни были, я Вас слышу. Не заставляйте меня и дальше ждать. Прекратите это затянувшееся шоу и покажитесь уже!

Некто за стеной заколебался. Быстро совладав с собой, он двинулся в сторону двери. В глазах у Десенди помутнело. Из всех возможных служителей здоровья жителей Эквестрии перед ним предстала сама Фипитюль Сноуфлейк. Робкая пони ничуть не изменилась за всё это время. Она молча подошла к своему столу, непрерывно глядя Хуфклапперу в глаза – и усилия для этого Фипитюль приложила, без преувеличения, титанические. До беззвучия мягко сев за стол, пони продолжила проявлять нехарактерную для себя силу воли, первой нарушив тишину:

– Здравствуй, Десенди. Приятно видеть тебя… живым, – она сжала зубы, пожалев о настолько неудачной формулировке.

– Взаимно, мисс Сноуфлейк, – Хуфклаппер тоже утерял свой и так не впечатляющий навык риторики.

– Мне очень жаль, что…  – собеседник не дал ей договорить.

– Я не хочу, чтобы Вы о чём-либо жалели, мисс Сноуфлейк. В своём нынешнем состоянии я ни капли не виню Вас. И что бы Вы ни планировали со мной здесь делать, молю: одумайтесь. Не ищите искупления там, где оно не требуется, – Десенди едва не ухмыльнулся, обрадовавшись своим пафосным формулировкам. Всё же голова его на сей раз не подвела! Однако и у Фипитюль было, чем ответить.

– Боюсь, не тебе, Десенди, судить моих деяний, даже если хочешь ты меня оправдать. Я давала клятву не навредить, но в известный тебе день её нарушила. Кошмар моей ошибки с тех пор преследовал меня, то и дело терзая мою душу. И сегодня он меня догнал. Как жутко было посмотреть своему страху в глаза – ведь он был до невообразимого ужасен даже за моей спиной. Но вот я прямо сейчас изучаю отблески очей твоих и вовсе не боюсь, – Фипитюль действительно стала на удивление спокойной. В её взгляде читалась решительность, к противостоянию с которой Хуфклаппер совсем не был готов. – С нашей прошлой встречи многое изменилось: я вновь заполучила кьютимарку, устроилась в этот центр и многому здесь научилась. Десенди, я могу вернуть тебе здоровое тело. Посмотри на себя: ты гниёшь! Не спорь, тут безусловно есть моя вина. Я хочу помочь тебе – и в помощи этой я найду прощение.

– Фипитюль, – серьёзным тоном заговорил Десенди, – чего бы ты ни искала, пойми: я помощи не просил. Моё текущее состояние полностью меня удовлетворяет. Я живу ровно так, как этого достоин. Не вторгайся в мой быт, позволь мне догнить! Я прощаю тебя, пусть и не вижу за какую ошибку.

– Как голову и язык твои не жгут такие мысли и слова, Десенди? Ты безжалостный судья в процессе над невинным самим же собой. Скажи мне: что за деяние твоё достойно кары столь ужасной? Правильно ли взвесил ты ошибки свои, не докинув на весы деструктивных домыслов? Никто понятия не имеет, как жить правильно стоит. Ошибки легко совершать, но то не значит, что с такой же легкостью надо себя за них истязать. Задумайся, Десенди, не ошибаешься ли ты прямо в сей момент? – вставший от нахлынувших эмоций ком в горле остановил Фипитюль.

– Нет, – Десенди попытался подняться. Ноги, на протяжении несчётного количества лун не слушавшиеся своего хозяина, и на этот раз не позволили ему это сделать. – Я вижу, что твои намерения исключительно благие. Но моя позиция принципиальна. У меня имелось достаточно времени, чтобы поразмыслить над перспективами вернуться в норму. Как бы это ни было желаемо каждой клеткой моего тела, разум мой протестует. Я не заслужил второго шанса! Десенди Хуфклаппер попросту недостоин излечения. Те счастливые моменты, что он испытал за свою бездомную жизнь, уже являются несправедливо щедрыми подарками судьбы. Прошу, верни меня к той куче мусора, откуда я сегодня был похищен.

Фипитюль закрыла глаза, пытаясь скрыть выступившие слёзы. Со стола её под действием магии поднялся маленький шприц. Десенди в ужасе уставился на его иглу, из которой на свет явилась маленькая капля прозрачной жидкости. Дрожащим голосом хирург произнесла:

– И за это… я буду в отчаянии искать прощения.

Шприц подлетел к Хуфклапперу и мягко ткнул того в шею. Сквозь привычную боль пони почувствовал приятную щекотку. Прохладная жидкость стала частью его многострадальной физической оболочки. Десенди понимал, что сейчас происходит, а также, что никакие его возражения не повлияют на дальнейшие события. Он молча уставился на сомкнутые глаза Фипитюль. Как же он хотел, чтобы они открылись и уловили в его взгляде протест. Немой и беспомощный…

Образ Фипитюль претерпевал странные изменения. Он, как и весь кабинет, дёргался и застывал, растягивался и сжимался, светлел и темнел. Постоянная динамика, окружавшая Десенди, была миражом; он понимал, что видимые им сущности не двигаются. Тяжело было понять: это так формируется сновидение или оно уже в самом разгаре?

Этот вопрос, как и всё вокруг, перестал иметь значение, стоило фигуре на месте Фипитюль прекратить свою трансформацию. Десенди не мог думать ни о чём другом, когда напротив него находилась эта пони. Внешность её была в прямом смысле неописуемой. Только ссылаясь на что-то более обыкновенное и привычное, можно было прийти к подобию этой пони, её шаржу. Однако полученный этим способом образ будет невероятно ущербным по сравнению с тем, что лицезрел в тот момент Десенди. Попытаться приблизительно описать обличие «пони из-за грани» можно было только непрерывно на неё смотря. Экзотическая для мира Хуфклаппера внешность не могла отложиться в памяти, из-за чего каждый миг её созерцания был столь же шокирующим, как предыдущий. Это было чудо, которое ни через какой отрезок времени не сможет обратиться в нечто обыденное для наблюдателя. Десенди попытался мысленно объяснить самому себе, на что же он смотрит. Шарж начал формироваться у него в голове. Начать можно с более общих черт. Сияние. Эта белая фигура была невообразимо сияющей, но при этом её свет не был ни капли ослепляющим. Возможно, так выглядит идеальная чистота. Совершенная пони была способна одновременно не поглощать, не издавать и не отражать ни единого лучика света. Из какого материала вообще состоит эта некто? Десенди не имел возможности прикоснуться к пони, но в его голове по какой-то причине закрепилось чёткое понимание: перед ним находится нечто переходное между газом и твёрдым телом. Нет, не жидкость. Это была странная её альтернатива, подобных которой в его мире нет. Что-то бесконечно мягкое, при этом не перестающее быть твёрдым единым целым. Макушка головы этой пони была совсем не видна: в области лба сущность будто начинала рассеиваться. Проще всего это описать как незаконченный рисунок. Вся голова, кроме верхней дуги черепа, уже изображена на листе. Осталось лишь лёгким движением копыта соединить два берега висков. Похоже, что здесь художник решил поэкспериментировать. Он не дорисовал к голове скучную дугу, дабы соединить две тонких стенки, а вообразил имеющуюся часть головы как древесный ствол, наверху которого творец изобразил пышную корону веток и листьев. Этой короной на вселенской пони было всё. Буквально всё. Весь окружающий мир пророс именно отсюда, и сейчас обволакивал саму пони. Она была семенем, из которого образовалась вся иная материя. Почему же не наоборот? Почему она не была свисающим с дерева вселенной плодом? Глядя на эту пони самой очевидной вещью для наблюдателя было следующее: он любуется на первооснову всего мироздания. Однако кому ещё, кроме как Десенди, удастся увидеть эту пони? Да и какой в этом смысл, если памяти не дано зафиксировать во всей красе данную сущность? Храня в голове лишь её подобие, обретёшь и горсть сомнений, действительно ли ты видел нечто настолько особенное. Эти сомнения будут расти, разъедая веру своего хозяина в увиденное, и в конечном итоге обратят для него же самого в ложь факт свидетельства «не-существа». Да, он увидел красивый образ, но ничего более. Никакой вселенской пони не существует – бредни же всё это! Осознав неизбежность подобного исхода, Десенди решил ни за что не отрывать свой взгляд от пони всего мира. Однако даже таращась на великолепную сущность, Десенди начал ощущать нервную дрожь по всему телу. Как он вообще заслужил стать свидетелем столь прекрасного явления? Вера в происходящее терялась с каждым моментом лицезрения пони-абсолюта. Вся жизнь Хуфклаппера была как безумный сон! Ну кто же так бездарно растрачивается своим временем, пытаясь достичь либо чего-то невозможного, либо, строго наоборот, вообще ничего! Первые два акта существования Десенди – это проклятие, которое он сам же на себя навлёк. Жизнь могла быть великолепно прожита и без пресловутого рабочего рога! Но принятие детской потери с дальнейшим пересмотром личных ценностей было отвергнуто упрямым и эгоистичным Десенди. И что же потом? Лишившись всего он, туша мяса, существовал не понятно ради чего! И даже резонное желание исцелиться было им со временем полностью заглушено, приведя к какому результату? Верно, опять к бессмысленному страданию в ставшем уже родным дворе-колодце! Хуфклаппер в ярости так сильно нахмурился, что перестал что-либо видеть. Опомнившись, он жадно раскрыл глаза, чтобы вновь наблюдать чудесную пони…

Катастрофа. Была ли когда-либо перед его глазами эта сущность вселенского масштаба? Десенди это уже не волновало. Воспоминания испарились из его головы, словно и не было их там никогда. Осталось лишь послевкусие недавнего внутреннего диалога, в виде вопроса: первые два акта существования? Значит, будет и третий, а поди и четвёртый с пятым? Слова, упомянутые в самом начале разговора с самим собой, вдруг ударили в голову Хуфклаппера. Что же это: неужели у пони вновь была… надежда? Да, именно она так неожиданно возникла при наблюдении за чем-то очень интересным в предыдущем сне. Это был неожиданный сюрприз, на который Десенди не знал, как реагировать. Видимо, станет понятнее позже; а пока почему бы не изучить второй сон? Уже забытый (не по причине ли своей прозаичной природы?) первый сон в подмётки не годится тому, что можно наблюдать сейчас. Перед глазами Хуфклаппера мелькали довольно большие коробки. Содержимое их было размыто, но это не мешало различить целых три вариации коробок – по их освещению и наполненности. Появлялись они циклично, одна за другой. На каждом следующем появлении всё более явными становились внутренности коробок: одна была заставлена как домашний кабинет, другая была почти полностью пустой, а третья была каким-то… участком на улице? Десенди усмехнулся: смешная шутка, сознание! Комната в родительском доме, старая квартирка и двор-колодец. Пони раскусил издевательство собственного разума, над тем, как всю свою жизнь в качестве дома имел три разных коробки!

Импульс откуда-то из груди. Сердце подаёт в мозг какой-то сигнал? Да, сигнал об ошибке. Хуфклаппер, не подумав, определил эти три коробки как дом, из-за чего между разумом и сердцем возник конфликт. Да, пони жил в этих местах, они ему хорошо знакомы, но это не дом. Это три разновидности тюрем, гордым основателем которых был сам Десенди. Но где же он? Где же дом? Так пони, вслед за надеждой, обрёл и цель: найти свой дом. Тут же и наступил третий сон, самый необычный из всех. Хуфклаппер оказался посреди какой-то Мэйнхэттанской улочки в разгар спокойного солнечного дня. Было неожиданно легко взять и просто начать идти вперёд, без какой-либо цели. Пони шёл, ощущая, как ему становится всё лучше и лучше. Он уже и забыл, когда ему в последний раз снилась прогулка – с самой утраты подвижности тела Десенди даже во снах был прикован к земле. Сейчас же ему было так легко, что одним прыжком он мог бы долететь до самых звёзд. Всё пространство этого мира могло быть свободно посещено Хуфклаппером – стоило только захотеть туда добраться. Продолжая своё движение, пони наполнялся третьим дарованием череды снов – волей.

Тяжёлая это задача – сосчитать все дороги Мэйнхэттана. Идущему по ним счастливцу представляется немереное количество вариантов построить свой маршрут. Но вот что за чертовщина: почему они все ведут в одну и ту же арку тоннеля? То ли это какой-то просчёт в проектировании улиц города, то ли сознание Хуфклаппера вновь решило поиздеваться. Как бы то ни было, порхающий пони неожиданно для себя обнаружил: остановка движения является задачей гораздо более сложной, чем его продолжение. Не переставая беспомощно перебирать ногами, Десенди скользил с одной улицы на другую, лишь бы не оказаться внутри давно знакомого ему тоннеля. Но вскоре он в ужасе обнаружил себя на дороге, не имеющей ни единого ответвления. В этой ситуации не помешал бы разворот и последующее отступление, однако обречённый Хуфклаппер уже ничуть не удивился, что позади него была всё та же прямая дорога, ведущая в один, тот же самый конец. Ладно, если сознанию так хочется высмеять своего хозяина – пускай тешится. Пони продолжил свой уже далеко не радостный путь прямиком в изолированный от всего остального мира дворик. Идти было легко, но при этом безмерно тяжело. Хуфклаппера распирало от отвращения. Он уже отчётливо видел свой мусорный уголок, поджидающий возле дальней стены дома. Ну почему из всех мест мира его путь должен был завершиться здесь? Войдя в туннель, пони перекосило: в животе всё забурило, в горле будто начала извиваться змея. Однако даже невыносимая тошнота не мешала двигаться дальше. Ноги совсем не слушались Десенди, но ему такое положение дел вполне было привычно. Ещё несколько шагов – и вот пони снова на территории столь нелюбимого им ныне двора. А самочувствие тем временем становилось всё хуже. Некогда приятное солнце сего ясного дня теперь по-настоящему выжигало Хуфклаппера. Поскорей бы сознание позволило ему развернуться и навсегда покинуть этот ненавистный «двор-котёл»!

Ноги дошагали до лежанки Десенди. Эта кошмарного вида подстилка из картона и выброшенных кусков ткани, по всей площади пропитанная потом и выделениями из гнойников Хуфклаппера, сейчас выглядела так омерзительно, что лишь чудо, доступное только во снах, сдержало у того рвоту. А почему это пони до сих пор не остановился? Неужели ноги его хотят ступить на эту пропитанную нечистотами поверхность?! Так оно и было. Мягкой поступью ноги пристроили Десенди прямо на помойной лежанке. Движение прекратилось, но лишь на короткий миг. Далее сработала гравитация. Внезапно ослабшие конечности Хуфклаппера разъехались – и тот плюхнулся наземь. Это и был финал шутки за авторством сознания пони.

Терпеть такое издевательство было невозможно. Преисполненный отвращения и злости Десенди закричал:

– Объявляю позор себе! Где во снах я только ни был, что во снах я только ни видел, но понять я до сих пор ничего из них не смог! Но прозрел я! Родитель их, наставник – есмь я, лишь во время грёз с собой правдивый! Истину себе же донести пытался я всё это время безуспешно; теперь кричу я – хватит! Урок мне ясен! Пусть во сне этом будет последний раз, когда пребывал я в собственной тюрьме! Я в слезах, но не грустен вовсе! Дальнейший путь мой ясен – и сомнений в этом нет! Моё сердце рвётся прочь от заточенья – я слышу пение его, оно зовёт меня! И я чувствую, что в силах мне избежать ещё большей глубины падения – и таков мой новый путь! Во мраке тела своего нашёл я свет – и то есть путеводная звезда моя! И сияние её преодолеть способно все преграды – как и я! Готовы вырваться два светила из оков сна – а мир их принять готов? Братья и сёстры, встречайте: это Кто! И его запоздалое представление предстоит вам лицезреть! – под крик этот сон начал рассеиваться. Пони был на пути домой.

Так Десенди Хуфклаппер захотел жить.