Доктрина Превосходства

12 - Забытый солдат забытой войны

Музыка:
Тема передающая атмосферу войны в Седельной Аравии: https://www.youtube.com/watch?v=FytcxmBT9Ls
Олово / в чёрном песке(хз насколько уместно, но мне показалось в тему): https://www.youtube.com/watch?v=cq5Lf-WumfI
Победа: https://www.youtube.com/watch?v=CCB_r6VWs-Q

Седельная Аравия, жаркий край пустынь и гор, гордые просторы которой теперь слышат лишь грохот взрывов, свист пуль и боевые кличи солдат. Отряд пони двигался среди горных ущелий и перевалов. Форма была поношена и покрыта рваными дырами, многие имели наскоро перебинтованные раны с уже засохшими алыми разводами, винтовки были в пыли, а большая часть висевших на поясах и спинах мечей была сломана.

Капитан! Деревня впереди! — крикнул самый передний солдат.

Пони, командующий группой, с треснутой военной каской, на которой висела привязанная резинкой растянутой вдоль каски пачка сигарет, рядом с которой были грубо нацарапаны отметины, символизирующие количество пройденных владельцем операций, лишь хмыкнул в ответ. У него на спине среди всех вещей висел меч в замотанных тканью ножнах с лезвием, благословленным самой богиней ночи, и винтовка, чей приклад, похоже, не раз били о тела неудачливых врагов, судя по заметным вмятинам и кровавым следам.

Как далеко до границы? — пустым голосом спросил он.

Не менее пяти километров, может даже десяти. Даже если бы карта осталась после того боя, на этой местности мы ориентируемся плохо, — не менее пустым и уставшим голосом ответил солдат.

— Ясно. Окружить, чтобы никто не ушёл, зачистить, свидетелей не оставить, всю еду забрать. На всё про всё час.

Так точно, — отдал честь солдат и направился занимать позиции.

Сам же капитан отправился контролировать ситуацию на ближайший холм с биноклем в копытах, параллельно закуривая косяк, который он купил в Варзене во время последней операции в Северной Зебрике. Операции – это то, в чём он измерял свою жизнь, ни года и не минуты, а только количество операций, через которые он прошёл. Сколько он себя помнил, он служил в рядах сумеречной дивизии, сколько себя помнил, все его звали Капитаном. Было ли у него когда-то другое имя? Было ли вообще что-то до того, как он оказался тут? Обычно он не задумывался об этом, ни об этом, ни о том, за кого или за что они сражаются и умирают ни вообще о чем-то выходящем за рамки нормы, мысли в какой-то момент просто увязали будто натыкаясь на пустоту. Каждая новая война не вызывала рефлексии или интереса. Про эту, например, всё, что он знал, это что лошади с синим флагом – их друзья, что конечно уже само по себе наверное является определяющим для любого уважающего себя гармониста, все остальные должны умереть или подчиниться. Привыкнув к абстрактной "гармонии", которой их мотивировали командиры, и этот стиль жизни его более чем устраивал. С одной стороны, он чувствовал только боль от постоянных марш-бросков и сражений, боль, что истощила его тело и покрыла новыми шрамами, но в то же время не мог даже мыслей найти, чтобы этому возмутиться. Это чувствовалось настолько... естественно, будто он на своём месте, где всегда должен был быть. И шум в голове не уставал это подтверждать, призывая к новым подвигам и славе, вещая про победу и смерть во имя... Он уже не помнит, за что он хочет умереть, но его это редко смущало. Порою он многое забывал. Однако кое-что в последнее время нарушало его покой. Странный черный аликорн, появляющийся время от времени в снах, которых он до этого и не видел, или в каких-то давно забытых воспоминаниях, отклики которых мелькали в его голове. При виде этого аликорна его сердце начинало биться сильнее, а все чувства кричали и призывали к чему-то, о чём он должен был бы помнить. Это, а также возникшие сильные головные боли поставили в тупик медиков, утверждающих только то, что это не связано с ранениями. Единственное, что спасало от спонтанно возникающих болей, это эта дурацкая зебриканская трава, что он курил. Это даже сподвигло его расспросить некоторых из своих неразговорчивых и так часто меняющихся сослуживцев о том, что было с ним до сумеречной дивизии. Ответить, впрочем, никто так и не смог, а многие увы слишком быстро погибали в боях. Выныривая из немногочисленных воспоминаний о прошлом, он наблюдал в бинокль, чтобы никто не ушёл, пока из деревни слышались выстрелы и крики ничего не подозревающих лошадей. Ни жеребенок, ни кобыла, ни старик не сообщат ближайшему патрулю, что видели их, все найдут свою смерть от пули или штыка, и то что он тут сидит с биноклем это гарантирует. Капитан не испытывал к ним особой жалости или каких-либо эмоций в принципе, ни потому что политрук убеждал их, что это "малые жертвы во имя гармонии", ни потому что для них подобные операции "зачистки" успели стать нормой, а скорее, так сложилось само собой. С тех пор как он очнулся в один прекрасный день в рядах дивизии, он не встречал в голове даже намёка на сдерживающий механизм. Ему в сущности было всё равно и на себя, и на своих сослуживцев, и тем более на гражданских. Работа есть работа, смерть есть смерть, все умрут, не так ли? Он просто выполнял то, что прикажут, потому что... Почему он это делал, он тоже не задумывался. Солдаты к этому моменту уже закончили сваливать трупы крестьян в заранее вырытую яму. Капитан легко подпалил их огненным шаром из своего рога. Ничто более не мешало истощённому отряду пони продолжить путь. Изматывающий тридцатикилометровый марш-бросок за линию фронта подходил к концу. Всё, что от них требовалось, — добраться до узла снабжения противника в городе с причудливым названием Тротадла и уничтожить его. Увы, их действительно ожидали, и в ходе кровавой битвы погибла большая часть отряда. Это не помешало им выполнить очередную задачу и смыться до подхода новых сил. Увы, многих раненых пришлось оставить, но им предоставили оружие и пули напоследок в качестве акта милосердия. Усилиями политрука об участи пленных они знали гораздо подробнее, чем хотелось. Долгий марш заканчивался очередной уверенной победой, не так ли? Как вдруг плетущиеся по пустыне пони были остановлены внезапным огнём, скосившим нескольких в голове группы. Рассыпавшись по немногочисленным укрытиям, очень быстро стало ясно, что враг ведёт прицельный огонь из окружающих их гор. Ситуация в лучшем случае паршивая. Капитан быстро включил заклинание обнаружения жизни и определил по появившимся бликам в глазах, где засели враги. Он бы не прожил так долго, если бы не умел так хорошо воевать, и эта ситуация была отнюдь не чем-то необычным для него. Под плотным ружейным огнём он принялся усиленным голосом выкрикивать приказы:

— Дымовая завеса, двенадцать часов, пулемёты на холм, подавить врага на семь, пятеро пусть зайдут с фланга, десятеро в лоб отвлекают под завесой основной огонь, пошли!

Солдаты принялись исполнять приказы, зная, что будет, если они попытаются воспротивиться, пока сам Капитан, выхватывая винтовку, двинулся с отрядом, обходящим врагов с фланга. Настолько незаметно, насколько возможно, они забирались на ближайшие горные уступы, так и норовя упасть прямо в пропасть. Достаточно плотно закрепившись на вершине, они двигались в сторону, откуда летели пули, скрываясь за немногочисленной горной растительностью. Заметив отряд лошадей в красных одеждах на соседнем выступе, они открыли быстрый и прицельный огонь, скашивая их. Некоторые, почти мгновенно ловя пули, падали вниз, как и рассчитывал Капитан, делая очередной выстрел и досылая новый патрон в патронник телекинезом. Своим беглым огнём они вынудили врага отойти на другую часть выступа, и те быстро оказались прямо на огневой линии пулемёта, который уже был развернут к этому моменту. Стычка длилась недолго: враги либо погибли, либо лежали и медленно умирали от ранений. Добить их, впрочем, желания ни у кого не было. Со стороны пони тоже не обошлось без потерь: шесть солдат из десятерых, посланных отвлекать огонь, были наскоро закопаны в местной сухой земле, предусмотрительно освобождённые от припасов. Очередной день их диверсионно-разведывательной роты. Пересекая тяжёлые горные уступы и вдыхая горячий пыльный воздух, без лишних слов или пререканий они двигались к следующему рубежу. До фронта оставалось меньше километра, и все знали, что в случае ранения и невозможности продолжать движение, лучшее, на что могли рассчитывать, — это пуля от собрата, чтобы умереть быстро. Спустя ещё час тяжёлого пути они наконец увидели то, к чему так долго шли, — линии траншей, вырытых в сухом песке, на которых виднелись союзные синие флаги с жёлтым кругом посередине. Но определённо не всё было спокойно. Если присмотреться, можно было увидеть зарева пожарищ и даже рассмотреть угловатые силуэты местных архаичных танков, стреляющих трассерами из своих тяжёлых пулемётов куда-то в сторону позиций с синими флагами, с которых в свою очередь пытались вести вялый ответный огонь, подавляемые ещё и залпами артиллерии, бьющей откуда-то из их зоны видимости, пока отряды пехоты с красными знамёнами, на которых красовалась чёрная звезда с какими-то надписями на местном языке, под крики своих офицеров рвались вперёд.

— Похоже, покой нам только снится, — проворчал усталый сержант.

— Они пошли в атаку, похоже, пригнали бригаду танков для поддержки наступления. Не часто они так делали, и пора напомнить, почему не стоит так делать, — без эмоционально ответил Капитан, не замечая его слов.

— Зайдем с тылу?

— Да, вырежем артиллерию, а затем пехоту. Без неё эти коробки стоят мало. Потом просто уничтожим их одну за другой.

— Так говорите, будто это раз плюнуть.

Проигнорировав и эти слова, капитан вновь стал выкрикивать приказы к атаке:

— Найти артиллерию, уничтожить артиллерию, обратить в бегство красных, половина атакует танки с тыла и выигрывает время что бы фронт не рухнул. Всем всё ясно? — уже более бодрым, но хриплым от обезвоживания голосом крикнул он.

Видя молчаливые кивки солдат, он поспешил отправиться с ближайшей группой. Осторожно двигаясь в сторону гор, удобно расположившихся в отдалении от поля боя, в которых без сомнения и гнездились вражеские орудия, они неслись галопом, чтобы зайти к артиллеристам с тыла и атаковать неожиданно. С биноклем в телекинезе, выглядывая из кустов, капитан одну за другой примечал позиции орудий по заметным вспышкам выходных залпов, затем разделил группу на отряды, по одному на каждое орудие, сам при этом двинулся с одним из них. Под пыльные бури, сдирающие кожу с незащищённых частей тела, он осторожно подполз к позиции артиллеристов. Телекинезом выхватил гранату и отправил её прямо на позицию, и как и на других позициях, одновременно с очередным залпом орудий, ячейку орудия разорвал взрыв осколочной гранаты. Это, к сожалению, похоже, оказалось недостаточно, чтобы вызвать детонацию боеприпасов и убить всю обслугу. Тяжело вздохнув, он выхватил меч и прыгнул прямо на примостившуюся в горном выступе укреплённую артиллерийскую позицию, с ходу нанося колотый удар коню, пытавшемуся помочь лежачему раненному. Под крики на неизвестном языке он пустил магический шар в другого артиллериста, хватающего винтовку, поджигая его плоть и шерсть. Как вдруг, почувствовав движение воздуха сзади, он телепортировался на метр вбок, уходя от удара другого жеребца, вооружённого кривой саблей. Озлобленный конь, направив на него свой ятаган, выкрикнул что-то явно недоброжелательное на своем языке:

— سأمزقك كالحيوان!

Игнорируя неизвестную ему речь, он, устало закуривая очередную сигарету, извлечённую телекинезом из пачки на шлеме, выхватил винтовку и без секунды заминки пустил в него несколько пуль, которые скосили ошарашенного коня, улетевшего вниз со скалы, ещё наверное живого. Оглянувшись вокруг, он увидел, что из пещеры, служащей укрытием для персонала арт-роты, слышны новые гневные крики.

— الهارمونيون هنا، إلى السلاح!

Он подошел к раненому, всё ещё лежащему на земле в окружении искалеченных гранатой трупов товарищей или их кусков. Тот лишь испуганно смотрел на силуэт пони, неторопливо идущего к нему с мечом.

— أنا أصلي! رحمة!

Капитан не разбирал язык местных, да и не горел желанием, поэтому просто нанёс размашистый верхний удар, красиво отделяя голову от тела наслаждаясь звуком соприкосновения пылающей звездной магии с позвоночным столбом недруга. В свою очередь, крики сзади уже были гораздо чётче слышны. Соблазн рвануть прямо в гущу врагов со штыком и мечом наперевес был силён, о чём напоминали скрипучие военные марши, гудящие в голове. Но он ещё не настолько поддавался своим инстинктам. Вместо этого он громко и показательно кашлянул, заставляя показаться остальную часть своего отряда.

— Простите, что задержались, сэр! — Солдатским тоном попытался оправдаться боец, явно надеющийся, что его командир не вернётся с этой вылазки.

— Ага, огнемёты есть? — Без интереса спросил капитан.

— Только один остался.

— Хватит с головой, выжгите этих паразитов из их муравейника, я задержу их, пока огнемётчик подготовится.

— Так точно! — После этих слов "счастливчик" с баллоном на спине стал натягивать противогаз, доставая его из седельных сумок. Огненные шары единорогов, безусловно, были эффективными, но требовалось что-то, обеспечивающее постоянный поток огня, что-то более надёжное, чем магия.

Капитан, двигаясь в сторону несущейся к нему толпы солдат в красной униформе, уже целящейся в него из своих винтовок, призвал щит. Пули бились об него одна за другой, пока он убивал врагов аналогично, одного за другим ответным огнём верной винтовки из за входа в пещеры. Поняв бесполезность стрелковых атак, ближайшие кони с блестящими штыками рванули прямо на него, вступая в схватку с единорогом. Тот успел выхватить клинок, теряя концентрацию и выпуская из телекинетической хватки винтовку, и отбить массированный удар, парировав его. Однако его всё-таки смогли вытолкнуть из узкого прохода. Отбивая удары наседающих толп, он краем глаза видел, как остальной отряд уже схватился в бою с основной толпой врагов, а огнемётчик гордо вышагивает вперёд, поливая окружающих огненной струёй обращая пылающие силуэты врагов в бегство, высасывая сам воздух из окружающего мира.

Однако, отвлекшись на это к своей глупости, которую он осознал слишком поздно, Капитан оказался прижатым четырьмя массивными солдатами, которых он не мог осилить в одиночку. Союзники, похоже, не торопились ему помогать. Успев нанести резаную рану ближайшему врагу в район шеи, он всё-таки оказался прижат к краю позиции у покорёженного взрывом гранаты орудия. Ещё один враг встретился с лезвием лунного клинка, чувствуя обжигающую мощь звёзд. Но, увы, пользуясь тем, что их оружие гораздо длиннее его клинка, два других нанесли ему синхронный удар в корпус, параллельно пронзая грудь и скидывая в пропасть, оставляя сломанную часть своих штык-ножей в ранах.

Видя отдаляющийся уступ горы, с которого его скинули, он ожидал, что в голове промелькнёт вся его, не самая, наверное, большая жизнь. Он уже был готов встретить закономерный конец.

Рано или поздно это всё равно должно было произойти, никто не живёт вечно, — мелькали мысли в голове. Он уже смирился со своей бесславной гибелью, как вдруг в очередной раз увидел всплывший в голове силуэт чёрного аликорна.

НЕТ! — Прямо прокричала уже другая внезапная мысль в его голове. Он не может тут погибнуть, есть та, кто ему нужна, та, кому нужен он. Не важно, что он даже не знает, кто это, и, наверное, никогда не узнает, он ещё должен жить, обязан! Быстро прикидывая варианты за доли секунды, он смог сложить хоть и весьма призрачный, но план к спасению. Он собрал всю концентрацию в единую точку в роге и попытался схватить самого себя телекинезом. Это считалось очень тяжёлым. Он не уверен, откуда знал это, и даже не надеялся, что сумеет выжить. Но его собственное магическое поле сумело окутать его тело за секунду. Оно не спасло его от падения, но сумело амортизировать и замедлить его, превращая его из смертельного в просто крайне болезненное.

Придя в себя на горячем песке, он хотел встать, чтобы избежать ожогов, однако раны заставили его лишь болезненно прохрипеть. Возможно, некоторые кости были сломаны от падения, не считая двух ран от штыков, которые, однако, не кровоточат из-за застрявших в плоти кусков металла. Похоже, минимум одну ногу он либо сломал, либо вывихнул. Его уставшее и истощённое тело уже готовилось принять долгожданный покой под беспощадным солнцем Аравии, обдуваемой жаркими ветрами, что вскоре освежуют его мёртвое тело. Его разум стал уплывать, погружаясь в долгожданный покой.

Впервые за долгое время он оказался во сне, своём сне, где он никогда толком не был сколько себя помнит. Во сне он видел либо едва формируемые фрагменты памяти, либо пустоту. Но сейчас всё было по-другому. Он видел реальность чётко. Посреди пылающей адской пустыни он стоял, застывший в по стойке смирно, гордо вскинув ружьё. Всюду пылал огонь. Он не мог двигаться, всё его тело было будто статуей. Окинув его глазами, он понял, что недалеко ушёл от правды: он был из олова, он был оловянной фигуркой. Ужасная истина стала приходить к нему: вот похоже так он и встретит смерть во сне, не уверенный даже, так ли лучше или в реальности. Мир вокруг пылал, а песок постепенно затягивал его. Вокруг валялись сожжённые и изувеченные трупы всех: солдат, врагов, крестьян, убитых ими в той деревне. Но его внимание привлекло не это. В этом величественном зрелище конца всего, его взгляд ухватился лишь за одну деталь — балерину, стоявшую на какой-то парящей в воздухе платформе и лишь улыбавшуюся, видя его агонию, в ее чертах он бы наверное должен был видеть что-то знакомое, что-то чего уже не было в его голове, но мысль об этом исчезла так же быстро как и появилась.

Но он не испытывал ненависти, не мог испытывать, видя пламенную улыбку балерины. Он лишь гордо и стойко продолжал держать свою позу с серьёзным лицом, замечая, как его тело постепенно плавится от окружавшего пламени. Он умрёт с гордостью, он знает, что готов на всё ради балерины, и она это знает. Её улыбка всё шире блестит в бликах пламени, а мир утекает из-под его уже расплавленных ног. Он жил для этого, и это его час, подумал он, ощущая удовлетворение, честь, слава, победа и величие, в сущности это все окончательно потеряло смысл что бы не убеждали его пламенные речи в голове ранее, в последнее время впрочем даже они замолкали либо превращались в неразборчивые воинственные крики. Лишь смерть ждёт его, и он её примет с гордой солдатской выправкой и даже бровью не поведёт в лицо угрозы. Все ведь рано или поздно умрут? Так стоит, наверное, умереть достойно, не так ли? Стараясь не задумываться об этом лишний раз, он посвятил последние мгновения своей жизни прекрасному танцу балерины, ощущая как остатки его разума плавятся вместе с его оловянным телом. Он бы расплакался от красоты этого зрелища, если бы не хотел сохранить свой гордый вид до самого конца.

Как вдруг, к его собственному удивлению, всё стало меняться: балерина, пламя, песок, пожирающий его, и вообще всё. Он оказался где-то на парящем островке. Пытаясь сообразить, что происходит, Капитан услышал внезапный низкий голос.

— Шторм! Ты ещё жив? Соберись, тряпка! — Произнес явно негодующим голосом показавшийся из пустоты чёрный аликорн. Заметив ту, кого он видел в странных или даже страстных видениях, его охватила эйфория. Он не мог произнести ни одного слова, слишком шокированный и безмерно радостный этому событию. Аликорн, однако, продолжала:

— Два года прошло, и твой разум едва жив, он почти уничтожен, остатки твоей личности умирают, говорила она разочарованным голосом. Продолжай бороться, слышишь меня? Ты слишком ценный актив. Мне удалось наконец вырвать для тебя шанс. Селестия не заметила этого. Глупые подруги Твайлайт Спаркл направляются в Кирию с визитом, что-то связанное с их картой. Неважно. Суть в том, что ты будешь среди сопровождающих. Это небольшая махинация, которую я провернула с помощью зачарованного чиновника, с ярко выраженным самодовольством говорила она .

На фоне её слов мир продолжал рушиться. Капитан, почти игнорируя её слова, был на грани эйфории, просто наслаждаясь видом той, чей образ застрял в его истощенном разуме.

— Соберись! — резко выкрикнула она, пытаясь привлечь внимание пустого взгляда единорога, который просто смотрел на неё.

— Ты должен убедить их забрать тебя в Эквестрию, любой ценой! Ты обязан победить, мы обязаны победить! Это твоё предназначение, помнишь? Наша победа, твоя победа! Я взываю к тому, что осталось от твоего разума! Победи! Ради меня, ради себя! Жалкий ты кусок мусора! Пародия на единорога! — продолжала она кричать, явно злясь на отсутствие какой-либо реакции с его стороны, всё ещё многозначительно смотрящего на неё тупым взглядом полным вожделения, не демонстрируя какой то сложной мыслительной деятельности.

— Похоже, тут уже нечего ловить, твой разум слишком поломан, а остатки твоей личности ничего кроме жалости не вызывают. Досадно утратить столь ценную фигуру, — грустным голосом произнесла она и затем исчезла.

Но в одном она ошиблась. Одно слово всё-таки было воспринято им — слово "Победа". Оно отчеканилось в его сознании, сопровождая его с самого начала, даруя ему абстрактную и малопонятную но такую манящую цель, что вела его на протяжении всех кампаний и в каждом бою, его разум сотряс громогласный гимн отдающий в реальности сна ударами военных барабанов, и хор голосов так напоминающих его собственный пели для него, звали его в новый бой и давали возможность найти дополнительные ресурсы в сломленном разуме и истощенном теле:

Раны

умоет зарей.

Знамя

Победы зовёт

за собой.

Будь сильным,

Встань и иди.

До встречи

В сражении новом,

что ждёт впереди.

Кровью моей

Будут напоены все города.

Плотью моей

Будет вскормлен новый народ.

Повинуясь зову из глубин сознания и теплым чувствам от встречи с той, кто, похоже, давала ему смысл жизни, он спешил пробудиться. У него ещё была работа, что нужно выполнить, дело, что нужно закончить, война, что нужно выиграть, и самое главное — у него была та, для кого её надо выиграть.

Очнувшись всё с той же болью на горячем песке, он чувствовал болезненные ожоги на спине, но его воля игнорировала такие незначительные мелочи как боль. За свою жизнь он уже успел так близко познакомиться с болью, что сделать это ещё один раз ему не будет трудно. Первым делом вырвав телекинезом осколки штыков из груди, он, стиснув бинтом, заботливо извлечённым из кармана униформы, свои зубы, и прижёг раны с помощью магии. Боль, обычно столь ужасная, теперь скорее побуждала его к действиям, напоминая, что он ещё жив. Атрофированный инстинкт самосохранения, работающий уже неопределённо долгое время на минимальных мощностях, вновь набирал обороты. Каждое движение напоминало ему, что он ещё не умер, а значит, битва продолжается.

Вправив себе ногу, даже не стараясь подавить болезненный крик, вырвавшийся из пересохшей глотки, он кое-как смог подняться на все четыре ноги. Ожоги на спине можно будет залечить и позже, мелькало в голове. Он подобрал каску, лежавшую неподалёку, упавшую, очевидно, вместе с владельцем, но гораздо больше его волновала запасная фляга, которую он предусмотрительно в неё запрятал, памятуя про местный климат и его риски. Присосавшись высохшими губами, он выпил её полностью, затем надел каску и притянул лежащий также неподалёку меч. Опираясь на него, он оценил обстановку.

Судя по пылающему пожару на горных склонах, огнемётчик смог войти в сеть пещер и там же нашёл свою гибель, взорвав напоследок свои баллоны и превратив всю гору, испещрённую пещерами, в пылающий ад. То тут, то там виднелись детонации снарядов на артиллерийских позициях. Прикинув, что основной склад был где-то в глубине пещер, Капитан поспешил убраться оттуда поскорее, пока пламя не добралось до него, вызвав детонацию всего горного хребта и, возможно, пришибая его осколками скалы. Рассчитывать, что кто-то ещё из его группы, посланной уничтожать артиллерийские позиции, уцелел, не приходилось. В отличие от него, несущегося на последних силах в сторону далёких позиций, где ещё пылал бой.

Выбравшись на дюну позади основных сил противника, он не придумал ничего лучше, чем, выхватывая меч, телепортироваться прямо им за спины. С ходу разрезая размашистым и мощным ударом зажатого телекинезом меча группу солдат, явно не ожидавших такого, он выхватил винтовку и связку гранат с павших и атаковал позиции залегших врагов с тыла, закидывая телекинезом гранаты прямо в их скопления, распластавшихся по жгучему песку силуэтов, укрывающихся от пулемётного огня. Очевидно, после того как орудия замолкли, дела у наступающих резко ухудшились. Возможно, этому поспособствовала та группа трупов в униформе его дивизии, валяющихся в песке где-то в пятистах метрах от союзных позиций, вокруг которых можно было различить отдельные силуэты сожжённых танков и мёртвых пехотинцев в красной форме.

Здраво рассудив, что лучший способ отплатить за их гибель будет закончить их дело и лишить врага последнего козыря в лице стальных коробок, он взрывал один танк за другим, будь то посылая огненный шар в двигатель их примитивной двухместной конструкции или забрасывая гранаты в уязвимые места относительно слабо бронированной машины, параллельно укрываясь за дюной от не слишком плотного огня уже откровенно паникующего противника, прижатого пулемётным огнём и зажатого с обеих сторон. Видя, однако, что враг, похоже, осознал его замысел, он поспешил скрыться за щитом от крупнокалиберного огня стальной машины.

— Если останусь под его прямым огнём, мне не жить.

С этой мыслью он сбросил щит, пока враг перезаряжал пулемёт, и телепортировался прямо в гущу пехоты, ломая окружающим пехотинцам шейные позвонки в мгновение ока, подпитывая свою магию нахлынувшими чувствами и эмоциями которые он не испытывал судя по всему уже долго. Явно не ожидавшие такого солдаты, замотанные в пустынные одежды и алые платки, стали бежать от него как от огня. Танк не решался открыть огонь, поскольку он всё ещё был в гуще вражеских солдат. Видя, что в их строй посеял хаос единственный единорог, явно важный конь, одетый, в отличие от остальных, в красную фуражку и военный мундир местного образца, крикнув что-то нечленораздельное, направил на него свой пистолет. Прежде чем пуля успела покинуть ствол, Капитан уже телепортировался к нему на расстояние удара и с силой отсёк ему ногу с оружием, заставляя кататься по песку с кровоточащим обрубком. Недолго думая, он схватил его вопящее тело телекинезом и, используя как живой щит и символ устрашения одновременно, уверенно шёл прямо на оставшиеся танки, вокруг которых носилась пытавшаяся перегруппироваться пехота. У него, однако, не было возможности узнать, насколько его манёвр был эффективен, поскольку где-то сзади послышался дикий крик

— من أجل الانسجام! لزيد الحديخالي!

Спустя мгновение, после которого в ближайший танк врезался бронебойный снаряд, буквально разрывая небольшую машину на части, остатки врагов ожидаемо бросились в рассыпную под бодрые залпы в их след от союзных сил и победоносные крики, группы лошадей уже с синими платками ходили по полю боя и добивали уцелевших, офицер все ещё висящий в его захвате начал тихо стонать осознавая что его ждёт допрос с пристрастием. Капитан мог бы в очередной раз потерять сознание, но он использовал всю свою волю, чтобы избежать этого, ради той, что даёт ему смысл жизни. Он не будет лишний раз поддаваться слабости.

Когда за ним приехали солдаты на грузовике, приветствием им было лишь безмолвное отдание чести. Погрузив павших на грузовик, они отправились на базу, расположенную где-то на побережье. Капитан восстанавливал силы в лёгкой дреме в кузове по соседству с трупами своих павших сослуживцев.

Доехав до местной столицы —прибрежного города Галларба, рядом с которой базировалась дивизия, он не мог не отметить очередное мрачное зрелище в их рядах. Из земли торчал ряд конструкций, к каждой был прибит ещё живой пони в форме их дивизии. Каждая нога была, похоже, грубо прибита гвоздём к каждой части конструкции, оставляя их медленно и мучительно умирать под беспощадным аравийским солнцем.

— За что? — сухо спросил Капитан.

— Сдали позиции, побежали, из-за них погибла вся рота, — без интереса ответил водитель.

Приехав к долгожданной базе, представляющей собой палаточный город на побережье, он поспешил к медикам. По пути он в очередной раз наблюдал, как на корабль погружаются партии гробов под траурный марш полевого оркестра и речи командира об их жертве во имя гармонии, искуплении всей вины прошлых жизней и возвращении назад как героев. Привилегия вернуться в родную землю была одним из немногих послаблений от начальства, о котором он, к слову, ничего особо не знал и узнать не стремился. Условием было, чтобы у пони на родине были родственники или близкие, желающие похоронить их на отчизне.

Ранее Капитан считал, что найдёт своё пристанище неподалёку от одного из многих полей боя, в те немногие моменты когда его разум задумывался о мире после его смерти, ведь даже что представляет из себя "родина" он не помнил. Однако теперь он знал: у него есть близкий пони, та, что его ждёт. Он не уверен, кто она ему — любимая или мать, может, даже сестра? Вряд ли. Да это и не важно. Важно, что так или иначе она существует. У него есть кто-то, к кому он сможет вернуться, кто-то, кто примет его гроб. Что может быть лучше?

Впрочем, его прервал окликнувший его офицер.

— Капитан, вас ждёт новое назначение. Готовьтесь к переброске по морю в Арис. Оттуда наши друзья гиппогрифы отправят вас дирижаблями. Говорят, какая-то дипломатическая миссия. Считайте это чем-то вроде отпуска, — со смехом закончил он.

Задумавшись на секунду, Капитан лишь хмыкнул и дал короткий ответ:

— Конечно, дайте мне только залечить раны перед новой битвой.