Не пытайтесь покинуть Омск. Ну, пожалуйста…

1. Её зовут Оленька

Старый дом на две квартиры по соседству давно пустовал.

Помню, ещё когда был маленьким, его целиком занимала большая семья: бабушки с дедушками, их дети, внуки. Потом, со временем, они один за другим подались в город, пока не осталась одна баба Люба. Управляться с такой доминой в одиночку она не могла и жила, по сути, в одной комнате из почти десятка — даже межкомнатные двери заколотила, чтобы зимой не отапливать лишнего. Мои мама с папой помогали ей: то дрова наколоть, то в магазин за продуктами и лекарствами сходить; бывало, что подвозили её на собственной старенькой чёрной Волге в райцентр.

А три года назад баба Люба преставилась в возрасте более ста лет. С тех пор дом стал ничейным, хотя и условно. Вроде бы приезжали наследники, делили, пытались продать, даже скандал какой-то случился; с грехом пополам его выкупила районная администрация, и на том жилище опустело окончательно.

До нынешнего лета.

Сначала одна половина дома обрела новых хозяев, а я — нового одноклассника Славу. Для нашей небольшой деревни пришлые стали новостью чуть ли не международного масштаба. Надо сказать, новоиспечённые соседи не подвели местных кумушек, оказавшись охочими на разговоры.

— Это ты подожди, скоро ещё дядь Серёжа с тётей Светой приедут, — сказал мне Слава, когда я водил его по местным достопримечательностям. Коих было немного: места, где можно купаться, огромный камень у водопада местной речушки, в честь которой называлась наша деревня, и конечно же местный «лес» на две берёзы и три сосны, промеж которых даже заблудиться нельзя. — Мы-то сразу подхватились, а у них там с документами нелады из-за Ольки… это так их девчонку зовут. Она у них с особенностями.

— Психичка, что ль? — хмыкнул я, одновременно начав прикидывать, чем обернётся для меня соседство с «особенной» девчонкой. Если просто с физическими уродствами, то ничем, а вот от слабоумной можно ожидать неприятностей.

— Не, приёмная она, — отмахнулся Славка. — И все аж трясутся, чтоб она об этом не узнала. Чёс-слово, уржаться можно, там ж всё сразу ясно.

— А что именно?

— Да сам увидишь. В целом, она ничего так, хотя учится на два класса младше нас.

— На два… это сколько ей там лет получается? Четырнадцать, пятнадцать?

— Не, шестнадцать ей недавно стукнуло, — мотнул головой Слава. — Она меня чуток больше, чем на год младше.

Всё-таки слабоумная или буйная. Не представляю других вариантов, по которым в шестнадцать лет только в восьмой класс идёшь.

Очаровательно: самое буйство гормонов плюс какое-либо уродство — «весёлая» жизнь для окружающих.

Терпеть не могу, когда от меня что-то утаивают: в голове словно открывается сосущая дыра, пытающаяся собрать как можно больше информации. Собрать досье, разложить по воображаемым полкам. Что досаднее всего, я видел по лицу этого увальня, как его прямо-таки распирало выложить всё на духу. Но он крепился, а это могло значить, что ему строго-настрого запретили трепаться.

— А чего вы разом уехали? — решил подойти я с другого бока. — Эвакуированные, что ль?

Признаюсь, на следующий эффект я не рассчитывал: парень чуть не споткнулся об совершено ровный ковёр травы, по которому мы шли, и уставился на меня полными ужаса глазами.

— Ты как догадался? — просипел он.

— Да это по тебе видно, — хмыкнул я, импровизируя на ходу. — Так что случилось-то?

Оглянувшись по сторонам — до деревни километра полтора и ни души, кроме нас — Слава придвинулся ближе и понизил голос:

— Мне велели говорить, что переехали из-за закрытия школы, но на самом деле да, нам сказали оттуда уезжать. Мы ж из-под Омска, и там нашу деревню и ещё соседний посёлок расселять стали. А нахрена — непонятно. Вроде как в соседней области новую атомную станцию испытывали, и она чем-то в нашу сторону пыхнула, но это гонят. Не, говорю тебе, это у нас там, скорее всего, или нефть нашли, или какую-нибудь секретную ракетную базу решили построить.

Рассказы его родителей тоже не добавили ясности. Нет, они разговаривали много, но по фактам на удивление скупо. Мне удалось уяснить только, что после того, как их деревеньку официально объявили покинутой территорией, они переехали сюда, чтобы и дальше жить привычной деревенской жизнью со всеми её прелестями: работать в огороде летом, заготавливать дрова по осени и оными же топиться зимой, а попутно — чистить снег и пытаться не утонуть весной от очередного паводка. Романтика, мать её!

Правда, оставалась одна несостыковка, которую, кажется, заметил только я: кто нашёлся столь щедрый, что массово скупал дома на расселяемых землях — причём не за бесценок, а за столько, чтобы хватило и на довольно дальний переезд, и на обустройство на новом месте? И не только жилые дома: Слава обмолвился, что их школу знатно отремонтировали прямо перед его отъездом, а теперь она отойдёт непонятно кому. Конечно, на Руси-матушке чего только ни видывали и ни творили, но по моему мнению, вот так в открытую продавать здание школы — полная наглость. Часть социальной инфраструктуры или как там правильно называется.

---

Время шло. Уже июнь закончился, Славка влился в нашу ребячью гурьбу — а вторая половина окон в доме напротив так и оставалась тёмной. Мне даже следить специально не нужно было: из моей комнаты открывался вид на крыльцо в общие сени, больше напоминающие застеклённую веранду, так что я невольно мог наблюдать за жизнью соседей.

И всё-таки знаменательный момент вселения новых жильцов я пропустил. Расслабился и с преступной небрежностью наслаждался каникулами, купался в местной речушке и в целом бездарно проводил свободное от прополки и полива грядок время.

Поэтому меня откровенно застали врасплох, когда в один знойный июльский вечер вторая семья переселенцев пришла с нами знакомиться. Несколько секунд я таращился на лошадь, которую они привели с собой. Маленькую лошадь, с какой-то стати одетую в блузку и длинную юбку с вырезом для хвоста.

Лошадь застенчиво смотрела на меня неожиданно большими глазищами.

— Знакомьтесь, это Оленька.

«Вот живут же люди», — подумал я и даже успел подумать, что новым соседям придётся срочно строить конюшню или хотя бы навес, где могла бы находиться эта пони. Из более-менее сохранившихся построек во дворе остался только дровник, да и тот покосился.

— М-м-м… здравствуйте, — губы пони задвигались, выговаривая слова неожиданно приятным девичьим голоском.

И меня озарило, что это и есть наша новая соседка.

Разумная, говорящая совсем как человек, только пони.

---

Правду говорил Слава: «Уржаться можно». Я бы сказал, что испытал не стыд даже — стыдобищу испанскую, пока слушал болтовню моих родителей и «мамы» Оленьки.

Все мы, как полагается при знакомстве, собрались на большой кухне за чаем, вареньем и свежевыкачанным мёдом, что плавно перешло в ужин. Болтали, в основном, мои родители и «мама» Оленьки, я же сидел и запоминал, аки попавший на секретное совещание разведчик. И заодно ловил на себе взгляды кобылки, которая по-собачьи сидела на положенной на пол подушечке и боком прижималась к ноге своего «отца»: немногословного мужика, который заговаривал, только когда к нему обращались. Поступал он мудро, на его месте я тоже не пытался бы перебить обильный словопоток изо рта жены, ради собственных же нервов. Он всё вертел в руках толстую самокрутку, сдерживаясь закурить немедленно или выйти на улицу и закурить уже там — создавалось ощущение, что он просто забыл с собой спички. Ну и старался произвести какое-никакое первое впечатление.

Услышал я довольно многое: и о том, как были Оленькой беременны, и как Оленьку рожали, и прочие истории из младенчества. Порой «мама» девчонки увлекалась и путалась в мелких деталях; даже если бы Слава ничего мне не рассказал, сейчас я всё равно бы сделал стойку. Сама Оленька всё это время деликатно похлюпывала из кружки, которую невесть как удерживала донцем на копыте.

Какой-то смысл в потоке женской болтовни появился после того, как девчонке в рассказе исполнилось три года, и она стала новопони. Несостыковки сразу прекратились — зато появился главный вопрос: с какого ляда Оленька вообще превратилась в кобылку. Но ничего внятнее «так надо было» я не услышал.

Решив, что дань вежливости отдана, я потихоньку ретировался из кухни; за что люблю сидеть у самого выхода, так за возможность уйти, когда пожелаю, порой незаметно.

Закрывшись у себя в комнате, я сразу вышел в интернет.

Персональный компьютер в деревне имелся у немногих. В том числе и у меня, с доступом ко всемирной сети через беспроводной модем телефона по дешёвому и чрезвычайно медленному тарифу. Ограничение в скорости, впрочем, было не из-за тарифа, а из-за ужасного качества связи мобильного телефона, работающего у меня модемом и висящего на гвоздике в специально подобранном месте, где сигнал ловился лучше всего. Но для моего любопытства это не стало преградой. Однако после часа поисков я вынужденно признал, что ничего конкретного про новопони нигде не сказано. Нашлись всего-то несколько мыльных фотографий в СМИ и подзаконный акт, приравнивающий «превращенцев» к людям и дающий равные права и обязанности.

Последний я честно прочитал от корки до корки. Продираться через бюрократические формулировки было то ещё мучение, но — эй! — кто был в числе победителей какого-то юридического всерайонного конкурса и в качестве награды примерил судейскую мантию и в таком виде моя фотография вышла в районной газете? Правда, тогда же я успел посидеть в клетке на месте обвиняемого — в шутку конечно же — и поприсутствовать на настоящем суде. Плюс послушать истории настоящего судьи как легко выносятся решения суда. И решил для себя, что уголовные правонарушения лучше не совершать — уж слишком большой разброс наказаний. И ещё окончательно понял, что быть юристом, как мой старший брат, или ещё кем-то похожим — точно не моё, хотя бюрократические тексты меня по-своему привлекали.

Как бы то ни было, для меня внезапно открылась настоящая «информационная дыра», касающаяся практически всего, связанного с разумными копытными. Нет, теперь я достоверно знал, что лет тридцать назад в России появились разумные пони из параллельного мира, следом за ними — новопони. И на этом всё.

Классический трюк: если хочешь что-то спрятать — положи на видное место. Так обстояло и с пони: их существование признавалось, но не обсуждалось. И ведь сработало! Даже я со своей ненасытностью к познанию того, что для моих ушей не предназначено, до сих пор не интересовался подобным. Мол, ну существуют пони, что такого?

Я почувствовал, что во мне поднимает голову огромный монстр, который хочет сделать «ням» новой информации. Кто я такой, чтобы отказывать своему старому другу?

---

Поначалу Оленька редко выходила на улицу, разве что шустрой мышью до уличного туалета и обратно. А если и выходила по-настоящему, то мы с ней пересекались редко, пускай и жили по соседству. Да и разговаривали не особо: так, здоровались и прощались — игнорировать соседей в деревне не было принято.

Хотя в чём-то её можно было понять: почти все взрослые в деревне тут же окрестили её «инопланетянкой», а мелкая детвора прямо-таки дежурила неподалёку день-деньской. Надо отдать Оленьке должное, она стойко выдержала оборону в первые дни и начала высовывать нос из дому только тогда, когда страсти поулеглись.

Признаться, до неё мне дела было ровно столько же, сколько до какого-нибудь занимательного факта вроде того, что летучие мыши-вампиры не могут жить без крови больше двух суток. У меня оставалась ещё середина лета перед десятым классом, и я откровенно маялся от ничегонеделания. Отчасти из-за этого мне в голову пришло заняться очередной попыткой себя убить собрать из радиокомпонентов чего-нибудь высоковольтное и потенциально смертельное. В этот раз этим «чем-нибудь» стал умножитель напряжения, которым можно будет зажигать сгоревшие метровые палки люминесцентных ламп, пару которых я нашёл на мусорке за школой.

Должно быть вы уже догадались, что во время школьных каникул я почти не общался ни с кем, предпочитая общество самого себя.

Усилия нескольких дней не могли не принести плоды: всё-таки физика рулит. Поделка заработала, яркий холодный свет заполнил комнату — я получил себе хороший источник освещения по цене мусора со свалки. Осталось только упаковать схему в корпус, нормально спаять и подвесить на стену повыше от посторонних рук: даже после выключения конденсаторы могли долго хранить смертельный заряд. В схеме, разумеется, наличествовали и предохранители, но это больше от аварийных коротких замыканий, и шунтирующие мегаомные резисторы, через которые в выключенном состоянии будет стекать накопленный электрический заряд, но от этого менее смертельным поделие не становилось.

Сейчас поделка была разложена поверх кровати, на стол она не влезала, а покрывало вполне было диэлектриком. В это время в открытую дверь комнаты постучали, затем заглянула мама.

— Антон, тебя можно?

— Да, — после удачного опыта настроение у меня было вполне благосклонным. Приподняв сварочные очки на лоб, я повернулся к ней — и замер, увидев выступающий из-за косяка характерный кончик конской морды.

— Тут Оленька попросилась к тебе зайти. Она говорит, что это ненадолго…

Знаете, вот не люблю, когда кто-либо заявляется ко мне незваным: очень уж это напоминает «объявление без предупреждения». И мама об этом прекрасно знает, как и о том, что я и взрослого могу послать в пешее эротическое, не говоря уже об более младшевозрастных.

— Ну, пусть попробует, — хмыкнул я, очень выразительно глянув на неё.

Клянусь, я по кончику носа увидел, как кобылка напряглась. Да и мама поджала губы. Но со мной такие фокусы не прокатывают: никогда не испытывал уважения к старшим просто из-за возраста. У меня было много друзей среди взрослых, в том числе и пара учителей из школы. Последним я даже помогал печатать и оформлять учебную документацию — разумеется не забесплатно.

Поэтому сейчас я ждал весомого аргумента в пользу того, почему я должен впустить к себе постороннего.

— Разрешите мне, — нарушила напряжённую тишину пони, подойдя ближе и показавшись в проёме по передние плечи. — Мне нужна помощь умного человека. И в школе посоветовали обратиться к тебе.

Она посмотрела на меня своими глазищами в упор. И дважды быстро сморгнула.

А лесть, хоть и грубая, даже со мной иногда срабатывала.

Выдержав паузу, я кивнул:

— Ладно, заходи.

Замешкавшись, Оленька всё-таки ступила внутрь, тихонько цокая копытцами. А я прошёл мимо и тут же закрыл дверь, напоследок переглянувшись с матерью.

После этого я уселся на стул, кобылка уселась на ковёр напротив. Лампа так и светилась на кровати, я лишь попросил к ней не подходить.

Несколько секунд я просто рассматривал её. Вблизи она действительно походила на настоящую пони, но лишь общими очертаниями. Обычные лошади таких размеров напоминали пузатенькие колобки на копытцах из-за крупной грудной клетки. Оленька же со своим узким торсом была ближе к человеку, которому вздумалось встать на четвереньки и отрастить себе лошадиные ноги. Вот только и они у новопони отличались — по крайней мере передние: никаких раздутых суставов на передних ногах, которые при этом всё же как-то сгибались, словно у неё всё же были локти, как у людей.

И морда у неё далеко не лошадиная: не составляет одно целое с головой, и переход между носом и лбом виден отчётливо, отчего «морда» превращается в симпатичную «мордочку». А масть — мышастая: серая с голубоватым отливом, как у русской голубой кошки. Тёмно-блондинистая грива уходила по шее до лопаток, ниспадая на лёгкую футболочку. Глаза у неё оказались под стать шёрстке: серовато-голубые, как озёра по осени.

— Итак, — сказал я, слегка удивившись накрывшему меня приступу лирики. — Я слушаю.

— Мне нужно, чтобы ты помог мне с математикой, — на одном дыхании выпалила Оленька.

Хорошо, признаю: ей удалось меня удивить.

— С какой стати?

— Мне в вашей школе дали тест, — тихонько всхрапнула пони, — чтобы понять мой уровень знаний и всё такое. И решить, оставлять меня на второй год или нет. Получилось так, что для восьмого класса у меня в целом всё нормально, кроме математики. Она мне никогда толком не давалась. Директор предложила, чтобы я походила на дополнительные занятия к математичке, но та подняла крик… в общем не согласилась.

Кобылка скривилась, а я удивился: с нашей учительницей математики я дружил. Предмет она знала твёрдо и, рассмотрев во мне способности, частенько подбрасывала дополнительные материалы. Уж чего-чего, а ксенофобии я от неё не ожидал.

Что ж, это лишний раз доказывает, что не существует идеальных людей.

— Тогда директор сказала, чтобы я обратилась к тебе, — закончила Оленька. — Потому что ты самый умный человек во всей школе после учителей.

Некоторые учителя в моей школе тоже не отличались широтой знаний, но это мнение я придержал при себе. Вместо этого задумчиво посмотрел на ждущую ответа кобылку.

Всё-таки знать школьный предмет и уметь объяснять его — две большие разницы. И желания терпеть чужую тупость у меня было немного: если человек не понимает, что ему говорят, со второго раза, то не поймёт никогда; в лучшем случае просто зазубрит и будет повторять как попугай, без проблеска мысли в стеклянных глазах.

— Я уже спросил, — повторил я, — с какой стати мне тебя учить?

Пони нахмурилась.

— Послушай, я думаю, мы сможем расплатиться…

— Не расплатишься, — скрестил я руки перед грудью. Если не хочешь браться за что-то и при этом — терять лицо, заставь другую сторону отказаться самостоятельно.

Смешавшись, кобылка подумала — и назвала цену, в которой я узнал обычную таксу у учителей в нашей школе. Звучало неплохо, но опять же…

— А кто сказал, что мне нужны деньги? — наклонившись вперёд, я опёрся локтями о колени и положил голову на ладони; и пока кобылка опять хмурилась, сказал негромко, но отчётливо: — Хочу трахаться. Вот моя цена за помощь с математикой.

Решение мне показалось гениальным: в меру грубым, чтобы кобылка отказалась, и в меру непристойным, чтобы она не растрепала кому-либо. Лицо даже не пришлось специально удерживать серьёзным.

Округлившиеся глаза Оленьки стали ещё больше, а в отвисшем рте мелькнули белые зубки. Её уши при этом почти спрятались в гриве, а хвост с шуршанием обернулся вокруг задних ног.

Мне же оставалось только расслабиться и дожидаться, когда она встанет и, неловко попрощавшись, уйдёт. Всё равно к началу учебного года всё забудется, и можно будет свести всё к пошлой шутке. А если она затаит на меня смертельную обиду, то даже лучше, не будет больше приходить с подобными просьбами.

Но после минуты тягучего молчания Оленька встала и медленно двинулась вперёд. Вот только мой мозг не сразу отметил, что двинулась она не к выходу, а чуть в сторону — ко мне. Встала вплотную, и теперь уже мне пришлось бы впору прижимать уши, потому что пони оказалась крупнее меня.

— Я согласна, — медленно сказала она. Быстрым движением нырнула головой вперёд, и я почувствовал мягкие губы на своих.

Раздался тихий «чмок».

Чё?!

2. Разговоры-разговоры-разговоры

Здравствуйте, меня зовут Антон, и я зануда. *звуки апплодисментов*

А ещё я ненавижу неопределённые ситуации, итоги которых не могу предсказать. Лучший способ меня напугать — вызвать к директору школы и не назвать тему разговора. Впрочем, с директрисой мы были если не друзьями, то хорошими знакомыми. В деревнях и посёлках, где каждый на виду у каждого, можно при желании «скорешиться» даже с сельским главой. Но пока что мне хватало знакомства с Тамарой Львовной. Мы условились: если уж она меня вызывает, то предупреждает, зачем. Или просит «помочь с компьютером», если хочет обсудить что-либо, не предназначенное для лишних ушей. Так что напугать меня могло не многое.

Но ситуация с Оленькой полностью выбила меня из колеи.

Признаюсь: я чуть не завизжал по-девчоночьи: «Спасите, насилуют!».

Кое-как мне удалось взять себя в руки и с деланной нагловатой ухмылочкой назначить встречу у неё дома спустя пару дней. А заодно подготовиться, но не только для занятия математикой.

Мне остро захотелось посоветоваться.

Поэтому тем же вечером, распрощавшись с Оленькой, я двинулся к своей Номер Один.

Вообще её зовут Женька, и для многих одноклассников она «своя в доску». Да и выглядит как паренёк: худенькая, с коротким рыжим ёжиком, вечно одевается в мешковатые штаны и просторные футболки.

Для меня же она была именно Номером Один. Хотя парнем и девушкой нас можно было назвать с натяжкой: скорее уж мы были очень близкими друзьями — насколько можно, если не запрыгивать в койку.

Вот и сегодня я завалился к ней без предупреждения. Просто зашёл во двор, грохнул по косяку пару раз — дверь и открылась, явив курносое личико и короткий ёршик волос.

— Тоха.

— Женя, — в тон ей ответил я.

— Айда, — дёрнув плечом, она посторонилась, пропуская меня.

Росла Женька в типичной однополой семье: с мамой и тремя младшими сёстрами; отец её давным-давно ушёл в город, да так и не вернулся, уж не знаю точно, но, вроде бы, деньги до сих пор регулярно присылал. В иное время от назойливого женского внимания просто спасу не было; сегодня же в доме стояла тишина.

Поэтому мы без помех прошли в дальнюю комнату, где я привычно уселся по-турецки в кресле в углу, моя Номер Один тут же уселась на полу спиной ко мне и откинулась назад, прислоняясь головой к животу.

— Мамка с сеструхами уехали в город за шмотками и учебниками, скоро будут, — сказала она.

— Я ненадолго, мне поговорить только, — я беззастенчиво запустил руки ей под футболку, лапая её животик — его и только его. Конечно, можно было запустить руку повыше или пониже, насчёт чего Женька явно не собиралась возражать, но слишком уж это было просто. Покувыркаться с девчонкой в постели любой может, а вот получать удовольствие от прикосновений к животику надо уметь.

— Говори, — точно кошка мурлыкнула Номер Один, откидывая голову назад и смотря мне в лицо из-под прищуренных век.

— В общем, я трахну кобылу.

— Хмм? Ты про Нинку, что ль? Она ж такая страхолюдина, что я даже не ревную…

— Нет, настоящую кобылу, — вздохнул я.

Теперь Женька удивилась: распахнула глаза, и моргая, уставилась на меня. И не сводила взгляда всё время, пока я честно пересказывал, как ненароком согласился помочь Оленьке с уроками по математике и за какую оплату.

И я тоже не мог отвести взгляд — это было бы признанием вины.

В этой чёртовой деревне абсолютно невозможно удержать что-либо в тайне. Все всё видят, все всё слышат. Но насчёт Номера Один я был твёрдо уверен, что дальше неё история не уйдёт.

— Ну что скажу, сам виноват, — сказала она без обиняков, за что мне всегда нравилась. — Так какая проблема-то?

— Не могу просчитать риски.

— Хм, — она слегка прикусила губу. В глазах читалось причастность к чему-то грязному и запретному. В глубине этих гла́зок прятался неординарный ум, Женька была умнее меня, по крайней мере, в некоторых областях жизни уж точно. А ещё она обладала невероятным врождённым талантом предугадывать риски. Не предсказание будущего, но нечто похожее на работу детектива. — Ну давай подумаем. Во-первых, кто-нибудь застукает вас, и от репутации скотоложца ты вовек не отмоешься. Да, она разумная, но едва ли кого переубедишь. Придётся тебе бежать отсюда, сменить имя и внешность, устраиваться на работу без образования, снимать какой-нибудь клоповник, глушить депрессию бухлом или наркотой, и хорошо, если ты до тридцати дотянешь.

Я поморщился: Номер Один утрировала, но думала в верном направлении.

— Во-вторых, тебе не понравится, ей не понравится, и вы разойдётесь, никому ничего не сказав. И в-третьих, тебе понравится, ей понравится, и ты станешь отцом жеребяток.

— Биологию никто не отменял, — буркнул я. Выходило, что меня устраивал только один вариант из трёх.

— Вообще не понимаю, что мешает тебе просто сказать, что пошутил, — Номер Один снова прикрыла глаза. — Ах да, ты же язык себе скорее откусишь, чем признаешься.

— У меня есть гордость, знаешь ли.

— Вот и трахай пони с гордостью.

— Проститутку…

— С чего это она вдруг проституткой стала?

— А как мне её называть? Послал нахуй, считай, а она согласилась.

— Может, у бедной девочки выхода нет?

— Выход есть всегда! Хочешь, не хочешь — держись! Ни капли в горло, ни сантиметра в жопу!

Да, между унижением и проблемами я всегда предпочитал проблемы. Уж лучше выйти побитым, но с ценным опытом, чем позволить кому-то сесть мне на шею.

Вот только теперь я своим же языком загнал себя в угол.

— Вот я и говорю, трахай её с гордостью, — Номер Один пожала плечами.

---

По всему выходило, что встретиться с Оленькой придётся: хотя бы для того, что прояснить всё.

Как я уже говорил, учительница математики подкидывала мне дополнительные пособия. Плюс, у меня сохранились учебники за предыдущие года. Да, уже потрёпанные, загвазданные; впрочем, покупались они тоже не новыми. На качество материала это никак не влияло.

После некоторых раздумий я не придумал ничего умнее, чем составить что-то навроде входного теста за прошлые года. Выглядело это следующим образом: я брал учебник и пролистывал его от корки до корки, выписывая по два-три случайных примера из каждой крупной темы. Когда одна книга заканчивалась, брал следующую. Под конец исписал весь двойной листочек моим ужасным почерком. Просмотрел, выругался и переписал заново, делая цифры и буквы более разборчивыми.

---

Наступил первый день занятий.

Встреча у нас была назначена после обеда; в итоге кусок не лез мне в горло, так я нервничал. Хотя постарался подготовиться достойно, проштудировав не только учебные пособия, но и официальные статьи по лошадиной анатомии и психологии и неофициальные записи на форумах зоофилов. Не самый лучший источник информации, но единственный доступный при отсутствии любого упоминания новопони в сети интернет. После чего начисто стёр историю запросов в браузере и все временные файлы на жёстком диске.

Оленька точно поджидала меня у входа: только я на деревенеющих ногах поднялся в сени и разок стукнул по фанерной двери, как та распахнулась словно от пинка изнутри.

— Привет! — куда бойчее, чем при первой встрече, воскликнула мышастая кобылка; с прошлого раза она переоделась во что-то вроде свободных шорт и маечки.

— Пошли! И не стесняйся, мама с папой на работе, — цокнув передними копытцами по полу, она посторонилась, пропуская меня в дом. Вот могут же люди! Ещё недели не прожили, а уже оба нашли работу. И ещё говорят, что в деревне работы совсем нет, хоть на кладбище ползи и рой землянку.

Хоть какое-то облегчение, что её родителей сейчас нет.

Пока Оленька вела меня к себе, я присматривался к ней, вспоминая выученные приметы. Как ни странно, в этом помогала самая базовая энциклопедия про лошадей. Пока наблюдения подтверждались. Уши чуть развёрнуты вбок, хвост мерно покачивается — похоже, в отличие от меня, кобылка ничуть не волновалась. Ну или просто умела владеть собой.

Комната Оленьки выглядела совершенно обычной: ковёр на полу, книжные полки, вполне человеческая кровать, письменный стол; разве что роль одёжного шкафа играл большой комод. И возле стола, кроме низенького пуфика, уже стоял стул специально для меня.

Первым делом я проверил дверь и с удовлетворением обнаружил на ней задвижку внутри. В противном случае даже заговаривать об «оплате» не имело смысла.

— Что-нибудь будешь? — спросила тем временем Оленька. — Чай? Морс?

— Давай мы просто не будем отвлекаться, — присаживаясь, пресёк я её попытки изображать радушную хозяйку, чтобы не тратить время. — Значит так, для начала я сделал для тебя небольшое задание, чтобы оценить твои способности вообще. По каким темам провалишься, с тех и начнём плясать.

— Ну… хорошо, — дождавшись, когда я выложу листок, кобылка подошла и посмотрела на него. Затем дотронулась кончиком копыта и перевернула; бумага следовала за ним, точно наэлектризованная. Занятный фокус.

— Занятия будут длиться по часу. Вполне хватит, чтобы объяснить одну тему и закрепить её упражнениями, — продолжал я. — Если не понимаешь — говори сразу, а не опускай потом глаза и не говори, что девочка и в циферки не можешь.

— Да уж понятно, — всхрапнула Оленька. Её уши на секунду повернулись назад. Злость, недовольство?

— И последнее, — я снова, как накануне, наклонился вперёд, опираясь локтями на колени. — Насчёт оплаты. Хочу понять, правильно ли мы поняли друг друга. Люблю точность, знаешь ли.

Вот теперь её уши прянули вниз, точно две пытающиеся спрятаться в гриве мышки. Посмотрела в сторону, потом на меня, тихонько сопя при этом.

И… это что, румянец? Как шёрстка на щеках вообще смогла покраснеть?!

— Понимаешь, я сначала решила, что ты шутишь, вот и пошутила в ответ, — сказала она негромко. — А потом думала, думала… просто ты так серьёзно всё говорил… вот и решила, почему бы и нет.

Она шаркнула копытцем по полу.

— Деньги в семье есть, это не проблема, но… твой вариант мне нравится. Так что да, я согласна. Ты учишь меня математике, а взамен можешь заниматься со мной сексом. Я никому не скажу, — добавила она, потупившись.

— Понятно, — сказал я, стараясь не спасть с лица; мысленно я вообще орал от собственной тупости. — Но всё-таки, почему?

— Ну… это как с конфетой. Ты хочешь съесть конфету не потому, что тебе не хватает чего-то в организме, а просто потому, что любишь конфеты. Вот и я захотела… попробовать на вкус.

Нет, я поторопился, назвав Оленьку проституткой. На самом деле она была грёбаной нимфоманкой. О чём вообще можно говорить с людьми… и с пони… которые идут на поводу у своих желаний?

— Ладно, — медленно сказал я. — Тогда договоримся так. Час я занимаюсь с тобой, а потом ты полчаса оказываешь мне… ответную услугу. Устраивает?

Дождавшись ответного кивка, я секунду помедлил и тоже кивнул:

— Тогда приступай.

Спустя минуту я узнал, что пони писала, зажав ручку ртом — то ли не была обучена письму другим способом, то ли не могла удерживать тем статическим электричеством более тяжёлые предметы, чем лист бумаги. В любом случае — чёрт побери! Почерк у неё оказался в разы лучше моего! Может, тоже научиться писать ртом?

Будильник на столе тикал, чиркала ручка по бумаге, а я старался не отвлекать Оленьку. По себе знаю, как важно сосредоточиться. Да и вряд ли она могла отвечать, пока рот у неё был занят. Так что сидел я рядом на дополнительном стуле и помалкивал. А заодно снова разглядывал кобылку.

Казалась ли она привлекательной? В каком-то смысле — да: конские черты в ней удивительным образом мешались с человеческими, причём обе стороны дополняли друг друга. Но настолько ли привлекательной, чтобы можно было её хотеть?

А считала ли она привлекательным меня или других людей? Ведь с какой-то же стати она согласилась на это. Хотя пока что все её объяснения сводились к одному слову: любопытство.

Надо сказать, мне тоже было любопытно. Любопытно получить опыт репетитора, я имею в виду. Всё-таки учиться мне оставалось два года, а дальше у меня запланированы поступление в вуз, переезд в город — и всё это требует денег. И репетиторство казалось неплохим решением; уж куда лучше, чем каждое лето ездить в райцентр и устраиваться разнорабочим на полставки на фабрику по производству дверей.

Поэтому Оленька была моей «пробой пера».

— Антон, у меня всё готово. Антон?

— А? — я встрепенулся и понял, что неподвижно смотрел куда-то в стену. Оленька сидела рядом и подпихивала копытцем ко мне листочек бумаги.

Проверка теста много времени не отняла.

Всё оказалось не так уж плохо: всего лишь отдельные провалы. Однако эти провалы начинались с пробелов в давних темах, ещё уровня шестого класса. По сути, кое в чём Оленьке придётся нагонять два года.

Ну что ж, заодно и сам повторю этот материал. Всяко больше пользы, чем от просмотра очередного телесериала по телевизору.

— В целом, всё ясно, — сказал я кобылке, которая поджимала хвостик и до сих пор старалась на меня не смотреть. — Кое-что придётся основательно подтянуть, но ничего прямо-таки катастрофического не вижу.

Напряжённые плечи Оленьки опустились, раздался тихий вздох облегчения. Посмотрев на меня, она улыбнулась, отчего выражение мордочки стало ну почти человечьим.

— Я уж подумала, что ты меня дурой назовёшь.

— Не напрашивайся на комплименты. Есть над чем работать.

— Ясно… когда тогда встретимся в следующий раз?

— Давай послезавтра, в это же время. У меня, — мотнул головой в сторону окна. На своей территории я чувствовал себя увереннее. К тому же мои родители знали, когда ко мне можно и нельзя заходить, а вот родители Оленьки — нет. И объясняться с ними не хотелось; вообще не люблю кому-либо что-либо доказывать, в чём-то убеждать. Собеседник либо согласен со мной, либо нет — но в таком случае идёт в пешее эротическое.

Взяв листочек, я поднялся — и почувствовал, как мне в бедро ткнулось копытце. Когда я повернулся, то наткнулся на слегка смущённый взгляд кобылки.

— А как же оплата? — тихонько спросила она.

Вот чёрт! А ведь была надежда улизнуть и покончить с этой темой. Тем более, что я до сих пор не определился, как вообще отношусь к этому.

А юлить и идти на попятную — не в моём стиле.

— А разве мы сегодня час прозанимались? — попытался найти я достаточно весомый аргумент.

— Нет, всего сорок минут, — глянула на часы Оленька. — Тогда… тебе двадцать достаётся?

— Да что можно за двадцать минут успеть-то, — я уже сам себя презирал.

— Давай хотя бы… поцелуемся. А там… как получится?

Мы с пони замерли напротив друг друга. Я лихорадочно соображал, как достойно выйти из положения. В какой-то момент мне показалось, что в голову пришла дельная мысль, и я открыл рот, одновременно потянувшись рукой, чтобы одёрнуть футболку.

Оленьке моё движение явно показалось приглашающим жестом.

В следующую секунду её тело поднялось на дыбы — и я чуть присел от тяжести лёгших мне на плечи передних копыт. А голова кобылки очутилась чуть выше моей.

И она снова поцеловала меня.

Мне уже доводилось целоваться с девчонками, особенно с Номер Один. И поцелуй Оленьки почти ничем не отличался: мягкие тёплые губы накрыли мои, чуть надавили. Потом по ним юркнул тёплый кончик языка.

И я сам не заметил, когда открыл рот навстречу.

3. Моя простыня…

Всё дело было в попавшейся под ноги кровати.

Когда Оленька отстранилась от меня, наши губы остались мокрыми от неумелого слюнявого поцелуя — как у каких-то малолеток, уединившихся в укромном уголке. Я с трудом подавил позыв утереться, но эта мысль, похоже, явственно отразилась на моём лице, потому что кобылка смутилась, прижав ушки. Затем её взгляд потвердел, она вскинула голову и, явно намереваясь всё исправить, снова потянулась ко мне вытянутыми в трубочку губами.

Я попятился от неё как чёрт от ладана, жалея о том, что согласился.

Оленька подвинулась следом за мной.

Я отодвинулся ещё дальше, пытаясь выскользнуть из-под лежащих на плечах копыт. И вот тут-то упёрся голенями в край кровати. А Оленька как раз сделала шажок вперёд.

Небольшого толчка хватило, чтобы опрокинуть центр масс за точку опоры. Иными словами, я покачнулся и брякнулся навзничь на кровать, раскинув ноги. Встать не успел: кобылка тут же напрыгнула и плюхнулась сверху, мешая подняться.

— Да не спеши… таймер дай поставить, — проворчал я, шаря в кармане в поисках мобильного телефона.

Своего я добился: от неожиданности кобылка фыркнула, но ослабила натиск.

Это позволило мне вытащить таки телефон и, повернув экранчик к мордочке пони, демонстративно выставить на обратный отсчёт восемнадцать минут.

— Зануда, — засопела Оленька.

— Всего лишь соблюдаю уговор, — развёл я руками. На деле происходящее если не пугало меня, то уж точно вгоняло в оторопь. Да и кобылка слишком резво с места в карьер взяла.

Пора перехватить инициативу.

Для этого я посмотрел Оленьке прямо в глаза, не мигая и не отворачиваясь: так же, как хищник смотрит на добычу. Инстинкты или нет, но на несколько секунд она и впрямь слегка занервничала, запрядала ушками, поджала хвостик. Потом опомнилась и с толикой смущения и возмущения не менее выразительно уставилась в ответ.

— Р-р-раздевайся, — нарочно прорычал я, усиливая эффект. Вдобавок, мне стало любопытно, как же пони одевается и раздевается со своими копытцами. — Но сначала окно закрой.

Закатив глаза, Оленька тем не менее попятилась и спустилась на пол. В один скачок она оказалась возле окна, ухватила и задёрнула штору зубами и тут же вернулась обратно. И уже без дополнительной просьбы закрыла задвижку на двери. Усевшись по-собачьи на ковёр, она ссутулилась и ухватила копытцами низ маечки.

Приподнявшись на локтях, я наблюдал за тянущейся за копытами тканью с куда большим интересом, чем за оголяющимся торсом. Хотя животик у Оленьки тоже стоил внимания: чуть выпуклый, со впадинкой пупка; короткая серая шёрстка вовсе делала его похожим на плюшевый.

— Стой, — велел я, заметив, что пони откинула маечку и ухватилась за шортики. — Оставь так. Подойди сюда и ложись на спину.

Похоже, в воображении у кобылки рисовалась совсем другая картина, если судить по её замешательству. Но всё-таки она сделала как велено. Подвинувшись, я дал ей улечься поудобнее. С поджатыми передними ножками и раскинутыми в воздухе задними она определённо выглядела мило. Но меня манил её животик.

Вытянувшись рядом, я провёл по нему ладонью. Он дрогнул, пытаясь втянуться, но я тут же надавил сильнее и начал гладить, наслаждаясь ощущением проминающейся мягкости и слабой мускулатуры. А вместе с шёрсткой ощущение и впрямь было точь-в-точь, как если бы я гладил набивную плюшевую игрушку. Вверх, до узкой груди, и вниз, до самого пояса шортиков, а потом обратно, то взъерошивая шёрстку против роста волос, то приглаживая.

Сначала Оленька просто сопела и довольно фыркала. Потом тоненько заржала и подпихнула копытцем мою руку, пытаясь заставить меня запустить ладонь ей в шортики.

— Пожалуйста… — жалобно прохныкала она.

— Хорошего понемножку, — я не стал поддаваться на уговоры, только скосил глаза на часы. Оставалось десять минут.

— Обнимашки? — предложил я. И прилёг поближе.

Крупная голова легла мне на плечо, сама пони заёрзала и подвинулась. Даже сквозь собственную футболку я ощутил тепло её тела, быструю скачку сердцебиения. И необычную мягкость шерсти; та была немного грубее на тех местах, что обычно оставались неприкрытыми одеждой.

— Тебе не говорили, что ты красивая? Ну, для пони.

— А ты садюга, — поскуливая, пони прихватила губами края моего рукава и чуть пожевала.

— Порядок в жизни начинается с соблюдения мелких правил, — сказал я, не собираясь поддаваться на её уговоры. — Если хочешь большего, то следующая встреча у меня.

---

Итак, я стал репетитором для Оленьки. Хотя какая она Оленька: от этого уменьшительно-ласкательного имени меня скоро начнёт тошнить. Надо срочно придумать ей кличку получше. Оля? Олюха? Олька? Оляндра? Оляновский? Не, всё не то. Ладно, подумаю ещё.

Как бы то ни было, насчёт оплаты мы договорились. Пока на дворе стояло лето, встречаться решили через день: не слишком редко и не слишком часто. В конце концов, мне предстояло подтянуть математику кобылке, а не портить ей каникулы и закручивать извилины узлом. Разве что я добавил условие: если у меня не получится обучать или не будет ощущаться прогресс от занятий, то не будем маяться и просто всё отменим.

Однако перед первым по-настоящему серьёзным занятием следовало подготовиться получше. Поэтому я направил свои стопы к своему другу-взрослому. Да, той самой учительнице математики.

Характер у ней был не самый простой. За десятилетия работы она накрепко сроднилась со своим призванием, поэтому для неё я оставался учеником что в школе, что дома. Никакого панибратства, всё только по делу, кратко и чётко. А ещё она часто путала меня со старшим братом, который закончил школу несколько лет назад. Вот уж полный провал с её педагогической стороны: пускай мы выглядим почти одинаково, и я пополняю свой гардероб за счёт тех вещей, которые стали ему маловаты — но эй! Неужели её ничуть не смущает воспоминание о выпускном, где она по традиции вместе с другими учителями проводила выпуск брата «в добрый путь?» На котором ещё он напился и всё порывался куда-то поехать, «трахнуть одну кобылу» по его же словам.

В свете моего нового знакомства та фраза неожиданно заиграла новыми красками. Мог ли он тоже?.. Но у него уже жена и двое детей… надо будет при случае выяснить.

Так или иначе, разговор с учительницей прошёл лучше ожидаемого. Вернув книги, которые давно у неё одалживал, и отказавшись от кофе, я честно рассказал, с какой целью заявился. Памятуя, как учительница отреагировала на Оленьку, я чувствовал себя бегущим по лезвию, пока объяснял, что хочу по-товарищески помочь пони, подружиться, но при этом не знаю, с чего начинать, ведь я не учился в педагогическом вузе и понятия не имею, как правильно учить.

В итоге после долгого недовольного ворчания уже немолодой преподавательницы я разжился методическим пособием для учителей математики. «Только потому, что я знаю тебя», — строго сказала наша математическая дама, поглядывая на меня сквозь круглые очки.

Пособие оказалось не шибко сложным. Учебные модули, контрольные работы, интервальное повторение изученного материала — доселе незнакомая сторона школьных программ захватила меня куда сильнее, чем предвкушение от будущего получаса безраздельного владения телом кобылки.

Пытаясь анализировать своё поведение, я понял, что меня смущает недосказанность в мотивах Оленьки. Всё-таки «просто захотелось» — маловато для того, чтобы попытаться залезть в штаны к парню. Чего-то она хотела добиться, но чего? Заставить переспать с ней и шантажировать? Заявить об изнасиловании?

Можно было бы просто решить для себя, что она проститутка, и не заморачиваться по этому поводу.

Или же попытаться сблизиться и подружиться, чтобы всё выяснить. А для этого придётся прибегнуть к моему наименее любимому занятию: говорить языком. Говорить и главное — слушать, поддерживать, не давить на больное, не обострять уже известное и не унижать. Ни словами, ни действиями.

Как бы это не оказалось сложнее уроков по математике.

Можно аккуратно пойти навстречу. Никаких потрахушек сходу, только массажная расчёска, обнимашки, немного обнажённого тела и петтинга. Иными словами, приласкать и полапать.

Чем дольше я об этом думал, тем сильнее ощущал себя манипулятором. Но это было не так. Как правило, я сам себе казался слабовольным внушаемым человеком, который даже не мог назвать своих друзей друзьями и которому было проще общаться со взрослыми. Потому что они были уже устоявшимися личностями, а не менялись из года в год, превращаясь в другие версии людей, с которыми меня объединяли только общие воспоминания.

---

Наверное, я совру, если скажу, что считал часы до встречи. Но подготовился честь по чести: не только составил план занятия, но и сменил постельное бельё на чистое и выглаженное.

Оленька явилась аккурат за пять минут до назначенного времени, чем заработала небольшой плюс в моих глазах. Люблю пунктуальных людей — и пони тоже.

Маман с папой были на работе, но всё-таки, пропустив Оленьку в свою комнату, я запер дверь. И заметил, как уши пони дёрнулись на звук щелчка задвижки, но сама она ничего не сказала. А я не стал объяснять. Вскоре мы уже сидели вместе за столом и готовились решать математические примеры.

Для первого настоящего занятия я решил пробежаться по уже изученным темам, чтобы оценить, как хорошо вообще пони усваивает знания. А дальше всё пошло как-то само собой: я рассказывал то, что знал, Оленька кивала, иногда переспрашивала, потом брала ртом ручку и начинала решать. Так прошло полчаса, потом на пять минут мы сделали перерыв, во время которого просто болтали, потом снова полчаса занимались. Про перерыв я вычитал в том же методическом пособии: оказывается, он полагался по каким-то нормативам. Мне сразу пришла в голову мысль — нет, не подговорить одноклассников срывать уроки, а рассказать однокласснице — любительнице всяких правил. Она обладала прямо-таки поразительным талантом делать так, чтобы всё вокруг шло по писаному.

По итогам я остался в целом доволен. Хотя, в сущности, мы ничего и не изучали: скорее, приглядывались друг к другу, как два помещённых в одну клетку зверя.

Наконец, пони решила последний пример, я проверил, показал большой палец.

И всё. Мы замерли, смотря друг на друга.

Настала пора оплаты.

— Р-р-раздевайся, — нарушив тишину, как в прошлый раз велел я, сразу выставляя таймер на телефоне.

Повторять дважды не пришлось: кобылка быстро, пока я не остановил, стянула с себя не только маечку, но и шортики, под которыми, внезапно, не обнаружилось трусиков. Нарочно, или она обходилась без нижнего белья?

— Ложись, — кивнул я на кровать, одновременно направляясь к окну и зашторивая его. И заодно следил за движениями ушей пони, пытаясь читать её настроение.

— Мне нравится, как ты командуешь, — заметила она, вскакивая на кровать и укладываясь. — Так хищно… необычно.

— Скажи, тебя и вправду не смущает то, чем ты занимаешься?

— М-м-м… нет, — она пожала верхними плечами. — У пони с этим вообще как-то попроще… насколько я слышала. У нас… них… это вроде взаимной поддержки.

— Жаль, что у людей не так, — стараясь разговаривать беспечно, я присел на край кровати, попутно стягивая футболку. — Кто-нибудь сказал бы, что я принуждаю тебя проституцией заниматься.

— Вот ещё! — всхрапнула Оленька. — Я сама согласилась.

— А почему? — попытался я подловить её.

— Я люблю конфеты. А ты выглядишь вкусной… конфеткой, — розовый язычок мелькнул по её губам, пока она осматривала мой голый торс сверху донизу. И буквально прикипела взглядом, когда я потянул свои джинсы вниз.

Из этой болтовни я выяснил, что у Оленьки явно был доступ к какой-то информации о пони. Но выспрашивать не стал, чтобы не отпугнуть. Вместо этого взял заранее положенную на прикроватную тумбочку массажную щётку.

Причёсывание пони одобрила: разлеглась на боку и почти что мурлыкала, пока я водил щёткой по её спине и гриве. Ушки её мелко подёргивались, как и задние ноги, а глаза то и дело закатывались. А потом она вовсе начала извиваться всем телом в попытке прижаться ко мне — пришлось обнять её и снова пройтись пятернёй по пузику.

Теперь, когда мы оба были голыми, я куда явственнее чувствовал тепло её тела и мягкость шёрстки. Это ощущение заводило, возбуждало. Наверное, в дело подключились первобытные инстинкты продолжения рода. И не только у меня: не раз и не два Оленька несильно пихалась крупом мне навстречу.

Я предпочитал не гнать лошадей — в прямом смысле. Сегодня я позволил своим рукам быть посвоевольнее и гладил ими не только её животик, но и торс, бока, крутую очень мускулистую шею, почёсывал за ушками. Но не более того.

В конце концов, впереди ещё половина лета.

Тут раздался тихий чавкающий звук, и одновременно Оленька сдавленно ойкнула.

— Прости, это само… — виновато прижав уши, пробормотала она, — начинается, когда я возбуждена…

Нахмурившись, я приподнялся и почувствовал что-то мокрое под коленом. Потрогал — ладонь немедля оказалась покрытой какой-то чуть склизкой влагой, слегка тянущейся между пальцами.

И находилось это пятно аккурат между ног кобылки.

Моя простыня…

4. Постирушки и исследования

Вы всё ещё кипятите? Тогда я иду к вам стирать простыню!

У всех моих знакомых стояли обычные стиральные машинки. Здоровенный железный ящик, ещё советский, внутри которого при работе громко шумел электродвигатель. Такая же имелась и в нашей семье — только уже неделю как сломанная. Единственный на всю деревню мастер был загружен заказами до осени, городские заламывали цены вполовину стоимости машинки, отец никак не мог договориться на работе с каким-то «Васьком», а куча грязной одежды уже выпирала из корзины и грозила превратиться в капище кого-нибудь вроде японского духа грязи.

Поэтому мне оставалось лишь достать здоровенное, литров на двадцать, цинковое ведро, залить водой до половины и сунуть внутрь кипятильник. После чего сесть на табурет — ждать, положив смятую в ком простыню на пол рядом.

Да, я чистюля. Поэтому даже не подумал вывесить простыню во двор и дать просушиться: больно мне надо потом спать на белье с ароматом течной кобылы!

Оная кобыла стояла возле меня и явно пребывала в смешанных чувствах. Ушки её выдавали то смущение, то досаду.

Наконец, она определилась и, отвернувшись, выдала:

— Зануда.

Хорошенькое начало!

— Ты бы предупредила, что у тебя внутри брандспойт настоящий, — буркнул я.

— Я извинилась уже! И вообще, раньше у меня столько не было.

— Значит, всё-таки было! — повернулся я к ней и в упор посмотрел на серую мордашку. — Чего сразу не сказала?

— Откуда ж я знала, что ты такой… брезгуша, — Оленька только передёрнула плечами, но по сложной цепочке ассоциаций я догадался, что она как бы махнула метафорической рукой.

— Послушай, — протянув руку, я положил ладонь ей на холку и чуть потянул, заставив пони повернуть голову и посмотреть на меня. — Да, я брезгливый, но не только в этом дело. Мы с тобой в шатком положении.

Кобылка тихонько фыркнула, но не попыталась вырваться.

— Как ни крути, мы с тобой разных биологических видов, поэтому, если хоть кто-то хотя бы чуточку заподозрит, чем мы с тобой занимаемся, то от клейма извращенцев сроду не избавимся. Пойми, это в большом городе при желании можно переехать в другой район и начать заново среди незнакомых людей. А тут всё у всех на виду, все обо всём знают, и даже пять, десять, пятьдесят лет спустя припомнят. Ну, допустим, мне наплевать, я через два года уеду в универ поступать и по возможности останусь жить в городе. А ты-то как будешь? Мало того, что тебе ещё четыре года учиться, что ты одним своим присутствием и так внимание привлекаешь — так ведь ты никуда ещё и не денешься толком из этой деревни. Хочешь, чтоб от тебя всю жизнь шарахались и за спиной шептались, называли шлюхой?

Пока я говорил, губы Оленьки то поднимались, то опускались, под конец она вовсе опустила взгляд. Да и мимика у неё оказалась богаче лошадиной, поэтому я быстро понял, что она вот-вот расстроится. Честно, мне не хотелось доводить её, но лучше резануть правду-матку сразу.

— К тому же по всем законам мы с тобой равны во всех правах. А это значит, что в теории за наши с тобой игры мне светит арест и обвинение по паре-тройке статей, — на секунду я замолчал, перебирая в памяти нужные пункты уголовного кодекса. — У меня большие планы на жизнь, и я не хочу их сходу псу под хвост пускать.

— Ну и что нам делать? — глухо спросила Оленька.

— Давай просто будем осторожнее, — я аккуратно потрепал кобылку по холке. — Я не отказываюсь помогать тебе, но всё-таки…

— Ладно, я поняла, — кивнула она. — Правда.

Связался ведь на свою голову. И только потому, что не смог в самом начале сказать: «Мне неинтересно с тобой возиться». Хотя никогда молчать в тряпочку не умел и не собирался. Даже со взрослыми. Нет, особенно со взрослыми.

Моя Номер Один как-то сказала мне, что многие в школе считают меня чуть ли не легендой. Якобы так отзывались уже давно покинувшие школу старшеклассники. Но мне до них не было никакого дела. Собственно, моих друзей среди ровесников можно по пальцам одной руки пересчитать; и со всеми я дружил потому, что они уже сейчас казались более-менее взрослыми.

В отличие от Оленьки: она-то как раз была обычной девчонкой — с поправкой на то, что пони.

Может, мне захотелось обзавестись обычным другом-подростком? Скажем, в порядке эксперимента. А что, вполне в моём духе.

— Антон? Кипит…

— А? — я вскинул голову.

— Кипит, говорю, — Оленька потыкала копытом в бодро бурлящее и парящее ведро.

— Да ёптвою!.. — вскочив с табуретки, я ринулся выдёргивать кипятильник.

Только долив пару кастрюль холодной воды, я рискнул засунуть простыню внутрь: весело побулькивая, вода поднялась почти до края, остановившись в считанных сантиметрах. Я уже собирался вычерпать лишнее, как Оленька опустила голову и ухватила ртом ручку.

— Фофли фа фафний фвор, — прошепелявила она и без видимой натуги подняла полное ведро, удерживая его лишь зубами.

Ещё одна пометка: пони удивительно сильны.

Конечно, с точки зрения физики ей было удобнее нести груз, который расположен по центру её тела, чем груз понёс бы я одной рукой с туловищем, наклонённым вбок. Но Оленька сейчас удерживала над землёй почти двадцать килограмм и только одной мускулатурой шеи!

В общем, со стиркой у нас неожиданно заладилось. Вдвоём мы устроились на небольшой, выходящей на огород веранде, где Оленька принялась бодро месить передними копытами простыню в ведре — мне оставалось только держаться подальше, чтобы не оказаться замоченным. Почему пони так любят брызгаться?

Спустя каких-то полчаса свежевыстиранное полотнище трепетало на ветру. Денёк стоял неприлично жаркий, до прихода родителей оставалось ещё пару часов… должно успеть высохнуть!

Чувствуя, как отлегло от сердца, я уселся на старом диване. Тот жалобно скрипнул, когда следом на него забралась пони, заняв всё оставшееся место. Некоторое время мы просидели неподвижно. Лично я наслаждался тишиной, а Оленька… ну тоже, наверное. Или думала о чём-нибудь.

— Так… сколько у нас там осталось? — подала она голос.

До меня же дошло, что она по-прежнему была раздетой, в одной лишь серой шубке, а я щеголял только наспех натянутыми шортами.

— А надо? — спросил я, а сам бросил взгляд по сторонам. Высокий дощатый забор отделял огород от соседей с двух сторон, с третьей находился дом, а четвёртая выходила на крутой речной склон.

— Надо, — убеждённо, даже слегка возбуждённо сказала кобылка.

— Тогда у нас ещё минут… двадцать, — с тихим вздохом сказал я. Данное слово надо держать.

— Чур, сейчас моя очередь, — наклонившись, Оленька выразительно обнюхала низ моего голого живота и пах, даже сквозь ткань я ощутил жар её дыхания.

— Валяй… — только я дал добро, как она прихватила зубками край шорт и потащила их вниз.

Чего уж таить, смотрелось эротично.

Правда, меня чуть не пробрало на смех, когда она стала пристально, словно строгая тётенька-врач, разглядывать мои причиндалы. Приблизилась вплотную и снова принюхалась, щекоча тонкими волосками на кончике носа. Поддела копытом — не таким уж жёстким на ощупь — мошонку, провела по члену снизу вверх.

А потом неожиданно лизнула самый кончик. Вот тут-то я позорно взвизгнул, одной рукой вцепившись в подлокотник, а другой — в гриву кобылки.

— Ты чего? — Оленька уставилась на меня круглыми глазами.

— А ты? Ты… — по ощущениям, я сглотнул колотящееся у горла сердце, — зубы чистила?

Клянусь, я услышал звук, с которым закатились её глаза. Потом она открыла рот, показывая белые, в отличие от обычных лошадей, зубы. Широкие и ребристые. Которые наверняка могут очень больно клацнуть.

Вот так: «Кусь!».

— И вообще, — попытался я отогнать разыгравшееся воображение. — Минет на втором свидании?

Вот сейчас пони тихонько всхрапнула, а потом тихонько заржала. Именно что заржала.

— А кто сказал про минет? — посмеиваясь, спросила она. — Ты же меня потрогал? Вот и я тебя, только языком. Копытами тебе не понравится.

Шах и мат.

— Ладно, продолжай, — проворчал я. — Только не обслюнявь…

---

Я вырос на статьях из интернета. Никакой чуши, которая встречалась в бумажной литературе или журналах, вроде совета: «Для первого партнёра найдите парня постарше и поопытнее». Вот только тот, кто «постарше и поопытнее», просто лишит девчонку девственности и добавит в список побед. Хотя, насколько помню, эту журнальную статью мне давала почитать моя Номер Один. Интересно, она на что-то намекала тогда?

Как бы то ни было, статьи из просторов всемирной сети казались куда толковее. О том, как выстраивать отношения через обнимашки, поцелуи, обнажение груди и прикосновения к гениталиям сквозь одежду. О том, что вагинальный секс — не единственная форма сексуальных взаимодействий, когда оба партнёра получают удовольствие; есть множество различных форм, замещающих его: минет, куннилингус, просто мастурбация руками друг другу. О том, как подготовиться к первому анальному сексу, с очень детальным и чисто техническим описанием. И, конечно же, о том, как заняться сексом вообще в первый раз.

Всё это я и взял на вооружение.

Правда, Оленька явно намеревалась сломать все эти инструкции, но раз я решил, что ни-ни, пока не облапаю её как следует, то так и будет.

Поэтому размеренная летняя жизнь продолжалась. Некоторое разнообразие привносили занятия математикой, по которым у нас выработался определённый порядок: сначала мы вкратце повторяли предыдущую тему и занимались примерами. Нерешённые и неправильно решённые переделывали до тех пор, пока не получался нужный результат. После продолжали тему прошлого занятия или брали новую. Заодно я неустанно напоминал Оленьке, что здесь для неё не школа, и если она что-то не понимает, то пусть сразу спрашивает. В противном случае только зря время потратит, «оплачивая» мои услуги.

В отличие от занятий, характер «оплаты» не оговаривался, что давало мне большой простор для воображения.

Поэтому на первых порах кобылка часто лежала на спине с раскинутыми задними ногами и поджатыми передними, пока я осматривал её с ног до головы. Кровать едва вмещала нас двоих, так что лежали мы очень плотно.

Животик и пупок Оленьки оказались вполне человеческими, не считая короткой плотной шёрстки, в которой неподалёку от паха терялась пара сосков. А вот хвост оказался для меня настоящим сюрпризом: не просто торчащая метёлка, а настоящая отдельная конечность — очень мускулистая, толще моего запястья. Голая плотная кожа спускалась от него к чуток выпуклому анусу и абсолютно конской вульве. Спереди на ней находилась крупная складка кожи, по которой легко было понять, что кобылка возбуждена: стоило мне начать касаться её интимных местечек, как эта складка принималась сжиматься и разжиматься — «подмигивать». А иногда и «брызгать» чуть вязкими каплями, но теперь, наученный горьким опытом, я заранее подстилал под круп кобылки бумажные полотенца.

Ещё я выяснил, что мои сухие пальцы кажутся ей грубоватыми — начался поиск подходящей смазки. Моя слюна слишком быстро высыхала, сахарные сиропы или мёд были опасны из-за риска развития дрожжевой инфекции, от жидкого мыла или шампуня могло развиться раздражение. Из имеющегося в доме годилось только подсолнечное масло — в небольших количествах, разумеется, чтобы потом легче было отмыть.

Только на пятом по счёту занятии я решил зайти дальше. Ну как зайти: Оленька этот рубеж перешла ещё во время «постирочного случая».

Началось всё как обычно: кобылка закончила решать примеры, уже привычно разделась и улеглась на кровать, посматривая на меня в ожидании. Я проверил задвижку на двери, затем разделся сам, но после этого не улёгся к ней, а достал из шкафа скатанное одеяло.

— Сегодня я хочу другого, — ответил я на её вопросительный взгляд. — Хочу полизать у тебя.

Идея пришлась Оленьке по вкусу, потому что она не только быстро кивнула, но ещё и возбуждённо засопела, начав подёргивать хвостом. И вполне покорно снесла мои попытки найти нам обоим удобную позу, пока я так и эдак подсовывал одеяло ей под круп.

Наконец, я улёгся промеж её поднятых и разведённых в стороны задних ножек; на моих глазах ей вульва «подмигнула» даже безо всякой стимуляции. Проведя пальцами по половым губам, я почувствовал большее чем обычно тепло.

Решившись, я наклонился вплотную, помедлил — и лизнул самый краешек плотной кожи.

На удивление, оказалось неплохо: мягкая кожа проминалась под языком и возвращалась на место, стоило отодвинуться. Половые губки раскрылись и «подмигнули» несколько раз подряд, а от изголовья кровати послышался сдавленный вздох.

Вот только меня беспокоил какой-то слабый запах: не здорового тела и шерсти, а чего-то…

Бля, моча! Когда она мылась-то?!

Я поймал себя на том, что уже секунд десять смотрю куда-то в сторону, не рискуя сглатывать собравшуюся во рту слюну.

— Перерыв, — объявил я сдавленным голосом. — Пойду согрею воды, чтобы ты смогла подмыться.

Вскочил и быстрым шагом двинулся из комнаты, на ходу натягивая трусы прямо на стояк — когда только успел появиться?!

Вслед мне раздалось обиженное ржание:

— Зануда!

5. Вечный вопрос и сладкое решение

Ещё до встречи с Оленькой я задавался извечным вопросом: где раздобыть денег. Причём заработать прилично, чтобы хватило не на какую-нибудь мелочёвку, а на вполне серьёзное дело, вроде учёбы в университете. Хотя бы на первый год.

Фабрика по производству дверей казалась, на первый взгляд, вполне приемлемым вариантом для летней подработки. В прошлом году несколько одноклассников выбрали её и даже относительно неплохо заработали на новую одежду, рюкзаки и учебники. Но имелся тут существенный минус: наша деревня находилась у чёрта на куличках, больше ста километров в одну сторону. Поэтому ребятам пришлось в складчину снимать квартиру, питаться неизвестно чем, домой приезжать только на выходные, да ещё родители лишились помощников с огородами.

Лично меня такой размен не устраивал.

Выход нашёлся, пускай и не по моей воле. Два года назад мама с папой загорелись заняться пчеловодством и приобрели дюжину ульев — в рассрочку, обязавшись пять лет подряд сдавать пчеловоду-продавцу по шесть фляг мёда ежегодно. Дополнительно уже за деньги пришлось покупать всякие разные приблуды: мёдокачку, запасные корпуса ульев, корпуса магазинов — надстроек над ульями, переноску для роя, десяток запасных рамок. Не говоря уже про стамески, дымари, халаты и защитные сетки на лицо.

Вашему покорному слуге в тот год пришлось копать отдельный вход в подпол, где будут зимовать пчёлы, а потом — бродить по лесам в поисках гнилых деревьев. Потому что родители пропадали на работе, а про пчёл знали лишь то, что те «делают мёд». Хоть книгу тот пчеловод подарил, и на том спасибо.

Зато и деньги от сдачи излишков мёда шли мне в карман.

Ныне ульи незатейливо стояли в дальнем углу сада под яблонями; хотя от яблок там было одно название — простые дички, размером не крупнее вишни. За минувшее время ульев стало уже пятнадцать, но только девять можно было назвать сильными, остальные едва выживали: пчёлы в них упорно не желали толком плодиться и собираемого ими мёда едва хватало на собственный прокорм.

Этим днём я пролистал тетрадку с записями по каждому улью, составляя план на день. Солнце высоко, все пчёлы-сборщики сейчас на полях, самое время заглянуть внутрь. Ничего необычного: доставить новых пустых рамок в сильные семьи — пусть строят новые соты из воска, вынуть старые рамки и отправить их на переплавку в воскотопку. Ещё меня беспокоил улей номер семь: пчеломатка там была старая, и при прошлом осмотре я заметил, что семья вскоре соберётся роиться, маточники — увеличенные специальные соты — уже отстроили и закрыли.

Не в мою смену. Ну ладно, может, и в мою, но я так этого не оставлю.

Перед тем, как собственно, направиться к ульям, у меня ещё были занятия на сегодня, и я прогулялся до ближайшего сарая, где хранилось оборудование и инструменты, и даже успел вытащить наружу рабочий стол и стул.

И тут кое-что случилось.

— Привет, что делаешь?

— А-а-а! Говорящая лошадь! — прокричал я, хотя давно заметил краем глаза крадущуюся Оленьку. Вообще сложно не обратить внимание на крупное четвероногое животное, которое старается как можно незаметнее подобраться к тебе. Это, должно быть, срабатывают какие-то древние инстинкты.

Расфыркавшись, пони в своих обычных шортиках с маечкой уже без утайки подошла ко мне и с любопытством осмотрела.

— А ты что, пчёл разводишь?

— Вроде того. Ты как сюда попала-то? — спросил я, слегка морщась. Следующее занятие должно было состояться только завтра, и уж меньше всего я ожидал увидеть серую мордашку у себя в гостях в неурочное время.

— Через ворота, — пони махнула хвостом, отгоняя заинтересованно вившегося рядом овода. — Подумала, может, просто поговорим с тобой, как друзья.

Теперь фыркнул уже я, но возражать не стал. Только махнул рукой, подзывая и приглашая присоединиться ко мне.

Вне занятий мы с Оленькой особо не общались. Сразу после «оплаты» она уходила домой, а все наши беседы были, в сущности, ни о чём. Мой план использовать кобылку как источник информации про пони буксовал: не шло в голову, с какого бока завести разговор так, чтобы тот не звучал допросом.

Возможно, сегодня мне выпал шанс.

К тому же до сих пор о самой Оленьке у меня складывалось приятное впечатление. Конечно, до уровня моей Номер Один она не дотягивала, но уже показала себя довольно неглупой, пунктуальной и умеющей слушать.

— Буду сегодня сколачивать домики для пчёл, — начал я рассказывать замершей возле ульев Оленьке. Поначалу она с опаской провожала глазами каждую подлетевшую пчелу, но те не обращали на неё внимания больше, чем на обычную лошадь. — Вернее, рамки, чтобы пчёлам хватало места для житья и складирования мёда. Правда, посторонние запахи в улье они не любят, поэтому дереву для рамок надо отлежаться и выгореть на солнце. Они не сложнее скворечника: всего-то сколотить четыре деревяшки вместе, проколоть шилом отверстия и натянуть струны. После положить кусок вощины… и что это ты делаешь? — поинтересовался я, уловив движение сбоку.

Пони рывком отодвинулась от сложенных на столике листов вощины, на одном из которых отсутствовал солидный кусок. Да и по-хомячьи раздувшиеся щёчки говорили сами за себя.

— Ну… м-м-м… я… — глаза Оленьки забегали; затем мордочка скривилась. — Я думала, они сладкие!

Пытаясь не засмеяться, я через силу выдавил:

— Зря, там один пчелиный воск. Эти листы делают на заводе, штампуют под паром, и ни капли мёда в них нет. Как и вкуса, потому что всё уже по несколько раз переплавлено. Так что или выплюнь, или глотай, правда, тогда у тебя заворот кишок случится.

Подскочив, Оленька тут же отвернулась и принялась остервенело сплёвывать.

Тихонько посмеиваясь, я принялся за дело. Не хотелось провозиться весь день.

— Извини… — пробормотала Оленька, утирая мордочку бабкой.

— У меня много запасных. Но извиню, если поможешь со сборкой, раз уж наворотила.

Помощь вышла не ахти: всё-таки у Оленьки были копытца. И хотя я уже не раз убеждался, что она может ловко управляться с мелкими предметами, всё равно доверить ей сборку не смог. Поэтому она просто раскладывала вощину по готовым рамкам и приклеивала к ней кусочками вощины от покусанного листа. Готовые рамки откладывал в сторону, как раз пригодятся сегодня же.

Ещё один плюсик в её копилку. Будь происходящее игрой в жанре «визуальная новелла», я бы точно сейчас открыл какую-нибудь сцену.

А вот с беседой опять не заладилось. Нет, Оленька вполне охотно отвечала на мои вопросы, и я отчётливее увидел пропасть между нами: читала она только лёгкую фантастику и прозу, никаких хобби не имела, учёбой не интересовалась, равно как и не строила планов на будущее.

Насчёт последнего я насторожился: в голосе пони отчётливо прозвучала тоска. Да и пара аккуратных вопросов в этом направлении заставили Оленьку быстро поскучнеть, поэтому пришлось прекратить.

Собственно сама установка новых магазинов и только что изготовленных рамок заняла не больше десяти минут. Надев халат, с инструментом в кармане и заправленным дымарём наперевес я двинулся к ульям. У пчёл инстинкт при запахе дыма наброситься на мёд, чтобы спастись бегством, но, наевшись, они уже не могут согнуться и ужалить. Снять крышку, утеплитель, припугнуть дымом особо наглых пчёл, надставить новый магазин, загрузить его рамками. Собрать в обратном порядке. Повторить. Не сложнее лего. Если бы по лего ползали насекомые и пытались каждую минуту тебя ужалить. Ах, да, и ещё бы летали вокруг и всё норовили залететь в лицо, не будь на мне пчеловодческой сетки. Что сильнее всего ненавидели пчёлы, так это пот, так что работал без перчаток и быстро.

Оленька за моими манипуляциями с ульями наблюдала с безопасного расстояния, её ушки прислушивались к шуму растревоженных пчёл. Закончив с работой на сегодня здесь, мы вернулись в дом. Я уже пошёл было в свою комнату, когда заметил, что кобылка неотступно следует за мной.

— Куда намылилась, подруга? — развернувшись, я сложил руки на груди.

— А мы разве не к тебе?

— Я-то к себе, а ты подожди здесь, пока я переоденусь. Всё равно ничего интересного не увидишь.

Взгляд Оленьки говорил об обратном, но вслух она лишь всхрапнула.

Немного сглаживая впечатление, я примирительно сказал:

— Слушай, я собирался сегодня прогуляться… пойдёшь со мной?

— Ага! — просветлев, торопливо кивнула она.

— Тогда жди.

Собственно, мне и переодеваться-то было — всего лишь штаны подлиннее натянуть, заправив брючины в носки, да прихватить рюкзак с подготовленной заранее полторашкой воды. Оленька не успела даже в гостиной устроиться, когда я вернулся.

— Ну что, пошли, разомнём ноги? А то я что-то не видел, чтобы ты особо выходила на улицу.

Когда кобылка торопливо подскочила ко мне, я нацепил ей на голову старую мамину соломенную шляпу: солнце сегодня всё-таки припекало. И пока Оленька поудобнее прилаживала обновку на голове, вышел на улицу через главные ворота. Ну не буду же я пробираться через тропку за огородом, которая тем более вела через реку.

— А куда мы идём? — спросила кобылка, выскакивая следом.

— Видишь вон те берёзы, — я указал на холм вдалеке. — Дотуда три километра пешком. Потом вон в ту сторону, ещё километра два. Там по тропинке через старый облепиховый сад и вернёмся по реке. Если хочешь, то на водопад можно зайти, там небольшой крюк получится.

— Но зачем всё-таки?

— Проверить ловушки на пчёл.

Вместе мы двинулись по улице, по случаю жары совершенно пустынной. Духотища стояла невозможная; в иной раз я бы только вечером пошёл, до тех пор уйдя в подполье в буквальном смысле. Но как-то оставаться наедине в доме с Оленькой не хотелось, так что я остался наедине с ней на природе. Я прям гениальный стратег, блин, получше отмазки не нашёл, что ли, чтобы выпроводить её?

А кобылка знай себе цокала рядом со мной, только хвостиком помахивала.

Улица вскоре поворачивала направо, но наш путь лежал прямо, по вытоптанной до земли тропинке. Немного поднялись на возвышенность — и перед нами открылись бескрайние поля гречихи до самого горизонта. Цветущие и одуряюще пахнущие настоящим мёдом по случаю конца июля.

И тем самым привлекающие пчёл.

Так что у меня была надежда, что прогулка не окажется напрасной.

— Знаешь, я тут всё думала, — подала голос до сих пор молчавшая Оленька. — Помнишь, ты говорил, что из деревни я никуда не денусь?

— Типа того, — я покосился на рысящую рядом мышастую кобылку.

— А почему ты так сказал?

— Сама рассуди, всё ж логично, — заговорил я, пытаясь выстроить в единую цепочку все мысли по этому поводу. — Уже лет тридцать как всем известно про пони, но вы почти нигде не светитесь: ни в новостях, ни на форумах, ни в чатах. В городах вы тоже не примелькались. Отсюда я прихожу к выводу, что вас либо сдерживают и не дают расселиться, но тогда проще было бы не уравнивать вас в правах с людьми, либо вы сами не горите желанием распространяться дальше каких-то определённых мест, явно подальше от крупных поселений. Твои родители ведь легко могли купить квартиру в Омске на те деньги, что вам дали, но нет. Значит, у них была какая-то веская причина покупать дом именно здесь. Так и выходит, что тебе ещё долго придётся жить в деревне.

— Ну ты прям Шерлок Холмс, — не то уважительно, не то с сарказмом фыркнула Оленька. — Но знаешь, в общем… да, ты прав.

— Я всегда прав, — удовлетворённо ответил я. — Особенно если я и правда прав.

— Если ты всегда прав, то почему ж не миллиардер до сих пор?

— Я в процессе.

— Да-да, отговаривайся, — кобылка показала мне кончик языка. — А если серьёзно, то Омск просто находится вне зоны. Даже эта деревня на самом допустимом краю, у края реки. Думаю, мы даже сегодня можем случайно пересечь границу зоны.

— Какой зоны? — насторожился я, не ожидавший получить очередной кусочек информации во время обычной прогулки.

К моему разочарованию, кобылка мотнула головой.

— Я сама не очень в курсе, как это работает. Просто, в общем, есть места, где пони могут оставаться, ну, пони. А снаружи они быстро утратят сначала свои способности, а затем и разум. И этих мест вроде как не очень много, только в этой области и чуток в соседней.

— Ага, — я усиленно соображал. — А что будет, если человек в эту зону попадёт?

— Ничего, — метафорически пожала плечами кобылка. — Ты уже живёшь внутри. Но из-за того, что хороших жилых зон для пони немного, людей просят уезжать оттуда. Без обид, но вам и так хватает, где жить.

— А чтобы люди не бузили, им выплачивают солидные компенсации, — осенило меня. — Так вот почему вам переехать пришлось! Хотя постой… но ты-то пони, тебе зачем уезжать было?

— Зато мои родители не пони, — мотнула головой кобыла. — Нам предложили или пройти конвертацию всей семьёй, или уехать. Мама с папой отказались превращаться, поэтому стали паковать чемоданы. Были и другие причины, правда, но эта главная.

— Хм… — от обилия сведений и одуряющего аромата цветущей гречихи, по краю поля которой мы шли, у меня закружилась голова; но всё равно в мозгу щёлкнул ещё один кусочек паззла. — Ты вот говоришь, что моя деревня на краю зоны находится. То есть мне тоже придётся чемоданы паковать?

— Нет. Для меня здесь ещё нормально, но вот пегас тут уже не полетит, а единорог едва ли чайную ложку телекинезом поднимет.

— Точно нормально? — с подозрением спросил я.

— Ну я же с тобой разговариваю! — всхрапнула Оленька, затем слегка поморщилась. — К тому же я — новопони, родилась человеком, а потом прошла конвертацию, поэтому у меня то ли сопротивляемость повыше, то ли потребности ниже. Для эквестрийских условия построже будут.

Мне же в голову пришло, что деревни и посёлки на краю зон вполне подходят для смешанных семей, как у Оленьки.

Всё это требовалось обмозговать, но попозже. Сейчас же мы подходили к одной из первых ловушек, в берёзовой рощице на краю поля. По сути, эта была простая коробка навроде скворечника, с обязательным надёжно закрывающимся входом. Оставалось только дождаться, когда роящиеся пчёлы — дикие или улетевшие от незадачливого пчеловода, не такая уж редкость, на самом деле — найдут и выберут ловушку подходящей для нового жилья.

Сегодня с первого же захода меня ждала удача! Я подобрался к задней стенке и приложил ухо. Аккуратно постучал — растревоженные пчёлы отозвались гулом. Отлично! Можно считать, что у нас уже шестнадцать ульев. Теперь остаётся подготовить новое место, приехать поздно вечером и перенести.

Всё это время Оленька стояла рядом и во все глаза наблюдала. А я сообразил, что наш завтрашний урок, возможно, не состоится, если я буду занят пчёлами.

Но только я собрался сказать ей об этом, как в кармане зазвонил телефон.

Торопливо, чтобы не потревожить пчёл ещё больше, я отошёл на несколько шагов в сторону и достал трезвонящую машинку. Мама! Ей-то что понадобилось?!

— Слушаю, мам.

— Антоша! Я тут пораньше пришла и увидела, что дома никого нет. Тебя скоро ждать?

— Не очень, мам. Мы тут с Оленькой гуляем, я ей окрестности показываю.

— Точно гуляете?

Вот терпеть не могу такие вопросы! К чему их вообще задавать?

— Нет, мам, я поставил эту кобылу раком и сейчас как следует трахну.

— Фу, прекращай такие пакости говорить. Ладно, гуляйте дальше, только совсем уж не загуливайтесь.

— Хорошо, мам.

Едва я нажал кнопку отключения, как сбоку на меня напрыгнули и сильным тычком повалили на траву. Я ещё даже вскрикнуть не успел, как увидел нависшую надо мной всхрапывающую пони с озверевшим взглядом.

— Ты чего? — только и спросил я обалдело, как мне ткнули копытом в грудь.

— Ты! — взвизгнула Оленька. — Теперь твоя мама точно подумает, что мы с тобой тут сексом занимаемся! Какого хрена, Антон?! Ты же сам мне рассказывал, что нельзя, чтоб кто-нибудь догадался!

— Как раз наоборот, — кряхтя, я отодвинулся и сел. — Теперь она точно не подумает об этом. И вообще, ты чего завелась, как лошадь на случке?!

— Биологически я и есть лошадь!

— Ты — непарнокопытное разумное. Equus caballus Sapiens — это звучит гордо!

— Укушу, — Оленька недвусмысленно покосилась на бугор в моих штанах.

— Тогда больше не будет уроков.

— Тогда за уши покусаю! — совершенно лошадиным жестом кобылка выпростала морду вперёд и клацнула зубами возле моего уха.

— Я обижусь и уроков тоже больше не будет. Можешь сразу идти… в огород, искать огурец подлиннее.

— Этим самым огурцом и получишь, — чувствуя, что проигрывает в словесной схватке, Оленька засопела и совершенно по-хозяйски поставила копыто мне на живот. — Сравнил ведь с огурцом каким-то…

— Эй, ты чего? — изумился и возмутился я одновременно, когда она наклонилась и принялась обнюхивать перед моих штанов. — Чего лезешь вне срока?

— Моральная компенсация, — засопела кобылка, пока я заизвивался под её копытом. — Да не дёргайся ты! И вообще, вредно видеть вкусную конфетку и не притронуться к ней.

— Теперь видно, что ты на краю зоны, — пропыхтел я. — Ведёшь себя как похотливое животное.

Оленька снова фыркнула, но всё-таки ослабила нажим, затем отодвинулась и подождала, пока я встану. Не глядя на меня, тихонько буркнула:

— Прости… я вправду испугалась.

— Нервишки у тебя точно пошаливают, — отряхнувшись, я воззрился на свою несостоявшуюся насильницу. Хотелось ударить её, обругать, сделать что-нибудь ещё, чтобы выплеснуть злость.

Но подумал — и положил ладонь ей на холку, чуть потрепав.

— Ладно, считай, что мы оба квиты.

Злился ли я? Да, злился. Но в свете новой информации я понимал Оленьку. Если всё так, то ей, по сути, некуда деваться из этих мест. И ей важно наладить отношения с односельчанами.

Однако ситуация, всё же, вышла не самая приятная. Вот только ни я, ни пони не знали, как это сгладить. Хотя была одна мыслишка…

— Давай так, — предложил я. — Ты мне расскажешь про пони, а я выполню любую твою просьбу?

— Хм-м? — Оленька покосилась на меня. — Какую захочу?

— В разумных пределах.

— Дай-ка подумать…

---

На следующее наше занятие по математике я притащил свежевынутые из улья соты. Заполненные незапечатанным мёдом где-то на треть. Эти как раз можно было жевать прямо с воском.

6. Как я дошёл до жизни такой?

Тягучий июль наконец-то закончился, уступив не менее душному августу. На самом деле, не смотри я на календарь, то вовсе не заметил бы: дни стояли пока ещё жаркие и долгие, разве что вечера наступали уже раньше. Но что мне вечер, когда днём хватало забот.

В дальнем углу сада теперь стояло шестнадцать ульев. Новая пчелиная семья уже обустроилась, заботилась о расплоде, рамку с которым я своровал у другой колонии: пчёлы не бросают личинок умирать от голода. В общем, до осени пчелосемье забот хватит, а потом с наступлением холодов мы отправим все ульи на зимовку в прохладный подпол, на зиму пчёлы не впадают в спячку и тихонько подъедают запасённый медок, чтобы дожить до весны и продолжить существование колонии.

Попутно я устроил «госпереворот» в улье номер семь. Старая королева умерла, да здравствует новая королева! Заодно отыскал и уничтожил лишние маточники — оставил только два, да и те разнёс по разным корпусам ульев. Всё по науке: оба находились на одинаковом расстоянии как друг от друга, так и от старого места; поделил между ними рамки с расплодом и мёдом. А чтобы в старом улье не возникло контрреволюции, на опустевшие места залил воду: пусть пчёлки попыхтят и потрудятся, осушая лишнюю влагу. Заодно за это время пройдёт траур, и их приоритеты сменятся на вырост новой королевы. Жизнь рабочей пчелы в лётное время коротка, был небольшой риск ослабить обе половинки пчелосемьи на время пока новая пчеломатка не начнёт «червить» и выводить новых пчёл, но риск приемлем. Итого: теперь семнадцать ульев.

А Оленьке в тот день перепала ещё парочка сотов, которые она упоённо начала посасывать прямо на занятии. Да так смачно, что урок пришлось прервать. Пока доела, пока сходила умылась — это заняло весьма немало времени, потому что мёд плохо оттирался с шёрстки.

Ещё я понял, что таю при виде счастливой понячьей мордочки. Приходилось прикладывать все усилия, чтобы собственная рожа не треснула от умиления.

К математике мы в итоге вернулись далеко не сразу.

Посматривая на склонившуюся над очередными задачками кобылку, я постепенно перевёл взгляд на окно, за которыми шелестел руками-ветвями тополь. В последнее время в голове появилось слишком много новых мыслей и планов, которые требовалось обмозговать.

Хотя вру. Наверное, я давно подумывал об этом, просто не всерьёз. И даже не приезд Оленьки заставил меня задуматься. Скорее уж, это случилось после нашего с ней знакомства.

Правда, все вопросы сводились к одному: зачем? И вот на него-то я не мог ответить. Требовалась информация, чтобы накормить моего внутреннего монстра.

— Антон, — тихонько позвала меня Оленька, выдернув из размышлений.

Вздохнув, я принялся проверять её решения.

Когда прозвонил будильник на телефоне, оповещая о конце занятия, кобылка сразу погарцевала к кровати, но я остановил её на полпути:

— Оль, давай обратно.

— А? — смешалась кобылка, по инерции сделала ещё пару шагов, прежде чем повернулась.

— Давай, садись, поговорим. Помнишь, что ты мне обещала?

— Рассказать про пони? — неуверенно спросила она, её ушки сами завернулись на полоборота назад, но не прижались полностью, что означало бы крайнее недовольство.

Да, с той нашей прогулки я так и не воспользовался подвернувшейся возможностью, хотя прошла уже пара занятий. Но я не забыл: просто не знал, о чём спрашивать. Не знал и сейчас, но тянуть кота за хвост мне больше не хотелось.

Вернувшись и усевшись обратно на подушку перед столом, Оленька выжидательно уставилась на меня. Сам я запустил пятерню в волосы на затылке, соображая.

— Ну что ж… скажи, ты видела других пони?

— Да, — кивнула Оленька. — Когда я была маленькой, в нашем городке жили ещё несколько новопони и эквестрийцев, а сейчас уже почти тысяча. Наверное, этого и ждали, когда достаточно накопится, чтобы начать людей отселять.

— А… эквестрийцы и новопони как-то отличаются?

— Внешне — никак. Но вот если заговоришь, то сразу поймёшь: у иномирян чувствуется акцент. Даже не акцент, а как бы… иная манера речи, что ли. А ещё они миролюбивые.

— Миролюбивые?

— Как хиппи. Дети цветов и радуги во всех смыслах. Верят, что любую ссору можно уладить разговором и всё такое.

— Как же они у нас-то живут, с такими-то взглядами?

— У них есть свои вожаки, которым палец в рот не клади — оттяпают похлеще волка. Некоторые новопони им, опять же, помогают.

— А в целом… все эти пони… как они живут?

— Ну как… — замешкалась кобылка. — Как… люди. Семьями обзаводятся, жеребятами, работают. Слышала, что некоторые местные заводы они уже под себя приспособили, поля начали распахивать — там, где могут проживать земные пони. Те новопони, которые не хотят тут жить, уходят через портал в Эквестрию, но что там с ними происходит, уже не знаю. Слышала, что живётся там здорово.

— Слышала или сама побывала?

Вот сейчас Оленька замолчала, уставившись куда-то в сторону отсутствующим взглядом, словно что-то вспоминала… или размышляла?

— Слышала, — отозвалась наконец. — Тут вся загвоздка опять в том, что мои родители — не пони. Без них меня в Эквестрию не пустили бы, а с ними как есть тоже нельзя. Не спрашивай, почему, — вскинула она копытце. Впервые за наше знакомство она фыркнула по-настоящему зло, прижав уши к голове. — Мне объясняли, но я так и не поняла, в чём там дело. Только то, что Эквестрия чересчур уж… волшебная для людей.

— Ладно, — вскинул я руки примирительным жестом. Подождав, когда кобылка немного успокоится, спросил о другом: — А вот те новопони, которых ты знаешь, почему они решили пройти через конвертацию?

Оленька озадаченно посмотрела на меня, потом наклонила голову набок и по-собачьи поскребла себя за ухом задним копытом.

— Не знаю, — ответила она всё-таки. — Об этом как-то не принято разговаривать. Мол, захотели и превратились. Но папа как-то проговорился, что первым новопони платили очень большие деньги. Либо им, либо их бывшим семьям. Тридцать лет назад это было очень даже кстати.

— Но зачем кто-то вообще захотел превращаться?

— Сначала превращенцы понадобились, чтобы помочь переселенцам-эквестрийцам обустроиться и освоиться на Земле. Потом… как-то повелось. Люди приходили в эквестрийское посольство и подавали заявки на конвертацию. Родители на эту тему не любили разговаривать, а папа так вообще злился, говорил, что «от нехер делать». Так что… не знаю.

Это было меньше, чем я надеялся узнать, но больше, чем вообще ничего.

Разговор явно нравился Оленьки всё меньше и меньше: голос у неё хоть и оставался ровным, но вот трепет пытавшихся скрыться в гриве ушек сложно было не заметить. Я постарался тихонько «закруглить» беседу, приняв её в качестве оплаты сегодняшнего занятия, к некоторому разочарованию кобылки.

---

Я отправился на прогулку почти сразу же после занятия, пока в голову Оленьки что-нибудь не взбрело.

Первые пару сотен метров я шёл, оглядываясь и озираясь. Убедившись же в отсутствии слежки, выдохнул и зашагал дальше широким шагом. Путь мой лежал ровно в ту же рощицу, что накануне. Мне в голову пришла идея нарисовать на карте «зону», про которую говорила Оленька. Задача выглядела несложной, благо, как я понял, центр этой самой зоны находился за рекой, и накрывала она деревню лишь частично.

И если принимать ту странную вспышку пони в рощице за факт, а не случайность, то граница зоны находилась где-то там. Почему-то мысль, что меня просто разыгрывают, я просто не допускал. Хотя должен признать, это могло бы оказаться просто отличной шуткой, пожалуй, самой лучшей, что я слышал за последние годы.

А ещё в прихваченной с собой сумке лежали колышки для ловушек, на которых они стояли, приподнимая над травой. Сегодня я собирался воспользоваться колышками иначе.

Не сразу, но я нашёл то место, где раньше стояла ловушка — и вбил туда же колышек, обозначив «границу». Только вот как определить, куда линия идёт дальше? Вся эта идея с «зонами» напоминала мир сталкера из прочитанной мной фантастической книги, но если там бросали гайку, привязанную на бинт, чтобы найти границы аномалий, то, может, мне стоило прихватить с собой Оленьку и водить на поводке, отслеживая её поведение?

Размышляя, я неспешно направился в сторону других ловушек, раз уж пришёл сюда. Но спустя уже с десяток шагов со всего маху налетел кроссовком на что-то. Коротко ругнулся, а дальше не успел, ибо упал лицом в заросли травы.

Отплёвываясь и ругаясь, я поднялся — и увидел ещё один колышек, вбитый в землю посредине ничего. Просто с краю травяного луга. А чуть подальше — ещё один. И ещё.

Меня охватил странный холодок, несмотря на пекущее голову солнце. Такое же ощущение, наверное, может испытывать узник в темнице, которому пришло в голову расшатать кирпич и нацарапать свою историю на задней его поверхности — тут-то он и обнаруживает письмена своего предшественника.

Уже ради интереса я прошёлся, выискивая следующую метку. И они были. Путь по ним привёл меня к реке, ровно к водопаду. Если присмотреться, то словно сама местность здесь ломалась, образуя резкий перепад высот. В других местах это было не так заметно, просто небольшая возвышенность, деревня же находилась в низине.

Хотелось бы узнать, кто уже проделал работу за меня.

Развернувшись, я пошёл в обратную сторону, попутно считая шаги. Колышки шли не прямо, а скорее описывали широкую окружность, и мой путь постепенно начал загибаться вправо, обратно в деревню. Я успел насчитать километров шесть по дуге, прежде чем вернулся обратно в деревню с другого бока. Если продолжить воображаемую линию, то скоро я бы упёрся опять в реку.

В конечном итоге «зона» накрывала бо́льшую часть деревни, особенно старую историческую её часть. В том числе мой дом, дом Оленьки, школу и один из магазинов. И главную площадь.

И это было грустно: получалось, что кобылке не было хода не то, что за деревню — даже в некоторые её места. Сама того не желая, она оказалась на положении запертой в клетку зверушки.

С детства терпеть не мог зоопарки. Наверное, надо порадовать Оленьку чем-нибудь…

---

Почему я вообще люблю математику?

Наверное, по той же причине, почему предпочитаю дружбу взрослых сверстникам: за постоянство. Законы математики незыблемы, всю свою историю они планомерно развивались, старые теории не отметались, а доказывались и дополнялись. Возьми учебник по математике, изданный хоть пятьдесят, хоть сто лет назад — он будет таким же актуальным, как и современный.

Хотя любить математику не значит, что я готов жить ею и дальше. Тут всё так же, как с вишнёвым соком, который я готов пить литрами, но вот купаться в нём — уже перебор.

Именно по этой причине я видел своё будущее архитектором или проектировщиком. Ведь здание — это математика, воплощённая в камне.

А теперь математика свела меня с Оленькой. С большой вероятностью мы с ней нипочём бы не сблизились в ином случае — слишком уж разными были.

От размышлений о жизни я вернулся к реальности. В которой я лежал на кровати в обнимку с мышастой пони — иначе не получалось из-за узости лежбища. Оленька тихонько сопела с видом свежеудовлетворённой кобылы. Она не спала, хоть и держала глаза закрытыми.

Началось всё с того, что сегодня я решил снова полизать у кобылки: в прошлый раз мне так и не удалось заставить себя. Эта неудача «откатила» весь прогресс к работе одними лишь пальцами и не пускала дальше.

На этот раз я подготовился, запасшись влажными и обычными салфетками. А ещё сводил Оленьку в баню — просто нагрел воды в кастрюле. Блага цивилизации в виде газового отопления или хотя бы централизованной горячей воды не добрались до посёлка, так что мылись, где придётся.

Оленька только фыркнула, но с таким чувством, что непременно получила бы «Оскара», если бы давали награду за выразительность фырканья. Конечно, она много чего набурчала следом, на что я в долгу не остался. Так что в свою комнату я возвращался с твёрдым намерением поставить кобылку на место.

И поставил — вернее, уложил пузом кверху, развёл ей задние ноги и смело наклонился между ними. Приблизился лицом ко всё ещё влажной промежности, где плотная светло-розовая кожа собиралась складкой лона.

Макушкой чувствуя выжидательный и слегка насмешливый взгляд Оленьки, я приоткрыл рот. И лизнул.

Как и в прошлый раз, ощущение плотной гладкой кожи под языком показалось приятным. Поэтому я на пробу лизнул с другого края, потом сверху… чуть не отшатнулся, когда складка резко раскрылась, обнажив розовую мякоть нутра, откуда пахнуло… нет, не мочой — чем-то, напомнившим сразу запах хлева и молока.

Кобыла снова фыркнула, уже куда тише, и лёгонько прикоснулась к голове копытцами.

А я набрался смелости и лизнул аккурат посередине раскрывшейся складки — так, что язык провалился внутрь.

И замер, пытаясь понять, что чувствую. Однако описать словами вкус чужой плоти у меня не получалось. Разве что стоило однозначно признать, что не неприятно.

В не раз выручавших меня статьях писалось, что при куннилингусе не надо ворочать языком аки червяком на горячей сковороде: надо с нажимом лизать, сохраняя выбранное направление. Я стал лизать, просто вверх и вниз, без изысков. Вот только Оленька не упрощала мне задачу, продолжая «подмигивать» — так назывались эти движения складок вульвы, отчего кончик языка периодически зажимало внутри. Не больно, просто тогда мне приходилось лежать, упёршись носом в кобылий лобок, и думать, как я дошёл до жизни такой. Однако процесс шёл. Не просто так ведь Оленька начала пыхтеть, а потом и постанывать. Вдобавок, копыта елозили по голове всё настойчивее и упирались сильнее, хотя и соскальзывали с волос. А внутри становилось даже не мокро — тягучая влага наполняла лоно, превращая его в эдакое болотце. И мне волей-неволей приходилось сглатывать, хоть и немного.

Кончилось же всё резко: кобылка внезапно запыхтела чаще обычного, вульва быстро сжалась несколько раз подряд — и буквально брызнула мне в лицо. Я только и успел, что дыхание задержать. Так и остался лежать, чувствуя, как густые капли стекают по подбородку и щекам.

Руками я уже потянулся на ощупь к пачке полотенец, когда копытца приподняли мне голову за подбородок.

— Ну двинься сюда, — расслабленно буркнула Оленька. Наверное, я замешкался, пока поднимался на руках: согнувшись вперёд, она несколько раз лизнула меня в лицо, как большая собака.

К понячьей влаге добавились ещё и слюни.

Кажется, меня затошнило.

Часы к этому времени отмерили всего лишь десять минут «оплаты» из тридцати. А кобылка уже смотрела на меня щенячьими глазами.

— Ещё…