Сквозь тысячелетия: Аликорн ночи

Арка-Пролог. Кто есть и кто будет

Полагалось, что Принцесса Луна будет стесняться в выражениях, нелестно отзываясь о тех подданных, которые решили посвятить свои жизни защите как её, так и её сестры — Селестии. Однако просматривая многочисленные досье тех выпускников военных академий, которые стремились занять место в королевской гвардии, из уст младшей правительницы всё чаще звучали подобные реплики:

— Эта характеристика настолько же идеальна, насколько неправдоподобна.

— Удивительное сочетание дворянского происхождения, идеальных оценок и положительных отзывов инструкторов, которое вызывает подозрения.

— Курсанты вообще умеют вкладывать свои мысли в мотивационные письма, или они их пишут только под копирку?

— За кого руководители академии нас с тобой держат, присылая подобную чушь?

И Селестия терпеливо всё это выслушивала, ведь ей на пару с Луной приходилось перебирать присланные на рассмотрение документы и отсеивать непригодных для того, чтобы принять звание паладинов и защитников правительниц. Селестия была строга в этом деле, но Луна проявляла особенную безжалостность в суждениях, так что у старшей Принцессы возник закономерный вопрос:

— Луна, не слишком ли ты предвзята и быстра на столь суровые решения? Такое чувство, что ты не выбираешь гвардейцев, а выполняешь какую-то квоту по отказам.

Луна оторвала взгляд бирюзовых глаз, в которых отражался отсвет горящего за окном кабинета закатного солнца, от парящих в захвате телекинеза бумаг и скептически посмотрела на Селестию, сидящую напротив. Хоть старшая Принцесса и сияла в лучах мерцающего у кромки горизонта светила, вид у неё был уставший.

Если для Луны вечером рабочее время только начиналось, то вот Селестия вскоре должна была распрощаться со своими обязанностями и предаться отдыху. Сёстры были рады провести вместе пару часов, но, когда к совместным посиделкам примешивалась работа, сложно было испытать удовольствие от общения друг с другом.

— Мы выбираем наших будущих защитников и если я сомневаюсь в их компетенции, то имею полное право отказать, — пояснила Луна, откладывая в сторону очередную парочку бумаг, которые явно её не удовлетворили. — Впрочем, не могу не признать тот факт, что порой эти характеристики не отражают истинную суть того, о ком они написаны.

— Так и есть на самом деле, Луна. И как за самой нелестной из них может скрываться настоящий бриллиант солдатской подготовки, которому самое место в нашей гвардии, так и за самой хвалебной из характеристик может быть пони, которому страшно доверить охранять выгребную яму…

— От кого? От похитителей дерьма? — спросила Луна и ухмыльнулась, довольная шуткой.

— Может и от них, — произнесла Селестия, улыбнувшись помимо воли. — Но в любом случае, на характеристики следует оглядываться. Однако, в таком вопросе, как выбор пони в гвардию, очень сильно выручила бы личная встреча с кандидатами и приватная беседа. И какая-нибудь проверка навыков. Они бы расставила все точки над «е».

— Если ты не помнишь, то я лично устраивала проверки будущим гвардейцам до того, как потеряла возможность повелевать снами, — деловито сказала Луна, беря очередной листок бумаги и начиная вчитываться.

— Да, у тебя получались неплохие проверки на храбрость и удаль наших будущих защитников. Какая там у тебя была самая любимая?

— Нападение огнедышащего дракона. Я создавала для пони сон, в котором они видели себя гвардейцами на службе. В доспехах, с парадными мечами… В общем, создавала типичную яркую картинку, которую видят жеребята, когда воображают себя солдатами.

— Начало уже звучит как сказка, — оценила Селестия, откладывая бумаги и позволяя сестре всецело завлечь себя в разговор.

— И по сути этот сон какое-то время действительно кажется сказкой, — кивнула Луна, неудовлетворительно отметая прочитанный документ и принимаясь за следующий. — Представь себе Кантерлот во всём его великолепии и во время парада, на котором присутствуем и мы с тобой, и весь свет эквестрийской знати. И внезапно этот чудесный день омрачается нападением дракона. И в зависимости от того, как кандидаты в гвардейцы себя проявят в этом сне, я уже решала, будут ли они годны охранять нас, или нет.

— Хоть звучит ужасно, но учитывая, что всё это происходит не по-настоящему, испытание получается весьма достойным, — благосклонно кивнула Селестия. — Мне это даже напомнило о старых временах, когда Эквестрия была куда более опасным и жестоким местом. Сейчас же времена изменились.

— Как и Эквестрия, и пони, которые в ней живут. Они стали слишком мягкотелы, беспечны и легкомысленны. И, увы, с каждым годом тех, кто проходил моё испытание во сне, было всё меньше и меньше. Поэтому я отношусь ко всем этим бумажкам с таким недоверием, — призналась Луна, откладывая в сторону очередную характеристику и принимаясь за чтение новой.

Селестия хотела что-то сказать, но смолчала, увидев странный блеск в глазах сестры, которые вдруг судорожно задвигались, следуя вдоль строчек написанного на бумаге. И затем, чему-то улыбнувшись, Луна взялась за печать и, обмакнув в чернила, ударила ей по документу.

— Эй! Ты не дала почитать мне! — возмутилась Селестия.

— Не волнуйся, я знаю кого выбрала, — ответила Луна, явно готовая к негодованию. — Я приглядывала за этим пони и следила за его успехами несколько лет, и поверь я знаю, кого принимаю на службу.

— Несколько лет? — не смогла скрыть удивления Селестия. — С каких пор ты начала строить далеко идущие планы на конкретных пони?

— С тех самых, сестра, с тех самых, — ответила Луна и старшая из Диархов лишь понимающе кивнула. — Погляди остальные характеристики, я пока напишу ответ этому пони. Обрадую его, так сказать, заочно.

— Любопытно, чем же он тебе так приглянулся, что тебе так не терпится принять его к нам на службу?

— На службу, но не к нам, сестра, — с ухмылкой сказала Луна, искренне довольствуясь той озадаченностью, которая проступила на лице Селестии.

Но всего на миг, ибо вскоре белоснежный лик озарился светом внезапной догадки.

—Я поняла тебя. И надеюсь, что ты не ошиблась с выбором. Найтмер Мун очень сложно угодить.

— Не сомневайся, я знаю, что делаю.

— А раз так, дай хоть почитаю, кого ты приняла в гвардию. Больно интересно.

Без лишних слов, Луна услужливо передала сестре интересующую её бумаги и затем, вооружившись пером и чернилами, принялась писать.

Мы, Её Высочество Принцесса Луна Эквестрийская,Рады довести до твоего сведения, Файр Сплеш, что Мы ознакомились с твоей характеристикой из Лётной академии Чудо-молний, и остались ею приятно впечатлены. Принимая во внимание твои достоинства, таланты и недостатки, о которых Мы так же осведомлены, Мы решили, что хотим видеть тебя в составе королевской гвардии. Прибудь в Кантерлот, в Солнцелунный дворец, к первому числу третьего месяца лета, принеси торжественную клятву вместе с остальными новобранцами, облачись в доспехи и посвяти себя служению бессмертным правительницам Эквестрии. Мы будем рады приветствовать тебя, как Нашего нового защитника.

Это письмо… Файр Сплеш знал его наизусть, даже помнил, где стоит каждый знак препинания. Он прочитал его тысячи раз, пока дожидался той ночи, когда ему придётся отправиться в Кантерлот и распрощаться на неопределённый срок с отчим домом и родителями.

И сейчас, мчась на своих сильных кожистых крыльях сквозь дождь и ветер, от которых худо-бедно защищали дорожные плащ и капюшон, Файр Сплеш вновь и вновь мысленно повторял текст весточки от самой Принцессы Луны, которая покоилась в его седельной сумке, вместе с собранной в путешествие едой и необходимыми для странствий принадлежностями.

Это было не просто письмо, но самая настоящая грамота, свидетельствующая о том, что его заветная мечта вот-вот сбудется, и для простого фестрала из провинции королевства это значило очень многое. И какая бы непогода не застала его во время полёта в Кантерлот, нужно продолжать путь в столицу, чтобы прибыть вовремя. Однако одного желания и силы воли перед лицом непогоды было недостаточно, тем более когда летуна мучали усталость и недосып, от которых могли спасти лишь тёплая кровать и крепкий сон. На оные он и рассчитывал в одной деревеньке, в которую залетел ночью ранее на постой, и в которой у него не возникло ни малейшего желания оставаться стараниями тамошних жителей, которые были совсем не рады появлению фестрала.

— Загоняй жеребят домой, а то мало ли… Наведёт гипноз на них и с собой заберёт.

— Сегодня ночью будем дом стеречь по очереди, чтобы он к нам не влез и не стащил чего.

— Или кровь не выпил. Я слышала, что фестралы по ночам пробираются в опочивальни к молодым и красивым кобылам и пьют их кровь. До последней капли. А потом превращают их в себе подобных.

— Тогда надо запереть дочерей в подвале и насыпать перед входом черту из зёрен пшеницы. Я слышал, что пока эти кровопийцы их все не пересчитают, то в дом они зайти не могут.

Подобные суеверия и наговоры раздражали, но для ночных пони они были обыденностью и Файр Сплеш мог стерпеть их. В отличии от дерзких нападок селян, которые не хотели делить кров и пищу с чужаком из ночного народа.

Заглянув в местную корчму, Сплеш надеялся там наесться и провести день, выспавшись и согревшись. С первым проблем не возникло — за скромную плату хозяйка наготовило гостю достаточно всего, чтобы утолить голод — но вот со вторым Сплешу помешали внезапно прервавший его уединение тамошняя подростковая поросль в лице пары единорогов и пегаса.

— Ну что, поел?

— Как видите, — мрачно прошипел Сплеш, глядя на домогающихся его внимание подростков из-под тени капюшона. — А вам какое дело до моей еды?

— А такое, что если поел, то собирайся и вали из нашей деревни.

— Нам здесь такие, как ты, не нужны.

Предвзятость, бурлящие гормоны или просто желание утвердиться за счёт одинокого странника — что бы не двигало молодыми пони, но знакомство со Сплешем для них закончилось разбитыми носами и выбитыми зубами, и даже численное превосходство не помогло.

Из-за чего или кого началось мордобойство, Сплеш уже не мог сказать, ведь как это часто бывает, всякая конкретика быстро забывается, когда алая пелена гнева застилает глаза. И спала она только тогда, фестрал утолил взыгравшую злость в драке, из которой вышел победителем.

И оглядывая учинённый хаос, да лежащих у его копыт подростков, захлёбывающихся кровавыми соплями и слезами, Сплеш отнюдь не гордился собой и ему ничего не оставалось, кроме как покинуть деревню. И летя вдаль, он размышлял… Может стоило отмахнуться от очередных недоумков, мыслящих стереотипами и видящих в каждом ночном пони потенциального вредителя, и не доводить до мордобоя? В конце концов, природа уже покарала этих идиотов скудоумием…

«Нет, они получили то, что заслужили. Я не искал неприятности и ни на кого не нарывался. Если люли научат их тому, что ни к чему докапываться до незнакомцев, то оно того стоило», — нашёл себе успокоение Файр Сплеш. И сделал он это именно в тот момент, когда впереди сквозь дымку дождливого тумана начали проглядываться очертания небольшого города, стоящего у берега реки, и у которого из достопримечательностей был небольшой кирпичный замок, в котором жил местный барон. А Сплеш не сомневался в том, что городом правил именно барон, так как поселение было небольшим, выглядело невзрачно и не могло позволить себе даже защитную стену.

Файр Сплеш воспрянул духом, предчувствуя скорые кров и отдых, и начал снижаться.

Улицы были ожидаемо пусты и лишь свет в окнах говорил о том, что город не покинут и его жители пережидают непогоду у домашних очагов. Файр Сплешу устало подумал, что ему тоже не помешало бы поскорее занять место у какого-нибудь камина, за ним же отобедать и завалиться спать.

Корчмами могли довольствоваться селяне в небогатых деревнях, а вот в городах к услугам пони были таверны. С отдельными комнатами, в которых стояли кровати… После стольких часов полёта, они казались настоящей роскошью, хотя Сплеш не отказался бы и от скудной лежанки из соломы и попоны. Что угодно, лишь бы поваляться и дать отдых телу.

Зайдя в местную забегаловку, определённую по приглашающей вывеске над входной дверью, Файр Сплеш ощутил сводящий желудок аромат свежеприготовленных лакомств, смешанный с запахом табака и выпивки — поскольку день был дождливый, здешние пони решили провести его в таверне.

Файр Сплеш сбросил капюшон, давая волю пышной гриве, горящей всеми оттенками оранжевого и красного, словно листва в период поздней осени, и позволив свету от свечей коснуться его морды, отличающуюся вытянутой и чуть вогнутой в районе переносицы формой.

Сплеш был бы гордым обладателем тёмно-синей масти, если бы природа не решила подшутить над ним и не разукрасила его белыми пятнами, которые покрывали половину его лица, укрытую плащом спину и бёдра задних ног.

Однако внимание местных пони нежданный пришелец привлёк не своим окрасом, а пышными кисточками на кончиках ушей и усталыми глазами цвета горящего янтаря, которые рассекали чёрные-иглы вытянутых зрачков, и под взглядом которых некоторые постояльцы таверны неуютно ёжились.

Впрочем, внезапному гостю была нужен был только хозяин заведения, который как раз занимал место за стойкой.

— Бетпоней не обслуживаю! — поспешил объявить владелец, коим был почтенного возраста, но довольно крепкого телосложения земнопони, едва ночной летун подошёл к нему.

— Посмотри на мой плащ и в мои глаза, — низко зашипел фестрал. — За то время, что я в полёте, луна успела взойти два раза, а досюда я мчал несколько часов под дождём. Я ни о чём не прошу, кроме еды и крова, за которые я готов заплатить.

— Один такой уже заплатил двуличными дискордовскими монетами, которые превратились в деревяшки, так что с тех пор я вашего брата под своей крышей видеть не желаю. Хоть горы золота обещай, не поверю.

— И что? Ты теперь каждого ночного пони будешь держать за мошенника?

— И за мошенника, и за кого похуже. После того, как эта ваша Найтмер Мун напала на Их Высочеств, весь ваш народ вообще следовало из Эквестрии погнать куда подальше, чтобы вы больше не чинили нам бед.

После слов трактирщика в помещении стало так же холодно, как и снаружи, перед лицом дождливой непогоды. Сидевшие за столами пони помрачнели, а янтарные очи Файр Сплеша накрыла гневливая тень. Копыта так и чесались набить морду хамоватому хозяину заведения, но сил и дальше продолжать полёт уже не было, так что фестрал сглотнул негодование и, демонстративно фыркнув, направился к выходу под беспокойно раздававшееся эхом в голове имя.

Найтмер Мун…

Во всей Эквестрии не было пони, который не слышал бы о той, кому оно принадлежало — некой ночной единорожке, которая напала на Солнцелунный дворец, вступила в бой с Принцессами и постаралась сделать так, чтобы над миром нависла непрекращающаяся ночь, попытавшись заточить солнце где-то там, за линией горизонта.

Сплеш тогда был ещё шестилетним жеребёнком, но он хорошо помнил ту ночь. Серебристая луна вдруг раскалилась докрасна и казалось, что она вот-вот расколется и из неё потечёт лава. Ночное небо начало отдавать кровавым отсветом, в котором чернели облака и выгорали звёзды. Тогда Сплеш в испуге глядел на это светопреставление, не в силах оторвать глаз, пока родители не занавесили все окна в доме и не укрылись с ним в подвале.

Всеми пони в ту ночь владел страх за себя, за близких и за то, что новый день уже никогда не наступит. И сколь долго она продлилась никто точно не мог сказать, ибо тогда счёт времени остановился. Однако в конце концов по воле Селестии наступил рассвет, и Долгая ночь завершилась.

Уже шестнадцать лет прошло, но она до сих пор ужасом откликалась в сердцах тех, кто застал её, а Найтмер Мун будоражила умы пони одним лишь своим упоминанием. Кто она такая, откуда взялась и куда пропала — никто не знал и не смог узнать за минувшие с Долгой ночи годы. Однако на небосклоне недавних событий она загорелась очень яркой звездой, свет которой восхитил множество ночных пони тем, что кто-то нашёл силы бросить вызов устоявшемуся порядку, и напугал дневных, заставив их ещё больше бояться и ненавидеть своих полуночных сородичей.

Эта истерия продолжалась до сих пор, если судить по тому, что Файр Сплеш видел в академии и имел удовольствие терпеть за всё время полёта в Кантерлот.

«Вшивые дневные пони… Как же вы уже задрали. Лучше бы эта Найтмер Мун реально сделала так, чтобы вечно была ночь, чтобы в кой-то веке вам неповадно было» — обозлённым роем гудели мысли в рыжей голове фестрала, в то время как сам он сгорал от желания лягнуть хоть кого-нибудь из находящихся в таверне пони, чтобы утешить оскорблённые чувства. Однако мрачные помыслы оставили Сплеша, когда его ушей настиг писклявый жеребячий голосок:

— Мистева стванника выгнал введный пони? Мистеву стваннику некуда пойти?

С удивлением Сплеш обнаружил стоящий почти у самой двери низенький столик, за которым, на подушках, сидели совсем маленькие жеребята, которые поразили фестрала как своим присутствием в таверне, так и внешним видом. Все они были пухлые, коротконогие и ненормально мохнатые для пони, словно те маленькие собачки, которых принято держать в качестве домашних питомцев в дворянском обществе. Как же их зовут? Шпицы, вот! А ещё жеребятки не ели, а самым настоящим образом пировали, довольствуясь оладушками, пирогами, фруктами, бутылками с компотом и молоком.

Однако из всего этого пушистого выводка к Сплешу обращался жеребёнок-земнопони с шерстью бежевого оттенка и угольным цветом волос, который сидел в обнимку с банкой неопознанного Сплешем варенья и макал в него копытце с таким счастливым выражением на мордочке, что казалось, будто ему больше ничего не нужно для счастья.

— Мистев стванник выглядит уставшим! Покушай, — жеребёнок кивком головы указал на накрытый лакомствами стол. — Вкусные нями помогут почувствовать себя лучше, — сказал малыш и принялся слизывать варенье с копытца.

— Я не настолько низко пал, чтобы объедать жеребят.

— Не жевебята! — вдруг нахмурился малыш. — Пивожок и его табунчик уже большие пони! Вон, выпей молочка! Поможет вывасти, а то ты хоть и большой, но маленький!

— Кто бы говорил, — оскорблённо хмыкнул Сплеш, который действительно ростом уступал не только жеребцам, но и кобылам, намереваясь покинуть злосчастное заведение, но его остановил вновь запищявший Пирожок:

— Подожди, мистев стванник! Покушай с нами и мы скажем тебе, где ты сможешь остановиться и отдохнуть.

Файр Сплеш с сомнением посмотрел на компашку жеребят, готовый отвергнуть предложение, но вспомнив, чем он заплатил за отомщённую гордость, присел подле низкого столика, чем вызвал радостные возгласы малышей.

— Ну? И где я могу отдохнуть?

— Мистев стванник ещё не покушал! — сказал Пирожок и Сплеш, недовольно скривив губы, всё-таки неохотно утянул со стола оладушек. А потом ещё один, а затем ещё и так до тех пор, пока он не опрокинул в себя целый десяток и не запил его молоком. Всё-таки тяжело сохранять верность своей вредности, когда желудок от голода сам себя съедает.

— Йей! Мистев стванник покушал! — жеребята довольно застучали копытцами по столу.

— Пивожок пведложил ему нями, а он покушал! Он тепевь двуг!

Файр Сплеш на такой порыв эмоций ответил недоумённым выражением лица. Он видел разных жеребят, которые поведением были нелепее один другого. Чего только стоило то, как некоторые из них сходили с ума по поводу знаков отличия и вытворяли немыслимые вещи, чтобы получить их. Но эти…

— Да, я поел, а теперь говорите, — потребовал Сплеш, чувствуя, как терпение подходит к концу.

— В говоде есть цевковь аликовнистов. Там можно отдохнуть стванникам и путешественникам. Тебя там пвимут! — поведал Пирожок и с чувством выполненного долга вновь опустил копытце в банку.

Эквестрия полнилась пони, которые искренне обожали своих правительниц, но аликорнисты в своей любви к Королевским сёстрам были впереди всех остальных пони. Иначе бы они не организовали целую церковь во имя Принцесс и не написали целый свод догм и заповедей, обязательный к исполнению всеми, кто считал себя истинными подданными Их Высочеств.

Лишний раз связываться с фанатиками у Сплеша не было ни малейшего желания, но сейчас, когда он продрог до костей и хочет спать...

Поблагодарив жеребят, фестрал поднялся из-за стола, собираясь уходить, но Пирожок вдруг поднялся с насиженного места, подбежал к Сплешу и обнял его за ногу, прижимаясь к ней всем своим мягким мохнатым тельцем.

— У двуга плохое наствоение. Обнимашки помогут, — сказал малыш и другие жеребята поспешили встать из-за стола и присоединиться к объятиям, при этом словно заклинание приговаривая:

— Гвусть уходи, вадость пвиходи! Гвусть уходи, вадость пвиходи!

Файр Сплеш оглянулся, опасаясь, как бы местные не поспешили выказать своё неудовольствие из-за того, что он так тесно сошёлся с жеребятами. На счастье фестрала, ничего кроме подозрительных взглядов, он не заслужил.

И как бы неприятно это было признавать, а пушистые пони были правы — после долгих часов изматывающего полёта обнимашки действительно помогли почувствовать себя лучше.

Церковь была расположена на окраине города, будто стремилась держаться как можно дальше от мирской суеты. Она стояла на фундаменте из белого камня. Лазуристые купола венчал символ в виде солнца, лучи которого напоминали колышущиеся языки пламени, помещённого в серп полумесяца. Само же здание было возведено из белой древесины, в сочетании с которыми многоцветные витражные окна пестрели богатством оттенков. Однако даже их красота блекла перед изображением стоявших на дыбах аликорнов под козырьком паперти — белого, над которым была позолоченная буква «С», и синего под посеребряной «L» — скрестивших друг с другом передние копытца под символами солнца и луны.

Смотря на всё это, Файр Сплеш понимал, что хоть он и питает нежные чувства к правящим Принцессам, как и большинство пони, но не до такой степени, чтобы боготворить их.

Даже у той любви, которые подданные испытывают к своим покровительницам, должен быть свой предел. Аликорнисты уже давно его потеряли, иначе бы не странствовали по всей Эквестрией с проповедями и не донимали ими пони, говоря, как правильно жить и служить Принцессам-аликорнам.

Однако несмотря на это, Файр Сплеш не мог припомнить, чтобы те относились с предубеждением к ночным пони, избегали их или гнали, едва завидев. Так что провести какое-то время в их святой обители может быть не такой уж плохой идеей, и, вздохнув, фестрал без стука отворил тяжёлые двери церкви.

Зайдя внутрь, в нос ему сразу же ударила насыщенная смесь из ароматов лаванды и лилий, которые были в подвешенных под потолком чашах и стояли в вазах, стоявших у окон и алтаря. И если бы не съеденные оладушки, то Сплеш определённо откусил бы бутончик-другой, соблазнённый цветочным запахом.

Под копытами — выложенный узорчатой серой плиткой пол. Впереди — устланная алым ковром солея, на которой возвышался величественный аликорностас, увешанный иконами, на каждой из которых были изображены Королевские сёстры либо вместе, либо по отдельности.

Файр Сплеш не был знаком с иконописью аликорнистов, так что на какие-то секунды увлёкся зрелищем перед собой, угадывая мотив того или иного изображения. Вот икона в левом верхнем углу — Селестия воздевает солнце на небосвод. В противоположной стороне аликорностаса поднимала бледный диск ночи Луна. В самом верху аликорностаса — поражение Дискорда от копыт венценосных кобылиц. И в самом центре — одна большая икона, изображающая сидящих спиной к спине Селестию и Луну. Старшей сестре, сверкающей в лучах солнца, кланялись дневные пони, а младшей, скромно мерцающей в сиянии луны и звёзд — ночные. А та икона, что была внизу, показывала…

— Приветствуем в аликорньем доме, дитя ночи, — зажурчал рядом с жеребцом высокий женский голос, который застал его врасплох.

— Чем мы можем тебе помочь? — спросил другой, чуть более высокий и по тембру будто принадлежащий какой-нибудь сельской пони, которая привыкла разговаривать в фривольной манере.

Файр Сплеш почувствовал себя неуютно перед жрицами, которые возвышались над ним на целую голову. Он не боялся жеребцов, которые были и выше, и шире него. Некоторые из них так и вовсе прятали под наслоением мышц собственную неуверенность, в чём Сплеш не раз убеждался. Однако когда кобылы смотрели на него сверху-вниз, ему хотелось тот же час испариться, лишь бы избежать пристального внимания двух аликорнисток.

Одной из них была сиреневого цвета ночная единорожка, укутанная в сине-голубую рясу из бархата. Пони изучала сородича пристальным взглядом добродушно переливающихся красных глаз и с улыбкой на острой мордочке. Компанию же ей составляла дневная земнопони оранжевого, словно спелая морковь, цвета, который дополняли белые одеяния, фасон и покрой которых были аналогичны тем, которые носила ночная единорожка.

Весь внешний кобыл буквально кричал принадлежности к аликорнистской секте. А медальоны в виде полумесяца и солнца лишь подтверждали их причастность к вере.

— Я слышал, что в вашей церкви дают приют странникам. Это правда?

— Правда, — кивнула единорожка. — Сестра, я отведу нашего гостя в кельи, а ты пока продолжай подготовку к вечерней молитве. Скажи, брат мой, из каких далей тебя занесло в нашу обитель и куда ты держишь путь?

— В Кантерлот. Лечу с самых дальних рубежей Эквестрии, — ответил Сплеш, цокая следом за жрицей. — Файр Сплеш, кстати.

— Спаркли Найт, очень рада познакомиться с тобой, — кобыла тепло улыбнулась жеребцу. — Ночных пони в этом городе нет, так что увидеть сородича всегда приятно.

— А что, другие ночные пони большая редкость в этих краях?

— Нет, иногда заходят странники вроде тебя, ещё реже — таборы кочевников. В любом случае, я всегда рада помочь своим ночным братьям и сёстрам.

— И сколько стоит твоя помощь?

— Эм… Нисколько, — замешкалась с ответом Спаркли Найт, явно застигнутая врасплох таким вопросом. — Церковь помогает безвозмездно, так что ты можешь спокойно занять койку в гостевой келье.

— Безвозмездно? На что тогда живёт церковь, если вы не берёте плату?

— Должны же в Эквестрии быть такие места, где пони могут рассчитывать друг на друга не за битсы, а просто потому, что они — пони, разве нет? — спросила единорожка. — Тем более, что каждый из нас — подданный Их Высочеств. Мы должны жить в мире и согласии, готовые протянуть друг другу копыто помощи. Зачем Им поддерживать гармонию в Эквестрии, если сему будут чинить помеху собственные подданные?

— Действительно... Зачем стараться ради тех, кто не ценит твоих усилий? — сухо согласился Файр Сплеш.

— Кстати, прости моё любопытство, но почему ты направляешься в Кантерлот? Я повидала немало ночных пони и редко кто держал путь в столицу. Такое чувство, будто они стараются держаться от неё подальше.

— Ну… — замялся Сплеш, смущённый таким вниманием к своей персоне. — Я хочу посвятить себя одной пони, которая очень сильно повлияла на мою жизнь. Больше я ничего не могу сказать.

— Хорошо. Все мы имеем право на тайны. А откуда ты? Это ведь не секрет?

— А… Из Битвин-Ривера. Ты вряд ли слышала об этом городе. Он почти на самой окраине Эквестрии, промышляет шахтёрским делом.

— Какое совпадение… Я как раз из шатхёрской семьи, — поведала жрица, грустно улыбнувшись. — Тяжёлое это дело, шахтёрство, но необходимое.

— И неблагодарное, — практически сплюнул Сплеш. — У меня отец шахтёр и за всю свою жизнь он не заработал себе ничего, кроме подорванного здоровья. И такая история в каждой семье. В Битвин-Ривере большинству жеребцов только и остаётся, что идти гнуть спину на шахте. Потому что другой работы нет. И так из поколение в поколение. Для провинциальных городов подобный уклад жизни что-то вроде проклятия.

— Мне горестно такое слышать, — участливо произнесла жрица, — потому что я и сама родом из подобного города, только у нас выбор стоял между шахтой и лесопилкой. Впрочем, подобный уклад жизни не может длиться вечно. Их Высочества для того и есть в Эквестрии, чтобы делать жизнь пони лучше.

— Судя по тому, что в Битвин-Ривере ничего не меняется уже десятилетия, у них не очень получается.

Сплеш с самого начала заприметил примыкающие к церкви по бокам флигельные пристройки, отличавшиеся ёмкостью и компактностью. И как оказалось, именно они и отводились под жилые помещения для внезапных постояльцев. Они были оформлены полукругом и, несмотря на всю свою тесноту, вмещали до шести коек. На одной из них как раз устраивался жеребец, с которым Файр Сплешу предстояло соседствовать остаток дня, хотя рыжий жеребец предпочёл бы провести в одиночестве.

— О, не ожидал я увидеть родича в столь поздний час! Привет, брат! — приветствовал пегого фестрала сидящий на одной из кроватей ночной пегас, который выделялся на общем синевато-голубом фоне комнаты своей мастью, сочетающей в себе тёмно-фиолетовый цвет волос и блекло-серый окрас шёрстки.

— Добрый день, — монотонно ответил Файр Сплеш, вдруг испытавший острую необходимость спрятаться от пристального взора голубых глаз, которым незнакомец словно прощупывал его седельные сумки, которые открылись его взору, когда фестрал снял с себя плащ и обнажил крепкую и стройную, словно тростник, фигуру и знак отличия в виде всплеска пламени.

А ещё Сплешу очень сильно захотелось двинуть соседу по морде, которой заострённая бородка придавала пижонское выражение. С такими же ухмылками в лётной академии расхаживали дворянские отпрыски и какие-нибудь повесы, привыкшие брать от жизни всё и смотрящие на Файр Сплеша, а также на других пони из простого сословия, с самомнением и с некоторой долей снисхождения.

— Эх, когда для нас, детей ночи, день был добрым? — саркастично поинтересовался пегас. — Хотя если бы та жрица Луны составила бы мне компанию под палящим солнцем, тогда да... день был бы добрым.

Сплеш не ответил, подходя к ближайшей койке и сбрасываю на неё свою поклажу.

— Меня, кстати, Стики Хуф звать, — не роняя улыбки с морды представился пегас, подходя к фестралу и протягивая ему переднее копыто. — Тебя тоже хозяин той харчевни послал куда подальше?

— С таким именем находятся пони, которые не против пожать тебе копыто? — холодным тоном спросил Файр Сплеш, давая понять, что он говорит вполне серьёзно, а не сорит саркастическими шутками. — Мне всё равно как тебя зовут и кто ты такой, так что можешь забить на все приветственные расшаркивания.

— Да уж... — нахмурился пегас, глаза которого заслонила гневная тень, не предвещающая ничего хорошего. — Вы, пятнистые, все такие засранцы, или ты один такой?

— За всех не могу говорить, я ведь не засранец, — равнодушно бросил Файр Сплеш, пряча сумки под подушку и укладываясь на постель. — Завтра меня здесь уже не будет, так что я не собираюсь забивать голову бессмысленными знакомствами, — сказал фестрал и укрылся одеялом, стремясь и поскорее завершить разговор, и закончить этот изнурительный день.

Пегас хотел сказать что-то ещё, но видя неотзывчивость соседа, он предпочёл вернуться на свою койку, и за это Файр Сплеш был по-своему благодарен. Последнее, чего ему хотелось, так это тратить своё время на разговоры с теми, до кого ему не было никакого дела.

— Не знак отличия определяет пони, а пони определяет свой знак отличия…

Этот голос манящим эхом раздавался в грёзах Файр Сплеша. Раздавался из поры далёких жеребячьих лет, когда он впервые его услышал. И вот, спустя столько лет, он раздался снова. Этот голос окрылял и вдохновлял мчаться вперёд, навстречу мечте, и Сплеш мчался все те долгие года, что он провёл за учёбой в академии.

Ради той, кому он принадлежал, он стал одним из лучших выпускников и теперь претендовал на звание королевского гвардейца. А всё для того, чтобы стоять подле той, кто дал ему смысл жить.

— Не знак отличия определяет пони, а пони определяет свой знак отличия…

И вот, спустя столько лет, Сплеш вновь услышал его. Глубокий и утробный, словно у властной королевы. Вернее, его эхо, фантомный отголосок того, каким Сплеш его запомнил. И тем не менее, его было достаточно, чтобы фестрал продолжал мчаться за своими грёзами, которые манили его не только своим властным гласом, но и блеском бирюзовых очей, цвет которых не поблек в памяти Сплеша даже спустя столько лет.

Проснувшись, фестрал растерянно заозирался по сторонам, но вспомнив о том, что остановился в церкви, успокоился.

Сквозь многоцветные витражные окна доносились лучи рассветного солнца, один лишь отсвет которых соблазнял ночного летуна вновь уронить голову на подушку и проспать до самого заката. Ещё и изнывающие от боли крылья и тело требовали заслуженного отдыха… И Сплеш не собирался им в этом отказывать. Да и к тому же лететь при свете дня, а не под прикрытием ночных теней, для него было настоящим извращением, как и для любого полуночного пони.

Жеребец определённо повалялся бы ещё, если бы через закрытую дверь до его ушей не донеслись устроенные собравшимися в церкви пони молитвы.

Сплеш ещё никогда не видел церемонии аликорнистов, однако посмотреть на сей действо было любопытно.

Выйдя из кельи фестрал увидел, что просторное помещение заполонили пони всех видов, полов и возрастов, которые в унисон и нараспев затягивали молитву:

— Игого, славься Лучезарная Животворящая Солнцедержительница Селестия, Богиня-мать дневных пони. Игого, да осветится новый день твоею мудростью и милосердием.

На солеях, за клиросами, стояли возглавлявшие процессию жрицы. Молитву зачитывала прислуживающая Селестии земнопони, и собравшиеся старались, пусть и нескладно, но повторять за ней, не забывая на каждое «игого» припадать к полу в поклоне.

— Игого, да славься Белосиятельная Грёзотворящая Лунодержительница Луна, Богиня-мать ночных пони, — перехватила молебельный речитатив Спаркли Найт, словам которой толпа откликалась с таким же почтением и благоговением, с каким и словам солнечной жрицы. — Игого, обрети отдых и покой при свете солнца животворящего, волею сестры твоей воздетого на небосвод.

— Игого, да сменит солнце златое на небосводе луну беломордую! — вместе и торжественно принялись зачитывать служительницы сестёр-аликорнов. — Игого, да сгорит во свету нового дня старая ночь, ибо таков установленный Ими порядок, который был, есть и будет! —закончили молитву кобылы, в то время как пони замерли в последнем и самом долгом поклоне.

Файр Сплеш определённо не был готов ни к такому зрелищу, ни к монотонному «игого», от которого разболелась голова, ни к стыду, который он испытал за этих пони. Обожествление Королевских сестёр, раболепие и вознесённое до небес почтение… Хотел бы Сплеш знать, как бы правительницы отнеслись к подобным церемониям, если бы узрели их воочию. Надо полагать, не очень хорошо, если учесть тот факт, что Диархи пренебрегают церковью аликорнистов столько, сколько она существует.

Но об этом можно подумать лёжа в мягкой постели, подальше от глаз селян, парочка из которых уже недобро посмотрела в сторону Файр Сплеша. И среди них был хозяин таверны, который явно ожидал подлянки от несостоявшегося клиента.

То, что сосед в лице Стики Хуфа внезапно пропал, порадовало Сплеша. Можно было сполна насладиться и отдыхом, и одиночеством.

Весь день фестрал провёл в постели, высыпаясь и набираясь сил перед новым полётом, за который надеялся наконец достигнуть Кантерлота. И когда день начал гаснуть в надвигающихся тенях сумерек, Сплеш решил, что пора вставать.

Под распеваемую из-за двери вечернюю молитву, Файр Сплеш приступил к завтраку, стараясь по-солдатской манере закончить с ним как можно скорее.

— Игого, славься Белосиятельная Грёзотворящая Лунодержительница Луна, Богиня-мать ночных пони. Игого, да одарит она всяк дремлющего дневного пони своим визитом в Чертогах грёз, да окропит его своею мудростью и милосердием, — раздавались из-за двери завывания пони, которые старались повторять молебен за Спаркли Найт.

— Игого, славься Лучезарная Животворящая Солнцедержительница Селестия, Богиня-мать дневных пони. Игого, сомкни очи при луне беломордой и дай себе отдых, как и дети твои дневные, — продолжила жрица-земнопони, в то время как уже почти одолевший завтрак Сплеш порадовался тому, что вскоре эти стенания подойдут к концу.

— Игого, да сменит луна беломордая солнце златое! Игого, да смеркнется старый день, чтобы засияла новая ночь, ибо таков установленный Ими порядок, который был, есть и будет! — окончили службу аликорнистки и, почти единовременно вместе с ними покончил с едой Файр Сплеш.

Он бы предпочёл уйти из церкви так, как привык уходить из тех заведений, в которых останавливался на отдых — не прощаясь. Однако в этот раз Сплеш изменил своей привычке и он тепло простился со жрицами, благодаря их за кров. Кобылы заверили Сплеша, что будут рады вновь видеть его под сводами своей церкви, но фестрал был уверен, что больше ему не придётся делить с ними одну крышу над головой.

Закончив со словами благодарности и прощания, Файр Сплеш покинул церковь. Открывая входные двери, он ожидал что слух ему начнёт ласкать привычный ночной оркестр, в котором разыгрывают свою трель сверчки под уханье сов, но вместо этого его ушей настиг заходящийся в брани повышенный голос, принадлежащий недружелюбному трактирщику.

Пони целенаправленно цокал в сторону церкви, сопровождаемый двумя молодыми пегасами, не иначе как своими сыновьями. И глядя на их озабоченно-целеустремлённые морды Файр Сплеш подумал, что не стоит ждать ничего хорошего.

— Вон! Это он обокрал нас! — поспешил броситься обвинениями трактирщик, едва завидев рыжегривого фестрала.

— Ну конечно... — удручённо вздохнул Сплеш, ни капли не удивлённый обвинениями. — Только случается какая-то гадость, нужно побыстрее найти ночного пони, на которого можно всё свалить.

Жеребёц повёл крыльями, разминая суставы и готовясь к тому, что вскоре разговор придётся вести на языке грубой силы.

— Обокрал, значит? — с деланным безразличием спросил фестрал, когда процессия из трёх пони подошла ближе. — Ну давай, доказывай, что это я.

— А чего тут доказывать? — злопыхая парировал трактирщик, стоя чуть ли не нос к носу с несостоявшимся постояльцем и явно пытаясь морально задавить его разницей в размерах. — Город у нас небольшой, все друг друга знают. Сколько жил здесь, никто ни у кого и ни то что деньги, яблоки из огорода не воровал! А стоило только появиться дрянным бетпони... — старший пегас демонстративно сплюнул под ноги Файр Сплешу.

— Молоко не забудь потом проверить, говорят оно тоже из-за нас скисает, — равнодушно отозвался в ответ фестрал.

— Ты это, — решительно шагнул вперёд один из младших пернатых, — не дерзи. Ещё как бы можно всё мирно решить, без стражи.

— Провинциальщина обвиняет меня в краже только потому, что я родился ночным пони, а мне ещё и не дерзить? — зашипел Файр Сплеш, недвусмысленно продемонстрировав острые клыки. — Стражу хочешь? Давай, зови. Только в Эквестрии действует презумпция невиновности. Знаете, что это значит? — вопросительно оглядел пони пегой летун, довольный замешательством в их глазах. — Тогда объясняю: это не мне придётся убеждать всех, что я невиновен, а вам придётся доказывать то, что я обокрал вас, — просветил фестрал, делая решительный шаг вперёд и вызывающе упираясь своей крепкой, пусть и небольшой грудью, в покатистую грудь трактирщика. — Будут доказательства или свидетели, которые подтвердят, что это я совершил преступление? Или ограничитесь только своей расовой неприязнью, а?

Воинственный гонор, который распылял недовольство хозяина выпивального заведения, сразу же пошёл на убыль. Иного же расположения духа был один из его сыновей, демонстративно повёдший крыльями:

— Я тебе такую презумпцию невиновности покажу, мать родная не узнает.

— Сколько там у вас украли? Две, три сотни битсов? — как бы невзначай спросил Файр Сплеш, начиная шарить копытом во внутреннем кармане плаща. — Наверняка немало, да? Иначе бы вы так не верещали. Что же, пересчитывайте, — фестрал демонстративно потряс худым кошельком, — но учтите, если там окажется меньше, чем у вас увели, к страже пойду уже.

— Это с какого Дискорда? — удивился один из младших пегасов.

— А с такого, что обвинения без доказательств — это клевета. А за неё тоже полагается наказание. И будьте уверены, я смогу доказать вашу вину. Ну так что? — Файр Сплеш демонстративно подбросил жалостливо звякнувший кошель, в то время как троица пони неуверенно переглянулась. — То-то же.

— Что здесь происходит? — робко показалась во входной двери церкви сиреневая мордочка Спаркли Найт.

Стоило только служительнице церкви выдать своё присутствие, как глава обокраденного семейства обратил своё внимание на неё.

— Где второй? Я знаю, их двое у вас остановилось! Куда второй делся?

— Стики Хуф? Не знаю, улетел, видимо...

— В какую сторону?

— Я не знаю. А что такое? Не приведи Её Сиятельство Луна, случилось что?

— Случилось. Обокрал, крыса.

— Ну что, па, полетим за ним? — норовисто спросил один из сыновей.

— В ночи мы скорее сами потеряемся, чем его найдём, — цыкнул в ответ отец с таким видом, будто был готов кого-нибудь ударить, лишь бы дать выход гневу.

Он посмотрел на сыновей, затем на Сплеша, будто решая на ком из них выместить накопившееся негодования. В итоге выбор, как и удар копытом, пал на половицу паперти.

— Живёшь себе, как честный пони, зарабатываешь, копишь деньги, а какая-то крыса просто так на них копыто накладывает, просто потому, что захотелось! Дискорд побери!! — он отдышался и обратился к сыновьям: — Завтра чуть свет — летите к графу! Попросите его, чтобы толковых следопытов или магов-ищеек каких расшевелил, чтобы они нашли этого ворюгу. На нашу-то стражу надежды никакой нет.

— Думаешь, они смогут его найти? — скептически поинтересовался один из молодых летунов.

— Пусть ищут! На кой мы тогда налоги платим, если нас даже от воровства уберечь не могут!? — в сердцах вопросил трактирщик и двинулся вместе с сыновьями в сторону города, оставляя позади удручённую жрицу и Файр Сплеша, который с оскорблённой издёвкой подумал, что перед ним могли бы и извиниться.

Проклиная про себя тупых провинциалов, мыслящих стереотипами и предрассудками, Файр Сплеш расправил крылья и приготовился сорваться в последний полёт до Кантерлота, как его вдруг остановил тихий и обречённый вздох сиреневой единорожки:

— Когда уже, во имя Её Сиятельства, это всё закончится?

— Что именно? — помимо воли откликнулся на стенания кобылы фестрал.

— Когда одни пони перестанут относиться к другим с предубеждением. Если ночной пони, то обязательно — вор, жулик и шарлатан, ну а если дневной, то...

— Мягкотелый легкомысленный лентяй, привыкший всеми четырьмя копытами загребать блага жизни, — Файр Сплеш сложил крылья и направился к Спаркли Найт, пойманный на крючок разговора. — Знаю я их. Насмотрелся в лётной академии.

— И что, каждый дневной пони был именно таким?

— Зачастую — лишь дворяне. Впрочем и среди тех, кто был простого происхождения, хватало таких пони, которыми хотелось повыбивать зубы за их отношение ко мне и другим ночным пони. Однако у каждого пони есть свои недостатки, в том числе и у ночных. А предрассудки… С ними удобнo жить. Каждого ночного пони можно считать вором и обманщиком, дневных пони — обленившимися из-за сытой жизни высокомерными идиотами.

— И к чему мы придём, если каждый пони будет пытаться искать подтверждения своим худшим предубеждениям? —спросила служительница Лунной кобылицы. — Если бы только пони не относились к другим так, как не хотели бы, чтобы относились к ним самим…

— Ну… До этого дойдёт очень нескоро.

— Может быть и так, но я буду надеяться, что когда-нибудь это случится. Что же, лети себе, брат мой. Пусть мать наша, Грёзотворящая Луна, хранит тебя, куда бы крылья тебя не принесли.

— У меня есть мать, я знаю её имя, и она не Принцесса Луна, — вопреки своей выдержке клацнул клыками рыжий жеребец.

— Может и так, но в конце концов все мы живём под Её луной и звёздами, — сказала жрица и, смиренно поклонившись на прощание, скрылась за дверями церкви.

Файр Сплеш закатил глаза и, расправив крылья во всю ширь, резко взмахнул ими, огласив окрестности громким хлопком и озарив сумрак поднявшейся волной пламени, которая расползалась по земле. Впрочем, она быстро погасла, оставив после себя почерневшую траву и растворяющееся в воздухе облако тёмного дыма.

Порой сталкиваясь с таким отношением, Сплеш думал о том, чтобы подтвердить худшие ожидания дневных пони. Ограбить кого-нибудь или обокрасть только для того, чтобы почувствовать хоть какое-то отмщение.

Подобная мысль приходила ему в голову не первый раз. Когда-то она посетила Сплеша во время странствий с его наставником сиром Райзором, и тогда ещё восьмилетнему фестралёнку хватило наивности поделиться ей со своим покровителем, который отреагировал весьма холодно:

— Ты позволишь всему этому невежественному бреду толкнуть тебя на преступление, Сплеш? Позволишь всем этим предрассудкам и шепоткам за твоей спиной определить, что тебе делать и как поступать? Ты вроде королевским гвардейцем собирался стать, а не преступником.

Слышать нечто подобное от такого же фестрала, да ещё и с рыцарским саном, которого преданность и служба Принцессе Луне оставили со шрамами, было необычно для негодующего от предвзятого отношения со стороны дневных пони жеребёнка, но отрезвляюще.

И сейчас, летя над укрытыми тенями ночи просторами Эквестрии, злопыхавший Сплеш вспоминал слова наставника, которые охлаждали его негодование так, как делали это на протяжении многих лет.

«Да, я хочу стать королевским гвардейцем, а не тем, кто совершает преступления из расовой неприязни. Я не позволю каким-то идиотам сбить меня с моего пути. Как там говорится у пегасов… Ни один орёл в небесах не внемлет квохтанью кур», — с некоторой надменностью размышлял Сплеш, глядя в занавешенную вуалью из туманной дымки даль. Там был Кантерлот, в нём — Солнцелунный дворец, и в одной из его высоких башен живёт та, кто пришла к Сплешу во сне, вдохновила найти свой особый талант, принёсший ему знак отличия, та, кому он посвятит свою жизнь. И та — бессмертная, повелевающая снами.

I. Кобылица из королевского сада

В это главе появится немножко Найтмер Мун, йей!

Кантерлот белокаменный и златоглавый, столица Эквестрии… Файр Сплеш уже бывал в этом городе вместе с сиром Райзором, как раз незадолго до того, как тот передал своего подопечного на попечение в Лётную академию Чудо-молний. Тогда, едва переступив через городские ворота, Файр Сплеш был близок к тому, чтобы начать носиться по Кантерлоту словно комнатная собачка, которую вывели в большой мир и спустили с поводка, исследуя столицу. От подобного поведения удержало лишь присутствие наставника.

Всё пегому фестралу тогда было интересно, на каждый дом хотелось поглазеть, заглянуть во множественные салоны и кабаре и посмотреть, что же творится там, в заведениях, двери которых были закрыты для жеребят. Однако Кантерлот успел потерять свой блеск и очарование в глазах Файр Сплеша за те годы, в которые он постигал воинское лётное искусство. Приютившей тогда ещё фестралёнка кампус его альма-матер находился недалеко от города, так что Сплеш, когда подрос, регулярно выбирался в Кантерлот на выходных, чтобы если не вкусить столичной жизни, то хотя бы посмотреть на неё. И увиденного пегому жеребцу вполне хватило, чтобы разочароваться в ней.

Роскошные фасады, пышные барельефы, дома из белого камня с золочёнными крышами, музеи, галереи, изысканные рестораны и театры, в которых выступали знаменитые актёры и лучшие голоса Эквестрии... Окружённые всем этим жители столицы считали себя вторыми среди пони, отдавая первенство дворянам и важным чинам, которые в свою очередь признавали над собой только самих Принцесс, смотря на приезжих, как на существ второго сорта. Чванство, снобизм и высокомерие пропитывали Кантерлот от самых его тёмных переулков и до Солнцелунного дворца.

После выпуска из академии Сплеш поспешил вернуться на малую родину, чтобы проведать родных спустя лета разлуки и отдохнуть, и вернувшись из Битвин-Ривера он увидел, что столица совсем не изменилась за время его отсутствия. Разве что в пригороде начали закладывать первую в столице церковь, да и то только потому, что землю выкупил один особенно преданный Принцессам меценат, который позволил кантерлотской общине аликорнистов построить свою святыню.

Однако Файр Сплеш был равнодушен и к столице, и к тому, что в её пределах творят аликорнисты. Единственное, что вызывало в его сердце трепет, так это Солнцелунный дворец, за стенами которого жили Принцессы-аликорны, одной из которых он посвятит свою жизнь.

Минута долгожданного заступления на службу не должна была заставить себя ждать. Укладываясь спать в снятой в кабаре комнате, Файр Сплеш каждой шерстинкой на своём теле чувствовал, как течёт время вокруг него, приближая заветное мгновение. Вскоре он принесёт торжественную присягу перед лицами Диархов, облачится в доспехи и навсегда распрощается со своей прежней жизнью, начав новую, которая будет принадлежать правительницам. Пока что им двоим, а затем — только одной. Через несколько лет службы можно будет поступить в личную гвардию либо к Солнечной, либо к Лунной кобылице. И Сплеш знал, к какой из них склоняется его сердце.

Минуло много лет с той памятной встречи с ней во сне, и фестрал надеялся, что когда-нибудь непредсказуемая дорога грёз вновь сведёт его с той, кто вдохновил его, однако до сих пор, они не сделали Сплешу такого подарка. А раз так, то ему оставалось надеяться, что реальность окажется более отзывчивой к его чаяниям и уже вскоре он предстанет перед теми бирюзовыми очами, которые он мечтал увидеть дольше, чем живёт.

Присяга… Одну Файр Сплеш уже приносил, выпускаясь из лётной академии. Он клялся служить Эквестрии, ценой собственной жизни оберегать её законы, отстаивать свободу и стоять на страже населявших её пони. А вот сейчас, в часы заката, в тронном зале, перед престолами Солнца и Луны, он, вместе с остальными ночными пони, принесёт клятву лично Королевским сёстрам.

Все новобранцы стояли выстроившись в несколько рядов в тронном зале и лицами к возвышению, на котором на своих тронах восседали царственные аликорны, взирая на своих будущих защитников. Взгляд Её Высочества Селестии фестрал узнал сразу. Солнценосная глядела на собравшихся пони так, как на самого Сплеша глядела мама — ласково и заботливо, точно на свору маленьких жеребят, за которой нужен глаз да глаз. Ну и добрый наставительный совет, который удержит от какой-нибудь глупости. Несколько иначе взирала на своих будущих защитников звёздогривая Луна.

Она смотрела на них так, словно разглядывала с вершины самой высокой горы в Эквестрии, и разглядывала очень старательно, будто смотрела каждому и в сердце, и в душу. Если глядя на Селестию Файр Сплеш испытывал такое спокойствие, какое дарят материнские объятия, то посматривая на Луну из под рыжей чёлки, фестрал не мог отделаться от ощущения, что художница созвездий рассматривает его, словно какой-то механизм, который она хочет изучить и разобрать по деталькам.

Источающая тёплую любовь Селестия, овеянная хладом недосягаемого величия Луна… Сложно сохранить былое хладнокровие перед ликами обоих аликорнов. Одной Принцессы то было много, а уж когда они присутствовали дуэтом…

Помимо них также присутствовали стоящие в другом конце зала родственники новобранцев, среди которых были как простородцы, так и знатные особы. Однако вся эта многоликая толпа была безразлична Сплешу, ведь среди неё не было никого, кто был бы мил сердцу пятнистого фестрала. Разве что наставник мог тесниться где-то там, среди собравшихся, но тот всегда вольно летал по Эквестрии. Наивно было бы надеяться на его присутствие.

Так что Файр Сплеш чувствовал себя одиноким среди будущих товарищей по службе, перед ликами Принцесс и целой плеядой каких-то высокопоставленных пони, которые заседали за длинными столами, расставленными по обе стороны от возвышения для престолов. У каждого было по бумаге, а перед одним из них, сидящим ближе всех к Принцессам, стояли небольшой гонг и песочные часы.

— Ваши Высочества Принцессы, гвардейцы-новобранцы для принесения торжественной присяги построены! — зычно отчеканил капитан королевской гвардии и отдал честь, замерев в торжественной позе.

Сёстры же, ничего не ответив, лишь поднялись с насиженных мест и чинно начали спускаться, овеянные царственным шармом. Смотреть на них, представших вместе единовременно, было равносильно тому, что увидеть в один день на небосводе солнце и луну, замерших напротив друг друга — совершенно невероятное зрелище, от которого невозможно было оторвать взор.

— Наши маленькие пони… — развеял напряжённую тишину тягучий и вязкий в своём звучании, словно цветочный сироп, голос Солнечной кобылицы.

— Наши верные подданные… — подхватила своим грудным высоким голосом Лунная.

— Мы не только рады приветствовать вас в этот день…

— Но и безмерно благодарны вам всем за то…

— Что вы все избрали своим призванием служить не только сохранности Эквестрии, но и личном нам, своим правительницам.

— Мы не призывали вас на эту службу, не просили посвятить свои жизни служению нам, но вы это сделали.

— И за это мы вам всем очень признательны, — хором закончили Принцессы и благодарно склонили головы перед выстроившимися новобранцами.

Файр Сплеш почувствовал, как после слов сестёр-диархов прохладный воздух просторного зала начинает теплеть. Или это просто в его жилах разгорячилась из-за беспокойного возбуждения? Неважно, сейчас его заботили лишь Принцессы, а если быть точнее, то младшая из них.

Пегой фестрал тщательно приглядывался к ней, прислушивался к звучанию её голоса, пытаясь понять — ей ли он бредит уже несколько лет? Она ли та самая, благодаря кому он обрёл и знак отличия, и способность летать?

— И теперь, когда вы все предстали перед нами… — вновь взяла слово Селестия.

— Мы просим, чтобы вы все принесли клятву верности нам, как вашим Принцессам. Чтобы мы видели тех, кто хочет посвятить свою жизнь нашей защите и сохранности.

— Мы хотим видеть и слышать ваши клятвы потому что тот, кто принимает на себя гвардейскую ношу, неразрывно связывает свою жизнь с нами, правительницами Эквестрии. Связывает до тех пор, пока эти узы не разорвём мы, решив что вы сполна исполнили свой долг, либо их не разорвёт сама смерть.

От последнего слова по помещению повеяло чёрным холодком, от неприятных прикосновений которого не спасала никакая шёрстка. И Файр Сплеш не был исключением, всецело проникшись той серьёзностью, благодарностью и царственностью, которую источали Солнечная и Лунная кобылицы. А меж тем Селестия, оглядев новобранцев во время секундной паузы, продолжила:

— Принятие гвардейского обета — это очень ответственный шаг и мы дадим вам последние три минуты на раздумья.

— Успокойтесь и тщательно всё обдумайте, прежде чем принимать окончательное решение. Если вы вдруг поймёте, что служение нам — это не тот путь, который вам стоит для себя избрать, то…

— ...то не стесняйтесь выйти из этого зала, — на губах Селестии зацвела тёплая, ободряющая улыбка. — Вам предстоит принять судьбоносное решение и мы хотим, чтобы оно было сделано на ясную голову и с безмятежным сердцем.

— Даже если вы откажетесь служить нам, вы сможете послужить благу Эквестрии, а где и как… Это уже вы будете вольны решать сами.

— А сейчас, наши маленькие пони, начинается отчёт. Думайте и решайте, а мы подождём.

Один из пони за столом перевернул песочные часы и зал заполнил звон песчинок, бьющихся о стекло. Удивительно, как он звучал столь отчётливо в столь просторном помещении, разбавляя напряжённое молчание, лёгшее на новобранцев. В оном, казалось, можно было бы услышать мысли рядом стоящего собрата по ратной службе, если как следует напрячь слух. Надо полагать, лишь шипение песчаной струйки в часах не позволяло их как следует различить.

Мимолётом Файр Сплеш подумал, что именно так звучит течение самого времени, в котором плещутся секунды, уносящие с собой мысли ночного летуна. Тот ли путь он для себя избрал? Не пожалеет ли о сделанном решении, которое ему продиктовали сердечные бредни, не покидающие с его с жеребячьей поры? Возможно. Но как можно было думать об этом, когда та, кто вдохновил его, сейчас стояла всего в нескольких футах, разделяемая парой рядов новобранцев.

— Не знак отличия определяет пони, а пони определяет свой знак отличия.

Луна… Файр Сплеш думал, что сомнения отпустят его вместе с последней песчинкой в стеклянный часах, но вот… Отведённый для размышлений срок подошёл к концу, а пегой фестрал всё терзался в догадках. Той ли пони он вознамерился посвятить себя?

А пока Файр Сплеш предавался сомнениям, пони один за другим выходили из строя, подходя к венценосным кобылицам, произнося клятвы верности, припадая к их копытам, отмечая поцелуями. И вскоре настал черёд Файр Сплеша…

На сделавшихся хрустальными от волнения копытах он двинулся к Принцессам. Провожающие его взоры сослуживцев и сидящих за столами важными пони ощущались впивающимся в кожу роем острых иголок, а обращённые к молодому жеребцу взоры правительниц вовсе посылали по его стройному телу одну волну не уютного жара за другой. Между ними и пегим летуном было расстояние по меньшей мере в два десятка шагов, и мысль о том, чтобы обратиться горсткой пепла на пути к ним, не показалась Сплешу такой уж плохой. По-крайней мере, это помогло бы избежать неловкости. Однако, чуда не случилось и фестрал-таки дошёл Королевских сестёр, опустился перед ними на колени и торжественно произнес:

— Я, Файр Сплеш, клятвенно присягаю на верность Их Высочествам Принцессам Эквестрии, Селестии и Луне. Обещаю защищать их ценой своей жизни и с достоинством нести звание их гвардейца. Я заступаю на службу в этот миг и буду нести её до тех пор, пока либо смерть не положит ей конец, либо до того дня, пока слово Их Высочеств не снимет с меня гвардейские обязанности.

— А мы рады принять тебя, как нашего защитника, Файр Сплеш, — с благосклонной улыбкой изрекла Селестия, в то время как фестрал запечатлел поцелуй на её золотом накопытнике.

— И будем ждать, что на службе ты проявишь себя наилучшим образом, — сказала в ответ Луна, когда жеребец отметил своим губами и её украшение на ноге, после чего на её морде зацвела улыбка. — А теперь ступай. Гвардейская книга ждёт, пока ты оставишь на её страницах свою подпись, — величественным кивком указала в сторону одного из столов Звёздогривая и украдкой подмигнула Сплешу, которому самоуважение не позволило зардеться от избытка чувств.

А ещё ощущение того, что реальность начала рушиться. Словно в забвении, фестрал прошёл к столу, к толстому раскрытому фолианту, где принял от чинного вида единорога перо, обмакнул его в чернильницу и оставил свою подпись на пожелтевшей странице. Сделал он это с ужасным его сердцу осознанием того факта, что в своём давнем сне он видел отнюдь не Принцессу Луну. Однако если не её, то кого же? И да… Что вдруг нашло на обычно спокойную и хладнокровную с виду Лунную кобылицу?

Клятвы произнесены, каждый принёсший их пони оставил след своих уст на накопытниках Диархов, парочка пустых страниц Гвардейской книги заполнилась новыми завитками подписей, а значит, самое время для обрёкших себя на гвардейскую тяготу пони уделить минутку внимания родным. Зазвучали слова поздравления, зачмокали поцелуи, оставляемые на щеках и губах будущих паладинов аликорнов. И только Файр Сплеш чувствовал себя лишним на этом празднике жизни, созерцая его со стороны, в одиночестве.

«Ну и ладно. Когда я делил важные моменты своей жизни с близкими?» — безразлично повёл крыльями жеребец, оглядывая толпу пони, которая постепенно начала расходиться. Завтра у новобранцев состоится первая служебная ночь, а сейчас у них были свободные часы, которые можно было провести с родными. И многие решили сделать это за пределами замка, а Файр Сплеш… А он решил просто пойти в казармы и написать письмо родителям.

— Гвардеец Файр Сплеш? — вдруг окликнул в просторных коридор дворца новоиспечённого защитника Принцесс облачённый в тяжёлые тёмно-фиолетовые доспехи ночной единорог, которому нагромождение металла на покатых мышцах придавало сходство с ожившей горой.

— Так точно, — отсалютовал Файр Сплеш, который перед лицом идущего к нему жеребца выглядел столь же внушительно, сколь речной карбус перед носом фрегата.

Жёлтые глаза переливались неоднозначным блеском. Под доспехами различался оранжевато-фиолетовый оттенок, какой можно увидеть на небосводе в часы позднего заката, а по мощной шее рассыпалась чёрная грива.

— Лон Шейд, командующий ночной стражей и твой командир, сынок, — представился довольно мелодичным и мягким голосом единорог, который не сочетался с его грузной внешностью.

— Рад знакомству, сэр. И я знаю, кто мой отец, — хладнокровно бросил в ответ фестрал.

— Это хорошо, мне такого счастья знать не довелось, — хмыкнул в ответ командир, застав новичка врасплох своим откровением ничуть не хуже, чем тот его своим колким ответом. — Заступаешь на патруль завтра с заката, напарника завтра узнаешь, а пока… Держи, — единорог вдруг вынул откуда-то из-за защитных пластин письмо при помощи магии и поднёс его к фестралу. — От сира Райзора.

— Спасибо, — поблагодарил Файр Сплеш, принимая письмо. — Знали его?

— Служили вместе, какое-то время. Только я остался в гвардии, а он ушёл по Эквестрии странствовать, сказал простых поней защищать будет.

— Знаю. Пришлось с ним попутешествовать какое-то время.

— Да уж, ему не привыкать жить в дороге. Он же ещё до того, как заступить на службу к Её Высочеству долго странствовал после того, как ушёл из клана Никс. Это вообще редкость, когда фестралы уходят из этого клана…

— Наставник говорил, что устал от гонора высокородных фестралов и противостояния за трон.

— Я никогда не бывал в Фестралисгарде, но говорят, там гадюшник из интриганов и политиканов похлеще, чем в Кантерлоте, — хоть капитан и держал невозмутимое выражение лица, Сплеш почувствовал, как в его голосе издаёт тихий скрежет простородное презрение. — Здесь хоть есть Их Высочества, которые как-то урезонивают грызню между придворными, а там на выборах правителя чуть ли не крылья друг другу рвут. Бестолочи.

— А Вы сами из какого клана, сэр?

— Я из клана Нюкты. В отличии от остальных ночных пони, мы признаём своей правительницей и Аликорном ночи Её Высочество Луну. Так что я с жеребячьих лет готовился к тому, чтобы попасть в её личную гвардию, — не без тени гордости признался Лон Шейд.

— И что, не берут? — бесхитростно поинтересовался Файр Сплеш.

— Я пока ещё положенный срок не отслужил, чтобы меня взяли на службу к Её Высочеству. А ты сам-то из какого клана?

— Не из какого, я безклановый, — ответил Сплеш, про себя усмехнувшись к тому, что у его сородичей это второй по частоте вопрос, который они задают в минуты знакомства вскоре после «как тебя зовут?»

— Тогда неудивительно, что ты один. В гвардию часто вступают пони из клана Нюкты, а они держатся вместе. В любом случае, у новобранцев эта ночь свободная, можешь провести её в городе.

— А что мне там делать? — Файр Сплеш демонстративно кивнул в сторону дверей, ведущих в тронный зал. — Родители на самом краю Эквестрии живут и долететь до Кантерлота не могут, а одному по городу разгуливать и искать компанию, к которой можно приткнуться, я не собираюсь.

— Понимаю. Тогда загляни на полигоны или в библиотеку. Надо же чем-то занять ночь, верно?

— Верно. Спасибо за совет, сэр.

— Не за что, гвардеец. А теперь — свободен.

Проводив командира взглядом до поворота, за которым тот скрылся, Файр Сплеш вскрыл конверт и погрузился в чтение. Пусть родители не увидели его заступление на службу, от чего было грустно, но весточка от наставника немного согрела сердце.

«Привет тебе из холодного Шедоустеда, Файр Сплеш.

Я предвидел, что не смогу присутствовать на присяге, так что решил оставить письмо, чтобы ты не думал, будто я о тебе забыл. Присяга — не праздник и не день рождения, так что поздравлять тебя не с чем. Надеюсь только, что обязанности, которые ты на себя взял, окажутся тебе по плечу и ты будешь со всей отдачей служить Их Высочествам, храня и своё доброе имя, и моё, как твоего наставника.

Доколе ты был под моим патронажем и закончил академию, я ходатайствовал перед Её Высочеством Принцессой Луной о том, чтобы тебе было дано позволение причаститься к рыцарству. Однако последнее слово будет за Её Высочеством и зависеть оно будет от того, как ты проявишь себя на службе.

Твой наставник, Уинд Райзор».

Миновала пара недель…

Дворец Солнца и Луны славился на всю Эквестрию не только тем, что являлся обителью Диархов, но и своим роскошным наполнением в виде комплектов внушительных доспехов, фарфоровых фаз, аравийских ковров, гобеленов, картин и прочими артефактами декора, завышенную ценность которых простые пони не могли понять. И Файр Сплеш был среди них.

Служба позволила ему воочию узреть богатства аликорновской цитадели, но они оставили его равнодушным. Поначалу замковый декор скрашивал унылые патрули, стояние на посту и дежурства, но когда все предметы интерьера были вдоволь рассмотрены, служебные будни утратили свои краски и сделались серыми в своей однотипной тоскливости. Выходные, во время которых можно было выбраться в город, не добавляли красок досугу фестрала — при обилии развлекательных заведений в городе, пойти было решительно некуда. Разве что в музеи и галереи, но те жеребец из провинциального захолустья обошёл вдоль и поперёк ещё во времена кадетства. Досуг с сослуживцами не привлекал фестрала, который ценил собственное уединение и презирал товарищеские узы, стягивающие гвардейцев в единый коллектив. Да и о каких товарищах можно думать, когда покоя не даёт один знойный вопрос?

Если не Принцесса Луна являлась к нему во сне много лет назад, то кто? Неужели всё было лишь миражом, обычным сновидением, а Сплеш просто перепутал желаемое с действительным? Почему он не может успокоиться и отпустить видение прошлого?

Сплеш не единожды обращался к себе с таким вопросом и из раза в раз давал себе такой ответ — он просто не мог.

Наступила третья неделя гвардейской службы, которая оказалась даже унылее, чем несение дозора в солнцелунной комнате — особом помещении в лётной академии, где висели портреты Принцесс, символы Эквестрии и прочая атрибутика, вдохновляющая патриотизм. Несколько кругов патрулирования лабиринта дворцовых коридоров от заката до полуночи и пролёты над замком до самого рассвета, к которым предстоит приступить после обеда — всё это душило в молодом фестрале всякий энтузиазм. Он бы уже окончательно поник и пал духом, если бы не товарищ по смене, который разбавлял досуг разговорами, неизменно вызывающими раздражение.

— По твоему кислому лицу вижу, молодой, что не такой службы в королевской гвардии ты ожидал, — ухмыльнулся Сплешу летящий рядом Бримстоун, его товарищ по фестральему крылу и гордый обладатель шерсти цвета грозового облака, который уже второй десяток лет стерёг покой Дворца Солнца и Луны. — Главное, что битсы капают, а то, что работа однообразная — привыкнешь.

Хм… А точно ли его звали Бримстоун? Может быть Браймстоун? Или Брайвстоун? Файр Сплеш никогда не жаловался на память, но имя напарника он упорно не хотел запоминать, словно что-то лишнее.

— Сложно привыкнуть к ощущению, что тратишь время впустую, — бесцветно отозвался Сплеш, скучающим, но крайне цепким взором янтарных очей осматривая дворцовый комплекс под собой, который во мраке ночи проглядывался даже лучше, чем при свете дня. — А в таком деле заработанные битсы меня как-то не особо волнуют.

— Это ты пока молодой и в тебе, знаешь, эта… В тебе это горячая кровь говорит, вот. А побудешь на службе годик-другой, притрёшься, пообвыкнешься и по-другому запоёшь. Всё-таки с возрастом на жизнь начинаешь смотреть по-иному и вместо всяких там подвигов да приключений уже хочется банального покоя.

— Дискорд меня задери… — не скрывая тоски вздохнул Файр Сплеш и закатил глаза. — Что за привычка у вас, старпёров, советами сыпать?

— Ну дык так положено, чего ты хочешь? — ухмыльнулся в ответ товарищ и, повернув крылья под углом, начал готовиться к развороту. Сплеш последовал его примеру. — Должен же я на правах старшего утереть младшему молоко, которое у него ещё на губах не обсохло, — довольно хохотнул своей шутке Бримстоун, идя на кольцевой пролёт вокруг дворца.

Острый на язык Сплеш уже был готов пронзить сотоварища метким ответом, но он заставил себя воздержаться, решив, что не стоит давать собрату-фестралу повод продолжать полемику. Это можно сделать позже. Так что всё, что оставалось новобранцу, так это продолжать облёт, осматривая замок на наличие подозрительных элементов, изредка отвлекаясь на развернувшуюся под ним панораму улиц Кантерлота и леса да луга, которые простирались перед горой, на которой была возведена столица. Пожалуй, виды были единственным достоинство лётного патруля и даже наличие словоохотливого напарника не могло этого умалить.

Перед самым рассветом был дан отбой и Файр Сплеш направился в казарму, предвкушая сладкий сон. Но перед ним предстоит послушать сеанс самозабвенного игогоканья, которому предавались некоторые стоявшие на страже Королевских сестёр аликорнисты. В том числе и Бримстоун.

Разморённый сытным ужином и баней, Сплеш неспешно цокал по коридору в одиночестве, закинув полотенце на спину и проходя мимо двери, ведущей в казармы для кобыл. Хоть воинское ремесло и считалось уделом жеребцов, представительницы противоположного пола неизменно пытались доказать, что это далеко не так. И в этот момент его ушей достиг полный отчаянных стенаний возглас:

— Я так больше не могу! Пусть меня осуждают самыми последними словами, но клянусь больше я ни дня не пробуду в её гвардии! Я жизнь готова посвятить служению Их Высочествам и отношения к себе, как грязи, я не заслуживаю!

Пусть сердце Файр Сплеша и было в большинстве случаев глухо к терзаниям других пони, но в этот раз оно откликнулось на жалобы незнакомки солидарной болью. Пятнистому летуну уже приходилось охранять живущих во дворце чиновников или высокопоставленных гостей. И иные из них обладали столь скверным нравом, что сама Селестия изменила бы своему прославленному терпению и сочла уместным вздёрнуть заносчивых пони на их же собственных хвостах. Неудивительно что связанные клятвами и приказами гвардейцы давали порой волю чувствам, когда была такая возможность. Особенно новички. Однако вспоминая месяц на службе, Файр Сплеш начал понимать, что было в этих жалобах нечто… подозрительное.

Большинство из них обращались к какой-то конкретной кобыле, которую все пони без исключения избегали называть по имени.

— ОНА совсем из ума выжила! Нарядила нас в платья горничных и сказала носить их! — изливал шёпотом один из гвардейцев-жеребцов за ужином, в столов. — Сказала «такая униформа дезориентирует потенциальных покусителей на мою сохранность и позволит вам застигнуть их врасплох!» Тьфу на неё, ухожу из этой гвардии к дискордовой бабушке!

— Да я бы лавки лучше стерёг, чем ЭТУ сумасшедшую. Заставить всю ночь щелкать семечки одними лишь копытами, а затем стегать кнутом за каждую недощёлканную… Не на это я подписывался, когда шёл в гвардию.

— Жалование?! Да никакое жалование не стоит того, что она с нами вытворяет!

Файр Сплеш даже изменил своей привычке держаться особняком от остальных пони и обошел с вопросами несколько старших товарищей по оружию, домогаясь до них о той персоне, что терроризирует королевских гвардейцев. Однако те либо отмалчивались так, будто за нарушенное молчание им придётся расплачиваться самой жизнью, либо весьма неубедительно отмахивались от расспросов. И столь упорное замалчивание не могло не раздразнить любопытство пегого фестрала. Кому давалась привилегия безнаказанно издеваться над целым солдатским формированием, да ещё и с сохранением тайны личности? Оставалась только предполагать. И чем дольше Файр Сплеш это делал, тем больше убеждался в том, что разгадка этой тайны сама найдёт его. А вот когда… Это уже ей решать.

Патруль… Внезапно обход дворцовых помещений полюбился Файр Сплешу. И причиной тому была отнюдь не возможность лишний раз полюбоваться внутренними красотами замка, а возможностью насладиться гнездящейся в застенках цитадели тишиной, которую столь редко удавалось застать в последнее время. Ещё бы напарник не бренчал своим аликорниским амулетиком.

Большинство обитателей дворца спали, а важные господа из ночных пони заседали по кабинетам, предаваясь важным делам. Так что стражникам и прислуге нужно было вести себя особенно тихо. И лишь одно место во дворце неизменно изобиловало звуками — Королевский сад. Там трещали сверчки, пели птички... Файр Сплеш вместе Брайвстоуном, на груди которого позвякивал амулет, регулярно созерцали его из окон коридоров первого и второго этажа. С последнего открывался особенно прелестный вид и паре гвардейцев как раз повезло проходить там в предполуночный час.

Флористическое чудо находилось как раз с той стороны дворца, где на него проливалось сияние луны. Так что даже в ночное время можно было полюбоваться буйством живых красок богатой флоры, цветущей в саду. Мраморные скульптуры мерцали бледностью, журчали фонтанчики и мрачнели переплетения ходов лабиринта из живой изгороди… Всем этим Файр Сплеш не уставал любоваться и порой он надеялся, что когда-нибудь маршрут патруля пройдёт через этот щедевр садоводческого искусства.

Неосторожно скосив взгляд с расположенной у самой границы сада статуи кобылки, идеальными пропорциями которой Файр Сплеш невольно засмотрелся, жеребец угодил в плен другого, не менее занимательного вида, который с высоты второго этажа открывался ему на весьма достойную его внимания кобылицу. И самое прелестное в ней было то, что доступна она была лишь его взору — от глаз гуляющих в саду редких ночных и подстригающих кусты садовников её надёжно спасала стена живой изгороди и тень от козырька беседки, под которой она пряталась, возлегая на козетке и покачивая утончённую фарфоровую чашку в копыте.

Если Королевский сад горел пёстростью оттенков, а стены дворца, у подножия которого он цвёл мерцали белизной, то вот кобылица…

Наделённая чёрной шёрсткой, она казалась живым воплощением ночи, которое солнечному свету было не под силу изгнать куда-нибудь туда, за край горизонта. Длинная пышная грива в насыщенности своего фиолетового оттенка казалась словно сплетённой из множества лепестков лаванды. Сквозь прикрывающую один глаз чёлку вверх был гордо устремлён рог, длинный и острый, словно наконечник копья. На вытянутой мордочке застыла какая-то задумчивая и в тоже время тоскливая улыбка, которой вскоре предстояло спрятаться за белой чашкой. Между её век, окаймлённых пушистыми ресницами, переливались бирюзой выразительные очи, с неподвижным блеском взиравшие на мир, так, как будто они пытались увидеть сквозь него какую-то другую реальность. Да, между Файр Сплешем и незнакомой кобылицей было расстояние в несколько ярдов, но от природы острое зрение помогло жеребцу разглядеть её в мельчайших подробностях.

— Не знак отличия определяет пони…

И хоть незнакомка была почти невзрачна, как та тень, в которой она лежала, в окружённии многоцветности сада она сияла, маня Файр Сплеша к себе так, как мотылька манит свет одинокой свечи в ночи. И словно золотая монета, с которого пыль забвения смахнуло копыто внезапного осознания, в голове пегого летуна вдруг засияла слепящая рассудок мысль: «Она! Это она приходила ко мне во сне!»

Спустя столько лет узрев воочию виновницу своих сердечных терзаний или хотя бы её мираж, Файр Сплеш не имел ни малейшего желания отворачивать от неё взор. Он продолжая цокать по коридору и любоваться ею, точно сонным видением, какое настигло его в жеребячьи годы. Любоваться до самой последней секунды, той самой, в которую он налетел на внезапно вышедшего из-за угла важного вида единорога, сбив того с ног. И это столкновение было подобно тому, как если бы Файр Сплеш внезапно лишился своих крыльев во время захватывающего полёта, за чем последовало бы отрезвляющее и болезненное падение.

— Я покорнейше прошу прощение, Ваша Милость, — рассыпался в извинениях совсем потерявшийся Файр Сплеш, помогая подняться потерпевшему.

— Что, теперь в гвардейцы слепых набирают? — небрежно сплюнул в ответ единорог и поспешил удалиться, надменно вздёрнув нос.

— Что, нашёл на кого заглядеться, а? — позволил себе насмешливо ухмыльнуться Брайтстоун, глядя на молодого товарища, который поправлял покосившийся шлем.

— Да так… СтатуЮ интересную увидел, — наотмашь бросил ему Сплеш, в приступе особенно сильного волнения принявшись поправлять и без того удобно прилегающие к телу доспехи, стряхивать с себя пылинки… В этот момент пегой жеребец больше походил на типичного порывистого юнца, чем на самого себя — отчуждённого и хладнокровного.

— Ладно, хватит марафетиться, твоя ненаглядная всё равно не увидит, — насмешливо ухмыльнулся Бримстоун и пара фестралов продолжила патруль, не смотря на то, что один из них был близок к тому, чтобы пренебречь обязанностями лишь для того, чтобы ещё поглядеть на томящуюся в саду чёрную кобылицу.

Оная не выходила из головы молодого гвардейца весь остаток ночи, а потом её чудный фантом, сотканный лишь из дымки его очарованных впечатлений, преследовал его, когда он лежал в постели в казармах, готовясь ко сну.

Сплеш ворочался, стараясь уложиться поудобнее, силился выбросить из головы все раздражающие спокойствия мысли, но образ незнакомки не давал покоя сердцу.

«Я просто брежу… Может, она и похожа на того аликорна окраской, но не более того», — пытался весомыми доводами и логикой одолеть вдохновлённые порывы жеребец, не дававшие ему покоя. Однако, на то они и зовутся вдонховлёнными, чтобы оставаться глухими к голосу разума… Разуму, который пусть и был пьян от жажды встречи с фантомом детской грёзы, но был способен задавать вопросы.

Как он мог видеть именно её в пору жеребячества если, согласно толкам, Принцесса Луна странствует по миру грёз, оберегая пони от кошмаров? И искать ответ на вопрос предстояло только здесь, в замке. Как и на тот, была ли увиденная незнакомка аликорном? Фестрал не был уверен, но ему казалось, что он разглядел у неё два чёрных перепончатых крыла, которые почти сливались с её шёрсткой. В возбуждённом угаре он как-то не придал им значения, а сейчас, вспоминая кобылицу… Может Файр Сплеш просто выдумал эти крылья, вспоминая? Всякий пони знает, что в Эквестрии только два аликорна — Селестия и Луна. Откуда взяться третьему?

«Сколько лет я брежу ей, сколько думаю о ней, а такое чувство, что сходить с ума я начал только сейчас… Почему это всё не даёт покоя?»

Тем не менее, рыжегривый фестрал ещё не раз проходил по тому же коридору, откуда открывался вид на уединённую беседку. И каждый раз он лелеял надежду вновь увидеть незнакомку. Сплеш украдкой посматривал в окно, шаря взглядом по Королевскому саду в поисках знакомой фигуры, но всё было тщетно… Чёрная кобылица исчезла так, как исчезает сонное видение в миг пробуждения — бесследно, оставляя после себя лишь смутные сомнения об увиденном.

Впрочем, шло время, дни, недели, а вместе с ними и служба. Постепенно образ чёрной кобылицы развеялся и оставил Сплеша в покое, а вместе с этим пришло и долгожданное, но всё равно внезапное умиротворение. Увы, ненадолго…

II. Когда явь - не сон

— Дискорд их всех задери… Как я умудрился ввязаться во всё это? — бубнил себе под нос Сплеш, бредя через лабиринт в Королевских садах, исследование которого не вызывало такого же восхищения, какое фестрал питал к нему, созерцая его со стороны. Всё-таки мало было удовольствия в том, чтобы ходить по извилистым проходам в попытках найти выход.

Ноги молодого гвардейца на ходу заплетались узлом, под черепом кружилась целая стайка дракончиков, закручивая мир вокруг в полупьяном вихре. Перед глазами вспыхивали и гасли хмельные искорки, а во рту осел привкус выпивки. И несмотря на всё это, Сплеш упрямо брёл вперёд сквозь загустевшие тени ночи, позволяя себе всё сильнее и сильнее теряться в переплетении лабиринта, в котором он бы вообще не оказался, если бы не одно «но» — посвяты.

Как оказалось, ритуал приобщения к гвардейскому стану проводят только после того, как новобранцы получают первое жалованье. И столь знаменательное как раз случилось пару дней назад, незадолго до выходных.

Вышедшие на отдых и уже готовившиеся обмывать зарплату новички оказались застигнуты врасплох тем, что старшие товарищи уже спланировали им гулянку в казарме, стены которой должны были засвидетельствовать первую попойку свежей крови — такова была традиция. На столах были расположены бутылки с хмельными зельями и тарелки с различными кушаньями, которые вышли прямиком из королевских кухонь, и ни виновники торжества, ни те, кто его устроил, даже помыслить не могли о том, что от всего этого можно отказаться. Даже сторонящийся компаний Файр Сплеш соблазнился, но только потому, что был не против поесть нахаляву.

Загремели стаканы, забряцали ложки с вилками и казарма наполнилась оживлёнными голосами, время от времени заходившихся смехом. Когда градус веселья и пьянства чуть повысился, к торжеству присоединились принцессы Селестия и Луна. Именно принцессы, а не Принцессы — всё-таки сложно было спутать истинных аликорнов с теми, кто лишь подражал им. Пусть изображавшие Их Высочеств две ночные пегаски и перекрасили шёрстку с волосами под стать правительницам, нарисовали на крупах соответсвующие знаки отличия и надели бутафорские рожки, от подлинных их не отличить нельзя было даже под шафе. Однако многие оценили такой номер и отнеслись к “королевским особам” с заигрывающим почтением.

Вскоре после прибытия принцесс, началось потешное принесение клятв королевским крупам, в котором подвыпившие пони охотно принялись участие, пусть и не все. Среди оных был и Файр Сплеш, со стороны наблюдавшей это дурачество и гадавший над тем, как бы отреагировали Их Высочества, если бы узнали о подобном развлечении у ночной гвардии. Он также полагал, что вскоре после этого вечеринка подойдёт к концу и может готовиться ко свиданию с постелью, но нет… Внезапно виновников торжества подрядили отправиться в лабиринт Королевского сада и пройти испытание — найти спрятанные в самом его конце личные диадемы принцесс. Наградой же за это, помимо чести и хвалы, будут поцелуи от двух фестралок, а, может быть, и не только поцелуи…

Сплешу-то подобные заверения были неинтересны, однако другие новобранцы-жеребцы, которым только дай в молодую пору сойтись с кобылкой посимпатичнее, испытали куда больший восторг. Впрочем, им такая награда казалась вполне достойной за петляние по запутанным ходам лабиринта на заплетающихся ногах. Всё-таки диадемы здесь выступали чем-то финишной черты. На приз в виде внимания принцесс могли рассчитывать и молодые гвардейки, но тех было меньшинство, да и привлекали их больше товарищи мужского полу.

И так предаваясь воспоминаниям и борясь с воздействием выпивки, рыжий жеребец брёл через лабиринт, в котором он уже успел оставить не один десяток меток, помогающих ему не потеряться в бесчисленном множестве поворотов и тупиков. Единственное, что могло его отвлечь — так это встречавшие время от времени собратья по ратному долгу, которые были в куда худшем состоянии рассудка. Кто-то всё ещё заставлял себя копылять навстречу заветной награде, а кто-то уже лежал на холодной земле, обнимаясь с собственными копытами.

Гадая, сколько ещё предстоит скитаться, Файр Сплеш вдруг почувствовал ласковые прикосновения сквознячка к своей морде и аромат ночи, смешавшийся с запахом воды фонтана, звенящей где-то впереди. Выход был совсем рядом. И жеребец не ошибся в своём предположении, уже через несколько поворотов покинув лабиринт.

Стройное и фигуристое тело обдало дыханием бодрящей прохлады, которое окончательно развеяло овеявшие разум чары алкоголя. Фестрал до такой степени был рад тому, что весь этот бред с испытаниями посвящения закончился, что не сразу заметил за небольшим фонтаном ту, кто являет собой чистое воплощение ночи, затмевая собой даже Принцессу Луну. Ту, кто с недавних пор стала его знойным мороком — чёрную кобылицу. Её блестящую агатом шёрстку, фиолетовую гриву, из чёлки которой выступал необычайно длинный и острый рог, чуть вытянутую острую мордочку и бирюзу глаз, в тоскливом выражении обращённые к воде в фонтане, он узнал бы из тысячи.

Сплеш неуверенно замер на месте, боясь лишний раз вздохнуть. Не было ещё кобыл, которые заставили бы его сердце трепетать, словно у влюбчивого жеребчика, так почему же это получалось у этой незнакомки, которая ещё даже взглядом его не удостоила?

И вот оно то самое время, в которое надо бы воспользоваться случаем и заговорить с ней, но слова внезапно забылись, а язык присох к гортани, так что Файр Сплеш мог только наблюдать за ней. Да и в такой миг казалось святотатством пытаться привлечь её внимание. Вдруг она развеется, как прекрасный сон, который приходит так же внезапно, как и исчезает?

«И тем не менее, что-то нужно делать. Я не могу стоять тут вечно», — решительно подумал Сплеш и мотнул головой, сбрасывая навет очарования и одной лишь силой воли заставив себя посмотреть на кобылицу перед собой не как на чудесное видение, а как на обычную пони, каких миллионы по всей Эквестрии.

— Доброй ночи, миледи, — севшим от волнения голосом проскрипел Сплеш, подходя ближе.

Кобылица вздрогнула, взметнув ушки кверху, и исподлобья посмотрела на нарушителя своего уединения. И если у Сплеша оставались крупицы уверенности, то они очень быстро испарились, стоило бирюзовым глазам, рассечённых узким зрачком, обратиться к нему. Холодное выражение во взгляде, полное высокомерного пренебрежения, подействовали на гвардейца промораживающе, как ведро ледяной воды.

— Пфф… — ещё секундой ранее казавшиеся прелестными черты лица исказились гримассой надменного презрения. — От вас, смертных, здесь уже не продохнуть, — зашипела незнакомка, ощерив острые клыки, и поднялась во всю свою величавую стать, во всю ширь расправив широкие крылья, от взмаха которых по округе прокатилась волна холодного воздуха. И непонятно было, то ли она парализовала молодого пегаса, то ли ледяной страх, заструившийся по его жилам вместе с кровью.

«Аликорн, прямо как Их Высочества… Третий аликорн…» — билась колоколом мысль в испуганной голове пони, невольно отступившего от кобылицы, которая более не казалась ему такой желанной, какой она была всего несколько секунд назад.

А меж тем её глаза неотрывно наблюдали за каждым движением Сплеша, а само её тело напряглось, определяя рельефный изгиб каждого мускула, из которых складывалась утончённая могучесть её фигуры, совсем не плюшевой и не округлой, как у большинства кобылок. Фестрал понял, что новообнаруженный аликорн готовится к прыжку.

Гвардеец напрягся, готовясь в любой момент юркнуть в лабиринт позади и потеряться среди запутанных проходов, но надобности в бегстве не оказалось, ведь аликорн сама резко развернулась и, пробежав некоторое расстояние, оттолкнулась от земли. С силой взмахнув крыльями, она резко набрала высоту и растворилась во мраке ночи. Растворилась так, как полагается миражу, но ускакавшее в галоп от испуга сердце, струящийся по телу холодный пот и до сих пор ощущающаяся на лице пощёчина от волны холодного воздуха опровергали это. Чёрная кобылица с бирюзовыми очами, обернувшаяся грозной аликорницей, оказалась столь же реальна, сколь и лежавшие перед тихо журчащим фонтаном диадемы и сияющая белизной луна на небосводе, которая наблюдала эту сцену многоглазием кратеров на своей поверхности.

И если она осталась довольна увиденным, то Сплеш, покидая королевский сад уже на своих двоих и с диадемами, был крайне озадачен и зрелищем, и зародившимся в голове вопросом — кто такая третий аликорн?

Фестрал всегда подозревал, что у Солнцелунного дворца есть свои секреты. Он прятал их за закрытыми дверями, картинами, гобеленами и в тех участках замка, в которые были вхожи только Принцессы. И оказавшись посвящённым в одну из них, рыжеволосый сын ночи очень долго не мог справиться с каким-то по-своему интересным чувством, которое знакомо каждому, кому повезло овладеть запретным знанием, не предназначенному для лишних умов.

Всячески осмысляя и наращивая вокруг третьего аликорна разные теории, Сплеш ушёл в себя сильнее, чем обычно, из-за чего окружавшие его пони превратились в каких-то фоновых персонажей остросюжетной пьесы, которые были нужны лишь для того, чтобы наполнить представление большими красками живости.

«Кто она такая? Откуда она взялась? Почему её существование замалчивают? А его определённо замалчивают, ведь иначе о ней уже бы знала вся Эквестрия. Хм… Может ли она быть дочерью Принцессы Луны? Хотя… Разве в таком случае о ней не объявили бы на всё королевство? Ох, смилуйся надо мной Аликорн ночи! Чем дольше об этом думаю, тем больше вопросов появляется», — терзался рассуждениями Сплеш, лёжа на своей койке в казарме и тщательно пытаясь заснуть, но тайна существования третьего аликорна завлекала его всё сильнее и сильнее.

Делить её он ни с кем не собирался, понимая, что обрушит на себя скептические насмешки. Увидеть неизвестного аликорна ночью, в самом сердце дворцового комплекса, да ещё и в день посвят, под действием хмельного зелья… И хоть Сплеш держал внезапное открытие при себе, точно по воле оказии угодившее к нему сокровище, он чувствовал, что молчание не позволит ему приблизиться к разгадке. Возможно если держать уши востро, а глаза — распахнутыми пошире, то удастся что-нибудь узнать.

Взятый на вооружение новый принцип не подвёл Сплеша и он начал всё чаще замечать, что в гвардейском стане витает некоторая напряжённость, особенно среди тех, кто состоял на службе не один год. Иные из старших старались порой держаться подальше от остальных пони, тихо о чём-то переговариваясь с крайне озабоченным видом. И такие нервные скрытные гвардейцы, как отметил для себя Сплеш, служили исключительно с такими же, как они сами. Они не разу не ходили в патруль с кем-либо другим, в то время как остальные успевали как минимум раз в месяц поменять напарника.

Особенно наглядные метаморфозы произошли с Браймстоуном (или как его там?). Обычно улыбчивый, насмешливый и охочий до разговоров, он сделался вялым, нервным. Раньше в столовой он больше уделял внимания разговорам, чем еде, но с недавнего времени всё переменилось.

От вас, смертных, здесь уже не продохнуть…

«Хм… А может ли быть так, что некоторых из гвардейцев назначают к третьем аликорну?» — предположил про себя как-то Сплеш за завтраком, задумчиво помешивая ложкой суп и глядя на Брайвстоуна и понимая, что собственную догадку нужно как-то постараться проверить.

Удержать сознание на плаву и не позволить ему кануть в пучину грёз оказалось испытанием похлеще того же патруля или стояния на посту. Мягкая подушка и тёплое одеяло испытывали Сплеша своей приятностью ничуть не хуже тех же выпускных экзаменов, но он выстоял и дождался таки того момента, когда его товарищи заснут, а затем выбрался из солдатских спален и беззвучной тенью направился к выходу из казарм, держа путь к одной укромной каморке, где старшие гвардейцы порой собирались за распитием бутылочки сидра и партейки в карты. И Блайтстоун был среди этих любителей послеотбойных посиделок.

«Надеюсь, хоть пару стоящих слов услышу. Под бухлом пони становятся необычайно болтливыми», — воздал толику надежд своим ожиданиям Сплеш, подкрадывшись к двери и прикладываясь к ней ухом. Было позднее утро, дневные обитатели замка вскоре должны были проснуться, а заседевшиеся сотоварищи — вернуться в казарму. Есть время погреть уши.

По ту сторону двери различалась типичная симфония, которая сопровождает каждую увеселительную посиделку — смех, звон стаканов и повышенные в хмельном угаре голоса, среди которых явно узнавался тот, что принадлежит Брайтстону. Пока что признаков, обещавших того, что занавесу тайны третьего аликорна приподнимут не было.

«Ночь любит терпеливых. Подожду», — рассудил фестрал и, устроив пегой круп на полу и преисполнившись терпением, приготовившись внимать.

За последующие минуты Сплеш успел узнать о старших сослуживцев больше, чем рассчитывал. Кто с кем спит, у кого какие семейные проблемы, какие чувства они испытывают находясь вдали от дома… Всё, что ему не полагалось знать, как не входящему в этот круг кутёжников. Однако Сплеш пренебрегал всем тем, что ему довелось выслушать, так как среди этого не было того, что ему нужно.

Казалось, что старшие товарищи будут предаваться веселью до самого вечера, но вот шум застолья начал затихать, что могло означать только одно — посиделка подходит к концу. Сплеш уже начал морально готовится к тому, что это утро оставит его ни с чем, но…

— Да уж… Хорошо хоть, что капитан даёт нам поблажки за то, что мы служим этой пегарожихе.

— Не говори. Столько терпеть эту ненормальную… Хоть жалование повышенное платят.

Уже тоскливо приложившийся щекой к двери фестрал оживлённо взметнул уши-кисточки кверху, уловив обостряющие слух и внимание слова-маяки. «Она», «сумасшедшая», «ненормальная»… Как только не именовали свою истязательницу гвардейцы, лишь бы избежать упоминания имени, словно опасаясь, что та, кто его носит, откликнется на него и примчится в сей же час, чтобы продолжить свои издевательства. Прежде в глазах Сплеш такая конспирология смотрелась нелепо, но сейчас — раздражающе.

— Лично я вот не уверена, что хочу больше её терпеть. Подумываю подать прошения Их Высочествам об отказе от своих обязанностей.

— Только не говори, что из-за этой психопатки ты решила уйти со службы, — послышался голос Брайдстоуна, который, видимо, переживал за собеседницу больше неё самой.

— Да я не со службы хочу уйти, а конкретно от неё. А то чувствую, что если и дальше позволю её над собой издеваться, то я точно с ума сойду.

— Думаешь, Их Высочества одобрят это?

— Они добры и милостивы, так что думаю, что одобрят… Да и они наверняка прекрасно знают о том, как к нам относятся, так что пойдут навстречу.

— Ну знаешь… Рано или поздно терпеливые гвардейцы могут закончиться и тогда уже они точно не будут столь отзывчивы.

— Это точно… А таких дураков, которые согласились бы охранять эту козлохвостую, днём с огнём не сыщешь. Ладно, давайте сворачиваться, и так уже засиделись.

— И правда… А то если завтра помятые выйдем на службу, да ещё и с запахом от выпивки, то она вообще залягает.

Едва только участники позднего банкета заикнулись о том, чтобы свернуть свою поляну, как Сплеш пришёл в движение и осторожно покинул насиженное место у двери, поспешив вернуться в казармы. Там он сразу же юркнул в объятия постели и в приступе возбуждения обнялся с подушкой, крайне довольный тем, что ему довелось услышать. Третий аликорн есть, он живёт здесь, в Замке солнца и луны, прямо под крыльями у сестёр-Диархов. А теперь возникает иной вопрос — как бы к нему подобраться?

Подслушивание у дверей каморки в поздний час оказалось лишь порогом тех нарушений, на которые отважился Сплеш в погоне за тайной третьего аликорна, и он уверено перешагнул через него в ту ночь, когда у него был выходной. Вместо того, чтобы отдыхать или развлекать в городе, он решил заняться исследованиями тех частей Солнцелунного дворца, куда новобранцам вход был закрыт.

Дождавшись, пока одна часть товарищей уйдёт веселиться в город, а другая начнёт заступать на посты, Сплеш принялся претворять свой план в жизнь рискуя и своей честью, и перспективной службой в гвардии.

Обдумывая свою авантюру, он спрашивал себя, а нужно ли ему всё это? Может просто унять уже зуд любопытства да всецело посвятить себя защите Принцесс? Однако вспыхивающий во мраке памяти взгляд бирюзовых очей, нашёптывающий одни и те же слова, манящий голос, и всё… Сомнения развеивались, а молодой фестрал самозабвенно нёс себя навстречу неприятностям.

Вот и сейчас под диктовку своего зова он вышел в коридор, соединяющий собой и казармы, и столовую, и нужник. Последний то и нужен был Сплешу. Он занял его, а после выбрался наружу через небольшое окно, нужное лишь для притока свежего воздуха. Затем же, стараясь держаться укромных мест, начал перемещаться короткими перелётами вдоль внешних стен дворца, подбираясь всё ближе и ближе к королевскому саду, откуда проще было проникнуть в закрытые для многих дворцовые помещения.

Ты отличаешься от других пони, мой лунный светик. Спокойный, вдумчивый… Путешествия с сиром Райзором пойдёт тебе на пользу.

«Прости, мама, но сын у тебя не настолько умный, как ты думаешь», — с нотками сожаления проговорил про себя Сплеш, перелетая с одного карниза на другой и время от времени замирая возле украшавших их изящных горгулий, избегая внимания совершающих пролёты над дворцом ночных гвардейцев.

Будучи их сородичем, Файр Сплеш знал, сколь хорошо они зрят сквозь тени, но, будучи их сослуживцем, он так же ведал, где от них можно было спрятаться. И таким образом быстро перебираясь от одного укрытия до другого, молодой фестрал незаметно добрался до сада. Оттуда он скоро перелетел к тому месту, где увидел третьего аликорна, но никого там не обнаружил. Запоздало ему подумалось, что вряд ли она после того случая рискнёт прийти сюда ещё раз, но испытать удачу очень уж хотелось. И тем не менее, Файр Сплеш заметно разочаровался. И именно она вынудила его крепко призадуматься — может вернуться, пока всё это не зашло слишком далеко?

«Да ни за что! Я всё равно не уймусь, пока не пойму, что к чему», — рассудил Сплеш и бросил взгляд в сторону башен замка. Патрульные заходили на очередной виток и дождавшись, пока они не пролетят подальше, фестрал, вновь устремился в воздух.

На сей раз ему удалось добраться до той беседки, в которой он впервые увидел неизвестного аликорна. Под её крышей Сплеш решил перевести дух, успокоить сорвавшееся в галоп сердце, вытереть выступивший на спине и шее холодный пот. Всё это необходимо было сделать, прежде чем проникнуть в те помещения замка, в которые ему, как младшему гвардейцу, вход был закрыт.

Он знал, какие двери ведут туда. Сплеш часто проходил мимо них во время патрулей. И он примерно предполагал, через какие окна в запретные помещения можно пробраться незамеченным Хорошие, что замок обслуживался сменой ночных пони и иногда окна открывали для проветривания. И, на счастье, одно из них было как раз открыто.

— Ну, понеслась… — вздохнул Сплеш и резко взлетел, в одном полупрыжке стремясь попасть в то самое окно.

Удачно! Ставни мелькнули перед глазами, но фестрал не задел раму ни единым волоском.

Ему потребовались все навыки, чтобы перегруппироваться в полёте и, замедлив движение, с кошачьей осторожностью приземлиться на мраморный пол запретного для него коридора.

В полумраке ночи, который пытались разогнать пляшущие на свечах огни, насвистывали сквозняки, колыхая прозрачные шторы, а висевшие вдоль стен портреты отметившихся в истории Эквестрии важных пони взирали на позднего вторженца с мрачным укором.

Кто они такие? За какие заслуги удостоились того, чтобы их изображениями украсили стены кантерлотской цитадели? В чём вообще кроется прелесть того, чтобы обладать картиной себя любимого и любоваться ею? Размышления над этими вопросами могли всецело затянуть всё внимание пегого летуна, но сейчас было не время и не место.

Кругом хрустальная тишина ночи, которую страшно было нарушить, а за запертыми дверями фестрала ждала коварная неизвестность. Хоть он и был уверен в себе, он не мог отделаться от ощущения, что к разгадке тайны третьего аликорна его может привести только удача. А она крайне изменчива в своей милости…

Изменчива, но к рыжему летуну этой ночью явно благоволила. В противном случае, у него бы не получилось исследовать закрытое крыло дворца на протяжении получаса, не тревожа бдительности часовых.

Оные уже не раз встречались на пути Сплеша, но каждый раз тому удавалось избегать их, находя укрытие в густых тенях. Судя по тому, что ему встречались исключительно дневные пони, он угодил в то крыло дворца, которое принадлежало Принцессе Селестии.

«Хорошо, что у неё в гвардии нету ночных пони, иначе всё было бы совсем безнадёжно», — в очередной раз выдохнул с облегчением Файр Сплеш, спрятавшийся за стоявшими на стеллаже доспехами, мимо которых как раз прошла троица паладинов Солнечной кобылицы, которую вёл освещающий коридор единорог. Не верящий в собственную фортуну, Сплеш с затаённым дыханием смотрел, как гвардейцы проходят в метре от него, а несколькими секундами позже скрываются за дверью.

Оправившись от сковавшего тела напряжения, фестрал направился в противоположную сторону. В ту самую, в которой находилась личная библиотека Их Высочеств, но он этого, конечно же, не знал.

— Селестия с Луной быстрее постареют, чем вы найдёте эти книги! “Волшебные металлы” и “Драгоценные камни и кристаллы в зачаровании”! Можете заодно букварь себе поискать, может читать научитесь, тупые солдафоны!

Библиотека всегда являла собой место средоточия тишины и покоя даже в часы дня, а уж ночью заполонявшая её безмятежность вовсе загустевала и концентрировалась настолько, что её можно было чуть ли не разливать по бочонкам и продавать тем, кто в нёй особенно нуждался. Посему столь деспотичные возгласы были крайне нетипичны для кладовой знаний и могли довести до удара какую-нибудь пожилую библиотекаршу, если бы она узнала, каким образом растлевают спокойствие в её книжной вотчине. Сплеш же на такое нарушение библиотечной идиллии реагировал куда спокойнее, но вот на ту, кто это всё устраивал…

Чёрная кобылица, третий аликорн… Наконец-то его старания вознаградились и он нашёл её. Нашел не иначе как с помощь случая, который под все четыре копыта привёл его к окнам библиотеки, где жеребец и увидел предмет своих беспокойств. Всё-таки решение перестать шнырять по внутренним помещениям замка и выбраться наружу да позаглядывать в окна оказалось верным. Теперь он ни капли не жалел о том, что сделал.

— Вот, Ваше Высочество, как вы просили… — вяло отрапортавал подбежавший к аликорну гвардеец, кладя перед ней весьма уважительной размеров и тяжести книгу.

— Какое Мы тебе “Высочество”, презренный? — презрительно блеснула бирюзой глаз кобыла, так что Брайвстоун (а это оказался именно бывший напарник Сплеша) непроизвольно вздрогнул. — Ты видишь на Нас корону?

— Нет, Ваше… Госпожа.

— Ну и вот. А теперь поди прочь и продолжай искать! Не порть Наше чувство прекрасного своей кривой физиономией.

Пусть Файр Сплеш и был готов от чувства охватившего его триумфа взлететь выше небес, но сомнительное то было удовольствие — наблюдать за тем, как аликорн гоняет и в хвост и в гриву гвардейцев, обильно соря оскорблениями, на которые те могли ответить только смирением и подобострастием.

И на всю эту суету, и на навёдшую её чёрную кобылицу Сплеш взирал со второго этажа библиотеки, разместившись в самом дальнем углу на одном из книжных шкафов. Конечно, от взора крутящихся вокруг чёрной как смоль особы ночных гвардейцев приполотолочный мрак не спасал, но памятуя о том, что “тени укрывают”, Файр Сплеш чувствовал себя увереннее. Вид оттуда открывался весьма откровенный, так что пегас вполне мог налюбоваться третьей аликорницей. Однако не меньше самого вида этого таинственного существа, фестрала завораживал её голос. Он звучал как эхо прямиком из жеребячьих лет…

Не знак отличия определяет пони, а пони определяет свой знак отличия.

А пока он размышлял, аликорн листала страницы, не забывая при этом озвучивать гвардейцам новые указания. Помыть пол, протереть пыль… А ещё Сплеш наконец-то смог рассмотреть её знак отличия — белеющий на фоне фиолетового пятна серп месяца. Почти такая же отметина была у Принцессы Луны. Когда же кобылица, похоже, удовлетворилась чтением, то распорядилась вернуть все книги на место. И пока находившиеся под её гнётом паладины носились по всей библиотеке, их госпожа равнодушно сидела за столом да осматривала то помещение, то собственные копыта, явно оценивала сделанный копытокюр.

Наконец, гвардейцы закончили со всеми поручениями и встали в шеренгу перед пегарожихой. Она немилосердно зыркнула на них и, злобно ухмыльнувшись, изрекла:

— Ни секунды вы более не проведёте на службе. Не только в Нашей личной гвардии, а вообще в принципе… Сейчас же пишете рапорты на увольнение и вон из замка.

— Но… — неуверенно залепетал Брайвстоун, обычно хорохорящийся голос которого задрожал. — Что мы опять не так сделали?

— Вы не сделали самого важного — не уберегли Наше Аликорнье Великолепие от посторонних. Пока вы суетились, в библиотеку проник какой-то пони и он вот уже целый час сидит здесь, шпионя за мной!

Голос кобылицы, грудной и глубокий, взметнулся в своём звучании, точно приливная волна, и болезненно захлестнул слух Файр Сплеша могучим тоном. И он сокрушил не только самообладание трёх гвардейцев, заставив их задрожать от страха, но и прячущегося фестрала, который испытал острое желание оказаться как можно дальше от библиотеки. Однако было страшно даже пошевелиться, не говоря уже о том, чтобы сорваться с места и улететь обратно в казарму, укрыться одеялом и не выбираться из под него до рассвета. И покуда ни Сплеш, ни солдаты не успели прийти в себя, чёрная кобылица сотворила на кончике своего рога сгусток света и легким кивком головы отправила его в полёт прямиком к тому месту, где притаился незадачливый вторженец. Секунды не прошло, как тени вокруг жеребца расступились перед магическим огоньком, открывая непрошенного нарушителя глазам собравшихся в библиотеке пони.

— Вот он! — торжественно возвестил чёрный аликорн. — Живое доказательство вашей некомпетентности, которое уже вдоволь успело налюбоваться Нами! Уже завтра вся Эквестрия будет знать, что помимо Селестии и Луны есть третий аликорн! И всё это потому, вы, бездари, ничего не сделали!

Эти слова послужили Бримстоуну и его товарищам сигналом к тому, чтобы что-то предпринять. Бывший напарник расправил крылья, готовясь сорваться в сторону Сплеша, а рог его напарника-единорога угрожающе замерцал. Пусть Сплеш и был застигнут врасплох, но на такое проявление враждебности он среагировал мгновенно, молнией полетев к тому самому окну, сквозь которое он и проник в библиотеку.

Брайвстоун взмахнул крыльями и рванул следом за Сплешом, а единорог послал наперерез вторженцу магический луч. И если от заклинания фестрал смог увернуться, то вот Брайтстоун наверняка смог бы его достигнуть, но от схватки с бывшим напарником Сплеша спасла та, ради кого он на всё это подписался.

— О, нет-нет-нет, — засмеялась кобылица, захватывая уже рассекающего воздух Браймстоуна в поле магического телекинеза, — Это вы должны были его обнаружить, а не Мы, так что считайте, что вы его упустили.

Обратившийся в безобидную россыпь искр луч, беспомощно забрыкавшийся в бирюзовом облаке магии Бримстоун, восседающая за читательским столом аликорн, с насмешкой поглядывающая на творящееся в библиотеке бесчинство… Всё это Сплеш успел узреть до того, как улетел в окно.

Селестия уже успела воздеть солнце на небосвод, а Сплеш всё не мог унять тревогу после неспокойной ночи. Раскалившее кровь и разогнавшее сердце пламя ужаса горело даже после того, как погасли последние звёзды. Страх гнал фестрала прочь из казарм и как можно дальше от Кантерлота, но какая-то вера в то, что всё обойдётся, уговаривала его и дальше лежать в постели да мять подушку. В эти минуты Сплеш завидовал сослуживцам, вернувшимся с выходной гулянки и теперь спокойно дрыхнущим в преддверии новой служебной недели.

До самого заката Сплеш так и не сомкнул глаз и когда настал час подниматься, он заставил себя встать одной лишь силой воли. И пусть так, но жеребец чувствовал себя словно бездушная кукла. Машинальная уборка кровати, завтрак, который ощущался совершенно безвкусным… Всюду ему мерещились бросаемые в его сторону подозрительные взгляды, заговорщические перешёптывания. Казалось, что уже все знают, на что он отважился минувшей ночью и теперь усиленно разыгрывают перед ним спектакль неосведомлённости. Особенно сильный звон тревожности вызывал Брайвстоун, который был крайне напряжён, а посему — неразговорчив. Лишь время от времени бывший напаник бегло посматривал на младшего товарища. И в его глазах Сплеш видел тяжёлую поступь рока, который раз и навсегда переменит его судьбу.

Фестрал не ошибся.

Несмотря на то, что он нервно пытался убедить себя в том, что просто себя накручивает, его опасение оправдались, когда к нему подошёл капитан гвардии и, едва сдерживая рвущийся наружу командирский гнев, сообщил новобранцу, что в тронном зале его ожидают сёстры-аликорны для «очень деликатного» разговора.

Столовую он покидал под гнётом сотен взглядов и в невыразимой тишине.

III. Не Принцесса, но Её Высочество

Ставшая привычной и почти родной тяжесть доспехов сменилась нежностью и воздушностью одного из тех придурковатых платьев, которые носят горничные, а на голове вместо шлема с забралом и пышным плюмажем колыхался премилый чепчик. Любой радеющий за свою маскулинность жеребец даже и мысли не допустил о том, чтобы надеть всё это на себя, однако Файр Сплеш был вынужден это сделать, связанный служебным долгом.

Он мог воспротивиться такому издевательскому приказу и вообше не прикасаться злосчастной одежде, но он удержал себя от столь своенравного подвига, понимая, что его истязательница этого и ждёт. Наступая на гордость и сгорая от негодования, приходилось терпеть порочащую жеребцовую честь одёжу на радость своей мучительнице.

— Идеальный контраст! Невинное платье и грубая мускулатура… Просто прелесть.

Так восторгалась новым обликом фестрала его новая госпожа, но эти слова оставили его равнодушным. Искренности в них было столько же, сколько в сердце Сплеша чувства товарищества с гвардейской братией, из которой никому ещё не приходилось так поступиться своей гордостью ради службы.

Становясь гвардейцем, Сплеш разумеется не подозревал, что его нарядят в горничную и приставят охранять овеянную тайнами и мифами кобылицу по имени Найтмер Мун, которая пыталась свергнуть саму Селестию. К той, кого пони боялись до такой меры, что считали издевательством пугать её именем своих непослушных детей. К той, кто будоражил ум гвардейца-новобранца вот уже который день — к третьему аликорну.

И вот сейчас, в часы закатного зарева, угодивший в распоряжение к одной из самых опасных пони Эквестрии, рыжий жеребец размахивал над ней опахалом, пока та беззаботно принимала ванную из света заходящего солнца, возлежа на козетке, на которой он впервые её увидел. И покуда Найтмер Мун наслаждалась проводимым временем, Сплеш вспоминал, как угодил к ней во служение.

«Лётная академия — это не просто место, где вы обучитесь тому, как нужно мастерски летать. Здесь вы закалитесь, как сталь в огне! Здесь мы сделаем вас готовыми не только к несению воинской службы, но и ко всему остальному! Лётная академия — это школа жизни, товарищи кадеты!»

Такими словами напутствовал новобранцев в день поступления директор: пожилой, но не просевший под тяжестью прожитых лет пегас, вызывавший уважение не только своими словами, но и тяжёлым как наковальня голосом, и крепостью фигуры. У всех, кроме Сплеша, для которого слова начальника академии были не более, чем пафосным сотрясанием воздуха. И скептицизм молодого фестрала оправдал себя. К тому, что ему придётся виноватым предстать перед очами двух Принцесс Эквестрии, академия его не подготовила.

Сплеш стоял у подножия лестницы с постаментом, троны на вершине которого заняли венценосные кобылицы. Перед ними он вновь почувствовал себя тем, кем он является с самого своего рождения — выходцем из захолустной эквестрийской провинции, удел которого до конца своих дней копаться в шахтах, а не служить гвардейцем в сияющих доспехах.

Как и полагается выходцу из низшего сословия, Сплеш хотел припасть к полу в подобострастным поклоне перед правящими сёстрами и молить их о снисхождении, но удержал себя от этого. Призвав на помощь всю свою выдержку, фестрал заставил себя поприветствовать Принцесс и отдать честь так, как и полагается гвардейцу, сохраняя достойный вид и держа в голове всю гнусность того преступления, на которое он отважился под сенью их цитадели.

Пара аликорнов также держала в уме его проступок, но всё равно находила в себе царственности не выдавать этого своим видом. Селестия улыбалась своему подданному не только устами, но и глазами, одним лишь своим видом источая нежную материнскую приветливость, а Луна… Она была чуть более скупа на эмоции и взирала на Сплеша с абсолютно неподвижным выражением лица, которое, тем не менее, не казалось равнодушным.

Их масти, нрав… Принцессы казались Сплешу столь же похожими друг на друга, как солнце и луна, но в тоже время он улавливал ту родственную связь, что связывала их. Фестрал мог очень долго смотреть на двух аликорнов и в напряжённом волнении обливаться ручьями пота, если бы старшая из них вдруг не изрекла:

— Файр Сплеш, наш маленький пони… Догадываешься ли ты, по какой причине мы возжелали, чтобы ты предстал перед нашими очами?

— Я не догадываюсь, а знаю, Ваше Высочество.

— Так озвучь их во всеуслышание, чтобы подтвердилось то, что все мы здесь думаем об одном и том, — сказала Принцесса Луна, голос которой звучал прохладнее, чем у сестры, но без явной враждебности.

— Когда был мой выходной, я проник в те помещения замка, в которые мне закрыты двери, так как я являюсь рядовым гвардейцем и не состою в элитной гвардии Ваших Высочеств.

— Похвальная честность. Печально только то, что идёт она бок о бок с твоим преступлением, Файр Сплеш, — изрекла Принцесса Луна. — Однако мы понимаем, что у всякого проступка есть мотив. Каков был твой?

— Я хотел узнать о третьем аликорне, который живёт во дворце, — без задней мысли сознался фестрал, но весьма внимательно пригляделся к сёстрам, наблюдая отсутствие у них всякого удивления. — Мне не раз доводилось видеть её во время несения службы и я самовольно решил покинуть казармы, чтобы найти её.

— И ты считаешь, что это достойное оправдание того, что ты пренебрёг уставом и проник в те помещения нашего дворца, в которые тебе запрещено ступать? — спросила Принцесса Луна, на которую легла суровая тень негодования.

Она взирала на молодого гвардейца так, что тот сразу же понял, что от следующих его слов будет зависеть его дальнейшая судьба, а посему решил не спешить с ответом, который уже был готов сорваться с дрожащих уст.

— Я пошёл на столь серьёзный проступок с полным осознанием как и его тяжести, так и его последствий. Единожды увидев третьего неизвестного аликорна, я решил, что не могу позволить его личности остаться нераскрытой, — произнёс жеребец, сглатывая вставший поперёк горла удушающий ком. — Это была всецело моя инициатива. И я со всей покорностью готов принять любое наказание, на какое Вы готовы меня обречь.

Сплеш рассчитывал, что это признание принесёт ему хоть какое-то облегчение, но нет… Он весь напрягся и замер на месте, едва ли не сжимаясь перед замахнувшемся для удара тяжёлым копытом правосудия. Сплеш ждал, что вот-вот по указу одной из сестёр небеса разразит гром и его, никчёмного жеребца, пронзит разверзнувшая облака молния, но… В тронном зале пела тишина. И её голос продолжал бы звучать в каменных стенах дворца, если бы старшая Принцесса не повернулась к младшей, нежно произнеся:

— Мне сложно винить Сплеша за такую вольность. Я бы тоже не удержалась на его месте. А ты как думаешь, Луна? Стоит ли нам слишком сурово карать его за любопытство, которому он поддался по весьма и весьма уважительному поводу? Дадим ему шанс искупить свой проступок?

— К чему эта прелюдия, сестра? — недовольно сощурилась Лунная кобылица. — Зачем все эти интриганские расшаркивания? Не тяни мантикору за хвост и скажи уже, что хочешь назначить Сплеша в гвардейцы к Нуне.

— Ты проницательна как и всегда, дорогая сестрица, — признала Солнечная кобылица. — Неужели мои намерения были настолько очевидны, что ты разгадала их так скоро? И да, я думаю, что это будет вполне справедливо. На территории дворца присутствовал третий в Эквестрии аликорн, о которым никто ни слухом, ни духом. Сплеш воспылал интересом, начал расследование, хотел найти его… Так что пусть наш нарушитель получит то, что он так хотел, но уже в качестве наказания.

— Ты прям превзошла саму себя, — Луна состроила язвительную гримасу. — Так искусно смешать наказание и то, ради чего Сплеш решился на нарушение… Браво, Селестия. Мне больше нечего тут сказать.

— Хе-хе-хе, сочту это за комплимент.

— Однако я с таким решением в корне не согласна. Он — рядовой гвардеец, а посему не имел права прибегать к своеволию. Всё что от него требовалось, так это доложить об увиденном своему командиру. Кстати, почему ты этого не сделал? — застигла гвардейца врасплох младшая из Диархов, резко обернувшись и пронзив его насквозь требовательным взором.

— Эм… Ну я… — замялся фестрал, уже приготовившийся лицезреть разногласие между двумя аликорнами. — Решил, что толку от этого никакого не будет, а меня только на смех поднимут. Всякий ведь знает, что на всю Эквестрию есть только два аликорна.

— Мы живём в мире, где правит магия, и к появлению третьего аликорна не стоит относиться скептически, сколь бы невероятным это не выглядело. Твой скептицизм ни в коей мере тебя не оправдывает.

Слова Принцессы Луны были закалены холодным пониманием сути того мира, в котором она живёт, а посему они напрочь вырезали всякое желание спорить и оправдываться. Даже Принцессе Селестии не нашлось, чем перебить аргумент сестры, храня молчание.

— Что же… Ещё найдутся причины, по которым я должна сменить гнев на милость и позволить Сплешу продолжить нести службу в королевской гвардии? — продолжила свой напор Лунная кобылица, переводя полный вызова взгляд с Селестии на обвиняемого.

Всего на миг пегому жеребцу почудилось, что вот-вот вестница сумерек огласит суровой приговор, но отстаивающая его пребывание в гвардии старшая правительница весьма быстро нашлась с ответом:

— Есть одна. Нужен кто-то, кто будет приглядывать за нашей ненаглядной Нуной, пока я снова не смогу собрать ей новый гвардейский полк. Всех ведь пришлось переводить обратно в обычную гвардию после того разноса, который она устроила…

— Я бы осудила тебя за то, что ты пошла у неё на поводу, но зная её гонор… Порой лучше способ унять её — это дать ей на время почувствовать себя победительницей. Однако ты уверена, что это стоило того, чтобы распустить гвардию Нуны?

— Эта гвардия и так пока что существует лишь на словах, — напомнила Селестия и поёрзала на троне, устраиваясь поудобнее, — и Нуна всегда ищет возможность избавиться от неё, если ты не забыла. А вчерашний инцидент, — Сплеш невольно вздрогнул под брошенным в его сторону насмешливым взглядом Селестии, — предоставил такую возможность.

— Что же, признаю правоту твоих действий… В ином случае Нуна бы этих несчастных гвардейцев просто затравила.

— А ежели у Нуны появилась возможность избавиться от своей неформальной гвардии и она ею воспользовалась, то нужно быстро собрать новую. И я уверена, что один крайне отважный, но непомерно любопытный фестрал, — Селестия полным драматичной экспрессии жестом указала на Сплеша, кисточки которого на ушах были готовы вспыхнуть от напряжения, — вполне достоин того, поступить на службу к Нуне.

— О да… Он достойная замена уволенным ветеранам, — хмыкнула в ответ Луна. — Нуна-то уж точно оценит.

Наблюдавшего беседу двух сестёр жеребца посетило непроизвольное желание расправить крылья и тихо выпорхнуть из тронного зала, оставив кобылиц наедине друг с другом. Беседа до того поглотила их, что они всё равно бы не заметили пропажу слушателя. Казалось, что даже возникший из ниоткуда Дискорд не смог бы отвлечь Диархов от разговора, но зазвучавший в тронном зале звонкий цокот копыт, заставил аликорнов замолкнуть.

Вместе с Диархами Сплеш обернулся на звук и от охватившего его благоговейного трепета он был готов прям там же, где и стоял, отдать небесам душу. И повод для столь поспешного прощания с жизнью был вполне весомый — ему одному, не иначе как избранному самой судьбой, повезло увидеть перед собой сразу трёх аликорнов. Казалось, что ночей грандиозней сегодняшней, уже не будет никогда, а посему… Можно было и распрощаться с жизнью, пока она буйствует красками впечатлений в этот самый момент.

— О, ты как раз вовремя! — воодушевилась Селестия, завидев вошедшую кобылицу. — Файр Сплеш, знакомься, Найтмер Мун!

Тот будничный и радушный тон, с которым старшая из Принцесс представила гвардейцу новоприбывшую пони… Им можно было привечать любимую родственницу, с которой удалось затеять семейное свидание, но никак не ту, кого пони обсуждают лишь опасливым шёпотом.

Поднявшаяся из самого нутра холодная волна страха захлестнула Сплеша чуть ли не с головой, будто вымывая его прочь из тронного зала.

Напрасно.

Гвардейская выдержка пусть и шаталась маятником, но она держалась и не надломилась под тем надменным взглядом чёрной кобылицы, которым та окинула Сплеша.

— Доброй ночи, Нуна, — ласковым ручейком зажурчал в холодных стенах залы голос художницы созвездий, приветившей вошедшую нежной улыбкой. — Надеюсь, мы не отвлекли тебя от чего-то важного просьбой явится в тронный зал?

— Не надо заходить издалека, Луна, — осклабилась в ответ Найтмер Мун, исподлобья сверкнув бирюзой очей. — Хотите обсудить то, что было прошлой ночью — начинайте. Чем быстрее закончим этот разбор полётов, тем раньше Я смогу заняться своими делами.

Потерявшая всякий интерес к Сплешу чёрная кобылица расправила перепончатые крылья, одного из которых было достаточно, чтобы спеленать взрослого пони в кожистое покрывало — до такой степени они были широкие. Взмахнув ими, Найтмер Мун легко вознесла себя на постамент с престолами, встав наравне с восседающими Селестией и Луной. Она превосходила размерами младшую из Принцесс, но уступала в них старшей, вместе с тем являясь гордой обладательницей самой изящнейших из фигур, которой обе сестры могли лишь позавидовать. Селестия из-за своих габаритов выглядела на вкус Сплеша слишком громоздкой и долговязой, Луна, будучи самой маленькой из аликорнов — самую малость неказистой из-за небольшого роста и пухловатости, свойственной всем пони. А вот Найтмер Мун…

Она была лишена недостатков своих родичей, красуясь в меру длинными ногами, крепким крупом, втянутым животом, выразительной грудью, удерживаемой на лебединой манер длинной шеей… А ещё эта её чуть вытянутая заострённая мордочка...

Сплеш мог ещё долго разглядывать третьего аликорна, пытаясь найти в её внешности хоть какую-либо причину для страха, кроме имени, но… пока он её не видел.

— Меня бы радовало твоё уважение ко времени, — заговорила Селестия, — если бы оно не граничило с твоей вредностью, Нуна. Однако ты права, не стоит затягивать этот разговор. Встречай пополнение в своей гвардии, — венценосная пони указала копытом в сторону замершего Сплеша. — Отныне этот отважный и пытливый фестрал — твой новый личный гвардеец.

— Спасибо за такой щедрый подарок, но лучше бы ты вернула его в тот питомник, из которого его и вытащила. По его физиономии вижу, что он такой же бестолочь, как и остальные гвардейцы.

— Невысокого ты мнения о жеребце, который в одиночку пробрался в запретное крыло дворца, обойдя всю стражу, раскрыл твоё существование, а потом ещё и успешно улизнул, — уверенно парировала в ответ Селестия таким тоном, точно она играла в покер и сейчас выложила на стол козырь, который решит исход партии. — Ты же жаловалась на то, что я с Луной приставляю к тебе каких-то, как ты выразилась, дуболомов, головами которых только гвозди в стену забивать — в них же всё равно пусто. Так что привечай Сплеша. Мне кажется своей вполне успешной авантюрой он доказал, что отличается от большинства пони и достоин того, чтобы оберегать тебя.

Найтмер Мун надменно всхрапнула, совсем как пони из простого сословия.

— Скорее Я буду оберегать свою жизнь от его чрезмерно длинной морды, которую он суёт, куда не следует. Сколько ещё солдатских туш Мне нужно выжить, чтобы вы двое оставили Меня в покое? В конце концов… Я ведь не принцесса, чтобы иметь личную гвардию.

— Ты пока ещё не принцесса, Нуна, — вклинилась в разговор Луна, отличившаяся нотками суровости, дребезжащими в бархатистом голосе. — И когда настанет день тебе надеть корону мы хотим быть уверены, что ты будешь к этому готова.

— Старая песня… Она тебе ещё не надоела?

— Нет, не надоела. Ты можешь воротить нос сколько угодно, но твоё место здесь, рядом со мной и Селестией.

Наблюдавший за разговором Сплеш думал, что Найтмер Мун бросится в ответ какой-нибудь резкой фразой, продолжая распалять спор, но та смолчала. И фестрал сомневался, что аликорны стесняются устраивать разбор полётов из-за того, что рядом наличествует пара лишних ушей. Луна и Найтмер Мун были всего в паре слов от того, чтобы накалить разговор до предела, но каждая из них себя сдерживала. И если судить по тому, как спокойна была Селестия, то ссоры ждать не стоило, хотя для этого было достаточно одной искры, которая особенно взрывоопасна в отношениях между…

— Как угодно, — Найтмер Мун высокомерно вздёрнула морду. — Я уже давно поняла, что лучшим аргументом в нашем споре являются действия, а не слова. Так что… Приветствую тебя, Файр Сплеш, как своего единственного гвардейца! — радушно махнула фестралу крылом кобылица и осклабила клыки в кровожадной улыбке, которые вызвали невольную волну мурашек, пробежавшую под шерстью жеребца.

Сконфуженная Луна недоумённо захлопала глазами и вытянула и без того длинную морду. Иная же реакция была у её сестры, ушки которой поникли и та огорчённо вздохнула:

— Ты не можешь отправить Файр Сплеша в Тартар, а посему решила просто устроить его здесь, на бренной земле, верно?

— Я бы сказала во сто крат лучше, Селестия, но не буду, иначе совсем затмлю тебя.

— Затмишь, как мрачная туча сияющее солнце… — позволила себе съехидничать старшая из Принцесс, но Найтмер Мун древесным волком зыркнула на неё. — Ладно, не буду язвить. Что, рассчитываешь изжить Сплеша из гвардии?

— Само собой. Как и всех, кто был до него, а потом, если вы двое не уймётесь, та же участь будет ждать и других гвардейцев, которых вы попытаетесь Мне втюхать.

— Тебе не надоело изводить пони, которые будут оберегать и защищать тебя? — вопросительно изогнула бровь Луна.

— Моего могущества хватит, чтобы Самой за Себя постоять. На кой Мне нужны гвардейцы, которых Мне Самой по силам защитить? — Найтмер Мун чуть повысила голос, но этого было достаточно, чтобы его звучание болезненно надавило на слух Сплеша, который всё-таки и стоял у подножия лестницы постамента. Каково же было Селестии и Луне…

— Через семь дней этот недоросль все свои четыре копыта понесёт прочь из дворца, — уверенно заявил чёрный аликорн, махнув в сторону Сплеша крылом, — и его имя можно будет смело забыть. Подле Меня он надолго не задержится.

— Семь дней… — с задумчивым видом протянула Селестия. — Точно, это ведь самый короткий срок, за которой тебе удавалось довести пони до предела терпения и вынудить уволиться. Эх, не совершенствуешься ты, Нуна… Я думала, что тебе хватит меньше времени, чтобы выжить Сплеша.

— Ты мне ещё пари предложи…

— Пари… В кой-то веке ты додумалась до чего-то, что я одобряю всем сердцем, Нуна! — внезапно озарилась энтузиазмом Селестия. — Идеальный способ поставить крест хоть на одном нашем разногласии!

Наблюдавший вспышку оптимизму у старшей из аликорнов Сплеш нервно сглотнул, понимая, в какую сторону дует ветер.

— Я рискну предположить… — затянула Луна, — Ты хочешь использовать Файр Сплеша в этом споре в качестве разменной монеты?

— Сестра, мне неприятно думать, что ты допускаешь мысль, якобы я использую пони, как пешки в шахматной партии.

— Неприятно? Что же, тогда это доказывает правоту слов Луны, — ухмыльнулась Найтмер Мун.

— Эх… Давайте все признаем тот факт, что нам нужно заканчивать наши разногласия, если мы хотим сдвинуться с той конфликтной точки, на которой мы застряли, — мягко предложила Селестия и убедившись, что ни Луна, ни Найтмер Мун не собираются возражать, продолжила: — А если так, то нам нужен… толчок. И спор отлично для этого подойдёт. Если Файр Сплеш продержится подле тебя неделю, тогда ты, Нуна, перестанешь вставать перед нами на дыбы и задирать нос — принимаешь личное гвардейское крыло и прекращаешь всякие попытки от него избавиться.

— Ты серьёзно? Посмотри на него! Я тут всего несколько минут, а он уже выглядит так, будто готов лететь до самой Зебрикании, лишь бы оказаться подальше от меня!

Тут не найдётся никаких слов, чтобы отстоять честь Файр Сплеша — он действительно был близок к тому, чтобы сорваться в стремительный полёт до далёких краёв, оставляя в Кантерлоте честь и работу, только бы не было поблизости этой семейки аликорнов. А когда же взгляды всех трёх высших кобылиц скрестились на нём, тот был готов провалиться сквозь землю прямиком в недра Тартара, лишь бы избежать их внимания.

Жеребец чувствовал, как струящиеся по нему капли нервного пота собираются в целые градины, как они реками вытекают из под доспехов, а Принцессы и Найтмер Мун смотрят на него, простого смертного. Селестия — с чуть ли не кающимся и сожалеющим выражением лица, Луна взирала на Сплеша со смесью жалости и беспомощности, а Найтмер Мун смотрела на него с садистским удовольствием, словно на кошку, задницу которой она намеревалась смазать острым перцем чили и смотреть, как та сходить с ума.

— Что же… Я вынуждена попросить у тебя прощения, Файр Сплеш, — успокаивающе промолвила Селестия и чуть склонила голову, — за то, что сделала тебя непосредственным участником наших аликорновских интриг.

— Я принимаю Ваши извинения, Ваше Высочество… — нашёл в себе силы проскрипеть в ответ Сплеш. И говорил он без тени сарказма, принимая слова Селестии с той же серьёзностью, с какой она их произнесла.

— Хе-хе-хе, да уж… С таким-то гвардейцем не только сквозь огонь и воду, но и через Тартар пройти можно. Ладно, Селестия, слушай Моё условия — если изживу его меньше, чем за семь дней, то вы двое перестанете пытаться навязать Мне личный отряд гвардейцев, ясно?

— Что же… Твоё условие прямо пропорционально моему и оно меня вполне устраивает, — благосклонно кивнула Селестия и протянула сопернице копыто, за которое та неохотно взялась, не скрывая брезгливости. — Луна, окажи любезность…

— Ох, до чего мы дошли… Не можем ни к чему прийти словами, не слышим друг друга, а проблемы решаем спором, словно малые жеребята, — по-старчески принялась сетовать Луна, но копыта родичей разбила.

Видя, как естественно чувствовали себя восседающие на вершине постамента с тронами аликорны, Сплеш понял, что они видят мир с иного ракурса, чем обычные пони, и распоряжаются они им по-своему. Вот он, разрываемый на куски переживаниями просто от того, что стоит перед ликами высших из пони, и эти самые высшие, которые так легко распорядились им, сделав его участником своих игр, смысла которых фестрал не понимал, а ставки — не знал.

Вспоминая эту судьбоносную ночь, Сплеш не мог не изумляться её нелепости. Нечто подобное можно было увидеть в какой-нибудь по-дилетантски прописанной пьесе, в которой течение сюжета вымывает героя в русло нужной для его развития цепочки событий. И благодаря всему этому он теперь здесь, в Королевском саду обмахивает опахалом саму Найтмер Мун, при этом будучи одетым в платье горничной. И подобную смену обмундирования новая покровительница Сплеша оправдала весьма убедительно:

— Это особый способ маскировки! Так мы с тобой спровоцируем потенциальных посягателей на мою сохранность на нападение и тут ты возьмёшь, да как застанешь их врасплох! Понимаешь логику? Так что надевай это платье и маскируйся, живо!

И Файр Сплеш покорно замаскировался и приступил к несению своего нового служебного долга, который диктовал ему посвятить всего себя охране аликорна, который чуть не устроил переворот в Эквестрии, и отдать за него жизнь, если придётся. И фестрал чувствовал, что за оставшиеся шесть дней спора третий аликорн отобьёт у него всякое желание следовать своему гвардейскому предназначению. Платье горничной — это лишь преддверие пыток, полных моральных и физических унижений, которыми его намеревалась подвергнуть самая жуткая кобылица во всей Эквестрии.

IV. Цена поступков

Сплеш думал, что это инструктора в лётной академии гоняли его и в хвост и в гриву, но на контрасте с Найтмер Мун он понял, что те ещё жалели его. За первые две ночи на службе у младшей из аликорнов, та вдоволь поиздевалась над попавшим под размен спора гвардейцем, прогнав его по всем нормативам солдатской подготовки и через пару тех, которые она выдумала сама. Пролёты через кольца под обстрелом магических заклинаний — один из них. Не ожидавший такого Файр Сплеш пропустил парочку волшебных снарядов, которыми Найтмер Мун с каждой секундой испытания закидывала его со всё возрастающим остервенением, проверяя реакцию. Однако ни заклинания, ни боль от тех немногих из них, что достигли цели, не помешали фестралу с честью выполнить испытание.

Однако Файр Сплеш подозревал, что даже если бы он со всем справился идеально, Найтмер Мун бы всё равно прокомментировала его успех словами:

— Сплеш, может быть тебе в качестве премии забронировать живописное место на кладбище? Я так думаю, что ты со своими никудышными навыками ты там скоро окажешься.

Изнемождённый и обливающийся ручьями пота пегой жеребец не нашёл, что ответить, глядя на растянувшуюся на морде кобылицы клыкастую ухмылку с выражением холодной ненависти. И по выражению бирюзовых глаз Найтмер Мун фестрал видел, что она упивается теми чувствами, что кипят в его сердце. Упивается с не меньшим удовольствием, которое она испытывала, когда осыпала его заклинаниями во время пролёта через тренировочные кольца.

И глядя на чёрную кобылицу в этот момент, Файр Сплеш понимал, что самое худшее ещё впереди.

Оказавшись единственным пони, стоящим на страже третьего аликорна, Файр Сплеш одним лишь этим фактом дал своё согласие на то, чтобы с него был особенно серьёзный спрос. Так что Найтмер Мун лишила фестрала не только выходных, но и время на сон, чтобы он стерёг её денно и нощно.

Как раз стоя в библиотеке и глядя на ушедшую с головой в чтение книгу о магических свойствах драгоценных камней Найтмер Мун, Файр Сплеш тщетно пытался вспомнить, когда у него было последнее свидание со сном. Однако головокружение и усердно старающиеся соприкоснуться друг с другом налитые чугунной тяжестью веки мешали его размышлениям. Как и исходящий от шёрстки запах собственного пота наряду с время от времени раздававшимися шелестом страниц да задумчивым бормотанием кобылицы.

Впрочем, жаловаться на такое положение дел было бы наглостью со стороны Файр Сплеша, тем более когда Найтмер Мун в любой момент могла начать гонять его и в хвост и в гриву. Лучше уж воспользоваться относительным спокойствием и прикорнуть, пока всё её внимание привлечено к книгам.

И только Сплеш сомкнул веки, как едва начавший виться над его головой свод дрёмы уничтожили раздавшийся скрип дверей библиотеки и последовавший за ним звонкий возглас:

— Госпожа, трапеза!

Мысленно осыпая проклятиями внезапную гостью, фестрал открыл глаза и увидел единорожку одетую в такое же платье горничной, как и он. Только в отличии от фестрала, чёрное платьице с белым фартуком шли и бежевой шёрстке кобылы, и светло-коричневому оттенку волос. В обычной ситуации, Сплеш бы на неё даже не взглянул, но зная, что она прислуживает Найтмер Мун…

— Этот Ваш новый гвардеец? — в свою очередь обратила внимание на Файр Сплеша служанка, оглядывая жеребца маслянистым взглядом голубых глаз и словно пытаясь разглядеть всё то, что скрывалось под пышной тканью.

И из её уст “гвардеец” звучало как насмешка. Может быть потому, что одетый в платье жеребец ощущал себя кем угодно, но только не гвардейцем.

— А что, понравился? — спросила Найтмер Мун, откладывая книги в сторону и освобождая место для большой тарелки, в которой переливалась золотистым оттенком жаренная картошка, нарезанная ломтиками. — Могу отдать его тебе, если хочешь.

— Спасибо Вам, но мне и своих гвардейцев хватает, — хохотнула единорожка. — Однако не могу не отметить, что платье ему идёт, хи-хи-хи.

День со второй ночи на третью. Найтмер Мун не изменила своей привычке никогда не спать, но решила принять ванную. И пока самая вредная из аликорнов нежилась в воде, Сплешу приходилось копытами щёлкать семечки — особое поручение Найтмер Мун, которое поддержит сознание гвардейца в тонусе и не позволит ему заснуть. Аликорну хватило цинизма назвать это заботой, но у Сплеша доставало дерзости считать такое задание самым настоящим издевательством. Впрочем, его мысли не мешали ему покорно исполнять это поручение, скрипя зубами от злости. И в тот час Сплеш не знал, чего хочет больше — бросить к Тартару службу, или вытерпеть одну злосчастную неделю, чтобы принести победу в споре Селестии, назло Найтмер Мун. Очень уж он хотел посмотреть на выражение её лица в этом случае.

Облачившись в платье горничной и уже не единожды продемонстрировав себя в нём не одному встречному во дворце пони, Сплеш наивно думал, что уже ничто не заставит его покраснеть от стыда ещё сильнее, но когда Найтмер Мун затащила его в таком обличье в обеденную, на которым присутствовали старшие аликорны… Если бы Сплешу в этот момент предложили отдать небесам душу, то он бы без раздумий согласился, лишь бы избежать такого позора.

Мордочки Селестии и Луны недоумённо вытянулись, когда они увидели новую униформу Сплеша. Сам фестрал в эту минуту залился краской так, что цвет его щёк стал сравним с огненным оттенком его гривы. Лишь Найтмер Мун была довольна собой и её собственное бахвальство, надо полагать, хорошо способствовало аппетиту, с котором она принялась тогда за завтрак.

Старшие Принцессы приободрили Сплеша и весьма красноречиво, не теряя монаршего достоинства, осудили крылорогую стерву, на что та реагировала лишь едкими улыбками. И глядя на её триумфальный оскал фестрал желал лишь одного — увидеть, как он растворится в гримасе горького поражения. Нужно только потерпеть каких-то четыре дня…

— Кого-то отправляют в Тартар на вечные муки, ну а меня туда отправят отдыхать после службы у Найтмер Мун, — горестно вздыхал Сплеш, сидевший у дверей в покои своей госпожи и щёлкая семечки, которых его истязательница набрала для него целое ведро и наказала к полуночи выщелкать не меньше половины. Фестрал не мог позволить себе отдых, несмотря на то, что оный был смертельно необходим.

Увлечённый поручением, Сплеш даже не услышал тяжёлого цокота, с которым к нему подошёл Лон Шейд, левитировавший перед собой коробку и конверт с письмом.

— Гвардеец… — кашлянул единорог, горой возвышаясь над лежащем на полу сородичем

— Добрый вечер, сэр. Вы что-то хотели? — вяло отозвался Файр Сплеш, практически заставив себя подняться, чтобы отдать честь.

— Хм… В мои обязанности не входит доставка писем и посылок стоящим ниже по званию, но зная твой особый случай, — единорог красноречиво глянул на дверь в покои Найтмер Мун. — В общем… Вот, держи, — произнёс жеребец и поставил перед Сплешом ту ношу, с которой он и пришёл к нему.

Фестрал оживился, точно в него вдохнули живительных сил каким-то чудодейственным эликсиром. Он горячо поблагодарил капитана, а когда тот удалился, пегой жеребец принялся торопливо вскрывать конверт. И едва заветное письмо оказалось извлечено наружу, как он погрузился в чтение…

«Наш милый пончек!Какты там в Кантэрлоте? Как твая слушба? Такак ты теперь каралевский гвардеец служы усердна и аберегай Принцес. Я так табой гаржусь.Спасибо тебе за то што отправляешь жалавание но не нада это делать. Аставляй денежки себе и пакупай себе там што нибудь в столице.Нагатовила тебе всего такого што ты любишь и отправила посылкой. Кушай хорошо а то совсем сил не будит и как Принцесс зашишать будишь?Всё ещё учусь правильна писать но палучается неважно. Держать перо зубами и водить им по бумаге трудна но я стараюсь.Любим и цэлуем тебя, пончек. Тваи мама и папа».

“Тваи мама и папа”... Этих слов было достаточно, чтобы тучи гнетущего настроя, которые последние дни особенно загустели над Файр Сплешом, развеялись. В груди потеплело, а ещё секундой ранее затянутые мутной пеленой глаза словно получили новое зрение… И поддавшись перезвону затрепетавшего весенним колокольчиком сердца, фестрал прижал письмо груди, безмятежно улыбаясь.

Не желая расставаться с весточкой из отчего дома, он вложил письмо в нагрудный карман платья и принялся вскрывать посылку. Нервно и с предвкушением.

— Эх, мама, совсем себя не жалеешь… И меня тоже… Столько я не съем, — вздохнул жеребец и покачал головой, созерцая с особым тщанием и компактностью сложенные блинчики, пирожки и пончики.

Пышность взошедшего пропёкшегося теста, разноцветная посыпка на белой глазури, поджаристая золотистость на свёрнутых треугольниками блинчиках, бьющий в ноздри аромат свежей выпечки, творога… Всё это возбудило бы аппетит даже у такого пони, который был слеп и не чувствовал запахов, что уж говорить о Файр Сплеше? Лишь солдатская сдержанность не позволила ему наброситься на присланные яства прямо здесь, посреди коридора.

Однако как бы не был сдержан фестрал, долго глядеть на угощения он не мог. В последний раз оглядев старательную сервировку посылки, гвардеец приступил к нежданное трапезе, жалея лишь об отсутствии какого-нибудь напитка. Тесто вязло в зубах, так что блинчики и пирожки теперь не казались такими сочными, а творог превратился в сухую кислую массу. Но Сплеш ел с таким аппетитом, с каким никогда не ел солдатскую кормёжку.

Сплеш бы и дальше вкушал материнские угощения, если бы над ним не нависла Найтмер Мун, внезапно вышедшая из своих чертогов.

Предчувствуя очередную, и в этот раз заслуженную, трёпку, жеребец оставил кушанья и поспешил припасть в поклоне к ногам аликорна. И всё это он делал с набитым ртом и раздутыми из-за непережёванных угощений щёками. Подобным жестом он добился лишь презрительного фырканья.

— Какое вопиющее пренебрежение солдатским долгом, Сплеш. Подвергаешь Меня опасности своим халатным отношением к службе и ради чего? Ради какой-то выпечки… — низко зашипела сквозь острые клыки кобылица. — Так… А это у тебя что такое?

К ужасу жеребца, из двух материнских подарков — письма и посылки — первое заинтересовало Найтмер Мун гораздо больше. С замиранием сердца он глядел, как весточка из любимого дома охватывается едким фиолетовым сиянием, поднимается в воздух и разворачивается перед острой мордой кобылицы. И будь на месте Найтмер Мун кто-нибудь другой, то Сплеш определённо защитил бы тайну письма, но стоя в тени высокого аликорна всё, что он мог, так это беспомощно наблюдать за тем, как бирюзовые глаза хладнокровно изучают предназначенные лишь ему одному строчки.

Найтмер Мун делала это молча и без единого оттенка эмоций. Так обычно читают выпуск утренней газеты. И эта беспристрастность пугала Сплеша гораздо сильнее, чем присущие третьему аликорну ядовитые ухмылки и вкрадчивое шипение. Фестрал был готов и к первому, и ко второму, но всё, чего он дождался, так это того, что кобылица расчётливо посмотрела на него поверх бумаги, а затем многозначительно хмыкнув, забрала у него и письмо, и посылку, бросив напоследок:

— Гвардейцам надлежит трапезничать строго по расписанию, Сплеш. В противном случае можно очень быстро потерять форму.

— А я-то думала, почему ты такой неотёсанный, а всё дело в том, что ты из черни…

Эти слова ложились в сердце жеребца раскалёнными углями ненависти и обиды. Он хотел бы избавить себя от этого бремени, очиститься от этих чувств, но Найтмер Мун не забывала подкидывать своему гвардейцу новые угольки жгучих чувств.

— Знаешь, поням из низших сословий на роду написано подчиняться и быть в повелении не только у нас, аликорнов, но и у тех, кто выше вас по происхождению. Однако твой скудный ум даже эту простую истину воспринять не может. Иначе бы того случая в библиотеке бы не было, хе-хе-хе.

Нет, он не даст ей повода довольствоваться тем эффектом, который она рассчитывала вызвать насмешками. Ни выражением лица, ни хмурым взглядом, ни раздражённым скрежетом зубов.

— И я даже знаю, почему так получилось… Все мозги остались у твоей матери, и пока ты зрел в её утробе, тебе досталась лишь их малая часть, хи-хи-хи.

Удовлетворяя таким образом свою внутреннюю егозу, она рассчитывала, что приблизит Сплеша к решению уйти из гвардии, но разгоревшаяся в нём злоба лишь закаляла его мстительность.

Четвёртая и пятая ночи… Срок окончания спора стал настолько близок, что Сплешу даже казалось, будто он собственными копытами сможет перемотать те часы, которые отделяют Селестию от победы. Даже периодически забиравшие сознание пегого летуна обмороки не омрачали его стремления утереть нос Найтмер Мун. Он ожидал, что по мере приближения своего поражения, та начнёт особенно лютовать, но… та была беззаботнее жеребёнка и предавалась своим повседневным делам, как бы между делом не забывая поддразнивать гвардейца.

— Сплеш, а сколько будет два плюс два умножить на два? — спросила как-то она, не отрываясь от чтения книги, одно лишь название которой «Чары высшего порядка» вселяло страх в Файр Сплеша, который был бесконечно далёк от магических наук.

— Эм… Восе… Нет, шесть! — рефлекторно ответил фестрал, стоя, наклонив тяжёлую голову на бок и чуть ли не подметая гривой пол библиотеки.

— Ха, неправильно, восемь! Совсем у тебя башка дырявая, даже считать не умеешь! — победоносно заключила Найтмер Мун, точно доказала какую-то теорию пред лицом всего научного сообщества.

— Тогда восемь. Вы — аликорн, и Вам виднее, каков будет правильный ответ…

— Пфф… Правду, Сплеш, нужно отстаивать даже перед теми, кто выше тебя по положению! Что ты за безвольный слабак, а?

— Сложно не согласиться, — поддакнул жеребец, с вымученным видом оперевшись о книжную полку и глядя на чёрную кобылицу из под собравшихся под глазами мешков, которыми он уже мог укрываться, как одеялами.

«Наглая, высокомерная, мерзкая… Ты совсем не похожа на ту, кто пришёл ко мне во сне, когда я был жеребёнком. Пусть я совершил ошибку, вступив в гвардию, пусть я угодил на службу не к тому аликорну, но я дождусь окончания спора просто для того, чтобы позлорадствовать над тобой», — расчёсывал свою злопамятность Файр Сплеш, точно незаживающую болячку. И до такой степени он был этим увлечён, что не сразу обратил внимания на вошедшую служанку.

— Картошечка, госпожа!

Помимо воли, но бежево-коричневая кобыла обретала всё больший интерес в глазах Файр Сплеша. Какой у неё знак отличия? Как её зовут? И если первую тайну всегда надёжно хранил подол платье, то вторую… Что же, видимо её звали Ты, если исходить из того, как к ней обращалась Найтмер Мун.

— Что-то ты долго. У меня уже желудок начал сам себе переварить от голода. Давай её уже сюда! — распорядилась младшая из крылорогих пони, небрежно отодвинув книгу на край стола.

— Вашему аппетиту можно только позавидовать, — улыбнулась в ответ кобыла, ставя перед госпожой серебрянный поднос с кушаньями. — Повстречала младшего сына Вайт Лилии.

— Кого? — вопросительно изогнула бровь кобылица, зарываясь мордой в картошку, от которой поднимался пар.

— Ну она одна из кухарок, служащих при дворе. Ну и так как она работает на Их Высочества, то согласно указу живёт она в замке, вместе со своими жеребятами. Вернее, с одним жеребёнком, — увлечённо начала рассказывать горничная, позволив себе присесть за стол рядом с Найтмер Мун. — Я повстречала его как раз, когда шла к Вам. Он был весь в слезах ну и я не смогла заставить себя пройти мимо.

— Дай угадаю… — протянула вреднейшая из аликорнов после того, как с усилием проглотила несколько ломтиков картошки. — Другие жеребята задразнили его пустобоким, а он в слёзы, в истерику… да? — спросила Найтмер Мун и совсем не по-королевски облизнула блестящую от жира морду.

— Так и есть, госпожа моя, — бесцветно вздохнула в ответ кобыла. — Чтобы затравить пустобоких малышей, даже повода не нужно. Особенно в подготовительных классах для поступления в Школу для одарённых единорогов… Ну, я посидела с ним немного, успокоила…

— Пфф… Когда уже эти никчёмные пони поймут, что знак отличия — это последняя вещь, о которой стоит беспокоиться.

— Ну пони же считают, что знак отличия определяет жизнь и делает особенным.

— Ущербные создания. Когда они уже все поймут, что это пони определяют свой знак отличия, а не наоборот. Пони выбирают свою судьбу, а не отметины на их задницах. Я что, единственная, кто это понимает?

Уже который час меркнущее сознание жеребца вдруг озарилось вспышкой новых мыслей, которые заставили его сомневаться в выведенном недавно тезисе, вновь поднимая уже казалось бы закрытый вопрос…

«Нет, с этими непонятками пора уже кончать. Я не могу ждать той ночи, когда ответы на мои вопросы сами лягут мне в копыта. Нужно попытаться самому заполучить их… Просто спрошу у Найтмер Мун, посещает ли она пони в их снах, или нет», — решил Сплеш, которого от воплощения своей задумки удерживало присутствие в библиотеке служанки. А ещё вкрадчивый шёпот неуверенности.

А оно того стоит? Зная, какой у Найтмер Мун характер, она может так ответить, что я ещё об этом пожалею.

Сумерки… Пока они беззвучно ступали по небосводу, тени скорой ночи становились всё гуще и гуще. Дневная Эквестрия засыпала, но просыпалась та, что бодрствовала только при воздетой на небосклон луне. И в это время, пока одни пони королевства только готовились к свиданию со сном, а другая ещё не отошла от него, Файр Сплеш и решил поговорить с Найтмер Мун.

Палитра заката почти утекла за горизонт, а грядущая ночь вскоре должна была закончить вить над Эквестрией свою агатовую вуаль. В это время в замке сменялся караул и несшие вахту при свете дня гвардейцы уходили на отдых, а множественные слуги завершали свои дела и готовились ко сну. А Найтмер Мун в такое время либо зачитывалась, либо тренировалось на полигоне, либо… Да всё что угодно. Её досуг зависел исключительно от настроения. И в этот вечер она предпочла посвятить себя живописи.

Младшая из аликорнов рисовала в своей потайной беседке, на свежем воздухе. Говорила, что он и близость к живой природе способствуют вдохновению. И это было смешно слышать, потому что сколько помнил Сплеш, Найтмер Мун так и не продемонстрировала свой талант. Она могла часами стоять, вооружившись палитрой и кистью, но холст неизменно оставляла чистым. Конечно, у гвардейца это вызывало ряд вопросов, но вот их он точно бы не озвучил в отличии от тех, которые уже были заготовлены уже который год…

— Вы позволите задать Вам один вопрос?

— Ты уже задал один вопрос.

— Тогда прошу прощения за неточность и исправляюсь… Могу я понадоедать Вам своими вопросами?

— Ммм… Звучит настолько честно и настолько нагло, что у меня возникает весьма двойственное желание и выслушать тебя, и отхлестать розгами, — поведала Найтмер Мун, но отняла свой взор от холста и перевела его на Сплеша. — Спрашивай и посмотрим, что ты заслужишь.

— Вы умеете повелевать снами?

— Чего? — Найтмер Мун нахмурилась, застигнутая врасплох. — Может, про луну ещё спросишь? Её я случайно не двигаю?

— Я спрашиваю не просто так, — нашёл в себе силы раздражённо щёлкнуть зубами фестрал и тёмная аликорница, уловив перемену в его интонации, встрепенула ушами. — Когда-то давно, мне довелось увидеть во сне одного аликорна, который очень сильно повлиял на меня и мою жизнь, — фестрал выдержал паузу, ожидая, что Найтмер Мун бросится в ответ хлёстким высказыванием, но та выжидающе молчала. — Не знак отличия определяет пони, а пони определяет свой знак отличия. Так мне сказал этот аликорн. И я запомнил эти слова на всю жизнь, они мне очень помогли. Я и раньше хотел спросить, но не решался. Не был в себе уверен. Однако я обязан был это сделать.

Вновь Сплеш подумал, что Найтмер Мун бросится в словесную атаку после его слов, и вновь ошибся. Ответом ему было молчание, холодное и сковывающее, как лёд на речных водах в холодную зиму. Однако оный начал стремительно таять и верным знаком к тому было то, как нервно Найтмер Мун начала шарить глазами по округе, крутить кисточку перед собой и покусывать губу. И видя такие нехарактерные перемены в поведении аликорна, фестрал решил, что если и наглеть со своими расспросами, то только сейчас:

— Это ведь Вы повелеваете снами, верно?

— Даже если и повелеваю, то что с того? Ты теперь собрался и во снах за мной таскаться, что ли?

Жеребец сделал беззвучный, но весьма глубокий, вдох, пытаясь совладать с нервным напряжением. Слова, которые он уже не один год держал в себе, дождались того мгновения, в которое их следовало произнести. Однако теперь они упорно цеплялись за горло, не желая обличаться в звук. И лишь вспомнив все те годы и усилия, которые Файр Сплеш вложил для того, чтобы этот момент настал, он заставил себя произнести:

— Я хочу поблагодарить Вас за то, что Вы посетили меня во сне, когда я был жеребёнком, и помогли мне обрести свой знак отличия. Я узнал, в чём мой талант, но куда его применить и нужен ли он мне, я выбирал сам. И я решил посвятить себя служению Вам. Вы помогли мне обрести себя и свой путь в жизни, — произнес Сплеш и припал к земле в поклоне, которым он попытался выразить те крохи уважения и почтения, что ещё остались в его сердце.

— Умеешь же ты спустить свою жизнь в выгребную яму, — вздохнула Найтмер Мун с таким видом, точно ей сказали такую глупость, которую не брякнет даже маленький жеребёнок. — Посвятить себя той, кто будет жить вечно… Я переживу не только тебя, но ещё и твоих детей, и внуков. Стоит ли отдавать свою жизнь той, для кого все годы твоей жизни подобны мимолётному дню?

— Таков был мой выбор… — только и смог изречь в ответ Сплеш, чувствовавший, как последнии почтительные чувства к Найтмер Мун рассыпаются пеплом горького поражения.

— И он был не самый умный, Сплеш. Я советую тебе уже поскорее одуматься и отказаться от мысли прислуживать мне. Займись лучше своей жизнью и сделай что-нибудь стоящее, вместо того чтобы тратить своё время на бессмертного аликорна. У тебя, в отличии от меня, времени не так уж много, — посоветовала кобылица и отвернулась к пустому холсту.

Сплеш очень боялся, что по итогу этого разговора Найтмер Мун морально пережуёт его и сплюнет, как она всегда это делала, но… То что это не случилось принесло пегому летуну небывалое облегчение. Точно с высказанными словами он сбросил с себя тяжёлую ношу, что долгие годы лежала у него на сердце.

На какие-то секунды сонливость оставила фестрала, а сам он поднялся с земли с необычайной лёгкостью. После всего пережитого он не знал, что хотел услышать от Найтмер Мун, но после сказанного он уже не мог на неё злиться, как и она больше не могла подтрунивать над ним.

Впервые на глазах фестрала Найтмер Мун показала иную свою сторону, которую ему прежде не доводилось видеть. И которая поставила перед Сплешем новый вопрос — какая она на самом деле? И пока фестрал задавался им, кисть в магическом захвате аликорна пришла в движение, начиная оставлять на холсте первые мазки.

Наступила ночь и по коридорам замка заходили ночные пони, тут и там сверкая кошачьими глазами. Найтмер Мун же заперлась в своей комнате и, судя по всему, не намеревалась выходить. А Файр Сплешу только и оставалось, что сидеть под дверью и стеречь её покой, не зная, чего от неё ожидать. После разговора в саду она не проронила ни слова.

— Могу я войти? — застала врасплох гвардейца Ты, стоя перед ним с парочкой подносов, носимых на спине, и нетерпеливо помахивая каштановым хвостом. — Завтрак. Для тебя и для госпожи.

— Да, конечно, — посторонился жеребец и перед ним сию же секунду встала тарелка с кашей и чашка чая. — Мы сколько видимся, столько и не знакомы, кстати…

— Любопытный нюанс, верно? — улыбнулась единорожка. — Хаус Мейр. А ты — Файр Сплеш.

— Я ещё не забыл, как меня зовут, спасибо.

— Язычок у тебя острый, но лучше при общении с госпожой лишний раз им не размахивать. Есть риск самому на него напороться, — беззлобно ответила единорожка и со стуком вошла в комнату к Найтмер Мун.

— И чего она магию не использует? — озадачился Файр Сплеш. А ведь и правда, сколько раз он видел Хаус Мейр, они никогда не колдовала.

И только фестрал вознамерился приступить к еде, как скрывшаяся за дверью единорожка вдруг вернулась обратно.

— Госпожа сказала, что не голодна и ты можешь поесть её блюдо.

— Дай угадаю… Опять жаренная картошка с луком?

— В этот раз ещё есть острая закуска! — многозначительно поведала Хаус Мейр, ставя кушанье перед гвардейцем. — Тебе повезло, будешь сегодня есть как аликорн.

— И такой жест выглядит так, будто Найтмер Мун просто бросает мне объедки со стола, — сказал Сплеш, с сомнением поглядывая на картошку, тарелку с закуской из овощей, лежащие на блюдце головки зелёного лука, какой-то тёмно-коричневый напиток и — какая роскошь! — маленькую чашечку соли. В Битвин-Ривере за такую горсточку можно было целый дом купить…

— Не говори про неё так, — вдруг понизила тон кобыла, недовольно прицокнув. — Характер у неё, зачастую, не самый приятный, но у неё есть и хорошая сторона.

— Которую ждать, как солнечного затмения.

— Да, госпожа не любит разыгрывать из себя само дружелюбие и любезничать с теми, до кого ей дела нет. И в этом её преимущество, ты так не думаешь?

— Скажи это гвардейцам, которых она изжила со службы.

— Не всем пони дано найти общий язык друг с другом. Уж ты-то должен это понимать, — улыбнулась на вопросительный взгляд фестрала служанка. — Я же слышу и вижу, о чём говорят пони. И парочка твоих сослуживцев отзывалась о тебе не слишком… лестно. Ну как сказать, парочка… А уж как ты обделил вниманием «принцесс» на посвятах — об этом кто только не говорил, хе-хе.

— Мне то что?

— Вот видишь, я как раз об этом. Ты похож на Найтмер Мун в этом плане. Только если ты не можешь позволить затевать конфликты с другими пони, то Найтмер Мун молчать не будет — сразу выскажет, что думает, и пошлёт куда подальше. И с тобой случилось то же самое, что и со всем другими пони, верно? Однако ты остался подле неё. Почему?

— А ты? — резко перешёл в наступление фестрал, недружелюбно блеснув глазами. — Сама-то почему ей прислуживаешь?

Хаус Мейр помолчала несколько секунд, что-то для себя решая, но затем изрекла:

— В Найтмер Мун есть одна прелесть, какой нету у других — она всегда готова протянуть копыто тем, кого отвергло или игнорирует большинство.

— Её доброты на всех не хватает, да?

— Сказано весьма точно, — потеплевшим голосом согласилась единорожка. — Чтобы Найтмер Мун расщедрилась на доброту — это должен быть исключительный случай. Но ты лучше начинай уже есть, а то остынет.

— Подожди. Что вот это такое? — Сплеш недоверчиво указал на чашку с незнакомым напитком.

— Кофе. Его завозят в Эквестрию из Седельной Аравии. Попробуй. Найтмер Мун он нравится даже больше, чем чай, — сказала на прощание Хаус Мейр и отправилась восвояси.

Проводив фигуристый круп единорожки взглядом, Файр Сплеш принялся за еду. Кофе оказался горьким и крепким на вкус, что было непривычно жеребцу. Однако именно оно помогло ему продержаться до рассвета — времени, в которой условленный срок спор Селестии и Найтмер Мун подойдёт к концу.

Минуты и часы в едином потоке проносились мимо Файр Сплеша, который,стоя на посту, чувствовал себя камнем, застывшем в безвременьи. И лишь подхватываемые и уносимые течением времени мысли и чувства жеребца напоминали ему о том, что это не так. Оставаться ли на службе у Найтмер Мун? Стоит ли хранить верность бредовой мечте, рождённой в жеребячью пору, в которую маленькие пони отличаются особой ветренностью помыслов и идеалов?

Отправляя одни переживания и думы вслед за другими, Сплеш не заметил, как подкрался конец ночи, и не расслышал, как по коридорам дворца разнёсся цокот, оповещающий о визите внезапных гостей, которыми оказались Принцессы Селестии и Луна.

— Ну вот, прошу! Минула целая неделя, а Файр Сплеш всё ещё несёт гвардейскую службу, — триумфально возвестила Селестия, озаряя украшенный рассветными тенями коридор широкой улыбкой. — Как ты, мой маленький пони? Найтмер Мун не сильно тебя извела? — быстро сменила эмоциональный окрас Селестия и заговорила с ласковой, поистине материнской заботой.

Сплеш не нашёл в себе сил ответить как подобает перед лицом монархини, так что он лишь отрицательно помотал головой и пробурчал: «Никак нет, Ваше Высочество».

— Хм… А вот нам кажется, что пара дней в лазарете тебе точно не повредят, — озабоченно продекламировала Луна, вышагивающая в тени своей более рослой сестры и оглядывая гвардейца взглядом бывалого лекаря. — Налицо все признаки истощения. Сколько ты спал за последнюю неделю?

— Я единственный, кто служит в гвардии Найтмер Мун, так что я не мог позволить себе сон.

— Неужто аномальная бодрость Найтмер Мун заразна? — заинтересовано нахмурилась Селестия. — Если да, то мне следует больше времени проводить с ней. Может я тогда её тоже подхвачу?

— Да, кстати, как у неё это получается? Я ни разу не видел, чтобы она спала.

— Это способность Найтмер Мун долгое время обходиться без сна, — перехватила эстафету разговора Луна, — недели, месяцы… год… Сколько она сочтёт нужным. А теперь, Файр Сплеш, позволишь ли ты нам войти в её покои?

— Или она повелела тебе стеречь её опочивальню даже от нас? — съехидничала Селестия.

А ведь и правда… Если бы Найтмер Мун повелела, то пришлось бы отстаивать вход в её покои перед ликами Принцесс. Однако такого приказа не было, так что Сплеш посторонился и сёстры-аликорны вошли внутрь. А следом за ними вошёл и вымученный гвардеец, которого жестом пригласила Селестия.

Входи он в покои вреднейшей из аликорнов ещё вчерашним днём, то его непременно преследовало бы такое чувство, какое испытывают жеребята, которые по недоразумению вошли в логово огнедышащего дракона. Однако сейчас Сплеш чувствовал себя святотатцем, копыто которого ступило на землю некой святыни, в которую ему ступать не следовало.

— Когда я в последний раз видела, как наша Нуна спит? — задалась вопросом Селестия, в то время как Сплешу от вида дрыхнущей Найтмер Мун стало откровенно дурно. Войти в её маленькую обитель, да в ту минуту, когда она предаётся редкому сну…

— Когда она спит, она кажется такой безобидной, — почти умилительно вздохнула Селестия.

— У Нуны очень чуткая и нежная натура, просто она старается этого не показывать, — хмыкнула в ответ Луна, в то время как Найтмер Мун задёргала ушками, услышав знакомые голоса, после чего открыла глаза.

— Что за парад уродов в моей спальне? — хмуро прохрапела кобылица, переводя сонный взгляд с одной понячьей морды на другую. — И почему ты принимаешь в нём участие? — спросила Найтмер Мун и посмотрела на Луну.

— Говорю уже в который раз — хамство тебя обезображивает, — ответила Луна, нехорошо нахмурившись. — Но воспитательную беседу я придержу для другого раза. Селестия хочет тебе кое-что сказать, — деланно оповестила Луна и направилась к шкафу с книгами, принявшись по-хозяйски перебирать содержимое.

— Итак… — ласково возвестила Селестия, перетягивая на себя внимание лежащей на постеле кобылицы, — Минула целая неделя, а Файр Сплеш всё ещё на своём посту.

— И что, ты пришла это исправить? — снисходительно улыбнувшаяся Селестия хотела что-то ответить, но Найтмер Мун её опередила: — Не выйдет, этот бестолочь теперь под моим покровительством.

Слова Найтмер Мун сбили с ног и Селестию, и Луну, и Сплеша… И пока удивлённо хлопали глазами, Найтмер Мун, звучно зевнув, при помощи магии подняла в воздух свиток пергамента и развернула его, так что Селестия со Сплешем могли насладиться тем, что было на нём написано.

Указ о “Звёздной гвардии”

от 13 дня 8 месяца 258 года П.З.В.
Нашей волею Мы, Найтмер Мун, Первая Королева Эквестрии,повелеваем образовать под нашим полным покровительством “Звёздную гвардию” — особый род войск, чей удел служить защитой Нашему Королевскому Высочеству от недоброжелателей и всяческого рода грозящих Нашей жизни козням и напастей. Возвещаем, что влияние Корон Селестии и Луны на них не распространяется и всякий пони, входящий в Звёздную гвардию, освобожден от подчинения и ответственности перед Её Солнцежопостью и Её Лунным Высочеством, подчиняясь лишь Нашему Величеству, которое в организации Звёздной гвардии имеет неоспоримый и неснимаемый не иначе, как по собственному желанию, ранг Главнокомандующего.

И только Сплеш с Селестией успели прочитать свежеиспечённый документ до подписи в нижнем углу пергамента, как Найтмер Мун сменила его ещё одним листом бумаги, на котором было написанно:

Положение о Звёздной гвардии I
от 13 дня 8 месяца 258 года П.З.В.
Нашей волею Мы, Найтмер Мун, Первая Королева Эквестрии и Главнокомандующая Звёздной гвардии, повелеваем, что зачисление пони в Звёздную гвардию происходит лично с Нашего одобрения и без соблюдения каких бы то ни было церемониальных процедур. Минимальные требования, по которым кандидат может быть отобран для зачисления в Звёздную гвардию:Личный выбор и зачисление Нашим Королевским Величеством Согласие кандидатов для поступления на службу не требуется.

Не успел Сплеш осмыслить всё нелепость прочитанного, как Найтмер Мун представила его и Селестии вниманию ещё один документ, от содержания которого фестрал был готов провалиться сквозь землю и упасть в самую бездну Тартара — единственное место, свободное от безумия Найтмер Мун.

Приказ о зачислении в Звёздную гвардию

от 13 дня 8 месяца 258 года П.З.В.

Нашей волею Мы, Найтмер Мун, Первая Королева Эквестрии и Главнокомандующая Звёздной гвардии, повелеваем зачислить фестрала Файр Сплеша на пожизненную службу в Звёздную гвардию, от которой он может быть освобождён только с Нашего прямого волеизъявления.

Сплеш понимал, что стал участником какого-то безумного балагана, но если прежде он думал, что его организатором выступает одна Селестия, то сейчас он увидел, как сильно ошибался. Однако сама Солнечная принцесса, видимо, так не считала. Иначе бы она не хранила монолитное спокойствие. Лишь какие-то несколько секунд она растерянно похлопала ресницами, но затем, величественно приосанившись, изрекла:

— Что же, отрадно видеть, что ты решила одуматься и внять моим советам. Однако указы нужно будет… подредактировать. К тому моменту, когда мы с Луной коронуем тебя Эквестрию, мы успеем все вместе пересмотреть твои первые указы и придать им более… презентабельный вид.

Сплеш считал себя обязанным сказать хоть что-то, но целая неделя на ногах, невыносимая усталость и неоднозначные впечатления от прочитанных указов лишили его не только дара речи, но и способности думать.

— У тебя хорошая мина при плохой игре, Селестия. Неудивительно, что тебе не даётся выступление в театре, — хмыкнула Найтмер Мун. — В Моих указах будет писано то, что захочу Я. В Мою гвардию будут вступать те пони, каких выберу Я, а не ты. Твоё слово ничего не будет значит.

— Это само собой, ведь ты в конце концов станешь полноправной Принцессой и тебе нужна своя сфера влияния, — согласилась Селестия под шелест бумаг, за изучения содержимого которых взялась Луна. — И я рада, что ты начала её постепенно формировать.

— Только не надо разыгрывать из себя саму доброжелательность. Это выглядит ещё более жалко, чем если бы ты принялась скакать тут как ужаленная, истеряя из проигранного спора, — хмыкнула Найтмер Мун, подминая под себя подушку и устраиваясь на ней с таким видом, будто ей сейчас дадут потешное театральное представление.

— Спор? Ты серьёзно думаешь, что я так сильно надеялась на победу в нём? Я уповала на то, что ты хотя бы из вредности решишься на создание собственной гвардии. И вот пожалуйста, — Селестия махнула крылом в сторону Сплеша. — Пусть в твоём распоряжении всего лишь один преданный гвардеец, но даже один гвардеец — это уже какая-никакая, но гвардия. А когда в неё вхож один пони, войдёт и сотня остальных, это лишь вопрос времени.

— Даже если это и случится, то только с Моего позволения, а теперь — бери копыта в зубы и вали из Моей спальни. Я спать хочу. А ты, — Найтмер Мун выразительно зыркнула на Сплеша, — иди и отоспись. Твоя вымученная рожа оскорбляет Моё чувство прекрасного.

— Что же, тогда не буду раздражать твой сон, — снисходительно уступила Селестия, не роняя с лица милейшую улыбку. — Пойдёмте.

— Я задержусь, — вдруг изъявила Луна, — мне нужно кое о чём поговорить с Нуной.

Вместе с Солнечной кобылицей Сплеш покинул покои Найтмер Мун. И только гвардеец оказался за порогом опочивальни, как старшая из пони ласково поглядела на него и одобрительно промолвила:

— Я восхищаюсь твоей выдержкой, Файр Сплеш. Многих пони сломила Найтмер Мун, но ты… У тебя просто феноменальное терпение, достойное твоей госпожи. Отдохни как следует, силы тебе пригодятся.

— Так точно, Ваше Высочество, — ответил поклоном фестрал и Селестия поспешила удалиться, в каком-то особенно затейливом ритме цокая копытами. И под этот аккомпанемент в голове Сплеша крутилась лишь один вопрос: “Кто кого переиграл в этой подспудной игре?”

V. Чего не знают смертные

Новые доспехи причудливого нефритового цвета из сплава магических металлов, повышенное жалование и личная комната возле покоев Найтмер Мун — всё это полагалось Файр Сплешу вместе со званием личного королевского гвардейца. Благо, в довесок к таким щедрым бонусам не прилагались новые обязанности и ему, как и прежде, нужно было всюду сопровождать Найтмер Мун и защищать её. Благо, она перестала задирать своего единственного защитника и служба у Файр Сплеша стала ощутимо… легче.

Конечно, совсем без иногдашних шпилек в адрес гвардейца некоронованная крылорожка не могла обойтись, но они прилетали и Хаус Мейр. Так что Файр Сплеш в какой-то степени завоевал милость Найтмер Мун. Но он чувствовал, что есть определённая грань, за которую ему нельзя заступать, в отличии от Хаус Мейр.

Найтмер Мун держала свою единственную служанку к себе достаточно близко и нередко она заседала с ней в библиотеке, обсуждая магические металлы и чары. Иногда они запирались в покоях будущей принцессы и явно обсуждали что-то не предназначенное для лишних ушей. А ещё реже Хаус Мейр отправлялась в город по каким-то поручениям госпожи, о которых никто из них не распространялся.

— Почему госпожа посылает тебя в город? — как бы невзначай поинтересовался у единорожки фестрал, когда они остались один на один в коридоре, возле двери в комнату их покровительницы.

— Ничего особенного. Просто хочет себе такие королевские регалии к коронации, которые будут изготовлены по её заказу, вот и гоняет меня туда-сюда. Сама-то госпожа в город выйти не может, — радушно поведала Хаус Мейр, но Файр Сплеш не был удовлетворён таким ответом, чувствуя, что он лишь частично приоткрывает истину. Но вот возможности узнать её целиком он не видел.

Файр Сплеш наивно думал, что этот разговор останется между ним и Хаус Мейр, но той же ночью, вновь заседая в своей беседке перед холстом, Найтмер Мун вдруг изрекла:

— Любишь же ты совать свою морду в чужие дела, Сплеш. У тебя что, хроническое обострение любопытства?

И пусть Файр Сплеш не ожидал такого вопроса, оный не застал жеребца врасплох. Быстро сориетировавшись, гвардеец поклонился до пола и смиренно промолвил:

— Прошу прощения, Ваше Высочество.

— Я никакое тебе не высочество, Сплеш, — клацнула клыками Найтмер Мун, но затем вдруг смягчилась и спокойно уточнила: — Просто госпожа.

Хотя нет, не спокойно. Во взоре её бирюзовых очей можно было различить доселе невиданный в них оттенок меланхолии, а на прелестном лице с высокими скулами и острой мордочке оставила свой след тоска.

Был ли причиной этому спор с Селестией, скорая коронация или что-то личное Сплеш не знал, а спрашивать он поостерёгся. А если так, то… Почему бы не попытаться отвлечь Найтмер Мун от печалей? Пусть даже если попытка приведёт к очередному выговору.

— Госпожа, позволите вопрос?

— Луна и Селестия Меня от всей Эквестрии прячут, хотя кажется, что прятать нужно от твоего чрезмерно длинной морды. Ну ладно, спрашивай.

— Что вы рисуете? — полюбопытствовал Сплеш, на глазах которого холст пусть и обзаводилась новыми мазками, но вот угадать мотив изображения всё ещё было невозможно.

— Картину, разумеется.

— Но о чём она?

Аликорн испытывающе посмотрела на жеребца из-под фиолетовой чёлки, словно что-то решала насчёт него, а затем произнесла:

— Я не знаю.

Настолько простой ответ обескуражил Файр Сплеша, так что он не нашёл, что сказать. А Найтмер Мун после короткой паузы вдруг продолжила:

— Просто беру кисть и… и что-то ей делаю.

— Но если Вы не знаете, что рисуете, тогда зачем это делаете?

— Не знаю, — помолчав несколько секунд ответила будущая Принцесса, делая очередной взмах кистью. — Просто рисую. А что?

— Мне просто стало интересно. Я ведь тоже рисовал, когда-то, — стушевавшись признался Файр Сплеш.

Найтмер Мун ответила гнетущим молчанием и неоднозначным взглядом, которым она смерила своего верного паладина. На какой-то миг фестрал подумать, что раскрыл аликорну новую болезненную точку, по которой та будет бить из своих садистских соображений, но вместо этого она лишь спросила:

— А почему бросил?

— Я не бросил, а взял перерыв. Всё-таки академия — это не то место, в котором хочется браться за кисть.

— Ну а когда брался, что ты рисовал? Из каких ты художников? Из тех которые рисуют окружающий мир, или из тех, которые рисуют свой внутренний?

— Когда как, госпожа. Иногда рисовал то, что было на уме, иногда то, что было перед глазами.

— Даже когда рисуешь то, что перед глазами, всё равно оставляешь на нарисованном след того, что у тебя на сердце.

— А что на сердце у Вас, госпожа? — нашёл в себе смелость зайти дальше со своими расспросами Файр Сплеш, хоть он и предчувствовал нагоняй за свою дерзость. — Что вы оставите на этом холсте?

— Какая разница, что я на нём оставлю, если никто кроме меня не увидит то, что я нарисовала?

— А если Вы позволите её увидеть мне?

— А ты всё равно не разглядишь в ней того, что я пытаюсь вложить в эту картину, — вдруг резко ответила Найтмер Мун в такой манере, будто заочно обвиняла гвардейца в каком-то преступлении. — А теперь не отвлекай меня. Надоел.

И Сплеш послушно замолчал, сконфуженный внезапной переменой в настроении госпожи. Пусть она и забралась обратно в колючую скорлупу отчуждения, но тот факт, что её удалось хоть ненадолго вытянуть на непринуждённый разговор — дорого стоил. И потом, когда она успокоиться, эту затею можно будет повторить!

Именно так рассчитывал Файр Сплеш, однако помимо него была ещё одна пони, которая хотела поговорить с Найтмер Мун сегодняшней ночью, и ей была Принцесса Луна. Самодержица подошла звонко цокая копытами, оповещая о своём приближении и о том, что с ней предстоит разговор. Если судить по тяжести и звучности шагов — серьёзный.

И хоть своим приближением Луна создала именно такое впечатление, к беседке Найтмер Мун она подошла непринуждённым шагом, а на её морде теплилась улыбка. Такую часто Сплеш часто видел у своей матери, когда та шла к нему с объятиями.

— Месяц ты уже личный гвардеец у Найтмер Мун, Файр Сплеш, — шире улыбнулась при виде рыжего летуна Художница созвездий. — Она перестала лютовать и издеваться над тобой?

— Госпожа всегда милостива ко мне, Ваше Высочество, — отозвался фестрал, которому откровенно льстило внимание младшей Принцессы к своей персоне.

Как и Найтмер Мун, Луна воспринимала большинство гвардейцев как ряженых в доспехи пустоголовых балванчиков, но на Сплеша она всегда была рада обратить внимание. Младшая Диарх всегда здоровалась с ним, справлялась о здоровье и отношениях с Найтмер Мун. С чего бы это?

— Только если он не даёт повода относиться к нему иначе, — хмыкнула фиолетогривая кобыла, смешивая краску. — Ты что-то хотела, Луна? Я занята.

— Поговорить. Файр Сплеш, оставь нас наедине, — пусть Луна и не сказала “пожалуйста”, в её тоне жеребец расслышал просьбу, а не приказ, и послушно оставил пару аликорнов.

В Королевском саду под неприметную беседку Найтмер Мун был отведён небольшой участок, огороженный высокой живой изгородью. И зайти туда можно было через неприметную дверь в том крыле дворца, которое было предназначенно только для Принцесс. Через неё-то Файр Сплеш и вышел из сада, но при этом оставил её чуть приоткрытой, потакая своему любопытству, которого уже почти стыдился.

— Тебя что-то гложет, я вижу это, — различил фестрал проникновенный и весьма чувственный голос Луны, способный тронуть даже самое чёрствое сердце. — Расскажи мне, что тебя тревожит.

— Ничего.

— Ты это можешь сказать Селестии, но не мне, Найтмер Мун, — вздохнула явно недовольная ответом звездогривая правительница. — Я знаю тебя лучше, чем кто-либо другой. И я понимаю, тебе хочется побыть одной. Я не хочу лезть к тебе в душу, когда ты в таком состоянии, но поговорить всё равно придётся.

— Что, Селестия подаслала повлиять на непослушную злую Меня, да?

— С чего ты это взяла? — спросила без намёка на удивление Луна, явно готовая к такому обвинению.

— Ну так это вы двое пытаетесь нацепить Мне на голову корону и усадить на трон третьей Принцессы Эквестрии, а Я, наглая такая не хочу.

— Даже если так, это должно помешать мне прийти и поговорить с тобой просто потому, что я люблю тебя и беспокоюсь о тебе? — Луна замолчала, готовая к возражениям, но их не последовало. — Утёночек, пожалуйста, сядь рядом со мной.

Кое-как, но Сплеш расслышал сорвавшийся с уст Найтмер Мун тяжёлый вздох, лучше любых слов говорящий о том, сколь непросто ей даётся беседа с Принцессой. И несмотря на это, она не думала прекращать её.

— Ты с самого начала знала, что этот день настанет, что тебе придётся надеть корону и занять место на вершине Эквестрии. Что тебя не устраивает?

— То, что Я надену корону и сяду на трон, которые подготовили вы двое. Я хочу Свою корону, Свой трон и Свою Эквестрию. Я не хочу быть третьей Принцессой, которую никто не будет замечать, как это уже было когда-то с тобой… то есть, с тобой и Мной.

— Я понимаю тебя, Найтмер Мун. Я помню те боль и отчаяние, какие испытала находясь в тени Селестии. Помню, что было у тебя… у нас с тобой на сердце.

— И ты хочешь, чтобы Я вновь испытала их, да? Мне хватило того раза, когда поганые пони игнорировали те созвездия, которые мы с тобой плели для них каждую ночь. Мне хватило того раза, когда нашими с тобой стараниями пренебрегали, замечая лишь вшивую Селестию. Я не хочу править вместе с ней.

— Утёночек… — хоть Сплеш и не видел этого, но почему-то он решил, что Луна заключила Найтмер Мун в утешительные объятия. — Ты живёшь прошлым. Сколько тебе лет, столько ты вспоминаешь и его, и старые обиды.

— А ты, как Я давно заметила, уже успела забыть о том, кто довёл тебя до того, что ты...

— Не забыла, утёночек. Но я уже не та пони, какой была до твоего появления. Я изменилась благодаря тебе. И… я бы хотела, чтобы ты тоже стала другой. Нельзя жить обидами и ненавистью, тем более — чужими. Моими.

— Можно, Я всегда жила ими и буду жить. Ради нас с тобой. Чтобы отомстить каждому, кто пренебрегал нами.

Разговор, доселе идущий размерно, словно по нотам, вдруг оборвало тяжёлое молчание. Однако именно оно помогло Сплешу осознать, сколь интимна эта беседа для двух аликорнов и сколь бесстыдно подслушивать их.

— Ты, Селестия и я… Я бы хотела, чтобы мы жили все вместе не зная ссор, как семья, но боюсь, что моё желание может не сбыться. Очень боюсь.

— Прости, Луна, но Я не могу жить, не отомстив Селестии и Эквестрии за причинённые обиды.

— Если все будут жить по такому принципу, то воцариться хаос гораздо страшнее того, что был при Дискорде.

— Око за око и мир ослепнет, да, Луна? Этой чушью прикрывается каждая дрожащая тварь, которая боится возмездия.

Сплеш испытал небывалое облегчение, когда разговор двух аликорнов подошёл к концу. С подслушанными знаниями, запятнанной совестью и какой-то гадкой удовлетворённостью, он стоял возле двери и ждал, когда через неё выйдет Луна и он сможет вернуться к Найтмер Мун. И вот, в проёме показалась вытянутая мордочка Лунной кобылицы, на котором глубоко отпечаталась отчаянная печаль.

— Ты подслушивал, верно? — резко спросила Принцесса, затворив за собой дверь.

— Я…

— Конечно ты подслушивал. Не оправдывайся, Сплеш. Я всё прекрасно вижу и понимаю, — Луна пресекла попытку фестрала отстоять свою честь столь резко, что тот на какой-то миг лишился дара речи. — Надеюсь, подслушанное помогло тебе понять, что это не Найтмер Мун нужна тебе, а ты ей. Пускай она этого и не признает.

— Что Вы хотите этим сказать, Ваше Высочество?

— То, что ты на своём месте и не должен покидать его, — пояснила Принцесса, делая шаг вперёд и пристально глядя в глаза Файр Сплеша, которому вдруг стало страшно пошевелиться в тени почти нависнувшего над ним аликорна. — Найтмер Мун будет благодарна тебе за это, когда придёт время. И я тоже.

— Ваше Высочество… Могу я спросить? — неуверенно переминаясь спросил Сплеш, стойчески выдерживая взор Луны, который прожигал его насквозь.

— Твоё любопытство не знает насыщения, да? Попробуй, спроси. Если смогу, то отвечу.

— Найтмер Мун… Она — Ваша дочь?

— Дочь… — задумчиво протянула Луна. — Это слово из лексикона смертных, Сплеш, и оно слишком примитивно для того, чтобы хоть приблизительно описать мою с Найтмер Мун связь. А теперь — возвращайся к ней, — распорядилась Принцесса и поспешила удалиться, оставляя Файр Сплеша наедине с его озадаченными мыслями.

— Мне ждать тебя в кабаре? — с предвкушающей улыбкой на морде спросил какой-то гвардеец-пегас, явно упиваясь тем вниманием, которое ему оказывала Хаус Мейр. А она умела это делать, весьма соблазнительно поблёскивая глазами и придавая голосу такую томно-кокетливую интонацию, которая вгоняла в жар даже Файр Сплеша, хотя он даже не заглядывался на единорожку.

— Да, госпожа отправила меня с поручением в город на целый день и позволила заодно развеяться, отдохнуть… Так что ночь мы точно можем провести вместе, — многообещающе подразнила жеребца кобыла и кокетливо укусила за подбородок.

— Жду с нетерпением.

— Не ты один, — дразняще хлестнула хвостом гвардейца по груди служанка, прежде чем направиться к Сплешу, дожидающегося её в стороне. И только единорожка сделала шаг в направлении фестрала, как пегас игриво прикусил её за круп.

— Нахалюга. Ну что, Сплеш, пошли?

Фестрал хладнокровно кивнул и, почти бок о бок с единорожкой, направился по коридору, к выходу из замка. До него как раз было прилично расстояния, чтобы Файр Сплеш вспомнил всех пони, с которыми Хаус Мэйр имела амурные отношения. А таковых было не мало. Гвардейцы, другие слуги, садовники, гости замка… Удивляло не то, что служанка Найтмер Мун успевала оказывать знаки внимания столь большому количеству пони и принимать их от многочисленных поклонников, а то, что она на всех находила время. А те будто и не подозревали, что являются лишь одними из множества её любовников.

— Файр Сплеш, ты себе ещё никого не приглядел? — отвлекла фестрала от размышлений их непосредственная виновница, недвусмысленно поглядывая на пегого жеребца из-под пушистых ресниц.

— Кого приглядел? — сделав морду шлакоблоком переспросил Сплеш.

— Кого-нибудь. Что, в столице мало кобыл, которые согласятся составить пару такому статному гвардейцу, как ты? — спросила Хаус Мэйр с улыбкой, в которой обычный жеребец разглядел бы льстивое заигрывание, но Файр Сплеш — подспудную издёвку.

— Не твоё дело.

— Я тебя обидела? Чем? Тем что назвала тебя статным? — живо поспешила изобразить раскаяние служанка. — Прости, если из-за этого. Но из-за своего небольшого роста ты и правда выглядишь стройнее большинства жеребцов! Да и сама фигура у тебя просто конфетка!

Такую лесть Файр Сплеш не удостоил даже презрительного фырканья, молча толкнув дверь, за которой скрывался вход в тронный зал. Престолы Солнца и Луны были пусты, так что сейчас обширное и величественно помещение выступало чем-то вроде проходной. Сейчас, в самый разгар дня, здесь собрались высокопоставленные пони, группки которых были то в одной, то в другой части зала и что-то тихо обсуждали между собой.

— Посмотри, сколько здесь знатных кобыл. Будь ты раскованнее, то без проблем завоевал десяток другой истосковавшихся по любви сердец, — продолжала донимать фестрала единорожка, как бы невзначай касаясь своим крупом его бока. — Или ты из тех безнадёжных романтиков, которые думают, что смогут составить пару аликорнам?

— У тебя что, словесное недержание?

— О да, и ты его провоцируешь.

— Чем?

— Тем, что ты — это ты. Знаешь, когда-то тысячи пони пытались снискать расположения Их Высочеств, когда они только взошли на трон и были моложе. И не только пони…

— И зачем ты говоришь это мне?

— А то, что всякое говорят о них, — со знанием дела вздёрнула мордочку Хаус Мейр, — якобы что Селестия любовников меняет, как подковы. И что у неё гарем из семи жеребцов — по одному на каждый день недели. Но это не мешает ей принимать у себя сразу семерых! А ещё бытует мнение, якобы Селестия очень сильно хочет своих собственных жеребят, но не может зачать их, так что гуляет от одного пони и непони к другому, надеясь на то, что от кого-нибудь она да залетит. А у Луны есть личное кладбище, на котором захоронен целый выводок её внебрачных детей, но она об этом не знает. А уж когда начинается весна, вокруг Принцесс такой парад пиписек начинается, что страшно становится, — она притворно усмехнулась и с ехидцей добавила: — О, простите, где мои манеры. Конечно же, всё это только сплетни неудовлетворённых завистников, хе-хе.

— Вопрос остаётся прежним — зачем ты мне это говоришь? — спросил Файр Сплеш, который даже если бы был слепым, всё равно разглядел бы ту насмешку, с которой говорила Хаус Мейр. Но только кому она была предназначена?

— Да просто так, что было над чем посмеяться. А ещё, чтобы ты не забывал, что пусть аликорны и бессмертны, но они всё-таки существа из плоти и крови. И у них есть сердце. А теперь… до встречи! — внезапно распрощалась единорожка и, хлестнув фестрала хвостом по груди, резко сорвалась в галоп, направляясь к парадным дверям, ведущим к выходу из замка.

И провожая её озадаченным взглядом, Файр Сплеш думал не только о всей той чуши про Королевских сестёр, что ему наплела единорожка, но и о том, что он остался наедине с Найтмер Мун.

Тренировочный полигон при дворце нередко посещался гвардейцами в свободное время, но не реже там бывала и Найтмер Мун, старавшаяся поддерживать себя в форме. И всякий раз, когда она решала почтить это место визитом, оно закрывалось для простых пони, оставаясь открытым лишь для тех, кто был посвящён в тайну существования третьего аликорна. И поскольку Файр Сплеш не только знал о Найтмер Мун, но и должен был её оберегать, то и присутствовать на её тренировках он не просто мог, а обязан был.

И сейчас он наблюдал, как будущая Принцесса грузит в телегу внушительных размеров валуны, потом запрягается в неё и начинает тянуть. Фестрал не был уверен в том, что десяток крепких жеребцов сдвинул бы такую ношу с места, но у Найтмер Мун это получалось. Аликорн усиленно кряхтела, а телега, крутя скрипящие колёса, двигалась вперёд.

Файр Сплеш восхищала не только сила Найтмер Мун, но и то, как проступал рельеф её мышц на груди, длинных ногах, упругом крупе… Никогда прежде он не испытывал такого искушения от вида кобыльих прелестей, на которые оставалось только любоваться, судорожно сглатывая слюну.

Пусть аликорны и бессмертны, но они всё-таки существа из плоти и крови. И у них есть сердце.

Дразнящим эхом раздавались в голове прощальные слова Хаус Мейр, которые звучали всё громче и громче по мере того, как долго Сплеш разглядывал с головой ушедшую в тренировку кобылицу. Однако фестрал упорно отмахивался от назойливых отголосков. Его мечта — служить своей вдохновительнице. Она исполнилась. Зачем искушать судьбу и себя, рассчитывая на нечто больше только потому, что на это намекнула любвеобильная единорожка?

А если вскоре после коронации Найтмер Мун выберет себе фаворита? Тогда мне придётся стоять истуканом и смотреть, как она милуется с другим жеребцом. А от ухажёров у Найтмер Мун наверняка отбоя не будет.

Внутри Файр Сплеша начало болезненно скрести. Найтмер Мун, с томным видом слушающая серенады какого-нибудь пижонского вида барда. Найтмер Мун, которая принимает комплимент от разодетых по последнему визгу моды надушенных дворяшек. Найтмер Мун, которая тайно принимает в своей опочивальни фаворитов… И за всем этим будет безучастно наблюдать он, Файр Сплеш, верный гвардеец, которых к тому моменту у неё будет несколько полков.

«Нет! Чушь! Найтмер Мун совсем не та пони, которая позволит себе нечто подобное!» — качнул головой фестрал, отгоняя навязчивые мерзкие сердцу картины, и устремляя всё своё внимание на Найтмер Мун.

Она скалилась, утробно рычала, обливалась потом, прижимала уши к голове от напряжения, но упорно тянула за собой телегу, гружённую валунами. Как раз она сейчас шла на разворот, чтобы сделать очередной заход. И видя её усилия, Файр Сплеш успокоился.

«Да, многие будут пытаться ухлёстывать за ней. Но Найтмер Мун скорее предпочтёт одиночество, чем общество тех, кого она считает недостойными», — рассудил Сплеш, в то время как объект его размышлений принялся освобождаться из хомута.

— Сплеш!

— Да, госпожа?

— На, держи, — кобылица бросила жеребцу канат.

— Как скажете, — покорился фестрал, вспоминая тренировки в академии, в ходе которых приходилось команда на команду или один на один перетягивать канат. Это считалось хорошим упражнением на развитие зубной хватки и мышц шеи.

И если среди учащихся Файр Сплеш мог посостязаться за звание сильнейшего в академии, то в случае с Найтмер Мун даже никакого соревнования не требовалось. Фестрал и так понимал, что победа будет за госпожой. И его прогноз подтвердился в следующие пару секунд, когда Найтмер Мун дёрнула канат на себя и принялась раскручивать его над головой вместе с держащимся за него зубами жеребцом. Сплеш не стал проверять на прочность ни их, ни болезненно сведённую челюсть, так что отпустил канат после того, как аликорн пару раз прокрутила его над головой.

— Слабак ты, Сплеш! Мне теперь опять придётся валун тянуть! — в сердцах выпалила Найтмер Мун.

— Мне льстит то, какие ожидания Вы на меня возлагаете, госпожа. Но вряд ли я смогу тягаться с Вами, аликорном.

— Действительно. Глупо было ожидать, что ты хотя бы несколько секунд продержишься.

— Почему бы Вам не позаниматься с Её Высочеством Луной?

— У неё нет времени, как и всегда, — злобно цыкнула Найтмер Мун, привязывая канат к огромному валуну. — Я звала её сегодня, но… сам видишь.

— А Селестия?

— А на кой она Мне сдалась? — Найтмер Мун настолько удивилась упоминанию Солнечной кобылицы, что забыла даже разозлиться от одного лишь звучания её имени. — Я не хочу её видеть.

— Госпожа, почему Вам так не нравится Селестия?

— Во-первых, это не твоё дело. Во-вторых, тебе достаточно знать то, что это не твоё дело. Всё, — поставила точку в разговоре кобылица и взялась за канат, оставляя Сплеша гадать — что же за страсти и склоки кипят между тремя аликорнами?

После тренировки Найтмер Мун закономерно захотела принять ванну, так что Сплешу пришлось стеречь вход в королевскую баню, пока госпожа предавалась водным процедурам. А предавалась она им подолгу, явно наслаждаясь каждой минутой и давая таким образом Сплешу время побыть наедине с собой и своими мыслями.

Фестрал думал, что его единению никто не помешает, но, завидев в противоположном конце колышущуюся многоцветную гриву, понял, что ошибся. Селестия цокала в его сторону не спеша, наслаждаясь видами, открывающимися из окон. Вид при этом у неё был усталый, почти тоскливый. Однако увидев пегого фестрала, венценосная кобылица малость повеселела.

— Добрый вечер, Файр Сплеш.

— Добрый, Селестия, — кивнул фестрал, которому Найтмер Мун запретила выказывать почтение солнценосной пони.

По началу у фестрала язык завязывался в узел и сводило челюсть в попытках обращаться к старшей из аликорнов на «ты», но в конце концов он привык. Да и сама самодержица ясно давала понять, что её это ни капли не оскорбляет.

— Я так понимаю, купальни оккупированы твоей своенравной госпожой? — улыбаясь спросила вестница рассвета.

— Иначе бы я здесь не стоял.

— Хм… А если я захочу войти туда, помешаешь мне? — вызывающе спросила правительница, делая шаг навстречу жеребцу.

— Если попытаешься, то непременно, — серьёзно ответил Файр Сплеш, смотря на горой возвышающуюся над ним кобылицу, которой он едва ли доставал до голени. Он уже привык к немаленькому росту Найтмер Мун, которая была великаном среди пони, но Селестия…

— У тебя есть кое-что общее с Нуной — вы оба не любите шуток, — посмеялась Принцесса, позабавленная серьёзностью гвардейца. — Месяц уже прошёл, как ты заступил на службу под её началом. И как тебе?

— У госпожи… не самый лёгкий характер, но я рад служить ей.

— Неужели? — вопросительно изогнула бровь Принцесса.

— Как это не странно звучит, но да. Рядом с ней я чувствую, что нахожусь на своём месте.

Селестия не ответила, смерив находящегося в её тени фестрала нечитаемым странным взглядом.

— У меня не было возможности спросить… Почему ты так предан Нуне? Почему ты вытерпел ту неделю спора, в которую я тебя втянула? Если бы ты ушёл от неё, то остался бы в гвардии. Никто бы тебя не уволил.

— Ты не рассчитывала на то, что я выдержу?

— Я сама не знаю, на что я рассчитывала, по правде говоря, — ответила Селестия и улыбнулась, позабавленные вытянувшейся от удивления мордой жеребца. — А что ты удивляешься? Хоть меня и славят, как аликорна безграничной мудрости и ума, но это не значит, что я могу предугадать всё на свете.

— Тогда… зачем?

— Откровенно говоря, незачем. Ты же сам видел, как мы все повздорили. Так, слово за слово, я с Нуной и заключила спор.

Селестия позволила себе рассмеяться, представая Сплешу с совершенно иной стороны. Пусть на аликорне и блестели золотые регалии, напоминающие о королевском статусе, сейчас фестралу казалось, что он с ней одного сословия. Селестия вдруг показалось такой простой и понятной, далёкой от мира дворцовых интриг, который окружает её. И именно сейчас жеребец вспомнил все те сплетни и слухи о Принцессе, которыми с ним поделилась Хаус Мейр.

— Что такое, Файр Сплеш? — внезапно поинтересовалась самодержица, точно почувствовала, что думы собеседника сменили направление. — Ты хочешь что-то спросить?

— А… Нет, Ваше Высочество.

— Вижу, что-то всё-таки у тебя на уме есть, — подозрительно прищурилась кобылица. — Ну да ладно… Твои мысли — только твои, Сплеш. Пойду я, приготовлю ужин. Когда Нуна закончит, пригласи её в обеденную.

— А ты сама готовишь?

— Иногда. Люблю баловать Луну тортиками и сладостями.

— А Найтмер Мун?

— Я как-то приготовила для неё тортик, а она бросила его мне в лицо, — поведала Принцесса и её мордочка приняла выражение глубокой печали и обиды. — С тех пор я готовлю только для Луны.

— Что происходит между вами тремя?

— А вот это ты мне скажи, Файр Сплеш, — вдруг потребовала Селестия. — Из всех пони, ты единственный, кто… — кобылица приняла покручивать копытом в воздухе, словно пытаясь нашарить нужное слово, — кто видел и наблюдал нас больше, чем остальные смертные. Это если не говорить о Хаус Мэйр. Она — уникальный случай. Как наша троица аликорнов выглядит со стороны?

— Как… семья.

— Но явно не та, в которой все живут в мире и согласии друг с другом, да? — горько улыбнулась Селестия.

— Но что этому мешает?

— А вот этот вопрос стоит задать твоей госпоже, Файр Сплеш. Если обозначить коротко, то между мной и Нуной есть старые обиды, которые не могут забыться на протяжении долгих лет. И как быть в таком случае, когда одна сторона готова протянуть копыто примирения, а другая — нет? Видимо, не так уж я и умна, как думают пони, если не знаю, как помириться с Нуной.

— Она же пыталась свергнуть тебя много лет назад, разве нет?

— Да… — аметисты очей Селестии потемнели. — Битва была ожесточённой и победа далась мне ценой очень больших усилий, когда я уже стояла на краю поражения, но… Я отстояла право властвовать.

— Но что делала в этот момент Её Высочество Луна? Почему Найтмер Мун пыталась свергнуть тебя одну?

— Раз уж ты так глубоко погряз в нашей аликорньей драме, то когда-нибудь ты узнаешь ответы на эти вопросы. Вернее, когда я и Луна решим, что пришло время. А до тех пор… Уж извини, Сплеш, но тебе придётся побыть без ответов.

— Если это тайна не только твоя, но и Луны, то я всё прекрасно понимаю.

— Благодарю тебя за понимание, Сплеш, — тепло улыбнулась Принцесса.

— Но всё-таки поясни мне один момент. Зачем ты и Луна готовите Найтмер Мун к тому, чтобы она стала третьей Принцессой Эквестрии? Тем более, когда у тебя с ней натянутые отношения и она говорит, что не хочет этого.

Файр Сплеш очень боялся, что суёт свой нос слишком глубоко в дела аликорньего семейства и что сейчас настал именно тот момент, когда он заслуженно по нему получит. Селестия нахмурилась и фестрал приготовился, что правительница велит ему унять порывы любопытства, но вместо этого она вдруг сделала шаг ему навстречу и, приобняв крылом, повела в сторону, подальше от дверей в купальни.

— Ты отличаешься от большинства пони, Файр Сплеш, и я хочу задать тебе пару вопросов. Зачем Эквестрии нужны мы, аликорны?

Файр Сплеш замялся, застигнутый врасплох. Для него оказалось самым настоящим открытием что ни он, ни другие пони не размышляли над тем, какое место в Эквестрии занимают аликорны и зачем они нужны. Потому что правящие королевством крылорогие сёстры воспринимались так естественно, как солнце на небе в ясный день и луна на небосводе в звёздную ночь. Они просто есть и… всё.

— Чтобы… править? И поддерживать гармонию в королевстве?

— Убери нас с престолов и на наши места быстро найдутся другие правители. А гармония… Чего она стоит, если держится только на том факте, что Эквестрией правим я и моя сестра? Ну да ладно, перейдём к другому вопросу. А зачем нам, аликорнам, Эквестрия? Зачем нам пони? Поданные? Зачем нам всё это? — спросила Селестия, обводя копытом просторные мраморно-золотые коридоры замка.

Если над предыдущим вопросом Файр Сплеш мог поразмыслить, то этот совсем выбил у него почву из под копыт. И Селестия прекрасно видела отразившуюся на лице Сплеша озадаченность, но смолчала, давая ему время на размышления.

— Не знаю.

— Безопасность, Сплеш. Мы правим как ради нашей собственной безопасности, так и ради спокойствия всего мира, — поведала Селестия, заглядывая в янтарные очи фестрала, зрачок которых расширился не то от удивления, не то от недоумения. — Что такое целый аликорн? Это — колоссальный источник магии и одна из воплощённых ипостасей бытия, которая поддерживает стабильность существования нашего мира. Ты ведь догадываешься, к чему я клоню, Сплеш?

— Если с тобой, Луной или Найтмер Мун что-то случится, то это аукнется не только Эквестрии.

— Дело не только в этом, Сплеш. Всегда найдутся те, кто захочет воспользоваться силой аликорнов в своих целях. Поэтому я с Луной стою во главе Эквестрии, на виду у всего народа пони, под охранной дворцовых стен, гвардии, искусных магов и армии. Там, где до нас сложнее всего добраться. И если с нами что-то случится, то для Эквестрии это не останется незамеченным и найдутся пони, которые попытаются спасти нас.

— Но… Кому может понадобится сила аликорнов? И для каких целей?

— Тем, чьи амбиции ненасытны, а мотивы далеки от благих. И как правило о тех, кто угрожает нам мы узнаём, когда они решаются начать претворять свои планы в жизнь. А до тех пор они таятся, планируют и выжидают удобного момента.

— И поэтому вы хотите сделать Найтмер Мун Принцессой? Чтобы она сидела на виду у всего королевства и была в безопасности?

— Именно, Сплеш. Три аликорна на всю Эквестрию — это очень много. И нам нужно держаться вместе, не смотря на обиды и разногласия. И если хоть одна из нас будет находиться в тени…

— То королевство может оказаться в опасности, а пони этого даже не узнают и не будут к этому готовы, — закончил за Файр Сплеш за правительницу, которая осталась удовлетворена сделанным выводом. — И если ты рассказываешь всё это мне, значит… Найтмер Мун кто-то угрожает?

Селестия ответила кивком, который лучше любых слов выражал всю серьёзность сделанного фестралом предположения.

— И кто это?

— Не имею ни малейшего понятия. И раз уж ты стоишь на страже Найтмер Мун, то должен понимать, какая ответственность лежит на тебе.

Файр Сплеш не нашёл, что ответить на такие слова. Всю свою жизнь он стремился найти кобылицу, которая посетила его во сне и помогла найти себя, но ответственность за сохранность Найтмер Мун и благополучие Эквестрии… Весь её титанический вес пегой летун сполна ощутил на себе только сейчас. И под его тяжестью он был готов провалиться сквозь все этажи дворца к самым недрам Тартара.

Эквестрия всегда казалась такой мирной, такой спокойной. Краем молочных рек и кисельных берегов, где пони могут праздно жить и не знать бед, стороной обходящих королевство. Однако для Файр Сплеша теперь вопрос встал иначе. Не даётся ли спокойствие Эквестрии ценой стараний и усилий не только Принцесс, но и их защитников, о подвигах которых пони не слышали?

— Я… понимаю, Ваше Высочество.

— Не сомневаюсь в тебе, Сплеш, — благосклонно улыбнулась Селестия. — Будь готов ко всему, ведь может сложиться так, что только ты один будешь стоять между Найтмер Мун и теми, кто покушается на неё.

VI. Королевская игра

За ужином, традиционно, собралось всё трио аликорнов. Селестия довольствовалась тортиком, Луна — булочками, а Найтмер Мун — жаренной картошкой и острыми закусками. Старшая кобылица ела не спеша, довольствуясь каждым кусочком и глотком чая, средняя же сдобу не ела, а поглощала и смачивала чаем, которым она беззастенчиво хлюпала. А что до младшей… Она ела без стеснений окунаясь мордой то в одну тарелку, то в другую, жадно чавкая и облизывая губы.

И стоя в стороне, за крылорогими пони наблюдал Файр Сплеш, в голове которого всё ещё раздавались отголоски минувшего разговора с Селестией. Теперь он лучше понимал, как этот мир видят правящие аликорны. Но что он может сказать о той из них, кому только предстоит взойти на престол? Разве что только то, что еда для неё — самая большая отрада в жизни. Даже большее, чем рисование.

— Нуна, — обратилась к прожорлевейшей из аликорнов Луна, когда тарелки и чашки трапезничающих опустели, — поскольку тебе предстоит стать третьей Принцессой, то Эквестрию нужно подготовить к твоей коронации.

— Я не буду никакой Принцессой. И уж тем более третьей, — злобно процедила Найтмер Мун, вытирая губы салфеткой. — Либо Я буду единственной полноправной правительницей, либо не буду вообще никем.

Подобные слова из уст самого настоящего аликорна должны были звучать как бескомпромиссный ультиматум, но в исполнении Найтмер Мун они звучали, словно наивный каприз, высказанный маленьким жеребёнком. Файр Сплешу было стыдно слышать нечто подобное от своей госпожи, а уж что чувствовали разговаривающие с ней Селестия и Луна жеребцу было сложно представить.

— Я думала, вы двое обсудили уже этот вопрос, — устало вздохнула Селестия.

— Обсудили, но этого мало, судя по всему, — отозвалась младшая Принцесса угрожающе севшим голосом. — Ты прекрасно осознаешь, что править единолично ты не будешь, Нуна. Так что, пожалуйста, не начинай.

И Найтмер Мун ничего не начала, лишь мрачно зыркнула на опекуншу исподлобья, но Сплеш чувствовал, что в запасе некоронованной крылорожки есть заготовленная для подобного разговора тирада.

— Найтмер Мун, — взяла ведущее слово Селестия, — мы с Луной решили, что тебя нужно представить дворянству, прежде чем мы объявим тебя третьей Принцессой во всеуслышание.

— Представить — слишком громкое слово, сестра.

— Точно. Спасибо за поправку, Луна. Так вот… — Селестия вновь обратила внимание на Найтмер Мун, — Я с Луной отправимся в деловые поездки по всей Эквестрии, в особенно крупные города вроде Фурижа, Сан-Фрателло и другие. И ты будешь сопровождать нас.

— И делать это будешь скрывая тот факт, что ты — аликорн, — подхватила разговор Луна. — Мы будем держать тебя очень близко к нам, чтобы все поняли, насколько ты исключительна и важна для королевского двора.

— А карты мы окончательно вскроем здесь, в Кантерлоте, на Грандиозном гала-балу, куда будут приглашены самые влиятельные и знаменитые пони Эквестрии.

— Весьма галимая и нелепая прелюдия, — пренебрежительно оценила Найтмер Мун. — Её можно миновать, если я просто выйду на улицы Кантерлота.

— Нужно дать представителям высшего света возможность почувствовать, что грядут большие перемены, Нуна, — поучительно изрекла Селестия. — На тебя обратят внимание, будут обсуждать… Ну а мы добавим огоньку, пустив слух, что в Эквестрии появился третий аликорн. Мы будем раздувать его, пока он не превратится в пламя, которое захватит умы большинства пони в королевстве. И когда настанет момент твоего дебюта, Эквестрия уже будет к нему готова.

Очередная порция возражений была предсказуема со стороны Найтмер Мун, но младшая из аликорнов смогла себя сдержать, ограничившись лишь неоднозначным взглядом, брошенным в сторону Луны.

— Поверь, утёночек, так будет намного лучше и для нас, и для тебя.

— Для Меня будет лучше, если к Моим желаниям будут прислушиваться, — скривила губы Найтмер Мун, поднимаясь из-за стола. — Пошли, Сплеш.

Покидая обеденную, фестрал отчётливо видел лежащую на лице Найтмер Мун тень обиды. И не её одну разговор оставил в не самых лучших чувствах. Луна провожала уходящую кобылицу полным горечи взглядом, а Селестия — усталым. И видя правящих аликорнов такими, Файр Сплеш на какой-то миг почувствовал тяжесть той ответственности за Найтмер Мун, которую они на себе несут. И фестрал полагал, что из всей троицы, тяжелее всех приходится Луне.

— Её Высочество Луна заботится о Вас, — как бы невзначай отметил жеребец, идя рядом с младшей из аликорнов и с любопытством поглядывая на её лицо, следя за реакцией.

— Да, заботится, — согласилась кобылица потеплевшим голосом.

— Матери всегда так относятся к своим жеребятам, даже когда они взрослеют.

— Луна Мне не мать, — вернулась к своему привычному шипящему тону будущая Принцесса.

— Тогда почему она о Вас так печётся? — решил Файр Сплеш испытать удачу, а заодно и терпение Найтмер Мун, дерзко заглядывая в угрожающе поблёскивающую бирюзу глаз собеседницы.

— А что, заботу могут проявлять только смертные, которые произвёли потомство, Сплеш? — угрожающе понизила голос Найтмер Мун, остановившись. — Ещё раз ты попробуешь объяснить Мои отношения с Луной этими ущербными словами: мать, дочь, сестра, тётка, бабушка и прочее — и Я вырву тебе язык. Ты Меня понял?

— Я понял, но… Что Вас так злит? — поинтересовался Сплеш, чувствуя, как под металлическим панцирем струятся капельки холодного пота.

— Тот примитивизм, который заложен в этих словах, обозначающих кровное родство. И то, что ты смеешь применять его в отношении нас, аликорнов.

— Ну… Этими словами называют не только тех, кто дал нам жизнь, — смиренным тоном парировал Файр Сплеш, чтобы у горой возвышающейся над ним кобылицы не возникло впечатление, что он с ней спорит. — Меня какое-то время воспитывал сир Райзор. С ним я провёл в странствиях не один год. И я не постесняюсь сказать, что он мне как отец.

— Что лишний раз подтверждает ущербность вашего лексикона.

— Тогда продемонстрируйте мне совершенство лексикона аликорнов, госпожа. Кто для Вас Луна?

В ответ Найтмер Мун лишь цыкнула и пошла дальше по коридору, показывая тем самым, что разговор окончен. Однако на её миловидное личико вернулось кислое выражение и Файр Сплеш понял, что ночь госпожа проведёт за любимым занятием — смотря на холст и думая, что же на нём нарисовать. И тогда в голову жеребцу пришла мысль, которая требовала пренебречь своими гвардейскими обязанностями, но могла помочь приунывшему аликорну отвлечься.

— Госпожа, у меня есть к Вам просьба…

— Никаких выходных тебе, Сплеш.

— Я не об этом. Можно мне… порисовать вместе с Вами?

Найтмер Мун удивлённо захлопала длинными ресницами, сконфуженная предложением, но уже через пару секунд она совладала с собой и резко изрекла:

— Мне страшно представить, что ты нарисуешь на одном из Моих дорогих холстов, так что нет.

Помимо воли, но Файр Сплеш огорчённо опустил уши. Но на утешение жеребцу, Найтмер Мун вдруг изрекла таким тоном, будто сделала великое одолжение:

— Но если у тебя хватит ума, то можем сыграть в шахматы.

Впервые Сплеш зашёл в покои Найтмер Мун с её же позволения. Поскольку Луна уже возвестила о начале ночи, в помещении царил мрак, который дневные пони назвали бы непроглядным, но Файр Сплеш — комфортным и уютным. Если обычные пони не увидели бы в этой темени и кончика собственной морды, то фестрал легко мог разглядеть внутреннее убранство комнаты. И естественно от него не укрылся игровой столик, на котором стояла шахматная доска, а на ней во всей игровой готовности, ожидали своего часа построенные фигурки.

— Ты хоть знаешь, как фигуры ходят? — скептически поинтересовалась Найтмер Мун, занимая место за столом и ставя на него подсвечник. Мимолётное заклинание и на кончиках свечей заплясали огоньки, показав Сплешу, что Найтмер Мун решила играть за белых. Хоть фестрал и видел в темноте, но цвета он различать в ней не мог, как и остальные ночные пони.

— В академии всех курсантов учили играть в шахматы. Считалось, что это развивает тактическое мышление, — сказал Сплеш, располагаясь напротив горой возвышающегося над столом аликорна и снимая шлем, давая пышной гриве свободно лечь на пятнистую шею. — Так что не волнуйтесь, Вам не придётся мне что-то объяснять.

— Как ходит ладья?

— По горизонтали и по вертикали на все четыре стороны.

— А слон?

— По вертикали, тоже на все стороны.

— А маг?

— Буквой “Г”, перепрыгивая через другие фигуры. Про короля, ферзя и пешку будете спрашивать, или Вы помните, как они ходят?

— Посмотрю, что останется от твоей дерзости, когда Я тебя уничтожу, — кровожадно осклабилась высшая из пони и подкрепила свою угрозу пешкой, которая выступила вперёд на две клетки. — В конце концов, умение ходить, предугадывать противника, тактика — это всё ерунда. У шахмат совсем другой смысл.

— И какой же?

— Играй и поймёшь. Если тебе есть, чем понимать.

Пусть на слова Найтмер Мун была колка, как обычно, но это не помешало Сплешу оценить сделанный ход, которым аликорн позволяла слону с ферзём уже вступить в игру, не тратя время на разыгровку. И вместе с тем она открыла короля.

Сплеш на какой-то миг подумал, что ему удастся добиться победы в три или четыре хода, раз уж Найтмер Мун так рискует, и он сделал осторожный ход пешкой, который позволит фестралу разыграть слона, которым он сможет достать вражеского короля. Однако подспудно он чувствовал, что его оппонентка не настолько плохо играет, чтобы сдать партию в первые же минуты.

И чутьё не подвело Файр Сплеша. Партия давалось непросто, хотя фестрал и вёл у аликорна, забрав у неё половину пешек, а также по одному магу и ладье. Найтмер Мун же могла похвастаться парой пешек и слоном.

Файр Сплеш чувствовал преимущество, так что когда Найтмер Мун срубила ферзём одну из пешек фестрала, которую страховала другая пешка.

«Кто же ферзя так разменивает?» — удивился ослеплённый удобной возможностью съесть одну из ценнейших фигур на поле Файр Сплеш, что он и сделал. На свою беду.

Вставшая на место ферзя пешка открыла белому слону ход на чёрную ладью, которая уже в следующую секунду сошла с доски.

Файр Сплеш огорчился этой потере, но это показалось ему неплохой платой за отобранного ферзя. И казалось до тех пор, пока он не понял, под угрозой оказался стоящий на другом конце поля маг. Не было никакого желания уводить его с выгодной позиции, так что Сплеш закрыл его пешкой, открывая проход на свою часть поля второму слону. И так фестрал с ужасом для себя обнаружил, что его тыл оказался во власти Найтмер Мун.

— Довыделывался ты, Сплеш, — оценила манёвр противника аликорн.

Чёрные слоны съедали одну белую фигуру за другой, время от времени грозя королю матом, а Файр Сплеш только и мог, что уводить главную фигуру от ударов, оставляя для ударов остальные. И уже через минуту жеребец с сокрушённым видом наблюдал на оставшиеся в его распоряжении четыре пешки, мага и короля, которыми предстояло как-то спасать партию, но не хотелось.

Всё, что мог фестрал, так это обречённо предложить:

— Давайте заново.

Оборона была идеальной — все ключевые фигуры не только угрожали вражеским с занятых позиций, но и прикрывали друг друга. И правильно оценив позиции чёрных, Найтмер Мун срубила своём ферзём вражеского слона, открываясь его для ладьи Сплеша. Фестрал сразу же сбросил важную, после короля, фигуру с доски и поставил на её место ладью.

— Такое чувство, что ты ничего не понимаешь в шахматах, — хмыкнула аликорн и перенесла свою ладью на сторону поля противника — именно сбившая ферзя фигура не позволяла сделать.

Повторилась трагедия первой партии. Чёрные один за другим полетели с доски и вскоре Сплеш остался с королём, ферзём слоном, магом и парой пешек против почти полного набора фигур белой команды. И видя такое расположение, Файр Сплеш сокрушённо предложил:

— Давайте в следующий раз поменяемся местами?

— Пфф… Давай. Только тебе это всё равно не поможет.

Найтмер Мун оказалась права и игра за другую команду не принесла Файр Сплешу победы. Даже когда фестралу начинало казаться, что он добьётся триумфа в пару следующих ходов, аликорн переворачивала ход партии в свою пользу. И одержав десять побед подряд, Найтмер Мун деловито осведомилась у сидящего напротив смертного с ухмылкой на вытянутой мордочке:

— Ну что, есть желание проиграть Мне ещё несколько раз? Или тебе хватило?

— У меня есть желание выиграть хоть раз, чтобы стереть эту Вашу самодовольную ухмылку, — огрызнулся Сплеш, стойчески выдерживая взгляд чёрной кобылицы, — Но сил уж, откровенно говоря, никаких нет. Голова кипит как чайник.

— Значит есть чему кипеть.

— Вы говорили, что у шахмат другой смысл. Какой он? — напомнил Файр Сплеш, наблюдая как фигуры возвращаются на свои изначальные позиции по воле мимолётного заклинания.

— А ты не понял, что ли? — не смогла скрыть разочарование умственными способностями гвардейца Найтмер Мун. — Впрочем, чего я от тебя жду, если до Луны не дошло с первого раза.

— Она Вас тоже ни разу не победила? — поинтересовался Сплеш, для которого последние слова аликорна прозвучали как скупое утешение.

— Нет, ей это удавалось несколько раз. Впрочем, даже после десяти игр она не поняла истинный смысл шахмат. Ей куда больше нравится покер, — поделилась Найтмер Мун, задумывая почти догоревшие свечи, вновь погружая свои покои в глубокий мрак.

— Покер?

— Да, покер. В него она никогда не проигрывает. А знаешь почему? Потому что она всегда мухлюет, — недовольно скривила губы кобылица, тряхнув фиолетовой гривой.

— Признаюсь честно, от Её Высочества Луны я такого не ожидал.

— Почему? Мухлёж — это суть покера. И он куда больше приближен к реальной жизни, чем какие-то шахматы. Хотя говорят, что это — королевская игра.

— Могу понять, — устало зевнул Сплеш, потирая глаза.

— Понимаешь или только делаешь вид? — бирюзовые глаза нехорошо блеснули. — Объясняй.

— В шахматах игроки находятся в одинаковых условиях и исход партии решает умение распоряжаться фигурами. Вы же согласитесь, что проигрывая в шахматах, последнее, что Вы будете делать, так это обвинять противника в нечестной игре? — на вопрос Найтмер Мун ответила выжидающим молчанием, продолжая гвардейцу говорить. — В покере всё совсем иначе. Каждый раз на копытах лежат разные карты, ты не знаешь, что за карты у других пони и какие твои шансы на победу. Однако какими бы картами ты не распоряжался, нужно уметь разыгрывать их, ведь даже очень сильная комбинация может обернуться ничем, если разыграть её неправильно.

— Ты сам до этого додумался, или тебе кто-то объяснил? Я про карты.

— Сам. Ещё когда учился в академии. Я смотрел на своих сокурсников, среди которых было немало дворян, и понимал, что жизнь действительно очень похожа на покер. Взять хотя бы то кем и где ты родился. Очень похоже на раздачу карт. Твоё происхождение, место рождения, семья, пол — не знаешь, что выпадет, но что бы ни было, тебе придётся всё это разыгрывать. Взять меня, к примеру. Я родился в шахтёрской семье на окраине Эквестрии. Денег у нас было немного и из родного города мы ни разу не выезжали. Единственная перспектива в этом провинциальном болоте — пойти работать в шахту. И я вообще бы не попал в академию, не вступил бы в гвардию и не сидел здесь перед Вами, если бы не мой наставник сир Райзор. Родители отдали меня ему на воспитание, а он уже передал меня в академию, — закончил говорить Сплеш, который под конец речи понял, как непросто было кураторам в академии читать лекции.

Стоять у доски по полтора часа, распинаться, объяснять, отвлекаться на вопросы… Как у них это получалось? Да ещё и без увлажняющей пересохшее горло воды, от которой фестрал сейчас бы не отказался.

И каким задумчиво-молчаливым был Файр Сплеш после некоторых из них, такой же сейчас была и Найтмер Мун.

— Наверное ты прав, — скупо изрекла она, хотя для Сплеша даже такое признание весомости его слов уже было большой щедростью.

— Но всё же, в чём смысл шахмат?

— Если ты смог так глубоко проникнуть в суть покера своим умом, то сможешь сделать это и с шахматами, — отмахнулась Найтмер Мун, вставая из-за стола и направляясь к окну. — Уже рассветает. Вали спать, Сплеш.

Фестрал удивлённо пошевелил ушами с кисточками, уверенный, что ему послышалось. Обычно он был при службе до полудня и спал он совсем немного, до захода солнца, а сейчас Найтмер Мун даёт отбой только под самое утро…

— Но…

— Я вижу, что ты устал. Сонный гвардеец при исполнении опаснее любых врагов потому, что на него нельзя положиться. Так что иди и выспись, не подвергай Меня угрозе.

Против таких слов фестралу было нечего возразить и он подчинился, отправившись в свою комнату, которая была прямо по соседству с покоями третьего аликорна. Там Сплеш с удовольствием провалился в объятия мягких постели и подушки, снедаемым не только желанием выспаться, но и найти ответ на вопрос — в чём смысл шахмат? Однако сложно было размышлять об этом, когда перед глазами стояла Найтмер Мун, озаряемая огоньками свечей, в свете которых она выглядела оно особенно чарующе.

— У тебя сегодня выходной, можешь быть свободен, — таким распоряжением Найтмер Мун встретила своего защитника, когда тот явился в королевскую обеденную, облачённый в наспех одетый комплект доспехов.

— Выходной? — недоверчиво шевельнул ушами фестрал, в то время как старшие аликорны недоверчиво переглянулись между собой.

С тех пор, как Найтмер Мун утвердила приказ о своём личном гвардейском крыле, она не приняла на службу ни одного пони, и Файр Сплешу приходилось единолично стеречь скорую монаршую особу, не зная ночей отдыха и довольствуясь всего лишь четырьмя часами сна. Зная и это, и её нрав, целая выходная ночь воспринималась фестралом не иначе, как роскошь.

— Да, выходной. Ты уже забыл что это такое? — едко ухмыльнулась Найтмер Мун, в то время как двери в помещения отворились, пропуская слуг, которые принялись расставлять перед крылорогими особами ужин. Перед младшей из них поставили особенно много блюд и Файр Сплеш, ещё не успевший оттрапезничать, невольно ими залюбовался.

— Найтмер Мун, ты величаешь себя будущей королевой, но ешь с аппетитом и манерами, как у яка, — словно издалека донёсся наставляющий голос Луны до ушей фестрала, который сглатывал заполонившую рот слюну. — Не освежить ли тебе свои знания об этикете за столом?

— Зачем? Еде всё равно, как её едят.

— Кстати, Файр Сплеш, ты уже завтракал? — вдруг обратилась к гвардейцу Селестия.

— А? То есть… Нет, Ваше Высочество… То есть, Селестия.

— Почему бы тебе тогда не присоединиться к нам? Поешь и будешь свободен, как ветер, — с улыбкой предложила Вестница рассвета, чем вызвала холодное негодование Найтмер Мун, которая считала, что ни один смертный не достоин того, чтобы составлять общество бессмертным аликорнам за трапезой.

Однако предложение старшей сестры поддержала Луна и её слово перевесило принципиальность Найтмер Мун. С недовольно-молчаливого согласия своей госпожи, Файр Сплеш присоединился к трапезе трёх аликорнов. И чего только стоили неоднозначные взгляды прислуги, которыми те одаривали его. Не каждый день увидишь того, кто исполнил мечту миллионов пони, маленьких и взрослых, по всей Эквестрии — сесть за один стол с Королевскими сёстрами.

Снять с себя доспехи, а вместе с ними и гвардейские обязанности, было всё равно что… начать жить по новому. За последний месяц Файр Сплеш так сильно прикипел к службе и своей покровительнице, что уже и забыл о том, что у него есть своя собственная жизнь.

И вот предоставленный самому себе Файр Сплеш стоял перед воротам замка с парой седельных сумок на боках, в одной из которых были деньги на какой-нибудь досуг, и не знал, чему посвятить свободные часы. Перед ним был целый Кантерлот, самый богатый город Эквестрии. Столица многое могла предложить пони с окраин королевства, но Сплешу не нужна была и малая доля её соблазнов, так что он просто стоял и смотрел на засыпающий город. Пока его вдруг не осенило: «Куплю-ка я что-нибудь к рисованию!» — и Файр Сплеш тронулся с места, отправившись на поиски торговой лавки. Но фестрал не знал, куда идти, так что просто направился, куда глаза глядят.

Идя по столичным тротуарам, Сплеш наблюдал, как магазины и салоны закрывались один за другим, а ночные пони, которых в Кантерлоте было не так уж много, сменяли на улицах дневных сородичей. Казалось бы, что среди собратьев молодой фестрал должен был чувствовать себя уверенне, избавленный от косых взглядов, но… Ему было всё равно. Ночные сородичи были ему чужды, даже больше, чем те пони, которые жили при свете солнца.

Сплеш шёл, смотрел на проходящих мимо собратьев и понимал, что не знает ничего о народе, чья кровь течёт в его жилах. И он не был уверен, что хотел навёрстывать упущенное.

«Что попало» — на вкус Сплеша, такое название подходило магазинчику, торгующему разного рода всячиной. И к счастью для него, в тамошнем ассортименте нашлось место для художественного инструментария. Взяв парочку холстов, набор кисточек, карандаши и с десяток листов бумаги, Сплеш уже приготовился покинуть магазинчик, как его остановил вопрос владелицы, коим была прелестного вида фестралочка:

— Прости за вопрос, братец, но… ты недавно в Кантерлоте? Раньше я тебя не видела.

— Да. Я недавно перелетел сюда. А что?

— Заходи почаще. Нас, детей ночи, не очень много в Кантерлоте, так что всегда приятно видеть новые лица.

Но Сплеш не собирался заходить почаще и молча покинул магазинчик, намереваясь ещё какое-то время прогуляться по улицам, раз уж он был предоставлен самому себе. Однако перед ним внезапно возникло препятствие имя которому — Бримстоун. Или Брайвстоун… Или Брайтстоун… В общем, тот самый фестрал, который был первым напарником Файр Сплеша.

— О, какие пони! — по морде гвардейца цвета грозового облака растянулась приветливая улыбка. — В одном замке служим, а видимся так часто, будто живём на разных краях Эквестрии.

— Тогда удивительно, что мы вот так случайно встретились на улице Кантерлота, — холодно отметил Сплеш. — Что, караулил меня?

— Да нет. Спешил на свидание с одной знойной кобылой, но её родители, которые вернулись с дачи, оказались шустрее, — хохотнул жеребец, позабавленный ни то своей шуткой, ни то нарушившей планы неудачей. — Ты я смотрю тоже решил время зря не терять. Хозяйка магазина — та ещё штучка.

— Твоя личная жизнь меня не интересует. Скажешь что-нибудь стоящее, или так и будешь трепаться ни о чём?

— Какой-то ты резкий стал после того, как заступил к Найтмер Мун на службу, — отметил Брайтстоун, смерив собеседника неоднозначным взглядом, под которым Сплешу стало неуютно.

Хоть старший фестрал и улыбался, источая весёлость и непринуждённость, его жёлтые глаза были словно остекленевшие, глядящие в никуда. Однако быстро нашёл этому объяснение, решив что пролетевший со свиданием бывший напарник с горя успел опрокинуть в себя пару стопочек чего-нибудь горячительного. Хотя запаха алкоголя он не чувствовал…

— Всё-таки неблагодарное это дело, служить третьему аликорну, да?

— Тихо ты! Трепишься о таком посреди улицы.

— Ну так пошли в другое место, где лишних ушей нет. Там и поговорим.

— А нам есть что обсуждать?

— Найдётся. В конце концов, наш с тобой народ уже который век ждёт прихода в Эквестрию Аликорна ночи, а ты и я — одни из немногих пони, которые знают, что он уже давно здесь, среди нас. Только являться своему народу он пока не спешит, — сказал сослуживец, покручивая висящий на шее амулет, за который невольно зацепился взглядом Файр Сплеш, обнаружив на нём доселе невиданный символ — луну, которую образовывали серп месяца и лежащий в нём свернувшийся эмбрионом аликорн.

Сплеш не забыл о том, что Брайтстоун относится к аликорнистам, но тот факт, что он не принадлежит к тем, кто чтит Принцессу Луну, стал для него молодого летуна открытием, а эта встреча посреди улицы перестала казаться такой уж случайной.

Сплеш считал кабаре не самым подходящим местом для приватного разговора в отличие от Бримстоуна, но увидев зал, в котором заседала всего лишь пара ночных пони, молодой гвардеец понял, что ошибся в своих суждениях. Впрочем для тех пони, которые жили под луной, будничная суета только начиналась. Стоит солнцу окончательно уйти с небосвода, как непритязательное выпивальное заведение наверняка быстро наполнится охотниками до выпивки.

— Сидра нам с можжевельником, сестрица, — улыбнулся стоящей за прилавком ночной пегаске Брайтстоун. — И будь любезна, добавь экстракт мяты для тонкоты вкуса.

— Я пришёл сюда разговаривать, а не пить, — недружелюбно сказал Сплеш, располагаясь за столиком, стоящим в самом дальнем углу зала.

— Да ладно тебе. Стаканчик для настроения можно и пропустить. Тем более, что выпивку здесь подают отменную, непохожую на ту бурду, которую пьют подсолнечные.

— Мне всё равно. Я и так рискую, обсуждая госпожу здесь, за пределами дворца.

— Если боишься риска, зачем тогда согласился на разговор? — поинтересовался Бримстоун, подпирая подбородок копытом и смотря на Файр Сплеша с некоторой долей расчётливой затейливости, блеск которой несложно было разглядеть во взгляде застывших глаз.

— Чтобы убедиться, что о госпоже не знает кто-то, кому это не положено.

— Я тебя умоляю! Третий аликорн как вторая луна на небе — его сложно не заметить, а уж спрятать так тем более, — отмахнулся старший гвардеец и деликатно замолчал, когда подошедшая хозяйка принялась расставлять перед жеребцами выпивку.

— Может вам закусок принести? — угодливо улыбнулась кобыла, поглядывая-то на Бримстоуна, то на Файр Сплеша, который не мог не оценить исходящий от неё запахов духов.

Обычно представительницы противоположного пола предпочитали ароматы ягод или цветов, но от хозяйки заведения исходил необычный, дразнящий обоняние мускусно-тёрпкий запах, от которого у молодого жеребца на какой-то миг даже помутилось в голове. Такой манящий, такой пьянящий…

— Нет, спасибо, сестра. Нам всё-таки предстоит серьёзный разговор.

— Действительно. Серьёзные разговоры не ведутся без выпивки, — одобрительно кивнула пегаска и, скользнув по Сплешу маслянистым взглядом, вернулась за стойку, на прощание кокетливо махнув хвостом. Даже слишком кокетливо, раз уж у Сплеша перехватило дыхание и пересохло в горле.

— Итак… — попытался вернуть к себе внимание собеседника Брайтстоун, кашлянув. — Проще спрятать мантикору в кротовьей норе, чем третьего аликорна от Эквестрии. Так или иначе, а в Кантерлоте уже достаточно пони, которые знают про существование Найтмер Мун.

— Ну да. Если о ней узнала пара простых смертных пони, то узнает и пара сотен, — сухо согласился Сплеш, в то время как Брайвстоун воспользовался секундой, чтобы опрокинуть в себя выпивку. — И что, многие знают?

— Знать могут только те, кто воочию видел Найтмер Мун, а таких хватает. Куда больше тех, кто верит в её существование только по слухам. — сказал Брайтстоун, наполняя стакан сидром. — Наш народ уже не один век ждёт своего аликорна, так что многие охотно верят в то, что он наконец здесь, среди нас, просто… Ждёт своего часа, — поведал старший гвардеец, покручивая висящий на шее амулет, звенящая цепочка которого вызвала у Сплеша один вопрос…

— А что насчёт Принцессы Луны? Она разве не тот аликорн, который нужен ночным пони? — поинтересовался молодой фестрал, подавляя в себе порыв взять бутылку и плеснуть себе выпивки. Всё-таки во время беседы горло требовало, чтобы его смочили.

— Сколько лет она правит и сколько она сделала для того, чтобы нашему народу жилось лучше? — задал встречный вопрос Бримстоун. — Всем заправляют подсолнечные. Гильдии, мастерские, плодородные участки — всем владеют именно они. А нам, детям ночи, негде искать себе места для достойной жизни.

— В гвардии тоже, да?

— Ты, я и остальные гвардейцы — лишь исключение из правил. Ты видел, как живут в Кантерлоте остальные ночные пони? Я уж молчу про то, как наши собратья вынуждены жить в остальных частях Эквестрии… — не нужно было обладать особой проницательностью, чтобы расслышать обиду и негодование, которые звенели в баритонистом голосе жеребца.

Файр Сплеш слушал бывшего товарища, внимал его словам и в его сердце начал тлеть огонёк солидарного гнева, хотя беды ночного народа заботили пегого жеребца также, как прошлогодний снег. Да и глаза сослуживца, которые всё также смотрели словно в никуда, создавали у Сплеша… странное ощущение.

— Есть пони, которые принимают подданство Луны и молятся на неё, называя Аликорном ночи. Но ещё больше тех, кто ждёт появление истинного Аликорна ночи. И это — Найтмер Мун.

На какой-то миг Файр Сплеш перестал ощущать стул, на котором сидел. За теми капризами, высокомерием и бравадой, которые источала Найтмер Мун, её единственному защитнику сложно было разглядеть в ней того самого Аликорна ночи, о приходе которого возвещали седые сказки, легенды и пророчества. Она — неумелая художница, строптивая и непослушная кобылица, которая горазда устраивать скандалы, но Аликорн ночи… Возможно и так, но Сплеш скорее себя назвал бы королём Эквестрии, чем Найтмер Мун — той самой обещанной преданиями правительницей ночных пони.

— Ты так в этом уверен? — спросил Сплеш, беря бутылку в копыто, но, передумав, вернул её на место.

— Она — третий аликорн. Кем ещё она может быть?

— И ты готов величать её так даже после того, как она издевалась над тобой?

— У неё, как у Аликорна ночи, есть свои требования, под которые ни я, ни другие пони не попали. Зато это сделал ты, — сказал старший фестрал, делая очередной глоток сидра.

Увлечённый выпивкой, он не заметил, как двери кабаре открылись и внутрь прошла фестралка. И Сплеш бы не обратил на неё внимание, если бы та не озиралась по сторонам, будто в поисках кого-то. И если бы те немногочисленные ночные пони, которые сидели за своими столиками с той самой минуты, как пришли Сплеш и Бримстоун, подозрительно не напряглись. Хотя в целом, это была обычная фестралка, каких тысячи в Кантерлоте. Приглушённые тёмные оттенки шерсти и волос, знак отличия в виде спелого томата, а на боках у неё были седельные сумки.

— Ну и что дальше? Мне что теперь, замолвить слово за каждого, кто будет пробоваться к ней в гвардию? — холодно спросил Сплеш, краешком глаза поглядывая на кобылу.

Да и она сама заприметила пегого жеребца, приветливо подмигнув ему. Но зрительный контакт пришлось прервать, поскольку к новой постоялице поспешила подскочить хозяйка заведения.

— Нет, — заговорил Брайвстоун, — у Селестии и Луны наверняка свои планы на Найтмер Мун. И они идут вразрез с тем, что ей хотят предложить… весьма влиятельные ночные пони.

— Какие влиятельные ночные пони?

— Хотел бы я знать, — ухмыльнулся сослуживец, наполняя стакан выпивкой. — В конце концов, я всего лишь один из множества тех, кто видит и слышит то, что делается за стенами Солнцелунного дворца.

— Не юли и говори, кому ты передаёшь то, что видишь и слышишь. Я шарады не люблю, а уж Найтмер Мун они быстро выведут из себя, — поведал Сплеш, в то время как Брайтстоун снова принялся наполнять стакан сидром. — Ты мне налил.

— Извиняюсь, промахнулся, — с неловкой ухмылкой на губах ответил старший фестрал. — Я не знаю, какие пони хотят связаться с Найтмер Мун. Тех детей ночи, которые располагают особым влиянием, хватает в Эквестрии, так что конкретных имён я назвать не смогу. Видишь ли, я птица не настолько высокого полёта.

— Это кто-то из кантерлотской знати? — не оставил Файр Сплеш надежду приподнять завесу тайны, за которой прятались пони, ищущие встречи с третьим аликорном.

— Может кто-то и из них. Говорю же, не знаю.

— Значит, либо узнай, либо сделай так, чтобы узнал я, — поставил условие Файр Сплеш, деловито откидываясь на спинку стула. — В конце концов, я гвардеец, а не посыльный, и головой отвечаю за сохранность госпожи.

— Слушай, те пони, которые действуют через нас, не будут нам отчитываться и что-то пояснять, — пытался парировать Бримстоун, делая глоток сидра. — Мне никто ничего не говорил, лишь сказали связаться с тобой, как с единственным пони, который служит Найтмер Мун.

«С единственным? Значит, про Хаус Мейр они не знают», — заключил Файр Сплеш, уже который раз порываясь взяться за выпивку, и в который раз отдёргивая себя.

— Молодец, связался. Теперь пусть связываются те, кто тебя послал. Я не собираюсь помогать непонятно кому.

— Ты понимаешь, что от этого зависит судьба нашего народа? Моя, твоя, наших родителей и потомков. Если правильные пони помогут Найтмер Мун прийти к власти, то образ Эквестрии изменится навсегда. Нам, детям ночи, не придётся больше гнуть спину перед подсолнечными и жить, боясь подозрений только потому, что мы относимся не к тому виду. Мы сами будем себе хозяева, со своим аликорном, и с нами будут считаться, как с равными.

— Не надо обобщать. Моя судьба — это моя судьба, как и судьба моей семьей — это судьба моей семьи.

— А судьба народа складывается из судеб каждого пони и каждой семьи. Как в одном большом пчелином улье. Каждая пчела действует сама по себе, но в тоже время — она часть чего-то большего.

— Если тебе мало моих предыдущих слов, то скажу так… Плевать я хотел на народ, плевать я хотел на всё это нечто большее. Я служу Найтмер Мун. И если я не вижу повода доверять твоим словам, то никакие бредни про судьбу народа ночных пони не изменят моего решения.

Ответом на такой ультиматум было молчание, столь же тяжёлое, как и взгляд стеклянных глаз, от которых хотелось спрятаться. Однако Сплеш его выдержал, ожидая продолжения разговора, но этого не случилось.

— Ладно, — вздохнул старший фестрал, поднимаясь из-за стола и бросая на него несколько битсов. — Тебя не прошибёшь. Неспроста тебя в гвардии тем ещё дундуком считают.

— Ничего страшного, я о других пони вообще не думаю, — хмыкнул в ответ Сплеш, провожая сослуживца холодным взглядом.

Всё, что испытывал Файр Сплеш после состоявшейся встречи — так это смятение. Смятение от того, что лучше бы этот разговор в принципе не начинался, и от того, что фестрала не покидало впечатление, будто он беседовал вовсе не с Бримстоуном. Манера говорить, излагать мысли, поведение… всё это выглядело так, будто кто-то облачился в его тело только для того, чтобы поговорить с Файр Сплешом.

И предаваясь смутным рассуждениям, фестрал взялся за стакан, в котором всё ждал своей минуты манящий сидр. Можно было и изменить своим принципам ради того, чтобы смочить пересохшее от нервного разговора горло. Тем более, что от напитка поднимался такой сладкий аромат…

— Я смотрю, твой друг не самый приятный собеседник, Сплеш, — внезапно присоединилась к молодому защитнику Найтмер Мун всё время сидевшая через столик от него фестралка. — И не советую это пить, хоть ты с жажды помирай.

— Откуда ты меня знаешь? — напрягся Файр Сплеш, уверенный что на сегодняшнюю ночь с него уже хватит потрясений, но похоже, что градус напряжения вновь начал повышаться.

— Так мы с тобой вместе в Солнцелунном дворце служим. Забыл меня уже, что ли? Это же я, Хаус Мейр! — не то с насмешливой, не то с издевательской улыбкой изрекла фестралка, явно наслаждаясь видом окончательно павшего жертвой собственного недоумения Файр Сплеша. Однако это не помешало ему обратить внимание на то, как почти достигший выхода из кабаре Бримстоун вдруг остановился у самой двери и закрыл её на замок. Сидевшие за разными столиками пара ночных пони — единорог и земнопони — поднялась с насиженных мест, а хозяйка-пегаска весьма решительной походкой вышла из-за стойки.

Файр Сплеш мгновенно понял, к чему всё идёт, так что отодвинулся назад, давая себе пространство для того, чтобы ему было удобнее вскочить из-за стола и вступить в битву.

— Молодец, гвардеец, — одобрительно кивнула «Хаус Мейр». — Дерись, Сплеш. Дерись, потому что на кону стоит твоя жизнь.

И фестралка вспыхнула зелёным огнём, загораясь, словно спичка.

Однако не успел Файр Сплеш испугаться объявшему кобыла пламени, как оно развеялось и взору жеребца предстало существо, какое он прежде не видывал — жуткую смесь пони и насекомого.

Вместо шерсти у него был блестящий чёрный хитин, чуть выпученные змеиные глаза сверкали как пара изумрудов, а прямоугольная морда исказилась в хищной ухмылке, обнажающей ряд острых зубов. Будь у Файр Сплеша больше времени, он бы лучше рассмотрел сидящее перед ним создание, но увы, закончить пришлось на весьма длинном кривом роге, зигзагом устремлённым вверх, ибо в следующую секунду оно вдруг резко взлетело под самый потолок на прозрачных, как у пчелы, крыльях, и озарила кабаре зелёной вспышкой заклинания.

Оцепенение, сковавшее Сплеша, рассеялось вместе с озарившим помещение магическим отсветом. Как только это случилось, фестрал взмыхнул крыльями и резко сорвался с места.

Тренированное тело мгновенно вспомнило те рефлексы, какие ему были знакомы по тренировочным боям. Ведомый ими фестрал взлетел ввысь и, сгруппировавшись, оттолкнулся всеми четырьмя копытами от потолка, пикируя прямо на единорога, явно не ожидавшего такого манёвра.

Одним мощным ударом Сплеш впечатал единорога в пол, а затем мощным ударом копыт по голове отправил его в бессознательное состояние. И закончил с ним фестрал как раз вовремя, так как бывший напарник по патрулям и караулам перешёл в атаку.

Пользуясь преимуществом небольшого роста, Сплеш поднырнул под налетающего на него Брайтстоуна и ударил его задними ногами в живот, а затем перекинул через себя, со всей силы ударяя об пол. И только почувствовавший себя победителем гвардеец Найтмер Мун вознамерился закрепить свой триумф нокаутирующим ударом копыта по голове, как его намерениям помешала зелёная вспышка заклинания, сделавшая всё за него.

— Не благодари, Сплеш, — ухмыльнулась насекомоподобная пони, стоя рядом с усыплённым таким же образом земнопони.

— Я и не собирался, — хмыкнул Файр Сплеш, оглядывая учинённый в заведении беспорядок и понимая, что нигде не видит ещё одной участницы действа: ночной пегаски. — А где хозяйка?

— Свалила, — вздохнула жукопони, кивком головы указывая в сторону выбитого окна. — Но я постараюсь её нагнать, а ты пока разберись со всеми этими пони, — распорядилась она и, приняв облик фестралки, поспешила вылететь наружу, оставляя Сплеша наедине с бардаком и тремя бессознательными нападавшими.

Хоть Файр Сплеш и вышел в город отдохнуть, он взял с собой пару кандалов и грамоту, которая позволяла ему арестовывать тех, кого он мог уличить в совершении преступлений. Фестрал не думал, что ему всё это сегодня пригодится, так что заковывая в кандалы бессознательных Брайвстоуна и двух других принявших участие в драке пони, гвардеец Найтмер Мун про себя смеялся над превратностями судьбы.

Стоя над поверженной троицей и оглядывая воцарившуюся в кабаре разруху, служивый жеребец думал, что делать дальше. И как быть с улетевшей Хаус Мейр, которая может быть даже и не Хаус Мейр.

— Вовремя та пернатая улетела. Поняла, что дело пахнет жаренным, — недовольно зашипело насекомообразное существо, влетая через то окно, через которое оно устремилось в погоню. Оно вновь приняло своё истинное обличие и теперь Сплеш рассмотрел его во всей пугающей красе.

За спиной гневливо жужжали прозрачные крылья, зелёный хвост нервно метался из стороны в сторону, хлестая чёрные бёдра, больше напоминающая слипшиеся вместе водоросли грива растрепалась в пылу минувшей погони, а зелёное брюшко переливалось в свете свечей. Это существо выглядело пугающе и чужеродно, но Сплеш не мог оторвать от него взор, оглядывая с головы до кончика хвоста и пытаясь убедить себя в правдивости того, что он видит.

— А вот ты неплохо справился, Сплеш. Не за зря Найтмер Мун сделала тебя своим гвардейцем.

— И теперь я жду объяснений, Хаус Мейр или кто ты там на самом деле.

— Да, пожалуй, без них никуда, — ухмыльнулось насекомообразное, подходя ближе к жеребцу. — Итак… Хотя я Хаус Мейр, я не совсем Хаус Мейр. Я лишь… носила эти имя и образ, чтобы жить среди пони. На самом же деле меня зовут Кризалис и я чейнджлинг.

— Чейнджлинг?

— Да, чейнджлинг. Ещё мою расу называют оборотнями или перевёртышами. И прежде чем ты спросишь — и Найтмер Мун, и Принцессы знают, кто я на самом деле.

— Хм… То есть никаких претензий по поводу того, что ты выдаёшь себя за ту, кем ты не являешься, быть не может, — умозаключил Сплеш, на что Кризалис утвердительно кивнула. — Но это не отменяет другого вопроса — зачем?

— Об этом я расскажу тебе как-нибудь в другой раз. Сейчас их надо допросить, — Кризалис многозначительным кивком указала на лежащую на полу закованную в кандалы троицу.

— Этим должны заниматься дознаватели в темницах Кантерлота.

— Нет, Сплеш, этим должны заниматься мы. Пытались же подобраться к нашей госпоже, верно? Значит нам и проводить допрос, — сказала Кризалис, магией вынуждая подлететь к себе одну из множества бутылок с выпивкой, стоящих на шкафу за барной стойкой. — Начнём с твоего бывшего напарника. Сдаётся мне, он больше всех скажет.

— Подожди, — Сплеш встал между Кризалис и прибывающими в бессознательном состоянии пони. — Сначала Брайтстоун пытался склонить меня к сотрудничеству, потом появилась ты… Найтмер Мун знала, что случится нечто подобное?

— Нет, предполагала, — ответила собеседница, откупоривав бутылку. — А вот то, что среди пони есть шпионы, она точно знала. Но вычислить их смогла только благодаря тебе. А теперь посторонись, Сплеш.

Фестрал послушно отошёл в сторону, пытаясь совладать с той волной чувств и мыслей, которая захлестнула его.

— Что ты, мать твою, за отродье хаоса? — во все глаза уставился на Кризалис Бримстоун, которого привёл в чувство запах водки, бутылкой с которой чейнджлинг поводила перед его носом. — Сплеш, что происходит, мать твою?

— А ты что, ничего не помнишь? — тщательно скрывая удивление за маской хладнокровия спросил Файр Сплеш, которому было сложно изображать спокойствие видя откровенно-испуганное недоумение на лице Брайвстоуна.

Старший гвардеец, растеряв все остатки выдержки и своего привычного бахвальства, которое свойственно старшим по званию, потеряно осматривался, созерцая то учинёную в кабаре разруху, то бессознательных пони, к которым он был прикован.

— А что я, мать твою, должен помнить?

— Например то, как напал на Файр Сплеша, — изрекла Кризалис, угрожающе блеснув глазами. — Или что, у тебя память, как у рыбки? Забыл то, что было несколько минут назад?

В ответ жеребец принялся лишь растерянно открывать рот, силясь выдавить из себя хотя бы звук, ни то что слово.

— Ладно, так мы будем очень долго разговаривать, — вздохнула Кризалис, обхватывая голову жеребца передними ногами и разворачивая его так, чтобы он смотрел прямо ей в глаза. — Как тебя зовут, красавчик?

— Эм… Брайвстоун… — произнёс пони, глядя в зелёные очи Кризалис с таким завороженным выражением, с каким кролик смотрит в глаза удаву, ожидая когда его съедят.

«Ага… Значит тебя, всё-таки, зовут Брайвстоун», — хмыкнул про себя Файр Сплеш.

— А теперь, Брайвстоун, напряги извилины, память и приготовься отвечать на мои вопросы, — повелела Кризалис, понизив голос до вкрадчивого шёпота. — Тебе ясен мой приказ?

Устами Кризалис и её шипением можно было наводить лишь страх, который распространялся по венам, словно яд. Однако на Брайвстоуна голос перевёртыша подействовал успокаивающе — его искажённое в смятении лицо вдруг приняло спокойное выражение, а ещё несколькими секундами ранее суетливо бегающий взгляд сделался тупым и невыразительным, словно те пуговицы, которые пришивали куклам и марионеткам вместо глаз.

Однако, у Брайвстоуна явно был к нему иммунитет, иначе бы он не продолжил молча пялиться на Кризалис, которая всем своим видом выказывала стремительно растущее в ней недовольное нетерпение.

— Эй, ты меня слышишь? — словно желая убедиться в том, что Брайвстоун не утратил связь с реальностью, Кризалис пошлёпала его по щекам, однако со стороны жеребца последовала такая реакция, которую не ожидала ни она, ни Сплеш — гвардеец высунул язык и с силой сжал зубы, откусывая его. И сделал он это с отсутствующим выражением лица, которое не дрогнуло ни от нестерпимой боли, ни от крови, которое потоком хлынуло в горло задравшего голову фестрала, который очевидно хотел ею захлебнуться.

В кабинете Луны было уютно. И такая атмосфера создавалась благодаря тёплому аравийскому ковру на полу, потрескивающему в камине пламени и цветам лаванды, которые благоухали чарующим ароматом, стоя в вазе на солидным размеров столе. Однако Файр Сплеш не мог прочувствовать весь этот комфорт сквозь тот озноб, что пробирал его до костей от одних лишь воспоминаний о захлёбывающимся кровью Брайвстоуне. Они были довольно свежи, а необходимость пересказать всё случившееся Луне, сидящей во главе стола, и стоящей рядом с ней Найтмер Мун вынудила Сплеша почти пережить произошедшее заново.

Сидящая напротив Принцесса видела смятение гвардейца и заботливо предложила ему чашку тёплого чая с мёдом и лимоном, и делая глотки горячего напитка, Сплеш был благодарен ей за заботу. Не меньше внимания она оказала и Кризалис, которая сидела рядом с фестралом и похлюпывала предложенным питьём.

— Очень любопытный рассказ, Сплеш. Любопытный и тревожный, — задумчиво изрекла средняя из аликорнов, пристально глядя на сидящих перед ней смертных. — Кризалис, как ты думаешь, почему вдруг Брайвстоун попытался покончить с собой во время допроса под гипнозом?

— Я… Не знаю.

— Зато Я знаю, — вдруг подала голос Найтмер Мун, с некоторым превосходством поглядев на свою служанку. — Это был ментальный триггер — особые реакционные чары, которые накладываются непосредственно на мозг.

— Если это реакционные чары, значит, — заговорила Луна, — что-то должно было спровоцировать их сработать.

— Именно. И Я так полагаю, что именно попытка Кризалис загипнотизировать Брайвстоуна заставила чары сработать и вынудила его откусить язык.

— А что если… — вдруг самозабвенно проронил Файр Сплеш, ослеплённый светом внезапной догадки, — А что если дело не только в гипнозе? Что если эти чары срабатывают на любые попытки допросить или что-то узнать?

— Неплохая мысль, Сплеш, — оценила Луна. — Найтмер Мун, я думаю, без твоих талантов в магии не обойдётся. Ты сможешь… Поработать с Брайвстоуном и теми двумя пони, с которыми он напал на Кризалис и Файр Сплеша?

— Поработаю, не волнуйся. Но за их психику не ручаюсь, — пренебрежительно ответила Найтмер Мун, чем заслужила от Луны крайне хмурый и недовольной взгляд.

— Я искренне надеюсь, что после общения с тобой, эти пони останутся в здравом уме.

— Ты лучше не о этих двоих беспокойся, а о том, что в Солнцелунном дворце хватает потенциальных шпиков, которых нужно найти и передавить, как блох.

Кабинет Луны Файр Сплеш покинул на едва гнущихся ногах и кое-как справляясь с накатившим на него головокружением. В академии его готовили к тому, что придётся сражаться и рисковать жизнью, но какие инструктаж или лекция могут предубедить нечто, что произошло этой ночью?

После случившегося, Сплеш как-никогда чувствовал острую необходимость в отдыхе. До конца этой сумасшедшей, но всё ещё выходной ночи, было ещё далеко, а молодой защитник третьего аликорна чувствовал себя хуже, чем после целых суток стояния на посту.

Файр Сплеш был бы не против вернуться в свою комнату, забраться под одеяло и проспать до рассвета, но он заставил себя переступить через этот слабовольный порыв. И помогло ему это сделать возмущение, которое кипело в его сердце и которое он был намерен выплеснуть на Найтмер Мун.

— Вы использовали меня, — высказал Сплеш, стоя перед своей покровительницей и с вызовом смотря в бирюзу её жестоких глаз, задрав голову.

— И что? Ты солдат, Сплеш, а Я — твоя госпожа. Я и должна использовать тебя в своих целях. Тебя что-то не устраивает?

— Да. Можно было бы предупредить меня, чтобы я был готов к чему-то подобному.

— И какая из тебя получилась бы приманка, Сплеш, если бы ты знал про это? Точно не такая идеальная, какая получилась в итоге, — Найтмер Мун осклабилась, наклоняясь. — Помнишь, ты спрашивал Меня о смысле шахмат? Сейчас как никогда подходящий момент, чтобы вернуться к твоему вопросу. Скажи, то что произошло сегодня, тебе ничего не напомнило?

Мысли лихорадочно зароились в голове Сплеша, пытаясь найти хоть какое-то сходство с тем, что произошло и тем, что он и Найтмер Мун разыгрывали на шахматной доске. Одна фигура ходит, её рубит другая и встаёт на её место, её бьёт третья… Что же здесь нужно увидеть?

Белый ферзь срубает черную пешку, а его съедает другая пешка, которая открывая проход белому слону.

Вновь белый ферзь бьёт чёрных, и на этот раз — слона. Ферзя же сбила с доски ладья Сплеша, которая, сойдя с позиции, открыла ладьей Найтмер Мун проход на сторону поля своей команды, что решило исход матча.

— Смысл шахмат… Подставлять под удар свои фигуры?

— Почти, Сплеш. Смысл шахмат в том, чтобы научиться жертвовать своими фигурами с наибольшей выгодой. И если ты не готов быть пешкой на Моей шахматной доске, если ты не готов к тому, что Я пожертвую тобой, то зачем ты Мне вообще нужен? Ещё скажи, что тебе не по себе от того, как Брайвстоун откусил себе язык. Если ты не готов к чему-то подобному, тогда зачем ты вообще пошёл в солдаты, Сплеш? А крови будет ещё много. И смертей будет достаточно. И если ты не готов к этому, то лучше отказывайся от гвардейской должности.

Хлестнув фестрала хвостом по лицу, Найтмер Мун поцокала вперёд, по коридору, углубляясь в недра дворцового лабиринта. И чем дальше уходила младшая из аликорнов, тем сильнее бушевала беспомощная буря в сердце Файр Сплеша. Как бы не были жестоки её слова, как бы они не были они болезненны, в них не было лжи, только нелицеприятная правда. Которой не было меньше от того, что смешана она была с едкостью и насмешкой.

Тёмным от злобы взглядом, Сплеш провожал удаляющуюся кобылицу. Он хотел нагнать её, грубо схватить зубами за хвост, дёрнуть на себя и высказать всё, что думает о ней, но… Что можно сказать за высказанную правду?

И пока фестрал колебался, Найтмер Мун нагнала Кризалис, принявшая уже знакомый облик служанки-единорожки Хаус Мейр, и тихо произнесла:

— Госпожа, то над чем мы работали…

— М-да?

— Оно готово, — сказала Кризалис, доставая из седельной сумки шкатулку и передавая её своей покровительнице, глаза которой жадно заблестели. — И можете не сомневаться, оно работает как надо.

— Хорошо, — кивнула Найтмер Мун, пряча шкатулку под одно из своих крыльев. — Кстати, мне нужно чтобы ты завтра сделала кое-что ещё в городе. Не забудь одеться как следует, будет дождь.

— Дождь будет? Хорошо. Доброй ночи, госпожа, — поклонившись, Кризалис поспешили к Файр Сплешу, а Найтмер Мун, проводив служанку задумчивым взглядом, скрылась за поворотом.

— Сплеш, — подбежала к подступила к жеребцу кобыла, нервно переминаясь с ноги на ногу, — у нас с тобой, вроде как, свободная ночь. Пошли, забухаем. И познакомимся как следует.

— Я не пью.

— Ладно, забухаю я, а ты… а ты просто составишь мне компанию.

Файр Сплеш, верный своему отчуждению, хотел было отказаться, но передумал. Если с кем и стоило провести время, то с Кризалис, с одной из немногих смертных, которая знала Найтмер Мун, чем кто-либо в Эквестрии.

Эта ночь выдалась безумной. Сидя в кабаре “Лунная ария” Файр Сплеш не мог поверить в то, что она всё ещё продолжается. Всего пару часов назад он сражался за свою жизнь и кое-как спасал от смерти Брайвстоуна, который некогда его волновал так же, как опавшая прошлой осенью листва, а сейчас пятнистый фестрал наслаждался фруктовым соком и игрой здешних музыкантов.

Ночные пони обращались с музыкальными инструментами деликатно, почти нежно, так что струны лир и арф в их копытах пели, а флейты затягивали нежные мелодии, которыми они будто пытались рассказать какую-то мечтательную историю. И прислушиваясь к их звучанию, образы захлёбывающегося кровью или лежащего на койке в лазарете Брайвстоуна сменялись видами просторных долин, над которыми сияло звёздное небо.

— Здесь прелестно, не правда ли? — поинтересовалась Кризалис, вновь принявшая знакомый облик фестралки с знаком отличия в виде спелого томата. — Ничего общего с той занюханной наливайкой, куда тебя повёл Брайвстоун, да?

— Говори ещё громче, чтобы нас услышали,— проворчал в ответ Сплеш, который однако был согласен с тем, что внутренним убранством “Лунная ария” превосходит то заведение, в котором молодому гвардейцу пришлось сражаться с Брайвстоуном.

Кругом царил приятный полумрак, прорезаемый лишь свечами на столах да канделябрами на стенах. В навесных вазах качалась пушиста лаванда, от чего в помещении, несмотря на сладковатый запах выпивки, раздавались нотки цветочного аромата, напоминавшие Сплешу о кабинете Луны.

На сцене стояла труппа из пары фестралов, ночного земнопони и пегаса, которые всех себя отдали игре на музыкальных инструментах и благодаря которым эта безумная ночь приобрела для Файр Сплеша хоть какое-то подобие спокойствия.

— Не волнуйся, за нами никто не следит и нападать не собирается, — заверила Кризалис, покручивая в копытах эль из можжевельника.

— Удивительно, что Луна вообще позволила нам после произошедшего вообще выйти из замка. Или… Это тоже часть какого-то плана, про который я не знаю?

— Не параной, Сплеш, — фыркнула Кризалис, всем своим видом показывая, сколько оскорбительна ей подобная мысль. — Вдвоём нам нечего бояться, да и после случившегося кантерлотская стража вся на ногах. Кто бы не пытался тебя поймать или совершить ещё какое-нибудь преступление, сейчас они будут сидеть ниже травы тише воды.

— Наоборот. Тише воды ниже…

— Да какая разница? Никто нас не тронет. Тем более здесь, в “Лунной арии”. Я здесь частенько бываю, так что в случае чего мне стоит только свиснуть, как половина сидящих здесь жеребцов поспешит нам помочь, — заверила Кризалис.

Знавший о её любвеобильности Сплеш хотел было ответить в саркастичной манере, но он смолчал. Тем более что к их столику подошла разносившая заказы ночная пегаска, услужливо поставившая перед перевёртышем тарелку с цветочным салатом, а перед составляшем ей компанию жеребцом — с фруктовым.

— Планируешь горячую ночку, Шейпи? — ехидно поинтересовалась незнакомка.

— О, нет, сегодня у меня… деловая встреча, — ухмыльнулась в ответ Кризалис и пегаска, недоверчиво прищурившись и скользнув по Файр Сплешу неоднозначным взглядом, удалилась. — Ты ей понравился.

— Значит, так тебя зовут в этом обличии — Шейпи, — задумчиво облизнул губы Файр Сплеш. — И много у тебя таких… личин? Когда я увижу третью?

— Когда я была маленькой, мне часто приходилось менять облик. Сейчас мне хватает всего двух, — призналась Кризалис, медленно потягивая цветочную растительность из своей тарелки. — Но это не значит, что не появится третье обличье, — губы фестралки растянулись в улыбке.

— А в кого-нибудь из аликорнов ты можешь превратиться? — живо поинтересовался Файр Сплеш, ум которого будоражило от тех возможностей, какие открывались перед Кризалис, если та может так свободно перенимать образ практически любого пони.

— Вот в них нет, — почти горестно призналась оборотень, сделав глоток эля. — Всё дело из-за разницы в росте и этих их… волшебных грив с хвостами. Я так же и в жеребят не могу превращаться. Могу попытаться превратиться в тебя, только вот… Ты небольшого роста. Если я приму твой облик, то нас можно будет легко отличить. Я буду выше.

— И много вас, чейнджлингов, в Эквестрии? Да не только в Эквестрии, а здесь, в Кантерлоте? — поинтересовался Сплеш, начав с долей подозрения приглядываться к сидящим в кабаре ночным пони.

— Много, но вот в Кантерлоте я одна. Перевёртыши живут ульями, который возглавляет королева, и все они стараются держаться друг друга. Где есть один перевёртыш, там найдутся и тысячи остальных. Вместе с ульем. Так что… — Кризалис развела копытами. — Где-то есть и другие оборотни, но вот где — я тебе не могу сказать.

— Тогда почему ты живёшь вне улья, в отрыве от своих?

— Я тебя могу спросить о том же, Сплеш. Ты сторонишься других пони и в принципе не общаешься ни с кем, кроме меня и госпожи. Почему? — Кризалис отставил бокал и чуть подалась вперёд, любопытствующе заглядывая в янтарные глаза фестрала и будто надеясь прочитать в них ответ на свой вопрос.

— И тем не менее, я живу среди пони, а не среди перевёртышей, грифонов или кого-то ещё. Улавливаешь разницу?

— Улавливаю, — сказала Кризалис, приняв несколько неуверенный вид после слов фестрала и явно не желая отвечать на вопрос.

Однако Файр Сплеша не волновало то смятение, которое так старалась продемонстрировать чейнджлинг, и фестрал терпеливо ждал, когда она перешагнёт через себя. И пока она собиралась с духом, рыжеволосый гвардеец решился наконец попробовать фрукты в тарелке перед собой. Прохладные, сочные и политые цветочным сиропом, они оказались очень вкусными.

— Видишь ли, всё дело в том, что меня выгнали из улья вскоре после того, как я вышла из пупария. Приходилось как-то крутиться и вертеться, чтобы выжить среди пони, а потом… А потом была… — Кризалис наклонилась вперёд и закончила шёпотом, чтобы никто кроме Сплеша в кабаре не услышал её слов: — Найтмер Мун.

— Что, она тоже пришла к тебе во сне? — непроизвольно подался вперёд Файр Сплеш, заинтересовавшись.

— Во сне? Нет, мы познакомились вживую. И познакомились… не самым лучшим образом, так что она была в полном праве покарать меня. Но она смиловистилась и приняла к себе во служение. С тех пор мы неразлучны, как круп и хвост.

— И… Как давно ты служишь ей?

— Почти всю жизнь. Мы росли на глазах друг друга, а Луна за нами приглядывала. Так что они мне как семья.

— И кто же тогда для тебя наша госпожа?

— О, она мне как младшая сестра, — с тёплой улыбкой призналась Кризалис, не без удовольствия наблюдая, как вытягивается морда Файр Сплеша. — А чего ты удивляешься, ей же всего шестнадцать лет.

— Сколько?!

— Шестнадцать. Это когда… Это когда десять, только вместе нолика после единички стоит шестёрочка.

— Она же младше меня на шесть лет, — сокрушительно покачал рыжей гривой жеребец, для которого образ его путеводной кобылицы заиграл совершенно новыми красками. И не успел Файр Сплеш отойти от удивления перед внезапным открытием, как гвардейца оглушил громом раздавшийся в его голове вопрос: «То есть… Найтмер Мун было всего несколько месяцев, когда она явилась ко мне во сне шестнадцать лет назад?»

— И младше меня на восемь, — дополнила Кризалис, искренне наслаждающаяся тем, что привычная хладнокровная маска Файр Сплеша треснула, обнажив его истинные чувства. — И пусть она аликорн, эта разница в возрасте чувствуется в её поведении. Тебе так не кажется, Сплеш?

— И мы ей служим…

— Не только служим, но и помогаем вырасти, Сплеш. Наша госпожа всю свою жизнь знает только меня, Луну и Селестию, а к обычным пони она относится как… Впрочем, ты сам знаешь, на себе это испытал. Однако, — Кризалис обнажила белоснежные клыки в улыбке, — ты можешь собой гордиться — в её глазах ты не относишься к серому стаду.

— После того, что она сказала и сделала сегодня, мне этому радоваться?

— Можешь мне не верить, но… Госпожа хорошо к тебе относится, но при этом она не знает, как на тебя реагировать, — Кризалис испустила полный горечи вздох. — Ты для неё диковинка. Она помогла тебе много лет назад и вот, спустя столько времени, ты пришёл к ней на службу. Госпожа по-своему ценит это, но… Она пока что не знает, как к тебе относиться. Ей непривычно видеть рядом с собой нового пони. Прости уж её за это.

Последние слова, которые Сплеш услышал от Найтмер Мун, оставили его с не самыми приятными чувствами на сердце, но Кризалис… Наверное, сама виновница обиды Файр Сплеша не смогла бы найти для прощения слов лучше, чем те, которые подобрала её верная служанка.

— Ладно, — вздохнул фестрал, делая глоток сока, — прощаю. Скажу ей это, когда увижу. Но меня интересует кое-что, о чём мне не сказала ни Луна, ни Селестия.

Ушки Кризалис заинтересованно дрогнули, а Файр Сплеш наклонился поближе к собеседнице.

— Кто такая Найтмер Мун? Как она связана с Луной и Селестией?

— На этот вопрос тебе должен отвечать кто-то из аликорнов, Сплеш. Извини, но я ничего тебе не могу сказать.

Фестрал упорно искал слова, которые могут поддеть Кризалис и заставить рассказать хоть что-то, но в конце концов жеребец отказался от этой затеи. И не сколько из-за понимания того, что верность Кризалис устоит перед любыми его доводами, сколько из-за уважения к ней и тайнам аликорнов.

— Всё нормально. Я и так посвящён в такие тайны, о каких не догадываются остальные пони в Эквестрии. Когда придёт время — узнаю и эту.

— Полагаю, что так оно и будет. Если Луна уже доверила тебе Найтмер Мун, значит вскоре доверит тебе и тайну её происхождения.

— Довольно забавно то, что мы обсуждаем всё это здесь, в кабаре, на виду у всех.

— Расслабься, никто нас не подслушивает. Кому сдались наши разговоры об аликорнах, когда здесь такая приятная музыка? — с улыбкой спросила Кризалис, кивком головы указывая на сцену, на которой, под сопровождение аплодисментов, сходила музыкальная трупа, уступая место невиданной Сплешем доселе ночной земнопони.

Музыку явно вознамерились разбавить песнопением и Сплеш, вымотанный минувшими событиями и разговором с Кризалис, не имел ничего против этого. Вкусная еда, питьё, общество и окружение — всё настраивало на то, чтобы отдохнуть как следует. И Сплеш не собирался себе в этом отказывать.

Из-за стола верные слуги Найтмер Мун вышли ближе к рассвету, когда Кризалис уж начала веселеть от выпитого эля, а Файр Сплеш почувствовал, из еды в него больше ничего не влезет.

— Ну что… Собираемся во дворец?

— Да ну. Я сняла нам комнату, там остановимся.

— Из-за всей этой ситуации с Брайвстоуном мы можем понадобится в замке. Вдруг Селестия захочет задать нам несколько вопросов или что-то ещё…

— Расслабься, этим делом уже занимаются Луна с госпожой. Тем более не забывай, что во всём это замешаны непосредственно ночные пони, а дневным лезть во всё это не следует. Толку от них не будет, — со знанием дела поведала Кризалис, поднимаясь из-за стола. — Пошли, Сплеш.

Вместе с чейнджлингом, жеребец поднялся на второй этаж заведения и прошёл к снятым апартаментам, где была приготовлена большая двуспальная кровать, одно лишь наличие которой намекало на то, чем должна закончиться ночь.

Сплеш на такое открытие отреагировал полным вопрошения взглядом, требующих пояснений. И Кризалис не заставила их ждать:

— Не подумай ничего, Сплеш! Просто комната с двуспальной кроватью стоит дешевле.

— Сколько Найтмер Мун тебе платит, что ты на комнатах экономишь? — саркастично спросил Сплеш, но расположился на кровати.

— Она мне не платит. Лишь даёт деньги на всякие нужды, когда я выбираюсь в город, — сказала Кризалис, кутаясь в одеяло, — а вот то, что я не успеваю потратить, я складываю к себе в копилку. Всё-таки хорошо, когда есть свои накопления. Спокойного дня, Сплеш.

— Спокойного дня… Кризалис.

Стоило фестралу сомкнуть веки, как он обнаружил себя на шахматной доске, в одном ряду с чёрными пешками, которыми распоряжались гигантская, восседающая позади Найтмер Мун. Файр Сплеш был неподвижен, как и подобает игровой фигуре, и его госпожа всецело распоряжалась им, ставя на необходимые позиции, блокируя противнику удобные ходы. А один раз она даже сбила им с доски фигурку Брайвстоуна, который улетал прочь, заходясь в беспомощном крике и выплёвывая изо рта целые ручьи крови.

Сплеш думал, что он принесёт триумф своей покровительнице, но для него игра закончилась на том, что его срубила вражеская фигура, которую он не успел разглядеть отправив его туда же, куда ранее полетел Брайвстоун. А там, за краем доски, ждала бездна, а на её дне — кипящее озеро крови, в котором тонули пешки, слоны, ферзи… Все фигуры, которые не увидели финала разыгрываемой партии. И пегой гвардеец — среди них.

Многие, кто мнят себя шахматистами, на самом деле лишь одни из фигур в большой игре. В игре, смысл которой они не понимают, а масштабы не могут себе вообразить. Подумай, стоит ли тебе возвращаться на доску, Сплеш…

VII. Гамбит

Что-то затянул я с аркой-прологом, даже слишком затянул... Однако, как бы то ни было, на этой главе она кончается, а за ней последует новая арка, на этот раз непосредственно про Найтмер Мун (йей!). Но зимой 2025 годика, в январе-феврале, я думаю.
Спасибо тем, кто заинтересовался фанфиком, искренне дожидался новых глав и следил за сюжетом. Двойное спасибо тем, кто не стеснялся оставлять комментарии.

И я так думаю, что до зимы я немного перепишу арку-пролог и объединю первые три главы в одну, изменив их содержание. Так что если увидите, что фанфик обновился — не пугайтесь, это просто я буду проводить манипуляции с главами. До встречи зимой, не забывайте фанфик. Добрым читателям — миску скетти.

Очнувшись ото сна с последними лучами солнца, Сплеш чувствовал себя так, будто вовсе не смыкал глаз. Измождённое кошмарами сознание требовало вновь удариться головой о подушку и доспать необходимые часы, которые помогут набраться сил, но фестрал не мог себе этого позволить — нужно было вернуться во дворец.

Неохотно и через силу, жеребец поднялся с постели и, к своему изумлению, обнаружил рядом с собой вместо Кризалис записку и несколько монет, лежащие на подушке.

Записка гласила:

«Сплеш!

Прошлая ночь, в виду мрачных и трагических событий, была просто ужасна, но твоё общество в кабаре смогло спасти её. Мы славно посидели и я была бы рада встретить закат вместе с тобой, но, увы, мне нужно покинуть тебя — очередное поручение госпожи.

Так что не пугайся моего отсутствия и не волнуйся. Когда придёт время, мы встретимся в Солнцелунном дворце. Закажи себе вкусняшек на оставленные деньги — это от меня вместо доброго вечера. :3

И когда вернёшься во дворец, то не болтай лишнего.

Кризи ♥»

То, что чейнджлинг пропала так внезапно, крайне озадачило Сплеша. Однако размышлять над этим не было никакого смысла, так что фестрал, бросив в сумку бумагу и деньги, покинул комнату.

Найтмер Мун не напрасно вчера предупреждала Кризалис про дождь — он-таки грянул. Точнее, грянул он для дневных пони, для Сплеша-то ненастье подкралось незаметно, пока тот спал. Подкралось и свило над городом купол хмурых туч, которые наплакали целые реки дождевой воды, затопившие улицы.

Летя к Солнцелунному дворцу, Сплеш не щадил ни себя, ни свои крылья, но так или иначе прибыл он, промокнув до последней шерстинки. Входя в замок, фестрал только и грезил о том, чтобы принять теплую ванну. Но перед этим нужно было заглянуть в свою комнату и сбросить сумку. Однако на полпути перед фестралом встало внезапное препятствие в виде Лон Шейда — капитана гвардии ночных пони, о существовании которого Файр Сплеш давно забыл бы, если бы тот изредка не мелькал во дворце тут и там.

И едва только увидев целенаправленно направляющегося в его сторону ночного единорога, Файр Сплеш приготовился к тому, что его между ним и его желанием согреться непреодолимой стеной встанет какое-нибудь важное поручение, от которого не удастся отмахунуться.

— Сплеш, тебя хочет видеть Её Высочество Селестия. Сейчас же.

— Это настолько срочно, что я даже не могу принять ванну?

— Да. И я не советую заставлять её ждать. Она не в лучшем расположением духа.

— Хорошо, — покорно кивнул фестрал, для которого вышедшая из себя Селестия была чем-то новым. — Куда мне идти? В тронный зал?

— Нет. В её башню, в личные покои. И поторопись. Она когда тебя требовала, была какая-то нервная.

Взвинченной Селестию Сплеш, да и вообще кто-либо из ныне живущих смертных пони, никогда не видел, так что на встречу с правительницей фестрал шёл со скверным предчувствием на сердце. Да и шёл не абы куда, а в одно из самых сакральных мест во всём королевстве.

“Хотя если верить словам Кризалис, то спальня Селестии мало чем отличается от проходного двора”, — хмыкнул про себя жеребец и тут же покраснел от закравшейся ему в голову шальной мысли о том, зачем Принцесса могла вызвать его в свою опочивальню. Однако Сплеш отогнал от себя подобный бред, решив, что правительница хочет обсудить произошедшее прошлой ночью. Но даже если так, зачем же затевать разговор в столь приватном месте?

“Чушь полнейшая… Выдумываю всякий бред, а всё из-за Кризалис”, — тряхнул рыжей гривой фестрал, усиленно отгоняя от себя образы правительницы, ищущей его общества в своей постели.

— А если Селестия всё-таки будет задирать перед тобой хвост? Согласишься? Такой шанс один на миллион! — раздался в голове жеребца вкрадчивый голосок любвиобильного перевёртыша.

— Ерунда, Селестия бы не позвала меня к себе ради чего-то подобного!

— А если вдруг?..

— А если вдруг… То спать с такой кобылой, пусть и Принцессой, это всё равно, что есть из нужника, — сразил мысленную собеседницу Файр Сплеш и, горделиво тряхнув влажной гривой, толкнул дверь, готовый и к серьёзному разговору, и к домогательствам. Однако уверенность жеребца пошатнулась, когда он увидел в покоях Солнечной кобылицы ещё и Лунную.

Королевские сёстры расположились на мягких бархатных лежанках и о чём-то переговаривались, но завидев стоящего в дверях смертного, они поспешили замолчать.

— Ты не постучался, Сплеш, — холодно заметила Луна.

— Прошу прощения, просто мне сказали, что Селестия срочно хочет меня видеть, вот я и спешил, — лихо нашёлся с оправданием Файр Сплеш, нервно помахивая хвостом.

— А представь, Селестия и Луна будут вдвоём тебя домогаться? Будешь выделываться или соблазнишься королевскими кобылицами? — гадко захихикал воображаемый голос Кризалис.

— Хорошо, что спешил, Сплеш. Заходи, — благосклонно кивнула Селестия, магией захлопывая дверь за крупом жеребца, — и поведай нам, куда пропала Найтмер Мун?

Застигнутый врасплох таким вопросом фестрал и думать забыл о недостойностях, принявшись переводить недоумённый взгляд с одного аликорна на другого.

— В каком смысле… пропала?

— В прямом, Сплеш, — с нажимом изрекла Луна. — Вот была Найтмер Мун в замке, а сейчас её здесь нет. Если так, значит она в каком-то другом месте. Где?

— Я… не знаю.

— Тогда где Кризалис? Вы двое уходили вместе. Куда она делась? — продолжала давить Луна, от былого радушия которой не осталось и следа.

В сознании Сплеша сиюсекундно всплыл текст оставленной перевёртышом записки, которую тот опрометчиво выбросил где-то на дождливых улицах Кантерлота.

"И когда вернёшься во дворец, то не болтай лишнего".

— Я… провёл с ней день в кабаре, а потом… не знаю.

— Или делаешь вид, что не знаешь, — с внезапной враждебностью произнесла Селестия, сверля фестрала пристальным взором аметистовых очей, в глубине которых начали угрожающе мерцать отблески затаённого гнева.

Сплешу стоило больших усилий не только устоять на месте и не шагнуть назад под напором взгляда правительницы, но и не отвернуться от неё. Впервые Принцесса перестала выглядеть в его глазах как ласковая и заботливая матушка всея Эквестрии, к которой каждый пони может обратиться за помощью.

Если раньше в фигуре Селестии Сплеш видел лишь утончённость и грацию, которой не каждая кобыла могла достичь, то теперь он смог разглядеть в ней и невероятную силу, сравнимую с той, которая была и в теле Найтмер Мун. И на какой-то миг фестралу показалось, что если Селестия поднимется и подойдёт к нему, чтобы продемонстрировать всю заключённую в её теле мощь, то он не сможет удержать язык за зубами, но на выручку ему внезапно пришла Луна:

— Думаешь, он помогал Нуне и Кризалис сбежать? Если так, зачем ему возвращаться во дворец? Чтобы у нас была лишняя возможность что-то узнать?

— Ну да… Это было бы не в стиле Найтмер Мун, — цыкнула Селестия. — Выбрала идеальный момент во время чисток в гвардии… Ещё этот дождь, который смоет все следы, так что её даже найти не получится.

— А что не так с этим дождём? Можно же вызвать пегасов, которые его разгонят,— нашёл в себе силы спросить Файр Сплеш.

— Это не природный дождь, а призывной, — пояснила Селестия. — Найтмер Мун вызвала его при помощи магии и наложила на тучи целую связку чар, чтобы от него нельзя было так просто избавиться. Она всё спланировала заранее… Или воспользовалась ситуацией. Мы даже не можем объявить её в розыск.

— То, что в гвардии чистка, не помешает нам отправить на поиски Нуны Сплеша, — весьма быстро нашла решение патовой ситуации Луна и выразительно посмотрела на неуверенно переминующегося с ноги на ногу жеребца. — Пусть займётся этим. Если кто и сможет не только напасть на след нашей строптивой кобылицы, но и заставить её вернуться, то только он.

— Возможно… А возможно и нет, если Найтмер Мун не поступила ещё умнее и не использует его, чтобы узнать ситуацию внутри дворца, — весьма холодно произнесла Селестия и недружелюбно посмотрела на сестру. — Ты слишком много ей позволяла и вот к чему это привело… Мы её упустили.

— Нуне шестнадцать лет и то, что она хочет свободы, вполне естественно. В конце концов, было очень глупо держать её на привязи и думать, что она смирится с этим. Тем более, когда у неё есть причина покинуть Кантерлот.

— Отправиться на западное побережье, чтобы рыскать в поисках тех, кто пытался похитить её в жеребячестве и подвергать себя опасности — это по твоему весомая причина? — ноздри Селестии начали гневно раздуваться. — Она могла поделиться тем, что выяснила, с нами, чтобы верные нам пони сами занялись расследованием, но она предпочла держать всё при себе.

— Потому что в этом вся Нуна. Ты и я… Нам уже больше ста лет, мы проделали немалый путь к власти и сделали не меньше, чтобы удержать её. А Нуна… Она только начинает жить, у неё свой путь и ей нужно пройти его. Без нашего участия.

— А ты не думала о том, куда её может завести этот путь? — спросила прижавшая уши Селестия таким низким тоном, что Файр Сплешу на миг показалось, что сёстры сейчас подерутся.

Старшая из Королевских сестёр смотрела на младшую, буквально требуя от неё ответа, но всё, что сделала Луна, так это тяжко вздохнуть и смиренным тоном произнести:

— Думала. Очень много думала. И я боюсь того, куда этот путь может завести Нуну. Но она должна его пройти и прийти либо к тому, чему мы с тобой так боимся, либо к тому, на что мы так надеемся. У неё своя жизнь и хотим мы этого или нет, но мы должны дать ей возможность самостоятельно распоряжаться ей. Какими бы печальными не были бы последствия.

— Даже если это будет стоить стабильности Эквестрии? Ты предпочтёшь, чтобы Найтмер Мун погрузила королевство в войну и хаос, если таков будет её путь?

Зная Луну, Файр Сплеш думал, что младшая Принцесса найдёт, чем ответить на столь жёсткий вопрос, но она молчала. И это показалось жеребцу страшнее, чем если бы Художница созвездий искренне ответила “да”. И не только ему, но и Селестии, глаза которой словно бы потемнели, словно солнце, которое затмила незримая тень.

И никогда ещё Файр Сплеш не был так рад тому, что о его существовании, похоже, все забыли. Но тешился этим чувством жеребец недолго, ибо в следующую секунду холодный взор Селестии пал на него.

— Файр Сплеш…

— Да, Ваше Высочество? — сглотнул фестрал вставший поперёк горла ком.

— Иди. Иди и сделай всё возможное, чтобы найти Найтмер Мун.

Несколько часов выпускного экзамена в академии выпили у Файр Сплеша меньше крови и выжгли меньше нервов, чем эти несколько минут, проведённые в одной комнате с двумя Принцессами. Стоило только жеребцу оказаться за порогом королевских покоев, как его ноги подкосились и он едва не рухнул на лестницу, которая спиралью закручивалась внутри корпуса башни Селестии. Но он устоял и, превозмогая слабость и озноб, начал спускаться, грезя лишь об одном — о тёплой ванне. Но долг и королевское поручение заставили забыть об этом и отправиться в покои Найтмер Мун.

В чертогах вреднейшей из аликорнов всё стояло так же, как в ту ночь, когда Сплеш играл с госпожой в шахматы. Даже фигурки на доске стояли на тех же позициях, напоминая фестралу о нанесённом ему поражении. И при взгляде на них обычно чёрствое сердце жеребца болезненно заныло, а в его рыжей голове раздалась крамольная мысль плюнуть на… на всё.

На Найтмер Мун с её закидонами, на аликорнов с их ношами и обязанностями, на Эквестрию, на гвардейский долг, на обещание Луне… На всё, что имеет отношение к увязшей в междоусобицах троице бессмертных кобылиц. К драме, над сутью которой Сплеш устал гадать и размышлять.

“Если эти кобылы друг с другом разобраться не могут, то я-то на что рассчитываю?” — задавался вопросом жеребец, закипая с каждой секундой, проведённой в покоях сбежавшего аликорна. Всё здесь Файр Сплешу напоминало и о Найтмер Мун, и о том, сколько времени и усилий он вложил в то, чтобы заслужить право называться её гвардейцем и оберегать её. И вот как она благодарит за службу…

“Использовала, как пешку, и просто ушла… Ненавижу!” — раскалённой иглой пронзила Сплеша гневная мысль и, не в силах терпеть причинённую ею боль, он с силой смахнул шахматы со стола, а потом с удовлетворением увидел, как доска разломилась на две части, а фигурки с грохотом разлетелись по полу.

Ведомый требующим удовлетворения гневом Файр Сплеш определённо сломал бы что-нибудь ещё, если бы взгляд его янтарных глаз не проследил за тем, как сиротливо фигурка чёрного короля закатывается под шкаф, в тени которого притаились скомканные листы бумаги.

Чувства отошли на второй план и фестрал, заинтересовавшись находкой, достал один из листов, а развернув его, он прочитал такие слова, какие в последнюю очередь ожидал получить в свой адрес от Найтмер Мун:

~~Дорогой Мой Верный~~ Преданный Мне гвардеец Файр Сплеш,

Мы, твоя госпожа Найтмер Мун, довольны тем, как ты Нам служишь. Но Мы должны проститься с тобой, ибо Нам предстоит…

Но что там предстояло, Файр Сплеш и не узнал, так как Найтмер Мун усиленно замала записку в чернилах, так что написанное невозможно было прочитать. И тогда фестрал достал другую.

Файр Сплеш, Наш ~~верный пони~~ преданный гвардеец,

ты верно служил Нам и Мы ~~искренне~~ ценим твои старания. Из всей гвардии Солнцелунного дворца только тебя одного Мы можем назвать…

Кем Найтмер Мун хотела назвать Сплеша, пегому фестралу оставалось только гадать, ведь именно на этой ноте чёрный аликорн прекратила писать, оставшаяся недовольная тем, в какую сторону её понесли мысли.

Был ещё целый десяток бумажек, но лишь на одной из них Найтмер Мун изложила то, что было у неё на уме, до конца.

Файр Сплеш,

на свете немного пони, которые достойны того, чтобы Я была с ними искренна. Ты — один из них. Изначально Я не хотела видеть тебя Своим гвардейцем, но твои преданность, упорство и настырность, которая Меня жутко раздражает, делают тебя достойным того, чтобы быть Моим защитником. Единственным, но стоящим тысячи тех пони, которые охраняют Луну или Селестию.

Однако больше всего Мне запало в сердце то, что ты пронёс благодарность ко Мне через года. Посвятить Мне свою смертную жизнь только из-за того, что Я помогла тебе когда-то обрести свой особый талант и знак отличия… С Моей точки зрения, с точки зрения бессмертного аликорна, это невероятно глупо. Однако Я по-своему ценю и уважаю такую самоотверженность, хотя Мне и кажется, что Я её не достойна. Потому что Я намерена пренебречь ей.

Я отправляюсь в путешествие. В далёкое и долгое. И рядом со Мной тебе нет места, Сплеш. Ты верно служил Мне, пусть и недолго, и сейчас самое время тебе посвятить свою смертную жизнь самому себе. Иди и наслаждайся ею. И жди того часа, когда Моё имя будет греметь по всей Эквестрии, а ночные пони будут славить Меня, как свою Королеву.

Твоя госпожа,

Найтмер Мун

Значит, покровительница, теперь уже бывшая, оставила Файр Сплешу слова прощания. Это немного, но умерило гнев в сердце пегого жеребца несмотря на то, что Найтмер Мун не попыталась даже донести записку до адресата. Но, пожалуй, то и неудивительно, ведь ей, как всегда, помешали собственные вредность и высокомерие… В свою же очередь Файр Сплешу помешали внять словам Найтмер Мун как раз те его качества, о которых она упомянула, так что он принялся с пронырливостью хорька исследовать покои младшей из аликорнов, ища хоть какие-то намёки на то, куда она могла отправиться.

При всей расчетливости Найтмер Мун было бы странно найти подсказки, указывающие цель и направление её путешествия, так что Сплеш даже не смог неприятно удивиться, когда поиски успехом не увенчались. Тогда фестрал решил спуститься в королевскую темницу и пообщаться с пони, которые напали на него вчерашней ночью — наверняка внезапной побег Найтмер Мун связан с тем, что ей удалось выпытать у них и Брайвстоуна при помощи ментальной магии.

Файр Сплеш приготовился к тому, что придётся переступить через себя и, возможно, закон, чтобы узнать необходимое, но надобности в этом не оказалось. Найтмер Мун, предусмотрительность которой фестрал хоть и уважал, но несмотря на это, всё равно недооценил, позаботилась и об этой ведущей к ней ниточке.

— Вряд ли они тебе что-то скажут, — обречённо покачал головой главный надзиратель. — Кто-то неплохо прополоскал им мозги, так что они теперь считают себя заточёнными в тела смертных пони Их Высочествами Селестией и Луной.

— Серьёзно?

— Агась. Даже когда сама Луна спустилась в подземелье, они начали обзывать её самозванкой и требовали арестовать. Её Высочество попыталась вправить им мозги, но сказала, что это займёт прилично времени. Мол, свести пони с ума не стоит много времени, а вот привести их в себя — дело очень долгое и кропотливое.

Проклиная и восхищаясь прозорливостью Найтмер Мун, Сплеш вернулся в комнату некоронованного аликорна, повторно перерыл содержимое всех шкафов и комодов, перелистал все книги в поисках пометок и заметок. Однако сколько бы усердия и тщания фестрал не прилагал к поискам, они не были должным образом вознаграждены.

Тогда Сплеш отправился в библиотеку, надеясь разузнать, какие книги читала Найтмер Мун там. В тёмное время суток за храм знаний отвечала ночная единорожка, которая смотрела на мир сквозь стёкла больших очков с такой отрешённостью, будто реальный мир её давно уже не волнует. А уж на вторгшегося в её владения пегого жеребца она и вовсе глядела, как на кого-то, кто по недоразумению зашёл в подответственную ей часть замка.

— Я хочу взглянуть на учётные записи — мне нужно выяснить, какие книги брала Найтмер Мун, — перешёл к цели своего визита Файр Сплеш, но вместо ответа от единорожки он добился лишь недоумённого выражения морды и обескураженного вопроса:

— Какая ещё Найтмер Мун?

Сплеш мысленно выругался. Разумеется беглянка успела подкорректировать память библиотекарше перед тем, как выбраться из дворца. Аликорн даже не преминула заглянуть в учётную книгу и избавиться от записей, которые хоть немного проливали свет на то, что ей было интересно, и глядя на обрывки бумаги, торчащие из пожелтевших страниц, Файр Сплеш только мог пораженчески продекларировать:

— Здесь искать нечего…

Было стыдно приходить к башне Принцессы Луны с пустыми копытами и печальной вестью на устах, однако Сплешу больше ничего не оставалось и после очередного рысканья по покоям пропавшей кобылицы он понуро поцокал к опочивальне младшей из Диархов. Обычно бдительные личные стражи Принцессы не стали задерживать фестрала с вопросами, а молча пропустили на винтовую лестницу.

Преодолевая одну ступеньку за другой, Сплеш поднялся к двери в опочивальню Луны, где и застыл в нерешительности, надеясь, что какая-нибудь светлая догадка внезапно озарит его рыжую голову и даст возможность с новой силой продолжить поиски. Но чем дольше фестрал стоял у входа в спальню Принцессы, тем сильнее он ощущал собственные беспомощность и невозможность что-либо сделать. Однако не постой он так какое-то время, то не расслышал бы голоса, раздававшиеся по ту сторону двери.

Первый фестрал различил — Луна. А второй, тонкий и писклявый, будто принадлежал маленькому жеребёнку. Файр Сплеш замер и весь ушёл во слух, стараясь различить хоть одно слово, но плотная дубовая дверь надёжно хранила тайну происходящего за ней разговора, который пришлось прервать осторожным стуком.

— Входи, Сплеш. Судя по-твоему никакому выражению лица, ты пришёл ни с чем, — блеснула выводом Луна, сидевшая на кровати довольно причудливой формы, которая была сделана в виде полумесяца. Рядом с ней лежал жёлтый плюшевый утёнок, глазки-пуговки которого были раскосыми. А ещё на Принцессе не было ставших частью её образа регалий из чёрного металла, но из-за их отсутствия окружавший кобылицу шарм царственности никуда не делся. Каким-то образом Луна могла поддерживать его и без наличия дорогих побрякушек.

— Да. Я пытался что-нибудь выяснить, но всё тщетно. Найтмер Мун умеет заметать следы. А я Вам помешал? Вы вроде с кем-то говорили.

— Да, я говорила со своим утёнком. У меня с детства осталась привычка разговаривать с мягкими игрушками, когда я на нервах. Проходи.

Не ожидавший такого приглашения, Сплеш неуверенно потоптался у порога, но всё-таки зашёл внутрь и закрыл за собой дверь.

— Располагайся, разговор предстоит непростой. Ты же наверняка хочешь меня о чём-то спросить.

— А Вы? У Вас разве нет ко мне вопросов? Иначе зачем Вы пригласили меня войти? — спросил Сплеш и бросил пронзительный взгляд на Луну, но та лишь улыбнулась в ответ.

— Ты прав, Сплеш, парочка вопросов к тебе действительно есть, — призналась Принцесса поудобнее укладываясь на постели и обнимая плюшевого утёнка, в то время как её гость расположился на одной из множества лежащих у зажжённого камина подушек. — Найтмер Мун нет… Что ты будешь делать без неё?

— Попробую всё-таки разузнать, куда она могла отправится.

— У тебя ничего не получится. Нуна не хочет, чтобы её нашли, а значит как следует позаботилась о том, чтобы этого не допустить. Она порывиста, эмоциональна, иногда глупа, но… это не значит, что она поступает соответствующе.

— О нет, Найтмер Мун очень умна. Я в этом убедился, когда играл с ней в шахматы. Просто она всегда… себе на уме.

— Это тебе так кажется, — хмыкнула Луна, поглаживая плюшевого утёнка в своих копытцах. — Я знаю Нуну, как облупленную, так что то, что происходит у неё в голове, для меня не такой уж и секрет.

— Я бы попросил поведать его мне, но… Пусть останется загадкой, — на пятнистой вытянутой морде жеребце заиграла скупая улыбка. — Я хочу сам решить её, без Вашей помощи.

— Всё-таки не оставляешь надежду отыскать её? Упрямый ты, конечно, Сплеш. Нуна бы сказала, что упрямый, как осёл. С другой стороны, где бы ты сейчас был, если бы не твоё упрямство? — Луна со вздохом покачала звёздогривой головой. — Я ценю верность, но ты и правда думаешь, что твоя стоит того, чтобы продолжать волочиться за Нуной?

— Наверное, нет. В конце концов, даже собаки убегают от своих хозяев, которые от них отпинываются. Но… Где я буду, если откажусь служить ей?

— Ну да. Участь простого гвардейца-истукана — это не для тебя. Хотела бы я помочь тебе избежать её, но… Я не могу это сделать. Всё зависит от тебя, Сплеш, и того, насколько ты пронырливый. Может тебе и удастся выследить Нуну, но я сомневаюсь.

— В моей пронырливости?

— О нет, в ней-то я как раз уверена, — тепло улыбнулась Принцесса. — Но в Нуне я уверена куда больше. Если она чего-то хочет, то она это сделает.

— И опять же, говорите так, будто она Вам родная дочь.

— О нет, ни у одной смертной матери нет такой связи со своими детьми, как у меня с Нуной, — с некоторым пренебрежением ответила Луна, которое Сплеш прежде за ней не замечал. Зато видел у Найтмер Мун.

— Вы уже говорили это, для меня это звучит как попытка набить себе цену и показать, что аликорны не чета нам, смертным, — ответил Сплеш, с интересом наблюдая, как выражение лица Луны приобретает обиженное выражение. — Так что извините, Ваше Высочество, но мне сложно воспринимать Ваши слова иначе. Если Найтмер Мун не плоть от Вашей плоти, то кто она тогда? Кто Вам может быть ближе, чем собственный жеребёнок?

— Ха, говоришь так, будто у меня когда-то были дети, — ухмыльнулась Луна.

— А разве не было?

— Не было, — от ухмылки Луны не осталась и следа, а над её головой будто нависла туча мрачного гнева. — Что, Кризалис рассказала тебе про то, что у меня где-то есть тайное кладбище моих детей? И я там провожу целые ночи, лью по ним слёзы в истерике приговаривая “они все умерли!” и прочий бред? — голос Луны прибавил в силе, так что стены покоев задрожали, заглушив шум дождя и стук капель по окну.

Сплешу на какой-то миг даже показалось, что башня правительницы начала опасно наклоняться в сторону, грозясь вот-вот рухнуть. Фестрал рефлекторно встал на ноги, готовый вылететь в окно, но то было лишь его обманчивое ощущение и башня Лунной Принцессы стояла так же неподвижно, как и всегда.

— А что про мою сестру? — продолжала меж тем Художница созвездий, глаза которой начали издавать белёсое сияние. — Что все служащие Солнцелунного дворца прошли через её постель? Что она так мечтает о своих собственных детях, что спит с каждым смертным, который согласится прыгнуть к ней в кровать? Или что для бессмертных аликорнов в порядке вещей скакать с одного члена на другой?

— Если честно, — практически заставил себя произнести Файр Сплеш, кое-как оторвав от нёба прилипший к нему язык и заставив себя прижать круп к подушке, — я не особо поверил в слова Кризалис. Звучало больше так, будто она сама высмеивает то, что говорит.

— Да, есть у неё такая привычка, — со вздохом согласилась Луна и её взметнувшийся в своём звучании голос зазвучал, как прежде, а глаза перестали светиться. — Она знает нас слишком хорошо, чтобы всерьёз говорить об этом. Хотя многие пони верят в это и без её стараний. И это лишний раз доказывает то, что смертные достойны доли того презрения, которое к ним питает Нуна. Хотя я и пытаюсь убедить её в обратном… Я не ожидала, что ты поверишь в эти идиотские слухи про меня с сестрой, Сплеш. Может ты ещё веришь, что луна состоит из сыра?

— Нет, не верю, — уязвился Файр Сплеш, отчётливо расслышавший в голосе Луны разочарование, которое нанесло неслабый удар по его гордости. — Но слух про то, что у Вас были смертные дети, которых Вы потеряли, показался мне логичным. Тем более то, как вы относитесь к Найтмер Мун…

— О, нет. Ни у меня, ни у Селестии, не было детей. Да и жеребцов тоже, если тебе прям так интересна наша личная жизнь.

— Прям… вообще?

— Вообще, — отрезала Луна, всем своим видом показывая недовольство тем, в какое русло свернул разговор. — Однако тебя вроде интересовало то, что это за особая связь между Нуной и мной… Так вот, всё очень просто Сплеш, Найтмер Мун — это я.

Глядя в окно, за которым все ещё бушевала непогода, Сплеш не видел ничего дальше стекла, которое по ту сторону дождевая вода занавесила шторами сплошного водопада. Однако даже если бы погодное ненастье прекратилось, фестрал всё равно ничего бы не разглядел дальше наружного подоконника. И дело вовсе не в мраке созревшей ночи, а в том, что перед собой он видел Луну.

Несколько часов минуло с их разговора, а образ Лунной кобылицы преследовал фестрала так, будто был нарисован на сетчатке его глаз. Она смотрела на него, а её тёмно-синие уста из раза в раз повторяли: “Найтмер Мун — это я”, а Сплеш внимал им, как в первый раз, не обращая внимания на стук капель по подоконнику.

— Ты же помнишь про Долгую ночь, которая была шестнадцать лет назад? — спросила Луна, поудобнее перехватывая плюшевого утёнка в своих копытах и нежно потираясь о его пушистую голову подбородком. — В ней повинна не только Найтмер Мун, но и я.

— И… Как это понимать?

— А так, что Найтмер Мун — это тёмная сторона моей души, порождённая ненавистью, обидой и завистью. Она олицетворяет мои тёмные помыслы и желания. И я поддалась ей… Когда это случилось, я, в какой-то степени, перестала существовать и моё место заняла Найтмер Мун. Она стремилась к тому, на что я бы никогда не решилась — свергнуть Селестию и взять власть в Эквестрии в свои копыта.

— Но… Зачем?

— Чтобы править единолично. И мучать смертных пони, которые пренебрегали мной и воздавали все почести моей сестре. Селестия собрала разрозненную после свержения Дискорда Эквестрию воедино, а я… а я занималась тем, что оберегала пони от кошмаров, украшала небо созвездиями, пыталась проводить реформы и писала судебник. Делала всё, чтобы Эквестрия не развалилась через какие-то десять лет после нашего воцарения. Но… пони больше радовались тому, что очередной кусок земли вернулся в состав королевства, чем новым законам и положениям, которые я вводила, чтобы обеспечить покой и процветание Эквестрии.

— Наверное потому, что присоединение новых областей проще понять и осмыслить, чем введение каких-нибудь законов, — хмыкнул Сплеш.

— Наверное… В любом случае, Селестия сияла, а я всегда была в её тени, хотя делала ради блага пони не меньше, чем она. Не только для дневных, но и для ночных. Ночным пони было трудно найти себе место в Эквестрии — все почётные должности, плодородные земли… Всё принадлежало дневным пони. Ночные пони пришли в страну, которую когда-то оставили, чтобы спастись от Зимы Виндиго, но только для того, чтобы обнаружить, что в ней им больше нет места. Я пыталась что-то сделать с этим, но… Примирить два народа какими-то бумагами, которые я подписывала, чтобы помочь ночным пони стать частью Эквестрии, оказалось невозможно. Нет… Два народа объединяют не бюрократия и какие-то там статьи в судебнике, — Луна горестно вздохнула. — Несмотря на все мои старания, у меня ничего не получалось и, в какой-то момент, я позволила отчаянию и обиде завладеть мной. И когда это случилось, я обратилась в Найтмер Мун.

— Откровенно говоря, мне пока сложно представить, каково это, стать тёмной стороной самой себя, Ваше Высочество, — признался тогда Сплеш, на себе ощутивший часть титанического веса той ноши, который несла на своих плечах Луна, и которой она так искренне делилась с ним, будто он был для неё равным.

— Ты знаешь свои пороки и тёмные мысли, Файр Сплеш? Ты знаешь, чего ты в себе боишься и чему боишься поддаться? Представь себе, что всё это настолько захлестнуло тебя с головой, что ты забыл самого себя и живёшь только этим… Вот что значило для меня стать Найтмер Мун.

— Но если Найтмер Мун, это Вы, тогда…

— Когда я, как Найтмер Мун, устроила Долгую ночь, мне пришлось сразиться с Селестией и ей, чтобы одолеть меня, пришлось использовать Элементы Гармонии.

— Те самые, благодаря которым был свергнут Дискорд?

— Да. Они отделили от меня Найтмер Мун, дали ей её собственное тело. Тело, которое наполовину состоит из магии. Да, Сплеш, Нуна в какой-то степени является магическим существом. Поэтому она может не спать несколько суток. Но этот нюанс не особо важен. В отличии от того факта, что я взяла на себя ответственность вырастить Найтмер Мун и помочь ей преодолеть те злобу и ненависть, которые живут в её сердце. С первой задачей я справилась, но вот со второй… — Луна поджала губы и потупила полный болезненной горечи взгляд. — Она оказалась мне не по силам.

Вспоминая этот разговор, Файр Сплеш вновь ощутил те отчаяние и беспомощность, которыми были пропитаны слова Принцессы. И сердце жеребца откликалось на них жалостью, какую можно испытать только к матери, которая сокрушается о своей нелёгкой родительской доле, которую усложняет трудный и неблагодарный ребёнок. На какой-то миг Файр Сплеш подумал, что его мать так же бессильно причитала отцу, когда сын решил поступить в гвардию. И как Сплеш был уверен в том, что его мать беззаветно любит его, так же он не сомневался в чувствах Луны к Найтмер Мун.

Они не были безответными. Однако что могло подтолкнуть Найтмер Мун к тому, чтобы сбежать и заставить Луну так сильно переживать?

— Вшивые аликорны с их вшивыми тайнами, — проворчал Сплеш, понимая, что ответы на мучавшие его вопросы ускользнули во мрак неизвестности вместе с крылорогой беглянкой.

Несмотря на пессимизм, Луна не теряла надежды найти пропавшую воспитанницу и она попросила Файр Сплеша зайти к ней с визитом в её покои в завтрашнюю ночь. Фестрал искренне хотел верить, что каким-то образом, но ей удастся узнать, где находится её ненаглядный “утёночек”. В конце концов, Луна же не просто Принцесса, но целый аликорн, сведущий во множестве магических наук! Наверняка она что-нибудь придумает. И сквозь тешащий шёпот надежды, Файр Сплеш различил скрип открывающейся двери.

Ушедший в себя жеребец непроизвольно вздрогнул, не готовый к внезапному гостю, коим оказался Лон Шейд. Пегой жеребец был готов вскочить с нагретого крупом кресла и отдать честь, но он удержал себя, посчитав неожиданный визит слишком подозрительным. И в этом выводе ему помогали укорениться плутовская ухмылка, застывшая на устах командира, и шальной блеск в его жёлтых глазах.

— Ну привет, красавчик. Скучал по мне? — в кокетливой манере произнёс командир и затейливо подмигнул гвардейцу, который исподлобья смерил его недружелюбным взглядом.

— Это последнее, что я хотел бы услышать из уст другого жеребца, Кризалис.

— Мог бы подхватить мою игру, — раздосадованно протянула оборотень, принимая свой истинный облик и снимая шлем, давая волю водорослеобразной гриве. — Ну да ладно… Зато теперь я знаю, что ты не по жеребцам.

— А вот я не знаю и не понимаю, что происходит, — взял угрожающе низкий тон произнёс Сплеш, вставая с кресла. — Найтмер Мун сбежала, а ты здесь… К чему это?

— Да к тому, Сплеш, что наша госпожа знает, где искать тех, кто стоит за тем, что было вчера, и она идёт за ними, — поведала Кризалис, не без удовольствия наблюдая, как обычно непроницаемое лицо жеребца вытягивается в удивлении. — Эта история началось очень давно, Сплеш, задолго до твоего появления в Кантерлоте, но именно благодаря тебе начался её новый виток, которого наша госпожа так долго ждала.

— Но я ей больше не нужен.

— Нужен, она просто сама себе в этом ещё не призналась, — поведала Кризалис, усаживаясь на постель и покручивая головой, разминая шею. — Если ты пойдёшь со мной и встретишься с ней, то она примет тебя обратно.

— А не слишком ли много чести падать в ноги Найтмер Мун после того, как она отказалась от меня?

— Для такой дурочки, как наша госпожа, даже слишком много. Но подумай, Сплеш, кого ещё Найтмер Мун примет обратно к себе на службу, кроме тебя? Из всех пони Эквестрии ты и я единственные, кто может находиться подле неё. И мы должны быть рядом с ней, потому что никому, кроме нас, она не нужна.

— Целый народ ждёт прихода своего аликорна, так что Найтмер Мун очень быстро найдёт пони, которые будут готовы прыгнуть за неё в огонь.

— Это факт, но… Кто из этих пони знает Найтмер Мун так, как мы? Кому из них наша госпожа может беззаветно доверять? С кем из них она связана узами, которые образовались в далёком прошлом? — задавала Кризалис один вопрос за другим, пристально вглядываясь в янтарные очи Файр Сплеша, стараясь различить в них то, что было так необходимо, чтобы её уговоры возымели эффект — сомнение.

И хоть разговор был непростым, Сплеш умело держал морду кирпичом, так что его собеседнице помогало только одно — врождённое умение чувствовать чужие эмоции. Оно же и подсказывало оборотню, что она выбирает правильные слова, которые и лечат уязвлённую гордость молодого гвардейца, и служат крючками, которыми она утянет его за собой.

— Я понимаю, Сплеш, что служить нашей госпоже очень непросто, — Кризалис подошла к фестралу и ободряюще коснулась его копытом, — но из смертных никто не поймёт её лучше нас, таких же отверженных и одиноких, как и она.

— Один вопрос… Она сама-то себя понимает?

— Конечно нет! Поэтому мы и должны быть рядом с Найтмер Мун! Кто-то же должен открыть ей глаза на саму себя и на то, какой она порой бывает дурой.

— Луна не смогла это сделать, а у нас получится?

— А что, это значит, что мы не должны попытаться? — почти оскорблённо вопросила Кризалис, нахмурившись. — Луна многое сделала для Найтмер Мун, но она не сделает то, что сейчас просто необходимо — отпустить её в свободный полёт. Луна будет сидеть на ней, как курица на яйцах, а это не приведёт ни к чему хорошему. То, что Найтмер Мун психанула и сбежала — это не внезапно, это очень даже ожидаемо. А то, что вчера произошло, лишь подстегнуло её к этому. Дало ещё один повод, так сказать.

— Ладно… — вздохнул Сплеш, которого уговоры Кризалис вынудили поступиться своей оскорблённой гордостью. — Я подумаю, возвращаться к Найтмер Мун или нет, но это зависит от того, что она мне скажет, когда я вновь увижусь с ней. Где она?

— О, это я тебе не могу сказать, — чёрные губы Кризалис тронула виноватая улыбка, — Могу только обеспечить встречу с Найтмер Мун. А хочешь ты её видеть, или нет, тут уж решай сам. Но решай сейчас, потому что у меня нет времени ждать, пока ты всё взвесишь и обдумаешь. Я и так действую наперекор приказу Найтмер Мун, оставаясь во дворце и разговаривая с тобой. Ты отныне либо с ней, готовый терпеть и мириться с её закидонами, и до самого конца, либо… нет.

— Хорошо, я с вами.

— Что, прям так сразу? — удивилась Кризалис, чьи зелёные глаза едва не полезли на лоб от удивления. — Я думала, ты ради приличия хотя бы пару минут подумаешь.

— Зачем? Я изначально шёл в гвардию ради аликорна, благодаря которому я обрёл свой особый талант, так что мне нет смысла оставаться на службе, если я буду служить кому угодно, но не ему. Я пойду с тобой, Кризалис.

То, что обстановка во дворце накалилась, было заметно невооружённым глазом. Ночная прислуга ходила на кончиках копыт и боязливо оглядываясь, боясь угодить на допрос к страже, которая будто нарочно старалась разглядеть шпиона в каждом встречном пони. Некогда ходившие по коридорам важные господа из ночного народа исчезли и Файр Сплеш искренне хотел верить, что они просто стараются лишний раз не попадаться на глаза гвардейцам.

Так же от внимания фестрала не укрылось то, что знакомых лиц на посту стало поменьше, зато появились пони, которых он прежде не видел во дворце. И подобное было неудивительно в свете начавшейся охоты на аликорнистов и тех, кто мог им потворствовать. Единственное, о чём беспокоился Сплеш, так это о том, что созданная суматоха может помешать ему и Кризалис выбраться из Кантерлота.

— Не волнуйся, Сплеш. В столице сейчас, конечно, все на нервах, но нам никто и ничто не помешает, — поспешила заверить жеребца вновь принявшая облик Лон Шейда Кризалис, стоило тому поделиться с ней своими опасениями, когда они проходили по неохраняемому коридору, который вёл к саду. — Есть несколько потайных ходов, которые ведут из дворца и я знаю, где находится один из них. Самый неприметный, самый неочевидный и самый далёкий от посторонних глаз.

— В саду, что ли?

— Да, возле фонтана. Помнишь, как пройти туда?

Хоть вопрос и звучал обыденно, но в голове Сплеша он отозвался болью. Фестрал прекрасно помнил, каких усилий ему стоило найти выход из лабиринта, и возвращаться в него, забыв о том, как ему это удалось, совершенно не хотелось. Тем более в столь сильный ливень, от которого вряд ли спасёт накинутый походной плащ с капюшоном.

Однако деваться было некуда и фестрал с чейнджлингом шагнули навстречу нанестью, чтобы спустя несколько минут блужданий по лабиринту из высокой изгороди таки добраться до искомого фонтана. До того самого, возле которого Сплеш во всей красе узрел свою будущую покровительницу в первый раз.

Вновь оказавшись в этом судьбоносном месте, фестрал на какой-то миг предался воспоминаниям, в которых Найтмер Мун ещё казалась таинственной и величественной, словно божество, которое Сплешу посчастливилось увидеть. Так странно сейчас было осознавать, что некогда превозносимый им аликорн оказался не так уж далёк от обычного смертного существа, со своими достоинствами и недостатками.

И пока Сплеш предавался воспоминаниями и размышлениям, Кризалис при помощи магии сняла верхнюю чашу фонтана, после последовал черёд средней, затем нижней, самой большой, и уже секундной позже от былой конструкции остался лишь мраморный столб, из верхушки которого продолжала бить вода. Однако Кризалис не обошла вниманием и её, провернув её. Что-то щёлкнуло и дно фонтана пришло в движение, обращаясь уходящей под землю витиеватой лестницей.

— Как это смогли построить… — удивился Сплеш, наблюдая как покрытые зелёным налётом плиты фонтана раскладываются в ступеньки, по которым куда-то вниз, во мрак, стекала вода.

— Не знаю, заморочились как-то, — пожала плечами Кризалис, перелезая через фонтан и ступая на лестницу. — Пошли, Сплеш, пока тебя и Лон Шейда не хватились.

— Кстати, а что с ним?

— Ну… — Кризалис смущённо отвела взгляд. — Я его загипнотизировала и, пользуясь случаем, решила поиграть с ним… по-особу. Ну знаешь, кандалы, плётки, антимагические колечки для единорогов… В общем, он сейчас лежит прикованный к своей постели и… вот. Интересно даже, когда его найдут?

Несмотря на то, что под землёй пару встретили холод, сырость и запах плесени, там было намного лучше, чем снаружи. И тише, пусть звенящее эхо цокота копыт и отражалось от каменных стен. По достоинству оценив здешнюю акустику, Сплеш и Кризалис шли молча, надеясь что потайной проход из Солнцелунного дворца вскоре закончится.

И ожидания их не обманули. Уже через несколько минут на пути беглецов встала закрытая на засов дверь, за которой их ждала подземная часть акведука, который снабжал водой весь Кантерлот.

— Чудно. Куда дальше? — спросил Сплеш, выходя на навесной балкон, который протягивался вдоль высоких стен водоводного сооружения, почти под самым сводчатым потолком.

— Вверх по течению, до смотрового колодца. Там поднимемся и окажемся за пределами столицы, — ответила Кризалис, почувствовавшая себя в достаточной безопасности, чтобы принять свой истинный облик и сбросить гвардейские доспехи.

— Очень удобно, ничего не скажешь.

— Ну, водоносная система Кантерлота создавалась с расчётом на то, чтобы живущие в столице пони могли воспользоваться ей для побега, в случае чего. Ладно, пошли, надо поторопиться, — распорядилась Кризалис и порысила в ту сторону, откуда прибывала вода.

— И многие знают про этот путь из столицы? — полюбопытствовал Сплеш, поправляя набитые провизией седельные сумки под плащом и нагоняя начавшую поторапливаться спутницу. — А то ведь могут найтись те, кто захочет воспользоваться им не по назначению.

— Нет, немногие. Всё-таки, в этом и заключается прелесть потайных ходов. Если бы о них знали все, то они не были бы потайными, верно? — ухмыльнулась Кризалис и Сплеш готов был поклясться, что даже без ночного зрения увидел бы блестящие сквозь тьму клыки собеседницы — настолько ослепительными они показались ему в своей белизне. — Вход в акведук охраняют, чтобы кто попало сюда не лазил.

— Кому он вообще сдался-то?

— Жеребятам, например, которые вечно норовят залезть куда не следует. И контрабандистам из ночных пони! Они бы воспользовались им, чтобы провести в столицу какую-нибудь нелегальщину.

— Тебе Найтмер Мун про этот проход рассказала? Или ты сама как-то додумалась?

— Найтмер Мун, конечно же! Я бы в жизнь не узнала про потайные ходы Солнцелунного дворца своим умом, потому что… Нет, серьёзно, кто бы мне про это рассказал, кроме неё?

— Луна, например. Она, вроде, к тебе хорошо относится.

— Да, Луна очень добрая, — потеплевшим голосом произнесла Кризалис, но она не позволила себе поддаться явно нахлынувшим на неё в этот момент тёплым воспоминаниями, вдруг заявив: — Давай прибавим шагу.

Дойдя до искомого колодца и выбравшись наружу, Файр Сплеш испытал непреодолимое желание залезть обратно. Ливень как шёл, так и продолжал идти. Разве что ночь сменилась поздним утром, если судить по тучам, которые сменили окрас с чёрного на тёмно-серый.

И хоть стена дождя стояла плотная, а расползшиеся повсюду тени были почти столь же густы, как в тёмное время суток, ничто не помешало Сплешу разглядеть возвышающиеся над ним со всех сторон высокие скалистые горы и утёсы, у подножия которых распушили листву высокие деревья.

— Где мы? — спросил пегой пони поднявшуюся вскоре после него Кризалис.

— Где-то среди Жеребестовых гор, в каком-то горном подлеске, судя по всему. Не знаю, как правильно называются такие рощицы посреди гор, но мы в одной из них. — ответила Кризалис, щурясь из-за заливающей ресницы воды. — Находимся где-то над Кантерлотом. И где-то там, ещё дальше, среди гор, находятся устья тех рек, которые текут в столицу, и то озеро, воды которого питают её.

— Спасибо, конечно, за эту минутку географии, но она нам чем-то поможет? Как нам спускаться? Куда идти?

— За мной, Сплеш. Тут есть одна тропа, по которой можно спуститься. Дойдём до скалистого склона, а там уже завершим спуск на крыльях. Вернее, ты завершишь, а заодно поможешь и мне, — виновато улыбнулась Кризалис. — Просто с моими насекомообразными крыльями не получится полететь в такой дождь.

— Превратись в пегаса или фестрала. Необязательно садиться мне на шею.

— Это была бы дельная мысль, Сплеш, если бы не один нюанс… Я не могу летать в облике крылатых пони. Я копирую их образы, а не анатомию и строение крыльев, так что если я попробую взлететь, я не только прерву маскировку, но и… полечу на своих родных, — не роняя с морды ухмылки поведала Кризалис и демонстративно потрещала прозрачными крылышками. — Так что придётся мне прокатиться на тебе. Ты ведь не против… подставить мне свою спину, а?

На такую просьбу Сплеш лишь ответил обречённым вздохом, понимая, что бегство из столицы выдастся намного труднее, чем он представлял.

Сплеш наивно думал, что после спуска с горы он с Кризалис прервётся на заслуженный сон — всё-таки позади осталась долгая и насыщенная на события нервная ночь, от которой уже хотелось отвлечься. Фестрал полагал, что его спутница заранее приготовила какой-нибудь лагерь, где они остановятся для отдыха, но как оказалось, он ошибся.

Спустившись с гор вместе с восседающей на спине Кризалис, Файр Сплеш прервался вместе с ней на скорую трапезу, а затем продолжил путь, следуя за спутницей, которая повела его через лес, пропахший травой, листьями, сырой землёй и дождевой водой. Эта смесь запахов бодрила, но духота чащи сводила его воздействие на нет и Сплешу приходилось продолжать идти в полудрёме от усталости. Однако он не жаловался, не желая ронять себя в глазах Кризалис, которая также была не в лучшем состоянии.

В какую-то секунду в рыжую голову жеребца закралось подозрение, что он с оборотнем безнадёжно заблудились, но когда из леса они вышли на опушку, у кромки которой пролегала дорога... Один лишь её вид наполнил горе-странников силами и они начали предвкушать отдых в какой-нибудь деревне или городе, в которые тракт мог их привести.

Упование Сплеша и Кризалис не были напрасны — через какое-то время они вышли к небольшой деревушке, жители которой предпочли ютиться по домам в часы суровой непогоды. Лишь в огородах покачивались промокшие насквозь пугала, которые пусть и выглядели уныло посреди пасмурной серости, но отнюдь не отпугивали сбежавшую из столицы парочку. Куда больше внимания они обращали на поднимающийся из кирпичной трубы здешнего трактира седой дым, чем на какие-то чучела…

Как и ожидалось, в столь непогожий день чуть ли не все пони деревни собрались в единственном на всё селение выпивальном заведении, прожигая неожиданный выходной за кружечкой горячительного. И настроение у собравшихся селян было настолько хорошим, что они даже не восприняли в штыки внезапное появление ночного пони в лице Файр Сплеша, продолжая кутить. А уж Кризалис, которая приняла облик какой-то земнопони, они удостоили лишь сочувствующими взглядами — всё-таки промокла под дождём до последней шерстинки, бедняжка.

Куда меньше безразличия выказала хозяйка заведения, которая с радушием, заботой и беспокойством примерной матери приветила пару заглянувших на постой беглецов, погнав их греться у очага и снабдив по кружке горячего компота, гостеприимно заверив, что платить за него не придётся.

— Сейчас ещё вам ванну приготовлю. Залезете и согреетесь, — пообещала трактирщица и, тепло улыбнувшись новоприбывшим, поцокала куда-то вглубь помещения, маневрируя между занятыми столиками, за которыми кутили пони.

— А милая кобыла здешняя хозяйка, — изрекла Кризалис, покручивая в копытах деревянную чашку, которая на ощупь была тёплой благодаря наполнявшему её напитку. Проводив взглядом скрывающийся за дверью круп трактирщицы, Кризалис придвинулась к потягивающему компот Сплешу и тихо прошептала: — Интересно, как бы она отнеслась ко мне, заявись я в своём истинном обличии?

— Лучше скажи мне, — наклонился к собеседнице фестрал, заговорчески понижая голос, — как наша милостивая покровительница собралась путешествовать? Такую пони, как она, сложно не заметить.

— Не волнуйся, Сплеш, — прошипела в самое ухо собеседнику Кризалис, которая так близко подсела к фестралу, что со стороны казалось, будто уступающий ей в размерах жеребец прижимается к её груди, в то время как она что-то любовно ему нашёптывает, — мы с госпожой не могли не похлопотать над этой проблемкой. Вместе мы додумались до одного очень любопытного артефакта, который создан при помощи магии чейнджлингов и который позволяет ей принимать облик обычных пони. Так что если она захочет, то легко затеряется среди миллиона простых смертных.

— Ладно, обсудим это в другой раз. Сейчас скажи, куда мы двинемся после того, как отдохнём? На встречу с госпожой?

— Нет, мы должны кое-что для неё сделать, прежде чем встретиться.

— А ты можешь сказать конкретнее, а не напускать интригу на ровном месте? — раздражённо прижал уши Сплеш, недовольный тем, что Кризалис водит его за собой, словно зашоренного.

— Могу, но не буду, — усмехнулась Кризалис, игриво прикусив фестрала за кисточку на кончике уха. — Должна же я быть уверена, что ты не помчишься к Луне или Селестии.

— Понимаю. Всё ради нашей госпожи.

— Именно так. Всё ради нашей госпожи.

Кризалис хотела было сказать что-то ещё, но вернулась трактирщица, сообщившая, что тёплая ванна готова и жёртвы сурового ливня могут её, наконец, принять. Проделавшая весь путь сквозь погодное ненастье парочка принялась рассыпаться в тёплых благодарностях, обещая благодарность звонкой монетой. Однако хозяйка лишь с деланной оскорблённостью отмахнулась, сказав:

— Глупости! Я вас не обслуживаю, а помогаю. А теперь — марш в ванну!

— Знаешь, Сплеш, — заговорила Кризалис, оставшись наедине с жеребцом в омывальном помещении, где их дожидалась широкая бадья, из которой поднимался пар, — хорошо, всё-таки, что ты пошёл со мной. Госпожа, я, ты… Мы трое очень похожи.

— И чем же? — спросил Сплеш, снимая с себя седельные сумки, которые благодаря дорогой качественной ткани не промокли, и забираясь в бадью.

— Тем, что мы одинокие и отверженные, — сказала Кризалис, располагаясь напротив жеребца и с блаженным видом откидываясь на бортик. — Такие как мы должны держаться вместе. Кто ещё примет нас, кроме нам же подобных?

Усталый и продрогший от холода Сплеш ничего не ответил, но про себя согласился с Кризалис, прежде чем мыслями обратиться к той, ради кого он решился на дерзкий побег из замка и предательство гвардейского чина.

Как далеко Найтмер Мун ушла от Кантерлота? Какой облик приняла? Что сейчас делает? О чём думает?

Сплеш не знал ответы на эти вопросы, но зато он прекрасно понимал, что когда-нибудь он вновь увидит Найтмер Мун, позволит бирюзе её очей завладеть собой и заставит вновь поклясться в верности, позабыв обиды. Кто же, кроме него, сможет вынести неблагодарную обязанность её защитника?

И если Сплеш был всецело занят думами о кобылице, к чьим копытам он бросал свою жизнь и преданность, то сам объект его размышлений едва ли думал о нём. Во всяком случае, фестрал был в этом уверен. Какое дело Найтмер Мун, восседающей на воздвигнутом до небес столпе собственного самомнения, до какого-то там смертного…

Однако он ошибался. Хоть она сидела в одиночестве за заставленным вкусностями столом в постоялом дворе и наблюдала завёдшее постояльцев выступление труппы странствующих менестрелей, её размышления неизменно возвращались к самозабвенно преданному ей гвардейцу.

Одинокая ночная единорожка с серой шёрсткой, копной чёрных волос, в которой пробивались серебристые прядки, не могла не привлекать внимание. Тем более обладающая столь выразительными глазами, переливающимися всеми оттенками рубинового цвета и задумчиво смотрящими, словно в никуда. Многие охочие до общества кобыл жеребцы сочли бы за должное составить ей компанию, но та всем своим отрешённым видом показывала, что её никто и ничто не волнует. Кроме висящего на её шее на четырёх железных цепях серебряного медальона с вживлённым в него изумрудом, отдающим бирюзовым оттенком.

Единорожка задумчиво поглаживала украшение, будто вызывая таким образом воспоминания, большинство из которых были о Луне. О милой чуткой Луне, которая всегда была рядом, готовая окружить вниманием и заботой. Её было слишком много в жизни Найтмер Мун, и даже сейчас её образ преследует вреднейшую из аликорнов, навязываясь в мыслях и заставляя сердце совестливо ныть. Чего прежде никогда не было.

Тоже самое можно сказать и о Файр Сплеше. Хоть этот настырный смертный и был за несколько лиг от Найтмер Мун, но он всё равно продолжал доставать её, настырно проникая в её думы. Беззаветно преданный, слепо повинующийся… Он заслуживает куда более лучшего покровителя, пусть и менее величественного.

— Либо Сплеш найдёт себе новое место, либо это за него сделает Луна. В любом случае, он не пропадёт, — произнесла Найтмер Мун, при помощи магии поднося к устам бокал с вином.

Пригубив напиток и почувствовав его сладкий и расслабляющий вкус на языке, кобылица томно прикрыла глаза и сделала глубокий вдох, а когда открыла их и выдохнула, то в голове уже не осталось отягчающих мыслей ни о Луне, ни о Файр Сплеше. Лишь о том, что её ждёт впереди и что ей предстоит сделать.

Путь в тысячу лиг начинается с одного шага, как говорится. Не знаю, сколько лиг отделяет Меня от престола ночных пони, но первые шаги ему навстречу Я уже сделала. Но перед этим нужно попутно растоптать тех, кто пытался выйти на Меня через Сплеша. Они пытались сделать это много лет назад и тогда пострадала Луна, а в этот раз — Мой гвардеец. И подобное Я не могу простить.

— Всё, как я ожидала. Ушёл вместе с ними, — удручённо вздохнула Луна, оглядывая пустую комнату Файр Сплеша и поглаживая плюшевого утёнка в своих копытах.

С болью оглядывая прибранную опочивальню, аликорн направилась к окну, по пути кладя мягкую игрушку на заправленную постель. Расположившись в кресле, на котором минувшей ночью сидел вспоминавший разговор о Найтмер Мун Файр Сплеш, Принцесса принялась тоскливо наблюдать за тем, как капли дождевой воды струятся по стеклу, будто соревнуясь друг с другом — кто из них быстрее настигнет наружного подоконника.

И где-то там, на необъятных просторах Эквестрии, на встречу чему-то опасному и неизведанному мчится своевольный и излишне самоуверенный аликорн, ведущий за собой пару безнадёжно преданных ему смертных…

— Ты ведь найдёшь Нуну? Ты приглянешь за ней вместо меня? — аликорн обратила полный вопросительной мольбы взгляд на плюшевого утёнка, который поворотил к ней жёлтопёрую головушку и теперь рассматривал её чёрными раскосыми глазками-пуговками, в которых Луна каким-то образом смогла разглядеть снисходительное сочувствие.

— Не волнуйся, Луна, — высоким писклявым голосом отозвался утёнок. — Мне всегда в вадость понянчица со взвосвыми жевебятами!

Арка I. Начало начал

Да, продолжение выходит много раньше, чем я обещал. Сам от себя не ожидал такого пренебрежения со сроками, но... получилось воть так.

Ливень, который Мне удалось наколдовать над Кантерлотом, должен был продержаться по меньшей мере три ночи, и было бы глупо с Моей стороны не воспользоваться теми преимуществами, которые он давал, и не убраться как можно подальше от столицы, пока он не закончился.

Накинув на голову капюшон и укутавшись в плащ, Я мчалась по дороге, которая пролегала мимо многочисленных огородов, поместий и крестьянских домишек. Мчалась превозмогая влагу, холод и сильные ветра, которые едва не срывали с Меня плащ.

Не раз Я читала о том, как путешественники преодолевали погодные ненастья, находясь в пути, и Я всегда думала, что на их месте перенесла бы эти невзгоды куда лучше. Я же аликорн! Что Мне какие-то дождь и ветер? А вот, пожалуйста — они обрушились, а уже хочу вернуться в Солнцелунный дворец, чтобы принять тёплую ванну, после которой будет неплохо расположиться у камина с чашкой горячего кофе и увлекательной книгой. Однако нужно держаться и продолжать путь, во что бы то ни стоило! Вот как раз мимо промчался пегас, который мчал по своим смертным делам наперекор ливню. Если он не жалуется, то почему Я должна?

Я мчалась весь день, Я устала и промокла насквозь, но подобная самоотверженность дала свои плоды. Мне удалось выбежать к границе столичных владений, которые кончались по ту сторону реки Уайтуотер, как раз там, где начинался Кавалькадский лес.

Я уже была на пределе Своих сил и как хорошо, что у моста, ведущего через реку, располагался постоялый двор, где можно было отдохнуть. Постояльцев практически не было и хозяин заведения, пегас, немало удивился внезапной гостье в Моём лице. Настолько удивился, что не стал даже ворочать носом из-за того, что Я была в облике ночной единорожки, и услужливо предложил и комнату, и ванну, и ужин. Не забыв попросить плату, разумеется.

Пфф! Это за кров в Солнцелунном дворце Мне было бы не жалко денег, но за гостеприимство в каком-то придорожном заведении Я если чем и заплачу, так это пробками для бутылок.

— Сколько с меня?

— За всё про всё — битсов десять, госпожа.

И хозяин получил свои битсы. Золотые и начищенные до блеска, они легли в его копыто, после чего он бросил их под прилавок и умчался куда-то. Очевидно, готовить комнату и ванну. И на такую порывистость Мне оставалось только улыбнуться, ведь в отличии от всех остальных Я понимала, что в качестве оплаты он получил обычные пробки, какими затыкают бутылки с выпивкой, на которые всего лишь была наложена иллюзия Моего собственного сочинительства. Я взяла в путешествие достаточно денег, но если сорить им за отдых в каждом постоялом дворе, то они очень быстро кончатся.

О да, Мой трюк с иллюзией великолепен! Конечно, Я в курсе, что есть единороги, которые пытались провернуть что-то подобное и до Меня, но всё-таки! В отличии от их дешёвых фокусов, Мои иллюзии не знают равных и их так просто не раскусишь. Уверена, этот бестолковый пегас ещё сам ещё этими пробками с кем-нибудь расплатится!

Да, Мне нравится тешить Своё эго, но лучше делать это сидя у очага, в тепле и уюте, любуясь зажигательным танцем пламени.

Интересно, как Луна? Наверняка волнуется за Меня, но как сильно? А Селестия? Уже изводит себя истериками в судорожной попытке предугадать, что Я буду делать и какие планы намерена строить?

Кризалис… А что в это время Кризалис? Не важно. Она, как и всегда, будет хорошей слугой и сделает то, что от неё требуется. А ещё Сплеш… Он уже ничего не значит для Меня, так что пусть живёт свою смертную жизнь и наблюдает за тем, как на его глазах вершится история Эквестрии.

— Госпожа, Ваши комната и ванна готовы, — вдруг из ниоткуда возник рядом с отчётом хозяин постоялого двора. — Ужин подать туда, или Вы хотите поесть здесь, в общем зале?

— В комнату. Хочу поесть в одиночестве.

— Тогда поднимайтесь на второй этаж, дверь слева в конце коридора.

Тёплая ванна, мягкая постель (надеюсь, что без клопов) и вкусный (опять же, хочется верить в то, что он действительно таким будет) ужин — одно лишь предвкушение всего этого поднимало настроение и наполняло силами, которые Мне очень пригодились, чтобы подняться с насиженного места у очага и взобраться по лестнице.

Меня радовал и удавшийся побег, и то что всё идёт по плану, и то, что ночь Я проведу под крышей, пусть и недостойной того, чтобы приютить Моё Аликорнье Величество. Что могло испортить Мне настроение? Жеребята…

Тупые пухлые жеребята, которые играли в свои тупые игрушки прямо посреди коридора.

— Тебе не победить меня, злая ночная колдунья! Я защищу своих маленьких пони и не позволю тебе… э-э-э… заколдовать солнце, чтобы всегда была ночь! — восклицал один жеребёнок, держа в копытцах самодельную фигурку, в которой по рогу, крыльям, белому окрасу и меткой солнца на заднице узнавалась Селестия.

— Мне всё равно! Я Найтмер Мун, королева ночи и я захвачу Эквестрию и буду вечно править ей вместе со своими ночными пони! — вякал другой жеребёнок, потрясая игрушкой в виде… какой-то чёрной единорожки, у которой от Меня, похоже, было только имя.

— Я создаю заклинание и стреляю в тебя!

— А я создаю магический щит, уворачиваюсь и колдую волшебные снаряды!

Я сжала зубы с такой силой, что едва не начала высекать ими искры. Эти ущербные твари насмехаются надо Мной, высмеивают поражение, которое Мне нанесла Селестия… Такое нельзя оставлять безнаказанным.

Битва между Принцессой Селестией и злобной единорожкой Найтмер Мун была красочной, насыщенной… но только воображении играющих ихними фигурками жеребят. Однако, внезапно, фантазия начала претворяться в жизнь.

Фигурка Найтмер Мун отрастила крылья и, явно обретя свою волю, взмыла ввысь, а следом за ней последовала и фигурка Селестии. Заклятия фейерверками вспыхивали над головами завороженно наблюдающих за дуэлью игрушек жеребят. Однако, вот, маленькая Селестия пропустила один из магических снарядов, который обратил её в пепел, к ужасу маленьких пони.

— Ха-ха-ха, одолеть тебя было несложно, Селестия! — начала заливаться триумфальным хохотом маленькая Найтмер Мун, которая начала стремительно расти, достигая своих аликорньих размеров. — Вскоре твоё имя будет предано забвению, а Моё имя, имя Найтмер Мун, будет звучать от восточного до западного побережья Эквестрии, ибо отныне Я — Королева всех пони! И Своё правление Я начну с того, что велю разделать парочку жеребят, испечь из них пирог и подать Мне к ужину! — оскалила белоснежные клыки победительница дуэли и воззрилась на детей вспыхнувшими в предвкушении бирюзовыми очами, от одного взгляда которых жеребят с ног до головы обдало леденящим ужасом.

То как эти недоросли завизжали, как сорвались с места и побежали прочь, чуть ли не на ходу роняя кал от испуга… Бесценное зрелище, которое заставило Моё сердце забыть об обиде и довольно затрепетать. Взрослые пони падают жертвами Моих иллюзий, а уж бестолковым жеребятам и вовсе не на что надеяться.

И теперь, когда эти заделки под полноценных пони убрались с Моего пути, можно спокойно дойти до комнаты. Раздавив по пути фигурку Селестии. Так тебе, мерзкая Солнцезадая!

О широкой кровати с балдахином и огромной ванной, в которой можно развалиться во всю объёмистость Моих аликорньих габаритов можно было только мечтать. Вместо них Меня дожидались одноместная койка с дешёвым спальным бельём и наполненная тёплой водой бадейка, в которой Я могла искупаться только в фальшивом облике. В истинной же Своей форме Я могу в ней только круп прополоскать. И пусть так, наличие крыши над головой в дождливую ночь — уже хорошо. А уж когда в комнату принесли ужин, то Мне начало казаться, что предел мечтаний достигнут. Поесть, помыться и… спать.

Ужин и тёплая вода должны были окончательно расслабить Меня, но… В голову лезла та идиотская игра, которую устроили жеребята Моей с Селестией фигурками.

Они напомнили о той ночи, когда Я впервые сразилась с Селестией, как проиграла и по итогу этого поражения отделилась от Луны, обретя собственное тело.

Я не единожды задавала себе вопрос — с какого мгновения берёт начало Моя жизнь? С того, когда в сердце Луны начала зреть тьма? Или когда она обрела свою волю и начала нашёптывать горе-Принцессе тёмные мысли? А может быть всё началось с той минуты, когда Луна предпочла отказаться от себя, такой слабой и жалкой, и стать той, кого испытываемые страдания делали сильнее?

Мне сложно найти ответ. Да и вообще размышляя над этим вопросом, очень легко поймать себя в ловушку зацикленных рассуждений, как в той каверзной загадке на тему того, что возникло прежде — курица или яйцо. Сложно сказать, когда Я зачалась в душе Луны, но Я точно знаю, когда родилась и начала жить.

Я прекрасно помню этот момент. Всё началось со вспышки света и нестерпимого жара, в котором отливались Мои кости, росла обволакивающая их плоть, а внутри новообразующегося тела вырастали органы. Кровеносные сосуды пронзали Меня сетью раскалённой паутины и Я чувствовала каждый из них. Но ужасно было не только это, но и ощущение того, что Меня вырывали из Луны, словно корень какого-то растения из родной почвы. Моё рождение сопровождала такая агония, какую не испытал бы ни один смертный, готовящийся отойти в неизвестность. Я бы даже не сказала, что это была агония, это было нечто столь мучительное, что невозможно найти слово, чтобы хоть как-то назвать это.

И лишь когда Моё сердце сделало первый удар, магия Элементов прекратила своё действо, окончательно отделяя Меня от Луны. Это был миг и облегчения, и нового витка страданий, ведь будучи оторванной от неё, Я почувствовала Себя одинокой и совершенно беспомощной, открытой к любым издевательствам, которые на Мне могли применить.

Я упала на каменный пол и беззвучно плакала, не в силах заставить струны голоса издать хотя бы самый жалкий писк, чтобы позвать… На помощь? Да, Я была столь никчёмна и беспомощна в те минуты, что Мне нужна была хоть чья-нибудь защита, которая могла уберечь от Селестии, которая нетвёрдым шагом направлялась в Мою сторону.

Из-за заливающих глаза слёз Я не могла разглядеть её, лишь наблюдала её нечёткий силуэт, который все приближался и приближался, покачиваясь из стороны в сторону. Битва выдалась тяжёлой и Я хорошо потрепала Селестию, так что было неудивительно, что она едва держалась на ногах.

Однако даже так, Мне было страшно. Хотелось применить какое-нибудь телепортирующее заклинание и оказаться как можно дальше, однако всё, что Мне оставалось, так это лежать, внимать эхом разносящемуся по разрушенной зале замка Королевских сестёр цокоту копыт, который звучал всё ближе и ближе, и ждать своей участи.

— Вот значит как рассудила магия Элементов… — приветствовала Моё рождение Селестия, словно акушерка новорождённого. — Не знаю, на что я надеялась, но… Это не самое худшее, что могло случиться.

Будь у Меня тогда хоть капля сил, слова Селестии не остались бы неотомщёнными, но всё, что Мне удалось, так это лишь безнадёжно застонать, прежде чем Меня захлестнула волна обморока и опрокинула в пучины беспамятства. Глубокого, тёмного, но увы не умиротворяющего...

На какие-то доли секунды Я приходила в Себя, но лишь для того, чтобы вновь заснуть, убедившись, что Мне ничего не угрожает. Я слышала неразборчивые разговоры, чувствовала прикосновение чьих-то бережливых копыт, как Меня прижимают к чьей-то груди… И Я самозабвенно льнула к ней, ища защиты и заботы, которое помогли бы забыть то чувство беспомощности, которое Я испытывала, когда Я валялась на полу у ног Селестии.

Так Я просыпалась и засыпала несколько раз, но в какой-то из них очи Мои сомкнулись уже на очень долгий срок, давая возможность выспаться и набраться сил перед тем, как Я проснусь с полным осознанием Себя и того, что отныне Найтмер Мун и Луна — не две стороны луны..

Очнувшись, первое что Я почувствовала, так это прогибающиеся подо Мной мягкие перины и шёлк, который окутывал Меня, словно кокон. Его прикосновения соблазняли полежать подольше и сполна насладиться ими, однако какое-то жеребячье наитие, которое вынуждает отправляться исследовать доступные пределы большого мира, заставило Меня шевелиться и выпутываться из сковывающих шелков.

Комната, в которой Я очнулась, была заполнена густой тьмой. Однако для ночного зрения, которое внезапно обнаружилось, мрак не был страшен и сквозь него Я видела каждую деталь окружающего Меня интерьера — мебель, люстру, висящее на стене зеркало…

Я попыталась подняться на ноги, но они Меня совсем не держали. Однако страшнее была не опорно-двигательная немощность, а то, что Мои ноги были короткими, как у жеребёнка. А ещё то, что на Меня была надеты белоснежненькие и невинненькие ПЕЛЁНКИ! Тогда Я воздала хвалу Своей попке за то, что она не успела почтить их нечистотами.

— Да лучше бы Меня в лунную пыль стёрло, чем вот это вот всё! — грозный королевский глас, которым Я могла бы обращать в ужас толпы и ставить на колени легионы, превратился в какой-то сопливый фальцет, которым Свою волю даже до родной мамки донести не получится.

— Найтмер Мун, перестань выделываться. Меня не волнует что тебе не нравится каша из редиски и баклажанов на завтрак. Ты сейчас же поешь и пойдёшь на занятия со Старсвирлом.

— Дя лутьче бы Мя в лунную пыль стёрло, чем воть это воть фсё!

— Кошмар… Это сколько же времени прошло после битвы? Несколько ночей, или месяцев?

Освободив Королевский Круп от пелёнок, Я направилась к скрытому шторами окну, решив, что к двери подходить нет смысла — наверняка заперто.

Взобраться на карликовых ножках сначала на стул, потом на стол, а затем оттуда уже на подоконник… Едва ли стоит гордиться покорением таких высот, но для Моего тогдашнего состояния это был подвиг. И наградой за него стал вид на ночной Кантерлот, который открылся из окна одной из башен Солнцелунного дворца. Так паршиво было смотреть на свободу, от которой Меня отделял один дюйм стекла, решётка на окне и бессилие собственных магии и крыльев. Последние, к Моему удивлению, утратили пышное чёрное оперение и стали перепончатыми, как у фестралов.

— Какие любопытные метаморфозы, — отметила Я, оглядев скромный летательный аппарат.

Я решила что будет неплохой идеей испытать его в деле и Я не придумала ничего лучше, кроме как спрыгнуть с подоконника в надежде, что рефлексы сработают, крылья расправятся и Я свободно воспарю ввысь, под самый потолок. Упования на успех были совсем призрачные и они тотчас же развеялись, когда Я рухнула на пол, едва не переломав все кости. Боль была такая, что Я вопреки Себе и Своей выдержке пласкливо заскулила, нашёптывая под нос:

— Вшивая Селестия… Будь ты проклята…

Не успела боль от падения поутихнуть, как дверь комнаты открылась, являя Моим очам, на которых проступили слёзы, пару гвардейцев-единорогов.

— Скажи Её Высочеству, что она пришла в себя, — распорядился один другому и, когда напарник ушёл, направился в Мою сторону. — Ваша Милость, вернитесь в постель.

— Даже не смей указывать Нашему Аликорновскому Величеству, тупой солдафон, — вякнула Я и, поднявшись на ноги, начала магичить.

Меня до зубного скрежета злило то, что Я уступила Селестии, Меня сводило с ума то положение, в котором Я оказалась, но позволить какому-то ряженному в броню чучелу указывать Мне… Это нельзя было терпеть.

Я направила в рог магию, но лишь затем, чтобы высвободить её в смертельном ударе молнии. И когда Я огрела наглого прислужника Солнцезадой заклятием, то ожидала увидеть на его месте дымящуюся кучку пепла, но от Моей молнии он лишь на миг конвульсивно дёрнулся.

— Я лишь выполняю поручение Её Высочества, ничего больше, — ответил единорог, смыкая на Мне кинетических захват и поднимая в воздух, — а она повелела не выпускать Вас, — поведал паршивый прихлебатель Тортожорки и уложил агрессивно брыкающуюся Меня на постель. — Я побуду здесь, пригляжу, чтобы Вы не натворили глупостей.

Ох, как же Я хотела тогда уничтожить этого смертного, разорвав его на куски и раскидать их по каждому герцогству Эквестрии. Будь у Меня хотя бы малая часть былого могущества, Я бы непременно это сделала, но всё, что оставалось, так это сорить пустыми угрозами, но делать нечто подобное — ниже достоинства беспомощного аликорна, так что Я молча сидела, старательно делая вид, будто не замечаю Свою боевую сиделку.

Долго терпеть его присутствие не пришлось, ведь весьма вскоре в дверном проёме показалась Селестия. Волосы, которые некогда были розовыми, отныне переливались каким-то кислотно-ядовитым разнообразием цветов, безвкусные золотые регалии поблёскивали… И Мне было бы противно смотреть на Селестию, если бы не бинты и повязки, наложенные на одну переднюю и заднюю ноги, шею, грудь и живот. Хоть битва за господство над Эквестрией была проиграна, потрепать Солнцезадую Мне удалось. Это немного радовало.

— Странно видеть тебя такой… маленькой, Найтмер Мун, — с наигранной миролюбивостью произнесла Селестия, пересекая порог комнаты и жестом показывая своему прихлебателю выйти. — Как твои внутренние ощущения?

— Лучше дай зеркало. Нам страшно узреть Своё отражение, но нужно знать, как над Нами поиздевались вшивые Элементы.

— Ох… Если бы над каждым пони так издевались… — закатила глаза Моя низвержительница и подливетировала зеркало, висевшее над комодом. — Ну, как тебе новый облик?

— Отвратительно, — только и смогла произнести Я, рассматривая отражающуюся в зеркале маленькую аликорняшку и не веря в то, что она — это Я

Стройная, высокая, статная кобылица, с подтянутым животом, могучей грудью, лебединой шей, размашистыми крыльями… Куда делась она, предыдущая Я? Почему на её месте какая-то округлая и пухлая, как вынутый из печки взошедший пирожок, кобылка? Короткая острая мордашка, наливные щёчки, огромные бирюзовые глаза, мелкие перепончатые крылышки и небольшой рожок на лбу — всё это выглядела как насмешка надо Мной…

— В кого Мы превратились…

— В довольно милую кобылку-аликорна. Зная то, какой эффект оказывают Элементы, тебе ещё очень повезло, — хмыкнула Селестия и убрала зеркало на место.

— Нам было страшно смотреть на Наше отражение, но ты… Один лишь твой вид, Селестия, выворачивает Нас наизнанку.

— Привыкай, Найтмер Мун. Меня ты будешь видеть очень часто, а от себя ты никуда не денешься. Не возражаешь, если я присяду? — Селестия улыбнулась так, как она всегда это делала. Учтиво, понимающе… Так, как она улыбалась практически всем, кого пыталась обмануть своей невинной мордашкой.

— Возражаем! Не смей ни на шаг приближаться к Нам!

— Хм… Ты очень безрассудно ведёшь себя, находясь под сводом нашего с Луной дворца, — вздёрнула бровь Солнцезадая и, явно упиваясь Моим возмущенным видом, расположила своё седалище на постели, — Тем более после того, что ты сделала.

— Ой, а Мы ли в этом виноваты? Может стоит спрашивать с твоей сестры?

— Мы сейчас говорим не о ней, а о тебе. И давай вернёмся к моему первому вопросу. Как ты себя чувствуешь? Всё-таки я впервые в жизни вижу существо, которое появилось на свет столь необычным образом, под влиянием магии. Так что, уж прости моё любопытство, я не могу не интересоваться твоим самочувствием.

— Не строй из себя примерную и заботливую принцесску после того, что ты пыталась с Нами сделать!

— Ты пыталась свергнуть меня и сослать на солнце, а потом и устроить во всём мире Вечную ночь. Уж извини, я не могла тебе не противостоять. И если у тебя есть силы на то, чтобы исходить негодованием, значит с самочувствием у тебя всё нормально, — Селестия едко ухмыльнулась. — Я… На самом деле рада, что ты в добром здравии. Теперь ты в сознании, в разумении, может быть даже готова выслушать меня и Луну. Как думаешь, что мы хотим с тобой обсудить?

Присущая Селестии улыбочка увяла и она посмотрела на Меня так, что Я почувствовала Себя в шкуре студиозуса, которому преподаватель задал контрольный вопрос, который решит его оценку. Но Я тогда была слишком взведена и раздражена её присутствием, так что не собиралась сменять негодование на покладистость.

— После того, чтобы было, вы двое ещё хотите с Нами что-то обсуждать? Луна — слабая и ущербная - не смогла занять своё место в мире большой политики и добиться подчинения от пони, а ты, после того, как урвала себе любовь и обожание пони, и осталась глуха к проблем Луны… С какой стати Мы должна что-то от вас выслушивать?

— Я очень хотела, чтобы между нами сложился разговор, Найтмер Мун, однако в твоём нынешнем расположении духа, боюсь, это невозможно, — напустив на себя расстроенный вид продекламировала Селестия и, подняв свою тушу с постели, понесла себя к двери. — В любом случае, я хотя бы знаю, что ты чувствуешь себя хорошо. Надеюсь, что следом за физическим оздоровлением к тебе придёт и моральное. Я зайду к тебе ещё.

— Больные лекарей не лечат, Селестия! — бросила Я вдогонку, хотя эта фраза наверная была подобна мечу, который проигравший дуэлянт в отчаянии кидает в спину победителю. Да, спустя годы Я признаю, что проиграла ту беседу.

В заключении время тянулось мучительно медленно, а луна и солнце перебирались от зенита к горизонту не быстрее хромых черепах, так что дни и ночи слились для Меня в одну издевательскую вечность, которую нельзя было ничем скрасить. И именно тогда Я, питаемая злобой и раздражением, открыла в Себе Свою необычную бодрость.

Не спать целыми сутками, сохраняя ясность ума и работоспособность — это настоящее благо. Однако в период неволия в Солнцелунном дворце этот дар обратился проклятием, ведь Я даже не могла поспать. Мне всегда хотелось что-то делать, о чём-то думать… Энергия просто разрывала Меня изнутри, но вот деть её было некуда. Разве что в упражнения в магии, способности в которой были сильно ограничены из-за того, что Я стала маленькой кобылкой.

В таких условиях Я и дожидалась нового визита Селестии, сгорая от желания взять реванш за проигранную битву и разговор, в котором ОНА РЕШИЛА КОГДА СТАВИТЬ ТОЧКУ. Грезя о том, как Я морально пережую Тортожорку оскорблениями, Я ходила из угла в угол, от стены к стене, репетировала колкие фразы, ставила тембр голоса, избивала подушку представляя на её месте морду всеми обожаемой принцесски.

Настроиться на противостояние с злейшим врагом — это уже половина пути к победе над ним, но мне удалось это сделать. Я была в моральном всеоружии каждые и ночь и день, готовая к любым словесным приёмам и риторическим ухищрениям со стороны Селестии, но она всё не приходила.

В какой-то момент чаша терпения переполнилось, а неугасающая бодрость накалила эмоции до точки кипения, так что Я закономерно взорвалась во вспышке ярости и негодования. И чтобы утешить Себя, Я начала громить окружающую Меня утварь.

Пострадало всё, чему не повезло попасться Мне на глаза, однако это того стоило. Злость перегорела во Мне после того, как единственное уцелевшее кресло разлетелось щепками после удара об стенку, и на Меня нахлынул холодный мрак умиротворяющего спокойствия, в котором Я могла поразмыслить над тем, как быть, пока нахожусь в полной власти Селестии. И как все дороги Эквестрии вели в Кантерлот, также все Мои тогдашние думы привели Меня к одному единственно верному решению — нужно быть сдержаннее и податливее, чтобы усыпить бдительность коварно сладкожорки.

— Приветствуем тебя, Селестия. Проходи, присаживайся, — держа настолько величественный вид, насколько это позволял жеребячий облик, промолвила Я, едва только в приоткрытую дверь просунулась морда ненавистной белой аликорницы.

— Весьма гостеприимное приветствие. Обстановка бы ему ещё соответствовала… — протянула Селестия, оглядывая тот хаос, который был учинён в комнате Моими усилиями.

— Нам было не мило здешнее убранство и Мы решили, что лучше уж пусть оно вообще отсутствует. И как Мы можем видеть, ты избавилась от бинтов и повязок.

— Да. Раны, которые ты причинила мне в битве, были серьёзны, но они уже затянулись.

— Хм, с бинтами ты выглядела лучше. Они шли тебе больше, чем твои королевские побрякушки.

Оглядывая вырванные из комода и валяющиеся на полу полки, опрокинутый шкаф, разбитое зеркало и прочие принявшие на себя Мой гнев элементы обстановки, Селестия процокала мимо них и легла на кровать, которая после издевательств с Моей стороны годилась только на то, чтобы на ней спали бездомные пони.

Утратив интерес к учинённому беспорядку, Селестия посмотрела на меня, возлежащую на единственной уцелевшой подушке, точно загадочный сомнабулийский Сфинкс. Я старалась источать непоколебимость и величие, а Селестию Моя манера держаться определённо раздражала — об этом Я могла судить по тому, как криво она изогнула бровь и скривила губы.

— Найтмер Мун… Ты думала о том, что было бы, если бы ты победила?

— Пфф… Зачем? История не знает сослагательного наклонения, а размышления о том “а если бы” только отнимают время и силы.

— Не могу с тобой не согласиться. Однако давай дадим себе вольность поразмышлять на эту тему? — спросила Селестия и замолчала, думая, что Я удостою её ответа, когда для него вполне себе годилось величественное молчание. Понимая, что лишний раз сыпать словами Я не намерена, она продолжила: — Всё могло обернуться гораздо хуже, Найтмер Мун. Для нас обоих.

— Конечно… Тебе было бы очень неприятно потерять насиженный под крупом трон.

— Трон? — Селестия нахмурилась. — Да я бы сама его отдала, если бы знала, что после этого всё хорошо закончится. Моя сестра и её жизнь для меня намного важнее власти, Найтмер Мун.

— Охотно верим твоим словам… Особенно сильна Наша вера при свежей памяти о том, как ты на протяжении нескольких лет демонстрировала своей сестре то, насколько сильно ты её ценишь.

Хм… Я надеялась, что эти слова станут для Селестии моральной пощёчиной, которая вынудит её показать своё истинное лицо — высокомерное, надменное, властолюбивое и эгоистичное. Однако на Мой выпад она ответила улыбкой, которой она умело прикрыла свои уязвлённость и гнев. Впрочем, Мне не следовало ожидать меньшего от этой манипуляторши.

— Ты была частью Луны и наверняка знаешь, что было у неё на сердце, что вынудило её поддаться тебе и твоей тьме. Однако не пытайся за меня определять, чем я копытоводствовалась и что я чувствовала. Некоторые мои подданные пытаются додумывать за меня, что у меня на уме, какие мои истинные помыслы, видя во мне какую-то правительницу, которая всё просчитала на несколько столетий вперёд и теперь действует по заранее созданному плану, смысл которого понятен мне одной. Признаюсь тебе честно, я жутко устала от этого.

Конечно… Жутко устала быть целованной в задницу не только судьбой, но и всеми пони, что тебя окружают. Самая красивая, самая обожаемая, талантливая, умная, мудрая… Вот такой-то Принцессой быть очень тяжко, ни то что мной!

— Твои чувства — это твоя ноша, Селестия, и они Нас совершенно не волнуют. Оказать самый малейший интерес твоему душевному состоянию — слишком большая честь.

— Для маленькой кобылки, у тебя слишком большое самомнение, — хмыкнула Селестия, чем добилась от Меня раздражённого клацанья зубами. — Ну да ладно, все мы не без изъянов. Кстати говоря, моя сестра постоянно справляется о тебе.

— И что, Нам надлежит за оказанный интерес удостоить её письмом?

— Это будет нелепо, учитывая то, что ты с Луной находишься в одном дворце. Почему бы тебе не навестить её вместе со мной?

Пусть Селестия говорила мягко и в такой манере, будто делала предложение, но Я-то понимала, что в Моём положении не предусматривалось то, что Я от него откажусь. Солнцезадая просто даёт возможность явиться к Луне принудительно-добровольно, в противном же случае Меня просто возьмут за шкирку и притащат к ней.

Встречи с Луной было не миновать — это Я понимала и нутром, и умом, а посему не стала вставать на дыбы и решила покорно предстать пред очами той, благодаря кому Я обязана Своим существованием…

Была глубокая ночь и коридоры Солнцелунного дворца тогда пустовали, избавленные не только от присутствия раболепных слуг и суетливых придворных, но и от стражи. Надо думать, копыто к этому приложила Моя венценосная конвоирщица, опасавшаяся, что Моё Величество может увидеть кто-то из простых смертных.

Путь от Моих невольничьих покоев до башни Луны занял от силу минут пять, но они Мне показались целой эпохой, окончания которой Я не могла дождаться. Мне было что сказать Селестии, было чем огреть её принцессовское самолюбие, а вот Луна… Что можно сказать этому сгустку недостатков — жалком, плаксивому и закомплексованному?

«Селестия — мерзейшая из аликорнов, а Луна — ничтожнейшая. Однако именно её ничтожность стала тем зерном, из которого взошла Я. Она достойна лишь презрения, но… Я решу как к ней относиться в зависимости от того, что она скажет при встрече» — самодовольно размышляла Я тогда, несмотря на то, что сердце Моё разрывалось от непонимания того, как относиться к Луне.

Я хотела презирать её, хотела насмехаться над ней за её никчёмность и за всё то, благодаря чему появилась Я, но… В таком случае Я была бы хуже тех пони, которые пренебрегли своей Принцессой. Но должна же Я была сказать ей в лицо то, что не осмелится никто другой…

— И так, вот мы и пришли, — голос Селестии словно ножницы разрезал нити тех размышлений, которыми Я Сама Себя оплела. Разрезала лишь для того, чтобы Я подняла взгляд и обнаружила перед Собой двери, ведущие в опочивальню Луны.

— Какие чувства сейчас одолевают тебя в преддверии этой встречи, Найтмер Мун?

— Только такие, каких достойна Луна, — решила отбиться Я туманным ответом, стараясь смотреть куда угодно, но только не на возвышающуюся надо Мной Селестию. Глядеть на неё задрав голову было бы ниже Моего достоинства.

Селестия задумчиво помолчала пару секунд, а потом отворила двери. Стоило им открыться, как Моё нос начал соблазнять нежный аромат лаванды, будто Я входила в оранжерею, а не в королевские покои. Да даже если не брать в обилие цветов, опочивальня Луны больше выглядела как комната какого-то любителя астрономии.

Зачарованный потолок, на который была наложена изменяющаяся проекция звёздного неба. Гобелены, на которых распустили лучи звёзды и серебрилась луна. А ещё ложе… Огромное ложе в виде полумесяца, что просто смешно. И Луна, лежавшая в дуге этого небесного серпа, делала вид кровати ещё смешнее.

То, что Элементы оторвали Меня от неё, не могло пройти бесследно. Вид у Луны был усталый, голубоватая грива потускнела и стала ветхой, словно солома веника, а от некогда упитанных щёк остались глубокие впадины.

— Так вот значит, какая ты теперь, Найтмер Мун, — шелестом пронеслось сопрано голоса Луны по комнате, такое же тихое, как ветер в тёплую весеннюю ночь, — Странно так наблюдать тебя, ту, кто-то ещё не так давно был частью меня.

Поскольку Я впервые встречалась с Луной лицом к лицу, надо было показать Себя и то, что Я не позволю распоряжаться Собой, указывать Мне или поучать. Однако тот пристальный взгляд, которым Луна взирала на меня… Под ними всякие мысли разбегались из головы и прятались по тёмным уголкам покоев. Не от страха, а просто от какого-то тупого непонимания того, что делать, говорить и как Себя вести.

— У тебя теперь есть своё тело. Как ты себя в нём ощущаешь? Как ты себя чувствуешь? Сотворённая магией оболочка чем-то отличается от обычной, которая… появилась естественным способом? — домогалась с вопросами Луна, следя за каждым Моим движением с выражением какого-то странного интереса, который Я не могла понять и описать.

Сначала Мне показалось, что Луна смотрит на Меня, как на диковинную зверушку и наблюдает она за Мной с таким любопытством, какое присуще пытливому зоологу, но потом Я поняла, что это было нечто другое… И тем не менее, это не могло не раздражать, так что Я поспешила направить зреющие эмоции и в полную негодования и надменного вызова речь:

— А что, ожидаешь услышать, что у Меня развивается какая-нибудь магическая болезнь, которая сведёт Меня в могилу?

— Ну надо же… В присутствии Луны ты даже позабыла про древнекоролевскую манеру общения, — хохотнула Селестия, закрывая двери и ставя своими словами Мне своеобразную подножку, которая заставила Меня неловко прикусить язык и покраснеть.

— Почему бы тебе не присесть? — Луна приглашающе указала на изножие своей постели.

Однако Я, фыркнув, молча подошла к рабочему столу Луны и взобралась на стоящий возле него бержер. И едва на нём разместилась Моя попка, как Селестия магией придвинула его к постели и развернула, так что Я оказалась лицом к мордам с двумя аликорницами.

— Что же… — со вздохом начала Луна. — Скажи мне, Найтмер Мун, что ты теперь собираешься делать? — поинтересовалась Моя бывшая половинка, в то время как Селестия легла рядом с ней и выжидающе воззрилась на Меня.

Хоть Моё мнение о них было невысоким, ситуация была напряжённая и Я ощущала это каждой шерстинкой на Своём пухлом маленьком тельце. Любое сказанное слово могло определить Мою судьбу, но… Как и говорила Селестия, для Моих тогдашних размеров у Меня было непомерное самомнение. А ещё нежелание подстраиваться под кого-то, так что Я решила, что буду говорить то, что посчитаю нужным, даже если это выйдет Мне боком.

— Ты посмеяться над Нами хочешь? Мы ещё живы и находимся в этом замке только по вашей милости, а тебе хватает надменности ещё спросить Нас о том, что Мы собираемся делать? У Нас что, широкой выбор возможностей?

— У тебя теперь есть своё тело и ты не часть меня, так что этот вопрос напрашивается сам собой, — ответила Луна, неопределённо пожав плечами. — Волею Элементов, ты теперь не тень моего сердца, а живая пони, да ещё и аликорн… И нам с сестрой предстоит решить, как быть с тобой. Мы могли бы очень деспиточно и своевольно распорядиться твоей участью, но… — сёстры переглянулись, — Мы решили, что тебе нужно дать возможность высказаться.

— Как великодушно. Что Мы будем делать? Мы уйдём из Кантерлота и будем жить Своей жизнью. Такой жизнью, какую хотела ты, Луна, но тебе не хватило духу её построить.

Как же Я тогда хотела высказать этим двоим всё, что о них думаю. Расписать им, кем они являются в моих глазах. Однако Я удержала Себя от этого, пусть это давалось Мне очень тяжело.

— Жить своей жизнью… — повторила Селестия, возведя задумчивый взор к потолку. — А тогда, когда ты подавила Луну и взяла контроль над её телом… Это была твоя жизнь?

Этот вопрос… Я не ожидала его услышать, но отвратительно было не то, что Я его не предвидела, а то, что всерьёз задумалась над ним.

В ту ночь, когда Я возобладала над Луной… Насколько Я была Собой? Были ли Мои поступки продиктованы Моей волей, а не комплексами и обидой Луны? И даже после того, как Элементы отделили Меня от неё… Насколько Луна — Я, а Я — Луна?

— Что такое, Найтмер Мун? — участливо спросила склонившая голову на бок Селестия.

— Наша жизнь, не Наша жизнь… Вы позвали Нас сюда, чтобы решать конкретные вопросы, или морочить голову?

— Боюсь, так или иначе, но этот разговор всем нам тут заморочает головы, — хмыкнула Селестия, а её сестра предвидя, что Я захочу что-то сказать, поспешила изречь:

— Одно противостояние уже случилось, Найтмер Мун. И на счастье, оно закончилось ещё очень хорошо не только для нас, но и для тебя.

— У вас что, один мозг на двоих? Твоя сестра говорила Нам тоже самое.

— Никому не повредит, если я повторю это. Одно противостояние между аликорнами — это уже слишком не только для нас, но и для Эквестрии. И я не хотела бы, чтобы случилось второе.

«Не волнуйся, принцесса-размазня, не случится. Если никто из вас не будет мешать Мне установить над Эквестрией Вечную ночь» — зашипела во Мне тогда коварная мысль, которую Я определённо бы озвучила, если бы вовремя не прикусила язык.

— Однако, я так полагаю, ты все ещё грезишь о том, чтобы устроить Вечную ночь и стать единоличной правительницей Эквестрии, — вдруг сделала умозаключение Луна, которое выбило Меня из колеи.

«Неужели она прочла Мои мысли?» — таков был самый логичный вопрос, который первым пришёл на ум, однако Луна, поняв всё по выражению Моего лица, поспешила заявить:

— Мы были одним целым, Найтмер Мун, так что мне не сложно понять, что у тебя на уме. И пусть так, я хочу спросить тебя и чтобы ты подумала над тем, что ответишь. Почему ты хочешь Вечную ночь?

— Серьёзно? Ты знаешь, что Я могу ответить, но спрашиваешь почему? Потому что Я этого желаю! А тебе самой бы не помешало вспомнить, почему ты этого хотела! — прокричала Я, чувствуя как внутри поднимается кипучая волна ярости, готовая захлестнуть остатки Моей выдержки.

Я очень хотела дать волю эмоциям и обратить их в чистую убийственную магию, чтобы обрушить её на Королевских сестёр, но всё, что Мне оставалось, так это бессильно сжимать зубы и терпеть обращённые на Меня взгляды. Они ждали, что Я буду отчитываться и оправдываться, как нашкодившая кобылка…

— Не важно, что я хотела раньше, гораздо важнее, что я хочу сейчас, или наоборот, не хочу, — устало и вымученно вздохнула Луна, подкошенная ни то моими словами, ни то тем, что от Меня всё сильнее и сильнее разило гневом.

Видя то, как надламывается сестра, Селестия накрыла её крылом и прижалась к ней в утешительных объятиях. Такая сентиментальность неудивительна для этих двоих, ведь для слабаков естественно льнут к другим и искать у них поддержки, а сильные и самодостаточные, вроде Меня, всегда окружены одиночеством и презрением других, тех кто не может сравниться с ними.

— Я многое хотела сделать для пони, если ты помнишь… Как для дневных, так и для ночных. Я делала всё, чтобы дневные увидели красоту ночи и творимых мною созвездий, чтобы они любовались ими и восхищались мной так же, как и Селестией. А ночные… — Луна замялась. — Мне нечего было им предложить, когда я пыталась помочь им стать частью нашей с Селестией Эквестрии. Они возлагали на меня надежды, как на Аликорна ночи, думали, что я их мессия, но… — Луна смахнула выступившие на глазах слёзы.

Хоть Луна и была Мне противна, Я понимала, что за чувства съедают её. Стыд за ожидания и надежды, которые она не смогла оправдать не смотря на все усилия, которые для этого были приложены. И Моё сердце откликнулось на боль Луны жалостью, пусть она была довольно скупой.

— Впрочем, ты сама всё знаешь, — продолжала меж тем Художница созвездий. — Часы, проводимые за рисованием созвездий, защита пони от кошмаров, попытка примерить дневной и ночной народы… Как бы я не старалась, мне не удалось встать рядом с Селестией, чтобы меня заметили почитали так же, как её. Трудно перестать быть пустым местом, когда тебя игнорируют, а тебе только и остаётся, что биться головой о глухую стену пренебрежения.

Действительно ли Я тогда услышала обиду и ненависть в голосе Луны, или же Я уловила их только потому, что хотела этого? Точно не вспомню, но что Я точно могу сказать, так это то, что этот разговор задел Луну за живое. А раз так, то Мне нужно было ей помочь открыть глаза и взглянуть на всё это под другим углом.

— Луна, перестань разводить сопли о признании пони и их любви. Искать обожания зашоренной толпы — удел слабых, глупых и ничтожных, тех, кому бы лучше вообще не рождаться на этот свет. Сильные либо пренебрегают стадом, либо пасут его!

— Неплохо сказано, Найтмер Мун… — внезапно согласилась Луна, чем обескуражила не только свою сестрицу, но и Меня, выбив на доли секунды из колеи. — Однако сейчас я не знаю, чего хочу и что мне делать. Я надеюсь, что ты мне поможешь определиться.

— Я? Помогу тебе? — только и смогла промолвить Я тогда, сконфуженная так, будто из воды вышла рыба и попросила Меня научить её дышать, — Э…

— Луна, что у тебя на уме? — тихо, но крайне обеспокоенно прошептала Селестия и заглянула в глаза сестре, ища в них ответ на вопрос.

— Ничего, чего бы следовало опасаться, Тия, — успокоила Луна сестру мягкой улыбкой, а затем вновь обратила всё своё внимание на меня. — Ты поможешь мне, Найтмер Мун?

— Нет.

— Почему?

— Не хочу. Умей сама себе помогать.

— Сейчас я не могу это сделать. Кроме тебя, мне остаётся обратиться за помощью к своей сестре, но вряд ли она что-то сможет сделать, — горестно прошептала Луна, точно рассказывала о поразившей и медленно выпивающей у неё жизненные силы смертельной болезни. — Единственная, к кому я могу обратиться, это ты. Я могу понять твоё нежелание что-то делать для меня, но… Я прошу тебя переступить через него и сделать для меня нечто, что мне очень поможет.

Ох… Как Я хотела съязвить, как Я хотела поиздеваться над бесхребетностью и слюнтяйством Луны, но памятуя о том, какую обиду ей причинили сестра и собственные подданные, всякое желание поизмываться над ней покидало Меня. Достаточно ей страданий и унижений, которые она не заслужила.

— Ладно, — вздохнула Я, краешком глаза поглядывая на Селестию, которую просьба сестры совсем обескуражила. — Чего ты хочешь?

— Подойди ко мне, пожалуйста, — попросила Луна, кивком указав на место возле своих ног.

Такая просьба тогда вызвала у Меня лишь презрительно фырканье. Да иного отклика она была и недостойна. Тем не менее, Я неохотно поднялась с насиженного бержера и — какая укушенная Дискордом муха заставила меня сделать это? — прыгнула в сторону кровати, но не долетела и бесславно плюхнулась на пол.

Я не почувствовала боли, но вот нелепость разыгранного зрелища — вполне. Закономерно было бы услышать донёсшиеся со стороны сестёр-аликорнов смешки, но их не последовало, так что уже через пару секунд Я силилась поднять Свою пухлую задницу на кровать, которая оказалась для Меня слишком высока. Высока, но не непокорима.

— Подойди ближе, Найтмер Мун, — попросила Луна, едва Я встала на постель всеми четырьмя копытами.

Зыркнув на Селестию, которая следила за каждым Моим шагом, Я подошла поближе к Луне, не понимая, что ей нужно. Впрочем, ответ не заставил себя ждать — едва Я оказалась в области досягания копыт Луны, как она взяла Меня и усадила к Себе на колени.

Её прикосновения были столь же неприятны, как и магический захват того гвардейца, но Я рассудила, что если после этого встреча подойдёт к концу, то можно и потерпеть. А вот что потерпеть? Тогда Я ещё только могла гадать, чего хочет Луна…

Я не успела надумать даже парочку вариантов того, что будет дальше — Луна, трепетно дотронувшаяся до Моего лица копытом, не дала фантазии разгуляться. Она погладила Меня по узкой мордочке, затем по щеке… Потерялась копытом в Моей шелковистой фиолетовой гриве, затем провела им по спине, ощупывая прижавшиеся к бокам перепончатые крылья, и затем — приложила копыто к Моей груди. Луна замерла и Я, крайне обескураженная такими манипуляциями, тоже.

Копыто Луны было гладким, а его прикосновение вдруг начало ощущаться приятным. Прямо как камень, который отшлифовало течение реки. В дыхании тискающей Меня кобылицы раздавались отзвуки аромата травяного настоя. Большие бирюзовые глаза застыли, глядя на Меня и видя, как Мне казалось, каждую шерстинку и волос на Моём теле. Меня это не пугало, не смущало, просто Я не знала, куда себя деть от столь пристального взгляда, который Я совсем не понимала.

— Когда ты начала жить, Найтмер Мун?

Вопрос был понятен, как “2+2”, но увы, Мне не удаётся узнать на него ответ даже сейчас, вспоминая этот разговор через столько лет.

— Спасибо что пришла.

Помимо благодарности, в этих словах Я смогла различить и прощание — на этом свидание с Моей “создательницей” подошло к концу. Меня же не хватило на то, чтобы сказать напоследок хоть одно слово. Сильно уж Меня озадачила Луна. И как же Я тогда злилась на неё и за это, и за то, что в поисках ответа пришлось обратиться к Селестии!

— Слышь! — вякнула Я и, изнывая от желания хоть кого-нибудь ударить, лягнула Солнцезадую по ноге, когда Я с ней покинула башню. — Что на неё нашло?

— Попробуй поставить себя на место Луны и наверняка поймёшь. В конце концов, для тебя, как для её бывшей половины, это будет не так уж сложно.

Селестия отвела Меня в уже знакомую камеру повышенной комфортности и, пообещав наносить визиты, ушла. Оставшись наедине с Собой и искалеченной мебелью.

Бессилие обуревало Меня в тот момент. Бессилие из-за невозможности понять — что двигало Луной? И как Я не любила чего-то не понимать, также Я хотела знать ответ на возникшую загадку. Я подготовила Себя ко всему — от банальных истеричных обвинений до смерти от копыт одной из сестёр — но не к тому, что произошло. Я хотела очередного витка нашего противостояния, хотела реванша, хотела отомстить Селестии за поражение, хотела обнажить клыки и показать этим двоим, что пусть Элементы отняли у Меня силу и обратили в мелкую соплячку, но Я всё ещё чего-то стою и Меня следует опасаться. И за всем этим Я тогда не поняла одного — чего Я хотела на самом деле, ослеплённая злобой и жеребячьим желанием повыделываться?

Селестия оказалась верна обещанию и навещала Меня каждую ночь, принося еду и меняя горшок. Я же её преданность своим словам не оценила и при случае выказывала ей определённую долю презрения, а Тортожорка отвечала Мне так, как пристально беззлобной принцесске, которую она из себя разыгрывала.

Она пускала в ход снисходительные улыбочки и безобидные шуточки — типичный дипломатичный арсенал Селестии, к которому она прибегала, чтобы скрыть свои истинные эмоции. Ну и пусть. Это своих пони она может водить за нос, но не Меня…

Шла семнадцатая ночь Моего заточения и Я, лёжа на выпотрошенных перинах, задавала Себе тогда вопрос — будет ли она последней? И как мерзко было осознавать, что остаётся только ждать, когда ответ на него сам придёт ко Мне.

И он пришёл в лице сестёр-аликорнов, ступивших в Мою камеру так же непринуждённо, как в свои собственные покои. Селестия зашла первой, сверкая четырёхцветными эфирными гривой и хвостом, а в тени её исполинского роста в комнату процокала Луна, которая стала выглядеть значительно лучше и здоровее.

— Вас стучать не учили!? Это Моя… Наша комната!

— И наш замок, Найтмер Мун, — с ухмылкой парировала Селестия, в то время как Луна с неприкрытым выражением культурного шока осматривала наведённый Мной в комнате хаос, какой не смог бы сотворить Дискорд.

— Если бы Мы сидели в этот момент на горшке, ты бы так же ответила?

— Что же… Весомый аргумент…

— Даже твой круп его не перевесит.

— Ладно, мы сюда не препираться пришли. Луна хотела поговорить с тобой.

Пока Я переговаривалась с Селестией, Луна, которая, не зная куда себя деть посреди учинённой разрухи, стояла в углу у горстки щепок, которые некогда были огромным шкафом, и ждала, пока на неё обратят внимание.

— Рада вновь тебя видеть, Найтмер Мун. Я с нетерпением ждала этой встречи.

— Мы такого сказать не можем. Говори, зачем пришла и поскорее вышвырни Нас из этого дворца, — брови Луны сложились удивлённым домиком. — Мы лучше окажемся на улице с голой задницей и без битса в кошельке, чем проведём в этом дворце ещё хоть одну ночь.

— Резкое заявление… — озадаченно протянула Луна и переглянулась с сестрой.

— А я тебе говорила, что разговор на хорошей ноте начать не получится.

— Могу понять, почему ты хочешь поскорее уйти отсюда, — изрекла Луна и сделала шаг навстречу Моей изуродованной кровати, а Я же, в Свою очередь, на рефлексах отступила назад. — Сложно сносить окружение пони, которым ты не доверяешь. Однако это не значит, что мы хотим от тебя поскорее избавиться, Найтмер Мун.

Луна как-то подозрительно метко подбирала слова, которые поражали Меня и заставляли молчать. Неужели её любимая сестричка преподала ей урок риторики перед встречей со Мной?

— Я склоняюсь к тому, что тебе нечего делать за пределами дворца. Однако, если ты хочешь покинуть нас, то не могу не спросить… Что ты будешь делать, если прямо сейчас окажешься там, — кивком головы Луны указала на занавешенное окно, — за воротами замка, лицом к лицу с этим миром, где тебя никто не знает и никто не будет оберегать тебя?

— Бежать! Бежать так далеко от этого проклятого замка туда, где можно забыть и про тебя, и про твою сестру!

Селестия, в сторону которой Я ткнула копытом, вздохнула и, обречённо покачав головой, произнесла:

— Найтмер Мун, ты можешь сказать, кто ты? Сказать не нам, а самой себе? Можешь заглянуть внутрь себя и решить, кем ты стала после того, как Элементы отделили тебя от Луны?

— И можешь ли ты сказать кем ты была до того, как это случилось? — сразу же подхватила поданную сестрой нить разговора Луна, которой она, видимо, окончательно решила тогда связать Меня, чтобы Мне нечего было им ответить. — А после этого сможешь ли ты найти ответ на другой вопрос — кто мы для тебя? И зачем нам продолжать вражду, смысла которой ни я, ни Селестия не понимаем?

Луна подошла ещё ближе, поставила передние копыта на выпотрошенный матрс, смотря на Меня, в ожидании ответа, который Я упорно искала, но не могла найти. Я ныряла в бездну памяти, погружалась в неё как можно глубже, пыталась увидеть хоть какие-то обрывки воспоминаний и выгоревших чувств, из которых смогу сложить ответ, но вместо этого лишь возникали новые вопросы. Они терзали Меня, отрывали от Моей выдержки целые куски, обнажая поражённый язвами безумия рассудок.

Мои ли это воспоминания? Или же это воспоминания Луны? Где заканчивается она, а где начинается Найтмер Мун? Найтмер Мун — это Луна, или больная часть её души, которой повезло обрести тело?

И как соль раздражает рану, так же и Мой рассудок тогда отреагировал на все эти мысли, вспыхнув болью и озарив Меня агонизирующей вспышкой сумасшествия, за которой Я больше не могла разглядеть реальность. И лишь голос Луны смог вернуть Мне зрение, но только оно уже было искажённое, застиланное кровавой пеленой ненависти:

— Кто ты такая Найтмер Мун?

— ДА, КТО Я ТАКАЯ, ЛУНА!? — вопросила Я тогда истинным кантерлотским гласом, который вынудил воздух в комнате всколыхнуться, а окно разлететься россыпью осколков. — Я ЗРЕЛА В ТВОЁМ СЕРДЦЕ! Я ВОБРАЛА В СЕБЯ ВСЁ, ЧТО ТЫ ПОДАВЛЯЛА! Я ПИТАЛАСЬ ТЕМ, ЧТО УБИВАЛО ТЕБЯ! Я ТЕПЕРЬ СТОЮ ПЕРЕД ТОБОЙ! СМОТРИ НА МЕНЯ И ГОВОРИ — КТО Я ТАКАЯ!? КТО ТЫ ДЛЯ МЕНЯ!?

— Я не знаю, Найтмер Мун, — горестно отозвалась Луна и Я ощутила, как выпотрошенная перина зыбучим песком утягивает Меня куда-то вниз, в какую-то скрытую от глаз прослойку реальности, из которой Я не должна была выбираться, — Но я очень хочу знать. Я хочу найти ответ на этот вопрос вместе с тобой.

— Почему? Почему ты этого хочешь, Луна? — нашла в Себе силы прохрипеть Я тогда, превозмогая раздирающую горло боль.

— Потому, что этот вопрос не даёт покоя нам обеим. Вместе нам будет проще найти на него ответ, разве нет? — Луна внезапно протянула мне копыто. — Прими меня, Найтмер Мун. Позволь мне находиться рядом с тобой, помогать тебе и наблюдать, как ты растёшь. И я прошу об этом не потому, что считаю, что ты слаба, или что тебе нужна забота, а потому, что я нуждаюсь в тебе. Ночь, когда ты появилась, закончилась очень хорошо, по воле Элементов, давай же сделаем так, чтобы её продолжение было ещё лучше.

— ВРЁШЬ! — взревела Я тогда и бросила на копыто Луны, принявшись кусать её за ногу и стегать бесполезными молниями. — ДЛЯ ТЕБЯ БЫЛО БЫ ЛУЧШЕ, ЕСЛИ БЫ ЭЛЕМЕНТЫ УНИЧТОЖИЛИ МЕНЯ!

— Ты достойна жить, Найтмер Мун. И если бы Элементы Гармонии уничтожили тебя, то с этой же секунды они бы утратили своё право так называться.

Если Луна в тот момент рассчитывала на то, что её слова успокоят Меня, то её надежды не оправдались. Ослеплённая какой-то необъяснимой яростью, Я бросалась на неё, кусая за ногу, не оставляя попыток поразить её молниями, которыми можно было убивать только насекомых.

Луна, видя всю никчёмность Моих потуг причинить ей вред, просто наблюдала. Наблюдала до тех пор, пока гнев во Мне не выгорел до конца, оставив от Моих чувств пепелище. На Меня навалилась такая усталость, какая должна была после почти двух десятков дней без сна, будь Я обычной смертной пони, и Я заснула прямо на копытах подхвативший Меня Луны.

Да… Никогда не поздно оглянуться в прошлое и вспомнить, с чего всё началось. Особенно приятно предаваться воспоминаниям лёжа в тёплой ванне и набивая живот ужином.

Я уже не та маленькая аликорняшка, какой была, когда Элементы отделили Меня от Луны. Теперь, помимо желания взять власть над Эквестрией и воздать должное за причинённые обиды, у Меня есть ещё и сила, которая поможет Мне воплотить задуманное в жизнь.

Мне ничего не стоит отправиться на север, в Фестралисгард, и попытаться занять Звёздную цитадель, чтобы встать во главе ночных пони, но… Сейчас это не имеет никакого смысла.

И дело не в том, что этого ждут Луна и Селестия. Я хочу повидать Эквестрию, посмотреть её и то, как живут пони. А заодно найти союзников, которые будут поддерживать Мои притязания на Звёздную цитадель, а в дальнейшем — и на всё королевство. Но пока что — нужно найти тех, кто пытался выйти на Меня через Сплеша, и взять их за хвост.

Они уже пытались протянуть ко Мне свои копыта шестнадцать лет назад, но тогда Меня уберегла Луна, что едва не стоило ей жизни. Сначала она подвергла себя риску ради Моей неприкосновенности, затем Сплеш… Уж не знаю, кто так рьянно пытается добраться до Меня, но ясно одно — делить Мне с ними, с теми кто пытался причинить боль тем, кто стоял за Мою сохранность, нечего.

А сейчас… Спать.

Преданья новизны глубокой

Конкретно, Кто?

Сети призрака

День кьютимарки

"Какая разница?"

Сортир

Метель в честь земного пони...

Кто мы такие

Самая верная и надежная

Расскажи мне про Эквестрию