Школа принцессы Твайлайт Спаркл для фантастических жеребят

Глава 111

Хатико казался таким огромным, а Сумак — таким маленьким. Сидя на месте, жеребенок смотрел на алмазного пса, откинув голову назад. Алмазный пес держал Сильвер Лайн на руках и гладил ее по шее своей широкой, покрытой мозолями лапой. Здесь была какая-то связь, старая связь, и Сумак ощущал ее как вмешательство в продолжающийся разговор; любая новая связь, связанная со знакомством, возникала, вторгаясь в уже существующую.

Он не знал, почему так думает, но думал именно так. Встреча со старым другом друга вызывала определенную неловкость, но Сумак не понимал, почему. Возможно, он был интровертом и слишком много думал обо всем, что с этим связано. Октавия предупреждала его, что большинство пони, да и вообще большинство других существ, не разделяют его причуд. Его вопросы, его проблемы существовали в его собственном пространстве.

— Сумак, Пеббл, это Хатико, — сказала Сильвер Лайн, представляя. — Хатико, это Сумак и Пеббл, мои школьные друзья. Похоже, мои школьные друзья не возражают против того, что я грифон.

— Погоди, пони не против, что ты грифон? — спросила Пеббл.

— Ну, большинство, — ответила Сильвер Лайн, — но не многие из моих одноклассников.

— Интересно, почему… — Пеббл, съежившись на стуле рядом с Сумаком, выглядела задумчивой.

— Почему? — Сильвер Лайн повернула голову в одну сторону, ожидая ответа Пеббл.

— Мы с Сумаком не такие, как все. Многие жеребята в школе Твайлайт другие. Мы думаем по-другому, мы ведем себя по-другому, но я не хочу говорить, что это только потому, что мы умнее. Это нечто большее.

— У меня проблема с принятием, — заметил Хатико. — Многие пони боятся меня, и не зря. Большинству из моего рода не стоит доверять. — Алмазный пес на мгновение задумался над этим вопросом, и его лицо побледнело, а серые пятна вокруг глаз стали гораздо более заметными, а морщины увеличились. — По моему опыту, пони редко спрашивают, почему, а предпочитают руководствоваться тем, что им известно. Алмазные псы опасны, а грифоны — придурки. Менять эти представления может быть опасно, а может, и смертельно опасно. Лучше исходить из безопасного предположения.

Голова Винил покачивалась вверх-вниз, и это было не из-за музыки.

— Но Сильвер Лайн маленькая и безобидная, — возразил Сумак.

— Она все еще несет на себе клеймо своего вида, — возразил Хатико.

— Я знаю, что значит "клеймо". — Губы Сумака сжались в прямую, поджатую линию. — Нам с Трикси пришлось столкнуться с этим в дороге. Есть клеймо, которое накладывается на пони, живущих в повозках и бродящих по дорогам. Много раз нам не доверяли и просили уехать. Отчасти поэтому мы оставались на кладбищах.

— Ты уже мудрее большинства своих ровесников. — Хатико склонил голову, затем, наклонившись, поставил Сильвер Лайн на пол. Он погладил ее по голове, и она, царапая и скребя когтями по каменному полу, убежала к своей матери. Алмазный пес некоторое время смотрел ей вслед, вздыхал, а потом покачал головой.

— Что-то случилось? — спросила Пеббл, догадавшись, что что-то не так.

— Ничего не случилось, — ответил Хатико, все еще качая головой. — Время идет, и моя жизнь становится все короче. Думаю, теперь у меня больше лет позади, чем впереди. Я наблюдаю, как она растет… Когда она вырастет, я буду очень стар, а может быть, и мертв. Я живу небезопасной жизнью. — Алмазный пес снова вздохнул. — Раньше я считал, что самое страшное унижение, которое я могу испытать, — это умереть от старости. Теперь, когда я становлюсь старше, когда сражения становятся труднее, когда мне приходится все больше полагаться на хитрость и коварство, а не на силу, я понимаю, что хочу умереть от старости, но теперь я боюсь умереть в одиночестве. Боюсь, что в свои серебряные годы я стал неразумным. — Плечи старого алмазного пса вздымались и опускались, когда он усмехался. — Хватит обо мне, нам нужно отпраздновать свадьбу…

Теперь, сидя на деревянной скамье, гладкой от возраста, Сумак наблюдал, как жених и невеста занимают свои места. На голове у Глуми была корона из осенних полевых цветов, и Сумак задавался вопросом, где она их взяла и как они пережили недавнее похолодание. Пони, который вел свадьбу, был старым зеленым земным пони, он выглядел немного исхудавшим, и Сумак не мог сказать точно, но, похоже, у старого зеленого земного пони была динамитная шашка на кьютимарке.

Откуда у пони взялась динамитная шашка на кьютимарке?

Сумак мог только предположить, что большинство гостей, которые пришли, должны были быть в гвардии; многие были ночными пегасами, некоторые — обычными пегасами, а одним из гостей был огромный розовый пегас, который сидел у входа рядом с большим синим земным пони. Огромная розовая пегаска издала гулкий звук, и по ее щекам покатились крупные слезы, а синяя земная пони рядом с ней попыталась ее утешить.

— Мне нужно немного бурбона, — сказал старый, исхудавший зеленый земной пони, его голос был хриплым. — Мне нужно что-нибудь, чтобы размягчить мое старое горло.

— Эй, кто-нибудь, принесите Чести МакПаллеру бурбон! — рявкнула большая лунная кобыла.

Стук копыт заставил молодого взрослого единорога броситься исполнять приказание большой кобылы, и Сумак догадался, что молодой единорог был, возможно, рядовым или каким-то низкопоставленным членом гвардии, надеявшимся добиться расположения. На его морде играла предвкушающая ухмылка, и он выглядел довольным тем, что смог помочь старому земному пони, который, по мнению Сумака, был важной персоной, к тому же немного знакомым.

Принесли довольно большой стеклянный стакан, наполнили его несколькими кубиками льда, а затем налили до краев бурбоном — ужасное количество: Сумаку было пять лет, и даже он знал, что в этом большом стеклянном стакане достаточно выпивки, чтобы уложить пони наповал. Стакан поднесли к старому зеленому пони, который ухватил его щеткой, а затем в несколько глотков опустошил.

Сумак, каким бы крошечным жеребенком он ни был, был впечатлен.

— Так-то лучше. — Голос Чести был гладким, как шелк на тонком слое гравия. — Вормвуд, ты нашел себе красавицу, как же такой уродливый мордоворот, как ты, смог заставить ее сказать "да"?

— Она сама меня упросила, — ответил Вормвуд, и комната наполнилась смехом.

— Сколько, интересно, на это ушло спиртного? — заметил Чести, посмеиваясь.

— Не так много, как понадобится, чтобы пережить медовый месяц! — крикнул кто-то из толпы, и тут же раздался громкий заливистый смех.

— Мама? — прошептал Сумак.

— Что? — спросила Трикси, слегка наклонившись.

— Мама, я не могу не спросить, как они собираются делать жеребят?

— Сумак! — Трикси повернулась, чтобы посмотреть на своего жеребенка, в то время как Лемон и Твинклшайн начали хихикать.

— Ну, я не могу не заметить, что Вормвуд…

— Сумак!

— Шея…

Трикси облегченно вздохнула и закатила глаза.

— … больше, чем тело Глуми. Он огромный…

— Сумак…

— … и если они попытаются сделать жеребят, я думаю, Глуми больше никогда не сможет сесть.

— Сумак Эппл! — Мордочка Трикси сжалась и сморщилась, когда она одарила сына суровым взглядом неодобрения.

Лемон Хартс и Твинклшайн прижались друг к другу, завывая от смеха, и несколько гостей поблизости тоже разразились хохотом. Пеббл тем временем стала более темного шоколадно-коричневого оттенка, почти кофейного, и смотрела на фреску на стене, не обращая внимания на все, что говорилось и делалось вокруг нее. Неподалеку от нее большой розовый пегас и большой голубой земной пони обернулись посмотреть, и оба захихикали.

— Сумак, как много ты об этом знаешь? — спросила Трикси тихим, смущенным голосом.

— Ну, я видел, как это делают коровы и многие другие дикие животные, — ответил Сумак, ерзая на своем месте. — Я не до конца понимаю это, но у меня есть неплохая идея…

— Хватит об этом! — Трикси ткнула Сумака копытом, сделала глубокий вдох, а затем выпустила его в длинном, медленном покорном выдохе, прежде чем продолжить: — Сумак, брак или любые отношения такого рода должны быть основаны на доверии и не причинять вреда своему партнеру…

— Жеребиться больно. — Сумак поправил очки, которые только что таинственным образом затуманились.

— Некоторых травм не избежать, — сказала Трикси, уточняя свой аргумент, пока Пеббл ерзала на скамейке рядом с Сумаком. — Знаешь, Сумак, бывают моменты, когда я жалею, что не жеребилась тобой. Ты для меня такой особенный. Ты — моя зеница ока…

О. Переключение. Сумак слишком хорошо знал, как ведется эта игра. Она только что сменила тему, и теперь Сумак не знал, что сказать дальше. Трикси, пожалуй, была слишком хороша в этой игре. После нескольких секунд спокойного размышления он решил оставить этот вопрос. Вместо этого он сосредоточил свое внимание на Глуми и Вормвуде, которые стояли рядом друг с другом, и на Сильвер Лайн, которая сидела на полу возле задних копыт своей матери.

Ничего не говоря, Сумак поднял правую переднюю ногу, переместился чуть ближе к Трикси и обхватил ее левой передней ногой. Странно, что все так получилось, но он не хотел бы, чтобы было иначе. Когда свадьба началась, он навострил уши, но ему было трудно расслышать, что говорят.

Забавно, что обещание может связать двух пони, да что там, двух, а то и больше. Как только обещание было дано, оно становилось обязательным и связывало тех, кто любил другого, вместе. Слова обладали особой магией, а для Сумака волшебные слова имели особое значение благодаря его таланту, его собственной уникальной магии, связанной со словами.

В тот момент Сумак больше всего на свете хотел, чтобы зарождающиеся отношения между Трикси и Лемон Хартс наладились. Он хотел, чтобы они когда-нибудь сказали друг другу свои особые волшебные слова, а может быть, и Твинклшайн, потому что она ему нравилась, но он не до конца понимал все тонкости взрослых отношений.

Возможно, именно в этом и нуждалась Пеббл — в заверениях, в волшебных словах, которые уверили бы ее, что все будет хорошо и что ее семья, какой бы она ни была, останется вместе. Он и раньше думал об этом, но теперь задумался еще больше. Слова имели значение, вес, силу, и многие ритуалы в обществе были основаны на обмене словами.

Заключение сделки. Договор заключен. Обещание любви. Повернув голову, Сумак посмотрел на Винил, и молодой, наивный жеребенок начал понимать, как трудно быть немой, не иметь голоса, не иметь возможности участвовать в социальных ритуалах, предполагающих обмен словами, а таких ритуалов, предполагающих обмен словами, было очень много.

Со вздохом в груди Сумака расцвело глубокое чувство сопереживания, вызванное глубоким откровением, и он еще крепче прижался к ноге матери. Толпа затихла, и стало тихо, так тихо, что он смог расслышать клятву Вормвуда, данную Глуми, — что-то о том, что он будет беречь ее как свое самое большое сокровище.

Раздался тихий, приглушенный писк, когда до Сумака дошло, что усыновление и брак — это те события, которые определили его молодую жизнь. Его собственное усыновление, клятвенное обещание Трикси заботиться о нем, любить его, хранить его, быть его матерью… А потом была королевская свадьба двух сестер, которая, как он знал, стала для него незабываемым событием. Все эти события были связаны с произнесением слов.

Не в школе Твайлайт он получил свои величайшие уроки, но он получил свои величайшие уроки, потому что пошёл в школу Твайлайт, решив остепениться и стать приёмным жеребёнком. Его щеки и уши горели, по мордочке текли слезы, но он плакал не из-за свадьбы, а из-за эмоций, вызванных его мыслями. Однако он чувствовал себя неловко, зная, что любой, кто увидит его в таком состоянии, подумает, что он плачет из-за свадьбы.

Но с этим ничего нельзя было поделать.

Подняв голову чуть выше, Сумак попытался рассмотреть все получше и успел как раз вовремя, чтобы увидеть, как Вормвуд и Глуми целуют друг друга, скрепляя, так сказать, сделку. Поцелуй не закончился — нет, он просто продолжался и продолжался, и Сумак отвернулся, его лицо все еще пылало, а уши все еще горели, но теперь еще сильнее.

Из толпы раздались одобрительные возгласы, и, повернув голову, Сумак увидел Пеббл, которая пристально смотрела на него. Он наблюдал за ней, не понимая, что она задумала и почему так смотрит на него, а потом, к его ужасу, она стала подходить все ближе, ближе, еще ближе, пока не оказалась в его самом личном пространстве. Он замер на месте, чувствуя, как Пеббл дышит на него, и в животе у него запорхали бабочки, нет, не бабочки, а целый рой летучих мышей, он был уверен в этом, и тут случилось нечто ужасное.

Пеббл вытерла слезы рукавом своего платья и поцеловала его в щеку.