Сорняк

40. Как испечь Пирог

В тенистом местечке под деревом на мягком ковре из голубых цветов лежали рядом два пони. Вокруг них лежали две шляпы, голубовато-зеленое платье и пояс. Один из них, жеребец, лежал на спине, упираясь головой в землю, а одна из его передних ног была в гипсе. Другая, кобылка, лежала на животе, ее голова покоилась на животе лежащего на спине жеребца. Ее глаза были закрыты, дыхание было глубоким и довольным.

— Тарниш?

— Что Мод?

— Знаешь, до того как я встретила тебя, я пыталась примириться с мыслью, что останусь одна. Никто больше не проявлял ко мне интереса.

— Это ужасно, Мод, мне жаль.

— Я подумала, что это моя природа… быть одинокой, как камень. Все остальное во мне как камень. Моя кьютимарка действительно отражает то, кто и что я есть. — Глаза Мод открылись, голова дернулась, но она не отрывала ее от живота Тарниша, а смотрела на его морду, устремленную в небо. — Когда я училась в школе, я усыпляла своих профессоров, когда выступала со своими докладами. Можно подумать, что если кто и будет слушать мои рассуждения о камнях, так это они.

Подняв ногу, Тарниш закинул ее на шею Мод. Она была теплой, немного вспотевшей, а ее шерсть все еще была влажной от напряжения. Трудно было добиться от Мод ржания, но Тарниш знал, что это можно сделать.

— Тот день, когда ты не переставал смотреть на меня, когда ты следил за всем, что я делала, а потом я заставила тебя замолчать, чтобы посмотреть, что ты будешь делать, был для меня особенным. Это был день, когда я поняла.

— Ты знала, что мне было интересно, и я не обращал на тебя внимания только потому, что мне было скучно? спросил Тарниш.

Почувствовав удивление, Мод не выказала никаких эмоций. Тарниш вспомнил их разговор. Мод вздохнула, ее бока раздулись, как мехи, а затем она издала звук, который был воплощением апатии:

— В тот день я поняла, что ты — тот самый. Может быть, это была слепая надежда или оптимизм, но я знала. Раньше я никогда не придавала большого значения слепой надежде или оптимизму, оптимизм — любимое состояние Пинки Пай. Но внезапно у меня появилась надежда, что я не останусь одна. Ты следил за каждым моим словом. Когда я замолчала, ты забеспокоился, что задел мои чувства. Ты сделал предположение, что у меня есть чувства и они тебе небезразличны.

— Не могу поверить, что я думал об уходе. — Тарниш слегка сжал Мод.

— Ты был напуган. Мне тоже было страшно, даже тогда. Мне страшно и сейчас, — сказала Мод, ее голос был обычным ровным монотонным.

Тарниш знал Мод достаточно, чтобы принять ее слова за чистую монету. Даже если в ее голосе не было страха, если она это сказала, значит, так оно и было. Нужно было заставить себя воспринимать то, что Мод говорила серьезно, и не обращать внимания на то, как она это говорила.

— Каждая кобыла, каждая кобылка хочет знать, что она красива и желанна. Меня это беспокоит, но это правда. Думаю, то же самое касается жеребцов и жеребят… они хотят знать, что их хотят и что они кому-то нужны. — Мод закрыла глаза, ее длинные ресницы легли на щеки. — Ты появился и назвал меня странной. Ты наблюдал за мной. Ты заставил меня почувствовать себя особенной, важной. Ты говорил, что я красивая. Ты заставил меня почувствовать себя желанной.

— О, я хочу тебя, поверь мне, — сказал Тарниш.

Мод на мгновение почувствовала себя очень, очень взволнованной кобылкой:

— Видишь ли, прямо сейчас мы с тобой могли бы заниматься чем-то другим, но мы просто лежим здесь в тени и разговариваем. Так я узнаю, что ты хочешь меня.

Жеребячье хихиканье вырвалось у Тарниша.

— Я имею в виду, что сейчас ты рада у меня видеть. — Глаза Мод открылись, и она бросила на Тарниша косой взгляд. — По какой-то причине мы все еще просто разговариваем.

— Разговоры — это важно, — ответил Тарниш.

Мод снова вздохнула:

— Я не хочу, чтобы этот момент заканчивался…

— Клауди Пай, ты выглядишь немного не в духе. Ты в порядке? — Игнеус посмотрел на свою жену.

— Нет, Игнеус, я не в порядке. — Клауди нервно прикусила губу, а затем начала ее жевать.

— Что случилось? — спросил Игнеус.

— Игнеус, я… я… — Клауди захлопала ресницами, глядя на своего мужа. — Игнеус, я сейчас так счастлива, что сама не своя, а дом пуст, и никого из наших жеребят нет дома, и мы одни, и я взволнована, я чувствую себя немного горячо, Игнеус, и я…

— Ты игривая! — Игниус моргнул разок, а затем его глаза расширились.

— Да, Игнеус, я чувствую себя игривой. В воздухе витает любовь, и это привело меня в хорошее настроение! — Потянувшись вверх, Клауди выдернула заколки, удерживающие ее гриву в тугом пучке. Ее грива рассыпалась по шее.

Игнеус слегка запыхался и начал дышать чуть тяжелее при виде гривы Клауди, рассыпавшейся по ее плечам. Он поднял голову и вытер лоб тыльной стороной ноги:

— Ну что ж, полагаю, ложиться спать никогда не рано… рано ложиться, рано вставать…

— О нет, Игнеус, только не кровать. — Клауди бросила на мужа знойный взгляд. — Кухонный стол… то самое место, где мы делали нашу маленькую Модлин… когда моя мать была в отъезде и посещала город. На моей кухне готовят всевозможные вкусные вещи.

Вспотев, Игнеус слишком хорошо помнил тот день. Клауди позвала его в дом. Он вошел в кухню через дверь и увидел, что она склонилась над столом, задрав хвост, и улыбается ему через плечо. Одного этого воспоминания было достаточно, чтобы он почувствовал сильный жар, и он глубоко вздохнул.

Повернувшись, Клауди Кварц шлепнула мужа хвостом по носу и скрылась в кухне, бросив на него приглашающий взгляд через плечо.

Примечание автора:

Чтобы приготовить пирог, нужно просеять немного муки и раскатать тесто на столе…