Опасный роман лебедей
Глава 25
Вздохнув, Гослинг понял, что его работа закончена. Он оглядел пустой офис. Он был один. Ему доверили закончить работу без присмотра. Рейвен ушла с принцессой Селестией, чтобы вместе заняться делами Короны. Гослинг все закончил, и закончил раньше срока.
Ему нравилась эта работа. Очень нравилась. Другим она могла бы показаться утомительной, но если говорить о работе, то она была совсем неплоха, и Гослинг мог видеть себя занимающимся ею до конца жизни. Это отвечало его скрупулезной натуре. Он любил совершенство. Крылья с идеальным оперением, ни одного перышка не на месте. Идеальные телеграммы без ошибок. К совершенству нужно было стремиться. Нельзя быть идеальным пони, но можно делать идеальные вещи. Совершенство было возможно в обыденных действиях, совершаемых каждый день.
По правде говоря, он не собирался заниматься этим всю жизнь, и он это знал. Он больше не был пони, который просто ищет способ пробиться в жизни и выжить. Теперь от него ожидали гораздо большего. Его задания будут гораздо более сложными… и гораздо более трудными для выполнения с его чувством совершенства.
Он должен был вернуться в школу, а это означало отличные оценки. Он собирался стать супругом Селестии, и ему было трудно даже представить себе, какого уровня совершенства это требует. А еще была проблема Луны… и Луна была проблемой. У него не было сильных чувств к Луне, и он не знал, как поступить. Он почти не знал ее. Она была просто одинокой кобылой, которая выскочила и напугала его в темноте.
Любые его попытки быть добрым к ней, сделать ее счастливой, доставить ей удовольствие — все это будет воспринято с подозрением, и Луна будет гадать о его мотивах: делает ли он это, чтобы сделать Селестию счастливой? Это создавало проблему для Гослинга. Он не знал, как достучаться до Луны. Но он не собирался пренебрегать ею, его чувство совершенства не позволяло этого. Если он собирался стать мужем, то должен был стремиться к тому, чтобы быть идеальным мужем. Оставалось только как-то достучаться до Луны.
Гослинг не знал, что делать, и пора было уходить. Его рабочий день был закончен.
В холле его застала врасплох мать. Она сидела на скамейке в зале ожидания, напевая себе под нос, и, увидев его, сорвалась со скамейки и полетела внутрь. За это она много раз наказывала Гослинга. Он застыл на месте.
БАХ!
Его мать была хоть и маленькой, но крепкой и мускулистой. Она всю жизнь занималась тяжелой работой. Он пошатнулся от удара и почувствовал, как передние ноги матери обхватили его шею. Именно в этот момент он вспомнил, что оставил свои доспехи в кабинете Рейвен.
— Госси!
Она продолжала называть его так. Да еще и на публике. Гослинг закатил глаза, когда она зажмурилась. Он ничего не мог поделать. Его мама была мягкой и пахла приятными духами, от которых он чихал. Она что-то сделала со своей шерстью. Может, она была в спа-салоне? Побаловала себя? Он не знал.
— Пойдем, Госси, нам нужно поговорить. Наедине.
Он почувствовал, как мать отпустила шею, и посмотрел вниз, а она подняла на него глаза. Ее голубые глаза были счастливыми, но в то же время обеспокоенными… и, возможно, немного испуганными. В уголках ее глаз виднелись морщинки смеха. Его мать была красивой и прекрасной… и как же он ее любил.
— Ой-вей, Гослинг, от тебя воняет чесноком… фу, что же делать матери? — Слит произнесла это гнусавым голосом, неодобрительно покачав головой. — Так воняет… фу!
— На обед подавали чесночный суп, ма. — Гослинг приподнял бровь и хихикнул. — Рейвен называет это обедом власти… те, кто его ест, имеют власть над другими.
— Это не тот рот, которым можно целовать принцессу…
— Ма, пожалуйста… Принцесса Селестия съела две миски супа.
— Две? Гослинг, пожалуйста, скажи мне, что ты вел себя прилично наедине, и она не ест за двоих…
— Ма!
— … я таки могу умереть, Гослинг! От стыда! Не позорь меня!
— Ма!
— То есть, я знаю, что она красивая, и у тебя есть желания, но я рассказала тебе, как следить за этими желаниями, и тебе лучше не…
— Ма, помедленнее! — взмолился Гослинг. — Она большая пони, ясно? Она много ест. Иногда она чувствует себя неловко из-за этого.
Слит замолчала и посмотрела на сына, вглядываясь в его глаза в поисках признаков вины, вероломства или обмана. Спустя минуту она кивнула. Она подняла копыто и потрепала Гослинга по щеке:
— Ты хороший жеребенок. Ты заставляешь свою мать гордиться тобой.
— Ну елки-палки, Ма, мать могла бы жить…
Уши Слит встали прямо, и она начала фыркать. Широкая улыбка расплылась по ее морде, когда она сделала шаг к сыну:
— Давай уйдем отсюда и уединимся где-нибудь. Нам нужно поговорить, тебе и мне. Мать знает, когда ее сын в беде, и она ему нужна.
Слит пустилась рысью, и Гослинг последовал за ней, одновременно смущенный и озадаченный властью матери над ним. Он так любил ее, хотя и не понимал. Его брови нахмурились, когда ему пришла в голову тревожная мысль: насколько сильно его влечение к Селестии из-за того, что она была похожа на его мать? Белая, свирепая и пылкая. Гослинг выкинул эту мысль из головы и постарался не думать о ней.
— Гослинг, я знаю, что ты любишь ее, и я знаю, что между тобой и Селестией произойдет много всего, но ты должен помнить, кто она такая, и относиться к этому с почтением, — сказала Слит на ходу. — Будь почтителен к ней и ее телу. Не будьте развратным или непристойным.
Гослинг ничего не ответил, следуя за матерью. Ему придется забрать свои доспехи позже. Возможно, он получит небольшую лекцию, но это не страшно. Ему нужно было побыть с мамой. Он вздохнул. Его мать была в режиме лекций.
— Принцесса Селестия — освободительница нашего рода… ты помнишь свои уроки? — Слит повернула голову и посмотрела через плечо на сына.
— Да, мам, помню.
— Они с Луной вызвали Дискорда на поединок, сказав: "Отпустите моих пони!", и, конечно, Дискорд, как и подобает дурачку, поумнел и сказал "нет". Такой дурной болтун… Мать его лучше не воспитывала. — Слит выдержала паузу, а затем издала звук, похожий на плевок. Пту! Пту! Пту! — Он держал в рабстве целый народ и довел его до безумия… он уничтожил наши племена, и сестрам пришлось их спасать. Он разрушил наш образ жизни, нашу культуру, он отнял у нас то, что мы никогда не сможем вернуть. Но сестры, сестры спасли нас и восстановили. Никогда не забывай об этом, Госси.
— Я знаю, мама.
— Не умничай, — укоризненно сказала Слит.
— Я не умничаю, ма.
— Хорошо… Я воспитывала тебя лучше. — Задорная поступь Слит превратилась в гордую походку, и стало понятно, откуда Гослинг взял свою павлинью походку. — Я вырастила своего сына, чтобы он был достаточно хорош для освободителя наших племен. Мать всегда надеется на лучшее для своего сына…
Он едва успел сесть в кресло, как мать набросилась на него вихрем. В прихожей апартаментов, где остановилась его мать, воцарилась гнетущая тишина. Гослинг чувствовал, как пронзительный взгляд матери прожигает его насквозь. Она обладала какой-то страшной силой. Любовь Слит была одновременно ужасной и прекрасной.
— Гослинг, у нас будет очень открытый разговор. Я твоя мать, ты можешь говорить мне все, что угодно, и не бояться, хорошо? Все, что угодно. И я знаю, что тебе нужно поговорить об этом маленьком событии. Верно? — Не сводя глаз с Гослинга, Слит подскочила к мягкому креслу с высокой спинкой, села и устроилась поудобнее.
Потрясенный резкими словами матери, Гослинг попытался собраться с мыслями. Ему так много хотелось сказать. Но говорить об этом было трудно. Его мать будет говорить об этом так откровенно, и Гослинг чувствовал, как его уши горят в предвкушении. Он глубоко вздохнул и попытался сообразить, с чего начать. Голубые глаза матери и то, как она смотрела на него, усложняли задачу.
— Ма… Я… Я не могу понять, как я должен относиться к Луне, — начал Гослинг, опустив взгляд на пол. Ковер был украшен узором пейсли. Он все еще выглядел новым, хотя на вид был довольно старым. Это был ковер, который не старел. — Она и Селестия — одна пони, правда… Я не знаю, как это объяснить, но это так. Ма, я многое видел. Узнал кое-что. И я пока не знаю, как с этим справиться. Я не думаю, что смогу говорить о некоторых из этих вещей с тобой.
— Я понимаю, Госси.
— Спасибо, ма. — Гослинг поднял глаза от ковра. Он не мог прочитать выражение лица матери, оно было ему незнакомо. — Ма, я думаю, что даже если бы закона не было, я все равно оказался бы между ними. Так уж они устроены. Не знаю, ма… Я думал об этом сегодня, пока работал.
Слит кивнула, но ничего не сказала, подтверждая слова сына.
— Ма, это все равно что жить днем и отказываться признавать, что ночь вообще существует. Солнце и луна как бы идут вместе. Невозможно иметь одно без другого. Я вношу сумятицу в это дело. Когда я ранее работал, в моей голове это звучало лучше.
— Я вижу в этом какой-то смысл, — мягко сказала Слит своему сыну.
— Луна… она очень одинока и очень виновата. И вся ее жизнь направлена на служение сестре… И Селестия… она такая же. Она тоже очень одинока и очень виновата… и я боюсь… я боюсь, что если я буду с Селестией, то отниму ее у Луны, и Луна станет обижаться и ревновать, потому что, скажем прямо, ей нужна сестра. Эти двое уравновешивают друг друга. — Гослинг нахмурил брови.
— Мой сын поумнел, — тихим шепотом сказала Слит.
— Ты сказала, что нужно всегда искать ответы в естественном порядке вещей, вот я и искал, — ответил Гослинг. — На чем я остановился? Ах да… я не могу отнять одну сестру у другой. Это было бы плохо, я думаю. Они нужны друг другу, чтобы уравновесить себя, и если бы я женился на Селестии, это нарушило бы баланс. Как мне кажется… — Слова Гослинга затихли.
— Да, Гослинг? — Слит наклонилась вперед в своем кресле и стала ждать.
— Так должно быть в природе. — Уши Гослинга поникли, а глаза опустились вниз, чтобы снова изучить рисунок пейсли. — Я должен стоять в центре и позволять солнцу и луне двигаться вокруг меня. Это похоже на какой-то забавный хоровод. Сестры ссорятся, ругаются, но любят друг друга. Они делятся всем. — К этому моменту акцент Гослинга усугубился настолько, что мало кто из пони за пределами Мэйнхэттена мог его понять.
— Гослинг, не говори как хулиган или мелкий барыга из дешевого магазина… Я тебя лучше воспитала. Я принесу мыло.
— Прости, ма. — Гослинг глубоко вздохнул и продолжил. — Если я все сделаю правильно, то смогу объединить сестер на общей почве.
— И что это? — спросила Слит.
— Если они обе любят меня, значит, им есть где встретиться.
Слит медленно, нарочито медленно кивнула головой, ее уши подрагивали, когда голова качалась взад-вперед. Она сидела в тишине и ждала, когда сын продолжит, выражение ее лица выражало терпение.
— Но Луна, она уже поставила меня в тупик. Она… ну, она сказала, что все, что я сделаю, чтобы сделать ее счастливой, будет сделано только для того, чтобы сделать счастливой ее сестру… а это не то же самое, что делать ее счастливой ради того, чтобы она была счастлива, и я не знаю, как решить эту проблему. Луна умна… она уже разыграла меня как болванчика. — Гослинг разочарованно хмыкнул. — Ма, давай признаем, что я не такой уж умный.
— Сынок, Селестия полюбит тебя всей душой и без всяких оговорок. Она как солнце… она просто сияет, она не может удержаться или заставить себя остановиться. Но Луна… Сынок, тебе придется отправиться во тьму, чтобы найти ее. И она заставит тебя потрудиться ради любой твоей привязанности. Ночь холодна, но есть и тепло.
— Думаешь, ма? — спросил Гослинг.
— Разожги огонь, — предложил Слит.
— Ма, эти метафоры меня убьют…
Тело Слит напыжилось, ее грудь надулась, а перья распушились:
— Не болтай!
— Прости, ма. — Уши Гослинга опустились. — Я не был болтливым.
— Тебе придется проникнуть в темноту Луны и найти способ показать ей тепло и свет. Тебе придется доказать ей, что ты заинтересован в ее счастье. — Слит сделала небольшую паузу, потянулась вверх и потерла левым передним копытом боковую часть челюсти.
Пока мать молчала и размышляла, Гослинг задал ей важный вопрос:
— Ма, ты одобряешь то, что я делаю? Я ведь не собираюсь позорить тебя или что-то в этом роде, правда? Я не смогу жить с этим. Я таки могу просто умереть…
Оторвавшись от своих мыслей, Слит чуть не упала вперед со стула. Она уперлась обеими передними ногами в передний край подушки и села прямо, даже уши направила прямо к потолку. Ее глаза сузились до голубых щелей, и она уставилась на сына.
— Гослинг, конечно, я одобряю. Будь это две другие кобылы, я бы сказала, что ты приглашаешь катастрофу, и да, я бы пыталась отговорить тебя от этого. Но это совсем другое дело. Это не просто брак, это служение. Ты представляешь Первые Племена и наши ценности. Я даже не могу представить себе более высокой чести для нашего рода.
— Спасибо, ма. — Гослинг наблюдал, как его мать немного расслабилась. — Ну что, ма… есть совет?
— Да, вообще-то, — ответил Слит.
— Ну? — Гослинг подождал.
— Гослинг… дорогой… мой маленький сладкий картофельный кныш, есть одна вещь, на которую ты должен обратить особое внимание…
— И что же, ма?
— Никогда не переходи от одной кобылы к другой, когда запах первой все еще витает над тобой…
Гослинг в ужасе отшатнулся от слов матери:
— МА!
— О, Боже, Гослинг, — Слит покачала головой, — сначала прими душ, чтобы…
— МА! ПОЖАЛУЙСТА! МА! — Гослинг покачал головой и умоляюще посмотрел на мать.
— … эти мускусные запахи не смешивались…
— ОЙ-ВЕЙ, МА, ПОЩАДИ! ЧТО ТАКИ CТ`БОЙ?
— …это все равно что две сестры прикоснутся друг к другу самым неподобающим образом… нельзя, чтобы некоторые телесные жидкости смешивались, просто нельзя! Ты не можешь позволить сестрам касаться друг друга через тебя, это нечисто…
— Ма, клянусь аликорнами, я привяжу себе на шею мельничный жернов и брошусь в океан!
Слит с уязвленным видом уставилась на сына:
— Ты хотел моего совета, и я его дала. — Она фыркнула, моргнула и пренебрежительно махнула копытом. — Это был совет, который ты должен был услышать. У нас есть законы, культура… у нас есть способы и средства справиться со стадным браком, а ты их так и не усвоил. Мы не можем быть нечистыми, Гослинг, ты же знаешь законы и традиции.
Вздрогнув, Гослинг попытался прийти в себя от слов, которые только что услышал из уст матери. Он сглотнул. Его мать выглядела обиженной, раненной, и он понял, что должен сделать:
— Хорошо, мама… я слушаю… научи меня старым традициям… скажи мне то, что я должен знать…