Корзина, одеяло и пачка банкнот

Глава 1

Корзина, одеяло и пачка банкнот — вот и все, что увидел Копперквик, когда посмотрел вниз. Ну, не то чтобы прямо пачка, но но и не совсем уж ничего, подумал он. К корзине была приколота записка с несколькими скупыми словами, нацарапанными и оставленными для прочтения. Опустив голову так, что его нос коснулся бумаги, он прочитал написанное.

Я не могу жить со всем этим. Ты можешь забрать ее. Мне надоели ее слезы и постоянные хлопоты.

Из-под одеяла послышалось любопытное воркование, и Копперквик почувствовал тяжесть в сердце. Зубами он откинул одеяло и посмотрел на свою дочь. Он видел ее один раз, совсем недавно, вскоре после ее рождения, и больше никогда. Она стала следствием его увлечения фетишем на перья и секса на одну ночь с кобылой-пегаской по имени Сьело дель Эсте. Он даже не знал, как зовут его дочь и есть ли у нее вообще имя. В записке больше ничего не говорилось.

Опустив голову еще ниже, Копперквик ткнулся мордой в живот кобылки, немного пофыркал и был вознагражден хихиканьем. Она была очень похожа на него, очень похожа. Медная окраска шерсти, яркие янтарные глаза, от матери ей досталась только грива, которая была потрясающего нефритового оттенка. У самого Копперквика грива была такого же неинтересного коричневого цвета, как крекер. Он почувствовал, как маленькие щетинистые ножки пинают его по морде.

Навострив уши, Копперквик отдернул голову и подумал о том, что через полчаса ему нужно быть на работе. Он не знал, что делать с жеребенком в корзине. Оставлять ее дома одну было не лучшим вариантом. Может быть… может быть, он сможет носить ее с собой, когда будет заниматься доставкой. Но это было временное решение, так как по вечерам ему нужно было посещать курсы в колледже. Ему нужна была нянька для жеребенка, но он не представлял, как ее искать.

В данный момент кобылка не выглядела голодной, и, похоже, ее не нужно было переодевать. Он никогда не менял пеленки и не знал, как ее кормить. Что она ела? Он сомневался, что она будет хорошо себя чувствовать на его постоянной диете — бургерах с авокадо и черными бобами. Насколько он помнил, жеребятам нужно молоко. В шкафу у него было немного порошковых сливок для кофе, но он сомневался, что это подойдет.

Между ним и Сьело дель Эсте была серьезная связь. Она была экзотической танцовщицей, работавшей с Сапфир Шорс. Пегаска, у нее были крылья, перья, которые его возбуждали. И хотя она была великолепной танцовщицей и на нее было очень приятно смотреть, к утру он был очень рад от нее избавиться. Она была заносчивым снобом и много ныла. Она была очень требовательной кобылой, и с ней трудно было бы ужиться студенту колледжа. Его небольшая интрижка с ней стоила ему целого состояния на еду и шампанское, и он несколько недель оставался без средств к существованию.

Фыркнув, Копперквик попытался понять, что же произошло, что пошло не так в ту давнюю ночь. Он ведь специально вышел из нее, не успев кончить, и она довела его до оргазма, работая крыльями. Он посмотрел на кобылку, которая смотрела на него сверху, и улыбнулся. Она была довольно милой, и, глядя на ее улыбающуюся пухлую мордочку, он не испытывал особого сожаления. Во время беременности они с Сьело дель Эсте сохраняли дружеские отношения, разговаривали несколько раз, и он не забывал о свиданиях. Они договорились идти разными путями.

Но вот это случилось.

— Что мне с тобой делать? — спросил Копперквик тихим голосом, надеясь, что он не заставит ее плакать. Плачущие жеребята — это плохо, настолько плохо, что мать, похоже, их бросает. Он не хотел, чтобы она начала плакать.

— Флаблубблу?

Уши раздвинулись, и он ответил:

— Неужели? — Копперквик был благодарен за корзину: теперь у него было меньше поводов для беспокойства, ведь ей было в чем спать. Ее маленькая мордочка была покрыта слюнями, и она была просто очаровательным маленьким комочком. Как именно нужно было брать на копыта жеребенка? Он был земным пони, и у него не было ни магии, ни крыльев с цепкими и ухватистыми перьями.

— Сегодня день выхода с дочкой на работу! — Копперквик постарался, чтобы его голос звучал как можно веселее, и широко улыбнулся своей маленькой кобылке. — Ты будешь ходить на работу с папой, это будет весело.

— Духхха? — Кобылка выдула пузырь слюны, который лопнул и намочил ей лицо. Она лежала и моргала, удивляясь тому, что только что произошло, а потом начала выдувать еще один пузырь.

— Я возьму тебя на обед… это будет здорово. Интересно, ты любишь картошку фри… или, может быть, тебе подойдет молочный коктейль? Я спрошу у парня за стойкой, уверен, он знает. — Копперквик наклонил голову на одну сторону. — Спорим, я смогу пронести тебя на занятия в колледж в сумке с учебниками. Ты обещаешь вести себя тихо?

— Флерпити!

— Это значит "нет"? — Копперквик начал испытывать смутное чувство беспокойства. — Ну, я что-нибудь придумаю. Мне нужно идти на работу… Мне нужно кормить голодный рот, и не свой собственный.

Зажав корзину во рту, Копперквик посмотрел на вывеску ПДК Диспетчерской. Пока все хорошо. Никакого жеребячьего плача, только много слюнявых пузырей. Работы у него было немного, но она почти оплачивала счета, пока он брался за любую случайную работу, которую мог найти, и если искал дополнительный заработок. У него была хорошая работа, и она ему нравилась. Нет ничего прекраснее, чем получать деньги за то, что бегаешь по всему Кантерлоту.

Потребовалось некоторое усилие, но Копперквику удалось открыть дверь, и он вошел в холл диспетчерской. В окне диспетчерской он увидел своего начальника, грифона по имени Гаргл, и почему-то Гаргл не выглядел счастливым при виде его, как обычно. Копперквик задумался, в чем дело.

С каким облегчением он опустил корзину и разинул рот. Копперквик надул губы и наблюдал, как его хозяин укоризненно смотрит на него. Грифон смотрел на корзину, из которой доносилось воркование и пердящие звуки, что издавали ее губы. Земной пони начал чувствовать, что что-то не так.

— Что это? — спросил Гаргл.

— Моя дочь, — ответил Копперквик.

— И что она здесь делает? Она не работник.

— Ну, ее подбросили до двери моей квартиры сегодня утром, и я…

— Ты не можешь приводить ее на работу. — Гаргл покачал головой и прищурил глаза на Копперквика.

— Я не могу?

— Нет. Не можешь. Знаешь, что со мной сделают страховщики, если ты попробуешь таскать ее с собой, пока ты на работе?

— Но у меня нет няни и…

— Мне все равно. — Гаргл выставил когти. — Оставь свою душещипательную историю для того, кому не все равно. Политика компании проста. Приходи на работу вовремя, или будешь уволен.

— Но… но… Я учусь в колледже, и мне нужно заботиться о ней!

— Не волнует. Делай свою работу или проваливай.

— Что мне с ней делать? — резко потребовал Копперквик, его шерсть встала дыбом.

— Что ты с ней будешь делать — это твое личное дело. Меня это не волнует. Ты должен быть на месте через три минуты, или ты знаешь, что произойдет. Помни, что я сказал, когда нанимал тебя, — никаких отговорок! Мне все равно, что у тебя экзамены, или ты всю ночь занимался, или пошел на какую-то студенческую вечеринку и много выпил… Мне просто все равно. Я слышал все это миллион раз…

— Но это же совсем другое!

— Нет, не другое. Няньки существуют не просто так. Две минуты.

— Гаргл, не делай этого со мной. Не будь ублюдком. Я… — Копперквик замолчал, когда окно диспетчерской захлопнулось. Защитный барьер, предотвращающий ограбления, теперь закрывал грифону обзор. — Ну, хорошо, Гаргл, можешь идти на хрен, мне все равно, ты, чертов жадный грифон!

Из-за защитного барьера не последовало никакого ответа. Копперквик стоял в шоке, пытаясь осмыслить только что произошедшее. Почувствовав себя немного оцепеневшим, земной жеребец подхватил корзину в зубы, повернулся и направился к выходу, который было очень непросто открыть и закрыть с набитым ртом и мешающей корзиной.

На улице, в квартале от него, сидя в небольшом городском парке, Копперквик пытался сообразить, что делать. Жеребенок начал капризничать, и он опасался, что она может начать плакать. Может быть, она голодна? Он не знал. Он ничего не знал о ней. У нее не было имени. Может быть… может быть, будет лучше, если он прекратит свои попытки. Там была пожарная часть. Он мог бы оставить ее там.

Он нахмурился, ему было неприятно думать об этом. Но, возможно, так будет лучше. Если он избавится от нее сейчас, до того, как привяжется к ней, это будет не так больно. При мысли об этом уголок его глаза дернулся, а в животе заурчало, и внутренности сжались. Его ноздри сморщились, когда что-то неприятное защекотало ему нос.

— Уф, кому-то нужно поменять подгузник. — Копперквик понял, что у него нет подгузника. Он даже не знал, как его менять. Как сирена, кобылка начала плакать, и, услышав ее плач, Копперквик почти сразу же сломался и начал рыдать, сидя в парке и пытаясь понять, что делать.

Пара плакала вместе, и Копперквик прижал к себе корзину. Он не хотел нести ее в пожарную часть. От одной мысли об этом ему хотелось свернуться калачиком и умереть. Но он не знал, что еще делать. Он только что потерял работу. Через месяц он должен был лишиться квартиры. Нужно было платить по счетам, а у него был колледж.

Может быть, лучше не терять времени. Подняв голову, Копперквик приготовился поступить правильно. Он понятия не имел, что делает, и не годился в отцы. Кобылка заслуживала большего, ей нужен был любящий воспитатель, который знал бы, что делает. Зажав в зубах ручку корзины, Копперквик поднял самую тяжелую вещь, которую когда-либо поднимал.

— Ты там… да, ты…

К нему обращалась самая большая кобыла, которую Копперквик когда-либо видел. Это была земная пони, белая, почти сверкающая, и она возвышалась над ним. Она была огромной. Колоссальной. Ноги у нее были как стволы деревьев. Она почему-то внушала ужас. Казалось, что ее глаза буравят его душу.

Сузив глаза, кобыла сказала:

— Не сдавайся. Я не люблю трусов.

С занятым ртом Копперквик не мог издать ни звука. Он стоял и поднимал брови, пытаясь что-то сказать. Застыв от страха, он не мог опустить корзину. Как она узнала, о чем он думает? Откуда она взялась? Почему она здесь? Что ей от него нужно? Его чувства земного пони, которые он по большей части игнорировал, теперь затрепетали.

— Меня зовут Гелиантус. Похоже, у тебя неприятности. На юг от этого парка пройди пять кварталов, сверни направо у пекарни, где делают солнечное печенье, и пройди еще два квартала. Ты увидишь ветхое и полуразрушенное здание. На большом камне в углу, который ты найдешь на пути к дверям, будет написано "Служба жеребят". Как только ты окажешься там, попроси о помощи. Попроси поговорить с Твайлайт Вельвет.

— О-фей, — произнес Копперквик, держа ручку корзины во рту.

— Не сдавайся. — Лицо Гелиантус выглядело очень суровым. — Если ты это сделаешь, мы встретимся снова, и тебе это не понравится. Помни, Твайлайт Вельвет. — Большая белая земная пони с кьютимаркой подсолнуха повернула уши вперед, и выражение ее лица стало озабоченным. — Любовь отца может изменить мир. Никогда не забывай об этом. Желаю тебе удачи.

Копперквик кивнул, и жеребенок в корзине превратился в вопящую банши. Вонь стала очень сильной, а она была всего в нескольких сантиметрах от его носа. Он смотрел, как большая белая кобыла сделала жест, приказывая ему уходить. Повернувшись лицом к югу, он пошел по тротуару, делая то, что ему было велено. Большая кобыла была слишком властной, чтобы отказаться.

— Удачи… и, возможно, мы еще встретимся, — сказала Гелиантус, помахав ему на прощание.

Глава 2

Ветхое. Бесхозное. Обветшалое. Обреченное. Все эти слова можно было бы использовать для описания здания службы помощи жеребятам. На камне в углу здания была латунная табличка, и Копперквик задался вопросом, чем же было это здание до того, как его перепрофилировали. Впрочем, времени на размышления об этом у него не было, поскольку кобылка теперь была пронзительно кричащей сиреной страдания.

Корзина, сделанная из дешевых материалов, уже разваливалась. Ее части отслаивались во рту, оставляя горький привкус, вызывающий отвращение. Торопливо двигаясь, он добрался до большой входной двери здания. К его удивлению, к двери вела не лестница, а извилистый пандус, приподнятый над тротуаром. Состояние дверей не внушало оптимизма. Одна дверь, сорвавшаяся с петель, была закреплена с помощью подпорных планок и большого количества гвоздей. Другая дверь, петли и дерево были в таком плохом состоянии, что казалось, она может отвалиться в любой момент.

Если жеребенка оставили в пожарной части, то как он попадал сюда? Вот поэтому жеребят оставляли в пожарной части или в каком-нибудь другом общественном здании? Ведь любой пони, пришедший сюда, увидел бы, как здесь плохо. Набравшись храбрости, Копперквик пробрался к двери, которая со скрипом открылась от его прикосновения.

Потолок представлял собой запутанное, хаотичное месиво из паровых труб и латунных трубопроводов. Стены обваливались, облицовка во многих местах прогнила, покрылась пятнами от воды, а кое-где и вовсе исчезла, обнажив серый камень. В воздухе витал запах плесени. Длинный темный коридор с несколько более светлой нишей.

По коридору то и дело резонировал плач жеребенка, и Копперквику стало интересно, сколько времени пройдет, прежде чем жеребенок умрет от голода. Он начал сомневаться, есть ли здесь вообще кто-нибудь из пони, или это место заброшено. Когда он приблизился к алькову, в поле зрения попала пони. Прищурившись, он разглядел ее получше, продолжая двигаться по тусклому коридору.

Пони оказалась кобылкой или молодой кобылой. На ней был свитер-кардиган, что было очень кстати, так как здесь было прохладно, на лице — большие квадратные очки, а темно-коричневая или черная грива была собрана в большой беспорядочный пучок, который рассыпался во все стороны. Она была цвета сливочного масла, характерного желто-белого цвета.

— О, привет, — сказала пони, двигаясь по коридору, — какие мощные легкие у этого маленького жеребенка!

— Мне нужна помощь, — ответил Копперквик, поставив корзину на пол.

— Меня зовут мисс Оддбоди, и я… эй! — Пегаска, а было ясно, что это пегаска, остановилась, и ее мордочка сморщилась от отвращения. — Какой-то пони сделал каку!

— Я не знаю, как поменять подгузник. Или кормить ее. Или сделать что-нибудь. Она просто появилась перед дверью моей квартиры сегодня утром. — Чувствуя себя глупо, Копперквик просто стоял на месте. — Мне сказали поговорить с Твайлайт Вельвет.

— Хорошо! — Мисс Оддбоди улыбнулась. — Несколько вещей очень быстро! Миссис Вельвет сейчас нет на месте, но она должна вернуться. Мне нужно ваше прямое разрешение, чтобы прикоснуться к жеребенку, прежде чем я смогу вам помочь. А теперь, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, дайте мне это разрешение, потому что она пахнет ОООООООООООООООООЧЕНЬ плохо!

— У вас есть мое разрешение… — Копперквик так и не смог закончить. Мисс Оддбоди и корзина просто исчезли. Она была быстрой. Она была быстрой, как Вондерболты. Он даже не знал, куда она делась. Моргнув, он повернул голову и огляделся.

Он сделал еще несколько шагов и вошел в нишу. Потрепанный письменный стол, несколько стульев, крытый диван и испачканный пол из грубого камня, который отчаянно нуждался в полировке. На столе висела табличка с просьбой звонить в колокольчик, но колокольчика не было. Не найдя ничего другого, он сел на диван и стал ждать.

Может быть, через пятнадцать минут, а может быть, и через полчаса мисс Оддбоди вернулась. Корзины уже не было, а жеребенок лежал в подходящей переноске, которую она повесила себе на шею. Кобылка была немного влажной, но чистой и свежей на вид. Когда мисс Оддбоди вошла в комнату, она принесла с собой запах порошка и мыла для жеребят. Она сняла переноску со своей шеи и поставила ее на пол рядом с диваном. Она взяла на копыта писклявую чистую кобылку, обняла ее, а затем повернулась лицом к Копперквику, сидевшему на диване.

Напевая про себя, она толкнула Копперквика обратно на диван, а затем без предупреждения подсунула жеребенка к передним ногам Копперквика, чем вызвала у него удивление и изумление. Крылом она выдернула соску изо рта кобылки и сунула ее Копперквику. Прежде чем кобылка успела заплакать или запротестовать, соска бутылочки была просунута ей между губами, а сама бутылочка — в передние ноги. Довольная, кобылка улеглась в объятиях отца и начала есть.

— Ух ты, это было легко! — сказала мисс Оддбоди голосом, в котором было слишком много энтузиазма.

Не в силах ответить, Копперквик зажал соску во рту.

— Ладно, у нее немного опрелостей и есть некоторые признаки небрежного обращения, но мы можем это исправить! И нет, я не обвиняю тебя, так что не пойми неправильно. — Мисс Оддбоди потрепала Копперквика по носу, а затем ободряюще улыбнулась ему. — Эти признаки отсутствия заботы проявляются не сразу, а ты сказал, что ее положили перед твоей дверью сегодня утром. Не сердись, мы можем сделать ее снова здоровой. Ты можешь сделать ее здоровой, а я сделаю все возможное, чтобы помочь тебе, если миссис Вельвет поручит мне твое дело, а я уверена, что она это сделает.

Копперквик был вынужден задуматься, когда же мисс Оддбоди переведет дух.

— Большое спасибо, что обратились к нам за помощью! — Быстрым движением крыла пегаска разжала рот Копперквика, позволив ему снова заговорить. — А теперь расскажи мне о себе. Почему ты здесь?

— Мне нужна помощь, — ответил Копперквик, поняв, что пустышка была использована стратегически, чтобы заставить его замолчать на некоторое время. — Я не знаю, что мне делать, я никогда раньше не ухаживал за жеребенком, я только что потерял работу, потому что не мог выполнять доставку, у меня сегодня занятия в колледже, а без работы меня выселят через месяц.

— О боже! — Улыбка мисс Оддбоди на мгновение дрогнула, и на секунду показалось, что ее глаза сверкнули от ярости. — Боже мой! Мы не можем этого допустить! Молодой отец-одиночка, бездомный… — громкость пегаски заметно упала. — О боже… о боже… о боже, у меня нет сценария, которому я должна следовать. На самом деле, у меня никогда не было ни одного отца-одиночки, который бы пришел сюда. Может, мне использовать стандартный сценарий для кобыл? — Она почесала копытом подбородок.

— Мисс, вы не обидитесь, если я спрошу, но сколько чашек кофе вы уже выпили сегодня? — спросил Копперквик.

— Уже семнадцать чашек чая "Небесная слава"! Он очень бодрит! Ночью я пью "Лунную колыбельную", чтобы уснуть! А сон нужен мне для того, чтобы с энтузиазмом взяться за дело! Ведь Твайлайт Вельвет требует от меня всегда сто одиннадцать процентов!

В ужасе Копперквик только кивнул и обнял свою дочь.

— Быть матерью-одиночкой! Да, родитель! Быть матерью-одиночкой трудно… Я могу адаптировать сценарий, да, могу. Мы можем помочь тебе получить различные услуги, чтобы помочь пережить этот трудный период адаптации, а затем помочь перейти к родительству.

Мисс Оддбоди вскочила на кушетку рядом с Копперквиком и осмотрела кобылку, проверяя, сколько она высосала из бутылочки:

— Она пухленькая, но недостаточно пухленькая для своего возраста. Она сожгла слишком много своего жеребячьего жира. Это огорчает. Миссис Вельвет может на мгновение или даже на час стать мягко говоря непрофессиональной, когда увидит это.

Копперквик подумал о записке и о том, что в ней говорилось о постоянном плаче. Он также почувствовал искру гнева, но ничего не мог с этим поделать. Сьело дель Эсте была очень занятой кобылой. Возможно, ей просто не хватало времени. Он попытался вызвать сочувствие, но не смог, так как хорошо представлял себе, в каком она состоянии.

— Посмотри на нее, кажется, ты ей нравишься. — Мисс Оддбоди на мгновение залюбовалась кобылкой, а затем, подняв голову, посмотрела Копперквику в глаза. — Это будет трудно. Это будет самое трудное время в твоей жизни. Когда она станет годовалым жеребенком, будет немного легче в некоторых отношениях, но еще труднее в других. Но это будет того стоить, и ты знаешь, почему?

— Почему? — Копперквик отчаянно искал хоть какую-то надежду, за которую можно было бы ухватиться.

— Потому что маленькие кобылки поклоняются своим папочкам, и это здорово! — От впечатляющей громкости слов мисс Оддбоди у Копперквика задрожали и задвигались уши. — Я люблю своего милого папочку… Он работает на двух работах, чтобы я могла учиться в университете, и они с Муми пишут мне каждую неделю.

— У-Угу.

— Ух ты, она выпивоха. — Мощная бойкая пегаска выглядела впечатленной, глядя на бутылку, которая была почти пуста. — Она все еще продолжает. Думаю, она ее допьет. Столько смеси… ПУУ-БОМБА!

От неожиданности Копперквик чуть не спрыгнул с дивана.

— КА-БЛУУИ!

— Мисс Оддбоди! Пуу-бомба… правда? — В альков вошла кобыла средних лет и, улыбаясь, покачала головой. На ней было тяжелое коричневое пальто, потрепанное, помятое, с карманами. Старинная фетровая шляпа сидела на голове под задиристым углом.

— Ему нужна помощь! — Мисс Оддбоди глубоко вздохнула, а затем просто проговорила: — Миссис Вельвет, он отец-одиночка, и этот жеребенок появился перед его дверью сегодня утром, он потерял работу, он понятия не имеет, как ухаживать за жеребенком, у него нет дохода, жеребенок имеет признаки запущенности, и у него сегодня занятия в колледже.

— Ох, — спокойно вздохнула Твайлайт Вельвет. Ее глаза заблестели, а затем на губах появилась довольная улыбка. — Отец-одиночка нуждается в помощи. Я как раз думала, когда представится такая возможность. Могу я узнать ваше имя, сэр?

— Копперквик.

— Что ж, мистер Копперквик, не беспокойтесь. О, все будет непросто, будет много грязных пеленок, криков и страшных моментов, но все будет хорошо. — Твайлайт Вельвет сосредоточилась на мисс Оддбоди. — Баттермилк Оддбоди, ты назначена…

— ДА! ДА! ДА! — Вскочив с дивана, пегаска забегала по кабинету.

— О боже… она приближается к порогу в двадцать чашек чая, — проворчала Твайлайт Вельвет. Она швырнула шляпу на стол и принялась снимать пальто, выскользнув из него хорошо отработанным движением. — Дорогая, успокойся!

— ВУИИИИИИИИИИ! Мне нужна чашка чая! — Визжа, как чайник, пегаска пронеслась через дверной проем и исчезла, но ее визг остался.

— Если она не будет осторожна, то снова разобьет свои очки. — Твайлайт Вельвет несколько секунд смотрела на дверь, через которую исчезла ее помощница, а затем повернула голову и посмотрела на Копперквика. — Если бы у меня была целая армия таких же пони, как она, я бы смогла решить проблему с жеребятами, с которой сейчас столкнулась Эквестрия.

— Так плохо, да? — Копперквик сжал крошечный сверток в передних ногах и понял, что бутылка пуста.

То же поняла и Твайлайт Вельвет. Она подошла, подняла бутылку своей магией, подлетела к столу, поставила ее на место, а затем подняла кобылку с передних ног Копперквика. Она наколдовала чистое полотенце, положила его на плечо жеребцу, и тот, не успев понять, что происходит, снова взял на копыта свою дочь.

— Погладь ее по спине, пока она не срыгнет. Потом похвали ее.

— Хорошо. — Копперквик кивнул, а затем начал похлопывать крошечную кобылку по спине сгибом копыта.

— Не стесняйся, она же маленькая земная пони. Выпусти из нее газ. Но не слишком сильно, конечно. — Твайлайт Вельвет улыбнулась и принялась осматривать маленькую кобылку, которую держал ее отец. Через несколько секунд улыбка исчезла, и она стала выглядеть очень строгой. Уголок ее глаза дернулся самым тревожным образом, и тогда кобыла отстранилась.

— Мистер Копперквик, мне нужна твоя помощь, — начала Твайлайт Вельвет негромким голосом, который звучал немного раздраженно, как будто ей нужно было попить или, может быть, выпить чашку успокаивающего чая. — Вы пришли ко мне в период реформ. В Эквестрии произошел социальный переворот, и теперь мы делаем все по-новому.

— Что я могу сделать? — спросил Копперквик.

— Найди помощь для своей дочери. Держи ее и никогда не отпускай. Мне нужно, чтобы ты боролся за нее.

— Не понимаю. — Копперквик нахмурился и попытался понять, что ему говорят.

— У нас есть законы, которые защищают и помогают матерям-одиночкам, но нет таких законов для отцов-одиночек. Я хочу это изменить. Но мне нужен отец-одиночка, готовый бросить вызов системе. Не буду врать, это будет непросто. Вероятно, это будет унизительно и сопряжено со всевозможными неприятностями. Но… если ты мне поможешь…

— Ты поможешь мне? — Уши Копперквика развернулись, и он сосредоточился на кобыле, которая с ним разговаривала.

— Ну, я помогу тебе, несмотря ни на что, но у тебя есть шанс помочь другим. — Твайлайт Вельвет с надеждой посмотрела на земного пони-жеребца. — Я поручу мисс Оддбоди помогать тебе. Она будет нянчиться сегодня вечером, пока вы ходите в колледж. Она останется с вами, я полагаю, что у вас есть достаточно удобная кушетка. Она крепко спит, и если жеребенок пукнет во сне, она проснется и проверит его. Начиная с этого момента, у вас будет работа на полную ставку, но она не оплачивается. Это будет ужасная работа. Вы будете стоять в очередях и пробиваться через бюрократические препоны. Мисс Оддбоди поможет вам. Реформа должна с чего-то начинаться. Вы поможете мне, а я сделаю все возможное, чтобы помочь вам.

— Работа на полную ставку, за которую ничего не платят? — Копперквик одарил Твайлайт Вельвет добродушной улыбкой. — А название должности, что мне дадут?

— Обычно мы называем эту должность "папочка", но возможны варианты. — Улыбка кобылы средних лет вернулась.

— УИИИИИИИИИИИИИИИИ! — Мисс Оддбоди пронеслась мимо, ее крылья жужжали, как у колибри, когда она пролетала в нескольких сантиметрах над полом, а между передними копытами она держала чашку с кипящим чаем, который она почему-то не пролила. Она исчезла в другом дверном проеме со словами: — Я умею летать, это потрясающе!

Покачав головой, Твайлайт Вельвет потерла копытом шею и спросила:

— Скажите, мистер Копперквик, вы когда-нибудь видели белку, запертую в теле пегаса?

Глава 3

Был уже поздний вечер, и маленькая кобылка спала. Копперквик вернулся в парк, откуда начал свой путь, и чувствовал себя немного растерянным, но счастливым. Он был нагружен, как какой-то вьючный зверь, но это было не страшно. Подгузники, смесь, вещи для жеребенка и, конечно, его дочь. Мисс Оддбоди тоже была нагружена. Она напевала себе под нос, и Копперквик понял, что она ему очень нравится, даже если она немного переборщила с чаем.

Кобылке нужно было дать имя, но Копперквик не знал, как ее назвать. Ничего не приходило на ум. Сейчас она спала, кобылка, уютно устроившись в переноске, и выглядела вполне счастливой. Что-то в ее облике было ему дорого, и он старался не думать обо всем, что ей нужно, — от этого он только становился подавленным. Кроватка, игрушки, собственная комната — его квартира была крошечной, идеальной для бедного студента колледжа в Кантерлоте, но ужасной для отца одного ребенка.

На многие вопросы у него не было ответов. Откуда возьмутся деньги на аренду квартиры на следующий месяц? Как он собирался покупать еду? Дома у него было не так много продуктов, он покупал еду на дом. Приготовление пищи требовало времени, которого у него не было, как и уборка. Он постоянно работал, был в колледже, учился или спал.

— Итак, расскажите мне о себе! — Мисс Оддбоди сказала это веселым голосом, чем очень удивила Копперквика. — У тебя интересная кьютимарка, я таких еще не видела. Это шляпа-котелок?

Копперквик кивнул головой:

— Да. Это шляпа-котелок.

— Так как же пони получает кьютимарку в виде шляпы-котелка? Я очень хочу знать!

— Ну, этот пони был поздним цветком. Я был доволен тем, что просто пробивался по жизни, не имея никаких планов. Я не был похож на других жеребят моего возраста. У меня не было своего плана на жизнь, и моя кьютимарка появилась поздно. Но я и не торопился с этим. Я не возражал против того, чтобы просто быть самим собой и не иметь кьютимарки.

— О. Точно, больше пони должны быть счастливы просто быть собой.

Улыбаясь, Копперквик посмотрел вниз на свою дочь:

— Однажды я решил, что то, что я делаю, не так важно, как быть счастливым. Я решил, что могу делать почти все, что может делать земной пони. Я был средним учеником, ничем особенным не выделялся, был совершенно обыкновенным во всех возможных отношениях. Я получал не самые лучшие оценки, но и не прогуливал уроки. Итак, план сформировался — я останусь совершенно средним. Я стану банкиром, или бухгалтером, или займусь маркетингом, или продажами — неважно, что я буду делать, на самом деле нет. Я полагал, что стану просто еще одним представителем рабочей силы, одним из тех многочисленных работников, благодаря которым мир движется и общество функционирует. Я закончил среднюю школу, поступил в колледж и сейчас получаю общее образование с неопределенной специализацией.

— А как же ваша кьютимарка? — спросила мисс Оддбоди.

— О, о да, это… ну, она появилось примерно в то же время, когда я разработал свой план, как остаться средним и стать уважаемым представителем рабочей силы. — Копперквик потрепал жеребенка, висевшего у него на шее, и был вознагражден запахом чистого жеребенка, который очень сильно пах порошком и молоком.

— Итак, ты хочешь стать уважаемым пони…

— Пони, на которого можно положиться и который будет безропотно выполнять свою тяжелую работу. Я думаю, что приду в равновесие, когда выйду на пенсию и у меня появятся деньги и свободное время.

Бодрая пегаска наклонила голову набок, поправила огромные квадратные очки, и ее уши совершали гимнастические движения, пока она размышляла над словами Копперквика. После нескольких минут полной тишины она взорвалась:

— Пойдемте пить кофе! У меня есть пособие на ежедневные расходы, а сегодня ничего не потрачено! Кофе! Ты же студент! Я студентка! Студентам нужен кофе!

— Ты так и не рассказала мне о себе, — обратился Копперквик к своей спутнице-пегаске.

— О, рассказывать особо нечего. Моя мама — молочный фермер, она делает мыло и сыры, а иногда и мыльные сыры, когда не выспится. — Пегаска вздрогнула и на секунду зажмурила глаза. Открыв глаза, она продолжила: — Мой отец работает на почте и продает страхование жизни. Он пегас, как и я. Муми — земная пони, однажды он увидел ее, работающую в поле, и подошел поздороваться, а она не дала ему уйти. Она угощала его сырами и горячими тостами с маслом.

— Что ж, это один из способов привлечь внимание жеребца, — заметил Копперквик.

— Как вы, наверное, заметили, у меня в качестве кьютимарки маслобойка. Да, я люблю масло. На всем. Однажды я проснулась и захотела что-то изменить. Поступила в университет. Немного радикализировалась. Попала в неприятности из-за того, что слишком радикализировалась. В итоге оказалась в тюрьме после демонстрации. Это был ненасильственный протест, но меня все равно арестовали. Папочка и Муми не смогли заплатить за меня залог. Я думала, что окажусь в лодке без весел. Приближались экзамены. Пришла очень милая кобыла и внесла залог за меня, а также за нескольких других пони. Другие отказались от ее предложения, но не я. Я поняла, что дело хорошее, когда увидела его, и вот так я стала работать на миссис Вельвет.

— Значит, она тебя спасла? — Копперквик почувствовал себя немного заинтригованным.

— Она спасает всех нас, — ответила мисс Оддбоди. — Она требует усердной работы. С миссис Вельвет не бывает свободного времени.

Пони всегда работают. Мы должны закрыть все щели, мистер Копперквик, каждая потерянная через них пони — это оскорбление элементарного лошадиного достоинства. Я не могу сидеть сложа ноги и позволять плохим вещам происходить с хорошими пони. Я решила бороться! Потому что я пегас! А мы боремся с вещами… наверное… ну, некоторые из нас! Это мой бой, и миссис Вельвет указывает мне цель, а я БЬЮ БЬЮ БЬЮ по ней и пытаюсь все исправить!

Веселая пегаска встала и начала скакать по парку на двух ногах, нанося удары и боксируя воздух передними копытами. Это было странное зрелище: свитер-кардиган, очки и неаккуратный пучок. Для столь юной особы она была в бабушкином стиле, но двигалась, как настоящий боксер, наевшийся сахарозаменителей.

— Кофе! — крикнула мисс Оддбоди, взлетая и жужжа крыльями.

Встав, Копперквик бодрой рысью направился за своей спутницей, подумав, что чашечка кофе была бы не лишней.

↼ Спустя несколько часов⇁

Ночь в Кантерлоте была прохладной, и Копперквик шел домой с занятий. Сначала ему было трудно сосредоточиться, он был беспокойным, но потом он успокоился и смог быть внимательным на уроке. Он был голоден, но бит оставалось очень мало, и он не знал, откуда возьмутся новые биты. Они с мисс Оддбоди выпили кофе и пообедали, и это была единственная еда на сегодня.

Столько вечеров он ходил по этой же дороге, по этой же улице, и всегда как студент. Теперь он шел по этому тротуару, по которому столько раз возвращался домой, будучи отцом, и почему-то чувствовал себя по-другому. Появилось ощущение срочности возвращения домой. Рутина была та же, но условия изменились. Теперь в его дне был большой промежуток с четырех до десяти вечера, когда он не проводил время с дочерью.

Пока он шел, он думал о школе. Возможно, ему придется бросить учебу, но что тогда? Станет наемным работником, который тратит большую часть своего дохода на уход за жеребятами и остается вечно без бита в кармане? Копперквик был достаточно умен, чтобы понять, в какой жопе он оказался. Его многочисленные книги шлепались о бока в седельных сумках, и он думал, как же ему заниматься, не отвлекаясь. Придя домой примерно в двадцать минут десятого, он будет заниматься по крайней мере до часу-двух ночи, потом спать, а в семь отправится на работу, чтобы провести восемь часов своего дня за работой, — он приостановился. Завтра утром работы не будет.

Это было как пощечина. Горячие жгучие слезы залили глаза, а холодный, почти ледяной воздух ночи сделал их еще более болезненными. Стоя в островке мягкого желтого света уличного фонаря, Копперквик расплакался, не в силах больше сдерживаться. Он собирался вернуться домой сегодня поздно, не позже десяти тридцати.

Открыв дверь своей квартиры, Копперквик заглянул внутрь. Мисс Оддбоди разбила лагерь в его маленькой, тесной гостиной. Его жеребенок лежал на полу на куче одеял и крепко спал. Его новая соседка пила чай и выглядела очень, очень расслабленной. Прокравшись внутрь, он закрыл за собой дверь и посмотрел на свою кобылку.

После нескольких долгих секунд он спросил:

— Она дышит?

— Подожди, — прошептала мисс Оддбоди, ныряя в свою сумку. Она вытащила книгу и нахмурилась. — Нет, это "Дышит ли он?", а мне нужна "Дышит ли она?" для обеспокоенного отца… хм. — Порывшись в сумке, теперь уже тихая и спокойная пегаска достала книгу и передала ее Копперквику.

На обложке было написано: "Дышит ли она?". Сев на пол, он принял книгу и взял ее в передние копыта. С небольшим усилием он раскрыл ее и прочитал первую страницу. Это была книга, содержащая ответы на вопросы, часто задаваемые новоиспеченными родителями, а также рекомендации по устранению обычных страхов, в том числе о том, что делать, если жеребенок не дышит.

— Она почти не плачет, — сказала мисс Оддбоди голосом, мягким, как свежевыстиранное одеяльце жеребенка. — Но она гораздо голоднее, чем большинство других. Я не знаю, потому ли это, что она немного недоедает, или это причуда земных пони. Новоиспеченные родители должны быть внимательны к тому, какие книги по воспитанию жеребят они покупают, потому что у всех драгоценных малышей разная физиология и потребности.

Полуслушав, Копперквик кивнул.

— Пока она сыта, она вообще не плачет. Никогда еще жеребенок не вел себя так тихо и хорошо… никогда. Она не любит какать, и кто может ее винить, я тоже не люблю какать, и я не думаю, что она хорошо переносит голод. Как только она начинает чувствовать себя немного голодной, даже совсем чуть-чуть, ее нужно накормить, иначе она превращается в тревожный клаксон.

Теперь Копперквик снова кивнул.

— Завтра нам нужно встать в шесть утра, — сказала мисс Оддбоди Копперквику тихим, низким голосом. — В семь открывается отдел пособий, и нам нужно узнать, сможем ли мы записать вас в фонд помощи матерям-одиночкам.

Оторвавшись от книги, Копперквик посмотрел на своего нового соседа по комнате.

— Видишь ли, дело в том, что фонд помощи был создан для матерей-одиночек. Самок. Кобыл. И кобылок, которые растят своего маленького жеребенка. Так вот, бюрократы, будучи бездушными, бесхребетными, сопливыми существами, рабами приказов, каковыми они и являются, ну, они заметят, что вы не кобыла. Но из вас получилась бы очень привлекательная кобыла, если бы вы ею были, так что не расстраивайтесь. Я не дискриминирую ваш пол, уверяю вас.

На мордочке Копперквика появилась вымученная полуулыбка.

— Из-за бюрократии пособием для матерей-одиночек занимается не служба жеребят, как это должно быть, а казначейское крыло правительственных учреждений, связанных с безработицей. Казначейское крыло — это последний бастион консерваторов старой школы и авторитаристов, сторожевых псов финансов короны. Они считают, что социальное обеспечение — это форма социального разложения, а большее социальное обеспечение — это большее социальное разложение, поэтому они весьма нерешительны в отношении раздачи чего бы то ни было, и все идет с определенными условиями. Многие из казначейских бюрократов считают, что общество станет идеальным, когда от них перестанут требовать работу, поскольку это означает, что с социальным разложением разобрались и устранили его. Это ужасные пони, и я ненавижу их совсем чуть-чуть.

— То есть, вы хотите сказать, что сохранение состояния бюрократии важнее, чем помощь гражданам? — Глаза Копперквика быстро замигали, пока он пытался понять логику происходящего. — Поскольку я не кобыла, я не имею права на помощь, хотя и являюсь нуждающимся родителем?

— Да.

— Это идиотизм…

— Не ругайся при своей милой дочурке, — угрожающе прошипела мисс Оддбоди. Она подняла копыто и потрясла им перед Копперквиком. — Берегите ее милую невинность. — После еще нескольких взмахов копытом она успокоилась, а затем на ее мордочке расплылась безмятежная улыбка. — Пока тебя не было, я купила несколько продуктов. У тебя не очень большая кухня и совсем крошечный холодильник, но я справилась. Если ты голоден, я приготовлю тебе что-нибудь, но тогда ты будешь должен мне по правилам честного обмена.

— Я в порядке, спасибо. — Копперквик уткнулся носом в книгу и даже не думал о том, что ему нужно изучать сегодня. Книга была не очень большой, всего пятьдесят страниц или около того, и он твердо решил прочитать их все. Жеребята требовали постоянного ухода и внимания, регулярных кормлений, и в книге было ясно сказано, что эти вопросы — нормальное и здоровое явление для новоиспеченных родителей.

Сев рядом с дочерью, Копперквик настроился на хорошую учебу, надеясь, что ему удастся получить зачет как отцу.

Глава 4

После долгой, почти бессонной ночи Копперквик встретил утро. Предстоял долгий день и еще более долгая ночь. Он уже был измотан. Кобылка просыпалась и плакала по ночам, то голодная, то мокрая, то обкаканная. Они с мисс Оддбоди дежурили по очереди, и она учила его всему, что нужно было знать. Земной пони должен был быть очень, очень смелым, чтобы поменять подгузник, ведь у них не было волшебства единорогов.

Примерно в четыре часа утра он усвоил ценный жизненный урок: никогда не пытайся менять подгузник, находясь на заднем конце кобылки, а лучше — в стороне. За то, что он был внимательным отцом, он был вознагражден порцией мочи и хихиканьем мисс Оддбоди. Кроме того, он узнал, что и земные пони, и пегасы берут жеребят за загривок зубами. Это не причиняло жеребенку боли, как опасался Копперквик, и, более того, ей нравилось висеть у него во рту за шиворот.

Что касается того, как это сделать в одиночку, то Копперквик считал, что это невозможно. Сна не будет вообще. За ночь его уважение к кобылам возросло. Они больше не были просто теплыми и готовыми к разрядке его сексуального напряжения телами. Они были великолепными созданиями и потенциальными супергероями, обладающими реальными сверхспособностями.

На кухне пахло горячими тостами с маслом и чаем "Небесная слава". На столе стояла бумажная тарелка с несколькими ломтиками горячего тоста с маслом и расплавленным сыром. Копперквик, который был не самым умным пони, приостановился и посмотрел на бумажную тарелку, приподняв бровь. Повернув голову, он посмотрел на мисс Оддбоди, которая сидела на диване, ела и ворковала с его кобылкой.

Проголодавшись, он в считанные секунды съел тост с сыром и маслом, а потом еще и облизал бумажную тарелку. Он все еще был голоден, но этого было достаточно. Они должны были скоро уходить, а до отъезда нужно было многое сделать, например, подготовиться к целому дню ходьбы. Уши заложило, он понюхал чашку чая, оставленную на столе. В ней было немного сахара и сливок, настоящих сливок. Он несколько раз принюхался — он не очень любил пить чай, но этот пах хорошо, — а потом сунул мордочку в широкую чашку.

Это было похоже на питье жидкого солнечного света. Чай был цитрусовым, лимонным, апельсиновым, и еще каким-то незнакомым. После нескольких глотков он почувствовал себя бодрым, энергичным, отдохнувшим и проснувшимся, и, осушив чашку, задумался, что же в нем такое. В данный момент ему казалось, что он может бегать весь день. Подняв морду от чашки, он увидел термос, стоящий на стойке. Мисс Оддбоди была готова.

— Я приготовила тебе завтрак, а ты его съел, ты мне должен, — сказала мисс Оддбоди. — Честный обмен.

— Ладно, хорошо. — Копперквик улыбнулся, он ничего не мог с собой поделать, в ее хорошем настроении было что-то заразительное, и он подозревал, что это как-то связано с чаем. Он чувствовал, как кровь приливает к его телу и ушам. Неудивительно, что мисс Оддбоди была чокнутой.

— Нам нужно пересечь город и попасть в финансовый район Короны, но не в верхние районы, а в нижние. Нужный нам офис находится глубоко в подвале здания казначейства, но туда нельзя попасть через главные входные двери. Придется идти за здание и спускаться по лестнице, узкой и труднопроходимой, если загрузиться жеребячьими вещами и сумками. Так что будьте осторожны. Там нет окон и много флуоресцентных ламп, которые будут морочить вам голову, и вы совершенно потеряете счет времени.

— Это место похоже на Тартар…

— Не ругайтесь в присутствии своей кобылки, мистер!

Отруганный, Копперквик опустил уши. По причинам, которые он не мог объяснить, ему стало не по себе. Что-то в том, как мисс Оддбоди смотрела на него, заставляло его чувствовать вину и стыд. Ему это не нравилось, ни капельки. Раньше она относилась к этому весело, но теперь… теперь… она что-то делала с ним, возможно, какую-то странную пегасью магию, о которой он не знал.

Пригнув голову, он издал хныканье, прося пощады.

Странное волшебство закончилось, когда мисс Оддбоди снова улыбнулась. Копперквику по-прежнему было стыдно и совестно, но он уже не чувствовал, что ему нужно пойти и встать в угол или отсидеться в коробке для плохих пони, как он делал это в детстве. Вздохнув, он понял, что хочет ещё чаю.

— Пора идти!

Ранним утром Кантерлот был оживленным местом. Развозка молока, доставка хлеба, разлетающиеся газеты — улицы города были заполнены пони. Это несколько затрудняло своевременную доставку. Впрочем, Копперквик умел ориентироваться в дорожном движении, ведь он уже давно работал в сфере доставки. Помня о том, что его еще раз отругают, он очень вежливо пробирался сквозь плотный поток.

— Эй, помнишь, я приготовила тебе завтрак? — спросила мисс Оддбоди, рыся позади Копперквика.

— Ага.

Не успел он произнести эти слова, как почувствовал, что мисс Оддбоди вскочила на его спину и ухватилась ногами за его бока. От неожиданности он вздрогнул и понял, что пегаска почти невесома. Она похлопала его по шее, издала хрюканье, а потом он услышал ее крик: — УИИИИИИ! Я УМЕЮ ЕЗДИТЬ НА ПОНИ!

Из перевязи на его шее послышалось довольное хихиканье-бульканье. Опустив взгляд, он увидел, что на него смотрят яркие янтарные глаза. Его дочь выглядела счастливой, по крайней мере, в данный момент: она была накормлена и вымыта, она была рядом с папой, так что в ее мире все должно быть хорошо. По какой-то причине эта мысль успокоила Копперквика, и он обогнул повозку, а затем ускорил шаг.

Здание казначейства, по крайней мере, его верхняя часть, публичное лицо, находилось в великолепном состоянии. Латунь была начищена, белый и розовый мрамор — безупречно чист, каждое окно — безупречно. Когда Копперквик шел по улице, целая армия пегасов чистила и без того безупречное здание щетками и розовым моющим средством.

После того, как он увидел, в каком состоянии находится здание службы помощи жеребятам, вид идеального здания казначейства привел его в ярость. Копперквик чуть не лишился улыбки, но звуки воркования и бульканья его дочери не давали ему покоя. Группа земных пони чистила тротуары перед зданием пароочистителем высокого давления, удаляя все следы жевательной резинки, оставшиеся на тротуаре.

— Поверни направо, мой благородный конь! — крикнула мисс Оддбоди, хлопая крыльями и ударяя ногами по бокам Копперквика.

Даже аллея была безупречна. Копперквик прошел мимо ряда мусорных баков и контейнеров для вторсырья, затем увидел знак, указывающий, куда ему нужно идти. Он остановился у лестницы, ведущей вниз. Здесь, похоже, останавливалась бригада уборщиков. Лестница была грязной, заваленной мусором, повсюду валялись окурки. Увидев их, он задумался о том, что мисс Оддбоди говорила о курении.

Пегаска спрыгнула с его спины и приземлилась на цемент рядом с ним.

— Это место — просто помойка. Клянусь, каждый раз, когда я сюда прихожу, становится все хуже и хуже. Давай, будь осторожен, ступеньки скользкие от мусора. — С недовольным вздохом мисс Оддбоди отошла в сторону, чтобы дать Копперквику спуститься первым, так как не хотела, чтобы гораздо более крупный и тяжелый земной пони раздавил ее на лестнице. Но перед тем как спуститься, она протянула крыло, чтобы остановить его, и сказала: — Эй, давай-ка ты отдашь мне свой маленькии сладкий комочек, и я спущу ее на крыльях.

— Хорошая идея. Вот, возьми ее.

Внутри было еще хуже, чем снаружи. Копперквик оглядел самый унылый зал ожидания, который ему когда-либо доводилось видеть. Плиточный пол был желтым, а когда-то был белым. Пластиковые стулья были выцветшего бежевого оттенка. Стены не украшали никакие картины. Ни окон. Нигде не было ничего приятного или привлекательного. Стены были грязного оттенка. Единственное, что можно было увидеть во всем помещении, — это табличка с надписью "Возьмите номер".

Внутри зала ожидания находилось множество кобыл и несколько кобылок. У кого-то были жеребята, у кого-то нет. Слышался плач и звуки страдания, как со стороны жеребят, так и со стороны родителей. Все вокруг было залито ярким светом мерцающих флуоресцентных ламп, отчего все цвета были размыты и выглядели уныло. Это место напоминало кошмарные сны принцессы Луны.

Копперквику вспомнился курс промышленной психологии — наука о том, как подавить дух и сломить волю. Он сел рядом с мисс Оддбоди, которая взяла номер и все еще держала на ногах его кобылку. Его девочка выглядела не слишком счастливой, и он опасался, что она может начать плакать от того, насколько убогим было это место.

— Почему вы здесь? — спросила кобылка рядом с мисс Оддбоди. — У тебя есть отец.

Мисс Оддбоди улыбнулась в самой вежливой и профессиональной манере:

— О, я не мать. Я стажер в службе жеребят. Он отец и пришел за помощью.

— Это самая большая чушь, которую я слышал за весь день. Если вы не хотели говорить об этом, почему вы сразу не сказали? — Фыркнув от отвращения, кобылка-единорог подняла на копыта своего грузного жеребенка-земнопони и унеслась куда-то в сторону, стуча копытами по желтому кафельному полу.

Мисс Оддбоди вежливо кашлянула и добавила:

— Иногда эта работа бывает очень сложной.

Копперквик кивнул, а затем спросил:

— Какой у нас номер?

— Вы действительно хотите знать? На самом деле это не очень помогает.

— Просто скажи мне.

— Четыреста одиннадцать. Слава милой Селестии, что мы пришли пораньше.

Слабея духом и телом, Копперквик зашаркал к окну, куда его направили. Сколько времени он пробыл в этом подземелье? Он не знал. В ушах звенело от звуков плача. Его собственная малышка суетилась, но в основном была спокойна. Он устал, он был разочарован, он был зол и подавлен.

— Нужна помощь, мисс? — спросила старая кобыла, сидевшая за окном.

— Да, нужна! — бодрым голосом ответила мисс Оддбоди. — Мистеру Копперквику нужно обратиться за помощью. Я стажер в службе жеребят и я…

— Нет, — сказала старая кобыла с носовым свистом.

— Но он одинокий родитель, и ему нужна финансовая помощь. — Мисс Оддбоди почему-то продолжала улыбаться, но уголок ее глаза подергивался. — Послушайте, здесь есть жеребенок, который вот-вот провалится сквозь землю…

— Тогда, возможно, вам следует выполнить свою работу, мисс, и забрать этого жеребенка, пока он этого не сделал.

Каждое перышко на Мисс Оддбоди затрепетало, и Копперквик ощутил надвигающееся чувство опасности, от которого ему почему-то захотелось описаться. Инстинкты земного пони подсказывали ему, что нужно бежать, бежать как ветер и ни в коем случае не оглядываться. Когда земной пони сталкивается с потенциальным уничтожением, лучшим вариантом для него было бежать.

— Я пытаюсь удержать отца и дочь вместе. — Мисс Оддбоди на мгновение стиснула зубы, а потом добавила: — Я пытаюсь сохранить семью.

— Сначала у нас были отцы-неудачники, которые пытались не платить алименты, а теперь у нас есть отцы-неудачники, которые считают, что наличие жеребенка дает им право прогуливать работу. Жеребцы просто ленивы и никчемны. Как банально. — Старая кобыла скривила губы от отвращения и покачала головой, издав неодобрительное мычание.

— Это совсем не так! — огрызнулась мисс Оддбоди. — А теперь слушай сюда, ты, старая невыносимая мышь, я уже запомнила номер твоего жетона. То, что ты сказала, — это неуместно, а сексизм со стороны служащего Короны карается лишением зарплаты!

Презрительно усмехнувшись, старая кобыла покачала головой:

— Даже если бы я хотела вам помочь, даже если бы я рисковала своей работой, не обращая внимания на то, что это служба для кобыл, я не могу вам помочь.

— А почему бы и нет? — спросила Мисс Оддбоди.

— Вы не показали мне свидетельство о рождении, записи о прививках и племенном регистре. — И с этими словами старая кобыла захлопнула окно и закрыла его на ключ.

— Пойдем, — сказала мисс Оддбоди, ее голос дрожал самым опасным образом, — нам нужно идти.

Глава 5

Эта большая белая кобыла не любила сдающихся. Копперквик несколько минут размышлял над тем, что делать, пока они с мисс Оддбоди отдыхали на тротуаре. В его голове пронеслось множество мыслей, столько вопросов, столько сомнений и страхов. Сидя на тротуаре, Копперквик начал сомневаться в своей жизни, в своих ценностях и в том немногом, во что он верил.

— Боюсь, я теряю свою консервативную натуру, — пробормотал он, раздвигая уши.

— Но… твоя шляпа-котелок! — ответила мисс Оддбоди.

— Я всегда считал, что бюрократия — это хорошая система сдержек и противовесов против излишеств, но я никогда не был хорошо информирован. Я просто… как бы… основывал свое мнение на том, что писали в газетах. Сейчас я чувствую себя опустошенным и… я даже не знаю, что именно чувствую.

— Вот почему я радикализировалась. — Голос мисс Оддбоди стал тихим и очень необычным. — Я была маленькой глупой пегаской-кобылкой, только что пришедшей с фермы. Я выросла в Талл Тейл. Это тихий городок, консервативный, монархический, добрые пони. Местные формирователи общественного мнения заставили пони поверить, что левые — это голосование за Дискорда и хаос, а никто не хочет хаоса, поэтому мы все растем и учимся ненавидеть его, презирать его, и мы верим, что мы правы, а если мы правы, то по умолчанию они не правы. К сожалению, большинство из них считает, что голосование тоже воняет левачеством, и что принцессы должны указывать нам, что думать, что делать, и что мы должны избавиться от голосования, потому что это приводит к хаосу и беспорядку.

— А как же бюрократия? — спросил Копперквик.

— Она рассматривается как своего рода фильтр, спасающий нас от самих себя. Одинокий пони слаб и склонен к неудачам. Многие пони сильны, и бюрократия рассматривается как сила единства. Стадное мышление. Один из моих профессоров называет это "тиранией большинства", и я склонна с ним согласиться. — Мисс Оддбоди покачала головой. — Небольшое образование изменило меня. Я не думаю, что когда-нибудь смогу вернуться домой. Однажды я проснулась и поняла, что два пони, которых я люблю больше всего, мучительно отступают в прошлое.

— Это тяжело, — сказал Копперквик, сочувствуя своей спутнице-пегаске.

— Я даже не могу убедить своих родителей, что все сломалось. Моя Муми думает, что как только я закончу университет, я вернусь домой, выйду замуж и разберусь с собой, пока не наделала слишком много ошибок, о которых потом буду жалеть. Она говорит, что все пони пробуют новые идеи, когда они молоды, но когда-нибудь нужно повзрослеть.

Навострив уши, Копперквик слушал.

— Мои родители называют себя сострадательными консерваторами. Они жертвуют на благотворительность и говорят о том, какие они щедрые и как много они дают, но я никак не могу вбить им в голову, что бюрократическая система, которую они поддерживают, — это причина, по которой эти благотворительные организации вообще должны существовать. Если бы у нас была лучшая система, которая спасала бы пони от падений, эти благотворительные организации были бы не нужны. Тот факт, что эти благотворительные организации необходимы, свидетельствует о сбое системы. Из-за этой системы так много пони остаются бедными… и мои родители, похоже, думают, что, пожертвовав время от времени несколько бит, они просто решат всю проблему. Но мои родители не видят в этом проблемы. Они получили свое. Они никогда не сталкивались с мучительными обстоятельствами.

Ошеломленный, Копперквик просто сидел, ставя под сомнение все, во что он верил до сих пор. По мере того как его мозг переполнялся, его осенила идея, которая заставила его отступить от путаницы в голове. Он должен был пойти к Сьело дель Эсте. У нее найдутся нужные ему формы, он был в этом уверен. Будет неловко, может быть, больно, но это неважно. Там была кобылка, которая нуждалась в его помощи и в том, чтобы он стал отцом.

— Нам нужно поехать в Студию Бордвалк и посетить Сапфир Шорс.

— Что? — Мисс Оддбоди выглядела озадаченной. — У нас есть важные дела, которые нужно сделать.

— Там будет мать моей кобылки. Мы сможем получить от нее необходимые документы. И потом, мне нужно что-нибудь съесть, так что отобедаем.

— Что ж, не будем терять времени. Я должна встретиться с миссис Вельвет около трех часов, а сейчас уже полдень. — Мисс Оддбоди сунула кобылку обратно в переноску и улыбнулась. — Она хорошая девочка. Думаю, ей нравится этот грандиозный день.

— Может быть, если нам повезет, мы узнаем, есть ли у нее имя.

Студия Бордвалк представляла собой впечатляющее здание, сочетающее старую и новую архитектуру. Копперквик полагал, что название подходит, несмотря на то, что на тысячи миль не было океана, так как здесь располагалась студия Сапфир Шорс. По его мнению, это было что-то вроде тематической привязки. Вися у него на шее, его дочь булькала, издавала губами пукающие звуки и пускала пузыри слюны, чтобы развлечь себя.

Глубоко вздохнув, Копперквик подошел к охраннику в смокинге, стоявшему у двери. Он улыбнулся, прижав уши, и как можно более вежливым голосом объяснил, зачем он здесь и что ему нужно:

— Мне нужно поговорить с Сьело дель Эсте о нашей дочери. Она одна из танцовщиц Сапфир Шорс. Мне нужно восстановить свидетельство о рождении, записи о прививках и реестр племени. Я здесь не для того, чтобы создавать проблемы или выпрашивать автографы.

Охранник, ничего не говоря, уставился на Копперквика и мисс Оддбоди. Через несколько напряженных секунд он отошел в сторону, и дверь открылась. На лице охранника не было ни выражения, ни эмоций, когда он жестом пригласил их пройти внутрь. Глядя на дверь, Копперквик почувствовал облегчение от того, что все прошло так хорошо.

— Спасибо, спасибо вам большое, вы сделали этот ужасный день лучше, — сказала мисс Оддбоди.

На этот раз охранник ответил, причем с сильным мэйнхеттенским акцентом:

— Мы делаем, что можем, когда можем. — Охранник улыбнулся. — Я знаю этого жеребенка. Зайдите внутрь и поговорите с Сапфир Шорс, чтобы узнать, в чем дело. Ты, конечно, будешь разочарован, но не волнуйся. Все образуется само собой.

— Разочарован? — Копперквик облизнул губы и почувствовал, что его стрелки вспотели.

— Братан, — обратился к Копперквику земной пони-охранник, — пусть мисс Шорс введет тебя в курс дела. Сьело дель Эсте — придурошная!

— Ладно. — Сделав глубокий вдох, Копперквик направился к двери. Размышляя о том, что он может узнать, он вошел в здание, и когда он переступил порог, ему в лицо ударил мощный поток кондиционированного воздуха, который откинул его гриву назад и заставил его жеребенка захихикать.

Почти сразу же Копперквик обнаружил, что его окружила целая стая пегасок, которые ворковали над его дочерью. Он услышал, как мисс Оддбоди прочистила горло, и, когда все эти крылья были рядом, у Копперквика поднялось настроение. Возможно, рождение дочери было не просто хорошим, а замечательным событием.

— Шевелитесь, потаскушки! — крикнула Сапфира Шорс, пробираясь сквозь толпу. — Ты! — Сказочная земная пони-певица указала копытом на Копперквика. — Я знала, что ты придешь. У меня для тебя плохие новости, сахарок, Сьело дель Эсте покинула курятник.

— Что? — У Копперквика открылся рот и расширились глаза.

— Эта сучка взбесилась и уехала из города. Она отправилась в Лас-Пегасус. Эта шлюха ушла и разорвала контракт. Я уже подумываю послать за ней своих ребят и… — Сапфир Шорс запнулась и прищелкнула языком. — Достаточно сказать, что я в ярости.

— Может, не будем ругаться при жеребенке? — умоляющим голосом спросила мисс Оддбоди.

— Ах, маленькая Эсмеральда Верде. — Сапфир Шорс подалась вперед, опустила голову и поцеловала жеребенка, висевшего на шее Копперквика.

— Так ее зовут? — спросил Копперквик. — Я даже не знаю, что это значит.

— Ну, мы с моими танцорами назвали ее так. Сьело называла ее как-то иначе. Много еще как. Ни одно из этих имен не было приятным. Одному из моих танцоров надоела эта ерунда, он вытащил Сьело на улицу и выбил из нее всю дурь несколько дней назад. Подбил этой сучке глаз. Ситуация стала напряженной.

— О. — Копперквик несколько раз моргнул, а затем посмотрел на свою дочь.

— Изумрудно-зеленый. Эсмеральда Верде означает изумрудно-зеленая. — Сапфир Шорс придвинулась еще ближе к Копперквику. — Так… ты собираешься стать папой, да? — Голос земной кобылы был волнующим, шелковистым и знойным. — Отцы-одиночки — это здорово… ты же знаешь, что они выкладываются.

— Эй! — Мисс Оддбоди налетела на Сапфир Шорс и оттолкнула с дороги гораздо более крупную земную кобылу. — Как представитель Короны, я должна следить за тем, чтобы окружающая среда была безопасной, здоровой и благоприятной для жеребенка.

Ухмыляясь, Копперквик сказал:

— Мне нравится Эсмеральда Верде… она красивая.

Сапфир Шорс, также ухмыляясь, посмотрела вниз на Мисс Оддбоди, которая была на несколько голов ниже:

— Прости, девочка, я буду вести себя как можно лучше. Эта девушка из большого города не хотела оскорбить ваши деревенские чувства. Давайте я свяжусь с вами позже, и вы расскажете мне, какой плохой пони я была… после ужина.

— Н-нет, все в порядке, — заикаясь, пролепетала мисс Оддбоди, отступая назад, ее лицо стало ярко-красным.

— Да ладно, мне бы не помешало немного масла на хлеб, и я достаточно горяча, чтобы заставить вас расплавиться…

— Нет! — Мисс Оддбоди спряталась за Копперквиком и нахмурилась, глядя на гораздо более крупную земную кобылу. — Послушайте, мы пришли сюда в надежде найти мать и получить кое-какие документы. Я на работе, и это не визит ради удовольствия. Я не смешиваю дела и удовольствия, поскольку являюсь непревзойденным профессионалом.

— Мой бизнес — это удовольствие, — мурлыкнула Сапфир Шорс, и ее танцовщицы захихикали. Наклонив голову, она посмотрела на кобылку, висевшую на шее Копперквика, и весь ее облик изменился. — Это несправедливо, то, что с тобой сделали. Твоя мать — настоящая дрянь, но, похоже, у тебя хороший отец. Девочка не может требовать от жизни большего.

— Ее оставили перед моей дверью. Я только что потерял работу. Я пытаюсь получить помощь. Я хочу сохранить ее и сделать все правильно. Но это очень трудно, и я не знаю, что мне делать. Мисс Оддбоди спасала меня больше раз, чем я могу сосчитать. — Копперквик оглядел комнату и увидел лица, смотревшие на него. Он увидел понимание, сочувствие, он увидел признание, и ему стало легче.

— Сьело заплатила за магию иллюзий, чтобы скрыть от меня свое состояние, потому что боялась потерять работу. Она работала почти до самых родов, а потом сказала, что заболела гриппом. Ее не было около недели, а потом она появилась на работе в один прекрасный день с этой очаровательной кобылкой. — Глаза Сапфир Шорс сузились, и она покачала головой. — После этого отношения стали напряженными.

— Я могу себе это представить. — Мисс Оддбоди вышла из-за спины Копперквика.

— Мы как-то справлялись, — продолжала Сапфир, — старались быть по-настоящему понимающими, но Сьело была не из тех пони, с которыми легко найти общий язык. Она была темпераментна даже в самых лучших условиях. Настоящая представительница шоу-бизнеса. Она уже искала агентов и консультантов, надеясь, что ей удастся вовлечь в этот бизнес Эсмеральду, ведь, по правде говоря, эта маленькая кобылка просто прелесть. Сьело начала разваливаться по швам. Началась линька от стресса. Кожа начала трескаться.

— И никто ей не помог? — спросила мисс Оддбоди.

— Нет, в тот момент она была настоящей стервой, — ответила Сапфир.

— Это печально и прискорбно. — Мисс Оддбоди улучила момент, чтобы убрать крылом ворсинки со своего свитера-кардигана. Маленькая чопорная пегаска возвращала себе самообладание после волнения и поправляла очки. Пока она пыталась привести себя в порядок, из ее пучка выскользнуло еще больше гривы и рассыпалось по лицу.

— Эй… почему бы вам двоим не остаться и не пообедать с нами? — предложила Сапфир Шорс теплым, искренним голосом, который также сопровождался улыбкой. — Мы собирались сделать перерыв на обед. Обслуживание прикатило огромный обед… что и говорить, мы едим как лошади. Оставайтесь с нами. Можете уложить Эсмеральду немного вздремнуть. — Сьело дель Эсте была настоящей сукой, но Эсмеральда нам нравится.

— Я бы не отказался. — Голос Копперквика был нерешительным, и он бросил на мисс Оддбоди полный надежды взгляд. Он проголодался и нуждался в хорошей еде. Это был шанс насытиться, отдохнуть и дать дочери возможность вздремнуть.

— Ну, мне нужно отчитаться в три, а у нас есть немного времени, так что… да. Мы с большим удовольствием примем ваше приглашение. Спасибо за вашу щедрость. — Мисс Оддбоди склонила голову.

— Держу пари, худенькая фермерша ест как лошадь, — с язвительной усмешкой сказала Сапфир Шорс.

— Только после того, как мне придется выжать телок, — ответила мисс Оддбоди.

— Оооо… прокляяятье, ну ты даешь! — Сапфир Шорс начала хихикать и покачала головой. — О, ты мне нравишься. Ты дерзкая, но очень стильная. И ты вроде как сексуальная библиотекарша. Пойдем поедим. Сегодня обслуживание прикатило карри и кучу жареных фритюрных штучек.

— Я… я не похожа на сексуальную библиотекаршу! — Лицо мисс Оддбоди приобрело аляповатый оттенок ярко-розового. — Я ответственная, хорошо одетая молодая профессионалка!

— Мммм… — Сапфир кивнула и сделала жест, чтобы за ней последовали. — Профессиональный библиотекарь. Кто-то захочет посмотреть твои книги, девочка.

— Уф, ну, я никогда…

— Ну тогда тебе стоит! Это приятно! — Смеясь, Сапфир Шорс повела группу на обед. — Не веришь мне, спроси вон у того папочку… он тебе все объяснит. Ты же знаешь, он уже попробовал товар, и прокляяятье, если он не сделает красивого ребенка. Кобыла задумается, такой красивый жеребенок.

Опасаясь за свою жизнь, Копперквик поспешил за Сапфир Шорс, не решаясь встретиться взглядом с мисс Оддбоди.

Глава 6

Два тридцать после пополудни, скоро будет три часа. Эсмеральда уже хорошо отдохнула, даже больше, чем ее отец, который уже начал проявлять признаки усталости. Обед был закончен. Мисс Оддбоди должна была встретиться с Твайлайт Вельвет в три, а Копперквик — быть в классе к четырем. День, и без того длинный, начинал казаться коротким.

— Я рада, что вы присоединились к нам, оба, — сказала Сапфир Шорс прокуренным, знойным голосом. Она на мгновение задержала взгляд на мисс Оддбоди, изучая ее, и ее глаза сузились, но не в соблазнительном смысле. — Мисс Оддбоди… Я надеюсь, что вы получите то, что хотите. Вы этого заслуживаете.

Пегаска, выглядевшая немного посвежевшей и со спутанной гривой, кивнула и слегка покраснела:

— Спасибо, мисс Шорс.

— Что касается тебя, — начала Сапфир Шорс, обращаясь к Копперквику, — надеюсь, ты получишь все, что тебе нужно. Если вам что-нибудь понадобится, что угодно, приходите сюда и поговорите с моим преданным и симпатичным телохранителем, мистером Пушистым Тапочком. — У его родителей было настоящее чувство юмора. Представьте себе, что вы выросли на суровых улицах Бронкса с таким именем. — Сапфир Шорс откинула голову и рассмеялась.

— Вы серьезно? Что угодно? — Мисс Оддбоди наклонила голову в одну сторону.

— Конечно, я это имела в виду, иначе я бы этого не сказала. — Улыбка не сходила с лица Сапфир Шор, когда она отвечала. — Вам остается только попросить.

— Маленькой мисс Верде не помешает кроватка… и вещи для жеребят. Но небольшая кроватка, квартира слишком маленькая, а место ограничено. — Глаза мисс Оддбоди заблестели за большими квадратными очками.

— Хорошо, только дайте мне контактную информацию. — Сапфир Шорс, все еще улыбаясь, кивнула мисс Оддбоди.

— Нет, я не могу позволить вам этого сделать. — Копперквик, колеблясь, шагнул вперед.

— Копперквик, ты мне нравишься. Поэтому я дам тебе совет. Бесплатный совет, но, тем не менее, чертовски хороший совет. А ты, мой красивый папочка, заткнешься и послушаешь. — Сапфир Шорс встала прямо перед лицом Копперквика и, когда он ничего не ответил, продолжила: — В этом мире есть два вида папочек, Коппер. Первый тип — самый плохой. О, он хочет добра, он любит свою кобылку или жеребенка, и у него самые лучшие намерения. Но он гордый. Он слишком горд, и из-за этой гордости он не может согнуть свою гордую шею, и его жеребенок ложится спать голодным, или обходится без него, и он не принимает никакой гребаной помощи из-за своей гордости.

По щеке Копперквика скатилась одна слезинка.

— Второй тип папы — он проглатывает свою гордость. Он сгибает свою гордую шею и делает то, что правильно для его дочери, независимо от того, что это значит для него самого. Он принимает любую помощь, которую может получить, зная, что когда его жизнь станет лучше, он сможет отплатить за это и сделать то, что будет правильно. — Сапфир Шорс подняла голову и вытянула свою длинную изящную шею, пока ее мордочка не оказалась в нескольких сантиметрах от уха Копперквика, и, вздохнув, она продолжила. — Это самые лучшие папы, потому что они учат девочку смирению… Вот и я научилась смирению, видите ли, у своего папы. Он согнул свою гордую шею и поступил со мной правильно. Теперь у меня есть шанс отплатить ему тем же. И вот сейчас этот второй папа говорит что-то милое той милой кобыле, которая пытается ему помочь.

— Спасибо, мисс Шорс, — сказал Копперквик, с трудом сдерживая слезы. Вздохнув, он наклонил шею и повторил, на этот раз без запинки. — Спасибо, мисс Шорс. Правда. За все. Вы были добры ко мне, когда я больше всего в этом нуждался.

— Сегодня днем ты предложишь ей что-нибудь приятное на сон грядущий. Я попрошу кого-нибудь из моих сценографов принести это. Копперквик… тебе будет жутковато, не буду врать, но ты не один. Заходи ко мне, если станет совсем плохо. Я буду на связи, Копперквик.

— Спасибо, мисс Шорс, — сказала мисс Оддбоди довольным, бодрым голосом.

— Из-за вас обоих я испорчу себе тушь! А теперь убирайтесь отсюда! — Сапфир Шорс сделала шаг назад от Копперквика, а затем в последний момент поцеловала Эсмеральду. — Черт возьми, девочка, тебе повезло.

— Секундочку, давай я дам тебе контактную информацию, а потом мы пойдем. — Мисс Оддбоди сунула крыло в свою сумку и начала в ней копаться. — Без частных пожертвований служба помощи жеребятам просто развалится. Твайлайт Вельвет просто насильно захватила власть в результате бюрократического переворота. Я была там… это было ужасно… Я была там, в недрах этого ужасного здания, когда бумаги попали в шредер… — На лице мисс Оддбоди появилось несколько пустое выражение.

— Фермерша, поговори со мной, ты как? — сказала Сапфир Шорс, обеспокоенно глядя на профессиональную, жизнерадостную пегаску.

— В тот день было пролито много чернил… залы были черно-красными от них… крики… Я была там, когда миссис Вельвет читала древние уставы и вызвала на дуэль нынешнего главу министерства. Она наголову разгромила его, и битва выплеснулась на улицы… Появились принцессы, но никто не вмешивался. Нужно было соблюдать законы. По ходу поединка принцессы свели к минимуму ущерб, нанесенный городу Кантерлоту. Миссис Вельвет сражалась, декламируя кодексы, законы, правила и кредо. Она сразила директора Крюэля Пинча, оставив от него кровавую кучу на перекрестке. Она приняла его отставку после того, как он приполз к ней и стал умолять о пощаде.

Помахав копытом перед глазами мисс Оддбоди, Сапфир Шор озабоченно скривила губы:

— Фермерша, проснись, мне кажется, у тебя что-то вроде флэшбэка!

Фыркнув, мисс Оддбоди отреагировала:

— Что? Кто? Что происходит!

— Ты собиралась дать мне контактную информацию, — сказала Сапфир Шорс мягким голосом без тени насмешки.

— Ах, да, позвольте мне объяснить…

Нуждаясь в небольшой передышке и чувствуя себя гораздо более усталым, чем обычно, Копперквик немного передохнул перед булочной с солнечным печеньем. Мисс Оддбоди вела себя странно, и он подумал, не сказался ли на ней стресс. Когда они вместе шли по улицам, она казалась замкнутой и не в себе. Возможно, она не выпила достаточно чая.

Заглянув в окно, он увидел буханки хлеба, булочки, печенье к чаю, дижестивы, рулеты и всевозможные булочки. Трудно было радоваться, глядя на них, так как он беспокоился о мисс Оддбоди. Он даже не знал, как поднять эту тему. Все его предыдущие встречи с кобылами носили практический характер — почесать зуд.

— Мисс Оддбоди…

— Да?

— Я не мог не заметить латунную табличку в углу. Что это было за здание до того, как оно превратилось в "Службу жеребят"?" Пока он говорил, Копперквик заметил, как распушились перья мисс Оддбоди. Она и в самом деле была симпатичной, этакая сексуальная библиотекарша с ее бабушкиной модой.

— О… — Мисс Оддбоди уставилась на Копперквика пустым взглядом. — Это было ужасно. Раньше это была "Служба труда жеребят".

— Эээ? — Копперквик слушал бурчание своей дочери, глядя на расстроенную мисс Оддбоди.

— Если фермеру нужен был работник на лето, но он не мог позволить себе оплатить труд настоящего рабочего, он мог пойти в Службу труда жеребят и заплатить за разрешение, которое позволяло ему искать жеребят в детских домах и приютах. Он мог пойти и найти себе крепкого маленького жеребенка или трех, забрать их на свою ферму, заставить работать и дисциплинировать их в рамках правил, которые никогда не соблюдались и не соблюдаются, а после сбора урожая вернуть их туда, где он их получил.

— Что?!

— Я знаю, это ужасно, правда? — Мисс Оддбоди скривилась. — Нам пора идти. Уже почти три, а у тебя занятия начинаются в четыре. — Пегаска сглотнула. — Я верю в перемены, мистер Копперквик, и именно поэтому я помогаю вам. Ты еще не знаешь этого, но ты, ты — наш передовой боец в планируемом миссис Вельвет перевороте. Она планирует поглотить часть казны для более прямого контроля.

— Понятно.

— Она просто ждала подходящего стечения обстоятельств.

— Что ж, я участвую в этой борьбе, мисс Оддбоди. Я приму в ней участие.

— Нам пора идти, мистер Копперквик.

На пандусе, ведущем к дверям, стояла кобыла в пальто и потрепанной древней фетровой шляпе. Копперквик сразу узнал ее и, увидев, проникся к ней новым глубоким уважением. Она была жесткой, бесстрашной, воспитала принца и принцессу. После такого подвига кобыла могла бы просто почивать на лаврах, но нет, у нее было хобби. У нее были драйв и цель.

Рядом с госпожой Вельвет сидел земной пони в ужасной тропической рубашке и фетровой шляпе. Завершала группу кобыла-ослица, и все трое разговаривали, когда к ним подошел Копперквик. Он притормозил, не желая вмешиваться в частную жизнь.

— Ямми, не подведи меня.

— Конечно, миссис Вельвет.

— Мне нужны эти доказательства. Я точно знаю, что отдел трудовых ресурсов стремится свергнуть меня. Мне нужны доказательства, чтобы я могла нанести упреждающий удар. Мы не можем допустить, чтобы все вернулось на круги своя, это ужасно.

— Мы можем это сделать, — сказала кобыла-ослица. — Поверь мне, мы, бурро, невидимы. Мы просто еще один дворник, которым можно командовать.

— Идите, вы оба. Общество рассчитывает на вас. Не забывайте держать себя в копытах, друзья мои.

Копперквик смотрел, как уходят земной пони и ослица. Он услышал, как миссис Вельвет вздохнула, а мисс Оддбоди поспешила к Твайлайт Вельвет. Копперквик начал понимать, что происходит что-то большое, очень большое и важное. Каким-то образом он оказался в центре чего-то, что ему было трудно понять.

— Нам нужны свидетельство о рождении, записи о прививках и племенной реестр, — сообщила мисс Оддбоди.

— Я могу помочь с этим, — ответила миссис Вельвет. — Я все сделаю. Вы получите их завтра, возможно, к полудню. Возможно. Кое-кто из пони должен мне услугу, и он не хочет, чтобы раскрывались какие-либо постыдные секреты. Ям Спейд очень, очень хорош в своем деле. Хотела бы я иметь сотню таких, как он. Этот пони знает толк в коварстве.

— Имя кобылке дали друзья матери, они называют ее Эсмеральда Верде. Копперквик решил оставить это имя. — Мисс Оддбоди улыбнулась, и к ней вернулась часть ее бодрости.

— Ах, хорошо, я одобряю пони с именами бурро. Культурное разнообразие — это хорошо. Я довольна.

Услышав эти слова, мисс Оддбоди засияла:

— Сегодня мы не получили ничего в офисе по выплате пособий. Но у нас была очень приятная встреча с Сапфир Шорс, которая собирается немного помочь. Насколько — пока неизвестно. Мать, Сьело дель Эсте, работала у мисс Шорс танцовщицей. Сейчас ее уже нет, она сбежала в Лас-Пегасус. У маленькой мисс Верде есть друзья в Студии Бордвалк. Мисс Шорс обещала обеспечить ее основными принадлежностями и какой-нибудь кроваткой.

— Ах да, мисс Шорс. — Твайлайт Вельвет выглядела очень довольной. — Мне всегда нравилась ее песня, в которой она восхваляет своего отца за всю ту тяжелую работу, которую он проделал. Вполне логично, что она может быть союзником. Хм, надо будет сходить к ней и напомнить, что надо держать себя в узде. Возможно, она сможет заинтересовать общих друзей помочь нам.

Вся мисс Оддбоди вздрогнула при этих словах Вельвет:

— Небесная слава — вот как я сохраняю присутствие духа… Я чувствую себя немного подавленной. Мне очень нужен чай. Я устала. — Через мгновение веселая пегаска добавила: — Знаете, миссис Вельвет, мистеру Копперквику было бы интересно узнать, как держаться молодцом.

— Вы не хотите сказать… — Твайлайт Вельвет отошла от мисс Оддбоди и подошла к месту, где стоял Копперквик. Ничего не говоря, она обошла вокруг него, осматривая его. — Шляпа-котелок… очень, очень интересно. Вы выглядите так, будто бы вы можете быть очень твердым и сильным молодцом.

— Я не понимаю, — ответил Копперквик.

— Не волнуйтесь. — Губы Твайлайт Вельвет сжались в плотную линию. — Мисс Оддбоди, продолжайте подавать заявки на помощь в краткосрочной перспективе. Попробуйте обратиться за продовольственной помощью в Министерство сельскохозяйственных излишков.

— Да… это место… где процесс получения еды настолько долог, что она сгнивает, прежде чем пони успевает ее получить. Я займусь этим, миссис Вельвет.

— В перспективе я собираюсь собрать адвокатов, готовых взяться за трудное дело. — У миссис Вельвет был такой вид, словно она ела лимоны.

— Адвокатов? — Копперквик почувствовал приступ паники. — Зачем нужны адвокаты?

— Мистер Копперквик, я хочу подать прошение о том, чтобы Сьело дель Эсте выплачивала алименты на жеребенка. Она танцовщица с хорошим потенциальным заработком. Это будет первое испытание такого рода, и, несомненно, оно обернется катастрофой, которая разрушит карьеры всех, кто в нем участвует… или, возможно, вознесет их в стратосферу. — Твайлайт Вельвет смотрела на Копперквика из-под фетровой шляпы, и вид у нее был все еще немного кислый.

У него перехватило дыхание, и Копперквик задумался над словами Сапфир Шорс о том, что существует два типа пап. На мгновение гордость почти заставила его протестовать, но потом он подумал о своей дочери. И не только о своей дочери, но и о маленьких дочерях и сыновьях повсюду. Тогда он понял, что для того, чтобы произошли перемены, кто-то должен быть смелым и первым.

— Что бы от меня ни потребовалось, я сделаю. — Говоря это, он испытывал необычное чувство облегчения.

— Делайте, что я прошу, когда я прошу, и я позабочусь о вас и вашей дочери, мистер Копперквик. Вы пришли ко мне как раз в нужное время. У меня есть планы, как вы скоро увидите, и вы как раз то, что мне нужно. Большой, сильный, коренастый земной пони, способный вынести все тяготы. Я собираюсь вступить в бой, мистер Копперквик, и мне нужны единомышленники.

— Как я! — сказала мисс Оддбоди самым бодрым голосом, на какой только была способна.

Ее кислое выражение исчезло, и Твайлайт Вельвет улыбнулась:

— Это будет крик о помощи, который нельзя игнорировать. Чувствуется, что все сходится, как будто так и должно было быть. Идите, мистер Копперквик, вам пора в колледж. Вы выглядите очень усталым. Постарайтесь успеть на уроки. Желаю удачи… и помните… сохраняйте присутствие духа.

— Конечно, миссис Вельвет.

Глава 7

Стоя перед дверью, Копперквик колебался, его конечности изнемогали от усталости. Изнутри послышался плач, и он подумал, не заплакать ли ему тоже. Из его желудка доносилось рычание, как у зверя в клетке. На секунду, всего на секунду, он задумался, что он делает и зачем он это делает. Почти засыпая на ходу, он толкнул дверь.

Под шум крыльев его втащили внутрь, пронесли через всю комнату и толкнули на диван — он слишком устал, чтобы сопротивляться. В его объятия впихнули плачущую и кричащую кобылку, и он, оцепенев, посмотрел вниз. Эсмеральда издала последний пронзительный вопль, а затем захныкала, глядя на него.

— О, слава провидению! — слабым голосом сказала мисс Оддбоди. — Она плакала уже несколько часов. Оказывается, она просто хотела, чтобы ее обнял отец. — С истошным криком запыхавшаяся пегаска рухнула на диван и затихла. Она сидела, сопя, так как тоже плакала, подавленная и расстроенная.

Взяв на копыта дочь, которая, похоже, спала, Копперквик оглядел свою маленькую, тесную гостиную. В углу стояла колыбель, а с одной стороны — большая заводная механическая штуковина, которая сама себя раскачивала, или так казалось. Там же лежали стопки пеленок, смесей и вещей для жеребят. На полу валялось несколько плюшек животных.

— Кажется, у нас проблемы, Копперквик, — пробормотала мисс Оддбоди. — Соседи злятся. Они стучат в стену, в потолок, снизу и даже в дверь.

Эта мысль не давала покоя. В этом жилом комплексе жили одинокие пони, студенты и низкооплачиваемые рабочие, только начинающие работать. Скорее всего, здесь не потерпели бы плакальщицу с мощными легкими земной пони. Не в силах что-либо ответить, Копперквик молчал, зная, что его могут выселить за нарушение режима шума. Он подписал строгий договор аренды, так как сам хотел тишины, а не шумных вечеринок во время учебы.

Прижавшись к отцу, Эсмеральда икнула и затихла. Копперквик подумал о занятиях, но у него не было сил подняться с дивана. В животе у него дико урчало, но он не решался встать или пошевелиться, боясь, что дочь снова начнет плакать.

— Может быть, усталость мешает мне рассуждать, но что ты увидел в Сьело дель Эсте? — Не поднимая головы, мисс Оддбоди повернула ее так, чтобы смотреть на Копперквика.

— Ты действительно хочешь знать?

— Да, я спросила.

— Она была завоеванием, — признался Копперквик усталым, сухим шепотом. — Она была очень сексуальна и не в моей лиге. Я сделал это для того, чтобы, вспоминая дни своей молодости, сказать, что у меня была изумительная интрижка. Но, как оказалось, она тупа, как мешок с картошкой, и я понял, что она мне не нравится.

— О… — Мисс Оддбоди моргнула глазами. — Когда я только поступила в университет, я подцепила кобылку… Я как-то убедила себя, что молодые кобылы приходят в университет, чтобы экспериментировать. Я была пьяна, она была пьяна, и, думаю, мы обе сочли поцелуй довольно отвратительным.

— Что случилось? — спросил Копперквик.

— Ее вырвало мне в рот, — ответила мисс Оддбоди, — а когда это произошло, меня вырвало обратно в ее рот. Блевотина вылетела у нее из носа и попала мне на лицо. Тогда я поняла, что мои дни обжимания с кобылками закончились. С тех пор я стала чопорной и правильной пегаской, которая заботится о своих потребностях с помощью современных устройств, работающих на батарейках. А как насчет тебя, ты извлек что-нибудь из своего опыта?

— Да. — Копперквик сделал небольшую паузу, обдумывая свои мысли. — Теперь, когда у меня есть дочь, больше никаких завоеваний. Я не хочу, чтобы она научилась чему-то неправильному. Пора взрослеть. — Земной пони переместил свою массу и попытался поудобнее устроиться на своем бугристом диване.

— Знаешь, что-то мне подсказывает, что если бы ты использовал свои чары на Сапфир Шорс, она могла бы стать еще одной зарубкой на твоей кровати. — Глаза сонной пегаски все время пытались закрыться, и она боролась за то, чтобы держать их открытыми. — Ты ей нравишься. Я могу сказать. Тебе вряд ли придется стараться. Она хочет наброситься на тебя из-за Эсмеральды.

— У меня такое чувство, что ты ей тоже нравишься. Если тебе захотелось еще раз попробовать поцеловать кобылу, то вот, пожалуйста. — Копперквик был слишком сонным, чтобы заметить слюну, впитавшуюся в его медную шерстку от Эсмеральды, которая теперь крепко спала.

— Зато она сможет тебя содержать.

— И что это будет за послание моей дочери?

— Я просто сказала. Не обращай внимания, я становлюсь странной, когда устаю.

— Я и так ее очень люблю. — Голос Копперквика был измученным, эмоциональным нытьем. — Все время, пока я был в классе, я думал о ней. Я говорил о ней. Я сводил с ума некоторых своих товарищей.

— Разве у тебя нет друзей? — спросила мисс Оддбоди.

— Вроде того, — ответил Копперквик.

— Как и у меня сейчас. Такое ощущение, что все пони, которых я знаю, учатся в университете только для того, чтобы развлекаться. А я пришла туда, чтобы изменить мир. Наверное, оценки для меня важнее, чем общение. Может быть, мне стоит расслабиться и больше веселиться, но я просто не могу. Мир нужно спасать. — Мисс Оддбоди вздохнула и сдулась, став как-то меньше и тоньше.

Глядя на мисс Баттермилк Оддбоди, Копперквик понял, что она более чем симпатичная. Ее грива длинными свободными прядями свисала вниз, освободившись от пучка, а очки были набекрень. Мисс Оддбоди не была красивой, как Сьело дель Эсте — кобыла с горячим телом, которое располагало к более горячим отношениям. Нет, мисс Оддбоди была красива, как драгоценный камень, который хранишь и которым дорожишь, или что-то в этом роде. Он впервые заметил, что ее глаза были какого-то орехово-зеленого цвета. Его лишенный сна мозг вспомнил историю, рассказанную мисс Оддбоди, о том, как ее мать заманила отца к себе горячими тостами с маслом и сыром.

Не говоря уже о том, что она была пегаской. А Копперквик был неравнодушен к красивым пегаскам. Крылья. Прекрасные крылья. Крылья для полета, крылья для танцев, крылья для обмахивания и крылья для щекотки. Крылья, которые давали возможность летать, а значит, делали пегасов несколько недосягаемыми, если только они не хотели быть пойманными. А если пегас хотел быть пойманным, что ж, тогда ты делал с ним все, пока он остается внизу. Или пока не улетит, в зависимости от обстоятельств. Это была мечта, фантазия. Поймать пегаса и заманить его остаться с тобой на земле. Дать ему повод остаться. Дать ему повод прилететь к тебе и свить гнездо, ведь именно так пегасы и поступали, когда не играли в ближайшей купальне для птиц.

Это была такая чудесная фантазия.

Копперквик пытался собраться с мыслями. Эсмеральда каким-то образом проспала несколько долгих часов, и он тоже. Он заснул на диване с дочерью в передних ногах и мисс Оддбоди рядом с ним. Принюхавшись, он понял, что кого-то из пони нужно переодеть, а ему самому — принять душ. Голова Копперквика раскалывалась, а губы были сухими.

На другом конце дивана зашевелилась мисс Оддбоди:

— И облако… отправляется в… маслобойку… за суперпушистым маслом — ФЫРК!

Зажатая в объятиях отца, Эсмеральда дала понять о своих чувствах парой жалобных возгласов — маленьких, подбадривающих криков, чтобы дать понять всем пони, что она не шутит. Теперь ей нужна еда и переодевание. Когда теплой бутылочки не оказалось, она издала пронзительный вопль сирены, от которого мисс Оддбоди взлетела с дивана прямо в потолок.

Через мгновение пегаска спустилась на землю и рухнула на диван.

— У-у-у, птички, — сказала мисс Оддбоди, сидя со скрещенными на груди копытами.

— Я сожалею… — Копперквик попытался сесть, но его позвоночник решил наказать его за то, что он так спал. — AaaaaaaeeEE! — Со спины раздался громкий треск, как будто пучок сельдерея перекрутили пополам. — Мисс Оддбоди… помогите. Возьмите жеребенка сейчас же. Пожалуйста.

— Держись, помощь идет, но я не уверена, кому из вас она нужна.

Утро уже никогда не будет прежним. Никогда. С трудом передвигаясь, Копперквик пробирался по оживленной улице с колющей, жгучей болью в позвоночнике. У него были сумки, а у мисс Оддбоди — жеребенок. Его изнеможение теперь было всепоглощающим, казалось, что он вообще не спал. Прошлой ночью он не занимался и боялся, что его успеваемость снизится.

По крайней мере, Эсмеральда Верде выглядела счастливой. Она проспала большую часть ночи и теперь была ясноглазая и пушистохвостая. Похоже, жеребенку нравилось исследовать мир, находясь в переноске для жеребят. Она подпрыгивала и брыкалась, ворковала, хихикала и издавала радостные вопли, от которых закладывало уши.

Именно здесь, когда Копперквик чувствовал себя хуже всего, он улыбнулся. Его дочь была счастлива. Он был разбит, несчастен, страдал от боли, остро нуждался в настоящем сне, но все это меркло по сравнению с потребностями маленькой Эсмеральды. Он был земным пони и должен был выстоять.

Министерство сельскохозяйственных излишков находилось на другом конце города, рядом с замком, в историческом районе Старого города. Ему было почти восемьсот лет, и мисс Оддбоди рассказывала ему, что, по слухам, под зданием находятся катакомбы, где на длительное хранение укладывают верных и послушных бюрократов. Мисс Оддбоди также рассказала ему, что миссис Вельвет рассказывала ей истории о том, что по крайней мере одна бюрократка превратилась в лича и теперь бродит в недрах здания, выполняя свою работу в течение вечности.

Копперквик решил, что это не может быть правдой. Это просто городской миф. История о призраке, рассказанная для устрашения офисных работников. Не может быть никаких неживых бюрократов, это нелепо и слишком страшно, чтобы быть правдой.

— Уиии. У меня слюна течет по передним ногам и шее. — В голосе мисс Оддбоди не было обычного энтузиазма. — Ура. Это самый яркий момент моей стажировки. Я чувствую себя реализованной. Это то, чем я решила заниматься в жизни.

Чувствуя себя почти мертвым на своих копытах, Копперквик повернул голову и посмотрел на Министерство сельскохозяйственных излишков. Это министерство выполняло слишком много функций, чтобы мисс Оддбоди могла их даже перечислить. Иногда они выдавали лишнее продовольствие, иногда определяли цены на зерно и крупы, исходя из прогнозов по излишкам, и одним росчерком пера могли спасти или разорить фермера.

Здание было по большей части ничем не примечательным. Обычный серо-белый камень. Высокие узкие окна. Над дверью в камне были высечены сноп пшеницы и сноп кукурузы. Двери были из простого дерева, хорошо отполированы, а латунная отделка покрыта тонкой патиной. С одной стороны, через одну дверь в здание заезжали повозки с товарами, а через другую выезжали пустые повозки.

— Хой! — прокричал крепкий пегас. — Ты пришел за едой?

Копперквику потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что к нему обращаются. Он кивнул и повернулся лицом к пегасу, который был одет в голубой пиджак в полоску и фуражку. Пегас слегка кивнул, один раз взмахнул крыльями, а затем направился к нему.

— Хой, счастливый день и все такое. — Пегас наклонил кепку. — Хой, мисс. У вас очень симпатичный жеребенок. — Пегас достал из-под крыла планшет. — Хой, распишись здесь, пожалуйста. Весенняя ликвидация остатков зимнего склада. Хой, скоро лето, это точно.

Мисс Оддбоди принялась за работу, подписывая бумаги на доске, и Копперквик был благодарен за удачу. Он смотрел, как въезжают и выезжают повозки, и думал о том, что этот день не будет совсем уж провальным. В животе у него что-то заскрежетало, и он подумал о большой тарелке яичницы.

— Хой, скоро здесь будет очень много народу, из Понивилля придет поезд, и многие пони придут за бесплатным зерном. Ты молодец, что пришел пораньше. Ты получишь один мешок овса, двадцать пять килограмм. Один мешок бобов пинто, двадцать пять килограмм. Один мешок кукурузы, сушеной, двадцать пять килограмм. И, наконец, один мешок риса, двадцать пять килограмм. Агент поможет закрепить мешки на спине и крепко завязать их.

Копперквику потребовалось несколько секунд, чтобы осознать сказанное. Он кивнул, не желая отказываться от бесплатной еды. Нахмурившись, он подумал о том, что у него нет повозки для перевозки такого груза, и он не уверен, что сможет дотащить столько до дома. Что же делать?

— Я выгляжу не очень, но я выносливая кобылка, выросшая на ферме. Я понесу на спине вещи для жеребят и один из больших мешков. Копперквик, как ты думаешь, ты сможешь взять остальные три или мы что-нибудь оставим?

Глядя на маленькую смелую пегаску, Копперквик опасался, что ее худенькие ножки под тяжестью груза переломятся, как спички. Через мгновение он ответил:

— С остальными тремя справлюсь я.

— Хой, хорошее дело. Посмотрим, сможем ли мы нагрузить вас и подготовить к путешествию!

Глава 8

Если говорить о земных пони, то Копперквик не был ни сильным, как некоторые, ни умным, как другие. Нет, Копперквик не был наделен большими, громоздкими мышцами или избытком мозгов — и то, и другое подходит для разных видов нагрузок. Нет, Копперквик умел быстро ходить и мог делать это часами, поэтому он и занимался доставкой. Он был настолько быстр на улицах Кантерлота, что пони просто принимали его за очередного пегаса-курьера и были шокированы, когда узнавали, что у него нет крыльев.

Поэтому нести пятьдесят килограмм груза на спине было проблемой. Носить пятьдесят килограмм груза, да еще в изнеможении и с больной спиной от сна на диване в сидячем положении, было еще хуже. Над головой в небе летали пегасы, разгоняя облака и что-то делая с погодой.

— Я тут подумала о состоянии своего консерватизма, — сказала мисс Оддбоди на ходу, тощие ноги подкашивались под грузом. — Наверное, чтобы отвлечься, пока я несу этот тяжелый груз. Я много думала об этом сегодня утром.

— О? — Уши Копперквика каким-то образом умудрились приподняться, даже несмотря на его изможденное состояние.

— Я все еще монархист. — В голосе мисс Оддбоди слышалась явная гордость, которая давала о себе знать сквозь напряжение и усталость. — Я все еще верю в правление Сестер. Я родилась монархисткой, я живу монархисткой и умру монархисткой. Я — монархист поневоле, и ничто не может этого изменить. Ну, я полагаю, что теперь, когда принцесса Луна вернулась, это не монархия, но в целом ты понял. А поскольку я монархист, и мои родители — монархисты, то, возможно, я смогу сосредоточиться на том, что нас объединяет, а не на наших различиях. Я очень, очень устала, и мой мозг сейчас работает как-то странно.

Почти раздавленный ношей, прикрепленной к его спине, Копперквик задумался над этими словами.

— Я все еще сохранила большинство своих основных ценностей, — продолжала мисс Оддбоди, почти задыхаясь, когда она рысила рядом с Копперквиком. — Я верю в крепкие, традиционные семейные ценности. Я верю в скромное поведение и порядочность. Я до сих пор верю в большинство вещей, которым меня учили родители. Но что делает меня радикалом… что делает меня левой, что ставит меня против моих родителей и многих других… Я потеряла веру в бюрократию. За это, боюсь, меня никогда не простят. И еще о голосовании. Мои отец и мать были в ярости, когда узнали, что я голосую. Мне читали нотации. Это оставило несколько трещин в моих отношениях с папой и мамой.

— Бюрократия должна уйти, — пробормотал Копперквик, слишком хорошо понимая, что именно бюрократия дала ему пропитание. Одно доброе дело не оправдывало их за бесчисленное количество проступков.

— Видишь ли, за это на тебя свалят смолу и перья как на радикального левака. — Мисс Оддбоди покачала головой и поцокала языком. — Продолжай в том же духе, и пони заговорят, мистер Копперквик, и ничего хорошего они о тебе не скажут.

— Что касается голосования, то я не знаю, что я об этом думаю. — Копперквик подумал, не ступает ли он на опасную почву в разговоре с мисс Оддбоди, и посмотрел на нее, пытаясь понять, что она чувствует. В животе у него запорхали бабочки, но он все равно продолжал. — Голосование и право голоса, конечно, ничего не сделали для того, чтобы остановить бюрократию. Я не вижу, чтобы право голоса что-то изменило. Это пустой акт, который позволяет простым пони почувствовать, что они имеют право голоса в управлении, но на самом деле посещение любого министерского офиса покажет простым пони, насколько велика их власть на самом деле. Теперь у министерств есть министерства, которые регулируют их деятельность, и еще больше министерств, которые регулируют деятельность регулирующих министерств.

— То, что голосование пока не работает, не означает, что оно не сможет работать позже, — возразила мисс Оддбоди вежливым, уважительным голосом. — Сначала нужно провести реформу. Необходимо внести изменения. Со временем, по мере того как эти реформы, эти изменения, эти небольшие сдвиги во власти, когда все больше власти переходит к гражданам, голоса будут приобретать все большее значение. Но да, я согласна, пока что это не очень эффективно.

В этот момент Копперквик понял, что они с мисс Оддбоди могут обсуждать политику в цивилизованной, даже вежливой манере, не доходя до ударов или даже криков. Это было то, что часто не удавалось его сокурсникам — он ненавидел свои занятия в колледже, где его держали в одной комнате с болтунами и узколобыми идиотами.

— Пока голосование остается актом совести, совершаемым для удовлетворения души. Я рассматриваю его как организованный гражданский протест, спонсируемый Короной. Если эти голоса считывают, значит, кто-то из пони, какое-то ведомство Короны, знает, что чувствует обычное население по тому или иному вопросу, и если это так, значит, они видят, что написано на стене.

— Это очень просвещенный взгляд на вещи, мисс Оддбоди.

— Спасибо, мой восхитительный друг-джентльпони.

Обрадованный тем, что оказался дома, Копперквик толкнул дверь и протиснулся внутрь. Эсмеральда начала немного капризничать, но она еще не плакала, а только пиналась и пускала пузыри слюны в знак протеста. Копперквик подумал, что, возможно, его дочери не нравится обсуждение политики. Ему было очень приятно снять с себя груз. Он принялся за работу, пытаясь зубами стянуть узлы, а затем вытряхнул мешки на пол.

И тут он заметил желтый листок бумаги, который подсунули под дверь, пока его не было. При входе он отлетел в сторону, и от его вида волосы на животе зашевелились. Запах мочи напомнил ему, что Эсмеральду надо переодеть. Застыв на месте, он стоял с тяжелыми сумками наперевес, глядя на маленький желтый листок бумаги и чувствуя нарастающее беспокойство.

— Что это? — прошептала мисс Оддбоди, стаскивая с себя тяжелый мешок с рисом.

— Конец мне, — ответил Копперквик, выдохнув через напряженное горло, но не произнеся ни слова.

Когда Копперквик застыл на месте, мисс Оддбоди подошла и подняла с пола лист бумаги. С помощью крыльев она подняла канареечно-желтый листок бумаги и развернула его. Наклонив голову так, чтобы видеть через безлинзовые бифокальные очки, она начала читать. По мере чтения она начала фыркать, сначала тихонько, потом сердито, но победно, что было характерно для пегасов и являлось частью их непроизносимого языка.

— Это то, что я думаю? — спросил Копперквик, не желая знать ответ.

Мисс Оддбоди кивнула со страдальческим видом:

— Это судебный приказ о выселении, в котором говорится, что вы должны покинуть дом в течение тридцати дней. Кроме того, за нарушение условий аренды налагается штраф в размере пятисот бит, который также должен быть уплачен в течение тридцати дней, иначе об этом будет сообщено властям.

Сморщившись, Копперквик сел на мешок с бобами и фыркнул. Он поднял переднюю ногу, обхватил ею Эсмеральду, которая висела у него на шее, и сжал ее. Первые рыдания обрушились на его тело, как поезд, разрушив его защиту. Затем он потерял самообладание, и шлюзы открылись. Издавая странные хрипящие звуки, Копперквик зарыдал. Желтая бумага выскользнула из крыльев мисс Оддбоди и упала на пол, как осенний лист.

Услышав плач отца, Эсмеральда, и без того суетливая, издала пронзительный вопль, а затем начала всерьез рыдать, брыкаться и трепыхаться в своей переноске. Мисс Оддбоди, у которой у самой текло достаточно слез, вынула воющего младенца из переноски и принялась переодевать его, приводя в порядок. Если Эсмеральда собиралась плакать, она собиралась плакать в чистом подгузнике.

— О, это полная фигня. — Мисс Оддбоди не выказала ни малейшего сожаления по поводу того, что ругалась в присутствии жеребенка. Чопорная пегаска принялась за Эсмеральду, при этом хмурясь и бормоча про себя самые нецензурные ругательства. Когда Эсмеральду переодели, мисс Оддбоди достала из сумки бутылочку, сунула ее в подогреватель, подаренный Сапфир Шорс, а потом обычно вежливая пегаска сидела и ждала, пока бутылочка нагреется, и при этом поток нецензурных слов лился с ее губ как потоп.

Ее мать была фермершей, и это было видно.

Когда подогреватель пискнул, мисс Оддбоди выдернула бутылку, подхватила Эсмеральду и засунула ее в объятия отца. Копперквик, все еще сидевший на своем мешке с бобами, каким-то образом сумел взять свою дочь и обнять ее. Бутылка была засунута в губы Эсмеральды, как пробка, испуганный жеребенок издал недовольное бульканье, что его заставили замолчать. Она еще немного попиналась и посуетилась, но голод взял верх, и Эсмеральда начала есть.

— Позорники… тупые, маньячные, нюхающие писюн, лизоблюды… больные оспой… ублюдки… ублюдочные копытные ублюдки… кто-то из пони заплатит за этот промах, клянусь… — Присев, мисс Оддбоди хрустнула передними копытами, и они издали самый тревожный звук — стройная, чопорная пегаска приготовилась к какому-то невыразимому акту насилия. — Ну что ж, мне нужна чашка чая, и я, пожалуй, налью и вам.

Жителям Кантерлота были не чужды странные зрелища и странные события. Иногда бюрократы устраивали дуэли на улицах, иногда волшебники и их заклинания шли наперекосяк самым ужасным образом — Кантерлот был городом, где случались странные вещи. Поэтому никто и глазом не повел на очередное странное зрелище на улицах Кантерлота.

Маленькая, худенькая пегаска тащила за собой гораздо более крупного земного жеребца, зажав ремень между зубами и закрепив его на шее. Земляной пони плакал, надрывно всхлипывая, но его слезы были незаметны, их смывал проливной дождь. На его шее также висела переноска для жеребят, а в переноске жалобно кричал жеребенок, и его крики эхом разносились по городским ущельям Кантерлота.

Маленькой пегаске потребовались все пегасьи силы, чтобы тащить за собой гораздо более крупного земного пони. Он спотыкался и волочил копыта по земле за ней, откидывая голову назад и сопротивляясь каждому шагу. Но маленькая пегаска, с ее тощими ногами, тонким, как у комара, телом и изящными крыльями, не останавливалась, хмурясь и щурясь на ходу.

Никто не остановил их. Никто ничего не сказал. Кантерлотские пони, в большинстве своем вежливые до безобразия и не желавшие устраивать сцену, отошли в сторону и позволили крошечному пегасу тащить земного пони за собой. Дождь обрушился ливнем, заливая улицы и делая белые тротуары серыми.

— Боже правый! — Твайлайт Вельвет смотрела, как мисс Оддбоди сбрасывает на диван промокшего Копперквика, и стояла, пытаясь оценить ситуацию. Почти машинальным всплеском своей магии она высушила всех присутствующих пони и убрала лужицы воды с пола. — Скажите на милость, что случилось?

— Уведомление о выселении за нарушение условий аренды, вот что случилось, — ответила мисс Оддбоди, выплюнув ремешок, который держала в зубах. — И штраф в пятьсот бит.

— О. — Твайлайт Вельвет издала слабый вздох. — О боже, как бы плохо это ни было, но это может пойти нам на пользу.

— Как, ради чертового Тартара, это может пойти нам на пользу? — спросила мисс Оддбоди, топнув одним маленьким копытцем по грязному, испачканному полу. Она встряхнулась, и ее пучок, теперь уже высохший, полностью развалился, рассыпав длинную гриву в виде потоков, которые пролились на шею и на лицо. — Простите, госпожа Вельвет… но я сейчас очень расстроена. Пожалуйста, простите меня.

— Это нам на пользу. Мистеру Копперквику теперь грозит состояние, называемое неизбежными трудностями. Это совершенно новый набор квалификационных условий, и мы можем использовать их для получения апелляций. С повышением ставки появляются новые условия и возможности. — Твайлайт Вельвет посмотрела на Копперквика, который безутешно рыдал на диване, прижимая к себе дочь.

— Миссис Вельвет, это все хорошо, но через тридцать дней он станет бездомным.

— Мисс Оддбоди… Баттермилк… Я не могу спасти всех пони, я с болью осознаю этот факт, но я могу решать и выбирать свои битвы. Я решила умереть на этом самом холме, если это будет необходимо, и уверяю вас, будь то Тартар или цунами, я буду заботиться о мистере Копперквике. Теперь у нас есть тридцать дней с преимуществом… мощным преимуществом, рычагом, если хотите, моя милая Баттермилк, тридцать дней, в течение которых мы, возможно, сможем использовать эту систему.

— После тридцати дней, что потом? — спросила мисс Оддбоди.

— Ну, нам нужно оставить мистера Копперквика бездомным и без адреса — это слишком хорошее преимущество, чтобы от него отказаться, но мы не можем допустить, чтобы он и маленькая Эсмеральда страдали. Дайте мне немного времени, чтобы все уладить. Уверяю вас, я найду способ сохранить наше преимущество и в то же время обеспечить им убежище.

— Спасибо. — Фыркая, из его носа свисала длинная лента мерцающих, блестящих соплей, Копперквик поднял взгляд с дивана. — Я вроде как потерял надежду… Мне очень жаль.

Захватив с помощью своей магии несколько салфеток, Твайлайт Вельвет принялась вытирать нос Копперквика, а затем попыталась привести в порядок и лицо Эсмеральды. На лице Твайлайт Вельвет появились глубокие морщины, когда она начала обдумывать текущую проблему.

— Я не думала, что это может быть нам на пользу. Жаль, что не подумала, я могла бы успокоить Копперквика. — Мисс Оддбоди опустилась на землю, и ее крылья поникли. — Теперь я чувствую себя плохо. Мне кажется, что я подвела своего клиента.

— Выше нос, дорогуша. — Твайлайт Вельвет начала вышагивать по полу, ее брови все еще были нахмурены. — Мне нужно подумать, как защитить свой холм. Мисс Оддбоди, пойдите и приготовьте мне чашку чая. Думаю, что и вам, и Копперквику тоже не помешает. А теперь идите. В путь, юная мисс!

Жужжа крыльями, мисс Оддбоди взлетела, ее копыта были всего в нескольких сантиметрах от пола.

— Какое восхитительное стечение обстоятельств, с которым я могу поиграть. — Глаза Твайлайт Вельвет сузились до щелей, а уши надвинулись на мордочку. — Копперквик, дорогой, уверяю тебя, я слишком заинтересована в этом, чтобы допустить, чтобы ты ускользнул от меня. Нам просто нужно сделать так, чтобы это выглядело так, будто вы собираетесь ускользнуть. Тяжелые обстоятельства и все такое.

— Куда я пойду? — спросил Копперквик.

— О, я что-нибудь придумаю. Я бы разрешила вам пожить у меня и моего мужа, но это будет конфликт интересов и возникнет ряд вопросов, связанных с профессионализмом. Но не волнуйтесь. — Повернувшись, Твайлайт Вельвет крикнула: — Мисс Оддбоди, доставайте бискотти! Я думаю, это особый случай!

— Конечно, босс!

Глава 9

Копперквик расхаживал взад-вперед, и на мордочке Твайлайт Вельвет, глядящей на пони, державшего в копытах дочь, появилось глубокое нахмуренное выражение: она нахмурила брови и сморщила уголки глаз. В глубине ее горла послышалось слабое клекотание — материнский лошадиный звук, а для тех, кто знал Твайлайт Вельвет лучше всех, — признак того, что ее что-то беспокоит. Легким, быстрым прыжком она вскочила на диван рядом с Копперквиком и села.

— Вот что произойдет, — сказала она успокаивающим, материнским шепотом взрослому пони, сидящему рядом с ней. — Я собираюсь взять тебя и мисс Оддбоди на обед. Я накормлю вас обоих. А потом ты пойдешь домой и постараешься немного поспать, прежде чем отправишься в колледж. Я буду возвращаться домой вместе с тобой, и я буду использовать все имеющиеся в моем арсенале уловки, чтобы заставить маленькую Эсмеральду замолчать, и ты сможешь получить столь необходимый тебе отдых. Если понадобится, я поставлю тишину в твоей комнате, чтобы ты мог поспать.

— Хорошо. — Копперквик не стал сопротивляться, когда Твайлайт Вельвет снова принялась вытирать ему нос. Когда она наклонилась к нему, он откинулся на спинку кресла и издал последний вздрагивающий фырк.

— Документы Эсмеральды Верде уже в пути, так что тебе не о чем беспокоиться. Ее имя добавлено в документы. Ее внесли в племенной реестр земных пони с пометкой, что ее мать была пегасом, а отец — земным пони. Теперь, когда она вырастет, она сможет отправиться изучать богатую историю обоих своих племен и знать, откуда она родом. — Твайлайт Вельвет улыбнулась и подтолкнула Копперквика, надеясь, что он улыбнется или даст понять, что ему стало немного легче. Она также вытерла несколько крошек бискотти из уголка его рта.

— Спасибо, миссис Вельвет.

— Я хотела спросить, и я знаю, что это может быть деликатной темой, но не могли бы вы обратиться за помощью к своим родителям? Я не говорю, что нужно переезжать обратно к родителям или что-то в этом роде, но попросить их о помощи точно не помешает. — Твайлайт Вельвет, услышав невнятное бормотание, посмотрела на мисс Оддбоди, которая пила уже шестую чашку чая.

Немного подумав над словами госпожи Вельвет, Копперквик сказал следующее:

— Мои родители очень далеко, и я сомневаюсь, что они смогут помочь. Я, видите ли, Гриттиш, из Ливрепуля. Я приехал в Эквестрию на свои собственные средства, на свои собственные монеты, и сейчас я учусь в колледже.

— Понятно. — Твайлайт Вельвет откинулась назад и посмотрела на Копперквика.

— Мои мама и папа — фабричные рабочие. Средние слои. Рабочий класс. У них вполне подходящий дом, похожий на все остальные дома в этом районе. Ливрепуль — не плохое, но и не лучшее место. Вы можете работать на фабрике, на сталелитейном заводе или на верфях. Это грязное, покрытое копотью место, с серым небом и дождями почти каждый день. Я с ранних лет решил, что не проведу там всю оставшуюся жизнь.

— Хм… — Уши Твайлайт Вельвет приподнялись, и она подставила одно копыто под подбородок.

— Мы все довольно бедные. Зимой никто не включает отопление, потому что все верят, что семья из соседнего дома включит отопление, если станет достаточно холодно, а поскольку все дома связаны между собой, все думают, что когда включат отопление, часть тепла просочится туда, где ты живешь… но никто никогда не включает отопление, и мы все мерзнем. Джемперы очень распространены. — На лице Копперквика появилась грустная, ностальгическая улыбка.

— Ну что ж… Тогда я подумаю, как оплатить межконтинентальную телеграмму твоим родителям, чтобы мы могли хотя бы поделиться радостной новостью о том, что они стали бабушкой и дедушкой. — Твайлайт Вельвет улыбнулась и ласково погладила Копперквика. — Поверь мне, мать хочет знать.

— Мою маму зовут Баноффи Пай, а моего отца — Коппер Кленджер.

— Боже мой, у нас появился еще один Пай. — Твайлайт Вельвет с восхищенным видом наклонилась вперед и улыбнулась Копперквику. — Из Пай получаются самые лучшие пони. — Посмотрев на Эсмеральду, Твайлайт Вельвет подтолкнула маленькую кобылку, а затем похлопала ее по носу. — Ты — маленькая Пай… Неудивительно, что ты такая очаровательная.

— Я умираю от голода. — Копперквик, чувствуя себя лучше, несколько раз моргнул. — Может, мы пойдем пообедаем?

Бистро было накрыто плотным зеленым тентом, чтобы дождь не попадал на столики. Дождь лил непрерывным потоком, отбивая ритм стаккато по тяжелой парусине навеса. Даже несмотря на дождь, жизнь в Кантерлоте не замирала, и улицы были полны движения. Дул прохладный, влажный и приятный ветерок. Стаканы приходилось ставить на салфетки, чтобы их не сдуло.

Мисс Оддбоди пила эспрессо, маленькую чашечку за маленькой чашечкой — официантка принесла их на подносе. Твайлайт Вельвет удобно устроилась в кресле и продолжала дуть на живот Эсмеральды. Копперквик ел. И продолжал есть. Он в одиночку умял целый кулич, а теперь закусывал мустангийским салатом, в котором было много зелени одуванчика.

— Я — Гриттиш-Эквестрийка, — сказала мисс Оддбоди непринужденным, разговорным тоном.

— Большинство из нас такие, дорогая, — ответила Твайлайт Вельвет. — Наши основатели пришли сюда оттуда во время Зимы Виндиго.

— Мать моей матери приехала в Эквестрию, потому что не могла позволить себе купить участок земли на родине. — Мисс Оддбоди отхлебнула еще одну крошечную чашечку эспрессо и улыбнулась. — Я происхожу из длинного рода сыроделов.

— Знаете, как говорят… — Твайлайт Вельвет улыбнулась.

— Нет, о чем? — Копперквик посмотрел на кобылу, державшую его дочь.

— Благословенны сыроделы. — Твайлайт Вельвет дунула еще один раз на живот Эсмеральды, а Мисс Оддбоди и Копперквик хмыкнули. Когда маленькая кобылка зевнула, Твайлайт Вельвет обняла ее и прижала к себе.

— Многие пони с Гриттишских островов приезжают в Кантерлот. Мне сказали, что он напоминает им о доме. Пространство ограничено, здесь много многоэтажных домов, и это старый город, с богатой историей. — Мисс Оддбоди подняла еще одну маленькую чашечку эспрессо и улыбнулась. — А тебе Кантерлот напоминает дом, Копперквик?

— Немного, — ответил Копперквик, набивая рот зеленью. — Меня смутило то, что здесь, в Кантерлоте, шляпу-котелок называют шляпой-дерби. У нас много одинаковых вещей, но с разными названиями. Поначалу это сбивало с толку, но потом я освоился. Что меня смущало, так это ванные комнаты. Там, откуда я родом, ванна находится в ванной, а туалет — в туалете. Вы, пони, немного отсталые здесь, в Эквестрии.

Обняв Эсмеральду, Твайлайт Вельвет захихикала.

— И вы тянете повозки не по той стороне дороги, — добавил Копперквик. Сказав то, что нужно было сказать, он опустил морду в салат и продолжил есть.

— Мисс Оддбоди, — мягким голосом сказала Твайлайт Вельвет, укачивая Эсмеральду, — не беспокойтесь о том, что будете делать завтра. Возьмите день, чтобы отдохнуть и восстановиться как можно лучше. Послезавтра, вооружившись нужными документами, я хочу, чтобы вы с Копперквиком снова обратились за помощью. Если вам откажут, а они откажут, требуйте, чтобы в тот же день была подана апелляция в связи с неизбежными трудностями, и доложите о своем деле менеджеру. Убедитесь, что ваше прошение записано, потому что я хочу, чтобы каждое слово было записано.

— Да, конечно, миссис Вельвет.

— Записано? — Копперквик слегка приподнял голову и посмотрел на Твайлайт Вельвет, с его губ капало масло и уксус. — Во что я ввязываюсь? Что происходит в этом городе? Что происходит с бюрократией и что здесь за уловки?

— Чтобы понять бюрократию, нужно понять, что за ней стоит, — негромко ответила Твайлайт Вельвет, когда Эсмеральда зевнула и издала восхитительный звук, который заставляет родителей любить своих жеребят, а значит, и отказываться от них гораздо сложнее. — Это сводится к стадному мышлению. Групповое мышление. Одинокая пони слаба, уязвима и одинока. Бюрократия представляет собой стадо. К ей трудно подойти и трудно принудить. Стадо заботится о выживании, а не о личности. Считайте это социологической версией выживания сильнейших.

— А дуэли глав министерств? — спросила мисс Оддбоди.

— Стадом правит альфа, а альфа должен быть самым умным и самым сильным. Чтобы в стае появился новый альфа, старый альфа должен быть побежден. — Твайлайт Вельвет откинулась в кресле и устроилась поудобнее. — Единороги считаются идеальными главами министерств. Это трайбализм, но многие верят в то, что это правда. Наша магия позволяет нам выполнять некоторые функции, которые пегасам и земным пони просто недоступны. Наша магия также позволяет нам участвовать в дуэлях, чтобы бороться друг с другом за лидерские позиции. Теоретически это работает, но на практике все заканчивается неудачей и провалом. Самые сильные, самые умные, самые способные, самые волшебные — вот кто должен быть идеальным главой министерства. Но, как это часто бывает, это не так.

Жуя свой салат, Копперквик слушал, навострив уши.

— Чтобы разрушить систему, я должна играть по ее правилам. — Твайлайт Вельвет склонила голову и поцеловала Эсмеральду в нос, когда кобылка погрузилась в дремоту. Подняв голову, она сказала: — В конце концов, со временем я планирую, что главы министерств будут избираться на должность теми пони, которым они служат. Это будет не идеальная система, но я считаю, что она будет немного лучше той, что есть сейчас.

— И я смогу сказать, что была здесь с самого начала. — Мисс Оддбоди с довольной улыбкой облокотилась на стол. — Я смогу похвастаться, что была здесь, когда миссис Вельвет приводила свой план в действие.

— У кобылы должно быть хобби. — Твайлайт Вельвет тихонько рассмеялась, а затем добавила: — Заканчивай, Копперквик, нам нужно отвезти тебя домой, чтобы ты поспал.

Сон, хоть и короткий, был как раз тем, что нужно Копперквику. Он был почти уверен, что теперь сможет продержаться всю ночь напролет. Он стоял в своей тесной душевой кабинке, мочил голову горячей водой и чувствовал себя немного лучше. Он понял, что скучает по родителям, и включил в список своих дел написание письма.

За шумом воды он слышал смех мисс Оддбоди и Эсмеральды. Этот звук поднял ему настроение, улучшил самочувствие и заставил думать о том, что все будет хорошо. Сейчас все было непросто, будущее было неопределенным, но он не собирался падать духом. У него был друг в лице миссис Вельвет.

И, возможно, мисс Оддбоди. При мысли о ней его мордочка расплылась в улыбке. Она ему нравилась, и он надеялся, что она станет его другом. Она была красива, остроумна, с ней было приятно беседовать. Не было сомнений, что она умна — умнее, чем он сам. Но она не была снобом. Добрая и щедрая кобылка была просто замечательной пони.

Улыбаясь, он поспешил закончить душ.

— Хорошо учись в колледже, — сказала Твайлайт Вельвет теплым, поддерживающим голосом Копперквику. Она взяла на копыта Эсмеральду и прикоснулась носом к носу ее отца. — Помни, за что ты борешься. Сейчас это трудно, но не невозможно. Просто будь хорошим земным пони и продолжай тянуть, если хочешь пройти через это.

Булькнув, Эсмеральда пустила пузырь слюны и оставила нос отца скользким от слюны. Протянув передние ножки, она схватила Копперквика за мордочку и прижалась к нему, булькая и плюясь от удовольствия.

— А чтобы ты не волновался, я поговорила с управляющим твоей квартиры. — Улыбка Твайлайт Вельвет исчезла, и теперь она выглядела серьезной. — Выселение остается в силе, он должен выполнять свою работу, и я знаю, что вы достаточно взрослый пони, чтобы это понимать. Однако мне удалось убедить его отказаться от штрафа в пятьсот бит, но только при условии, что после выселения квартира будет абсолютно, абсолютно безупречной. Приводить эти квартиры в порядок для следующего жильца, похоже, очень дорого, так что все остаются довольны.

— Флибблшизит! Флуп! — Эсмеральда посмотрела в глаза отцу и пустила еще один слюнявый пузырь. — Блееблорп шпееноопула?

— Это очень хорошо, малышка. — Копперквик, морщась, поцеловал дочь прямо между ушей, отчего та завизжала от счастья.

— Не волнуйся, соседи этого не слышали, — сказала Твайлайт Вельвет, пытаясь успокоить Копперквика, чтобы он мог спокойно идти в колледж. — Я позволила себе несколько магических вольностей. Уверена, вы не будете возражать. На одну заботу меньше. А теперь, прощайте, пора в колледж, и мне тоже нужно идти. Мисс Оддбоди как следует накачана кофе, так что маленькая мисс Верде будет в хороших копытах.

— Спасибо, миссис Вельвет, за все. — Копперквик почувствовал, что краснеет, когда его дочь ударила его по лицу своими маленькими колючими ножками.

— Хорошо учись в колледже, — сказала мисс Оддбоди мягким, но властным голосом. — Я буду ждать тебя здесь, когда ты вернешься домой. Может быть, я даже приготовлю тебе ужин, но ты должен сделать что-то для меня взамен.

— Честный обмен? — Копперквик изогнул бровь.

— Честный обмен. — Мисс Оддбоди кивнула. — Мы что-нибудь придумаем, не волнуйтесь…

Глава 10

Выходной день. Ну, это было немного неправильное название, поскольку у него было много дел, но Копперквик с нетерпением ждал возможности провести день со своей дочерью и мисс Оддбоди. Он также планировал немного позаниматься, если получится, и, возможно, будет приятно выйти из дома и провести время в каком-нибудь парке. После вчерашнего дождя все было красивым и зеленым.

Маленькая Эсмеральда ползала по полу, бурчала и оставляла повсюду маленькие лужицы слюны. Копперквик лежал на полу рядом с ней и наблюдал за ней, завороженный тем, что он создал. Минута жаркой страсти с незнакомкой год назад привела к этому, к тому, что он, упершись подбородком в пол, смотрит на собственную дочь. Она была так похожа на него. Ее яркие, любопытные янтарные глаза вглядывались во все, что она видела. Отличительный оттенок меди в ее шкуре, металлический цвет, Копперквик унаследовал от своего отца.

Подняв голову, он вытянул шею и зубами схватил дочь за загривок. Она издала пронзительный визг, когда ее подтащили поближе и поставили обратно на пол. Копперквик перевернул ее на спину, чтобы получше рассмотреть: ему хотелось увидеть ее лицо, ее маленькие ножки, каждую деталь, которую она могла предложить, — он хотел, чтобы все это запечатлелось в его памяти.

— Блорп? — спросила она самым любопытным тоном.

— Я слегка обеспокоена, — сказала мисс Оддбоди, сидя на диване. — Она уже должна говорить. Простые слова и все такое. Боюсь, она была недостаточно общительна. Мы с миссис Вельвет это обсуждали. Миссис Вельвет провела несколько тестов, и мы обнаружили, что Эсмеральда просто замолкает, если с ней разговаривают слишком громким голосом. Это было довольно трагично наблюдать, и госпожа Вельвет считает, что Сьело дель Эсте, возможно, кричала на нее, пытаясь заставить ее замолчать. Возможно, были и другие способы заставить ее замолчать, например, укусить или…

— Я не хочу знать, — пробурчал Копперквик.

— Я понимаю. — Мисс Оддбоди чопорно кивнула головой. — Теперь все позади. У нее есть родитель, который ее любит. Я наблюдала за вами и за тем, как вы с ней общаетесь. Она вас обожает и доверяет вам.

Почувствовав беспокойство, Копперквик опустил голову и прижался мордочкой к груди своей дочери. Он захихикал и был вознагражден хихиканьем, а также несколькими пинками. Ему было неприятно, что он завел потомство от такой ужасной пони. Он выбрал ее строго по внешним признакам, а Сиело дель Эсте была красавицей. Минутная неосмотрительность, безумное желание утолить похоть стоили ему жизни. Его работы, его квартиры и, возможно, части его юношеской наивности.

Но Эсмеральда не была ошибкой. Копперквик прижался губами к ее правой передней стрелке и дунул с высунутым языком. Из ее губ вырвался гейзер слюны, когда она испугалась щекотки, а потом начала смеяться. Это был волшебный звук, то, чем он так дорожил, то, из-за чего все это стоило этого.

Никогда больше он не будет ложиться в постель с кобылой, основываясь на ее внешности, а вместо этого — на достоинствах ее характера. Даже не осознавая, что делает это, он поднял голову и посмотрел на мисс Оддбоди, которая занималась своими учебными делами. Часть ее пучка рассыпалась, и длинная грива рассыпалась по лицу, которое было наклонено вниз и упиралось в книгу. Очки сползли почти на кончик носа. На мисс Оддбоди был свежий, чистый кардиган, похоже, хлопчатобумажный, легкой вязки, с небесно-голубым и железно-серым узором из витых нитей. Ни одна другая кобыла ее возраста не смогла бы надеть такой архаичный фасон, но Копперквику он нравился. О да, ему очень нравилось. Мисс Оддбоди была немного похожа на библиотекаршу, или… или няню, или, может быть, школьную учительницу прошлых лет.

Она была скромна, аккуратна и непритязательна. Мисс Оддбоди была кобылой, которая следила за своим хвостом и положением тела, оставляя тем самым простор для воображения. Копперквик, наблюдая за тем, как она перелистывает страницу крылом, широко улыбался, чего он сам не знал.

— Копперквик, я хотела спросить… о твоем имени. Твой отец — Коппер Кленджер, два слова, а твое имя — одно слово. Как это получилось? — Любопытная молодая кобыла подняла глаза от книги и посмотрела на жеребца, сидящего на полу.

— О, это вина моей матери, — ответил он, его ухмылка стала еще шире, — а вовсе не моя вина. — Копперквик издал нечленораздельный смешок, а затем задумался о своей матери. — Когда я родился, я был Коппером, в честь отца, а потом, со временем, стал Копперквиком. Я был быстр, как смазанная молния. Я был так быстр, что моя мать с трудом поспевала за мной, а вы знаете, какие бывают матери… когда ты в беде, они используют оба имени, чтобы привлечь твое внимание.

Прикрыв рот копытом, мисс Оддбоди начала хихикать.

— Так что это стало соревнованием, кто привлечет мое внимание и не отстанет от меня. Копперквик — было выкрикнуто так, что это стало одним из слов, которые моя мама произносила, когда пыталась привлечь мое внимание, прежде чем я уносился прочь. "Копперквик!", и к тому времени было уже поздно, если она хотела потрепать меня по спине, она должна была меня поймать. Я никогда не облегчал ей задачу.

Прищелкнув языком, мисс Оддбоди покачала головой в насмешливом неодобрении:

— Стыдно, мистер Квик, стыдно.

— Я скучаю по своей маме. Сегодня, пока у меня есть свободное время, я должен написать ей и папе письмо. — Копперквик посмотрел вниз на Эсмеральду, которая развлекалась тем, что пускала пузыри слюны. — Она делала самые вкусные желейные печенья.

— Не понимаю, — сказала мисс Оддбоди.

— Желейные сэндвичи. У нее был такой прием: она смазывала маслом обе стороны хлеба, намазывала немного желе, а потом намазывала верхний кусок хлеба. Потом она оставляла бутерброд, намазанный маслом снаружи, в сковородке, чтобы он подрумянился. Масло снаружи оставляло хлеб хрустящим, а масло внутри таяло… — Погрузившись в ностальгию, Копперквик замолчал.

— Хм, звучит неплохо… Я могла бы так сделать… ммм, масло. — Мисс Оддбоди моргнула. — Это мне напомнило. У тебя нет ничего, в чем можно было бы приготовить такие вещи, как бобы, рис или овсянка. Нет даже мельницы для сушеной кукурузы, чтобы можно было приготовить что-то вроде кукурузного хлеба или каши из кукурузной муки. Если у тебя есть свободные средства, мы могли бы посмотреть, что можно купить для твоей убогой кухни.

— У меня есть кое-что, но не слишком много. — Копперквик позволил своей голове опуститься вниз к дочери и погладить ее. Когда она стукнула передними копытами о его подбородок, он улыбнулся и потерся челюстью о ее живот.

— Нам многого не нужно. В рисоварке можно приготовить овсянку, бобы и даже кашу из кукурузной муки. У тебя есть маленькая печь-тостер, в ней можно приготовить некоторые блюда, например, кукурузный хлеб. Дешевая кофемолка прослужит недолго, но на какое-то время ее хватит. Если понадобится, я могу потратить немного собственных средств, но только не говори об этом миссис Вельвет. Когда она нарушает правила, это нормально, но когда это делаю я… Мисс Оддбоди читают нотации. — Молодая кобыла, моргая, выглядела довольно по-совиному из-за своих очков.

— Когда вы собираетесь уходить, мисс Оддбоди?

— О, ну, Эсмеральда сейчас очень чистая, так что прямо сейчас, наверное, будет лучше всего, — ответила она.

— Ну что ж, тогда давайте собираться и устроим грандиозный день. Мне бы не помешал счастливый день.

— Знаете, мистер Квик, я думаю, что мне тоже не помешает.

Сидя в лучах теплого весеннего солнца, Копперквик размышлял о том, что означает, когда два пони вместе ходят за покупками, сравнивают цены и обсуждают достоинства одной модели по сравнению с другой. Это был довольно странный опыт, и у него не было никаких ориентиров, чтобы понять его смысл.

Эсмеральда лежала на расстеленном на траве одеяле и крепко спала. Ее маленькие ножки пинались и подергивались во сне, и, глядя на нее, Копперквик испытывал счастье, которого раньше не знал в своей жизни. Она была для него крошечным, драгоценным существом, и он полагал, что отцовские инстинкты должны были взять верх каким-то непостижимым для его разума научным способом.

Мисс Оддбоди гонялась за бабочками и колибри — похоже, перебравшая кофе пегаска веселилась от души, порхая по скверу. В этом парке была ботаническая секция, которая находилась в состоянии великолепного весеннего цветения, которое бабочки и колибри находили просто неотразимым.

Пока Эсмеральда дремала, а мисс Оддбоди была занята, Копперквик достал из сумки учебник. Эквинология: История цивилизации пони. Для него это был один из самых трудных предметов, но ему нужно было получить хотя бы один зачет по нему почти для любой специальности, которую он мог бы выбрать, когда решит, по какому предмету хочет получить степень. В данный момент в классе изучались Первые племена, те, кто первыми поселились в Эквестрии, и их влияние на цивилизацию. Первые племена поклонялись аликорнам, почитая их, а драконикуса, известного как Дискорд, считали фигурой, вызывающей отвращение, олицетворением зла. Теперь Первые племена составляли меньшинство в Эквестрии, их любили одни и ненавидели другие.

Открыв книгу, он уселся за чтение. Ему нужно было учиться. Учеба была крайне важна, если он хотел остаться в классе. А он должен был заниматься, потому что ему нужно было закончить колледж. Не для себя, нет, а для Эсмеральды. Он понятия не имел, как будет платить за учебу, но сейчас старался не думать об этом. Зная Твайлайт Вельвет, он обязательно найдет способ.

Впервые за несколько дней Копперквик смог достаточно расслабиться, чтобы сосредоточиться. Он уселся за книгу и начал читать о культурном вкладе Первых племен. Их теократическая культура хорошо сочеталась с монархической культурой, завезенной принцессой Платиной. Обе культуры имели много общего, но были и различия. Принцессе Платине не поклонялись как живому богу. Когда Основатели отказались от своих должностей и подчинились правлению аликорнов, возникла некоторая напряженность, но эта напряженность была связана с племенами, которые они привели с собой, а не с самими лидерами, которые видели великое и славное будущее.

Проблема, по мнению Смарт Куки, заключалась в том, что Принцесса Платина, Командор Харрикейн и Канцлер Пуддингхед — эти пони не будут жить вечно. И если трое из них, казалось, были довольны жизнью в триумвирате, деля власть поровну, то любой преемник может оказаться не таким, и будет искать способ получить больше власти для своего племени. Отказавшись от своих должностей и передав свои племена Королевским Сестрам Пони, можно было сохранить равенство. Смарт Куки написала по этому поводу длинные трактаты, многие из которых стали основой эквестрийского законодательства, культуры и традиций.

Передача власти была встречена некоторыми враждебно, и эти пони ушли в другие страны, образовав свои собственные государства, некоторые из которых враждуют с Эквестрией и по сей день. Другие с течением времени повзрослели и стали ценными торговыми партнерами. Некоторые вернулись на острова Гриттиш в так называемом "Великом возвращении", борясь за сохранение суверенитета. Островами Гриттиш по-прежнему правили короли каждого племени, каждый из которых вносил свой вклад.

Услышав бульканье, Копперквик поднял голову и увидел, что Эсмеральда проснулась. Она вела себя тихо и хорошо, и, казалось, была довольна тем, что смотрела в небо. Сунув закладку в книгу, он закрыл ее и уделил дочери так необходимое ей внимание, размышляя о словах мисс Оддбоди насчет общения.

— Скажи для меня "папа", Эсмеральда.

— Оорожалооп?

— Нет, это не совсем то, что я имел в виду.

— Шлееснорп?

— Если ты будешь продолжать в том же духе, мне придется тебя пощекотать.

Жеребенок моргнул, обдумывая слова отца. С ворчанием Копперквик опустился рядом с ней, а затем подхватил ее на передние ноги, устроившись поудобнее на животе. Она немного поёрзала и попинала ногами, устраиваясь поудобнее, а затем улеглась, положив голову на переднюю ногу отца.

— Моку?

— Нет, я должен настаивать на том, чтобы меня называли "папой". Теперь продолжай стараться. Я приложил немало усилий, чтобы оставить тебя у себя, и это самое малое, что ты можешь сделать. — Копперквик устроился поудобнее и заглянул в янтарные глаза дочери, которые были зеркальным отражением его собственных. — Имей в виду, мы из Гриттиш. Мы неунывающие и вежливые. Мы много работаем и ведем себя достойно.

С очень удивленным выражением лица Эсмеральда покакала, но не переполнила свой подгузник.

— Да, мы тоже иногда так делаем. — Брови Копперквика почти сошлись вместе. — Мой отец дал мне совет… Он сказал, что если я когда-нибудь буду делать это в ситуации, когда это неожиданно или невежливо, то я должен смотреть в глаза, когда это происходит, и ни в коем случае не отводить взгляд. Просто смотри им в глаза, малыш Коппер, и не отводи взгляд, — сказал он. И он был прав. Пони ничего не скажет, ничего не сделает и даже не отреагирует, если вы будете смотреть им в глаза, когда будете выпускать пулю.

Копперквик услышал истерическое хихиканье и поднял голову. Мисс Оддбоди висела неподалеку и держалась за бока, когда ее хихиканье перешло в хохот. Он улыбнулся ей, наслаждаясь ее женским смехом, и не мог не подумать, что она похожа на птицу.

— Мисс Оддбоди, может быть, мы пойдем пообедаем?

— О, звучит прекрасно. Только где-нибудь подешевле. Кажется, я знаю такое место.

Глава 11

Немного нервничая, Копперквик старался подготовить себя к утру. Он был немного уставшим, но не измотанным. Вчера вечером, вернувшись домой, он смог немного позаниматься, а затем лег спать в довольно разумное время. Эсмеральда просыпалась дважды за ночь после того, как он лег спать, и оба раза она кричала, требуя, чтобы ее потребности были удовлетворены. Похоже, она поняла, что взывать о помощи — это нормально, и теперь издавала предупреждающие крики, а не истошные вопли, по крайней мере, поначалу.

Самокачающаяся колыбель — великолепное изобретение, которое может стать спасителем цивилизации.

Где-то ночью мисс Оддбоди засыпала овсянку в рисоварку, и теперь на завтрак была овсяная каша, приготовленная на медленном огне в течение нескольких часов. На крошечном участке кафельного пола в его кухоньке лежала овсянка, но никто не удосужился ее убрать. Контейнеров, в которых можно было бы хранить еду, не было, и овес высыпался из отрезанного угла полотняного мешка.

Собрав все необходимое, подготовив и убрав все нужные бумаги, троица снова отправилась в казначейство, чтобы узнать, удастся ли сегодня что-нибудь сделать. Мисс Оддбоди надеялась — у них действительно было ходатайство, а вот Копперквик сомневался, опасаясь, что сегодня будет еще один день, потраченный впустую. Единственное, что его утешало в этой суматохе, — это то, что он сможет провести этот день со своей дочерью… и мисс Оддбоди.

Этого уже нельзя было отрицать. Она ему нравилась. Влюбленность? Влечение? Что бы это ни было, он держал это при себе. Она была для него не просто красивыми крылышками, она была, без сомнения, самым лучшим, что с ним случилось. Мисс Оддбоди была удивительной пони, и он не собирался портить ей жизнь. В какой-то момент все закончится, и мисс Оддбоди продолжит делать все, что от нее требуется. Лучшее, на что он мог надеяться, — остаться друзьями.

Это весеннее утро больше походило на зимнее. Было прохладно, но по мере того, как солнце пробивалось к небу, становилось теплее. Больше всего прохлады доставлял ветерок, который был достаточно холодным, чтобы укусить за нос. Эсмеральда была одета в маленькую пеленку и шапочку, которые ей любезно предоставила Сапфир Шорс. Маленькая кобылка, казалось, совсем не возражала против холода и хихикала при каждом подпрыгивающем шаге своего отца.

— Я не понимаю племенных реестров, — сказал Копперквик, пробираясь через пробки. — Почему бы просто не назвать это генеалогией и покончить с этим? Называть это племенным реестром — это как приглашение к еще большей бюрократии.

— Это нечто большее, — ответила мисс Оддбоди, жужжа в воздухе рядом с головой Копперквика — он шел слишком быстро, чтобы она могла угнаться за ним на копытах.

— Я не понимаю.

— Это памятник… завещание… это неопровержимое доказательство того, как сильно смешались племена. Очень немногие пони теперь могут сказать, что они чистокровные. Стоит какому-нибудь наглецу заикнуться о чистоте племени, как кто-то другой может заглянуть в племенной реестр и увидеть, что этот наглец весьма смешанного происхождения. Обнародование этого факта дискредитирует его, и единство племени сохраняется.

— Хм, я об этом не подумал, — признался Копперквик.

— Мы можем видеть, откуда мы пришли, где мы были, и что у нас общая история. Конечно, у нас все еще есть проблемы, но все стало лучше. — Мисс Оддбоди посмотрела в небо, приняла задумчивый вид, а затем продолжила, летя рядом с Копперквиком: — Пони Клаудсдейла все еще самые клановые, и именно в этом кроются многие проблемы, которые до сих пор не решены. На уроках социологии мы узнали, что это происходит потому, что в Клаудсдейле живут исключительно пегасы. Земные пони и единороги с трудом посещают это место, а жить там еще сложнее. Чистокровные, как они себя называют, все еще встречаются там в значительном количестве. Некоторые из них гордятся тем, что никогда не спускались на землю.

— А как насчет вас, мисс Оддбоди, что вы чувствуете? Какова ваша позиция по этому вопросу? — Копперквик оказался заинтригован. Он происходил из длинного рода земных пони, и ему было интересно услышать точку зрения эквестрийцев на этот вопрос.

— Я не откажусь от подходящего пегаса, если он появится, я, вероятно, последую примеру своей матери и выйду замуж вне племени. — Мисс Оддбоди прищелкнула языком. — Это похоже на гражданский долг… добавление в великое переплетение племенного реестра. Я вижу в этом доказательство величайшего социального эксперимента всех времен, нашей великой Эквестрийской нации. Говоря как молодая кобыла, которая когда-нибудь станет матерью, я хочу, чтобы мои жеребята выросли с многоплеменным мировоззрением.

— Значит, все сводится к гражданскому долгу? — спросил Копперквик.

— Жизнь пони должна определяться гражданским долгом. У всех нас есть долг перед обществом — обогащать его и делать лучше. Это как обязанность убирать за собой, содержать территорию в порядке и чистоте. Я считаю, что единственные пони, которые имеют право жаловаться на мир в целом, — это те, кто работает над тем, чтобы сделать его лучше. — Мисс Оддбоди ухмылялась и выглядела очень довольной собой, жужжа в воздухе рядом с Копперквиком.

— Значит, ты считаешь своим гражданским долгом встречаться, скажем, с земным пони? — Копперквик понимал, что играет в опасную игру, но ему было все равно. Он собирался впасть в мозговую кому, когда доберется до офиса выдачи пособий. По крайней мере, это могло бы дать ему повод для размышлений.

— Это зависит от того, — ответила мисс Оддбоди очень чопорным голосом. — Есть ли у этого земного пони чувство гражданского долга? Будет ли он работать, чтобы изменить мир? Как он относится к справедливому обмену? Я отдала всю свою жизнь делу, в которое верю, поэтому мне нужен пони, который бы понимал это и относился к проблемам так же горячо, как я.

— Хм… — На это Копперквик ничего не ответил и поспешил дальше по дороге.

При повторном посещении офис почему-то оказался еще более ужасным. Приходилось осознавать, чего ожидать, и быть бессильным что-либо сделать. Условия были такими же ужасными, как и в первый раз, если не хуже, и после нескольких часов ожидания Эсмеральда превратилась в унылое месиво с сопливым носом.

— Послушайте, я понимаю, что вы пытаетесь сделать, — сказала старая кобыла-единорог слишком гнусавым голосом. — Я даже могу оценить это. Но я не могу тебе помочь. У меня будут неприятности. Меня могут понизить в должности. В законе четко сказано, что помощь положена только матерям. Самкам. Одиноким. Не состоящих в браке. Которые не живут дома с родителями. Я бы с удовольствием вам помогла, но не ценой собственной работы. Даже если бы я вам помогла, министерство просто отменило бы мое решение и лишило бы вас любого финансирования.

Мисс Оддбоди выпятила нижнюю губу и кивнула.

— Мистер Копперквик, я думаю, что то, что вы делаете, достойно восхищения, но я не знаю, как вам помочь. — В голосе старой кобылы-единорога звучали извинения и искренность.

— Миссис Мейплвуд, я хотела бы попросить вас подать апелляцию в этот же день в связи с неизбежными трудностями. Моему клиенту грозит выселение, и он останется без крова. — Мисс Оддбоди наклонила голову к окну и умоляюще посмотрела на старую кобылу-единорога.

— Я знаю эти правила, законы и постановления слово в слово. — Миссис Мейплвуд нахмурилась, затем улыбнулась. — В правилах нет ни слова о том, что отец-одиночка не может просить об апелляции. Но я подозреваю, что после сегодняшнего дня будут проведены заседания комитета, чтобы добавить это в правила. Я, наверное, получу минус за то, что заставила комитет собраться, но эх, да ну их. Что за кучка болванов.

— Минус? Это что, школа? — спросил Копперквик тихим шепотом.

— Нет, меритократия, — ответила миссис Мейплвуд сухим, гнусавым голосом. — У меня есть работа, потому что я получила шкаф для бумаг в качестве знака отличия. Система порицаний существует для того, чтобы не дать нам раздуть амбиции и сделать что-то, что, как считается, нам не по силам. Я — клерк. Я должна заставлять вас заполнять формы, а потом сдавать их в архив. Я не должна принимать решения или создавать помехи. Если я делаю что-то, выходящее за рамки моих должностных обязанностей, хоть что-то, я получаю минус. Если кто-то из моих коллег донесет на меня, то я могу получить еще один минус, а они могут получить балл за успеваемость.

— Уф. — Копперквик покачал головой и не знал, что еще сказать.

— Так, внимание, отец года, вам нужно пройти через синюю дверь с цифрой пять пять семь семь девять на ней. Вы окажетесь в коридоре с синей маркировкой. Следуйте по синему коридору и не ходите по другим коридорам — красным, желтым, оранжевым или зеленым. Они пересекаются в нескольких местах. Поднимитесь на шесть лестничных пролетов, лифт уже год как сломан, и продолжайте идти по синим стенам. Вы попадете в офисы тех, кого мы называем Экипаж Холки. Это высшее руководство, но не начальники отделов. Присядьте в синей приемной, и в какой-то момент к вам подойдет пони. Вы получите свою апелляцию сегодня до закрытия офиса в пять часов.

Это обеспокоило Копперквика, у которого были занятия в колледже.

— Удачи, — сказала миссис Мейплвуд.

— Спасибо, — ответил Копперквик, чувствуя тревогу и беспокойство.

— Да, спасибо! — Голос мисс Оддбоди был бодрым и немного пронзительным в обстановке глубокого темного подвала, в котором они находились.

Возможно, когда-то зал ожидания и был голубым, но сейчас он был блеклого, выцветшего серого цвета, который, если сильно прищуриться и напрячься, напоминал голубой. Здесь не было пластиковых стульев, а стояли деревянные скамейки с темной отделкой, которые смотрелись неуместно на фоне блеклых серо-голубых стен. Освещение здесь было более доброжелательным: на стенах в латунной отделке были закреплены желтые лампы, дающие теплый бледно-желтый свет. Здесь даже подавали бесплатный кофе, которым мисс Оддбоди угостилась.

Других пони здесь не было. Ни администратора. Ничего. Была дверь, которая вела обратно, в ту сторону, откуда они пришли, другая дверь, обозначенная как выход, и третья дверь, которая должна была открываться в офисы. От такой тишины Эсмеральда уснула в переноске для жеребят, висевшей на шее Копперквика.

— Сначала мы получили сенсорную перегрузку, а теперь — сенсорную депривацию. — Мисс Оддбоди опустилась на скамейку рядом с Копперквиком и каким-то образом не пролила свой кофе, который она держала между передними копытами. — Мы прошли мимо туалетов в коридоре, если вам нужно сходить, а вы не заметили.

— Я в порядке. — Копперквик посмотрел вниз и прислушался к звукам спящей дочери.

— Знаете, мистер Квик, если бы я искала партнера, который помогал бы мне в моих левацких махинациях, он должен был бы быть моим помощником. Я ищу не просто товарища, а соратника. — На лице мисс Оддбоди появилась язвительная улыбка. — Я провела в учебе почти шесть лет. Сейчас я заканчиваю тысячу часов стажировки. После этого я получу диплом ССУЖ. Госпожа Вельвет уже пообещала мне работу. Мне нужен партнер, который был бы комфортен и принимал бы все это.

Копперквик ничего не ответил. Он все еще пытался разобраться в своей жизни. Чувствуя себя немного нервно и не в своей тарелке, он сидел, склонив голову, и смотрел на свою дочь. Эсмеральда изменила его приоритеты, но насколько, он пока сказать не мог. Он даже не знал, что такое ССУЖ, и стеснялся спросить.

— Примерно год назад я посещала университетскую службу знакомств. Познакомилась с несколькими парнями. Некоторые из них казались достаточно милыми… но… они хотели быть кормильцами, а значит, хотели, чтобы их спутница жизни была домоседкой. Некоторые из них даже имели наглость спросить меня, не откажусь ли я от своих планов, чтобы у них были свои. Я бросила службу знакомств. После этого у меня появилась репутация в университете, и я слышала такие слова, как "фригидная". Скажу честно, я просто перестала искать и подумала, что, может быть, поищу снова, когда стану профессионально состоявшейся.

Повернув голову, Копперквик почувствовал внезапный прилив неизвестных эмоций. Он посмотрел на маленькую пегаску рядом с ним. Она была совсем крошечной, худенькой, щуплой, словно застряла на промежуточном этапе — не вполне кобылка, не совсем кобыла, но он подозревал, что она такой и останется. Она была слишком похожа на колибри, вся в стремительных движениях и энергии. Почувствовав комок в горле, он сглотнул, пытаясь заставить его опуститься.

— Я до сих пор не знаю, чего хочу в жизни… и все только усложнилось. Я даже не знаю, смогу ли я остаться в колледже. — Копперквик хотел сказать, что он не против того, чтобы стать отцом, сидящим дома, но не смог заставить себя произнести эти слова, так как не был уверен, что они искренни. — Мое будущее неопределенно, и я даже не знаю, на каких приоритетах мне следует сосредоточиться, чтобы привести все в порядок.

Тягостная тишина повисла вокруг, ожидая, когда же она осядет и затянется. Копперквик вернулся к разглядыванию своей дочери, а мисс Оддбоди сосредоточилась на глубине своего кофе в вощеной бумажной посуде. Тишина, обнаружив, что ей рады, устроилась поудобнее и заглушила беседу в зале ожидания.

Не успев заговориться, тишина стала укрепляться, чтобы ее было трудно нарушить. Это была интроспективная тишина, использующая силу мысли, обращенной внутрь себя, чтобы заглушить звуки жизни и бытия. Она сковывала и Копперквика, и Баттермилк Оддбоди, заставляя их чувствовать себя отстраненными, изолированными и обособленными.

В волшебной стране Эквестрии тишина была страшным, затаившимся бродягой, который только и ждал, чтобы поселиться в ней.

Глава 12

Мистер Бланманже был строгим пегасом средних лет, у которого было несколько больше морщин, чем у большинства пони его возраста. Он носил очки пенсне, которые каким-то образом балансировали на тонкой переносице, и серый от копоти костюм, который сидел на нем слишком хорошо, чтобы его можно было снять с вешалки. Его грива была зализана назад с помощью маслянистой пасты, которая наполняла кабинет горьким, лекарственным, почти неприятным ароматом.

— Итак, вы пришли ко мне за помощью, — сказал мистер Бланманже, не задавая вопроса, а констатируя факт. — Сразу скажу, что помощи ждать неоткуда. Вы — дееспособный юноша, и какая бы помощь, по вашему мнению, вам ни требовалась, вы ее здесь не найдете.

Мисс Оддбоди, прочистив горло, начала:

— Мистер Бланманже…

— Знаете, не так давно существовала система помощи тем, кто не мог или не хотел помогать себе сам. У нас были трудовые дома… трудовые фермы… у нас был исключительный метод патронажа, чтобы помочь тем, кто не хотел или не мог помочь себе сам. У нас были средства, чтобы провести их от колыбели до могилы. Мы размещали их, мы кормили их, мы поддерживали их, и все, что они должны были делать взамен, — это работать.

Мистер Бланманже прочистил горло, затем продолжил:

— Но определенная группа радикалов отвергла эту систему. Радикалы, эти… левые, эти так называемые неравнодушные сердца, они разрушили великий институт, не имея никаких планов по его замене. У нас была прекрасная, работающая система, которая защищала бедных от голода, лишений и нужды… Система работала и даже приносила деньги, достаточные для того, чтобы финансировать себя и приносить положительный доход Короне.

Мисс Оддбоди откинулась в кресле и нахмурилась, а Копперквик никак не отреагировал.

— Но эта система была унижена… ее называли унизительной. Унизительной. Эти… радикалы называли ее оскорблением достоинства пони. Система, которая приютила и накормила бедняков. Теперь те же самые бедняки спят на улицах, бродят по пустыне и просят еды. Некоторые от отчаяния даже пошли на преступление. Им была оказана ужасная услуга, преступление, совершенное этими левыми мыслителями, которые стремятся подорвать и уничтожить нашу великую нацию и ее прекрасные социальные институты. Теперь почти каждый день ко мне приходят трудоспособные кобылы, умоляющие о дополнительной помощи, потому что того, что мы им даем, никогда не хватает на все то, на что, по их мнению, они имеют право.

— Я более чем готов работать, — сказал Копперквик тихим голосом, грозившим вот-вот сорваться.

— Тогда работайте, — ответил мистер Бланманже. — Честно говоря, я считаю, что вы используете свою дочь в качестве оправдания. Поступите с ней правильно. Поместите ее в детский дом или сиротский приют, а затем вернитесь к продуктивному поведению в обществе. Разве это так сложно?

— Я хочу оставить ее у себя и поступить с ней правильно. — Копперквик наклонился вперед в своем кресле, и его глаза сузились. — Я стараюсь учиться в колледже. Если я получу образование, то стану лучшим кормильцем для нее. Я стараюсь поступать правильно и отвечать за свои поступки.

— Ба! Еще больше претензий! Ты действительно думаешь, что тебе нужно образование? Работай! Ты ведь земной пони, не так ли? Иди и найди работу где-нибудь на ферме или ранчо! Хватит оправдываться! Вступи в гвардию, насколько я понимаю, там предусмотрены условия для одиноких родителей и предлагается уход за жеребятами. Или, знаешь, ты можешь просто поступить правильно и отдать свою дочь на попечение Короне. Если бы ты любил ее хотя бы вполовину так, как тебе кажется, ты бы поступил правильно, позаботились о том, чтобы о ней заботилась достойная материнская фигура, и ты мог бы вернуться к исполнению своих собственных желаний, гоняясь за тем, на что, как тебе кажется, ты имеешь право, не испортив ей жизнь!

— Эй! — огрызнулась мисс Оддбоди, нахохлившись очень по-птичьи. — Вы переходите все границы, мистер Бланманже!

Мистер Бланманже повернулся к меньшей пегаске, которая смотрела на него, и окинул ее холодным взглядом:

— Как типично. Дай угадаю… ты, должно быть, из тех неравнодушных сердец. Посмотри на себя… просто… посмотри на себя. У тебя нет подходящей кьютимарки для этой работы. У тебя даже темперамент не подходит для этой работы. Ты просто глупая молодая кобылка, которая думает, что знает все, потому что молода и полна великих идеалов. Ты позволяешь себе руководствоваться эмоциями, а не логикой, здравым смыслом и холодным рассудком. Возможно, тебе стоит вернуться на ту ферму, откуда ты приехала, пока ты не выставила себя на посмешище и не испортила кому-то жизнь.

Как будто ее ударили, мисс Оддбоди упала обратно в кресло, ее крылья обвисли, а глаза наполнились слезами. Уши пегаски поникли, и она больше не могла встретиться взглядом с мистером Бланманже, который продолжал смотреть на нее.

— Посмотри на себя… жалкая. Ранимая. Ничтожная. Слабая. Мягкая. Тебе здесь не место. Если, услышав чистую правду, ты начинаешь рыдать, значит, тебе вообще нет места в этой системе. Как можно ожидать от тебя принятия сложных решений, если ты настолько хрупка? Как ты можешь полагаться на холодный разум, логику и здравый смысл, если ты слишком занята нытьем и соплями, преодолевая свои слабые, никчемные, женские эмоции? Ты мне противна, ты, бесхребетная, сопливая маленькая…

— Еще одно слово в ее адрес, и я сверну твою тощую шею. — Слова Копперквика были такими же холодными и безжалостными, как и слова мистера Бланманже. — Еще одно слово… скажи… только скажи… дай мне повод открутить твою болтливую башку.

Мистер Бланманже с испуганными глазами перевел взгляд на Копперквика. На шее Копперквика рельефно выделялась крупная пульсирующая вена. Мисс Оддбоди закрыла лицо копытами и издавала ужасные сдавленные рыдания. Напряжение в комнате стало невыносимым, и мистер Бланманже опустился в свое роскошное кресло с мягкой обивкой, а Копперквик уставился на него.

— Мисс Оддбоди, — мягким голосом обратился Копперквик к своей спутнице, — я думаю, что нам пора идти. Пойдемте… пойдемте со мной, мисс Оддбоди.

— Я хочу, чтобы вы убрались из моего кабинета, — потребовал мистер Бланманже.

— Заткнись! — прорычал Копперквик. — Ты холодный, бессердечный маленький засранец! Просто заткнись! Ты ни за что не продержишься достаточно долго, чтобы сюда успела добраться охрана! Ни слова больше! Ни единого!

Покорившись, мистер Бланманже сидел на своём месте, дрожа от страха перед гораздо более крупным и сильным земным пони. В тесном пространстве кабинета не было никаких сомнений в исходе конфликта, если он произойдет. Меньший пегас затрясся с такой силой, что стекла его пенсне соскользнули с дужки и с грохотом упали на пол.

Ничего не говоря, Копперквик подхватил мисс Оддбоди и удалился.

На улице, освободившись от замкнутого пространства кабинета мистера Бланманже, Копперквик спустил мисс Оддбоди с его спины на тротуар, где она снова зарылась лицом в копыта и всхлипнула уже всерьез. Эсмеральда тоже начала капризничать, казалось, что она вот-вот начнет визжать. Не зная, что делать, Копперквик сел рядом с мисс Оддбоди и попытался взять себя в копыта.

Мисс Оддбоди, всхлипывая, говорила в копыта:

— Это все, чем я когда-нибудь стану.

— Мисс Оддбоди?

— Просто глупая кобыла с мягким сердцем. Какая-то глупая кобыла. Просто кобыла с неравнодушным сердцем! Просто какая-то никчемная кобыла, которой следовало бы остаться на ферме! А еще лучше — на кухне! Все идет наперекосяк, когда кобыла покидает кухню!

Копперквик не мог сообразить, что ответить. Он придвинулся поближе к мисс Оддбоди, не зная, чем ее утешить. Будучи молодым и одиноким, он не имел большого опыта в утешении плачущих кобыл, и его очень пугала вся эта ситуация, хотя он никогда бы в этом не признался.

Часть его понимала и мистера Бланманже. Вся работа этого ужасного, несчастного пегаса заключалась в том, чтобы следить за тем, чтобы тем, кто подает апелляции, отказывали и выгоняли из здания. Его работа заключалась во вмешательстве. И он вмешался. Чувствуя себя униженным, оскорбленным, абсолютно никчемным, Копперквик расплакался, и, что бы он ни делал, он не мог сдержать слез, которые начали течь.

Глубоко внутри, в глубине его сознания, зазвучал голос сомнения. Правильно ли он поступил по отношению к своей дочери? Годится ли он вообще в отцы? Может быть, ему стоит бросить обучение и поступить в гвардию или пойти работать на ферму? Ему не нужно было получать образование, ему нужно было просто работать. Может быть, он использует свою дочь в качестве оправдания? Одолеваемый сомнениями, Копперквик разваливался на части с пугающей быстротой, и его тихие возгласы превратились в тяжелые, сотрясающие тело рыдания.

— Я чувствую себя такой никчемной, — сказала Копперквику мисс Оддбоди, — я чувствую себя сейчас такой хрупкой и уязвимой. Внутри все болит.

Не задумываясь о том, что делает, Копперквик притянул мисс Оддбоди к себе. Она немного посопротивлялась, но почти сразу сдалась, и они вдвоем уселись на тротуар. Эсмеральда, расстроенная, немного успокоилась, когда оказалась между двумя пони, которые обнимали друг друга.

Но объятий было недостаточно. В поисках утешения, не задумываясь о том, что он делает, Копперквик обхватил одной передней ногой шею мисс Оддбоди, слегка наклонил ее назад, а когда она открыла рот, чтобы закричать, поцеловал ее, зажав Эсмеральду между ними. На мгновение она попыталась оттолкнуть его, но это сопротивление было недолгим, и она притянула его ближе. Крылья маленькой пегаски начали хлопать, потом жужжать, и Копперквик только и мог, что удерживать себя и мисс Оддбоди на земле.

Копперквик отстранился, задыхаясь и причмокивая. Он отпустил ее, и мисс Оддбоди улетела, жужжа крыльями, и зависла над его головой со странной грустной ухмылкой на лице. Маленький худенький пегас несколько раз прожужжал по кругу вокруг головы земного пони, а затем взлетел перед ним.

— Ты меня поцеловал. — Мисс Оддбоди посмотрела Копперквику в глаза.

— Ну, думаю, можно сказать, что ты поцеловала меня в ответ.

— Дурак, ты не знаешь, что натворил. — Мисс Оддбоди зажужжала и вернулась к кружению вокруг головы Копперквика. — Завтра я должна буду доложить об этом миссис Вельвет. Я стала эмоционально вовлечена. Меня придется отстранить от дела.

— Мне очень жаль!

Зажав одним маленьким копытцем рот Копперквика, чтобы заставить его замолчать, мисс Оддбоди сказала:

— Не извиняйся. Это моя вина. Все началось с того, что я последовала совету моей Муми и приготовила тебе горячий тост с маслом и сыром. Она сказала мне, что это сработает, и это сработало. Я знаю, что не должна была этого делать, но я сделала это, и теперь мне придется жить с последствиями. — Поправив очки одним копытом, она выдернула другое копыто изо рта Копперквика. — Я оступилась, но я не жалею об этом.

— Я не понимаю, что происходит. — Копперквик, сидя на тротуаре, наблюдал, как пегаска, которую он только что поцеловал, летает кругами вокруг его головы.

— Завтра нужно будет разобраться с кучей вещей. Я столкнусь с последствиями, но это будет того стоить. Не волнуйся, я от тебя не откажусь. Я найду выход. — Мисс Оддбоди, оживившись, стала порхать вокруг, как колибри. — Пойдем, нам нужно отвезти тебя домой, а потом в колледж. Мы не можем все испортить, миссис Вельвет меня точно убьет.

— У меня почта, — сказал Копперквик, заглядывая в почтовый ящик. Заглянув, он увидел белый конверт, и ему потребовалось некоторое усилие, чтобы выудить его. Не имея ни магии, ни ловких крыльев, он вынужден был действовать по старинке, и его копыто не совсем помещалось в узкий почтовый ящик. Когда ему удалось вытащить письмо, оно упало на бетонный пол.

Склонив голову, он подхватил его губами, а затем ухватился за него копытом. Держа его в копыте, он посмотрел на мисс Оддбоди, все еще разбираясь со своими чувствами по поводу поцелуя, а затем взглянул на конверт, тяжелый и набитый бумагами. Получателем значился “Отец кобылки-земной пони”.

Зубами он оторвал верхний край конверта, а затем просто уставился на него, желая узнать, что это такое, но не желая выбрасывать его на тротуар. Надо было подождать с вскрытием, пока он не окажется в своей квартире. Он одарил мисс Оддбоди озорной ухмылкой и понадеялся, что она поймет намек.

— Дайте мне это! — Мисс Оддбоди выхватила у Копперквика конверт и вытащила из него пачку бумаг. Стоя на тротуаре, она с помощью крыльев развернула бумаги и посмотрела на них. Через несколько секунд ее рот открылся, а глаза расширились.

— Что это? — спросил Копперквик.

Ничего не сказав, мисс Оддбоди протянула бумаги Копперквику, чтобы тот прочитал, что он и сделал. Пара, теперь уже оба в шоке, стояла вместе, раскрыв рот и широко раскрыв глаза, и оба были слишком ошеломлены, чтобы сделать что-то еще. Копперквик немного отступил назад и покачал головой.

— Это просто несправедливо, — вздохнул он, с трудом подбирая слова.

Мисс Оддбоди прикусила губу, покачала головой и ничего не сказала.

— Я не могу платить… Это больше, чем я зарабатываю за год, а большинство моих бит уходит на аренду и колледж. Сейчас у меня даже нет работы. — На глаза Копперквика снова навернулись слезы, и он покачал головой, когда первая из них скатилась по его щеке. — Эта грязная сука выставила мне счет. Не могу поверить… Это столько стоят роды?

— Если возникнут осложнения, то да, возможно, или если будут проведены другие процедуры, — негромко сказала мисс Оддбоди. — Они прислали список оказанных услуг. Завтра нам нужно будет поговорить об этом с миссис Вельвет.

— Я… я мог бы купить дом в Понивилле за такие деньги. — Пораженный, Копперквик просто стоял, ошеломленный, и снова заплакал, не в силах сдержать слез. — Как же я теперь буду держаться на плаву? Как они могут так поступать с пони?

— Тебе нужно идти в колледж. Отдай мне малышку Эсмеральду и вещи для жеребят. Постарайся не волноваться об этом слишком сильно. Я приготовлю ужин, когда ты вернешься домой, но ты будешь мне должен…

— Справедливый обмен, — сказал Копперквик, вмешиваясь, потому что знал, что сейчас будет сказано.

— Поторопись, ты опоздаешь на занятия! Пошевеливайся, здоровяк!

Глава 13

Когда Копперквик открыл дверь, он услышал плач своей дочери. Он торопливо вошел внутрь и закрыл за собой дверь одним задним копытом. В крошечной гостиной было тускло, но не темно. Чем-то пахло едой, но он не был уверен, чем именно. Мисс Оддбоди лежала на побитом диване и выглядела так, будто плакала.

— Ты выглядишь так, будто плакал, — сказала мисс Оддбоди, высказав то, о чем думал Копперквик. — Долго шел домой? Ты немного опоздал.

— Я в порядке. — Копперквик с грохотом свалил седельные сумки на пол и пересел на диван, чтобы присесть и, возможно, успокоить свою визжащую кобылку.

Эсмеральда, казалось, была рада его видеть, она размахивала ногами и кричала, но когда он обнял ее, она не затихла. Оказавшись в объятиях отца, она втянула в себя как можно больше воздуха, а затем издала пронзительный вопль, от которого все в крошечной гостиной зазвенело. Копперквик подпрыгивал, пытаясь при помощи известных ему трюков утихомирить ее, но она, казалось, была безутешна.

После такого длинного дня Копперквик устал, был обижен, зол, разочарован, напуган, встревожен, и нервы его были на пределе. Но он не стал вымещать свои чувства на дочери. Он просто сидел, держа ее на копытах, и смотрел на нее с расстояния в тысячу ярдов, пока Эсмеральда проверяла верхний предел силы своего голоса.

Набравшись сил, он поднес дочь к лицу, ее крошечное тельце оказалось в нескольких сантиметрах от его носа, и спросил терпеливым, любящим голосом:

— Чего ты хочешь, Эсме?

Удивленная и, возможно, немного испуганная, она на мгновение притихла и стала бить передними ногами по носу отца. Эсмеральда издала несколько суетливых полувскриков, но, похоже, сосредоточилась. Из ее губ вытекла длинная нитка слюны, и она посмотрела на мисс Оддбоди.

— Мама? — Произнеся это слово, Эсмеральда оглянулась, посмотрела на Копперквика, потом снова на мисс Оддбоди. Затем, без всякого предупреждения, она вернулась к крику с такой громкостью, на какую только была способна, когда отец держал ее в копытах. — МАААААААААААААМАААААА!

Никто не произнес ни слова. Мисс Оддбоди сняла очки и положила их на потрепанный журнальный столик, видавший лучшие времена. Потрепанный экземпляр "Каталог моды Рэрити: Весенний обзорный выпуск" что более не встречался. Мисс Оддбоди несколько секунд терла глаза мохнатыми копытцами, а затем, застонав, перебралась поближе к дивану.

Действуя по наитию, Копперквик повторил сегодняшнее объятие. Он усадил жеребенка между ними и притянул мисс Оддбоди ближе. Эсмеральда сразу же перестала плакать и решила, что ее копыто теперь гораздо интереснее. Мисс Оддбоди издала всхлип облегчения, а затем, без предупреждения, начала плакать в передние копыта, как она делала это ранее.

Обхватив передней ногой ее стройную, гибкую шею, Копперквик присоединился к ней. Он притянул ее к себе и прижал ее голову к своей шее, молча давая волю слезам. Эсмеральда, сидевшая между ними, грызла копыто и начинала дремать, теперь она была слишком усталой и измученной, чтобы держать глаза открытыми.

— Сегодня вечером я только и делала, что плакала, — призналась мисс Оддбоди, всхлипывая.

— Мне пришлось отпроситься с одного из занятий… Я объяснил все своему профессору, и она была очень мила. Мне было трудно сосредоточиться. Мои оценки пострадают. — Копперквик закрыл глаза и слегка прислонился к мисс Оддбоди, которая тут же откинулась назад. — Я не хотел все усложнять, целуя тебя. Я не знаю, что на меня нашло.

Фыркнув, мисс Оддбоди слегка вздрогнула, а затем попыталась сглотнуть набежавшие слезы. Повернув голову, она посмотрела на Копперквика, который был намного выше ее, даже сидя. Она протянула вверх свое маленькое изящное копытце и похлопала по уголку его крепкой челюсти. Еще немного похныкав, она вытерла глаза рукавом кардигана.

— Я приготовила фасоль и кукурузный хлеб. — Мисс Оддбоди икнула и отвернулась от Копперквика. — Должно быть, я выгляжу отвратительно. Мой рукав весь в соплях, и я знаю, что от меня пахнет. Я думала о том, какая я грязная, как грязно в квартире, и как я не могу заставить Эсмеральду замолчать, а потом я подумала о том, что ты придешь домой с этим, и это заставило меня плакать еще больше.

— Да, но я пришел домой к тебе и Эсмеральде.

— О… ты… — Мисс Оддбоди подавилась собственной мокротой и начала кашлять в копыто. Прошло больше минуты, прежде чем кашель прекратился, и тогда она опустилась на Копперквика, обессиленная и бездыханная. Она закрыла глаза и молчала, восстанавливая силы.

— Всю ночь я сомневался в себе. Я все время думаю, что мне надо бросить колледж. Я должен пойти в гвардию. Я должен поехать в Понивилль и попробовать найти работу и жилье на одной из многочисленных ферм. Я снова и снова обдумываю все эти сценарии, но все они рушатся, и я не могу заставить себя предпринять ни один из них. — Копперквик почувствовал, что его шея и щеки стали теплыми, когда он произнес свое признание.

— Почему же? — Мисс Оддбоди подняла Эсмеральду на передние ноги и прижала к себе сонного жеребенка.

— Ну, главная причина в том, что в каждом из этих сценариев тебя не было рядом. — Копперквик с трудом выговаривал слова, и его голос немного дрожал. Он почувствовал, как Мисс Оддбоди прижалась к нему, и не смог заставить себя посмотреть ей в лицо. Он уставился на стену, и слезы покатились по его теперь уже блестящим щекам. — Моя дочь только что произнесла свое первое слово, и я не знаю, что я должен чувствовать. Я так устал, оцепенел и подавлен. Я чувствую себя мертвым внутри. Я голоден, мне нужно заниматься, я измотан, и глубоко внутри меня все еще кипит ярость, но я слишком устал, чтобы что-то с этим сделать. Счет за больницу пугает меня до смерти, я знаю, что меня затаскают по судам из-за него. Я продолжаю фантазировать о том, как бы открутить голову мистера Бланманже с его шеи. Я не уверен, но мне кажется, что у меня нервный срыв.

— Я продолжаю размышлять над своим генеральным планом, — прошептала в ответ мисс Оддбоди. — Я все время думаю о сегодняшнем дне и обо всем, что произошло. Я думала о том, чтобы бросить все, хотя финиш уже виден, и вернуться домой на ферму. Каждый раз, когда я плакала, я думала о том, что сказал этот ужасный пони, и мне становилось стыдно. Я постоянно слышала его слова о том, какая я никчемная и слабая, потому что у меня есть эмоции. Поэтому я плакала и чувствовала себя еще хуже, но как бы я ни старалась, я не могла перестать чувствовать… Я не могла заставить свои эмоции просто уйти. Около часа я репетировала разговор, который мне придется вести завтра с миссис Вельвет, я пыталась представить, как это будет, как я буду объясняться и объяснять свое непрофессиональное поведение. И даже когда все это происходит в моей голове, я продолжаю думать… есть ли какой-то способ удержать тебя, чтобы ты был у меня, когда все уляжется?

— У тебя будут неприятности? — спросил Копперквик.

— Может быть. — Мисс Оддбоди пожала плечами. — Как я уже сказала, я постоянно проигрываю все эти сценарии и свожу себя с ума. Я знаю, что ошиблась, и знаю, что мне должно быть не все равно. Я знаю, что должна злиться на себя. Я знаю, что мне не следовало даже находиться здесь сейчас, я должна была вернуться в офис и сразу же сообщить об этом инциденте. Я действительно все испортила и не знаю, как отреагирует миссис Вельвет. Насколько я знаю, моя голова может покатиться с плечь, и я, возможно, испортила свое будущее.

— Ну, я знаю, что мое — в полном беспорядке. — Копперквик вздохнул, наклонился еще немного и позволил своей голове лечь на голову мисс Оддбоди. — Я просто жду, когда ко мне приедет полицейский пони и арестует меня за то, что я сказал этому несчастному мистеру Бланманже. Я знаю, что поступил неправильно и наказуемо.

— Зачем ты это сделал? — спросила мисс Оддбоди.

— Не заставляй меня говорить об этом.

— Почему?

— Потому что он заставил тебя плакать, ясно? Слушай, я сейчас чувствую себя большим лицемером и очень себя корю. Я делал это всю ночь. Я совершил невероятно безответственный поступок, который испортил мне жизнь. Я трахнул Сьело дель Эсте, и мне было наплевать на нее. Она была просто теплым телом, в которое я мог засунуть свой член и получить удовольствие. И не только с ней, но и с другими. Я даже провел одну кобылку, говорил ей, что у нас что-то особенное, а потом порвал с ней, потому что не хотел иметь с ней отношений. Я довел ее до слез. Я даже не могу вспомнить ее имя. Вот такой я мерзавец.

Освободив одно крыло, Баттермилк Оддбоди ударила Копперквика по лицу:

— Это за то, что ты хам. Я прощаю тебя за хамство. То, что ты только что сделал, требует мужества. Ты не должен был говорить мне правду, но ты ее сказал. Спасибо.

Щеку обожгло, и Копперквик почувствовал, что заслужил это. От боли глаза еще больше заслезились, и он смахнул еще больше слез. Он подумал о своих многочисленных ошибках и об одной большой ошибке, которая будет стоить ему жизни. На кону стояло его будущее.

— Она назвала меня "мама". Я не знаю, как к этому относиться. — Мисс Оддбоди посмотрела вниз на жеребенка, которого она держала в передних ногах, — жеребенка, который уже спал. — Неужели я все испортила? Совершила ли я ошибку? Не ввязалась ли я в эмоциональный конфликт в тот момент, когда этого делать не следовало? Я боюсь, что испортила свое будущее. Я не знаю, что завтра скажет миссис Вельвет. От одной мысли об этом мне хочется плакать. Я думаю об этом, и мой желудок начинает делать сальто-мортале.

Тихонько фыркнув, она продолжила:

— Это мое первое серьезное дело, и я все испортила. Что, если я действительно для этого не гожусь? Что, если мистер Бланманже прав? У меня нет кьютимарки для этого. В моем первом большом деле я облажалась, и меня захлестнули эмоции. Я все испортила. Как это отразится на моих будущих делах? Что, если я и их испорчу? Что если я ввяжусь в это дело, и мое сердце будет разбито? Что, если я не смогу быть профессионалом…

Не зная, как заставить мисс Оддбоди замолчать, Копперквик снова поцеловал ее, как это делал его отец с мамой. Поцелуй был отчетливо сопливым и со вкусом слизи. Изо рта тоже несло затхлым запахом. Это был, без сомнения, самый худший поцелуй, который только может быть между двумя пони.

И Копперквик обнаружил, что ему это не мешает.

Когда Копперквик отстранился, мисс Оддбоди спросила:

— Ты так и будешь продолжать?

Подняв голову и навострив уши, Копперквик не почувствовал необходимости отвечать на этот вопрос. Чмокнув губами, он не мог не заметить, что у пегасов очень часто текут слюни. Очень много. Это его вполне устраивало, и он обнаружил, что не возражает. Подняв переднюю ногу, он вытер мордочку, немного пофыркал и пожелал, чтобы он поскорее перестал плакать.

— Ух ты, она действительно в отключке. Я думаю, что она, наверное, проспит несколько часов, потому что она, должно быть, измучилась от всей этой суеты. — Мисс Оддбоди посмотрела на Копперквика. — Я положу ее в колыбельку, а потом пойду приму душ. Ты должен что-нибудь съесть, а потом попытаться позаниматься, если сможешь. Раз уж наше будущее так неопределенно, надо хотя бы продолжать думать о том, что все можно спасти. Когда я приму душ, я посмотрю, что можно сделать, чтобы помочь тебе в учебе.

Наклонив голову, Копперквик посмотрел на пегаску рядом с собой:

— Ты сделаешь это для меня?

Мисс Оддбоди слегка фыркнула, и ее лицо приняло очень кислое выражение:

— Логика, здравый смысл и холодный рассудок подсказывают, что у нас больше шансов выжить, помогая друг другу. Это не эмоциональное, а практическое решение. Я делаю это не из каких-то чувств к тебе.

— Понятно. — Копперквик вскинул бровь и увидел, что мисс Оддбоди с трудом сохраняет кислое выражение лица. Все ее тело дрожало, а уголки рта постоянно подергивались. — Очень профессионально, мисс Оддбоди, очень профессионально.

— Действительно. — Кобыла-пегас фыркнула, а затем начала слегка хихикать. — Я думаю, что мои вонючие подкрылки делают меня еще более профессиональной. Скажите, что вы думаете, мистер Квик?

— О, вполне. — Заглянув в глаза мисс Оддбоди, Копперквик испытал прилив эмоций. Тушь, которой она пользовалась, потекла. Ее лицо было сопливым, нос и глаза красными и опухшими, а большая часть ее пучка рассыпалась. В центре ее гривы выделялась заколка — простая, неброская заколка.

Он находил ее прекрасной и думал, что же с ним не так.

Глава 14

Чувствуя неуверенность и беспокойство, Копперквик помог убрать посуду после завтрака. Утренняя еда представляла собой остатки фасоли и кукурузного хлеба, оставшиеся после позднего вечернего ужина перед учебой. Пока он убирал беспорядок, Эсмеральда ковыляла по гостиной на своих коротких щетинистых ножках, следя за ярко-красным резиновым мячиком, покрытым пятиконечными золотыми звездами, который она толкала носом.

Это было далеко не домашнее счастье, но Копперквик обнаружил, что ему это очень нравится. Возможно, увлечение притупляет чувства и делает все более терпимым, чем оно есть на самом деле. Когда он услышал вздох мисс Оддбоди, его уши навострились, и он напрягся, уже зная, в чем проблема. Что, если миссис Вельвет приложит копыто и запретит дальнейшее общение между ними? Маловероятно, что миссис Вельвет так поступит, но мисс Оддбоди опасалась этого.

— Как ты думаешь, что такое судьба и как она работает? — спросила мисс Оддбоди.

Немного поразмыслив над ее словами, Копперквик пожал плечами:

— Понятия не имею.

— У меня маслобойка на кьютимарке… Может быть, мне и правда место где-нибудь на ферме. Здесь я точно натворила дел. — Мисс Оддбоди на мгновение поправила очки, и при этом из ее свежего утреннего пучка выскользнул локон гривы. — Может быть, когда все выходит из-под контроля, это признак того, что судьба не слишком довольна вами, и вам пора задуматься о том, чтобы изменить свой путь.

Копперквик и сам хотел знать, как работает судьба. Может ли судьба свести вместе двух пони, которые не любят друг друга, только для того, чтобы родился жеребенок, который должен был родиться по какой-то причине? Была ли у Эсмеральды какая-то цель? Зачем она существовала? Зачем существовал он? Да и вообще, зачем все они существуют? Сьело дель Эсте была ужасной пони, но с потрясающим хвостом. Какую роль она сыграла в судьбе? Копперквик задумался о том, какой великий скрытый мотив мог быть у судьбы, чтобы свести его и ее вместе.

Копперквик, не склонный к созерцанию собственных копыт, впервые в жизни занялся настоящим, серьезным самоанализом. Неужели это взросление? Так вот что делает с пони влюбленность? Повернув голову, он посмотрел на свою дочь, которая бурчала и плевалась на пол.

— Я ненавижу это… Я ненавижу это! Я все время сомневаюсь в себе! Этот отвратительный мистер Бланманже подорвал мою уверенность в себе. Я не могу выносить это чувство сомнения! — Мисс Оддбоди захрипела, а затем закусила губу, пытаясь сдержать все свои чувства. Больше она ничего не сказала, а прошмыгнула к дивану и села.

— Мама? — Зад Эсмеральды опустился на пол, и она села. После неуверенного балансирования ей удалось сесть самой, шатаясь, держась на передних ногах, которыми она шевелила, и устремить свои яркие янтарные глаза на мисс Оддбоди. — Флиббиббибити! — Высунув язык, громко и отчетливо произнесла Эсмеральда и довольно хмыкнула.

— Не знаю, что я чувствую, когда она меня так называет, — призналась мисс Оддбоди, покачав головой. — Интересно, что скажет моя Муми. Я даже не могу представить, как на все это отреагирует моя мама. Будет ли она сердиться? Похвалит ли она меня? Поругает? Я даже не знаю. У меня такое чувство, что в моей жизни все рушится.

— Если уж на то пошло, то сегодня у меня нет занятий. — Копперквик посмотрел на свою дочь, которая смотрела на пегаса на диване. — Когда мы разберемся с сегодняшними делами, мы сможем решить, что будет дальше, и не беспокоиться о времени.

— Нам пора собираться в дорогу. — Голос мисс Оддбоди дрогнул, и она не казалась спокойной.

В очередной раз Копперквик задержался перед витриной булочной, разглядывая солнечное печенье. Печенье имело форму солнца, было украшено желтой и оранжевой глазурью, а вывеска обещала вкуснейшее имбирное лакомство. Пока он стоял и смотрел, его посетила необычная мысль. А где же лунное печенье и каково оно на вкус?

— Знаешь, некоторые жеребята не выносят, когда их таскают в переноске, но Эсмеральде, похоже, это нравится. Думаю, ей просто нравится быть рядом с папой, — с язвительной улыбкой произнесла мисс Оддбоди, понизив голос, и добавила: — Я знаю, что это так.

— Хочешь сказать, что это ненормально? — Копперквик повернулся к мисс Оддбоди с выражением озабоченности на лице. — Как же родители справляются?

Пегаска, только немного повеселевшая, пожала плечами и взмахнула крыльями:

— Не знаю. Но я бы присмотрела за этой. Мы уже знаем, что она ужасная манипуляторша. Вчера вечером на диване…

— Что за ужасные слова!

— Ну, это не делает их менее правдивыми…

— О, я никогда не говорил, что это неправда, просто это было ужасно сказано.

Оба пони на мгновение сохраняли самообладание, выглядели серьезными, а потом, глядя друг другу в глаза, начали дружно хихикать. Копперквик посмотрел вниз на свою дочь, затем снова на мисс Оддбоди, продолжая хихикать. Не говоря ни слова, оба пони поняли, что пора идти, и отошли от витрины пекарни.

Копперквик не мог не подумать, что что-то не так, поскольку миссис Вельвет ждала их. Она стояла, постукивая копытом, и на ее лице было нечитаемое выражение. Когда он остановился, то не мог не заметить, что мисс Оддбоди дрожит так сильно, что у нее сбились очки.

Пятна с каменного пола были удалены, но он оставался не отшлифованным и не отполированным. Часть полусгнившей обшивки была содрана, под ней виднелись плесень и грязь. В коридоре пахло чистящими средствами и химикатами.

— Миссис Вельвет, я должна вам признаться и прошу вас быть помягче, потому что мне сейчас очень тяжело. — Мисс Оддбоди шагнула вперед и стала пытаться привести свой кардиган в более презентабельный вид. — Я прошу вашего терпения, миссис Вельвет, и вашей доброты.

— Я уже знаю. — Твайлайт Вельвет сделала шаг к мисс Оддбоди.

— Что? Как? Вы шпионите за мной? — Мисс Оддбоди сделала шаг назад и столкнулась с Копперквиком, который просто стоял и ничего не делал.

— Не специально. — Твайлайт Вельвет прочистила горло, а затем улыбнулась мягкой, ободряющей улыбкой. — Ты так и не выключила свою заколку после вчерашней встречи. Я выслушала каждое сказанное слово, каждое слезное признание, каждый твой страх и сомнения. — Кобыла средних лет подняла взгляд и посмотрела на Копперквика. — Кстати, поздравляю вас с первым словом Эсмеральды. Заставить их говорить легко, а вот заставить их замолчать — это дело трудное и сложное.

Ошеломленный, Копперквик стоял и ничего не отвечал.

— Ну, я чувствую себя глупо. — Мисс Оддбоди несколько раз моргнула, пошатнулась на копытах, а потом покачала головой. — Я была так расстроена, что даже не подумала о своей заколке. Вот беда. — Вытянув одно крыло, она закрыла им лицо, а потом просто стояла и молча ругала себя.

— У меня есть вопрос о мистере Бланманже, — неуверенно произнес Копперквик. — Что с ним будет дальше? Мне кажется, что он перешел черту, и надо что-то делать.

— О, уверяю вас, что-то будет сделано. Позже сегодня господин Бланманже встретится с лордом-мэром, принцем Блюбладом и комитетом по внутренним делам. Боюсь, что господин Бланманже вернется в подвал, откуда он начал свою карьеру, если его не попросят прямо подать заявление об отставке. — Твайлайт Вельвет, выглядевшая обеспокоенной и немного рассерженной, покачала головой.

— Послушайте, я знаю, что поступил неправильно, и я готов принять свое наказание. Я только прошу о снисхождении и о том, чтобы вы не забирали меня у моей дочери. — Голос Копперквика был сухим и скрипучим, и Мисс Оддбоди прислонилась к его передней левой ноге.

— Я не могу сказать это в официальном качестве, но я восхищаюсь вами за то, что вы сказали. — Твайлайт Вельвет на мгновение причмокнула губами, а затем прищелкнула языком. — Но в официальном качестве… Вы были очень, очень непослушны, мистер Копперквик, и вам должно быть стыдно.

— Он будет наказан? — спросила мисс Оддбоди.

— В настоящее время лорд-мэр не желает наказывать Копперквика и, насколько мне известно, планирует оставить этот вопрос без внимания. Мистера Бланманже нужно было разоблачить, и вы с Копперквиком оказали городу Кантерлоту большую услугу. — Твайлайт Вельвет сделала еще один шаг вперед и сосредоточила свое внимание на Эсмеральде, которой она улыбнулась.

— А что насчет нас? — Голос мисс Оддбоди был почти писклявым от беспокойства.

— Ну, после того, как я услышала, что сказал мистер Бланманже, мне пришлось отчитываться перед своей начальницей, и она была весьма раздражена. — Пока Твайлайт Вельвет говорила, из дверного проёма вышла ещё одна пони. Она была высокой, стройной, царственной и розовой. — Она много чего рассказала о вас двоих, и мы слушали ваш разговор до самой ночи.

— Принцесса Кейденс, — сказала мисс Оддбоди, склонив голову, а затем пнула Копперквика по ноге, чтобы вывести его из оцепенения.

— Принцесса! — Копперквик выгнул шею и даже слегка подогнул передние ноги, но постарался сделать это так, чтобы не слишком мешать Эсмеральде. — Для меня большая честь и привилегия познакомиться с вами.

— Пожалуйста, зовите меня Кейденс. — В нежном голосе аликорна звучали слабые нотки веселья, а в глазах мелькнула искорка озорства. Она шла вперед, пока не оказалась рядом с Твайлайт Вельвет, затем остановилась и склонила голову. — Я сожалею о том, что тебе пришлось пережить.

— Полагаю, у меня серьезные проблемы. — Поникнув, мисс Оддбоди не смогла даже взглянуть на Твайлайт Вельвет или Кейденс. Маленькая худенькая пегаска один раз взмахнула крыльями, а затем снова прижалась к Копперквику, словно ища у него успокоения или утешения. Когда Кейденс перевела взгляд на нее, мисс Оддбоди спряталась под Копперквика, так как была достаточно мала, чтобы поместиться под ним. Как жеребенок, она выглядывала из-под его передних ног, но не могла установить зрительный контакт с Кейденс.

— Если говорить прямо, то мне нужно кое-что от вас обоих, — прямолинейно сказала Кейденс. — Я хочу провести небольшой социальный эксперимент. Я бы хотела, чтобы вы работали в одной команде. Мистер Копперквик, или лучше называть вас просто Мистер Квик, я бы очень хотела, чтобы вы были в числе моих сотрудников.

— Почему? — спросил Копперквик, когда Эсмеральда потянулась вниз и попыталась достать уши мисс Оддбоди, которые были почти в пределах ее досягаемости. Жеребенок издал восхищенный визг, и Копперквик перевел любопытный взгляд на Кейденс. — Я не понимаю, что я могу вам предложить.

Кейденс, отвернувшись, начала ходить взад-вперед, прежде чем ответить:

— Мистер Квик, нет ничего хуже, чем когда тебе покровительствуют.

— Я не понимаю. — Копперквик навострил уши, стараясь не отставать. — Если я покровительствовал вам, извините.

Улыбаясь, Кейденс продолжила:

— Пациент, испытывающий мучительную боль, приходит к своему врачу и говорит, что ему больно. Врач, который никогда не испытывал мучительной боли, говорит, что все понимает, и пытается успокоить пациента. Пациент чувствует, что ему покровительствуют.

Мисс Оддбоди вылезла из-под Копперквика и посмотрела на Кейденс.

— Социальный работник, у которого никогда не было жеребят, пытается сказать матери-одиночке, которая находится в тяжелом положении, что он понимает, что переживает мать. Несмотря на то, что социальный работник хочет сказать что-то хорошее, мать-одиночка чувствует, что ее опекают. Это больно и унизительно. Это унижает дух пони. Чувство покровительства — это симптом пустого сопереживания, и есть только одно лекарство. — Кейденс сделала паузу и на мгновение посмотрела на Твайлайт Вельвет, после чего продолжила: — Отцу-одиночке, ищущему помощи, социальный работник говорит: "Я знаю, через что вы проходите". Это откровенная ложь, и, несомненно, бедный отец-одиночка почувствует, что ему покровительствуют. И без того тяжелые переживания усугубляются благовидными, но неосторожными словами.

— Хм, ладно. — Копперквик не понимал, какое отношение все это имеет к нему.

— В мире очень много отцов-одиночек, мистер Квик, и почти ничего не делается для того, чтобы помочь им. Сейчас вы стоите на пороге величия, несмотря на то, что ваша жизнь опустилась на самое дно. У вас есть опыт, мистер Квик, как отец-одиночка вы начинаете испытывать унижение, деградацию и все испытания, выпадающие на долю пони в вашем положении. — Кейденс повернулась, сделала несколько шагов, а затем встала почти нос к носу с Копперквиком, когда мисс Оддбоди отпрыгнула с пути гораздо более крупной кобылы. — Мистер Квик, мне очень нужен этот ценный опыт. Я хочу, чтобы вы пришли работать ко мне. Вы можете легко перевестись в эквестрийские службы и получить общую квалификацию.

— Я не знаю, что сказать. — Копперквик просто стоял и смотрел на Кейденс.

— Ну, если честно, я не могу тебе много заплатить. Для начала, вообще ничего. Но я могу позаботиться о том, чтобы ты получал пособие на повседневные расходы. Я, конечно, буду заботиться о вас и следить за тем, чтобы ваши потребности были удовлетворены. Я не могу обещать вам хорошей жизни, мистер Квик… на самом деле, это будет ужасная жизнь, и многие дни будут такими же, как вчера. — Кейденс опустила голову, вытянула шею и уткнулась носом в Эсмеральду, которая захихикала от ее нежных прикосновений.

— А как же я? — спросила мисс Оддбоди.

Прищелкнув языком, Кейденс улыбнулась и переключила свое внимание на мисс Оддбоди. Некоторое время она стояла, изучая гораздо меньшую пегаску, и даже протянула крыло, чтобы коснуться щеки мисс Оддбоди:

— Насколько я понимаю, вы уже набрали тысячу часов, необходимых для прохождения практики. Скоро вы закончите обучение. Боюсь, что лучшее, что я могу вам заплатить, — это мизерная сумма, сущие гроши, недостойные пони вашего мастерства и преданности делу. Я верю, что вы с мистером Квиком будете хорошей командой. Но, боюсь, это означает, что вам придется столкнуться с большим количеством пони, таких, как мистер Бланманже.

Мисс Оддбоди отшатнулась, а затем переместилась поближе к Копперквику.

— Что касается ближайшего будущего, — сказала Твайлайт Вельвет ровным, спокойным голосом, — Кейденс уже собирает команду юристов, готовых вместе с нами бросить вызов в суде и войти в историю. Мы с ней будем продолжать поддерживать вас обоих и постараемся внести свой вклад в развитие системы. Мы обе хотим, чтобы вы продолжали пытаться получить помощь и подавать апелляции, пока мы готовимся к тому, чтобы взыскать с Сьело дель Эсте алименты на жеребенка.

— А как насчет счета за больницу? — спросил Копперквик.

— Ну, закон гласит, что если мать отказывается платить или не может заплатить по другим причинам, то отец несет юридическую ответственность за оплату счета. Это карательный закон, созданный для того, чтобы предотвратить сексуальную распущенность, и он призван наказать нерадивых отцов-бездельников. — Губы Кейденс сжались в плотную складку, и она покачала головой.

Шагнув вперед, Твайлайт Вельвет продолжила разговор с Кейденс:

— Не знаю, сможем ли мы помочь тебе в этом вопросе, но мы попытаемся. Сейчас вы являетесь основным опекуном Эсмеральды Верде, и такой законопроект будет вредить заботе о ней. Вы уже выполняете свою часть работы, так что карательный дух закона уже удовлетворен.

— Мистер Квик, это будет жестоко и неприятно. На вашу персону нападут и растерзают пони, гораздо более опытные, чем мистер Бланманже. Вы, несомненно, попадете в газеты. Мисс Сьело дель Эсте может даже попытаться оспорить у вас право опеки над Эсмеральдой Верде, как только ей вручат документы на содержание жеребенка, если мы сможем уговорить магистрат согласиться с нашим планом. — Маска Кейденс сползла, и она приняла страдальческий вид.

— Будьте уверены, мы будем бороться с вами на каждом шагу. — Твайлайт Вельвет шагнула вперед и встала рядом с Кейденс. — Как я уже говорила, я готова умереть на этом холме. Это та битва, которая, как я чувствую, сделает меня или сломает, когда я попытаюсь внести в систему столь необходимые изменения.

— Я знаю, что прошу от вас многого.

— Ну, мисс Оддбоди, что вы скажете? Это наш шанс быть вместе и сделать что-то хорошее. — Копперквик моргнул, и его глаза расширились. — Скажите, а нам дадут модные кодовые имена, раз мы работаем на принцессу?

Не колеблясь ни секунды, Кейденс ответила:

— Агент Булочка и агент Котелок.

— Я все время думаю о том, что вчера сказал мистер Бланманже. Это меня потрясло. Должна признаться, он подорвал мою уверенность. — Маленькая пегаска склонила голову и вздохнула. — Меня терзают сомнения в том, что я смогу выполнять свою работу, и я до сих пор чувствую себя виноватой за нарушение профессионального поведения.

— О, перестань! — Кейденс обратилась к мисс Оддбоди громким, рокочущим голосом. — Шайнинг Армор был приставлен ко мне как мой личный защитник и сопровождающий, когда я выходила на улицы Кантерлота. Он должен был защищать меня от недоброжелателей, желающих полапать и поглазеть на меня. По правде говоря, он лапал и ласкал меня при каждом удобном случае, и я отвечала ему тем же. Все получилось. Все наладилось.

— Что за крики? — раздался голос из другой комнаты. — Что-то пошло не так?

— Нет! — Кейденс крикнула в другую комнату, и ее голос отозвался эхом. Она оскалилась и огляделась по сторонам. Уже более спокойным голосом она объяснила: — Это мой босс. Мы все вместе планируем и замышляем, пытаясь понять, как исправить этот беспорядок.

Через секунду появилась высокая белая аликорн, которая держала чашку чая своей магией. Прежде чем кто-либо из пони успел ответить, она сказала:

— Даже не думай кланяться. Просто не надо. У меня была тяжелая неделя, и я просто не в настроении терпеть все эти надоедливые преклонения и поклоны.

— Мой босс, — смущенно сказала Кейденс. — О боже, какой хорошенький жеребенок. — Принцесса Селестия двинулась вперед, ее золотые копыта зацокали по каменному полу, и она встала прямо перед лицом Эсмеральды. — О, какая прелесть! Это ты! Да, ты такая!

Когда принцесса Селестия оказалась в нескольких сантиметрах от него, Копперквик застыл на месте и не двигался. Он даже почти не дышал. Застыв, он смотрел прямо перед собой, стараясь не моргать, пока Принцесса Селестия сюсюкалась с его дочерью. Одно из его ушей предательски дернулось, выдавая его нервную энергию.

Подняв голову, принцесса Селестия посмотрела Копперквику, который начал потеть, прямо в глаза. Некоторое время она изучала его, прищурившись, сузив глаза, а затем отстранилась, фыркнув и сдув с лица его гриву цвета крекерной крошки. Повернув голову, она посмотрела на Кейденс и спросила:

— Что с ним?

Не в силах сдержаться, Кейденс отвернулась и начала смеяться, то же самое сделала и Твайлайт Вельвет. Обе кобылы стояли, хихикая, а Копперквик оставался неподвижным. Вскинув бровь, принцесса Селестия обратила свой авторитетный взгляд на мисс Оддбоди, которая отпрянула от своего монарха.

— Я прослушала достаточно времени ваш разговор с Копперквиком, — призналась Селестия, и ее слова заставили мисс Оддбоди пискнуть. — Это был самый яркий момент моей несчастной недели. Мне нравится знать, что мои маленькие пони как-то умудряются находить счастье вместе даже в самых жалких обстоятельствах.

Ее лицо стало ярко-красным, и мисс Оддбоди кивнула.

— С вашего позволения, я должна поискать бискотти, которые я здесь спрятала. Могу поклясться, что я оставила стратегический запас бискотти на случай, если он понадобится мне по возвращении. — Повернувшись, принцесса Селестия пошла прочь, попивая чай и бормоча себе под нос что-то о хорошеньких жеребятах.

Когда белая аликорн скрылась за дверью, Кейденс вздохнула, а Твайлайт Вельвет, которая помогала поглощать часть стратегического запаса бискотти, выглядела немного обеспокоенной. Обе кобылы переглянулись между собой, затем посмотрели на мисс Оддбоди и Копперквика. Они обменялись взглядами в четыре стороны.

Посмотрев на свою дочь, Копперквик вздохнул, а затем поднял глаза на Кейденс:

— Я посмотрю, можно ли перевестись в эквестрийские службы. У моей дочери должно быть какое-то будущее, и я хочу, чтобы она жила в лучшем мире. Я посмотрю, что можно сделать, чтобы помочь вам добиться перемен. Вы дали мне шанс, возможность, и я был бы глупцом, если бы отказался от этого.

Мисс Оддбоди, которая дрожала от волнения, придвинулась ближе к Копперквику. Тихим, почти неслышным шепотом она сказала:

— Сердце хочет того, чего хочет. Я не знаю, что принесет будущее, но я знаю, что я делаю сейчас.

— Нам есть что обсудить, может быть, мы отправимся в какое-нибудь более приятное место? Может быть, в кафе или кофейню? — Кейденс с надеждой посмотрела на группу пони.

— Я знаю одно место! — крикнула Селестия из задней комнаты. — У них отличные бискотти!

— Ну, тогда решено. — Твайлайт Вельвет улыбнулась и немного расслабилась, больше не беспокоясь о бискотти. Кобыла средних лет сосредоточила свое внимание на мисс Оддбоди и ободряюще улыбнулась все еще встревоженной пегаске. — Я думаю, вы оба хорошо сработаетесь. Я с нетерпением жду, что из этого получится.

— Все великие дела начинаются с нескольких робких, но смелых шагов. — Кейденс протянула крыло и прикоснулась к Эсмеральде, которая заворковала от мягкого прикосновения принцессы. — Я с нетерпением жду возможности работать со всеми вами. — Кейденс повернулась и сосредоточила все свое внимание на Копперквике. Она улыбнулась, затем отвернулась и сделала шаг назад.

— Баттермилк Оддбоди… — Копперквик переместился на копытах и немного поерзал. — Я с нетерпением жду возможности поработать с тобой.

Жужжа крыльями, пегаска издала визг, поднялась в воздух и закрыла морду передними копытами:

— Пожалуйста, зовите меня просто Баттермилк. — Переполненная эмоциями, она взлетела и исчезла через ту же дверь, через которую исчезла принцесса Селестия. — Мне нужна минутка!

Как раз когда Копперквик начала немного расслабляться, раздался голос принцессы Селестии:

— Знаешь, если бы я не знала лучше, я бы подумала, что кто-то залез в мои стратегические запасы бискотти!

Эпилог

Нежась в теплых лучах солнца, с полным желудком чая, бутербродов с огурцом и бискотти, Копперквик в минуты спокойного раздумья благодарил судьбу за все, что у него есть. Его ждало неопределенное будущее, но это было не так уж плохо. Каким бы ни было будущее, он встретит его не один. Баттермилк будет рядом с ним, вместе с миссис Вельвет, а в сторонке, иногда незаметно, будет ждать принцесса Кейденс, которая собирала армию социальных работников, психотерапевтов и единомышленников, готовых помочь ей в реализации ее замысла по обустройству Эквестрии.

Эсмеральда сидела на покрывале, расстеленном на траве, и смотрела на фонтан, выбрасывающий воду из декоративных гейзеров. Она была маленькой, симпатичной и очень нуждалась во сне. Даже сейчас она покачивалась, но не решалась упасть и заснуть. Да и кто мог ее винить? День был почти идеальным.

Неподалеку на скамейке сидела Твайлайт Вельвет и что-то писала в бухгалтерской книге. Она захватила с собой свою работу, и Копперквик знал, что она планирует еще одно враждебное поглощение. Точнее, несколько. Копперквик слушал ее со всем вниманием, когда она излагала некоторые из своих планов во время их совместной работы, причем он сам и мисс Оддбоди работали в качестве выбранных ею пешек на местах.

В какой-то момент Баттермилк Оддбоди вновь обрела счастье и уверенность в себе. Она порхала по маленькому парку, гоняясь за жуками и пухом одуванчиков, и при этом часто кричала "УИИИИИИИИ!".

— Агент Котелок, скажите, как вы относитесь к поездке на Мэйнхэттен? — спросила Твайлайт Вельвет с язвительной улыбкой на лице. — Некоторые из тамошних бюро пособий не мешало бы хорошенько перетрясти. Там повсюду проблемы.

— Так, погодите, вы хотите, чтобы я просто пришел и обратился за помощью в других местах? — Копперквик почувствовал растущее чувство тревоги, глядя на Твайлайт Вельвет, и понял, что она говорит серьезно. Его прекрасное настроение несколько испортилось при мысли о возможных неприятностях, которые наверняка ожидают его в ближайшем будущем.

— В Понивилле гораздо более гибкая бюрократия, — сказала Твайлайт Вельвет, в основном самой себе, склонив голову и продолжая писать в своей бухгалтерской книге. — Однако я все равно планирую отправить тебя туда. Моя дочь, Твайлайт, хочет поговорить с тобой.

— Ох… — Копперквик понял, что госпожа Вельвет снова погрузилась в работу и теперь не замечает окружающего мира. Прищурившись от солнца, он посмотрел на мисс Оддбоди, которая подлетала к нему. — Здравствуйте, агент Булочка.

— Агент Котелок, как я рада вас видеть. — Мисс Оддбоди приземлилась и уселась в траву рядом с Копперквиком. — У меня есть к вам предложение, агент Котелок.

— Это так, агент Булочка?

— О, очень даже, агент Котелок. — Мисс Оддбоди начала щебетать. — Скоро весенние каникулы. Я планирую поехать домой и повидаться с родителями. Попробую выяснить, смогу ли я уладить с ними отношения. Я бы очень хотела, чтобы вы поехали со мной домой и познакомились с ними.

— Агент Булочка, разве это не контрпродуктивно? Я имею в виду, что вы хотите уладить с ними отношения, но если вы приведете меня домой, это вызовет переполох. Я уже вижу: "Мама, папа, вот этот милый пони, с которым я встречаюсь, у него родилась дочь от экзотической танцовщицы, и теперь он ее воспитывает, после того как ее мать улетела в Лас-Пегасус". Я уверен, что это пройдет великолепно.

— Хм, ну, когда вы так говорите, агент Котелок… — Потянувшись копытом вверх, мисс Оддбоди постучала себя по подбородку и приняла задумчивый вид. — Муми, папуми, вот милый пони, с которым я сожительствовала…

— Проклятье, кобыла, ты что, смерти моей хочешь? — спросил Копперквик.

С места, где она сидела на скамейке, Твайлайт Вельвет начала хихикать.

— Агент Федора считает это забавным. — Мисс Оддбоди взглянула на Твайлайт Вельвет, а затем переключила все свое внимание на Копперквика. — Поехали со мной домой. Время, проведенное в деревне, пойдет тебе на пользу. За время весенних каникул ты сможешь наверстать упущенное и, возможно, немного подтянуть свои оценки. А у меня будет возможность посмотреть, как моя Муми бесится, когда Эсмеральда называет меня "мамой". Мои родители будут в восторге от того, что в их доме будет культура бурро.

— Мадам, вы не умеете язвить, — отшутился Копперквик.

Со скамейки в парке послышалось еще больше смешков.

— Пойдем со мной домой, и я покажу тебе свой размах крыльев. — Мисс Оддбоди посмотрела на Копперквика сквозь свои огромные квадратные очки. Повернув голову, она посмотрела на Твайлайт Вельвет. — Помогите мне, агент Федора.

Не отрываясь от работы, она ответила:

— Агент Котелок, идите вместе с агентом Булочка домой и хорошенько взбейте ее масло. Только на этот раз используйте защиту. Не будьте идиотом. Вам нужен взрослый, чтобы сесть с вами и объяснить, как это работает? Я даже могу нарисовать полезные картинки и схемы. С изобретением ароматизированных презервативов пегасам и земным пони стало гораздо проще предохраняться. Больше никаких отговорок, агент Котелок.

Красная, как вишня, мисс Оддбоди уставилась в траву:

— Ну, это была не та помощь, на которую я рассчитывала.

— Не знаю, чего я ожидал от нее услышать. Уж точно не этого. — Его собственные щеки пылали и сияли ярко-красным, Копперквик обнаружил, что не может даже смотреть на мисс Оддбоди, не думая о том, чтобы взбить немного сладкого, сливочного масла. — Знаете, агент Булочка, у меня даже есть искушение принять ее предложение, просто чтобы посмотреть, что она скажет.

— Не смей! — сказала мисс Оддбоди, жужжа крыльями.

— Баттермилк, я бы с удовольствием поехал с тобой домой на весенние каникулы… если ты меня возьмешь.

— Я согласна взять тебя любым способом. — Мисс Оддбоди сделала паузу, ее лицо стало еще краснее, и она испустила вздох. — Я не имела это в виду то, как это прозвучало. — Смущенная пегаска придвинулась поближе к все еще краснеющему земному пони и улыбнулась, прикусив губу.

— Все будет хорошо. — Копперквик усмехнулся. — Мы сможем сказать твоим родителям, что мы — агенты Короны…

— Хм, да, агент Котелок.

— Я нахожу вас очень привлекательной, агент Булочка.

— Этого вполне достаточно, агент Котелок.

Несомненно, будущее было неопределенным… но интересным.

Драконоборец

Fiery demon / Огненный демон

My Little Pony: Oblivion

Я и Эплджек

Зло должно быть здоровым

Хаос и неприятности

Семь невест для семи чейнджлингов

Шанс

Эквестрия слушает

Доктрина Превосходства