В поисках сказки
I.
Новый год… В этих двух словах были зимные пейзажи, пух кружащихся в воздухе снежинок, огни гирлянд, затейливо улыбающийся в свою белую бороду Санта-Клаус, традиционно прокручиваемые по голубому унитазу “Ирония судьбы”, “Один дома” и реклама с дальнобоем “Coca-cola”, мчащим сквозь ночь через снежную белоту под натёрший мозоль на ушах мотивчик “Праздник к нам приходит”. Можно было многое ещё перечислить, ибо каждый рисовал в закромах воображения собственную картину этого праздника, но во всяком случае именно таковая была у Ъ, распложившегося на барном стуле в приостановочном Подорожнике и набивающего желудок парой бутербродов не сколько из-за чувства голода, сколько из-за пристрастия к вредной еде.
За окном рычат проносящиеся мимо машины и идёт снег, а внутри — в динамиках висящего в углу радио верещит какая-то певичка, по соседству с ним шумит кондиционер, а из-за кассы доносится грузный голос не менее грузной продавщицы, разговаривающей по телефону. В такие моменты Ъ хотелось найти тумблер звука в своей голове и переключить его, чтобы хоть на какой-то миг насладиться тишиной, а не всей этой мешаниной звуков, от которых хотелось опорожнить один уже съеденный бутерброд обратно.
— Задолбало… Как же всё это задолбало, — шипел он, раскрывая упаковку и краем уха слушая, как очередное отродье российской эстрады заканчивает петь и прощается пожеланиями хорошего Нового года. Вернее не “Нового года”, а просто “нового года” — очередную смену чисел в календаре Ъ отказывался считать за праздник.
— А теперь — реклама!
“Кому на неё не насрать?” — вопросил Ъ, делая глоток тёплого чая, помимо воли прислушиваясь к зазывающим слоганам, носящим новогоднюю подоплёку. Они должны были не только завлечь новых покупателей, но и создать предчувствие близящегося праздника. Конкретно в случае Ъ не сработало ни первое, ни второе. Особое предложение, купите, скидки в преддверие нового года — всё как всегда. И вот, под звон бубенчиков саней Санты-Клауса, из динамика начал вещать нарочито весёлый женский голос:
— Спешите узреть новогоднее чудо! Только в нашем флаффи-магазине, в торговом центре Деньговыжималка-молл — все шесть Элементов гармонии! Сумеречная Искорка, Эплджек, Радуга Дэш, Рарити, Флаттершай и Пинки Пай! Купите всю Шестёрку по особой праздничной цене!
— Пвихадите, пакупатеви! Эвементы гавмонии вюбят вас!
Почему-то после конкретно этой рекламы и без того неновогоднее настроение стало ещё хуже, так что даже некогда обожаемые бутерброды из Подорожника не смогли его скрасить. В помещении вдруг сделалось душно, так что стало тяжело дышать, и Ъ, не доедая последний кусочек, выбросил упаковку в мусорку вместе со стаканчиком и поспешил выйти на улицу. Никогда ещё он не вдыхал холодный зимний воздух с таким удовольствием…
…Однако спустя секунду он вернулся, забрав забытую на стуле спортивную сумку, и после уже пошёл восвояси.
Флаффи пони, разумные питомцы, которых можно купить в любом зоомагазине по доступной или недоступной цене — зависит от здоровья, ухоженности и масти. Покупатели буквально выворачивали кошельки наизнанку почти десять лет назад, когда говорящие лошадки-лилипуты только поступили в продажу. Многим захотелось приобрести в своё распоряжение столь необычную животинку, не только маленьким девочкам, на которых были рассчитаны и флаффи, и мультсериал "My little pony", который как раз таки рекламировал пушистиков. Хотя какая к чёрту может быть реклама у одарённой рассудком пони, которую можно купить в свою безраздельную собственность за какие-нибудь две тысячи рублей? С такой же логикой можно было снять фильм “Назад в будущем” только для того, чтобы разрекламировать настоящую машину времени, продающуюся в каждом автосалоне по цене разваливающегося советского жигуля. Это скорее флаффи в итоге разрекламировали мультфильм.
Как бы-то ни было, но миниатюрные пони ожидаемо взорвали рынок, озолотив своих создателей из HasBio, особого отделения компании HasBro, резко подняли популярность мультсериала и по мелочи всколыхнули мир, изменив его. И как улегается пыль после ядерного взрыва, так же утих всеобщий восторг, под эхо которого флаффи вошли в обыденность как второй разумный вид на планете, созданный с такой же целью, с какой и любая мягкая игрушка на прилавке магазина для детей.
“Созданные для того, чтобы приносить бабки и быть живой собственностью. Люди такие люди”, — мрачно думал Ъ, идя по заснеженному тротуару и смотря на мимокрокодилящих прохожих сквозь стёкла чёрных очков, которые он неизменно надевал при выходе в свет. И, глядя на их хмурые лица, сложно было не поддаться впечатлению, что новый год событие исключительно траурное и радоваться в его преддверии — исключительное кощунство. Лишь какая-то парочка влюблённых недоростков, прошедшая мимо Ъ, позволяла себе слащаво улыбаться и регулярно обмениваться слюнями в звучных поцелуях, при этом держась за потные ладошки друг друга. Ъ мысленно пожелал, чтобы их милованиям положил конец наехавший на них трамвай. И сворачивая за угол, в тихий окружённый хрущёвками двор, он надеялся, что его пожелание сбудется.
— Сивавек, дас нями?
Клокотавшее в груди Ъ раздражение сиюсекундно успокоилось, стоило только внезапно раздавшемуся писклявому голосу достигнуть его ушей. Мысли о людях и о павшей жертвами половых гормонов парочки вылетели из головы, уступив место лишь флаффи пони, смотрящей на Ъ из продуха подвала.
Кобылка-земнофлаффи. Когда-то у неё была идеально белая пышная шерсть, наверняка, но сейчас, под налётом грязи, она стала серой и слиплась в жирные лоскуты. Некогда голубые грива с хвостом теперь свисали тёмно-синими водорослями. Единственное, что не требовало во всём внешнем виде флаффи воздействия шампуня и прикосновения расчёски, так это ясные зелёные глаза, смотревшие на Ъ со светлой надеждой и доверием.
— Нямки-нямки! Дас? — пропищала флаффи, нервно виляя хвостом.
— А что ты дашь взамен? — хитро поинтересовался Ъ, поудобнее перехватывая на плече спортивную сумку и с удивлением для себя отмечая, что будь на месте говорящей лошадки какой-нибудь просящий милостыню бездомный человек, то он скорее всего просто прошёл бы мимо.
— Абнимаски! Снезынка даст абнимаски! — округлая мордашка пони расцвела в улыбке, явно предчувствуя весьма удачное заключение сделки, так что Ъ смог по достоинству оценить весьма округлые для голодающей пони щёки.
Кобылка вообще имела комплекцию весьма неплохую для бездомной флаффи, о чём свидетельствовали округлые бока и круп.
— А что-нибудь кроме этого?
— А квоме абнимасек есть квуглики!
— Круглики?
— Да, такие ховодные, твёвдые и с цифевками! Снезынка знает, вюди вюбят квугвики! Но абнимаски лучше квугвиков. Выбивай абнимашки, сивавек! Снезынка мягкая и пушистая! Снезынка согвеет сивавека! — принялась энергично заверять флаффи, чуть ли не подпрыгивая на месте от переизбытка чувств.
— Мне и так тепло, да и своих кругликов у меня хватает, так что тебе нечего мне предложить, Снежинка.
Флаффи расслышала в словах Ъ явный намёк на то, что ей не видать ни еды, ни обнимашек, что не могло её не расстроить. От былой радости не осталось и следа. Блеск больших изумрудных глаз померк, а растянувшиеся в улыбке губы сжались в одну тонкую линию.
— Сивавек, пвоста дай нями. Визде снег и найти их свозна. Под домиком тепво, а где снег — ховодно. Где снег, там зывут монствы, котовые абизают фваффи. Ствасна и апасна искать нями. Зывотик бовит, кушать хосеца, а есви Снезынка не будет кушать, то Снезынка заснёт навсигда. Памаги Снезынке не заснуть навсигда, сивавек.
Мохнатые брови флаффи (вернее, та область головы, где они должны были находиться) нахмурились, придавая большим глазами уже не заискивающий, а просящий вид, какой часто принимают те, для кого единственный способ дожить до завтра — добиться милости от других. И почему, интересно, люди, просящие милостыню возле городского вокзала, церкви и в переходах, не вызывали такого сердечного отклика у Ъ, как неказистая говорящая лошадка? Молодей человек непременно нашёл бы ответ на этот вопрос, будь он дома, в тепле и наедине с собой, но сейчас… Сейчас рядом была маленькая флаффи, к которой сердобольный Ъ не мог остаться равнодушным, так что размышления подождут.
— Для голодающей флаффи ты выглядишь вполне… упитанно, — отметил Ъ, поправляя чёрные очки.
— У… Питана? — Снежинка озадаченно наклонила голову. — Снизынка не бывава у Питана. Снезынка не знает Питана.
Ъ закатил глаза, позабыв, что лексикон флаффи едва ли превышает сотню слов, и что незнакомые единицы лексики им приходится разжёжывать. И не факт, что приложенные к этому старания окупят себя — если значение слова оказывалось слишком сложным, то флаффи начинали задавать ещё больше вопросов.
— Пухлый животик есть?
— Есть, — ответила Снежинка, потрогав копытцами пузико и немало удивившись его наличию.
— А бока?
— Баськи тозе есть.
— Ну и вот. Это значит, что ты не голодаешь. Что ты ешь?
— Нями мяу-монства. Нями мяу-монству дают бабуски, но мяу-монствы кушают двугих фваффи, так что Снезынка кушает нями мяу-монства.
— Одна кушаешь, или с тобой ещё кто-то есть?
— Бубвик, — на мордашку кобылки вновь вернулась улыбка, но на сей раз робкая и тёплая. — Бватик Бубвик. Ещё есть мавыс.
— Он твой?
— Неа, это мавыс Петевьки. Её поймал звой мяу-монств и сделал так, што она уснува навсегда, — ушки кобылки поджались, а на мордашку легло скорбное выражение. — Пачти весь табунчик заснул навсигда, оставись товько Снезынка, Бубвик и мавыс. Но пока Снезынка, Бубвик и мавыс не заснули, табунчик всегда зыть.
Ъ невольно подивился. Пусть флаффи и были разумны, их интеллект едва ли превышал ум трёхлетнего ребёнка, так что иной раз такие неуверенные всполохи разумения заставляли удивиться. И это было даже забавно. Какой-то вундеркинд, выучивший китайский в шесть годиков, новость о котором мелькнула как-то в в интернете, удостоился от Ъ комплимента в духе “ну и хер с ним”, но вот следовавшая какой-то зачаточной философии флаффи, да при этом осознававшая её, была близка к тому, чтобы Ъ назвал её гением. Не хватало только того, чтобы она умела считать до десяти и знала алфавит.
— Ладно, заказывай. В смысле, чего бы ты хотела поесть?
"СКЕТТИ!" — по всем законам жизни флаффи должна была воскликнуть Снежинка, но вместо этого она, зажмурилась и затянула ноту молчания на несколько секунд, представляя себе то, что хотела бы отведать в холодный зимний день.
— Тёпвенького. Снезынка хочет тёпвенького, чтобы ням — и тёпво быво в зывотике.
Пусть пожелание кобылки и было весьма размытым, вопрос чем конкретно её кормить перед Ъ не стоял. Всё-таки вопреки слову природы, говорящие лошадки были всеядными. Так что было решено раскошелиться на парочку бутербродов и мешок гречки всё в том же Подорожнике.
— Йей! — обрадовалась Снежинка, прижимая к себе копытцем упаковку с едой. — Ховосая нями — тёпвая нями, — оценила флаффи и сбросила кушанья в подвальную тьму. — Спасиба, сивавек. Падайди бвизе, Снезынка абнимет!
Обнимашки — единственный жест, которым флаффи выражали благодарность, привязанность и другие чувства, так что было бы невежливо отказывать Снежинке. Даже при том факте, что она была жутко грязной.
— Ну на, обнимай, — сказал Ъ, протягивая к флаффи руку под таким углом, чтобы она обхватила только запястье, скрытое под толстым болоньевым рукавом куртки.
Едва только конечность оказалась в зоне досягаемости, как стоящая на подвальном продухе флаффи встала на дыбы, обхватила руку коротенькими передними ножками и прижала к пухленькому тельцу. Ъ воспользовался этим, чтобы оценить размеры Снежинки и прийти к выводу, та ещё даже не пережила свой первый день рождения. Иначе бы она уже была размером, по меньшей мере, с померанского шпица.
И во время оценки габаритов флаффи от Ъ не могло не укрыться то, как она улыбалась и с какой силой льнула к нему, стремясь передать все те чувства, которые она испытывала и не могла выразить словами. В голову начала закрадываться мысль, что может быть не стоит оставлять малышку просто так.
— Тебе так и хочется дальше жить в подвале? Может, я отнесу тебя и других флаффи в приют. Там тепло, а ещё кормят каждый день.
Ъ думал, что флаффи хотя бы заинтересуется предложением, но внезапно она посмотрела на него с выражением застывшего в глазах страха. На какой-то миг Снежинка замерла, будто не зная, что делать, но затем резко отпрянула от человека, точно обжёгшись о рукав куртки.
— Не-не-не, Снезынке низя! Низя ухадить с сивавеками! Низя табунчику хадить с сивавеками! — запричитала флаффи, заходя обратно в подвальный продух и начиная спускаться по деревянной перекладине, которая была вместо лестницы. — Низя хадить с сивавеками, низя ухадить от табунчика, низя…
Тоненький голосок флаффи становился всё тише и тише, пока окончательно не замолк в застенках подвала вместе с блеском полных ужаса глаз, погасшим в темноте. Задумчиво поглядев в полумрак продуха, Ъ решил оставить после себя ещё один подарок. Бездомным флаффи, жизнь которых может резко перемениться в один день, он ещё может пригодиться, тем более в самый разгар зимы.
Сердечко колотилось в груди так быстро, словно с него снялся ограничитель на десяток ударов в секунду. Кровь вскипела и под мехом сделалось так жарко, что Снежинке захотелось выскочить из собственной шкурки и выбежать на улицу, чтобы охладиться. Но ведь там был человек, который хотел забрать их всех куда-то…
Низя давевять сивавекам! Сивавеки говавят ховосее, а девают — пвохое!
— Но этат сивавек дал Снезынке нями… Мозет он ховосый? — задалась вопросом кобылка и, превозмогая страх, поднялась обратно к продуху, желая посмотреть на сегодняшнего спасителя, но единственным зрелищем, ждавшим её снаружи, была стена сплошного снегопада да оставленные на выстланным им белом покрывале следы, напоминавшие о присутствии безымянного благодетеля. А ещё бережно сложенный шарфик, лежащий на внутренней стороне продуха.
Снежинка выглянула наружу, надеясь увидеть человека выглядывающим из-за укромного угла и наблюдающего за ней, но… никого. Только вспаханные ногами соседской детворы сугробы, забитый до отказа мусорный бак да сидящие на лавке во дворе под импровизированным козырьком полужирные старухи.
Уйти куда-то с этим человеком было страшно, но не увидеть его рядом внезапно оказалось не менее пугающе. Флаффи хотела спрыгнуть с продуха и пойти поискать его, но стоит ей только сделать это, как она окажется один на один с холодными каменными джунглями. Она знала его законы, знала что ждёт её на улицах. Однако давший нями человек мог бы защитить её, а она — подарить ему самые любящие и нежные обнимашки. Они наверняка ему понравятся, в конце концов, флаффи знают толк в обнимашках, в отличии от двуногих, которые так скупы на нежность по отношению друг к другу.
— Мозет он пвидёт есё… — прошептала Снежинка, подходя к шарфу и закидывая его себе на спину. — Мягенький, — с улыбкой сказала кобылка и спустилась обратно в подвал, где принялась собирать разбросанную по полу еду.
Неся на спине внезапный подарок и держа во рту две упаковки с бутербродами и мешок с гречкой, Снежинка кое-как передвигалась по подвалу, или поддомику, как она его ещё называла. Пыльному, душному, тут и там заваленному хламом, но тёплому и, что самое главное, без пипипи-монстров и мяу-монстров, которые иногда могли обитать в таким местах. А даже если их и не было, стоило быть готовыми к их приходу. Однако пока что этот поддомик принадлежал её брату, Бублику.
Это был единорожик, с шерстью такого ржавого оттенка, какой обретают листья в те дни, когда большинство из них устилают собой землю и вот-вот готовятся прийти холода. А ещё у него были тёмно-коричневые грива и хвост. Такой окрас всегда ему помогал прятаться от глаз монстров, которые ловили флаффи, и до того, как выпал снег, это не единожды спасало ему жизнь. Вот и сейчас Снежинка его едва заметила, но не из-за его масти, а из-за того, что Бублик лежал в теньке, под трубой, где было теплее всего.
В его крепких объятиях виднелся золотистый пушок, льнущий к нему в поисках тепла и защиты. Это был пегасёнок, ещё совсем малыш. Всё, что он мог, так это пищать, прося молочка. Впрочем, к тому дню, когда снег уйдёт и из-под него покажется травка, он уже научиться говорить, ходить, бегать и помогать добывать нями. Флаффибята растут очень быстро.
— Бубвик. Бватик. Пвасыпайся, нями-нями-нями.
Едва услыхав тонкий голосок сестры, единорожик распахнул блеклые чёрные глаза, в которых несмотря на то, что его внезапно разбудили, не было ни намёка на усталость.
— Нями? Снезынка ходива искать нями? — серьёзно спросил Бублик и спящий в его объятиях жеребёнок беспокойно запищал.
— Неть, Снезынка пвосива сивавека дать нями и сивавек дал, — призналась кобылка, начиная цвести в довольной улыбке, предвкушая ту радость, которой засветится Бублик при виде еды. Однако тот вдруг нахмурился, нахохлился и недовольно вякнул:
— Гвупенькая Снезынка! Сивавек — это самый ствасный монств. Он мог надавать Снезынке бобосек иви сдевать так, штобы Снезынка заснува навсигда!
Голос у Бублика был низкий, писклявый и совсем не грозный, как и у большинства флаффи, но его звучание вынудило Снежинку виновато поджать ушки и сжаться в маленький пушистый комочек. Не остался равнодушным и маленький жеребёнок в копытцах жеребца, принявшийся беспокойно пищать.
— Низя давевять моснтвам! Одувансик давевився им и его тепевь нет! — наморщенный в недовольстве лоб Бублика разгладился, и его лицо приняло скорбное выражение. — Все фваффи, котовые давевяви монствам, заснуви навсегда. У табунчика есть товько табунчик.
— Снезынке помог не монств, а сивавек. Добвый сивавек. Он дал нями, — кобылка кивнула в сторону упаковок с бутербродами и мешка с гречкой. — А есё мягенькое и тёпвенькое, — Снежинка набралась смелости зашевелиться и, под недовольным взором брата, спросила со спины шарфик, а потом прижала его к себе копытцами. — Сведи монствов есть сивавеки.
— Монствав свиском многа, а сивавеков свиском маво! — в опровержение заявил Бублик, придерживая пищащего пегасёнка передними копытцами и баюкая его. — Не девай так бовьсе, Снезынка. Бубвик не хосет остаться с мавысом адин, Бубвик не хосет потевять Снезынку, — признался единорожик и по его мохнатой щеке скатилась горькая слезинка, которая заставила в груди кобылки что-то совестливо дрогнуть.
Снежинка хотела, чтобы брат приободрился, а не грустил, вспоминая всех тех флаффи, которые уснули вечным сном и теперь лежали где-то там, под снежным покрывалом. Кобылка была уверена, что хоть они никогда не проснутся, они теперь всегда будут видеть чудесные сны, в которых все они и другие добрые флаффи будут вместе играть на вечнозелёных лугах и кушать самые разные лакомые нями, среди которых самыми вкуснейшими будут скетти. Снежинка не переставала говорить Бублику об этом, чтобы он не грустил, но он всегда оставался глух к её словам. И даже сейчас, когда она не сказала ни одного слова о заснувших навсегда, Бублик сам заговорил о них и загрустил и теперь никакие нями не заставят его забыть о печали. Есть лишь одно средство, к которому все флаффи прибегают в тяжёлую минуту...
Едва сдерживаясь, чтобы не расплакаться, Снежинка подбежала к брату и обняла его, но не сильно, чтобы не доставлять неудобств попискивающему пегасёнку.
— Не пваси монствав давать нями. Монствы гадкие, гововят ховосое, девают пвохое.
— Снезынка обесяет, што не будет пвасить монствав давать нями.
— Ховосё. Бубвик вевит Снезынке, — кивнул жеребчик, обнадёженный словами сестры.
Забившись в уголок, обложившись ещё тёплыми бутербродами и укрывшись шарфом, флаффи начали кушать гречку. В подвале и так было тепло, а с едой, которую Бублик додумался использовать как пару грелок, стало ещё теплее. Не зря именно он в их маленьком табунчике провозгласил себя умным другом! Благодаря ему они выживали без больших флаффи с тех самых пор, когда впервые пошёл снег. Благодаря ему им всем удалось пристроиться в поддомике, где не только тепло и сухо, но и который может навсегда запереть их в своих стенах, если они и дальше будут сидеть в нём.
Именно Бублик додумался принести с ближайшей мусорки деревянную перекладину, которую он сразу же назвал Мостиком в поддомик. И каждый из флаффи, которые помогли установить его, уже встретили свой вечный сон, каждый по-своему. И Бублик боялся, что рано или поздно это случится и с ним, и со Снежинкой, и с безымянным малышом, если они останутся в поддомике, ведь вход и выход из него зависели исключительно от Мостика, который пара флаффи не сможет поднять, если он упадёт.
Они и так уже который день не выбирались на улицы в поисках нями, доедая то, что удалось припасти с последней вылазки, когда табунчик был больше. Однако теперь, когда добрый человек дал покушать, они могут ещё пару дней погреться в поддомике. А если он придёт позже и даст нями ещё раз, то они смогут провести в столь укромном месте ещё какое-то время. А если он поможет вновь, то ещё дольше и может быть так даже до того времени, пока снег не сойдёт и не станет тепло.
Этот добрый человек ещё говорил про то, что отнесёт их в какой-то… приют. Туда где тоже тепло, где не флаффи ходят за нями, а нями сами приходят к флаффи. Но ведь это всего лишь выдумка. И Бублик, и другие флаффи говорили, что таких мест не существует и они могут лишь сниться в самых наивных снах. Значит ли это, что тот человек врал и что он — один из монстров, которые только притворяются людьми? Но стал бы монстр давать нями?
Эти вопросы не давали Снежинке покоя, пока она лежала под шарфиком, обнимаясь с братом и согревая пегасёнка. И сложно было над ними не размышлять, ведь ни на один из них Бублик не дал ответа. А может, его спросить? Он ведь умный! Но это так страшно… Страшно потому, что Бублик — умный, и может оказаться прав в тех словах, которые он постоянно повторял.
Монствав свиском многа, а сивавеков свиском маво.
Был ли Ъ озадачен такой внезапной сменой поведения? Ни капли. Зная, каких усилий флаффи даётся выживание в бетонных джунглях, удивительно, что некоторые из них до сих пор питали к людям хоть какое-то доверие, и если Снежинка научилась хоть в чём-то замечать хотя бы тень подвоха (пусть даже и не существующего), тем же лучше для неё. Хотя недоверие к людям не мешало флаффи попрошайничать — иногда необходимость дожить завтра вынуждала поступаться принципами. Чего не скажешь про домашних флаффи, которые не мыслили своей жизни без человеческой заботы. И в обитель таких флаффи Ъ как раз и направлялся.
Если чем торговый центр и порадовал Ъ, так это небольшим количеством покупателей, которым неоткуда было взяться в самый разгар буднего дня. Гирлянды, мишура, висящие на стенах бумажные снежинки, стоящие тут и там ёлки, под которыми лежали бутафорские коробки с подарками, оставили Ъ равнодушным. И так, наслаждаясь малолюдностью и услужливо поднимающими его вверх эскалаторами, он добрался до флаффи-магазина, на подходе к которому разыгрывалась весьма эмоциональная сцена.
— НО Я ХАЧУ ЭЛЕМЕНТЫ ГАРМОНИИ, МААААМАААА! НУ КУПИ! ААА! — с воем раненного тираннозаврика ни то требовала, ни то канючила раскрасневшаяся от слёз маленькая девочка, которую виновная в её страданиях мать за руку вытаскивала из магазина. Человеческая личинка брыкалась и вырывалась, но в конце концов просто перестала держать себя на ногах, так что родительнице пришлось волочить её за собой по полу.
“Чёртовы люди вместо того, чтобы держать Элементы гармонии в своих собственных сердцах, предпочли продавать их в магазинах. Неудивительно, что из-за них мир оказался в жопе”, — мрачным взглядом проводил Ъ сокрушающуюся заготовку под человека и породившую её женщину, пока те не скрылись за ближайшим поворотом. Он рассчитывал, что пройдясь по магазину, избавится от неприятных впечатлений, но увидев ходящих перед пластмассовыми боксами с флаффи взрослых особей человека с их потомством понял, что ошибся.
— Доченька, может, вот этого флаффи возьмём? Расцветка вроде ничё так.
— Да ну, он же мальчик. А я хочу девочку.
— Сына, тебе точно нужен этот флаффи? Может, лучше тебе игру какую новую на компьютер купим? — жалостливо пыталась найти компромисс какая-то мамаша, точно разговаривала с деспотичным царьком, который велит казнить за неисполнение своих прихотей.
— Да я эти игры уже давно пирачу, а вот флаффи у меня нету. У них только цвета какие-то девчачие и аликорнов нету.
Взрослые смотрели на томящихся в коробках флаффи так, как привыкли смотреть на ценники в продуктовых магазинах — придирчиво, рассчётливо и выборочно, а дети — жадно, будто уже записали их в свою единоличную собственность. Товар же, который они так выбирали, глядел и реагировал на них совсем иначе.
— Пивет! Нёвая мамувя? Фваффи хосет абнять мамувю!
— Вуськи-вуськи-вуськи! Фваффи хосет на вуськи!
С той стороны, из боксов на прилавках, всё выглядело совсем иначе. В них флаффи самых разных мастей и расцветок прижимали мордочки к пластику, с любопытством и светлой надеждой глядя на оценивающих их гуманоидов. Сделай это, потребитель, раскошелься на пять или сколько-то-там тысяч и в твоей единоличной собственности будет разумная животинка, готовая 24/7 обниматься с тобой и любить, как своего родителя. А в случае чего — она будет не первой, кто разделит участь Снежинки и других флаффи.
И сколько бы внимания не привлекали эти пони, главным достоинством магазина были Элементы гармонии, беспечное играющие в отдельном манеже, над которым качалась вывеска “Специальное предложение! Шесть Элементов гармонии по новогодней цене трёх! Всего за 45000 рублей!”. И пусть такое число отпугивало потенциальных покупателей, никто не запрещал им разглядывать живые мини-подделки героиней из мультфильма.
— Пивет! Угастите Эпвдзек ябвоськом! Эпвдзек вюбит ябвоськи! — пищала пушистенькая флаффи, внешностью походившая на небезызвестную пони-фермершу, воплощавшую элемент верности.
— Пазя… пазявуста не сумите, Фваттевсай ствасна… — жалобно пищала кобылка с жёлтой шёрсткой и розовой гривой, забившись в уголок и смотря на людей из-за мягкой игрушки в виде белого кролика.
Слюнявые рожи тычащих пальцами детей, выглядывающих по ту сторону манежа, надо полагать, были достаточно жутким зрелищем, достойным воплощения в одной из серий весьма попсового японского мультика “Атака титанов”. И Ъ мог только посочувствовать маленькой флаффи, которой не повезло наблюдать эту картину вот уже который день.
— О! Сматвите скока двузей! Хатите паигвать? — с улыбкой спросила Пинки Пай, с наивной беспечностью оглядывая человеческий выводок и пытаясь угадать, с кем же из них ей предстоит предаваться веселью.
— Вадуга, ты наступива Вавити на хвостик! Ещё ваз сдеваес эта и Вавити тебя отбобоськает! — недовольно надула щёки неказистая маленькая копия той пони, которая в мультфильме выполняла роль педантичной модельерши и элемента щедрости.
— Вевнись, мясик-двуг! Вадуга абнимет мясика-двуга! — угрожала пегаска с голубой шёрсткой и волосами радужной окраски, гоняясь за мячиком с такой скоростью, которая пусть и была далека от той, которой владела героиня из мульт-сериала, но вполне была достойна маленькой флаффи.
— Букавки, букавки, букавки-кавтинки… — бубнила под нос Искорка, перелистывая страницы детского букваря с таким задумчивым видом, с каким можно было постигать только тригонометрическую науку.
Да, именно Искорка, а не Твайлайт. Как и Радуга, флаффи этой масти носили имя, которое их героине подарил перевод от Карусели, к жопожгущему недовольству броней. В своё время, понифилы даже устроили крестовый поход против Искорок и Радуг, тысячи выкидывая их на улицы, в мусорку или делая с ними чего похуже, требуя сделать так, чтобы они официально именовались по-английски — Твайлайт и Рейнбоу. О столь жестоком протесте даже как-то писали в новостях, а в Госдуме на полном серьёзе заговорили о том, что приравнять больных любителей поней к экстремистам. И это было единственное достижение, которого они добились своей негодующей авантюрой, которая пришлась на первые месяцы продаж флаффи в России, когда они ещё продавались в официальных магазинах и HasBro получала процент с их продаж. Чёртовы МЛПшники сначала платили за этих флаффи бабки, а потом вымещали на них всё своё негодование, называя это протестом... Можно было бы сказать, что где-то здесь умер здравый смысл, но нет, он испустил дух ещё до этого, в головах особенно отбитых понифилов.
Видеть прототипы шести Элементов гармонии на экранах телевизоров и мониторов все уже привыкли, но вот воочию узреть их всех вместе удавалось далеко не каждому, а уж держать при себе в качестве питомцев… Ещё реже был набор из принцесс-аликорнов, которым обладали избранные единицы. Неудивительно, что элементы привлекли в флаффи-магазин столько желающих поглазеть на них, из которых кто-нибудь может да перетечь в покупательский стан.
Однако Ъ, в отличии от большинства, пришёл не для того, чтобы любоваться шестёркой элементов или выбирать себе питомца. Куда больше его интересовало то, что было необходимо каждому обладателю флаффи — корма. На стеллажах стояли упаковки с сухим кормом, с влажным. А ещё лакомства, среди которых были кручёные палочки разных вкусов. Ъ приглянулись те, которые сочетали вкус смородины и мяты.
И хоть всё необходимое было уже в руках, оставалось только расплатиться на кассе, но эта чёртова гадкая привычка ходить вдоль полок и смотреть на то, что всё равно не купишь… Хочется же удовлетворить покупательский интерес! Зимние комбинезончики, шапочки, шарфики и прочее…
— Хорошо, давай возьмём этого.
— Йей! Новая мамувя! У бватика и сествёнки новая мамувя!
— Ма-а-а-ам, может тогда двоих возьмём, если они родные?
— Нет, возьмём только одного и всё.
— Неть! Вазьмите вместе с сествёнкай! Фваффи будет ховосым фваффи!
— Бвати-и-и-ик! Не-е-еть!
И исследование ассортимента флаффи-магазина было бы много более приятным, если бы не эти рыдания. Краешком глаза Ъ всё-таки поглядывал в сторону боксов, так что он во всей эмоциональной красе успел узреть разлуку пони со своими родичами. И когда одна часть флаффи обрела новых хозяев, а другая вовсю заходилась слезами, так люди разошлись, отпуганные истерикой пушистиков. И среди рыдающих пони особенно выделялся жеребчик-земнофлаффи, волосы которого были землянистого цвета, а растрёпанная неряшливая шерсть — оттенка старого мха в преддверии осени.
— Пивет! Вазьмите фваффи! Фваффи будет ховосым фваффи! — ласково просил он первое время, с улыбкой и надеждой в больших карих глазах смотря на возвышающихся перед ним людей.
И зачастую они отвечали ему тем, что обращали внимание на тех флаффи, которых природа наделила куда более необычными мастями и куда более звонкими голосами.
— Позавуста, вазьмите фваффи! Фваффи будет вюбить вюдей! — не унывая, продолжал тот, и, когда соседей по боксу стало меньше, кто-то из покупателей наконец-то удостоил его своим вниманием.
— Фу, какая противная расцветка.
— Окрас какой-то не очень, мне тот больше нравится.
— Либо берём такого, либо никакого. Этот как раз со скидкой.
— Тогда мне вообще никакого флаффи не надо! Не хочу с таким уродским цветом.
— Па… Пазавуста, вазьмите фваффи, — чуть дрогнувшим голосом продолжал малыш, смотря как другие флаффи находят своих хозяев. — Фваффи будет ква… квасивым…
И чем больше пони находили новых владельцев, чем быстрее калейдоскоп из человеческих лиц сменялся перед боксом, тем жгучее становились выступающие слёзы. И чем меньше друзей и приятелей по играм оставалось рядом, тем сложнее было сдерживать рыдания.
— Ну вазьмите фваффи! Фваффи тозе хотет семью! Фваффи тозе хотет вюдей!
— Может, возьмём, а, мам? Мне его жалко.
— Да он истеричный какой-то. Ты будешь терпеть его вопли? Я нет.
— ПАЗАВУСТА! Фваффи узе давно сидит в ковобоське! Фваффи будет хавосым, не истевисьным! Фваффи будет вюбит вюдей! Фваффи будет абнимать вюдей, а не вапить!
Флаффи были созданы, чтобы дарить любовь людям просто так, потому что такова была суть их существования (если не учитывать заработок), и предполагалось, что владельцы будут отвечать им взаимностью, но… Родившиеся не с той мастью флаффи этого явно были недостойны. В конце концов, люди друга-то запросто так не любят, с чего бы оказывать такую милость каким-то флаффи?
Набрав всё необходимое, Ъ уже был готов отправиться на кассу, но заходящиеся слезами флаффи и в частности жеребчик с цветом шерсти старого мха смогли заставить его остановиться, поглядеть на них какое-то время и, что-то прикинув, двинуться в их сторону.
Он думал, что когда-нибудь наступит тот день, в который добрые люди заберут его из коробочки вместе с его братьями, сёстрами и друзьями к себе домой, где кормили бы их и дали самые настоящие имена. Получить имя от человека — самый настоящий праздник для флаффи! А он бы играл с ними и обнимал, делал бы всё, чтобы показать, как искренне он их любит. А что ещё может сделать маленький флаффи для своих человеческих хозяев? Или мамуль и папуль, как они их ещё называли. Однако всё оказалось иначе.
Сидя перед невидимой стеночкой, он думал, что люди услышат трепет его восхищённого сердечка и возьмут его к себе. А заодно и всех остальных флаффи, с которыми он делил коробочку. Не он же один хотел обрести человеческую семью! Однако нарисованная в голове наивная картина будущего, выведенная красками светлых надежд, начала выцветать, когда люди начали забирать флаффи по одному, выбирая “красивых” и тех, “которые нравятся больше”. И он был рад за своих друзей, братьев и сестёр, всё-таки у них будут любящие мамули и папули! Но при всём этом всё равно было грустно с ними расставаться…
И видя, как пони находят своих хозяев, он думал, что вскоре настанет и его час, но чем чаще он слышал в свою сторону “некрасивый” и “такой мне не нравится”, тем слабее становился огонёк надежды в его сердце. Сначала он не знал, что значит “некрасивый”, но потом начал понимать, что это явно что-то не хорошее. Иначе бы его уже взяли. Но он так любил людей, так надеялся обнять хоть одного из них… И если для того, чтобы люди сами полюбили и взяли его нужно было стать красивым, то он непременно сделал бы это. Знать бы ещё как… Другие флаффи тоже этого не знали, так что оставалось надеяться на то, что об этом расскажут люди. Они ведь такие умные!
Но люди об этом не говорили и только забирали по флаффи из коробочки, безвозвратно унося с собой. И так продолжалось изо дня в день. Пони становилось всё меньше и меньше, и только сонм растворившихся на задворках памяти человеческих лиц множился вместе с обидой и отчаянием, зреющими в груди. Радоваться за других флаффи уже не было сил.
Вот очередной день в коробочке, большинство флаффи нашли свои семьи, а ему достались лишь пренебрежение и горькие слёзы, ручьями стекающими по мохнатым щёкам. Как и вчера, как и позавчера, и в другие канувшие в прошлое дни, люди разошлись, а он всё ещё томится в коробке, терпит жгущие веки слёзы и застлавшее глаза мутное марево. И за оным он не заметил подошедшую к коробочке человеческую фигуру, но даже разглядев её, флаффи никак не отреагировал, даже не поднял взгляд, чтобы рассмотреть лицо. Зачем ему это, когда его всё равно никто не возьмёт?
— Не плачь, флаффи. Ты только делаешь себе хуже, — сказала фигура, опускаясь. — И не делай вид, что не слышишь меня.
— Сива… Сивавек гововит эта фваффи? — спросил малыш дрогнувшим голосом, указывая на себя копытцем, неуверенный, что обращаются к нему. Рядом стояли ещё коробочки, в которых плакали другие флаффи, но в своей собственной он сидел в одиночестве.
— Да, я говорю это тебе. Хотя это касается и всех остальных, ну да ладно… Люди не хотят тебя покупать, да?
Флаффи словно пронзило молнией. Впервые с ним заговорил человек! На какой-то миг в охрипшем горле пересохло, но он, шмыгнув сопливым носом и взяв себя в копытца, сказал:
— Дя. Гововят неквасивый, а фваффи мозет быть квасивым, но не знает как… Фваффи не нвавица вюдям.
— Забудь, эти люди ничего не понимают в красоте. Любой флаффи, который умеет хорошо себя вести, уже красивый.
— А… Фваффи… А фваффи ховосо сибя ведёт?
— Пока нет, но если вытрешь слёзы и улыбнёшься, то да, будешь хорошим…
Вытереть слёзки и улыбнуться… Неужели только это было и нужно сделать? А как тогда быть, если плакать совсем не хочется? Но человеку виднее, ведь на то он и человек, так что флаффи утёр слёзы копытцами и, подняв взгляд, озарился тусклой и полной надежды улыбкой.
— Фваффи тепевь квасивый?
— Очень красивый.
Непроизвольно, но малыш улыбнулся ещё шире, а в саднящей от обиды груди разлилось приятное тёплое чувство.
— Хочешь, чтобы тебя забрали отсюда?
— ХАСЮ! ХАСЮ СИВАВЕКА!
— Тихо-тихо, не кричи, — поморщился человек, а остальные флаффи, привлечённые громким вскриком, успокоились и принялись обеспокоенно вопрошать:
— Што такое?
— Бобоськают!
— Неть!
— Не обизайте фваффи! Фваффи ховосые фваффи!
— Успокойтесь! — человек прихлопнул в ладоши и флаффи послушно замолчали, обращая на говорящего всё своё внимание. — Никто вас бобоськать не будет, просто я собираюсь взять себе только одного флаффи, вот этого вот. А вам всем придётся подождать других людей, которые вас купят. Будет же некрасиво, если все флаффи достанутся мне, а другим людям — нет, верно? Они же будут грустить, да?
— Дя, вевно, — спустя минуту коллективного молчания пропищал один из пони.
— Каздому сивавеку по фваффи! — заявил другой пушистик.
— Низя гвустить. Фваффи падаздёт сваего сивавека и абнимет его! Сдевает ссяствивым!
Один лишь отчаявшийся пони цвета мха сохранял молчание, не в силах поверить, что наконец-то пришёл его черёд обрести хозяина, того, кто будет с ним обниматься, играть… Того, кто даст ему имя!
— И помните, маленькие флаффи, что бы не говорили про вас люди — флаффи хороши не цветом, а поведением. Так что ведите себя хорошо, будьте дружны и не капризничайте.
Флаффи озадаченно посмотрели сначала друг на друга, потом на человека, затем опять друг на друга и крепко обнялись.
— Фваффи будут двузны!
— Абнимаски — ховосо!
— Вюбвю двугих фваффи! Вюбвю двузей!
— И на прощание запомните стишок.
Стишок? Это звучит любопытно. И другие флаффи разделили этот интерес, принявшись нетерпеливо потрясать копытцами.
— Повторяйте за мной, все вместе. Мы вам скажем без прикрас…
— Мы вам сказем без пвиквас… — раздался в ответ не складный, но зато крайне единодушный шквал голосов пони. Мшистый пони тоже повторял.
— В флаффи важен не окрас…
— В фваффи вазен не оквас!
— Ты по масти не суди…
— Ты па масти не суди…
— На себя сначала посмотри.
— На сибя сначава пасматри!
Закончили четверостишие флаффи и засмеялись, позабавленные ни то словами, ни то тем, как они все вместе их произносили. Как бы-то ни было, но на сердце стало легче как мшистому пони, так и всем остальным, особенно пережившим разлуку с близкими.
— А вы умеете находить общий язык с флаффи, — вдруг отметила стоящая за прилавком продавщица.
— И получается у меня это даже лучше, чем с людьми, — сказал в свою очередь человек, поправляя солнцезащитные очки.
Как язык может быть общим, мшистый флаффи не понял, но размышлять над этим не стал, ведь случилось то, чего он ждал уже очень давно — у него теперь будет своя семья, свой человек, свой…
— Папувя, — прошептал флаффи и приник к человеку в таких крепких объятиях, на какие только был способен своими коротенькими жеребячьими ножками, — Фваффи вюбит тебя…
“Чёрт… Иногда я слишком уж сентиментален. И вот, теперь мне это выпало в копейку. Впрочем, я уже давно подумывал о том, чтобы завести второго. Вот случай и подвернулся”, — думал Ъ, идя по заснеженному двору, неся на плече уже осточертевшую спортивную сумку и держа в руке переноску, в которой сидел сжавшийся от холода маленький и пока что безымянный флаффи. Мороз был немилосерден, но осталось потерпеть всего пару минут.
Домофон на прикосновение ключа отозвался пиликаньем и вот натужно заскрипели покрытые налётом инея петли тяжёлой железной двери, открывая проход в подъезд. Тёмный, как всегда воняющий непонятно чем, но тёплый.
— Эта домик папуви? Папувя зывёт здесь? — эхом разнёсся тонкий голосок флаффи. — Гвомка, тимно, ваняет, но тепво… Фваффи не нвавица, но есви папувя сказет понвавить, то понвавица!
— Нет, папуля не здесь живёт, — ответил Ъ, сбивая налипший на обувь снег ударами ног об стену, — Так что расслабься и подожди немного. Скоро будем дома. Познакомишься заодно кое с кем.
— Фваффи пазнакомица с Кое Кем? Ховосее имя! Эта двуг?
— А это зависит от того, как вы приживётесь, — загадочно бросил в ответ Ъ, поднимаясь по ступеням и борясь с желанием ускорить шаг. Хотелось поскорее оказаться в окружении стен, которые складывались почти в такой же бокс, как в флаффи-магазине, только в бетонный, и с такой же целью — защищать от безумств мира, который ждал за его стенами.
— Што такое зависит? За што висит? — зацепился за незнакомое слово пони, беспокойно поёрзав на месте, но Ъ не ответил, лишь улыбнувшись чему-то про себя.
И с этой непроизвольной улыбкой он открыл входную дверь квартиры, а затем вошёл внутрь. Смрад подъезда хрущевки сменился пресной духотой, в которой густел весьма нетипичный для холостяцкой квартиры запах сдобной выпечки. И он заинтересовал сидящего в переноске флаффи, так что его носик возбуждённо задрожал. Такой необычный запах, такой вкусный, такой… манящий. Так, должно быть, пахнут самые лакомые нями на свете.
Однако флаффи завораживал не только этот чудный аромат, но и вид квартиры, открывавшийся из-за решётчатой двери переноски. Всё выглядело совсем иначе, чем там, в магазине…
И не успел пони подивиться новому запаху, ни как следует рассмотреть жилище, как всем его вниманием завладел внезапно раздавшийся из недр квартиры цокот крошечных копыт. Ушки сразу же встрепенулись и встали торчком. Это был флаффи! Определённо флаффи! Люди так не цокают.
— Папуля! Папуля вевнулся! — вдруг разнёсся по квартире высокий голосок и спустя пару секунд в прихожую ворвался его обладатель, а оказался им самый необычный пони, какого принесённому из магазина флаффи доводилось когда-либо видеть.
Он был белым, пушистым, как тот одуванчик с картинки в букваре, а волос его был красным, словно налившаяся соками спелая клубника. А ещё он был большим, как… как взрослый флаффи, только больше. Однако любопытны были не только его размеры, но и янтарные глаза, смотрящие в разные стороны. А ещё небольшие крылышки, расперившиеся из-за спины, и торчащий из лба короткий рожик. Мшистый флаффи знал, что есть пегасики и единорожики, но пегарожики…
— Банзай, ты бы хоть подождал, пока я дверь в подъезд закрою, — проворчал Ъ, в то время как пегарожик подбежал к человеку и со всей силы стиснул в объятиях его ногу.
— Я скучал, — сказал пегарожик, смотря на человека снизу-вверх своими раскосыми глазами, в янтарном оттенке которого мшистый флаффи увяз, не желая от них отрываться. В них было столько любви, столько детского обожания… И настолько эти глаза завладели его вниманием, что он не заметил, как взгляд пегарожика обратился на него, а когда это обнаружилось, сердечко флаффибёнка дрогнуло и он отошёл от клетчатой дверцы.
— Кто это? — заинтересованно спросил Банзай, склонив голову на бок. — Неузели эта… бватик?
— Бватик? — озадачился томящийся в переноске малыш. — У фваффи тепевь будет ставсий бватик?
— Йей! Маленький бватик в подавок! Спасибо, папуля!
— Успокойся, я купил этого флаффи потому, что захотел, чтобы он стал частью нашей семью. Он не вещь, чтобы его дарить. А теперь отойди, Банзай, дай мне разуться.
— Ховошо! — сказал пегарожик, отступив на пару шажков. — Как тебя завут, маленький флаффи?
— А…. Фваффи не знает, папувя не дал фваффи имя, — робко отозвался флаффибёнок
— О! Тогда мы его пвидумаем! Все втвоём, все вместе! Как семья! — возвестил Банзай и, явно довольный собой, заулыбался так широко, что над поднявшимися уголками его губ выросли холмики пухлых упитанных щёк.
И эта улыбка, и эти слова — всё это отдалось в груди мшистого флаффи приятным теплом, которое он не испытывал уже давно. Семья…
— Ладно, приятель, — вздохнул Ъ, ставя переноску на пол и открывая решётчатую дверцу, — выходи. Осмотрись.
Неуверенно, едва дыша от волнения, но мшистый флаффи сделал шаг вперёд, проходя через проём переноски и на негнущихся от волнения ногах ступая навстречу приветливо смотрящему на него раскосыми глазами Банзаю и присевшему на корточки позади него человеку. Навстречу своей новой семье. И своему новому дому.
— Папуль, а мы вазьмём бватика с собой?
— Куда возьмём?
— Как куда? Искать двинадцать месяцев!
II.
— Какое имя бы ты себе хотел?
Это было первое, что спросил человек у маленького флаффи, после того как привёл его в новый дом. Когда владелец задал этот вопрос своему пушистику, тот сидел подле него, на диване. Рядом лежал Банзай, с мордочки которого не сходила ободряющая улыбка, видя которую так и хотелось побежать навстречу и обнять пегарожика. Но флаффибёнок сдержался, усиленно подумав над вопросом, и итогом целой минуты размышлений и головной боли стал весьма незамысловатый, но неоднозначный ответ:
— Квасивое. Фваффи хосет квасивое имя.
Тогда Банзай спросил в ответ:
— А какое имя квасивое?
Над этим вопросом флаффи задумался с не меньшей серьёзностью, чем над первым, но единственное, чего он добился, так это того, что у него вновь разболелась голова. И видимо вся мука его размышлений отразилась прямо на лице, так что на выручку малышу пришёл Банзай, попытавшийся придать мыслям новообретённого брата направление:
— У меня квасивое имя?
— Да! Банзай — отень квасивое имя! Фваффи вюбит имя “Банзай”!
— Тогда квасивое имя — это такое имя, котовое флаффи будет любить?
— Навевное…
— Тогда, если флаффи понвавица новое имя, значит оно — квасивое?
Несколько секунд поразмыслив над вопросом, мшистый пони серьёзно кивнул:
— Есви понвавица — квасивое.
Карие глаза флаффи выжидающе посмотрели сначала на улыбающегося Банзая, затем на человека, который задумчиво потирал подбородок. Он-то наверняка сможет найти подходящее имя, неспроста ведь люди такие умные и у них не болит голова, когда они думают!
Флаффи ожидал, что с секунды на секунду человек огласит ему то имя, которое он будет носить всю жизнь, но вместо этого тот потянулся к пони и осторожно, потрепав по холке, взял в руку. Он мог легко раздавить пушистика, если бы захотел, но маленький пони знал, что этого не случится. Пусть человек ещё ни разу не улыбнулся и из-за этого он казался совсем не добрым, но флаффи знал, что он хороший и не обидит его. Так что пушистик с замиранием сердца позволил человеку поднять себя, а затем опустить на пол.
— Банзай, пригляди пока за братом, — распорядился человек, беря в руки крупного пегарожика и спуская его с дивана. — Покажи ему, что у нас есть в доме. Куда стоит лезть, а куда нет. Где лоток, где пить воду и где кушать. Я же могу тебе это поручить?
— Конечно, папа, — пообещал Банзай и крепко обнял человека за ногу, будто скрепляя своё обещание. — Пойдём, малыш! Мы отпвавляемся в путешествие по большой-большой квавтиве!
— В путисествие? Как… Как ковобок!? — возбуждённо подпрыгнул безымянный пони, но вспомнив, как кончил названный им герой, вдруг присмирел. — А фваффи не встветит звую хитвую вису, котовая скусает фваффи?
— Нет, не встветит, — заверил Банзай, приблизившись к новоявленному брату и потеревшись кончиком своего носа об его. — А если и встветит, то я надаю ей больших бобосек, так что она убежит от нас!
— Йей! Тагда пасви в путисествие!
Устало развалившись на диване, мягкость которого после целого дня ногах была сравнима с той, какая была у королевских лож, Людвиг молча наблюдал за тем, как пара флаффи выцокивает из комнаты в прихожую и как кончики их хвостов прощально исчезают за дверным косяком. И хоть пони не было видно, он отчётливо слышал их высокие возбуждённые голоса. Банзай был просто в восторге от того, что рядом с ним теперь будет маленький флаффи — хоть он и любил своего папулю, общества других пушистиков ему очень не хватало — и от переизбытка чувств он говорил громче обычного. Ну а безымяныш… У него на ближайшие несколько часов припасено достаточно поводов для изумления и восхищения.
— А што эта такое? Ствасненькое! И вытит!
— Эта — холодильник! В нём папа девжит нями и вкусняшки!
Даже слух не нужно было напрягать, что подслушать устроенную Банзаем экскурсию. Пусть и сам наслаждается ею, и радует новообретённого брата, который даже не испугался самого настоящего аликорна. Всё-таки пегарожики среди флаффи — это большая редкость, узреть которую готов далеко не только не каждый пони, но и человек. Поэтому один только Банзай, который даже не МЛПшной масти, стоил больше десяти наборов Элементов гармонии. Однако даже так, Людвиг любил его не за это. В конце концов, цени он в флаффи только их масть и редкость, то не взял бы себе заливающегося слезами отчаявшегося флаффибёнка за жалкие пятьсот рублей.
Холодильник… Такой большой, белый и… большой. Больше даже, чем человек. И флаффи определённо не обратил бы на него внимания, если бы тот не рычал, будто ему что-то не нравится. И маленький пони испытывал перед ним такой страх, какой некогда трогал сердца первобытных людей перед монолитами древним богам. Подходить к холодильнику решительно не хотелось даже видя, как Банзай беспечно цокает к мискам, стоящим прямо возле него.
И сковавшая безымяныша нерешительность не могла не укрыться от вострых, несмотря на косость, глаз аликорна. Было довольно забавно наблюдать, как он познаёт свой новый дом. Наблюдать и вспоминать, как он когда-то точно так же делал первые неуверенные шаги по этому полу, заглядывал за углы, с трепетом рассматривал мебель и прочие вещи, превосходящие его по размеру. Он ещё даже не представляет, сколь много причин для удивления и испуга ждёт его в этих стенах. И с каждым из них Банзай должен был помочь ему справиться.
— Баишься холодильника?
— Баюсь, — подтвердил мшистый пони, неуверенно переминаясь с одного копытца на другое. — Банзай бавьсой, сивьный и смевый. Ему не ствасна. А Фваффи мавенький.
— Не бойся, холодильник — ховоший. Был бы плахой, папа бы не хванил в нём нями и вкусняшки. Сматви, — Банзай подошёл и демонстративно дотронулся копытцем до дверцы холодильника. — Попвобуй ты.
Безымяныш полным сомнений взглядом посмотрел сначала на пегарожика, затем на всё ещё издававший утробный гул холодильник, потоптался пару секунд, но затем двинулся вперёд. С каждым шагом белый монолит словно становился выше, почти упираясь под самый потолок, который флаффи с низин крошечного роста казался столь же далёким и недостижимым, как серое зимнее небо за окном. Даже не верилось, что холодильник, такой огромный и величественный, хранитель человеческих нями, позволит ему прикоснуться к себе, но… эти сомнения развеялись когда копытце маленького флаффи, в диаметре бывшее не больше крышки от бутылки лимонада, упёрлось в твёрдое металлическое покрытие.
В эту же секунду каждая жилка в теле пушистика начала резонировать от испуганного восторга, который может испытать только укротитель диких зверей, приложивший ладонь к груди могучего льва или тигра, чтобы послушать его сердцебиение, дыхание… Страшно, волнительно, но именно это делало испытываемый триумф таким будоражащим. Маленький флаффи даже описался от восторга и не заметил этого, всецело увлечённый созерцанием рычащего под его копытцем холодильника.
— Написюлькал, написюлькал, — поспешил отметить наблюдавший за всем со стороны Банзай. — Нельзя писять на пол, надо делать это в лоток.
— Ой, — стыдливо пискнул безымяныш, низвергнутый с вершин своего восхищения вниз, на бренную землю, а если говорить точнее, то на залитый содержимым мочевого пузыря пол, — фваффи не хотел, фваффи нисяйна! Пвасти фваффи, Банзай!
— Я не злюсь, а вот папуле пвидётся за тобой пвибвать.Так что бовьше не писяй на пол и не какай, ходи в лоток. Ховошо?
— Ховосо, — утёр слёзы мшистый пони и в этот же момент из-за угла вышел Людвиг, на лице белом которого читалось явное неудовольство, один вид которого заставил бы флаффи описаться от страха, если бы было чем.
— Папувя, пвасти! Фваффи будет ховосым фваффи!
— Всё нормально, в следующий раз просто ходи в лоток, как тебе сказал Банзай, ладно? Иначе я очень расстроюсь, — сказал Людвиг, присаживаясь на колени перед парой флаффи. — Ты же не хочешь, чтобы я расстроился из-за того, что ты не знаешь, где нужно ходить в туалет?
— Ни хасю! Фваффи бовьсе не ваствоит папувю! Не сдевает пвохие пи-пи на пов!
— Надеюсь, а теперь пошли. Надо вытереть тебя, а потом уже сможете продолжить тут всё осматривать.
Да, совсем без казусов не могло не обойтись, так что Людвиг был готов к тому, что придётся прибирать за новым домочадцем внезапно оставленные им продукты жизнедеятельности. Весьма оперативно вытерев безымяныша и убрав оставленную им в подношение холодильнику лужицу, Людвиг вернулся на диван, откуда продолжил подслушивать квартирные приключения маленьких пони.
Безымяныша восхищали, пугали и озадачивали самые обыденные вещи. Больше всего восторгов пока удостоились обувь, ошибочно принятая малышом за домики для флаффи, и машинка-внедорожник на пульте управления. Последняя вызвала у пони столько восторга, сколько не вызвал бы у человеческого детёныша, если бы ему купили настоящий автомобиль. Какую-то долю внимания заслужила стиральная машинка, но ей ещё предстояло только подарить малышу целую палитру эмоций в тот день, когда Людвиг применит её по назначению. А уж что случится с рассудком крошечного пони, когда он увидит телевизор…
Но это потом, сейчас важнее подобрать имя, а оное не шло на ум так же принципиально, как гора к Магомету. Значит нужно взять пример с этого досточтимого пророка и самому прийти к имени для нового флаффи.
Серые облака куполом укрывали город, так что солнце прошмыгнуло через небосвод за горизонт практически незаметно для людских глаз, что уж говорить про табунчик из трёх флаффи, которые сквозь сон посапывали в подвале хрущёвки. Вернее, посапывали Снежинка и малыш-пегасик, в то время как Бублик сохранял чуткость и бдительность. “Адин гвазик спит — двугой смотвит, одно уско свусает — двугое не свусает”, — гласила одна мудрая поговорка (или пословица?) пушистых пони, к которой Бублик всегда прислушивался и старался следовать, искренне считая, что таким образом он наполовину спит, а наполовину бдит. Вот и сейчас он лежал в обнимку с сестрой, наблюдая за продухом подвала всего одним приоткрытым глазом и с некоторой долей еретических сомнений убеждаясь в том, что та мудрость, которой его научили, не такая уж и мудрость. Иначе бы его сейчас не одолевало желание поспать, пусть и проснулся он совсем недавно.
Какая-то странная тревога не давала ему покоя с той секунды, как он открыл глазки. Что-то беспокойно шевелилось в его крошечной груди, вынуждая оставаться настороже, вглядываться в виднеющееся в продухе полотно так поздно почерневшего неба и прислушиваться к доносившимся звукам.
Галдеют человеческие дети, вот звучит окрик человеческой мамули, зовущей своё чадо домой. С неохотой, но маленькие люди прощаются с покидающим забаву другом и голосов становится меньше, а потом и они пропадают. Остаётся лишь заунывный свист ветра, который время от времени заглушают заезжающие во двор машины. Пипи-монстры не пищат по углам подвала, а коварные мяу-монстры не пытаются в него проникнуть. Ничего необычного, ничего предвещающего об опасности, всё как прежде.
— Сердеську неспокойно, знасит нада его успакоить. Нада пайти и пасматветь, — прошептал Бублик, осторожно освобождаясь от объятий сестры и согревающих прикосновений шерстяного шарфа.
Тихо взобравшись на перекладину, единорожик лёг на ней и принялся наблюдать засыпаемый снегом двор, находящийся под бдительным надзором многоглазых хрущёвок. Из некоторых окон доносился свет, в других с праздничным озорством разноцветно перемигивались гирлянды, а в иных гнездилась неподвижная тьма. Такая же, какая надёжно укрывала Бублика от внимания сидящих на лавочке во дворе напротив него старух. Они о чём-то разговаривали, но с такого далёкого расстояния единорожик не смог различить ни одного слова, как бы сильно он не напрягал слух обращённых в сторону женщин ушей. Мимо них то и дело проходили редкие прохожие, возвращающиеся домой с работы.
Та же самая картина, которую Бублик наблюдал из раза в раз. Новых мазков и элементов в ней не прибавилось, так что подобное постоянство должно было утешить беспокойство молодого предводителя табунчика, но тревожный колокольчик всё продолжал и продолжал звенеть. Сыплющийся из-за век песок сонливости так и соблазнял вернуться в нагретое место, к сестре и малышу, но Бублик с невероятной для флаффи упорностью противился соблазну.
— Адин фваффи бдит, табунтик — спит. Адин фваффи бдит, табунтик — спит, — произносил Бублик, словно мантру, каждое повторение которой будто всё прочнее приковывало его к месту, с которого так удобно было обозревать происходящее на улице, — Луссе певебдеть, сем не добдеть. Луссе певебдеть, сем не добдеть, — вспомнил другую поговорку пони, когда бодрящее воздействие первой закончилось.
Впрочем, надобности в ней никакой не было, ибо вскоре на снежной дороге зашуршали шины выехавшей из-за угла Газели Бизнес, исписанной какими-то букавками и циферками. Бублик при всём своём не дюжем уме ни смог бы прочитать ни те, ни другие, но что он хорошо понял, так это изображения на кузове ощерившей клыки собачьей морды и нахмурившегося флаффи, которые были зачёркнуты красной линией.
“МОНСТРЫ!” — зашёлся в вопле голос инстинкт самосохранения, который обычно тихим и наставляющим шёпотом направлял Бублика, помогая выживать ему и табунчику. Единорожик сразу же поднялся на короткие ножки и побежал к сестре.
— Снезынка! Вставай! Монствы идут!
— Монствы!? — сиюсекундно воспряла ото сна флаффи, прижимая к себе беспокойно запищавшего пегасёнка и поднимаясь на ноги. — Што девать, Бубвик?
— Безать!
— Безать? Из поддомика? — казалось, что этому известию Снежинка ужаснулась куда сильнее чем тому, что по их с братом жизни кто-то пришёл. — Давай спвятимся! И тагда монствы не найдут нас!
— Гвупая Снезынка! Монствы пвисви за фваффи и ани будут искать, пака не найдут! — недовольно надул щёки Бублик, но именно негодование заставило его действовать быстрее.
Грубо отобрав из копыт сестры жалобно пискнувшего малыша, он положил его на спину Снежинке, как следует спрятав его в густом меху кобылы, а затем набросил сверху шарфик. Сестра принялась упрашивать брата остаться, но тот был неумолим, грубо пиная и подталкивая её под круп в сторону Мостика.
— Замалти, гвупая Снезынка, иви монствы усвысат, — недовольно процедил сквозь зубы Бублик, отвешевая сестре особенно болезненный удар копытцем по крупу.
— А нями!? Нями! Нузны нями! — роня с глаз целые горошины слёз проскулила флаффи и прикусила шарфик, придерживая его.
Бублик промолчал, лишь бросив на лежащие на пыльном полу выпрошенные сестрой у какого-то… человека бутерброды, один из которых пара флаффи уже успела покусать, и гречку, скудные запасы которой ещё оставались в мешке. Как бы сильно единорожик не хотел отдать предпочтение именно первым, он понимал, что не сможет унести их даже с помощью Снежинки, так что решил остановить свой выбор на каше.
Взяв мешочек в зубы, Бублик быстро взобрался на деревянную перекладину и затаился, присматриваясь и прислушиваясь. Позади разместилась Снежинка, сделавшаяся тише тишины. И брат, и сестра, во все глаза следили за тем, как к сидящим на лавке старухам подходит монстр, одетый в балоневые штаны и куртку, от широкого капюшона которой на его лицо ложилась обезличивающая его тень. Он о чём-то поговорил с ними и затем, вместе с одной из них, направился к подъезду. Под подошвами его тяжёлых ботинок снег скрипел с некоторыми нотками болезненности, будто ему было мучительно сносить вес ступавшего по нему существа. Однако куда больше обуви Бублика испугал небольшой кейс, который качался в одной из его лап, обтянутой перчаткой.
— Много их там? Чтобы знать, готовить ли клетки и вести их в центр, или так потравить.
— Да кто этих флаффи знает? Где один, там и стадо. Они уже там, в подвале, поди расплодились, — ворчала в ответ старуха, звеня ключом, — Всю еду уже у котиков пожрали, паразиты.
— Пожрали, не пожрали, а стоимость зависит от того, сколько их там. Я поэтому и спрашиваю. Ладно, когда закончу, тогда и посчитаем, сколько с Вас.
Щёлкнул замок и дверь пришла в движение, скрип её петель эхом зазвенел не только в холодном вечернем воздухе, но и в подвале, посылая мурашки по спинам маленьких флаффи. Если пони ещё питали какие-то иллюзии относительно того, что зиму удастся провести в поддомике, то в этот миг они рухнули окончательно. И даже готовая цепляться за возможность остаться в облюбованном подвале всеми копытами и зубами Снежинка поняла, что придётся убегать.
— Безым! — командным тоном шикнул Бублик и спрыгнул с продуха.
Снежинка, поколебавшись пару секунд, сиганула следом, надеясь что накинутый на спину шарфик и зарывшийся в мех пегасёнок не слетят с неё. Едва оказавшись на улице, кобылка ощутила как холодное дыхание ветра начинает обжигать веки, округлую мордочку, и как вновь под копытцами хрустит рыхлый придорожный снег. И чувствуя, как на меху таят последние остатки вынесенного из поддомика тепла, Снежинка окончательно поняла, что вновь ей с братом и малышом предстоит столкнуться с куда более страшным монстром, чем охотником на флаффи — с человеческим городом. С этой огромной, многоголовой химерой, готовой скушать и переварить всех, у кого не хватит воли, смекалки и силы выжить в её каменно-железных владениях.
Кружка тёплого чая в руках и печеньки с шоколадной крошкой в тарелке, стоящеей на подносе, разложенный мягкий диван, сидящие в ногах маленькие флаффи и включенная на широкоформатном жидкокристаллическом телевизоре рождественская серия мультфильма “My little fluffy” — где же кроется изъян в столь идиллическом вечернем времяпрепровождении? А в том, что Людвиг предпочёл бы уже в который раз наблюдать на экране приключение отважных хоббитов в самое сердце Мордора, чем смотреть на адаптацию МЛП для флаффи. Она была довольно потешной, а снявшиеся в ней пушистики отыгрывали свои роли убедительнее и харизматичнее, большинства современных актёров, но... Людвига это не цепляло.
Банзай был солидарен со своим папулей и предпочёл бы пересмотреть советский мульт “Двенадцать месяцев”, который благодаря ему стал традиционным новогодним смотривом, вытеснив попсовый и кровожадный “Один дома”. Банзаю не нравилось смотреть, как человеческий детёныш издевается над беззащитными грабителями, испытывая на них ловушки, до которых не додумался бы даже самый коварный вьетконговец.
И на такую жертву Людвиг с Банзаем пошли ради нового флаффи, которому они всё ещё не придумали имя. Пушистику, которому ещё не исполнился даже год, будет слишком сложно воспринимать нечто, что снимали для людей, посему придётся ему довольствоваться лопотанием флаффи Искорки, Рарити и прочих пони из шестёрки, отправившихся на поиски идеальных подарков своим друзьям. Это он хотя бы сможет понять…
— Вы — пвахие фваффи! — со всей серьёзностью, на какую были способны пушистые пони, заявила Эплджек, поправляя ковбойскую шляпу. — Падавки давзны давить вадость, а вы на них завабатываете!
— Фвем и Фвим хатят завабатывать денезки! — негодующе шевелил усами один из двух флаффи-близнецов, сидящий за прилавком с мягкими игрушками.
— Паэтому у вас такие пвахие пвюсевые двузья! — парировала в ответ Эплджек, глядя на стоящих на прилавке плюшевых зайчиков, из кривых швов которы хлез пух и глазки-пуговицы которых болтались на нитках. — Вы хатите денезек и паэтому не хатите девать квасивых пвюсевых двузей!
— Гвупая Эпвдзек! Пвюсевые — не двузья, а игвуски, знатит на них мозна девать денезки!
— Гвупые Фвим и Фем! — в сердцах воскликнул мшистый пони, вскачив на все свои четыре копытца и недовольно надув щёчки. — Пвюсевые двузья — не игвуски!
— Мозна, но тагда они не будут пвинасить вадости двугим фваффи! Вы хатеви денег, вы их павусиви, но не пвинесви вадость двугим фваффи! Вы — пвахие пони!
— Дя! Пвавивьна, Эпвзек! — одобрительно вякнул безымянный пони, подпрыгнув. Он явно был уверен, что участвует в разговоре наравне с персонажами на экране.
Детская вовлечённость в то, что происходило в телевизоре, вызвала улыбку у Банзая, с удобством разлёгшегося возле Людвига, который одной рукой поглаживал его и почёсывал.
— Пвавда он пвикольный, папа?
— Ага, — согласился Людвиг, похлюпывая чаем.
— Спасибо тебе, я тепевь стал ставшим бватом…
— Раз уж стал старшим, так и веди себя соответствующе, хорошо?
— Ховошо. Кстати, а мы пойдём искать двенадцать месяцев?
— Мы в прошлом году ходили и никого не нашли. Может в этом не пойдём?
— Пойдём. В этом году мы их точно найдём, — уверенно заявил Банзай, обратив на человека проникновенный взор своих раскосых глаз. — Бватик тоже хочет пойти искать их, он сам сказал!
— Ну хорошо, найдём мы этих двенадцать месяцев, и что дальше? — с искренним интересом полюбопытствовал Людвиг, делая глоток чая и оставляя кружку на поднос.
Ему не стыдно было признаться себе в том, что этот нелепый в своей детскости разговор доставляет ему своеобразное удовольствие, почти такое же, какое некогда приносили перестрелки игрушечным оружием с ребятами во дворе, который на какое-то время превращался в зону боевых действий или наполненный ордами зомби город. Реальность была лишь холстом, на котором детское воображение рисовало причудливые картины эпических баталий. И с кем из людей Людвиг сейчас, на рубеже тридцати лет, мог вновь предаться такому удовольствию, когда старые друзья, которые уже и вовсе не друзья, закабалены браком и работой? Только с маленьким Банзаем. Он хотя бы не будет действовать на нервы разговорами об отпрысках, жёнах, работе, размерах зарплат, машинах, кредитах и прочих темах, которые так любят обсуждать устроившиеся в жизни приматы человека для того, чтобы сравнить, кому повезло больше и потешить своё самолюбие. Ну или расчесать комплексы, если сравнение вышло не в их пользу.
— Мы с ними подвужимся.
Людвиг ожидал, что аликорн подкрепит своё желание ещё хоть каким-нибудь доводом, но тот молчал и выжидающе смотрел на человека.
— И всё?
— И всё! Двенадцать месяцев сидят в лесу воквуг коства и никто к ним не ходит… А! Ещё я бы попвосил, чтобы ненадолго наступила весна и я смог собрать подснежники.
— А зачем тебе подснежники? Падчерица в сказке пошла искать их потому, что ей мачеха приказала, иначе ей нельзя возвращаться домой. Тебе эти цветы зачем?
— Я никогда не видел их, хочу посмответь, — признался Банзай, поёрзав. — Пойдём? Бватик тоже хочет.
Людвиг не ответил, лишь озадаченно посмотрел на безымяныша, который настолько вовлёкса в развернувшуюся на экране драму с выбором подарка, что совсем не обращал внимания на звучащий рядом с ним разговор. Людвиг был не против лишний раз взрыхлить парочку сугробов в лесу (собственно, этим поиск несуществующих месяцев и ограничивался), тем более в обществе Банзая, но выдержит ли нечто подобное его новообретённый братик?
— Посмотрим. Если морозов не будет, то сходим, поищем месяцы.
— Йей! Спасибо, папуля! — аликорн приник к руке человека, стискивая её в крепких, но при этом очень мягких объятиях. — Я люблю тебя!
— Ну разумеется… Кого тебе ещё любить?
— Ещё — бватика, — с улыбкой отозвался пегарожик и посмотрел на мшистого пони, который со всей внимательностью смотрел, как флаффи вещают свои прощальные напутственные слова.
— И, мавенькие пони, знайте… — изрекла Искорка, посмотревшая на прибывающих по ту сторону экрана зрителей.
— …есви вы хатите ховосыми фваффи быть… — подхватила Пинки Пай.
— …на пваздник нузно подавоськи дарить! — продолжила Рарити.
— И мамувям, и папувям… — положила начало новому трёхстишью Радуга.
— …и сествёнкам, и бватискам… — нараспев произнесла Эплджек.
— …и сваим двузьям! — поспешила со своими словами Флаттершай.
— Штобы ховосыми фваффи быть! — закончили поучительный стишок все шесть носительниц Элементов гармонии и камера начала отдаляться от замахавшей ей вслед разноцветной компании пушистых флаффи, переходя на общий план посыпанного глазурью снега Понивилля.
— Да! Падавки дарить — ховосыми фваффи быть! — одобрительно продублировал мораль всей рождественской серии безымяныш, махнув копытцем. — Фваффи подавит подавок папуве и бватику!
— А на какие шиши, а? — с некоторой насмешкой спросил Людвиг, почесав спину маленького пони.
— Шиши? Што такое шиши? Эта фкусна? — сразу же заинтересовался незнакомым словом флаффи, обращая к человеку горящие от любопытства глазки. — Фваффи подарит папуве шиши!
Людвиг лишь вздохнул и покачал головой, а вместе с ней — длинными распущенными чёрными волосами. Эти непосредственность и несообразительность, которые так свойственны флаффи, а в особенности — совсем маленьким флаффибятам… Никогда не знаешь, до чего они додумаются своими крошечными мозгами и каким боком вывернут те догадки, до которых дошли своими неразвитыми умами. И чтобы безымяныш не застрял на низшей ступени своего развития, его нужно воспитывать и учить. Как раз можно будет заняться этим после нового года. А сейчас — пора укладывать малыша спать. Он как раз уже зевает и протирает копытцем глазки.
— Ладно, пора в постель, — распорядился Людвиг, отставляя поднос в сторону и беря маленького флаффи в руку. — Пока поспишь в переноске, а уже потом, когда подрастёшь, будешь спать на своей лежанке.
— Баиньки? Но фваффи не устал, — попытался возразить малыш, после чего снова зевнул, безнадёжно опровергнув своё заявление. — Мозна есё посматветь тюдо-ковобоську? В тюдо-ковобоське зывут двузья… Хатю сматветь!
— Завтра посмотришь, а сейчас — спать, — безаппеляционно распорядился Людвиг, чуть повысив тон.
— Слушайся папулю, бватик, он желает тебе только ховошего, — решил поддержать человека напутствием Банзай, провожая взглядом хозяина, который подошёл к стоящей у стены переноске и положил в неё безымяныша.
— Ховосо… — безнадёжно вздохнул малыш, в то время как заботливые руки принялись трепетно укладывать его в лежащий внутри шерстяной носок. — Мягенько, тепво…
— Для тебя старался, — бросил в ответ человек, поистине довольный импровизированной кроваткой для флаффибёнка. Много места ему не нужно было, а выстиранный и высушенный носок служил чем-то вроде смеси из одеяла и лежанки. — Всё, спокойной ночи.
— Папувя… А мы поедем в Понививь? Фваффи хосет в гости к Искавке, Вадуге, Вавити, Фватевсай, Эпзек и Пики Пай. Ани быви ховосыми двузьями, вот бы увидеть их снова, — с надеждой протянул флаффи, смотря усталыми глазами, как перед ним закрывается решётчатая дверца и раздаётся щелчок задвижки.
— Не знаю, малыш, не могу ничего обещать. А теперь… Спокойной ночи.
— Спакойной ночи, папувя…
Чугунные веки сомкнулись, словно створки окон. И когда это случилось, маленький флаффи испытал такое облегчение, какое не испытал бы сам Атлант, если бы спросил небосвод со своих могучих плеч. И там, во тьме по ту сторону век, усталое сознание флаффи начало меркнуть, словно свет гаснущей свечи. И когда уже последние его отсветы были готовы вот-вот исчезнуть, отдав пушистика во власть грёз, он разжёгся с новой силой, а всему виной были слова Банзая:
— Папуля, а гивлянды? Включи гивлянды! Будет квасиво и бватику понвавица!
Гирлянды… Мшистый флаффи не знал, что это такое, и предчувствуя новое открытие он из последних сил заставил себя открыть глаза.
— Почему бы и нет? — согласился Людвиг, увидев что новообретённый флаффи с затаившимся интересом наблюдает за ним из-за решётки.
Уже через пару секунд человек, пошёлкав кнопкой выключателя, зажёг сетку из гирлянд, которая доселе хитрым переплетением тёмно-зелёных проводов и лампочек висела перед окном. Полумрак комнаты, доселе прорезаемый лишь светом с экрана телевизора, просеяло вспыхнувшее многоцветие гирлянды, которое принялось медленно и незатейливо перемигиваться, сменяя оттенки.
— Тюдеса… — прошептал флаффи и, едва сомкнув глаза, провалился в бездну сновидений, мигающей ему сквозь чёрную пелену тусклыми разноцветными огоньками.
“Чудеса? Что же, если маленький флаффи хочет в них верить и видеть, то пускай. В отличии от людей, ему это даётся легче”, — хмыкнул про себя Людвиг, наблюдая как малыш обхватывает копытцами шерстяной носок и забирается поглубже в него.
Сколько ещё чудес ему предстоит узреть, которым вскоре предстоит утратить блеск своей сказочности и превратиться в нечто обыденное, что он будет видеть каждый день? Достаточно. А на каком году жизни он поймёт, что мир не столь прозаичен и сказочен, каким он рисует его в своей голове? Скорее всего, никогда. Удивительно, но даже бездомные флаффи, на себе испытавшие жестокость мира, сохраняли в себе это качество, продолжая удивляться увиденным неизвестностям. И это… очаровывало.
— Хорошо, что теперь есть ещё один флаффи. Теперь мне будет, с кем игвать и веселица, — вернул человека к реальности тонкий голосок Банзая, который смотрел на него с такой тёплой благодарностью, которая казалось могла растопить весь тот снег на улице, который так щедро высыпала сибирская зима. — Спасибо.
— Чего уж тут… — неоднозначно махнул рукой Людвиг, укладываясь на разобранный диван и выключая телевизор, намереваясь последовать примеру спящего в переноске пушистика и отправиться таки в царство Морфея. Или Принцессы Луны, один хер что первый, что вторая — выдумки.
— Папуля, вот ты купил мне бватика, купил двуга… Почему ты не купишь себе двуга? — необычайно серьёзно поинтересовался красно-белый пегарожик, застав владельца врасплох. — Я никогда не видел, чтобы ты общался с двугими людьми.
— У людей друзья не покупаются, Банзай. А если покупаются — то это уже не друзья.
— Не понимаю.
— Естественно не понимаешь, ты же флаффи, а не человек, — тепло ухмыльнулся Людвиг, потрепав аликорна по холке.
— Не понимаю, — кивнул Банзай, — но знаю, что у тебя совсем нет двузей. Хотя ты такой ховоший…
— Я хороший по отношению к флаффи, малыш, к людям — нет, — уточнил человек, укладывая возле себя пушистика и устремляя взгляд на окно.
Там, за разрисованным узорами изморози стеклом, шёл снег. И где-то там, в лабиринте тонущих в сугробах улиц, ютится в тёплом подвале троица маленьких флаффи. Надо бы дойти до них и проведать. Это человек может быть уверен в стабильной неизменности завтрашнего дня, но пушистые пони… Им всегда приходится быть готовыми к тому, что их жизнь может перемениться ежечасно.
Поздний вечер был окрашен во все те цвета, которым горели светодиоды вывесок магазинов. И иди люди к ним так, как мотыльки летят на свет, то в столь поздний час у каждого ларька было бы достаточно покупателей, которые легко пополнили бы кассу в преддверии праздника. Однако идущие с трудовой поруки работяги и с поздних пар студенты отдавали предпочтение продуктовым. Уставшие и желающие поскорее вернуться в свои дома да развалиться на мягких постелях, они быстрым шагом влетали в двери магазинов и, завершив обход прилавков, в не менее скором темпе покидали их, совершенно не замечая крадущихся сквозь тени флаффи.
Бублик, как всегда, восхитил Снежинку своим умом, решив пробираться по улицам либо вдоль домов, где тени были гуще всего, либо под пузиками бип-бип монстров, которые сейчас отдыхали после тяжёлого дня, проведённого на колёсиках. Злой монстр, пришедший за ними, остался где-то там, позади. Но он наверняка шёл по их следам, выслеживая со стараниями гончей, учуявшей добычу. И Бублик не переставал пугать сестру теми ужасами, какие монстр с ними сделает, если нагонит, так что троица пони перемещалась весьма быстро, не жалея ни горящих от усталости лёгких, ни коротких ножек.
На них они прошли не один тротуар и пешеходный переход. Последние Снежинка вовсе видела непреодолимым испытанием, но Бублик знал, как их переходить — когда на светофоре загорится зелёный человечек. И это было так волнительно — перебираться на ту сторону дороги под прицелом больших светящихся глаз железных монстров, пока те нетерпеливо рычали. Однако Бублик всегда сохранял спокойствие и Снежинка брала с него пример. Однако если испуг ей удавалось в себе подавлять, то вот усталость…
— Бубвик, много есё идти?
— Стовько, сковько сказет Бубвик! — вякнул в ответ единорожик, выпустив изо рта мешочек с гречкой. Хотя сам он был бы рад сказать сестре обнадёживающее и придающее сил “немного”.
Впрочем, прислушиваясь к тому, что говорил ему инстинкт, Бублик понимал, что идти и вправду оставалось совсем немного. Город, со всем своим буйством света и звуков, оставался позади, а впереди же мрачнела расположенная на окраине города деревня. Иные дома тонули под толщей снега, оставленные своими хозяевами на время холодной зимы, из окон других же раздавался свет. Кто-то особенно постарался и украсил крыльцо гирляндами, которые приветствовали троицу флаффи озорными подмигиваниями разноцветных лампочек.
— Тюдо… — вздохнула Снежинка.
— Эта свет, а не тюдо, — буркнул Бублик, осматривая прямую, почти как коридор улицу, и высматривая место, где можно было бы укрыться.
И выбор маленького флаффи пал на спящего у обочины бип-бип-монстра подле высокого сугроба, который служил хорошим прикрытием с той стороны, с которой дул холодный ветер.
— Здесь будет ховосо, — заключил Бублик, располагаясь под машиной вместе со Снежинкой.
Флаффи укутались в подаренный Снежинке шарф и обнялись, зажав между друг дружкой малыша-пегасёнка. Сегодняшний день приподнёс им подарок в виде вкусных нями, а когда они уже готовились ко сну, их постигла внезапная смертельная напасть. И это — обыденность для бездомных флаффи. Бублик это понимал и был готов к тому, что завтрашний день приготовит новые неприятности.