Весеннее обострение

Глава 15

Баттермилк держалась поближе к матери, которая возилась у плиты. Баттер Фадж что-то делала с остатками завтрака, добавляя молоко и превращая его в жидкую кашицу… в кашу? Баттермилк не была уверена, что когда-нибудь видела кашу в традиционном понимании голодающих сирот. Рисоварка, стоявшая на небольшом расстоянии от нее на столе, издавала слабые шипящие звуки. На передней панели рисоварки находился золотой якорь, излучавший слабое, но заметное свечение — индикатор того, что прибор работает.

— Эсме умирает от голода, Муми… Она скоро начнет плакать, — сказала Баттермилк, начиная волноваться.

— Бизи, мы должны дать ей проголодаться, чтобы она попробовала это…

— Ты дашь ей твердую пищу, Муми?

— Она как раз в этом возрасте, Бизи. Расслабься немного.

Не в силах выполнить просьбу матери, Баттермилк продолжала волноваться, но при этом сменила тему:

— Муми, насчет того, что ты за мной шпионишь… — К этому разговору она подошла с большой долей нерешительности, прекрасно понимая, что может попасть в неловкое положение. — Ты собиралась продолжать наблюдение, если бы что-то действительно произошло?

— Бизи, ты глупая пони…

— Муми, пожалуйста… — Баттермилк говорила все тише и тише, чтобы Копперквик не мог и не хотел услышать. — Муми, сейчас у меня очень сложный период. Я боюсь, я в ужасе, и я влюблена, очень, очень влюблена, и у меня все время бабочки в животе, и я не могу контролировать многие вещи, и я не знаю, что произойдет, и я люблю не только Коппера, но Эсми… Эсми — моя, и если кто-то попытается отнять ее у меня, я, наверное, превращусь в средневекового пони-пегаса…

— Бизи, успокойся. — Голос Баттер Фадж был твердым, но мягким, успокаивающим шепотом. — Если бы ситуация накалилась, я бы ушла, чтобы вы могли побыть наедине. Ты должна понять, моя милая маленькая Бизи, что мне нравится видеть тебя счастливой. Тебя так долго не было рядом. Ты изменилась, выросла, вернулась домой и вывалила на меня всю эту сложную жизненную ситуацию, и я решила принять ее, всю, а не рисковать оттолкнуть тебя. Я наблюдала за тобой только потому, что хочу посмотреть, делает ли тебя счастливой вон тот Коппер, — Баттер Фадж перевела взгляд на Копперквика, который пытался отвлечь свою дочь от беспокойства, — делает ли он тебя счастливой. Я хочу понять, подходит ли он тебе. Ты должна позволить мне быть мамой, Бизи.

— Я доверяю тебе. — Баттермилк с облегчением выдохнула и обхватила шею матери передними ногами. Прижавшись к гораздо более крупной кобыле, она смотрела, как ее мать помешивает кастрюлю, держа большую деревянную ложку в щетке. — Он мне подходит, Муми?

— Это ты мне скажи, Бизи.

— Муми, я спросила твое мнение. Я обещаю не пререкаться, если ты скажешь мне что-то, чего я не хочу слышать.

Большая кобыла хрюкнула и отпустила ложку, которая со звоном ударилась о край кастрюли, в которой она помешивала:

— Бизи, я не знаю. Я надеюсь, что это так. Я хочу, чтобы он тебе подошел, правда, хочу. В нем есть страсть, которая больше, чем похоть, так что это хорошее начало. Это хороший фундамент, Бизи, а любовь — это как дом. У тебя хороший фундамент, так что я оставлю все как есть.

— Справедливо, Муми… справедливо. Спасибо. — Баттермилк снова сжала шею матери, а затем поцеловала ее в щеку.

— Ты молодец, Бизи. Он достаточно красив, чтобы на него смотреть, но не настолько, чтобы ты беспокоилась…

— Муми…

— Кобыла обязана защищать то, что ей принадлежит…

— Муми, мы об этом уже говорили…

— Бизи, позволь мне рассказать тебе о печальном факте жизни. Кобыл гораздо больше, чем жеребцов. Есть кобылы, которые ищут, и на тебя ложится ответственность за защиту своих притязаний. Ты должна поддерживать его интерес к тебе, и ты должна держать тех, кто заинтересован в нем, подальше…

— Муми, любой жеребец, с которым мне придется беспокоиться об измене, не из тех, с кем я хочу разделить свою жизнь.

— Бизи, это случается. Это случается, и я вижу это постоянно. Брак становится немного скучным, огонь угасает, спальня становится местом для сна и мало чего еще, или, что еще хуже, ты планируешь провести в ней только одну ночь в неделю, или в месяц, или даже в год. Такое случается, Бизи, и тогда взгляд начинает блуждать.

Вздрогнув, Баттермилк отпустила шею матери и попыталась прочитать ее лицо:

— Это так ужасно. Правда, Муми, это ужасно и предполагает самое худшее о пони. Я… я просто не могу понять эти твои взгляды. Как будто ты предполагаешь абсолютно худшее о пони и просто ожидаешь, что все они будут плохими… злыми.

— Бизи, мне не хочется этого делать, мне не хочется этого говорить, но твоя маленькая подружка Рипл Рашер, она помогает многим женатым жеребцам получить то, чего они не получают дома от своих собственных жен. Я не утверждаю, что Коппер — из тех, кто изменяет, но подстраховаться не помешает. Майти Мидж знает, где и как намазывается его хлеб, и он приходит ко мне домой, не имея на себе запаха других кобыл. Я никогда не давала ему повода для измены, и он поступает так же по отношению ко мне. Мы остаемся счастливыми.

— Муми… — Баттермилк покачала головой, но не разрывала зрительного контакта.

— Ты молода, Бизи, и тебе хочется верить, что мир устроен определенным образом. Я пытаюсь рассказать тебе, как мир устроен на самом деле. Мне жаль, что тебе это не нравится, но это говорит мудрость и возраст, и тебе не мешало бы хоть раз прислушаться. Это мир, каким я его вижу, а видела я его гораздо больше, чем ты. Я пытаюсь помочь тебе. Я пытаюсь быть твоим союзником. Сейчас я пытаюсь быть не просто твоей матерью, потому что ты уже выросла, и я хочу быть твоим другом, Бизи. Друзья предупреждают друг друга об опасности и вещах, которые могут причинить им вред.

— Хорошо, Муми… Я буду помнить об этих вещах и приму их во внимание. — Баттермилк услышала, как звякнула рисоварка, и, повернувшись, увидела, что золотой якорь немного потускнел, переходя в режим подогрева. Ей было неприятно, что ее мать может быть права в этом вопросе, или, что еще хуже, может быть вообще права. Кроме того, ей стало противно и неприятно от того, что мать сказала о Рипл Рашер, и она не хотела верить, что это правда.

Признавать эту правду было опасно, потому что она давала трещины в шлюзах, а трещины в шлюзах, если их игнорировать, приводили к бурным потокам. Нахмурившись, Баттермилк улетела накрывать на стол, раздосадованная тем, что ее матери каким-то образом удалось доказать свою точку зрения, не доказав ее на самом деле, или так ей казалось.

— Мне кажется, — прошептал Копперквик на ухо дочери, — что эти две кобылы замышляют против меня, Эсме. Я обречен. Обречен, говорю тебе. — Он поднял голову, услышав дзиньканье, и понадеялся, что и его обед, и обед его дочери уже готов, потому что Эсме начинала капризничать.

Из кухни доносился чудесный запах — пряный, ароматный, даже экзотический, — и хотя он понятия не имел, что попало в рис, ему не терпелось поскорее его съесть. Что-то в этом запахе напоминало ему о доме, о карри и кебабных лавках, но все же это было как-то по-другому… по-особому. Бросив взгляд в сторону Баттермилк, он увидел, что ее что-то беспокоит, и навострил уши.

О чем они там говорили?

Бутылки все еще не было, и Копперквик был озадачен этим фактом. Он посмотрел на Эсмеральду, увидел ее напряженные глаза и извиняюще улыбнулся ей, когда она нахмурилась, разгневанная задержкой. Он подумал, не успокоит ли ее пустышка, но сомневался в этом. У Эсмеральды было только одно на уме.

— Поставь посуду на пол, Бизи.

— Что, Муми?

— На пол, Бизи, — повторила Баттер Фадж. — Поверь мне. Вон там, где Коппер и Эсме.

— Ладно, хорошо, Муми.

Копперквик почувствовал электрическую искру, когда их с Баттермилк глаза на мгновение встретились. Она была в пределах его досягаемости, когда ставила миски на пол, и он видел, что она сейчас расстроена и озадачена. На мгновение он подумал, не подловить ли ее для быстрого поцелуя, но раздумья разрушили его план — она улетела за другими вещами, оставив его в недоумении.

— Угнуг! — воскликнула Эсме, и это восклицание сопровождалось пронзительным хныканьем.

По-моему, это переводится как "скорее, звоните в службу жеребят" или что-то в этом роде. Копперквик слегка ухмыльнулся, но все равно забеспокоился. Бутылки все еще не было, и Эсмеральда становилась все более чем расстроенной. Копперквик начал ощущать легкое разочарование родителей во всем мире, когда его дочь достигла своего предела.

На помощь пришла Баттер Фадж. Неся в зубах красочную миску, она поставила ее перед Эсмеральдой, а затем присела рядом с расстроенной, изголодавшейся кобылкой. В миске было пшеничное солодовое зерно от завтрака, но разбавленное молоком. Копперквик, подергивая ушами, смотрел на миску, поставленную перед ним на пол, и начинал понимать, что здесь происходит. Вернулась Баттермилк, неся сервировочную миску, наполненную ароматным, пушистым рисом, почти оранжевым от приправ.

— Смотри, Эсме, еда. — Копперквик опустил голову, чтобы быть ближе к ней, и коснулся копытом края ее миски. — Ммм, ммм, ммм. Еда. — Опустив голову еще ниже, он обнюхал ее миску и стал ждать, гадая, что будет дальше. К его облегчению, Эсме тоже понюхала миску, и он услышал смущенное бурчание дочери.

— Ои, Эсме, попробуй. — Баттер Фадж издала хриплое хихиканье и откинулась на спинку стула, чтобы понаблюдать за происходящим. — Она выглядит заинтересованной, правда. Думаю, она захочет, если увидит, как мы едим. Пони видят, пони делают.

При этом Баттермилк прикрыла рот копытом и сдержанно хихикнула.

Эсмеральда немного наклонилась, и ее нос окунулся в миску с жидкой кашей. Она поспешно отпрянула назад, в панике пытаясь вдохнуть через ноздри, но не могла, так как они были забиты кашей. Несмотря на открытый рот, кобылка боролась, издавая фыркающие звуки, а потом с громким звуком прочистила засор.

Копперквик, оказавшийся в эпицентре взрыва, старался не думать о том, что теперь он весь в соплях и солоде. Он чувствовал, как они стекают в слуховой проход и попадают в глаза, которыми он моргал. В ушах звучал смех Баттер Фадж и Баттермилк, а малышка Эсми все еще фыркала, несомненно, пытаясь освободить нос от последней частички засора.

— Бизи, — прохрипела Баттер Фадж между приступами смеха, — сходи принеси Копперу полотенце. А еще лучше помоги ему вымыть лицо в раковине. Он весь в слизи. А я помогу Эсме поесть.

— Дада? — Эсмеральда посмотрела на отца, и ее глаза пылали такой невинностью, что невозможно было рассердиться. Без всякого предупреждения — быстро набрав воздух — она чихнула, выпустив последние капли из ноздрей, и отец во второй раз оказался вымазан в слизи.

Копперквик, не теряя надежды, стойко перенёс этот неприятный момент и улыбнулся, чтобы дать понять Эсмеральде, что она не попала в беду. В тот же миг, убедившись, что все в порядке, она снова принялась обнюхивать еду и высунула язык, чтобы попробовать. Копперквик наблюдал за происходящим с надеждой и предвкушением, понимая, что это важная веха в развитии его дочери. Если он пойдет умываться в раковину, то пропустит это событие, а он не хотел его пропускать.

Эсмеральда выглядела растерянной, недоумевая по поводу миски и ее содержимого. Маленькая кобылка облизнула губы, выловив из ноздри маленькую капельку, и продолжила разглядывать жидкую кашу. И только когда она сунула в нее язык, у нее возникла реакция, да еще какая: она на какое-то время замерла, не двигаясь, а потом вздрогнула всем телом. Булькая от напряжения, она ткнулась мордочкой в еду, намочив ее, а затем стала слизывать ее языком.

— Ты использовала копыто, Бизи.

— Муми?

Лицо Баттер Фадж светилось счастьем и грустью, а глаза были отстраненными, расфокусированными, возможно, потому, что она смотрела в далекое прошлое:

— Ты использовала копыто, Бизи. Ты макала копыто в еду, а потом слизывала с него. — Большая кобыла сделала паузу, и на ее морде расплылась горькая улыбка. — Вначале ты просто не хотела есть, тебе хотелось, чтобы мы проводили время вместе, когда ты сосала, и ты очень сопротивлялась, когда я пыталась тебя накормить. После тяжелого дня… я потеряла терпение… Я была очень подавлена всей этой ситуацией и провела весь день в слезах, потому что чувствовала себя неудачницей.

Глаза блестели, Баттермилк слушала с восторженным вниманием.

— Твой папа вернулся домой, увидел, в каком я состоянии, и, судя по тому, как ты кричала во все горло, я, честно говоря, подумала, что он развернется и выйдет обратно за дверь. Но он этого не сделал. Он подлетел ко мне, чмокнул меня в нос, а потом улетел разбираться с тобой. У него даже не было возможности отдохнуть после возвращения с работы, а я знаю, что он работает больше, чем я. Это заставило меня почувствовать себя немного виноватой.

Пока шла эта история, с грязного лица Копперквика капала жидкость, а его дочь продолжала вылизывать свои щеки.

— Но Мидж, он отвел тебя на кухню, усадил на столик, а когда я пошла за ним, то увидела, как он сидит с тобой на столике, сует копыто в еду и показывает, как надо с него слизывать. Ты наблюдала за его действиями, а потом, когда немного успокоилась и впервые за несколько часов перестала плакать, попробовала сама.

Повернув голову, Баттермилк наблюдала, как Эсмеральда снова погружает мордочку в миску с жидкой кашей. Копперквик почувствовал, что от волнения задыхается, вспоминая все те случаи, когда он возвращался домой, а Эсмеральда плакала, а Баттермилк как-то держалась на волоске. Он испытал глубокое чувство понимания, от которого его глаза затуманились, а зрение по какой-то странной причине немного потеряло четкость.

— После того как он позаботился о тебе, он приготовил мне горячий тост с маслом и сыром, а потом позаботился обо мне. — Потянувшись вверх передней ногой, крупная кобыла потерла глаза и слегка фыркнула. Поднимая и опуская грудь от глубокого дыхания, она наблюдала за тем, как маленькая кобылка пытается разобраться с едой, и улыбку, которая сейчас была на ее морде, можно было описать только как "довольную".

Протянув копыто, Копперквик окунул его край в миску своей дочери…