Корзина, одеяло и пачка банкнот

Глава 13

Когда Копперквик открыл дверь, он услышал плач своей дочери. Он торопливо вошел внутрь и закрыл за собой дверь одним задним копытом. В крошечной гостиной было тускло, но не темно. Чем-то пахло едой, но он не был уверен, чем именно. Мисс Оддбоди лежала на побитом диване и выглядела так, будто плакала.

— Ты выглядишь так, будто плакал, — сказала мисс Оддбоди, высказав то, о чем думал Копперквик. — Долго шел домой? Ты немного опоздал.

— Я в порядке. — Копперквик с грохотом свалил седельные сумки на пол и пересел на диван, чтобы присесть и, возможно, успокоить свою визжащую кобылку.

Эсмеральда, казалось, была рада его видеть, она размахивала ногами и кричала, но когда он обнял ее, она не затихла. Оказавшись в объятиях отца, она втянула в себя как можно больше воздуха, а затем издала пронзительный вопль, от которого все в крошечной гостиной зазвенело. Копперквик подпрыгивал, пытаясь при помощи известных ему трюков утихомирить ее, но она, казалось, была безутешна.

После такого длинного дня Копперквик устал, был обижен, зол, разочарован, напуган, встревожен, и нервы его были на пределе. Но он не стал вымещать свои чувства на дочери. Он просто сидел, держа ее на копытах, и смотрел на нее с расстояния в тысячу ярдов, пока Эсмеральда проверяла верхний предел силы своего голоса.

Набравшись сил, он поднес дочь к лицу, ее крошечное тельце оказалось в нескольких сантиметрах от его носа, и спросил терпеливым, любящим голосом:

— Чего ты хочешь, Эсме?

Удивленная и, возможно, немного испуганная, она на мгновение притихла и стала бить передними ногами по носу отца. Эсмеральда издала несколько суетливых полувскриков, но, похоже, сосредоточилась. Из ее губ вытекла длинная нитка слюны, и она посмотрела на мисс Оддбоди.

— Мама? — Произнеся это слово, Эсмеральда оглянулась, посмотрела на Копперквика, потом снова на мисс Оддбоди. Затем, без всякого предупреждения, она вернулась к крику с такой громкостью, на какую только была способна, когда отец держал ее в копытах. — МАААААААААААААМАААААА!

Никто не произнес ни слова. Мисс Оддбоди сняла очки и положила их на потрепанный журнальный столик, видавший лучшие времена. Потрепанный экземпляр "Каталог моды Рэрити: Весенний обзорный выпуск" что более не встречался. Мисс Оддбоди несколько секунд терла глаза мохнатыми копытцами, а затем, застонав, перебралась поближе к дивану.

Действуя по наитию, Копперквик повторил сегодняшнее объятие. Он усадил жеребенка между ними и притянул мисс Оддбоди ближе. Эсмеральда сразу же перестала плакать и решила, что ее копыто теперь гораздо интереснее. Мисс Оддбоди издала всхлип облегчения, а затем, без предупреждения, начала плакать в передние копыта, как она делала это ранее.

Обхватив передней ногой ее стройную, гибкую шею, Копперквик присоединился к ней. Он притянул ее к себе и прижал ее голову к своей шее, молча давая волю слезам. Эсмеральда, сидевшая между ними, грызла копыто и начинала дремать, теперь она была слишком усталой и измученной, чтобы держать глаза открытыми.

— Сегодня вечером я только и делала, что плакала, — призналась мисс Оддбоди, всхлипывая.

— Мне пришлось отпроситься с одного из занятий… Я объяснил все своему профессору, и она была очень мила. Мне было трудно сосредоточиться. Мои оценки пострадают. — Копперквик закрыл глаза и слегка прислонился к мисс Оддбоди, которая тут же откинулась назад. — Я не хотел все усложнять, целуя тебя. Я не знаю, что на меня нашло.

Фыркнув, мисс Оддбоди слегка вздрогнула, а затем попыталась сглотнуть набежавшие слезы. Повернув голову, она посмотрела на Копперквика, который был намного выше ее, даже сидя. Она протянула вверх свое маленькое изящное копытце и похлопала по уголку его крепкой челюсти. Еще немного похныкав, она вытерла глаза рукавом кардигана.

— Я приготовила фасоль и кукурузный хлеб. — Мисс Оддбоди икнула и отвернулась от Копперквика. — Должно быть, я выгляжу отвратительно. Мой рукав весь в соплях, и я знаю, что от меня пахнет. Я думала о том, какая я грязная, как грязно в квартире, и как я не могу заставить Эсмеральду замолчать, а потом я подумала о том, что ты придешь домой с этим, и это заставило меня плакать еще больше.

— Да, но я пришел домой к тебе и Эсмеральде.

— О… ты… — Мисс Оддбоди подавилась собственной мокротой и начала кашлять в копыто. Прошло больше минуты, прежде чем кашель прекратился, и тогда она опустилась на Копперквика, обессиленная и бездыханная. Она закрыла глаза и молчала, восстанавливая силы.

— Всю ночь я сомневался в себе. Я все время думаю, что мне надо бросить колледж. Я должен пойти в гвардию. Я должен поехать в Понивилль и попробовать найти работу и жилье на одной из многочисленных ферм. Я снова и снова обдумываю все эти сценарии, но все они рушатся, и я не могу заставить себя предпринять ни один из них. — Копперквик почувствовал, что его шея и щеки стали теплыми, когда он произнес свое признание.

— Почему же? — Мисс Оддбоди подняла Эсмеральду на передние ноги и прижала к себе сонного жеребенка.

— Ну, главная причина в том, что в каждом из этих сценариев тебя не было рядом. — Копперквик с трудом выговаривал слова, и его голос немного дрожал. Он почувствовал, как Мисс Оддбоди прижалась к нему, и не смог заставить себя посмотреть ей в лицо. Он уставился на стену, и слезы покатились по его теперь уже блестящим щекам. — Моя дочь только что произнесла свое первое слово, и я не знаю, что я должен чувствовать. Я так устал, оцепенел и подавлен. Я чувствую себя мертвым внутри. Я голоден, мне нужно заниматься, я измотан, и глубоко внутри меня все еще кипит ярость, но я слишком устал, чтобы что-то с этим сделать. Счет за больницу пугает меня до смерти, я знаю, что меня затаскают по судам из-за него. Я продолжаю фантазировать о том, как бы открутить голову мистера Бланманже с его шеи. Я не уверен, но мне кажется, что у меня нервный срыв.

— Я продолжаю размышлять над своим генеральным планом, — прошептала в ответ мисс Оддбоди. — Я все время думаю о сегодняшнем дне и обо всем, что произошло. Я думала о том, чтобы бросить все, хотя финиш уже виден, и вернуться домой на ферму. Каждый раз, когда я плакала, я думала о том, что сказал этот ужасный пони, и мне становилось стыдно. Я постоянно слышала его слова о том, какая я никчемная и слабая, потому что у меня есть эмоции. Поэтому я плакала и чувствовала себя еще хуже, но как бы я ни старалась, я не могла перестать чувствовать… Я не могла заставить свои эмоции просто уйти. Около часа я репетировала разговор, который мне придется вести завтра с миссис Вельвет, я пыталась представить, как это будет, как я буду объясняться и объяснять свое непрофессиональное поведение. И даже когда все это происходит в моей голове, я продолжаю думать… есть ли какой-то способ удержать тебя, чтобы ты был у меня, когда все уляжется?

— У тебя будут неприятности? — спросил Копперквик.

— Может быть. — Мисс Оддбоди пожала плечами. — Как я уже сказала, я постоянно проигрываю все эти сценарии и свожу себя с ума. Я знаю, что ошиблась, и знаю, что мне должно быть не все равно. Я знаю, что должна злиться на себя. Я знаю, что мне не следовало даже находиться здесь сейчас, я должна была вернуться в офис и сразу же сообщить об этом инциденте. Я действительно все испортила и не знаю, как отреагирует миссис Вельвет. Насколько я знаю, моя голова может покатиться с плечь, и я, возможно, испортила свое будущее.

— Ну, я знаю, что мое — в полном беспорядке. — Копперквик вздохнул, наклонился еще немного и позволил своей голове лечь на голову мисс Оддбоди. — Я просто жду, когда ко мне приедет полицейский пони и арестует меня за то, что я сказал этому несчастному мистеру Бланманже. Я знаю, что поступил неправильно и наказуемо.

— Зачем ты это сделал? — спросила мисс Оддбоди.

— Не заставляй меня говорить об этом.

— Почему?

— Потому что он заставил тебя плакать, ясно? Слушай, я сейчас чувствую себя большим лицемером и очень себя корю. Я делал это всю ночь. Я совершил невероятно безответственный поступок, который испортил мне жизнь. Я трахнул Сьело дель Эсте, и мне было наплевать на нее. Она была просто теплым телом, в которое я мог засунуть свой член и получить удовольствие. И не только с ней, но и с другими. Я даже провел одну кобылку, говорил ей, что у нас что-то особенное, а потом порвал с ней, потому что не хотел иметь с ней отношений. Я довел ее до слез. Я даже не могу вспомнить ее имя. Вот такой я мерзавец.

Освободив одно крыло, Баттермилк Оддбоди ударила Копперквика по лицу:

— Это за то, что ты хам. Я прощаю тебя за хамство. То, что ты только что сделал, требует мужества. Ты не должен был говорить мне правду, но ты ее сказал. Спасибо.

Щеку обожгло, и Копперквик почувствовал, что заслужил это. От боли глаза еще больше заслезились, и он смахнул еще больше слез. Он подумал о своих многочисленных ошибках и об одной большой ошибке, которая будет стоить ему жизни. На кону стояло его будущее.

— Она назвала меня "мама". Я не знаю, как к этому относиться. — Мисс Оддбоди посмотрела вниз на жеребенка, которого она держала в передних ногах, — жеребенка, который уже спал. — Неужели я все испортила? Совершила ли я ошибку? Не ввязалась ли я в эмоциональный конфликт в тот момент, когда этого делать не следовало? Я боюсь, что испортила свое будущее. Я не знаю, что завтра скажет миссис Вельвет. От одной мысли об этом мне хочется плакать. Я думаю об этом, и мой желудок начинает делать сальто-мортале.

Тихонько фыркнув, она продолжила:

— Это мое первое серьезное дело, и я все испортила. Что, если я действительно для этого не гожусь? Что, если мистер Бланманже прав? У меня нет кьютимарки для этого. В моем первом большом деле я облажалась, и меня захлестнули эмоции. Я все испортила. Как это отразится на моих будущих делах? Что, если я и их испорчу? Что если я ввяжусь в это дело, и мое сердце будет разбито? Что, если я не смогу быть профессионалом…

Не зная, как заставить мисс Оддбоди замолчать, Копперквик снова поцеловал ее, как это делал его отец с мамой. Поцелуй был отчетливо сопливым и со вкусом слизи. Изо рта тоже несло затхлым запахом. Это был, без сомнения, самый худший поцелуй, который только может быть между двумя пони.

И Копперквик обнаружил, что ему это не мешает.

Когда Копперквик отстранился, мисс Оддбоди спросила:

— Ты так и будешь продолжать?

Подняв голову и навострив уши, Копперквик не почувствовал необходимости отвечать на этот вопрос. Чмокнув губами, он не мог не заметить, что у пегасов очень часто текут слюни. Очень много. Это его вполне устраивало, и он обнаружил, что не возражает. Подняв переднюю ногу, он вытер мордочку, немного пофыркал и пожелал, чтобы он поскорее перестал плакать.

— Ух ты, она действительно в отключке. Я думаю, что она, наверное, проспит несколько часов, потому что она, должно быть, измучилась от всей этой суеты. — Мисс Оддбоди посмотрела на Копперквика. — Я положу ее в колыбельку, а потом пойду приму душ. Ты должен что-нибудь съесть, а потом попытаться позаниматься, если сможешь. Раз уж наше будущее так неопределенно, надо хотя бы продолжать думать о том, что все можно спасти. Когда я приму душ, я посмотрю, что можно сделать, чтобы помочь тебе в учебе.

Наклонив голову, Копперквик посмотрел на пегаску рядом с собой:

— Ты сделаешь это для меня?

Мисс Оддбоди слегка фыркнула, и ее лицо приняло очень кислое выражение:

— Логика, здравый смысл и холодный рассудок подсказывают, что у нас больше шансов выжить, помогая друг другу. Это не эмоциональное, а практическое решение. Я делаю это не из каких-то чувств к тебе.

— Понятно. — Копперквик вскинул бровь и увидел, что мисс Оддбоди с трудом сохраняет кислое выражение лица. Все ее тело дрожало, а уголки рта постоянно подергивались. — Очень профессионально, мисс Оддбоди, очень профессионально.

— Действительно. — Кобыла-пегас фыркнула, а затем начала слегка хихикать. — Я думаю, что мои вонючие подкрылки делают меня еще более профессиональной. Скажите, что вы думаете, мистер Квик?

— О, вполне. — Заглянув в глаза мисс Оддбоди, Копперквик испытал прилив эмоций. Тушь, которой она пользовалась, потекла. Ее лицо было сопливым, нос и глаза красными и опухшими, а большая часть ее пучка рассыпалась. В центре ее гривы выделялась заколка — простая, неброская заколка.

Он находил ее прекрасной и думал, что же с ним не так.