Весеннее обострение

Глава 30

В предрассветные часы на кухне было тихо, и зевающий Копперквик с удовольствием вспоминал дни, когда он спал. Эсмеральда пронзительно кричала, сообщая всем пони, что у нее срочное дело, и каким-то образом не испачкалась за ночь — чудеса, если такое вообще возможно. Несмотря на чистоту, она все еще была довольно ворчлива и теперь требовала флорпа, делая при этом размашистые, властные жесты передними ногами.

Если у Баттер Фадж и оставалась какая-то затаенная обида после прошедшей ночи, то она никак не проявлялась. Она пробыла на кухне совсем недолго, а затем отправилась в сарай на утренние работы. Баттермилк присматривал за пшеничным солодом, варившимся на плите. А Севилья Оранж с мутными глазами сидел за кухонным столом и пытался перечитать свои обширные записи.

— Пош? — Эсмеральда несколько раз моргнула, глядя в сторону отца, а затем издала нетерпеливый хриплый звук, когда ее требования не были выполнены.

Копперквик, не готовый к такому прямому и непосредственному требованию, уставился на дочь в полусонном изумлении, пытаясь осмыслить ее просьбу. Маленькая кобылка поджала губы и, покачиваясь, издавала небрежные чмокающие звуки. С ее губ стекала тонкая лента слюны, а в ярких блестящих глазах были видны все признаки приближающейся грозы.

— Пошелу! — крикнула она, после чего раздались еще более чавкающие звуки.

Копперквика осенило, и, когда он наклонился, произошло сразу две вещи: первая — у него страшно затрещало в шее — хруст был слышен по всей кухне, а вторая — он поцеловал свою дочь, но не смог удовлетворить ее.

— Пош! — снова потребовала она, пока отец растирал больную шею.

После второго поцелуя Эсмеральда немного успокоилась, но намек на бурю остался. Еда была необходима — немедленно. Поцелуи — или, в зависимости от ситуации, поши — умиротворения могли длиться лишь до поры до времени, а затем шлюзы распахнулись бы настежь. Копперквик попытался выпрямиться, но его позвоночник хрустнул: из-за сна с Эсмеральдой и Баттермилк в кровати он принял странные позы, отчего позвоночник искривился. Когда он сел, все затрещало, от шеи до зада, и в глазах замелькали звезды.

— Она проснулась с новым словом, — сказал Копперквик всем пони, которые могли слушать. — Я думаю… она начинает постепенно приходить в себя. Доктор сказал, что жеребята выносливы. Я чувствую себя лучше.

— Теперь нам нужно закрепить это слово. — Баттермилк отошла от плиты, подошла к холодильнику, открыла дверцу и начала доставать различные предметы. — Повторение и повторное воздействие. — Она зевнула, состроила глупую рожицу и прикрыла рот крылом. — Коппер, как ты вообще проснулся? Ты не спал дольше, чем я, читая тот учебник о прокламациях.

— Мэйнхеттэнская прокламация… — Губы Копперквика почти онемели, а мутные мысли просачивались сквозь серое вещество наверх. — Год четыреста семьдесят седьмой: город земных пони Мэйнхэттен принимает закон, гарантирующий пегасам и единорогам демократические права клана земных пони, предоставляя им право голоса на выборах мэра и в вопросах, касающихся управления городом. Это вызвало бурю возмущения в Эквестрии, высветив различные проявления неравенства, которые все еще существовали четыреста семьдесят семь лет после объединения племен. Анархисты сжигают дотла половину города Ванхувер. Единороги-сепаратисты протестуют против растущего влияния демократических кланов земных пони, утверждая, что это дестабилизирует способность аристократии эффективно править. Милитаристские фракции Клаудсдейла вводят запрет на голосование, чтобы не допустить распространения нестабильности и хаоса в своем городе. Говорят, что из-за этого инцидента отношения между племенами отброшены назад как минимум на двести лет или даже больше.

— Коппер, — голос Баттермилк стал напряженным, когда она снова зевнула, — даже я не помню всего этого.

— Учись больше, — пробормотал в ответ Копперквик, ударяя себя копытом по голове, чтобы вытряхнуть из головы последние мысли. — Встань на мой уровень, кобыла.

— Ну, уж нет! — Баттермилк надулась, принявшись накрывать на стол, и на ее лице появилась кривая улыбка. — Я займусь тобой сегодня позже, Копперквик. Ты только подожди!

Не до конца проснувшись, Копперквик не понял смысла слов Баттермилк.

У маленькой Эсмеральды был заметно вздутый животик, и она лежала на спине, полусонная, крепко прижав морковку к шее своими маленькими передними ножками. Только сейчас стало ясно, что она съела слишком много, потом продолжала есть и теперь была полна, как налитой клещ. К тому же она была суетлива и не желала, чтобы ее беспокоили, как выяснил Копперквик, добродушно потыкав в ее упругое пузико.

И снова ему напомнили, что у его дочери впечатляющие голосовые связки.

Баттер Фадж подняла флаг, и теперь, в предрассветный час, когда солнечный свет разливался по земле, как кленовый сироп, они ждали прибытия корабля. Какой именно корабль, не уточнялось, но Баттер Фадж заверила Севилья Оранжа, что у нее есть способ подбросить его обратно в Кантерлот. В остальном Баттер Фадж вела себя на редкость тихо, и Копперквик подумал, не затаила ли она вчерашнюю обиду.

Баттермилк собирала припасы для взбивания масла, и Копперквику не терпелось понаблюдать за этим. Щебетали птицы, всходило солнце, дул приятный ветерок, и у него было хорошее предчувствие. Сегодняшний день был многообещающим. Конечно, между Баттермилк и ее матерью может вспыхнуть очередная ссора, но сегодняшний день был полон надежд. Во дворе стадо коз паслось образуя защитный круг вокруг своего молодняка — крошечного, милого и очаровательного.

Вдалеке послышался звук горна, и через несколько мгновений Баттер Фадж высунула голову из сарая. Копперквик, несколько напуганный, огляделся, его глаза метались слева направо, справа налево и обратно. Затем, низко над водой, он увидел источник шума в тумане, и его рот открылся от нескрываемого благоговения.

К нему, плывя по воздуху, приближался самый большой дирижабль, который Копперквик когда-либо видел в своей жизни. За ним тянулся черный дым, и он не знал, насколько он длинный, но он был огромным. На палубе виднелись грифоны, корабль завис прямо над деревьями.

— Что это за кровавый Тартар? — воскликнул Копперквик.

— Эй, это явно эквестрийское изобретение, — сказала Баттер Фадж, пробираясь через двор, — грузовой транспорт-фабрика. Обычное явление в дельте. Лучше бы ему увидеть мой флаг, а то я его за клюв возьму.

— Но что это?

— Эй, Коппер, ты что, еще не проснулся? — Баттер Фадж улыбнулась, с добродушным видом, и хихикнула. — Это грузовой транспорт-фабрика. Это целая фабрика, которая летает. Этот, в частности, перерабатывает ракообразных, рыбу и прочее и превращает их в замороженные блюда, пока летит в Кантерлот. Он также перевозит мои молочные продукты на рынок. Капитан Голдфрост — хороший малый.

Копперквик в растерянности уставился на судно, все еще озадаченный его огромными размерами. Оно было больше, чем остров Баттер Фадж, или казалось таковым, поскольку было и широким, и высоким. Корпус был металлическим, немного ржавым, а по бокам открывались две массивные двери, из которых виднелась стрела крана.

— Вся Эквестрия голодала бы без грузового транспорта-фабрики. Нужно накормить миллионы ртов, а еда нужна от побережья до побережья. Это отличная идея — перерабатывать ее по мере транспортировки. И когда она прибывает, она свежая и вкусная. А теперь, если ты меня извинишь, у меня есть дела и несколько тонн сыра, которые нужно отправить.

Парящее над головой судно было высотой не менее пяти-шести этажей и, возможно, вдвое меньше в ширину. Из задней части судна вырывалось огромное количество загрязняющих веществ в виде огромных чадящих вспышек, ритмичных всплесков, которые происходили примерно каждые четыре секунды. При открытых раздвижных дверях была видна часть внутреннего пространства — огромный грузовой отсек, заполненный деревянными ящиками и глыбами льда. Грифоны летали внутри корабля, а один грифон спустился вниз, чтобы поговорить с Баттер Фадж.

Сыр поднимали с помощью крана, а деревянные поддоны опускали вниз, чтобы заменить те, что забрали с сыром. К ужасу Копперквика, Баттермилк собирала приплод, и он догадывался, что произойдет дальше: сосунки потребляли ресурс, который был нужен Баттер Фэдж для производства сыра. Таков был порядок вещей, такова была жизнь.

Когда два грифона с сетями полетели вниз, Копперквик быстро повернулся и посмотрел в другую сторону. Он услышал блеяние, мычание, жалобные звуки протеста, сопровождаемые криками козлят. Это было ужасно, и он попытался не думать о собственной дочери, но не смог. Баттермилк, похоже, выросшая на ферме, имела гораздо более черствое сердце и была сделана из более прочного материала, чем он.

Некоторые вещи были просто слишком ужасны, чтобы быть их свидетелем.

— Ои, мистер Оранж. — Баттер Фадж широко ухмылялась и казалась весьма довольной собой. — Мистер Оранж, я поговорила с капитаном Голдфростом, и у него есть для вас место и койка, так что он согласен его предоставить. Никакой платы. Но если вы ищете работу, то она найдется. Он согласился отвезти вас в Кантерлот и высадить в целости и сохранности.

— Спасибо, миссис Оддбоди. — Потрепанная зеленая фетровая шляпа Севильи затрещала от шального порыва ветра, но так и осталась на голове. Удивительно, что шляпа не превратилась в лохмотья, а под ее рваным, потертым околышем виднелась озорная улыбка Севильи. — Спасибо, что приняли меня как гостя.

— Извините за неудобства. — Баттер Фадж выглядела искренней и, подняв одно копыто, похлопала своего товарища земного пони по шее. — Продолжайте усердно работать, мистер Оранж. Это все, что у нас, земных пони, есть. Если упорно трудиться и немного везения, то, надеюсь, все само собой образуется. Когда вы не смотрели, я попросила Бизи положить в ваши сумки несколько бутербродов с сыром.

— Спасибо еще раз, миссис Оддбоди.

Почувствовав легкую грусть, Копперквик наблюдал за тем, как два земных пони стояли шея к шее, чтобы попрощаться, а когда они отошли друг от друга, он подошел к ним, чтобы сказать что-то свое. Похоже, Баттермилк в этот момент пришла в голову та же мысль: когда они с Баттермилк двинулись в сторону, Баттер Фадж потрусила прочь, исчезнув за дверями сарая.

За дверями сарая слышалось грустное блеяние коз.

— Вы нашли свою историю, мистер Оранж? — Баттермилк стояла рядом и смотрела сквозь очки с совиным выражением лица, что очень нравилось Копперквику.

— Да, — ответил Севилья, — спасибо, мисс Оддбоди.

Повернув уши назад, Копперквик прислушался, нет ли звуков тревоги его дочери, ведь она была одна на крыльце и дремала за завтраком. Когда ничего не было услышано, он дружелюбно кивнул своему товарищу земному пони:

— Удачи, мистер Оранж.

— Мистер Квик, когда вы остепенитесь и женитесь на этой симпатичной пегаске, постарайтесь связаться со мной. Я с удовольствием напишу продолжение истории со счастливым концом. Мир нуждается в счастливых концовках, если хотите знать мое мнение.

Улыбаясь, Копперквик почувствовал, как Баттермилк прильнула к нему, и ее перья защекотали его переднюю ногу:

— Полагаю, ты планируешь сделать все возможное в Кантерлоте?

— Да. — Серьезный желто-оранжевый земной пони выглядел немного подавленным, но его натянутая улыбка не сходила с лица. — Кантерлот — город, нуждающийся в правде. Сердце нашей страны хранит много тайн, и есть истории, которые нужно рассказать. Иногда кажется, что расстояние между Мэйнхэттеном и Кантерлотом — целый мир. У меня есть несколько безумных идей, например, создать национальное информационное агентство… бюро, которое следит за соблюдением правил… стандартов… и за тем, чтобы говорить правду. Я надеюсь стать не просто репортером… Я хочу, чтобы весь мир помнил меня и знал мое имя. Я хочу, чтобы правда была моей отличительной чертой, а честность — моей визитной карточкой.

Грифон приземлился, ожидая с безукоризненной вежливостью, и Копперквик понял, что пора прощаться. Помахав ногой, он сказал:

— Увидимся в Кантерлоте, мистер Оранж. Если вам когда-нибудь что-нибудь понадобится, хоть что-нибудь, вы знаете, где меня можно найти.

Вытянув крыло, Баттермилк помахала ему и храбро улыбнулась Севилье Оранжу.

Севилья помахал в ответ, затем, повернувшись, отошел и рысью направился к тому месту, где стоял грифон, ожидая, когда его поднимут на грузовой транспорт-фабрику. Грифон взмахнул крыльями и с большой осторожностью поднял Севилью Оранжа вместе с его сумками. Копперквик наблюдал за тем, как грифон поднимается, вздымая широкие крылья, и в мгновение ока Севилья исчезает через боковые двери огромного дирижабля.

Копперквик надеялся, что Севилья Оранж найдет то, что искал.