Сквозь тысячелетия: Аликорн ночи
III. Кобылица из королевского сада
В это главе появится немножко Найтмер Мун, йей!
Кантерлот белокаменный и златоглавый, столица Эквестрии… Файр Сплеш уже бывал в этом городе вместе со своим ментором, сиром Райзором, как раз незадолго до того, как тот оставил его в лётной академии. Тогда, едва переступив через городские ворота, Файр Сплеш был близок к тому, чтобы начать носиться по Кантерлоту словно комнатная собачка, которую вывели в большой мир и спустили с поводка, исследуя столицу. От подобного поведения удержало лишь присутствие наставника.
Всё пегому фестралу тогда было интересно, на каждый дом хотелось поглазеть, двери множественных салонов так манили отворить их, как и двери в кабаре и прочие заведения, куда жеребёнку не стоило входить либо без взрослого пони. Однако столица успела потерять свой блеск и очарование в глазах Файр Сплеша за годы проведённые в лётной академии, находившейся неподалёку и выпускавшей своих подопечных в город на выходные. Отныне за роскошными фасадами, пышными барельефами, золочёными крышами и прочей роскошной облицовкой кожистокрылый пони видел лишь чванливый снобизм, который сочился не только из кантерлотских дворян, но и из столичных горожан.
И сейчас, вернувшись в самое сердце Эквестрии после пары месяцев отдыха в родном доме, Файр Сплеш увидел, что столица совсем не изменилась за столь короткий срок. Хотя он рассчитывал, что к этому времени начнут где-нибудь закладывать первую церковь аликорнистов, о чём пони судачили не один год.
К городу Файр Сплеш был равнодушен и если что и продолжало вызывать в его сердце былой трепет, знакомый с первого визита в столицу, так это Солнцелунный дворец, за стенами которого жили Принцессы-аликорны, одной из которых он посвятит свою жизнь.
Минута долгожданного заступления на службу не должна была заставить себя ждать. Укладываясь спать в в снятой в кабаре комнате, Файр Сплеш каждой шерстинкой на своём теле чувствовал, как медленно течёт время вокруг него, приближая заветное мгновение. Вскоре он принесёт торжественную присягу перед лицами двух Принцесс, облачится в доспехи и навсегда распрощается со своей прежней жизнью, начав новую, которая будет принадлежать правительницам. Пока что им двоим, а затем — только одной. Через несколько лет службы можно будет поступить в личную гвардию либо к Солнечной, либо к Лунной кобылице. И Сплеш знал, к какой из двух склоняется его сердце. К той, что правит миром, кроющимся по ту сторону век, которые тяжелели с каждой секундой, что он лежал на койке.
— Не знак отличия определяет пони, а пони определяет свой знак отличия, — тихо шептал ему когда-то голос, принадлежавший кобылице с очами цвета чистой бирюзы. Очами, выражение которых тогда ещё маленький Файр Сплеш запомнил навсегда. Волевые и решительные, они взирали так, будто прочитали этот мир и его суть, словно открытую книгу, узнав всё, что маленькому жеребёнку в силу возраста было ещё не дано постичь.
Он надеялся, что неисповедимые тропы мира грёз вновь сведут его с обладательницей этих необычных глаз, с той кто вдохновил его летать, но… Видимо, это было им не угодно. Оставалось надеяться, что реальность окажется более отзывчивой к его чаяниям.
И с этим упованием на сердце, Файр Сплеш позволил течению дрёмы подхватить себя и унести в самые пучины сновидений.
Присяга… Одну Файр Сплеш уже приносил, выпускаясь из лётной академии. Он клялся служить Эквестрии, ценой собственной жизни оберегать её законы, отстаивать свободу и стоять на страже населявших её пони. А вот сейчас, в часы заката, в тронном зале, перед престолами Солнца и Луны, он, вместе с остальными ночными пони, принесёт клятву лично Королевским сёстрам.
Все новобранцы стояли выстроившись в несколько рядов в тронном зале и лицами к возвышению, на котором на своих тронах восседали царственные аликорны, взирая на своих будущих защитников. Взгляд Её Высочества Селестии фестрал узнал сразу. Солнценосная глядела на собравшихся пони так, как на самого Сплеша глядела мама — ласково и заботливо, точно на свору маленьких жеребят, за которой нужен глаз да глаз. Ну и добрый наставительный совет, который удержит от какой-нибудь глупости. Несколько иначе взирала на своих будущих защитников звёздогривая Луна.
Она смотрела на них так, словно разглядывала с вершины самой высокой горы в Эквестрии, и разглядывала очень старательно, будто смотрела каждому и в сердце, и в душу. Если глядя на Селестию Файр Сплеш испытывал такое спокойствие, какое дарят материнские объятия, то посматривая на Луну из под рыжей чёлки, фестрал не мог отделаться от ощущения, что художница созвездий рассматривает его, словно какой-то механизм, который она хочет изучить и разобрать по деталькам.
Источающая тёплую любовь Селестия, овеянная хладом недосягаемого величия Луна… Сложно сохранить былое хладнокровие перед ликами обоих аликорнов. Одной Принцессы то было много, а уж когда они присутствовали дуэтом…
Помимо них также присутствовали стоящие в другом конце зала родственники новобранцев, среди которых были как простородцы, так и знатные особы. Однако вся эта многоликая толпа была безразлична Сплешу, ведь среди неё не было никого, кто был бы мил сердцу пятнистого фестрала. Разве что наставник мог тесниться где-то там, среди собравшихся, но тот всегда вольно летал по Эквестрии. Наивно было бы надеяться на его присутствие.
Так что Файр Сплеш чувствовал себя одиноким среди будущих товарищей по службе, перед ликами Принцесс и целой плеядой каких-то высокопоставленных пони, которые заседали за длинными столами, расставленными по обе стороны от возвышения для престолов. У каждого было по бумаге, а перед одним из них, сидящим ближе всех к Принцессам, стояли небольшой гонг и песочные часы.
— Ваши Высочества Принцессы, гвардейцы-новобранцы для принесения торжественной присяги построены! — зычно отчеканил капитан королевской гвардии и отдал честь, замерев в торжественной позе.
Сёстры же, ничего не ответив, лишь поднялись с насиженных мест и чинно начали спускаться, овеянные царственным шармом. Смотреть на них, представших вместе единовременно, было равносильно тому, что увидеть в один день на небосводе солнце и луну, замерших напротив друг друга — совершенно невероятное зрелище, от которого невозможно было оторвать взор.
— Наши маленькие пони… — развеял напряжённую тишину тягучий и вязкий в своём звучании, словно цветочный сироп, голос Солнечной кобылицы.
— Наши верные подданные… — подхватила своим грудным высоким голосом Лунная.
— Мы не только рады приветствовать вас в этот день…
— Но и безмерно благодарны вам всем за то…
— Что вы все избрали своим призванием служить не только сохранности Эквестрии, но и личном нам, своим правительницам.
— Мы не призывали вас на эту службу, не просили посвятить свои жизни служению нам, но вы это сделали.
— И за это мы вам всем очень признательны, — хором закончили Принцессы и благодарно склонили головы перед выстроившимися новобранцами.
Файр Сплеш почувствовал, как после слов сестёр-диархов прохладный воздух просторного зала начинает теплеть. Или это просто в его жилах разгорячилась из-за беспокойного возбуждения? Неважно, сейчас его заботили лишь Принцессы, а если быть точнее, то младшая из них.
Пегой фестрал тщательно приглядывался к ней, прислушивался к звучанию её голоса, пытаясь понять — ей ли он бредит уже несколько лет? Она ли та самая, благодаря кому он обрёл и знак отличия, и способность летать?
— И теперь, когда вы все предстали перед нами… — вновь взяла слово Селестия.
— Мы просим, чтобы вы все принесли клятву верности нам, как вашим Принцессам. Чтобы мы видели тех, кто хочет посвятить свою жизнь нашей защите и сохранности.
— Мы хотим видеть и слышать ваши клятвы потому что тот, кто принимает на себя гвардейскую ношу, неразрывно связывает свою жизнь с нами, правительницами Эквестрии. Связывает до тех пор, пока эти узы не разорвём мы, решив что вы сполна исполнили свой долг, либо их не разорвёт сама смерть.
От последнего слова по помещению повеяло чёрным холодком, от неприятных прикосновений которого не спасала никакая шёрстка. И Файр Сплеш не был исключением, всецело проникшись той серьёзностью, благодарностью и царственностью, которую источали Солнечная и Лунная кобылицы. А меж тем Селестия, оглядев новобранцев во время секундной паузы, продолжила:
— Принятие гвардейского обета — это очень ответственный шаг и мы дадим вам последние три минуты на раздумья.
— Успокойтесь и тщательно всё обдумайте, прежде чем принимать окончательное решение. Если вы вдруг поймёте, что служение нам — это не тот путь, который вам стоит для себя избрать, то…
— ...то не стесняйтесь выйти из этого зала, — на губах Селестии зацвела тёплая, ободряющая улыбка. — Вам предстоит принять судьбоносное решение и мы хотим, чтобы оно было сделано на ясную голову и с безмятежным сердцем.
— Даже если вы откажетесь служить нам, вы сможете послужить благу Эквестрии, а где и как… Это уже вы будете вольны решать сами.
— А сейчас, наши маленькие пони, начинается отчёт. Думайте и решайте, а мы подождём.
Один из пони за столом перевернул песочные часы и зал заполнил звон песчинок, бьющихся о стекло. Удивительно, как он звучал столь отчётливо в столь просторном помещении, разбавляя напряжённое молчание, лёгшее на новобранцев. В оном, казалось, можно было бы услышать мысли рядом стоящего собрата по ратной службе, если как следует напрячь слух. Надо полагать, лишь шипение песчаной струйки в часах не позволяло их как следует различить.
Мимолётом Файр Сплеш подумал, что именно так звучит течение самого времени, в котором плещутся секунды, уносящие с собой мысли ночного летуна. Тот ли путь он для себя избрал? Не пожалеет ли о сделанном решении, которое ему продиктовали сердечные бредни, не покидающие с его с жеребячьей поры? Возможно. Но как можно было думать об этом, когда та, кто вдохновил его, сейчас стояла всего в нескольких футах, разделяемая парой рядов новобранцев.
— Не знак отличия определяет пони, а пони определяет свой знак отличия.
Луна… Файр Сплеш думал, что сомнения отпустят его вместе с последней песчинкой в стеклянный часах, но вот… Отведённый для размышлений срок подошёл к концу, а пегой фестрал всё терзался в догадках. Той ли пони он вознамерился посвятить себя?
А пока Файр Сплеш предавался сомнениям, пони один за другим выходили из строя, подходя к венценосным кобылицам, произнося клятвы верности, припадая к их копытам, отмечая поцелуями. И вскоре настал черёд Файр Сплеша…
На сделавшихся хрустальными от волнения копытах он двинулся к Принцессам. Провожающие его взоры сослуживцев и сидящих за столами важными пони ощущались впивающимся в кожу роем острых иголок, а обращённые к молодому жеребцу взоры правительниц вовсе посылали по его стройному телу одну волну не уютного жара за другой. Между ними и пегим летуном было расстояние по меньшей мере в два десятка шагов, и мысль о том, чтобы обратиться горсткой пепла на пути к ним, не показалась Сплешу такой уж плохой. По-крайней мере, это помогло бы избежать неловкости. Однако, чуда не случилось и фестрал-таки дошёл Королевских сестёр, опустился перед ними на колени и торжественно произнес:
— Я, Файр Сплеш, клятвенно присягаю на верность Их Высочествам Принцессам Эквестрии, Селестии и Луне. Обещаю защищать их ценой своей жизни и с достоинством нести звание их гвардейца. Я заступаю на службу в этот миг и буду нести её до тех пор, пока либо смерть не положит ей конец, либо до того дня, пока слово Их Высочеств не снимет с меня гвардейские обязанности.
— А мы рады принять тебя, как нашего защитника, Файр Сплеш, — с благосклонной улыбкой изрекла Селестия, в то время как фестрал запечатлел поцелуй на её золотом накопытнике.
— И будем ждать, что на службе ты проявишь себя наилучшим образом, — сказала в ответ Луна, когда жеребец отметил своим губами и её украшение на ноге, после чего на её морде зацвела улыбка. — А теперь ступай. Гвардейская книга ждёт, пока ты оставишь на её страницах свою подпись, — величественным кивком указала в сторону одного из столов Звёздогривая и украдкой подмигнула Сплешу, которому самоуважение не позволило зардеться от избытка чувств.
А ещё ощущение того, что реальность начала рушиться. Словно в забвении, фестрал прошёл к столу, к толстому раскрытому фолианту, где принял от чинного вида единорога перо, обмакнул его в чернильницу и оставил свою подпись на пожелтевшей странице. Сделал он это с ужасным его сердцу осознанием того факта, что в своём давнем сне он видел отнюдь не Принцессу Луну. Однако если не её, то кого же? И да… Что вдруг нашло на обычно спокойную и хладнокровную с виду Лунную кобылицу?
Клятвы произнесены, каждый принёсший их пони оставил след своих уст на накопытниках Диархов, парочка пустых страниц Гвардейской книги заполнилась новыми завитками подписей, а значит, самое время для обрёкших себя на гвардейскую тяготу пони уделить минутку внимания родным. Зазвучали слова поздравления, зачмокали поцелуи, оставляемые на щеках и губах будущих паладинов аликорнов. И только Файр Сплеш чувствовал себя лишним на этом празднике жизни, созерцая его со стороны, в одиночестве.
«Ну и ладно. Когда я делил важные моменты своей жизни с близкими?» — безразлично повёл крыльями жеребец, оглядывая толпу пони, которая постепенно начала расходиться. Завтра у новобранцев состоится первая служебная ночь, а сейчас у них были свободные часы, которые можно было провести с родными. И многие решили сделать это за пределами замка, а Файр Сплеш… А он решил просто пойти в казармы и написать письмо родителям.
— Гвардеец Файр Сплеш? — вдруг окликнул в просторных коридор дворца новоиспечённого защитника Принцесс облачённый в тяжёлые тёмно-фиолетовые доспехи ночной единорог, которому нагромождение металла на покатых мышцах придавало сходство с ожившей горой.
— Так точно, — отсалютовал Файр Сплеш, который перед лицом идущего к нему жеребца выглядел столь же внушительно, сколь речной карбус перед носом фрегата.
Жёлтые глаза переливались неоднозначным блеском. Под доспехами различался оранжевато-фиолетовый оттенок, какой можно увидеть на небосводе в часы позднего заката, а по мощной шее рассыпалась чёрная грива.
— Лон Шейд, командующий ночной стражей и твой командир, сынок, — представился довольно мелодичным и мягким голосом единорог, который не сочетался с его грузной внешностью.
— Рад знакомству, сэр. И я знаю, кто мой отец, — хладнокровно бросил в ответ фестрал.
— Это хорошо, мне такого счастья знать не довелось, — хмыкнул в ответ командир, застав новичка врасплох своим откровением ничуть не хуже, чем тот его своим колким ответом. — Заступаешь на патруль завтра с заката, напарника завтра узнаешь, а пока… Держи, — единорог вдруг вынул откуда-то из-за защитных пластин письмо при помощи магии и поднёс его к фестралу. — От сира Райзора.
— Спасибо, — поблагодарил Файр Сплеш, принимая письмо. — Знали его?
— Служили вместе, какое-то время. Только я остался в гвардии, а он ушёл по Эквестрии странствовать, сказал простых поней защищать будет.
— Знаю. Пришлось с ним попутешествовать какое-то время.
— Да уж, ему не привыкать жить в дороге. Он же ещё до того, как заступить на службу к Её Высочеству долго странствовал после того, как ушёл из клана Никс. Это вообще редкость, когда фестралы уходят из этого клана…
— Наставник говорил, что устал от гонора высокородных фестралов и противостояния за трон.
— Я никогда не бывал в Фестралисгарде, но говорят, там гадюшник из интриганов и политиканов похлеще, чем в Кантерлоте, — хоть капитан и держал невозмутимое выражение лица, Сплеш почувствовал, как в его голосе издаёт тихий скрежет простородное презрение. — Здесь хоть есть Их Высочества, которые как-то урезонивают грызню между придворными, а там на выборах правителя чуть ли не крылья друг другу рвут. Бестолочи.
— А Вы сами из какого клана, сэр?
— Я из клана Нюкты. В отличии от остальных ночных пони, мы признаём своей правительницей и Аликорном ночи Её Высочество Луну. Так что я с жеребячьих лет готовился к тому, чтобы попасть в её личную гвардию, — не без тени гордости признался Лон Шейд.
— И что, не берут? — бесхитростно поинтересовался Файр Сплеш.
— Я пока ещё положенный срок не отслужил, чтобы меня взяли на службу к Её Высочеству. А ты сам-то из какого клана?
— Не из какого, я безклановый, — ответил Сплеш, про себя усмехнувшись к тому, что у его сородичей это второй по частоте вопрос, который они задают в минуты знакомства вскоре после «как тебя зовут?»
— Тогда неудивительно, что ты один. В гвардию часто вступают пони из клана Нюкты, а они держатся вместе. В любом случае, у новобранцев эта ночь свободная, можешь провести её в городе.
— А что мне там делать? — Файр Сплеш демонстративно кивнул в сторону дверей, ведущих в тронный зал. — Родители на самом краю Эквестрии живут и долететь до Кантерлота не могут, а одному по городу разгуливать и искать компанию, к которой можно приткнуться, я не собираюсь.
— Понимаю. Тогда загляни на полигоны или в библиотеку. Надо же чем-то занять ночь, верно?
— Верно. Спасибо за совет, сэр.
— Не за что, гвардеец. А теперь — свободен.
Проводив командира взглядом до поворота, за которым тот скрылся, Файр Сплеш вскрыл конверт и погрузился в чтение. Пусть родители не увидели его заступление на службу, от чего было грустно, но весточка от наставника немного согрела сердце.
«Привет тебе из холодного Шедоустеда, Файр Сплеш.
Я предвидел, что не смогу присутствовать на присяге, так что решил оставить письмо, чтобы ты не думал, будто я о тебе забыл. Присяга — не праздник и не день рождения, так что поздравлять тебя не с чем. Надеюсь только, что обязанности, которые ты на себя взял, окажутся тебе по плечу и ты будешь со всей отдачей служить Их Высочествам, храня и своё доброе имя, и моё, как твоего наставника.
Доколе ты был под моим патронажем и закончил академию, я ходатайствовал перед Её Высочеством Принцессой Луной о том, чтобы тебе было дано позволение причаститься к рыцарству. Однако последнее слово будет за Её Высочеством и зависеть оно будет от того, как ты проявишь себя на службе.
Твой наставник, Уинд Райзор».
Миновала пара недель…
Дворец Солнца и Луны славился на всю Эквестрию не только тем, что являлся обителью Диархов, но и своим роскошным наполнением в виде комплектов внушительных доспехов, фарфоровых фаз, аравийских ковров, гобеленов, картин и прочими артефактами декора, завышенную ценность которых простые пони не могли понять. И Файр Сплеш был среди них.
Служба позволила ему воочию узреть богатства аликорновской цитадели, но они оставили его равнодушным. Поначалу замковый декор скрашивал унылые патрули, стояние на посту и дежурства, но когда все предметы интерьера были вдоволь рассмотрены, служебные будни утратили свои краски и сделались серыми в своей однотипной тоскливости. Выходные, во время которых можно было выбраться в город, не добавляли красок досугу фестрала — при обилии развлекательных заведений в городе, пойти было решительно некуда. Разве что в музеи и галереи, но те жеребец из провинциального захолустья обошёл вдоль и поперёк ещё во времена кадетства. Досуг с сослуживцами не привлекал фестрала, который ценил собственное уединение и презирал товарищеские узы, стягивающие гвардейцев в единый коллектив. Да и о каких товарищах можно думать, когда покоя не даёт один знойный вопрос?
Если не Принцесса Луна являлась к нему во сне много лет назад, то кто? Неужели всё было лишь миражом, обычным сновидением, а Сплеш просто перепутал желаемое с действительным? Почему он не может успокоиться и отпустить видение прошлого?
Сплеш не единожды обращался к себе с таким вопросом и из раза в раз давал себе такой ответ — он просто не мог.
Наступила третья неделя гвардейской службы, которая оказалась даже унылее, чем несение дозора в солнцелунной комнате — особом помещении в лётной академии, где висели портреты Принцесс, символы Эквестрии и прочая атрибутика, вдохновляющая патриотизм. Несколько кругов патрулирования лабиринта дворцовых коридоров от заката до полуночи и пролёты над замком до самого рассвета, к которым предстоит приступить после обеда — всё это душило в молодом фестрале всякий энтузиазм. Он бы уже окончательно поник и пал духом, если бы не товарищ по смене, который разбавлял досуг разговорами, неизменно вызывающими раздражение.
— По твоему кислому лицу вижу, молодой, что не такой службы в королевской гвардии ты ожидал, — ухмыльнулся Сплешу летящий рядом Бримстоун, его товарищ по фестральему крылу и гордый обладатель шерсти цвета грозового облака, который уже второй десяток лет стерёг покой Дворца Солнца и Луны. — Главное, что битсы капают, а то, что работа однообразная — привыкнешь.
Хм… А точно ли его звали Бримстоун? Может быть Браймстоун? Или Брайвстоун? Файр Сплеш никогда не жаловался на память, но имя напарника он упорно не хотел запоминать, словно что-то лишнее.
— Сложно привыкнуть к ощущению, что тратишь время впустую, — бесцветно отозвался Сплеш, скучающим, но крайне цепким взором янтарных очей осматривая дворцовый комплекс под собой, который во мраке ночи проглядывался даже лучше, чем при свете дня. — А в таком деле заработанные битсы меня как-то не особо волнуют.
— Это ты пока молодой и в тебе, знаешь, эта… В тебе это горячая кровь говорит, вот. А побудешь на службе годик-другой, притрёшься, пообвыкнешься и по-другому запоёшь. Всё-таки с возрастом на жизнь начинаешь смотреть по-иному и вместо всяких там подвигов да приключений уже хочется банального покоя.
— Дискорд меня задери… — не скрывая тоски вздохнул Файр Сплеш и закатил глаза. — Что за привычка у вас, старпёров, советами сыпать?
— Ну дык так положено, чего ты хочешь? — ухмыльнулся в ответ товарищ и, повернув крылья под углом, начал готовиться к развороту. Сплеш последовал его примеру. — Должен же я на правах старшего утереть младшему молоко, которое у него ещё на губах не обсохло, — довольно хохотнул своей шутке Бримстоун, идя на кольцевой пролёт вокруг дворца.
Острый на язык Сплеш уже был готов пронзить сотоварища метким ответом, но он заставил себя воздержаться, решив, что не стоит давать собрату-фестралу повод продолжать полемику. Это можно сделать позже. Так что всё, что оставалось новобранцу, так это продолжать облёт, осматривая замок на наличие подозрительных элементов, изредка отвлекаясь на развернувшуюся под ним панораму улиц Кантерлота и леса да луга, которые простирались перед горой, на которой была возведена столица. Пожалуй, виды были единственным достоинство лётного патруля и даже наличие словоохотливого напарника не могло этого умалить.
Перед самым рассветом был дан отбой и Файр Сплеш направился в казарму, предвкушая сладкий сон. Но перед ним предстоит послушать сеанс самозабвенного игогоканья, которому предавались некоторые стоявшие на страже Королевских сестёр аликорнисты. В том числе и Бримстоун.
Разморённый сытным ужином и баней, Сплеш неспешно цокал по коридору в одиночестве, закинув полотенце на спину и проходя мимо двери, ведущей в казармы для кобыл. Хоть воинское ремесло и считалось уделом жеребцов, представительницы противоположного пола неизменно пытались доказать, что это далеко не так. И в этот момент его ушей достиг полный отчаянных стенаний возглас:
— Я так больше не могу! Пусть меня осуждают самыми последними словами, но клянусь больше я ни дня не пробуду в её гвардии! Я жизнь готова посвятить служению Их Высочествам и отношения к себе, как грязи, я не заслуживаю!
Пусть сердце Файр Сплеша и было в большинстве случаев глухо к терзаниям других пони, но в этот раз оно откликнулось на жалобы незнакомки солидарной болью. Пятнистому летуну уже приходилось охранять живущих во дворце чиновников или высокопоставленных гостей. И иные из них обладали столь скверным нравом, что сама Селестия изменила бы своему прославленному терпению и сочла уместным вздёрнуть заносчивых пони на их же собственных хвостах. Неудивительно что связанные клятвами и приказами гвардейцы давали порой волю чувствам, когда была такая возможность. Особенно новички. Однако вспоминая месяц на службе, Файр Сплеш начал понимать, что было в этих жалобах нечто… подозрительное.
Большинство из них обращались к какой-то конкретной кобыле, которую все пони без исключения избегали называть по имени.
— ОНА совсем из ума выжила! Нарядила нас в платья горничных и сказала носить их! — изливал шёпотом один из гвардейцев-жеребцов за ужином, в столов. — Сказала «такая униформа дезориентирует потенциальных покусителей на мою сохранность и позволит вам застигнуть их врасплох!» Тьфу на неё, ухожу из этой гвардии к дискордовой бабушке!
— Да я бы лавки лучше стерёг, чем ЭТУ сумасшедшую. Заставить всю ночь щелкать семечки одними лишь копытами, а затем стегать кнутом за каждую недощёлканную… Не на это я подписывался, когда шёл в гвардию.
— Жалование?! Да никакое жалование не стоит того, что она с нами вытворяет!
Файр Сплеш даже изменил своей привычке держаться особняком от остальных пони и обошел с вопросами несколько старших товарищей по оружию, домогаясь до них о той персоне, что терроризирует королевских гвардейцев. Однако те либо отмалчивались так, будто за нарушенное молчание им придётся расплачиваться самой жизнью, либо весьма неубедительно отмахивались от расспросов. И столь упорное замалчивание не могло не раздразнить любопытство пегого фестрала. Кому давалась привилегия безнаказанно издеваться над целым солдатским формированием, да ещё и с сохранением тайны личности? Оставалась только предполагать. И чем дольше Файр Сплеш это делал, тем больше убеждался в том, что разгадка этой тайны сама найдёт его. А вот когда… Это уже ей решать.
Патруль… Внезапно обход дворцовых помещений полюбился Файр Сплешу. И причиной тому была отнюдь не возможность лишний раз полюбоваться внутренними красотами замка, а возможностью насладиться гнездящейся в застенках цитадели тишиной, которую столь редко удавалось застать в последнее время. Ещё бы напарник не бренчал своим аликорниским амулетиком.
Большинство обитателей дворца спали, а важные господа из ночных пони заседали по кабинетам, предаваясь важным делам. Так что стражникам и прислуге нужно было вести себя особенно тихо. И лишь одно место во дворце неизменно изобиловало звуками — Королевский сад. Там трещали сверчки, пели птички... Файр Сплеш вместе Брайвстоуном, на груди которого позвякивал амулет, регулярно созерцали его из окон коридоров первого и второго этажа. С последнего открывался особенно прелестный вид и паре гвардейцев как раз повезло проходить там в предполуночный час.
Флористическое чудо находилось как раз с той стороны дворца, где на него проливалось сияние луны. Так что даже в ночное время можно было полюбоваться буйством живых красок богатой флоры, цветущей в саду. Мраморные скульптуры мерцали бледностью, журчали фонтанчики и мрачнели переплетения ходов лабиринта из живой изгороди… Всем этим Файр Сплеш не уставал любоваться и порой он надеялся, что когда-нибудь маршрут патруля пройдёт через этот щедевр садоводческого искусства.
Неосторожно скосив взгляд с расположенной у самой границы сада статуи кобылки, идеальными пропорциями которой Файр Сплеш невольно засмотрелся, жеребец угодил в плен другого, не менее занимательного вида, который с высоты второго этажа открывался ему на весьма достойную его внимания кобылицу. И самое прелестное в ней было то, что доступна она была лишь его взору — от глаз гуляющих в саду редких ночных и подстригающих кусты садовников её надёжно спасала стена живой изгороди и тень от козырька беседки, под которой она пряталась, возлегая на козетке и покачивая утончённую фарфоровую чашку в копыте.
Если Королевский сад горел пёстростью оттенков, а стены дворца, у подножия которого он цвёл мерцали белизной, то вот кобылица…
Наделённая чёрной шёрсткой, она казалась живым воплощением ночи, которое солнечному свету было не под силу изгнать куда-нибудь туда, за край горизонта. Длинная пышная грива в насыщенности своего фиолетового оттенка казалась словно сплетённой из множества лепестков лаванды. Сквозь прикрывающую один глаз чёлку вверх был гордо устремлён рог, длинный и острый, словно наконечник копья. На вытянутой мордочке застыла какая-то задумчивая и в тоже время тоскливая улыбка, которой вскоре предстояло спрятаться за белой чашкой. Между её век, окаймлённых пушистыми ресницами, переливались бирюзой выразительные очи, с неподвижным блеском взиравшие на мир, так, как будто они пытались увидеть сквозь него какую-то другую реальность. Да, между Файр Сплешем и незнакомой кобылицей было расстояние в несколько ярдов, но от природы острое зрение помогло жеребцу разглядеть её в мельчайших подробностях.
— Не знак отличия определяет пони…
И хоть незнакомка была почти невзрачна, как та тень, в которой она лежала, в окружённии многоцветности сада она сияла, маня Файр Сплеша к себе так, как мотылька манит свет одинокой свечи в ночи. И словно золотая монета, с которого пыль забвения смахнуло копыто внезапного осознания, в голове пегого летуна вдруг засияла слепящая рассудок мысль: «Она! Это она приходила ко мне во сне!»
Спустя столько лет узрев воочию виновницу своих сердечных терзаний или хотя бы её мираж, Файр Сплеш не имел ни малейшего желания отворачивать от неё взор. Он продолжая цокать по коридору и любоваться ею, точно сонным видением, какое настигло его в жеребячьи годы. Любоваться до самой последней секунды, той самой, в которую он налетел на внезапно вышедшего из-за угла важного вида единорога, сбив того с ног. И это столкновение было подобно тому, как если бы Файр Сплеш внезапно лишился своих крыльев во время захватывающего полёта, за чем последовало бы отрезвляющее и болезненное падение.
— Я покорнейше прошу прощение, Ваша Милость, — рассыпался в извинениях совсем потерявшийся Файр Сплеш, помогая подняться потерпевшему.
— Что, теперь в гвардейцы слепых набирают? — небрежно сплюнул в ответ единорог и поспешил удалиться, надменно вздёрнув нос.
— Что, нашёл на кого заглядеться, а? — позволил себе насмешливо ухмыльнуться Брайтстоун, глядя на молодого товарища, который поправлял покосившийся шлем.
— Да так… СтатуЮ интересную увидел, — наотмашь бросил ему Сплеш, в приступе особенно сильного волнения принявшись поправлять и без того удобно прилегающие к телу доспехи, стряхивать с себя пылинки… В этот момент пегой жеребец больше походил на типичного порывистого юнца, чем на самого себя — отчуждённого и хладнокровного.
— Ладно, хватит марафетиться, твоя ненаглядная всё равно не увидит, — насмешливо ухмыльнулся Бримстоун и пара фестралов продолжила патруль, не смотря на то, что один из них был близок к тому, чтобы пренебречь обязанностями лишь для того, чтобы ещё поглядеть на томящуюся в саду чёрную кобылицу.
Оная не выходила из головы молодого гвардейца весь остаток ночи, а потом её чудный фантом, сотканный лишь из дымки его очарованных впечатлений, преследовал его, когда он лежал в постели в казармах, готовясь ко сну.
Сплеш ворочался, стараясь уложиться поудобнее, силился выбросить из головы все раздражающие спокойствия мысли, но образ незнакомки не давал покоя сердцу.
«Я просто брежу… Может, она и похожа на того аликорна окраской, но не более того», — пытался весомыми доводами и логикой одолеть вдохновлённые порывы жеребец, не дававшие ему покоя. Однако, на то они и зовутся вдонховлёнными, чтобы оставаться глухими к голосу разума… Разуму, который пусть и был пьян от жажды встречи с фантомом детской грёзы, но был способен задавать вопросы.
Как он мог видеть именно её в пору жеребячества если, согласно толкам, Принцесса Луна странствует по миру грёз, оберегая пони от кошмаров? И искать ответ на вопрос предстояло только здесь, в замке. Как и на тот, была ли увиденная незнакомка аликорном? Фестрал не был уверен, но ему казалось, что он разглядел у неё два чёрных перепончатых крыла, которые почти сливались с её шёрсткой. В возбуждённом угаре он как-то не придал им значения, а сейчас, вспоминая кобылицу… Может Файр Сплеш просто выдумал эти крылья, вспоминая? Всякий пони знает, что в Эквестрии только два аликорна — Селестия и Луна. Откуда взяться третьему?
«Сколько лет я брежу ей, сколько думаю о ней, а такое чувство, что сходить с ума я начал только сейчас… Почему это всё не даёт покоя?»
Тем не менее, рыжегривый фестрал ещё не раз проходил по тому же коридору, откуда открывался вид на уединённую беседку. И каждый раз он лелеял надежду вновь увидеть незнакомку. Сплеш украдкой посматривал в окно, шаря взглядом по Королевскому саду в поисках знакомой фигуры, но всё было тщетно… Чёрная кобылица исчезла так, как исчезает сонное видение в миг пробуждения — бесследно, оставляя после себя лишь смутные сомнения об увиденном.
Впрочем, шло время, дни, недели, а вместе с ними и служба. Постепенно образ чёрной кобылицы развеялся и оставил Сплеша в покое, а вместе с этим пришло и долгожданное, но всё равно внезапное умиротворение. Увы, ненадолго…