Корзина, одеяло и пачка банкнот

Глава 12

Мистер Бланманже был строгим пегасом средних лет, у которого было несколько больше морщин, чем у большинства пони его возраста. Он носил очки пенсне, которые каким-то образом балансировали на тонкой переносице, и серый от копоти костюм, который сидел на нем слишком хорошо, чтобы его можно было снять с вешалки. Его грива была зализана назад с помощью маслянистой пасты, которая наполняла кабинет горьким, лекарственным, почти неприятным ароматом.

— Итак, вы пришли ко мне за помощью, — сказал мистер Бланманже, не задавая вопроса, а констатируя факт. — Сразу скажу, что помощи ждать неоткуда. Вы — дееспособный юноша, и какая бы помощь, по вашему мнению, вам ни требовалась, вы ее здесь не найдете.

Мисс Оддбоди, прочистив горло, начала:

— Мистер Бланманже…

— Знаете, не так давно существовала система помощи тем, кто не мог или не хотел помогать себе сам. У нас были трудовые дома… трудовые фермы… у нас был исключительный метод патронажа, чтобы помочь тем, кто не хотел или не мог помочь себе сам. У нас были средства, чтобы провести их от колыбели до могилы. Мы размещали их, мы кормили их, мы поддерживали их, и все, что они должны были делать взамен, — это работать.

Мистер Бланманже прочистил горло, затем продолжил:

— Но определенная группа радикалов отвергла эту систему. Радикалы, эти… левые, эти так называемые неравнодушные сердца, они разрушили великий институт, не имея никаких планов по его замене. У нас была прекрасная, работающая система, которая защищала бедных от голода, лишений и нужды… Система работала и даже приносила деньги, достаточные для того, чтобы финансировать себя и приносить положительный доход Короне.

Мисс Оддбоди откинулась в кресле и нахмурилась, а Копперквик никак не отреагировал.

— Но эта система была унижена… ее называли унизительной. Унизительной. Эти… радикалы называли ее оскорблением достоинства пони. Система, которая приютила и накормила бедняков. Теперь те же самые бедняки спят на улицах, бродят по пустыне и просят еды. Некоторые от отчаяния даже пошли на преступление. Им была оказана ужасная услуга, преступление, совершенное этими левыми мыслителями, которые стремятся подорвать и уничтожить нашу великую нацию и ее прекрасные социальные институты. Теперь почти каждый день ко мне приходят трудоспособные кобылы, умоляющие о дополнительной помощи, потому что того, что мы им даем, никогда не хватает на все то, на что, по их мнению, они имеют право.

— Я более чем готов работать, — сказал Копперквик тихим голосом, грозившим вот-вот сорваться.

— Тогда работайте, — ответил мистер Бланманже. — Честно говоря, я считаю, что вы используете свою дочь в качестве оправдания. Поступите с ней правильно. Поместите ее в детский дом или сиротский приют, а затем вернитесь к продуктивному поведению в обществе. Разве это так сложно?

— Я хочу оставить ее у себя и поступить с ней правильно. — Копперквик наклонился вперед в своем кресле, и его глаза сузились. — Я стараюсь учиться в колледже. Если я получу образование, то стану лучшим кормильцем для нее. Я стараюсь поступать правильно и отвечать за свои поступки.

— Ба! Еще больше претензий! Ты действительно думаешь, что тебе нужно образование? Работай! Ты ведь земной пони, не так ли? Иди и найди работу где-нибудь на ферме или ранчо! Хватит оправдываться! Вступи в гвардию, насколько я понимаю, там предусмотрены условия для одиноких родителей и предлагается уход за жеребятами. Или, знаешь, ты можешь просто поступить правильно и отдать свою дочь на попечение Короне. Если бы ты любил ее хотя бы вполовину так, как тебе кажется, ты бы поступил правильно, позаботились о том, чтобы о ней заботилась достойная материнская фигура, и ты мог бы вернуться к исполнению своих собственных желаний, гоняясь за тем, на что, как тебе кажется, ты имеешь право, не испортив ей жизнь!

— Эй! — огрызнулась мисс Оддбоди, нахохлившись очень по-птичьи. — Вы переходите все границы, мистер Бланманже!

Мистер Бланманже повернулся к меньшей пегаске, которая смотрела на него, и окинул ее холодным взглядом:

— Как типично. Дай угадаю… ты, должно быть, из тех неравнодушных сердец. Посмотри на себя… просто… посмотри на себя. У тебя нет подходящей кьютимарки для этой работы. У тебя даже темперамент не подходит для этой работы. Ты просто глупая молодая кобылка, которая думает, что знает все, потому что молода и полна великих идеалов. Ты позволяешь себе руководствоваться эмоциями, а не логикой, здравым смыслом и холодным рассудком. Возможно, тебе стоит вернуться на ту ферму, откуда ты приехала, пока ты не выставила себя на посмешище и не испортила кому-то жизнь.

Как будто ее ударили, мисс Оддбоди упала обратно в кресло, ее крылья обвисли, а глаза наполнились слезами. Уши пегаски поникли, и она больше не могла встретиться взглядом с мистером Бланманже, который продолжал смотреть на нее.

— Посмотри на себя… жалкая. Ранимая. Ничтожная. Слабая. Мягкая. Тебе здесь не место. Если, услышав чистую правду, ты начинаешь рыдать, значит, тебе вообще нет места в этой системе. Как можно ожидать от тебя принятия сложных решений, если ты настолько хрупка? Как ты можешь полагаться на холодный разум, логику и здравый смысл, если ты слишком занята нытьем и соплями, преодолевая свои слабые, никчемные, женские эмоции? Ты мне противна, ты, бесхребетная, сопливая маленькая…

— Еще одно слово в ее адрес, и я сверну твою тощую шею. — Слова Копперквика были такими же холодными и безжалостными, как и слова мистера Бланманже. — Еще одно слово… скажи… только скажи… дай мне повод открутить твою болтливую башку.

Мистер Бланманже с испуганными глазами перевел взгляд на Копперквика. На шее Копперквика рельефно выделялась крупная пульсирующая вена. Мисс Оддбоди закрыла лицо копытами и издавала ужасные сдавленные рыдания. Напряжение в комнате стало невыносимым, и мистер Бланманже опустился в свое роскошное кресло с мягкой обивкой, а Копперквик уставился на него.

— Мисс Оддбоди, — мягким голосом обратился Копперквик к своей спутнице, — я думаю, что нам пора идти. Пойдемте… пойдемте со мной, мисс Оддбоди.

— Я хочу, чтобы вы убрались из моего кабинета, — потребовал мистер Бланманже.

— Заткнись! — прорычал Копперквик. — Ты холодный, бессердечный маленький засранец! Просто заткнись! Ты ни за что не продержишься достаточно долго, чтобы сюда успела добраться охрана! Ни слова больше! Ни единого!

Покорившись, мистер Бланманже сидел на своём месте, дрожа от страха перед гораздо более крупным и сильным земным пони. В тесном пространстве кабинета не было никаких сомнений в исходе конфликта, если он произойдет. Меньший пегас затрясся с такой силой, что стекла его пенсне соскользнули с дужки и с грохотом упали на пол.

Ничего не говоря, Копперквик подхватил мисс Оддбоди и удалился.

На улице, освободившись от замкнутого пространства кабинета мистера Бланманже, Копперквик спустил мисс Оддбоди с его спины на тротуар, где она снова зарылась лицом в копыта и всхлипнула уже всерьез. Эсмеральда тоже начала капризничать, казалось, что она вот-вот начнет визжать. Не зная, что делать, Копперквик сел рядом с мисс Оддбоди и попытался взять себя в копыта.

Мисс Оддбоди, всхлипывая, говорила в копыта:

— Это все, чем я когда-нибудь стану.

— Мисс Оддбоди?

— Просто глупая кобыла с мягким сердцем. Какая-то глупая кобыла. Просто кобыла с неравнодушным сердцем! Просто какая-то никчемная кобыла, которой следовало бы остаться на ферме! А еще лучше — на кухне! Все идет наперекосяк, когда кобыла покидает кухню!

Копперквик не мог сообразить, что ответить. Он придвинулся поближе к мисс Оддбоди, не зная, чем ее утешить. Будучи молодым и одиноким, он не имел большого опыта в утешении плачущих кобыл, и его очень пугала вся эта ситуация, хотя он никогда бы в этом не признался.

Часть его понимала и мистера Бланманже. Вся работа этого ужасного, несчастного пегаса заключалась в том, чтобы следить за тем, чтобы тем, кто подает апелляции, отказывали и выгоняли из здания. Его работа заключалась во вмешательстве. И он вмешался. Чувствуя себя униженным, оскорбленным, абсолютно никчемным, Копперквик расплакался, и, что бы он ни делал, он не мог сдержать слез, которые начали течь.

Глубоко внутри, в глубине его сознания, зазвучал голос сомнения. Правильно ли он поступил по отношению к своей дочери? Годится ли он вообще в отцы? Может быть, ему стоит бросить обучение и поступить в гвардию или пойти работать на ферму? Ему не нужно было получать образование, ему нужно было просто работать. Может быть, он использует свою дочь в качестве оправдания? Одолеваемый сомнениями, Копперквик разваливался на части с пугающей быстротой, и его тихие возгласы превратились в тяжелые, сотрясающие тело рыдания.

— Я чувствую себя такой никчемной, — сказала Копперквику мисс Оддбоди, — я чувствую себя сейчас такой хрупкой и уязвимой. Внутри все болит.

Не задумываясь о том, что делает, Копперквик притянул мисс Оддбоди к себе. Она немного посопротивлялась, но почти сразу сдалась, и они вдвоем уселись на тротуар. Эсмеральда, расстроенная, немного успокоилась, когда оказалась между двумя пони, которые обнимали друг друга.

Но объятий было недостаточно. В поисках утешения, не задумываясь о том, что он делает, Копперквик обхватил одной передней ногой шею мисс Оддбоди, слегка наклонил ее назад, а когда она открыла рот, чтобы закричать, поцеловал ее, зажав Эсмеральду между ними. На мгновение она попыталась оттолкнуть его, но это сопротивление было недолгим, и она притянула его ближе. Крылья маленькой пегаски начали хлопать, потом жужжать, и Копперквик только и мог, что удерживать себя и мисс Оддбоди на земле.

Копперквик отстранился, задыхаясь и причмокивая. Он отпустил ее, и мисс Оддбоди улетела, жужжа крыльями, и зависла над его головой со странной грустной ухмылкой на лице. Маленький худенький пегас несколько раз прожужжал по кругу вокруг головы земного пони, а затем взлетел перед ним.

— Ты меня поцеловал. — Мисс Оддбоди посмотрела Копперквику в глаза.

— Ну, думаю, можно сказать, что ты поцеловала меня в ответ.

— Дурак, ты не знаешь, что натворил. — Мисс Оддбоди зажужжала и вернулась к кружению вокруг головы Копперквика. — Завтра я должна буду доложить об этом миссис Вельвет. Я стала эмоционально вовлечена. Меня придется отстранить от дела.

— Мне очень жаль!

Зажав одним маленьким копытцем рот Копперквика, чтобы заставить его замолчать, мисс Оддбоди сказала:

— Не извиняйся. Это моя вина. Все началось с того, что я последовала совету моей Муми и приготовила тебе горячий тост с маслом и сыром. Она сказала мне, что это сработает, и это сработало. Я знаю, что не должна была этого делать, но я сделала это, и теперь мне придется жить с последствиями. — Поправив очки одним копытом, она выдернула другое копыто изо рта Копперквика. — Я оступилась, но я не жалею об этом.

— Я не понимаю, что происходит. — Копперквик, сидя на тротуаре, наблюдал, как пегаска, которую он только что поцеловал, летает кругами вокруг его головы.

— Завтра нужно будет разобраться с кучей вещей. Я столкнусь с последствиями, но это будет того стоить. Не волнуйся, я от тебя не откажусь. Я найду выход. — Мисс Оддбоди, оживившись, стала порхать вокруг, как колибри. — Пойдем, нам нужно отвезти тебя домой, а потом в колледж. Мы не можем все испортить, миссис Вельвет меня точно убьет.

— У меня почта, — сказал Копперквик, заглядывая в почтовый ящик. Заглянув, он увидел белый конверт, и ему потребовалось некоторое усилие, чтобы выудить его. Не имея ни магии, ни ловких крыльев, он вынужден был действовать по старинке, и его копыто не совсем помещалось в узкий почтовый ящик. Когда ему удалось вытащить письмо, оно упало на бетонный пол.

Склонив голову, он подхватил его губами, а затем ухватился за него копытом. Держа его в копыте, он посмотрел на мисс Оддбоди, все еще разбираясь со своими чувствами по поводу поцелуя, а затем взглянул на конверт, тяжелый и набитый бумагами. Получателем значился “Отец кобылки-земной пони”.

Зубами он оторвал верхний край конверта, а затем просто уставился на него, желая узнать, что это такое, но не желая выбрасывать его на тротуар. Надо было подождать с вскрытием, пока он не окажется в своей квартире. Он одарил мисс Оддбоди озорной ухмылкой и понадеялся, что она поймет намек.

— Дайте мне это! — Мисс Оддбоди выхватила у Копперквика конверт и вытащила из него пачку бумаг. Стоя на тротуаре, она с помощью крыльев развернула бумаги и посмотрела на них. Через несколько секунд ее рот открылся, а глаза расширились.

— Что это? — спросил Копперквик.

Ничего не сказав, мисс Оддбоди протянула бумаги Копперквику, чтобы тот прочитал, что он и сделал. Пара, теперь уже оба в шоке, стояла вместе, раскрыв рот и широко раскрыв глаза, и оба были слишком ошеломлены, чтобы сделать что-то еще. Копперквик немного отступил назад и покачал головой.

— Это просто несправедливо, — вздохнул он, с трудом подбирая слова.

Мисс Оддбоди прикусила губу, покачала головой и ничего не сказала.

— Я не могу платить… Это больше, чем я зарабатываю за год, а большинство моих бит уходит на аренду и колледж. Сейчас у меня даже нет работы. — На глаза Копперквика снова навернулись слезы, и он покачал головой, когда первая из них скатилась по его щеке. — Эта грязная сука выставила мне счет. Не могу поверить… Это столько стоят роды?

— Если возникнут осложнения, то да, возможно, или если будут проведены другие процедуры, — негромко сказала мисс Оддбоди. — Они прислали список оказанных услуг. Завтра нам нужно будет поговорить об этом с миссис Вельвет.

— Я… я мог бы купить дом в Понивилле за такие деньги. — Пораженный, Копперквик просто стоял, ошеломленный, и снова заплакал, не в силах сдержать слез. — Как же я теперь буду держаться на плаву? Как они могут так поступать с пони?

— Тебе нужно идти в колледж. Отдай мне малышку Эсмеральду и вещи для жеребят. Постарайся не волноваться об этом слишком сильно. Я приготовлю ужин, когда ты вернешься домой, но ты будешь мне должен…

— Справедливый обмен, — сказал Копперквик, вмешиваясь, потому что знал, что сейчас будет сказано.

— Поторопись, ты опоздаешь на занятия! Пошевеливайся, здоровяк!